Новый рассвет после долгой ночи (джен)

В четыре года я впервые столкнулся с пламенем.

На самом деле, это мое первое сознательное воспоминание — из тех, которые отпечатываются на всю жизнь. О событиях до этого в памяти остались лишь вспышки-проблески-отрывки: детская коляска у входной двери, зеленый манжет маминого платья с цветочками, пень-выворотень после урагана у входа в дом… Чепуха, ерунда какая-то.

Зато хорошо запомнил, как я впервые добрался до коробки спичек.

Говорят: спички детям не игрушка.

Говорят: один из полусотни пожаров происходит из-за детей, играющих с огнем.

Обо всем этом я услышал намного позже. А в моем первом сознательном воспоминании я зажигаю одну спичку за другой и завороженно смотрю на пламя. Крошечный огонек дрожит от моего дыхания, тонкая деревяшка обращается в уголек, медленно угасающий на ладони.

Мне не больно и не страшно — просто тепло.

* * *

Мне восемь лет. Утром — школа, днем — занятия по спортивному фехтованию (ох, и непросто было уговорить отца! Почему-то родители готовы были отправить меня на атлетику, плавание — в общем, что угодно, лишь бы не напоминало борьбу).

Вечером — домашние задания. И редкие часы, когда вся наша небольшая семья собирается вместе. Небольшая — по меркам наших дедушек и бабушек; из всех моих одноклассников лишь у меня одного есть младшая сестра.

Помню, в тот день у меня жутко болела голова. С утра болела, еще в школе — и к вечеру стало только хуже. У отца что-то случилось на работе: придя домой, он ругмя ругал какого-то господина Лю, мама его успокаивала. Сестра что-то рисовала в уголочке: мы оба уже хорошо знали, когда к родителям лучше не подходить.

А я сидел над тетрадкой и следил за пламенем.

Оно зародилось далековато: этажей на пять или шесть ниже нашего и кажется, даже в квартире в соседнем подъезде. Дом наш был из тех небоскребов с уймой маленьких квартирок, которые все чаще можно увидеть в городах нашей страны. Везде — бетон, стеклопакеты… и пластик. Пластик, который так хорошо горит, а еще лучше тлеет.

А потом в новостях сообщают о небоскребе, сгоревшем дотла за час-другой. Еще обычно говорят о жертвах — причем побольше, чтобы впечатлить обывателя! — и о причинах.

Что потом назвали причиной пожара в нашем доме, я уже не помню. Не то проводку замкнуло, не то кто-то уронил тряпку на плиту — как это обычно случается, в общем.

Я помню только пламя. Помню, как оно разгоралось где-то очень далеко — и мне отчаянно не хотелось, чтобы оно угасло. Но оно, напротив, становилось все ярче и сильней — именно так я это ощущал. И головная боль прошла, как ни в чем ни бывало.

Мы переглянулись с сестрой: «Чувствуешь?» — «Ага» — «Расскажем или подождем?» — «Давай чуть позже». Я выждал, чтобы пламя разгорелось посильней, и только тогда окликнул родителей. Помню их раздосадованные взгляды — почему вместо того, чтобы тихо-смирно сидеть над уроками, я вмешиваюсь в их разговор.

— С чего ты взял? — удивилась мать в ответ на мои слова о пожаре. — Придумываешь чепуху вместо того, чтобы наконец дорешать эту задачу?

Отец осекся на полуслове. И я впервые увидел, как он прислушивается… к чему-то. А в следующее мгновение он переменился в лице: резко и страшно.

— Это не выдумки, моя дорогая. Но время еще есть. Собери наши документы и возьми драгоценности — больше мы все равно ничего не успеем забрать.

Мы выбрались тогда — одни из немногих. Большинство наших соседей сначала не поверили нам; потом, когда пламя уже гудело в шахте лифта, бросились наверх, на крышу небоскреба. Понадеялись на пожарные вертолеты. Позже, уже стоя на улице, я видел, как они бросались с крыши — пламя охватило весь небоскреб, и приземлиться пилотам было невозможно.

А мы втроем спустились по лестнице, и я бежал впереди родителей, рука об руку с сестрой. Мы остановились ненадолго, только увидев горящие пролеты. Оглянулись назад. Тогда отец спокойно кивнул: «Спускайтесь дальше». И мы побежали — прямо по горящим ступеням. А он подхватил на руки осевшую в обморок мать, и последовал за нами.

Как и тогда, в детстве, пламя ластилось ко мне ручным зверем, тянулось к рукам. Было не страшно, но увлекательно-тревожно — словно в предвкушении чего-то необыкновенного.

И только возле входной двери в подъезд, отец резко прикрикнул нам: «Стойте!»

— Слушайте меня внимательно, дети, — сказал он, присев рядом и глянув нам с сестрой в глаза. Мама лежала на его руках, все еще без чувств, и отсветы огня плясали на ее лице. — Кто бы не стал вас спрашивать — говорите, что мы завернулись в мокрые одеяла и так пробрались через огонь. Когда ткань высохла, мы их бросили. И еще: мы вышли из квартиры, потому что почувствовали запах дыма. Поняли?

