Тёплое Рождество (гет)

В этом году Рождество почему-то было отмечать ещё тяжелее, чем во все предыдущие годы. Сотрудники INPEC, конечно, вновь попытались призвать дух праздника в их обитель скорби, но от одного взгляда на обшарпанные стены и железные решётки, украшенные пушистой блестящей мишурой, Бруно хотелось выть в голос. Но вот хоровое пение новен после отбоя действительно скрашивало действительность — и не так уж и важно, что все пели невпопад, аккомпанируя себе хлопая в ладоши или стуча по железным прутьям решёток.

Мучительно-бесконечный визит матери, которая принесла вещи и деньги, оставил внутри ощущение стылого холода, и Бруно до конца дня знобило. Она ни словом не обмолвилась о том, что у Долорес родились дети — если бы не Мирабель, он, наверное, и не узнал, что у него появились внучатые племянницы. Да Бруно и сам теперь не рвался расспрашивать её о том, как дела у семьи: он уже всё знал, благодаря письмам и визитам Мирабель, хотя, наверное, такая отстраненность окончательно убедила маму в том, что он — пропащий человек, и нет ему места в доме Мадригаль.

В Сочельник Бруно было особенно погано: разворошенные беседой с адвокатом и визитом матери, наружу лезли непрошеные воспоминания о том злосчастном празднике, и он сам себе напоминал затянутую до предела пружину. В душе не было ни света, ни радости, даже несмотря на то, что падре Торрес в этом году отслужил рождественскую мессу с особым пылом. И меньше всего Бруно ждал, что в субботу, 28 декабря, услышит небрежное: «Мадригаль, к тебе пришли». Хосе и Пепе, переглянувшись, затянули нестройными голосами «Caballo Viejo»⁽¹⁾ и Бруно только бросил на них сердитый взгляд через плечо, идя с офицером Муньесом. Это не могла быть Мирабель, ведь сегодня день рождения у Камило, и она сейчас празднует вместе с семьей. Скорее всего, это доктор Моледо, хотя, вряд ли бы он работал в праздники, вместо того, чтобы проводить время со своими близкими… Может, это просто шутка от охранника — когда еще разыгрывать, как не в день Святых невинных?..

Но это действительно была Мирабель. С сияющей улыбкой на лице, горящими глазами, невозможно красивая в голубом пушистом свитере с высоким горлом и простых джинсах — от одного взгляда на неё у Бруно стиснуло сердце. От её присутствия даже комната для свиданий словно стала светлее и просторней, и Бруно заметил, что там, оказывается, возле неизменно-чахлого искусственного папоротника поставили маленькую пластмассовую ёлочку с разноцветными шариками…

— ¡Feliz navidad! — пропела Мирабель, повисая у него на шее, и Бруно крепко стиснул её в объятиях, боясь поверить в то, что это происходит наяву, а не снится ему, как один из тех рвущих душу снов о несбыточном, невозможном… — Прости, что с опозданием.

— Малыш, я вообще тебя ждал только в следующем году, — Бруно бездумно потёрся щекой о её волосы, запоздало сообразив, что не побрился, и теперь, наверное, царапает её своей бородой. Мирабель тихонько выдохнула ему в шею, и по спине прокатились мурашки. — Как у тебя получилось сегодня приехать?

— Ну, — Мирабель немного отстранилась, весело глядя ему в лицо. — Знаешь, очень удобно, что у Камило сегодня день рождения, и что tía Пепа и tío Феликс наконец-то предоставили ему капельку свободы за хорошее поведение и успехи в учебе. Так что мы с ним отправились в кино, по дороге немного поболтали, скрепили клятвы рукопожатием и, вот я здесь.

— Я даже не рискну предположить, где сейчас мой племянник, — Бруно понимал, что надо бы уже перестать её обнимать, но руки совершенно не желали его слушаться. Под шелковистой, мягкой пряжей свитера он чувствовал живое тепло её тела, нос щекотал свежий запах цитрусов, доносящийся от волос Мирабель, подтверждая, что всё это было на самом деле, и он просто не мог отпустить своё Чудо.

