Устье реки Бриттл (гет)

Что есть реальность?

В детстве ты познаешь реальность через ощущения: хлесткие касания вереска в беззаботном забеге по полю; вид цветных пятен пыльцы и зелени листьев, забивающихся в кроссовки; сырые комья земли меж подушечек пальцев; мягкость высокой травы, в которую падаешь, чтобы получше рассмотреть плывущие по голубизне белоснежные зефиры облаков. Ты с уверенностью скажешь, что реальность — это то, что ты можешь почувствовать: прикосновение мягкой ладони мамы к щеке, колкость шерстяного «дурацкого свитера», который связала тетя Джуди, вкус вишневого пирога бабушки и запах папиного одеколона. Но после реальность меняется.

В битком набитом пабе не протолкнуться. Со втягиваемым воздухом в организм проникает запах сырого пота, смешанный с ароматом хмеля, а у барной стойки какофония звуков достигает апогея. От отдающего вибрацией во внутренностях гула начинает неприятно покалывать виски, и Гермиона медленно сжимает кулак с пятифунтовой купюрой.

Холодным вечером пятницы в Абердине льет как из ведра, а все, что порождает живость и необузданность этого места, заключается в блестящих кранах с золотистой жидкостью. На наручных часах, едва прикрытых рукавом рубашки, секундная стрелка замирает, так и не добравшись до следующего деления, часовая — скачет с девяти на десять и обратно. Гермиона стучит по ним указательным пальцем — со вчерашнего вечера никаких изменений.

Бородатый седой магл активно жестикулирует, проливая часть своей пинты на старика справа от него, и Гермиона понимает, что драки им не избежать, когда слышит тяжелый бас с шотландским акцентом. Слов она не разбирает и, проталкиваясь через разношерстных представителей местного контингента к бармену, ловит его взгляд.

— Я ищу Кинкейда, — кричит она в попытке перекрыть настойчивый жужжащий улей. Ей приходится повторить, когда высокий лысый мужчина с татуировкой на половину лица и маленькими черными глазками, продолжая натирать стакан, склоняется ближе:

— Кинкейд. Шрам на щеке.

Он кивает в сторону дальнего правого угла, и шуршащая купюра, скользнувшая по столешнице, тут же исчезает под широкой ладонью.

Из ниоткуда взявшийся покачивающийся лысый старик кричит ей в ухо что-то на гэльском, и электрический заряд напряжения проходит под кожей расплавленным железом. Сбежать, скрыться, заткнуть уши — первое желание. Но Гермиона выбирает остановиться, посчитать до десяти, пока боль не пройдет — рационально, по привычке, возможно безнадежно, раз раздражение все же топит ее так же, как дождь — этот город.

Компания стариков у барной стойки почти нежно завывает скоттскую балладу.

— В следующий раз я выбираю место.

Лицо Кинкейда скрыто капюшоном магловской куртки лишь наполовину, поэтому белый с розовой окантовкой глубокий шрам, уходящий в тень, видно четко. Сухость потрескавшихся бледных губ напоминает мертвую пустошь с лунными впадинами. Где-то в невесомости Гермиона выжидает.

— Не любишь Шотландию? — рот Кинкейда растягивается, когда его язык с мерзким звуком движется по губам, оставляя влажный след, словно превращая их в двух бледных дождевых червей. Скользящий сквозь длинные, почти белые пальцы, напоминающие лапы паука-альбиноса, золотистый галлеон блестит в свете тусклых ламп. В полумраке этого угла его фаланги кажутся не менее жуткими, чем их обладатель. Гермиона морщится, замечая заинтересованный взгляд сидящих за столиком слева.

— У меня мало времени.

За окном предстает размытый, исполосованный водой шотландский город с шумом автомобилей и грозовыми зефирами свинцового неба. Обычно они встречаются где-нибудь в Англии — чаще в Лондоне или в Бристоле, но в этот раз Кинкейд выбирает Шотландию, и Гермиона даже была бы рада, если бы не ливни.

— Портри, остров Скай, — Гермиона выдыхает, когда слышит шотландский акцент, грубо срывающийся с языка Кинкейда, словно гэльский — второй язык, который он знает с пеленок. — Он там дней пять или шесть.

Кинкейд всегда говорит кратко и по делу, но сегодня набивает себе цену:

— Узнать было трудно. Магических следов он не оставляет, а искать кого-то в магловском мире без интернета и телефона… ну, сама знаешь.

— Знаю. Адрес?

— Пятый дом по Бейфилд-стрит. Использует только магловские деньги и способы передвижения. Волшебников на острове почти не осталось, только эти…

Кинкейд с кривой ухмылкой кивает в сторону соседнего стола.

— Ясно, — Гермиона поджимает губы, встает из-за стола, двигает к нему мешочек со звоном металла и, не прощаясь, выходит из паба.

Улица встречает ее порывом ветра, выбивающим весь кислород из легких. Она хватает ртом воздух, сглатывает его, проваливающийся внутрь, как огромный ком космической пустоты, несколько раз, прежде чем задышать. Хлесткие капли вымывают вонь затхлости и прокислости из ноздрей, заполнившей ее в пабе, бьют озоном в недра, возвращая свежесть в организм. Несмотря на все это, хочется закурить. Гермиона касается пальцами карманов и вспоминает, что не была в магловском Лондоне уже несколько недель. Наверное, это к лучшему.

Сотрудничество с Кинкейдом приносит не только пользу, но и откровенный дискомфорт, и Гермиона в который раз задумывается о расторжении их послевоенного договора. Плата за информацию растет с каждым запросом, и он явно забывается, но не признать его незаменимость, по крайней мере на данный момент, невозможно. И Гермиона признает, потому что вновь и вновь возвращается к этим встречам, несмотря на то, что совместные дела с бывшими Пожирателями Смерти противоречат ее личной этике. Она не раз поднимала эту тему в разговорах с Гарри, но он лишь устало кивал, а в остальное время закрывал на «этику» глаза. Он не был предвзят в работе с Пожирателями — у него было куда больше опыта в таком сотрудничестве. А еще он был доволен результатом. Министерство было довольно результатом.

Небо медленно падает, расколотое на осколки паутинной вспышкой молнии. Гермиона замирает выброшенной на мокрый асфальт рыбой, вытирает стекающие по лицу и за шиворот капли. Она мечтает о том, чтобы в нее ударила молния, чтобы ее растворил грохот, но этого не происходит.

Хлопок трансгрессии вторит грому.

* * *

Он не изменился. Под глазами простираются глубокие тени, оставшиеся еще с тех времен, когда его мальчишеская аристократичность перестала быть красивой и превратилась в болезненность. Об остроту его скул и подбородка хочется вскрыть себе вены — в первую очередь из-за его невыносимой схожести с отцом и уже во вторую от того, что он Малфой. Никакого румянца, только мертвецкая бледность и замершие, ледяные глаза. Он призраком скользит по магазину, взглядом медленно обводит книжные полки и ее фигуру, пока перед ней расплываются строчки книги, крепко сжатой пальцами. Сердце бьется с той силой, с которой вот-вот готово выпрыгнуть из груди. Кажется, что нарисованные на страницах местные птицы смотрят на нее не менее пристально, чем он.

Запах магии разносится по помещению, замещая запах книг и сырости, а с Гермионы мурашками сползает кожа, и дрожь заставляет закрыть глаза и склонить голову набок. Магия Малфоя пронзает ее лопатки через все помещение, и она удерживает невыносимый выдох. Запечатанное внутри Малфоя волшебство, судя по исходящему от него фону, не используется с момента прибытия в этот город.

Напряжение пахнет сыростью после тушения пожара.

Она сдерживает порыв схватить канцелярский нож со стеллажа напротив и всадить его в свою — или в его — шею, крепко сжимает мягкий переплет, неестественно выпрямляя спину, и бесшумно открывает рот, стараясь дышать глубже. Ее магия просится наружу, желает просочиться сквозь кожу и взреветь Малфою в ухо: «Ты здесь не один». Предательство, которое тяжело сдерживать.

Он замирает у стойки с картами и тянет пальцы к одной из книг, но резко одергивает руку, оглядываясь по сторонам.

— Подсказать?

Перед ним словно из ниоткуда появляется невысокая веснушчатая девчонка лет тринадцати. Ее волнистые, пропитанные солью русые волосы заплетены в толстую косу, которую она, улыбаясь, без остановки теребит.

— Я ищу карту.

Гермиона слишком громко выдыхает на низких нотах его забытого тембра и едва удерживается от того, чтобы сжать рот вспотевшей ладонью. Это был идеальный пасмурный день для того, чтобы напомнить себе о существовании этого бесцветного, тягучего голоса, который она в последний раз слышала в Зале Суда номер шесть. Впитывать и прокручивать в памяти его прежние слова становится навязчивой идеей, но Гермиона не поддается и вместо этого тянется к другой книге.

Пока девочка показывает Малфою карты, Гермиона смотрит во все глаза, запоминая неестественность Малфоя: магловские брюки и ботинки, свитер крупной вязки с рыбацким узором и влажные, падающие на лоб светлые волосы. Спустя несколько минут становится так невыносимо, будто диагональ комнаты между ними кривится и сжимается. Его близость давит на нее, теребит нервы, и в отчаянии Гермиона думает, что ей не стоило бросаться на остров сразу после Абердина. Этого не было в планах, но она должна была убедиться в словах информатора, прежде чем передавать их Гарри. В конце концов, это могла быть ловушка. «Никакой самодеятельности, Гермиона. Узнаешь местоположение — сразу ко мне».

Плевать. Это называется разведка.

Его напряженная поза по мере диалога с маглой исчезает. Ладони, еще недавно сжатые в кулаки, теперь лишь нервно подрагивают, но движение желваков над его острой челюстью не прекращается.

— Возьму эту.

На кассе он обводит магазин пристальным взглядом, и Гермиона не успевает отвернуться, встречая его, едва заметно и абсолютно натянуто приподнимая уголки губ. Его угрюмость превращается в прищур, и Гермиона хмурится.

— Могу еще чем-то помочь?

— Да, я… — Малфой словно борется с самим собой и едва слышно говорит: — Мне нужно…

Гермиона не разбирает ни слова, а девочка с опаской переводит взгляд с Малфоя на нее.

— Есть два автобуса, уходят утром с Сомерленд Сквер — это прямо по улице Уэнтворт.

— Спасибо, — едва выдавливает, натужно, будто это слово впервые срывается с его языка.

Когда он выходит, колокольчик над дверью жалобно звякает, посылая Гермионе в голову безумную, особенно отвратительную идею.

* * *

Ледяной порыв ветра подбирается с севера, и Гермиона поднимает воротник тонкого плаща, вслушиваясь в шуршание листвы, гуляющей между рядов машин, шум трассы и скрип покачивающихся деревьев в лесополосе неподалеку. Температура к вечеру опускается до девяти градусов, напоминая, что на остров спешит осень, от которой сбежать можно разве что на другой конец света — и то ненадолго.

