Облака в пустоте (джен)

Тихо шуршал листьями ветер, освежая лёгкими порывами, пичуги чирикали о чём-то своём, жужжали настырные мухи, бурлила поблизости бурная речка, создавая удивительно умиротворяющую атмосферу — столь редкое чувство для обычных посетителей этого леса, что было даже обидно.

Шикамару, рассиживаясь на толстой ветке дерева с раскидистой кроной, неслышно вздохнул, запрокидывая голову, чтоб, пытаясь отвлечься от мыслей, посмотреть, как по небу неспешно и словно бы даже лениво ползли куда-то по своим делам облака. Он любил наблюдать за ними, любил мечтать о том, чтоб самому стать таким облаком… Свободным. С самой академии любил, но лишь теперь мог признаться самому себе в том, что в мыслях об облаках он просто и даже скучно прятался от окружающего мира. Сбегал. От реальности и от самого себя, как ныне прятался в листве от назойливых людей, так и норовивших нагрузить его какими-то проблематичными делами в его же выходной.

Да!

Как прятался от собственных мыслей, старательно отводя взгляд и игнорируя необъяснимую болезненность, возникавшую где-то в глубинах его то ли тела, то ли сознания каждый раз, когда он прямо или, как сейчас, краем глаз, видел бредшего в никуда угрюмого Наруто.

Но снова, как бы ни пытался, а облака — мягкие, воздушные, свободные — из головы упорно сбегали. Зато товарищ отказывался её покидать. И вот, казалось бы, какое ему, Нара Шикамару, Джонину-гению деревни Скрытой-в-Листве, дело до Узумаки и его проблем?

Да, Наруто был тем человеком, благодаря самому существованию которого он действительно по-настоящему поверил в собственный гений, о котором ему твердили чуть ли не с пелёнок, но который сам считал смешным. Нет, Наруто не заставлял его верить в себя, не научил этому собственным примером. И уж конечно младший Нара понял, насколько он действительно умён, не в сравнение с «туповатым», как считали многие, другом, чего уж. Нет. Это произошло от того, что почти всю свою жизнь Шикамару замечал в Узумаки то, чего вся остальная деревня, будто сговорившись или, что более вероятно, разом ослепнув, оглохнув и отупев, не замечали. И если в академии Нара ещё сомневался в этом, то теперь-то знал точно, что, видимо, нужно быть гением, чтоб видеть, за кем стояла последняя надежда этого чёртового прогнившего мира.

Впрочем, люди были и впрямь не слишком умны. Но Нара не винил их, нет. У них были свои дела, свои представления о мире, жизни и войне, были и свои страхи, которые лишали их разумов. Да и в самом деле, какое им было дело до очередного шиноби, пусть и сына выдающегося Хокаге? Никакого. Зато причин не замечать его или и вовсе ненавидеть была целая масса: Шикамару не взялся бы перечислять их все, но виноваты были и обстоятельства, политика, и человеческая природа, и нередко сам Наруто.

Он усмехнулся.

Проблема была в том, что сам Шикамару так, как другие, не мог и не хотел. Не хотел верить чужим словам, не проверив, не хотел поддаваться чувствам, не разобравшись в их причинах, не хотел… Да, даже пряча глаза в облаках, не хотел их закрывать. А потому видел, видел, насколько пусты и примитивны были люди, которых он искренне ценил и, наверное, по-своему, любил, но с которыми не хотел иметь не то что дел, а ничего общего. Потому что те заботились только о себе и, в лучшем случае, о тех, к кому испытывали эмоциональную привязанность или зависимость; потому что судили по себе и принимали только себе подобных, готовые прочим объявить войну даже просто за несогласие; потому что винили всех и вся вокруг, кроме самих себя; потому что…

За жизнь накопилось много этих «потому что», были среди них и личные. Например, потому что, восхищаясь его гением, всегда завидовали и желали использовать в собственных целях.

И снова, нет, Шикамару не винил людей за это. Понимал, что такие, как он, нужны были деревне для выживания в их суровом мире; что отдельным кланам было удобнее выполнять миссии или заключать контракты, увеличивая благосостояние, или, опять же, выживать, имея под боком потомственного стратега. Он понимал, потому что, хотя ему и было лень, а сам никогда не отказывался обзаводиться связями, а то и должниками, признавая, что это могло пригодиться даже такому человеку, как он.

