Кайберовы цепи (джен)

Пасмурный день наводил тоску. Уныло и монотонно барабанил холодный дождь, безрезультатно гоняя тяжелый воздух.

К немолодому мужчине в баре подсели трое. Многие невольно отмечали жутковатый вид и явную ограниченность в движениях. Незваные гости охотно пили за его счёт, а один — совсем мальчишка — без особого труда снял с его руки хроно и поразился дороговизне.

Мужчина будто бы ничего этого не замечал и продолжал глупо улыбаться, явно не надеясь ни на помощь, ни на то, что его добровольно оставят в покое.

Когда все трое, наконец, поняли, что «ловить больше нечего» и потянулись к выходу, самый молодой вдруг сильно споткнулся в полумраке и упал, выронив хроно. Грязно выругался, но искать пропажу не рискнул — их компания и без того успела привлечь к себе излишнее внимание.

Мужчина слабо улыбнулся. Он не знал имени того, с чьей «случайной» подачи упал мальчишка, но заранее был благодарен и почему-то уверен, что хроно ему вернут. А ещё он не знал, что именно этот человек, положи перед ним хоть сотню аналогичных вещиц, отличил бы его хроно за пару минут. Сердце невольно сжалось, когда слуха коснулось имя. Чужое оно или нет — мужчина сомневался и только пустым взглядом смотрел на говорившего сквозь отросшую чёлку пепельных волос, прилипшую ко лбу.

— Гален?

— Кажется, — хрипло согласился он.

Выглядел странно, если не сказать страшно. Полурваная мешковатая одежда, сильно отросшие грязные волосы, кожа, будто вымазанная углём, подслеповатые глаза с тёмными синяками под ними. Он выглядел глубоким стариком, с сутулой спиной, слабыми морщинистыми руками и болезненной худобой. Перемолотым и выброшенным.

— Поднимайся, — чуть ли не скомандовал человек, назвавший его странным именем. Спешно забрав со столика остатки рассыпанных денег, надел хроно ему на руку.

Гален безвольно повис на плече безымянного спасителя. Практически сразу отключился, не имея энергии и сил даже дышать.

* * *

Орсон старательно пытался уверить себя, что обознался. Происходящее выглядело невероятной дикостью, но нет, глаза не лгали.

Перед Орсоном точно сидел Гален. Уже гладковыбритый, в его чёрной рубашке с расстёгнутым воротом и закатанными рукавами, лениво поглощающий предложенный обед. Под несколькими бакта-пластырями спрятались синяки и кровоподтеки на лице и руках. То, что творилось на груди и животе, пришлось целиком перебинтовать. Отросшие волосы были убраны назад. Когда Гален расчесывал их, Орсон заметил полузажившую гематому на затылке.

Кто сделал это с тобой?

— Спасибо.

Орсон едва расслышал это слово, когда Гален отодвинул пустую тарелку.

— Я вам очень благодарен.

— Гален, — с нажимом произнёс Орсон, положил ему руки на плечи и внимательно посмотрел в помутневшие карие глаза, — ты узнаёшь меня? Ты помнишь мой голос?

Гален медленно, через силу помотал головой. Единственное, что он помнил, выглядело полуночным бредом, в который он никогда раньше не падал. В нём было больно дышать, невозможно двигаться, в нём был туман, не позволяющий разглядеть лиц, а ещё шёпот. Шёпот незнакомый и ядовитый, вязкий, пророчащий ему скорую гибель. А потом град ударов и мерзкий химический запах, чьи-то липкие руки. Дождь… в этом кошмаре он был единственным, что принесло хоть краткое, но блаженство. Очередной удар. Белый лист.

Чей-то далёкий голос говорил, что всю свою жизнь он наполнял такие белые листы невероятными научными знаниями. Но Гален и их не помнил. Он больше вообще ничего не помнил.

По единственной не угасшей привычке пролистал туманные воспоминания обратно, словно надеясь, что имя спасителя, крепче сжимающего его плечи, вспыхнет само собой. Но он увидел женщину. Темноволосую, кареглазую, так похожую на него, или это всё тот же бред.

Град ударов, металлический вкус крови во рту. Женщина не бьёт, лишь наблюдает. Кто она? Почему ему ещё больнее, когда он видит её?

— Гален? — почти неслышно коснулось слуха, что-то горячее скользнуло по щеке.

Сильно кружилась голова, тянуло затылок. Его собственный, абсолютно сейчас незнакомый, голос внутри иронично произнёс: «Гении не живут долго». И Гален уронил голову на грудь. Пустота. Белый лист.

