Устье реки Бриттл (гет)

Что есть реальность?

В детстве ты познаешь реальность через ощущения: хлесткие касания вереска в беззаботном забеге по полю; вид цветных пятен пыльцы и зелени листьев, забивающихся в кроссовки; сырые комья земли меж подушечек пальцев; мягкость высокой травы, в которую падаешь, чтобы получше рассмотреть плывущие по голубизне белоснежные зефиры облаков. Ты с уверенностью скажешь, что реальность — это то, что ты можешь почувствовать: прикосновение мягкой ладони мамы к щеке, колкость шерстяного «дурацкого свитера», который связала тетя Джуди, вкус вишневого пирога бабушки и запах папиного одеколона. Но после реальность меняется.

В битком набитом пабе не протолкнуться. Со втягиваемым воздухом в организм проникает запах сырого пота, смешанный с ароматом хмеля, а у барной стойки какофония звуков достигает апогея. От отдающего вибрацией во внутренностях гула начинает неприятно покалывать виски, и Гермиона медленно сжимает кулак с пятифунтовой купюрой.

Холодным вечером пятницы в Абердине льет как из ведра, а все, что порождает живость и необузданность этого места, заключается в блестящих кранах с золотистой жидкостью. На наручных часах, едва прикрытых рукавом рубашки, секундная стрелка замирает, так и не добравшись до следующего деления, часовая — скачет с девяти на десять и обратно. Гермиона стучит по ним указательным пальцем — со вчерашнего вечера никаких изменений.

Бородатый седой магл активно жестикулирует, проливая часть своей пинты на старика справа от него, и Гермиона понимает, что драки им не избежать, когда слышит тяжелый бас с шотландским акцентом. Слов она не разбирает и, проталкиваясь через разношерстных представителей местного контингента к бармену, ловит его взгляд.

— Я ищу Кинкейда, — кричит она в попытке перекрыть настойчивый жужжащий улей. Ей приходится повторить, когда высокий лысый мужчина с татуировкой на половину лица и маленькими черными глазками, продолжая натирать стакан, склоняется ближе:

— Кинкейд. Шрам на щеке.

Он кивает в сторону дальнего правого угла, и шуршащая купюра, скользнувшая по столешнице, тут же исчезает под широкой ладонью.

Из ниоткуда взявшийся покачивающийся лысый старик кричит ей в ухо что-то на гэльском, и электрический заряд напряжения проходит под кожей расплавленным железом. Сбежать, скрыться, заткнуть уши — первое желание. Но Гермиона выбирает остановиться, посчитать до десяти, пока боль не пройдет — рационально, по привычке, возможно безнадежно, раз раздражение все же топит ее так же, как дождь — этот город.

Компания стариков у барной стойки почти нежно завывает скоттскую балладу.

— В следующий раз я выбираю место.

Лицо Кинкейда скрыто капюшоном магловской куртки лишь наполовину, поэтому белый с розовой окантовкой глубокий шрам, уходящий в тень, видно четко. Сухость потрескавшихся бледных губ напоминает мертвую пустошь с лунными впадинами. Где-то в невесомости Гермиона выжидает.

— Не любишь Шотландию? — рот Кинкейда растягивается, когда его язык с мерзким звуком движется по губам, оставляя влажный след, словно превращая их в двух бледных дождевых червей. Скользящий сквозь длинные, почти белые пальцы, напоминающие лапы паука-альбиноса, золотистый галлеон блестит в свете тусклых ламп. В полумраке этого угла его фаланги кажутся не менее жуткими, чем их обладатель. Гермиона морщится, замечая заинтересованный взгляд сидящих за столиком слева.

— У меня мало времени.

За окном предстает размытый, исполосованный водой шотландский город с шумом автомобилей и грозовыми зефирами свинцового неба. Обычно они встречаются где-нибудь в Англии — чаще в Лондоне или в Бристоле, но в этот раз Кинкейд выбирает Шотландию, и Гермиона даже была бы рада, если бы не ливни.

— Портри, остров Скай, — Гермиона выдыхает, когда слышит шотландский акцент, грубо срывающийся с языка Кинкейда, словно гэльский — второй язык, который он знает с пеленок. — Он там дней пять или шесть.

Кинкейд всегда говорит кратко и по делу, но сегодня набивает себе цену:

— Узнать было трудно. Магических следов он не оставляет, а искать кого-то в магловском мире без интернета и телефона… ну, сама знаешь.

— Знаю. Адрес?

— Пятый дом по Бейфилд-стрит. Использует только магловские деньги и способы передвижения. Волшебников на острове почти не осталось, только эти…

Кинкейд с кривой ухмылкой кивает в сторону соседнего стола.

— Ясно, — Гермиона поджимает губы, встает из-за стола, двигает к нему мешочек со звоном металла и, не прощаясь, выходит из паба.

Улица встречает ее порывом ветра, выбивающим весь кислород из легких. Она хватает ртом воздух, сглатывает его, проваливающийся внутрь, как огромный ком космической пустоты, несколько раз, прежде чем задышать. Хлесткие капли вымывают вонь затхлости и прокислости из ноздрей, заполнившей ее в пабе, бьют озоном в недра, возвращая свежесть в организм. Несмотря на все это, хочется закурить. Гермиона касается пальцами карманов и вспоминает, что не была в магловском Лондоне уже несколько недель. Наверное, это к лучшему.

Сотрудничество с Кинкейдом приносит не только пользу, но и откровенный дискомфорт, и Гермиона в который раз задумывается о расторжении их послевоенного договора. Плата за информацию растет с каждым запросом, и он явно забывается, но не признать его незаменимость, по крайней мере на данный момент, невозможно. И Гермиона признает, потому что вновь и вновь возвращается к этим встречам, несмотря на то, что совместные дела с бывшими Пожирателями Смерти противоречат ее личной этике. Она не раз поднимала эту тему в разговорах с Гарри, но он лишь устало кивал, а в остальное время закрывал на «этику» глаза. Он не был предвзят в работе с Пожирателями — у него было куда больше опыта в таком сотрудничестве. А еще он был доволен результатом. Министерство было довольно результатом.

