В темноте (джен)

Темнота подступала со всех сторон. Она душила своими объятиями, лишая воздуха. Не давала пробиться сквозь свой мрак, становившийся с каждой секундой все более тяжелым и давящим, ни единому лучу фонарей, что окружали Акабане Рейджи со всех сторон.

Свет был, он точно это знал, но увидеть его сквозь непроницаемое полотно темноты не удавалось. Да и не хотелось. Вне света Акабане чувствовал себя более уютно. И не играл никакой роли тот факт, что сердце с каждым мгновением все сильнее сдавливали невидимые руки. Ведь самое важное темнота давала видеть: собственные ладони, на которых запеклась кровь. Ярко-красная кровь Ватару.

После последнего удара куском трубы в драке все разбежались со скоростью, что казалась невозможной. Но не Акабане Рейджи. Когда убрался прочь первый испуг, или адреналин — он никак не мог правильно решить, что же это было на самом деле, — Акабане вернулся. Звук скорой помощи звучал совсем далеко. Интересно, а кричал ли Кияма? Наверняка. Это было слишком даже для него. Но погружал ли он свои руки в лужу крови Ватару? Или не решился, в отличии от Акабане? Точно не сумел. Несмотря на всю свою холодность, Кияма не более, чем трус. Иначе бы не дал убить тогда лучшего друга, а умер за него сам. И сегодня все повторилось. Для Киямы.

Ватару самый настоящий дурак. Впрочем, он всегда таким был. И будет. Его преданность друзьям не знает границ. Даже ему, Акабане, он предан. Но в этом и был самый серьезный камень преткновения. Преданность, как и все остальные чувства Ватару, должны принадлежать одному человеку. Только одному. Почему же этот идиот так и не желает этого понять?

Кровь Ватару была такой горячей. Акабане мог поклясться, что она сжигала его кожу. Впрочем, заслужил. Не потому, что попробовал убить Ватару. Нет. За то, что не убил. Не убил и, кажется, оставил все как есть. Так и не сумел хоть что-то сделать для самого себя. Это как резать вены или сжимать руками острые осколки стекол. Одновременно больно и тревожно. Сердце бьется сильнее, кровь приливает к голове, странный шум заглушает все звуки вокруг. Кажется, что эта дурацкая фраза про натянутые словно струны нервы — не просто выпендреж очередного идиота-поэта, а вполне себе реальность. Даже мышцы завязывались в безумный узел, грозя в любой момент разорвать тело на части.

Интересно, а что бы сделал Ватару, если бы он, Рейджи, сейчас валялся на больничной койке с риском с нее вообще никогда не встать? Бегал бы как ненормальный кругами? Молился? Орал бы от боли или просто сидел неподвижно под фонарем рядом с больницей и смотрел бы на свои руки, залитые кровью единственного на свете человека, который в его чертовой, никому не нужной жизни имел значение? Как это делал сейчас Рейджи?

Акабане поднял голову и посмотрел на луну. Она действительно кровавого цвета. Не показалось. Интересно, почему же ее видно сквозь тьму, что окружала сейчас со всех сторон? Ведь даже фонари никак не могли разогнать мрак, что с каждым мгновением становился все тяжелее. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Рейджи сделал все, что мог, чтобы спастись от самого себя. Чтобы выдрать чертову занозу из сердца, чтобы научиться жить, не завися ни от кого. Чтобы избавиться от ненужного чувства. Чтобы стать снова одиноким и счастливым в своем одиночестве. Освободиться от боли. Жить так, как раньше, до встречи с проклятым Азумой!

Но ничего не вышло. В который раз ничего не вышло. И снова все зависело лишь от Ватару. Идиота Азумы Ватару, так и не научившегося быть преданным только одному человеку. Единственному человеку, жизнь которого без Ватару ничего не стоила.