Эстетика абсурда (джен)

Дыхание сбилось. Воздуха категорически не хватало. Горячий воздух обжигал кожу и дыхательные пути. Немели ноги. Ветер трепал волосы. Красная олимпийка развевалась на ветру на манер магического плаща Доктора Стрэнджа.

Антон Андреевич был готов выплюнуть собственные лёгкие, когда наконец выбежал к школьному крыльцу. Судьба явно шутила над ним, но он, видимо, не выкупал ее тонкого юмора. Да и вообще вся его жизнь — комедия и трагедия вперемешку. Понять бы еще, когда плакать, а когда смеяться. Физрук уже и не помнил, когда последний раз бегал на такие большие дистанции. Кажется, аккурат на позапрошлой неделе, события которой и послужили причиной сегодняшнего внепланового забега. Если бы кто-то вчера сказал Шастуну, что он будет носиться, как ошпаренный, вокруг школы от одичавшей математички, то физрук бы непременно разбил этому человеку мячом лицо, потому что накаркал, гад. Запнувшись о собственную ногу, мужчина с высоты собственных двух метров полетел вниз, поцеловавшись с плиткой, и утянул за собой взявшегося из ниоткуда Пашку, беспечно поднимавшегося в здание. Педиатр нелепо взмахнул руками, тщетно пытаясь удержать равновесие. Взметнулись полы белого халата, чей хозяин уже барахтался на порожках, а рядом звездочкой распластался физрук, что б он баскетбольное кольцо башкой снес, каланча.

— Merde, — услышал Шаст знакомое грубое ругательство на французском, которое уже успели выучить все его ученики.

Да и вообще благодаря педиатру дети знали французский, который у них, на минуточку, вообще не преподают, лучше упорно изучаемого со второго класса английского. Больше Воля произнести ничего не успел. До ушей его донёсся ужасный грохот, сравнимый с выпавшим из окна роялем, заставив вздрогнуть и обернуться на шум.

— К директору-у-у!!! Немедленно! — завывал кто-то белугой, и воем его поддержала стая бродячих собак.

Источник звука, упавший с самосвала и тормозивший головой, ну или выпавший из окна вместо ожидаемого рояля, судя по внешнему виду, резко показался из-за угла, оказавшись учительницей математики. Ну или тем, кем она была еще вчера. Потому что сейчас больше напоминала сбежавшую из леса кикимору. И так опешивший Паша почувствовал, как его кукуха вспорхнула и улетела в неизвестном направлении, не сообщая дату возвращения. Он закрыл глаза. Открыл. Видение не развеялось. За Шастуном и вправду неслась Елена Сергеевна, чем-то размахивая и, кажется, пытаясь призвать директора. Но тот, видимо, уже почувствовал, что пахнет жареным и оперативно смотался, бросив их на произвол судьбы. Стратег хренов. На этом странности не заканчивались, потому что за женщиной гнался — Паша искренне начал думать, что сошел с ума — скелет верхом на баране. Воля снова проморгался, но животное не исчезло, продолжая громко блеять и настырно преследовать математичку. Здравый смысл, как и кукуха, покрутил пальцем у виска, отвесил низкий поклон, и под шумок смотался, поняв, что в его услугах здесь точно не нуждаются. Преподавательница, в свою очередь, чересчур прытко для своего возраста, в геометрической прогрессии сокращала расстояние между ними. Рука ее внезапно взметнулась вверх, что-то металлическое в ладони ярко блеснуло на солнечном свете и…

— Ложись! — оглушил окрик Антона, который кажется был слышен в самых отдаленных уголках мира, и Паша инстинктивно пригнулся вслед за другом, прикрыв голову руками.

Мимо просвистела метательная граната, врезавшись в асфальт, чуть не пробив в нем черную дыру. Если бы ад существовал, Воля был уверен, у черта с потолка посыпалась бы штукатурка от такого удара.

— Бежим, — резко подскочил на ноги физрук, рывком поставив ещё не оклемавшегося педиатра на ноги. Паша даже слова вставить не успел, как оказался в здании. Дверь захлопнулась прямо перед носом у обезумевшей женщины, давая им пару минут форы.

— Что, черт подери, происходит? — ведомый Антоном, выкрикнул Воля, когда они влетели на лестницу, проигнорировав охранника, с выпученными глазами наблюдавшего шоу по камерам.

— Апокалипсис! — отозвался учитель, не сбавляя шага.

Вместе они попытались затормозить в районе второго этажа, но обувь предательски проскользила по только что вымытому полу, и они буквально въехали в кабинет директора, распластавшись на пороге.

— Арс, помоги! Она нас убьет! — мгновенно подскочил Шастун, тяжело дыша, и закрыл дверь, проигнорировав дыру посредине. Ответа не последовало. В помещение царила гробовая тишина. Даже не было слышно плесканий Альберта в аквариуме, что уже настораживало. Антон опешил, обводя комнату удивленным взглядом. Директора нигде не наблюдалось. — Не понял, — нахмурился физрук. — А где?

— Que se passe-t-il putain?!⁽¹⁾— не выдержав, воскликнул Паша, с кряхтением пытаясь подняться с пола.

Но ответа не получил. Антон не успел даже привычно воскликнуть: «По-русски, блять, можно!», как через отверстие в двери в кабинет снова влетела метательная граната, лишь чудом ничего не разбив. Воля ошарашенным взглядом проследил полет снаряда, закатившегося под стол директора. Из коридора донёсся оглушительный вопль:

— Беспредел! Я — заслуженный учитель!

Что там ещё кричала преподавательница Паша не расслышал, потому что Антон с животным ужасом в глазах сорвался с места, отскочив к стене и сбив головой фикус, приземлившийся физруку в руки с навесной полки. Дверь распахнулась, ударившись о многострадальную стену, уже покрытую трещинами.

— Арсений Сергеевич! — истерично взвизгнула женщина, красная как помидор от злости. Вид у нее был в манере лучших комедий. Светлые волосы безбожно растрепались и спутались в один большой ком, образовав гнездо. Яркая помада размазалась, а растекшаяся тушь делала математичку похожей больше на чудище лесное, чем миловидную и ленивую панду. А сзади на юбке красовалась бумажка с весьма красноречивой надписью. — Это возмутительно! Довели! За сорок лет работы такого ещё не было! У меня чуть сердце не… — математичка резко осеклась и замерла, перестав размахивать руками, грозясь задеть физрука по лицу. Воля с Шастуном одновременно проследили за ее взглядом.

На директорском кресле гордо восседал похищенный из столовой метровый кактус в очках и галстуке Попова, уже неделю числившийся без вести пропавшим. Сбоку бедному растению синей изолентой примотали макет руки из кабинета биологии, державшую табличку: «Похитили инопланетяне. Буду вечером. Директор.» Антона передёрнуло, а Пашу потянуло нервно рассмеяться.

— Это что за шутки? — протянула Елена Сергеевна, волнами распространяя по помещению темную ауру. Судя по луже под столом директора, кактус нехило испугался. И Паша его искренне понимал.

Женщина словно в фильме ужасов медленно повернула голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов, по-совиному уставившись на Антона. Тот шумно сглотнул, повыше подняв растение, словно щит, и загнанно смотрел из-за горшка на поднявшегося Пашу, ища поддержки. Кажется, физрук разделял желание кактуса.

— Это, наверное, дети балуются, — нервно усмехнулся Воля, переводя внимание на себя. — Уверен, Арсений Сергеевич просто куда-то вышел. Посмотрим в учительской? — дружелюбно улыбнулся педиатр.

Математичка набрала в рот воздух, видимо, собираясь возмутиться, но быстро сдулась. Смерила мужчину презрительным взглядом и молча вышла в коридор. Градус напряжения упал настолько резко, что Паша услышал как облегчённо выдохнул кактус. Это обстоятельство заставило обвести кабинет внимательным взглядом. Он надеялся, что ему послышалось. Хотя едва ли вздыхающий кактус удивительнее того, что он наблюдал несколько минут назад. Едва ли его теперь способно удивить вообще хоть что-то?

— Это и есть гениальный план Арса? — возмущенно прошептал Антон. — Бросить нас на растерзание динозавру?

— Тише ты, — шикнул Пашка. — Он где-то в школе. Надо только найти. Заодно и Матвиенко с Позовым. Что хочешь делай, но анализ они должны сдать сегодня.

Антон беспомощно кивнул, вздохнул и ринулся на поиски директора с учениками. Он ещё никогда не чувствовал себя настолько беспомощным. Найти Арса одно, а как наладить общий язык с детьми совершенно другое. Паша в последний раз осмотрел пустой кабинет, будто Арсений мог затаиться где-нибудь за кубком на шкафу, и поспешил помочь физруку.

Стоило им покинуть помещение, как дверь массивного шкафа с тихим скрипом приоткрылась и оттуда выглянули две пары глаз. Из-за шторы показалась голова в кепке. Переглянувшись, девочки снова затаились в шкафу, а парень в кепке, напечатав кому-то сообщение, статуей замер за занавеской. В кабинете вновь воцарилась гробовая тишина.

Если хочешь хорошо спрятаться, встань на самое видное место.

* * *

— К директору-у-у! — как гром среди ясного дня, разнёсся громкий вопль, достигнув самых отдаленных уголков школы. Даже звонок на урок не создавал такой тишины, которая воцарилась в здании. Где-то на первом этаже раздался глухой удар двери о стену, чьи-то мученические стенания, слоновий топот и блеянье. С громким криком взметнулась в воздух стая ворон. В нескольких кабинетах с потолка замигал свет и затрясся пол. Скелет забился в шкаф в лаборантской на пару с чучелом крота, нутром чувствуя приближение неприятностей.

Арсений Сергеевич, в это время маниакально прижимая к груди маленький аквариум с золотой рыбкой и поминутно оглядываясь, быстрым, но уверенным шагом, в гробовой тишине пересекал школьный коридор. Шум — это то, чем определяется тишина. Без шума мы не ценили бы тишину. Но сейчас Арсений как никогда хотел, чтобы в ушах стоял гул детских голосов. Периферийным зрением мужчина заметил выскочивших на задний двор через запасной выход Димку с Серёжей и ускорился.

По мнению Попова, школа — одно из самых опасных мест в мире. А он — как директор — имел право так считать. Нет, мужчина искренне любил свою работу. Несмотря на то, что она регулярно выжимала из него все соки и каждый день прибавляла седых волосы. Арсений все равно продолжал следить за порядком в родных стенах, нести ответственность за безопасность учеников, учителей и остального персонала. Терпеливо вытирал сопли как детям, так и некоторым преподавателям, закрывая глаза на то, что сам бы с удовольствием свернулся в клубочек, в надежде спрятаться от всех проблем.

Но Арсений — директор, руководитель, лидер. Ему нельзя. Слишком много зависело от него и его эмоционального состояния. К нему приходили с проблемами, на него надеялись и равнялись. Если он даст слабину, хоть на мгновение потеряет контроль над ситуацией, случится непоправимое. На его плечах держалась школа. Огромная, сложная система со своими правилами, законами и принципами. Жизнь в ней никогда не стояла на месте, кипела, бурлила даже во время каникул. Стоило однажды заболеть всего на пару дней, как в его отсутствие в мужской раздевалке сняли с петель и сперли дверь, использовав вместо ледянки, по коридорам начал разгуливать призрак и пугать уборщиц, а кресло самого Попова занял скелет из кабинета биологии, чуть не доведя до инфаркта завуча.

Арсений достаточно долго занимал свою должность, чтобы перестать удивляться. Школа была хаосом, а директор — гением, который над ним господствовал. Для любого, не имеющего отношения к образовательному процессу, вся система казалась безумием. Но разве безумие — это зло? Безумие — это лишь эмоции, живущие в глубине каждого сердца. Попов поощрял различные увлечения, задумки и шалости учеников, если те не выходили за грани разумного и не несли опасности для них и окружающих. Арсений, как и многие преподаватели был свой среди своих. Ведь дышится легче, когда точно знаешь, что в мире есть другие такие же придурки. А крыше приятно съезжать в сопровождении чужих крыш, выбравших примерно то же направление движения. Поэтому многие старшие и более опытные учителя считали, что Арсений спятил. И хорошо, потому что нормальный он бы на такое не пошёл.

Попов умел подчинять ситуацию, обращать ее себе на пользу. Он видел дальше и понимал больше других. Люди вокруг были достаточно предсказуемы, для того, чтобы предугадывать их действия и направлять в нужное русло, добиваясь всеобщего счастья, целостности школы и собственных нервов. Иногда, конечно, на продуманный и проработанный сценарий находился Сергей Матвиенко или Димка Позов, аккуратно доводящий все, включая жизнь директора и классного руководителя, до абсурда. Но Арсений научился пресекать подобные поползновения ещё на этапе их зарождения. Поэтому сейчас все шло именно так, как надо.

Щёлкнул замок двери в спортзал. Ещё раз оглядев пустующий коридор, убеждаясь, что за ним нет хвоста, Арсений юркнул в помещение, запершись. Ещё один щелчок, и открылся спасательный вход в инвентарную, а после очередного лёгкого движения ключа, закрылся, отрезая директора от наружного хаоса. Мужчина облегчённо выдохнул и с трудом оторвал онемевшие пальцы от аквариума, до этого до побеления костяшек сжимавшие стеклянные стенки.

— Вот скажи, Альберт, это я сумасшедший или все вокруг меня? — шепотом поинтересовался у золотой рыбки Арсений, устало опустившись на маты. Дыхание сбилось от нервного напряжения и быстрого бега. Сердце бешено колотилось в груди, как в тот раз, когда из его шкафа внезапно вылез Дима в какой-то уродливой маске, напугав до потери сознания. — Жаль, что ты у меня не волшебный. Мне бы сейчас не помешала парочка желаний, — нервно усмехнулся Попов и звёздочкой раскинулся на мягкой поверхности, чуть не замычав от удовольствия. Бессонные ночи давали о себе знать, поэтому любая вещь хоть отдаленная напоминавшая кровать, настаивала пустить все на самотёк и немного подремать.

Рыбка, ожидаемо, промолчала, уставившись на него бестолковым взглядом, которым порой смотрели ученики, находясь у него на казни. Ты спрашиваешь: «Зачем кота в школу притащил?», а в ответ хлопаньем глазами и молчание. От рыбки же Арсений ответа не ждал. Люди считают, что рыбы безмозглы. А он всегда был другого мнения. Рыба знает, когда молчать, а вот люди — дураки.

Попов уже успел задремать, когда послышались копошения в замке. Директор пулей подскочил со своего места. В глазах потемнело, но мужчина проигнорировал это, панически заметавшись в поисках укрытия. Рыбка оказалась запрятана на подставке для лыж, а сам директор укрылся за стойкой с мячами.

— Ну, чего ты копаешься?! — послышался раздраженный шепот, который Арсений тут же узнал и мысленно выругался.

— Заело, — раздался ответ, и директор уже усмехнулся.

А вот и подоспели обстоятельства, которые сработали точно в соответствии с его простым, но гениальным планом.

Дверь наконец поддалась и в помещение, тяжело дыша, ввалились два подростка, захлопывая за собой вход. «Где только ключи взяли?» — подумал Арсений, прежде чем резко опустить мальчикам руки на плечи. Реакция последовала незамедлительно. Оба подскочили на месте, но закричать не успели. Чужие ладони крепко зажали рты.

— Тихо, — почти прошипел на уши директор. — Не палите контору.

— Арсений Сергеевич?

— Что вы здесь делаете?

На мужчину одновременно уставились две пары оленьих глаз, увидевших свет фар.

— А вы?

— Прячемся от математички, Антона Андреевича и Павла Алексеевича, — как на духу выдал Дима, получив тычок локтем в бок от Серёжи.

— Аналогично, — отозвался Арсений, под удивлённые взгляды учеников уместив аквариум на полу рядом со своим лежбищем и беспечно развалившись на матах. — А где остальную компанию потеряли? Неужто их поймали?

— Нет, — растерянно покачал головой Дима.

— Каждый на своем месте.

Арсений издал какой-то задушенный смешок.

Подростки переглянулись. Поймали в глазах друг друга взаимное непонимание и уставились на директора, ожидая хоть каких-то объяснений. По коже пробежал лёгкий морозец. Арсения Сергеевича они не боялись, но уважали. Поэтому после учиненного пару минут назад погрома, чувствовали себя максимально неловко. Им было откровенно стыдно и совестно перед ним.

Очень много сделали Арсений Сергеевич и Антон Андреевич для них за десять лет учебы. Они всегда помогали им, поддерживали, на многое закрывали глаза, заботились и беспокоились, словно курочки-наседки. Попов их часто выручал, а они вот так ему отплатили.

Под ложечкой неприятно сосало. Грызла совесть, заставляя щеки гореть, а сердце ускорять свой ритм. Димка то думал, что потерял свою ещё в пятом классе. А она оказывается всё ещё есть, просто предпочитает отмалчиваться. Парень тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Слишком много переживаний и забытых эмоций воскресло за последнее время. Судя по опущенным в пол глазам Серёжи, друг был такого же мнения. Он даже открыл рот, видимо, собираясь извиниться, но был перебит.

— Ну, чего носы повесели? — по-доброму улыбнулся директор. — Идите сюда, бессовестные, — без нотки упрека позвал мужчина.

Арсений похлопал рядом с собой, и ребята, в очередной раз переглянувшись, охотно заняли места с двух сторон от него, теснее прижавшись к мужчине. Это для окружающих они взрослые, серьезные и самостоятельные, а рядом с Арсением Сергеевичем и Антоном Андреевичем можно было оставаться детьми. Они же их практически вырастили, поэтому как и в глазах родителей, ребята навсегда останутся для них наивными малышами.

— Ни стыда не совести, — покачал головой Арсений, обняв подростков за плечи и смерив их снисходительным взглядом. Димка уже хотел возразить, но наткнувшись на проницательный взгляд голубых глаз, захлопнул рот. Арсений Сергеевич был прав. — Ладно, чего уж. Подумаешь, разгромили школу и довели классного руководителя. Не вы первые не, вы последние. Не казнить же вас в самом деле? — хохотнул Попов, потрепав Димку по коротко стриженной макушке.

Несмотря на то, что директор говорил спокойно, непринужденно и вообще с нотками веселья, будто на первом этаже прямо сейчас с их лёгкой руки не творился бедлам, а педиатр с классным руководителем и математичкой не разыскивали их по всей школе, мальчики были напряжены, в любой момент ожидая бури. Раньше они бы так не волновались, потому что кроме лекций, которые заставляли в полной мере понять совершенную ошибку, им ничего не угрожало. Даже родителей не вызывали. Но после недавнего конфликта с классным руководителем уверенность в окружающих их взрослых пошатнулась.

— Вы злитесь или очень злитесь? — прямо спросил Сережа, а Дима виновато заглянул в глаза.

Арсений показательно задумался, заставив мальчиков подобраться. А потом тихо рассмеялся.

— Вообще, я ожидал чего-то подобного, — выдал директор. — Но не думал, что вы зайдёте так далеко. Сами же видели, математичка — крепкий орешек.

Мужчина обратил внимание на то, что ученики заметно расслабились. Он и не думал, что ссора с Антоном настолько повлияла на них. Они хоть уже и взрослые, в глубине души все ещё оставались хрупкими и ранимыми. Любое неловкое действие, брошенное на эмоциях слово, и души уже идут тысячами трещин, которые некому заклеивать пластырями. Привязанные к Шасту, зависимые от него, безоговорочно выполняющие любые просьбы, верящие каждому слову. «Нужно срочно спасать ситуацию!» — подумал Арсений, когда в голове начали всплывать безрадостные картинки трещин в родных стенах. Если они не слушают Антона, то не станут слушать никого, а это чревато последствиями: разбитому в дребезги доверию и изувеченными душами.

— Арсений Сергеевич, скажите честно, она ведь вам тоже не нравится? — пытливо взглянул на мужчину Дима.

— Не нравится, — не стал увиливать мужчина, решив, что честность сейчас будет лучшим из вариантов. — Но это не повод вести себя подобным образом с преподавателем, — серьезно заметил Арсений. Он знал, что ребята это прекрасно понимали и просто не нашли другого выхода, но это не значило, что подобное поведение приемлемо.

Сережа на мгновение отвёл взгляд, а потом посмотрел на Димку. Арсений сдержал улыбку. У них постоянно происходили подобные немые диалоги. Парни не просто так считались лучшими друзьями. Они полностью оправдывали свой статус. Сначала целый день грызутся, соревнуются в колкостях, дерутся на стульях и лупят друг друга учебниками, а стоит задеть хотя бы одного, обязательно получишь от второго по морде. К счастью, с лёгкого пинка Антона драки закончились ещё в пятом классе, не успев толком начаться. Этому Арсений был несказанно рад, а иначе он не мог ручаться за целостность обитателей школы, учитывая, что чуть ли каждый пытался проверить прочность цепей дружбы, опутывавших главных заводил школы.

Кажется, она родилась в тот момент, когда в первом классе Сережа с фингалом под глазом, стоя его кабинете — кабинете директора, — спросил у замершего рядом Димы: «Что, и ты здесь? А я думал, один такой отбитый». И она была крепче каменных стен, проверенная временем, уже прошедшая испытания Судьбы, потому что подростки понимали друг друга без слов, без лишних вопросов протягивали руку помощи, ничего не требуя в ответ. Готовы были сорваться из дома среди ночи, повинуясь одному лишь предчувствию. Вместе Дима с Серёжей представляли ураган, в пух и прах разносивший любые преграды и проблемы, разбавляющий радостью скучные серые будни. А ссоры их приводили к массовым катастрофам и вгоняли окружающих в депрессию. Арсению порой они напоминали их с Антоном.

— Извините, — в итоге пробормотал Сережа, с искренним раскаянием в глазах, посмотрев на директора.

— Но мы правда уже не знали, что делать.

— А Антон Андреевич? — вскинул бровь Арсений, ненавязчиво пытаясь подвести разговор к нужной теме.

— А что он? — сразу нахмурился Сережа.

— Почему не рассказали ему? Он бы поговорил с Еленой Сергеевной. Ну, или мы вместе. Это, в любом случае, лучше, чем пытаться вынудить ее отказаться от вас.

— Поговорил, как же, — фыркнул Сережа, отвернувшись и сложив руки на груди, а Дима только поджал губы и теснее прижался к директору, неосознанно ища так необходимую поддержку.

Сейчас Попову ученики как никогда напоминали котов. Уже вроде взрослые, но по-прежнему нуждающиеся в поддержке, заботе, мимолетной ласке. Естественно на публике они к старшим наставникам не ластились, держась на приемлемом расстоянии и сохраняя поведение весельчаков. Но в особо тяжелые моменты, никому не говоря, в сумерках, как бы невзначай забредали к Антону в инвентарную, чтобы выпить чаю с печеньем в приятной компании классного руководителя, и не в коем случае не поплакаться в жилетку, пожаловаться на других учителей и посплетничать. Реже подобные посиделки случались в кабинете директора. Тем не менее и Арсу доводилось поить уставших и откровенно заебанных жизнью подростков теплым чаем, ненавязчиво приобнимая за плечи и гладя по голове, показывая свою поддержку и давая понять, что они не одни. Им всегда есть, куда идти и вернуться.

— Вы же всегда к нему шли, — мягко заметил Арсений, приобняв подростка, — что пошло не так в этот раз?

— Арсений Сергеевич, ну вы же сами все видели. Я уверен, должны были понять, — спокойно отозвался Дима.

— Во-первых, вы с самого начала молчали об уроках математики, а во-вторых, да, безусловно, Антон Андреевич виноват, сильно, но и вы, признайте, были неправы.

— Почему опять мы виноваты?! — мгновенно вскинулся Сережа. — Чуть что, так сразу мы! Сами сначала кричат, а потом ещё и обвиняют!

— Сережа, я никого не обвинял, а лишь заметил, что вы тоже поступили неправильно. Не переиначивай, пожалуйста, мои слова, — с нажимом проговорил директор, смерив подростка серьезным взглядом.

Парень пыл поумерил, но явно остался не удовлетворен ответом, продолжая обижаться.

