И вновь цветёт сирень... 2: Возвращение в прошлое (гет)

Густой лес, колючие кусты, раздирающие в кровь, полянка перед оврагом… Оглушительный выстрел, падающий Никита, и сверкающие безумством глаза Тихонова, с его пробирающим до дрожи торжествующим смехом…

Уже третью ночь подряд мне снился этот кошмар, «привет» из прошлого… Увы, надежда, что он меня отпустил, так как не появлялся очень долгое время, не оправдалась. Я опять, как и раньше, всякий раз в ужасе подскакивала на мокрой постели, чувствуя как бешено колотится сердце, и, утирая холодную испарину на лбу, тут же протягивала руки в сторону мирно спящего Никиты. Лишь тогда ко мне возвращалось спокойствие…

«Всё давно в прошлом, — шептала я про себя, ощущая как уголки губ невольно растягиваются в счастливую улыбку, когда я аккуратно проводила ладонями по плечам, по спине, и по густым локонам Никиты. — Он здесь… Со мной, рядом. Тот кошмар остался только во снах, а они не реальны».

Вдруг Никита пошевелился, видимо разбуженный моими не столь аккуратными, как следовало бы, прикосновениями, и, пробормотав что-то невнятное, развернулся ко мне.

— Агния, почему не спишь? — сонно проворчал он.

— Опять тот кошмар увидела… — честно ответила я, давно уже рассказав Никите о его содержании.

— Как, опять вернулся?

— Да… Прости, что разбудила тебя…

— Ладно уж, — Никита, потерев лицо обеими руками, уселся на кровати. — Включить лампу? Хотя свет с улицы и проникает сквозь щели в шторах, но всё же не достаточно.

— Совсем не буду против, — охотно согласилась я. — Марья в другой комнате, думаю не разбудим её этим.

Я также, как и Никита, уселась, и зажмурила глаза, чтобы не ослепило…

Заодно подтянула к себе коленки и обхватила их руками, просидев так где-то с минуту, давая глазам сквозь закрытые веки привыкнуть к свету, по чуть-чуть открывая их на мгновение. Никита, я уверенна, делал сейчас то же самое.

— Хочешь ещё раз поговорить об этом? — вдруг коснулся слуха приятный, полный заботы, но с нотками беспокойства голос Никиты. — Я же вижу, как тебе тяжело от этих снов… Ты и сейчас бледна как снег. Видно даже с этим тусклым жёлтым светом.

А может, я ошибаюсь, и он всё это время просто вглядывался в моё лицо и изучал отражающиеся на нём эмоции…

— Не думаю… — я наконец полностью открыла глаза и взглянула на него. — Ведь ничего нового не прибавилось… Сон повторяется точь-в-точь. Хотя там и без того было достаточно… Погоня, та поляна, выстрел, падение Тихонова в овраг. И ты, весь в… крови…

Руки вновь сами собой потянулись к Никите, ощупав на его боку место бесследно зажившего ранения.

— Так всё ярко в памяти… — тихо продолжила я шептать. — Словно тот день выжжен в ней клеймом… Каждое мгновение, весь тот ужас, ярость и бессилие… И мне страшно, Никита! Словно я всё ещё стою там, и вот-вот прозвучит выстрел. И я опять…

«Опять потеряю тебя! — продолжила я уже про себя, не найдя сил высказать эти слова вслух. — Опять увижу твою смерть! Реальную, не во сне. И что не смогу на этот раз всё исправить… Что это будет уже навсегда!»

— Агния, я тоже помню всё, что было на той поляне, — также тихо произнёс Никита, мягко взяв мои ладони в свои руки и тепло улыбнувшись. — Но эти воспоминания меркнут на фоне остальных. Только вспомни, сколько всего было помимо этого! Поверь, один день не стоит того, чтобы ты столько времени мучилась из-за него. Знаю, такое сложно, да и невозможно, забыть полностью… Но посмотри на это как на то, что позволило нам начать новую жизнь в твоём времени. Случилось бы это без моего ранения? Нам никогда не узнать… Да и не нужно. Знаешь, хотя я почти погиб в тот день… но я безмерно ему благодарен, ничуть не меньше, чем всем остальным, проведённым с тобой.

— Нет худа без добра, верно? — произнесла я, чувствуя как на губах уже играет искренняя улыбка.

— Именно. И это худо принесло нам большое добро.

— Я поняла твою мысль: воспоминание останется со мной навсегда, но только мне решать, как я буду к нему относиться — как ко злу, или как к тому, что в итоге принесло нам счастье.

— Верно, — ещё теплее улыбнулся Никита, поцеловав мои руки, — княжна моя.

— Я уже не княжна… Да и не была ею никогда. А ты всё зовёшь меня так…

— Опять-таки, нам же решать, кого кем считать. Ведь…

— Не надо! — остановила я его, поняв, что не готова сейчас продолжать философские беседы. — Я понимаю, что ты имеешь ввиду.

— Я и не сомневаюсь в этом. Но, если ты не хочешь, я могу перестать звать тебя княжной…

— Нет-нет! — тут же возразила я и прибавила потише, словно сознавалась в чём-то постыдном: — Пожалуйста, не переставай. Мне это… очень нравится.

— Как прикажите, княжна, — Никита подтянул меня к себе, бережно сжав в объятиях. — Ваше слово — закон для меня. Всегда было и будет.

Я на это глубоко и тяжело вздохнула…

— Что такое? — тут же спросил Никита.

— Да так. Вспомнилось… Тот вечер, когда ты… Пришел тогда ко мне на балкон в доме Анисимовых, а я потом… Мне так стыдно до сих пор! С такой силой я тебя ударила, наотмашь, словно…

Никита не дал договорить, приложив палец к моим губам. Он ничего не ответил на это, но в его взгляде читалось гораздо больше, чем могли бы выразить слова. Для него и тот вечер был ценен… Настолько, что никакая боль не могла изменить этого.