Дождь накрапывает намного раньше, чем обещали по прогнозу в местной газете, поэтому Гермиона спешно забегает в небольшую каморку и с порога бросает в магла за стойкой слабенький Конфундус. Пока парень с растрепанной шевелюрой в замешательстве замирает, она пробирается в соседний кабинет и хватает первые попавшиеся ключи. Убеждая себя и сидящего на ее правом плече воображаемого ангела в том, что она вернет машину в том же состоянии и оставит пареньку компенсацию, она повторяет заклинание и не торопясь выходит на улицу, нажимая на кнопку пульта управления сигнализацией. Ей везет: первые же ключи — это старенький внедорожник, похожий на тот, что когда-то был у отца.

Страх появляется в ту же секунду, как она поворачивает ключ зажигания и мотор начинает урчать. Гермиона тянет время, но, вцепившись в руль, медленно опускает сцепление и аккуратно давит на газ — слава Мерлину, ноги помнят движения, и автомобиль легко трогается. Выехать с маленькой парковки, забитой машинами, оказывается тяжелее, чем кажется, но все же выполнимо. Гермиона не помнит, как оказывается на шоссе, когда по крыше и лобовому начинает барабанить ливень.

— Прекрасно.

На повороте к городу ей несколько раз сигналят, и Гермиона подозревает, что это из-за не выключенного поворотника. Не хватало еще привлечь внимание полиции, думает она, выискивая значок дворников.

Гнать по трассе за рулем металлической машины для потенциального убийства ей намного страшнее, чем седлать слепого дракона. Наверное, этот страх тянется из детства, в котором она подглядывала из-за угла коридора за передачами о чересчур подробных ДТП с летальным исходом, которые в позднее время смотрел папа.

* * *

Малфой бросает дорожную сумку в багажное отделение междугороднего рейса и скрывается в его дверях. Он последний, кто покупает билет у контролера, и Гермиона, наблюдая за этим, заводит мотор.

Дорога до их пункта назначения занимает около пятнадцати минут и предстает живописной. За окном мелькают уютные коттеджи, горные массивы, холмы и реки, а Гермиона старается не терять из виду объект своей слежки и одновременно следить за движением — плестись за автобусом становится невыносимо скучно, даже после перебора радиостанций на магнитоле, которая изредка барахлит.

В Слигчейне автобус останавливается прямо напротив отеля, и Гермиона неуверенно паркуется неподалеку. Ее догадки оказываются верными — Малфой скрывается в дверях гостиницы, и теперь ей остается только ждать.

От скуки она вертит холодный металл неисправных часов в руках, наблюдая за перемещением стрелок. Моргает, бросает взгляд на электронный циферблат на приборной панели машины и снова на свои часы.

Секундная стрелка движется слишком медленно, не попадая в ритм отсчета времени электроники. Глядя на монотонность хода, Гермиона едва не засыпает.

* * *

Бессонная ночь в кустах перед отелем не проходит бесследно. Работа мозга, а с ней внимательность и оперативность замедляются, тело слушается плохо — все движения инертные, словно она вертится где-то под водой, но только до тех пор, пока в дверях отеля не появляется Малфой. Она бы не узнала его в магловской походной одежде, если бы не взгляд и торчащие из-под шапки светлые волосы.

Слежка дается с трудом: в отличие от ее «объекта», у Гермионы не было возможности ни позавтракать, ни переодеться — машину пришлось оставить на стоянке неподалеку от отеля и срочно вернуться сюда, чтобы не пропустить Малфоя. Ботинки и штанины заляпаны в грязи от лужи, в которую она плюхнулась в темноте ночи, новую одежду она так и не нашла — та была на пару размеров больше и джинсы еще вчера пришлось подвязать найденным в машине шнурком. Палочка слушалась неохотно, словно призывая к долгому и крепкому сну, и Гермиона каждые несколько минут бросала на руки взгляд, проверяя, держится ли заклинание невидимости. У нее все еще был запас Оборотного и волос той маглы, но его Гермиона берегла для особого случая. Сейчас достаточно Дезиллюминационного.

Она замирает в паре метров за его спиной, когда на развилке дорог он останавливается и тянется в карман рюкзака за картой, хотя они прошли пешком по обочине едва ли полмили. Свернув с трассы на слишком узкую для машин тропу, усыпанную галькой, Малфой поправляет шапку и пускается в путь. Гермиона замирает у дорожного знака, запрещающего дальнейшее автомобильное движение.

Она несколько раз сжимает волшебную палочку в руке, силясь решить, какое именно заклинание использовать. Связать его и трансгрессировать в Лондон? Связать, привести в отель, допросить? Вызвать подкрепление?

Гарри был слегка взволнован и даже раздражен, когда сообщал ей об исчезновении Малфоя и нарушении условий его неприкосновенности во времена министерских гонений на бывших Пожирателей и приближенных. Тогда, в его кабинете, она списала напряженность Гарри на высокую загруженность, но позже — в деле Малфоя не нашла ни строчки о каких-либо условиях. Да, возможно, детали содержались в том отделе папки, к которому у нее не было доступа, но слова Гарри никак не выходили из головы. Особенно в связи с появлением Малфоя именно в Портри. Почему именно Портри? Остров не был самым популярным местом для тех волшебников, кто хочет «исчезнуть». И уж тем более для Малфоя, которому была открыта Франция благодаря ссылке Нарциссы.

Но сейчас единственное, что Гермиона знала наверняка, — Гарри не подпустит ее к этому делу, даже если она подаст ему Малфоя на блюдечке.

План, созревший в голове, был по-настоящему дерьмовым. Самый плохой план из возможных, но единственно удовлетворительный, когда дело касалось ее любопытства. В конце концов, она может трансгрессировать отсюда в любой момент и вернуться, ведь теперь она знает местность. Другой вопрос был в том, когда именно это сделать.

Поправив сумку на плече, Гермиона бросает заглушающие чары на свои ботинки и делает шаг на тропу. Она пройдет столько, сколько сможет, и узнает не меньше.

* * *

Погода становится все лучше: солнце согревает своими лучами, тянущимися к горам, справа в нескольких футах шумит река. Гермиона ведет диалоги в своей голове и сетует на отсутствие карты или солнцезащитных очков, но не решается применять другие заклинания — из-за холмистой местности она периодически теряет Малфоя из виду, поэтому приходится сократить дистанцию. Кажется, что на мили вокруг нет ни единого живого существа, кроме них двоих и рассекающих голубые небеса птиц.

Позади остается хлипкий деревянный мостик через журчащую горную реку, по которому Малфой ступает слишком уж осторожно. Гермиона крепко прижимает ладонь к губам, чтобы не выдать себя злорадным смехом, когда он оступается и бормочет под нос какие-то ругательства. Спустя еще пару минут ей кажется, что резкий приступ чихания разразится грохотом на всю округу, поэтому она зажмуривается и бежит на безопасное расстояние, прикрывая рот и нос рукавом куртки.

На развилке Малфой вновь останавливается и раскрывает карту, и Гермиона едва удерживает ноги, чтобы не подойти к нему вплотную и не заглянуть через плечо. Свернув на сужающуюся тропу, Малфой бросает взгляд назад, заставляя ее замереть на месте. Солнечные лучи бликуют по волнам несущейся рядом реки и ослепляют Малфоя — он об очках, очевидно, тоже не позаботился.

Перепроверив в тысячный раз заклинания, Гермиона поправляет хлипко держащиеся на бедрах джинсы. Они идут всего полчаса, а ее уже начинают мучить жажда и усталость. Испить из горной реки она не решается. По крайней мере, не сейчас, иначе есть риск потерять Малфоя из виду.

Вдалеке виднеется белая крыша магловского коттеджа, очевидно места для отдыха, но Малфой упорно идет в противоположную сторону. Гермиона корит себя за то, что так и не успела изучить карты. И захватить воды. И еды. План действительно был дерьмовым. Остается радоваться только тому, что нет дождя.

* * *

Погода меняется. Небо заволакивает пелена туч, а с гор справа от них начинает спускаться туман. Малфой вновь сверяется с картой и продолжает путь.

Усталость накатывает волной, когда Гермиона осознает — вокруг них словно все вымирает. Вместе с туманом — да с таким, что Гермионе приходится сократить расстояние практически на полфута между ней и Малфоем, — на долину опускается тишина. Кажется, что Малфой тоже замечает это, поэтому слегка замедляет шаг и всматривается в тропу. В груди поднимается неприятная, давящая тревога.

Шум реки отдаляется, и теперь только их прерывистое от длительной ходьбы дыхание нарушает тишину. Малфой резко замирает, и Гермиона берет с него пример, зажимая себе рот рукой. Он медленно оборачивается и всматривается в то место, где она стоит.

Он молчит, но его поза напряжена, а рука подрагивает за спиной у заднего кармана, откуда торчит палочка.

Гермиона тихо проглатывает воздух и делает бесшумный выдох, неотрывно глядя в серые глаза, взглядом в спешке скользящие вокруг нее. Еще несколько минут Малфой вслушивается, но затем заметно расслабляется, разворачивается и продолжает путь. Гермиона отрывает дрожащие ладони ото рта и медленно ступает за ним, едва не поскальзываясь на неровной дороге.

Она не уверена, что дорога вообще есть, когда он снова останавливается и достает карту, но черта с два он что-то разбирает в этом тумане. Впрочем, как и она. Несмотря на это, Малфой идет вперед, и Гермионе не остается ничего, кроме как последовать за ним.

Еще спустя двадцать минут она понимает, что Малфой потерялся. Он подолгу стоит и рассматривает землю, потеряв тропу из виду и теперь практически крутится на месте, что-то бормоча себе под нос. Видимо, он решает дождаться, когда спадет туман, поэтому устраивает привал.

Когда он достает упакованный в бумажную коробку сэндвич, Гермиона едва сдерживает стон, готовая наброситься на него и отобрать еду во что бы то ни стало. Но ее отвлекает странный звук, вибрацией отдающий в стопы и проходящий эхом по всему телу. Она вскидывает палочку, всматриваясь в плотный туман, и медлит. Гудящий звук повторяется еще два раза — он исходит словно из ниоткуда и отовсюду одновременно, — Малфой поднимается на ноги ровно в тот момент, когда справа от них вместе с гулом начинает медленно рассеиваться туман.

Легкий порыв ветра теребит ее волосы, рука слегка подрагивает. Тоннель в тумане становится шире, и справа проступает ручей, а видимость улучшается: перед ними проявляются очертания реки, а до ушей доносится громкий шум падающей воды. Малфой едва ли не проносится мимо, устремившись прямо к вырисовывающемуся в дымке горному невысокому водопаду.

Скала, с которой падает вода, не слишком-то высока, а каменистый берег у его подножия совершенно ненадежный. Малфой выжидает, не возвращаясь к карте, и Гермиона понимает, что они прибыли.

Пока Малфой садится на один из необтесанных валунов на берегу, Гермиона отходит подальше и делает несколько глотков из горной реки, не заботясь ни о заклинаниях, ни о том, что теперь рукава и горловина ее куртки насквозь мокрые.

