Манипуляторы (джен)

Следует признать, что все чаще и чаще этот чертов госпиталь становится самым скучным местом в Нью-Джерси, в США, а может и в целом на планете. Хотя, если призадуматься, то можно прийти к выводу, что это место является самой скучной точкой в известной нам части Вселенной. В такие моменты как сейчас, когда мне скучно, а госпиталь переполнен всяческими больными с банальными диагнозами, сидеть в тоске и мечтать о просмотре глупого сериала про накрахмаленных врачей, по мнению окружающих, может только окончательно свихнувшийся человек. Впрочем, уже давно все, включая нашего незаменимого главврача, перестали даже думать, до какой степени сумасшествия я могу скатиться. Хотя мне изредка бывает жаль, что почти никому из них не приходит в голову поднапрячь умственные способности, разумеется при их наличии, и сообразить до какой степени безумия могу вынудить их дойти я, когда мне совершенно нечего делать, а уйти домой мне не позволяет светоч нашей больницы, непревзойденная в выборе декольтированных блузок, не так давно лично высказавшая все, что она думает обо мне, мисс Кадди.

В такие дни, когда нет ни одной интересной болезни, которая могла бы заставить меня заняться проверкой устойчивости нервной системы тех, кто по какой-то странной случайности называет себя «моей» командой, ни одного микроба, который поставил бы весь госпиталь с ног на голову, ни одного пациента, на котором можно было бы потренироваться в остроумии, мне невыносимо скучно. Особенно если и моя боль вдруг совершенно неожиданно берет тайм-аут и перестает меня отвлекать от собственного я, заставляя оглядеться вокруг.

Если поразмыслить, то скучать я сильно не люблю, это пустая трата моего времени, которое всегда можно потратить в баре, тотализаторе или играя в покер. Однако если так уж выходит, а Кадди при этом еще и отключает кабельное во всем госпитале, то надо заниматься этим делом по-королевски. Тем более, когда вокруг столько людей, которые только и напрашиваются на роль в спектакле, для постановки которого я всегда был непревзойденным режиссером.

Однако это не значит, что любой из окружающих меня болванов с явной недостачей мозговых извилин имеет право быть выбранным для развлечения моей скуки. Особи, не страдающие интеллектом, а таких в этом госпитале подавляющее большинство, как бы они не старались опровергнуть это мнение, могут только все испортить. Тем более главная роль навсегда занята самым лучшим актером в этой части света, нашим светилом от онкологии и вечно всем нужным доктором Джеймсом Уилсоном, оттенять которого могут лишь самые достойные.

Глава онкологического отделения во всех отношениях выдающаяся личность, даже когда ведет себя как идиот. Когда он улыбается, одна половина медсестер готова тут же выскочить за него замуж, наплевав на существование очередной миссис Уилсон, вторая половина медсестер и даже некоторых медбратьев готова за него перегрызть глотку любому, лишь бы их кумиру спокойнее и веселее жилось. Думаю, не стоит говорить, что первое место в этом списке навечно занято мною. Что касается пациентов, которые на него чуть ли не молятся, то некоторые из них живут дольше, чем им положено, даже если медицина ставит на них жирный крест, только потому что Уилсон всячески противится любым возможным доводам рассудка и здравого смысла, и старается, чтобы эти люди протянули подольше, даже если им самим такое не по силам.

Разумеется, очевиден вывод, что все вокруг Уилсона любят настолько же сильно, насколько мечтают, чтобы меня переехал ближайший каток для укладки асфальта. Только вот эти глупцы не понимают, что если меня расплющит под колесами любого средства для передвижения, даже если это будет каталка для инвалидов, от благости Уилсона не останется и следа. Уже который год я делаю все, что от меня зависит, чтобы так и было. И могу констатировать с полной уверенностью, что и в этом я преуспел.

