Da capo con amore (джен)

Щёлк. Щёлк.

Щёлк…

Сонно потирая набухшие веки, Экко отключал генераторы. Сегодня он завершал свою многолетнюю работу точно так же, как и всегда… за одним исключением. Часом ранее, не озаботившись предварительным переносом очередных неверных расчетов на бумагу, он просто стёр с доски все формулы, которые на неё записывал около двух недель. И теперь, медленно моргая, смотрел на искрящую петлю Ленты Мёбиуса в окружении непокорных рун.

До идеального результата молодому человеку не хватало от трех до пяти лет растяжения временно̀го переноса. И не хватало их ему уже несколько месяцев. Он даже обращался с посланиями к шуримским хрономантам*, но ответа, конечно же, не получил. Да Экко и не надеялся: в Рунтерре ходили пугающие слухи о том, что те сгинули на проклятых равнинах Икатии* во имя всего мира.

От Хеймердингера тоже ни единой весточки не было, и Экко, поначалу запрещавший себе верить в смерть йордла, с годами заметно приуныл.

Он оставался совершенно одиноким, и вызов судьбе бросал тоже в одиночку.

Щёлк. Щёлк.

Щёлк…

Разворачиваясь в сторону звука, Экко выхватил оружие. И, нахмурившись, грубо произнес:

— Какого ты делаешь, придурок?! — Невысокая фигура в грязном плаще не отозвалась — Последнее предупреждение: вали отсюда! У меня был неудачный день, а твой вообще может стать последним.

Палец незваного гостя замер на выключателе, но с места фигура не сдвинулась. Экко лязгнул предохранителем, решительно сжав губы.

— У меня ощущение, что я забыла кого-то пристрелить, и это кто-то сейчас в меня целится. — При первых же звуках хриплого голоса Экко сделал неловкий шаг назад и удивленно моргнул — А какого ты делаешь в моей мастерской?..

Примечания:

Хрономанты — маги времени в Рунтерре.

Икатия — территория Рунтерры, где был открыт портал в Бездну, иное измерение.

Примечания:

Комменты автору важны, комменты автору нужны.

Нет ни счастья, ни тревоги, ни слезинки на глазах.

Не повернуты дороги предисловием назад.От любви — огарка пламя, след размытый на песке,

Фотография на память: сеть морщинок на виске…

* * *

— А ты тут успел похозяйничать.

Джинкс, сбросив плащ на пол, огляделась. Как ни в чем ни бывало, будто бы вовсе не она считалась одним из героев, погибших героев, Зауна и Пилтовера.

Экко, внезапно сгорбившись, тяжело опустился прямо на пол, потрясенно качая головой. А после — невесело хмыкнул:

— Какая же ты сука, Джинкс. Какая же ты невероятная сука.

— Я такая, да. — Рассеяно ответила девушка, выглядывая на потолке ныне отсутствующий турбинный винт — А… почему?

— Потому что я, как последний кретин, каждый год сжигал твоё имя и чтил память!

— Ну и зря. — Пожала плечами Джинкс. Казалось, экспрессия слов собеседника её ничуть не впечатлила.

— Да тебе все равно! — Пораженный догадкой, глухо выдохнул Экко.

— Я пытаюсь представить, что это не так… м-м-м… но не могу. — Скривила губы она — И разве без меня не было лучше? Я по пути заглянула в дом Кирамман — у них по саду бегает умилительный кексик-младший. Не хочу знать, откуда они его вынули…

— Этот мальчик — сирота из Пилтовера. — Устало пояснил Экко. Джинкс лишь отмахнулась.

— А отсюда два часа назад вышла отвратительно-приличного вида девица.

— Не смей!

— А что такого я сказала? — удивилась Джинкс, шумно грохнувшись на пол напротив Экко.

— Она… она хорошая. И добрая. И красивая. Да, она из Пилтовера, и я…

— Не интересно. — В очередной раз махнула рукой Джинкс. — Ты действительно кретин, если сейчас торчишь здесь вместо того, чтобы гулять с этой милашкой под фонарями пилтоверских садов. У вас тут сняли кордоны, а ты даже не думаешь этим пользоваться. Когда ты сделался таким скучным?

— Когда половины наших — не стало! Нигде, Джинкс!

После удара кулаком в жестяной пол Экко поморщился, потирая костяшки. Запал иссяк также внезапно, как и вспыхнул.

Джинкс насмешливо покачала головой.

— Как это «нигде»? А как же те серые памятники в Пилтовере? Кстати, кто придумал установить там и меня? Выглядит ужасно!

— Кирамман. Это были её инициативы.

— Я могла бы догадаться. Она всегда была занудой.

— Именно она поддержала требования Севики начёт амнистий для зауновцев! — Сердито фыркнул Экко.

— А я не сказала, что она бесполезная. Я сказала, что она занудная. Ты здесь оглох от гула своих игрушек?

— Где? Ты? Была?

— Ох… То там, то сям… знаешь, везде и понемногу.

— И чем ты «там и сям» занималась эти годы?

— Ну... Всяким. Бродила везде. Смеялась над слухами. За морем рассказывают, что две сестры из Пилтовера спасли целый мир ценой своих жизней. Бред какой, скажи? Эти любители перевирать плевать хотели, что одна из нас жива!

Неестественный оскал обнажил зубы; искусственный смех осыпался с искусанных губ пылинками карминового порошка. В этот момент Джинкс выглядела, как одна из тех жутких кукол, выбросить которые у Экко так до сих пор и не поднималась рука.

Ненастоящая.

Бездушная.

Будто бы действительно… мертвая.

— Кхм.

— Так вот... Еще я действовала на нервы хрономантам.

— Хрономантам? — Оживился Экко — Ты их нашла? Как с ними связаться?

— Замолчи и не перебивай. Так о чём я… А! Оказалось, что если хрономанты шлют тебя куда подальше, им нельзя показывать средние пальцы, даже если эти пальцы не настоящие, а железные. Просто знай это.

Ещё я купала котят. А ещё...

— Что купала?

— Котят. Ты глухой или глупый? А ещё я точно уверена, что видела бо-о-ольшой такой конверт на столе у одного мужика, и подписан он был твоим именем. Какие твои оправдания? Разве ты не знал, что писать им очень тупо? Хрономанты важничают и никому не отвечают, хоть ты их всех скопом подорви или до смерти запытай. Пустая трата времени.

Джинкс невинно хлопала ресницами. А Экко — пытался не представлять. Пытался не думать, что Джинкс слишком уверенно говорит. Так, будто проверила.

— Ты поэтому… вернулась?

