Гаснет в окнах свет (гет)

Каз всегда считал, что умрет от чьей-нибудь пули или ножа, ну или в крайнем случае от яда. Но вот уж никак он не думал, что его свалит какая-то болезнь. В конце концов его не смогла прикончить даже чума. А вот поди ж ты. Медики и даже Целитель, которого Каз сумел с огромным трудом найти в Кеттердаме, разводили руками и говорили, что не сталкивались с таким и совершенно бессильны.

Не желая сдаваться, Каз продолжал искать лекарства, методики, хоть что-нибудь, но одновременно начал готовить Анику и Пима, чтобы они могли возглавить Отбросов, если (когда) его не станет. Если они что и подозревали, озвучивать свои мысли не стали. И Каз был им за это благодарен. Он сообщит своей банде, просто не сейчас.

И тут из очередного плавания вернулась Инеж. Вполне ожидаемо, и раньше Каз не испытывал бы по этому поводу ничего, кроме бесконечного счастья. Но сейчас… Нет, счастлив он был по-прежнему, однако теперь к этому чувству примешивалась горечь. После долгих колебаний Каз решил ничего ей не говорить. Он отдавал себе отчет, что Инеж за это ему спасибо не скажет. Но ему не хотелось омрачать их встречу — скорее всего последнюю. А кроме того, он не хотел, чтобы она из чувства долга посчитала себя обязанной остаться с ним до конца, забросив свою миссию.

* * *

Инеж улыбнулась, заметив знакомую фигуру на причале. Каз как всегда встречал ее, застыв темным изваянием, положив на трость обе руки. А шумные портовые толпы старательно обходили его по широкой дуге.

Но когда схлынула первая радость встречи, Инеж заметила, что выглядит он изможденным и бледным — больше, чем обычно.

— Ты опять не спишь и не ешь? — спросила она, нахмурившись.

Каз пожал плечами, и она тяжело вздохнула. Ругать его по этому поводу бесполезно, но Инеж всё еще не теряла надежду заставить его немного больше заботиться о нуждах собственного тела. Однако сейчас не стала заострять на этом внимание. Она была слишком счастлива долгожданной встрече, чтобы начинать ее со споров.

А потом и вовсе забыла обо всем. Каз проводил с ней чуть ли не каждое мгновение. На краю сознания мелькнула мысль, что это несколько подозрительно. Нет, он всегда откладывал дела, которые можно отложить, когда она возвращалась в Кеттердам, но не до такой степени. Однако Инеж отмахнулась от этой мысли. Она точно не собиралась жаловаться на то, что Каз хочет быть с ней. Она тоже по нему безумно соскучилась.

Вернувшись из следующего плавания, она горько пожалела о том, что не прислушалась тогда к внутреннему голосу и не попыталась выяснить, что происходит.

На этот раз в порту ее никто не встречал, но это и неудивительно. Инеж вернулась раньше, чем собиралась, и решила устроить сюрприз, так что никого не предупредила. Закончив со всеми делами, Инеж распустила команду и направилась прямо в Клепку.

Комнаты на чердаке были пустыми и… жутко застывшими. Инеж не сразу поняла, откуда появилось это странное ощущение, а когда поняла, ее пробрала дрожь. На первый взгляд здесь всё было как всегда. Но только на первый. На столе, который вопреки обыкновению не был завален документами и гроссбухами, скопился немаленький слой пыли. Пыль осела и на других предметах. Словно хозяин давно покинул комнаты, но никто не осмелился что-то поменять здесь и уж тем более их занять. Словно… Каз умер.

Эта мысль заставила кровь заледенеть в жилах. Инеж несколько раз судорожно вздохнула, пытаясь подавить окативший ее холодом ужас, от которого задрожали руки. Нет-нет, это всё ерунда, она выдумывает. Наверное, Каз просто уехал из города из-за какого-нибудь дела, и, конечно, никто из Отбросов не станет заглядывать в комнаты босса в его отсутствие. Но в глубине души она чувствовала: что-то случилось.

Инеж открыла дверь, которая оказалась незапертой (еще один тревожный признак) и спустилась в общую комнату Клепки.

Несмотря на то, что там присутствовало несколько человек — знакомые старые члены банды и новенькие, которых Инеж не помнила, — царила странная мрачная тишина. Никто не смеялся, не разговаривал громко, не хвастался достижениями и не рассказывал похабные анекдоты. Отбросы выглядели так, словно сидели на похоронах. Инеж стало дурно, и она вцепилась в перила лестницы.

Ей понадобилось несколько раз глубоко вдохнуть, чтобы собраться с духом и спуститься с последней ступеньки.

— Где он? — спросила Инеж внезапно охрипшим голосом.

Все присутствующие вздрогнули и повернули к ней головы.

— Призрак, — удивленно произнес Ротти. — Мы думали, ты должна вернуться позже.

— Где он? — повторила Инеж, не желая больше ничего слышать.

