Глупые слова (джен)

— Я ненавижу тебя!

Сказать это так просто. Слова вырываются сами. Криком. Со слезами, скатывающимися по щекам.

— Я ненавижу тебя, Марон!

Брат смеётся. Громко, неприятно. Толкает в плечо так, что Теон не удерживается на ногах и падает на гальку, расшибая об острый камень локоть. Так, что рвётся и окрашивается красным лёгкая рубаха. Плакать хочется только сильнее. От обиды и от неприятной зудящей боли.

— Ты слабак и маменькин нытик, малыш Теон.

Марон всегда смеётся над ним. Обманывает. Смотрит с неприятной усмешкой. Марон — самый худший старший брат! На всём Пайке. На всех Железных островах. Даже во всём Вестеросе и Эссосе. Теон уверен в этом, даже если не бывал нигде дальше Лордспорта.

— Ты говорил, здесь водятся русалки! И наврал мне. Снова.

Он встаёт, потирает ушибленный, разбитый в кровь локоть и тихо шипит. Брат наверняка опять будет обзываться и говорить, что он больше похож на девчонку, чем Аша.

Вокруг ничего интересного. Лишь галька и море, в которое Марон столкнул его, как только Теон залез на большой камень и посмотрел вниз: чтобы прочитать заклинание и позвать русалок. Одежда промокла, глаза жжёт солью, вода во рту и в носу. Приходится сидеть и глупо фыркать, пытаясь прогнать её из носа.

— Может быть, они тут и водятся, просто не показываются трусам и соплякам.

— Ты врёшь! Как и всегда!

Слёзы из глаз текут ручьём, смешиваясь с солёной морской водой. Можно притвориться, что он совсем даже и не плачет. Вот только Марон усмехается сильнее, когда слышит тихое всхлипывание. Понимающе: он точно знает — младший брат снова разнылся, словно самая настоящая глупая девчонка.

Марон постоянно издевается над ним. Всегда обманывает. А Теон почему-то продолжает ему верить. Как будто у него не отнимали и не выкидывали тренировочный меч. Не закидывали на стропила сшитую мамой игрушку. Словно братья, выпив, никогда над ним не шутили. Не пугали. Не теряли. Не раздражались из-за того, что он следовал за ними по пятам точно хвостик.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу!

Горло саднит из-за криков. Марон смеётся всё громче и громче. Как будто отовсюду. Даже из глубины головы. Если зажмурить глаза, всё равно видно его усмешку и кривые зубы, неприятный блеск глаз, прыщавые щёки. Теон пытается убежать, но брат не позволяет, хватает за ушибленный локоть, дергает на себя, а потом снова толкает на камни.

— Я хочу, чтобы ты умер! Я обрадуюсь, если ты умрёшь! — Теон не поднимается. Он поджимает колени к груди и утыкается в них носом. Одежда и так насквозь мокрая. Порция соплей и слёз её мокрее не сделают. — Слышишь? Обрадуюсь! — звучит не так грозно, как хочется. За коленками и всхлипываниями получается жалко. Словно у настоящего слабака и плаксы. Маменькиного сынка. Второй дочки.

— Я тебя переживу, — хмыкает брат. — Или умру настоящим железнорождённым! А ты плыви за море. К нежным южанам с зелёной земли. Им понравится такая девчонка, как ты.

Теон слышит звук его шагов, перекаты гальки. Но голову не поднимает, продолжая плакать. Он представляет, как Марон поскальзывается и ломает себе шею. Понарошку, конечно же, ненадолго. Теон думает о том, что будет, если умрёт он сам. Заплывёт глубоко и утонет, отправляясь в чертоги Утонувшего бога. Будет ли Марон тогда плакать? Искать его? Что почувствует, найдя его вздувшийся синий труп на берегу? Теон видел утопленников. Они похожи на уродливых медуз. Ему не хочется быть похожим на уродливую медузу. Таинственнее будет упасть и разбиться о скалы.

Он встаёт, утирает лицо ладонями, но слёзы и сопли только больше размазываются по щекам, распинывает мелкие камешки вокруг себя и понуро бредёт к замку. Ещё и глаза из-за соли жжёт! Тупой дурацкий Марон! Теону хочется постучаться к маме, забраться к ней на кровать и свернуться калачиком под её боком, словно котёнок. Мама разрешит. Мама обнимет его. Скупо, молча, но обнимет… Родрик посмеётся над ним. Марон снова будет издеваться. Отец посмотрит как на разочарование, когда увидит его заплаканное лицо.