— Да, папа. Но почему?

Почему нельзя рассказывать, как весело и увлекательно было бежать по горящей лестнице? Как легко смахивались языки пламени, время от времени лизавшие подол маминой юбки и мою курточку? Как сестренка подхватывала искры на ладони и сдувала их? Почему не говорить, как ощущалось зарождение пожара на нижних этажах?

Я видел, как отец колебался, не в силах решиться. Что-то было не так — что-то было сильно не так. И с нами, и… с ним?

— Просто. Никому. Не. Говорите. Иначе… — отец как-то помрачнел, — иначе останетесь сиротами. Понимаете?

Нас всех допрашивали — меня в том числе. И полиция, и заклинатели. Мы старательно повторяли ложь, придуманную отцом, и, к счастью, в ней никто не усомнился. Благо, в глазах окружающих мы были просто одной из сотен счастливо уцелевших семей — и только намного позднее я узнал, насколько нам тогда повезло.

До сих пор не знаю: тогда, в самом начале, смогли бы мы с сестрой потушить пожар или хотя бы его замедлить. Отцу это явно было не по силам — уже тогда мы оказались сильнее его.

Нет ответа.

* * *

Мне двенадцать, и мы с классом на экскурсии. Исторический музей — одно из лучших мест для выездных уроков, как любит говорить наш учитель.

Огромная, во всю стену, политическая карта нашей страны. Разметка границ провинций на ней соответствует ситуации трехсотлетней давности, до Смуты и Великого Объединения. Четыре самых больших цветных пятна — территории четырех великих орденов, существующих и поныне. Россыпь крапинок и точек — владения мелких кланов.

И серая штриховка областей на северо-западе. Бесхозные земли. Край, не принадлежащий ни одному из заклинательских орденов. Не признавший ничью власть. Не защищаемый никем от нежити.

Серое пятно карты само собой притягивает взгляд.

Именно оттуда родом мой отец.

Мама — коренная горожанка, уроженка здешних мест. Она и все ее родственники привыкли: если дома происходит что-то странное: раздаются голоса призраков, встают мертвые зверушки, появляются или пропадают вещи — обращаться к заклинателям.

Отец над ней всегда только посмеивался. И сам чертил талисманы, отвращающие нежить: «У нас в деревне это каждый ребенок умеет!» И, свернув голову крысе, показывал нам с сестрой простейшие ритуалы упокоения, которые надо провести, чтобы мертвое оставалось мертвым: «Но запомните: надежней всего — пламя».

Здесь, в музее, под стеклом — повсюду осколки иного мира, иной жизни. Той, позабытой, в которой не знали ни электричества, ни автомобилей, ни беспроводной связи. Где высшая власть — у глав орденов, а самый быстрый способ передвижения — талисман перемещения или полет на мече.

Осколки прошлого: одежда тех времен, слишком длинная и непрактичная по нынешним меркам (одноклассницы стайкой щебечут возле манекенов, норовят пощупать ткани — тайком, чтоб не заметили взрослые). Оружие — мечи-цзяни и составные луки, изредка кинжалы или сабли. Музыкальные инструменты — флейты, гуцини. Цепляюсь взглядом за черную флейту-дицзы с алой кисточкой. «Разумеется, у нас только копии», — уточняет экскурсовод: «настоящее духовное оружие хранится в резиденциях орденов. Оно слишком опасно…»

Суррогаты: пластик, шелковые нити или рисунки цветными красками вместо дерева, металлических струн и зачарованной вышивки. Затупленные пластины обычной стали вместо грозного духовного оружия: «А так выглядела сабля одного из глав Ордена Цинхэ Не, Не Минцзюэ, лидера Низвержения Солнца…»

Мне душно среди этих… подделок. И болит голова.

Настоящие здесь — только лучи солнца. Они врываются светлыми клинками через высокие окна, озаряют диораму в конце зала.

Меня притягивает в ней… Нечто. Неясное и невнятное.

Пред-ощущение. Пред-чувствие.

Вулкан — венец кратера четко очерчен на фоне ярко-синего неба. Потоки лавы — вниз. По улицам, между домов.

И сам Город.

Раскинувшийся по склонам, охватывающий огненную гору от вершины до подножия.

Горящий в пламени, живущий пламенем.

«Безночный Город. Реконструкция», — читаю на табличке внизу. Дальше — список картин, по которым восстанавливали вид местности.

Разрушенная столица бесхозных земель. Заброшенная и мертвая — вот уже три века. Но здесь, на диораме, нет следов войны и разрушений. Есть только Город: застывший во мгновении — навсегда.

Как сквозь сон, вспоминаются рассказы дедушки и бабушек — о забытом Городе среди гор, куда нет хода живым. Городе предков, который хранят мертвые.

«Я хочу там побывать», — бьется мысль. И вырывается словами вслух, потому что подошедший экскурсовод улыбается мне. Типичной улыбкой взрослого — несмышленому ребенку:

— Туда до сих пор не водят туристов. Слишком много темной энергии. Обычным людям опасно находиться. Допускают только специалистов-археологов…

— Я хочу там побывать, — снова повторяю я, не отводя взгляд от диорамы.