И всё же… Всё же, понимая всю юношескую глупость этого, Шикамару хотелось думать, нет, не то, что он не такой — это было бы ложью, но то, что он — не с ними, не с массой таких невероятно разных, а потому одинаковых в своих стремлениях выделиться, людей. Массой, которая в его глазах была серой и пустой.

Те люди, они любили и ненавидели, дружили и воевали, мстили и прощали, жили изо всех сил, как могли, и продолжались в детях, внуках, поколение за поколением. И это было прекрасно. Это восхищало и завораживало. Это даже — в его глазах в том числе — было тем самым, что действительно по-настоящему стоило защищать. Защищать любой ценой!

Но жизни, которыми жили те люди, были пустотой. Пустыми и бессмысленными.

Ну, так младшему Наре казалось.

Он по привычке искал рациональное объяснение этому чувству и, разумеется, находил — дело было в том, что те люди были приземлёнными, мелочными, в них — лично Шикамару — не хватало чего-то глобального, какого-то смысла, ради чего всё это.

Впрочем, он признавал, что, быть может, на самом деле пуст был он сам. И в этом, конечно, тоже имелась своя правда, потому что он не жил, а плыл по течению почти бесцельно, почти бессмысленно, как облака, на которые так любил смотреть, или как лист на воде…

Лист… Да.

Деревня шиноби страны Огня, когда-то в бесчисленных войнах просто отвоевавшая своё место под солнцем и существовавшая, подчиняясь течениям времени, не слишком сопротивляясь ни миру, ни войне, которой они все жили.

Шикамару был таким же. Он, конечно, взвалил на себя обязательство защищать будущее в лице детей и их беззаботные, не знавшие войны и запаха крови, жизни, да. Но это было такой общей, абстрактно-собирательной целью. А других, собственных, эгоистичных или нет, у него не было. Он ведь принял понятия о долгах такими, какими они были ему поданы, потому что являлся видным и верным традициям представителем собственного клана, который, безусловно, однажды женится и обзаведётся таким же, как сам, наследником, что продолжит традиции; потому, порой выкладываясь на полную, служил верным солдатом своей деревне, молча исполняя нередко преступные приказы и не терзаясь чувством вины, словно был куклой Канкуро или даже Сасори — инструментом или, вернее, оружием в чужих руках.

Он был пустым.

Что наполняло его жизнь? Верность деревне? Преданность клану? Любовь к облакам? Да, всё это было. Как и привязанность к людям. Не ко всем, к отдельным, тем, кто привлёк его внимание или с кем он вынужден был делить жизнь. Но, если бы ему этого было достаточно, он, наверное, сидел бы в барбекю-баре в компании Ино и Чоджи, а не прятался ото всех в кроне дерева, надеясь, что никому не втемяшится в голову непременно его найти, а ещё глупо размышляя о том, насколько люди похожи на различные пустые и полные сосуды. И, конечно, не следил бы за Наруто, до которого ему не должно было быть дела — тот ведь как никто умел справляться со своими неприятностями сам.

Но Шикамару следил. Прячась в кроне дерева. Не от Наруто, разумеется — тот был опытным шиноби, куда опытнее любого представителя их выпуска, кроме, разве что, проходимца-Саске, и, без сомнений, сразу его заметил. Просто вида не подал. Привык. Но, вероятно, и сам хотел компании, иначе искал бы уединения тщательнее, так, что даже лучший на текущий момент стратег Конохи и по совместительству лучший друг — не после, а наравне с Саске, пусть и не столь явно — его бы не нашёл.

А такое случалось.

Младший Нара усмехнулся: он считался чёртовыми гением, но до Наруто ему было далеко, как… Ну не до Луны, но до Страны Льда — это точно. Потому что Узумаки был гением, и этого не только никто не замечал, но и он сам не осознавал. Зато Шикамару знал, видел это всю свою жизнь, то, как хитро и изощрённо товарищ добивался своего, сколько сил способен был вложить в дело, а ещё то, насколько сильна была его воля. Его считали глупым, тупым, ущербным всего лишь из-за того, что он не вёл себя так, как все, мыслил не так, делал не то. Раньше, по крайней мере — теперь-то он был героем и его силу признавали, называли самым непредсказуемым шиноби чуть ли не мира. Но так и не поняли, что скрывалось за всем этим.

