Тихие моменты (джен)

Рассветное солнце, пробиваясь сквозь тонкие полотна бумажных сёдзи, расписывало комнату причудливой игрой персиковых и золотистых оттенков.

Саё Самонджи сидел на футоне, медленно стряхивая остатки беспокойного сна, пропитанного ночными кошмарами. Его фигура вырисовывалась на фоне света тонким мальчишеским силуэтом, едва очерченным на рассветном полотне. Острые слегка сутулые плечи казались ещё более хрупкими в этом мягком утреннем освещении. Тёплый свет, обнимавший его, казался почти осязаемым, создавая контраст с холодными тенями, которые ещё прятались в углах комнаты, подобно призракам прошедшей ночи, напоминая о том, что покой хрупок и не гарантирует полной безопасности. Но тишина утра была живой, наполненной шёпотом пробуждающейся природы за окном.

Ещё вчера старшие братья — Соза и Косэцу — отправились на миссию, и Саё, обычно окруженный их опекой, чувствовал себя так, будто оказался в пустом доме, где каждый звук, даже собственное дыхание, разносился с непривычной четкостью. В отсутствие братьев сон всегда ускользал от него, оставляя взамен лишь пугающие образы и тревогу.

Саё повернул голову и медленно провел пальцами по темной ткани юкаты, аккуратно сложенной у футона. Прохладный утренний воздух касался кожи, но ткань, казалось, всё ещё хранила теплоту заботливых рук Косэцу и чего-то неуловимо нежного. Сверху юкаты лежала тонкая алая лента — подарок Созы, бережная замена той, что была утрачена во время последней вылазки в прошлое.

Утренняя дымка окутывала Цитадель, тишину которой нарушали лишь шелест листвы и монотонный, чуть слышный скрежет металла. Он доносился из распахнутого окна, проникая в комнату едва уловимым эхом.

Саё, не торопясь, облачился в юкату, ловко повязал волосы алой лентой и, взяв свой танто, бесшумно двинулся на звук.

Огибая угол, он замер. На энгаве, залитой мягким светом восходящего солнца, сидел Окурикара, окружённый ярким огненным ореолом. В левой руке, украшенной татуировкой дракона, он крупко держал свою утигатану. А правой, облаченной в хлопчатобумажную рукавицу, водил по лезвию грубозернистым точильным камнем атоно, слегка смачивая его водой из небольшого бамбукового сосуда. Движения Окурикары были плавными, ритмичными, но не быстрыми, с характерным прижимом — сначала несколько проходов по всей длине клинка с небольшим наклоном камня для создания микроскопических зазубрин, затем более тонкая работа с меньшим давлением, для шлифовки и полировки. Левая рука Окурикары была практически бездвижна, удерживая меч под строго определённым углом. Но каждом движении камня по лезвию, отражающем утреннее солнце, казалось, что чешуйки дракона на его татуировке мерцают, словно сами двигались в такт его медленным, размеренным действиям.

Звук был едва слышен — лишь шорох камня о сталь и шёпот воды, но в каждом движении Окурикары, в каждом лёгком взмахе руки, чувствовалась абсолютная концентрация. Это был не просто уход за оружием, а медитация, ритуал, в котором сосредоточилась вся сила и опыт мастера меча.

Бесшумно ступая по деревянному настилу энгавы, Саё сел рядом с Окурикарой, стараясь не нарушать его сосредоточенность.

Расположившись рядом, Саё извлёк из-за пояса свой танто, осторожно положив его на чистую ткань, предварительно расстеленную на энгаве. Рядом аккуратно разложил инструменты для заточки: небольшой, мелкозернистый точильный камень, мягкую хлопчатобумажную ткань для полировки, маленькую фарфоровую чашечку с небольшим количеством минерального масла для смазки камня и тонкий, сделанный из бамбука, поднос для инструментов. Всё было выложено с той же тщательностью и вниманием к деталям, что и во время традиционной чайной церемонии.