В ее правом верхнем углу герб — огненное солнце.

* * *

Мне шестнадцать, и я скоро заканчиваю школу. Пока одноклассники только задумываются, куда подавать документы, я уже давно готовлюсь к поступлению.

На истфак — родители не возражали.

Мы возвращаемся после отпуска. Отец ведет автомобиль, я сижу рядом: «Тебе уже пора учиться водить самому!» Позади мама обсуждает с сестренкой купленный недавно новый коммуникатор. Смотрят недавние фотографии, смеются.

— Смотри, старший брат, какой ты здесь красивый!

Я оборачиваюсь к сестренке — и успеваю боковым зрением заметить другой автомобиль, несущийся на нас по боковой трассе.

Через мгновение мир взрывается смертельной круговертью, тонущей в темноте.

Когда темнота рассеивается, вокруг тихо-тихо.

Первое, что я вижу — это красное, заливающее глаза. Провести рукой по лицу — пальцы натыкаются на осколки стекла, вонзившиеся в кожу.

Кое-как оттираю глаза — больно, демоны пожри! Впрочем, спустя мгновение боль становится последним, что меня волнует.

Отец сидит слишком неестественно: вывернутая почти под прямым углом голова, торчащая куда-то рука… Оглянувшись назад, я вижу маму: ее синее платье стало красным, а на шее — полоса, прочерченная обломком раскуроченной дверцы. Рядом сидит замершая истуканом сестра, тоже изрезанная в кровь стеклом.

Я отстегиваю ремни — несколько раз дергаю заклинившую пряжку. Дверца с моей стороны помята ударом — наш автомобиль выбросило с трассы и перевернуло. Выбираюсь кое-как из машины, вытаскиваю сестру.

— Выходи, мэймэй. Слышишь меня?

Она не реагирует — только смотрит на маму. Приходится тащить ее за собой, словно куклу.

Обхожу нашу машину. Вернее, то, что от нее осталось — со стороны водителя там просто обломки.

И только потом перевожу взгляд на влетевшего в нас лихача. У его автомобиля лишь слегка помят передок — бронированный, что ли?

Из машины вываливается… тело, иначе и не назвать. Лютые мертвецы и то тверже на ногах стоят. Судя по одежде, из заклинателей, один из великих орденов. В руках у него коммуникатор: «Батя, слышишь, я тут уродов каких-то размазал, чё делать…»

Мир взрывается у меня перед глазами. Я оставляю сестру и шагаю вперед.

— Эй, ты что вздумал? У меня отец…

Остаток фразы я вбиваю ему обратно в глотку, не дослушав. Не задумываюсь, что передо мной кто-то из великого ордена, что это заклинатель, способный убить человека одним прикосновением… Плевать.

Швыряю его на капот машины — и в следующее мгновение ее охватывает пламя. Отступаю назад, к сестре, и вскоре мы вместе глядим, как убийца наших родителей превращается в живой факел во взрыве.

Такое ведь бывает во время аварий — что загорается и взрывается горючее, верно?

И незачем людям знать, что тот огонь стек с моих ладоней. По моей воле.

…На следующий день везде пестрят заглавия: «В страшной автомобильной катастрофе погиб наследник ордена Ланьлин Цзинь».

О моих родителях — ни слова.

* * *

Двадцатый день рождения я встречаю в экспедиции — университетская практика. Попасть в нее было непросто — и подозреваю, что немалую роль сыграло то, что я в детстве часто посещал здешние горы. По крайней мере, научный руководитель, выслушав меня, хмыкнул: «Что ж, есть шанс, что не гробанешься в первый же день экспедиции».

Не гробанусь, шицзунь, не беспокойтесь. Не зря же я так стремился попасть сюда — половину своей сознательной жизни.

Мертвая столица взбирается на гору извивами улиц. Это уже не диорама в музее, застывшая в вечности — вместо красивых домов здесь груды обугленных камней. Мы не находим ни дерева, ни тканей, ни бумаги — только камни, металл и кости.

Безночный Город был сожжен — своими же защитниками. Он не достался никому из победителей — как и все здешние земли.

Во время обеденного перерыва я сижу на нагретом солнцем камне. Вокруг гомонят другие аспиранты и научные сотрудники — обсуждают, где лучше продолжать раскопки. Я не вслушиваюсь: все равно мнение студента мало кому интересно.

Чуть дальше прохожу по тропе, некогда бывшей улицей.

Передо мной развалины стены. Здесь был богатый дом — кого-то из вельмож или старейшин ордена. Провести рукой по шершавому камню — чуть осыпается слежалая пыль, обнажая неровно выбитые ямки. Огненное солнце, герб властителей здешних земель. Рядом с этой стенкой мы нашли скелет ребенка с перерубленным позвоночником — лет девять-десять, не больше.

Чуть поодаль был скелет взрослого заклинателя. Судя по сабле, кто-то из адептов Цинхэ Не. Причину его смерти нам понять не удалось.