— Послушайте меня, — вздохнул Арсений, понимая насколько все сложно. — Я знаю, что вы уже взрослые и ваше мнение имеет достаточный вес, но нужно также понимать, когда стоит его высказывать, а когда нет. Понимаю, вы хотели как лучше, но по итогу только попали Антону Андреевичу под горячую руку. Он — человек вспыльчивый, но вас очень любит, ценит и сейчас искренне сожалеет о своем поступке. Поверьте, Антон не хотел вас обидеть и тем более раскрывать кому-либо ваши общие секреты. — Арсений потрепал мальчишек по головам, на мгновение покрепче прижав к себе, — просто так сложились обстоятельства. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

— Ему все равно, — грустно улыбнувшись, отозвался Димка, пристроив голову на плече преподавателя.

— С чего ты взял? — искренне удивился Попов.

— Потому что он сам сказал, что мы его достали, — злостно выплюнул Сережа, но директор успел уловить нотки сожаления и боли, проскочившие в голосе. Он знал, что легко не будет. Но чтобы настолько. Арсений явно недооценил глубину подростковых чувств и размышлений.

Попов тяжело вздохнул, по инерции погладил Серёжу по плечу, пытаясь успокоить, как делал когда-то в начальной школе, а сам уставился на Альберта, будто тот мог подсказать решение. Два глаза пристально смотрели в ответ, создавая иллюзию, что животинка все понимала и сочувствовала ему. Арсений уже собирался начать объяснять ученикам ситуацию со стороны их физрука, но его перебил Сережа.

— Подождите, а вы почему прячетесь?

— Ну-у-у, — протянул директор. Было бы неплохо хотя бы попытаться помирить Антона с учениками. Донести до них, что они неверно расценили поведение их классного руководителя. Немного сгладить углы, но они, съедаемые сомнениями и скованные обидой, едва ли его услышат. Немного подумав и проанализировав ситуацию, Арсений наконец скорректировал план, который должен был приблизить их к разрешению конфликта. На лице директора блеснула хищна улыбка, оставшаяся незамеченной подростками. — Обещаете никому не рассказывать?

В глазах у парней загорелся огонек искреннего интереса. Ребята уставились на мужчину, готовые ловить и внимать каждому слово. С учётом того, что они прятались в инвентарной от двух учителей и педиатра с гребаным директором школы, история обещала быть интересной.

— Все началось в понедельник, когда пришел конец моему терпению…

1) фр. Что, черт возьми, происходит?!

Вернуться к тексту

Май медленно, но верно вступил в свои права, прогнав веником предшествующий месяц. Битва была не на жизнь, а на смерть. Апрель упрямился, не желая уступать, поэтому день весны и труда отмечали, как Новый Год. Лепили снеговиков, а точнее грязевиков, кутались в шубы и теплые куртки, которые в срочном порядке пришлось доставать с антресолей, куда многие уже успели убрать зимние вещи, уповая на жаркое солнце. Вернувшиеся птицы, мягко говоря, хренели, сверяясь с календарем. Не рано ли они? Теплолюбивые цветы на клумбах навели панику, устроили истерику и показательно завяли. Но уже через неделю на улице стояла нестерпимая духота. Во всю зацвели вишни, сирень и черемуха, вызывая недовольство аллергиков. Кто-то уже ходил в шортах, а кто-то не убирал далеко куртку.

Учебный год, словно дорожный каток, уверенно двигался к своему очередному логичному завершению, расплющивая в лепешку любые препятствия. Ученики, уже мысленно находившиеся на каникулах, вели себя, как макаки, больше обычного. Срывали уроки, которые учителя, уставшие не меньше, и так не стремились проводить, разрешая неугомонным детям творить всякую дичь. Даже самые строгие преподаватели плевали на свои моральные принципы, желая уберечь оставшиеся нервные клетки и давали ученикам возможность списать. В срочном порядке стирался карандаш в учебниках, которые спешили отнести в библиотеку, молясь, чтобы старая библиотекарша не придралась.

Старшеклассники, больше напоминавшие вампиров, учитывая бледную кожу и синяки под глазами, злобно шипели и закрывались книжками, если на них попадал солнечный свет. Они агрессивно зубрили материал к экзаменам, пытаясь за пару дней впихнуть в свои крошечные мозги сразу все за одиннадцать лет. Девятиклассники уже искали ответы на ОГЭ и обсуждали способы пронести телефоны в аудиторию, а десятиклассники клепали индивидуальные проекты за несколько часов до сдачи. Атмосфера царила, мягко говоря, нервная и напряжённая, но одновременно с тем, казалось, что ещё чуть-чуть… Вот-вот… И! Неизвестно что, но сбудется. Случится! Обязательно! Закончатся муки, пройдут экзамены, все обязательно отоспятся и отъедятся за бессонные последние недели. Держаться становилось все труднее, но ученики честно старались унять радостное возбуждение и не разнести школу окончательно.

Хлопнула, закрываясь, дверь в кабинет. Из-за вибрации, прошедшей по стене, с полки упал классный журнал десятого класса. «Как иронично,» — подумал Арс, стянув очки. Он устало потер глаза пальцами и покинул свое кресло. Только что от Арсения Сергеевича Попова — директора школы — вышла учительница математики, выедавшая ему ложкой мозг на протяжении часа. Жаловалась на нерадивых десятиклассников. У мужчины и так дел по горло, а она тут… Сама учеников довела еще и жалуется. От вида документов уже тошнило и хотелось просто сжечь всё, как Гоголь второй том Мертвых душ. Из-за постоянных звонков из министерства, от родителей и непрекращающегося потока уведомлений болела голова и остро хотелось утопить телефон в аквариуме, но Альберт явно не оценит подобного вмешательств в свои апартаменты. Арсений боролся с желанием прикинуться фикусом, лишь бы отстали.

Он просто устал. Голову не покидала навязчивая мысль закрыться в инвентарной, где его никто не сможет найти, а значит некому будет свалить на него свои проблемы. А ученики дорогого друга, который был у них классным руководителем, решили подсунуть ему вот такую собаку, в виде недовольной математички. Нет, десятый класс под руководством Антона Шастуна очень даже хороший, а в этом году ещё и подозрительно смирный. Попов, грешным делом, подумал, что всё: выросли дети. Оставили дурацкие шалости в прошлом. Сглазил. Уже неделю изводили Елену Сергеевну. Она, конечно, не подарок учитель. Арсений, откровенно говоря, тоже терпеть ее не мог. Чересчур много шума и претензий от одного человека. Но он же не пытался довести человека до ручки, чтобы она лично сбежала из школы. Хоть идея, мысленно признал директор, вполне неплохая.

Пришлось потрясти головой, прогоняя дурацкие мысли. Подняв журнал, Арсений вернулся на свое место. Усталым взглядом мужчина обвел свою скромную обитель, задержавшись на дыре в двери, поиграл в гляделки с золотой рыбкой в аквариуме и остановился на картине, висевшей на стене. Арсений невольно улыбнулся, вспомнив прошедший день рождения. Подаренный пейзаж оказался не только красивым подарком, но ещё и полезным. Попов порой отрывался от работы и смотрел на произведение искусства, расслабляясь и позволяя себе какие-нибудь философские успокаивающие размышления. Иногда Арсений задумывался, а что случится, если он вдруг исчезнет. Вот так вот просто возьмёт и не придёт на работу, не будет брать трубку и не откроет дверь квартиры. Что будут делать коллеги? А друзья? Будут злиться или волноваться? А может одновременно, потому что одно станет следствием другого. Важен ли он им? Нужен просто так или потому, что решает проблемы не только школы, но и ее обитателей. Справится ли завуч? Не развалится ли без него за день здание? Попов уже не раз ловил себя за подобными размышлениями. Руки так и чесались провести подобный эксперимент, но он все не решался. Останавливал то ли здравый смысл, то ли страх потерять доверие и уважение людей, получить которые Арсению стоило огромных трудов. В любом случае, директор оставался на месте и в полной боевой готовности. Мужчина тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли и возвращаясь к работе.

Помассировав пальцами виски, в надежде хоть немного унять тупую головную боль, Арсений открыл электронный журнал, собираясь сверить оценки с бумажным. От изобилие красного цвета зарябило в глазах, и Арсений чуть не упал со стула. Рука автоматически метнулась к ящику в столе, где хранилась валерьянка. И Попов ещё удивлялся, что классный руководитель десятого сумел дозвониться ему выключенный телефон. Как только бедного Антона не хватил инфаркт при виде этой картины. За месяц успеваемость не то, что не улучшилась, упала окончательно, сейчас находясь где-то на дне Марианской впадины. И ему бы вызвать Елену Сергеевну, чтобы узнать, какого хрена творится, но эта женщина так его замучила. Одна беседа с ней выматывала как целый день непрерывной работы. Эта женщина будто всю энергию выпивала. Арсений тяжело вздохнул, откинувшись на спинку, крутанулся на кресле и сосредоточил внимание на рыбешке.

Порой он завидовал Альберту. Его памяти хватало лишь на несколько секунд, как и у большинства учеников. Она не удерживала последовательности из нескольких мыслей. Все, что случалось, для него происходило как впервые. Всякий раз заново. А если Альберт не осознавал этого недостатка, то жизнь свою он должен был видеть в сплошном солнечном свете. Рыбка, которая тоже являлась подарком дорогих друзей, и с которой была связана не менее увлекательная история, к сожалению, желания не исполняла. Но своей пассивностью и молчанием подкидывала временами нужные идеи.

Если решить проблему с нездоровой активностью десятого класса было не сложно: достаточно вызвать Антона и узнать, что у них случилось. Хотя Попов и так знал. Но поговорить с другом все равно было необходимо. Если Шастун до сих пор не принял меры, значит, ситуация не так проста. А вот, как бороться с Еленой Сергеевной, мужчина не знал. В голову навязчиво лез только один вариант: увольнение, но на каких основаниях. И учиться оставалось всего две недели. Потерпеть совсем немного. Только Арс прекрасно понимал, что за эти две недели с ума сойдёт и он, и Шастун, и дети. А трепать нервы, которых уже и и так не было, не очень хотелось. Головоломка никак не решалась.

Громкая трель звонка вызвала волну головой боли и чуть не спугнула навязчивую мысль, за хвост которой ухватился осенённый Арсений. Возникший в голове план был прост, как кусок хозяйственного мыла, и надёжен, как швейцарские часы, но казался единственным выходом из сложившейся ситуации. Оставалось только проверить некоторую информацию, чтобы убедиться в правильности некоторых выводов и держать под контролем всех участников будущего спектакля.

Димка с Серёжей весьма непредсказуемы и уже не раз рушили построенные Арсением планы. Но в этот раз он им не позволит. Все пройдет точно так, как он задумал. Мужчина хищно улыбнулся собственным мыслям и потянулся к телефону, срочно вызывая Антона к себе. Альберт бездумно наматывал круги по аквариуму.

Пришло время устанавливать правила игры.

По коридору, сломя голову, будто в столовой остался последний пирожок, несся физрук Шастун Антон Андреевич. При входе на второй этаж учитель-каланча лишь чудом не зацепил своей макушкой дверной косяк. Наблюдавшие это пятиклашки, словно в замедленной съёмки, с замиранием сердца смотрели, как кончики волос опасно коснулись деревянной перекладины, а голова ровно вошла в проход. Русые кудри развевались от быстрого бега, а на лице застыло такое выражение, будто Шастун собирался, как минимум, сражаться один с целым отрядом разъярённых математиков и был решительно настроен победить. Неизменный ярко-красный спортивный костюм, словно окрас ядовитых жуков, своим вызывающим цветом предупреждал об опасности, а свисток на шее перекрутился и подскакивал при ходьбе, ударяясь о спину. Но учитель, погруженный в собственные мысли, не обращал на это внимание. Ученики, видя такое хмурое и грозное лицо, обычно, самого веселого и доброго преподавателя, мгновенно расступались, пропуская мужчину. Они знали, что в таком настроении учителя лучше не трогать. Утихомирить разгневанного физрука мог только директор или заскакивавший по тем или иным делам пару раз в год педиатр, водивший дружбу сразу с обоими.

Деревянную дверь с гордой надписью «директор» и незаделанной дырой, которую пробил — если бы Антон не видел собственными глазами, то ни за чтобы не поверил — Сергей Есенин, физрук открыл буквально с ноги. Точнее проделал не сам Есенин, а его гипсовый бюст и не без помощи учеников. Ну тяжёлый был поэт, не удержали, с кем не бывает. Они в конце концов подростки, а не грузчики. Антон предупреждал Арса, что либо людей нанимать, либо самим, а то додумался десятиклассников припахать. Да и кого: Димку с Серёжкой. Нет, они парни сильные и помочь всегда готовы, особенно, если с уроков забирают, но в этот раз исход был ожидаем. Гипсовая голова, под тихий визг учительницы литературы, пробила деревянную поверхность, просунув любопытную рожу прямо в кабинет директора, при этом продолжая лыбиться, как ни в чем не бывало. В отличие от учеников наглый поэт угрызений совести явно не испытывал. А вот виноватые десятиклассники — зрелище редкое и не для слабонервных. У Антона, их классного руководителя, к счастью, нервов и так больше не было.

— Арс, какого… — Шаст замер на пороге, захлопнув рот, глухо щелкнув зубами, когда друг зажмурился и сжал пальцами виски.

— На полтона тише, голова раскалывается. Никакого мата. И дверь прикрой.

«А смысл?» — подумал Шастун, мельком глянув через дыру на бегавших детей, но дверь все же закрыл. Окинул друга сочувствующим взглядом, глубоко вздохнул, успокаиваясь, и плюхнулся прямо на край длинного стола, стоявшего вдоль всего кабинета, проигнорировав стулья. Снова бросил взгляд на брюнета, откинувшегося на спинку своего кресла и прикрывшего глаза, и коротко посмотрел на Альберта, будто ища моральной поддержки. Антон открыл было рот, но закрыл, не издав ни звука. Поправил свисток, не зная, куда деть руки, и принялся рассматривать его, будто впервые видел это инновационное приспособление.

Арсения Сергеевича — доброго, отзывчивого, честного, но опасного, если разозлить, директора, Антон знал ещё просто Арсом. Они учились в одной школе, вместе ходили на волейбол, баскетбол, пару раз на шахматы, совершенно не беря во внимание небольшую разницу в возрасте. Не перестали общаться даже после выпускного Попова, продолжая периодически переписываться, делясь происходящим в жизни. В одной из таких бесед, узнав, что Антон ищет работу, Арс предложил место в школе. Шастун радостно согласился, тогда ещё не осознавая, что добровольно сдался в рабство школе. С тех пор Сеня, как иногда дразнил друга Шаст, превратился в Арсения Сергеевича. И директор Попов, носивший черный строгий костюм, выглаженную кипельно-белую рубашку, галстук и, выглядевший так, словно сошел с обложки журнала, был полной противоположностью Арса, с которым Антон до сих свободными вечерами гонял чаи или смотрел футбол под колу и чипсы.

— Чем тебя стул не устроил? — устало вздохнул директор. — Что случилось?

— В каком смысле? — оторвался от рассматривания свистка мужчина.

— Сопли на носу повисли! — воскликнул Арсений, от возмущения даже хлопнув ладонью по столу так, что даже Альберт испуганно забился под декоративную водоросль. Но директор тут же поморщился и поспешил вернуться в состояние медузы, подчиняющейся воле течения. — Не придуривайся. Что за нездоровую активность проявляет твой класс. Весь год сидели тише воды ниже травы, а теперь что? Выплёскивают скопившуюся энергию? Тараканов в ящик стола запихнули, спасибо, что резиновых, регулярно прогуливают, в кабинете закрылись и урок сорвали, крысу свою опять притащили. Мне продолжать?

Несмотря на расслабленную позу Попов продолжал прожигать преподавателя острым взглядом, под которым Антон стушевался и сосредоточил внимание на свистке, чувствуя себя провинившимся подростком. Хотя с учётом его поведения в последнее время и совершенных промахов, он и вправду смахивал на неразумного подростка.

Когда-то пять лет назад Арсений буквально спихнул на друга классное руководство. Антон предполагал, что будет сложно, ловя на себе сочувствующие взгляды коллег, но он даже не представлял насколько. Получив два объединенных класса, соперничавших на протяжении четырех лет, физрук готов был рвать на голове волосы, и так выпадавшие от стресса. Он стойко продержался целую четверть, прежде чем вломился в кабинет друга, где долго и громко возмущался, перемешивая жалобы с матом, а потом на коленях умолял спасти его «от этих баранов». Но Сеня, как начал называть друга Антон, пытаясь отомстить за подлянку, был хитрым, расчётливым и всегда добивался своего. Шасту порой казалось, что школа — театр абсурда, а они все — актеры, играющие роли, предоставленные директором. Эта мысль и настораживала, и восхищала одновременно.

Так под покровительством Антона и оказалось двадцать пять неугомонных подростков, и друзья не разлей вода Дима и Сережа, чьи розыгрыши заставляли оставшиеся на голове волосы шевелиться, а неприятности с топором поджидали их на каждом углу, проверяя на прочность не только ребят, но и Антона заодно. Физруку пришлось проявить нечеловеческие усилия, чтобы уследить за своим классом и не сойти с ума. Ему удалось всего за несколько месяцев сплотить ребят и научить работать вместе. Это ему, правда, потом аукнулось. Уличить детей в списывании, если один за всех и все за одного, было практически невозможно. А когда дело доходило до проказ, которые они устраивали с завидной регулярностью, чтоб учителям жизнь медом не казалась, педагоги без раздумий спешили к Антону. Только ему удавалось раскусить своих детенышей, наставить их на путь истинный и спасти школу от возможного разрушения.

Сережа с Димой оказывались главными затейниками и инициаторами, а дружный класс с удовольствием соглашался на любые, даже самые сумасшедшие авантюры. Но несмотря на это Шастун своих детей любил. Да, за эти годы он успел привязаться к ним, а они к нему. Антон хоть и был взрослым, любовь к приключениям не растерял и был не прочь иногда повеселиться. Частенько потакал шуткам учеников и даже сам порой подкидывал идей. Отношения у него с классом как-то сами собой стали настолько доверительными, что дети со своими проблемами сначала бежали не к родителям, а к Антону. Это и льстило, и пугало одновременно, потому что накладывало определенную ответственность. Шастун честно боялся потерять их доверие.

Каждый день Антон шел в школу, как на поле боя, готовый к абсолютно любому развитию событий. Физрук вообще считал, что прежде, чем давать человеку классное руководство, нужно заставить его пройти курс молодого бойца. Потому что, взяв на себя роль классного руководителя, Шастун научился заключать сделки с демонами, по одному только взгляду определять: расстроен ребенок или готовит очередную пакость, оказывать первую медицинскую помощь, готовить, петь и танцевать. Успел побывать психологом, адвокатом, судьей, инженером, феей, клоуном и даже охотником. У физрука, как у сторожевого пса, коим он ощущал себя чаще, чем хотелось бы, развилось шестое чувство, потому что он одним местом чуял, где его любимые детишки зарывают собаку. К счастью, в метафорическом смысле, ибо животных дети любили.

Несмотря на то, что сам Антон часто ругался и отчитывал учеников, другим учителям делать этого не позволял. Арсений сравнивал его с тигрицей, которая была готова перегрызть глотку за свое потомство. Сам директор, в кабинете которого и происходило большее количество стычек, старался не вмешиваться. Себе дороже. Покричат друг на друга, перепугают всех ворон в округе и перестанут, а потраченные нервы ему никто не вернёт. С учительницей химии физрук вообще ссорился как по расписанию: раз в две недели. И дело было даже не в его учениках, к которым она придиралась. Отсюда и пошли слухи, что женщина пытается добиться внимания молодого и красивого преподавателя. К счастью Антона, слухи оставались слухами и ничего общего с реальностью не имели.

Своих подопечных физрук тоже успел изучить вдоль и поперек. Он знал, что отличница Оксана относится к учебе чересчур ответственно, игнорируя отдых, о котором ей нужно напоминать. Историк недолюбливает хорошистку Катю, поэтому с ним можно и нужно ругаться, чтобы тот даже не думал занижать оценки. Дима только прикидывается, а на самом деле очень умный, ответственный и с начальной школы влюблен в Катю. Так же как и она в него, но оба слишком нерешительны. Сережа не любит, боится сдавать кровь из пальца, поэтому его нужно буквально довести за ручку до кабинета и желательно постоять рядом, в качестве моральной поддержки, только он сам в этом никогда не признается. Стас — гуманитарий до кончиков волос, вечно спрятанных под кепкой, которую он отказывался снимать даже в классе. Уроки математики — пытка не только для него, но и преподавательницы.

Впрочем, это все, кто остались у Антона после девятого. На самом деле в десятом было шесть человек, но Ира болела так часто, что черты ее лица успевали стираться из памяти Антона. Она приходила на несколько недель в каждой четверти, получала достаточное для аттестации количество оценок и с чистой совестью уходила на больничный. В конце года ее уже даже не ждали. Но и таким составом ученики умудрялись развлекаться по полной, выворачивая здание наизнанку и прибавляя классному руководителю с директором седых волос. Правда, в этом году ребята немного присмирели. Ничего такого грандиозного, после чего пришлось бы восстанавливать школу.

Физрука это напрягало. Он был уверен, что они хотят его смерти, не иначе. Когда подходил конец первой четверти, а его дети всего лишь регулярно опаздывали на первые уроки, иногда прогуливали физкультуру, Антон ждал, что скоро прогремит первый взрыв. Он знал, что это затишье перед бурей. Физрук глаз с учеников не спускал, пытаясь предугадать, откуда поступит удар. Но прошли осенние каникулы, за ними зимние.

Начал беспокоиться Арсений Сергеевич. Сидя в кабинете, он даже не мог сосредоточиться на документах, до боли в ушах вслушиваясь в тишину за дверью, ожидая услышать грохот разваливающихся стен, ругань преподавателей, нечеловеческие крики, заставляющий кровь стыть в жилах. Но ничего такого не происходило. Единственные грандиозные события, которые устроил десятый класс: случайно пущенный в свободный полет из окна второго этажа стул, да историк, запертый в кабинете.

Но Арсений с Антоном работали в школе. И не один год. Уж кому, а им было известно, что за все в этой жизни надо платить. В том числе и за спокойствие. Под ложечкой неприятно сосало, не позволяя расслабляться и терять бдительность.

И вот настал день икс. В их мирную и привычную жизнь неожиданно прилетел огромный булыжник в лице новой математички. Внезапное увольнение прошлой преподавательницы пошатнуло спокойствие школы, а приход новой и вовсе перевернул все с ног на голову. За выделенные две недели удалось найти только Елену Сергеевну, педагога старой советской закалки, со стажем и чутка тронутую головой. Даже химичка, гордо носившая звание сумасшедшей, крутила пальцем у виска, упоминая математичку. У них в школе была ещё одна преподавательница математики, но она категорически отказалась брать десятый класс, наслышанная об их подвигах. И Антона так возмутили ее слова относительно его детей, что если бы не Арсений, Шастун бы ее за скобки вынес и квадратный корень извлек. Сделали из его учеников монстров, а они всего лишь дети. Очень дружные, изобретательные и оригинальные. Ничего криминального за годы учебы они не натворили.

Поначалу все было хорошо. Никто на Елену Сергеевну не жаловался, она тоже казалась вполне вменяемой. Пока Антон в конце месяца не заглянул в электронный журнал. Было уже около полуночи, когда Шастун открыл табель успеваемости. У преподавателя на лице эмоции сменялись, как у ребенка, нашедшего на компьютере родителя совсем не мультик. Удивление, недоверие, недоумение, шок.

Перезагрузка страницы ни к чему не привела, обозначая, что ошибки быть не может. Рука автоматически потянулась к телефону и нажала на нужный контакт, пока глаза ошалело продолжали пялиться на стаю красных лебедей, заполонивших клеточки. Физрук был, мягко говоря, ошарашен. Как так вышло, что за месяц у детей по математике не было никаких оценок кроме двоек?! Почему подобное варварство так долго оставалось незамеченным и безнаказанным?! Вопросы один за другим проскакивали в голове. Внутри медленно закипала злость. Противные гудки из динамика только усугубляли состояние. Антона совершенно не волновало позднее время и то, что Арсений мог спать. Он собирался прояснить ситуацию сию же минуту, поэтому, если директор не ответит, то Шастун нагло завалится к нему среди ночи в квартиру, как бюст Есенина, и потребует объяснений. К счастью, жили они в одном доме и подъезде, только на разных этажах, поэтому Антону ничего не стоило воплотить свою угрозу в жизнь. Но ни в ту ночь, ни на следующий день, ни через месяц ситуация не изменилась.

