Hoc est in votis (джен)

С некоторых пор дворец веронского правителя жители города старались обходить стороной. Те редкие смельчаки, которых лишь крайняя необходимость заставляла посещать дом принца, старались как можно быстрее покинуть его, не выдерживая отстраненного и холодного взгляда Эскала, которого отныне видели только в черном. Впрочем, все чаще вместо герцога появлялся Валентин, который с присущей ему рассудительностью решал все насущные вопросы, связанные с обычным течением жизни города. И только его сейчас видели жители Вероны за пределами дворца Эскала, и никто более из домочадцев принца на улицах города не появлялся. Даже на отпевании Париса лишь младший брат погибшего Меркуцио молчаливой тенью стоял у дверей церкви, напоминая о том, что и этот умерший был родственником всемогущего Эскала.

И сегодня, как только были решены последние торговые вопросы, купцы поспешно покинули дом принца, попытавшись лишь выразить Эскалу свои соболезнования в связи со смертью сразу двух его родственников, которые принц выслушал с мрачным и непроницаемым выражением на лице, не сказав ничего в ответ.

День клонился к закату, и в доме воцарилась уже привычная домочадцам герцога, но совершенно невозможная совсем еще недавно тишина. И даже слуги все реже видели Эскала, который в последнее время не разрешал никому тревожить свой покой. И редко кто осмеливался что-либо у него спросить, даже если дело не требовало более отлагательств. И никто не знал, станет ли когда-нибудь в этом доме все как прежде.

После завершения приема герцог вернулся к себе, не проронив ни слова и даже не взглянув на торговые договоры, врученные ему купцами. После смерти Меркуцио Эскалу казалось, что все вокруг него скрылось за туманной пеленой, за которой ничего нельзя было разглядеть. Совсем недавно весь мир играл яркими красками, но спустя мгновение все вокруг потемнело. Краски поблекли, небо приобрело серый преддождевой оттенок, а ливень, который, как будто, вот-вот начнется, никогда не сможет закончиться. Герцог сжал руки в кулаки. Казалось, от нехватки воздуха внутри сейчас все разорвется.

— Дядя! — Эскал обернулся на знакомый голос.

— Как ты, Валентин?

— Вы должны отдохнуть, дядя, — младший брат Меркуцио выглядел так, будто ничего особенного не случилось, только покрасневшие веки выдавали недавние слезы.

— Я ценю твое беспокойство, но мне в первую очередь интересно узнать, стоит ли мне тревожиться за тебя.

— Не стоит, — Валентин покачал головой. — Вы можете быть спокойны за меня.

— Я рад это слышать.

— Но я никак не могу привыкнуть к мысли, что больше никогда не услышу его голоса, не спрошу у него, как он провел день, не увижу его улыбки… Его настоящей улыбки, которую никто кроме нас не видел! — тело Валентина словно на миг свела судорога, но уже через мгновение юноша вновь выглядел как обычно. — Я стараюсь смириться с тем, что тогда произошло. Я знаю, что лишь время поможет мне чувствовать не так остро ту боль, что навсегда поселилась в моей душе. А память никогда не позволит мне забыть моего брата.

— Я до сих пор жду, что он войдет в эти двери, Валентин, — голос герцога был еле слышен. — Я так хочу его вновь увидеть.

— Я знаю это, дядя. Еще долго мы все будем ждать его возвращения. Я всегда верил в разум, но сейчас мне не достает слепой веры, которой обладал Ромео Монтекки. Хотя его судьба все же доказывает мою правоту.

— Вера крайне ненадежное подспорье, — Эскал нахмурился. — Я всегда предпочитал действовать, а не бессмысленно мечтать, веря в то, чего никогда не произойдет.

— И вы всегда говорили мне, что следует держать свои желания под контролем, дядя, — вдруг проговорил Валентин. — Но что делать, если одно из них не дает покоя, живет во мне и с каждым днем становится лишь сильнее? И я не могу больше ему сопротивляться! — последние слова юноша буквально выкрикнул, а маска, под которой он привык прятать собственные мысли, слетела с лица, будто ее никогда не было. — И что же мне делать с этим? Это желание словно разъедает меня изнутри, как если бы я проглотил яд. Оно как отрава — лишает меня всех радостей и всё вокруг кроме него становится бессмысленным. И самое ужасающее заключается в том, что я сам не хочу больше ему противиться.

— Ты должен сделать то, чего так сильно желает твое сердце.

— Что? — Валентин замер на месте, на миг словно разучившись говорить. — Разве вы думаете, что я могу настолько забыться? Забыть все, чему вы меня учили с рождения? Отбросить в сторону все, что составляет мою жизнь?

— Да, я хочу, чтобы ты один раз забыл все, чему я тебя учил. Не думай, что я не понимаю, о каком желании ты сейчас говоришь, — Эскал говорил настолько спокойно, что сейчас это спокойствие даже Валентину внушало страх. — И я хочу, чтобы ты осуществил свои мечты. Я хочу, чтобы ты отомстил. Я тоже желаю обрести покой, Валентин. Но это невозможно, потому что я виновен в том, что недавно случилось в моем городе. Я слишком долго старался не обращать внимание на то, что происходило вокруг меня, предпочитая не думать, к чему все идет. Я и так прекрасно знал, что однажды все закончится очередными смертями. И я бы солгал тебе сейчас, если бы сказал, что подобный исход расстроил бы меня. Но я не мог предположить, что чужая вражда отберет у нас Меркуцио, — Эскал ненадолго прикрыл глаза, словно предзакатные солнечные лучи, бьющие в окно, внезапно ослепили его. — Если я хотя бы один раз подумал о подобном, я остановил бы всех, даже если мне пришлось бы уничтожить эти проклятые семейства.

— Но я все еще могу это сделать, мой принц, — темные глаза Валентина опасно блеснули, — Монтекки и Капулетти однажды могут вспомнить о своем противостоянии, у них для этого есть еще больше причин, чем было ранее. Их следует остановить сейчас, чтобы больше не умирали те, кто нам дорог.

— Валентин…

— Да, дядя, — юноша внимательно смотрел на Эскала, не упуская ни одного его движения.

— Теперь ты и только ты — мой наследник. Мы потеряли слишком много, чтобы не задумываться о будущем. И я не желаю больше слышать о Монтекки и Капулетти в связи с очередной их стычкой, которая обязательно произойдет, как только они сумеют думать о чем-то, кроме своего горя. И я хочу, чтобы ты узнал каково истинное наслаждение от исполненного желания. Но больше никогда ты не сумеешь вновь узнать это чувство, если ты действительно любишь меня и помнишь то, чему тебя учили в этом доме. Но сейчас… Сейчас делай то, чего желаешь больше всего на свете. И меня совершенно не интересует, сколько еще человек отпоет в своей церкви брат Лоренцо.

— Я сделаю все, чтобы хотя бы на миг вы стали такими, как были прежде. Я верю, что мой брат желал бы этого. Я знаю, он любил вас гораздо сильнее, чем все вокруг, и даже вы, считали, но иногда он так боялся собственных чувств. И я сделаю все, чтобы он наконец-то обрел покой, а виновные в его гибели больше не сумели причинить нам боли.