— Мы с ним договорились, что встречаемся в три часа возле Metrópolis и не спрашиваем друг друга, куда ездили и чем занимались, — Мирабель заговорщически подмигнула, и Бруно, рассмеявшись, всё-таки заставил себя разжать руки. — Время подарков, tío Бруно!

Только после этих слов Бруно заметил два объемных пакета, стоявших на столе, и растерянно покачал головой. Внутри у него всё протестовало против такого положения: его воспитывали так, что это он должен дарить Мирабель подарки, он ведь её tío, он взрослый мужчина, но его племянницу, кажется, это не смущало — сияя улыбкой, она вручила ему первый пакет, в котором лежало что-то довольно объемное.

— Малыш, вовсе не… — Бруно осёкся, вытащив наружу вязаный плед. У него перехватило дыхание, когда тяжелое полотно развернулось в его руках, накрывая колени волной мягкого уютного тепла: квадраты тёмно-красного и зелёного цвета чередовались в шахматном порядке, а с одного края и вовсе красовалась белоснежная пушистая кайма. — Боже. Ты что, сама его связала?!

— Ага. И лучше не спрашивай, как я его тайком выносила из дома, потому что я, кажется, уже точно могу считаться заядлой контрабандисткой и… Он тебе не нравится? — Мирабель, осёкшись, нервно закусила губу, и Бруно пришлось отвесить себе мысленную оплеуху, чтобы перестать пялиться на неё в немом восхищении.

— Это потрясающе! — искренне отозвался он, ведя рукой по мягкой, теплой шерсти. — Мирабель, я даже не… сколько же ты на него времени потратила?

Он не очень хорошо разбирался в рукоделии, и был уверен, что племянница несколько месяцев трудилась над своим подарком, и услышав ответ: «Да меньше, чем за неделю!» — недоверчиво вскинул голову.

— Правда, меньше недели, — Мирабель, с облегчением выдохнув, села на стул и придвинулась ближе, подхватив край пледа на руки. — Смотри, тут просто: вяжешь квадраты, а потом их вместе сшиваешь, это очень легко и быстро. Я сначала хотела сделать его тёмно-красным, но у меня было только два мотка этого цвета, а найти такой же оттенок не смогла, но, зато у меня была ещё зелёная пряжа… А мохером я верхушку обработала, чтоб ты не перепутал, где ноги, а где голова. Зато получилось очень… празднично, да?

Бруно рассеянно кивал, с нежностью разглядывая её лицо — сразу видно, что у неё начались каникулы, и его племянница нормально спит по ночам: наконец-то исчезло это усталое, измученное выражение, да и синяки под глазами пропали без следа. Мирабель, почувствовав его пристальный взгляд, смолкла и непонимающе приподняла брови.

— У тебя золотые руки. И бездна терпения, — пробормотал Бруно, испытывая жгучее желание завернуться в этот плед с головой. Поправка — завернуться в этот плед вместе с Мирабель, и… И, черт возьми, да почему же он не может быть нормальным tío?!

— У меня бездна свободного времени из-за каникул, — с улыбкой пояснила Мирабель, рассеянно водя ногтем по переплетённым нитям, почти касаясь его пальцев. — Я приходила к Лоле, чтоб присмотреть за близняшками, пока она отдыхала и спала, ну и вязала — всё равно больше делать нечего было.

Почему-то от картины, возникшей в воображении — Мирабель рядом с детской кроваткой и с вязанием в руках, горло сдавило петлей, и Бруно судорожно кивнул, опуская голову.

— У меня будет самый шикарный плед в нашем пятизвёздочном отеле, — сказал он, пытаясь смешком замаскировать комок, образовавшийся в горле.

