Привет, Сохатик! (джен)

Их мир устроен неправильно.

Гарри узнаёт о рождении детёныша фестрала в начале шестого учебного года. Это происходит на следующее утро после того, как он, зажимая платком разбитый нос, провёл половину приветственного вечера, бросая раздражённые взгляды на Малфоя, смотрящего на него с плохо скрываемым превосходством. Как будто он знал что-то, чего не знал Поттер. Как будто он уже из-за этого был лучше его. Как будто у него нет своего фестрала.

По словам Хагрида, у малыша есть едва заметные рисунки на коже, которые напоминают татуировки. Особые татуировки, знакомые определённому кругу лиц, и это вызывает в волшебнике смешанные чувства. Одно из них — боль. Потому что их мир устроен неправильно.

— Гарри, — неловко и осторожно начинает Хагрид, — ты не хочешь встретиться с ним?

Нет, не хочет. Он старается избежать этой встречи с таким же упрямством, с каким пытается разгадать намерения Малфоя. Блондин упорно что-то ищет и, похоже, находит, поскольку его маршрут становится однообразным день за днём. Конечный пункт назначения остаётся в тайне, и Гарри каждый раз оказывается не в силах его уловить.

Не успевать — это то, что он умеет лучше всего. Это то, что причиняет страдания не только ему, но и окружающим.

Отмахиваясь от этих тревожных мыслей, он решает попробовать ещё раз. И ещё.

И ещё.

В конце концов, весь шестой курс превращается в бесконечную череду преследований Малфоя…

— Что такое, Поттер? Ты что-то потерял? — протягивает тот слова, крутя очками гриффиндорца в руках, пока сам Гарри пытается остановить кровь из вновь разбитого носа.

— Хорёк, — шипит он сквозь зубы, вставая вновь на ноги, чтобы начать их потасовку заново.

Драко будто того и ждёт, чтобы напасть в ответ.

Они дерутся, как две бродячие собаки за последнюю кость. Для Гарри это способ отвлечься. Для Драко — отвадить мешающего под ногами идиота, решившего ему помешать. Победителей не будет, как и проигравших. Поттер уйдёт с той же пустотой внутри и копящейся подозрительностью в подсознании. Малфой вновь отмахнётся от зарождающихся мыслей неправильности своих действий.

…разговоров с Дамблдором…

— Гарри, крестражи — это…

Вновь начинает Директор, объясняя всё это не в первый раз. А Гарри устал. Устал от бездействия, сидя в кабинете и вновь слушая о приближающейся опасности и о том, что к ней нужно быть готовым. Но ничего не меняется. Поттер всё так же живёт в напряжении, всегда готовый к действию, а действие заменяют бесконечные разговоры.

Скопившееся напряжение ощущается натянутыми нервами, тяжестью в затылке и фантомными иголочками в ступнях.

— Гарри, ты слушаешь? — смотрит на него внимательные светлые глаза поверх сдвинутых очков-половинок.

Тяжесть в затылке увеличивается, переходя на позвоночник.

— Да, профессор.

Что ещё он может ответить? Они всё равно уже не успели.

…мучительных ночных кошмаров…

Иногда подросток видит во сне лишь темноту, отдающую отчаянием и ощущением онемения в горле, как после долгого крика. Иногда в них есть размытая картинка и приглушённый звук.

А иногда ему не везёт. И он вновь видит во всех подробностях происходящее. И он вновь кричит.

…и игнорирования настойчивого стука в задворках его сознания.

Напоминание, почему он считает их мир неправильным.

Игнорируй — и всё само решится.

Игнорируй, ты сейчас не готов. Позже.

Игнорируй, он подождёт.

* * *

Однажды ночью, измученный кошмарами и бесконечной борьбой, которая, кажется, не имеет конца, и это ещё не её настоящее начало, а настоящее начало только впереди, волшебник решает больше не игнорировать.

Гарри, устало проводя ладонью по своему лицу, принимает решение.

Опуская босые ноги на холодный пол, Поттер замирает, впитывая в себя холод и начиная обдумывать своё решение вновь, наблюдая за окружающей его обстановкой. Лунный свет падает лишь на часть вещей, оставляя другие спрятанными в тенях. Рядом тихо посапывают во сне гриффиндорцы. Решимость слегка отступает перед картиной мирной ночи. Для мира ничего не изменится, если он не пойдёт. И если пойдёт — тоже.

Ему нужно пару минут, пока пол под ногами нагреется от его стоп, и он вновь сможет заставить себя подняться с кровати.

Для мира ничего не изменится, но не для него лично.