Казалось, Экко даже затаил дыхание в ожидании ответа, будто надеялся, что он всё же не так одинок в своих стремлениях, как ему казалось.

— Мне просто стало интересно, почему ты подписал свои записочки моим прошлым адресом, и всего-то.

Джинкс в очередной раз равнодушно пожала плечами. Экко разочарованно опустил глаза, и следующий вопрос задал уже скорее по инерции, чем из реального интереса:

— Как ты выжила?

— Я…

Экко удивленно уставился на гостью; уверенная и равнодушная Джинкс куда-то исчезла, и теперь перед ним сидел совершенно другой человек: недоуменно кривящий губы, с враз остекленевшими фиалковыми глазами.

— На самом деле это… это очень глупо. Мы летели вниз, я и Варвик. Варвик убил Вандера, убил Ишу… Я засунула ему в пасть гранату, он разжал лапу… Мы должны были всё закончить там, вдвоём, и… это правда глупо, потому что я не собиралась! Но… Я вдруг вспомнила про дирижабль. Я должна была, понимаешь, должна…

— Что? — Экко оставалось лишь удивляться. Он был не из тех людей, которые умеют вычленять смысл из интонаций, и для него это всё звучало, как бессвязный поток сознания. — Что ты, нахрен, такое несёшь?

— Дирижабль! — Не дождавшись реакции, Джинкс закатила глаза — О, да ла-а-адно. Паудер всем уши прожужжала, что обязана научиться им управлять, когда вырастет. Как ты можешь не помнить?!

— Да при чём тут дирижабль? Ты же так и не сказала, как спаслась!

— Прыгнула перед взрывом в воздухоотвод. И если ты думаешь, что это было просто, то — нет.

Девушка спустила плотный полосатый чулок вниз, а штанину — подтянула вверх.

Эккко сдавленно сглотнул. Нога Джинкс была покрыта сетью белесых уродливых шрамов и багряных рубцов.

— А ты чем тут занимаешься? В моей норе? Зачем тебе столько генераторов? Ты всё таки решил взорвать Пилтовер той светящейся хекстековой штукой позади тебя? Если да, я в деле, это должно быть весело!

— Джинкс…

Не в силах отвести взгляд от её покалеченной ноги, Экко болезненно поморщился, стараясь собраться с мыслями.

— Знаешь, а ведь я в тебя когда-то почти влюбился. Но… потом ты начала разговаривать с пулеметом.

Экко неловко хохотнул. А Джинкс… Она смотрела куда-то поверх его головы. Но Экко не был уверен, что она смотрит на что-то конкретное. Возможно, она смотрела внутрь себя. И ответ её был столь же рассеян, как и взор:

— Я тебя не люблю. — Она произнесла это легко. Намного легче, чем хотелось бы любому, кто озвучивает признания в чувствах — И не полюблю никогда.

Отстраненно, буднично, будто речь шла о чашке вечернего чая. Но Экко казалось, удивлен не был:

— Мы не будем это обсуждать.

— Будем-будем. Как только я придумаю достаточно хорошую шутку.

Нахмурившись, он отвернулся. И, немного помедлив, заговорил:

— Я все время думал о том, как же несправедливо, что Вай — выжила, а ты — нет. А потом…

— Мы все прощаемся с кем-то навсегда и остаемся одни в тишине, потому что этот кто-то может забрать с собой все голоса и звуки, все до единого. Так бывает. Суть смерти в невозвратности. Мы точно хотим об этом поговорить? Явно же есть темы повеселее.

— Ты, мать твою, можешь не перебивать?.. — Джинкс склонила голову вбок, умолкнув, а Экко передернул плечами. Ему откровенно не нравилось, как глухо и монотонно произносила эти страшные слова девушка — Ничего не знаю про голоса, но… Я вспоминал обо всех остальных, и это... со временем стало идеей, от которой я не смог отделаться. Время ведь уже было сломано! Так почему бы не постараться, почему бы не исправить всё?

Я хочу верить, что тебе тоже приходили в голову такие мысли, иначе как бы тебя занесло к хрономантам?..

— Какая разница? Это всё равно невозможно. А в тех случаях, когда возможно, то возможно точно не для нас, потому что мы — не те случаи.

— Думаешь?

— Уверена. Я вообще очень во многом бываю уверена, просто это иногда поздно со мной происходит.

Экко внимательно вгляделся в лицо Джинкс. Выражение его было тусклым и отсутствующим. Но важнее всего для зауновского гения было осознание того, что она тоже пыталась.

— Когда я посчитал, сколько людей передохло в те годы… Я действительно долго над этим размышлял. И несколько лет назад я всё таки решил, что если смогу найти аномалию побольше — займусь этим, сколько бы сил не пришлось потратить. И я её нашёл. Там, в катакомбах под Пилтовером, глубоко под столетними каменными завалами, строго где я и предполагал: под башней. А дальше — дело техники. Я зарядил от аномального поля кристалл хекстека и взялся за работу. Всего-то ничего задачка: улучшить Z-привод, растянуть его действие не на секунды, а на годы. Постараться попасть в конкретный отрезок, до того, как началась вся эта заварушка.

Тяжело вздохнув, Экко повернул голову в сторону своего устройства. А Джинкс, уже было приоткрыв рот, чтобы привычно перебить и развить предыдущую тему, внимательно вгляделась в сияющую энергией петлю Мёбиуса. На лице её отразилась жесточайшая работа мысли.

И девушка — медленно сомкнула губы, передумав развлекать себя насмешками.

Происходящее начало обретать смысл, а лояльность нынешнего хозяина мастерской стала иметь ключевое значение.

— И вот я — здесь. Мне осталось совсем чуть-чуть, но я просто… не вижу. Не вижу ошибки в формулах, не понимаю, чего именно не хватает. Я уверен, что просто не могу понять очевидного, и ответ лежит на поверхности. Но я слишком долго прокручивал в голове схемы и цифры. Так долго, что они слились для меня в одну сплошную ленту.

— Ты хочешь повернуть время вспять. Ты хочешь успеть до того, как… как я подорву пилтоверскую Башню.

Глухой голос Джинкс в гудящей силовыми полями тишине прозвучал таким же тихим фоновым, дрожащим от напряжения, гулом. Экко, не оборачиваясь, решительно кивнул.

Он не видел, как глаза девушки вдруг засверкали хищным огнем и как ожила её маленькая фигурка. Как, впрочем, ранее не заметил и того, что она явно собиралась что-то ему сообщить на тему причин невозможности их вариативных отношений.

Он просто на неё не смотрел.

Примечания:

Прим. автора: в Зауне люди явно ругаются. И конечно, в языке оригинала ругательные выражения будут другими, но давайте адаптируем под себя.