— Антон, в чем дело? Что происходит? — смягчился Арсений, обеспокоенно глянув на друга.

Шастун не ответил. Бросил на директора хмурый взгляд и сцепил руки в замок, пытаясь совладать с эмоциями. Зная Попова, Антон был уверен, тот уже и так все понял, но гордость не позволяла рассказать другу о позорной ошибке, которую он совершил.

Арсений шумно вздохнул, тяжело поднялся из кресла и пристроился рядом с Антоном на столе так, что они соприкоснулись плечами. Оглушительный звонок ударил по барабанным перепонкам, и мгновение в ушах стоял неразборчивый гул, создаваемый толпами учеников, словно дикари, бросившихся по своим классам. Антон запоздало подумал, что у него сейчас тоже урок. Но эту мысль быстро унес водоворот других, более важных, чем ученики без присмотра. Даже тот факт, что толпа неуправляемых пятиклассников может разнести спортзал — святая святых — на щепочки, оторвать кольца и вырвать с гвоздями шведские стенки, почему-то не пугала. Арсений тоже вспомнил про детей, потому что поспешил дотянуться до телефона и отправить кому-то сообщение, видимо, классной руководительнице. Шастуна сейчас это мало волновало. Его съедало чувство вины. Оно жгло изнутри, разъедало, словно кислота. Ему нужен был совет. Он понимал это. Но не так просто заставить собственную гордость заткнуться.

Арсений продолжал сидеть рядом и молчать, не требуя ответа. Антон был благодарен за это. Ему нужно было время, чтобы собраться. В любом случае, идти больше не к кому. Только с Поповым Шастун позволял себе сбрасывать маску энергичного весельчака, делиться проблемами, откровенничать и просить помощи. Антон доверял Арсению больше, чем самому себе, и мог, не кривя душой, называть лучшим другом. У Попова по отношению к нему была точно такая же позиция, и они оба знали об этом.

Пользуясь временем, которое друг дал на некую моральную подготовку и обдумывание ситуации, Антон доверчиво облокотился на подставленное плечо и вернулся в воспоминания недельной давности. Именно в тот злосчастный день все пошло по одному месту.

Понедельник начинался очень даже хорошо. Ничего не предвещало беды. Утром Антон, как обычно, заглянул к своим подопечным на русский. Убедился, что Стас стабильно опаздывал, не нарушая сложившейся традиции, и отправился вести уроки. Шастун, конечно, обратил внимание на хмурых Диму с Серёжей и чересчур нервных девочек, но это не было чем-то необычным.

А потом его чуть не хватил инфаркт. В разгар урока, зашибив дверью одиннадцатиклассника, влетела взволнованная и запыхавшаяся от бега Катя, заставив сердце Антона пропустить пару ударов. А после фразы: «Вас к директору, срочно!» Шастун и вовсе внутрене похолодел. Страх вцепился в душу острыми когтями, а в мыслях уже разворачивались картины самых ужасных и кровавых сцен, пока Антон сломя голову несся по коридору. Чуть не упав на вымытом полу, снеся головой дверной косяк и продемонстрировав парочке старшеклассников, прогуливавших уроки, все возможности русского языка, физрук в самые кратчайшие сроки добрался до места назначения. Антону точно не стоило бояться о потере физической формы, потому что дорогие ученики каждый день обеспечивали ему вот такие нагрузки. В тот момент, когда Шастун распахнул дверь в кабинет Арса, он был готов ко всему. Увидеть перепачканных в саже виноватых Диму и Серёжу, бледного, как стена Стаса, которому снова стало плохо на нервной почве, да всех троих, на худой конец. Даже сломанным конечностям или крови Антон не удивился бы так, как зареванной Оксане. Шастун на мгновение замер на пороге, а ему в спину, ойкнув, врезалась Катя, не ожидавшая резкой остановки.

Арс, гладивший ученицу по голове, пытаясь успокоить, выглядел так, будто его, по меньшей мере, пытали. Судя по лицу новой математички, так оно и было. Палач, а не учительница. Увидев Антона, директор облегченно выдохнул и заметно расслабился. Оксана, громко всхлипывая и закрывая лицо ладонями, сидела на стуле, а напротив, над девочкой нависла грозная Елена Сергеевна. Женщиной она, конечно, была не такой уж и высокой, но выше ученицы. Сухое морщинистое лицо с неестественно-ярким румянцем, обрамленное белыми с сединой короткими волосами, откровенно пугало. Острый, наполненный безразличием и презрением взгляд, которым она прожигала Оксану, обратился к Шастуну, но он стойко его выдержал, даже не моргнув. Нашла, кого пугать. Он классный руководитель, черт возьми. Его подобными косыми взглядами не пронять. Катя, выглянувшая из-за его спины, с тихим писком нырнула обратно.

— Что случилось? — серьезно спросил Антон, инстинктивно расправляя плечи, чтобы казаться ещё выше. Игнорируя математичку, он мгновенно оказался рядом с Оксаной и, осмотрев ее на наличие травм, опустился на корточки, прижав к себе и позволив спрятать лицо на плече.

— За сорок лет работы я ещё не встречала такой нахальной и невоспитанной ученицы, — буквально выплюнула преподавательница, вскинув подбородок и смотря Антону прямо в глаза.

Оксана расплакалась ещё сильнее, и Антон крепче сжал ее в объятиях, выругавшись сквозь зубы.

— Елена Сергеевна, давайте не будем горячиться, — вмешался Арсений, выйдя вперёд и загородив друга с ученицей. — Я уверен, что произошло простое недоразумение. Не будем раздувать из мухи слона.

Антон всегда восхищался терпению и выдержке Арса. Тому удавалось оставаться спокойным и непоколебимым в самых разных по степени сумасшествия ситуациях. Когда у школы ехала крыша, причем, в прямом смысле слова, Антон в суматохе, как и другие классные руководители, носился по двору, собирая детей и чувствуя, что крыша сейчас поедет и у него. А Арсений с какой-то вымученной улыбкой стоял напротив входа, имитируя столб, сшибить который не сможет даже грузовик, и спокойно ждал МЧС. Ни намека на панику, волнение и раздражение. Только стойкость и выдержка, приобретенная за годы работы в таком опасном и непредсказуемом месте, как школа. Не зря он носил гордое звание директора. Антон не стал тогда интересоваться, что помимо валерьянки использовал для успокоения нервов друг.

Попов находил общий язык даже с такими змеями, как Елена Сергеевна. Шастун вот шипеть с ними на одной волне не умел. Его тянуло прямо высказать все, что он думал. Побрехать на манер собаки, продемонстрировав ряды острых, как бритва клыков и, обозначив границы своей территории и терпения. Да так, чтобы впредь рот только у стоматолога открывали. И если бы не Арсений, знавший о взрывном характере друга, то Антон бы уже давно проредил преподавательские ряды.

— Недоразумение — это Суркова. Ни мозгов, ни воспитания! — грубо парировала математичка, заставив Арсения недоуменно вскинуть брови так, что они чуть не взлетели, и выпучить глаза. Впервые на его памяти учителя позволяли себе подобную прямолинейность, скорее даже оскорбления. И будь на месте Оксаны кто-нибудь другой, Арсений уверен, что родители бы добились увольнения преподавательницы на вполне законных обстоятельствах. К счастью или к сожалению, в их школе дети с учителями по большей части ладили и уж тем более не спешили жаловаться на каждое брошенное в гневе грубоватое слово. Только сейчас ситуация была совершенно другая.

Из-за двери послышался изумлённый вздох Кати, а в отверстие заглянули несколько пар любопытных глаз. Ошеломлённые взрослые даже не обратили внимания на непрошеных зрителей. На заднем плане Антон, обнимавший Оксану, подавился воздухом и только присутствие детей в помещении сдерживало его от грубых слов. Директор от такого нахальства и наглости на мгновение даже растерялся. Усталость сдуло сквозняком из окна и, набрав побольше воздуха в лёгкие, Арсений резко сдулся, прерванный выкриком друга.

— Недоразумение — это вы в педагогике в целом, — повысив голос, твердо отозвался Антон, выпрямившись. — Вы, простите, совсем границы потеряли? Вам кто вообще право давал так разговаривать и отзываться о моих учениках? Что вы за учитель такой, раз не можете элементарно найти общий язык с детьми. Донести до них материал, хотя бы крупицы, это ваша прямая обязанность, — громкий голос Шастуна не смог перекрыть даже звонок с урока, а возле двери директора медленно собирался народ.

— Безусловно. А Ваша обязанность следить за воспитанием своих детенышей, однако, они у вас ведут себя отвратительно и даже не пытаются меня слушать. Это уже Ваш промах, коллега, — это слово из уст Елены Сергеевны прозвучало, как оскорбление. — А вместо того, чтобы признать, что ваши ученики невоспитанные хамы, глупцы, лентяи, потому что, чему может научить физрук, кроме как отжиматься, и научить их вести себя подобающе, вы, Антон Андреевич, все спускаете им с рук. А раз педагог из вас никакой, то и мне указывать не надо.

Антон поперхнулся возмущением, уже собираясь вновь разразится гневной тирадой, отстаивая честь свою и учеников, но осекся. Что в словах Елены Сергеевны его зацепило он не знал, но продолжить не решился, удивив Арсения. Тот заминку друга заметил и поспешил снова взять контроль над ситуацией. Шастун оказался в плену собственных мыслей, не слыша, что начал втирать математичке Попов. Не замечал ненавистных взглядов Оксаны и Кати, одновременно прожигавших Елену Сергеевну. Запоздало отреагировал на грохот распахнувшейся двери, врезавшейся в стену и точно оставившей на ней вмятину.

— Вы не имеете права так говорить! — влетел в кабинет Сергей, сжимая от гнева руки в кулаки. — Антон Андреевич лучший учитель и классный руководитель, какой только может быть.

— Вы рядом с ним даже не стоите! — возмущённо поддержал друга Дима, выросший, непоколебимой скалой, одновременно со Стасом с двух сторон от Серёжи.

Резко установившаяся в кабинете тишина давила на слух. Все внимание обратилось на ворвавшихся десятиклассников, бросившихся на защиту своего классного руководителя с присущими подросткам пылкостью и решимостью. Даже напряжённая обстановка не помешала Арсению мысленно умилиться преданности учеников. Только привычка сначала делать, а потом думать, в этот раз усугубила положение. Елену Сергеевну порыв детей не пронял. Она мастерски игнорировала пристальные взгляды, направленные на нее.

— Вот, Антон Андреевич, о чем я и говорила, — небрежно махнула в сторону десятиклассников женщина. — Совершенно не умеют себя вести. Разве никто не говорил им, что подслушивать и совать нос в разговоры взрослых — плохо. — от приторно-сладкого голоса преподавательницы у Димки свело скулы, а Стас даже на контрольной по математике не кривился так, словно снова на спор жевал листья цветов в кабинете биологии.

Сережа, как самый вспыльчивый из них троих, уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы возмутиться, как его прервал грозный голос Антона Андреевича, пробравший до костей.

— Молчать! Матвиенко, вы что себе позволяете?! Как вы смеете разговаривать в подобном тоне с преподавателем?! В кабинете два учителя и директор!

— А как она с нами разговаривает? — тяжело сглотнув, нерешительно парировал Дима, не ожидавший подобного выпада.

Они втроём, мягко говоря, опешили. Скорее даже испугались. Таким своего классного руководителя ребята ещё не видели. Он, бывало, повышал на них голос, чтобы создать тишину или обратить на себя внимание. Отчитывал на повышенных тонах, будто пытаясь отпечатать в головах подопечных сказанные им слова. Но ещё никогда не кричал так, чтобы от угрожающей интонации по коже бежали мурашки. Возразить сейчас физруку не решался даже директор, а толпившихся за дверью учителей, как ветром снесло. Что говорить о подростках. Сережа, всегда чувствовавший себя в присутствии Шастуна в безопасности, почему-то начал опасаться, что Антон Андреевич может ударить.

— Хватит пререкаться! — рявкнул Антон, заставив даже Арсения испуганно дернуться, а парней сжаться и трусливо отступить. — Вы с вашими выходками меня уже достали! Как кровь сдавать, так ушки поджали и трусливо по углам ныкаемся, не найдешь, а как с учителями поругаться, так вы первые!

Нож, который Сережа доверил классному руководителю вместе со своим страхом вместо того, чтобы защитить, насквозь проткнул сердце. Оно замерло на мгновение, больно кольнуло, и забилось быстрее, грозясь вырваться на волю, словно птица из клетки и улететь на свободу. Улететь как можно дальше от проблем, боли, людей, от которых ты зависим, привязан, словно ниточка к шарику, вверяя им самого себя. Мелко дрожали руки, в бессилии сжимаясь в кулаки, не то от злости, не то от жгучей обиды. Скорее от смеси всех этих ингредиентов. Антон Андреевич ударил по больному, причем, очень точно, метко, в яблочко попал, словно долго метил, а не судьба решила преподнести подарок. Матвиенко было глубоко все равно злится ли Шастун, радуется, грустит. В каком бы настроении он не был, физрук просто не имел права публично затрагивать эту тему, раскрывать кому-либо доверенный секрет, тем более в присутствии математички. Она не должна была знать об их слабых местах.

Матвиенко с начала старшей школы комплексовал и стыдился своего страха. Это ведь так глупо — бояться сдавать кровь из пальца, когда тебе уже тринадцать, четырнадцать, семнадцать. Всего пара минут, но подросток просто не мог себя заставить. От одной мысли, что ему ткнут иголкой в палец, начинало тошнить, а руки леденели и немели. И подросток не боялся ни боли, ни крови. Просто когда-то в детстве испугался, а теперь этот страх засел в подсознании, мешая спокойно функционировать в обществе. Он честно пытался побороть себя: вместе со всеми ждал у кабинета, толкая в очереди шутки и стараясь не думать о предстоящей пытке, несколько раз даже самостоятельно переступал порог помещения, но… Дальше этого заговоренного места без чьего-нибудь пинка не продвигался, ибо настрой, стоило почувствовать противный запах спирта и ощутить холодок помещения, не хуже огня обжигавший кожу своим морозом, буквально испарялся, оставляя после себя только инстинкт самосохранения, твердивший бежать. Собственно, это Матвиенко всегда и делал. Бегал.

И как же его бесила собственная беспомощность. Хоть на стену лезь. Правда, это он уже это проворачивал в шестом классе. Шастун его тогда достаточно быстро снял со шведской стенки и привел к Павлу Алексеевичу. Образ классного руководителя снова возник в голове, вызвав привычную теплоту и чувство безопасности, а затем резанул, словно ножом, оставляя глубокую кровоточащую рану. Только приближенные знали о проблеме Серёжи: родители, одноклассники, директор с педиатром и классный руководитель, который никогда не высмеивал, не бросал и поддерживал. Всем этим людям Матвиенко доверял. А Антону в особенности. И эти слова, необдуманные, брошенные на эмоциях, крепко засели в памяти, вызывая злость не то на классного руководителя, не то на самого себя за слабость.

От негодования непроизвольно сжались кулаки и перехватило дыхание. Предательски защипало глаза, вынудив парня опустить взгляд. Он давно уже не плакал. Вырос. Перестал принимать все близко к сердцу. Да и стыдно было реветь в семнадцать, тем более из-за всякой ерунды. Вести себя, как взрослый, — главный принцип всех подростков. Никаких слабостей, никакой посторонней помощи и советов, только самостоятельность и метод проб и ошибок. Но ситуация была чересчур личной, чересчур важной, чтобы проигнорировать ее. Осознание, что все это время их переживания для Антона Андреевича были не больше, чем пустой звук… Морально убивало. Ножом пронзало ранимое на самом деле сердце насквозь. Будто в душу плюнули, показав все свое безразличие.

— Антон Андреевич, — как обычно попытался вмешаться директор, зная к чему все может привести, но остался не услышан.

— Еще хоть одно замечание и будем разговаривать в присутствии родителей! Я больше не намерен терпеть это безобразие. А теперь немедленно извинитесь перед Еленой Сергеевной.

Парни испуганно замерли под тяжёлым и пристальным взглядом преподавателя. Сердца отбивали бешеный ритм, грозясь сорваться с места и пробить грудную клетку. Успокоившаяся до этого Оксана снова тихо глотала слезы, а Катя в коридоре съехала по стене на пол и ошарашено пялилась в пустоту, как губка, впитывая каждое сказанное слово. В десятом классе парни были уже достаточно взрослыми, чтобы перестать остро реагировать на конфликты с преподавателями, но Антон Андреевич был не просто рядовым учителем. Он был наставником. Подростки его искренне уважали и считались с его мнением. Антон прекрасно знал, какие же они ещё дети, несмотря на цифры в паспортах.

И эта детская искренняя обида накрыла с головой. Статус Шастуна в глазах учеников резко встал под вопрос. Упрямство и гордость душили, не позволяя унизиться и извиниться, особенно, в тот момент, когда они были не виноваты. Почти. Но обида и злость затмили разум, не давая возможности анализировать ситуацию.

— Извините за грубость, — процедил Стас сквозь зубы, упорно избегая любого зрительного контакта.

— Извините, — небрежно отозвались за ним Дима с Серёжей.

На плечо Антона легла твердая рука директора, чуть сжав и буквально вернув в реальность. Из-за дверного косяка на мгновение выглянула напуганная Катя, но поймав взгляд классного руководителя тут же шмыгнула обратно. На минуту подростки у двери ощутили чувство вины, тут же поспешив избавиться от него. Но этого времени Шастуну хватило, чтобы резко понять, какую ошибку он совершил.

— Ну вот, посмотрите какими послушными могут быть дети, если держать их в ежовых рукавицах, — некстати заметила математичка.

Физрук с директором одновременно бросили на нее ненавидящие взгляды. На языке будто ощущалась противная горечь после сказанных слов, а на душе было так паршиво и мерзко, стоило взглянуть на замерших учеников. В тот момент Антон понял, что случилось то, чего он так боялся. Он предал доверие своих детей.

Шастун перевел взгляд на директора, рассматривавшего пейзаж на стене, нарисованный и подаренный Катей в прошлом году. Антон тоже посмотрел на картину и улыбнулся, вспомнив прошедший день рождения друга. Они с ребятами хотели устроить директору сюрприз, но у них как обычно все пошло не по плану, поэтому подарок удобно закрывал приличную вмятину в стене. В груди неприятно защемило. Небольшая полянка на переднем плане, усеянная красными яркими маками, светло-голубое небо, по которому безмятежно плыли облака. Произведение призывало к спокойствию и умиротворению. Физрук сначала даже повелся, засмотревшись и расслабившись, но прежние мысли тут же всплыли в голове, возвращая в жестокую реальность.

— Я тогда перегнул палку, — опустив глаза, словно нашкодивший школьник отозвался Антон. Арсений оторвался от созерцания картины, обратив взор на друга. — Ладно, хорошо, налажал. Сильно. Буквально уронил все, что можно и нельзя, — стыдливо опустив глаза, перечислял Шастун, не совсем верно рассудив взгляд друга. — Не стоило на них срываться. Знал же, что так будет и все равно… Ещё и с Серёжей прям очень плохо получилось. Я же не хотел это говорить, просто так вышло… Знаю, дерьмовое оправдание. Они обиделись, и вот теперь мстят мне. Чувствую себя предателем, вот честно. К тому же, вдруг Елена Сергеевна права? Может я действительно выбрал неверную тактику и слишком много позволяю им?

— И тебя это беспокоит? Тебе так важно их доверие? Не все равно, что и как они творят?

Антон вскинул голову, ошеломлённо уставившись на друга, будто у него выросла вторая голова. Так же на Антона всегда смотрит Альберт: бестолково. Арсений сейчас серьезно? Всё-таки столкновение мяча с его головой на прошлой неделе не прошло без последствий? Зачем он задаёт такие глупые вопросы? Он же знает ответ Антона. К чему этот цирк?

— Арс, не пугай меня, пожалуйста. Ты же знаешь, мне не все равно, — с нажимом проговорил Шастун, неосознанно повышая голос, пытаясь вразумить друга. — Было бы все равно, я бы не лез из кожи вон, чтобы заслужить хоть каплю уважения и доверия. Мы же с тобой лично видели, как они росли. И сыграли не последнюю роль в их воспитании. Конечно, мне важно. Важно все, что касается моих детей. Учитывая, все произошедшее за эти пять лет, я имею право так говорить. Лучше бы сказал, что мне делать, пока они не разнесли школу по кирпичикам, — грубее, чем нужно закончил физрук, глубоко вдохнув воздух.

Арсений коротко улыбнулся своим мыслям, кажется, услышав то, что хотел.

— Извини, — доброжелательно отозвался он, примирительно положив руку на плечо. — Конечно, я все знаю. Просто немного позлил, чтобы ты выговорился и не мучился, а твои дети не мучили меня. Легче же стало? К тому же, ты сам ответил на свой вопрос. Если бы ты делал что-то не так, то не добился бы такого доверия и уважения учеников.

— Манипулятор, — фыркнул Антон, пряча улыбку. Арсений всегда был таким. Умным, наблюдательным, внимательным и использовал самые разные способы для достижения своих целей. Но Шастун давно перестал обижаться на некоторые не самые приятные выходки, зная, что друг делает все для блага их и школы.

— Прости, Антон Андреевич, но с тобой, порой, по-другому никак. Я же просто хочу помочь. От тебя и твоего эмоционального состояния, во-первых, зависит продуктивность уроков физкультуры, во-вторых, целостность школы, потому что десятый никого кроме тебя не слушает, в-третьих, сохранность моих нервных клеток, ибо я искренне беспокоюсь и за тебя лично, и за родную школу. Уж прости за методы, — Арсений легко улыбнулся, состроив брови домиком, извиняясь.

— Ладно, чего уж там, — отмахнулся Антон, в душе чувствуя приятное тепло от перемешавшихся смущения и гордости. Он нужен. Нужен школе, детям, Арсению. Это льстило. — Так, что мне делать?

— Ты не рассматривал такой вариант, как простые извинения?

— Конечно рассматривал. Это первое, о чем я подумал, — огрызнулся Шастун. — Но они меня упорно избегают. Не показываются в коридорах, игнорируют сообщения, с ними в сговоре другие учителя, демонстративно прогуливают мои уроки. В общем, устроили забастовку.

— А позвонить родителям и попросить поговорить?

— Что б окончательно закопать наши отношения, — закатил глаза физрук, — и уничтожить свой авторитет в их глазах. Какой я взрослый, если при малейших трудностях кидаюсь за помощью к другим. И ты серьезно считаешь, что после такого залета, они так просто возьмут и простят меня? С ними хоть королева говори, и ту пошлют.

— Согласен, не подумал, — задумчиво протянул директор, снова сосредоточившись на картине, видимо, ища выходы. Но на ум приходили только окно и запасная дверь под лестницей.

Антон замолчал, давая другу время на раздумья. Но тишина в кабинете была нагло прервана.

— Доброго дня, уважаемые подлецы и мерзавцы! — деловито поприветствовал Павел Алексеевич, просунув голову во внушительную дыру двери и ослепляя своей улыбкой присутствующих. А после громко рассмеялся, когда Арс с Антоном испуганно подскочили и недовольно уставились на друга.

— Чего такие хмурые, — прошел в кабинет педиатр и протянул руку для приветствия. — Это я здесь грустить должен, потому что снова вынужден выполнять дополнительную работу. И вы, отчасти, в этом виноваты.

Попов и Шастун переглянулись, но не увидев в глазах друг друга даже искорки понимания, перевели недоуменные взгляды на врача.

Павел Алексеевич Воля работал педиатром в местной поликлинике, к которой была прикреплена школа. Во владениях Попова друг появлялся регулярно в конце года. Обычно, они гоняли чаи где-нибудь на нейтральной территории, но прийти в школу и лично взять кровь из пальца у Матвиенко, за пять лет успело стать традицией.

— Ну, чего глазенки выпучили? — усмехнулся Воля, вальяжно развалившись на одном из стульев. — Матвиенко и Попов снова бегают от меня уже второй месяц. Все стандартно, ничего нового. Так что, Антош, вылавливай своих беглецов и тащи ко мне на казнь.

— То есть как? — удивился Шастун. — Я ж их лично в кабинет втолкнул и дверь закрыл.

