Наследники (джен)

Иван Борисович сидел у камина, положив ноги в вязаных носках на решетку, рыжую от отсветов яркого пламени. Погода как никогда располагала к дреме, но блаженный отдых никак не желал прийти. На резном столике красного дерева стояла початая бутылка коньяка — при виде нее Иван Борисович поморщился. Лежащий рядом мобильный телефон был старого образца, кнопочный — по двум причинам. Во-первых, из принципа, а во-вторых, чтобы не получать по ватсапу и вайберу бесчисленные дурацкие фотки племянников. Думают разжалобить дядюшку, умилить кошечками-собачками-крысками или еще кем? Дурачье. Что им еще нужно, кроме денег?

Денег у Ивана Борисовича было много — как еще позволить себе поместье в Англии, если ты не родился лордом? Бандитское прошлое — лихие девяностые, рэкет, вооруженные разборки — благополучно осталось в прошлом. Иван Борисович был не дурак и сумел уйти вовремя, пока не помогли уйти в иной мир бывшие братки. Пару раз они пытались… да что говорить об этом, денег на хороших адвокатов жалеть не стоит никогда. Одно Иван Борисович мог сказать твердо: свой путь — пускай путь бандита — он прошел сам. Честно. Ни у кого не просил помощи, сам себя сделал. И теперь у него счета в нескольких европейских банках, дом в Англии, пять квартир в Москве и много чего еще. И четверо племянников, которые спят и видят, когда дядюшка отбросит коньки.

За высокими стрельчатыми окнами темнело, мелко моросил дождь. Зима, называется. За три года Иван Борисович потихоньку привык, как привыкал всю жизнь, богатую переездами и бегами. Родной сибирский городок почти забылся, да и к чему держаться за прошлое? Хотя о настоящем думать тоже не слишком хочется.

Двадцать четвертое декабря, канун западного Рождества. Последнюю неделю телефон просто разрывался от звонков и сообщений; на звонки Иван Борисович не отвечал, а сообщения мог бы угадать, не читая. «Дядя Ваня, пришли денег на раскрутку!», «Дядя Ваня, скоро Новый год, мы хотели слетать на Мальдивы, помоги с билетами», «Дядя Ваня, у нас ипотека» и прочая чушь. Хочешь жить — умей вертеться. Не умеешь — живи по средствам и не рассчитывай на старого дядю.

— Не надейтесь, ничего вам не оставлю, — пробормотал Иван Борисович, покосившись на телефон, который вновь завибрировал сообщением.

Легко сказать: «Не оставлю» — да только он не вечен. Неплох для шестидесяти восьми, хотя некоторые последствия бандитского прошлого дают о себе знать. С завещанием он не торопится: кому оставлять — не этой же стае жадных родственничков? Благотворительность Ивана Борисовича не прельщала, близких друзей у него не осталось. И что тогда? С грамотным адвокатом можно найти любую лазейку, а эти придурки запросто могут скинуться и нанять такого. Вот если бы…

Если бы что, Иван Борисович сам не знал. Как ни крути, Леха, Оксанка, Юлька и Наташка — единственные его родственники, которым и отойдет по закону все наследство. Ага, чтобы они промотали его за год или того меньше?

В коридоре послышался звук шагов. Иван Борисович успел мельком удивиться: кого это носит? Кроме него, в замке было всего два постоянных обитателя — англичанин-дворецкий Олсоп и охранник Костян. Вся прочая прислуга вроде уборщиков и поваров приходила днем, женщин же Иван Борисович в своем доме не терпел. Как не терпел и внезапных перемен в привычном образе жизни. И дворецкий, и Костян отлично знали, что он ненавидит, когда шарахаются по коридорам вечером. На кой пес их туда понесло?

Вставать не хотелось, но Иван Борисович сунул ноги в разношенные туфли. Кресло жалобно скрипнуло. Мягкий ковер шуршал под ногами, и этот звук раздражал не хуже странных шлепающих шагов в коридоре. У самой двери Иван Борисович понял: что-то не так.