Она резко подскакивает на ноги, когда слышит глухой шлепок воды, и, обернувшись, видит, как Малфой спрыгивает в реку и оказывается в воде практически по колено. Она неверяще наблюдает за тем, как он медленно, ощупывая ботинками дно, направляется прямо к падающей со склона завесе и протягивает к потоку воды руку. Гермиона задерживает дыхание вместе с ним, прежде чем Малфой шагает вперед и исчезает за плотным потоком.

«Так, отлично, теперь мне лезть в воду», — думает Гермиона и достает из кармана Оборотное, бросает в него волос, ждет несколько минут — вдруг Малфой вернется — и залпом выпивает отвратительное содержимое.

На превращение уходит несколько минут, но неприятные ощущения словно растягивают время.

Гермиона выдыхает, ступает в воду и скрывается за завесой, храбрясь.

Она распахивает глаза в тот момент, когда больше не ощущает давление, и спешно глотает ртом воздух, широким жестом вытирая мокрое лицо.

Пещера, по которой эхом разносятся и гул падения водного пласта за ее спиной, и ее собственный всхлип, огромна и напоминает старые рисунки в ее детских книжках о затерянном мире. Где-то недалеко шумит подгорная река — очертания ее побережья едва угадываются, — а прямо перед Гермионой, чуть меньше чем в миле, предстает старый коттедж, выложенный серым камнем. Его черные, пустые глаза-окна с белоснежными рамами смотрят неприветливо и даже враждебно.

То тут, то там она видит мох и травы, и даже несколько кустов вереска, а с потолка свисают глыбы сталактитов — серых, прозрачных и цветных камней.

Свет, льющийся в пещеру откуда-то сверху — с этого ракурса Гермиона не видит потолок вдалеке, — освещает серость двери, что сигнальным маяком манит Гермиону скорее пробраться внутрь. Малфоя поблизости не видно, и Гермиона делает шаг вперед.

Нервный комок затягивается в нижней части живота, становится нестерпимо, кончики пальцев покалывает от магии, и даже палочка в рукаве, касаясь зудящей кожи, испускает жар.

Гермиона замирает, оглядывая огромный подземный мир, когда позади нее раздается звук шарканья обуви о камни.

Она подскакивает на месте, но не успевает обернуться, когда мужская ладонь с силой, способной проломить ее голову, прижимает ко рту платок, и в ноздри забивается запах пустырника. Другая рука обвивает поперек ее тело и перекрывает доступ к рукаву, в котором она хранит недосягаемое теперь оружие. Гермиона отталкивается ногами и делает шаг назад, ощущая спиной давление широкой груди, пытаясь вырваться в еще одном прыжке, но сил у Малфоя, очевидно, больше.

Запах просачивается в легкие молниеносно, пока Гермиона громко мычит в тряпье и отчаянно дергается, стараясь освободить хотя бы одну руку из захвата. Она не сразу понимает, что тело слушается ее все хуже, а сердечный ритм замедляется. Постепенно ее накрывает теплая и мягкая волна бессилия.

Рука Малфоя отводит платок от ее губ, и Гермиона обмякает.

* * *

Она распахивает глаза от чьего-то прикосновения и морщится от боли в вывернутых за спину и связанных запястьях. Первое, что она видит перед собой — лицо Драко Малфоя.

Стул скрипит ножками по каменному полу, и она заваливается назад, закидывая голову к потолку, но Малфой давит на ее колени.

С грохотом и новой вспышкой боли она возвращается в вертикальное положение. Во рту тряпичный кляп, а голые лодыжки привязаны к ножкам стула — из-за этого ей так легко терять равновесие и больно напрягать сухожилия, трущиеся о веревку.

Взгляд у него пристальный, тяжелый. Гермиона жадно всматривается в его лицо, стараясь припомнить, была ли она хоть когда-нибудь так близко к нему, и понять, на что он способен.

— Даже интересно, тебе платят за идиотизм или ты искренне считала это незаметным?

Его хриплый голос выводит Гермиону из себя, словно напоминая: «Эй, привет, я Драко Малфой, и я все такой же придурок». Она чувствует высохшие соленые дорожки слез на щеках, когда кривится в порыве ярости.

Малфой усмехается. Он был уверен, что она аврор, что она девушка и что в ней ноль компетенции. Гермиона пытается вытравить из головы мысли о том, что она круглая идиотка, и перестать корить себя за эту грубую ошибку, которая словно эхом отдается в его искривленном в усмешке рту.

Плевать.

Гермиона расслабляет мышцы лица и скользит взглядом за спину Малфоя: на массивный деревянный стол с широкими ножками, покачивающийся огонек огарка свечи и желтоватые пергаментные листы, возвышающиеся стопками. Если собрать силы и прыгнуть вместе со стулом прямо на Малфоя, она сможет добраться до свечи и использовать ее как оружие. «Нет, не подходит», — думает Гермиона. Сначала ей нужно узнать, где ее куртка и палочка и что это за место, но как это сделать с кляпом во рту, зная о его нежелании оставить хотя бы малейший магический след, — неясно. Тянуть время — худший вариант; сейчас оно играет против нее.

Он внимательно и холодно осматривает ее лицо, но Гермиона к этому готова: «Никаких подсказок, Малфой, даже если я отсюда не выберусь до превращения». На данный момент единственное, что ей остается, — корить себя за то, что слишком беспечно отнеслась к этому делу. Проблема была в том, что она впервые по-настоящему заинтересовалась задачей, которую поставил Гарри. И, очевидно, ее любопытство оправдалось. В воспоминаниях проносится вид на тоннель, окруженный туманом, горы, водопад и этот дом, внутри которого они и находились теперь. И все же Гермиона злится.

Малфою удавалось выбить ее из колеи. Не всегда, но иногда его слова и поступки попадали прямо в ее сердце и впивались в него, разнося гнев, раздражение, обиду и разочарование по всему телу. Но со временем и он, и его образ пропали, и все слова, интонации и действия, что остались в прошлом, перестали значить хоть что-нибудь. Похоже, она похоронила память о нем недостаточно глубоко.

Гермиона мычит и вертит головой из стороны в сторону в попытке высвободить язык, и Малфой щурится.

— Не дергайся, — он замечает, как ее глаза сужаются, и скалится: — Выбраться тебе не светит.

Гермиона знает, что он не станет убивать. Возможно, она не была уверена после войны, ведь видела его только на том судебном заседании, но почему-то казалось, что Малфой не способен на убийство в принципе. А уж если узнает, что перед ним именно она, то и вовсе струхнет. Не станет загонять себя в угол. Не станет ведь?

Малфой словно водный тигр, играющий с обреченной рыбой, скользит по ее лицу взглядом. Отличный улов: рыба-клоун! Клоун, который только и делает, что смешит своим невежеством и непрофессионализмом.

Она вновь мотает головой и продолжает безостановочно сопеть и мычать в кляп, почти мгновенно ставший мокрым от ее слюны.

Малфой хмурится, а затем пальцами сжимает переносицу, и на ней остается бледный след всего на несколько мгновений. Белые ресницы трепещут, и весь вид его вызывает опасения.

На секунду мелькает мысль о том, что Малфой сошел с ума, но Гермиона не дает ей развитие — он резким движением, одним взмахом руки, стягивает с ее рта повязку и вытаскивает тряпку. Гермиона делает резкий вдох, и ее губы вытягиваются в глубокое «О» на выдохе.

— Нападение на сотрудника Министерства — это два года…

Его рука вновь тянется к веревке, но Гермиона замолкает и вновь откидывается назад. Слишком много вольт в том напряжении, с которым он вновь сжимает ее ноги чуть выше колена. Он оказывается слишком близко, и магия, которую она удерживала в книжном магазине, врывается в него с силой тысячи Бомбард. Малфой едва заметно поводит плечами.

— Ты одна? — он цедит каждую букву, и его слова словно капли яда, дрожащие над ее стаканом. — Кто-то ждет твоего сигнала?

— Боишься, что тебя оставили без внимания, — тут же отвечает она со злостью. — Гарри знает, где ты. Если я не вернусь — он появится здесь с подкреплением.

Мимолетный прищур скользит по ее лицу, но совсем скоро морщинки вокруг его глаз разглаживаются.

— Поттер, — Малфой откидывается на спинку стула. — И, конечно, он отправил в разведку… кого именно? Юного стажера?

— Я все еще остаюсь сотрудником Министерства Магии, что грозит тебе… — Он прерывает ее, с болью сжимая мышцу бедра, отчего ее слова переходят в шипение.

Боль отступает, и Гермиона распахивает глаза, сверля Малфоя ненавистью. Он отстраняется, скрещивая руки на неровно вздымающейся груди. Ткань его тонкого серого свитера очерчивает напрягшиеся мышцы. Гермиона врет. Она не уверена, что Гарри сможет найти Кинкейда, — ведь нет никого, кто бы знал о его деятельности. Она бы и сама не узнала, если бы не Скитер, которую совсем непросто будет найти в последнее время. Шансов на скорое спасение было маловато. К тому же они так далеко от Портри, а Гермиона и сама не знает где. «Остров Скай, остров Скай», — она словно пытается отправить Гарри ментальное послание через сотни миль.

Гермиона и представить не могла, что после войны она окажется в ситуации, когда ее жизнь будет находиться в руках двух чертовых бывших Пожирателей Смерти. Эта обновленная версия реальности буквально кричала о том, что что-то пошло не так.

— Интересный выбор «сотрудника Министерства». Уизли не стал бы пить Оборотное с волосом девчонки. Да и терпения бы не хватило. Фостер занята расследованием убийства чиновника, а это для нашего министра бесспорно важнее. Значит, это кто-то из «своих». Или же они, — он бросает на нее злой взгляд, — и сюда запустили свои руки, не доверяя аврорам?

Голос кольями пронзает ее слух — Гермиона дергается и лицо принимает выражение непонимания. Малфой знает куда больше, чем она. Он знает имена старших авроров, подробности расследований, детали, которые просто не должен знать. Он не просто взял ее в плен, он в положении полного доминирования с кучей козырей в рукавах. Вот черт.

Скрежет ножек стула об пол — как удар.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Откуда у тебя вообще доступ к этой информации и кто такие «они»?

Малфой медлит: взгляд пристальный, цепляющийся. Гермиона вспоминает о его навыках окклюменции, но тут же расслабляется — он не настолько хорош, чтобы применять легилименцию, с которой тоже возможно знаком, без волшебной палочки, а ее он точно не использует и пока не станет. На его палочке след. Проще было выйти из дома и пустить сигнальную ракету в небо.

— Конечно, — говорит он. Расцепляет руки и вновь наклоняется к ней, нависая чуть сверху. — И все же кто оказался настолько ненужным и бесполезным, чтобы отправить его в такую глушь?

— А вот и качели самооценки — боишься, что тебя забыли, потом решаешь, что оскорбили, отправив не самого опытного, — она едва находит в себе силы выдавить колкость и продолжает: — Но ты не на допросе, Малфой, и не диктуешь правила.