* * *

Орсон много курил, ожидая приговора медицинского работника Галену, как собственного расстрельного. Но война уже давно кончилась для него.

О возрасте никогда не шло речи, Орсон всегда оставался харизматичным и слишком обаятельным для того, чтобы оставить кого-либо равнодушным. На слегка потускневший взгляд голубых глаз по-прежнему «западали» молодые сотрудницы местного медицинского учреждения.

Элл сразу же откликнулась на его просьбу приехать. Помимо личной симпатии к Орсону недавняя студентка была жадно увлечена наукой, и пусть мечты о новом грандиозном открытии звучали из её уст неуверенно, Орсон чувствовал в ней потенциал. Он верил в неё, и она это ощущала всей кожей, когда садилась в его кар с увесистым чемоданчиком на глазах у вышедших на перерыв коллег. Элл не знала его настоящей фамилии. Она знала его как приезжего инженера, талантливого архитектора, чего было вполне достаточно. А ещё она строго придерживалась правила, которое предписывало необходимость помогать всем и каждому.

Здешняя медицина не могла похвастаться тем уровнем, которым славилась Империя, но что-то могла и она. Орсон из последних сил старался в это верить.

— Ваш друг в очень тяжёлом состоянии. — Элл появилась в дверном проёме и сложила ладони в замок. Эта щупленькая девушка с тёмными короткими волосами в часы работы из робкой студентки превращалась в настоящего врача, уверенного в собственных словах и поступках. — Нужна госпитализация, но можно и обойтись вот этим. — Она посмотрела в окно, будто бы опасаясь чего-то, и выложила на стол бокс с ампулами. — Знаешь, бакту не так часто к нам завозят, как хотелось бы. Но ему нужно много. Ещё следует очистить кровь, показатели меня тревожат. Его явно накачивали чем-то и долгое время.

— Я понял, Элл, спасибо, — взгляд Орсона потемнел, но недовольство тут же размылось короткой расслабляющей улыбкой.

Элл собрала не пригодившиеся медикаменты и обернулась у входной двери:

— Говори с ним. О чём угодно. Он должен вспомнить.

Гален пришёл в себя глубокой ночью. Он не вставал целые сутки и, возможно, впервые за много времени спал так крепко. Взгляд стал яснее и отозвался в Орсоне выстрелом. Гален по-прежнему его не помнил, но то, как он внимательно всматривался в лицо перед собой, наводило на тревожные мысли.

Орсон Кренник никогда не страдал проблемами с памятью. Обширный нарыв в груди, поросший грубой коркой лет, дал маленькую болючую трещинку. Это как стоять против бластерного дула и верить, что оружие — бутафория, а тот, кто держит его, никогда не выстрелит. Гален действительно всегда открещивался от того, чтобы использовать оружие. Орсон не шутил с ним по этому поводу, чувствуя: Галену не нужен бластер. Гален убивал поступками, не теряя при этом лица.

Вот и сейчас Орсон ждал, когда карий взгляд некогда единственного друга перестанет излучать страх и отстранённость. Орсону стоило сделать лишь шаг, и в Галене мелькнёт осознанность. Он выпьет его до дна за все взаимные и заслуженные раны, а потом вышвырнет в первую же канаву.

Гален глубоко вздохнул и прикрыл глаза. Слабость приковала его к постели и камнем легла на грудь. Орсон никогда не видел его таким измождённым: лицо осунулось, мышцы высохли, на некогда сильных руках выступили воспалённые вены.

Орсон приложил к его губам стакан воды, но первый же глоток организм Галена воспринял как инородное тело. Второй уже дался легче.

— Прости… Простите, что трачу ваше время, — сквозь сухой кашель сказал Гален.

— У меня его предостаточно. Пей.

— Я даже не знаю твоего имени, — забота откликнулась в нём виноватой улыбкой.

— Орсон. Мы давно знаем друг друга.

— Ты друг мне?

Орсону не хотелось отвечать на это. Они давно разошлись в понятиях о дружбе, обоюдно вычеркнули друг друга из общей системы координат, и Орсон уже не знал, что именно творилось между ними ещё со студенческих лет.

— Мы были близки.

Единственный друг, брат... головная боль.

Орсон начинал злиться, хотя ещё не до конца понимал природу злобы и нетерпимости. Ему нужны были имена. Он был готов разорвать любого, имевшего отношение к случившемуся с Эрсо. Прямо как в студенческие годы, которые предательски прокручивались в сознании.

Тогда всё казалось таким невинным и простым: общая любовь к науке, соперничество, контрольные задания, баллы, первые награды, драки в подворотне, ибо «всезнайка-тихоня с первой парты» опять кому-то не дал списать, усомнившись в отсутствии у коллеги собственного ума.