— И очень тёплый, — добавила Мирабель, шутливо толкнув коленом его ногу. — Не хочу, чтобы ты снова простыл, а одной шапки маловато, чтобы согреться. Но, это же ещё не все!

Она торопливо привстала со стула, чтобы дотянуться до второго пакета, и свитер слегка задрался, обнажая полоску голой кожи над поясом джинсов. В горле моментально пересохло от жуткого, почти звериного желания коснуться её, и Бруно рефлекторно стиснул руку на своем колене, до боли вгоняя пальцы в ногу.

Да что он за человек такой паскудный?! Права, ох, как же права мама, нет ему места в их семье, раз он даже сейчас, когда его племянница, невинная, святая девушка, пришла поздравить его с Рождеством, испытывает вожделение…

— Во-первых, рождественская открытка от Антонио!— Мирабель, к счастью, ничего не заметила, и снова плюхнулась на стул, одернув свитер. — И, заметь, вообще ни единой ошибки, даже запятые правильно расставил.

— Я горжусь им, — Бруно набросил плед себе на плечи и улыбнулся, разглядывая рисунок, на котором он стоял возле пальмы, украшенной разноцветными шариками и мишурой. В своем послании на обратной стороне Антонио рассказывал о своих школьных успехах, желал «любимому tío Бруно» здоровья, добавив, что каждую ночь перед сном просит у Младенца Иисуса и Святой Девы уберечь его, и просил поскорее вернуться домой.

Бруно ненадолго прикрыл глаза, чувствуя подушечками пальцев шероховатость акварельной краски на открытке от племянника. Внутри сплетались боль и щемящее, горько-сладкое чувство нежности. Антонио верил в него. Мирабель верила в него. Благодаря им он больше не был одиноким в этом ледяном аду Ла Пикоты, у него была, все ещё была семья… И он не мог причинить им боль и разочаровать их.

— А во-вторых, сладости! — бодрый голос Мирабель выдернул его из мыслей, и Бруно распахнул глаза, вновь укрепляясь в своем решении: никогда, ни за что не переступать черту, которую он сам провел, разграничивая желания и возможности. Пускай он не может перестать её любить — и не так, как хорошие tío должны любить своих племянниц, но он, хотя бы, может контролировать своё поведение.

На столе уже лежали четыре пачки вафель — с шоколадным и с ванильным кремом, пакетик с орешками, парочка блестящих пакетиков с сухофруктами, и Мирабель покаянно вздохнула, водрузив поверх всего этого изобилия плитку шоколада:

— Прости, что без домашней еды, было бы сложно объяснить tía Пепе и абуэле, зачем я беру с собой тамале и бунуэльо с заварным кремом для похода в кино, но…

— Малыш, всё идеально, — перебил ее Бруно, ненадолго приобнимая за плечи. Мирабель тут же притихла, с довольным вздохом прижимаясь к нему, и Бруно, не дав себе времени на размышления, набросил на её спину край пледа.

— И правда, тепло, — Мирабель слегка поёрзала, обнимая его за пояс, и Бруно моментально стало жарко.

— Теперь мне даже самые холодные ночи не страшны, — с нервным смешком подтвердил он, стараясь отогнать мысль о том, что под этим пледом можно и вдвоём поместиться, и… Нет, Господи, да ну за что же ему это?!

— Значит, моё сердце может быть спокойно! — с нарочитым пафосом изрекла Мирабель и потерлась носом о его плечо — Бруно с головой захлестнуло волной умиления и нежности от этого просто, искреннего жеста. Они оба притихла, боясь вспугнуть ставшую хрустальной тишину, и Бруно лишь бездумно гладил её предплечье, наслаждаясь ощущением шелковистой и упоительной нежной пряжи.

— Ты веришь, что прошёл целый год? — вдруг спросила Мирабель, нарушая тишину. — Я просто… Я сдала вступительные экзамены, поступила в университет, даже нашла адвоката и… и всё это за один год?