«Может стоит и мне попытаться вспоминать про это… под другим углом? Как и о той злосчастной поляне. Вдруг, искренне изменив отношение к прошлому, я тем самым смогу наконец избавиться от своих кошмаров?»

Размышления прервал негромкий плач Марьи.

— Ну вот, разбудили ребенка… — несколько обречённо вздохнула я, улыбаясь при этом. — Пойду, уложу заново.

— Нет, теперь моя очередь укладывать дочь, — возразил Никита, тут же соскочив с постели и погасив свет лампы на прикроватной тумбе. — А ты лежи, да постарайся пока уснуть.

— Справишься там сам? — поинтересовалась я, чувствуя в груди приятное тепло от его заботы.

— Конечно. В первый раз что ли?

Уснуть мне, конечно же, не удалось. Да я и не пыталась особо… Слух так и улавливал малейший шорох в соседней комнате, так что я, хотя и находилась не там, но полностью учавствовала во всём, что делал Никита. Марья после его появления перестала плакать, но, как я поняла, совсем не хотела вновь засыпать.

«Что ж, без матери и тут никак, — я сползла с кровати, ступив босыми ступнями на холодный линолеум. — Надо будет наконец уговорить родителей сделать ремонт и заменить этот пол на паркетную доску… Или хотя бы ковром застелить. И плевать на пыль, что он будет собирать…»

Думая так, я поковыляла из спальни. Никита, как я и ожидала, сидел на одном из двух стульев возле кроватки Марьи и возился с ней, что-то ласково шепча дочке. Услышав меня он тут же обернулся, несколько виновато улыбнувшись:

— Вся в тебя, совсем не хочет засыпать снова.

— Просто ей, как и мне, слишком нравится слушать твой голос, чтобы спать под него, — я плюхнулась на свободный стул, покачав кроватку за край бортика. Марья засмеялась, словно изначально планировала таким образом позвать к себе обоих родителей.

— Может споешь ей? — предложил Никита. — Твои колыбельные всегда действуют…

— Признайся, лукавый, что сам захотел послушать моё пение, — усмехнулась я, и тут же добавила: — Но ты прав, это всегда работает.

Подумав немного, я негромко запела, вкладывая в слова всю свою нежность и любовь, что были в моей душе и в сердце:

«Люли, люли, люленьки,

Летят сизы гуленьки.

Летят гули вон, вон.

Несут Марье сон, сон.

Будут гули ворковать,

Будет Марья крепко спать.

Будут гули говорить,

Чем Марью накормить.

Полетят они в лесок

И найдут там колосок,

Станут кашку варить,

Станут детку кормить,

Белой кашкой с молочком

И румяным пирожком.

Люли, люли, люленьки,

Летят сизы гуленьки.

Летят гули вон, вон.

Несут Марье сон, сон».

Понадобилось ещё три колыбельные, прежде чем Марья заснула. Тихо, стараясь лишний раз не дышать, мы с Никитой крадучись вернулись в спальню.

— Уверен, теперь она проспит до утра, — шепнул Никита.

— Надеюсь… — я зевнула, кутаясь в одеяло. — Я, конечно, всё понимаю, но что-то природа всё-таки не доработала в людях. Могла хотя бы на первые три года после рождения детей снижать у молодых родителей потребность в сне. Или сделала бы так, что бы все малыши спали как нормальные взрослые…

Да, спать хотелось сильно. Но, как на зло, сон при этом никак не желал приходить. Я уже и так устроилась, и так, а всё неудобно… Никита не ворочился, но я чувствовала, что и он не спит.

«Ещё бы… — съехидничал надо мной внутренний голос. — С тобой попробуй тут усни!»

— Агния… — вдруг тихо прошептал Никита.

— Всё-всё, перестаю. Сейчас лягу на спину и не буду больше тебе мешать.

— Нет, я не про то… Я про… Другое.

Он не договорил свою мысль. Лишь слез с кровати, прошел к двери нашей комнаты и тихонько прикрыл её.

Этого было достаточно, чтобы начать догадываться, что он имел ввиду, и от этих мыслей щёки запылали жаром, а по всему телу вихрем пронеслась будоражащая волна мурашек.

«Но уместно ли прямо сейчас?.. — мелькнуло сомнение, но тут же растаяло бесследно, уступая место решимости. — Да, уместно. Уже два месяца, как Никита вернулся, а мы до сих пор ещё ни разу не были вместе. Хорошо, что матрас новый и почти не скрипит… Не должны разбудить Марью. Тем более с закрытой дверью».

Никита к тому моменту уже вернулся, и я подалась ему навстречу. В одно мгновение он сжал меня в объятиях, шепнув на ухо:

— Если нет, то только скажи…

— Ты знаешь мой ответ… Всегда да.

Неуместная одежда… Пришлось повозиться с ней, так как мы умело мешали друг другу избавляться от неё, конечно же желая при этом помочь.

Холодный источник посреди раскаленной пустыни… Пылающий огонь в морозной степи, выдерживающий яростные удары ветров… То, чего не встретить в жизни, но то, чем мы были друг для друга в такое время. Действия возникали раньше мысли, неведомая сила влекла и искусно управляла нами. Любое касание пронзало кожу приятным током, внутренний жар пылал и неистовствовал, всё ярче вспыхивая с каждым новым поцелуем, с каждой робкой или же смелой лаской… Нам нравилось узнавать друг друга, исследовать, проверять, каждый раз будто заново, но неизменно с учётом прошлого опыта. Изученное неизвестное…

И если ради этого мне предстоит всю жизнь смотреть во снах один и тот же кошмар, я без раздумий готова согласиться. Ведь прав Никита, что без того дня не было бы ничего в настоящем… В нашем общем настоящем, подаренном самой судьбой.

