Милостивый государь! (джен)

Мелитриса зябко поёжилась и потянулась за шельмовкой. Права была Верочка Олсуфьева, ветер становился всё сильнее и, казалось, что фрейлинский флигель вообще вдруг остался без стен. Будто оказалась дома, в родной усадьбе, в морозный и студеный день, когда поземка гонит тонкой стружкой снег в разные стороны. Холодно. И только смех батюшки делает вдруг не такими страшными снежные хлопья, несущиеся с потемневшего неба. Вот отец подхватывает маленькую Мелитрису на руки и кружит. Поначалу страшно, но уже через мгновение в синих глазах дочери Николай Репнинский видит только восторг. Вот девочка рукой тянется вверх и ловит снежинки, улыбаясь небу, что становится вдруг одного цвета с её глазами.

Впрочем, Мелитриса никогда не скучала в обществе отца. С раннего детства в редкие мгновения, когда полковник приезжал домой, дочь ни на шаг не отходила от батюшки, цепляясь за пуговицы на его мундире и внимательно рассматривая каждую из них. А папенька уже тогда размышлял про те ужасные окуляры, что позже появились у Мелитрисы. Чудное желание отца Мелитриса исполнила, только видела в очках гораздо лучше, как шушукаются порой люди, стоит достать окуляры из футляра.

Девушка вырвалась из воспоминаний и вздрогнула. До зимы еще много времени, уже в октябре двор должен был переехать из Царского Села, но теплее от этой мысли отчего-то не становилось. Мелитриса с какой-то вдруг тоской вспомнила меховую мантилью, которую видела на одной придворной даме, когда сама только стала фрейлиной царицы. Вот бы пригодилась она сейчас. А то даже руки стынут, и перо выпадает из пальцев.

Но письмо князю Оленеву написать нужно обязательно. Хотя и нет никакой уверенности, что её новости из фрейлинского флигеля интересны Никите Оленеву. Скорее даже наоборот — Мелитриса была убеждена, что князь, даже если и прочитывает ее письма, то вряд ли помнит о чём они были уже через полчаса. Ах, князь… Каким же назвать случай, сделавший вас опекуном девицы Репнинской? Счастливым или нет?

Может быть, поэтому и так приходится ежиться от холода в своей комнате с серыми стенами и чужой ширмой с неприятным рисунком, потому что ледяным стало сердце князя Никиты? Или оно таким и было? Впрочем, чем могла увлечь сиятельного князя девушка, которой лишь гибель отца позволила попробовать себя в роли фрейлины в спектакле под названием «Жизнь царского дворца»? Да и очки не придавали ей привлекательности. С каким же насмешливо-удивленным видом смотрел на неё Оленев, когда она по глупости зацепилась в его саду за шиповник. Словно на редкого виду птичку. Или цветок. Словно размышляя, сорвать его или просто пройти мимо.

Мелитриса окунула перо в чернила и вывела первую фразу, но тут же рука её дрогнула и заляпала лист чернильными кляксами. Неужели нельзя разбить равнодушие князя Никиты? Неужели нельзя хотя бы раз представить, как он смеется, а не изумленно прищуривается, услышав голос Мелитрисы, вспомнив о её существовании. Ведь даже его равнодушие не останавливает глупое девичье сердце. Ведь возможно это и не равнодушие вовсе. И если сидеть на месте и придаваться глупым мечтам, князь Никита так и останется где-то далеко в своем доме, окруженный книгами и друзьями, в компании которых он точно умеет смеяться.

Мелитриса скомкала испорченную бумагу и, отбросив ее в сторону, твердой рукой вывела на чистом листе «Вы пробовали когда-нибудь устрицы, милостивый государь?»