С Серёжей у Антона ситуация была и смешной, и страшной одновременно. Парень до сих пор боялся сдавать кровь из пальца. Из вены не боялся. А вот как приходило время в конце года после диспансеризации сдавать анализ крови, так начинались прятки-догонялки. И ладно бы один ученик. У Антона с Серёжкой была некая договоренность. К Матвиенко ведь прилагался лучший друг, который поддерживал самые безумные идеи и помогал в организации любых сумасшедших затей. Вот и выходило, что боялся Сережа один, а головных болей у Шастуна было две. И если до седьмого класса ученика ещё удавалось как-то уговаривать, то после проснулась подростковая гордость, мешающая признаваться кому-либо в своем страхе. Хотя Антон в этом ничего удивительного не видел, но Серёжу понимал и старался особого внимания не заострять, чтобы лишний раз не задевать чувства подростка. Он просто позволял парням бегать до последнего, а потом брал за шкирки, затаскивал в кабинет и держал за ручку, чтобы не так страшно было. А в этот раз накосячил, лично не проконтролировав процесс. И вот получил. «Косяк за косяком, Антон Андреевич», — так и говорил проницательный взгляд Альберта, будто нарочно в этот момент упавший на физрука.

— Шастун, смешной ты такой, — усмехнулся Воля, — ты ж знаешь этих двоих. Если выхода нет, они его сделают. Ты им дверь закрыл, а они раз и в окно. Первый этаж, как никак.

Под смех Арсения ладонь Антона встретилась с его лбом.

— Паш, в этот раз тебе придется самому их ловить, — устало вздохнул Шастун.

— Почему это?

— Да, Антон Андреевич тут немного повздорил со своими подопечными, и они, как и полагается детям, устроили ему забастовку. Он их уже целую неделю не видел, а они все здесь, — объяснил Арсений, уже успевший вернуться к документам, — прячутся отменно. Пятерка с плюсом за маскировку. Я не удивлюсь, если они сейчас где-то в кабинете, — Попов рассмеялся и бросил на Шастуна многозначительный взгляд.

Физрука передёрнуло. Был у них подобный случай. До сих пор при воспоминаниях по телу пробегала нервная дрожь. Антон даже метнулся в сторону шкафа, резко распахнув дверь. Но там, к счастью, оказалось пусто.

— Зашибись! — вскинул голову Воля, как и физрук, незаметно осматривая помещение. — А мне, что делать прикажете?! Я вам не собачка, чтобы всяких оболтусов по запаху выслеживать.

— Не кипишуй, — отмахнулся Антон, снова пристроившись на край стола, — что-нибудь придумаем, да?

Они одновременно перевели вопросительные взгляды на директора. Арсений тяжело вздохнул и отложил ручку, устало подперев голову ладонью.

— Мне бы кто-нибудь посоветовал, что делать, — меланхолично махнул рукой мужчина.

Все это его так утомило. Голову снова посетила навязчивая мысль о резком исчезновении, поэтому Арсу пришлось прикрыть глаза и отогнать ее подальше. Вот и что они оба будут без него делать? В любом случае, педиатр в предшествующий план не входил, поэтому пришлось все корректировать. Снова.

В голове рождались и умирали идея за идеей. Мужчина рассматривал различные исходы событий, возможное поведение людей, анализировал ситуацию, пытаясь найти более-менее выигрышный вариант. Воле и Шастуну, заметившим, что друг задумался, осталось лишь молча наблюдать и гадать, что же творится в его голове.

Сколько прошло времени никто не знал: минута, пять, десять, а может и вовсе какие-то жалкие секунды. Но Арсений как-то резко взбодрился. На лице вновь мелькнула хищная улыбка, а глаза заблестели азартом. У Антона от этого взгляда по спине побежали мурашки, а шестое чувство включило сирену, заверещавшую в сознании и подняв панику тараканов. Директор напоминал хитрого лиса, сумевшего распутать заячьи следы и уже придумавшего, как заманить добычу к себе прямо в пасть.

Воля расплылся в довольной улыбке, узнавая блеснувший в глазах друга огонек. Видимо, тот уже разработал план, написал сценарий, где каждому отведена роль. И ведь едва ли кто-то в школе догадывался, что выполнял уже продуманные действия, играл по неким негласным правилам, прописанным не самой Судьбой, а директором. Антон, возможно. Но он безоговорочно доверял другу, поэтому даже, если Шастун и был в курсе, то ничего против не имел. Да и Воля, собственно, тоже.

Арсений был умен, расчетлив, хитер. Он дёргал за ниточки, ненавязчиво заставляя следовать продуманному им плану. Вся школа — один огромный механизм, люди в нем — детали, каждая из которых важна и выполняет свою функцию, а директор следит, чтобы весь механизм работал исправно. Паша не мог назвать действия друга манипуляцией. Тот никого не использовал, всегда брал во внимание чужие чувства и эмоции. Попов просто наблюдал и, исходя из поведения людей, предполагал как может измениться исход ситуации. Когда директор понимал, что чьи-то действия могут привести к катастрофе, то спешил или помешать или наоборот. Например, если физрук вдруг придет в учительскую не после третьего урока, как всегда, а после второго, то непременно столкнется с химичкой. Они обязательно сцепятся, разнесут помещение, напугают учеников, переругаются сами и других перессорят. А конфликты в коллективе совершенно не нужны. Так Попов и контролировал, чтобы никто не выбивался из собственного сложившегося графика.

Арсений был хорошим человеком, отличным руководителем, надёжным другом, который всегда стремился помогать другим. Его любили, его уважали, ему доверяли, и он старался оправдывать это все, следя за порядком в школе так, как умел. Но управление столь огромным механизмом требовало нечеловеческих усилий, поэтому неудивительно, что к концу года директору хотелось пустить все на самотёк и притвориться кактусом.

Воля с Шастуном переглянулись и мысленно пришли к одному общему выводу: Арсений что-то задумал, а значит им нужно быть начеку, ибо важно знать не столько свой характер, сколько характер своего друга, и вовремя делать выводы или ноги. А они, как никто, были осведомлены о главном правиле, которого придерживался Попов: «Если затея не кажется абсурдной, она безнадежна».

Тишина. Пустота. Одинокий лизун, зелёной соплей свисал с потолка, грозясь приземлиться на ничего не подозревающую уборщицу. Топот детских ног не сотрясал пространство, не оглушал своей трелью звонок, оставшиеся учителя постепенно покидали учебное заведение. Дремал за своей стойкой охранник, роняя голову на грудь и просыпаясь от этого. Опустели второй и третий этажи, так что жужжание мух эхом разносилось в стенах. Цветы на подоконниках складывали листочки в молитвенном жесте, благодаря солнце за то, что все они оставались живы. Ни один шалопай не снёс многострадальный фикус, алоэ вера продолжала коротать свой век у кабинета технологии, а монстеру никто не напоил радужной водой после урока рисования. Двери в кабинетах остались относительно целыми и даже закрывались. Писатели со своих портретов, коими были завешены стены, радовались отсутствию макияжа, которым их обычно награждали юные визажисты: усы, рожки, бороды. Могло показаться, что наступил апокалипсис, но все было куда прозаичнее: закончились уроки.

Арсений Сергеевич в своем кабинете оторвался от бумаг, потянулся, хрустнув косточками, и посмотрел на беззаботного Альберта. Рыбка без устали нарезала круги по аквариуму, вызывая у директора в голове ассоциации со школьным стадионом с бегающими под руководством Антона учениками. Вздохнув, Попов стянул с носа очки, устало потер глаза и насыпал водоплавающему другу корма. Альберт одновременно с Арсением пустым взглядом уставился на песчинки, медленно опускающиеся на дно, а после жадно начал заглатывать пищу, не давая ей достигнуть цели. Попов же, видимо, вышел в астрал и возвращаться не собирался. Веки тяжелели и опускались, словно под гипнозом. Ученики, в мыслях бегущие уже двадцатый круг, убаюкивали. Арсений давно не считал перед сном барашков, потому что, во-первых, у него не было бессонницы, а во-вторых, он вел счёт учеников, порой не сильно отличающихся от парнокопытных. Альберт в очередной раз резко махнул хвостом, вырвав директора из дремы. Физрук в голове громко свистнул, заставив резко вернуться в реальность. Коротко глянув на часы, Арсений подскочил с места, и словно уж, выскользнул из кабинета. Коридор оставался безмолвен, но Попов знал, где искать. Одна за одной мелькали таблички классных комнат, прежде чем мужчина добрался до нужного номера.

— Он точно ушел? — послышался неуверенный тонкий голосок из спортзала, и Арсений остановился у двери, заглянув в замочную скважину.

Светло-зеленый зал тонул в солнечном свете. Одно из окон, из которого чересчур часто вылетал мяч, наплевав на защитные сетки, открыли на проветривание. Летний ветер неспешно и лениво пробирался в помещение, наполняя своей свежестью. Тянуло ароматом скошенной травы, будоража в глубине души какие-то забытые чувства. Терпкий воздух горечью ощущался на языке, приятно заполняя лёгкие, и как не старайся, надышаться им не получалось. Казалось, что ещё немного и просто задохнёшься.

— Да, точно, — снисходительно отозвался другой голос, и Арсений, изменив угол просмотра, смог заметить Димку, оседлавшего спортивного козла. Рядом на сложенных матах развалились Стас с Серёжей, игравшие в телефоны. Парни тихо переругивались, толкались, шипели, но продолжали виртуальное сражение. На лавке мирно выпивали воду скелет в синем парике и кактус в солнечных очках. Арсений даже протер глаза, решив, что ему померещилось.

— Я лично видела, как наш Антоша несся к остановке, будто в столовую, где директор снова собирался съесть его кашу, — хихикнула Катя и ударила ракеткой по воланчику. Снаряд радостно полетел точно в сторону Оксаны, ловко отбившей его обратно.

Подача за подачей. Дима не отводил горящих глаз от Кати, пока воланчик не прилетел ему прямо в лоб. Парень от неожиданности покачнулся, попытался ухватиться за поверхность руками, но та оказалась слишком гладкой. Подросток под смех девчонок описал круг и упал прямо под спортивный снаряд, устремив отрешенный взгляд в потолок, будто ему уже полностью понятен весь этот бренный мир.

— Димка, — хохотала Катя, — можешь не искать вымя, это козел. Он не даёт молоко!

Бросив короткий взгляд на радостную девушку, Позов тоже улыбнулся. Смех — это солнце, прогоняющее с человеческого лица тучи. Ему нравилось, когда Катя смеялась, потому что ему тоже становилось радостнее. Он вообще, как и Серега, любил веселить людей, потому что юмор, он в жизни очень важен. Человек в хорошем настроении может и горы свернуть, и кросс на самое короткое время сдать, и контрольную, по теме, которую не понимает, на пятерку написать. Это было одной из причин, почему они с Матвиенко постоянно устраивали шутки и розыгрыши, спасая обитателей школы от уныния и смерти от скуки.

— Merde, — на автомате на французском выругался Сережа. — Стас! Да твою же ж! — Матвиенко снова разразился грязными ругательствами, заставив Арсения за дверью поморщиться. — Идиот, отсталый или чё? Нечестная игра! Ты все время читеришь!

— Ну, это называется стратегия, дружище! Ты просто не можешь приспособиться. — спокойно, но с самодовольной улыбкой отреагировал Шеминов, разведя руками.

— А с какого, не при дамах сказано будет, ты решил, что это справедливо? Ты просто эксплуатируешь слабые стороны игры! — вспылил Серёжа, отбросив телефон, который ловко поймал Дима.

— Я всего лишь использую свои навыки и знания игры, кто тебе мешает сделать тоже самое, — огрызнулся Стас. — Нравится жаловаться и ничего не делать? Я постоянно учусь и совершенствуюсь! Тебе тоже советую, если хочешь меня выигрывать!

Подростки какое-то время прожигали друг друга недовольными взглядами, пока девочки вернулись к игре.

— Парни, да хрен с ним, — вмешался Дима, и парни сразу прекратили перепалку, видимо, выпустив эмоции. — Чё из-за каждой катки сраться будете? Лучше скажите, что у нас завтра. Все в силе?

— Мне кажется, это — плохая идея, — заметила Оксана, не допрыгнув до пролетевшего над головой воланчика и угодившего прямо в баскетбольное кольцо.

— А никто и не говорил, что это — хорошая идея, — задорно улыбнулась Катя, приняв подачу.

— Окс, а что нам ещё остаётся? — задал логичный вопрос Стас, поправив кепку и вернувшись к игре.

— Ну, не знаю, — пожала плечами девушка. — Может Антон Андреевич…

— Что он? — грубо перебил Сережа, в миг посерьёзнев. Упоминание классного руководителя болью отдалось на душе, вызвав приступ гнева. — Ты же сама все видела Окс. Мы его достали, надоели своими выходками, он не хочет с нами больше возиться. Помощи от него ждать не стоит.

Матвиенко нахмурился, словно туча, собирающаяся обрушить на город тонны воды и утопить всех нахрен. Всякий раз, когда разговор заходил о классном руководителе, обида вперемешку со злостью сдавливали грудь и захватывали дыхание, словно он пытался дышать в густом дыму. Физрук за живое задел, и образовавшаяся противная душевная рана даже спустя неделю не хотела затягиваться, кажется, становясь еще больше. Края ее змеями расползались в стороны, принося боль. Мучительную, жгучую, медленно, но, верно охватывающую каждый миллиметр души, оставляя на ней кровавые, воспаленные разводы. Счастливые и беззаботные дни были истерзаны, превращаясь в обломки, разбросанные вокруг. У Сережи, как и у остальных, с Антоном были близкие, практически родственные отношения. Шастун уже не просто учитель, он — настоящий друг. Взрослый, с которым можно было общаться на равных, и который понимал их и принимал. Их опора, каменная стена, за которой не страшно было укрыться от вражеских стрел жизни. Даже мимолетная мысль об иллюзорности их представлений вызывала нестерпимое желание выть. Эмоции клубились, бились о стенки и так раненной души, уничтожая ее окончательно. И некому было их теперь утешить, некому приласкать и вступиться за них перед Судьбой, преподнесшей очередное испытание. Вот и выходило, что ближе Антона Андреевича у них никого и нет. Матвиенко доверился ему, раскрыл свои слабые стороны, уверенный, что тайну его он унесет с собой в могилу.

Знал бы кто-нибудь, что крепкие, строившиеся годами отношения, могли рухнуть буквально в одно мгновение. Какое-то на первый взгляд незначительное обстоятельство раскрыло все карты, привело к хаосу и навело суету, как в окружающей обстановке, так и во внутреннем мире. Вся уверенность в искренности классного руководителя трещала по швам, вынуждая анализировать каждое его действие в попытке выявить обман. Не только Матвиенко, всех в классе терзал вопрос: «Неужели все было ложью?» Могло ли быть, чтобы Шастуну и вправду было на них все равно, а все благие дела не больше обязанностей классного руководителя, которые он выполнял просто потому, что должен. Верить в это никому не хотелось, но факты говорили сами за себя. И обидой, и злостью Сережа прикрывал искреннее сожаление и страх потерять потерять близкого (а близкого ли) человека, пусть он и пытался это отрицать.

— Но мы ведь тоже виноваты, — осторожно заметила Оксана. — Ты же сам это прекрасно понимаешь.

— Это в чем же мы виноваты?! — взорвался Сережа. — Мы о нём беспокоились, заступились, а он что?! Вон уже какой месяц терпим заскоки этой психованной, а он на ее стороне. Может ему мячом по башке прилетело, и мозги съехали.

— Серёж, я не думаю, что Антон Андреевич хотел нас обидеть. Просто разозлился. Ты же знаешь, какой он вспыльчивый. Брякнул, не подумав. Сам посуди, какой ему смысл столько лет молчать и поддерживать тебя, а потом в один момент ни с того ни с сего взять и воспользоваться вверенным ему секретом. К тому же никто ничего не заметил, а если бы и заметил, то твой страх едва ли можно использовать, как рычаг давления, — Оксана говорила спокойно, даже ласково, пытаясь утешить одноклассника. Но Матвиенко, который всю неделю был, как на иголках, даже помня о том, насколько ранима Оксана, вспылил не хуже Шастуна.

— Ta gueule! — восклицание эхом разнеслось по залу, заставив присутствующих, включая Арсения за дверью, оторваться от своих дел и уставиться на Матвиенко. — Окс, ты не понимаешь! Дело не в том понял кто-то или нет. Важен сам факт того, что он не просто обронил это где-то в разговоре, чего бы мне тоже не хотелось, а ткнул меня в это как котенка в миску с молоком. Типа, вот погляди на свои недостатки и не выпендривайся!

— А ты ее не затыкай! — резко отозвалась Катя, вскинув голову. — Окс тоже права. Если бы он хотел напомнить тебе о правилах поведения, то сделал бы это наедине, как всегда. А так, Антон Андреевич точно сделал это не специально. Даже, если все эти годы он выполнял долг классного руководителя и не больше, это не повод рушить все мосты. Да, обидно, больно, но ты не один в конце концов. Все мы здесь в одной лодке и всем здесь плохо, так что не забывайся, — девушка, за время диалога приблизившаяся почти вплотную к Сереже, резко наклонилась, заглянув в глаза, — а то врежу.

— Извините, вспылил, был не прав, — поспешил поднять руки в примирительном жесте Матвиенко, совершенно не желая устраивать конфликты ещё и среди них. Сейчас, когда все рушилось, им нужно было держаться вместе.

— Какова вероятность, что Антон теперь ходит и сожалеет о содеянном, терзаясь муками совести и пытаясь найти нас и извиниться. А мы, такие плохие, не даём ему возможности, — сменив гнев на милость, вернулась к игре Катя.

— Вполне вероятно, — серьезно отозвалась Оксана, не став заострять внимание на выпады Сережи, прекрасно понимая его чувства. — Ребят, ну серьезно! Мы ведём себя как обиженные дети, а не взрослые, — гнула свою палку девушка, и в какой-то степени была права. — Антон Андреевич столько сделал для нас за эти годы. Всегда был на нашей стороне, прикрывал, помогал, а мы так ему отплатили.

В зале ненадолго повисла напряжённая тишина. «А ты уверена, что он делал это все, потому что искренне хотел, а не тупо следовал возложенным обязанностям?» — вопрос остался неозвученным, но все и так раздумывали над ним.

— Нет, а что мы такого сделали? — вмешался Стас. — Я согласен с Серёгой. Мы хотели помочь…

— А вышло, как всегда, — не сдавалась Оксана. — Вместо помощи вышло так, что вы только подтвердили слова математички о педагогических навыках Антона Андреевича. Уверена, ему было неприятно слышать, что она так отзывается о нас.

— Нет, ну в какой-то степени она права, — заметила Катя. — Если бы Антону было плевать, то он бы точно не стал сначала нас защищать. Вон как за Оксанку на математичку накинулся, а потом у него чего-то переклинило. И я больше, чем уверена, что это она виновата. Подала ему какую-то дурь на размышления, а классный наш порой сам как ребенок, повелся.

— Ой, нее смешите меня, — поморщился Димка, отобрав у Матвиенко телефон. — Неприятно ему было. Математичка совратила. Как же. Серёга прав. Достали мы Антона и все тут. А с математичкой решать надо. Иначе мы с этой старухой десятый класс не закончим.

— Да она вообще больная на всю голову, — высказался Стас, не отрываясь от телефона и окончательно сменив тему разговора, которую продолжать никому не хотелось. — Может это ей мячом в голову попало. Предлагаю ещё раз запульнуть, авось на место встанет.

— Поддерживаю, — кивнул Сережа, перебравшись к Димке на козла.

— Я впервые за десять лет честно сел и сделал домашку. Чуть с ума не сошел, Я ж учебник последний раз в руки в пятом классе брал. А она довела. Тему попытался разобрать и даже понял что-то. А эта психичка элементарно трояк за старания поставить не удосужилась.

— А я вот с репетитором занималась, разобрала все, — начала Катя и, тяжело дыша, нагло уложила голову Оксане на колени, когда та заняла место на матах рядом со Стасом, — самостоятельную сама написала, а она мне: «Списала!» Я думала прямо там пошлю ее на три знаменитые буквы. Вот как я ей спишу, если сидела одна за первой партой, а телефон у нее на столе лежал?! — девушка от возмущения махнула руками, чуть не заехав подруге по лицу. — У Окс вообще двойки сплошные. У нас не электронный дневник, а какое-то место казни. Один красный цвет.

— А я про что! — эмоционально воскликнул Сережа. — Надо выкурить этого шершня из нашего улья, иначе она жизни нам не даст.

— А если опять не сработает? — Катя посмотрела на Матвиенко. — Мы же много всего перепробовали. А ей хоть бы хны. Нервы стальные.

— Не, в этот раз все точно пойдет как по маслу, — хищно улыбнулся Дима, предвкушая успех их плана. — После такого никто не захочет не то, что с нами работать, вообще в школе появляться.

— А нас после этого не исключат? — серьезно спросила Оксана.

— Да кому мы нужны, — отмахнулся Стас. — Максимум погрозят вызвать родителей в школу, ну Антон поорет. Все. Ты с нами, Окс?

Взгляды устремились на девушку, сразу же нерешительно опустившую голову. Несмотря на то, что затея сулила успех и избавление от возникшей проблемы, ей казалось, что они только ещё больше подставят своего классного руководителя. Как бы не злились одноклассники, Оксана была уверена, что все они подсознательно желают помириться с Антоном Андреевичем. И категорический настрой Серёжи тоже был обусловлен чувством собственной вины, которую принимать подросток не хотел, сваливая все на физрука. В любом случае, оставаться в стороне она не собиралась. Если уж идти на крайние меры, то только вместе.

— Я с вами, — решительно заявила девушка и улыбнулась. — Все равно ведь мы с Антоном Андреевичем помиримся. Рано или поздно. Поверьте мне на слово. Все это просто досадное недоразумение, а мы раздули из мухи слона.

— Может ты и права, — не стал спорить Сережа, сам удивившись. Но какое-то чувство внутри заставляло верить словам девушки. И не понятно это потому, что Оксана редко ошибалась или потому, что ему хотелось в это верить.

Одноклассники хищными акулами заулыбались в ответ и заговорщицки переглянулись.

— В таком случае, ещё раз обговорим завтрашний план, — хитро прищурился Сережа. — Димка, точно все готово?

— Обижаешь, — довольно отозвался друг. — Все сделано в наилучшем виде.

— Тогда, напомню ещё раз наши действия…

Уходя домой, ребята не заметили тень, мелькнувшую за дверью, а после скрывшуюся в кабинете директора. Арсений узнал все, что ему было нужно и теперь на манер мухи в предвкушении потирал руки.

В этот раз все должно было пойти в точности по его плану.

Елена Сергеевна, цокая небольшими каблуками, уверенно двигалась в сторону кабинета математики. Настроение, как всегда, было паршивое. Ночь прошла за проверкой тетрадей, потому что как она не старалась, уснуть не вышло. Бессонница начала мучать её ещё на прошлом месте работы, поэтому она решила, что с нее хватит, и пришло время отдыха. Но без постоянного шума, отчётов и надоедливых детей, и коллег ситуация не изменилась, зато прибавилась скука. Она, пытаясь занять себя хоть чем-то, по три раза в день мыла полы, вытирала пыль, которая даже не успевала появляться. Второй раз в жизни взяла в руки «Войну и мир». Будучи ученицей литературу она люто ненавидела и читать что-то кроме математических статей не любила. От любой книги ее клонило в сон, а тут она несколько раз перечитала все четыре тома, чуть не захлебнулась в воде толстовских описаний, а заснуть так и не смогла. Снотворное, прогулки, лёгкие физические нагрузки, пробежки по утрам тоже не оказывали должного эффекта. И преподавательница просто смирилась со своим положением, решив вернуться в школу, потому что сидеть дома, становилось просто невыносимо.

Ученики, словно одичав после звонка, бросились на уроки. Их крики оглушали, а стены дрожали от топота, будто по зданию бежало стадо коров. Но Елена Сергеевна не сбавляла шага и не отступала в сторону, идя ровно по центру коридора, напролом потоку детей. Те ругались, косо смотрели, но послушно огибали преподавательницу, прекрасно зная, что если собьют, то мало им не покажется. Елена Сергеевна жила по принципу: тебя либо уважают, либо боятся. Добиться уважения от бестолковых подростков было попросту нельзя. Она пробовала сделать это, когда только пришла работать, поэтому пришлось избрать другую тактику: заставить бояться. Не самый лучший вариант, зато действенный. Поначалу Елена Сергеевна сомневалась в этой тактике, а потом привыкла, и даже стала получать некоторое удовольствие от вида напуганных глаз. Она чувствовала свое превосходство. Чем старше, тем меньше людей пыталось ей перечить. Даже директор старался лишний раз с ней не связываться. Пока коллеги жаловались на пакости учеников, Елена Сергеевна с победоносной улыбкой попивала чай, ведь у нее на уроках даже мухи не жужжали. Никто не смел ей перечить.