Они неуверенно переглянулись. Тяжелую тишину, воцарившуюся на несколько мгновений, каждое из которых казалось вечностью, нарушил Дерек:

— Думаю, тебе лучше поговорить на этот счет с Аникой. Она сейчас в «Клубе ворона».

Некоторое время Инеж сверлила его взглядом, пытаясь понять, что стоит за этим странным предложением. Но никто из присутствующих явно не стремился просвещать ее насчет того, что случилось с Казом. Возможно, разговор с Аникой действительно будет более продуктивным. Инеж отрывисто кивнула и вышла, тут же забравшись на крыши. Так будет быстрее.

В клубе как всегда было шумно. По крайней мере, здесь ничего не изменилось. Инеж быстро нашла Анику, которая сидела возле барной стойки и наблюдала за посетителями. Как обычно делал Каз. Инеж вздрогнула от этой ассоциации, но в который раз подавила эмоции и направилась прямо к Анике. Заметив ее, та помрачнела, хотя и раньше выглядела не слишком радостной. И, не утруждаясь приветствиями, мотнула головой в сторону кабинета Каза:

— Пошли поговорим.

Нехорошее предчувствие стало почти уверенностью, сжав внутренности ледяным кулаком. Никогда прежде Аника не приглашала ее в кабинет босса так, словно это ее кабинет.

— Где он? — снова спросила Инеж, едва за ними закрылась дверь, и на этот раз голос сорвался.

Кабинет выглядел вроде бы таким же. Аника прошла к столу и встала перед ним, скрестив руки с мрачным видом, словно ей очень не хотелось начинать этот разговор. Инеж уже не была уверена, что хочет слышать ответ. То есть не так: она боялась услышать ответ.

Аника тяжело вздохнула.

— На самом деле, я не знаю.

Инеж уже открыла рот, чтобы заметить, что ради этого заявления не стоило уходить из зала, как Аника подняла руку, останавливая ее.

— Примерно три месяца назад Каз сообщил нам с Пимом, что он смертельно болен и лекарства не существует.

Сердце пропустило удар, тысяча мыслей взметнулась в голове, но на этот раз Инеж не пыталась перебивать.

— Зная его, я даже не сомневаюсь, что он испробовал всё, что можно, перерыл все библиотеки и нашел лучших специалистов. Очевидно, безрезультатно. В общем, когда стало совсем плохо, Каз оставил Отбросов на нас с Пимом и покинул город. Он не сказал, куда отправляется, чтобы провести там свои последние дни, хотя подозреваю, что Фахи в курсе.

Инеж прикусила губу. Три месяца назад она как раз уплыла из Кеттердама. Почему Каз ничего ей не сказал? Почему Джеспер ей ничего не сказал?

После короткой паузы Аника добавила:

— Он оставил тебе «Приют канатоходца» и свои личные счета. Клубы и остальные деньги перешли во владение Отбросов. Точнее перейдут — Джеспер должен сообщить нам, когда… — Аника сглотнула и скорбно поджала губы. — Ну ты поняла.

Значит, он еще не умер. В сердце вспыхнула яростная надежда. Пожалуй, с Джеспером она разберется позже. Сейчас надо найти Каза, пока не стало слишком поздно.

— Ты совсем не в курсе, куда он уехал? — спросила Инеж.

Аника помотала головой.

— Куда-то в провинцию. Но точно не знаю.

А вот у Инеж появилась хорошая догадка, куда в провинцию мог отправиться Каз. Она кивнула, слабо улыбнувшись:

— Спасибо, Аника.

Та кивнула в ответ, и на этом они расстались. Инеж собиралась немедленно отправиться на одну ферму неподалеку от Лижа.

Всю дорогу Инеж попеременно переходила от ярости — как он мог скрыть от нее такое? — к отчаянию — представить свою жизнь без Каза она была не в состоянии. И эти эмоциональные качели ее жутко измотали.

К тому моменту, когда Инеж добралась до фермы, солнце начало садиться.

Каз сидел на улице в плетеном кресле, вытянув ноги и закрыв глаза. При виде него весь гнев испарился, оставив только тоску и боль. Он был еще бледнее обычного, под глазами залегли темные тени, и в целом выглядел абсолютно изможденным. Инеж прикусила губу, сдерживая рыдание. А хуже всего — он не почувствовал ее приближение. Каз всегда, всегда знал, как только она появлялась рядом, словно обладал каким-то шестым чувством, настроенным на нее. Но сейчас — ничего. Ни малейшего признака, что он знает о ее присутствии.

— Каз, — тихо позвала Инеж, надеясь, что он просто игнорирует ее, как бывало раньше.

Он вздрогнул, разрушая эту надежду, и распахнул глаза, уставившись на нее со смесью удивленной радости и страха.

— Инеж, — его голос прошелестел, будто опавшая листва — ничего общего с привычным скрежещущим звуком.

Инеж сама не заметила, как в одну секунду оказалась рядом и опустилась на колени у его ног, осторожно взяв его руки в свои. Он слабо сжал ее пальцы в ответ.