Но всё же у этой судьбы весьма своеобразное чувство юмора… Порой слишком изощреное. И, увы, мне опять предстояло испытать это на себе. Причём уже в ближайшее время…

Спустя десять месяцев…

— Всё-таки фотография — это истинное чудо изобретательности человеческого воображения…

Я отвлеклась от чтения и с любопытством прислушалась к разговору Никиты и мамы. Сегодня она вдруг решила ознакомить его со всеми нашими семейными фотоальбомами. Никите, конечно, это было очень интересно, но зато я, признаться, чувствовала себя крайне неловко… Всё-таки не очень хотелось, чтобы он потом, при взгляде на меня, вспоминал те снимки, на которых я запечатлена ещё младенцем. Отец же, сидя вместе с нами на терассе, целиком был поглощён Марьей, прыгающей у него на коленях, и с виду никак, в отличии от меня, не интересовался разговором.

«Но, с другой стороны, что такого в том, что Никита посмотрит снимки и узнает что-то из моего детства? — пыталась я безуспешно успокоить себя. — Между нами уже столько всего было, что какое-либо стеснение не только неуместно, но и просто глупо!»

— …Навсегда остановить мгновение, — продолжал в это время Никита, — в том самом виде, каким он был в действительности — это воистину бесценно! Ты можешь спустя годы увидеть себя таким, каким был когда-то в детстве, причём в том возрасте, о котором ещё не остаётся никаких воспоминаний… Также всегда можешь увидеть тех, с кем тебе уже никогда не суждено встретиться при жизни… К тому же память любит искажать воспоминания, в том числе и лица, а снимки исключают это. Уверен, если бы мне показали фотографии моего батюшки в его молодости, то я очень бы удивился, увидев различия с его образом в моей памяти.

— Да, память любит шутить с нами, — согласилась мама. — Она и плохое зачастую сглаживает… Жаль, конечно, что в твоём времени не было фотоаппаратов. Интересно посмотреть, каким был твой отец.

— Для этого достаточно просто взглянуть на Никиту, — встряла я в разговор. — Они удивительно похожи. Я, когда ещё в первый раз увидела Григория Ильича, первым же делом подумала, что это огромнейшая редкость, чтобы отец с сыном были настолько похожи друг на друга. Уверена, будь здесь Гаврила, он бы подтвердил мои слова.

— Мы с ним, конечно, схожи, но всё же не настолько, — с едва уловимой тоской улыбнулся Никита.

— Мне это со стороны было виднее, — упрямо произнесла я. — Но вот что точно у Григория Ильича было другим, так это жёсткость во взгляде и резкость характера. У тебя такого никогда не замечала.

— Что, неужели он был такой суровый? — тут же поинтересовалась мама, шумно захлопнув наш альбом, видимо потеряв к нему всякий интерес, и целиком переключившись на новую тему.

— Это уже Никите рассказывать, — ответила я уклончиво. — Со мной Григорий Ильич всегда был добр и чуток.

— Потому что ты не являлась ему сыном, — впервые за последний час подал голос папа, и взглянул на Никиту поверх своих очков. — Вот будь у меня сын, я бы тоже с ним особо не церемонился. С девочками же совсем иная история… Тут даже не заметишь, как размякнешь от одних только блестящих глазок! Так что ты учись на ошибках старших, папаша, и не потакай во всём своей дочурке. У неё на это есть дед. А то мы вот баловали Агнию, баловали, а она в итоге привела в дом мужика из восемнадцатого века!

— Папа… — я не знала, то ли мне под землю провалиться, то ли рассмеяться, то ли разозлиться.

— Шура, не перегибай!.. — негромко произнесла мама, но весьма выразительно взглянув при этом на отца. — Ты смущаешь дочь и зятя. Смотри, он вообще теперь как спелый помидор.

— Мама! — уже громко воскликнула я.

— А что я такого сказала? — невинно похлопала она ресницами.

— Да, вот именно, — поддержал её папа. — К тому же смущаться полезно, давно известный факт. Но, кроме шуток, мне было бы очень интересно услышать от тебя, Никита, про твоё детство. Хотя бы немного.

— Конечно, — охотно кивнул он. — Что вы хотите узнать?

— А что ты сам готов рассказать?

— Скрывать мне нечего, так что всё.

«Ой, зря ты это… — пронеслось у меня в мыслях. — В последний раз родители таким образом в подробностях расспросили тебя о нашем венчании и первой совместной ночи. Кстати, мне ведь не привиделось, что они были весьма не довольны тем фактом, что мы тянули с этим несколько недель?..»

— Ну, что ж… — протянул в это время папа, задумчиво постучав указательным пальцем по подбородку. — Расскажи тогда, как именно тебя растили. Ты ведь, как я помню, незаконнорожденый сын, верно? Глупость, конечно, полнейшая… Законный, не законный — какая, к лешему, разница? Да, так вот, отражалось ли это как-то на воспитании?

— Папа, зачем тебе это? — вырвался у меня вопрос, когда я заметила заминку со стороны Никиты. — Я не очень уверенна, что ему приятна эта тема.

— А речь не о том, что кому приятно. Я должен знать, как растили отца моей внучки. Ведь это по-любому будет влиять на то, как он в свою очередь будет растить её.

— Ну, тогда никаких проблем с этим не будет — ведь Никиту растил Гаврила, а более заботливой няньки не найти при всём желании.

— Всё так, — Никита тепло улыбнулся, вспоминая своего верного камердинера. — Мной с первых же дней занимался Гаврила, так что своему воспитанию и образованию я обязан ему. Он же по-своему любил и заботился обо мне. Он даже ради меня в глубокое изучение наук подался, так как не доверял гувернёрам: он ведь их всех в считанные дни выживал из дома! Но, надо отдать Гавриле должное, в науках он действительно очень хорошо разбирался. Арифметика, география, история, языки, химия… Про них он знал практически всё, что можно в моём времени.

— А остальное ты уже сам добирал в вашей библиотеке, — прибавила я.

— Да. Ну, а потом я был отправлен в Навигацкую школу…

— Окончить которую тебе не дала моя Агния, — подытожил с улыбкой папа.

— Встреча с ней стоила того, — ответил Никита, взглянув на меня так, как умел только он. — И это самое незначительное из того, что я готов отдать, только бы не терять её.

— Ты вот, Александр, никогда не говоришь мне такого! — притворно возмутилась мама.