Резко завернув за угол, уже представляя озлобленные и беспомощные лица десятого класса, когда она даст им самостоятельную, Елена Сергеевна, как парализованная, замерла у двери. Взметнувшиеся от удивления вверх нарисованные брови, чуть не улетели в космос. На зелёной стене через всю дверь тянулась ярко-красная надпись.

Долой тиранию!!!

Даже сквозь слой тонального крема на щеках проступила краснота от злости. Ноздри раздувались от возмущения, словно у быка, заметившего красную тряпку. Закипая, как чайник, разве что пар из ушей не пуская, математичка влетела в кабинет. Ручка двери врезалась в стену, оставив там вмятину.

— Кто это сделал?! — взревела Елена Сергеевна. — Что вы себе позволяете?!

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Оксана. — О чем вы?

— За кого вы меня держите, — брызгая слюной, капли которой долетали даже до цветов на подоконнике, и кажется, разъедали листья, орала математичка. — Надпись на двери! Совсем вас классный руководитель распустил!!! Вы у меня за все ответите!

— Какая надпись? — искренне изумилась сидевшая рядом Катя.

Дима от смеха сполз под парту. Оскар даме. Станиславский отдыхает. Только Катя могла нести какую-то чушь с серьёзным лицом и так, чтобы ей верили. Она так однажды весь урок физики вместо магнитной индукции рассказывала, как из арахиса сделать динамит. И вещала так вдохновенно, а самое главное — достоверно, чуть ли не каждое слово подтверждая формулами, что учитель физики начал вести конспект.

— Какая надпись?! — задохнулась от возмущения женщина. — Я вам покажу, какая надпись! Живо за мной!

Елена Сергеевна выпустила всех четверых учеников в коридор, не заметив отсутствие Стаса, и захлопнула дверь.

— И где? — подняв одну бровь, спросил Сережа.

Математичка резко ткнула пальцем в сторону стены и… сама обомлела. Женщина протёрла глаза, потом очки. Ничего не изменилось. Она подлетела к поверхности и провела по ней рукой, видимо надеясь, что та сейчас волшебным образом снова появится. Дима попытался закрыть собой сложившегося пополам от смеха Серёжу. Оксана скрыла улыбку за волосами, а Катя уткнулась ей в плечо, душа смех. Растерянная Елена Сергеевна — зрелище не для слабонервных. Он даже не обратила на учеников внимания, выглядя и смешно, и жалко одновременно. Им ещё не удавалось добиться от нее таких выразительных эмоций. Обычно, преподавательское лицо выражало либо презрение, либо злость. Растерянность ещё нет. Но Елена Сергеевна и в этот раз быстро взяла себя в руки. Спавшая на мгновение маска вновь вернулась. Женщина, вскинув голову, резко одернула блузку и оторвалась от тщательного рассматривания стены, сделав вид, что ничего не было.

— В класс! Живо! — приказала она, распахнув дверь.

Подростки, не медля, заскочили в помещение, правда, уже в количестве пяти человек, но Елена Сергеевна слишком увлеченная случившимся, не заметила эту незначительную деталь.

В последний раз окинув коридор внимательным взглядом, она тоже зашла в кабинет, скрывая свое смятение. Мысли роились, копошились, никак не давая сосредоточиться на уроке. Она была уверена, что видела надпись. Ей не могло померещиться. Не могло же?! А может быть это последствия бессонницы? Или одолевает старческий маразм? Уйдя в раздумья, математичка, не глядя, села на свое место. Белая бумажка, отдыхавшая на стуле, удачно приклеилась к юбке, крупными буквами вещая: «Пни меня». Преподавательница на автомате открыла журнал, забыв даже о самостоятельной. Не выходя из прострации, начала записывать дату, но чернила отказались проявляться на бумаге. Бедные канцелярские принадлежности, подвергшиеся насилию со стороны математички и павшие под ее гнетом. Карандаши не были виноваты в том, что замазанные прозрачным лаком наконечники не пишут, как и пустые ручки с покрашенными стержнями. Перепробовав все, что хоть как-то могло писать и окончательно разбушевавшись, математичка кинулась к доске. Мел, к счастью, свою функцию выполнять не отказался, что немного успокоило Елену Сергеевну и усыпило ее бдительность.

Формула одна за одной появлялись на доске, вызывая желание узнать у преподавательницы, сколько литров энергетика она выпила перед уроком. Стас не зря всегда опасался этого математического языка. Дописались, дорешались, призвали демона. Теперь вот сиди и разбирай эти дьявольские закорючки. Интересно, что у Елены Сергеевны стояло по чистописанию в начальной школе. Он удивится, если что-то выше единицы.

В кабинете царило спокойствие и умиротворение. Разносился мерный скрежет ручек по бумаге, усердное сопение учеников и блеяние барана. Блеяние? Барана? Женщина резко обернулась, пристально уставившись на класс, но дети оставались недвижимы, и казалось, даже не дышали. Стас долгие годы отрабатывал навыки списывания, поэтому заранее чувствовал, когда учитель внезапно решит обернуться, чтобы выявить нарушителей, и за мгновения прятал телефон в такие места, где их даже полицейская собака найти не сможет. Посверлив их какое-то время пристальным взглядом, но так и не уличив ни в чем криминальном, Елена Сергеевна вернулась к записям. Пару раз она отвлекалась на блеяние, но источник звука находиться не желался.

В какой-то момент в тишине раздался шум неизвестного происхождения. Его женщина проигнорировала. Какое-то время она честно держалась. Крепче сжимала остатки мела, чуть ли не скребя ногтями по доске, буквально выдавливая цифры на поверхности, но не реагировала. Выжидала. На последний особенно громкий стук Елена Сергеевна рывком обернулась, крутанувшись на каблуках и… Брови второй раз за день попытались совершить полет в атмосферу. Сумасшествие громко постучало в дверь, а может это кукуха, предупредила об отправке полета. У Елены Сергеевны не было времени рассуждать на эту тему. Маска презрения на лице вновь дрогнула, позволив искренним эмоциям сменяться, как кадры на кинопленке. Шок, изумление, неверие, страх. Учеников в классе не было.

Женщина коршуном кинулась к партам, досконально изучив каждое рабочее место. Потрясла стулья, будто у них могло быть второе дно. Заглянула под парты, мало ли они там в кроличью нору провалились. И это у нее ещё лупы не было. Она обязательно бы воспользовалась ею, вдруг ученики уменьшились. Под подозрение попали шкафы в конце класса и один встроенный в стену, располагавшийся в метре от крайнего ряда, на котором скучковались в этот день подростки, а также закрытые жалюзи и огромных размеров фикус. Но те, как выяснилось в ходе обыска, оказались к делу непричастны.

— А ну вылезайте! — срывая голос завопила математичка. — Я вас все равно найду!!! Что вы устроили!

Кабинет остался безмолвен. Только из открытого окна доносились детские голоса со спортивной площадки. Не хватало только звука цикад. Словно земля, вращаясь вокруг своей оси, Елена Сергеевна беспомощно оглядывала кабинет, уже всерьез начиная задумываться, что ей все привиделось. Здравый смысл твердил, что подростки просто не могли покинуть помещение и остаться незамеченными. Да ещё и за такое короткое время. Но опыт работы оказался громче, потому что школьники могли и черта с лунный достать, чтобы потрепать нервы педагогам.

— Я вам покажу! — зло выплюнула женщина, вернувшись к своему перманентному состоянию, и пулей выскочила за дверь.

Какое-то время обстановка оставалась неизменна. Но вскоре стены сотряс громкий чих и штукатурка посыпалась с потолка. За ним последовало блеяние, непонятное копошение, а после дверь встроенного в стену шкафа распахнулась, и оттуда кучкой вывалились хохочущие ученики.

— Вы видели? Видели?! — задыхался от смеха Димка. За ними из глубин показалась голова барана, дружелюбно боднув Стаса под зад.

— Пончик, рано ещё, рано, — поспешил Позов затолкать барана обратно.

— Это было великолепно! — всплеснула руками Катя, утирая выступившие слезы.

— Как вы только додумались? — изумилась Оксана, выглядя не менее счастливо. Кажется, она уже не жалела, что поддержала одноклассников.

— Да, мы в прошлом году, когда от Павла Алексеевича прятались, — начал Серёга, помогая другу вернуть животное в тайную комнату и закрыть дверь на крючок, — забрались в этот шкаф.

— А там стена фанерная не прибита, — поддержал Димка, заняв свое место, — ну, мы и провалились прямо в кладовку.

— Кладовка? — удивился Стас. — Да это целый класс, только заброшенный, и ключей от главной двери нет.

— Мы в библиотеке старые планы школы отрыли, поболтали с учителями, которые здесь давно работают, и выяснили, что раньше это кабинет химии был, — ответил Дима.

— Ага, а когда Арсений только работать пришел, тут выпускники чё то учудили и класс вместе с лаборантской в хлам, — продолжал Сережа.

— Что точно произошло уж никто и не помнит.

— Или говорить не хочет, — вставил свои пять копеек Шеминов.

— В любом случае, — с нажимом проговорил Позов, — чтобы не произошло, это определенно было случайностью, и никто не пострадал. Кабинет отремонтировали, лаборантскую забросили, а потом по проекту министерства вообще целое естественно-научное крыло открыли. Вот кабинет и отдали под математику, а соседнее помещение закрыли на ключ и не открывают.

— Но мы там пошарились и ничего сверхъестественного не нашли.

— Пыльно, грязно и вмятины в стенах, будто молотком долбил кто-то.

— Это, наверное, ремонт начали, но не закончили, — предположила Оксана.

— Стас, а как ты надпись убрал? — бросила на одноклассника любопытный взгляд Катя, и остальные последовали ее примеру. — Или великий фокусник своих секретов не выдает? — ухмыльнулась девушка, подначивая.

— Да какой тут секрет, — смутился от такого пристального внимания к своей персоне парень, поправив кепку, как всегда делал при волнении, — меловая краска. Она, когда высыхает, потом простой водой за считанные минуты смывается. Вы сами видели.

— Ну, ты — чародей, конечно, — хлопнул по плечу друга Димка, а Сережа дёрнул за козырек кепки.

— Шухер! — шикнула Катя, заметив силуэт математички, мелькнувший в коридоре. Расположение кабинета в левом крыле школы оказалось, как никогда кстати.

Подростки тут же раскрыли тетради, сделали умный вид и создали иллюзию бурной деятельности, искренне старясь не рассмеяться и не запороть все в самом начале.

В класс, словно ураган, ворвалась Елена Сергеевна. За ней шагнул растерянный Антон Андреевич, лишь чудом не поздоровавшись с дверным косяком. Сережа при виде классного руководителя поспешил опустить глаза. Видеться с Шастуном ему совершенно не хотелось. Диме же показалось, что физрук, наконец увидев их, даже посветлел, и на лице у него расцвела улыбка. Неудивительно, они не показывались почти две недели. Как бы Димка не обижался, а Антону Андреевичу был рад. Позов, можно сказать, уже остыл и не злился, но услышать хотя бы «прости» от классного руководителя был бы не против, конечно, извинившись в ответ.

Стас резко уткнулся лицом в парту, давясь смехом. Не каждый день Елена Сергеевна выглядела настолько потерянной. Она будто зашла в комнату и забыла зачем. Оксане на мгновение даже стало ее жалко. Женщина, кажется, и вправду, начала сомневаться в собственном здравомыслии.

— Вы где были? — ломающимся голосом вопросила математичка, под недоверчивый взгляд Антона, явно уверенного в ее неадекватности.

— Здесь, — с ноткой искреннего удивление отозвалась Катя, и Оксана поспешила покивать головой, подтверждая.

У Елены Сергеевны нервно дернулся глаз. Антон Андреевич вопросительно вскинул брови, заставив девушек смущённо улыбнуться, раскрыв себя. По лицу преподавателя пробежала усмешка, а в теплом взгляде сверкнули нотки горечи, которые не остались незамеченными Серёжей. У того внутри что-то тоже болезненно сжалось. Шастун всегда знал об их планах. Они сами ему рассказывали, и он либо оказывал максимальное содействие, либо просто прикрывал. От классного руководителя не было и не могло быть секретов. Антон Андреевич стал для них крепкой опорой, каменной стеной, защищающей от напастей, рыцарем, спасающим из лап злого дракона. Но в какой-то момент все пошло по одному месту.

— Елена Сергеевна, так, что вы от меня хотели? — задал логичный вопрос физрук. — Вы сказали, что моих учеников нет на уроке, но вот они.

— Потому что их не было, — зло огрызнулась женщина, гордо вскинув подбородок, но по голосу было понятно, что ее терзают сомнения.

— В любом случае, сейчас все на месте, поэтому вынужден вас покинуть. У меня тоже урок.

В последний раз окинув детей многозначительным взглядом, на мгновение установив зрительный контакт с Матвиенко, Шастун подмигнул и удалился, оставив математичку один на один со своими чертятами. Елена Сергеевна, не заметившая мимолётного жеста и улыбок, пробежавшихся по лицам подростков, в растерянных чувствах вернулась к уроку. Она даже не могла предположить, какую свинью ей только что подложил Антон Андреевич, буквально дав разрешение издеваться над бедной женщиной.

Математичка продолжила урок, каждый раз резко оборачиваясь на тихий класс, проверяя детей. Она серьезно начала беспокоиться, что их отсутствие могло ей померещиться. Раньше ее никогда не посещали подобные мысли, поэтому сейчас было вдвойне жутко. Мел в руке предательски подрагивал, и подкашивались ноги, требуя хотя бы присесть на стул. Радовало одно — скоро звонок, который позволит ей наконец-то сбежать от этих монстров в учительскую и выпить настойку валерьянки. Нервы в ее возрасте уже ни к черту.

В очередной раз обернувшись к подросткам, сердце у Елены Сергеевны предательски пропустило удар. Словно в замедленной съемке она повернулась на сто восемьдесят градусов и неверяще уставилась на класс. Потянуло нервно рассмеяться, а после расплакаться и бахнуть чего-нибудь покрепче кофе. Первая парта, где буквально пару минут назад сидели девочки, пустовала. Снова заблеял баран, лишь чудом не убив единственную уцелевшую нервную клетку. Преподавательница была близка к срыву.

— Где они? — сквозь зубы выдавила Елена Сергеевна, наклонившись прямо к Димкиному лицу.

— Кто? — парень прикинулся дурачком.

— Сам знаешь, — гаркнула учительница, оглушив подростков.

— Да болеют они, — отозвался Сережа. — В школе уже второй день не появляются.

— Да, что вы несёте!!! Какой второй день?! Они только что были здесь! Немедленно прекратите ваши дурацкие выходки! — голос срывался, и кажется, подскочило давление. Не дождавшись от мальчиков никакой реакции, кроме бестолкового моргания, женщина опять кинулась за классным руководителем. Даже она успела уяснить, что десятый класс слушается только его.

— Девочки, быстрее, — подскочил с места Стас, открыв дверь шкафа. — Она почти на грани.

— А ей плохо не станет? — забеспокоилась Оксана, заняв свое место и забрав у Матвиенко учебник с тетрадью.

— Ничего с ней не случится, — заверил Дима. — Ее, вон, крыса не напугала. Что уж говорить про барана и макет скелета.

— Тихо! Идёт! — шикнула Катя.

Так часто дверь за урок ещё ни разу не открывалась, а оттого грозилась слететь с петель. Нервы Елены Сергеевны тоже были близки к тому, чтобы слететь с петель. Напряжение и злость, исходившие от нее можно было пощупать. Казалось, ещё немного и из ноздрей, и ушей у нее повалит дым, так сильно покраснело ее лицо. Увидев девочек, невинно сидевших на своих местах, математичка буквально задохнулась от переполнявших ее чувств.

— Что здесь происходит? — взревела она так, что от крика ее даже пятиклассники на школьной площадке резко замерли, доминошками сложившись на беговой дорожке. — Антон Андреевич, они издеваются надо мной!

Фикус в кабинете окончательно оглох, а баран в шкафу перестал жевать какую-то старую тряпку. Антону стоило больших усилий, чтобы не рассмеяться. Смятение и беспомощность Елены Сергеевны приносили ему какое-то садистское удовлетворение. В груди просыпалась гордость за детей, которые в отличие от него не побоялись напомнить женщине о золотом правиле морали. А он трус и тряпка, раз позволил росткам сомнения пустить корни. Это его дети, он их учитель, друг и наставник, а значит, как их воспитывать и взаимодействовать, решать только ему и самим подросткам.

— Елена Сергеевна, я не понимаю, — начал ломать комедию физрук.

— Они незаконно уходят с урока.

— Но все же здесь, — указал руками на детей Антон.

— Они успели вернуться!

— А как так вышло, что у вас ученики смогли покинуть кабинет во время урока и остаться незамеченными? Уверены, что вам не померещилось? Мало ли давление подскочило, в голове помутнело. Вы меня извините, но в вашем возрасте такие нагрузки противопоказаны. Вы точно сможете уследить за ними, не пора ли отдохнуть?

После этих слов Стас начала опасаться, что Елена Сергеевна сейчас врежет их классному руководителю. Антон тоже понял, что переборщил, и уже было собирался извиниться, но женщина его опередила.

— Да, что вы себе позволяете?! — взревела она, замахнувшись на него первой попавшейся тетрадкой. — Теперь у меня нет сомнений. С кем поведешься от того и наберёшься! Вон из класса! — Антон пулей выскочил в коридор, подгоняемый меловой тряпкой и степлером, вылетевшими следом и врезавшимися в стену.

Елене Сергеевне стоило больших усилий, чтобы утихомирить вспыхнувшие внутри злость и негодование. Ученики совершенно точно издевались над ней. Теперь это было ясно, как день. Но чтобы их вычислить, нельзя показывать, что она раскусила их грязный план. Сделав вид, что ничего не было, Елена Сергеевна вернулась к формулам, на самом деле обратившись в слух и включив интуицию. Не зря говорят, что у учителей на затылке есть глаза. Периферийным зрением она пристально следила за подростками, но те даже лишний раз не шевелились, полностью увлечённые темой урока. У Елены Сергеевны начало кончаться терпение. До урока оставалось десять минут.

— Ложи-и-и-сь!

Громкий окрик с улицы вынудил преподавательницу отвлечься и обернуться к окну. Женщина инстинктивно пригнулась и закрыла голову руками, когда в открытое окно со стороны школьного стадиона влетела метательная граната. Железка с оглушительным грохотом ударилась об стену и скрылась под партой. Елена Сергеевна подскочила с места, пытаясь выяснить в порядке ли ученики, но тех снова не было. Это стало последней каплей. Женщина закипела, как чайник, ей только засвистеть осталось. Проигнорировав валяющийся снаряд, она со всей силы дернула на себя многострадальную дверь, выйдя в коридор… И резко захлопнула, заскочив обратно.

С другой стороны под громкое блеянье в дверь пару раз что-то тяжело врезалось. Елена Сергеевна, окончательно потерявшая смысл происходящего, схватилась за ручку, потянув на себя, и отсутствующим взглядом сверлила белую поверхность, пытаясь все осознать. Ситуация походила на сумасшествие или дурной сон. Но в том, что она не спит, Елена Сергеевна уже убедилась.

Тогда, как объяснить, почему к ней в кабинет пытается ворваться скелет верхом на баране. Ей это точно не мерещится? Женщина вынырнула из своих мыслей, сосредоточив внимание на неподвижной двери. Секунда на раздумья и математичка толкнула дверь.

Запыхавшийся Антон, прибежавший вслед за гранатой, заглянул в окно, и резко отшатнулся, оглушенный криком.

— К директору-у-у! — вопила математичка, убегая от скелета из кабинета биологии, оседлавшего барана.

У физрука глаза на лоб полезли. Ему голову напекло? Может это из-за прилетевшего в голову мяча? Ему ведь не кажется, что за учительницей математики бегает баран. Самый настоящий. Не Сережа и не Дима. А беленький, кудрявый, с закругленными рожками и громким блеянием. На спине у него примотанный изолентой пытается не растерять свои кости скелет в ковбойской шляпе. Не успел Антон обработать информацию, как математичка с безумным глазами и снарядом в руках бросилась прямо на него.

— К директору-у-у! — издала боевой клич Елена Сергеевна, резво выпрыгнув в окно.

Инстинкт самосохранения у Антона сработал быстрее мозга, поэтому он, без раздумий, бросился наутёк. Дети и учителя в классных комнатах прилипли к окнам и достали телефоны. Картина напоминала массовое помешательство. Кто-то из преподавателей подумывал вызвать скорую, желательно псих бригаду. Не каждый же день за физруком с нечеловеческими криками гонится математичка, а за ними скелет на баране.

Стас, прятавшийся за шторой, а оттого занимавший самую удачную наблюдательную позицию, чуть не умер от смеха, в какой-то момент поперхнувшись слюной. Оксане пришлось в срочном порядке выбраться из шкафа и чуть ли не откачивать одноклассника. Но обратно она вернулась не сразу. Оторваться от комедии, творившейся на улице, оказалось практически невозможно. Конями ржали, наверное, даже цветы на подоконниках.

Проходивший мимо школы участковый, получивший возможность лицезреть представление из первого ряда, грешным делом, подумал про наркотики, а потеряв веселую компанию из виду, перекрестился и направился в медпункт. Говорили же ему коллеги, что рано ещё есть арбузы, а он дурак такой не послушал. Вот теперь мерещится всякое.

Павел Алексеевич, с удивлением проводивший взглядом мрачного участкового, который даже не поздоровался с ним, переступил порог школьного двора. Царившее спокойствие немного напрягало, но педиатр проигнорировал этот факт, уверенно двинувшись в сторону входа. Добраться до цели ему было не суждено. Сначала Волю оглушил нечеловеческий крик, а после сбил с ног взлохмаченный и ошалелый Шастун.

Сидя на порожках и смотря на Антона, Паша почему-то был уверен, что и сегодня выполнить запланированное ему не суждено.

— Вы все знали?! — одновременно воскликнули Дима с Серёжей, удивлённо уставившись на директора.

— Тише вы! — шикнул Арсений, зажав обоим рты ладонями. — Не орите, найдут же!

— Да как? Откуда? — уже тише возмущался Сережа.

— Вы за нами следили? — не отставал Дима.

— Что-то вроде того, — отмахнулся Арсений, прислушиваясь. — Кажется, нас всё-таки обнаружили, — сокрушенно вздохнул директор, подперев рукой щеку и выжидающе уставившись на выход.

Мальчики проследили за его взглядом, с лёгким замиранием сердца наблюдая, как распахнулась дверь, и в помещение шагнул сначала Воля, а за ним и Шастун. Елены Сергеевны, к счастью, не оказалось. Дима, пользуясь тем, что разбор полетов еще не начался, поспешно вытащил телефон и написал кому-то сообщение, спрятав гаджет обратно.

— Так вот, какие инопланетяне тебя похитили, — усмехнулся Павел Алексеевич. — Бросил нас, значит, на растерзание этой хм… бравой женщине, а сам спрятался.

— Главное, что он детей от нее спрятал, — облегчённо выдохнул Шастун, кажется, искренне обрадовавшись пропаже. Но глаза мгновенно наполнились грустью, когда ученики, демонстративно отвернулись от него.

— Дети сами спрятались, — заметил Дима, всё-таки бросив на классного руководителя мимолётный взгляд.

— Я в вас не сомневался, — мягко отозвался физрук, сделав было шаг навстречу, но остановился, повинуясь предупреждающему взору директора. — Мы могли бы поговорить? С остальными мы уже все обсудили и решили.

— Нашли всё-таки, — раздраженно вздохнул Димка, снова вынимая телефон.

— Нам не о чем с вами разговаривать, — огрызнулся Сережа, краем глаза пробегаясь по сообщениям.

— Не знаю, что он им сказал, но они помирились, — шепотом отозвался Позов, заставив друга скрипнуть зубами. — Может пришло время поднять белый флаг?

— Ни за что!

— Серый, прекращай. Ну, реально уже глупо.

— Так жуки, выяснять отношения будете потом. — прервал их тихую перепалку Воля. — Сейчас ко мне в кабинет. Разберемся со всем, и продолжите доводить окружающих.