Поднимаю взгляд и вижу перед собой девочку, с любопытством рассматривающую меня. Она одета по-старинному, в белое с алым узором. Ученица ордена?

— Привет, — не нахожу ничего лучше, чем заговорить с призраком. Вряд ли она ответит мне — в таких случаях полагается звать специалиста-заклинателя. Вон он сидит с остальными членами экспедиции, чинно-пристойно, белая лента с облачным узором через лоб. В техниках Расспроса заклинатели из Гусу Лань остаются лучшими уже много столетий.

Но она отвечает — низким поклоном, и на рукавах ее смыкаются половинки солнца:

— Эта ничтожная ученица приветствует старшего.

— Садись, что ли, — я похлопываю по камню рядом с собой. — Как тебя зовут, малышка? Из какой ты семьи?

А что еще спрашивать у маленькой девочки, убитой сотни лет назад?

Призрак устраивается рядом, смотрит на меня во все глаза. Я достаю бутылку с водой — жарко здесь все-таки.

— Эту ничтожную зовут Вэнь Хуа, она — дочь Вэнь Чжулю, хранителя старшей семьи! И она убила того Не, что ворвался в наш дом! — Последнюю фразу девчушка произносит с явной гордостью, а я давлюсь водой.

— К-как убила?!

Как, во имя всех небожителей, малая девчонка могла прикончить взрослого бойца?

— Выжгла ему золотое ядро, и он умер, — призрак улыбается — ей явно нравится мое замешательство. — Правда, он меня тоже успел ударить, больно так…

Одна эта встреча тянет на дипломную работу. Ни в одной хронике времен Низвержения (а их я перелопатил немало!) не упоминалось, что у Вэнь Чжулю была семья. И уж тем более — что его талант, пугавший всех заклинателей того времени, мог передаваться по наследству.

Но для дипломной работы надо задокументировать разговор с Вэнь Хуа — а сделать это вправе лишь заклинатель.

Который после Расспроса упокоит девчушку.

Одну из последних жительниц уничтоженного города.

Я внезапно осознаю, что не хочу участвовать в этом.

Не стоит существование призрака материала для дипломной.

Хотя… разве мне это решать?

— Скажи, Хуа-Хуа, ты хотела бы покоя? — Девчушка непонимающе хлопает глазами. — Ну… уйти на перерождение?

— Зачем? — удивляется она. — Здесь хорошо, только скучновато. Люди так редко заходят. И если я уйду, с кем останется ифу?

Приемный папа? Еще один призрак?

— Пойдем, я познакомлю старшего с ним! — Хуа-Хуа манит меня дальше по улице. — Старший понравится ифу!

Я не задумываюсь, сколько десятков пунктов инструкций нарушаю, следуя за призраком на раскопках. А еще это может оказаться не привидение, а нечисть, обернувшаяся интересным жертве человеком, чтобы заманить в свое логово. Об этой возможности я не думаю тоже.

Просто быстро поднимаюсь по улице вслед за девчушкой — все выше и выше.

Тропа петляет среди развалин, и почти не видно, куда мы идем. А затем груды камней как-то резко расступаются в стороны, выпуская нас на просторную площадь. По другую ее сторону — руины какого-то многоэтажного здания. К нему ведет крутой откос — но подойдя ближе, я различаю среди густой травы и битых камней остатки просторной лестницы.

На самом ее верху кто-то стоит, вполоборота к площади.

— Ифу! — окликает девочка. — Взгляните, эта дочь привела гостя!

Стоящий наверху лестницы медленно оборачивается, и я его узнаю — по портретам в учебниках истории. Молодой мужчина в старинных одеждах, густо затканных алым. Длинные волосы водопадом почти до колен. Острая блестящая подвеска на лбу. И след от меча на одежде — справа на груди.

Последний властитель наших земель.

Последний, чью власть признавали в наших горах.

Пусть сейчас передо мной лишь призрак — но ощущение давящей, душащей стены огня накатывает волной. И впервые в жизни я опускаюсь в земном поклоне:

— Приветствую главу Вэнь.

Эта встреча оказалась очень странной.

— Кто ты такой?

Обычно все-таки археологи расспрашивают призраков и духов, а не наоборот. Но не сейчас, не с этим призраком.

Теперь приходит моя очередь рассказывать о себе. Глава Вэнь с интересом выслушивает короткую историю моей жизни, лишь время от времени что-то уточняя. Потом подходит, приподнимает мое лицо за подбородок, всматривается в глаза.

Нас учили, что призраки не могут, не должны видеть телесным зрением. Что они способны только различать ци — но сейчас я в этом уже не уверен. В его прикосновении смешиваются темная энергия, обычная для мертвых, с жаром пламени. Как такое возможно, я стараюсь не думать.

— А похож, — заключает наконец Вэнь Жохань, отпуская меня. И добавляет, заметив мое недоумение: — Ты на моего первого сына похож, археолог. На А-Сюя. И лицом, и ощущением ци. Откуда ты родом?