— Потому что я это делаю, — парировал с улыбкой папа. — Но, на твоё счастье, Никита Григорьевич, я вижу, что ты не только говоришь, но и делаешь. Это похвально. Бог, видимо, забыл при твоём создании вложить в тебя хотя бы малейшую способность ко вранью. Ты вообще знаешь, что это такое? Уже год как знаю тебя, а ещё ни разу не видел, чтобы ты солгал! Поучился хотя бы у своей жены. Она, как оказалось, в изворотливости почти не знает себе равных.

— Папа! — я аж подскочила от возмущения.

— Агния лгала только тогда, когда это было необходимо для выживания, — с достоинством ответил Никита. — Я тоже могу соврать, но, как и она, только в том случае, если от этого зависит моя жизнь или жизни и честь близких мне людей. И я очень надеюсь, что мне никогда не предстоит прибегнуть к этой крайней мере.

— Я тоже надеюсь, — удовлетворённо кивнул папа. — И я не говорю, что осуждаю Агнию. Шутка ли, пристроиться в чужом времени!.. Да ещё прожить там довольно долгое время. Тут без лжи и притворства никак не обойтись.

— Всякая женщина немного лукавая лисица в душе, — с ухмылкой промолвила мама. — А в сочетании с умом и красотой это становится очень сильным оружием. К счастью Агнии и то, и другое в избытке досталось от меня.

— Ты нарочно всегда хвалишь других так, что не забываешь и про себя? — рассмеялся папа.

— Сама себя не похвалишь, ни от кого этого не дождешься.

— О, это твоя коронная фраза, милая.

Мы с Никитой бегло переглянулись, обменявшись улыбками.

— Ну, что ж, про Гаврилу я уже наслушался достаточно, — продолжил папа. — Ты, Никита, про отца своего лучше расскажи наконец. Хоть что-нибудь. Или это для тебя запретная тема?

— Нет, просто здесь рассказывать особо нечего, — улыбка на лице Никиты приобрела тень печали. — Батюшка редко появлялся дома. Но не скажу, что он не заботился обо мне. Нет, совсем нет, он всегда обеспечивал всем необходимым, всякий раз привозил из заграницы различные подарки. Пару раз мы даже сходили вместе на охоту… Но такого, чтобы просто поговорить по-душам, поделиться чем-то друг с другом… нет, такого ни разу не было. Можно сказать, отец чем-то походил на строгого судью, которому я с ранних лет стремился доказать, что я достоин называться его сыном. Не знаю, с чего я так считал… Возможно именно из-за своего незаконного происхождения. Лишь недавно я смог осознать, что он и так любил меня. Не за что-то конкретное, а просто за то, что я его сын. Пускай и… бастард.

— И что же тебе помогло осознать это? — поинтересовался папа.

— Возможно, кто-то подтолкнул отца к тому, чтобы он сделал первый шаг и разбил между нами ту стену, — Никита при этом взглянул в мою сторону. Я же сделала вид, что нашла что-то крайне интересное на потолке, и теперь мне необходимо как следует рассмотреть это.

— Кем бы ни был этот некто, — произнесла мама, явно поняв о ком шла речь, — он, или вернее, она, сделала большое дело. Сблизить отцов с детьми порой бывает невозможно… А всё из-за глупого упрямства! Оно хорошо там, где необходимо, но в человеческих отношениях ему не место. И не важно, о чём речь — про супругов, или же про детей с родителями… Кстати, я ведь ещё вчера хотела поинтересоваться, а чего это вы двое не поделили позавчера во дворе?

— А что, нас настолько хорошо было слышно? — осторожно поинтересовалась я.

— Ещё как! Орали так, что, я думала, оглохну тут. Ну, так в чём же было дело? — мама обвела нас пристальным взглядом, будто хотела отсканировать все наши мысли.

— Ну, как сказать, — Никита пожал плечами. — Из чего обычно возникают ссоры? На ровном месте, и из такого пустяка, что любой сторонний наблюдатель лишь в недоумении будет разводить руками при виде этой сцены. Я собирался полить газон из шланга, и часть струи нечаянно зацепила Агнию.

— Ничего себе часть. Ты же облил меня с ног до головы! — воскликнула я возмущённо. Чёрт возьми, а я ведь только забыла про этот случай!.. Вот кто тянул маму за язык?

— А откуда ты там вообще возникла? Будто нарочно подставилась…

— Нарочно? Да я ещё за три часа до этого на весь поселок объявляла, что сейчас перейду через газон к дому, и чтобы ты был осторожен! А что в итоге? Как специально облил меня!

— Так ты как ужаленная вылетела из-за угла бани, и сразу же бросилась бежать!

— Правильно, я хотела проскочить поскорее.

— И в результате я не успел среагировать и отвести шланг в сторону.

— Не не успел, а попусту не хотел!

— Так, всё ясно, — рассмеялся папа, переглянувшись с прыснувшей в кулак мамой. — Детский сад неискореним в людях. Оба накосячили, а теперь чирикают нахохлившись, кто более виноват! Ну, подумаешь, ерунда какая, облил из шланга… Посмеялись, да и дело с концом! Я вообще однажды уронил на Олю торт на её день рождения, который она перед этим готовила часа два.

— Вот это действительно была грация чистокровного слона… — недобро сверкнула глазами мама.

— У нас такой скандал случился из-за этого! Едва до развода дело не дошло. Оно и понятно, обидно было даже мне, что загубил такую красоту и вкуснятину. А здесь… Господи, нашли из-за чего ссориться, честное слово!

— Если бы Никита на меня уронил торт, который я перед этим готовила бы несколько часов, то не ручаюсь, что он остался бы в живых после этого, — произнесла я нарочито сурово.

— Намёк ясен, — усмехнулся Никита, — буду за несколько метров обходить тебя, коль начнёшь делать что-нибудь подобное. Только ты предупреди сперва, а не жди, что я сам каким-то образом должен догадаться. Как с этим шлангом.

— Слышать нужно уметь, тогда и догадываться не придётся, — парировала я.