Нет, Наруто не скрывал своих способностей, даже не задумывался о том, что сам являлся гением. То ли верил окружающим (которые, в основном, были невысокого мнения о нём, победы списывая на удачу), то ли ему просто это было ненужно. Даже соревнуясь с Саске-то, очередным гением деревни, не пытался доказать себе или другим, что ничуть не хуже, а добивался внимания и признания того, кто, как Наруто казалось, понимал. Не был Узумаки тщеславным, и даже этим выделялся из серой и пустой толпы в глазах Шикамару.

О да, гений, которому не нужна слава — это нонсенс среди шиноби.

Нара усмехнулся снова.

Чёртов Наруто…

Что о нём знали? Только то, что он — демон, что склонен устраивать разного рода выходки, что неуправляем, непредсказуем, что, конечно, силён, но лишь «благодаря демону», а ещё, что удачлив. А сколько конфликтов было разрешено после того, как Узумаки просто поговорил с врагом? Сколько боёв и даже войн было выиграно благодаря тому, что он вдохновлял или мотивировал соратников биться до конца? Сколько проблем было решено с помощью его нестандартных, никем не одобренных, спонтанных решений? Сколько противников, которым Наруто надрал задницы, перешли на сторону Конохи или стали союзниками? А скольким людям он вернул желание жить и бороться за что-то? Скольким вернул веру в то, что хорошее в этом гнилом мире ещё существует?

Шикамару сжимал пальцы в кулаки так, что хрустели костяшки.

Удача? Харизма?

Нет, Узумаки Наруто.

Это всё был он, невероятно яркий и волевой, способный читать в сердцах и душах, сострадательный, понимающий, добрый… Шиноби, который не брал в голову понятий об этичности, правилах, уважении к старшим по возрасту или по званию, как не брал и прочие настоящие глупости людей, живущих пустые жизни, а потому пытавшихся наполнить их бессмысленными мелочами. Шиноби, который защищал.

Теперь у него было много друзей, но как же он был по-настоящему одинок среди них, как и в те времена, когда жители деревни отшатывались от него, как от прокажённого. Он любил жизнь и радовался каждому мигу, не лукавил, когда заливисто заразительно смеялся, но сколько отчаяния и пустоты то и дело мелькало в его голубых глазах…

Наруто, в решениях, словах и поступках которого Шикамару видел столько смысла, тоже был пуст. Слишком долго жил в деревне, в которой его ненавидел чуть ли не каждый. Слишком долго выживал на улицах, на которых в любой подворотне его могли забить до смерти. Да, это воспитало в нём волю такую, какой не было ни у кого в Конохе. Да, это дало ему навыки выживания, которыми мало кто из шиноби обладал. И способности к дипломатии — именно с их помощью он отговаривал врагов продолжать бои, а то и войны — без сомнений дала Наруто улица.

Это было невероятно само по себе, потому что в таких условиях сломался бы любой. Но не Узумаки, нет. Он не сломался, он закалился, познав всю грязь этого мира в детстве.

Не сломался, в отличие от других, от каждого чёртового шиноби, которые (не все конечно) воспитанные кланами, выросшие в мире, тепле и достатке, оказались легко и просто сломаны то ли системой, то ли миром, то ли жизнью.

Немногие бывшие любимые дети, выпустившись из академии шиноби, продолжали верить в мечты, ну а уж после нескольких миссий забывали о них. А потом звание чуунина и вовсе лишало остатков иллюзий.

Они не видели ничего, кроме войны. И, конечно, больше ни во что не верили. Как и люди, проживавшие с шиноби или страдавшие от их войн.

«Мир взрослых — это вообще крайне неприятное и проблематичное место», — вспомнил Нара собственную присказку, которую любил повторять после злополучного экзамена на чуунина в собственном потоке.

Наруто не был таким. Он видел всё то же самое, что и все, а испытал на себе ещё больше, но всё равно почему-то верил в добро, в мечты, в дружбу. И возвращал веру таким, как Шикамару.

Наверное, потому ему и невыносимо было видеть, что в светлом, ярком, волевом Наруто тоже была пустота, мучительно разъедавшая его в моменты, когда он позволял себе поддаться… Ну не слабости, а усталости то ли от крови и грязи вокруг, то ли от борьбы с ней за что-то хорошее. Наверное, потому, заметив из окна мелькнувшую хорошо знакомую тень, Нара плюнул на собственный выходной и последовал за другом. Ему, Наруто, хоть он и не признавал этого, тоже нужны были помощь и поддержка. И кто, если не он — тот, кто действительно знал Узумаки, как раскрытую печать, позволявшую хранить в себе всякий мусор.