— Правда? — он скалится, а затем вдруг разъяряется, склоняясь над ней и буквально шипя: — Ты. Привязана. Мной. К стулу. Тупая ты овца.

Он вышибает почву из-под ног своей яростью, и Гермиона инстинктивно дергает руки наверх, сдавливая доступ крови к пальцам, желая защититься.

— У тебя есть…

— Дай угадаю, предложишь мне «выбор»? — голос снова срывается на рык, и Гермиона едва удерживает дрожь от его дыхания на своем лице. — Напряги мозги: дом посреди чертовой пещеры, туман, из которого нет выхода. Ничего в голову не приходит? Это похоже на место, где у кого-то еще есть выбор?

Обреченность мелькает на мгновение в его глазах, на скулах перекатываются желваки, и за Малфоя становится страшно. Он резко дергает ее кляп наверх, но Гермиона уворачивается. Когда он обхватывает ее челюсть своими холодными пальцами, она кричит. Когда он приставляет к ее горлу блеснувший в ладони походный нож — замолкает.

Малфой возвращает кляп на место, наблюдая, как она замирает и сглатывает. Он смотрит и смотрит, пока резко не отпускает ее челюсть и не выходит из ее импровизированной тюрьмы.

* * *

Становится все темнее. В подвальную комнату не проникает ни один луч света извне, поэтому единственным его островком становится догорающая свеча. Неприятный скрипящий звук, не считая шагов Малфоя наверху, исходит от стула, с которым Гермиона пытается подняться. Ее руки жестко привязаны к спинке, и пошевелиться нет возможности. Она тщетно тащит их из петли, но та только врезается в кожу, оставляя красные следы на запястьях.

Еще несколько лет назад она была уверена, что никогда не попадет в такую ситуацию. Стать пленницей Драко Малфоя — что могло быть абсурднее? Наверное, только антураж — пейзажи Шотландии и странный дом посреди пещеры.

О Малфое Гермиона знала не много, но все же намного больше, чем о передряге, в которую она вляпалась. Краткая выжимка из его личного дела, слухи и собственные воспоминания — лучше, чем тишина в кабинете Гарри. После войны Малфой вел затворнический образ жизни, как и большинство его друзей вроде Паркинсон и Гойла. Не появлялся в публичных местах, хотя его фото все же уродовали страницы Пророка. Он не работал, по крайней мере официально, она никогда не встречала его в Министерстве или Трех Метлах, казалось, что он не посещал ни одно из мероприятий после выпуска из школы, там он, как выражалась Джинни, «не отсвечивал» — тенью скользил по замку и не проронил практически ни слова до последнего экзамена. После сдачи Ж.А.Б.А. их пути никогда больше не пересекались. Да, поговаривали, что он продолжает что-то спонсировать в Министерстве, но Гермиона мало обращала внимание на слухи — у нее и своих дел было по горло.

И только пару дней назад за закрытой дверью с наложенным на нее заглушающим она слышит его фамилию — и хмурится. Она вспоминает его, пытается припомнить как можно больше, но получается не слишком хорошо. В какой-то момент Гермиона ловит себя на мысли о том, что была уверена, что его и вовсе не существует. Позже она называет это профилактическим обманом восприятия реальности. Когда ты забываешь о существовании некоторых вещей, словно твой мозг помогает тебе разгрузиться, оставить ненужное позади. Перестать знать.

Но неожиданно Малфой вновь появляется — и ощущения от этого отнюдь не приятные. Как могло быть иначе? Рядом с Малфоем всегда находилось зло. Так почему бы вдруг что-то изменилось?

Мышцы расслабляются от перенапряжения, и тело словно размягчается, свешиваясь на стул, как часы Дали на ветке.

Она собирает волю в кулак и вместе со стулом отталкивается голыми ступнями от каменного пола и прыгает. Стул приземляется с тем грохотом, который сопровождает поломку деревянной мебели. Ножки едва ли не разъезжаются и в тишине комнаты резко хрустят.

Она слышит, как замирают шаги наверху, и вновь повторяет маневр — в несколько прыжков, граничащих с разваливанием стула на мелкие куски, добирается до стола. Перед ней в полумраке разложены многочисленные листы со схемами и заметками, выведенными мелким округлым почерком. Она не раз наблюдала за тем, как пишут ее однокурсники, исключительно из любопытства — превосходил ли ее навык каллиграфии чужой, конечно же, не волновало, — но этот почерк ей не знаком. Скорее всего он не принадлежал Малфою, но вспомнить сейчас наверняка она не в силах.

«Любое магическое воздействие сопровождается перераспределением энергии в системе, направленным на восстановление нарушенного баланса. Этот принцип лежит в основе большинства оборотных чар и объясняет необходимость компенсационного отклика: магическое усиление в одном участке пространства приводит к снижению потенциала в другом».

«…ключевой аспект так называемого “волевого напряжения”, способного запускать магическую реакцию даже при частичной формулировке заклинания. Предположительно, именно поэтому сильные эмоции — гнев, страх, любовь — являются катализаторами неконтролируемой детской магии».

«Каждое устойчивое заклинание представляет собой завершённую симметрическую магическую конструкцию, аналогичную устойчивому многограннику в пространстве формул. Устранение или искажение одного из элементов этой структуры ведёт к полной деструкции анализа магии».

Гермиона не успевает дочитать, так как дверь неожиданно распахивается, и темный силуэт Малфоя заслоняет собой убранство комнаты за ним. Там светлее, и за ровными брючинами со стрелками она видит первую ступеньку деревянной лестницы. Оттуда слышится шелест, напоминая звук ветра, разгоняющего листья, но внимание Гермионы приковывают блеснувшие белым в темноте глаза.

Усовершенствованное Оборотное, которое она позаимствовала в Аврорате, продержавшееся условленные три часа, напоминает о себе покалыванием в пальцах. Гермиона ненавидит превращение, но знает, что это такое, а потому привлекает внимание Малфоя отчетливым мычанием.

Он подходит осторожно и плавно, скользит, как змея, — не слышно и не отрывая блестящих во тьме глаз. Она выбирает привлечь внимание, пока процесс обращения не взял ее тело под контроль, и сразу же после его остановки броситься на Малфоя. Ее магла крупнее, чем Гермиона. Выше, красивее, возможно, умнее. Но у тела самой Гермионы в этом положении было преимущество: веревки перестанут стягивать запястья и она сможет обезвредить Малфоя подручными средствами.

Он резко разворачивает ее и склоняется ниже, упираясь в спинку стула руками, словно удерживая ее в коконе своего тела. Он внимательно рассматривает ее лицо, пока покалывание на нем не распространяется на все тело, медленно переходя в ощущения выворачивания наизнанку. Гермиона морщится, откидывает голову назад и только сейчас осознает, что, возможно, с удлинением срока действия зелья меняется и срок и дискомфорт обратного превращения.

Она слышит дыхание Малфоя и дергается, выворачивая руки за спиной. Отклоняется вперед, когда легкие в один миг сжимает до боли. Кожа начинает пузыриться, волосы встают дыбом, и она рефлекторно закрывает глаза.

Освежевание заживо — наверное так это ощущается. На мгновение становится тяжело дышать, органы словно перемешиваются внутри, доставляя боль, и Гермиона стонет в кляп.

Она открывает глаза, и тогда морщина меж бровей Малфоя разглаживается, и он опускает веки, выдыхая в лицо Гермионы.

— Грейнджер, — говорит он почти устало, и Гермиона выжидает. Ее руки уже свободно болтаются за спиной, но она не пытается сделать ничего, опуская взгляд на его оголенную шею в обрамлении ворота свитера. Серебристая цепочка поблескивает в свете лампы и свисает чуть вперед, но Гермиона не видит, что на нее надето. Она резко вскидывает подбородок и понимает, что пора.

Хватать Малфоя за шею было глупо — но это единственный доступный уязвимый участок его тела. Малфой оказывается готов к нападению, и его пальцы в ответ уже до боли сжимают ее ребра, затем перемещаются к рукам и в одно мгновение скручивают их за спиной. Гермиона отклоняется назад, утягивая его за собой, и оба теряют равновесие.

Стул, и без их веса держащийся на честном слове, разъезжается в стороны, и они бесформенной кучей валятся вниз. Из груди словно выбивает весь воздух, и Гермиона хватает его ртом, ощущая боль в пояснице. Изо рта вырывается стон.

Малфой медлит в попытке освободить свои ладони из-под того, что осталось от стула, но Гермиона начинает брыкаться, резким движением переворачивается, с криком вскидывая ушибленные ладони, и бросается на его спину, попутно зарядив в его каменную челюсть костяшками пальцев совершенно случайно. В шуме возни она слышит его полукрик-полустон. Ее руки, обхватившие его шею, приводят Малфоя в чувство, возможно, еще и потому, что он начинает задыхаться. Он поднимается на четвереньки, всячески стараясь ухватить ее за ногу.

В комнате пахнет ненавистью и борьбой, слышно только отдельное пыхтение, а где-то даже рычание, пока Малфой вертится из стороны в сторону, до боли сжимая ее запястья.

Гермиона едва успевает сообразить, как Малфой поднимается и делает два шага назад — и вот она уже оказывается впечатанной в шкаф. Вдох — не выходит. Лёгкие не слушаются. Всё внутри кричит: «Не сдаваться!»

Едва держась, она слышит треск швов его свитера, но тут же резко отпускает ткань, когда Малфой делает несколько шагов вперед.

Спустя мгновение они стоят друг напротив друга, и только прерывистое дыхание нарушает тишину. Гермиона не глядя шарит рукой на полке шкафа за спиной, чтобы найти что-то для продолжения борьбы, и старается не упасть, так как спину ломит от удара, а Малфой стирает красную кровавую дорожку с подбородка, тянущуюся от нижней губы. Кровь на мертвой планете.

— Сдайся.

— Нет.

Малфой даже усмехается, разозлив ее еще сильнее.

— Не усложняй.

Он тихо, безумно посмеивается, и не успевает отреагировать, когда она в два прыжка оказывается рядом и бросается на него, впиваясь в шею немеющими пальцами и крепко сжимает бедра на его торсе.

Безрезультатно — это еще мягко сказано. Ее потуги для него словно назойливость мошки — он слишком высокий, слишком сильный. Борьба с мужчиной становится избиением слабого тогда, когда Малфой впечатывает ее в тот же шкаф повторно.

Гермиона едва держится, когда перемещает руки с его шеи к лицу в попытке выдавить ему глаза — этот прием она как-то видела в кино, — и он тут же начинает резво мотать головой.

Через минуту становится очевидно: Малфой считает, что если ее спина соберет все поверхности этой комнаты, она наконец отступит, — поэтому он хватает ее руки и, развернувшись, бросает на стол, отчего пергаменты разлетаются, а свеча дрожит в опасной близости от ее волос. Он удерживает ее предплечья, давит на них всем весом, но Гермиона отчаянно сопротивляется, одновременно отодвигая голову подальше от огня.

— Твою мать, Грейнджер, — он почти рычит на последнем «р» и сжимает губы и челюсть с силой, способной раскрошить зубы. Она слышит их скрежет.