Небо медленно падает, расколотое на осколки паутинной вспышкой молнии. Гермиона замирает выброшенной на мокрый асфальт рыбой, вытирает стекающие по лицу и за шиворот капли. Она мечтает о том, чтобы в нее ударила молния, чтобы ее растворил грохот, но этого не происходит.

Хлопок трансгрессии вторит грому.

* * *

Он не изменился. Под глазами простираются глубокие тени, оставшиеся еще с тех времен, когда его мальчишеская аристократичность перестала быть красивой и превратилась в болезненность. Об остроту его скул и подбородка хочется вскрыть себе вены — в первую очередь из-за его невыносимой схожести с отцом и уже во вторую от того, что он Малфой. Никакого румянца, только мертвецкая бледность и замершие, ледяные глаза. Он призраком скользит по магазину, взглядом медленно обводит книжные полки и ее фигуру, пока перед ней расплываются строчки книги, крепко сжатой пальцами. Сердце бьется с той силой, с которой вот-вот готово выпрыгнуть из груди. Кажется, что нарисованные на страницах местные птицы смотрят на нее не менее пристально, чем он.

Запах магии разносится по помещению, замещая запах книг и сырости, а с Гермионы мурашками сползает кожа, и дрожь заставляет закрыть глаза и склонить голову набок. Магия Малфоя пронзает ее лопатки через все помещение, и она удерживает невыносимый выдох. Запечатанное внутри Малфоя волшебство, судя по исходящему от него фону, не используется с момента прибытия в этот город.

Напряжение пахнет сыростью после тушения пожара.

Она сдерживает порыв схватить канцелярский нож со стеллажа напротив и всадить его в свою — или в его — шею, крепко сжимает мягкий переплет, неестественно выпрямляя спину, и бесшумно открывает рот, стараясь дышать глубже. Ее магия просится наружу, желает просочиться сквозь кожу и взреветь Малфою в ухо: «Ты здесь не один». Предательство, которое тяжело сдерживать.

Он замирает у стойки с картами и тянет пальцы к одной из книг, но резко одергивает руку, оглядываясь по сторонам.

— Подсказать?

Перед ним словно из ниоткуда появляется невысокая веснушчатая девчонка лет тринадцати. Ее волнистые, пропитанные солью русые волосы заплетены в толстую косу, которую она, улыбаясь, без остановки теребит.

— Я ищу карту.

Гермиона слишком громко выдыхает на низких нотах его забытого тембра и едва удерживается от того, чтобы сжать рот вспотевшей ладонью. Это был идеальный пасмурный день для того, чтобы напомнить себе о существовании этого бесцветного, тягучего голоса, который она в последний раз слышала в Зале Суда номер шесть. Впитывать и прокручивать в памяти его прежние слова становится навязчивой идеей, но Гермиона не поддается и вместо этого тянется к другой книге.

Пока девочка показывает Малфою карты, Гермиона смотрит во все глаза, запоминая неестественность Малфоя: магловские брюки и ботинки, свитер крупной вязки с рыбацким узором и влажные, падающие на лоб светлые волосы. Спустя несколько минут становится так невыносимо, будто диагональ комнаты между ними кривится и сжимается. Его близость давит на нее, теребит нервы, и в отчаянии Гермиона думает, что ей не стоило бросаться на остров сразу после Абердина. Этого не было в планах, но она должна была убедиться в словах информатора, прежде чем передавать их Гарри. В конце концов, это могла быть ловушка. «Никакой самодеятельности, Гермиона. Узнаешь местоположение — сразу ко мне».

Плевать. Это называется разведка.

Его напряженная поза по мере диалога с маглой исчезает. Ладони, еще недавно сжатые в кулаки, теперь лишь нервно подрагивают, но движение желваков над его острой челюстью не прекращается.

— Возьму эту.

На кассе он обводит магазин пристальным взглядом, и Гермиона не успевает отвернуться, встречая его, едва заметно и абсолютно натянуто приподнимая уголки губ. Его угрюмость превращается в прищур, и Гермиона хмурится.

— Могу еще чем-то помочь?

— Да, я… — Малфой словно борется с самим собой и едва слышно говорит: — Мне нужно…

Гермиона не разбирает ни слова, а девочка с опаской переводит взгляд с Малфоя на нее.

— Есть два автобуса, уходят утром с Сомерленд Сквер — это прямо по улице Уэнтворт.

— Спасибо, — едва выдавливает, натужно, будто это слово впервые срывается с его языка.

Когда он выходит, колокольчик над дверью жалобно звякает, посылая Гермионе в голову безумную, особенно отвратительную идею.

* * *

Ледяной порыв ветра подбирается с севера, и Гермиона поднимает воротник тонкого плаща, вслушиваясь в шуршание листвы, гуляющей между рядов машин, шум трассы и скрип покачивающихся деревьев в лесополосе неподалеку. Температура к вечеру опускается до девяти градусов, напоминая, что на остров спешит осень, от которой сбежать можно разве что на другой конец света — и то ненадолго.

Дождь накрапывает намного раньше, чем обещали по прогнозу в местной газете, поэтому Гермиона спешно забегает в небольшую каморку и с порога бросает в магла за стойкой слабенький Конфундус. Пока парень с растрепанной шевелюрой в замешательстве замирает, она пробирается в соседний кабинет и хватает первые попавшиеся ключи. Убеждая себя и сидящего на ее правом плече воображаемого ангела в том, что она вернет машину в том же состоянии и оставит пареньку компенсацию, она повторяет заклинание и не торопясь выходит на улицу, нажимая на кнопку пульта управления сигнализацией. Ей везет: первые же ключи — это старенький внедорожник, похожий на тот, что когда-то был у отца.