Исчезновение тёплой одежды и мантии-невидимки, как и самого Гарри, остаются незамеченными. Тишина вновь окутывает маленькое помещение, создавая атмосферу покоя, пока по коридорам разносится глухим эхом шаги зимних сапог.

* * *

Нетронутый снег шуршит под ногами Гарри, когда он выходит на улицу. Лес встречает его тишиной и темнотой, которая больше не пугает так, как это было на первом курсе. Луна, отражаясь от снега, освещает пространство вокруг, и этого света достаточно, чтобы не приглядываться к тому, что находится в поле зрения.

Он не будит Хагрида, лишь проходит мимо его домика, убедившись, что тот спит, погружённый в свои сны, осторожно забирая фонарь.

Фонарь кажется излишним, но волшебник не решается его потушить, предпочитая сохранить хоть какое-то тепло в этой холодной ночи.

Что же, что теперь?

Нужно найти фестралов, обычно собирающихся в небольшие стаи.

Сколько ему понадобится времени?

Много? Возможно, сегодня он вернётся ни с чем.

Стоя посреди леса и закапываясь в снег по колено, подросток думает, что, возможно, он всё же поступил импульсивно и необдуманно. Надо было хотя бы спросить совета у Хагрида. Но он этого не сделал.

Пора разворачиваться? Какой смысл тратить на поиски всю ночь, если он даже не знает, где искать?

Громкое недовольное фырчанье за спиной заставляет вздрогнуть всем телом, вытянувшись по струнке. Резко обернувшись, Гарри видит совсем рядом с собой взрослого фестрала с глубокими морщинами на лбу. Кажется, это один из тех, кто был с ними в Министерстве. Воображение Поттера дорисовывает картину, и он чувствует, что фестрал недоволен его поздним приходом. И дело вовсе не в позднем часе.

Фестрал наклоняет голову, намекая, что ему следует следовать за ним, и, не дожидаясь ответа Гарри, сам уходит в том направлении, что показал. Оставляя Поттера с выбором: идти или нет?

Вот только он уже принял своё решение.

Спеша за фестралом, Гарри оставляет глубокие следы на снегу, разрывая тишину ночи своим сбившимся дыханием и громкими шагами, хрустом нетронутого никем снега и прыгающим светом фонаря.

Его спутник приводит его к поляне, на которой отдыхает стадо фестралов. Малыши весело играют вместе, зарываясь в снег и бодая друг друга, создавая атмосферу радости и беззаботности, которую не ожидаешь увидеть у этого вида.

Своего фестрала он видит сразу. Узоры на его коже действительно есть. Едва заметные, но знакомые. Фестрал тоже узнаёт его, прекращая игру и стремительно подбегая к Гарри.

Их мир неправильный, потому что, когда умирает волшебник, часть его остаётся в мире живых, рождая собой фестрала. И наоборот, каждый фестрал — это когда-то живший волшебник.

Говорят, фестралов держат живые здесь. Те, кто о них помнит, даже если они о себе ничего не помнят, оставляя из памяти только силуэты людей, с которыми они были знакомы живыми. Силуэты и чувства, которые они испытывали к этому человеку.

Говорят, их держат те, кто не может их отпустить.

Поэтому их мир неправильный. Поэтому Гарри не хотел приходить. Потому что он и есть тот, кто держит последнее живое напоминание о том, кто мог заменить ему отца.

Поэтому, а ещё потому что Поттер и сам боится его отпустить, потеряв последнюю связь с ним…

Фестрал, который привёл его сюда, бодает замершего волшебника в плечо, отходя от него и направляясь к стае. Юный фестрал радостно кружится вокруг, и Гарри внезапно начинает жалеть о своём позднем приходе. С замиранием сердца он опускается на колени, обнимая неугомонного зверька, пока тот в ту же секунду не кладёт свою голову ему на плечо.

Он его ждал. Не помнил, почему и зачем, но ждал. Как когда-то в другой жизни ждал, когда сработает сквозное зеркало. Как когда-то ждал, когда за очередной раз открывающейся дверью окажется он.

А Гарри не хотел приходить. Боялся, откладывая неизбежное, пока его ждали.

Их мир дал живым возможность ещё раз встретиться с дорогими им ушедшими людьми. Вот только те уже ничего не помнят, пока живые всё ещё не могут отпустить.

Их неправильно устроенный мир.

Шумно выдыхая, подросток ощущает, как в нём кончаются последние моральные силы для того, чтобы сказать:

— Здравствуй, Сириус, я скучал.

— Привет, Сохатик!