Прежде я не раз слышал от дедушки, что когда-то, в незапамятные времена, его прапрапра… в общем, сколько-то там пра… бабка однажды ушла в горы собирать виноград как раз тогда, когда господа заклинатели устраивали ночную охоту. Знаете, блистательный наследник ордена и миловидная крестьянская девица… Случайная встреча, случайная связь. В каждой деревне любой провинции обязательно припомнят подобную историю о каком-нибудь заклинателе, сто лет назад заночевавшем в тамошнем трактире и местной девчонке, через девять месяцев ставшей матерью. Поэтому, став постарше, я счел деревенские легенды выдумкой: кому не хочется приписать себе знаменитых предков?

Выслушав мой пересказ, Вэнь Жохань отвечает не сразу.

— Деревня Пяти Скал… У Сюя действительно была подружка в том селении. Он намеревался забрать ее наложницей во дворец, признать ребенка. Не успел.

Вернувшись к остальным, я молча и терпеливо выслушиваю ругань руководителя за уход без разрешения.

— …Хоть что-то интересное обнаружил? — Наконец он сменяет гнев на милость.

Я смотрю ему в глаза — честно и искренне:

— Увы, шицзунь, этот негодный ученик не видел ничего важного для нашей экспедиции.

На следующий день, поздно вечером, когда все засыпают, я выскальзываю из палатки, поднимаясь вновь к руинам дворца. И так снова и снова — до конца работы экспедиции.

Призрак последнего главы Вэнь оказывается разговорчивым, и вскоре, преодолев первое смущение, я расспрашиваю его обо всем, что только приходит в голову.

— …На этой лестнице, где мы сейчас сидим, Цзинь Гуаншань развеял прах моей племянницы, и провозгласил войну против Старейшины Илина… Он собирался уничтожить не только Вэй Усяня, но и последних выживших из моего ордена. — Вэнь Жохань смеется, коротко и зло. — Он всерьез решил, что те полсотни изгнанников на Луаньцзан — и есть все выжившие.

— Это были не все, — киваю я.

— Да. Адептам моего ордена достаточно было снять бело-алые одежды и зайти в любую горную деревню — и их никто бы не выдал…

Так оно и случилось, насколько я знаю. Немало заклинателей уничтоженного ордена просто растворились среди горцев. Они осели в деревнях — и люди прятали их. А позже, когда отгремела осада Луаньцзан и мир заклинателей уже волновали другие беды, бывшие адепты уничтоженного ордена продолжали жить. Они женились и выходили замуж среди крестьян, воспитывали и учили детей — тому, что умели сами. Орден Цишань Вэнь прекратил существование; но сейчас не найти такое село в горах, где бы не было нескольких семей, владеющих секретами заклинательства.

И большинство из них до сих пор носили фамилию Вэнь. Последнее столетие — уже и не особо скрываясь.

Выходцем из такой семьи был и мой отец.

Иногда к нам тихой тенью выскальзывает еще один призрак — молодой женщины-красавицы. В наши разговоры Вэнь Цин почти не вмешивается, узнав, что моя специальность далека от медицины, но устраивается рядом с дядей. Я не говорю об этом, но мне жаль ее до странной щемящей боли. Последний глава Вэнь погиб в бою, ее же, одну из гениев той эпохи, казнили, как преступницу, и это безумно несправедливо. А ведь она могла бы скрыться в горах, как многие другие Вэни.

Перед отъездом я все же решаюсь спросить их: почему они стали призраками? Уйти на перерождение — не смогли, не пожелали?

— Раз тебе так интересно, археолог… — невесело усмехается Вэнь Жохань. — Став призраком, я принес обет не уходить на перерождение до тех пор, пока не увижу орден Цишань Вэнь возрожденным. У Цин-Цин тоже есть вина перед орденом, которую следует искупить, а Хуа-Хуа просто привязалась к нам.

— Глава Вэнь удочерил эту девочку? — с интересом уточняю я. Слишком уж хочется раскрыть и эту загадку.

— Да, после того, как пришла весть о гибели Вэнь Чжулю. Это было все, что я мог тогда сделать в память о нем и в награду за его верную службу…

Спустя неделю, в домашнем храме предков мы с сестрой устанавливаем еще две таблички. С именами, упомянутыми в любом учебнике истории, посвященному эпохе Низвержения.

Вэнь Жохань и Вэнь Сюй.

Весь день сестра непривычно тиха и молчалива. Что-то сосредоточенно обдумывает про себя. И вечером говорит:

— Мы должны быть достойными их памяти. Сдать экзамен на лицензию заклинателя хотя бы.

— Никто из нашей семьи не становился за… — я осекаюсь. Продолжение фразы, вертевшееся на языке, звучит слишком глупо.

А в самом деле, почему бы и нет?

* * *

Двадцать один год — не такой уж и ранний возраст для получения лицензии. Большинство учеников орденов и кланов сдают этот экзамен намного раньше. Но те, кто решился стать первыми заклинателями в своем роду, нередко совмещают его с защитой диплома — и потому при нашем университете есть постоянная комиссия, для таких желающих.