Гален всегда находил особое удовольствие в самоличном поиске решения. Пустое списывание для него не имело никакого значения. Он никого не подставлял перед преподавателями, но на воре, как говорилось, шапка горит, и Галену доставалось и за несуществующие доносы тоже. Хотя, это всего лишь преподаватели, в большинстве случаев, не были глупцами и всё видели сами.

Сначала Орсон не вмешивался. А потом им досталась работа в паре. Парни шутили: «Любимчик женщин и ботаник — взрывная смесь». Гален участливо помогал ему. Орсону бы оставить всё на самотёк, доверившись чужому уму, уйти на очередную вечеринку, но когда Гален загорался идеей, становился таким живым и горячим, что Орсон погружался даже в то, чего не понимал. Орсон не боялся перед ним ошибаться. Гален никогда не называл его «кутилой, получающим баллы за натуру». Он знал правду, он единственный в него верил.

— Недурно, Кренник, — сказал профессор, ознакомившись с проектом. Он был как раз из тех, кто на дух не переносил Орсона. — Правда, учитывая то, с кем вы работали, думаю, данный труд стоит оценивать неравномерно. Вы же не станете отрицать, что Эрсо сделал за вас более чем половину?

Гален хотел возразить, но его прервали.

— Понимаю, ваше рвение вступиться за коллегу, Эрсо, но наука не терпит позерства и обмана. К тому же, я заметил, проект вы знаете наизусть. Я с удовольствием изменю своё мнение, как только Кренник сможет сказать хоть слово без ваших подсказок.

Орсон побагровел от злости. Он не собирался ничего доказывать этому престарелому самодуру. Возраст никогда не предполагал присутствие интеллекта, имей ты хоть тысячу званий. Ни один студент не знал лекции, на которой бы этот заслуженный-разнородный не наглаживал свои древние награды и не говорил о том, что «находится на своем месте, с которого его не подвинет ничей самоназванный ум». Он не признавал ничего нового и, более того, высмеивал изыскания своих же коллег, купаясь в лучах их уважения.

— Вы же в курсе, что эта шарага ваш «потолок»? — обаятельно улыбнулся Орсон и гордо покинул аудиторию.

После пар он всерьёз решил покинуть стены Брентаале. Не из-за профессора, которому «жить осталось два понедельника», а просто потому, что было тесно и душно. Куда ехать — роли не играло, главное, что он был свободен как ветер.

— …в крайней степени непедагогично.

Орсон обомлел, услышав знакомый голос в директорской.

Многие в институте неприкрыто гордились тем, что «заполучили надежду науки» в качестве студента. А теперь эта самая «надежда» интеллигентно чихвостила их по первое число и отрекалась от их «корочек». И из-за кого? Из-за Орсона Кренника.

— Если вы считаете, что он достоин вашей дружбы, Гален, — разочарованно ответил директор, сделав упор на имя, — мне странно и горько это слышать.

Окончание разговора Орсон не дослушал. То, что за него вступились, не спросив, взрывало голову. По быстрым шагам за спиной он понял, что не успел уйти незамеченным, но в какой-то момент посчитал это удачей.

— Кто тебе дал право?!

Гален оказался прижатым к стене.

— Я сам, — прямо заявил он, не пытаясь убрать руку со своего горла. — Пусть уйду я, а не ты. Ты чертовски прав, Орсон. Во всём.

— Зачем…

— Затем, что ты ещё всех за пояс заткнешь. Я это знаю. Если решат отчислить тебя, мне нечего здесь делать. Это несправедливо.

В синем взгляде метался огонь. Возмущение медленно плавилось, касаясь спокойного лица Галена. Он чувствовал как бьётся сердце у самого горла, но слов не находил. Гален мягко сместил его руку ниже, но так и не выпустил из своей теплой ладони. Они почти соприкоснулись лбами, и всё то время, что так стояли, Орсон что-то недоверчиво выискивал в его лице, в невозможных карих глазах. Гален ни разу не отвёл взгляда, словно обнажал перед ним все свои мысли, будто бы Орсон мог их прочесть.

Кренник отступил назад, развернулся, даже сделал пару шагов прочь, но остановился, коротко усмехнувшись.

Тут же дорисовал в голове картинку того, как Гален его отталкивает, как лицо его озаряют презрение и разочарование, как то, во что его только что призывали верить, оборачивается против него.