Мысль о грабителях он отмел сразу. В Эшфильде имелись отменные электрические замки, которые невозможно открыть никакими хитрыми прибамбасами. Плюс в каждый вмонтирован электрошокер, так что будь это грабитель, шума было бы побольше. Олсоп спит как убитый, а у Костяна есть только две вещи — мускулы и преданность. Иван Борисович умел разбираться в людях и не брал на службу кого попало. Теряясь в догадках, он распахнул дверь.

В коридоре было темно. Иван Борисович потянулся к выключателю на стене, когда его остановил тот самый шлепающий звук. В темноте что-то замаячило, засерело, просветлело. Иван Борисович зажмурился, протер глаза, но странное видение не исчезло. «С полстопки меня бы так не развезло», — сказал он себе. В призраков, спиритизм, гипноз, гороскопы и прочую чушь он никогда не верил, будучи убежденным материалистом. Но глазам привык верить.

Светлое пятно в коридоре вытягивалось и постепенно обретало форму человеческой фигуры. Поневоле Иван Борисович отступил к двери, хотя трусом не был. И услышал голос — глухой, будто из-за стены, насквозь пропитанный лютым отчаянием:

— Заклинаю небом, постойте!

— Твою мать... — только и смог сказать Иван Борисович.

Призрак тем временем закончил проявляться. Он оказался элегантным джентльменом лет сорока пяти, в парике и вышитом кафтане, и походил на старинные портреты, которые Иван Борисович велел Олсопу отнести в комнаты верхнего этажа. Призрачный джентльмен шагнул вперед, и вновь послышались знакомые шлепки.

— Слушай, если ты призрак, — искренне удивился Иван Борисович, — чего тогда так топаешь?

На лице призрака отразилось недоумение. «Не понимает», — сообразил Иван Борисович: ну конечно, он же говорит по-русски! А призрак, кем бы он ни был, изъяснялся на родном языке. К счастью, английским Иван Борисович владел хорошо, и его не смущал старинный акцент призрака.

Пришлось повторить реплику по-английски. Прежде чем ответить, призрак посмотрел на Ивана Борисовича с вселенским отчаянием.

— Потому что я — душа, которой не суждено обрести покой. Я — сэр Джон Блэквуд, последний лорд Эшфильд, законный владелец сего поместья, жертва подлого преступления, сравнимого гнусностью с грехом Каина и предательством Иуды...

— С этим понятно, сэр. Давайте поподробнее. — Призрак вновь изобразил недоумение, и Иван Борисович поправился, пытаясь придать речи хоть намек на изысканность: — Прошу вас, расскажите мне, что с вами произошло.

— Я не имел прямых законных наследников, — начал призрак, — ибо небу угодно было забрать мою жену и сына. Два же моих племянника, дети любимой моей сестры, не могли снести обиды от того, что были не в праве унаследовать мое имение. Я был бы счастлив облагодетельствовать их, готов был найти умелого адвоката, который помог бы отыскать лазейку в законе. Но увы! — Призрак горестно вздохнул. — Племянники устали ждать, ибо молодость не ждет, а жаждет. Они сами отыскали ловкого крючкотвора, и он обещал за щедрую мзду помочь им завладеть поместьем, буде нынешний владелец преставится. И тогда они убили меня и заполучили вожделенное наследство.

Иван Борисович слушал молча, кивая по привычке на каждое слово. Начало он пропустил мимо ушей, пока его не зацепило «племянники». Сговор с адвокатом и убийство не удивили его, но возмутили.

— Вот же... — Он запнулся, поскольку умел материться только по-русски. Отведя душу, он продолжил: — Прошу прощения, сэр, я всего лишь выражаю возмущение делами ваших племянников. Что же было дальше?

— О, кара небесная постигла злодеев. — Призрак зловеще ухмыльнулся. — Вскоре они повздорили из-за наследства и в гневе схватились за оружие. Один из них скончался в тот же вечер, второй пережил его на два дня. Но мой неотомщенный дух так и не обрел покоя. С тех самых пор я брожу...