Вообще-то Наруто не был тем, кто легко раскрывал свои мысли и душу — не зря же даже те, кто считал себя друзьями и кого он считал друзьями, не понимали его. Слишком привык в детстве скрывать чувства, зная, что мог больно получить за них. Но Нара не зря был гением и, вмешавшись пару раз в моменты, когда Узумаки по-настоящему нуждался в поддержке, получил правду, которую, в общем-то, не особо скрывали, но и не озвучивали.

Шикамару даже тешил собственное самолюбие тем, что обладал откровенностью Наруто тогда, когда даже Сакура или Какаши были от этого очень далеки.

Они частенько общались, стараясь не показывать этого другим. Разговаривали на разные темы, помогали друг другу решать какие-то возникшие вопросы или моральные дилеммы и, в общем, стали близкими друзьями. Нара даже научил Наруто играть в сёги и, потратив немало времени на то, чтоб увлечь друга, с трудом добившись от него соблюдения всех правил, обнаружил, что не всегда способен обыграть непредсказуемого противника. У них даже были «свои» места, где они встречались: лавка возле вечно сломанного фонаря в старом парке — исключительно глубокими ночами, квартира Наруто — когда они были уверены, что к нему не завалится кто-нибудь ещё, голова четвёртого Хокаге — на закате, большая поляна посреди леса возле реки — где Узумаки тренировался.

Правда, Наруто, в поисках тишины и уединения или предаваясь мрачным думам, частенько тащился туда, куда, что называется, глаза глядели. В такие моменты отыскать его было непросто, особенно, если он не хотел, чтоб его нашли.

Вот и в этот раз он, выскочив за ворота Конохи, хоть и сиганул предсказуемо в лес, но быстро скрылся от наблюдателей, среди которых был и Нара. Впрочем, он-то знал, что Наруто любил воду, а потому рано или поздно пришёл бы к ней. Ну и решил добраться до неё первым, скрывшись в ветвях дерева и расслабляясь в ожидании — выходной как-никак.

Интуиция и знание друга не подвели — и часа не прошло, как Наруто вышел из дремучей чащи как обычный человек, пешком, медленно протащившись мимо дерева, на котором устроился Нара. Лицо напряжённое, застывшее, глаза воспалённые, покрасневшие, на губах неприятная усмешка, которую мало кто вообще видел у этого человека. И шёл в никуда, будто даже не видел пути перед глазами. Шикамару сразу поставил диагноз: опять поцапался с начальством, может быть, даже с Какаши или с кем угодно. У Наруто так бывало часто: откажется выполнять какие-то требования или приказы, пытаясь доказать что-то своё, проорётся, выведет всех из себя, и, в зависимости от результатов спора, или добьётся своего и разведёт бурную деятельность, или получит отказ и отстранение, и отправится «остывать», предаваясь редкому для него унынию и не оставлявшему одиночеству.

Судя по всему, на этот раз добиться своего привычными способами не вышло.

Нара вздохнул, краем глаз заметив, как друг почти рухнул в мягкую траву на высоком берегу шумной реки — хорошее место, чтоб и подслушать не могли, и разглядеть. Делать вид, что не замечает, и что случайно оказался на пути, Шикамару не мог, потому мягко спрыгнул на землю и протопал до вальяжно раскинувшегося Узумаки, тихонько присаживаясь рядом. Прислонился спиной к дереву, свесил ноги с берега, но говорить ничего не стал. Ждал. Он ведь не торопился — у него вообще-то был выходной.

— Как ты меня нашёл? — со вздохом устало спросил Наруто, не открывая глаз, но мельком улыбнувшись уголком губ: в ответе он, разумеется, не нуждался. — Сейчас отлежусь и снова в бой, как всегда, — нервно дёрнув бровью, отмахнулся он от внимания и беспокойства друга.

— Знаю, — просто выдохнул Шикамару. Помолчал немного, размышляя, стоило ли озвучивать то, что он думал по этому поводу. И всё-таки не выдержал, признаваясь: — Меня не оставляет мысль о том, что так напрягаться, как это делаешь ты, доказывая что-то этим людям, просто не стоит того.