Неисчерпанная близость, непугающая даль.

Неволнующая радость, неманящая печаль.

Ничего пока не жалко, никого пока не жаль.* * *

Она ожила так внезапно, что это могло бы испугать кого угодно. Конечно, кроме того, кто не спал больше суток.

Тем не менее, Экко всё же отпрянул назад и неловко опрокинулся на спину, когда силуэт Джинкс незаметно глазу метнулся к стопкам его записей.

— Чего разлёгся? Показывай!

Голос её звучал решительно. А Экко не мог вспомнить, когда последний раз спал. Но это фанатичное воодушевление, бесшабашная надежда, неоправданная торопливость — они вдруг передались и ему.

* * *

Джинкс прыгала туда-сюда безумной обезьянкой, металась из угла в угол, иногда сливаясь в единый розоватый росчерк. Экко сидел, устало склонив голову на один из генераторов, и дремал, потратив последний ресурс организма на объяснения.

Его тщательно систематизированные записи летали по помещению, безжалостно рвались на части, испещрялись новыми цветными символами, начертанными чужой рукой.

Сил спорить у Экко не было. А вот силы уснуть в таком бедламе — всё таки нашлись.

* * *

— Бу!

Подскочив с места, Экко наугад ударил в источник звука, но попал по воздуху. Джинкс, легко скользнув в сторону, хохотнула:

— Ха! Улыбайся, я же пошутила!

— Что тебе от меня надо?

— Сказать, что ты действительно кретин.

— А ты действительно невыносима. — Обиженно буркнул в ответ Экко. И громко зевнул.

— Даже не хочешь узнать, почему ты кретин?

— По умолчанию.

— А вот и нет.

Хитрый прищур девушки заставил Экко окончательно проснуться и напрячься:

— Говори.

— Ты не пробовал заземлять контакты? Ну, это обычно надо делать, если ты находишься выше земли и пытаешься заставить работать огромную электрическую хрень. А если ты хочешь нарастить оборот действия, то тебе соответственно нужно добавить…

— Я понял. Я. Понял.

— Точно понял?

— Ох… Бля-я-я…

— Значит, понял.

Экко бездумно смотрел на весело искрящую Петлю. Она выглядела сейчас ровно так, как и должна была выглядеть, исходя из его ожиданий, то есть — явно рабочей, и не только в теории.

В прошлый раз он так и не сложил, как Хеймердингер довел портал до ума, и очень долго старался вычислить схему самостоятельно.

Ну, он и вычислил. А про такую банальную техническую сторону вопроса — забыл. И Петля, как не бейся, выдавала нестабильное поле.

Всё действительно оказалось просто. Настолько просто, что ему достаточно было поделиться своими проблемами с кем угодно, чтобы его тыкнули носом в логическую ошибку.

— Нужны еще генераторы. И аккумуляторы.

— Уверен?

Очередной самодовольный оскал Джинкс проигнорировать Экко не мог, поневоле напитываясь тем же самым возбуждением, что горело в наполненных шиммером глазах.

— Идеи? Каким ещё сучьим образом мы нарастим мощность для увеличения оборотов?

— Мы имеем хаотичную природную силу. Нам нужна такая же, и она — как раз скоро начнется.

— Гроза! — Восторженно выдохнул Экко.

— Гроза. — Подтвердила Джинкс.

— Надо всё переделывать. — Засуетился было парень, но тут же замер.

Руны были закреплены совсем не в том порядке, что он помнил.

— Уже. — Довольно подтвердила его догадку Джинкс. — А ещё я установила молниеприёмник.

* * *

Они уже несколько минут созерцали творение рук своих. Петля периодически плевалась в них искорками по строго заданным траекториям и на вид чувствовала себя очень хорошо.

Экко радостно щелкнул пальцами, не отрывая взора от портала. Он уже отвык работать с кем-то в команде, и теперь это казалось чем-то неожиданно полезным и увлекательным.

Но… ему следовало кое в чём признаться своей неутомимой напарнице.

— Я понятия не имею, как провести полевое испытание перед использованием. Всё настроено строго на определенное время, и если сбить настройки — придется начинать сначала.

— Значит, обойдемся без испытаний.

Джинкс произнесла это, как само собой разумеющееся. Экко — с сомнением покачал головой, отрицая подобный ненаучный подход:

— Если меня размажет по пространству, я уже не смогу этого исправить. Так что теперь надо придумать какую-то защиту от предположительного риска.

— Ну, может, от расщепления ты и спасешься, но от меня в конце пути — нет.

— То есть?..

— Тебя же выкинет прямо сюда, не так ли? — Невинно уточнила Джинкс — И я уверена, что мне очень понравится тратить на тебя пули.

— Твою мать… Ладно. — Экко решительно подхватил Джинкс под руку, разворачивая к себе — Мы можем скорректировать маршрут до трех суток в обе стороны. Сейчас хорошенько подумай: когда конкретно тебя не было в мастерской?

— Никогда. — Мило улыбнулась Джинкс. — Я как раз работала над кусаками. О, не расстраивайся так, все помрем когда-нибудь.

— ДА ЧТО Ж ТАКОЕ-ТО!

Резко отвернувшись, Экко схватил гаечный ключ и зло швырнул его в стену. А после — заметался между генераторами, не заметив, как взгляд давней подруги на мгновение стал пронзительным, а губы — сжались в тонкую полосу, и теперь рот её больше походил на трещину в грозной фарфоровой маске.

— Меня вышвырнет в моё же тело, но это тело, в свою очередь, притянется в точку переноса, и я буду просто не в состоянии отбиться! Блядство! А ты в то время работала на этого ползучего гада, а значит, без раздумий прикончишь парня в одежде Поджигателя!

— Ага. — Нейтрально подтвердила Джинкс.

— Я точно знаю, что должен делать. У меня есть множество вариантов того, как всё исправить, не теряя преимущества предзнания. Да… ты сама видела мои записи. — Бессильно махнул рукой Экко. — Но я понятия не имею, как решить теперь проблему тебя. Вот кто меня просил строить портал именно здесь?!

— И кто?

— Да никто! Просто я подумал, что тут никто мне не помешает! Ни один зауновец не заявится туда, где бродит злой дух!

— Злой дух?

— Да. Ты не слышала? — Посмотрев на девушку, недоуменно качнувшую головой, Экко усмехнулся — Они верят, что твоя тень ещё здесь. И никто, кому дорога жизнь, сюда не сунется по доброй воле.