— Постойте, сэр. — Иван Борисович почесал в затылке. — Я живу здесь уже четвертый год, но ни разу вас не видел, э-э, и не слышал. Слуги тоже не видели. Как так?

— Сие мне неведомо, сударь, — ответил призрак. — Знаю лишь, что нынче, в преддверие светлого дня Рождества, годовщина моей несчастной гибели. В этот день я страдаю особенно тяжко, не преставая стенать о недоступном мне покое.

От жалостных вздохов Иван Борисович едва не прослезился, хотя считал себя отнюдь не сентиментальным. Призрак же продолжил, словно осененный некой мыслью:

— Или же осмелюсь предположить, что вам грозит та же беда, что и мне.

— Беда, и не говори... — пробормотал Иван Борисович по-русски.

История призрака была банальной и отдавала самой дешевой драмой. Но кто сказал, что жизнь — не дешевая драма? Как бывший бандит и человек, привыкший брать все сам, Иван Борисович мог бы одобрить племянников лорда Эшфильда, хотя не желал бы оказаться на его месте. А племянники — идиоты, раз не сумели воспользоваться плодами своего заговора. Но как бывший делец, он задумался: какую выгоду может принести ему лично этот нелепый случай?

— Послушайте, сэр Джон, — заговорил он, пока призрак вновь не принялся разводить в коридоре сквозняки своими вздохами, — что нужно сделать, чтобы вы обрели покой?

— О сударь, — произнес изумленный призрак, — вы желаете помочь мне?

— Знаете, я все понимаю: старинный дом, все такое, и никак нельзя без привидений. Но я бы не хотел, чтобы мне мешали спать всякие там шаги и стоны. Так что надо делать?

— Нужно предать мое тело христианскому погребению. Вообразите, мои убийцы отказали мне даже в этом, объявив публично, что я уехал в Лондон и там скоропостижно скончался и был погребен. Но, как только я упокоюсь в освященной земле и надо мною будет прочитана молитва, мой дух покинет сие злосчастное для меня место. Следуйте за мной, сударь, я укажу вам, где негодяи скрыли мой труп...

— Э-э, погодите-ка, милорд. — Иван Борисович прищурился, прокручивая в голове план. — Я готов помочь вам. Тогда уж и вы помогите мне.

* * *

— Ты серьезно? — Сергей вытаращился на жену, которая в свою очередь таращилась на экран айфона. — Думаешь, твой олигарх передумал?

— Во-первых, дядя Ваня — не олигарх, а серьезный бизнесмен на покое, — поправила Оксана. — А во-вторых, сам глянь. — Она сунула айфон под нос Сергею. — Приглашает всех нас к себе на Новый год. Даже оплатил билеты.

— Всех? В смысле, всех-всех?

— Да, я уже говорила с Юлькой. Она тоже офигела, но кто его знает? Вдруг старый пердун правда передумал? В конце концов, кто у него еще есть, кроме нас? Он же не дурак, чтобы оставлять все деньги кошке или собачке.

— С такого, как твой Борисыч, станется, — проворчал Сергей, но в душе встрепенулась надежда пополам со страхом. — Знаешь, что-то мне это не нравится. Вдруг он что-то задумал...

— Перестань, трусишка-зайка-серенький, — улыбнулась Оксана. Сергей вздохнул: наверняка уже думает, сколько накупит к поездке платьев и туфелек. — Кто не рискует, тот не пьет шампанское, как говорит дядя Ваня. Зачем еще ему звать нас к себе — он столько лет не желал нас видеть, даже не звонил. Может, у него рак в последней стадии или еще что-то. Не стал бы наш дядя Скрудж тратить понапрасну свои денежки.

— Будем надеяться... — Сергей скрыл разочарование: значит, мужская вечеринка тридцатого точно отпадает. Ну да ладно, зато не тратиться на выпивку. У Борисыча-то все первосортное — и виски, и коньяк. — А если все получится, то это было бы очень кстати... Понимаешь, о чем я?

— Да на здоровье. — Оксана почти не слушала, не отрываясь от айфона — то ли просматривает распродажи, то ли набирает кого. — Хочешь возиться со своими технарями — возись. Но без меня. А я наконец—то открою студию...