Теон подбирает плоский камешек и кидает его в море, считая сколько раз он подскочит. Всего лишь шесть. У братьев получается больше. Даже у дурацкой Аши, которая скорее похожа на пухлощёкого уродливого мальчишку. Не на будущую леди!

Теон не идёт к матери. Он не слабак. Теон убегает с побережья к дяде Эйрону. С ним всегда весело. Даже если он пьян, а пьян он почти постоянно. Зато Теона он любит куда как больше, чем его глупых старших братьев.

* * *

Теон не разговаривает с братом. Дуется и отмалчивается. Марон никогда не извиняется первым. Никогда не просит прощения. Он лишь смеётся и придумывает разные дурацкие розыгрыши. И этих розыгрышей было уже слишком много! Так с чего Теону подходить к нему?

Аша говорит, что он дурак. Мама, что ближе родных братьев у него никого не будет. Дядя Эйрон молчит. И Теону кажется, будто в его взгляде есть нечто… сложное. Скрытое за шуточками и весёлой широкой улыбкой. Что-то тяжёлое и мрачное, о чём лучше молчать. Его брат умер, но только один из них.

— Не прощай, если не хочешь, — говорит Эйрон необычно серьёзно. Так, что сразу хочется спросить: кого из братьев не прощаешь ты, а, дядя? Отца или Эурона? — И дай-ка мне бутылку. Вон ту, ещё полную.

— Никаких извинений ему, — бурчит Теон. Эйрон лишь громко, заливисто смеётся с его по-детски мило нахмуренных бровей и пухлых щёк, которые всё портят: делая его похожим на раздувающуюся рыбину, а не на будущего лихого капитана. — Он виноват. Я его ненавижу!

— Ненависть это сложное чувство, оно выедает тебя, — Эйрон вздыхает, снова слишком серьезно. Но тут же встряхивается весь и делает глоток. Длинный. Почти в полбутылки. — Не давай ей поглотить тебя.

Теон кивает. Даже если и не понимает что ему пытается донести дядя. Это не важно. Марон всё равно ещё пожалеет. И прибежит извиняться сам!

* * *

Марон не приходит, но разве кому-то есть до этого дело, когда в замке разговоры лишь о скором начале восстания? Кому нужны дурацкие старшие братья, когда можно пристать к дядям, умоляя их взять его с собой на палубу. Когда в порту так много кораблей — не только под чёрными парусами с золотым кракеном — видны и серпы Харлоу, и косяк рыб Ботли, и многие другие, которые вечно забываются. Какой-то там Марон не имеет значения, когда на голову отца опускается корона из плавника.

— Я теперь принц! — говорит Теон гордо. Задирает нос и надувает щёки, привстает на носочках и тянется вверх, стараясь казаться важнее, выше и старше. Сильнее, чем он есть. Но быстро выдыхает. — Самый настоящий принц!

— Конечно, — Дагмер треплет его по волосам. — Принц. Держи руку ровнее.

Теон выпрямляется, наклоняет голову в бок и щурится перед тем как выпустить стрелу в мишень. Она попадает почти в центр.

— У меня должен быть свой корабль! С самым лучшим именем! Устрашающим врагов! Нет, три корабля! Или целых десять, — Теон откладывает лук, потому что мечтать куда как интереснее, чем тренироваться, и показывает руки с растопыренными пальцами. Ровно десять, как и кораблей в будущем.

— Будет, — лицо Дагмера искривляет улыбка, а сам Теон светится от счастья. Может быть, после этого восстания будет ещё одно? Или он успеет вырасти и утереть нос братьям? Даже без восстаний и войн есть путешествия. Стать грозой морей.

Сейчас же его не воспринимают всерьёз и на палубу не берут. Приходится перегибаться через перила и вглядываться в уходящий флот, не обращая внимания на задувающий в глаза ветер. Смотреть, пока корабли не растворятся в дымке горизонта. Рядом Аша и мама. Но они женщины. Им можно оставаться дома, в безопасности замка. Им нормально боятся и плакать. Себе Теон говорит, что плакать он больше не будет. Никогда. Он взрослый, и однажды тоже будет стоять на палубе своего собственного корабля. Совсем как старшие братья и дяди сегодня.