— О, и это моя любимая фраза! — с нарочито преувеличенным умилением произнесла мама, утирая несуществующую слезу. — Растет дочка, вся в маму пошла!

— Сочувствую тебе, парень, — в свою очередь преувеличенно печально вздохнул папа, поглядев на Никиту.

Мы с ним на это опять бегло переглянулись между собой, и одновременно не удержались от смеха. Что и говорить, хотя ссоры у нас возникали довольно часто, но заканчивались они почти всегда одинаково — мы просто в конце концов начинали смеяться над тем, что служило причиной раздора.

Вскоре отец завел с Никитой разговор на тему различий в знаниях людей восемнадцатого и двадцать первого веков, а потом всё как-то незаметно свелось к политике… Моей самой ненавистной теме. Поэтому, забрав у отца Марью, я, как и мама, решившая вдруг срочно приготовить всем чаю, направилась в дом, захватив и свою недочитанную книгу, точнее самоучитель французского языка.

Если Никита весь этот год занимался глубоким изучением современного мира, в том числе и с научной стороны (не без моей помощи открыв для себя в том числе один удивительный раздел, связанный с возможностью безгранично предаваться плотским утехам, не рискуя всякий раз после этого узнавать от супруги новость о новой беременности), то я, напротив, с головой погрузилась в улучшение тех знаний и навыков, каких мне не хватало в прошлом. Манера письма как в восемнадцатом веке, иностранные языки, используемые в общении высшего общества, танцы (и тут без помощи Никиты не обходилось), этикет, верховая езда… Ради последнего я даже начала посещать занятия с инструктором — не покупать же ради этого коня, предварительно ограбив банк! — и крайне удивляя его своим требованием дополнительно учить меня искусству езды в дамском седле. Хорошо, что он не вдавался в подробности, на кой чёрт мне это понадобилось, а то пришлось бы врать, что у нас с друзьями готовится ролевая игра на тему прошлого.

Вы спросите, зачем же мне это было нужно? Да я и сама толком не знала… Но, возможно, по той причине я начала изучать всё это, что в груди неизменно давило неприятное ощущение незаконченного начала. Григорий Ильич ведь специально нанимал мне учителей, но обучение было прервано беременностью и дальнейшим возвращением в родное время. А я не привыкла бросать начатое и не доводить дело до конца. Вот потому и «нагоняла» упущенное своими силами.

Никита же на удивление быстро осваивался в новом для него мире. Для его пытливого ума, жаждающего знаний ничуть не меньше моего, здесь раскинулся истинный рай. Ему было интересно абсолютно всё: электричество, состав пластика, телевидение, Интернет, машины, телефоны, и т.д. И, что самое приятное, мои родители были очень рады помогать ему. В том числе и в особенностях общения в этом времени, а то в первый же день, когда мы вернулись из парка и шли к дому, нам навстречу вышел сосед, давний наш знакомый, и которого Никита назвал «сударем». Недоумение на лице соседа было весьма красноречивым, так что пришлось мне срочно вмешиваться и объяснить, что Никита просто не хочет выходить из роли, которую ему скоро предстоит играть в одном неизвестном любительском театре. Вроде убедила… Но потом пришлось в подробностях объяснить Никите, что обращения «сударь», «милостивый государь», и другие подобные неуместны в этом времени. В общем, с этим он освоился в первый же день.

Но вот что стало для него настоящей проблемой, как и для всех нас, так это… воздух. Привычный и вполне обычный для современных людей, для Никиты же он оказался очень тяжёлым, можно сказать — ядовитым. Головные боли — это не единственное из того, чем он мучился. Хорошо, что у нас в квартире имелся кондиционер, очищающий воздух, так что первое время Никита почти не отходил от него, привыкая к новой атмосфере постепенно, как и к любому яду. Само собой, эта ситуация привела к тому, что мы, весьма удачно продав подаренные Радой брильянты, приобрели загородный дом. Воздух там, конечно, не был настолько чистым, как в восемнадцатом веке, но всё лучше чем в городе. А находящийся поблизости лес оказался сродни живой воде!

Мы часто туда приезжали, а когда мир перевернула с ног на голову пандемия коронавируса, вообще переселились туда на всё время мучительно длительной изоляции. Лишь сейчас, в конце мая, родители пару раз уезжали в город, проверить квартиру, да и просто чтобы дать нам с Никитой немного свободы. Вот и завтра поедут, заодно и Марью возьмут с собой, чтобы прикупить ей кое-какую новую одежду.

— Жаль, что Григорий Ильич сейчас не с нами, — прошептала я, усевшись на диван в гостиной, отложив книгу в сторону, и поцеловала дочку в обе щеки. — Милая моя… Как был бы счастлив твой родовитый дедушка поиграть с тобой! А Гаврила… Заботливый, ответственный, с безгранично огромной душой, и любящий Никиту всем сердцем… Он, я не сомневаюсь, и тебя обожал бы ничуть не меньше. Такая няня со стажем была бы нам очень кстати.

Я тут же рассмеялась, почему то представив Гаврилу в кружевном переднике и в аккуратненьком белом чепчике, нянчившим Марью. Ему подошло бы…

В это время мой взгляд скользнул в дальний угол гостиной, где стояла клетка с нашим попугаем Карлом. Это невинное создание с плутовскими глазками упорно пыталось перегрызть своим мощным клювом ненавистные прутья клетки.

— А ведь ты был одним из тех, по кому я тосковала там, в прошлом… — вздохнула я, ещё чуть крепче прижимая дочь к груди. — Удивительно, а теперь я тоскую здесь, в будущем, по людям из прошлого! Даже по коням… Вот моего Тихого я бы с радостью забрала с собой, если бы могла. И Федосью тоже… Боже, ну зачем наши сердца всегда так привязываются ко всему?..

Просидев в гостиной ещё немного, погрузившись в свои воспоминания, и бездумно наблюдая за возней Карла, я наконец ушла с Марьей наверх, по пути напевая ей мотив одной детской французской песенки. Надеюсь впоследствии она не станет повторять за мной этот ужасный акцент…

* * *

На следующий день, как и планировали, мама и папа отправились в город, взяв с собой Марью.