— Насыщенный он у тебя получился, — согласился Бруно, мысленно подводя собственные итоги: он окончательно смирился с тем, что влюбился в собственную племянницу, не умер от бронхита, не отравился тюремной едой… — Экзамены уже в феврале?

Мирабель зябко вздрогнула, покрепче сжимая руки вокруг его тела, и Бруно мысленно чертыхнулся — нашёл же тему!

— Прости, малыш, это был глупый и несво…

— Да нет, нормальный вопрос. Да, в феврале семестровые экзамены, и я, вроде как, готовлюсь, только у меня всё в голове постоянно путается, — Мирабель жалобно замычала, упираясь лбом в его плечо, и Бруно слегка сжал её плечо в утешительном жесте.

— Знаешь, как я готовился?.. Это, конечно, немного странный способ, и я не знаю, поможет ли он тебе, — неуверенно протянул он и Мирабель, отстранившись, с надеждой заглянула ему в лицо:

— Как?! Только не говори, что писал шпаргалки, я этот способ оставила на самый-самый крайний случай…

— Пф, шпаргалки — это самое простое, — Бруно хмыкнул, любуясь её глазами. Пускай он пропащий идиот, пускай он сам себя за эту любовь презирает, но если он хоть чем-то сможет помочь Мирабель — значит, жизнь свою не зря живёт. — У меня тогда был браслет — нам их мама подарила, всем троим. И я, когда читал конспекты, крутил бусину на браслете, абсолютно машинально, даже не думая об этом. А когда пришёл на экзамен, то опять схватился за браслет, и у меня всё, что я читал, в голове само всплыло.

Мирабель медленно выпрямилась и в её глазах разгорелся огонь:

— Tío… Это же…

— Да, это очень странно, — поспешно сказал Бруно, но Мирабель отчаянно замотала головой:

— Это гениально! У меня как раз есть куча бусин, и… — она разжала руки и вытянула их перед собой, умудрившись даже не сдвинуть край пледа на своих плечах. — Если это сработает, я точно сдам экзамены!

Расплывшись в улыбке, она слегка подалась вперед, так, чтобы они легонько стукнулись лбами. Бруно замер, всем существом впитывая это мгновение полного, безграничного счастья от её близости и тепла. В глазах всё слегка плыло, но он не хотел отодвигаться, и смотрел на её лицо так близко к своему.

Если бы жизнь была другой, если бы весь мир стал иным, если бы он был другим человеком…

Громыхнула тяжёлая дверь и раздался голос охранника:

— Время визита… Святая Дева Мария и её ангелы! — опешив, офицер Муньос даже попятился, но тут же взял себя в руки. — Сеньорита…

— Простите! — Мирабель, отшатнувшись, торопливо вскочила на ноги, и Бруно поёжился — даже самый теплый плед не спас от ощущения холода без неё. — Ещё раз с Рождеством, tío Бруно! До встречи в следующем году!

На прощание Мирабель бесстрашно чмокнула его прямо в колючую щёку, и еле слышно фыркнула, обдав теплым дыханием ухо, а охранник, многозначительно похмыкивая, дождался, когда Бруно сложит плед обратно в пакет — видимо, даже на него воздействовала рождественская атмосфера.

Его сокамерники предусмотрительно молчали, когда после отбоя Бруно укрылся вязаным пледом, но — он мог поклясться, — кто-то все равно насвистывал Caballo viejo себе под нос.

Возможно, это был он сам.

1) «Старый конь» — знаменитая народная венесуэльская песня в обработке поэта и композитора Симона Диаса (1980), сразу завоевала любовь и популярность в странах Латинской Америки, текст можно прочитать по ссылке: https://www.letras.com/roberto-torres/caballo-viejo/, перевод на русский (именно этой версии) можно прочитать здесь, в конце https://stihi.ru/2021/03/19/3451

Вернуться к тексту