Принявшись за работу, Саё старательно имитировал точные, плавные и ритмичные движения Окурикары, постоянно контролируя угол заточки и давление на камень. Он то и дело бросал на старшего товарища быстрые, почти незаметные взгляды, ища в его спокойном лице одобрение своим действиям. Он знал, что даже молча, Окурикара внимательно следит за ним, замечая каждый нюанс, каждое, даже едва уловимое, дрожание руки. Солнечный свет, играя на отполированном лезвии танто, рисовал на деревянной поверхности энгавы причудливые, танцующие блики.

— Чуть левее, — спокойно произнес Окурикара, не отрывая взгляда от своего клинка. Он говорил тихо, словно не желал нарушать медитативную атмосферу.

— Слишком сильный нажим, — добавил он несколько мгновений спустя, когда Саё с усилием надавил на точильный камень, от чего тот издал резкий, сухой скрип. — Концентрируйся на весе камня, а не на давлении.

Голос Окурикары был ровным и спокойным, в нём не было ни покровительства, ни критики, а лишь тихая уверенность опытного мастера, делящегося своими знаниями. Саё на мгновение замер, удивленный, но в то же время испытывающий удовлетворение от того, что его старания были замечены. Он не ожидал, что Окурикара нарушит своё молчание и решит дать ему совет, но он воспринял это как признание, как знак уважения и доверия. Словно наставник, увидевший в нём потенциал, Окурикара обращался к нему как к равному, делясь крупицами своего мастерства. Саё слегка кивнул, впитывая советы, словно мягкая ткань впитывает масло, стараясь запомнить каждое слово.

— Спасибо, Окурикара-сан, — тихо поблагодарил Саё, сосредоточившись на каждом последующим движении.

В его словах не было формальности, лишь искренняя благодарность и уважение. Саё ощущал тепло, разливающееся по телу, словно от глотка горячего чая, от этой внезапной, тихой заботы и внимания старшего товарища. Он почувствовал, как его решимость возрастает. Теперь он не просто затачивал танто, он учился мастерству под руководством настоящего сенсея.

В тишине утра, нарушаемой лишь шелестом ветра в листве и тихим, ритмичным постукиванием точильного камня о сталь, они создавали свой собственный маленький мир, где слова были лишними, а взаимопонимание приходило без усилий, основанное на многолетнем опыте и молчаливом уважении.

Закончив заточку, Саё молча собрал свои принадлежности, аккуратно убирая каждый инструмент на своё место. Он поднялся, низко поклонился Окурикаре в знак благодарности и отправился прочь. Через пару минут он вернулся, держа в руках небольшую книжку в изящном кожаном переплете, словно бережно хранимую реликвию.

Снова сел на энгаву рядом с Окурикарой, поправив под собой мягкую подушку из хлопчатобумажной ткани.

— «Сказка о Момотаро», — прочитал Саё, и губы Окурикары тронула едва заметная, спокойная улыбка.

Голос Саё звучал ровно и по-мальчишески звонко, с лёгкой хрипотцой, свойственной юношескому голосу. Игривый ветерок колыхал страницы книги в такт плавным движениям руки Окурикары, продолжающего затачивать свой меч. Казалось, что каждое слово, каждый звук, вплетался в утренний воздух, создавая ещё один слой тишины в их маленьком, заполненном взаимным уважением и доверием, мире.

— И вот, из огромного персика, вымытого морскими волнами, появился мальчик… Момотаро! — Саё, до этого читавший ровно и спокойно, оживился, когда дошёл до описания сражения. — … Момотаро, взяв в руки свой магический меч, бросился в бой! Он сражался с отвагой льва и хитростью лисы, уничтожая демонов… одного… за другим…

Внезапно Саё зевнул, прикрыв рот ладонью — беспокойная ночь давала о себе знать. Его веки тяжелели, но он упрямо прикладывал все усилия, пытаясь сфокусироваться на строчках и продолжать чтение. Заметив это, Окурикара отложил в сторону свою утигатану, уже отполированную до блеска, и мягко забрал книгу из рук Саё. Тот, немного удивленный, но не сопротивляющийся, смотрел, как Окурикара раскрывает книгу на той же странице и невозмутимо продолжает чтение. Его голос, обычно сдержанный и немногословный, сейчас звучал более выразительно и глубоко, растекаясь по саду бархатистым тембром и оживляя персонажей древней сказки.