— Я ничего не доказываю! — мгновенно предсказуемо взвился Наруто, с размаху сев и скорчив на роже смесь возмущения и убеждённости. Нара картинно вскинул бровь, выражая скепсис. Под его взглядом Узумаки фыркнул, прикрывая глаза и «сдуваясь». Даже снова улёгся в траву, теперь закладывая руки за голову. Сквозь плотно сжатые зубы он и выдохнул: — Нельзя отворачиваться. Особенно от чужих бед. Даже если они тебе на руку.

Шикамару хмыкнул, делая вывод, что Наруто снова пытался кого-то защитить. Таким уж он был — не мог пройти мимо несчастий. И таким его тоже сделала жизнь и подворотни Конохи: от него ведь отворачивались, а он не хотел стать таким же. И не стал.

— Опять говорили про политику? — насмешливо полюбопытствовал Нара, хотя, в общем-то, в ответе тоже не нуждался: всё и так было очевидно.

Наруто рыкнул что-то невразумительное. А потом тоже признался:

— Иногда мне кажется, что это действительно не остановить. Война всем поперёк горла, но разговаривая о мире, все готовятся к войне, — с отчаянием фыркнул он. Но шумно выдохнув и помассировав виски, снова как-то глухо заговорил: — Всё я понимаю. Мы не можем быть уверены в том, что тот, кто жмёт нам руки сегодня, не нападёт на нас завтра, а чтобы защитить наших, мы должны быть готовы ко всему. Но о каком мире может идти речь, когда все думают так и точат кунаи, в ожидании повода вонзить его в чью-нибудь глотку?! — Наруто скривился так, что на миг в выражении его лица проявились звериные черты лиса.

Шикамару вздохнул: друга он понимал, но ровно, как и руководство деревни и страны. Поэтому и смирился, поэтому и, не хотел, но закрывал глаза, что тоже предпочитал обеспечивать безопасность тому, что было дорого лично ему. А на других… Ну не то чтобы ему было плевать, просто он не готов был подвергать опасности, а то и предавать, своё, ради безопасности и благополучия всех.

Но видимо, не до конца он смирился, не до конца сломался, раз держался за Узумаки, как за последнюю надежду на то, что другой мир возможен. Тот ведь верил. А Нара… Он верил Наруто, потому и искал ответ вместе с ним.

— Мир может быть только когда все стороны не только довольны, но и находятся в равных условиях, — всё же напомнил Шикамару об очевидных препятствиях в установлении прочных доверительных связей. — А когда есть более слабые страны, слабые деревни, более голодные люди — всегда найдётся повод для войны и желающие её начать, скажем, за более плодородные земли или за контроль над торговыми путями. Ты ведь и сам не согласишься раздавать земли родной Страны Огня соседям в надежде, что они такую щедрость оценят и не захотят оторвать от ослабевшего государства больше? — усмехнувшись, ехидно спросил он.

— Да, — просто согласился Наруто, но тут же горячо воскликнул: — Но это не значит, что нет других путей!

— Не значит, — покладисто согласился Нара, глядя на течение воды — на всплески, водовороты и бочки, на стремнину. И думал о том, что не зря время и жизнь сравнивали с реками. Воистину история была похожа на воду, в которой кого-то сносило потоком, кого-то утягивало на дно, кого-то немилосердно снова и снова разбивало о скалы, кого-то выбрасывало на берег, а кто-то гнил в её застоях.

Шикамару думал, что, как бы они не бились, она, река истории, всё равно распорядится по-своему и снесёт их устремления и мечты куда-то туда, где всё бессмысленно.

Но люди строили заводи и водохранилища, меняли ландшафт так, что на равнинах появлялись горы, а горы становились полями. И небольшую горную речушку они вполне могли сделать большим тихим озером.

— Если бы не существовало этих чёртовых границ, если бы мы смогли объединиться… Хоть в чём-нибудь, — ворчал тихо Наруто — тот, кто смог бы перекопать этот чёртов мир.

— Мы пытаемся, — снова напомнил Шикамару. — Совместные миссии, планы развития и строительства, программы помощи…

— Которые нередко используются в качестве провокаций, поводов или возможностей развязать очередную войну, — Наруто сел, подтягивая ноги к себе, чтоб устроиться в позу лотоса, сгорбился и тоже уставился на воду.