— Ой, какая я страшная. Круто. — Покорно закивала Джинкс. Но продолжила гнуть свою линию. — Экко, дело в том, что тебе никак не можно умирать. Я бы сказала, что очень даже нельзя. Такую штуку в любых обстоятельствах воссоздать с нуля сможешь только ты.

— Значит… — Парень вздохнул. — Нам надо придумать невозможное. Надо сообразить, как перенести стабильный статичный портал в мой район так, чтобы он не утратил стабильности.

— Ты снова кретин. — С демонстративной грустью вздохнула Джинкс.

— Выкладывай. Что у тебя там на уме?

— Замечание.

— И?

Экко углядел недобрый блеск в глазах Джинкс. И вдруг вспомнил, за что её боялись.

— Все твои планы, которые ты тут так красиво придумал, легко и просто разбиваются о большую, неподъемную политическую машину. И научный прорыв пилтоверцев, чтоб его. Скажи мне: неужели твой хваленый Хеймердингер из того времени возьмет и послушает мальчишку из Зауна? Поверит, что это не попытка выиграть гонку вооружений между Пилтовером и Зауном? Ты вообще хотя бы знаешь, как до него добраться тогда? Да у тебя даже нет ни единого влиятельного знакомого, которого можно использовать, а уж про то, чтобы рассказать кому-то правду, я вообще молчу! Все твои схемки, такие идеальные и стройные, на тебе же и заканчиваются! Всё, что лично ты можешь сделать в прошлом, чтобы улучшить будущее, это помешать мне. А для этого тебе придется добить меня тогда, на мосту. Ой, подожди, ты же не сможешь! Я убью тебя первая, как только ты появишься в моём прошлом!

Экко подавлено молчал, уставившись себе под ноги.

— Ты не обижайся, но возводить задачи в Абсолют — это не работает. Ты забыл о реальности.

— Не ошибается только тот, кто ничего не делает! — Огрызнулся Экко.

Джинкс медленно подошла и снизу вверх заглянула Экко в лицо:

— Я тоже забываю о реальности, и это очень увлекательно… но никак не помогает. Наоборот, Экко: ты делаешь неправильно, и ты неизменно ошибаешься.

— А то ты справишься лучше! — В выражении лица парня явственно читались вызов и досада.

— Да. — Просто подтвердила Джинкс.

— И почему это?

— Потому что если я попрошу о чем-то Око Зауна — это у меня будет.

Твердый тон девушки был мрачен и тяжел, будто она готовилась напасть, и от смертеносного удара её удерживало лишь нечто эфемерное. Но Экко, увлеченный новой догадкой, уже смотрел поверх её головы на Петлю, не вглядываясь в отчаянные аметистовые зрачки.

Как идеалист и истинный мечтатель, он быстро строил воображаемые картины, достаточно было лишь малого намека. И сейчас перед его внутренним взором мозаика сложилась из разрозненных деталек в очевидный образ.

Хозяйка мастерской, имевшая влияние на власть Зауна тех лет, попадала в свою же мастерскую и своё же тело.

— Нет. Нет, это опасно. — Опустив плечи, парень расстроенно тряхнул волосами.

— Действительно! — расхохоталась Джинкс, агрессивно оскалившись — И знаешь, что? Если это так, если случится перегрузка из-за дальности и меня распидорасит на мелкую крошку — ты заметишь, потому что ничего не изменится! И ты, вот ведь веселье, просто сбросишь мощность до безопасных настроек, вернешься за секунду до перемещения и остановишь нас, чтобы мы притормозили и исправили неточности расчетов! А если я справлюсь… Этот портал не будет построен, потому что будет не нужен! Его даже никто и не вспомнит, кроме меня! А тебе — больше не придется считать трупы. Ты будешь просто… жить.

Экко молча смотрел на Джинкс: до предела расширенные зрачки, судорожно сжатые кулаки, оскаленные зубы…

— Ты в самом начале так и задумала, да? Ты… настолько жалеешь? Это всё из-за той мелкой немой девчонки? Я говорил с Севикой о тебе. Ты…

— Я облажалась. — Холодный, безучастный тон не позволил Экко продолжить. Видимо, он был не тем, с кем Джинкс была готова делиться своими переживаниями.

— Согласен, это не я запустил хекстековый заряд в сердце Пилтовера. — Хмыкнул Экко. — А со старшей Медардой ты как вопрос решать собралась?

— Черная Роза. — Джинкс недобро усмехнулась. — У меня как раз будет возможность рассказать им интересную историю, которую они и сами чуть позже узнают. Но я могу ускорить процесс.

— Ты собралась подставить под этих чудовищ нашу Медарду?!

— Она — одна из них. И если вдруг ты не слышал, она сейчас очень активно этим пользуется.

Тягостное молчание плескалось между двумя людьми, и обоим казалось, что это может длиться вечность.

Наконец Экко — сдался. И, ссутулив плечи, тихо попросил:

— Найди меня. И расскажи всё.

— Найду. — Пообещала Джинкс.

* * *

Петля, распавшись на составляющие, ожила, и мерцающие оси, наращивая амплитуду, хищно закружили вокруг женской фигуры. Фигуры, которая так и не дала обещания рассказать.

— Удачи. — Расстроенно шепнул никогда не полагавшийся на удачу Экко, дергая рычаг.

Белоснежное сияние стало невыносимым, и Экко — зажмурился, запрокидывая голову вверх.

У неё действительно было больше шансов, чем у него. И так было с самого начала.

Пальцев стук звучит негромко плачем бубна под дождём,

Словно песня-похоронка о любви, что тщетно ждём,

О сердцах, задетых стужей, обо всём, что не сбылось...**

Джинкс точно знала, что всё получится, потому что последнее, что она увидела перед тем, как её тело всосало в воронку и растянуло в бесформенную ленту — темную фигуру Экко, распадающуюся на частицы прозрачной пыли вместе с мастерской.

Это было хорошо. Это значило, что прежняя линия времени стерлась.

— Тупешествия во времени не лвияют на могз, так ты рагавил, Кээко?

Шатаясь из стороны в сторону, Джинкс пыталась занять стабильное место в пространстве. Или — хотя бы его определить. Но перед глазами почему-то упорно мелькали обидные воспоминания о том, как Архимаг-хрономант ленивым взмахом рук снова и снова возвращал к исходной своих учеников. И, сколько бы жизней она не отнимала — ему хватало мгновения, чтобы отмотать обратно отдельные точки пространства.

Джинкс нещадно тошнило. Возможно, от обиды на высокомерного старого упыря, пояснявшего незваной гостье, что ей «не дано». И, сколько бы стараний она не приложила, это ничего не изменит.

Магия в крови — она либо есть, либо её нет.

Точка. 