— И тогда он встал, не сломленный ничем, и его сердце стучало как боевой барабан…

— У тебя красивый голос, Окурикара-сан, — сонно пробормотал Саё, прислоняясь к его плечу.

Внутреннее волнение из-за отсутствия старших братьев медленно растворялось в звуках древней сказки. Саё прикрыл глаза, погружаясь в мир слов и тишины, где отступал шум грядущего дня, оставляя лишь ощущение спокойствия и защищённости. Его дыхание становилось всё более ровным и глубоким.

Окурикара продолжал читать, слегка опустив книгу, и не делал резких движений, чтобы не потревожить мальчишку, который доверчиво покоился на его плече. Лёгкий ветерок играл с прядями его волос, а Окурикара, не отрывая взгляда от книги, бережно поправил одну из них, убирая со лба Саё. Это стало ещё одним проявлением тихой жест заботы и молчаливой привязанности, раскрывающее его истинную сущность за маской сдержанности и немногословности.

В этот момент из-за поворота дорожки показался Кашагири в потёртом спортивном костюме, словно он только что закончил изнурительную тренировку. Его глаза, расширенные от изумления, сначала остановились на Окурикаре, сосредоточенно читающем книгу, а затем медленно переместились на Саё, мирно спящего у него на плече. Рот Кашагири приоткрылся в немом удивлении, словно он стал невольным свидетелем какой-то тайны. На лице его проступило лёгкое замешательство, смешанное с любопытством. Медленно, почти бесшумно, он опустился на корточки у ближайшего дерева и прислонился спиной к его шершавому стволу. Отсюда ему был хорошо виден Окурикара, его лицо, обычно скрытое за непроницаемой маской спокойствия, теперь освещалось мягким утренним светом.

Окурикара лишь мельком бросил на Кашагири быстрый, оценивающий взгляд и продолжил чтение.

— …И наконец, Момотаро победил ужасного короля демонов, вернул украденные сокровища и принёс мир в свою страну.

— Сильная сказка, — после небольшой паузы тихо прокомментировал Окурикара, закрывая книгу и аккуратно кладя её на энгаву. Он взглянул на спящего Саё.

— Хорошо читаешь, — через несколько минут молчаливого наблюдения, произнёс Кашагири, нарушая тишину. Его голос звучал с уважением, в нём не было изумления, только любопытство. — Я думал, ты только мечи точишь… А оказывается ещё и сказки знаешь.

Внезапно, нарушая хрупкую тишину утреннего сада, во двор ворвался Цурумару, принося с собой запах свежескошенной травы и веселый шум. Его звонкий и радостный голос, подобный звону колокольчиков, разнёсся по двору:

— Ого! Какое представление! Никогда бы не подумал, что увижу Кару-бо, читающего сказки! — воскликнул он, широко улыбаясь, и его глаза заблестели золотыми искрами. — Да ещё и в такой уютной компании, — добавил он, игриво подмигивая Кашагири, который тихонько улыбнулся в ответ.

Окурикара, слегка нахмурившись, поджал губы и тихо пробурчал:

— Не шуми так. Саё спит.

При этом он осторожно, стараясь не потревожить мальчика, переложил его голову себе на колени. Его движения были плавными и бережными, как будто он обращался с хрупким цветком.

Саё вздохнул и сонно улыбнулся, чувствуя тепло рук Окурикары и радость, переполнявшую его сердце. Утреннее одиночество и тоска по братьям отступили, уступая место глубокому ощущению уюта, тепла и безопасности. В этот момент он не просто был счастлив, он чувствовал себя по-настоящему дома, окружённый заботой и тихим вниманием нового друга.