Страх появляется в ту же секунду, как она поворачивает ключ зажигания и мотор начинает урчать. Гермиона тянет время, но, вцепившись в руль, медленно опускает сцепление и аккуратно давит на газ — слава Мерлину, ноги помнят движения, и автомобиль легко трогается. Выехать с маленькой парковки, забитой машинами, оказывается тяжелее, чем кажется, но все же выполнимо. Гермиона не помнит, как оказывается на шоссе, когда по крыше и лобовому начинает барабанить ливень.

— Прекрасно.

На повороте к городу ей несколько раз сигналят, и Гермиона подозревает, что это из-за не выключенного поворотника. Не хватало еще привлечь внимание полиции, думает она, выискивая значок дворников.

Гнать по трассе за рулем металлической машины для потенциального убийства ей намного страшнее, чем седлать слепого дракона. Наверное, этот страх тянется из детства, в котором она подглядывала из-за угла коридора за передачами о чересчур подробных ДТП с летальным исходом, которые в позднее время смотрел папа.

* * *

Малфой бросает дорожную сумку в багажное отделение междугороднего рейса и скрывается в его дверях. Он последний, кто покупает билет у контролера, и Гермиона, наблюдая за этим, заводит мотор.

Дорога до их пункта назначения занимает около пятнадцати минут и предстает живописной. За окном мелькают уютные коттеджи, горные массивы, холмы и реки, а Гермиона старается не терять из виду объект своей слежки и одновременно следить за движением — плестись за автобусом становится невыносимо скучно, даже после перебора радиостанций на магнитоле, которая изредка барахлит.

В Слигчейне автобус останавливается прямо напротив отеля, и Гермиона неуверенно паркуется неподалеку. Ее догадки оказываются верными — Малфой скрывается в дверях гостиницы, и теперь ей остается только ждать.

От скуки она вертит холодный металл неисправных часов в руках, наблюдая за перемещением стрелок. Моргает, бросает взгляд на электронный циферблат на приборной панели машины и снова на свои часы.

Секундная стрелка движется слишком медленно, не попадая в ритм отсчета времени электроники. Глядя на монотонность хода, Гермиона едва не засыпает.

* * *

Бессонная ночь в кустах перед отелем не проходит бесследно. Работа мозга, а с ней внимательность и оперативность замедляются, тело слушается плохо — все движения инертные, словно она вертится где-то под водой, но только до тех пор, пока в дверях отеля не появляется Малфой. Она бы не узнала его в магловской походной одежде, если бы не взгляд и торчащие из-под шапки светлые волосы.

Слежка дается с трудом: в отличие от ее «объекта», у Гермионы не было возможности ни позавтракать, ни переодеться — машину пришлось оставить на стоянке неподалеку от отеля и срочно вернуться сюда, чтобы не пропустить Малфоя. Ботинки и штанины заляпаны в грязи от лужи, в которую она плюхнулась в темноте ночи, новую одежду она так и не нашла — та была на пару размеров больше и джинсы еще вчера пришлось подвязать найденным в машине шнурком. Палочка слушалась неохотно, словно призывая к долгому и крепкому сну, и Гермиона каждые несколько минут бросала на руки взгляд, проверяя, держится ли заклинание невидимости. У нее все еще был запас Оборотного и волос той маглы, но его Гермиона берегла для особого случая. Сейчас достаточно Дезиллюминационного.

Она замирает в паре метров за его спиной, когда на развилке дорог он останавливается и тянется в карман рюкзака за картой, хотя они прошли пешком по обочине едва ли полмили. Свернув с трассы на слишком узкую для машин тропу, усыпанную галькой, Малфой поправляет шапку и пускается в путь. Гермиона замирает у дорожного знака, запрещающего дальнейшее автомобильное движение.

Она несколько раз сжимает волшебную палочку в руке, силясь решить, какое именно заклинание использовать. Связать его и трансгрессировать в Лондон? Связать, привести в отель, допросить? Вызвать подкрепление?

Гарри был слегка взволнован и даже раздражен, когда сообщал ей об исчезновении Малфоя и нарушении условий его неприкосновенности во времена министерских гонений на бывших Пожирателей и приближенных. Тогда, в его кабинете, она списала напряженность Гарри на высокую загруженность, но позже — в деле Малфоя не нашла ни строчки о каких-либо условиях. Да, возможно, детали содержались в том отделе папки, к которому у нее не было доступа, но слова Гарри никак не выходили из головы. Особенно в связи с появлением Малфоя именно в Портри. Почему именно Портри? Остров не был самым популярным местом для тех волшебников, кто хочет «исчезнуть». И уж тем более для Малфоя, которому была открыта Франция благодаря ссылке Нарциссы.

Но сейчас единственное, что Гермиона знала наверняка, — Гарри не подпустит ее к этому делу, даже если она подаст ему Малфоя на блюдечке.

План, созревший в голове, был по-настоящему дерьмовым. Самый плохой план из возможных, но единственно удовлетворительный, когда дело касалось ее любопытства. В конце концов, она может трансгрессировать отсюда в любой момент и вернуться, ведь теперь она знает местность. Другой вопрос был в том, когда именно это сделать.

Поправив сумку на плече, Гермиона бросает заглушающие чары на свои ботинки и делает шаг на тропу. Она пройдет столько, сколько сможет, и узнает не меньше.

* * *

Погода становится все лучше: солнце согревает своими лучами, тянущимися к горам, справа в нескольких футах шумит река. Гермиона ведет диалоги в своей голове и сетует на отсутствие карты или солнцезащитных очков, но не решается применять другие заклинания — из-за холмистой местности она периодически теряет Малфоя из виду, поэтому приходится сократить дистанцию. Кажется, что на мили вокруг нет ни единого живого существа, кроме них двоих и рассекающих голубые небеса птиц.