Потому что так не бывает. Так бывает с другими, не с ним. Его жизнь не была счастливой с самого рождения и никогда не станет иной. Он ещё не перед кем так не открывался и не позволял открываться себе самому. Кто знает, чем может обернуться человеку откровение «не тому». А Орсон часто считал себя «не тем».

— Мы учились вместе. Потом работали, — вздохнул Орсон, коротко улыбнувшись. — Ты очень талантливый учёный. Лучший.

Гален зажмурился, приложив руку к голове. Орсон уже решил, что для первого раза мозгового штурма достаточно. Но Гален тихо спросил:

— Как думаешь, гении живут долго?

Орсон медлил с ответом. Оглядываясь назад, ему хотелось сказать «нет». В молодости Гален много раз говорил о том, что собственные знания мучают его, что он начинает обесценивать вещи, которые не укладываются в точную науку. Что то, простое человеческое, чем он жертвует ради науки, убивает тех, кто его любит, в отместку за «гениальный ум». Его семья, жена и дочь, тоже были его формулой. Но Лира Эрсо мертва, а дочь — Джин пошла совсем не по стопам отца, и виноват в этом только один человек. Орсон. На миг в сознании ворвалась мысль: а мог ли Гален сам начать то, благодаря чему забыл даже собственное имя? Мог ли он настолько устать? От себя. От памяти. От того, что его извечный враг ещё дышит, а победить его он не может.

Гален оказался в бегах. Он мечтал совсем не о том, чтобы плясать под чью-то дудку. Гален оказался в темноте, в пустоте, ведь только в неё мог вернуться, нужный лишь тем, кто мечтает поиметь его мозг как куклу.

— Нет, — так же тихо ответил Орсон. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что я дам тебе умереть.

Гален печально улыбнулся. Его глаза, так похожие сейчас на звёзды, блестели. Орсон почти узнавал в них прежнего Галена Эрсо.

— Ты сказал, мы были близки.

Орсон кивнул, отведя взгляд. Наиглупейшим решением было бы лгать, накачивая Галена излияниями по поводу лучших друзей. Рано или поздно, он сам всё узнает и решит, что с этим делать. Переубеждать или переиначивать жизнь Галена Эрсо он не собирался, даже имея на руках «чистую тетрадь».

— Ты не голоден?

* * *

Прошла неделя или чуть более того. Гален редко вставал с постели: голова ещё сильно болела и кружилась, плюс накатывала тошнота.

Орсон был рядом. Орсон всегда был рядом, сжимая по ночам его руку, морально готовый к тому, как начнёт падать пульс. Гален первое время действительно напоминал покойника, когда спал.

— Как красиво, — завороженно сказал Гален, и Орсон замер в дверях, снова решив, что к другу вернулась память.

Та же стать, голос, ставший куда ровнее, выправка.

Орсон вернулся поздно в непривычную прохладу комнаты и сразу оказался во власти его чёрной тени на фоне окна, залитого жемчужным светом далёкого светила.

— Не спишь? Как себя чувствуешь?

— У тебя кровь, — Гален указал на воротник собственной рубашки, и Орсон тихо ругнулся, расстегнув свой. Это Гален ещё не видел разбитые костяшки его рук и не слышал короткого вскрика в освежителе, когда его прострелила боль в подреберье.

Орсон был бледен, тяжело дышал, но его какая-то извиняющаяся улыбка и хитрый прищур голубых глаз указывали на абсурдность любой тревоги.

Галену казалось: он знал его таким. Из мягкой прохлады ночных красок на него смотрел совсем ещё юноша в белой рубашке на выпуск, с чёрными волосами, сильно отросшие концы которых вились. Из разбитой губы лениво стекала кровь, но выглядел юноша настоящим победителем. Он что-то протянул ему, но тут видение рассыпалось.

— Могу бесконечно смотреть на звёзды.

— Всегда любил, — обронил Орсон, с полуулыбкой взглянув на диск самой яркой из звёзд. — Ты мечтал, чтобы во всех домах Вселенной горел огонь. Было тепло, и чтобы за него не нужно было расплачиваться.

— У меня получилось?

Орсон промолчал, выбирая слова для ответа и попутно ловя взгляд Галена, который, казалось, уже догадался.

— Не так масштабно, но кое-что есть. Тебе многие благодарны.

— Ты говорил, мы работали вместе.

— Тебе нравилось, — ответил Орсон, хотя на деле мечтал снова уйти от этого разговора. Боль в подреберье, подкравшись змеёй, опять напомнила о себе и, чтобы не вскрикнуть, пришлось усмехнуться. — Ты очень… своеобразная личность Эрсо.

— Ты ранен?