У Серёжи от этих слов внутри что-резко оборвалось. Сердцебиение, ускорившее ритм, казалось, было слышно даже в коридоре. Парень инстинктивно напрягся, готовый сорваться с места. Искать сейчас поддержки у классного руководителя, как бы не хотелось спрятаться за его спиной от педиатра, он не собирался. Дима, уловивший намерения друга, тоже приготовился. Если Сережа решит бежать, то он должен будет помешать взрослым его остановить. Арсений, тоже заметивший изменения в поведении мальчиков, даже не попытался их удержать. Наоборот, демонстративно медленно поднялся с места, направившись к Альберту, сделав короткий жест рукой Паше. Воля явно был не рад задуманному и закатил глаза, тем не менее послушно сделав шаг в сторону, открывая проход. Антон не сразу заметил эту маленькую подставу, а когда сложил два и два было уже поздно.

— Поезд прибыл на станцию спортзал! — завопил Стас, подкатив компьютерное кресло. — Серёга, запрыгивай!

Прежде чем Антон успел хоть как-то отреагировать, Позов с Матвиенко с громким смехом ураганом пронеслись к выходу, отправив классного руководителя в свободный полет и заставив Павла Алексеевича в срочном порядке ловить друга. Сережа устроился на стуле, издевательски помахав ручкой взрослым, и Дима со Стасом, разогнавшись, покатили его в сторону коридора.

— Антоха, лови их! — поставил на ноги ошарашенного Шаста Воля. — Быстрее!

Под смех директора педиатр вытолкал физрука за дверь, все-таки стукнув лбом об дверной косяк, и тот повинуясь приказу, бросился вдогонку за учениками, совершенно не осознавая ситуацию. До конца урока оставалось не больше пяти минут, поэтому было сложно даже представить, что будет, когда дети толпами повалят из кабинетов.

— Смотри, как побежал, — довольно улыбнулся Арсений, остановившись в дверном проёме и держа в руках аквариум с Альбертом.

— Ага, — подтвердил Паша, подперев рядом стену, — последний раз он так быстро бегал, когда у него сорока свисток утащила.

— О, помню. Тоха тогда ещё на дерево полез, а Серёжка с Димкой лестницу держали, но в итоге уронили его.

Пашка рассмеялся, вспомнив, круглые глаза учеников, пополнивших в тот день свой лексикон.

— Как ты думаешь, догонит? — вытерев влагу, скопившуюся в уголках глаз от смеха, поинтересовался Воля.

— Куда ж он денется, — покачал головой директор. — Шаст у нас знаешь, какой быстрый. Я на прошлых зимних каникулах чай пил и из окна наблюдал, как Антон Андреевич лыжню прокладывал. А тут возьмись из ниоткуда собака. Большая такая. И прям на физрука несётся, лапами снег взрывая. Так он от нее на лыжах и побежал. Ты бы видел. Раза два в сугроб нырнул. Я сначала чуть не умер от смеха, а потом от страха, когда Шаст буквально материализовался у меня за спиной. Как был весь в снегу и на лыжах, так и стоял посреди кабинета. Красный весь, шапку потерял, в волосах комья снега свалялись, вода ручьем течет. Я тебе клянусь, даже минуты не прошло, а он с площадки и вокруг школы...

— Да верю, верю, — отмахнулся Воля, наблюдая, как парни выскочили на лестницу, а классный руководитель рыбкой нырнул за ними, — тоже имел счастье наблюдать за Антоном Андреевичем в привычной среде обитания.

— А, это когда он от зубного со второго этажа спрыгнул?

— Именно, — серьезно кивнул Паша. — Поэтому в следующий раз, сам с ним пойдешь.

Ответить Арсений не успел. С другого выхода на лестницу в коридор, громко вопя, выскочило нечто и кинулось к ним. Из-за сбившихся в бесформенную массу волос и измазанного в чем-то черном лица, узнать Елену Сергеевну было весьма проблематично. В первое мгновение Арсений, повинуясь инстинкту самосохранения, собирался дать деру и даже сделал шаг в спортзал, вслед за Пашкой, но преподавательница быстро их нагнала.

— Арсений Сергеевич, — взмолилась она, мертвой хваткой вцепившись в воротник его пиджака и буквально повиснув на директоре, вынудив поднять над головой аквариум с Альбертом. Воля инстинктивно ухватился за рукав друга, готовый в любую секунду спасать его из лап слетевшей с катушек женщины.

— Помогите! Он гонится за мной!

— Кто? — опешил Арсений, округлив глаза.

— Он! — взревела женщина и ткнула пальцем себе за спину. Под недоуменные взгляды взрослых с лестницы влетел небезызвестный баран, правда, потеряв где-то наездника. Животное будто поставило своей целью выполнить написанное на бумажке, до сих пор болтавшейся на юбке учительницы, и хорошенько боднуть женщину. Но мужчины не растерялись, и как настоящие джентльмены, оперативно втащили математичку в спортзал за секунду до того, как парнокопытное со всей дури врезалось головой в дверь.

— В следующий раз, когда решишь вытворить что-то подобное, — начал Паша, одновременно с Поповым удерживая ходившую ходуном дверь, — меня, пожалуйста, не зови.

— Так ты сам всегда приходишь, — заметил Арсений.

— Значит, предупреждай о том, что может меня здесь ожидать.

* * *

Стас с Димой, искренне радуясь собственной выходке, активно и энергично катили кресло по коридору. Адреналин зашкаливал. Гнавшийся за ними классный руководитель только подстегал желание ускориться. Что-то радостно кричал Сережа, окончательно наплевав на все правила и просто наслаждаясь моментом. Время бежало где-то рядом с ними, пока они получали удовольствие от жизни. За это Димка и любил их с Серёжей выходки.

Особой страсти к риску они не питали, но какие-нибудь мелкие, незначительные, а самое главное контролируемые ситуации, где удавалось немного поиграть с опасностью, пробуждали чувство живости. Всякий раз придумывая розыгрыши, они не стремились потрепать кому-либо нервы, задеть или досадить. Просто отсутствие движения и ярких эмоций удручало, угнетало, вгоняло в депрессию. Серёжка всегда был активнее него, поэтому, когда в девятом классе начался напряг с экзаменами, и ученики не успевали элементарно выйти на улицу, у парня пропало элементарное желание подниматься с кровати. Им были жизненно необходимы бурные, порой острые эмоции, потому что рутина попросту убивала. Дима помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания. Ужасная была неделя, но именно Антон Андреевич тогда помог справиться с ситуацией. Снова кольнуло чувство вины, а в груди разлилась противная горечь. С классным руководителем надо было мириться. Причем, срочно.

— Уходим на лестницу, — скомандовал Сережа, когда Шастун начал их нагонять.

Парни резко свернули в сторону, выехав на первый пролет, где находился кабинет директора, и откуда совсем не вовремя вышла Оксана. Парни даже не затормозили, ловко подхватив второго пассажира. Девушка и вскрикнуть не успела, как оказалась на коленях у Серёжи, обхватив того за шею, чтобы не упасть. Не обратив внимания на безбилетника, Стас с Димкой подняли кресло, аккуратно спустив по ступенькам, и достигнув первого этажа, снова начали набирать скорость, на повороте чуть не сбив уборщицу, чью швабру по инерции ухватил Сережа, буквально вырвав из рук. Теперь над креслом гордо развевался белый флаг в красный цветочек, разбрызгивая повсюду воду.

— А ну, стоять! — кричал Антон, скользя по мокрому полу и считая лбом стены с дверными косяками. — Бить не буду! Остановитесь!

— Антон Андреевич, помогите! — голосила Оксана, крепко держась за довольного Матвиенко, который как собака из окна машины высунул язык и ловил ртом воздух.

Ребята только больше распалялись и ускорялись. Сейчас им было как никогда весело. Жизнь кипела, бурлила. Они существовали в моменте, счастливом и лишенном проблем. Все обиды на время утонули в теплом чувстве, вызванным приятным и безумным времяпрепровождением с друзьями. Внутри что-то шевелилось, гнало вперёд, быстрее, больше.

На повороте к кабинету математики, где был тупик, подростки не стали затормаживать и даже не попытались повернуть. Вопль Оксаны оглушил округу, разогнав всех птиц и слившись со звонком с урока. Сережа даже зажмуриться не успел. Вся жизнь пролетела перед глазами, когда вместо столкновения со стеной, транспортное средство резко развернулось, пару раз обернувшись вокруг своей оси, чуть не отправив завтрак в путешествие вверх по пищеводу, и стремительно двинулось навстречу Антону.

Запыхавшийся классный руководитель замер на манер лося, выскочившего на проезжую часть и увидевшего свет фар. «Если грузовик, то лося собьют, а если легковушка, то ее собьёт лось», — именно так рассудил физрук, приняв кресло за легковой автомобиль и приготовившись останавливать несущийся стул. Оксана снова закричала, но в этот раз к ней присоединился ещё и Сережа, поперхнувшись женскими волосами и инстинктивно покрепче обхватив одноклассницу за талию. Обоих резко бросило сначала влево, затем вправо, заставив пожалеть об отсутствии ремней безопасности, но движения они так и не прекратили.

— Не ссыте, все схвачено! — с каким-то безумным огоньком в глазах отозвался Димка, на ходу проверив, не потеряли ли они пассажиров. Все были на месте, за исключением орудия труда уборщицы. Матвиенко обернулся назад, где среди высыпавших в коридор восхищённых детей остался стоять офигевший Шастун со шваброй в руках и тряпкой на голове, которого они обогнули, совершив какой-то невероятный дрифт. Зря Сережа вспомнил, какие тюки друг выполняет на машине в компьютерной игре и сколько бабок он уже успел покатать на капоте.

Оксана внезапно снова оглушила его, обхватив за голову и частично закрыв обзор. Димка со Стасом почему-то тоже заорали, когда им навстречу выскочило что-то, что по внешнему виду сразу опознать не удалось. Когда до существа осталось пару метров, оно резко обернулось на крик, оказавшись Еленой Сергеевной. Сережа даже вскрикнуть не успел. Он был уверен, что успел поседеть от страха. А вот и бабайка, которой грозились родители, если он не будет себя хорошо вести. Пришла к десятому классу.

Ученики и учителя, выглядывающие из классных комнат и не решающиеся выйти в коридор, с замиранием сердца наблюдали, как незарегистрированный двигательный объект, нарушивший все скоростные нормы, летел прямиком на преподавательницу. Та уходить с прохода не собиралась. Расставив ноги, принимая более устойчивую позицию, она встала на манер вратаря, готового ловить мяч. Это ж насколько она верила в высшие силы.

«Точно легковушка», — проскочила у Антона мимолётная мысль, и он вновь кинулся в погоню, благодаря своему росту, чуть ли не перешагивая через первоклашек, тараканами сновавших по коридору.

Стас с Димой в срочном порядке начали тормозить, но кресло с двумя людьми на нем оказалось тяжелее и буквально на буксире тянуло за собой. Все уже приготовились к столкновению, как из холла выскочил баран и буквально вытолкнул математичку под зад с проезжей части. Женщина, словно на реактивной тяге пролетела несколько метров и бросилась на второй этаж. Животное поспешило за ней. А у Серёжи, когда он решился открыть глаза, на коленях оказались уже две вопящие девушки и скелет, в буквальном смысле роняющий челюсть и уже потерявший руку.

— Идиоты-ы-ы! — орала Катя, лупя Матвиенко ногой скелета.

Когда девушка, получив сообщение Димы, впустила парнокопытное в здание и подтолкнула к погоне за математичкой, она ожидала совершенно иного результата.

— Там стена! Тормози!

— Антон Андреевич, помогите!

— Парни, разворачивайте!

Компьютерное кресло, совершенно точно не рассчитанное для гонок по коридорам, аварийного тормоза не предусматривало. Катя с Оксаной и Скелетом, обвив бедного Матвиенко, громко вопили, казалось уже оглушив всю школу. Парень безуспешно пытался отцепить от себя руки девушек, перекрывших ему не только обзор, но и кислород. Стас с Димой безуспешно останавливали двигательное средство от столкновения со стеной. Антону, спешившему за учениками, оставалось только руку протянуть, чтобы ухватиться за спинку кресла, как распахнулась дверь в лаборантскую, где под вскрик учительницы биологии, произошла конечная остановка.

Колесики зацепились за порог, что стало своеобразным тормозом. Пассажиры поспешили сойти на станцию. Кресло перевернулось, похоронив под собой Серёжу с девочками. Димка со Стасом пролетев под действием каких-то физических сил пару метров, развалились в разных углах помещения: Позов закатился под стол, Шеминов пристроился у шкафа, согнав с его верхушки чучело тетерева, грохнувшегося ему на голову там и оставшегося. Шокированная преподавательнице биологии, с немым ужасом взирая на учеников, прижимала к себе лишившегося чувств скелета, как альберт открывая и закрывая рот, не произнося при этом не звука.

— Все целы? — перепуганный Антон вломился в помещение с намерением оказать помощь, но сам зацепился за одну из ножек и поцеловался с полом.

Катя с Оксаной, которым уже поднявшийся и оклемавшийся Сережа помог встать, одновременно прыснули. Стас тщетно пытался отбиться от бешенной птицы, пока Дима и Сережа, бросились спасать классного руководителя. Но тот подскочил сам. Не зря же он учитель физкультуры.

— Все целы? Никто ничего не сломал?

Шастун подорвался с места, принявшись судорожно осматривать детей на наличие травм. Парни даже пикнуть не успели, а классный руководитель уже успел повертеть их в разные стороны, ощупать руки, ноги, головы, так и не обнаружив там мозгов, наскоро прижать к себе, словно ничего и не было, и переместиться к девчонкам.

У Серёжи что-то неприятно заворочалось в душе. Он отчаянно не хотел признавать, что нуждается в классном руководителе: в его внимании, шутках, общении. До этого парень убеждал себя, что Шастун всего лишь рядовой учитель, никак не влияющий на него и его жизнь. Но сейчас что-то подсказывало об ошибочности этих суждений. Сознаться даже самому себе в том, что он скучал по Антону Андреевичу, по времени с ним, по сплетням на переменах и чаю в тренерской, который постоянно приходилось прятать и ныкать по всему помещению от чересчур строгого и ответственного завуча, было очень сложно, практически невозможно. Обида вперемешку со страхом мешали верить классному руководителю. И тот факт, что остальные его уже простили, ситуацию не упрощал. Столкнувшись взглядом с Димой, Сережа понял, что друг его чувства разделял. Они не то, чтобы мучались без взаимодействия с физруком, но с ним было в разы лучше, проще и комфортнее, чем без него. И чтобы вернуть все в более-менее привычное русло, им нужно всего лишь поговорить и снова довериться. Пара минут и все проблемы возможно решатся, словно по щелчку пальцев, но задавить собственную гордость и страх не так просто, как кажется.

— Искренне прошу прощения за то, что столь беспардонно вломились, — распинался тем временем перед всё ещё невменяемой биологичкой Антон, попутно закидывая чучело птицы обратно, — мы заскочили вам скелет вернуть.

И прежде, чем преподавательница успела хоть как-то отреагировать, физрук настойчиво вытолкал дорогих учеников из помещения, не забыв кресло. А дальше случилось то, что чуть окончательно не довело Серёжу до истерики, очередным ножом полоснув по израненной душе.

Шастун, словно ребенок крикнул: «Бежим!» и бросился наутёк. Физрук постоянно так делал, когда обнаруживал своих нашкодивших питомцев, а ругаться и выслушивать жалобы учителей ему было откровенно лень. Антон Андреевич — взрослый, призванный следить за дисциплиной и разъяснять ученикам, что такое хорошо, что такое плохо, уносил ноги от разъяренных преподавателей, после совершенно не терзаясь муками совести. И не сразу ученики поняли, что преподаватель у них не отбитый, и не безответственный. Он просто умело переворачивал вектор настроения, на своем примере показывая, что если уж сделали что-то, то не жалейте. Радуйтесь, наслаждайтесь, берите от момента все хорошее, пока дают. Смейтесь, пользуясь предоставленной возможностью, потому что потом обязательно придется плакать. Закон жизни: за все нужно платить, включая счастливые моменты. На протяжении пяти лет они спасались бегством с мест преступления, но никогда не бегали от проблем. Этому их Антон Андреевич не просто не учил, а наоборот, строго пресекал. Классный руководитель жил по принципу: никогда не отчаивайся. Если выхода нет, сделай. Дети, правда, порой воспринимали эту фразу буквально, но это мелочи. Всем трудностям Шастун говорил смеяться в лицо, а не трусливо прятаться. Конечно, Антон не потакал дурачествам подростков, обязательно устраивая разборы полетов. Но только после того, как они хорошенько насладятся совершенной выходкой. И то, что сейчас классный руководитель не изменял собственным принципам, зарождало слабую, но надежду.

Переглянувшись, десятиклассники мгновенно сорвались с места, тоже смеясь и огибая учеников и учителей, стараясь не отстать от классного руководителя. Оксану с Катей устроили на кресле, которое катили впереди уже все втроём. Они скрылись за поворотом очень вовремя. Стоило покинуть левое крыло, как из лаборантской выскочила биологичка, наконец осмыслившая случившееся и разразившаяся гневной триадой, грозясь директором. А они не слышали ее воплей. Даже не пытались разобрать слов, громко хохоча и плывя по течению, вслед за физруком, подавшем направление. Трель звонка отдавалась в ушах, оповещая о начале урока. Все проблемы снова отошли на второй план. Они делали то, что умели лучше всего — наслаждались моментом, беря все, что давала им жизнь.

А где-то на втором этаже Арсений с Волей продолжали держать оборону в спортзале.

— Стоп! — резко затормозил на втором этаже Антон Андреевич, остановив за спинку кресло с девочками и ловко ухватив за руку Серёжу, чтобы тот не попытался убежать. — На сегодня беговые упражнения закончены. Всем пятерки.

— Правда поставите? — насмешливо улыбнулась Катя, заглянув Антону в глаза.

— Правда, — подтвердил тот, тоже посмотрев на девочку и не сдержав порыва, погладил по голове. — Ребят, послушайте меня, пожалуйста. Не знаю, что вы там себе успели надумать, но я честно сожалею. Прошу, поверьте, я не хотел никого из вас задеть или обидеть, просто разозлился и не обдумал свои слова. Я знаю, что оправдание так себе, но… Обещаю в будущем контролировать свои эмоции и справляться с ними более адекватно.

Некоторые считают, что извиняться унизительно, особенно перед учениками. Но Антон никогда не видел в этом ничего зазорного. Если неправ, то попроси прощения и больше так не делай, перед кем бы ни был виноват. Тем более, что ученики берут пример с педагогов, а воспитать из них достойных людей — их основная задача.

— Все в порядке, — отмахнулась Катя.

— Да, мы на вас больше не обижаемся, — подтвердил Стас.

— Я тоже, — кивнул Дима, извиняюще посмотрев на Серёжу.

Матвиенко в ответ грозно зыркнул и демонстративно отвернулся, показывая свое отношение к поступку друга. Он понимал, почему Позов так быстро простил классного руководителя, и на друга зла не держал. Оксана ведь тогда в спортзале была права, и Серёжа знал это. Девушка, как и Арсений Сергеевич, умела просчитывать ходы наперед, умело предугадывая развития событий. Матвиенко и сам уже не обижался на Шастуна, но осадок все равно остался. Раны на душе болели, не давая забыть о поступке учителя. Напоминали о том, что предавшему один раз, ничего не стоит предать во второй.

— Вы нас тоже простите, — отозвалась Оксана, вскочив со стула и обняв Антона Андреевича. Катя в стороне не осталась, прилипнув рядом. Мальчики свой порыв сдержали, решив, что обниматься посреди коридора, пусть и опустевшего, не лучшая идея.

— Мы больше так не будем, — заверил Стас.

— Серёж, а что ты скажешь? — обратил внимание на молчавшего парня Антон, но ответить тот не успел, его прервал звонок телефона. — Минутку… — Шастун, не выпуская Матвиенко, выудил из кармана гаджет.

— Арс? Слушаю.

В тишине отчётливо раздался разгневанный голос директора, вынудив ребят неловко переглянуться.

— Шастун, б…лин, — закричал директор, на фоне грохота и визжащей математички, запнувшись на втором слове, лишь чудом не оговорившись.

— Шастун, — перебив директора, рявкнул в трубку педиатр, — tu es où?! ⁽¹⁾

— Немедленно тащи свой зад сюда, —гаркнул Попов, судя по ругательствам на французском, отпихнув друга от телефона, — и забери этого монстра, которого притащили твои подопечные.

— Э… Да, я уже… — растерянно протянул физрук, не догоняя, о чем толкует директор, и беспомощно уставился на учеников.

— Бля-я-я, — философски протянул Дима, не смущаясь присутствием преподавателя, — мы Снежка забыли.

— Кого?

— Барана, — резко пояснила Катя, недогадливому классному руководителю.

— Тогда шуруйте за своим Снежком, а то мы так без директора останемся, — сбросив звонок, поторопил Антон, наконец осознав весь масштаб совершенной оплошности, — и дуйте домой нафиг, все равно мой урок. Отпускаю. Хватит с вас сегодня. И с меня тоже. Отвлечешься на минуту, а вы по кирпичикам здание растащите. Опять вся школа на ушах. Даже до директора добрались.

— О-о-о! Фортануло! — обрадовался Стас, в предвкушении потерев ладони.

— Друга сначала своего рогатого заберите. А Дима с Серёжей и вовсе задержатся, иначе Павел Алексеевич мне голову оторвёт, если вы сегодня ему кровь не сдадите. Вампир хренов!

Сережа ощутимо вздрогнул, искренне надеясь, что это осталось незамеченным, но усилившаяся хватка классного руководителя на его руке говорила об обратном.

— А Снежка, кто заберёт? — возмутился Дима. — Мне его ещё бабушке вернуть надо.

— Да отведем мы твоего барашка, отведем, не волнуйся, — махнула рукой Катя, кинувшись в сторону спортзала.

— Давайте быстрее, — поторопила Оксана, не отставая от подруги, — пока Снежочек никого не забодал.

Несогласных не оказалось. Все послушно бросились вызволять директора с его свитой из плена парнокопытного. Пробегая мимо лестницы, Сережа, так и не разобравшись в самом себе, хотел улизнуть, но что-то его остановило. Была ли это рука классного руководителя, мягко сжимавшая ладонь и на подсознательном уровне не позволявшая вырываться или нежелание бросать друзей, а может здравый смысл. Сережа не знал. Он просто не решился отклониться от маршрута, вместе со всеми добежав до входа в спортивный зал, оккупированный рогатым животным.

— Снежок, — подлетел к барану Димка, оттаскивая от двери, — хватит, иди сюда.

— Дима, осторожнее, — разволновался классный руководитель, собираясь броситься на помощь ученику, но Оксана с Катей ухватили его за руки, удержав на месте.

Сережа со Стасом в это время забежали в мужскую раздевалку, вернувшись уже с коробкой моркови.

— Димон, лови!

Корнеплод с лёгкой подачи Серёжи прилетел в руки Диме, которым он буквально ткнул в морду барану. Снежок мгновенно позабыл про цель, отдав предпочтение еде. А стоило парнокопытному сделать шаг в сторону вслед за лакомством, как из спортзала выпал взъерошенный, словно по нему каток проехал, педиатр, нервно оправив халат. За ним, как ни в чем не бывало, шагнул директор с Альбертом в руках. Он, в отличие от друга, совершенно не походил на человека, который прятался от барана. Последней из помещения нерешительно выползла измученная Елена Сергеевна, с испугом косясь на жующее животное, которое сорвало и съело бумажку с юбки преподавательницы, когда она проходила мимо. Женщина даже не попыталась открыть рот, чтобы возмутиться, видимо, растеряв силы.

— Арсений Сергеевич, извините, пожалуйста, — хором отозвались подростки, состроив самые невинные глаза, на которые только были способны.

— Vous êtes incorrigible⁽²⁾, — покачал головой Воля.

— Entièrement d'accord⁽³⁾, — подтвердил Арсений, с ехидной улыбкой смотря на возмущенного физрука, не понявшего ни слова.

— По-русски, б…лин, можно, — рявкнул Антон, грозно смотря на откровенно потешающихся друзей.