Позади остается хлипкий деревянный мостик через журчащую горную реку, по которому Малфой ступает слишком уж осторожно. Гермиона крепко прижимает ладонь к губам, чтобы не выдать себя злорадным смехом, когда он оступается и бормочет под нос какие-то ругательства. Спустя еще пару минут ей кажется, что резкий приступ чихания разразится грохотом на всю округу, поэтому она зажмуривается и бежит на безопасное расстояние, прикрывая рот и нос рукавом куртки.

На развилке Малфой вновь останавливается и раскрывает карту, и Гермиона едва удерживает ноги, чтобы не подойти к нему вплотную и не заглянуть через плечо. Свернув на сужающуюся тропу, Малфой бросает взгляд назад, заставляя ее замереть на месте. Солнечные лучи бликуют по волнам несущейся рядом реки и ослепляют Малфоя — он об очках, очевидно, тоже не позаботился.

Перепроверив в тысячный раз заклинания, Гермиона поправляет хлипко держащиеся на бедрах джинсы. Они идут всего полчаса, а ее уже начинают мучить жажда и усталость. Испить из горной реки она не решается. По крайней мере, не сейчас, иначе есть риск потерять Малфоя из виду.

Вдалеке виднеется белая крыша магловского коттеджа, очевидно места для отдыха, но Малфой упорно идет в противоположную сторону. Гермиона корит себя за то, что так и не успела изучить карты. И захватить воды. И еды. План действительно был дерьмовым. Остается радоваться только тому, что нет дождя.

* * *

Погода меняется. Небо заволакивает пелена туч, а с гор справа от них начинает спускаться туман. Малфой вновь сверяется с картой и продолжает путь.

Усталость накатывает волной, когда Гермиона осознает — вокруг них словно все вымирает. Вместе с туманом — да с таким, что Гермионе приходится сократить расстояние практически на полфута между ней и Малфоем, — на долину опускается тишина. Кажется, что Малфой тоже замечает это, поэтому слегка замедляет шаг и всматривается в тропу. В груди поднимается неприятная, давящая тревога.

Шум реки отдаляется, и теперь только их прерывистое от длительной ходьбы дыхание нарушает тишину. Малфой резко замирает, и Гермиона берет с него пример, зажимая себе рот рукой. Он медленно оборачивается — всего в семи футах от нее — и всматривается в то место, где она стоит.

Он молчит, но его поза напряжена, а рука подрагивает за спиной у заднего кармана, откуда торчит палочка.

Гермиона тихо проглатывает воздух и делает бесшумный выдох, неотрывно глядя в серые глаза, взглядом в спешке скользящие вокруг нее. Еще несколько минут Малфой вслушивается, но затем заметно расслабляется, разворачивается и продолжает путь. Гермиона отрывает дрожащие ладони ото рта и медленно ступает за ним, едва не поскальзываясь на неровной дороге.

Она не уверена, что дорога вообще есть, когда он снова останавливается и достает карту, но черта с два он что-то разбирает в этом тумане. Впрочем, как и она. Несмотря на это, Малфой идет вперед, и Гермионе не остается ничего, кроме как последовать за ним.

Еще спустя двадцать минут она понимает, что Малфой потерялся. Он подолгу стоит и рассматривает землю, потеряв тропу из виду и теперь практически крутится на месте, что-то бормоча себе под нос. Видимо, он решает дождаться, когда спадет туман, поэтому устраивает привал.

Когда он достает упакованный в бумажную коробку сэндвич, Гермиона едва сдерживает стон, готовая наброситься на него и отобрать еду во что бы то ни стало. Но ее отвлекает странный звук, вибрацией отдающий в стопы и проходящий эхом по всему телу. Она вскидывает палочку, всматриваясь в плотный туман, и медлит. Гудящий звук повторяется еще два раза — он исходит словно из ниоткуда и отовсюду одновременно, — Малфой поднимается на ноги ровно в тот момент, когда справа от них вместе с гулом начинает медленно рассеиваться туман.

Легкий порыв ветра теребит ее волосы, рука слегка подрагивает. Тоннель в тумане становится шире, и справа проступает ручей, а видимость улучшается: перед ними проявляются очертания реки, а до ушей доносится громкий шум падающей воды. Малфой едва ли не проносится мимо, устремившись прямо к вырисовывающемуся в дымке горному невысокому водопаду.

Скала, с которой падает вода, не слишком-то высока, а каменистый берег у его подножия совершенно ненадежный. Малфой выжидает, не возвращаясь к карте, и Гермиона понимает, что они прибыли.

Пока Малфой садится на один из необтесанных валунов на берегу, Гермиона отходит подальше и делает несколько глотков из горной реки, не заботясь ни о заклинаниях, ни о том, что теперь рукава и горловина ее куртки насквозь мокрые.

Она резко подскакивает на ноги, когда слышит глухой шлепок воды, и, обернувшись, видит, как Малфой спрыгивает в реку и оказывается в воде практически по колено. Она неверяще наблюдает за тем, как он медленно, ощупывая ботинками дно, направляется прямо к падающей со склона завесе и протягивает к потоку воды руку. Гермиона задерживает дыхание вместе с ним, прежде чем Малфой шагает вперед и исчезает за плотным потоком.

«Так, отлично, теперь ты полезешь в воду», — думает Гермиона и достает из кармана Оборотное, бросает в него волос, ждет несколько минут — вдруг Малфой вернется — и залпом выпивает отвратительное содержимое.

На превращение уходит несколько минут, но неприятные ощущения словно растягивают время.

Гермиона выдыхает, ступает в воду и скрывается за завесой, храбрясь.

Она распахивает глаза в тот момент, когда больше не ощущает давление, и спешно глотает ртом воздух, широким жестом вытирая мокрое лицо.

