Последняя симфония (джен)

— Спасибо, нет! — я захлопнула дверь прямо перед носом очередного курьера, присланного из Башни Бдения, и поморщилась.

Это было невежливо. Крайне. Хорошо, что мне никогда не быть королевой, потому что к Аноре постоянно бегали то слуги, то курьеры, то еще какие-нибудь посетители — и всех она встречала неизменно вежливой улыбкой. Но Инквизитор в отставке вполне может позволить себе провести день в одиночестве. И даже пару дней. Неделю.

Неделю назад Каллен собрал всю стражу поместья, взял слово, что в случае опасности — даже если мне только покажется — я улечу в безопасное место, и отправился на помощь Серым Стражам. На юге снова случилось нападение порождений тьмы, чуть ли не самое масштабное со времен Пятого Мора, и сейчас там воевали все: Стражи, остатки Инквизиции, армия Ферелдена, хасинды с авварами, даже несколько отрядов орлейских шевалье… Впрочем, на южных рубежах Орлея порождения тьмы тоже вылезали куда активнее, чем хотелось бы, так что вся объединенная армия растянулась почти от Гаморданских пиков до Ледяных морей.

Уже ходили слухи, что это начало Шестого Мора, а то и вовсе кара Создателя, потому что… дальше мнения разделялись. Потому что Верховная Жрица слишком далеко отошла от традиций, пустив в Церковь эльфов и мужчин. Потому что до сих пор не завоеваны еретики: кунари, тевинтерцы, гномы, долийцы. Потому что окружающие недостаточно сильны в своей вере и не так часто молятся, как Ему бы хотелось. Последний вариант был моим любимым, потому что не предполагал никакой агрессии по отношению к окружающим; скорее всего, его распространяли агенты Верховной Жрицы — Лелиане было не до Священных походов или уговоров недовольных. Ведь помимо порождений тьмы мир сотрясали регулярные землетрясения, билась нестабильная Завеса, влияющая на магов не лучшим образом… а ведь магов Верховная Жрица Виктория тоже поддерживала. На кару Создателя и правда походило…

Я гадала, что из этих событий вольно или невольно вызвал наш друг-враг Солас, он же Фен`Харел, а что — естественный ход вещей. Скажем, землетрясения — точно результат наших общих игр с Завесой. Солас пытался ее ослабить своими артефактами, которые я так неосмотрительно помогала активировать во время войны с Корифеем; мы старались их либо погасить, либо заставить работать в обещанном режиме — укреплять Завесу. Она билась как мокрый парус на ветру, и я, и любой другой маг прекрасно чувствовали, как лихорадит наш щит от непостоянства Тени — а через него и некоторых магов. Чувствовали и титаны, благополучно проспавшие все столетия ее существования.

Порождения тьмы бежали на поверхность — и это все, что нам было известно. Архитектор не слышал Зова Древних Богов, своих последователей он тоже избавлял от него, так что ответить, от чего они бежали, не могли даже новые обращенные. А их было совсем немного: взять в плен противника удавалось очень редко, а подчинить кого-то своей воле нашему оскверненному союзнику удавалось не так часто, как хотелось бы. То ли их гнала жажда крови, усиленная чуть изменившейся скверной, то ли страх перед чем-то ужасным… Мне невольно вспоминались мысли той тени древнего эльфа, что когда-то научил меня пути боевого мага. Тогда эльфы и люди Бресилиана тоже сражались против “чего-то ужасного”. Не того ли, что пугало теперь даже гарлоков?

А вот на политику Солас вряд ли повлиял, по крайней мере, напрямую.

В Орлее гражданская война еще десять лет назад бушевала, и Инквизиции удалось лишь ненадолго прикрутить пламя взаимных претензий императрицы и Великого герцога.

В Неварре король Маркус наконец-то отправился на заслуженный вечный покой, его брат, занявший престол, тоже дышал на ладан — а магов любых школ аристократия к нему не подпускала после нескольких неприятных интриг Морталитаси. Да и сам орден некромантов лихорадило: после смерти прелата нового главы так и не появилось отчасти из-за внутренних интриг, отчасти из-за внешних.

В Вольной марке пока вроде бы стояла тишина — если не считать регулярно появляющихся в Киркволле красных храмовников, — но тишина эта была обманчивой. Викому не простили эльфов в Совете города, на Герцинию регулярно нападали пираты, так что ничем не занятых войск там скопилось немало. В Кайтене умер виконт Рави, его место заняла Хильда, и это понравилось далеко не всем, как и маг в правящей семье Старкхэвена.

Королевская семья Антивы вообще словно самоустранилась из политики, уже открыто перекладывая власть на плечи торговых принцев и — через них — Воронов. Возможно, это было и к лучшему: от Антаама картинами и балами не отобьешься, а хватки правителю явно не хватало.

В Ривейне во время атаки кунари была убита королева и захвачено место священного сбора Провидиц — и страна пребывала в хаосе.

Андерфелс молчал. Королевское семейство правило, простые обыватели относились к этому с привычным равнодушием — силой в Андерфелсе были Серые Стражи, и с ними внешне все было в порядке. Жаль, шпионов в Вейсхаупте у нас не было.

Тевинтер разрывался на части: кунари на восточном фронте, венатори по всем фронтам, интриги Магистериума, смерти — на первый взгляд естественные — среди магистров. Впрочем, как говаривал классик, кинжал в спине — вполне естественная смерть для правителя. Архонт, к счастью, пока был жив, а вот место Черного Жреца занял новый человек.