— Смотрите мне здесь, шалите, но не очень увлекайтесь! — шутливо пригрозила мама пальцем мне с Никитой. — Второму внуку мы, конечно же, очень будем рады, но лучше не спешить с его появлением.

— Мама!.. Я с вашими шутками сквозь землю провалюсь в конце концов.

— Вытянем обратно. Только не забудь по пути прихватить оттуда парочку червячков для рыбалки, — с самым серьёзным видом произнёс вышедший из дома папа. — Когда вернёмся, то обязательно сходим на речку. Ты как, Никита, силён в рыбацком деле?

— Я, признаться, не самый удачливый рыбак, но занятие это люблю так же, как поиск грибов.

— О, теперь он мне стал намного больше нравиться! — воскликнула мама, попутно закрепив кресло с Марьей на пассажирском сидении, и обняла нас по очереди. — Ну, мы поехали. Не скучайте! Завтра вернёмся к вечеру.

— Уверен, эти скромные молодые супруги и не думают тут скучать, — как бы невзначай бросил папа, в очередной раз вогнав меня и Никиту в краску.

Закрыв за ними ворота, мы неспешным шагом направились в дом.

— А ты ведь никогда не рассказывал, что любишь собирать грибы, — нарушила я молчание уже на кухне, взявшись заваривать чай — кофе мы терпеть не могли всей семьёй. — Не очень-то честно… Я твоя жена, а выходит, что моим родителям ты рассказываешь больше, чем мне.

— Берёг эту новость для подходящего случая, — улыбнулся Никита, заодно вскрыв новую упаковку печенья. — Сейчас как раз и был такой.

— Если всё беречь для подходящих случаев, то так можно ничего и не рассказать в итоге! Слушай, всё хочу спросить, тебя не слишком задевает юмор моих родителей в наш адрес?

— Учитывая, как тепло они меня приняли, и их любовь к тебе и Марье — нет, совсем не задевает. Хотя, признаться, порой смущает. Но они же не со зла это делают… Тебе вообще очень повезло с родителями. У вас прекрасная семья, и мне очень повезло стать её частью.

— Или это нам повезло с тем, что ты стал частью нас.

Я поставила на стол две кружки с дымящимся чаем, оставив напиток завариваться, и, не став тратить время на разрешение, уселась к Никите на колени, тут же обвив руками его шею. Он молча посмотрел на меня, но в этом взгляде мерцал медленно зарождающийся огонь. Тот самый, что делал глаза Никиты столь непохожими на все остальные…

— Если твои родители не хотят второго внука в ближайшее время, то им следовало бы увозить с собой не только Марью, но и кого-нибудь из нас двоих, — с улыбкой прошептал он, уткнувшись лицом в мою грудь. — Агния… Княжна моей жизни. Роса, оживившая пересушенную зноем землю… Луч солнца, блеснувший в глазах слепца, и даровавший ему зрение. Молитвами ли моей бедной матушки Господь по милости своей даровал мне возможность увидеть тебя? Своей жизнью я не мог заслужить такого…

— Я не знаю, по чьей именно воле мы встретились, хотя подобное и выходит за рамки обычного восприятия мира, но тем не менее полагаю, что с нашей стороны неблагодарно считать, что ты, или я, каким-то образом можем не заслуживать это. Случилась же встреча? Случилась. И далеко не одна. Так что не…

Договорить у меня не вышло — слова резко застряли в горле неприятным комом, когда мой взгляд случайно упал на окно и я заметила в нашем саду тёмный мужской силуэт в старинном камзоле, длинном кудрявом парике, с широкой шляпой и пышным пером на ней… Лица незнакомца я не видела — было ли оно у него вообще, учитывая, что он весь выглядел как тень? — но с неприятной дрожью ощущала, что он пристально вглядывается в меня…

Лица незнакомца я не видела — было ли оно у него вообще, учитывая, что он весь выглядел как тень? — но с неприятной дрожью ощущала, что он пристально вглядывается в меня…

И от этого к горлу почему-то резко подкатила отвратительная волна дурноты… Его невидимый взгляд притягивал к себе как магнит, затягивая сознание в какую-то мутную воронку, постепенно лишая меня контроля над своим телом и разумом. К счастью мгновенно забившее панику подсознание не просто прокричало, а завопило мне в оба уха: «Не смотри на его лицо! Отведи взгляд! Срочно!..»

Сделать это оказалось намного сложнее, чем я ожидала… Как тяжело выбраться из липкой смолы, так и здесь я никак не могла прервать этот губительный для меня зрительный контакт. Пришлось собрать всю имеющуюся силу воли в кулак, и ещё довавить из каких-то даже мне неведомых запасов, прежде чем наконец удалось-таки закрыть веки и повернуть задеревеневшую шею в противоположную от окна сторону. Только тело в этот момент почему-то пронзила острая волна боли, резанувшая меня сверху вниз, и сразу же возникло чувство стремительного падения в пустоту…

* * *

Вынорнув из омута забытья, первой моей осознанной мыслью стало то, что я лежу. Причем ничком… Да ещё и на траве!

«Какого… Почему трава? — мною сквозь мутную пелену, всё ещё обволакивающую сознание, начала постепенно овладевать паника. — Где Никита? Где сама я? Что же такое могло произойти за то время, пока я была без сознания?»

В голову сразу же полезли самые худшие предположения… Я с трудом уселась, преодолевая буквально прижимавшую к земле слабость, и только тогда смогла наконец разлепить будто налитые свинцом веки. И едва не вскрикнула — я находилась возле берега речки! А вокруг был густой, дремучий лес…

— Ч-что… — голос задрожал в такт пробравшей меня дрожи. — Что это значит? Почему лес? Где мой дом? Где Никита? Что… что случилось?!