Пещера, по которой эхом разносятся и гул падения водного пласта за ее спиной, и ее собственный всхлип, огромна и напоминает старые рисунки в ее детских книжках о затерянном мире. Где-то недалеко шумит подгорная река — очертания ее побережья едва угадываются, — а прямо перед Гермионой, чуть меньше чем в миле, предстает старый коттедж, выложенный серым камнем. Его черные, пустые глаза-окна с белоснежными рамами смотрят неприветливо и даже враждебно.

То тут, то там она видит мох и травы, и даже несколько кустов вереска, а с потолка свисают глыбы сталактитов — серых, прозрачных и цветных камней.

Свет, льющийся в пещеру откуда-то сверху — с этого ракурса Гермиона не видит потолок вдалеке, — освещает серость двери, что сигнальным маяком манит Гермиону скорее пробраться внутрь. Малфоя поблизости не видно, и Гермиона делает шаг вперед.

Нервный комок затягивается в нижней части живота, становится нестерпимо, кончики пальцев покалывает от магии, и даже палочка в рукаве, касаясь зудящей кожи, испускает жар.

Гермиона замирает, оглядывая огромный подземный мир, когда позади нее раздается звук шарканья обуви о камни.

Она подскакивает на месте, но не успевает обернуться, когда мужская ладонь с силой, способной проломить ее голову, прижимает ко рту платок, и в ноздри забивается запах пустырника. Другая рука обвивает поперек ее тело и перекрывает доступ к рукаву, в котором она хранит недосягаемое теперь оружие. Гермиона отталкивается ногами и делает шаг назад, ощущая спиной давление широкой груди, пытаясь вырваться в еще одном прыжке, но сил у Малфоя, очевидно, больше.

Запах просачивается в легкие молниеносно, пока Гермиона громко мычит в тряпье и отчаянно дергается, стараясь освободить хотя бы одну руку из захвата. Она не сразу понимает, что тело слушается ее все хуже, а сердечный ритм замедляется. Постепенно ее накрывает теплая и мягкая волна бессилия.

Рука Малфоя отводит платок от ее губ, и Гермиона обмякает.

* * *

Она распахивает глаза от чьего-то прикосновения и морщится от боли в вывернутых за спину и связанных запястьях. Первое, что она видит перед собой — лицо Драко Малфоя.

Стул скрипит ногами по каменному полу, и она заваливается назад, закидывая голову к потолку, но Малфой давит на ее колени.

С грохотом и новой вспышкой боли она возвращается в вертикальное положение. Во рту тряпичный кляп, а голые лодыжки привязаны к ножкам стула — из-за этого ей так легко терять равновесие и больно напрягать сухожилия, трущиеся о веревку.

Взгляд у него пристальный, тяжелый. Гермиона жадно всматривается в его лицо, стараясь припомнить, была ли она хоть когда-нибудь так близко к нему, и понять, на что он способен.

— Даже интересно, тебе платят за идиотизм или ты искренне считала это незаметным?

Его хриплый голос выводит Гермиону из себя, словно напоминая: «Эй, привет, я Драко Малфой, и я все такой же придурок». Она чувствует высохшие соленые дорожки слез на щеках, когда кривится в порыве ярости.

Малфой усмехается. Он был уверен, что она аврор, что она девушка и что в ней ноль компетенции. Гермиона пытается вытравить из головы мысли о том, что она круглая идиотка, и перестать корить себя за эту грубую ошибку, которая словно эхом отдается в его искривленном в усмешке рту.

Плевать.

Гермиона расслабляет мышцы лица и скользит взглядом за спину Малфоя: на массивный деревянный стол с широкими ножками, покачивающийся огонек огарка свечи и желтоватые пергаментные листы, возвышающиеся стопками. Если собрать силы и прыгнуть вместе со стулом прямо на Малфоя, она сможет добраться до свечи и использовать ее как оружие. «Нет, не подходит», — думает Гермиона. Сначала ей нужно узнать, где ее куртка и палочка и что это за место, но как это сделать с кляпом во рту, зная о его нежелании оставить хотя бы малейший магический след, — неясно. Тянуть время — худший вариант; сейчас оно играет против нее.

Он внимательно и холодно осматривает ее лицо, но Гермиона к этому готова: «Никаких подсказок, Малфой, даже если я отсюда не выберусь до превращения». На данный момент единственное, что ей остается, — корить себя за то, что слишком беспечно отнеслась к этому делу. Проблема была в том, что она впервые по-настоящему заинтересовалась задачей, которую поставил Гарри. И, очевидно, ее любопытство оправдалось. В воспоминаниях проносится вид на тоннель, окруженный туманом, горы, водопад и этот дом, внутри которого они и находились теперь. И все же Гермиона злится.

Малфою удавалось выбить ее из колеи. Не всегда, но иногда его слова и поступки попадали прямо в ее сердце и впивались в него, разнося гнев, раздражение, обиду и разочарование по всему телу. Но со временем и он, и его образ пропали, и все слова, интонации и действия, что остались в прошлом, перестали значить хоть что-нибудь. Похоже, она похоронила память о нем недостаточно глубоко.

Гермиона мычит и вертит головой из стороны в сторону в попытке высвободить язык, и Малфой щурится.

— Не дергайся, — он замечает, как ее глаза сужаются, и скалится: — Выбраться тебе не светит.

Гермиона знает, что он не станет убивать. Возможно, она не была уверена после войны, ведь видела его только на том судебном заседании, но почему-то казалось, что Малфой не способен на убийство в принципе. А уж если узнает, что перед ним именно она, то и вовсе струхнет. Не станет загонять себя в угол. Не станет ведь?

Малфой словно водный тигр, играющий с обреченной рыбой, скользит по ее лицу взглядом. Отличный улов: рыба-клоун! Клоун, который только и делает, что смешит своим невежеством и непрофессионализмом.