— Отвали! — выплевывает Гермиона и начинает брыкаться под ним, чтобы достать коленями его ребра, раз за разом подпрыгивает на столе, ударяясь своей грудной клеткой о его, но этим Малфой и пользуется, раскидывая ее руки в стороны и припечатывая их к столу.

— Хватит! — рявкает он, когда она вновь старательно изворачивается под ним, понимая, что уже не сможет выбраться, но пойдет до конца, если будет нужно. Она на мгновение замирает, волосы лезут в лицо, и она пытается их сдуть, не отрывая от него глаз.

Расширенные зрачки, напряженные челюсти, шея, многочисленные морщины. Он словно давление гравитации, словно неподъемный вес, задачка по нумерологии, которую не решить с наскока, применяя классические методы. Гермиона опускает веки, не в силах выдержать тяжесть его магии и темноту его зрачков.

— Ну что, Малфой? Какой вариант выберешь? Сожжешь меня заживо? Или прирежешь ножом?

Ее голос тихий, но слова четкие. Малфой дергается, а затем рассматривает ее лицо и замирает на какой-то точке над ее бровью. Гермиона хмурится и вспоминает о шраме, который получила в поместье. В его поместье. Лежа у ног его тетки, извиваясь между подходами Круциатуса и порезами от ножа. Она не помнит этого, но помнит первый взгляд в зеркало в Ракушке.

Он резко отпускает ее и делает два шага назад, заставляя ее слабо приподняться на локтях в удивлении.

— Ты застряла здесь, Грейнджер. Смирись.

Он разворачивается и покидает комнату, запирая ее на ключ, пока Гермиона, сраженная его ходом, откидывается на лопатки. Нокаут.

Реальный мир претерпевает изменения тогда, когда у Гермионы случается первый стихийный выброс магии. Она знает пару историй о выбросах Гарри и знает, что у Рона они начались года в четыре, а у Джинни в шесть.

Гермионе же было восемь.

Дома было слишком шумно. В гостиной носились и кричали кузины и дети друзей родителей, а с улицы доносился шум разговоров взрослых, и даже в спальне на втором этаже сосредоточиться на чтении не получалось. Как сейчас, она помнила тихо закрывшуюся входную дверь, осторожные шаги до проезжей части и бег по небольшому полю до парка на окраине Уинчестера, к пруду между двумя ленивыми речками, где тень падала от вязов и вода пахла тиной и корой.

Ее любимое дерево — к нему было очень удобно прислоняться, сидя в траве, — находилось практически у воды, у которой она спустя всего несколько минут чтения и услышала резкий всплеск и странное, надсадное попискивание. За кустами на берегу билось двое животных — Гермиона не сразу поняла, что именно происходит и, только шагнув на заросший берег, увидела, как один крупный, взрослый бобер тянет на глубину маленькое, похожее на него, но более мелкое и явно не водоплавающее животное. Его тонкая шейка едва показывалась из воды, а писк стоял такой, что Гермиона застыла: сердце заходилось от жалости.

Гермиона шагнула только тогда, когда звуки стали особенно пронзительными, протянула руку — и в ту же секунду будто лопнул огромный воздушный шар: вода разошлась кольцами, бобра со всплеском швырнуло прочь, а маленькую ласку — к ней на мокрый песок, куда по обездвиженному тельцу стекали розоватые ручейки.

Она не помнит, что было дальше, — не помнит, вы́ходила ли она ласку, не помнит отпустили ли они ее и видела ли она того бобра снова, но зато она долго и упорно анализировала произошедшее у пруда: хлопок, водяная волна и два всплеска.

Она была уверена только в одном — в тот день ее реальность перестала быть прежней.

— Гарри не знает, что я здесь. Никто, кроме меня и информатора, не знает об этом месте, — Гермиона кричит и уже тише добавляет: — По крайней мере, не сможет узнать в ближайшее время.

Скрип лестницы за дверью затихает. Наутро, хотя Гермионе трудно понять что-то в этой темноте, он не возвращается. Но она слышит его шаги на лестнице, дыхание, шуршание одежды, ощущает его запертую, рвущуюся наружу, как и у нее, магию и втайне боится того, что последует дальше. Пока что это была тишина.

Прикрытые веки умеряют напряжение раскрасневшихся белков глаз. Она не спала всю ночь, пролистывая пергамент за пергаментом, отыскав свечи в одном из ящиков стола. Сортировала многочисленные испещренные мелким почерком листы, вчитывалась в буквы, рассматривала нумерологические формулы и рунные знаки заклинаний, но записей было много, а Гермиона была так вымотана, что соединить все не удавалось. Вырезки из нумерологических статей, множество трансфигурационных теорий и даже описание квантовых магических полей, о которых она никогда в своей жизни не слышала, заставляли мозги кипеть — без еды, воды и сна организм отказывался от восприятия информации. Истощение было сравнимо с той усталостью, которая преследовала ее со второй четверти третьего года обучения, когда на ее шее постоянно болтался Маховик Времени. Но упрямство и любопытство были слишком сильными, а потому в голове по кругу крутились вопросы без ответов о том, что, к дракклу, это за место.

— Во что я ввязалась, Малфой? — вопрос в пустоту.

Она не верила, что дело только в том, что Малфой нарушил условия освобождения, и догадывалась, что не было там вовсе никаких условий. По правде, Гарри уже не единожды скрывал от нее важные детали тех дел, над которыми работал Аврорат, и она мирилась с правилами игры, но никогда раньше это не заходило так далеко. Этот остров, этот туман, этот водопад и дом — здесь ощущалось что-то странное, будто следящее и выжидающее; но на усталость накладывалась тревога, и анализ происходящего не давался.

Молчание по ту сторону и следующий за ним скрип половиц заставляют выдохнуть и отпрянуть от двери. Ей нужно выбираться. Малфой сделает то, зачем пришел, но оставит ее здесь, заберет палочку и исчезнет. Или еще хуже — принесет в жертву какому-нибудь местному монстру или использует ее в качестве подопытного кролика. Она должна его остановить. Ей нельзя сдаваться.

— Малфой! Ты должен выпустить меня! — она кричит это уже не впервые, колотя в дверь ладонью, саднящей от боли. — Ты должен вернуться в Англию! Это единственный правильный выход!

Она даже не знает, здесь ли он все еще. Несколько часов ее преследует оглушительная тишина. Если он, уходя, заберет ее палочку, возвращение в Англию займет слишком много времени. А он наверняка заберет ее палочку. И пока она будет добираться домой, пока сообщит Гарри и соберет команду… но она ведь даже не знает, сможет ли выбраться отсюда — преодолеть тот туман. Малфой, чертов уродпридурокненавижуего Малфой, был нужен.

«Ты не должна этого говорить, — думает она. — Он не заслужил доверия. Он Пожиратель».

— Я помогу тебе! — выкрикивает Гермиона, практически вбивая красный кулак в косяк. — Я могу помочь, если ты мне расскажешь… — она запинается, понижая голос и думая о еще одном тайном крестраже Волдеморта, скрытом в пещере. — Я помогу тебе.

Конечно, его целью было не воскрешение Волдеморта. Она в этом уверена, как и все окружающие его люди, — она читала его ответы на допросе под Сывороткой Правды. Но что именно он здесь делал? После тяжелой ночи голову налила свинцом мигрень, и сквозь боль Гермиона пыталась добиться информации, хотя бы намека на связь между поведением Малфоя, всеми этими записями и раздраженностью Гарри.

Она слышит шаги и поворот ключа в замочной скважине и пятится назад, когда Малфой возникает на пороге снова.

— Что ты поняла?

— Что?..

— Ты оглохла? Из записей со стола. Что ты поняла?

Он выдавливает вопрос сквозь зубы, и Гермиона пытается понять, что вызывает его раздражение. Малфой бросает взгляд на стол позади нее, и на его лице появляется злость, он закрывает глаза и трет переносицу. Малфой на удивление выглядит не менее измученно, чем она.

— Что это за место, Малфой? Кто еще тебя ищет?

Он резко распахивает тусклые серые глаза, и Гермиона невольно отшатывается. Там, в серости, черноте и белизне, она видит безумие. На его лице расцветает оскал, и он вновь жутко посмеивается, опуская взгляд в пол.

— Не делай вид, что ни хрена не понимаешь.

— Я действительно не понимаю! Объясни мне, тогда я смогу…

Он разворачивается и собирается уйти, но Гермиона рывком бросается к нему и хватает его за руку.

— Отвали.

Он с силой толкает ее, и Гермиона валится назад, больно стукнувшись копчиком о каменный пол. Она с ужасом смотрит на Малфоя, который кажется уставшим и одновременно разъяренным, но в следующий миг его лицо бледнеет.

— Ты сама ввязалась в это дерьмо. Вечно всюду суешь свой нос. Расхлебывай.

Он лишь на мгновение в нерешительности замирает у двери. Всего миг, в который Гермиона собирается с силами.

— Ты должен выпустить меня отсюда!

Дверь захлопывается прямо перед ее носом, и Гермиона снова продолжает долбить по ней кулаками.

— Выпусти меня! Чертов Малфой!

* * *

Она просыпается от громкого хлопка и резко садится, придвигаясь ближе к стене.

Первое, что она замечает, — распахнутую настежь дверь в подвал. До нее доносится легкий ветерок и запах еды.

Гермиона крадется. Гадает, как быстро она сможет найти свою палочку, сумку и верхнюю одежду и не поджидает ли ее Малфой за углом или на первом этаже. В доме стоит мрачная тишина, и Гермиона слышит только свое слишком шумное прерывистое дыхание. Все ее тело словно натянутая, напряженная струна, готовая лопнуть от любого неизвестного звука. Пальцы непривычно покалывает магия, и Гермиона думает, что если постарается, то сможет воспользоваться ей и без палочки. Она давно не практиковалась, не придавала этому значение, но сейчас мысль о невербальных беспалочковых заклинаниях резко пронзает мозг. Вот только проблема в том, что Гарри все равно не сможет её найти. Но если она добудет палочку, если только увидит ее — то все будет конечно. Она выберется из этого дома подальше от чокнутого Малфоя.

Скрип половиц заставляет Гермиону подпрыгнуть и развернуться так резко, словно она кошка, которую шугнул камешек, упавший с крыши. Тело пробирает дрожь, а виски обдает колючей болью, будто проволока вонзается в мозг. Мигрень заставляет ее закрыть глаза, ссутулиться и сжать голову руками.

Спустя, кажется, целую вечность Гермиона распрямляется и начинает считать свои шаги, чтобы сосредоточиться на чем-то и забыть о боли.

В доме темно, пахнет желудями и горелым хлебом. Комок в животе скручивается сильнее, когда она на ощупь пробирается из комнаты в комнату, пока не находит лестницу на второй этаж. Ее окружают гнетущая тишина без единого поскрипывания паркета, мертвые голые стены и тьма.