Над головой кружился турбинный винт, измазанный цветной краской. То есть, Джинкс была уверена, что он неподвижен, но ничего не могла поделать с тем, что тот танцевал у неё над головой и гулко шумел.

— Это должно пройти! — Напомнила себе она. Экко обещал.

Сдавшись, Джинкс прекратила попытки распутаться из нелепого комка и определить, где руки, а где ноги. И почему ноги — возле головы.

Она просто решила надеяться, что при обратной сборке эти части тела не перепутались местами. Оно, наверное, выглядело бы интригующе, но на практике оказалось бы нихера не удобно.

* * *

Джинкс не знала, сколько пролежала вот так.

Год? День? Час? Всё могло быть.

Осторожно усаживаясь на пол и растирая затёкшие конечности, девушка огляделась. И, вдруг перестав замечать головокружение, облегченно прикрыла глаза.

Это точно её мастерская. Цветастая и обжитая. А это значит, что портал сработал в верном направлении, а она — не умерла по дороге. Впрочем, об этом Джинкс даже не беспокоилась, и вовсе не потому, что не ценила свою жизнь: ещё во время запуска она убедилась в успехе, наблюдая рассыпающуюся картинку будущего, которого не должно состояться.

Она смогла вернуться, даже никого не убив и лишь старательно подражая манере уговоров, не единожды слышанной в кабинете «Капли».

Возможно, у Экко, с его целеустремленностью и верой в лучшее, действительно лучше могло бы получиться исправить прошлое: он бы применял логику, стратегический подход и рано или поздно, но своего добился бы, потому что Джинкс откровенно ему солгала, заявив, что в это время безвылазно сидела в мастерской.

Так что он бы гарантированно смог добраться до того маленького йордла, и… Вот только Джинкс справедливо сомневалась, что в планах Экко нашлось бы место для здравия Ока Зауна.

Да, в этом всё дело.

Экко хотел спасти всех. А Джинкс — только одного.

И ей было за это ни капельки не стыдно, тем более теперь, когда она позволила себе уверовать в успех своего предприятия.

Следующий вопрос повестки: не где она, а когда именно.

Правильно ли сработал их портал, или выплюнул её ближе к середине отрезка, засбоив? Если так — то всё напрасно.

Не для всех, разумеется. Только для неё.

Джинкс принялась вглядываться в окружающие предметы внимательнее, героически преодолевая муть и расфокусировку зрения.

Детали. Ей нужно было найти детали, которые…

Багряная мужская рубашка всё ещё висела на спинке барного стула. Плоская железка, выполнявшая роль палитры, всё ещё лежала поверх записей возле зеркала, и всё ещё хранила следы темной однотонной визажной краски.

Жестяная пепельница на широкой ручке неуместно массивного кресла, граммофон, несколько невообразимо скучных (на вкус Джинкс) пластинок, кофейная пыль…

Девушка тоненько взвизгнула.

У здешней Джинкс еще не было поводов избавиться от всего этого. Здешняя Джинкс еще не решила, что убийца не имеет права на символы доверия со стороны убитого.

Получилось, получилось, получилось…

Кровь приливала к голове. Шум нарастал. И вдруг… С оглушительным треском лопнул её личный вакуум — кокон застарелой серой пустоты, адская тишина без права возвратного момента. Все это рухнуло под напором осознания произошедшего.

Уже много лет она слушала гнетущую тишину без голосов. Тех самых, своих. Он забрал их с собой. Он обещал, что поможет с ними разобраться, и сдержал слово. Но она никогда не хотела, чтобы он сдержал его так.

Он унёс её вину перед прошлым с собой, туда, откуда не возвращаются. Но оставил вместо этого скорбь, и она оказалась в разы хуже прежних обвиняющих теней, корящих её за ошибки Паудер, потому что была всюду, и заполняла пустотой изнутри и снаружи.

Джинкс была прощена им, но — им же и наказана безграничным одиночеством, обреченная до самой смерти по ночам бессонно лежать в темноте и слушать ничего.

Вряд ли он этого хотел. Но оно — случилось. И она впервые поняла, как ощущают утрату другие люди: их кара — больше никогда не видеть и не слышать тех, кого они потеряли.

Кровь, его кровь, у неё на руках, на лице, груди. Это случайность, она не хотела, не хотела, никогда бы не помыслила…

Каждое отражение окровавлено, из каждой зеркальной поверхности смотрит на неё с укором синеглазая девушка, у которой Джинкс выдрала из груди сердце и бросила в реку.

Этой девушки не существует, ведь Джинкс точно знает, что её глаза теперь навсегда испорчены шиммером.

Она жила в этом тихом тусклом мире без целей и смысла долгие годы, и лишь однажды, в день, когда миротворцы забрали у неё Ишу, паника накрыла её настолько, что отголоски прежней истерии замельтешили на грани сознания, спутывая рассудок и выкрикивая ей в голову дрянные визгливые обвинения в негодности и бесполезности. И лишь единожды он пришёл к ней сам. Его тень, которую она уже устала бессильно звать, появилась возле камеры, принося в дар понимание, прогорклое и отвратительное, выжимающее из тела кислотные слезы.

Именно это осознание уничтожило её окончательно, а не взбесившийся Варвик, лишивший жизни Ишу.

Голубой глаз бездушно стекленеет, гаснет оранжевая буря посреди черноты, и когда это происходит, Джинкс видит разницу.

Она понимает, как на самом деле он всегда на неё смотрел. Даже сейчас.

Прежние тени: Майло и Клеггор, Вай и Вандер, они могли бы и в реальности говорить все те ужасные вещи, которые она им приписывала, а Джинкс — могла достоверно верить, что они способны поступить с ней подобным образом. Но он… В тот вечер, через силу сглатывая густой вязкий багрянец, он не оставил ей ни единого шанса обвинять себя от его имени. Он… он её простил. И, как и все остальные, он был мертв, а этот образ — просто очередное порождение её больных фантазий. Её, воплощенное в иллюзию, отчаяние.

Иллюзия эта, подобно прежним её выдумкам, могла говорить и действовать только в пределах того, что Джинкссама была способна себе вообразить — но не более. И все эти призраки всегда были бессмысленны и фальшивы, потому что никогда по-настоящему не существовали.

Его не было возле камеры.

Он ушёл — она его отправила — туда, куда сама не решилась пойти вместе с тем, что осталось от Вандера — хотя Варвик мог бы стать достойным спутником. Но…

В итоге Джинкс оказалась лишённой даже такого извращённого, ранее привычного ей способа встретиться с теми, кто ей дорог; после ни один голос не спасал её от безмолвия.