Впрочем, сам экзамен довольно прост — намного легче, чем я ожидал. Несложный тест по теории, три аккуратно начерченных и напитанных ци талисмана, усмиренный одним из них яогуай — вот и все, что от меня потребовалось. Со мной сдавали еще пятеро студентов; сдали — трое. Один завалил теорию, второго завалил лютый мертвец. Не до смерти, но медиков вызвать пришлось.

Все пятеро экзаменаторов (так принято: по одному от каждого из Великих Орденов и представитель университета) подписывают ведомости и расходятся — время близится к обеду. Они разговаривают о каких-то своих общих знакомых, не обращая внимания на свежеиспеченных заклинателей. Разве что председатель, сухонький дедок из Гусу Лань, время от времени поглядывает в мою сторону.

Пофиг. Мысли читать я все равно не умею.

Убираюсь в направлении деканата — послезавтра защита диплома, надо бы узнать порядок выступлений…

Мои размышления прерывает оклик председателя комиссии:

— Молодой господин Вэнь!

Останавливаюсь и оборачиваюсь. С чего вдруг я ему понадобился?

— Хотелось бы отметить легкость, с которой вы прошли экзамен.

Он тоже направляется в деканат — занести ведомости.

Отвечаю вежливой благодарностью и намереваюсь потихоньку свалить восвояси (расписание можно будет и в день защиты узнать). Но не тут-то было! Старику Ланю всерьез вздумалось пообщаться:

— Чем собираетесь заниматься после университета, молодой человек?

— Археологией, господин Лань. — С трудом выдаю более-менее вежливый ответ. А ради чего я поступал сюда, спрашивается?

— А как же лицензия заклинателя?

— Необходимая квалификация в нашей профессии! — пафосно заявляю.

Потому что иногда достопочтенные предки тако-о-ое в землю закапывали, что ой. Как шутят у нас на кафедре: «Если в раскопе вы не нашли иньского железа или Тигриной Печати Преисподней, это не значит, что их там нет. Это значит, что вы плохо искали».

Заклинатель в экспедиции необходим хотя бы для того, чтобы определить, когда от раскопанного артефакта надо бежать со всех ног, а когда — падать на землю и прикрывать голову. А всякие Расспросы и Сопереживания — это уже как получится.

— …По современным требованиям, в любой экспедиции по штатному расписанию обязан быть минимум один заклинатель на десять человек, — бойко оттарабанил я инструкции.

И их всегда не хватает. Поэтому наш декан очень обрадовался, узнав, что я собираюсь получать лицензию заклинателя. Сразу пообещал мне место на кафедре после выпуска. Еще бы: сразу две вакансии закрыть — и на полтора оклада. Жаль, я пока не в том статусе, чтобы качать права.

— Не поймите превратно мой интерес, — господину Ланю наконец пришло в голову, что наша беседа похожа не то на допрос, не то на запрещенное правилами его ордена любопытство, — но вы — первый выходец из Цишаня на моей памяти, решивший стать заклинателем. Я читал вашу автобиографию — соотечественники вашего отца редко покидают свои горы.

Я пожимаю плечами:

— Если мне не изменяет память, нынешний президент нашей страны — выходец из Цишаня. Наш ректор — тоже.

— Но они — не заклинатели, — Лань цепко, внимательно смотрит на меня. — Кстати, оба — ваши однофамильцы.

— Да будет известно уважаемому председателю Ланю, — я не удерживаюсь от подколки, — что у каждого пятого уроженца наших гор — фамилия Вэнь. А сегодняшний экзамен мог бы без труда сдать каждый десятый подросток в Цишане.

— Да, тамошние земли вот уже почти триста лет как не посещают адепты Великих Орденов…

Не посещают, как же! Память услужливо подбрасывает мне рассказы прадеда и его приятелей. Старики наши нередко хвалились, как еще век тому назад убивали заклинателей, пролетавших над нашими горами: «Нечего сюда соваться чужакам, не нужна нам здесь ничья власть!»

Разумеется, об этом Ланю я не рассказываю.

* * *

Вскоре после защиты диплома мне пришло письмо из ректората с приглашением на беседу. С чего вдруг все так заинтересовались моей персоной? Вроде бы ректору университета не по чину проводить собеседования с соискателями должности младшего научного сотрудника — это дело декана.

Как и председателю Ланю, ректору тоже интересны мои планы на будущее. Приходится еще раз повторить про археологию и необходимость в ней заклинательских познаний. Он выслушивает меня со скучающим видом. И тут же замечает:

— Ваша младшая сестра тоже собирается получать лицензию. Хотя при ее-то специализации, — он выразительно постукивает по заявлению, написанному знакомым мне почерком, — незачем вроде бы. Физикам заклинатели не нужны.

— Это ее желание, — все, что я могу ответить. — Разве в законе есть ограничения?..

Ограничений в допуске к экзамену на лицензию заклинателя нет — это одно из главных достижений последней революции, за которое наше правительство держится руками, зубами и чем угодно. Потому что иначе не успеешь оглянуться, как все “силовики” окажутся в подчинении у Великих Орденов. А там — только шаг до распада страны.