Лестница ведет к спальням, и Гермионе приходится проверить две из них, пока она наконец не оказывается в бывшей еще сегодня днем жилой комнате. Это видно по огарку свечи на столе, на который падает холодный и бледный свет из окна, расправленной кровати и малфоевскому рюкзаку с вышитыми на нем инициалами и фамилией. Гермиона видит золотистую букву «М» и осторожно осматривается. Никого.

В огромной пустой гостиной с зеркалом над камином темно, но стоит подумать об этом, как резко, ослепляя яркостью по периметру, загораются свечи. Гермиона замирает на пороге, всматриваясь в убранство комнаты, и переводит взгляд на свои руки. Беспалочковая магия? Она ни разу в жизни не пробовала заклинания этого спектра. Ведь необходимо четкое намерение, верно?

Здесь почти не осталось мебели, тяжелые шторы насыщенного бордового цвета колышутся на ветру. Внимание Гермионы привлекает стопка книг на столе.

— Истоки магического потенциала, — шепчет она и проводит по корешку пальцем, а затем осматривает другие.

Из ее рук на колени скользят твердые обложки «Магии и основ ее структуры», несколько томов теории магии и огромный, потрепанный фолиант с надписью «Энергетические потоки и магическое поле: теория и практика». Гермиона не знает авторов этих книг, но смутно припоминает, что где-то слышала их названия. Они не проходили ничего подобного, кроме теории магии в Хогвартсе, но затем ее жизнь повернула в совсем иную от академической среды сторону, и с тех пор Гермиона не успевала прочитать и пару статей в журнале «Трансфигурация Сегодня» из-за объема работы в Отделе правопорядка.

Ничего о науке. Никаких исследований.

Она распахивает последний фолиант и тут же закашливается от слетевшего с желтых страниц клубка пыли.

— Настоящее волшебство не в заклинании, а в стремлении познать его природу, — шепчет Гермиона, ведя пальцами по неровным строчкам рукописи, — Дамокл Дадиус.

«Магия — это дыхание мироздания, неуловимый ритм вселенной, сплетение сил, которые веками ускользали от рационального осмысления. Те, кто владеет ею, подчиняют волшебные энергии своей воле, но что лежит в основе этого взаимодействия? Откуда берет начало таинственная субстанция, способная преображать реальность?»

Резкий треск заставляет Гермиону вскочить с места, по привычке хватаясь за палочку. Сжимая пустоту над запястьем пальцами, она старательно всматривается в темный угол. Сердце бахает в груди, как барабаны в пещерах Мории.

Там, в углу, из воздуха появляется кресло и вновь исчезает, словно его не было. Когда кресло вновь с грохотом опускается на пол, Гермиона подпрыгивает и вскрикивает. Приведения? Полтергейст? Малфой?

За серым облазящим полотном обоев видится грязно-кровавая стена. Клочками словно вырванной из реальности бумагой комната перед ней трансформируется: исчезает, неровно мелькая, картина на стене с изображением гончих на охоте. Полотно словно рвется на куски, а затем приобретает первоначальный вид. Гортанный рык справа заставляет Гермиону подскочить на месте и уставится в несколько пар глаз черных собак, поднимающихся с деревянного пола у полуразрушенного камина. Пока с шумом опадает кладка, Гермиона делает медленные шаги назад, вглядываясь в грязную, спутанную шерсть дворняг, выставляя перед собой сжатый белыми пальцами фолиант. Рычание усиливается, пока одна из собак не рявкает, заставляя тело трястись.

— Хорошие песики, хорошие…

«Твою мать, твою мать, твою мать, что происходит?» — стоит только этой мысли появиться в голове, как собаки исчезают, а на их месте, словно по щелчку, вновь появляются стол с книгами и кресло. Гермиона все еще пятится назад, бросая взгляд на каминную полку — трескавшееся над ней зеркало снова становится целым.

Бежатьбежатьбежать. Бежать к Мерлиновой матери из этого дома. Вместо этого она зажмуривается и снова распахивает глаза. Где-то раздается глухой удар, и Гермиона подпрыгивает на месте, роняя книгу на пол.

Она разворачивается и утыкается носом во что-то твердое, вскидывает подбородок и видит изрытое тенями, напряженное лицо Малфоя. Он переводит взгляд со стены позади на нее и сжимает челюсти.

— Чт… — слова застревают в ее горле, когда она видит выражение его лица: опустошение.

— Ты либо очень хорошая актриса, Грейнджер, во что я никогда не поверю, либо ты действительно впервые такое встречаешь.

* * *

Гермиона сжимает пальцами ноющие виски и едва удерживает стон. Кажется, что черепную коробку вычищают ножом, скребут острием по ее внутренностям, задевая нервные окончания и посылая болезненные, отравляющие игольчатые импульсы по всему телу.

Кухня, на которой они расположились с двух сторон от каменного острова, небольшая. Малфой скрещивает руки на груди, пристально всматриваясь в ее исполосованное гримасой боли лицо.

— Что… — Гермиона пытается собраться с мыслями, но это дается с трудом. Она впервые не знает, какой задать вопрос. Спросить про галлюцинации? Коллективные? Нет. Отравлена ли в реке вода? Малфой ее не пил. Может быть, они попали в какой-то… «Черт, Гермиона, соберись».

— Что это такое?

Сухие бледные губы Малфоя едва дергаются в порыве разочарования, и он прикрывает глаза.

— Малфой, ответь, — Гермиона не выдерживает и бьет ладонями по столу, подскакивая, но тут же корчится от новой вспышки боли.

Она ждет в тишине, стараясь справиться с приступом привычным счетом, когда ее прерывает хриплый голос:

— Это маленький и очень опасный секрет твоего ненаглядного Министерства.

Опасный секрет Министерства Магии. Не то чтобы это удивляло, и вряд ли он был не очередным. Министерство хранило куда больше секретов, чем кто-либо в Магической Британии, и это вовсе не считалось чем-то плохим. Волшебники предпочитали не совать свой нос в то, что явно не могли контролировать или даже просто постичь. Что объединяло их с маглами.

— Что с этим местом не так?!

Гермиона срывается на крик, но ждет этого, зная, что панику спрятать далеко не получается. Здесь речь шла уже не об очередном секрете, а о ее выживании.

— В тех записях Моргана ногу сломит. Там и основы магии, и нумерология, и руны… Кто был здесь до нас? Аврорат? Невыразимцы? И что здесь происходит?

Малфой замирает с плотно сжатыми губами, и взгляд его блуждает по ее лицу. Его глаза буквально сочатся недоверием, подозрениями и презрением, и он точно знает что-то такое, о чем не поделится в ближайшее время. А может быть, даже знает все.

— Ты спонсировал что-то в Отделе Тайн. Я права?

Малфой дергается, как от пощечины, и на мгновение его взгляд становится стеклянным. Она попадает в точку. Значит, это были не слухи, Малфой действительно тайно работал с Министерством. Знал ли Кингсли? Знал ли Гарри? Гермиону вдруг обуревает злость, всего на мгновение, но она поглощает, обволакивает. Если Гарри знал о связи Малфоя с невыразимцами и этим местом, он обязан был сказать ей. Он не мог так поступить, он просто…

Обида, разочарование, злость, магия бурлят внутри, на глаза накатывает пелена. Сжатая зубами нижняя губа наливается кровью, а ногти оставляют красные следы от силы вдавливания в мягкость ладони.

— Верни мне палочку, Малфой. Я должна вернуться. Отпусти меня.

Он вскидывает подбородок и устало выдыхает.

— Палочку не верну, но я тебя не держу. Ты скоро узнаешь, что в этой пещере злодей не я. Если ты еще веришь в злодеев.

Он встает и выходит из комнаты, оставляя ее в одиночестве.

* * *

Стена воды перед ней заглушает любые звуки снаружи. Гермиона смотрит на блестящие кожаные носы своих ботинок, которые она обнаружила на выходе из дома вместе с плащом. Без палочки Гермиона чувствует себя неуверенно, сделать шаг вперед становится слишком страшно с каждой секундой, но именно на пике дрожи она зажмуривается, зажимает ледяными пальцами нос и идет вперед.

Давление воды бьет по макушке, давит на плечи, но уже через секунду исчезает.

В лицо ей ударяют сырость и густой молочно-серый туман. Перед ней едва очерчивается берег озера, и Гермиона, хлюпая ботинками по воде, спешит вперед. Холод осени нагоняет ее даже в эту безветренную погоду, и, дрожа, она бредет в пустоте.

До слуха не доносится ни звука, кроме собственного сердцебиения и дыхания. Она не чувствует ту покалывающую вибрирующую магию внутри, как в доме, и словно попадает в вакуум.

Уже спустя несколько минут Гермиона вновь оказывается на берегу озера. Водопад шумит, но вместо успокоения дарит лишь злость.

— Чертов туман.

Она повторяет свой путь снова и снова, пока обессиленно не падает на колени у озера. Психика не выдерживает — накрывает волна истерики и Гермиону сотрясают рыдания.

Мокрая, замерзшая, она возвращается к водопаду.

* * *

Тишину небольшой кухни нарушают бурчание живота, падающая с верхней полки пачка печенья и шуршание разрываемого пакета. Гермиона жадно цепляет пальцами раскрошившийся кусочек и набивает рот, тщательно пережевывая сухость. Во рту, несмотря на потрясающий вкус, становится как в пустыне, и Гермиона оглядывает кухню в поисках оазиса и натыкается взглядом на кувшин с водой.

Пачка падает на стол, а следом раздается всплеск воды, струящейся в рот Гермионы, — далеко не вся она попадает точно в цель. Шумно и жадно глотая, запрокинув голову, Гермиона слышит усмешку и едва не роняет кувшин.

Малфой молча смотрит за представлением, прижимаясь к дверному косяку плечом. Руки сложены на груди, а его внимание привлекает журчание самонаполняющегося кувшина. Без единого взмаха палочки, без заклинания, даже без мысли о магии Гермиона аккуратно отводит ладонь от стеклянной ручки и встречает взгляд Малфоя — озадаченный и уставший.

Он оглядывает ее обтянутую все еще мокрой тканью одежды фигуру и сжимает челюсти.

— Я не смогла выбраться, — Гермиона вытирает губы рукавом тонкого свитера. — И высушить одежду. Туман заколдован, очевидно. Возможно, его не пройти без магии.

— Или его не пройти вообще.

Голос Малфоя хриплый, он осматривает ее, мокрую, дрожащую, и наверняка испытывает удовлетворение. Так было всегда: ее дискомфорт, боль, страдания — его радость.

— Теперь ты расскажешь, что это за место? Я хочу знать все.

— Это не новость, — Малфой скалится.

— Ты наслаждаешься моим отчаянием, да?

Гермиона не смотрит на него, продолжая крутить по столешнице кувшин. Движения сопровождает хрустящий звук трения стекла о камень.

— Возможно, — он почти безумно улыбается. — В какой-то степени. Гермиона Грейнджер чего-то не знает — приятное зрелище.

— Ты — придурок, — со злостью вырывается у нее, щеки вспыхивают, и кажется, что жар ненависти вот-вот высушит одежду.