— Учить языки надо, Антон Андреевич, — хмыкнул Сережа

— О, Матвиенко, — преувеличенно радостно воскликнул педиатр, всплеснув руками и хищно уставившись на учеников. У Сережи по спине пробежал табун мурашек, — и Позов с тобой. А я уже потерял всякую надежду увидеть вас. Арсений Сергеевич, позвольте, я украду у вас молодых людей на десять минут, прежде чем вы заберете их к себе.

— Ничего не имею против, — слащаво улыбнулся директор. — Сегодня мне они совершенно без надобности.

— Как? — севшим голосом вопросила математичка, немного придя в себя. — Вы не собираетесь вызвать родителей в школу, не заставите писать объяснительные, даже беседу не проведете?

— Беседу проведем, а родителей зачем? — искренне удивился Арсений, заставив присутствующих прикрыть смех кашлем. Видимо, курсы актерского мастерства Кате давал именно директор.

— Как зачем? — казалось, что Елена Сергеевна сейчас расплачется. — Это по-вашему нормально? Вот все, что сегодня произошло: срыв урока, животное в школе. Это в порядке вещей?

— Нет, конечно, — серьезно кивнул Арсений, и Антона буквально развезло от этого серьезного выражения лица: он сложился в три погибели, уткнувшись лицом Пашке в плечо, получив от педиатра ощутимый тычок под ребра. До Шастуна не сразу дошло, что друг и вправду не понимает, зачем вызывать родителей. Директор привык, что они сами в состоянии донести до учеников неправильность их действий, не прибегая к родителям. К тому же речь шла о десятом классе, который знал установленные границы, и подобные масштабные выходки явлением были редким и не безосновательным. — Это же дети, им свойственно творить всякие шалости. Ничего серьезного не произошло, так что, я уверен, мы ограничимся беседой. Напомним ребятам, что приводить в школу животных не самая разумная идея.

Директор бросил вопросительно-строгий взгляд на подростков, которые, словно болванчики, закивали головой, подтверждая, что поняли свой промах и больше так не будут.

Елена Сергеевна по всей видимости была категорически не согласна с выражением «ничего серьезного», и наконец, оправившись от случившегося, вернулась к своей привычной строгой и надменной манере. Она, наполнив лёгкие воздухом, раздувшись словно рыба фугу, обернулась на подростков, чтобы привести аргументы, подтверждающие совершенное отсутствие «ничего серьезного», но резко выдохнула, растеряв частицы запала. Коридор позади преподавательницы оказался пуст. Осталось только филину ухнуть. Женщина вперила отсутствующий взгляд туда, где ещё пару минут назад стоял баран с учениками, а сейчас его и след простыл. Математичка беспомощно открывала и закрывала рот, не в силах вымолвить ни звука, словно дразня Альберта. Но тот, в отличие от женщины, не тратил времени на пустую болтовню с директором, в красках наблюдая побег. Пока взрослые намеренно отвлекали внимание, подростки под шумок скрылись на лестнице, не забыв прихватить барана, и сделали это так ловко, что даже Антон их чуть не упустил, в последний момент перехватив двух лучших друзей и незаметно затолкав тех в спортзал.

— А где… А как же… — перевела учительница полный печали взгляд на директора, продемонстрировав мужчинам скопившуюся в уголках глаз влагу.

Маска, пустившая трещины ещё утром, окончательно раскололась, разлетевшись на тысячи мелких кусочков. Больше ничего не скрывало ее эмоций. Она осталась без своей брони, беззащитная, беспомощная, с обнаженной душой. Диму с Серёжей, наблюдавших за происходящим сквозь замочную скважину, кольнула совесть. Они добивались совершенно иного результата. Целью было напомнить преподавательнице о золотом правиле морали и заставить ее отказаться от них, а не довести и обидеть. А что ещё им оставалось делать, если Елена Сергеевна вынудила их. Она каждый день топталась по их чувствам, гордости, глубоко раня подростковые души. Разве это не равноценный обмен?

Арсений Сергеевич среагировал молниеносно, решив, что на сегодня хватит потрясений для пожилой женщины. Директор бесцеремонно впихнул Паше в руки аквариум, который в это же мгновение перекочевал к Антону, а от него за дверь спортзала, и быстро подошёл к учительнице математики, мягко приобняв за плечи.

— Елена Сергеевна, я понимаю ваши чувства. Десятый класс всего лишь хотел повеселиться, только перестарался. Но уверяю, они не хотели вас обидеть. Просто не подумали о последствиях своих розыгрышей. Антон Андреевич сегодня с ними поговорит, — с нажимом произнес Арсений, метнув на физрука предупреждающий взгляд, — а завтра я самолично напомню им о правилах поведения, и ручаюсь, больше подобного никогда не повторится. — Попов на всякий случай показал Антону за спиной кулак, и тот даже не подумал спорить, понимая, что не уследил за учениками. — А сейчас идёмте ко мне в кабинет. Выпьем чаю. Успокоитесь.

В этот момент Димка высунул за дверь аквариум, вернув его обратно Антону, тот передал Паше, который, в свою очередь, торжественно вручил Альберта в руки не сопротивляющейся учительницы математики. Директор, дав отмашку друзьям, настойчиво повел преподавательницу по коридору, продолжая своим бархатным голосом успокаивать ее, гипнотизировать, навязывать свои истины. Арсений умел переубеждать людей. У него всегда и для всех находились слова, неоспоримые доводы и логичные аргументы.

— Je suis tellement fatigué, — выдал Паша, вместе с Антоном смотря вслед удаляющимся фигурам.

— По-русски… — в привычной манере собирался рявкнуть физрук, но Воля его опередил.

— Устал я, говорю. А мне ещё с твоими, точнее твоим, воевать. Вот как прикажешь его уговаривать в этот раз?

— Паш, я поговорю с ним?

— Да хоть спой, только приведи его мне. Все равно как: в мешке притащишь, на руках, подарком пришлешь. Главное — уже разобраться с этим и не мучаться ни мне, ни тебе, ни ему самому.

— Пашка, я все понимаю, но в данный момент, ты требуешь от меня практически невозможного. Я и раньше чуть ли ни силком его затаскивал, а сейчас… Я перед ним виноват, причем, сильно. И он имеет полное право обижаться на меня, — сокрушенно отозвался физрук.

— Тох, — рука опустилась на чужое плечо, вынудив Шастуна заглянуть в глаза друга, — ошибки сделаны, сердца разбиты, жестокие уроки усвоены. Жизнь продолжается, но уже с опытом. Ты все понял, осознал, а теперь пришло время идти и исправлять все, что можно и нельзя. Он простит, — с нажимом произнес Воля, не позволив Антону и слова вставить. — Арсений так сказал, а он, ты знаешь, не ошибается. Да и я тоже так считаю. Вперёд, действуй, а то, как тряпка меловая. Ты же огонёк, фонарь, на свет и тепло которого слетаются майские жуки. Так не позволяй никому тушить себя. Гори! Свети! Согревай! Если вдруг будешь сомневаться в правильности своих решений, то у тебя есть мы с Арсением.

Физрук не ответил, задумавшись над словами друга. Он, несомненно, был прав. Антон совсем расклеился. Это же надо, чтобы слова какой-то там математички так на него повлияли. Шастун не был бы собой, если бы сливался при маячивших трудностях и изменял собственным принципам. Он никогда и никому не позволял влиять на свои решения и взгляды. Всегда следовал по зову сердца, поступал так, как считал нужным, не веря словам людей. Так почему же в этот раз прислушался к математичке? Зачем познакомил ее убеждения со своими, ещё и дав им право голоса. Не вспыльчивость — его главная ошибка, а предательство, и не столько учеников, сколько самого себя. Он действовал, по совести, и будет делать это дальше, посылая всех, кого не устраивает его жизненная позиция.

Пока Антон в очередной все переосмысливал, Паша похлопал его по плечу и резко распахнул дверь в спортзал.

— Теперь, вы двое, — под пристальным взглядом подростки замерли, словно кролики перед удавом. Антон всегда поражался скорости смены их настроения. То они грубят, огрызаются и вообще ведут себя так, словно не слышали о слове уважение, а стоит обнажить свои клыки, так сразу белые, пушистые и ранимые. — Ко мне в кабинет и без фокусов! Хватит на сегодня.

Дима, коротко глянув на Антона, дождался одобрительного кивка и последовал за Волей, напоследок широко улыбнувшись Серёже и показав двумя руками класс. Матвиенко же остался стоять на месте, не в силах сделать и шага. Он словно к полу прирос. Педиатр предусмотрительно не стал его трогать, как обычно, оставив Антона самостоятельно разбираться со своими учениками. У него это, в любом случае, получалось лучше, чем у педиатра.

Дверь, хлопнув, закрылась, отрезав их с физруком от внешнего мира. И подросток не знал рад он этому или нет. Раньше подобный расклад его бы более чем устроил, потому что получалось отсрочить неизбежное, но сейчас… У парня никак не получалось разобраться в своих эмоциях. Злость и обида на Шастуна уже прошли, но что-то до сих пор мешало вернуться к прежнему взаимодействию.

— Серёж, — осторожно позвал Антон, нерешительно подойдя ближе. Рука потянулась к волосам подростка, явно намереваясь погладить, но так и застыла в паре сантиметров, не достигнув цели.

Матвиенко смерил Шастуна хмурым взглядом и на мгновение зажмурился, кажется, мысленно борясь с самим собой.

— Можно, — в итоге выдохнул парень, так и оставшись напряжённым, словно струна.

Ладонь мягко опустилась на голову. Пальцы учителя пробежались по макушке, массируя кожу. Матвиенко от удовольствия закрыл глаза, полностью погрузившись в эту нежность. Мир в мгновенье стал светлее. Он вновь ощущал тепло, которое словно мед, медленно наполняло сердце, поглощая каждую клеточку его существа. Это касание было больше, чем простым физическим контактом, это был жест наставнической заботы и любви, который корнями доставал до самых глубин его души, исцеляя, залечивая раны. Антон наслаждался не меньше, кажется, приняв короткие волосы, приятно щекотавшие ладонь, за антистресс.

Рука легко скользила по голове, создавая ощущение безмятежности и умиротворения. Каждое движение приносило спокойствие и уверенность. Сережа не сразу заметил, что невольно придвинулся ближе к учителю, замерев практически в сантиметре от него и чувствуя себя в полной безопасности. Парень несмело поднял голову, встретившись глазами с Шастуном. Физрук руки не убрал, продолжая, не торопясь и не теряя ни одного вздоха, перебирать пальцами короткие локоны.

Классный руководитель честно не знал, что говорить. Все слова скорее всего будут восприняты в штыки. Нормальных оправданий и доводов у Антона не было. Общаться как Арсений, он тоже не умел. Хотя очень бы хотелось. У друга была весьма необычная способность. Попов мог часами доказывать человеку, что тот не троллейбус, и в итоге разрешить конфликт между родителями. Шастун такими навыками не обладал.

Вот и вышло, что маленький жест, оказался удивительно сильным способом показать, что он понимает Сережу, заботится о нем и готов просто быть рядом. В чистых изумрудах, смотревших в ответ, подросток так и читал: «Ты не одинок. Я здесь. Я помогу. Не брошу». Классный руководитель не сказал ни слова, но Матвиенко словно почувствовал все, что творилось на душе классного руководителя. Почувствовал, понял и принял.

Простое касание, но вызвало целый спектр эмоций. Облегчение накрыло с головой, словно боль, которая до этого сжимала его сердце, начала растекаться и исчезать. Большая, уверенная рука приносила утешение. Подросток ощущал, что проблемы и тревоги резко потускнели и отошли на второй план. Он был не один. Он был нужен. Антон Андреевич не бросил его. Ему не все равно. Все резко встало на свои места. Сомнения отпали, на душе начали затягиваться раны, оставляя после себя только тонкие полоски шрамов, которые будут всю жизнь напоминать об ошибках прошлого, предотвращая их повторение в будущем. Все переживания показались невероятно глупыми и надуманными. Теперь было понятно, почему Оксана относилась к ситуации с таким скептицизмом. Она как и директор, умела предугадывать поведение людей, а следовательно и развитие событий. Поэтому часто складывалось ощущение, что эти двое видят будущее.

Этот простой эмоциональный акт объяснил все лучше, чем могли бы сотни пустых слова. Сережа чувствовал, как восстанавливалась между ними связь — связь, основанная на понимании и доверии. До подростка наконец дошла простая истина: классный руководитель тоже человек, не застрахованный от ошибок. Но несмотря на промахи, он свято хранил тепло и заботу о своих учениках, готовый ради них на все.

Поддавшись какому-то мимолётному порыву, он крепко обнял классного руководителя, спрятав лицо у него на груди.

— Простите. Простите, пожалуйста, Антон Андреевич, — отчаянно заговорил подросток, до побеления костяшек сжимая олимпийку преподавателя.

— Нет, нет, не извиняйся, — покрепче прижал к себе ученика Антон, успокаивающе погладив по спине. — Ты ни в чем не виноват. Слышишь? Это был мой промах.

— Мы тоже головой не подумали, — не отступал Матвиенко. — Не стоило провоцировать ее. Ещё и с бараном глупо вышло.

— Ну, не так уж и глупо, — усмехнулся Антон, заставив Серёжу тоже отпустить смешок, — было весело. А вообще… Признаем честно, все накосячили. Но теперь все в порядке. Ошибки осознали, выводы сделали, больше на эти грабли не наступим. Верно? Сереж?

— Верно.

— Ну, вот и договорились, — улыбнулся Шастун, потрепав парня по голове. — Не хочу портить момент, но нам всё ещё нужно к Паше.

— Не-е-е-т, — протянул Сережа, снизу вверх посмотрев на классного руководителя и состроив страдальческую мину.

— Вот, что нет? — мягко усмехнулся Антон. — Тебе Павла Алексеевича не жалко? Он за тобой с Димкой уже несколько месяцев бегает, а у него, между прочим, есть свои дела. Вам же не нравится, когда вас после уроков задерживают. Вы домой хотите: спать, есть, в компьютер играть. Вот и Павел Алексеевич тоже хочет.

— Это разное, — надулся Сережа. — Ему же никто не собирается тыкать в палец огромной иглой.

— Ой, Серёж, — отмахнулся Шастун, поморщившись, — не раздувай из мухи слона. Каждый год одно и тоже. Вы с Димкой вон постоянно откуда-нибудь падаете, синяки и шишки набивает и ничего. Продолжаете искать приключения на одно место. Кровь сдавать намного безболезненнее и безопаснее.

— Антон Андреевич, ну не хочу я. Боюсь. Уж лучше из вены, и то приятней.

— Не согласен. Я предпочту из пальца.

— Ну, вот сами и идите.

— Ах ты так! — воскликнул физрук, приложив руку к груди.

— Антон Андреевич, сердце с другой стороны, — со смешком заметил Сережа.

— Я в курсе, это отвлекающий маневр.

— Что?

Сережа успел только сделать шаг в сторону, а физрук, шпала двухметровая, со своими огромными ногами уже оказался рядом и легко, словно подросток ничего не весил, закинул себе на плечо.

— Попался, — задорно отозвался классный руководитель, явно довольный своей выходкой.

— Антон Андреевич, отпустите!

— Молчи и наслаждайся путешествием в священный кабинет Павла Алексеевича!

— Ну Антон Андреевич… — протянул Сережа.

Его эта перспектива совершенно не радовала, но активно протестовать он не стал. Было в этом что-то такое. Ностальгическое что ли. Подобный трюк классный руководитель проворачивал в пятом классе, когда они с лёгкой подачи девчонок, прятались у них в раздевалке под партой. Шастун тогда, видимо, окончательно устав от пряток, бесцеремонно закинул детей на плечи и лично отнес на место.

— Вы ведь зайдёте со мной, — негромко спросил Сережа и сам удивился. Они никогда это не обсуждали. Классный руководитель делал все сам, не спрашивая, чтобы лишний раз не задавать тонкую подростковую натуру.

— Само собой, — серьезно кивнул Антон, широким шагом двигаясь по коридору, — вдруг ты опять через окно сбежишь, — в итоге свёл все к шутке физрук, чтобы парень лишний раз не загонялся.

Сам Шастун в этом не видел ничего необычного. Ну боится и боится, с кем не бывает. Он вот при виде стоматологов сознание теряет. И ничего. Живёт как-то. И никто над ним не смеется, не упрекает, потому что каждый чего-нибудь, но обязательно боится.

— Все, конечная, — выдохнул классный руководитель, опустив подростка на пол. — Просим пассажиров покинуть свои места.

Прежде чем зайти и ученик, и преподаватель смерил белую дверь презрительным взглядом, потом посмотрели друг на друга, и Антон, нерешительно постучал, пока Сережа неосознанно придвинулся к учителю как можно ближе.

— Да заходите уже…

1) фр. Где тебя черти носят?!

Вернуться к тексту

2) фр. Вы неисправимы

Вернуться к тексту

3) фр. Полностью согласен

Вернуться к тексту

— Quelles personnes? ⁽¹⁾, — улыбнулся педиатр. — А я уже собрался идти искать вас. Думал сбежали.

— Pas échappé ⁽²⁾, — поникшим голосом отозвался Сережа, сделав шаг за спину Антона.

— А вы могли бы по-нормальному разговаривать, — раздражённо попросил Шастун, настойчиво потянув ученика вглубь кабинета. — Неприлично, между прочим.

У Серёжи перехватило дыхание когда, повинуясь классному руководителю, он опустился на стул, ставший некой точкой невозврата. По спине будто прошёлся электрический разряд, вызвав острое желание встать. Но крепкая рука Антона на плече не позволила даже пошевелиться. Бежать было уже глупо, стыдно и бессмысленно. Что-то странное и непонятное заворочалось в груди, с каждой секундой усиливая неприятную тревогу. Иррациональный страх выполз откуда-то из глубин сознания, заставив сердце забиться в агонии. Каждый бешеный удар отдавался в ушах, перекрыв все окружающие звуки. Сережа бросил на классного руководителя испуганный взгляд, надеясь обратить на себя внимание, но тот хоть и стоял буквально в шаге от него, спорил с педиатром, не смотря на ученика. Подросток попытался дышать глубже, чтобы успокоиться, но каждый вдох только будил мысли о том, как тонкая игла проникает в его кожу. Парень непроизвольно сцепил руки в замок так, чтобы чувствовать каждый палец и тешить себя мыслью о том, что ещё не один не отдан на растерзание.

В попытке отвлечься Сережа пробежался глазами по знакомому кабинету. Привычные белые стены, дверь в процедурную, кушетка, на обивке которой до сих пор красовался стикер с Пушкиным, приклеенный Стасом на прошлой прививке. В углу возвышался ростомер, всегда ошибающийся на несколько сантиметров и вызывающий рьяные споры учеников. Скучные шкафы, набитые какими-то папками, на одной из которых висела бумажка с французским ругательством (их с Димкой давняя шалость). Постепенно взгляд переместился на стол, где стояла уже наполненная кровью пробирка, коробка с перчатками, лежала вата, разбросаны пакетики со спиртовыми салфетками и какие-то непонятные приборы в прозрачных упаковках. Иголок, как Сережа не старался, не обнаружил.

Этот факт его, к сожалению, совершенно не успокоил. Он тяжело вздохнул, стараясь справиться с волнением.

Павел Алексеевич тем временем опустился на стул, скрипнув ножками по плитке и его нервам. Сережа, словно загипнотизированный наблюдал, как педиатр натягивал синие перчатки. Классный руководитель тоже вернул внимание на ученика, потрепав по голове.

— Сережа, это всего лишь капля крови, ничего страшного, — попыталась он его успокоить, приобняв за плечи и устроив подбородок на макушке. — Мы же уже много раз делали это.

Парень открыл рот, но из него выпало только немое «да». Сердце готово было выпрыгнуть из груди, а руки до побеления костяшек сжали ткань брюк, словно онемев.

— Пара секунд, Сереж, — ободряюще улыбнулся Воля. — Это не так больно, как кажется.

В ответ подросток уставился на педиатра так, как смотрела на самого Матвиенко учительница, когда он на уроке обозвал полевого хомяка крысой.

— Не смотри на меня, как на умалишенного. Я тебе серьезно говорю. Всего секунда.

— Да хоть миллисекунда. Все равно больно.

— Значит, с Димкой кактусом кидаться — не больно? — заметил Антон.

— Sérieusement, Serge? ⁽³⁾ Вы кидались кактусами? — вытаращил Воля глаза. — Что могло сподвигнуть людей кидаться кактусами?

Педиатр окинул подростка сомнительным взглядом.

— Хотя, чему я удивляюсь?

— Паш, да если б только кактусами, — с укором заметил Антон.

— Партами мы не кидались, — сразу же вспылил Серёжа, — она сама в коридор вылетела, следуя инерционной силе. Это все физика.

— Я даже не буду спрашивать, — махнул рукой педиатр, принявшись распаковывать все необходимое.

Под шуршание оберток у подростка нервно дёрнулось веко. Звук разрываемого пакетика со спиртовой салфеткой, отбойным молотком прозвучал у парня в голове. Пальцы непроизвольно сжали ткань сильнее, когда в сознании возник образ, как игла безжалостно проникает в мягкую кожу пальца. По телу пробежала дрожь, которую не мог не заметить Шастун.

— Сережа, — негромко, но настойчиво позвал классный руководитель, обняв за плечи, — все хорошо. Я здесь. — физрук провел ладонями по напряженной спине, — Расслабься, скоро пойдем ко мне чай пить. Арсений же просил напомнить вам о правилах поведения.

— В наказание не положите сахар? — вяло пошутил подросток, чуть отклонившись в бок и удобно облокотившись на Антона.

— Обязательно, — наигранно серьезно отозвался Шастун, — и конфет ваших любимых не предложу, чтобы жизнь медом не казалась.

— Антон Андреевич, вы так жестоки, — улыбнулся Матвиенко.

Классный руководитель тоже тихо рассмеялся.

— Так, шутники мои дорогие, — мягко прервал их Воля, — давайте уже закончим и разойдемся. Пощадите, дома меня ждут жена и дети. Серёж, давай левую ручку.

Легко сказать. У подростка резко парализовало конечности. Руки словно примерзли к брюкам, продолжая судорожно мять ткань. Подобие спокойствия, возникшее на пару минут, снова утонуло в страхе и захлебнулось паникой.

Паша тяжело вздохнул, в бессилии откинувшись на спинку стула, понимая, что все займет ещё какое-то время. Антон возвел глаза к потолку, не то накапливая энергию Вселенной, не то мысленно матерясь, но он по крайней мере взял себя в руки.

— Так, ну давай тогда вместе, — констатировал Антон, накрыв своей ладонью руку Серёжи, мягко поглаживая.

— Вот, просто положи и все, — несколько суетливо наставлял Воля, беспокоясь, что спокойствие парня может продержаться не долго, — остальное оставь на меня.

Сережа отвернул голову, позволив классному руководителю разжать его пальцы и мягко уложить руку на холодную поверхность. По телу пробежалась волна дрожи, когда кожа коснулась ледяного стекла, которое преподаватели часто клали на свои столы, чтобы убирать под них какие-нибудь бумажки. Парень непроизвольно дернулся, но теплая рука физрука так и осталась на его собственной, легко удерживая на месте.

— Тихо-тихо, просто положили руку, пока никто ничего не делает, — поспешил заверить Антон.

Страх начинал раздражать уже самого Серёжу, заставив зажмуриться и зло скрипнуть зубами от осознания собственной жалости и беспомощности.

Длинные и сильный пальцы Шастуна, покрытые мозолями от постоянных физических упражнений, одними кончиками несколько раз прошлись вдоль предплечья, достигнув ладони, невесомо выводя круги, пытаясь успокоить и отвлечь. Страх, бесновавшийся внутри, не спешил уходить, но Сережа все равно попытался глубоко дышать и немного успокоиться, чтобы старания Антона Андреевича не были совсем уж бесполезными. Ладони коснулась вторая рука, контрастирующая с шершавой и чуть влажной физрука своей гладкостью и сухостью от медицинских перчаток.

— Мда… — многозначительно протянул педиатр, подключившись к действиям Антона. — Ледяные, как курица из морозилки. Ты у какого трупа руки отобрал, Серёж?

— У того, который под столом у биологички валяется, они ему после урока больше не понадобятся, — напряжённо отшутился подросток, не поворачивая головы.

— А я то и думаю, почему у нее в лаборантской даже в жару холодно, как в морге, и воняет, — поддержал со смешком классный руководитель, продолжая вместе с педиатром растирать руку ученика, чувствуя, как постепенно начала теплеть кожа.