— Шиноби объединиться способны только против общего очень грозного врага, с которым в одиночку не совладать, — тоскливо заметил Нара. — Ты же знаешь, деревни шиноби так и появлялись, когда объединялись кланы. Но если такой враг появится…

— Борьба с ним может принести больше горя, чем десятки мелких войн, — серьёзно кивнул Наруто, без лишних слов и понимая мысль друга, и отвергая вариант, который не впервые приходил им в голову: хоть Девятихвостый Лис, Хоть Десятихвостый, под управлением какими-нибудь Акацуками, хоть Учиха Мадара или же Хогоромо… не были выходом, потому что несли в себе слишком много бед, а объединению не очень-то способствовали. Хотя желающие проверить этот способ остановить войны находились снова и снова — некоторых из них останавливали даже они сами.

Точнее Наруто останавливал.

Шикамару покосился на угрюмого Узумаки.

Ответа у них, конечно, по-прежнему не было, но Нара, может, глупо и наивно, а верил, что однажды Наруто его обязательно найдёт. И он, несмотря на проблематичность, готов был ему помогать. А раз уж спасать мир пока было не нужно, то можно было попытаться сделать его чуточку лучше, чуточку менее пустым и бессмысленным.

Именно поэтому, уже морально готовясь ко всей той головной боли, которая непременно свалится на него после вопроса, он всё-таки его задал:

— Кто на этот раз?

Наруто помолчал, мельком покосившись на Шикамару. Но долго дожидаться признания не пришлось.

— Токи попросила о помощи, — сообщил Узумаки, зарываясь пальцами в волосы. И тут же затараторил: — На её страну опять кто-то нападает. Разведка Конохи утверждает, что там орудует группа шиноби Скрытого Камня из торговых интересов своей страны, прикрываясь каким-то договором, который Токи якобы нарушила. Поэтому миссии не будет: мы не можем давать Стране Земли повод для войны, вмешиваясь в их дела. Но Токи утверждает, что, хотя с соседями у них напряжённые отношения, а взять им у неё нечего, и это кто-то другой, прикрываясь шиноби скрытого Камня, нападает на деревушки.

— Вечно ты лезешь не в свои дела! — закатил глаза Нара, хохотнув: всё, как всегда. — А Токи это?.. — на всякий случай уточнил Шикамару, хотя, уже и так понимал, что это была очередная девушка-друг, которых у Наруто было на зависть много. Сам Узумаки не то что не пользовался этим, хотя мог бы, но даже не замечал, а девушки очень любили его, частенько просили о помощи и не раз пытались присвоить себе. Причём, ведь многие из них были влиятельны в политике, а это создавало определённое напряжение в Конохе — были те, кому не нравилось влияние их героя, а другие опасались, что он мог сбежать из деревни.

Как же было глупо и то и другое!

— Дайме Страны Птиц, — ответил Наруто таким голосом, будто говорил о соседке, и её роль в политике не имела совершенно никакого значения. Нара снова хмыкнул: друг не менялся. — Я её хорошо знаю, она не стала бы лгать, — Узумаки посмотрел Шикамару в глаза, а когда тот открыл рот, чтоб напомнить о том, что политики часто обманывали в интересах своих народов, резковато дополнил непререкаемым тоном: — И не стала бы просить о помощи, если бы это могло развязать войну между странами Огня и Земли. — Нара, конечно, сомневался, поэтому Наруто упрямо смотрел на него и необычно серьёзно покачал головой: — Она понимает, что мы бы их, в случае войны, стёрли с лица земли.

Шикамару вздохнул, но кивнул, давая знать, что понял. Наруто тоже кивнул, но удовлетворённо: он не любил, когда одни его друзья сомневались в других его друзьях — учитывая, насколько само понятие «друзья» было буквально выстрадано и выбито Узумаки, в этом тоже не было ничего удивительного.

— В Стране Птиц действительно нет ничего, что могло бы привлечь шиноби Камня или вообще шиноби, — через некоторое время тишины, нарушаемой лишь журчанием воды и пением каких-то пичуг, снова подал голос Наруто. — Там нет ни оживлённых торговых путей, ни богатых ископаемыми земель, ни технологий, ни товаров. Сами земли плодородные, вроде. Но зачем они шиноби? Разве что только, чтоб править или грабить селян, живущих домашними хозяйствами. Единственное, что может привлечь к стране внимание — это фестивали приветствия птиц. Но то больше для любителей праздников.