Дальнейшие подробности будущего ногтевого бизнеса Сергей не стал слушать. Вскоре их сменил веселый женский щебет — Оксанка позвонила обеим сестрам. Надо же, обычно они звонят друг другу только по праздникам, так-то лишний раз и не вспомнят. Хотя тут правда настоящий праздник. Не у каждой москвички есть дядя-миллионер из бывших братков.

Сергей размечтался о собственном будущем бизнесе, который наконец-то пойдет в гору. О пентхаусе на Остоженке, «майбахе» или «ламборгини» и прочих радостях жизни. Правда, ради этого придется несколько дней потерпеть Борисыча, Оксанкиных сестер и их мужиков — наверняка уже новых. Разве что с Лехой можно будет нормально пообщаться, хотя тот общается исключительно за бутылкой.

* * *

— Вам все понятно? — спросил Иван Борисович Олсопа.

— Да, сэр, — чопорно поклонился тот. Откуда только взялся со своими манерами — будто прилетел из девятнадцатого века. Зато не станет задавать лишних вопросов.

— В таком случае готовьтесь встречать моих гостей.

Откуда ни возьмись пришло волнение. Сама ситуация выходила карикатурной — прямо как в фильме по роману Агаты Кристи: богатый отец или дядюшка собирает всех родственников на праздник, а потом кого-нибудь убивают. Иван Борисович мысленно посмеялся, воображая себе кульминацию. Нет, такого не придумаешь ни в одном детективе. Такой подарок судьбы бывает раз в жизни.

Они явились все вместе, шумной толпой, воняющей разномастным парфюмом и сигаретами. Девчонки — в норковых шубах, на высоченных шпильках, с длиннющими ногтями. Три лица с одинаково накаченными губами, мохнатыми ресницами и нарисованными бровями ничем не напоминали давно умершую Таню, отдавшую себя всю, лишь бы устроить дочерей в Москве вместо сибирской дыры. Парни — в новеньких пальто, еще пахнущих магазином, с модной «трехдневной небритостью». Этого Иван Борисович не понимал: если ты нормальный мужик, то или побрейся, или отрасти бороду. Разве что Леха — у того-то небритость естественная, а не из барбершопа. И это — наследники?

Иван Борисович был терпелив. Заранее приглашенные слуги привели поместье в полный порядок, чтобы гости не нуждались ни в чем. А хозяин, криво улыбаясь порой, глядел на разнузданное веселье, которому предается большинство людей в России накануне всенародного праздника, и на замученных русскими новогодними блюдами поваров и слуг. «Эти придурки доведут до ручки всех обывателей в деревне», — думал Иван Борисович, глядя на бешеные фейерверки по вечерам. Длилось это фаершоу обычно до утра, под вопли, попсу из телефонов, шампанское и вискарь — иногда в смеси. Глядя на поддатых родственников, Иван Борисович даже мог бы на минуту поверить, что они — правда семья, а не случайная тусовка в модном клубе.

Порой веселье прерывалось дружным заседанием в айфонах — благо, интернет в поместье первоклассный. Юлька была популярным видеоблогером, Оксанка клепала статьи о модном маникюре. Наташка, помешанная на селфи и соцсетях, бегала по всему Эшфильду, выбирая места для фото. Парни вели себя потише, предпочитая просмотр видеороликов, — видно, скучали без выпивки. Оксанкин муж Сергей мечтал о собственной сети СТО, но не желал ударить даже пальцем о палец, чтобы заработать денег на раскрутку: зачем, если у жены есть богатый дядька? Наташка выгнала своего очередного мужика и пока не завела нового, а Юлькин нынешний приятель Артур, лет на десять младше нее, по виду был типичным альфонсом. Ну, а про Леху и говорить нечего — пошел в родителей, судя по мешкам под глазами. Пьет парень нехило, недаром от него сбежала уже вторая жена.