— Нет, конечно нет. Вы — семья заклинателей. Прямо клан, хоть и небольшой.

Я вежливо молчу, не очень понимая, куда клонит ректор. Да, в наших законах прописаны три статуса: свободный заклинатель (еще недавно таких называли бродячими, но сейчас так говорить — дурной тон), клан — семья самосовершенствующихся, объединенная родственными узами. И орден — несколько, а то и много разных семей.

— Не думали о регистрации?

Наше с сестрой положение пограничное: она уже совершеннолетняя, когда выйдет замуж, мы формально окажемся принадлежащими к разным семьям. И кланом быть не можем.

Об этом я и говорю ему.

— И то правда, — следует его ответ. — Кстати, ведь молодая госпожа сейчас встречается с моим сыном… Тогда — орден.

От неожиданности я давлюсь воздухом, не находя слов.

— Простите, но… Господин ректор изволит шутить? — произношу наконец.

Да кто вообще позволит заявить о создании ордена вчерашнему студенту, без влиятельных родителей, без связей или денег? Не говоря уж о моем происхождении, на которое так любезно намекал господин Лань?

— Видите ли, у меня есть связи, — ректор выразительно указывает наверх. — Сейчас обстановка в правительстве такова, что… В общем, зарегистрировать новый орден заклинателей будет не так уж сложно. Я не требую от вас немедленного ответа, — мою слабую попытку возражения пресек резкий жест. — Подумайте месяц-другой. Посоветуйтесь с сестрой… Или еще с кем-то.

Дома на первом этаже меня встречают полутемный подъезд и неработающий лифт, из которого доносятся чьи-то ругательства. А на лестничной клетке у квартиры — запах дыма и разъяренный управдом:

— Молодой господин Вэнь, объясните молодой госпоже, что опыты с огнем и электричеством следует ставить на занятиях! А дома электричество надо использовать исключительно в мирных целях!..

— Господин Цю, — взъерошенная, но довольная сестра выскакивает из квартиры, — я сейчас все исправлю!

Мы спускаемся к щитовой. Сестра бойко отжимает вылетевшие предохранители, но управдом продолжает ругаться, пока не включается свет.

— Снова опыт сорвался? — спрашиваю, когда господин Цю наконец нас покидает.

— Нет, наоборот, удался! — отзывается сияющая сестра. — Помнишь, я говорила, что выбрала специализацию физики горения и взрыва? Так вот, я решила попробовать повторить опыт, о котором рассказывал наш завкафедрой… По сверхвысокотемпературному синтезу. Правда, когда я пыталась поджечь смесь порошков электрической искрой, вылетели предохранители, но мне все равно удалось запустить реакцию!

— И как же? — для порядка уточняю я. Сестренка тушуется, но лишь на мгновение:

— Просто в руках разогрела.

— Понятно, — киваю я. — У тебя ведь уже каникулы начались?

— Да, а что?

— Собирайся, поедем в горы. Кое с кем тебя познакомлю.

К руинам Безночного Города дороги нет. Лучше всяких оград и часовых от посторонних их ограждает сконцентрированная темная энергия, так и не рассеявшаяся за триста лет. Гиблое место люди избегают сами.

По бездорожью автомобиль приходится вести не спеша. Не хватало еще повредить колеса или двигатель — никакого эвакуатора тут не дождешься. Поэтому дорога занимает почти целый день. И на следующее утро, в день летнего солнцестояния, мы поднимаемся вверх, к полуразрушенному Знойному Дворцу, и вскоре я представляю призракам сестру.

— …Так вот, горючее для твердотопливных ракет «земля-земля»… Кстати, они могут нести ядерные боеголовки! — а горючим для них служат металлические пыли…

В сестриных разглагольствованиях я понимаю в лучшем случае половину. Но о современном оружии она может рассказывать часами и не повторяясь. Раскраснелась вся, глаза горят…

— …И, вообще, будущее — за синтезом заклинательства и науки! — завершает она длинную речь.

— Сейчас вся молодежь так непочтительно беседует со старшими? — с любопытством уточняет Вэнь Жохань.

Я отвешиваю сестре подзатыльник и кланяюсь:

— Этот младший виновен, он дурно воспитал эту деву после гибели родителей…

Рядом тихонько хихикает привидение девочки.

— Оставь, — отмахивается наш прародитель. — Идите прогуляйтесь пока, дочки. Хуа-Хуа, покажи нашей гостье кратер — после прошлого извержения там есть красивые обсидиановые пластины.

Проводив взглядом скрывающиеся за зубцами кратера фигуры, Вэнь Жохань снова обращается ко мне:

— С тобой ваш ректор говорил?

Так. Так... Нет, я догадывался, что не один такой умный, чтобы пробраться в Безночный Город ради общения с духами предков. Но ведь господин ректор — ни разу не заклинатель. Или просто лицензией не озаботился?

Но вот то, что эти двое договорятся, в голову не приходило… Обложили меня со всех сторон, как нежить на ночной охоте!