Она вновь мотает головой и продолжает безостановочно сопеть и мычать в кляп, почти мгновенно ставший мокрым от ее слюны.

Малфой хмурится, а затем пальцами сжимает переносицу, и на ней остается бледный след всего на несколько мгновений. Белые ресницы трепещут, и весь вид его вызывает опасения.

На секунду мелькает мысль о том, что Малфой сошел с ума, но Гермиона не дает ей развитие — он резким движением, одним взмахом руки, стягивает с ее рта повязку и вытаскивает тряпку. Гермиона делает резкий вдох, и ее губы вытягиваются в глубокое «О» на выдохе.

— Нападение на сотрудника Министерства — это два года…

Его рука вновь тянется к веревке, но Гермиона замолкает и вновь откидывается назад. Слишком много вольт в том напряжении, с которым он вновь сжимает ее ноги чуть выше колена. Он оказывается слишком близко, и магия, которую она удерживала в книжном магазине, врывается в него с силой тысячи Бомбард. Малфой едва заметно поводит плечами.

— Ты одна? — он цедит каждую букву, и его слова словно капли яда, дрожащие над ее стаканом. — Кто-то ждет твоего сигнала?

— Боишься, что тебя оставили без внимания, — тут же отвечает она со злостью. — Гарри знает, где ты. Если я не вернусь — он появится здесь с подкреплением.

Мимолетный прищур скользит по ее лицу, но совсем скоро морщинки вокруг его глаз разглаживаются.

— Поттер, — Малфой откидывается на спинку стула. — И, конечно, он отправил в разведку… кого именно? Юного стажера?

— Я все еще остаюсь сотрудником Министерства Магии, что грозит тебе… — Он прерывает ее, с болью сжимая мышцу бедра, отчего ее слова переходят в шипение.

Боль отступает, и Гермиона распахивает глаза, сверля Малфоя ненавистью. Он отстраняется, скрещивая руки на неровно вздымающейся груди. Ткань его тонкого серого свитера очерчивает напрягшиеся мышцы. Гермиона врет. Она не уверена, что Гарри сможет найти Кинкейда, — ведь нет никого, кто бы знал о его деятельности. Она бы и сама не узнала, если бы не Скитер, которую совсем непросто будет найти в последнее время. Шансов на скорое спасение было маловато. К тому же они так далеко от Портри, а Гермиона и сама не знает где. «Остров Скай, остров Скай», — она словно пытается отправить Гарри ментальное послание через сотни миль.

Гермиона и представить не могла, что после войны она окажется в ситуации, когда ее жизнь будет находиться в руках двух чертовых бывших Пожирателей Смерти. Эта обновленная версия реальности буквально кричала о том, что что-то пошло не так.

— Интересный выбор «сотрудника Министерства». Уизли не стал бы пить Оборотное с волосом девчонки. Да и терпения бы не хватило. Фостер занята расследованием убийства чиновника, а это для нашего министра бесспорно важнее. Значит, это кто-то из «своих». Или же они, — он бросает на нее злой взгляд, — и сюда запустили свои руки, не доверяя аврорам? Подсунуть тихую и безымянную — это в их стиле.

Голос кольями пронзает ее слух — Гермиона дергается и лицо принимает выражение непонимания. Малфой знает куда больше, чем она. Он знает имена старших авроров, подробности расследований, детали, которые просто не должен знать. Он не просто взял ее в плен, он в положении полного доминирования с кучей козырей в рукавах. Вот черт.

Скрежет ножек стула об пол — как удар.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Откуда у тебя вообще доступ к этой информации, кто такие «они» и с чего ты решил, что я «безымянная»?

Малфой медлит: взгляд пристальный, цепляющийся. Гермиона вспоминает о его навыках окклюменции, но тут же расслабляется — он не настолько хорош, чтобы применять легилименцию, с которой тоже возможно знаком, без волшебной палочки, а ее он точно не использует и пока не станет. На его палочке след. Проще было выйти из дома и пустить сигнальную ракету в небо.

— Конечно, — говорит он. Расцепляет руки и вновь наклоняется к ней, нависая чуть сверху. — И все же кто оказался настолько ненужным и бесполезным, чтобы отправить его в такую глушь?

— А вот и качели самооценки — боишься, что тебя забыли, потом решаешь, что оскорбили, отправив не самого опытного, — она едва находит в себе силы выдавить колкость и продолжает: — Но ты не на допросе, Малфой, и не диктуешь правила.

— Правда? — он скалится, а затем вдруг разъяряется, склоняясь над ней и буквально шипя: — Ты. Привязана. Мной. К стулу. Тупая ты овца.

Он вышибает почву из-под ног своей яростью, и Гермиона инстинктивно дергает руки наверх, сдавливая доступ крови к пальцам, желая защититься.

— У тебя есть…

— Дай угадаю, предложишь мне «выбор»? — голос снова срывается на рык, и Гермиона едва удерживает дрожь от его дыхания на своем лице. — Напряги мозги: дом посреди чертовой пещеры, туман, из которого нет выхода. Ничего в голову не приходит? Это похоже на место, где у кого-то еще есть выбор?

Обреченность мелькает на мгновение в его глазах, на скулах перекатываются желваки, и за Малфоя становится страшно. Он резко дергает ее кляп наверх, но Гермиона уворачивается. Когда он обхватывает ее челюсть своими холодными пальцами, она кричит. Когда он приставляет к ее горлу блеснувший в ладони походный нож — замолкает.

Малфой возвращает кляп на место, наблюдая, как она замирает и сглатывает. Он смотрит и смотрит, пока резко не отпускает ее челюсть и не выходит из ее импровизированной тюрьмы.