Сам Новый год гости праздновали без хозяина. Иван Борисович преспокойно удалился к себе и лег спать, предвкушая завтрашний сюрприз. Но сюрпризы, даже такие, требуют подготовки. Она тоже прошла на славу — не раз и не два Иван Борисович слышал, как гости жалуются спьяну на странные вещи — шаги, голоса, шорохи, тени. «Дядь Вань, а у тебя тут нет привидений?» — спросила как-то Юлька — несомненно, уже думая, как бы сляпать из этого популярный видосик. В ответ она получила только: «Дура» — это была тоже часть подготовки.

Утром первого января Иван Борисович позволил гостям выспаться. Заслужили: праздновали-то часов до пяти утра, аж дым шел коромыслом. Жаль, он не подумал о звукоизоляции. Сейчас пришедшие слуги убирали последствия веселья, порой переговариваясь насчет «этих странных русских», и удивлялись, как это столь почтенный и скромный в быту человек, как мистер Тимченко, может терпеть в своем доме такое безобразие. Вошедший Олсоп мигом заставил болтунов умолкнуть. Сам же Иван Борисович тем временем сделал пару звонков и перевод денег с одного из счетов.

Часам к четырем наследники оклемались. Напившись таблеток от головной боли, замазав макияжем последствия бурной пьянки-гулянки, они собрались в столовой — поесть и опохмелиться. Обожравшиеся вчера девчонки с тревогой поглядывали на выпирающие под дорогими платьями животы и больше налегали на напитки, чем на еду. А парни уделяли внимание и тому, и другому.

Дав гостям время насытиться, Иван Борисович спустился в столовую. Его встретили вялыми криками: «С Новым годом, дядя Ваня» и торжественной речью в исполнении Наташки. Речь продлилась минут пятнадцать и по большей части состояла из кое-как срифмованных стишков из интернета, какие обычно люди шлют друг другу на праздники. Затем под бурные аплодисменты последовал подарок — керамическая статуэтка на заказ. Статуэтка изображала черный шестисотый мерседес, за рулем которого сидел здоровенный бритоголовый молодчик в малиновом пиджаке и с золотой цепью на шее.

Иван Борисович сделал вид, что пришел в восторг от подарка, а племянники дружно порадовались. Ему захотелось разом засмеяться и сплюнуть. Видно, уже думают, что наследство у них в кармане, — почему бы и не разориться немного на подарок дядюшке?

— Спасибо, — прочувствованно сказал Иван Борисович. — Даже не ожидал. Мне кажется, ребята, мы с вами неправильно вели себя все эти годы. Я живу один, как сыч, вы тоже варитесь каждый в своей кастрюле. Надо родниться, надо общаться. Как ни крути, у нас с вами не осталось никого, кроме друг друга. — Говоря это, он с удовольствием заметил, как преображаются лица, как вспыхивают глаза. — Я не вечен и не возьму с собой в могилу ни рубля. Кому еще мне оставлять нажитое богатство, если не вам?

Хор из оперы «Спасибо, дядя Ваня!» Иван Борисович выслушал с доброй улыбкой. Юлька едва не ляпнула: «Давно пора», но Артур пнул ее под столом. Инцидент тут же заглушили натянутым смехом.

— Пойдемте в кабинет, — продолжил Иван Борисович и поглядел на часы. — Адвоката уж я не буду сегодня тревожить, так что составим завещание сами, а потом я его заверю, как надо. Олсоп, — обернулся он к дворецкому, — позовите кого-нибудь из слуг: будете свидетелями.

Дружная толпа наследников шумно поднялась из-за стола. В кабинет вел длинный коридор, по которому они и шли, цокая шпильками и скрипя новыми ботинками, в сопровождении обоих свидетелей. Иван Борисович всей кожей чувствовал, как они буравят глазами его спину, делят мысленно богатство и готовятся убить друг друга за каждый рубль.

Лампы в коридоре не горели, только свечи в стенных бра. Внезапный порыв ветра задул их все, заставив наследников тревожно зашептаться.

— В чем дело? — резко заговорил Иван Борисович. — Олсоп, я говорил вам включать электричество! Только зря жжете свечи. И откуда такой сквозняк?