— Думаешь, банда? — понял, к чему вёл Наруто, Шикамару. Он мало знал о Стране Птиц и никогда там не бывал, но в словах Узумаки не сомневался: тот не стал бы утверждать так уверенно, если бы лично не видел всего своими глазами, а это означало, что он был там не раз и на миссиях, и, скорее всего, во время путешествия с Джирайей, а может, и во время поисков Саске. И удачно он там бывал, раз уж даже дайме у него в подружках ходила. — Зачем бы им тогда прикрываться? Только потому, что Страна Птиц — союзник Страны Огня?

— Возможно, они знают, что у Токи есть друзья в Конохе, — Узумаки пожал плечами наигранно легкомысленно, но лицом он оставался напряжённым: он явно что-то судорожно обдумывал. И Нара не удивился бы, если бы выяснилось, что друг уже знал или, по крайней мере, догадывался, кто мог предать его «Токи», рассказав кому-то из её врагов о «хороших друзьях из Конохи».

Впрочем, возможно он и не об этом думал, и не это стало причиной, по которой таинственные шиноби прикрывались символами деревни Скрытого Камня. И вообще-то, если они знали о союзе Страны Огня со Страной Птиц, то их целью вполне могло стать как раз-таки желание развязать войну между Огнём и Землёй. Не зря же и разведка Конохи донесла о том, что в стране Птиц действительно орудовали шиноби Камня.

Шикамару поморщился: не нравилось ему это. Дурно пахло от этой истории. И ведь взгляд Наруто, стальной, такой, каким он смотрел на врагов, был устремлён вдаль, и руки сжимались в кулаки то и дело. А он ведь каким-то шестым-седьмым-десятым чувством почти всегда безошибочно определял угрозу, в том числе и для Конохи. Он сам не знал, как так получалось, но вот было. Их товарищи уже даже усвоили, как какое-нибудь правило, что, если на миссии не знаешь куда идти — нужно идти за Наруто, а он приведёт куда нужно: и врага найдёт, и засаду обогнёт.

Но всё равно, смотрел Шикамару на лицо, которое знал даже слишком хорошо, потому что оно несло немало проблем всем окружающим, и понимал, что тот что-то решил, а это означало…

— Смотрю, отговаривать тебя бесполезно, — вздохнул Шикамару, распуская волосы, собранные в хвост, чтоб помассировать пальцами кожу головы, смириться с реальностью и очередным загубленным выходным, снова собрать волосы и сосредоточиться: — Ладно, какие идеи? Начальство просто так нас не отпустит, а становиться изгнанниками из-за очередной твоей подружки не хотелось бы, — совсем скривился он, понимая, что опять добровольно ввяжется в авантюру, задуманную другом. И утешало его только понимание, что, в отличие от руководства деревни, Наруто не будет требовать от него готовых планов по конкретному решению задач, а предложит что-то своё, может, на первый взгляд рискованное, но работающее ничуть не хуже, чем любая из стратегий, которую только могли придумать Нара.

— Гаара, — лаконично ответил Наруто, и вдруг его выражение лица снова приобрело черты хитрющего лиса. — Думаю, он не откажет в организации союзнической миссии с нашим обязательным участием. Заодно с Темари повидаешься, — ухмыльнулся он похабно.

Шикамару нервно дёрнул бровью, но подначку проигнорировал.

— Страна Птиц граничит не только со Страной Земли, но и со Страной Ветра, — задумчиво кивнул он, прикидывая, насколько реалистичной была идея Узумаки. — Но, в отличие от Ивы, Суне могут быть выгодны нападения…

— Шикамару! — резковато одёрнул его Наруто снова.

Нара усмехнулся, качнув головой. И тут же замер ошеломлённо, потому что картинка происходящего внезапно сложилась в голове.

— Постой, ты всё это придумал ещё когда получил отказ в миссии, а мимо моего окна в мой выходной мелькнул, чтоб я отправился за тобой? — не то предположил, не то констатировал Нара, чувствуя, как вытягивается собственное лицо. И ведь это было очевидно с самого начала! Узумаки знал его, а потому… И сидел ведь рядом, лыбился самодовольно, даже не пытаясь отвертеться от собственной вины. — Ты хитрый лис, Наруто.