— И проницательная, — кивнул Кренник. — Не волнуйся об этом.

Орсон поймал себя на мысли, что не привык видеть Галена таким внимательным. Пацифист до мозга костей успел ему попортить достаточно крови.

— Я причинил тебе боль?

Услышав вопрос, Орсон вдруг понял, что озвучил последнее. Отмахнулся, не помогло.

— Расскажи. Мне важно.

Орсон нехотя кивнул, садясь на постель. Возвращаясь мыслями далеко назад, он избегал смотреть Галену в глаза. Строительство «Звезды Смерти», побег семьи Эрсо. Волны яда в лицо и нож в спину за то, что опять же был рядом, как и сейчас, спасая от смерти и излишнего внимания со стороны высшего руководства. Взрыв. Взрыв, унесший миллионы. Потому что лучший учёный в Галактике знал, как причинить архитектору Орсону Креннику наибольшую боль.

— Я просил у тебя прощения за это?

Орсон осёкся, услышав вопрос.

— Слова ничего не исправят. Всё уже кончено, — он встал и подошел к окну, забыв о боли.

— Ты сказал, у меня есть дочь.

— Она отреклась от тебя, — бросил Орсон, поздно осознав, что слишком жёстко. — Когда вы, наконец, встретились, — продолжил мягче, — ты понял, какой она стала. Ты нашёл абсолютно сломленного ребёнка, который вырос без тебя и уязвимость превратил в преимущество. Пользуется твоими деньгами, принимая как есть «одумавшегося» папу, водит в твой дом интересных личностей, пока ты увлечённо работаешь. Я тоже во многом виноват перед тобой, Гален. Поверь, мы стоили друг друга, но поверь и в то, что не было ни дня, когда я не хотел бы всё исправить.

Гален не ответил. Когда Орсон обернулся, увидел, как он отнял руку от груди и опустил голову.

— Прости, не надо было, — Орсон привычно сжал его плечи ладонями, но Гален так и не открыл глаз, уткнувшись в плечо.

Из груди его вырвался судорожный вздох, а в сознании снова вспыхнул безликий кошмар. Смеющаяся женщина, так похожая на него, град ударов, беспамятство, туман. Лицо виделось уже чётче, но теперь Гален сам не хотел в него вглядываться.

— До чего же красиво, — печально сказал он, открыв глаза. — Я хочу запомнить это. И тебя.

Окно всё так же заливал жемчужный свет.

— Я хочу видеть отца, — прямо заявила Джин, как только Орсон открыл дверь, загородив проём собой. — Не отпирайся. Я знаю, что он у тебя.

— Какие познания, — прыснул Орсон.

Джин держалась стойко, вызывающая интонация голоса не сбивалась, и только глаза блестели от злобы, на которую лишь надави — любая броня треснет.

— Пропусти, — она смело шагнула, но упёрлась в его руку.

Орсон медлил, решаясь. Перед глазами всё ещё стояла дикая по сути своей картина.

«Избавившись» от отца, девчонка ощутила полнейшую свободу. Орсон не предполагал, что она способна на подобное. Но он должен был ей сообщить, что Гален жив, во всём разобраться. Только увиденное в доме бывшего друга две ночи назад перечеркнуло все планы.

Дом был перевёрнут. В воздухе стояла удушливая вонь дешёвого табака, алкоголя и химии. В гостиной безудержно хохотал какой-то парень, развалившийся на диване почти в чём мать родила. В его руке был зажат кулон — кусочек кайбер-кристалла на тонкой верёвочке. Орсон без труда забрал его.

В другой комнате кто-то шептался. Ещё двое парней и девушка — точно не Джин. Они были сильно пьяны, ничего не соображали, да и вовсе не заметили чужую тень в заполонившем смоге. Чутьё подсказывало Орсону заглянуть в узкую комнатушку — жилище старого, но исправного дроида-уборщика — уж больно красочно рассказывал о нём самому себе ещё один парень, сидящий на кровати. Он периодически произносил слово «дура», каждый раз затягиваясь сигаретой.

В нужном помещении не оказалось света, хоть пахло уже не так отвратительно, не сильно ощущалась резь в глазах. В углу слышались всхлипы.

Орсон шагнул вперёд, туда, где угадывался крохотный лучик света. Джин сидела на полу в одном нижнем белье и дрожала. На руках и ногах виднелись синяки, кто-то явно потушил сигарету об её горло. Из носа капала кровь, волосы торчали невпопад — Джин зарылась в них пальцами и будто хотела выдрать.