— Почему ты не сказал мне? — с болью спросила она.

Каз вздохнул и отвел взгляд.

— Не хотел, чтобы ты видела меня таким. И чтобы ты забросила свою миссию ради того, чтобы сидеть у постели умирающего. У тебя есть дела поважнее.

Прежний гнев вспыхнул с новой силой.

— Shevrati! — яростно прошипела она, однако не отпуская его рук. — А меня ты спросил, чего я хочу? Ты хоть понимаешь, что я пережила, когда, вернувшись в Кеттердам, получила такие новости? Когда думала, что уже не застану тебя в живых?! Даже попрощаться не смогу?!

Под конец Инеж уже едва не кричала. Каз поморщился, словно от головной боли, и она резко замолчала, хотя хотелось много еще чего ему высказать. На некоторое время воцарилась тишина, а потом Каз тихо произнес:

— Прости. Я бы сказал mati en sheva elu, но боюсь у меня не будет времени загладить свою вину.

Он криво улыбнулся, и Инеж снова захотелось разрыдаться. Вместо этого она глубоко вдохнула, на мгновение закрыв глаза, после чего снова посмотрела ему в лицо, жадно впитывая каждую черточку, словно могла налюбоваться им впрок.

— Я люблю тебя. И хочу быть с тобой до самого конца. Не отталкивай меня, пожалуйста.

Каз наклонился и прижался губами к ее лбу.

— Я тоже люблю тебя, сокровище.

Зато на Джеспера, который появился на ферме на следующий день, Инеж орала долго и со вкусом. Да, она понимала, что он молчал, потому что Каз велел ему ничего не говорить. Но всё равно считала, что он мог бы дать ей знать. Ну и ей просто нужно было выплеснуть на кого-то всё, что разрывало ее изнутри. С Казом она этого проделать не могла из-за его состояния, а Джеспер вовремя подвернулся под руку, когда она уже чувствовала, что еще чуть-чуть и взорвется.

Джеспер выглядел пристыженным и долго извинялся. Как выяснилось, он регулярно навещал Каза, но предложение оставаться с ним постоянно Каз непреклонно отверг. Упертый идиот. Так что Джеспер воспринял новость о появлении на ферме Инеж с явным облегчением.

Время бежало слишком быстро, утекало сквозь пальцы. И с каждым днем, каждым часом Каз таял как свечка. Инеж старалась оставаться спокойной, по крайней мере с виду (последнее, что сейчас нужно Казу — ее истерика), и смаковать каждое мгновение, проведенное с ним. Но когда не пролитые слезы грозили задушить ее, уходила куда-нибудь под первым попавшимся предлогом, чтобы хоть немного выплеснуть невыносимую тяжесть неизбежного.

Если Каза и страшил близкий конец, он ничем этого не показывал. Зато (наверное, впервые с раннего детства) он просто наслаждался жизнью, будто наверстывая все те годы, когда скорее сражался за выживание, чем жил. Инеж еще никогда не видела, чтобы он столько улыбался, и так открыто. Он рассказывал ей незначительные, но драгоценные для нее истории из своего детства — из того времени, когда он был еще беззаботным мальчиком, живущим на ферме с отцом и братом. И Инеж бережно складывала их в копилке своего сердца.

Вскоре Каз настолько ослаб, что уже не вставал с кровати. И каждый раз, когда он засыпал, а спал он теперь много, Инеж с замиранием сердца наблюдала, поднимается ли еще его грудь в слабом дыхании. Только из-за этой новообретенной привычки она заметила точный момент, когда следующего вдоха не последовало.

— Каз? — позвала Инеж, легонько тряхнув его.

Тишина. Она прижала дрожащие пальцы к его шее, проверяя пульс. И несколько мгновений спустя уронила руку, судорожно вдохнув. Казалось бы, за столько дней постепенного угасания она должна была бы смириться с мыслью о потере, но легче почему-то нисколько не стало. Грудь сдавило, и по лицу покатились слезы.

Инеж наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, и прошептала:

— Прощай, любовь моя. До встречи в ином мире.

Она почти могла слышать его насмешливое: «Для меня не будет счастливого посмертия, Инеж. Даже если предположить, что оно вообще существует». Всхлипнув, она покачала головой:

— Ты ошибаешься.

И рассеянно подумала, что наверное уже сходит с ума, если спорит с умершим. Инеж не знала, сколько просидела так, глядя на Каза, словно пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку его лица, и не стирая ручьем текущих слез. Скоро надо будет встать, заняться необходимыми формальностями, организовать похороны, сообщить друзьям. А потом ей придется как-то жить дальше. Без Каза.

Но еще немного она могла позволить себе побыть слабой, оплакивая человека, которого любила больше всего на свете.

— Обещай, что будешь счастлива, — попросил он ее в один из тех дней, когда они сидели на крыльце, наслаждаясь теплым летним солнцем.

— Я постараюсь, — ответила тогда Инеж и сейчас твердо повторила: — Я постараюсь.