В ожидании скучно. Замок тише, чем обычно. Никто над ним не смеётся, но и играть тоже не с кем, никто не учит его фехтованию или стрельбе. Теон стреляет сам, нарисовав глупые мордашки на мишенях, сидит на подвесном мосту у Морской башни, смотря на далёкие неспокойные волны внизу, бьющиеся о каменные скалы, торчащие из воды словно чёрные пальцы какой-нибудь ведьмы. Замирает перед морским троном в великом чертоге — пустом сейчас, отец с утра заперся в своём солярии. Трон однажды займёт Родрик. «Хорошо, что не Марон», — думает Теон, кривясь. Увидеть королём этого брата кажется худшим из всех возможных исходов. Но помириться с ним стоит — как только флот вернётся в Лордспорт.

Корабли привозят с собой победу. Пьянящую и вдыхающую чувство, что всё точно получится. Что они непобедимы. Что восстание удастся, ведь так сказал отец.

В следующем бою умирает Родрик.

* * *

Корабли возвращаются на Пайк. А Родрик нет. Он погиб в бою, говорит отец. Он погиб достойно и ушёл в чертоги Утонувшего бога. Ведь то, что мертво, умереть не может. Теон говорит себе не плакать, словно девчонка. Теон плачет. Он даже никогда особо не любил Родрика. Но он был его братом. Его смерть кажется чем-то далёким, не существующем на самом деле. Как будто сейчас откроются двери. Как будто брат снова выпьет крепкого эля и скажет какую-нибудь гадость. «Пускай говорит», — думает Теон. Вот только говорить уже некому.

Время, кажется, тянется от ожидания вестей, но вместе с тем проносится мимо, не останавливаемое ничем. С Теоном не обсуждают дела, не говорят о стратегии, его не допускают в отцовский солярий, где собираются серьёзные взрослые с хмурыми лицами. «Марон всё же станет королём после отца», — приходит глупая мысль, а из-за неё в глазах появляются слёзы-предатели. Брат у него теперь лишь один.

Теон слышит о флоте Станниса Баратеона. Отец повторяет, что бояться глупо: они обязательно разобьют королевский флот. В море нет никого умелее железнорождённых. Отец цепляется пальцами за ручки трона и хмурит глаза. Отец верит в победу. Несмотря ни на какие угрозы. Корона из плавника делает его старше и величественней, а его резкие слова весомее. И Теон верит. Честно верит, но это не мешает ему бояться.

«Я должен поговорить с Мароном», — мысль кажется правильной. Важной.

— Ты дурак, — говорит Теон. — Ты придурок.

Хочется прикусить себе язык, пока изо рта снова не вылетело глупое «ненавижу тебя». «Родрик мёртв, — напоминание. — А Марон единственный брат… теперь единственный».

— А, Теон, больше не дуешься? Знаешь, однажды я стану твоим королём! — усмешка Марона такая широкая. Такая противная. — И ты будешь мне подчиняться.

— Ненавижу тебя! Лучше бы умер ты, а не Родрик, — срывается Теон и убегает.

Больше с братом он не говорит. Как бы ни просила мама.

* * *

Теону страшно. Страшно до ужаса. Но мама держит его руку в своей ладони. Она тоже боится, только не показывает этого, не хочет ещё больше напугать их с Ашей. Отца с ними нет, конечно. Ему нечего делать в семейных покоях в момент осады. Нет и Марона: он достаточно взрослый, чтобы сражаться со всеми. Это младшие бесполезны.

Теон слышит грохот, слышит крики, заглушающие даже привычный шум моря.

— Они же не войдут в Пайк?

Пайк древний, может даже видевший самого Серого короля. Люди с зелёной земли не могут захватить его. Просто не могут. Ведь так?

— Стены защитят нас, — говорит мама. А Аша рядом кривит своё лицо. Боится, но слишком задирает нос, лишь бы не показать это.

Теон, храбрясь, пытается подойти к окну. Мама дёргает его на себя, распахивает глаза шире. Просит не уходить от неё. Теон всё равно идёт: ему важно высмотреть происходящее в других частях замка. Прошли ли войска врага… Важно не бояться так явно. За себя, за мать, отца и даже противных Марона и Ашу. Чтобы перегнуться через подоконник, он встаёт на цыпочки — своего роста не хватает. Из окна Морской башни видно ворота замка и маленьких отсюда людей. С разноцветными флагами. Чужими.

Теон даже не замечает, как Аша подходит и становится рядом с ним. Только вздрагивает, когда её рука опускается рядом, задевая его ладонь.