— Держи язык за зубами, г… Грейнджер.

Верхняя губа Малфоя дергается, и на Гермиону накатывает воспоминание. Второй курс, квиддичная форма, «грязнокровка».

— Ты почему-то вбила себе в голову, что, будучи министерской шавкой, сядешь и поговоришь со мной за чашкой чая — и все решится.

— А разве не так? — первое, что вырывается у нее, но она тут же добавляет: — И я вовсе не шав…

— Нет.

Он разворачивается и замирает на ее словах:

— И это все?

Ответом служат скрип деревянного пола под его ботинками и тишина. Гермионе кажется, что в этой тишине журчит вода, кажется, что в пальцах трещит разлитая по венам магия — чужеродная, проверяющая, подсматривающая. Она ведет плечами, сбрасывая напряжение, и устало опускает голову на стол, прикрывая глаза.

* * *

Осторожные шаги в гостиную приглушает пыльный плотный ковер. В этот раз в ее руке свеча, но первым делом Гермиона подходит к задернутым шторам, распахивая их и глядя на грязное, мутное стекло.

За ним — серые каменные глыбы и блеклый холодный свет, от них отражающийся, покрытая темным мхом земля и пустота. Ни птиц, ни животных, в тишине звучит только вода.

За книгой, устроившись в потрепанном кресле, Гермиона засыпает.

* * *

Дверь перед ней обшарпанная, но когда-то была насыщенного бордового оттенка. Черная круглая ручка с замочной скважиной не поддается ни одному усилию, и это единственная дверь, которая заперта.

Весь дом напоминает заброшенный, совсем недавно еще живой тихий островок. Из удобств — уборная, кухня и подсобные помещения с пустыми полками; коммуникации в подвале и спальнях на втором этаже, одну из которых, самую дальнюю от той, что запер Малфой, Гермиона занимает на следующий день. Она падает на мягкий матрас и отключается, предварительно закрепив дверную ручку найденным в углу комнаты стулом. Она проверила конструкцию несколько раз — повернуть ручку Малфою не удастся.

Гермиона снова касается круглого, в отличие от других, металла, словно пытаясь нащупать какую-то впадину или выпуклость. Дергает дверь на себя несколько раз, затем еще — сильнее, и, разъярившись, начинает долбить по ней в разных местах, надавливая то плечом, то коленом.

Коридор наполняют пыхтение, редкий шепот: «Ну, давай же!» — и, наконец, Гермиона обессиленно сползает спиной по ровной поверхности двери и приобнимает колени. Ей отчаянно не хватает палочки. Несмотря на то, что в шкафчиках еще оставались коробки с печеньем, она больше скучала по своей волшебной палочке, чем по нормальной горячей еде. Уж слишком надежно спрятанное Малфоем ее личное орудие она не нашла. Обшарила дом не единожды, залезла во все углы, даже рылась в его рюкзаке, в котором осталось всего два сэндвича, чему она позлорадствовала, но красть не решилась.

И все же палочка была ее продолжением — ее частью, оружием, в конце концов. И без нее было по-настоящему тяжело.

Пальцы сжимаются на ткани широких темных джинсов и немного краснеют. Она трет подушечки пальцев друг о друга и думает о той искре магии, которую выпустила по щелчку однажды, когда практиковалась — только ради интереса. Это был маленький огонек, схожий с Губрайтовым, но намного меньше. Но с тех пор у нее больше не выходило. Ни разу.

В воспоминаниях проносятся стихийные выбросы — как это было? Неуправляемо. Чистая эмоция. Желание. Искреннее, сильное, настойчивое.

Раздается слабый щелчок, и Гермиона теряет равновесие, сваливаясь назад и не успевая выставить руки или ухватиться за наличник двери, бьется головой о мягкий пол.

Под ее затылком — толща ковра. Над головой — серый потолок и люстра в грязной черной пылевой паутине. Глаза обводят видимое пространство и натыкаются на толстые фолианты, книги, талмуды в красных и черных переплетах.

Гермиона тут же неуклюже вскакивает на ноги и, потирая затылок, делает шаг в святая святых.

— Библиотека, — с облегчением и улыбкой на выдохе, всматриваясь в полумрак комнаты.

— Найти бы свечи, — она бубнит себе под нос, и в тот же момент на стенах с глухим щелчком появляется несколько подсвечников. Гермиона опасливо делает шаг назад и упирается плечом в ребро двери. Ну уж нет, это не то, что остановит ее в изучении книг.

Она проходит по вытянутому помещению, покрытому пылью, книги расставлены как попало, без единого намека на сортировку — и это нервирует. Она ненавидит беспорядок, но прежде, чем разогнать недовольство, замечает на корешках книг гравировки Отдела Тайн — втиснутые линии неправильной формы с закруглениями, похожие на печати. На каждой книге помимо основного символа есть и другие — руны, очевидно из кодекса, разработанного Отделом Тайн, «для своих». Гермиона только слышала об этом кодексе, но никогда не встречала ни литературы, ни документов с ними.

Нижние секции — сшитые папки с документами.

— «ДСП. Только по допуску III уровня. Г. Броудфорт», — шепчет Гермиона, касаясь подушечками пальцев ровных строчек незашифрованного грифа.

Гриф ДСП — для служебного пользования — почти всегда ставился на материалы Отдела Тайн. Доступ открывался только по допуску третьего уровня или выше, когда вопрос касался архивов Министерства, но здесь не было ни одного представителя Министерства, кроме нее самой. Гермиона задумчиво прикусывает щеку изнутри и хмурится.

Пыльное кресло рядом с письменным столом увлекает ее на несколько часов.

* * *

— В этих документах стоят печати Броудфорта, главы Отдела Исследований.

Гермиона поднимает взгляд от пергаментов, которые изучала последний час, на Малфоя, застывшего на пороге. Он молчит.

— Хорошо, — Гермиона делает вдох и переворачивает несколько листов, проводит пальцами по строчкам и продолжает: — Трудности, возникающие при изучении первовещества, связаны в первую очередь с ее нумерологическими формулами и контролем. Двойственность, порой тройственность, формы, не поддающейся локализации и анализу… — Малфой только сейчас медленно отрывает взгляд от своих пальцев и хмурится. — Мы не пытались расписать числовые формулы, но работа не поддается перераспределению и направлению первовещества. Сотрудник Отдела Тайн Лоуренс.

В библиотеке тихо, и, несмотря на то, что окно у противоположной стены приоткрыто, даже на улице не слышно привычного журчания воды, эхом отдающегося от стен пещеры.

— Ты узнал об исследовании Отдела, но тебя не допустили. Что-то в исследовании тебя привлекло. Ты захотел славы. Надеешься искупить этим то, что ты делал, и открыть миру первовещество, чем бы оно ни было.

Малфой смотрит на скрещенные на груди руки Гермионы, и меж его бровей пролегает морщина.

— Поэтому невыразимцы обратились к Гарри и поэтому детали дела засекречены. Тебя ищут, потому что ты полез в закрытое исследование Министерства.

Малфой сначала не отвечает. Лёгкое движение скулы под кожей, как судорога раздражения, почти незаметно. Он обводит взглядом комнату, задерживается на свитке в её руке, и губы его кривятся.

— Всегда знал, что хвалебные речи о твоей дедукции — ложь. Что ж, буквально все — мимо.

Он собирается уходить, но Гермиона не сдается:

— Значит, дело в спонсорстве. Ты ввалил кучу денег в это исследование, но Броудфорт решил все оставить себе, и тебя отстранили. Иначе ты бы не полез сюда, верно?

— Очаровательно. Даже после всего, что ты видела, ты по-прежнему пытаешься уложить всё в папочки, маркировать и подписать. Ты будто олицетворение методов Броудфорта, ты была бы его лучшим сотрудником, я уверен.

Он разворачивается и медленно подходит ближе, и Гермиона ощущает потребность подняться из уязвимого положения — с кресла, но только крепче сжимает папку.

— Ты правда думаешь, что, если найдешь нужную фамилию в архиве, все обретет форму? Что ты сможешь выстроить последовательность событий и я, пораженный твоей эрудицией, скажу: «Браво, Грейнджер, ты всё поняла»?

— Или ты просто расскажешь мне все, как оно есть, — Гермиона не обращает внимания на оскорбление, ментально высверливая дыры в его глазах.

Вместо ответа Малфой протягивает руку к стеллажу, вынимает одну из книг, даже не глядя на нее, и бросает на стол, сбивая клубки пыли, падающие на Гермиону. Она закашливается и подскакивает из кресла, но Малфой уже скрывается за дверью.

«Отчеты по делу #265RHP», — Гермиона проводит пальцами по папке и раскрывает ее. Порыв легкого ветра из окна бьет по верхнему пергаменту, и тот отлетает в сторону, к стеллажу. Гермиона опускается на колени и сжимает в руках пожелтевший лист с таблицей формул и артефактов в одной из колонок и суммами галлеонов в другой. Ниже она видит подпись: «Д. Л. Малфой».

* * *

— Я должна выяснить, что здесь происходит! Раз ты не говоришь или скорее всего и сам не знаешь, как обычно набивая себе цену…

— Заткнись.

— …слишком заносчив, чтобы признать, что и сам застрял тут…

— …вечно лезешь не в свое дело…

— …и попросить о помощи.

— Просить о помощи тебя? Не смеши. У тебя нет ни палочки, ни мозгов, чтобы понять, что происходит. Я так и знал, что ты на самом деле…

— Что такое первовещество? Это какой-то вид магии? Это эксперимент Отдела? Малфой, ответь. Ответь, скажи мне. Объясни, черт тебя возьми…

— Ха, — он откидывает голову назад и обнажает клыки.

— Тогда пошел к черту! Я разберусь сама! И не сдались мне твои подачки!

Гермиона замирает. Они стоят друг напротив друга, всего в паре метров — несколько шагов, и коснешься его груди, — раскрасневшиеся, злые, отчаянные. В глазах Малфоя холодное безумие, тяжесть, под ними — глубокие тени и тьма.

— А теперь слушай внимательно, Грейнджер, — его слова словно кара божья. — Если ты снова будешь рыться в моих вещах, — он делает к ней шаг, — попытаешься напасть и найти палочки, — еще шаг, но Гермиона выдерживает и, не шелохнувшись, хмурится, — или вовсе окажешься гребаным невыразимцем, — он подходит почти вплотную, — моя рука не дрогнет. Я всажу нож в твою тонкую слабую шею, клянусь Мерлином. Но ни хрена ты от меня не услышишь.

Гермиона едва сдерживает подрагивание губы на последних словах, но рука сама рвется вверх. Реакция Малфоя молниеносна: ее запястье в замке его пальцев, а нож приставлен к горлу. Он тянет ее на себя, и их лица сближаются. Испуг в ее глазах едва различим. Но кажется, что эта капля ужаса его удовлетворяет.

— Конечно, будет жаль отбирать твою жизнь, — шипит он. — Ведь ты принесла и еще принесешь так много пользы этому обществу. Твои амбиции и уверенность в собственной исключительности все так же непоколебимы?