Джинкс осталась. Слушать пустоту и не различать ярких красок. Осталась искать магию, чтобы затоптать робкие ростки надежды на чудо, когда — найдёт.

Вакуум лопнул, впуская живой звук. Серый мутный кокон рассыпался, обнажая яркие краски мира вокруг.

Она обнаружила магию там, где меньше всего ожидала её найти — и именно тогда, когда уже перестала искать.

Сердце робко наращивало ритм, ещё не до конца веря в произошедшее.

Как же она скучала.

Медленными, осторожными шагами Джинкс подходила к рупору.

Это устройство насчитывалось третьим, позаимствованным из кабинета хозяина «Последней капли». Первое она сломала случайно, из второго — соорудила громкоговоритель. А этот… пока держался, не был разобран на детали и иногда — даже использовался по назначению.

Игнорируя мелкую дрожь в руках и тошноту, Джинкс осторожно стряхнула пыль с бумажной упаковки пластинки. Той самой, скучной. Не своей.

Граммофон кашлянул всего лишь раз, а после — минорный мотив поплыл по комнате.

— Ты сказал, что разлучиться нам придется навсегда.

Лето кончилось, и птица улетела из гнезда.

Инструменты, непривычные для Зауна, гортанный язык, чуждый Валорану, текст, который владелец пластинки ей переводил.

— На песке следы размыла набежавшая волна,

Я теперь брожу уныло, за столом сижу — одна.

Подражая танцующим на балах в Пилтовере дамам, девушка восторженно кружилась по захламленному помещению. Касаясь перил, легко перепрыгивая на узкие железные лесенки, вдруг находя неизъяснимую прелесть в мелодии, которая нравилась не ей.

Шум.

— Будет раскоординация. То есть, я не уверен, но у меня она в прошлый раз была.

Шум заглушал слова иноязычной песни, но она помнила их наизусть, хотя на то, чтобы выучить их по памяти, ей понадобилось время.

Долгое время в могильной тишине.

Она почти не слышала музыки, но это не мешало ей угадывать такты. Может быть, она даже что-то выкрикивала, раскачиваясь на веревках, свисающих с потолка.

Поехавшая сука Силко.

Они могли теперь говорить о ней всё, что их душе угодно. Джинкс больше не будет спорить, не станет доказывать им, что принадлежит лишь себе и чего-то стоит в отдельности от Ока Зауна.

Она смогла это доказать годом позднее. После того, как его не стало нигде.

Люди рисовали её лицо на стенах, люди красили волосы синей краской, люди выкрикивали её имя… и будто бы забыли, кто именно из них двоих годами отстаивал независимость Зауна, а кому — было откровенно на неё наплевать.

Её даже сделали героем в Пилтовере после «смерти». Но это — не сделало её счастливой.

Чокнутая шлюха химбарона.

Пусть эти слова будут правдой. Пусть все начнется сначала.

Вдруг застыв на месте, Джинкс пошатнулась, глядя прямо перед собой. Зрачки расширились до предела, губы задрожали, а на лбу выступила испарина.

Отражение в мутном зеркале глупо моргало в ответ, глядя на неё испуганными глазами.

Синимиглазами.

— Мне надо подумать… — Дрожащий голос звучал жалко — Все будет по плану, и я его почти придумала… слабая, бесполезная Джинкс — это плохо, очень плохо!

Ей нужно было Мерцание. Гребаное Мерцание в огромных количествах, текущее в ней вместо крови. Иначе она не ручается ни за единый благополучный исход, или что там Экко имел ввиду про мир во всём мире.

А уж гарантировать безопасность хотя бы себе, а не то, что кому-то ещё — и вовсе очень спорно.

**

Синджед хоронится на задворках темного города, в самых лютых ебенях, что ведомы Джинкс, не считая нижних шахт и катакомб.

Девушка скользит по темноте, на ощупь снимая панели с пушки и на ходу пытаясь закоротить контакты в обратную сторону.

Никто и не говорил, что будет легко.

Дождавшись, пока согбенный силуэт одного из крысенышей, пораженных Мерцанием и иногда бродивших поблизости, покажется на горизонте, Джинкс нажала на курок.

Боль прошила живот. Жар потек по ногам, в нос ударил запах железа.

Кровь. Её кровь.

Алые следы ботинок на грязной земле, багровые отпечатки рук на щербатой стене. Они тоже её.

Быстрые удаляющиеся шаги. Крысы всегда докладывают первыми в надежде на дозу. Оно и хорошо: в этом путешествии в один конец никто не будет страдать, кроме неё самой. Никто не будет виноват, и никто не будет безвинно наказан.

Джинкс вышибает дверь с ноги, не удерживая равновесия и падая внутрь помещения, заходясь в кровавом кашле. И ей очень везёт, что Синджед — на месте, а не ушел бродить по пещерам.

Док смотрит на неё не то, чтобы удивленно, а скорее, с холодным исследовательским интересом. А Джинкс очень не хочется стать очередным объектом и ненароком оказаться в аквариуме.

И потому, преодолевая желание выблевать желудок, девушка поспешно решает уточнить, что ей от местного гения понадобилось:

— Мне нужен шиммер. Весь, что у тебя есть. В меня.

— Сомнительное предложение. — Тянет фразу Синджед, задумчиво наблюдая, как одна из девчонок его работодателя давится спазмами и сплевывает розоватую пену на его пол.

— Ты хочешь завтра обсудить… с Силко… почему я умерла у тебя на пороге?

Этот аргумент становится решающим. По крайней мере, Джинкс думает так, когда горизонт заваливается на бок, а Док раздваивается.

Примечания:

Les moulins de mon cœur — Claude François

Бесконечное круженье, бег кольца внутри кольца,

Повторенье сновиденья без начала и конца...

Остановят карусели, в дальний порт придет корвет,

И глубокие туннели всё же выведут на свет.

**

Упираясь подбородком в стол, Джинкс бездумно рисовала бессмысленные каракули. В теории это должно было помочь структурировать хаос в голове и воплотить идеализированные планы Экко в жизнь. Ну, или хотя бы ту их часть, где никто не умирает...

У неё оставалось чуть больше года на все про всё. Не так и много, если учесть, что последние сутки она не решала проблемы, а провела в муках: билась в конвульсиях на холодном столе Синджеда под ремнями лишь для того, чтобы вернуть себе — себя. А уж начать насаждать перемены и не облажаться… Теперь, если подумать, это казалось почти невозможным.

Как добралась обратно в мастерскую, Джинкс помнила очень смутно. Зато чётко вспоминала каждое мгновение боли: Синджед, возможно из мстительных побуждений, снова и снова возвращал её к реальности. И, буднично вспарывая ей руки, зашивая наживо раны, пуская по венам мерцающий яд, скучающим тоном сообщал девушке, что если она выживет, после — ей придется пережить эмоциональный кризис и психическую деформацию.