* * *

Становится все темнее. В подвальную комнату не проникает ни один луч света извне, поэтому единственным его островком становится догорающая свеча. Неприятный скрипящий звук, не считая шагов Малфоя наверху, исходит от стула, с которым Гермиона пытается подняться. Ее руки жестко привязаны к спинке, и пошевелиться нет возможности. Она тщетно тащит их из петли, но та только врезается в кожу, оставляя красные следы на запястьях.

Еще несколько лет назад она была уверена, что никогда не попадет в такую ситуацию. Стать пленницей Драко Малфоя — что могло быть абсурднее? Наверное, только антураж — пейзажи Шотландии и странный дом посреди пещеры.

О Малфое Гермиона знала не много, но все же намного больше, чем о передряге, в которую она вляпалась. Краткая выжимка из его личного дела, слухи и собственные воспоминания — лучше, чем тишина в кабинете Гарри. После войны Малфой вел затворнический образ жизни, как и большинство его друзей вроде Паркинсон и Гойла. Не появлялся в публичных местах, хотя его фото все же уродовали страницы Пророка. Он не работал, по крайней мере официально, она никогда не встречала его в Министерстве или Трех Метлах, казалось, что он не посещал ни одно из мероприятий после выпуска из школы, там он, как выражалась Джинни, «не отсвечивал» — тенью скользил по замку и не проронил практически ни слова до последнего экзамена. После сдачи Ж.А.Б.А. их пути никогда больше не пересекались. Да, поговаривали, что он продолжает что-то спонсировать в Министерстве, но Гермиона мало обращала внимание на слухи — у нее и своих дел было по горло.

И только пару дней назад за закрытой дверью с наложенным на нее заглушающим она слышит его фамилию — и хмурится. Она вспоминает его, пытается припомнить как можно больше, но получается не слишком хорошо. В какой-то момент Гермиона ловит себя на мысли о том, что была уверена, что его и вовсе не существует. Позже она называет это профилактическим обманом восприятия реальности. Когда ты забываешь о существовании некоторых вещей, словно твой мозг помогает тебе разгрузиться, оставить ненужное позади. Перестать знать.

Но неожиданно Малфой вновь появляется — и ощущения от этого отнюдь не приятные. Как могло быть иначе? Рядом с Малфоем всегда находилось зло. Так почему бы вдруг что-то изменилось?

Мышцы расслабляются от перенапряжения, и тело словно размягчается, свешиваясь на стул, как часы Дали на ветке.

Она собирает волю в кулак и вместе со стулом отталкивается голыми ступнями от каменного пола и прыгает. Стул приземляется с тем грохотом, который сопровождает поломку деревянной мебели. Ножки едва ли не разъезжаются и в тишине комнаты резко хрустят.

Она слышит, как замирают шаги наверху, и вновь повторяет маневр — в несколько прыжков, граничащих с разваливанием стула на мелкие куски, добирается до стола. Перед ней в полумраке разложены многочисленные листы со схемами и заметками, выведенными мелким округлым почерком. Она не раз наблюдала за тем, как пишут ее однокурсники, исключительно из любопытства — превосходил ли ее навык каллиграфии чужой, конечно же, не волновало, — но этот почерк ей не знаком. Скорее всего он не принадлежал Малфою, но вспомнить сейчас наверняка она не в силах.

«Любое магическое воздействие сопровождается перераспределением энергии в системе, направленным на восстановление нарушенного баланса. Этот принцип лежит в основе большинства оборотных чар и объясняет необходимость компенсационного отклика: магическое усиление в одном участке пространства приводит к снижению потенциала в другом».

«…ключевой аспект так называемого “волевого напряжения”, способного запускать магическую реакцию даже при частичной формулировке заклинания. Предположительно, именно поэтому сильные эмоции — гнев, страх, любовь — являются катализаторами неконтролируемой детской магии».

«Каждое устойчивое заклинание представляет собой завершённую симметрическую магическую конструкцию, аналогичную устойчивому многограннику в пространстве формул. Устранение или искажение одного из элементов этой структуры ведёт к полной деструкции анализа магии».

Гермиона не успевает дочитать, так как дверь неожиданно распахивается, и темный силуэт Малфоя заслоняет собой убранство комнаты за ним. Там светлее, и за ровными брючинами со стрелками она видит первую ступеньку деревянной лестницы. Оттуда слышится шелест, напоминая звук ветра, разгоняющего листья, но внимание Гермионы приковывают блеснувшие белым в темноте глаза.

Усовершенствованное Оборотное, которое она позаимствовала в Аврорате, продержавшееся условленные три часа, напоминает о себе покалыванием в пальцах. Гермиона ненавидит превращение, но знает, что это такое, а потому привлекает внимание Малфоя отчетливым мычанием.

Он подходит осторожно, крадется, как затаившийся дракон, — не слышно и не отрывая блестящих во тьме глаз. Она выбирает привлечь внимание, пока процесс обращения не взял ее тело под контроль, и сразу же после его остановки броситься на Малфоя. Ее магла крупнее, чем Гермиона. Выше, красивее, возможно, умнее. Но у тела самой Гермионы в этом положении было преимущество: веревки перестанут стягивать запястья и она сможет обезвредить Малфоя подручными средствами.

Он резко разворачивает ее и склоняется ниже, упираясь в спинку стула руками, словно удерживая ее в коконе своего тела. Он внимательно рассматривает ее лицо, пока покалывание на нем не распространяется на все тело, медленно переходя в ощущения выворачивания наизнанку. Гермиона морщится, откидывает голову назад и только сейчас осознает, что, возможно, с удлинением срока действия зелья меняется и срок и дискомфорт обратного превращения.

Она слышит дыхание Малфоя и дергается, выворачивая руки за спиной. Отклоняется вперед, когда легкие в один миг сжимает до боли. Кожа начинает пузыриться, волосы встают дыбом, и она рефлекторно закрывает глаза.