Ответить дворецкий не успел — да и не должен был. Стены, пол, потолок коридора затрещали от криков. В полной темноте племяннички сбились в кучу — кто застыл от страха, кто трясся, кто визжал. И все тыкали пальцами в конец коридора с дружным: «Что это?»

— Где, черт возьми? — не сдержался Иван Борисович.

— Да вот же, там! — выдавил Оксанкин муж, Серега. — Там кто-то есть!

— И светится! — поддакнула благоверная.

Гордясь своим недюжинным актерским талантом и мысленно благодаря лорда Эшфильда, Иван Борисович протер глаза.

— Что светится? Нет там ничего. А вы, Олсоп, включите наконец свет.

— Слушаюсь, сэр, — отозвался дворецкий и неспешно отправился исполнять приказ.

— Но там правда кто-то стоит! — заговорил Леха, прочие поддакнули. — Мужик какой-то в старинных шмотках. Я, конечно, вчера здорово дернул, но не до глюков же!

— Нечего было дергать, — отрезал Иван Борисович, — если не умеешь. У вас всех что, пьяная галлюцинация? Эй, Олсоп, вы видите что-нибудь?

— Где, сэр? — уточнил дворецкий на полдороге к выключателю.

— Вон там, вон там, у двери! — наперебой затараторили гости.

— Нет, леди и джентльмены, — поклонился дворецкий. Второй слуга, Клоуз, подтвердил.

— Но он же стоит там! — завизжала Наташка. — Чего он на нас так смотрит? Будто мы ему что-то сделали!

— А-ай, он идет сюда! — заорала Юлька и бросилась наутек по коридору, едва не снеся обоих слуг.

— Он... он прям сквозь вас прошел, дядя Ваня... — прошлепал Артур, который явно был готов намочить штаны со страху. В следующую секунду он с воплем последовал за подружкой.

«Стадо!» — думал Иван Борисович, глядя, как все прочие с криком и визгом несутся прочь из коридора. — «Аж сквозняк устроили, идиоты».

— Благодарю вас, — сказал он Олсопу и слуге. — Клоуз, вы свободны. А вас, Олсоп, я попрошу пройти к моим гостям и сообщить им, что я не намерен оставлять наследство хроническим алкоголикам и шизофреникам. И заодно поторопите их с отъездом. Билеты на самолет уже оплачены, такси скоро подъедет. Ступайте.

Когда оба слуги ушли, Иван Борисович обернулся к лорду Эшфильду, который так и продолжал стоять в коридоре.

— И вас я тоже благодарю, милорд. — Тот поклонился в ответ. — Как только они уедут, мы отправимся к вашей могиле.

* * *

Иван Борисович смотрел, как укладывают мраморную плиту на свежую могилу. Рядом продолжал читать свои молитвы священник — молодой викарий местной церкви. На плите было выбито имя лорда Эшфильда, даты его жизни и традиционное «Покойся с миром».

Проклятый дождь закончился еще утром, хотя промозглый холод проникал в самые кости. На миг Иван Борисович позавидовал костям лорда — им-то теперь все равно. «Нет, лучше быть живым», — сказал он себе, покрепче запахивая пальто. — «Пусть больным, старым, но живым». А следом пришла новая, непривычная мысль: «Только для чего?»

Как там сейчас прочитал этот молодчик: «Мы — земля и в землю отойдем»? Так и есть. Рано или поздно он умрет. Кому останется его богатство? Да, он щедро отблагодарит всех своих слуг, но это будут всего лишь крохи. Да и какую память оставит он после себя? Только ненависть и зависть в жалких душонках племянников.

Рабочие забрали остаток платы и уехали. Мраморная плита на могиле пролежит недолго — Иван Борисович заказал для лорда Эшфильда памятник в стиле того времени, но его привезут только на будущей неделе. «Надеюсь, теперь ты правда обрел свой покой, милорд», — сказал он, усмехаясь по привычке.

— Мистер Тимченко, — услышал он голос рядом.

Оказалось, викарий уже закончил с молитвами и теперь смотрел на него, закрыв книгу. В глазах, укрывшихся за очками, виднелся немой вопрос, а за ним — уважение.