— Я хочу, чтобы ты страдал, как я. Я хочу, чтобы ты прошел через все мои муки. Я хочу, чтобы ты умер в них. Предатель. Лжец. Ты обещал. Ты обещал защищать меня! — последнее она выкрикнула с особой ненавистью и болью. Вскинула голову, наконец, увидев незваного гостя перед собой, но не признала. — Где ты был? Где ты был, папа?!

В больших карих глазах плескались слёзы. Орсон только теперь заметил на руках Джин кровь. Она не останавливалась. Джин ничего не чувствовала.

— Жаль меня? Тебе жаль меня? Больно? Скажи, что тебе больно! Скажи хоть что-нибудь?!

— Джин, — позвал Орсон.

Её нужно было срочно забирать отсюда, но в ответ на первую же попытку помочь подняться Джин ударила его ножом в живот. Удар пришелся по касательной.

— Сказать, что они делали со мной этим? — она повертела увесистым клинком в руках. — Вдвоём, втроём, поодиночке.

— Ты сама привела их сюда, — выдохнул Орсон, зажав рану.

— Да. Сама. Ты уже ничего не сделаешь, — Джин всего миг горела ненавистью, но вдруг увидела кровь на одежде «отца», словно впервые, и оторопела. — Прости… Я… Почему ты бросил меня?

— Эй, просыпайся!

Дверь шикнула. На пороге показался полуголый парень с бутылкой в руке.

— У твоего дохлого папаши отменный виски!

Сердце Орсона больно ударилось о рёбра. Он не помнил, что сотворил с этим человеком спустя мгновение после сказанного. Помнил лишь одно — Джин смеялась. И бешеную пульсацию в висках.

А потом пришлось отбиваться от остальных.

— Я должна его видеть! — наступала Джин.

Местная полиция по наводке бдительных граждан города зачистила притон. Знакомый офицер пытался выведать, как Орсон вообще там оказался, но тот ушёл в отказ.

— Ты уверен, что эта девка стоит того, чтобы за неё впрягались? Я бы не стал оплачивать ей реабилитацию.

На этот вопрос он тоже не ответил.

— Гален мёртв, — твердо сказал Орсон, с вызовом глядя в глаза Джин.

Он ожидал того, что она молча уйдет.

* * *

Появилась вновь, спустя пару недель. Взгляд стал ещё яснее, показушно взывая: «Видишь, я смогла побороть себя». Но Орсон не собирался в чём-либо осуждать или за что-то хвалить Джин Эрсо. Он был никем для неё. И не собирался верить так просто. Верить вообще.

— Позволь мне его увидеть. Я виновата. Я знаю, что ты мне солгал, — Джин выглядела потерянной и искренней.

— С чего ты взяла? Вы с дружками демонстративно убивали его несколько месяцев подряд. Возможно, я вовремя оказался рядом, но я — не какое-то там божество.

— Он жив, — она смотрела с отчаянной мольбой в глазах, почти как там, в комнатушке, залитой кровью. — То, как ты сказал о его смерти… Ты не сдался бы, ты не бросил бы его. Я знаю, что сотворила. Прошу, дай мне исправить.

Орсон нехотя впустил её в дом. Рано или поздно, но к Галену вернулась бы память. Он не удивился бы, узнав, что Кренник вычеркнул его из жизни Джин, не удивился бы и тому, кем она стала. Но если Орсон мог исправить хоть что-нибудь в их отношениях с Галеном Эрсо, то должен был рискнуть.

— Он спит? — шёпотом спросила Джин в дверях. Подойти не решалась — стыдно. Впервые за много лет.

— Очень сильное средство, — кивнул Орсон. — Память частично восстанавливается.

— Он помнит меня? — снова взгляд полный мольбы.

— Я думаю, избегает работать над этим из-за последних воспоминаний о тебе. Ты ему снишься, поэтому снотворного даю двойную дозу.

— Он говорил, какой я ему снюсь?

— Той, что улыбается, наблюдая, как его бьют. Он догадывается, что ты его дочь из-за сходства, но никогда не просит рассказать о тебе. Не помнит имени.

— Но помнит, что я сделала, — упавшим голосом продолжила за него Джин и закрыла дверь. — Я могу помочь? — теперь в глазах читалась решимость. — Что угодно…

— Не мешай мне, — слова сами сорвались с уст.

Джин вспыхнула, собравшись возразить, но промолчала, смело скользнула в комнату. Взгляд Орсона потеплел, когда она повязала Галену на руку тонкий ремешок с кайбер-кристаллом.

Джин пыталась, подкрадывалась. Внутренне Орсон признавал, что вдвоём дело шло плодотворнее и проще. Одним вечером даже получилось устроить совместный, почти семейный, ужин, правда, в последний миг Орсон ощутил себя чужим в собственном доме.