Освежевание заживо — наверное так это ощущается. На мгновение становится тяжело дышать, органы словно перемешиваются внутри, доставляя боль, и Гермиона стонет в кляп.

Она открывает глаза, и тогда морщина меж бровей Малфоя разглаживается, и он опускает веки, выдыхая в лицо Гермионы.

— Грейнджер, — говорит он почти устало, и Гермиона выжидает. Ее руки уже свободно болтаются за спиной, но она не пытается сделать ничего, опуская взгляд на его оголенную шею в обрамлении ворота свитера. Серебристая цепочка поблескивает в свете лампы и свисает чуть вперед, но Гермиона не видит, что на нее надето. Она резко вскидывает подбородок и понимает, что пора.

Хватать Малфоя за шею было глупо — но это единственный доступный уязвимый участок его тела. Малфой оказывается готов к нападению, и его пальцы в ответ уже до боли сжимают ее ребра, затем перемещаются к рукам и в одно мгновение скручивают их за спиной. Гермиона отклоняется назад, утягивая его за собой, и оба теряют равновесие.

Стул, и без их веса держащийся на честном слове, разъезжается в стороны, и они бесформенной кучей валятся вниз. Из груди словно выбивает весь воздух, и Гермиона хватает его ртом, ощущая боль в пояснице. Изо рта вырывается стон.

Малфой медлит в попытке освободить свои ладони из-под того, что осталось от стула, но Гермиона начинает брыкаться, резким движением переворачивается, с криком вскидывая ушибленные ладони, и бросается на его спину, попутно зарядив в его каменную челюсть костяшками пальцев совершенно случайно. В шуме возни она слышит его полукрик-полустон. Ее руки, обхватившие его шею, приводят Малфоя в чувство, возможно, еще и потому, что он начинает задыхаться. Он поднимается на четвереньки, всячески стараясь ухватить ее за ногу.

В комнате пахнет ненавистью и борьбой, слышно только отдельное пыхтение, а где-то даже рычание, пока Малфой вертится из стороны в сторону, до боли сжимая ее запястья.

Гермиона едва успевает сообразить, как Малфой поднимается и делает два шага назад — и вот она уже оказывается впечатанной в шкаф. Вдох — не выходит. Лёгкие не слушаются. Всё внутри кричит: «Не сдаваться!»

Едва держась, она слышит треск швов его свитера, но тут же резко отпускает ткань, когда Малфой делает несколько шагов вперед.

Спустя мгновение они стоят друг напротив друга, и только прерывистое дыхание нарушает тишину. Гермиона не глядя шарит рукой на полке шкафа за спиной, чтобы найти что-то для продолжения борьбы, и старается не упасть, так как спину ломит от удара, а Малфой стирает красную кровавую дорожку с подбородка, тянущуюся от нижней губы. Кровь на мертвой планете.

— Сдайся.

— Нет.

Малфой даже усмехается, разозлив ее еще сильнее.

— Не усложняй.

Он тихо, безумно посмеивается, и не успевает отреагировать, когда она в два прыжка оказывается рядом и бросается на него, впиваясь в шею немеющими пальцами и крепко сжимает бедра на его торсе.

Безрезультатно — это еще мягко сказано. Ее потуги для него словно назойливость мошки — он слишком высокий, слишком сильный. Борьба с мужчиной становится избиением слабого тогда, когда Малфой впечатывает ее в тот же шкаф повторно.

Гермиона едва держится, когда перемещает руки с его шеи к лицу в попытке выдавить ему глаза — этот прием она как-то видела в кино, — и он тут же начинает резво мотать головой.

Через минуту становится очевидно: Малфой считает, что если ее спина соберет все поверхности этой комнаты, она наконец отступит, — поэтому он хватает ее руки и, развернувшись, бросает на стол, отчего пергаменты разлетаются, а свеча дрожит в опасной близости от ее волос. Он удерживает ее предплечья, давит на них всем весом, но Гермиона отчаянно сопротивляется, одновременно отодвигая голову подальше от огня.

— Твою мать, Грейнджер, — он почти рычит на последнем «р» и сжимает губы и челюсть с силой, способной раскрошить зубы. Она слышит их скрежет.

— Отвали! — выплевывает Гермиона и начинает брыкаться под ним, чтобы достать коленями его ребра, раз за разом подпрыгивает на столе, ударяясь своей грудной клеткой о его, но этим Малфой и пользуется, раскидывая ее руки в стороны и припечатывая их к столу.

— Хватит! — рявкает он, когда она вновь старательно изворачивается под ним, понимая, что уже не сможет выбраться, но пойдет до конца, если будет нужно. Она на мгновение замирает, волосы лезут в лицо, и она пытается их сдуть, не отрывая от него глаз.

Расширенные зрачки, напряженные челюсти, шея, многочисленные морщины. Он словно давление гравитации, словно неподъемный вес, задачка по нумерологии, которую не решить с наскока, применяя классические методы. Гермиона опускает веки, не в силах выдержать тяжесть его магии и темноту его зрачков.

— Ну что, Малфой? Какой вариант выберешь? Сожжешь меня заживо? Или прирежешь ножом?

Ее голос тихий, но слова четкие. Малфой дергается, а затем рассматривает ее лицо и замирает на какой-то точке над ее бровью. Гермиона хмурится и вспоминает о шраме, который получила в поместье. В его поместье. Лежа у ног его тетки, извиваясь между подходами Круциатуса и порезами от ножа. Она не помнит этого, но помнит первый взгляд в зеркало в Ракушке.

Он резко отпускает ее и делает два шага назад, заставляя ее слабо приподняться на локтях в удивлении.

— Ты застряла здесь, Грейнджер. Смирись.

Он разворачивается и покидает комнату, запирая ее на ключ, пока Гермиона, сраженная его ходом, откидывается на лопатки. Нокаут.