— Сейчас для того, чтобы зарегистрировать орден, необходимо продемонстрировать уникальные заклинательские техники,.. — уклончиво начинаю я.

— Ты пробудил пламя, — прерывает меня Вэнь Жохань. — Твоя сестра тоже. Отточить его применение и освоить несколько приемов — дело месяца, от силы двух. Что еще тебя останавливает?

— Отвечаю главе Вэнь, — наконец решаюсь я. — Этого младшего не учили тому, что следует знать главе ордена. Меня учили распознавать возраст находок, учили различать культурные слои. Не политике, не управлению. Что, если моя неопытность погубит все начинание?

На сей раз Вэнь Жохань отвечает не сразу.

— Это хуже. Намного. Но научиться ты сможешь, было бы желание. Просто ответь сам себе: чего ты хочешь на самом деле?

Чего я хочу… Знать бы еще.

Внизу по склону перед нами — развалины Безночного Города. Столицы ордена Цишань Вэнь. Державы моих предков.

Когда-то я дал себе слово, что приеду сюда. Ради этого пошел в археологию.

Чего я хочу сейчас? И в дальнейшем?

Собирать по крупицам осколки, искать тени давно забытого прошлого?

Или попытаться построить новое будущее?

При мысли о первом сердце сжимается беспросветной тоской. Второе страшит неподъемностью задачи. Впрочем, разве прежде трудности меня останавливали?

— Для этого ничтожного потомка, — склоняюсь в низком поклоне, сам не замечая, как сбиваюсь на пафосную речь, — честью будет принимать наставления великого предка в заклинательстве и прочих науках, необходимых будущему главе ордена.

— Все-таки ваше поколение невероятно непочтительное, — замечает Вэнь Жохань. — В мое время к исполнению приказов предков приступали мгновенно, а не размышляли полстражи…

Когда мы с сестрой приезжаем в деревню к семье отца, дедушка, встречая нас, изумленно-нервно сообщает о высоких гостях.

Прохожу в дом и вижу нашего ректора с сыном — тоже студент-физик, на год старше сестры. Интересно, что они моей родне рассказали?

Но похоже, уже не важно. Сестренка моя отводит взгляд и смущается, оба гостя на нее поглядывают — тут хочешь не хочешь, а все мои родственники уже сделали выводы.

— Какой представительный молодой господин к нашей девочке свататься намерен! — шепчутся в сторонке тетки и бабушка.

Впрочем, настоящая причина визита тоже недолго остается тайной — ровно до чаепития.

— Итак, молодой господин Вэнь, какое вы приняли решение по известному вам вопросу?

— После нового года я подам документы на регистрацию нового ордена заклинателей…

Дружное аханье моей родни перекрывает звон разбившейся чашки, которую уронила третья тетушка. Я продолжаю, не отводя взгляда от ректора:

— И еще. Главой восстановленного ордена Цишань Вэнь буду я. Как признанный потомок и наследник прежнего главы Вэнь.

— Этому есть подтверждения? — бесстрастно уточняет господин ректор.

— Подтверждением тому будет мое слово.

Это произношу не я. С появлением призрака мерцают и гаснут защитные талисманы, нас накрывает волной темной энергии. Сын господина ректора бледнеет, моя вторая тетушка оседает на пол без чувств.

Вэнь Жохань обводит внимательным взглядом нас всех и властно продолжает:

— Иные доказательства потребуются?

В земном поклоне простираются все, включая нас с сестрой:

— Подчиняемся главе Вэнь!

* * *

Случайно ли так вышло, или дату подгадали нарочно, но документы и лицензию на создание нового заклинательского ордена я получаю ровно через два года.

В день летнего солнцестояния.

Мне их торжественно вручает министр по делам защиты от потусторонних феноменов. Господин Бао — не заклинатель: только так правительству удается балансировать между интересами Великих Орденов, не предпочитая один из них всем прочим.

Зато он родом из Илина. Это как Цишань, только еще больше нежити. И если у нас неофициальный заклинатель-самоучка — один из десяти, то в Илине — каждый второй.

На лицензии под названием ордена изображен герб.

Наше огненное солнце.

Солнце, которое всегда заходит и восходит вновь.

И после самой долгой ночи наступает новый рассвет.

Даже если она продлилась три века.

Примечания:

Автор честно признается: основой стала идея фика Jamique о ребенке-ситхе из далекого будущего, который был выложен на сайте ФКДВ (когда тот сайт еще существовал).

Мотивы сцен сожжения собственного дома и посещения музея — оттуда. Там девочка-дарксайдер рассматривала доспехи Вейдера и мантию Палпатина, у меня же — копии сабель и Чэньцин, да. А еще семья героини Jamique погибла при пожаре, а она сама оказалась в детдоме.

Но мой герой следует заветам Вэнь Мао и превыше всего ставит кровное родство, да)))

А потом в текст властно вмешался Вэнь Жохань и потребовал восстановить свой орден. И кто такой автор, чтобы спорить с Владыкой? Поэтому история вырулила совсем в другую сторону.