А еще могу точно сказать, что не всегда нужно верить нашему доброму доктору на слово, а уж считать его непорочным ангелом может только абсолютный тупица. Ведь Уилсон делает все, чтобы вокруг него знали и видели только то, что он позволит. Я не говорю, что он притворяется, что все эти люди, что лежат в его отделении, ему безразличны. Напротив, они так сильно влезают ему в мозг и сердце, когда еще живы, что когда умирают, причиняют настолько невыносимую боль, что я в такие моменты стараюсь быть рядом, лишь бы он не обвинял себя во всех грехах мира. Именно в это время он ведет себя как дурак, а я не могу ничего сделать. Хотя порой мои слова, неважно насмешка это или просто дурацкое замечание, вытаскивают его обратно. Но даже за это он никогда не скажет мне спасибо, не потому что считает подобное само собой разумеющимся, а потому что ненавидит, когда такое происходит у меня на глазах. А если вдруг он дает окружающим увидеть свою грусть, печаль или что-то подобное, то не следует придавать такому событию значения. Это означает только, что не настолько глубоко его трогает то, что происходит. Он никому, кроме меня, не позволяет видеть, насколько ему бывает плохо. И этому тоже научил его я, вернее заставил: никому не доверять, кроме меня. Никого не любить, кроме меня. Ни от кого не зависеть, кроме меня.

И мало кто знает другого Уилсона. Тогда, очень давно, еще в другой моей жизни, я сам не сразу заметил, что моим единственным другом постепенно становится человек, который, если чего-то захочет, может переплюнуть меня во всем, что касается манипулирования людьми, добиваясь нужного ему результата. Ведь даже помогая своим безнадежным пациентам, он умело манипулирует теми, от кого хоть в какой-то мере зависит изменение положения дел в его отделении. И никто не сумеет никогда сказать ему нет, потому что отказать Джеймсу Уилсону это все равно что сдвинуть планету с орбиты. Единственное, что может произойти в этом случае — все умрут, даже не поняв, что произошло.

Я никому никогда не признаюсь, что, несмотря на то, насколько зависим от меня Уилсон, я зависим от него намного сильнее. Я делаю все для того, чтобы он всегда был рядом, не чураясь никаких методов. Я могу заставить его сделать все что угодно для меня. Он сыграет со мной в любую игру, даже не спросив о правилах. Тем более я точно знаю, что это по большей части доставляет ему удовольствие. И это касается любого вопроса: обмана комиссии по трансплантации или разборок о цвете стен в комнате отдыха онкологического отделения, которые на прошлой неделе вдруг были выкрашены совсем в другой цвет нежели было записано в смете по ремонту. Но при этом он ничего не сказал о размере плазменного экрана и молча притащил мне свой обед в одну из пустых палат онкологии, пряча от разъяренной Кадди, получившей счет за обновление комнаты отдыха. Единственное, о чем действительно можно пожалеть, что экран пока не пригодился, потому что Кадди отключила-таки кабельные каналы и почему-то не только в онкологическом отделении.

— Хаус, — этот голос с легкой укоризной я так хотел услышать в последние одинокие часы, — тебе не надоело тут сидеть?

— А что, — я развернулся вместе с креслом, которое было удобнее в кабинете Уилсона, чем в моем, — у тебя есть идеи чем заняться?

— В общем, да, — Уилсон улыбнулся, вот за эту его улыбку я бы тоже кого-нибудь переехал хотя бы на мотоцикле, — я хотел предложить тебе уйти из госпиталя. Все равно тебе скучно, а наблюдать очередной творческий всплеск твоих гениальных мыслей и последующие события у меня сегодня не получится.

— Решил выгнать меня домой? — мир уже не казался таким скучным. — А что ты сказал Кадди?

— Ничего существенного, просто предположил, что если ты будешь продолжать здесь сидеть и дуться на весь мир, то сегодня плазменным экраном уже не обойдется.

— Что ж, Уилсон, — я поднялся, — поздравляю тебя с очередным успешным выступлением в роли матери Терезы. Тебе вообще идет такой образ.

— Иди отсюда, Хаус, — Уилсон открыл дверь и шутливо поклонился. — Кстати, — проговорил он, когда я проходил мимо, — я убедил Кадди, что нельзя лишать всю больницу, и особенно пациентов, развлечения из-за изначально неправильно рассчитанной сметы. Так что кабельное телевидение будет возвращено в полном объеме. И в первую очередь в мое отделение.

Я взглянул на преувеличенно серьезное выражение на лице Уилсона и не смог ни улыбнуться. Через пару мгновений дверь его кабинета захлопнулась за мной. Что ж, разве я не говорил, что Джеймсу Уилсону никто не смеет отказать. Ну, а меня подобное положение устраивает как никого другого. И я сделаю все, чтобы так и оставалось. Всегда.