Только в Ферелдене никаких политических дрязг не было: нам хватало и границы с Коркари.

Я вспоминала тост брата на праздновании Первого дня этого года — “Пусть этот год решит все наши проблемы” — и невольно смеялась. Еще не сквозь слезы, но, по крайней мере, сквозь горький сарказм. Пока что единственный способ решения всех мировых проблем, который я видела: помочь Соласу снять Завесу. А что, нет мира — нет проблем…

Но пока что единственное, что я могла снять — это чехол с холста. Готовить холст для живописи — натягивать на подрамник, грунтовать, что там еще делают, — я ленилась, тем более что уроки мастера Родерика вспоминала не так часто. Поэтому в этот раз просто заказала у знакомого торговца в Амарантайне. Вчера его, наконец, доставили, и я хотела посмотреть — пока он еще белый, чистый, без единой линии, задающей какой-то сюжет…

Желание порисовать посетило меня неожиданно. Уже долгие годы я рисовала разве что руны — и в этом достигла определенного мастерства, — живопись же оставалась где-то в прошлом. Но с месяц назад, на исходе зимы, мне приснился любопытный сюжет. Пожалуй, не будь я магом, заподозрила бы, что его вложил мне в голову один ушлый не-бог; но магом я была, причем в вопросе соприкосновения с чужим разумом подкованным, и какого бы то ни было постороннего влияния не ощущала. Просто сон. Просто рисунок. Почему нет?

Набросок на бумаге я закончила еще неделю назад. И он снова вызвал у меня подозрение, что идея возникла не сама по себе. Простые линии, простые цвета, стилизованные черты — совсем не тот стиль, которому обучал меня Родерик. Куда больше походило на те фрески, что оставил в Скайхолде Солас. На те, что я видела в древних эльфийских руинах. На те, списки которых присылали наши агенты из найденных по всему миру остатков империи Элвенан. Я даже хотела выбросить этот рисунок и отправиться на юг вместе с мужем, чтобы исключить любые соблазны перенести свою странную фантазию на холст и подарить ей цвет; но Каллен наотрез отказался вести меня навстречу порождениям тьмы. К тому же постороннего присутствия по-прежнему не ощущалось… И я заказала холст.

Белый. Белоснежный. Грунт лег идеально: казалось, что передо мной ровная снежная пустыня, ждущая того, кто подарит ей жизнь. И я не сдержалась.

Рисунок ложился на холст будто был там всегда. Мне не было нужды смотреть на набросок: он словно отпечатался на сетчатке, и теперь оставалось только обвести те линии, что и так стояли перед глазами. Работа захватила, уголь летал по холсту, черта за чертой воссоздавая картину, пришедшую ко мне во сне. Это и было похоже на сон или, по крайней мере, транс — ни звука, ни света, ни запаха извне я не ощущала, сосредоточившись на картине. Прервалась я, только когда сизые сумерки укутали комнату душным одеялом полумрака. И то лишь для того, чтобы запалить пару светящихся шаров и взяться за кисть.

Упрощенные стилизованные арки дворца из темно-золотых камней, что я видела в нашу последнюю встречу с Ужасным Волком, и — отражением их — более светлая рама элувиана. Синеватые деревья, которых не могло быть в этом месте — характерные для Перекрестка, с измененной шаровидной кроной без листьев, зато с кружащимися внутри виспами. Зеленое небо Тени с плывущим вдали островом Черного — теперь и я видела его черным — города. Таинственная фигура в плаще с многозначительно наброшенным на голову капюшоном в форме волчьей головы.

И незапланированные элементы: лириумные жилы, обвивающие колонные дворца, магические нити всех цветов, что я помнила по закрытию Бреши, россыпь алых глаз, наблюдающих за нашим беглецом, мелкие орнаментальные детали, которые так щедро оставлял на своих фресках Солас. Их я не видела во сне; и если он что-то значит — помимо того, что мне пора завязывать с чтением отчетов на ночь, — пусть некоторые элементы в картине появятся от меня. Если нельзя контролировать — внеси элемент хаоса, чтобы контролировать не смог и противник.

Сумрак — неужели уже рассвет? — уплотнился, выбивая воздух из комнаты, а потом начал медленно свиваться в неопознаваемые разумом картины. Теперь движение магии ощущалось куда как отчетливо, хоть и непонятно пока было, что происходит. Но очевидно одно: без Ужасного Волка в моем художественном порыве все-таки не обошлось. Вот только как он это провернул?

Я видела свою мастерскую: алхимический стол, окруженный защитными рунами, письменный стол с бумагами, которые было недосуг разобрать, окно, выводящее в сад. Но комната словно отдалялась, тонула в зеленоватом мареве Завесы. Последнее, что я успела сделать: дотянулась до стула, с трудом преодолевая сопротивление магии, и схватила свою волшебную сумку — что бы ни произошло, безоружной я не останусь.

Моя собственная картина вдруг прогнулась, обрела глубину, детали и жизнь — и заменила собой реальность.

Мужчина в плаще отбросил капюшон, под которым я, конечно, узрела знакомую лысину, и обернулся.

— Алиена, — Солас едва заметно улыбнулся, при этом недовольно хмурясь. — Надеюсь, ты не против небольшой встречи. Устроить ее было непросто.