Это было не для него. Этот праздник жизни явно не для Орсона Кренника: расслабляющий, необычный, туманящий сознание, словно ничего дурного не случилось и никогда не случалось. Далёкий материнский голос говорил, что за столом о бедах не говорят. И время снова сыпалось сквозь пальцы, рождая тянущее чувство в сердце. Скоро всё кончится. Семья соберётся вместе, и он вновь останется один, с чувством выполненного долга. В какой-то степени, его это даже устраивало…

— Орсон.

Он обернулся на оклик. Удивляло, как их с Джин сблизило общее горе. Она смотрела иначе, совсем иначе, и Орсон не мог решить для себя как именно.

— Он уехал, — взволнованно произнесла Джин.

Прошлой ночью они крепко уснули и ничего не слышали. Орсон опустил взгляд и почти незаметно улыбнулся.

— На его месте, я бы тоже здесь не остался.

— Хочешь сказать, получилось?

— Он дома. Думаю, вас ждёт длинный разговор.

* * *

Полгода спустя…

Ироничная улыбка начала свой танец на изломе губ, а с первым глотком виски растеклась огнём в уставшем сердце. Орсон никогда не признавался себе в этом. Он устал капитально и невозвратно от всего, что видел. А особенно — от того, что его всё ещё тянет к одному невероятному человеку, которого он и сейчас готов защищать. Даже от себя, крифф задери. Барменша проводила его скучающим взглядом к выходу. Она несколько раз пыталась разговорить гостя, но Орсон находился слишком глубоко в своих мыслях, чтобы ответить.

Мелкие звёздочки, усыпавшие ночное небо, привычно подмигивали с высоты. И почти нереальным казалось, что когда-то Орсон и Гален горели своим пламенем совсем рядом с ними.

Дверь оказалась незапертой. Орсон тихо вошёл, не включая свет, и осторожно вытащил припрятанный старенький бластер.

В одной из комнат на фоне окна, залитого жемчужным светом, стоял чёрный силуэт. Он не прятался, даже не дёрнулся, когда шикнула дверь за спиной.

— Красиво, правда? — произнёс тихий знакомый голос, после чего Гален повернулся к Орсону лицом и заложил руки за спину.

Орсон не мог видеть выражения его лица. Благодарная улыбка ощущалась и без этого. По крайней мере, он внушал себе её.

— Ты хочешь меня застрелить?

Гален неосознанно задал этот вопрос тоном, располагающим к положительному ответу. Всего несколько минут назад он бродил по дому Орсона, хватаясь за обрывки памяти, что казалась теперь чужой.

Какая ирония. Он ведь сам хотел забыть о прошлом, Джин только воспользовалась. Он хотел исчезнуть, стереть себя для самого себя и будь, что будет. Гален хотел перестать быть марионеткой в чужих руках, ежедневно читать презрение в глазах единственной дочери, которой лишь во хмелю, да под дозой было хорошо. Он старался не замечать, привычно бежал в вереницу формул и научных терминов, каких-то глобальных проблем, которые выглядели для него более понятными. Он видел в их решении больший смысл, списав со счетов свою дочь окончательно. И давно поверил в то, что до конца потерял её.

Гален устал. Время брало своё, отнимая здоровье, загнанный разум. Он решил замолчать, стать никем, раствориться в толпе, чтобы его все забыли. Гален никак не ожидал того, что окажется в этом доме. Орсон… Все пути предательски вели всегда только к нему.

Гален не смотрел на бластер в руке бывшего друга. Он смотрел в его голубые глаза и пытался понять, не ночной ли бред шёл за ним по пятам прошедшие полгода.

Эта комната, постель. Гален, доверчивый как ребёнок, задающий очередной наиглупейший вопрос. И Орсон, который терпеливо слушает и отвечает. Зажимает вновь открывшуюся рану на животе и обещает, что не оставит.

Здесь Гален спал. Думал, что спал, а сам ловил обрывки фраз, сказанные человеком, которого так давно стремился уничтожить. Он делал бы это каждый день, но понимал: этот голод никуда не уйдёт, и легче никогда не станет.

Гален оставил затею отомстить, но всё равно считал дикостью сидеть с Кренником за одним столом, пусть и неосознанно, но называть другом, как раньше, верить…

— Встанешь на ноги и забудешь меня, — полушутя сказал однажды Орсон, пуская заживляющую жидкость по его вене. — Удивишься сам, насколько сильно не захочешь видеть.