Голос логики с трудом преодолевал волну всё более нарастающей паники… Но нет, нельзя, ни в коем случае нельзя терять голову! Чтобы ни произошло, и как бы не было страшно. Мне не в первый раз разбираться с необъяснимым…

Сделав несколько глубоких вдохов, я сосредоточила внимание на кончиках пальцев рук, пытаясь уловить в них лёгкое покалывание пульса. Это упражнение я начала практиковать сравнительно недавно, чтобы было легче справляться с последствиями ночных кошмаров, но уже успела прочувствовать, как хорошо оно помогало мне сосредотачиваться и приводить мысли в порядок. К счастью, не подвело и на этот раз — страх, конечно, так и сидел в груди, словно выжидая первого же удобного момента для проявления, а сердце всё ещё продолжало бешено колотиться, но зато в голову вернулась часть холодного разума.

— Итак, — прошептала я вслух, вновь оглядевшись, правда немного затравленно, — кругом лес… Слишком густой по сравнению с тем, что возле дома. Да там и речки никакой нет поблизости… Только пару озёр. Значит, места эти находятся далеко от нас. А раз так… Почему же я здесь? Сама я, понятное дело, никак не могла добраться. А может, это Никита принёс меня сюда? Хорошо, но зачем? Неужели… это из-за того жуткого незнакомца? Возможно, но как-то странно выходит. Почему остановились возле берега незнакомой речки? И где тогда сам Никита? А вдруг… Вдруг я здесь потому, что меня похитили? А что тогда с Никитой?.. Боже, со всеми этими догадками с ума можно сойти!.. Нет, сама я никак не могу узнать правду о случившемся… Здесь любая логика заходит в тупик.

Прервав бесполезные размышления, я быстро осмотрела себя на возможное наличие травм. К счастью, обошлось без единой царапины. Кем бы ни был тот, кто уложил меня здесь, он обошёлся со мной довольно бережно, если не вспоминать про то, что я лежала ничком.

«Жалко, что нет телефона… — с досадой вздохнула я. — Позвонить бы… Хоть куда. Но смог бы он поймать сигнал в такой глуши? Кто ж знает… Но всё равно нужно что-то делать. Может, позвать Никиту? Или не стоит здесь кричать? Мало ли, кто бродит поблизости… А в этих тапочках я не смогу убежать далеко. Но что же тогда? Просто сидеть и ждать, пока меня найдут? Наверное… Только кто найдёт? Никита? Тот незнакомец? Или ещё кто-нибудь?..»

— Агния? — вдруг раздался за спиной женский голос, заставивший меня дёрнуться от испуга. — Вот так встреча. Но как… Откуда ты здесь?

Украдкой схватившись за сердце, я быстро обернулась, надеясь, что всё же ошиблась. Но нет… передо мной действительно стояла Марья Анисимова! Облаченная в костом для верховой езды — амазонку, — держа под уздцы фыркающего вороного коня с белым пятнышком на лбу, и с изумлением рассматривая меня. Наверное, я в свою очередь глядела на неё с не меньшим изумлением, но только с примесью радости и облегчения, запоздало пришедшими.

— Марья! — вскочила я на ноги, пошатнувшись в первое мгновение, так что пришлось ухватиться за ближайшую ко мне иву. — Ты… Откуда ты здесь?

— И я спрашиваю тебя о том же.

Ответ прозвучал не совсем дружелюбно…

— Да если бы я знала! — проигнорировала я этот тон. — Мне даже неизвестно, где это «здесь» находится, и как называется.

— Так ты не знаешь, где ты? — Марья, почему-то прихрамывая на левую ногу, подошла ко мне поближе и вновь окинула тяжёлым взглядом, словно прощупывала им.

— Конечно же не знаю! — воскликнула я. — То есть, это странно, правда, но всё же… Пожалуйста, намекни хотя бы, где мы сейчас?

Марья, казалось, о чём-то глубоко задумалась, продолжая при этом смотреть на меня. Пришлось постараться удержаться и не отвести взгляд…

— Мы далеко от твоего дома, — наконец произнесла она вслух.

Сердце пропустило пару ударов…

— А как далеко? — осторожно спросила я.

— Не настолько, как могло бы быть, но достаточно.

— Значит, я не ошиблась, когда вспоминала, что возле нас нет никаких речек… Но всё же, где мы?

— Ты просила намёк — я тебе его дала, — нахмурилась Марья. — На бо́льшее нет времени.

— Почему?..

— Нет времени! — резко бросила Марья, оглянувшись, будто за ней была погоня, и принялась быстро расстёгивать пуговицы на жакете, велев мне также раздеваться.

— Зачем еще?.. — теперь я практически впала в ступор.

— Так нужно, если хочешь получить единственный шанс на спасение.

— И при чём тут раздевание?

— Боже… Да мы с тобой просто одеждой поменяемся! Не глупи, Агния, ты ведь далеко не дура.

— И всё же я не понимаю…

— Так, — на лице Марьи показалось раздражение, — ты будешь делать то, что я говорю? Если нет, то я прямо сейчас уеду и брошу тебя здесь — и выпутывайся уже самостоятельно, если сможешь. Хочешь этого?

Хотя я никак не могла уловить суть её замысла, но всё же пришлось подчиниться. Перспектива, которую она мне обозначила, совсем не прельщала.

Мы полностью обменялись своими нарядами — я отдала Марье свой джинсовый сарафан, а она помогла мне облачиться в амазонку, основу которой составляли тёмно-зеленая юбка, штаны, и чёрный облегающий жакет. К этому ещё прилагались перчатки, которые я отказалась натягивать, шляпка в виде цилиндра с вуалью, и высокие ботинки. Но, что самое ужасное, пришлось ещё обменяться нижним бельем… На мой протест Марья ответила кратко: «Как думаешь, что будет, если на тебе увидят белье, даже близко не похожее на то, что было надето утром? Не хочешь лишних проблем — переодевайся полностью. И быстрее!»

Я была не в том положении и состоянии, чтобы долго спорить. Хотя брезгливость от этого никуда не девалась… Но пришлось-таки и здесь переступить через себя.