— Они не вошли? — сестра говорит тихо, словно их могут подслушать. Её речь еле различима за грохотом летящих в древние стены камней.

— Нет, — отвечает Теон. И зажимает рот руками.

Он видит, как рушится Южная башня, а шум от падающей стены оглушает его на несколько мгновений. Ему чудятся крики. Их было бы не слышно с такого расстояния и из-за грохота камней, но Теон слышит их так громко, словно умирающие под обвалами люди орут ему прямо в уши. Есть ли среди них те, кого он знает? Отец, Марон, Дагмер, дяди?

Теон жмурится и позволяет матери отвести его от окна обратно вглубь комнаты. Щекам мокро и холодно из-за катящихся по ним слёз. А в маминых объятиях тепло и почти безопасно.

Почти, потому что войска Роберта Баратеона вошли в Пайк.

* * *

В комнату заходят чужие люди. Чужие люди в непривычных одеждах. Они говорят идти с ними, они больно тянут его за руку. Вниз по лестнице, через мосты к великому чертогу. Теон вертит головой, не решаясь задать даже один вопрос: кажется, будто во рту пересохло. Ладони потеют, ноги заплетаются из-за быстрого шага, так и норовя запнуться. Теону страшно, как не было никогда в жизни.

Отец не сидит на троне, на нём нет короны, а на руках оковы, хотя смотрит он всё равно гордо и прямо. Теон тоже пытается, тоже хочет выглядеть сильным, но не может. От ужаса хочется сжаться в комок. В чертоге слишком много незнакомых людей. Их король возвышается, пугает, даже если и усмехается широко.

— Это наследник? — спрашивает король.

— Я не наследник, наследник — Марон, — голос Теона еле слышно. Марон. Не он. Теон — третий… второй сын.

Он находит взглядом мать. Она бледнее морской пены. Её руки дрожат и комкают край юбки. Она никогда не была такой.

— Твой отец преклонил колени, мальчик, — говорит король. А его синие глаза смотрят так, что кажется, будто он может прочесть чужие мысли. Теон не преклоняет колени, он падает на них. Под громкий смех и презрение во взгляде отца. Чувствуя, как горят щёки и катятся по ним новые предательские слёзы.

— Тебя заберёт на воспитание лорд Старк. Ты будешь его заложником и залогом преданности твоего отца.

Теон смотрит непонимающе. На гордого отца, на мать, на сестру. На Роберта Баратеона и его свиту. Почему он? И где Марон?

— Где Марон? — спрашивает он. Но никто ему не отвечает. Марон — наследник и следующий, после отца, король.

Короля у Железных островов больше нет.

А Марон мёртв. Это Теон понимает только стоя на палубе корабля и смотря на уменьшающиеся, а после и вовсе скрывающиеся за горизонтом башни Пайка. Понимает, не осознает. «Нельзя плакать». Рядом лорд Старк. Он чужой, он враг. «Нельзя плакать», но увидит ли он когда-нибудь снова Железные острова? Родителей, сестру? Запрут ли его в темницу или казнят? Теон до боли цепляется пальцами за фальшборт, думая об исчезающем в тумане доме.

«Я сказал, что ненавижу его».

У Теона больше нет братьев.

* * *

— Спорим, я попаду в самый центр три раза подряд с семидесяти ярдов? Хотя со мной спорить глупо, я точно попаду, — Теон красуется перед Роббом и выглянувшими с балкона служанками. Подмигивает и улыбается широко и задорно. И без пари понятно — он лучший лучник наверняка не только в Винтерфелле, но и вообще во всём Севере.

— Стреляй, — Робб отвечает на улыбку и фыркает в ответ. А Джон позади закатывает глаза. Не то чтобы Теона волновало мнение какого-то занудного бастарда.

Теон отходит от мишени, показательно кланяется и нарочито небрежно отряхивает несуществующие пылинки с золотого кракена, вышитого на чёрном бархате дублета. Вскидывает лук, даже не стараясь прицелиться, и выпускает стрелу, что летит ровно в центр. Иначе и быть не может.

— Осталось ещё две, — Робб улыбается и аплодирует ему, а глаза Джона того гляди завалятся внутрь черепа и так там и останутся. Вдруг хоть тогда он станет чуточку повеселее?

Теон посылает Джону воздушный поцелуй. Возможно, случится чудо, и бастард умрёт на месте от отвращения? Или скривится так, что не распрямится обратно. Лицо Сноу идёт алыми пятнами, но его взгляд так и говорит: «Я не впечатлён».