Гален действительно удивлялся сейчас, но только совсем иному. Другому себе, потерявшему память, беззащитному, относящемуся ко всему проще.

Этот Гален простил своего врага, этот Гален обещал, что никогда не забудет помощи, и его не преследовала в ночных кошмарах тень убитой жены, укоряющей в бездействии.

Гален не страдал, но от него не укрылось, что большинство его коллег, влюблённых в науку, оказались обыкновенными завистниками, от которых излишне ждать помощи. Неужели только Орсон принимал его любым?

Орсон медленно опустил бластер. Плечи сковало напряжение, взгляд голубых глаз упёрся в нечитаемый силуэт, стоящий против окна. Окажись Гален на его месте, то непременно бы решил, что ничего хорошего ждать от этой встречи не придётся, и уж тем более не стоит строить иллюзий добродушия. Гален шумно выдохнул, заметив, как Орсон перехватил бластер, зажатый в левой руке, когда он повёл правым плечом.

— Прошу прощения, что так неожиданно. Я не особо планировал визит.

— И зачем надо было взламывать дверь?

— Не хотел при тебе копаться в собственных мозгах, — задумчиво сказал Гален, повернув голову к окну. — А ещё не хотел быть тебе должен.

— Ты мне ничего не должен, — сухо ответил Орсон и подошёл ближе.

Гален почувствовал его тепло совсем близко, а ещё несильный запах дорогого виски, крепкого горького табака и мятной пастилки. Досадно: за всё время знакомства он так и не удосужился спросить, каким образом Кренник умудрялся достать даже в самых глухих трущобах всё самое лучшее. Если Орсон заговаривал на эту тему, то был максимально краток, подытоживая обещанием, данным себе самому ещё в детском доме: его жизнь будет кардинально другой, он добьётся этого любыми способами.

Внутри что-то дрогнуло, и дрожь эта прошлась по всему телу. В памяти снова закопошились образы, коими дышала эта комната, ставшая полгода назад Галену домом.

Тогда он впервые попробовал встать, но ноги подкашивались, не чувствуя опоры. С губ срывалось бесконечное: «прости», когда Орсон подхватывал его под руки и обеспокоено заглядывал в глаза. Орсон не обязан был ему помогать. Гален ненавидел свою унизительную беспомощность и горько смеялся, выплёвывая проклятия.

— Гален Эрсо рук не опускает, — твёрдо повторил Орсон.

— А если кончился Гален Эрсо?

Орсон крепко обнял в ответ. Так, что Гален услышал биение в его груди, гулкое, бешеное, почти отчаянное. Горячая кровь прилила к ослабевшим мышцам, даря новые силы.

— Ты выдержишь.

Бесконечно кружилась голова. Случались минуты, когда чужие фразы и собственные мысли звучали то рвано и глухо, то слишком громко. С Орсоном это быстро проходило, будто Орсон владел цепью, не дающей рухнуть в небытие. Гален считал, что тянет его вниз, что двоих эта цепь не выдержит. Тоненькая, яркая, способная сжечь до костной пыли за секунду, если разорвётся.

— Не отпускай, — обронил Гален, и объятия стали ещё крепче.

— А я думаю, что должен, — глубоко вздохнул Эрсо, сжимая пальцами переносицу. — Я считал, в забвении станет легче. Память… её слишком много, понимаешь? Много слов, сказанных зря, поступков, за которые я ненавижу тебя и себя одинаково. Но, если ты был действительно искренен со мной, то знай: я благодарен и отпустил прошлое. Взаимности не прошу.

Орсон только вздохнул, почти незаметно улыбнувшись и хищно сощурив глаза. Когда-то Гален полюбил его именно за этот взгляд, глубокий и коварный как океан на Скарифе. Чёрный зрачок в этой синеве выглядел жемчужинкой.

Тогда они оба были очень молоды и начинали по-настоящему жить, когда на Брентаале наступала ночь. Памяти, касавшейся чего-либо вне науки, было мало, но те крохи, что существовали, ярко блестели в глазах и собирались в маленькую шкатулочку в глубине сердца. Время выжгло их, но выжгло, как оказалось не всё.

— Я ждал тебя, — произнёс Орсон.

Между ними почти не осталось пространства.

— На сей раз не придётся лететь за мной через всю Галактику, — мягко улыбнулся Гален, протягивая ладонь.

Краски ночи пьянили сильнее и приятнее любого алкоголя. Всю свою жизнь учёный Гален Эрсо боготворил кайбер-кристаллы и теперь похожее излучение ощущал от Орсона. Он не мог предугадать того, что будет дальше, но терять его больше не собирался.