— Письмо Гааре я уже написал, — сообщил тот, лукаво глядя на него своими совершенно невинными голубыми глазищами чёртового дьявольского гения, не замечавшего, каким влиянием на мир уже обладал, но пользовавшегося им без зазрения совести.

Шикамару застонал:

— И именно мне нужно будет уламывать Хокаге отпустить нас, верно?

— Да ладно тебе, Шика, — ухмыльнулся хитрый ублюдок весело, — могу поспорить ты устал протирать штаны, разрабатывая или разгадывая какие-нибудь очередные планы.

Нара прикрыл глаза и не выдержал — рассмеялся. И чувствовал себя при этом невероятно живым, а ещё вдохновлённым — от аргументов Наруто и его жизнелюбия, а ещё от упрямства, и невероятного навыка наполнять всё смыслом, забивая пустоту собой, было попросту невозможно отвертеться.

Позже он стоял перед Хокаге, требовательно глядя на него, и с нетерпением ожидал возможности вырваться к наверняка нервно ходившему взад-вперёд где-то поблизости Наруто — по зданию он не расхаживал, чтоб не отсвечивать своей причастностью к появлению задания. Но Какаши всё равно с подозрением снова и снова перечитывал торопливо состряпанный контракт, подсунутый ему под нос послом Суны в Конохе, и тянул время. Нара знал, что тот подозревал сговор — опытный шиноби, тоже уже своего рода легенда, и не просто так был назначен как учителем команды номер семь с двумя не самыми простыми выпускниками в прошлом, так и Хокаге ныне. Его так просто было не провести.

— Это идея Наруто, верно? — в конце концов, требовательно спросил Какаши, подтверждая выводы Шикамару.

Но Нара скрывать и не собирался.

— Я исполняю приказ будущего Хокаге, — глядя в глаза непосредственному начальнику холодно ухмыльнулся он чуть ли не с вызовом, всем своим видом давая понять, что они всё равно поступят по-своему.

Хатаке хмыкнул, низко опуская голову над контрактом, тем самым скрывая выражение глаз. Посол Суны занервничал, но Шикамару не отрывал взгляда от Хокаге.

— Хорошо, — решил тот, наконец, быстрым росчерком пера подписывая контракт. Нара тут же его выхватил, скручивая, пока Какаши не передумал, уважительно поклонился и бодро зашагал к выходу вслед за послом. — Шикамару, — окликнул его Хатаке уже на пороге, а когда Нара обернулся, серьёзно попросил: — Передай ему, чтоб в следующий раз свои идеи выкладывал мне, а не проворачивал дела за моей спиной. Так будет проще всем, в том числе и мне прикрывать ваши задницы перед старейшинами.

Шикамару снова глубоко поклонился, ухмыльнувшись — всё-таки союзники у них с Узумаки были и в руководстве.

— Я передам, — пообещал он и тут же вышел, чтоб через пару минут обрадовать Наруто.

Им предстояла не самая простая миссия, наверняка полная и дипломатических проблем, и смертельных опасностей. Но в её успешности не было никаких сомнений, потому что Узумаки взялся за её исполнение. И Нара, торопливо собиравший вещи для похода, поймал себя на том, что, как и всегда, когда дела касались Наруто, он не пытался сбежать от реальности в мысли об облаках, вместо этого предвкушая наполненное смыслом интересное задание, а ещё встречи с людьми, чьи жизни стоило защищать, потому что они не были пустыми — перестали ими быть из-за вмешательства одного хитрого лиса, пережившего слишком многое, но не сломавшегося, сохранившего в себе веру в лучшее и возвращавшего её всем.

Поэтому он не мог смотреть на то, как Наруто предавался унынию, и спешил хоть как-то его отвлечь или поддержать. Поэтому Какаши отпустил их на сомнительную (с точки зрения лидера военной организации, призванной защищать дом и сохранять мир) авантюру — знал, что Узумаки не остановить, а может, тоже верил, что бывший ученик однажды найдёт ответ и остановит бесконечную череду войн.

Наруто, готовый, ждал возле выхода из деревни, чуть ли не подпрыгивая от нетерпения. Шикамару, увидев его, закатил глаза такой энергичности, но поспешил на встречу, вдыхая свободно полную грудь свежего воздуха.

По пустому, но невероятно глубокому голубому небу над головами мирно и неспешно, освещённые солнцем, свободно плыли белые облака. Мало кто замечал это, но у них тоже была цель.