Вторая стрела попадает ровнехонько в центр, а усмешка Теона сверкает слишком уж самодовольно и нагло. Заслуженно.

— Ненавижу тебя! — рука дёргается. Теон, как и все во дворе, смотрит на бегущую Арью. Даже издалека видно слёзы, скапливающиеся в уголках её глаз и покрасневший нос. — Хочу, чтобы ты умерла!

Арья останавливается, сжимает руки в кулаки и топает ногой. Наверняка, опять услышала от сестры про своё лицо как у лошадки. Санса в ответ только кривит губы и задирает повыше нос, явно пытаясь подражать своей матери. Быть безупречной леди, даже если это задевает её близких. Складывает руки на груди и старается всем видом показать — слова Арьи её ни чуточки не трогают.

Рука Теона дёргается, и стрела летит криво, попадая в самый край мишени.

Ему плевать на Арью. Санса нравится ему больше. Своим симпатичным личиком, яркими рыжими волосами и размытыми юношескими мечтами: о том, что лорд Старк позволил бы Теону взять её в жены. Арья всего лишь шумный доставучий ребёнок, отнимающий время Робба и мешающийся под ногами.

Теону в общем-то плевать на Арью.

Но в её словах он слышит себя.

— Ненавижу! — громко кричит Арья, топает ногами и изо всех сил старается не плакать.

— Ненавижу! — слышит Теон свой голос и видит помутневшее со временем воспоминание. Он уже даже не помнит какого цвета были глаза Марона. Был ли его нос с горбинкой? Помнит растрёпанные черные волосы и неприятную усмешку.

Теон опускает лук. Подходит к мишеням, стараясь не смотреть на ссору сестёр. Какая ему разница? Арью наверняка лишат сладкого и отправят к септе на лишнюю парочку часов. Меньше надоедать будет.

Теон достает стрелу и хмурит лоб из-за непрошенных, ненужных воспоминаний.

Сколько раз он плакал, поджимая под себя ноги, в самые первые месяцы в Винтерфелле. Когда казалось, что тяжёлое лезвие Льда зависло так пугающе близко к его шее. Когда невидимый ошейник так крепко сдавливал горло, пережимая дыхание. Когда каждую ночь рядом с кроватью Теон видел искорёженный силуэт Марона, давящий своим молчаливым осуждением.

Арья срывается с места и убегает, наверняка, в богорощу. А Санса резко разворачивается, скрываясь в стенах замка. Теона это не волнует.

Теон идёт вслед за Арьей.

Он находит её сидящей под деревом, дующейся на весь мир и, самое главное, на сестру. Она вскидывается, поднимая заплаканный взгляд, и хмурится, понимая кто именно пришёл. Выглядит она крайне смешно: не то взъерошенный волчонок, не то нахохлившаяся ворона. Теон вспоминает себя ребёнком.

— Что если это — твои последние слова ей? — ухмылка сама так и просится, как и скучающий вид. Теон прислоняется к дереву, закрывая спиной плачущий лик. — И если она действительно умрёт из-за них? — он говорит лениво и будто бы нехотя. Хотя перед глазами так и стоит размытый силуэт Марона, раздавленного падающей Южной башней. Он не видел тела брата на самом деле, но видел его по ночам.

Арья опускает голову на колени и недовольно выдыхает. Ей не особо нравится Теон, и он отвечает ей взаимностью.

— Будешь винить себя потом и спрашивать богов «почему?». Хотя сама молила у них о смерти Сансы, — он скашивает взгляд вниз. Снисходительный. Стараясь спрятать за высокомерием свои собственные страхи.

— Я не просила их! Я просто ненавижу её! Тебе-то какое дело? — бурчит Арья, отворачиваясь.

— Никакого… но спроси отца о том, каково это: когда умирает родня, — Теон отходит от чардрева на пару шагов и поворачивается, чтобы взглянуть на растрёпанную мелкую девчонку, всё еще сидящую у корней.

— Я тоже кое-что знаю о смерти, — говорит Теон. — Король и твой отец научили меня. Может, узнаешь и ты.

Он не хочет слушать ответ Арьи. Пускай ругается или молчит. Её реакция уже не так важна. Предсказуема. Он сам не слушал ни мать, ни дядю, никого.

Не важно, возьмёт ли она слова обратно или нет. И случится ли что-то с Сансой. Теон делает это не для неё. Он делает это для себя.