Детство Чародея (джен)

Ребенок оказался мальчиком, и назвали его Мерлином. Странный ребенок даже для этих диких мест. Он думал и смотрел не так, как это делали другие дети. И лицом был не похож ни на кого. В глазах никогда не было света.

Мерлин ходил на опушку леса и смотрел на птиц. Смотрел на змей. И разговаривал с ними, будто они были ему друзьями. Неведомыми словами говорил он с ними. И с солнцем спорил. И ветром был не всегда доволен. Кричал на ветер, и дул тот туда, куда указывал Мерлин.

И жабы являлись по его зову. По первому зову из разных мест скакали они, словно не могли слова его не услышать. И сова из дупла смотрела на это. И летучие мыши знали, что ядовитая кровь текла в теле Мерлина. Но им все равно было.

Люди же всегда его боялись. «Злые глаза у него», — шептались дети. «Злые слова говорит он», — молчали взрослые. «Друг или враг он нам?» — перекликались птицы. «Злой или добрый он?» — вопрошали травы.

Лес темный и мрачный был Мерлину другом. Никто не ходил в лес, не прельщался шелестом листьев и солнцем, кидающим в листву лучи. Лишь Мерлина смех можно было услышать в нем. Да голос отца его. Коварный и злой. И Мерлин был в него. Смотрел на отца, которого так и не пожелала увидеть мать. Властвовал он на ложе ее, но не властвовал над духом сына своего. Такого же мрачного и прекрасного, как глухой и темный лес, который он так любил. «Ты будешь сильным чародеем» — вещал дьявол Мерлину. «Тебя никто не сможет победить, если сам ты этого не допустишь» — пророчествовал отец его. И учил Мерлина заклинаниям страшным. Таким же страшным, как умирающая луна, что не могла уже светить ночью так ярко, как хотела. И над которой потешались звезды. И Мерлин вместе с ними. Путал он звезды, заставлял ненавидеть луну. И никак решить не мог, любит ли он ее свет. Смеялся, и змеи довольно шипели рядом с ним. Никого не любили они больше Мерлина.

«Ты вероломен и хитер!» — радовался дьявол. И смеялся сын его с отравленной кровью, о которой знали летучие мыши. «Ты властвовать над душами будешь» — убеждал дьявол, счастливый, что сын на него похож. И опять учил его заговорам и заклинаниям, которые волю чужую порабощали.

«Он все же друг нам» — шелестели травы. «Не любит людей он. Не желает, чтобы топтали его. И убивать людей может». И слушал Мерлин шелест их и кивал, соглашаясь. Бурлила в жилах кровь ядовитая. И шумел темный и мрачный лес, соглашаясь листвой деревьев.

К матери возвращался Мерлин и говорил с ней. Довольна она была, что с лесом, а не людьми сын ее говорил больше. И шила белые одежды ему. Так ярче красота сына видна была. И решил Мерлин, что иного цвета носить он никогда не будет. Темные глаза сияли, когда глядел он на ту, что подарила ему жизнь. И радовался, что не знала она, что дьявол отец его. И что уже сейчас он заклинаний знает страшных множество. Хитростью и коварством сияли глаза Мерлина, но довольна мать его была блеском глаз его. Темных, как чаща, куда солнце лучи свои не допускало. Ведь царствовал там Мерлин, чье сердце коварно, как у отца его. Смеялся и радовался Мерлин, что навсегда его сила к нему пришла. И никто не будет так любим змеями и жабами, что по его первому зову являлись. И радовался дьявол, зная, какое темное сердце под белыми одеждами бьется. И счастлив был Мерлин. А когда исполнилось ему одиннадцать лет, его отвели к Утеру Пендрагону.