— Заткнись! Я знаю!— Хотела крикнуть Джинкс. Но лишь бессловесно выла от невыразимой боли.

Впрочем, шиммер для Джинкс был не в новинку, так что единственное, что её беспокоило, так это тошнота, к которой, признаться, девушка уже начала привыкать, как к верной мерзотной спутнице.

Тошнота от переноса, тошнота от ранения, тошнота от Мерцания…

Джинкс тяжело вздохнула, в сотый раз оглядывая мастерскую. События, хоть убейся, казались всё менее реальными.

А если это сон или очередная фантазия, нет никакого резона совершать излишние телодвижения, так ведь? Зачем напрягаться?..

Может, проблема в Мерцании, и это оно так угнетающе на неё влияет. Вот всех остальных — бодрит, а она — опять отличилась.

Каша в голове тем временем никак не желала притворяться в чёткую стратегию с поправкой на данность: по нейронным связям неоновыми вспышками тока путались между собою сотни вариаций событий и единая нерушимая линия прошлого, картины предзнания и ничего не значащие воспоминания...

Может, стоило отпустить Экко— размышляла Джинкс. —и не уговаривать недоученика шабутного йордла на свою кандидатуру?

Отпустить, закрыть глаза, выдохнуть — и очнуться в новом мире, уже не ведая прежнего.

Но почему-то Джинкс была уверена, что и новый вариант событий в исполнении Экко стал бы для неё таким же серым и тусклым, каким был и прежний. Джинкс подозревала (не без причин), что в новом мире, созданном Экко, не предусмотрено места для химбаронов.

И не могла с этим согласиться.

Если всё покатится в Бездну… отправить с огоньком Пилтовер к собачьей матери всегда успеется.

Старшая Медарда не явится, если будет некуда, так ведь?..

Голоса по-прежнему молчали, а тени не спешили обретать облик мертвецов, желающих вцепиться в тело хищными когтями.

Может, это плохо?..

— Голоса... — задумчиво произнесла Джинкс, — Может быть, они не молчат. Просто ждут...

Нет, вряд ли. Да, тело у неё вновь прежнее, но вот сознание — его она принесла с собой. А в её сознании годами безраздельно царила монохромная тишь.

Всевидящее Око Зауна... Джинкс медлила с посещением «Капли», оттягивая ужасающий момент принятия неведомого. Медлила, боясь увидеть пепелище и осознать, что ей пора просыпаться.

Или, что воображалось ещё более пугающим… Джинкс боялась рассказать хозяину заведения правду. Рассказать, что его несвершившаяся убийца сейчас сидит у его ног.

Он поверит. Как бы невероятно не звучали её истории, он всегда ей верил. И это страшнее всего.

**

Где-то внизу звонко тренькнули банки.

Джинкс знала, что ещё не наступило то время, когда за ней не охотился лишь ленивый, и сейчас сунуться к поехавшей суке, за которой стоит Силко, мог лишь отчаявшийся самоубийца. Знала — но все равно привычно напряглась, вслушиваясь в торопливые шаги.

Столь решительная поступь могла принадлежать лишь тому, кто ощущал себя в своем праве.

Волоски на загривке мгновенно встали дыбом.

Око Зауна было всевидящим, и для этого носящему прозвище не обязательно было покидать свой кабинет. Не имело в итоге значения, кто именно доложит: Синджед, Севика, кто-то безымянный...

— Джинкс!

Глаза закатываются, тело отвечает на знакомый голос экстатическим напряжением. Джинкс дрожит. Ей сложно довериться тому, что она слышит, ведь галлюцинации слишком часто над ней насмехались.

Пульс бьет в горло, воздуха не хватает.

Шаги — сбиваются с ритма, ускоряются, реагируя на безответный оклик. Торопливо звякают гвоздики подошв по металлу кованой лестницы.

Искать — и найти. Увидеть Джинкс, сотворенную заново скальпелем Синджеда, на положенном месте, не переворачивать вверх дном подворотни и шахты…

Миг без времени и пространства, падение в пропасть, состояние свободного падения — Джинкс лишь крепче жмурится в нелепой надежде, что провальный метод Вай в этот раз всё таки сработает, и темнота расставит происходящее по местам.

Мимолетное движение воздуха позади, резкий разворот стула — и вот уже её, как слепого котенка, как безвольную марионетку с обрезанными нитками, дергают вверх, ощупывают и крутят, беспокойно осматривая на предмет повреждений.

В нос бьет запах табака, кофе и алкоголя. Живой запах, а не его призрачные ускользающие отпечатки.

Под веками кипит горячая вода.

— Как ты? — За глухим волнением прячутся отголоски угрозы. Джинкс знает: достаточно признаться, что ей плохо, и Заун умоется слезами, пока не найдется причина.

Как ты?

Один беспокойный вопрос, и тонкопленочный вакуум, уже успевший нарасти за сутки — настоящее, всё настоящее! — не выдержав напора реальности, взрывается, вновь впуская в сереющее ничего звуки, краски и запахи.

Как она? Как она?.. Что отвечать?

Правду. Они не лгут друг другу. Они умалчивают.

— Я живая.

Джинкс поднимает веки, отчаянно желая — его -увидеть. Джинкс демонстрирует — только не уходи, не уходи, так было нужно — шиммер, мерцающий в её зрачках. Джинкс неловко цепляется онемевшими руками за длинные пальцы, которые сейчас невесомо касаются её щёк и подбородка, — теплые! — и сжимает до хруста суставов.

Глаза — не мертвые, без плёнки — в глаза.

Он расстроен. Её слезы причиняют ему физический дискомфорт, и так было всегда.

В груди расцветают цветы, горячие и нежные, щекотно трепещут лепестками, и, не умещаясь в теле, рвутся прорасти наружу. Этого счастья сейчас вполне может хватить на весь мир.

Когда она изо всех сил вжимается в Силко, вышибая из его легких воздух, навсегда утраченное окончательно обретает кровь и плоть.

Под щекой гулко, смятенно наращивая такт, бьется чужое сердце, под пальцами трещит ткань, под касаниями саднящих губ теплеют острые скулы, обтянутые не мертвой кожей.

Рельеф жилетных пуговиц холодит кожу живота, и Джинкс мечтает отпечатать их на своём теле навечно, спаяв этот миг в единое бесконечное целое.