— Как и твои, — на выдохе ее слова просачиваются сквозь зубы, опаляя дыханием его щеку, покрытую мелкой щетиной. Лезвие касается ее кожи едва заметно.

— Вот и проверим, чьи сильнее, — выплевывает он с презрением впиваясь в ее глаза, а затем резко отпускает, отталкивая от себя подальше.

Гермиона потирает запястье, сдерживая гнев.

Малфой выходит из гостиной, и стук его ботинок давит до дрожи: пергамент в ее пальцах трясется и почти жжет.

* * *

Уверенность в своей исключительности — Гермиона обязательно фыркает на этой формулировке. Когда речь о Малфое, хочется применять эпитеты похуже. Вроде эгоцентризма, нарциссизма и прочих -измов, связанных с психическими расстройствами. И не только с ними.

Придурок — Гермиона отказывается называть его иначе, и плевать, что это по-детски, — уже в библиотеке, когда она приходит, и он занимает ее кресло. Она нехотя делает шаг к стеллажу и вытаскивает новую папку, случайно касаясь пакета с печеньем в кармане, который планировала есть во время чтения. Под шуршание она резко поворачивает шею и видит в его холодных глазах раздражение, но он тут же возвращается к пергаменту. Он где-то раздобыл чернила, и теперь скрип пера в его пальцах нервирует, но Гермиона невольно щурится, засматриваясь на его движения, силясь разобрать перевернутые строчки. Перо, окунаемое в чернильницу, спешит, пока на полях то и дело появляются краткие пометки. Почерк у Малфоя мелкий и острый, как и его язык.

— Кто тот Пожиратель, что нашел меня? — Гермиона вскидывает подбородок и едва не роняет одну из книг на пол. — Как он это сделал?

— Ты на мои вопросы не отвечаешь, с чего взял…

— Кто он? — с нажимом повторяет Малфой.

Гермиона не понимает, почему ее язык шевелится, и она сдается.

— Он был агентом Сам-Знаешь-Кого в Норвегии. Я знаю только его псевдоним.

— Как он нашел меня?

— Я не знаю. Меня не интересуют его методы.

Она слышит злую усмешку.

— Конечно, тебя они не интересуют. Работа в Министерстве меняет людей, не правда ли?

Гермиона задумчиво молчит и проводит пальцем по печати Отдела Тайн.

Реальность Министерства Магии, этого паноптикума, действительно была способна изменить тебя до неузнаваемости. В тот день в кабинете Гарри он постоянно повторял «мы», когда речь заходила о предпринятых для поиска Малфоя действий. «Мы» — как молот машины Министерства. Это «мы» — уже не просто о политической верхушке, к которой Гарри ближе, чем кто-либо, оно словно внутри него и прорастает в самую глубь естества. Гермиона и сама выразилась бы так же, но почему-то сейчас от осознания этой погруженности, внедренности, безоговорочной верности сдавливает грудь. Возможно, именно тогда голову впервые опоясал невидимый венок с острыми шипами, сжимающийся с каждым выдохом. Дать волю кислороду, дать возможность выжить тем крупицам самообладания, что еще липли к нутру.

Гермиона не знает, когда именно все изменилось. Тогда ли, когда Рон, бросив крестраж, ушел от них и они с Гарри остались вдвоем, но в одиночестве. Или в тот день, когда уже Гарри попрощался с ними, а вернулся на руках Хагрида бледным бездыханным телом. Быть может, все изменилось, когда она сбежала в Австралию на целый год, подгоняемая чувством вины перед родителями, а когда вернулась — не узнала никого из них троих.

И в те моменты, когда Гарри, увязающий в болоте бюрократии Аврората и Визенгамота, силился разжечь в себе тот маленький, теплящийся огонек, что едва поддерживала Джинни, когда Рон возвращался с рейдов, пропитанный потом и запахом табака с горящими щеками, она хотела застрять в Хогвартсе еще на год или два или оказаться в лесу Дин промозглым утром, выдыхать морозные пары в воздух, дышать не смесью дыма и одеколонов в кабинете Кингсли. Гермиона хотела задержаться в тех уголках своей памяти, где она не знала, что значит носить только узкие юбки с кожаными сапогами на высоком, но устойчивом каблуке, какая реакция последует на ее предложение о реформе законов отслеживания случайного волшебства, с кем именно из Отдела Международного Магического сотрудничества стоит выпить огневиски, чтобы узнать умонастроение политиков той или иной страны.

И может быть, именно поэтому она дает Малфою прямой ответ, потому что думает, что тогда в лесах Англии и Шотландии или на развалинах Хогвартса они прежние перестали существовать.

* * *

Интерлюдия

Лондон, Министерство Магии. 23:30

Чернильное волшебное небо за окном медленно заволакивают тучи и превращают его в густую творожную патоку. Начинает накрапывать легкий дождик, шум капель сливается с треском тлеющих поленьев в камине маленького кабинета старшего аврора.

Блики от пламени и свечных бра играют на настенном полотне, мрачно освещая масштабную магическую баталию на выжженных вересковых полях Британии. Гарри на мгновение задерживает на ней взгляд, прежде чем устало откинуться на спинку кресла, снять очки и начать остервенело тереть глаза. Его давно ждала Джинни, но он пробыл на ногах весь день, не разобрав ни одной папки, ни одного документа на пожелтевшем пергаменте, которыми был завален его стол. Он лишь двадцать минут назад как вернулся в кабинет после целого дня отсутствия, и в состоянии, в котором он был, просто не мог вернуться домой к жене.

Гарри шарит ладонью по столу в поисках очков, когда слышит тихий стук в дверь, спешно цепляет их на нос, и в размытости на пороге предстает фигура высокого седовласого мужчины средних лет в темно-синей мантии со значком Министерства. Он молча прикрывает за собой дверь, и в его руку скользит палочка — Гарри ощущает, как комната на мгновение погружается в тишину из-за невербальной версии одного из заглушающих.

— Броудфорт, — Гарри откашливается, замечая неодобрение в глазах мужчины, когда тот оглядывает его стол. — Спасибо, что согласились встретиться.

— Надеюсь, дело действительно срочное.

Голос Броудфорта как обычно сух и формален. Он словно говорит заученный текст без эмоций: в его голосе никогда не слышны насмешка, злость, недоверие или даже лень — только инфернальные интонации мертвеца.

— Я отправил одного из сотрудников по делу Малфоя на переговоры с наводчиком, с которым работает Аврорат. Сотрудник не выходит на связь уже сутки, — Гарри медлит, это единственная информация, в которой он уверен в этой истории.

— Я как-то связан с вашим наводчиком? — Броудфорт складывает ладони на колене, когда закидывает одну ногу на другую, утопая в мягком кресле, в котором Гарри иногда отдыхал после особенно утомительных рейдов.

— Нет, никто, кроме нашего… сотрудника, с ним не связан. В этом и проблема, — Гарри устало трет висок. — Куда, по вашему мнению, отправился Малфой?

Тишина окутывает кабинет. Гарри не любил тишину. Он любил шум трибун, звон бокалов в Трех Метлах, веселый смех своего сына и даже крики Джинни, огненной Джинни, в постели, но точно не тишину. Тишина у него ассоциировалась со смертью. Большой зал в тишине, амфитеатр с Аркой в тишине, поле перед лабиринтом в тишине.

Он внимательно наблюдает за Броудфортом, который, очевидно, наслаждается тишиной. Его взгляд блуждает по стеллажам с документами справа от стола.

— Информация третьего уровня доступа, Поттер, это не просто закрытая дверь ради тайны. Любая информация такого характера — это печать ответственности за знания. И чем больше знаний, чем они глубже и масштабнее, тем ответственность выше. Такими данными обладают немногие в этом здании. И несмотря на то, что у меня они есть, я не могу ни сообщить вам какую-либо информацию, ни дать допуск.

— Послушайте, — голос Гарри практически звенит, и он сцепляет руки на столе в замок, едва касаясь брякнувшей о блюдце чашки с недопитым чаем. — Вам было необходимо найти Драко Малфоя. Наш сотрудник отправился на поиски. И пропал. Вы определенно несете за это часть ответственности.

«Я — бо́льшую часть».

— Вы сейчас рассуждаете с точки зрения морали или де-юре, мистер Поттер? — Броудфорт холоден. Огромная глыба льда. Гарри прожигает его взглядом, будто старается растопить.

— Если у вас есть хоть какие-то сведения о том, куда направился Малфой, — просто дайте мне их, — говорит Гарри. — Это в ваших интересах.

— Насколько мне известно, срок, при котором начинается расследование в отношении сотрудников Департамента, составляет четверо суток?

— Я не собираюсь ждать четверо суток, — Гарри цедит эти слова, он практически на грани от того, чтобы приставить палочку к шее Броудфорта и выудить всю информацию об этом неприятном деле. — Вы попросили меня о деликатной помощи, и я не отказался. Вы сказали, что дело важное и срочное, что Малфой полез в исследование, в допуске к которому ему было отказано. Но теперь пропал не только Малфой, но и наш сотрудник. Чем больше у меня будет информации, тем быстрее я их найду.

— Боюсь, что никакая информация здесь не поможет. Поверьте, нам остается только ждать. Мы не успели найти мистера Малфоя, и теперь он и, очевидно, мисс Грейнджер, — Гарри дергается от проницательности Броудфорта, как от пощечины, — вне нашего доступа. Считайте, что у них особый допуск, которого, к сожалению, нет у вас.

— Но ведь вам нужен Малфой! — стул бьется о подоконник, Гарри нависает над столом. — Зачем вы отправляли кого-то на его поиски, если уже слишком поздно?

— Я поверил в вашу оперативность, — невозмутимость на лице Броудфорта хочется стереть, — но мисс Грейнджер, очевидно, не была готова к заданию или намеренно проигнорировала. В любом случае, это уже не моя и не ваша проблема, а проблема мисс Грейнджер…

— На что способен Малфой? — тихо уточняет Гарри, опуская подбородок ниже. — Вы работали с ним. На что он способен?

— Навредить Министерству Магии. Или самому себе — в зависимости от того, какую он преследует цель, — пауза, — не думаю, что мисс Грейнджер не осознавала риски, нарушая приказ. Признаться честно, и вовсе не уверен, что они не в сговоре. В конце концов, именно мисс Грейнджер напрямую влияет на наше законодательство как Советник Главы Департамента Магического правопорядка.

Гарри хмурится.

— Гермиона никогда не стала бы работать с Малфоем, — ему даже становится немного весело от предположения Броудфорта о сговоре этих двоих. — И уж тем более вредить Министерству.

— Что ж, некоторые ее законопроекты были весьма спорны, поэтому…

— Отлично, значит, я пойду к министру, — заключает Гарри резко. — Спасибо, что уделили время. Всего доброго.

Последние два слова он произносит с нажимом, глядя Броудфорту в глаза. Их противостояние длится всего несколько секунд, но Гарри отмечает победу — невыразимец моргает и поднимается на ноги.

— Удачи, мистер Поттер.