— Воняет, потому что духи подобрала неудачно, — поморщился парень, будто почувствовал этот омерзительный запах, уже не одну неделю следовавший за преподавательницей.

— Согласен, — отозвался Воля, — она будто тухлым яйцом намазалась.

Антон что-то со смешком ответил, и Сережа, если не расслабился, то определенно отвлекся на разговор, что заметили оба мужчины. Паша бросил на физрука вопросительный взгляд, и тот коротко кивнул, незаметно заменив руку друга своей, чтобы парень не заметил их маленькой хитрости. Глупо было надеяться, что подросток не почувствует бриз спиртовой салфетки, коснувшейся пальца, но он остался сидеть на месте, снова напрягшись и покрепче сцепив челюсть. Только стоило ланцету коснуться кожи, как Сережа не выдержал и с силой вырвал руку, прижав к груди.

Сердце вновь зашлось в сумасшедшем ритме, словно барабан, от которого весь организм колотился и дрожал, добравшись, кажется, до кончиков волос. Пульс участившийся, будто парень бежал кросс, отдавался в каждой жилке, наполняя непреодолимым чувством тревоги и опасности.

— Сережа, — обеспокоенно позвал классный руководитель, опустив руку на плечо и заглянув в глаза.

Матвиенко никак не отреагировал, сосредоточившись на собственном поверхностном дыхании. Грудь, словно сжали невидимые руки, истощая все сильнее, лишая воздуха, пытаясь задушить, и кислорода уже не хватало, несмотря на то что он дышал. Какие-то панические, бессвязные, бессмысленные мысли вторглись в сознание.

Сосредоточиться не получалось, страх захлестнул полностью. Душа явственно ощущала прикосновения его невидимых пальцев, словно ледяной, хлесткий ветер проникал внутрь. Все окружающее вращалось перед глазами. Фрагменты непонятного калейдоскопа переплетались и менялись так быстро, словно картинки в фильме ужасов. Внутри все кипело, но одновременно с тем словно парализовало. Вокруг становилось темно. Мир превращался в зыбкое зеркало кошмара, где ничего нельзя разглядеть, а все вещи и звуки, даже самые незначительные, утратили свои реальные формы и стали таинственным искажением. Обстановка казалась мутной и нереальной, будто он пребывал в кошмаре, из которого невозможно проснуться. Каждая клетка тела кричала о помощи, о выходе из этого адского сумасшествия.

Сквозь шум в ушах начали прорезаться громкие звуки. Кажется, кто-то ругался или разговаривал на повышенных тонах. Но звучавшие голоса были до боли знакомыми, родными настолько, что сознание мгновенно за них ухватилось, не разбирая слов, но больше не уплывая в небытие, а крепко удерживаясь за эту спасительную ниточку.

Губ коснулось что-то холодное, заставив инстинктивно отпрянуть, но что-то удержало голову на месте, а твердое, не дающее право на возражение «пей», вынудило сделать несколько глотков. Прохладная жидкость смочила пересохшие губы, тонким потоком наполняя рот, приятно прошлась по языку и постепенно добралась до горла, размочив образовавшийся ком, мешавший дышать. Каждый глоток словно увлажнял и освежал парализованные страхом внутренности.

Стакан забрали также неожиданно, как и дали, чтобы родные руки крепко, как-то суетливо и испуганно прижали к груди, позволяя слушать громко бьющееся сердце, вибрация от которого чуть ли не сотрясало ребра. А может дело в том, что владельца этого сердца била дрожь? Сережа чуть развернулся, доверчиво ткнувшись носом в воротник чужой кофты, с наслаждением втянув терпкий запах мяты мешавшийся с резковатым одеколона. Классный руководитель, не прерываясь что-то говорил, успокаивал, может шутил, но Сережа позволил себе не вслушиваться, оставив голос как приятный фон, полностью сдавшись в рабство запаху, дарившего такое необходимое успокоение. Он словно обволакивал воздушными волнами, проникая глубоко внутрь, кажется, наполняя даже не лёгкие, а душу, после разливаясь по всему сознанию.

Даже резкий, почти режущий, химозный запах парфюма был не способен перебить пушистый аромат мяты, щекочущий ноздри, вызывающий толпы мягких, приятных мурашек по всему телу. Укутывал с головой в теплый безопасный плед, который точно спасет от когтистых лап чудовищ. Сережа наслаждался этим запахом, буквально упивался, позволяя сердцу окончательно вернуться в свой прежний ритм, а губы изогнуться в умиротворённой улыбке.

В объятиях классного руководителя было хорошо, комфортно, спокойно. Каждый вдох наполнял легкостью и свежестью. При вдохе, преследуя этот запах, сознание услужливо подкидывало воспоминания о тренерской или квартире Антона Андреевича, где они часто собирались вместе. Бурлила вода в электрическом чайнике, заваривались листья мяты в прозрачном чайнике, источая приторный аромат по всему помещению. Они с Димкой под Катин смех и нравоучения Оксаны глупо шутили или творили какую-нибудь ерунду, пока Стас с интересом наблюдал за ними, отвлекаясь от очередной книги, а классный руководитель, умиротворенно улыбаясь, наблюдал за ними, облокотившись на подоконник, наслаждаясь разливающимся в душе спокойствием и мимолётным моментом счастья, навсегда оставшимся в сознании.

Впитывая аромат мяты в свои легкие, он желал, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Сережа сильнее зажмурил глаза, чтобы полностью погрузиться в этот запах и почувствовать, как он протекал через него, от головы до кончиков волос, оставляя пленительный след в его душе.

Настроение немного поднялось, страх ослабил свою хватку, дав возможность здраво мыслить. Подросток отстранился от классного руководителя, оглядевшись.

— Ну наконец-то, — выдохнул Воля, окинув ученика оценивающим взглядом.

Антон тоже шумно выдохнул, поднявшись с колен, покачнувшись из-за затекших ног, облокотился на спинку стула друга, устало потирая переносицу пальцами. Он перепугался не меньше парня. В этот раз они возились чересчур уж долго и раньше до такого ещё не доходили. Видимо, стресс, копившийся несколько недель, дал о себе знать сейчас, когда Сережа снова ощутил себя в безопасности. Ученики позволяли слабости и капризы только с Антоном Андреевичем. И Паша не знал стоит ли ему выгнать Шаста и просто всё закончить или же дать время, чтобы жертв было меньше.

— Ну, что? — осторожно поинтересовался Воля, спустя какое-то время, убедившись, что все пришли в себя. — Продолжим?

— Нет! — воскликнул Антон.

Подросток с педиатром бросили на него удивленные взгляды.

— Теперь я боюсь, — отрезал мужчина, под раздраженный вздох Воли.

Сережа посмотрел на свою руку, принявшись прожигать ее злобным взглядом, словно она была виновата во всех бедах. Внутри остатки страха сражались со злостью на собственную слабость. Парню уже самому все это надоело, но он просто не мог заставить себя добровольно отдать палец на растерзание. Вот не мог и все тут. Сережа бросил осторожный взгляд на классного руководителя. Тот вроде бы успокоился, не злился и раздраженным не выглядел, как собственно и всегда в таких ситуациях. Стоял, глубоко задумавшись, сверля невидимую точку перед собой. Сережа только сейчас обратил внимание на то, каким уставшим и помятым был физрук. Под глазами залегли глубокие тени, лицо было непривычно бледным, а в глазах от переутомления полопались сосуды. И не сразу до подростка дошло, что Шастун переживал не меньше их. Даже больше. По всей видимости не спал, мучаясь от угрызений совести и мыслей, заваливал себя работой, чтобы отвлечься от волнений. И Серёже так стало жалко Антона Андреевича. Он ведь в самом деле, как родитель, волнуется за них, беспокоится. Достаточно вспомнить каким измотанным он был в период, когда они сдавали экзамены, будто не дети два часа без передышки решали под камерами задачи, а Антон бежал кросс в пять километров с двумя гантелями в руках. А с каким рвением он вступается за них перед учителями: Шастун, кажется, готов вцепиться учителю истории в горло, чтобы тот не занижал Оксане оценки.

Антон Андреевич любит их, как собственных детей, но если их родителям дала природа, то классный руководитель любит по доброй воле, и за это они должны быть ему вдвойне благодарны.

— Извините, — коротко выдохнул Сережа, чувствуя себя максимально некомфортно.

— Все в порядке, Серёж, — мягко отозвался классный руководитель, снова оказавшись рядом и на автомате проведя рукой по волосам. — Не переживай, бывает. Сейчас соберёмся и все сделаем. А может потом как-нибудь.

Подросток, поддавшись какому-то мимолётному чувству, порывисто обнял преподавателя, вжавшись лицом куда-то в район живота. Мертвой хваткой вцепился в красную олимпийку, а другую руку с громким стуком уронив на стол. У Воли чуть ли не глаза на лоб полезли, когда он перевел удивленный взгляд на Антона, пока на лице у него расползалась по-детски радостная, благодарная улыбка. Педиатр возвел глаза к потолку, говоря спасибо высшим силам, и принялся за дело, пока парень не передумал.

Рука в перчатке вновь коснулась уже теплой, но влажной от страха подростковой ладони, вызвав по телу дрожь. Антон покрепче прижал парня к себе, одну руку легко устроив на предплечье ученика, не столько удерживая, сколько показывая свою поддержку, а второй принялся поглаживать по спине. Сережа усилил хватку, сжав ткань так сильно, что побелели костяшки и заболела рука. Все мышцы в тела были напряжены, будто он был готов бежать марафон без тренировки. Сердце отбивало бешеный ритм, но присутствие рядом классного руководителя немного успокаивало.

— Сереж, ну пальцы-то расслабь, — в голосе педиатра звучали нотки мольбы.

— Серёж, давай, чуть-чуть, — присоединился Шастун, пару раз огладив пальцами ладонь.

Матвиенко невольно поддался на уговоры, и Воля, воспользовавшись ситуацией, быстро провел по коже спиртовой салфеткой и приложил к пальцу ланцет. Почувствовав прикосновения к коже, парень снова запаниковал, тело била нервная дрожь, и Антон тоже начал волноваться. Сережа так сильно боялся разве что в пятом классе, а потом как-то попроще стало.

— Серёж, не страшно, — твердо заявил Шастун, словно припечатал, когда Паша нажал на кнопку.

Щелчок громом разрезал глухую тишину помещения. Игла резко проткнула кожу. Боль пронзила палец, вынудив рефлекторно дёрнуть рукой, которую удержал Шастун. Сережа вздрогнул, почти подскочил на месте, проскулил что-то явно нецензурное на французском Антону в кофту, смешивая ругательства с болезненным мычанием.

— Все, Серёж, все. Не больно, больше не больно, не драматизируй.

— Неприятно, — поморщился подросток, отлепившись от классного руководителя, и устало наблюдая, как стекает в пробирку кровь, которую педиатр буквально выжимал из его пальца. Безобидные действия Воли удовольствия не приносили. Страх продолжал клокотать где-то внутри, отчего подрагивали колени и в теле ощущалась непривычная слабость.

— Прости, но придется немного потерпеть, — усмехнулся Паша, продолжая работу.

Подросток позволил себе расслабиться, но Антона Андреевича не отпустил, продолжая льнуть к нему. Классный руководитель тоже не спешил отталкивать ученика, незаметно выдохнув скопившееся напряжение. Ещё одно облако ваты легло на истерзанную подушечку пальца, и Сережа мгновенно притянул руку к себе, после рефлекторно спрятав в кармане кофты физрука. Антон это никак не прокомментировал, принявшись поглаживать парня по голове.

— Молодец, — с нотками гордости похвалил Шастун, улыбнувшись ученику и вызвав ответную вымученную, но улыбку.

Воля, убиравшийся на столе, так и вовсе был готов прыгать от радости, натерпевшись всякого с другом и его детьми.

1) фр. Какие люди?

Вернуться к тексту

2) фр. Не сбежали

Вернуться к тексту

3) фр. Серьезно, Серж?

Вернуться к тексту

У Антона в квартире непривычно шумно, так что жильцы спасались бегством и не вызвали психбригаду с полицией лишь потому, что уже привыкли. И это они пока просто шумели. По праздникам порой такое творилось, что соседи у Шастуна теперь исключительно седые, включая бритую налысо немецкую овчарку и говорящего попугая директора, теперь без умолку цитировавшего монолог Чацкого, перечислявшего всевозможные обзывательства и ругавшегося, как сапожник, сразу на трёх языках: русском, английском и французском. На такие посиделки у физрука, случавшиеся несколько раз в год по праздникам и каким-то особым случаям, не решался сунуться даже участковый, сколько его не вызывай. Он уже в школе насмотрелся, на что способны детишки. Но за школьной оградой, они как тигры в клетке, безопасны. Максимум кирпич через забор перекинут, но там видно и пожаловаться учителям можно, они угомонят. А тут в пределах квартиры, неизвестно, что может ожидать за дверью, и уставшие взрослые совсем уж невменяемые, требовать от них чего-то — пустое дело. Вот и отрывался десятый, как мог, пока была такая возможность.

Из открытого окна в комнату проникал прохладный вечерний ветер, разнося по душной комнате свежий воздух, перемешивая его с терпким запахом мяты, доносившийся с кухни. Помещение было небольшим, но там без труда уместились семь человек, попугай и Альберт.

Измотанный и обессиленный Арсений, в белой растянутой футболке и видавших виды спортивных штанах, которые, казалось, он в честной драке отвоевал у бомжей, похрапывал на диване, меньше всего напоминая статного, уважаемого и в какой-то степени гениального директора школы. На спинке и у изголовья засели Сережа с Димой, бессовестно обклеивая Попова бумажными стикерами, соревнуясь кто больше. На лбу у Попова уже красовалась зелёная бумажка с кричащей надписью: «Big boss». Рядом в кресле развалился Воля, играя с Оксаной в «дурака», пока Катя, устроившаяся возле дивана на ковре в позе лотоса, с энтузиазмом делала зарисовки спящего Арса, во сне пускавшего слюни на диванную подушку. Стас, занявший место на кресле-мешке в углу комнаты, что-то говорил Ржавчику, желтолобому амазону, смирно сидевшему на подоконнике рядом с аквариумом Альберта и активно сбрасывавшего вонючие снаряды в открытое окно. Как вышло, что полностью зелёного, словно весенняя трава, попугая с огромным жёлтым пятном на лбу назвали Ржавчиком, никто не знал, но имя чересчур уж разумному пернатому понравилось, когда он был ещё птенцом, поэтому птица месяц без умолку его повторяла, вызвав у директора нервный тик.

А потом Ржавчик неделю провел в квартире Антона, где часто собирались его питомцы. Видимо, Стас так усердно учил математику, что даже попугай начал говорить математические формулы, после перейдя на стихи, который пытались зазубрить Дима с Серёжей, вперемешку с нецензурной лексикой, которой явно оперировал Антон. Арсений думал, что у него окончательно поедет крыша, когда Ржавчик без устали на всю квартиру делился полученными знаниями, затыкаясь только с наступлением темноты. Директор просто смирился и уже не удивлялся, когда любимая птичка после посиделок у Шастуна начинала цитировать классиков, матерные частушки и обзывать Попова амебой одноклеточной, оленем безрогим и идиотом.

— Ну что вы творите? — вздохнул Антон, зайдя в комнату и окинув облепленного бумагой директора сомнительным взглядом, а после укрыл пледом. — Паш, а ты куда смотришь?

Педиатр лишь отмахнулся, недовольно уставившись на свои карты, пока Оксана уже танцевала победный танец.

— А что там с Еленой Сергеевной? — подала голос Катя, ухватив классного руководителя за штанину и вынудив сесть рядом.

— Елена Сергеевна уволилась, — пробормотал директор, не открывая глаз, и снова засопел.

— Серьезно? — подскочил на месте Сережа, заставив Арсений нервно дернуться, недовольно глянуть на шумного ученика, и укрывшись пледом с головой, снова провалиться в сон.

— Молчать! Вы — все — скоты! — невпопад закричал Ржавчик слова Сатина из пьесы «На дне». Стас издал победоносный клич обезьяны, наконец заполучивший заветный банан, и под сомнительные взгляды присутствующих выскочил на кухню.

— Idiot d'oiseau! ⁽¹⁾— раздраженно подал голос Воля, пока довольная Оксана в очередной раз тасовала карты.

— L'homme stupide! L'homme stupide! L'homme stupide! ⁽²⁾ — звонко заорал Ржавчик, спрыгнув с подоконника и закружив по комнате.

— Merde! — злобно выдохнул директор, резко перевернувшись на другой бок, подмяв под себя усердную работу ребят, и уткнулся лицом в спинку дивана.

Парни переглянулись, пожали плечами и принялись по новой клеить стикеры. Катя вздохнула, сделала пару завершающих штрихов и переключила внимание на сидевшего рядом Антона, избрав его своим новым натурщиков.

— А по-русски блять можно! — выругался классный руководитель, получив подушкой по голове от Пашки и надувшись, как хомяк.

— Шастун, зарплату урежу, — вяло, практически на автомате, пригрозил Попов, даже не повернув головы.

— Не ругайся при детях, бестолочь! — поддержал Воля.

— Бестолочь! Бестолочь! Бестолочь! — приземлившись на спинку дивана рядом с Димой, принялся звонко повторять попугай под смех девчонок.

— Паршивец! — рыкнул классный руководитель, запульнув подушкой в птицу, но та ловко взмыла в воздух, а снаряд метко попал в Димку, сбив того со спинки.

Парень неловко взмахнув руками и обронив какое-то нечленораздельное ругательство, с грохотом приземлился на пол, так что у соседей снизу с потолка должна была просыпаться штукатурка. Вновь раздались неразборчивые маты. Катя шустро забралась на диван, чуть не раздавив подскочившего на месте директора и одновременно с Серёжей заглянула за спинку, где барахтался на полу одноклассник.

— Мазила! — подвёл итог попугай, спикировал с двери на кухню.

— Димка, извини, — бросился на помощь ученику классный руководитель, чуть не налетев на Оксану и, зацепившись за ноги педиатра, но достигнув цели и подняв ученика. — Не ушибся?

— Не, нормально, — отмахнулся парень, подняв подушку и швырнув вслед улетевшей птице.

— Хватит кидаться в Ржавчика, — попросил Попов, завалившись обратно. — Дайте мне поспать, я вас, как людей прошу.

— Альтруизмом не страдаем, — с издёвкой отозвался Сережа.

— Сначала расскажите, что там с Еленой Сергеевной, — подала голос Оксана, на мгновение оторвавшись от собственных карт.

Директор издал какой-то задушенный, уставший звук, поняв, что так просто от него не отстанут.

— Да рассказывать нечего. Мы с ней поговорили, она объяснила, что ее бессонница мучить начала, поэтому она из прошлой школы ушла. Но это не помогло, и она вернулась работать.

— Это не оправдывает ее поведение, — возник в дверях Стас с кружками ароматного чая, который он ловко уместил на журнальном столике. Катя с Оксаной подскочили со своих мест, поспешив помочь парню перенести все в зал.

— Не оправдывает, — поддержал Арсений. — Она сама по себе человек такой. Подход к детям не сумела найти и решила, что разговаривать с ними бесполезно, поэтому надо запугивать и портить им жизнь, чтобы не донимали.

— Скотина! — громко заметил Ржавчик, устроившись на плече Стаса, вернувшегося в компании девочек с тортом, тарелками и ещё несколькими кружками.

— Впервые с ним согласен! — воскликнул педиатр, дотянувшись до пульта.

— Может и так, — не стал спорить директор, поудобнее устроившись на подушке и дунув на бумажку, закрывавшую обзор, но не сняв ее. — В любом случае, загоняли вы ее сегодня знатно, так что ее начало клонить в сон уже у меня в кабинете. Она по собственному написала и ушла, так что мы с ней едва ли когда-нибудь ещё увидимся.

— Лучшее, что вообще может произойти в жизни, — довольно улыбнулся Дима, поближе подобравшись к торту и под снисходительный взгляд классного руководителя, стащив оттуда вишенку, а после, немного подумав, и вторую, скормив ее Серёже, бессовестно напялившего директору шапочку из бумаги, которую он смастерил, вырвав лист из Катиного блокнота.

— Думаю, бессонницы у нее больше не будет, — со смешком заметила Оксана, и педиатр подтверждающе кивнул, выключив на телевизоре звук и бездумно переключая каналы.

— Да, тут она должна сказать вам спасибо, — согласился директор, — но ребят, послушайте меня, пожалуйста.

Все сразу же отвлеклись от своих дел, обратив внимание на Арсения.

— Если вдруг, когда-нибудь ещё произойдет подобная ситуация, когда самостоятельно вы справиться не можете и к Антону Андреевичу обратиться тоже возможности нет, не надо сразу идти на крайние меры. Ну придите вы ко мне, посоветуйтесь с Павлом Алексеевичем, на худой конец. Вам никто из нас в помощи не откажет. Я вас убедительно прошу, не надо разносить школу. Поняли?

Со всех сторон раздались убедительный возгласы, которым звонко вторил Ржавчик.

— Вот и договорились, — подвёл итог Антон, незаметно подобравшись к Серёже, за ногу стащив с подлокотника и заставив развалиться рядом на ковре. С другой стороны выполз из-за дивана Дима, огрев друга подушкой и зацепив классного руководителя. Стас в стороне не остался, запнувшись о ноги педиатра и распластавшись с подушкой в руках поверх Антона с Серёжей.

— Бей! Бей его! — вопил Ржавчик со спинки кресла, где педиатр с ворчанием поспешил спрятать под себя ноги, чтобы не переломали.

Арсений окинул вакханалию снисходительным взглядом, махнул на них рукой, зевнул, и отвернулся к спинке, мгновенно провалившись в царство Морфея. Девочки укрыться не успели, и Дима, ухватив Катю за руку, повалил рядом с собой, а та утянула подругу, которую успел поймать классный руководитель. Пользуясь неразберихой, шумом и копошение рядом, Позов как бы невзначай оставил на Катиной щеке несколько смазанных поцелуев, получив в отместку подушкой по лицу, а потом едва ощутимое прикосновение к собственным губам и вкус помады. От неловкого момента спас Сережа, буквально снеся друга, глазами по пять копеек взиравшего на не менее ошарашенную девушку, повалив того на пол и принявшись дубасить подушкой, так что летели перья. К ним присоединилась Оксана, накрыв сверху какой-то простыней и вместе со Стасом завернув в него ребят, завязав на узел. Катя, не совсем воспринимая ситуацию вокруг, пристроилась рядом с хохочущем классным руководителем, который заботливо приобнял за плечи, помогая привести в порядок растрепавшиеся волосы и делая вид, что ничего не заметил. Здесь они и без него разберутся.

Спустя пару часов, когда солнце уже начало опускаться за горизонт, а соседи могли спокойно вернуться в дом, в зале уже царила менее оживленная, но спокойная и умиротворённая обстановка. По телевизору шел какой-то мультфильм, который смотрели, кажется, только Ржавчик да Альберт. Арсений с Антоном и Пашей втроем заняли диван, о чем-то споря, то и дело роняя ругательства и за них же отвешивая друг другу подзатыльники. Катя с Димой разместились в широком кресле, на спине которого засел Ржавчик. Девушка, устроив голову на плече дремавшего парня, лениво выводила линии в скетчбуке, изображая все, что попадалось на глаза. Оставшееся трио в лице Оксаны, Стаса и Серёжи рубилось в дженгу у журнального столика, на котором осталась пустая коробка из-под торта и стопка грязных тарелок с кружками.

Как и в комнате у всех на душе было спокойно и безмятежно. Все проблемы, тяготившие до этого, благополучно разрешились, а новые еще не успели настигнуть. Каждый наслаждался этим счастливым моментом, желая, чтобы он никогда не кончался, но время скоротоечно, оно не стоит не месте, никого не ждет и не щадит.

Сережа на мгновение оторвался от игры, бросив взгляд на классного руководителя, который тепло улыбнулся ему и вернулся к активному обсуждению. Но этой секунды хватило, чтобы душа подростка наполнилась приятным теплом, напоминая о том, что он не один. У него есть семья, друзья, классный руководитель и друзья классного руководителя, которые всегда готовы прийти на помощь, а вместе препятствий для них не существует.

1) фр. Глупая птица!

Вернуться к тексту

2) фр. Глупый человек!

Вернуться к тексту