— Мне сообщили поразительно нелепую историю… — Тон его наполнен недоумением. Он не понимает истоков её поведения, а Силко не переносит чего-то не понимать. — Мне сказали, что ты ранила себя сама, не совладав со своим же оружием. И я не могу согласиться с тем, что моему лучшему технику делают подобную рекламу.

Не смотря ни на что, он привычно обнимает Джинкс в ответ, терпеливо снося её возросшую физическую силу, излишнее давление на ребра, царапающие поцелуи и судорожный скрежет цветных ногтей по жесткой ткани плаща.

Руки его осторожно касаются ярких волос:

— Тебя надо переплести. — Замечает он, на миг отвлёкшись. — Итак?

— Так оно и было. — Томно выдыхает Джинкс в ворот рубашки, жмурясь.

Она снова может дышать. Остальное…

— Если ты не станешь более многословной, мне придется временно реквизировать у тебя все твои устройства.

Джинкс не кажется существенной эта угроза.

— Тебе больно? — Продолжает упорно допытываться собеседник. — Ты понимаешь, где находишься? Что ты сейчас слышишь?..

— Голосов больше нет. — Мирно поясняет Джинкс, вдруг осознав, что если он себя сейчас накрутит, потом остановить процесс не получится. — Я в порядке, но ещё тошнит. Я там, где должна быть. И я все объясню… Попозже.

— В твоих же интересах, чтобы объяснения звучали убедительно. — Они оба знают, что это очередная пустая угроза. И его усталый вздох это подтверждает. — И почему ты решила, что голосов больше нет, мне тоже очень интересно послушать.

Джинкс угукает. Её первейшая задача на сейчас — спаять себя с ним так, чтобы намертво.

— Заплетешь?..

* * *

Джинкс, прикрыв глаза, сидит на полу возле кресла, упираясь спиной в острые колени, и терпеливо пережидает, пока все гайки окажутся на полу, их заменят тугие темные ленты, и закончится тысяча первая экзекуция над её волосами.

Джинкс кожей ощущает замешательство Силко: она впервые не ноет и не жалуется на его основательный подход к задаче.

А Джинкс... она прошла сквозь годы, чтобы изменить мир, и через призму прожитого — привычное стало обретать новые, сокровенные смыслы.

Скучно ли ей?.. Нет. Больше — нет.

Она вернулась сюда всё исправить. И приступить она может прямо сейчас.

— Я тебя люблю. — Тишина, клятая тишина расползается по мастерской, и Джинкс уже было подумывает над тем, чтобы на досуге поработать над проблемой поспешности решений путем отсечения себе языка, но…

Замершие до того над её головой, мужские руки с силой обхватывают оголённые плечи, и макушку обжигает горячее дыхание, завершающееся осторожным прикосновением губ к волосам. Джинкс позволяет воздуху снова поступать в легкие и прижимается щекой к костяшкам чужих пальцев.

Вот. Она это сказала.

Эта реальность уже отличается от предыдущей. Прежняя Джинкс не утруждалась проговаривать очевидное, и легкомысленно верила, что — ещё успеется.

Верила, пока не стало слишком поздно.

— Всё настолько плохо? И что же ты натворила? — Хриплый смешок отправляет предыдущее мгновение в небытие. Впрочем, в этом нет ничего нового: Силко частенько практикует издевательства над торжественными моментами.

— Почему сразу «натворила»?! — Джинкс возмущена. Смысл её слов был совсем иным, а цель и подавно. — Ты что, не воспринимаешь всерьёз то, что я говорю?!

— Ничего подобного. — Капитулируя без боя, мужчина, упираясь подбородком в макушку Джинкс, примирительно поглаживает её по щеке. — Я лишь пытаюсь выяснить, какая новость требует предварительного напоминания…

— Если бы я тебя убила, ты бы меня простил? — Перебивает Джинкс. Запрокинув голову, она пристально смотрит на человека, в которого — не — стреляла. Расстояния между их лицами едва ли наберется на несколько сантиметров, так что Джинкс отчетливо видит, как вспыхивает оранжевая радужка, считающаяся безнадежно пораженной токсинами.

— Если я буду мертв, это станет проблематично выполнить. — Тон его осторожен. — Почему ты спрашиваешь?

— Потому что… ты никого не прощаешь.

— Верно.

— Значит, и меня тоже?

— У каждого правила есть своё исключение. Если это так важно, я готов простить тебя заранее, и мы закроем тему. — Хмурится он, припечатав вердикт и решительно отсекая вероятность дальнейших рассуждений. — Джинкс, я должен знать, что с тобой происходит. Слышишь меня?

Это больше просьба, чем требование. Губы его удрученно изогнуты, а руки требовательно впиваются в плечи.

Джинкс становится его жаль, но она не имеет ни малейшего понятия, как об этом сообщить.

— Конечно, слышу. И я не собираюсь тебя убивать, даже случайно. — Есть истории, которые он ей ещё не рассказал. И вряд ли расскажет, если только хорошенько не нажать. Так что ей стоит проговорить мысль до конца. — Будут причины или нет — никогда.

— Отрадно знать. — Тревога в разноцветных глазах не угасает, и она осознает, что его беспокоит совсем другое. — Джинкс…

— Мой босс принимает доклады по утрам. Вот и… доложусь. — Сдавшись, обещает Джинкс, и он на миг прикрывает глаза. Это попадание.

— Что же… хочу предупредить, что если твой босс услышит хоть один аргумент насчёт того, — в низкие интонации вновь скользит насмешка — что, накаченная Мерцанием, ты стала полезнее, он будет очень недоволен.

— О, конечно, он у меня такой. — Подхватывает тон диалога девушка. — Строгий. Как думаешь, что он ещё скажет?

— Думаю, что он просто хочет услышать, как ты умудрилась, не ночуя дома всего-то неполные сутки, чуть не умереть дважды.

— Хм… Это считая методы лечения Синджеда?

— И их последствия. Зачем ты вообще к нему пошла?!

— Это очень, очень хороший вопрос.

Решительно поворачиваясь, Джинкс подается вперед, наконец устраиваясь на своём законном месте, обхватывая руками жесткие плечи и утыкаясь носом в шею.

— И как прикажешь тебя доплетать?..

— Твои проблемы. — Ультимативно припечатывает Джинкс.

— Ну конечно, как же иначе. — Фыркает он.

Ничего из этого не имеет значения: ни её косы, ни её ранения. Важно лишь то, что теперь он будет жить, а значит — она тоже не станет лишь пустой оболочкой, по нелепому стечению обстоятельств забывшей умереть.

Они снова вместе. И в этот раз она — не облажается.

Примечания:

Автор загулял в этот фандом впервые, так что будет очень рад и доволен отзывам. Любое мнения читателя о работе будет полезно.