— Знаете, меня всегда интересовали различные предания и легенды, — заговорил священник. — Я здесь не так давно, но много слышал от местных жителей о лорде Эшфильде, якобы подло убитом и лишенном достойного погребения. Говорили, что дух его никак не может упокоиться и продолжает обитать в стенах поместья.

Священник умолк, выжидательно глядя на Ивана Борисовича. Тот нехотя ответил:

— Люди много чего говорят.

— Знаете, мне радостно, что именно мне довелось вознести молитву за упокой души этого человека. И я удивляюсь, что именно вы, простите, чужой в нашей стране, нашли его тело.

— Я всего лишь решил поменять кабель, — выдал Иван Борисович заранее заготовленную версию «находки». — И рабочие наткнулись на скелет мужчины с проломленным черепом. Если его правда убили, то убийцы были просто идиотами — оставили при нем все ценности, в том числе перстень и часы с фамильным гербом. По ним и опознали.

— Бывает и такое, мистер Тимченко, — склонил голову священник. — Не волнуйтесь, я не буду распространяться об этом. Мы с вами сделали доброе дело — помогли душе упокоиться. Пусть наша правая рука не знает о том, что сделала левая.

— Послушайте, — заговорил Иван Борисович. — Что вы скажете, если я назначу вас моим душеприказчиком, вольным распорядиться всем моим состоянием после моей смерти?

Казалось, викарий растерялся. Губы его задрожали, очки запрыгали на переносице, лицо сделалось совсем мальчишеским. Он едва смог выдавить:

— Я... Мистер Тимченко, я же сказал вам, что не стану распро...

— Дело не в этом, — перебил Иван Борисович. — Не надо оскорблять меня. Я не собирался давать вам взятку — даже если бы дал, вы бы не взяли, я знаю. Я всего лишь прошу вас пристроить все, что я нажил в этой жизни, — а нажил я всякими путями, и не всегда честными. Деньги не пахнут, как говорили древние. А вот дела, которые можно сделать на них, пахнут по-разному. Вряд ли вы вложите мои деньги в какое-нибудь вонючее дерьмо.

— Отчего же вы сами...

— Я не такой человек, — честно признался Иван Борисович. — Но со мной что-то произошло. Прежним я быть не могу. Новым — не успею стать, да и не хочу. Пусть лучше этим займется кто-то другой, такой, как вы, викарий. Может, вы сделаете здесь приют для бедных или продадите дом киностудии — ваше право. Просто снимите с моей души хотя бы одну тяжесть.

— Если так... — Священник помолчал, размышляя. — Позвольте мне подумать, мистер Тимченко. Признаться, у меня есть пара проектов, которые потребовали бы изрядных вложений, и я давно уже соображаю, где раздобыть денег. Возможно, такова воля Божья...

— Вот про волю Божью не надо. Думайте как хотите, но для меня это — моя воля. Может быть, я ошибаюсь. Поэтому давайте не будем об этом. Довольно того, что я предлагаю вам большие деньги. И учтите, что вы получите их только после моей смерти.

— Это уже как... как получится, — улыбнулся священник. — Вы не будете возражать, если я стану время от времени навещать вас — только по деловым вопросам?

— Не стану, приходите — с удовольствием поболтаю с вами. Когда живешь один, столько всего копится в душе... А поделиться не с кем.

Викарий поклонился и зашагал к припаркованной неподалеку машине. «Ну и развалюха у него», — мелькнуло в голове Ивана Борисовича. — «Я думал, только у нас в России люди ездят на таком дерьме. А ездить ему приходится немало — тринадцать приходов. Видно, купил по дешевке у какого-нибудь пройдохи. А на ремонт сколько приходится тратить... Надо бы узнать, как его зовут».

Иван Борисович махнул Олсопу и Костяну, и те последовали за ним по дороге, ведущей в Эшфильд. Идти было около километра, но вроде бы распогодилось, а хорошая пешая прогулка никогда не повредит.

Кто знает — может, его жизнь вправду только начинается?