— Хорошо, что ты за всё это время ни разу не стригла волосы, — произнесла Марья, когда с переодеванием было покончено, и выдернула из своей причёски тонкие шпильки. — Длина прямо та, какая и должна быть. Давай, по-быстрому заколю твою красоту хотя бы примерно, как было у меня, да шляпку приколю к ней… Так, а чем это пахнут твои волосы?

— Шампунем и бальзамом… А что?

— То — у меня-то нет такого запаха, — быстро оглядевшись, Марья, удовлетворённо хмыкнув, подтолкнула меня к речке: — Окунись в ней. И давай только без вопросов!.. Просто сделай это.

— Ладно.

Не скажу, что это было приятно… Совсем нет! Вода была мутна, холодная, к тому же от неё несло тиной. Костюм сразу заметно потяжелел и теперь неприятно прилипал. Вода, к тому же, попала и в ботинки, от чего сразу начали натираться ноги. Марья же выглядела очень довольной:

— Вот и славно! Теперь тебя точно незамедлительно отведут в ванную, а там от твоих бальзамов не останется и следа. Только шляпку жалко, совсем вид потеряла…

— Послушай, шляпка, объясни же, о ком ты всё время говоришь!..

— Не ори. Спокойно, — впервые за это время мягко улыбнулась Марья. — Ответы скоро получишь. Давай с волосами закончим… Вот, так, теперь совсем другое дело. А сейчас слушай меня очень внимательно! Ты, должно быть, заметила мою хромоту? Это от того, что я упала с коня — этот изверг вдруг ни с того ни с сего понёс, и я уже здесь, в лесу, не удержалась в седле. Теперь-то я понимаю, почему и зачем всё это произошло. И для тебя этот случай просто подарок судьбы! Как найдут тебя, говори всем, что ничего не помнишь кроме того, что упала с коня в речку. Вообще ничего не помнишь, поняла?

— То есть опять притворяться, что у меня амнезия? — глухим голосом уточнила я.

— Именно.

— Марья, пожалуйста, скажи мне — я что, опять… попала в прошлое? Ведь этот костюм, твои инструкции… Всё указывает на это.

Не говоря ничего она лишь утвердительно кивнула. И этот жест выглядел в моих глазах почти как смертельный приговор.

— Нет… — почувствовав, что вот-вот расплачусь, я обхватила себя руками и со стоном опустилась на траву. — Нет, не может быть. Я отказываюсь это осознавать! Как, почему?.. С чего вдруг?

— Если бы я знала, — уже с сочувствием произнесла Марья, легонько коснувшись моего плеча. — Агния, я понимаю, ты сейчас подавлена, растеряна, напугана, и готова волком выть. Но, прошу, ради самой же себя, постарайся успокоиться! Вечером, когда останешься одна, позови Мать — ты помнишь, для этого просто смотри в зеркало и трижды назови её имя. Уверена, тогда ты и получишь все ответы. А так же поймёшь, что следует делать дальше.

Упоминание Рады принесло мне некоторое облегчение. Конечно; кому, как ни ей, истолковать причину случившегося? А так же поведать, почему это вообще произошло.

— Ладно, мне пора, — Марья, присев на корточки, обняла меня. — Держись тут, ладно? Испуг можешь не прятать, всё равно спишут на происшествие с конём. А вечером ты узнаешь всё от Матери.

— А ты куда пойдёшь сейчас?..

— Вернусь к своим — раз ты заняла моё место, значит делать мне тут больше нечего. Так, опять вижу этот взгляд! Агния, прибереги вопросы до вечера. Я всё равно ничего тебе не скажу. Хотя бы потому, что кратким объяснением тут не обойтись.

— Но ты можешь сказать, в каком времени мы сейчас?

— Май тысяча восемьсот восьмидесятого года. Полегчало?

— Нет… Но хотя бы стало немного понятнее. Только нужно время на смирение с этой датой. По прошлому опыту помню…

— Ну, ты ту историю вспоминай, но не рассчитывай, что здесь тебе будет так же легко. И по многим причинам… Ладно, мне пора. Бери коня под уздцы и идти… Вон туда! Уверена, тебя скоро найдут.

Я не видела, где было это «вон туда», и не заметила, как исчезла Марья. Хотя она, наверное, просто в воздухе растворилась. Бывало ведь уже такое…

— Прошлое. Опять прошлое! — спустя минуту воскликнула я, со злостью сорвав с головы шляпку и со всей силы швырнув её на землю. — Что это за проклятие такое? Главное, как это могло опять произойти? В округе не было ни одного мистического места, я ведь нарочно это проверяла! Не было и никаких зелёных туманов… Зато был тот незнакомец! Что, неужели… это как-то связано с ним? Перемещение — его рук дело? Но, опять-таки, для чего? И что… что же всё-таки с Никитой? В порядке ли он? Ох, как же сердце щемит… Нет, нужно прекратить думать! Марья права, все вопросы лучше оставить до вечера. Надеюсь, Рада сможет мне помочь. А пока… Куда-то нужно идти. И кто-то должен меня найти. Надеюсь, что скоро…

Наверное ко всему можно привыкнуть. И, похоже, перемещение во времени тоже к этому относится.

Ощущения дежавю я не испытывала — всё-таки обстоятельства на этот раз были несколько иные, да и эпоха совсем другая. Есть разница между тысяча семьсот сорок вторым годом и тысяча восемьсот восьмидесятым! Между ними целых сто тридцать восемь лет. К тому же сейчас я так внезапно и быстро перенеслась, что ещё не до конца ощущала реальность происходящего. Будто просто заснула на пару минут… И стоит лишь открыть глаза — как снова окажусь дома. Но и нельзя сказать, что мне совсем не было страшно. Было, и ещё как. Но всё же не столь остро, как в первый раз — меня ведь тогда даже до слёз пробило! Может дело ещё в том, что теперь у меня была хоть какая-то ясная цель и понимание, что возвращение обратно возможно. Уверенности также прибавляло осознание, что моих нынешних знаний и навыков вполне может хватить на достаточно долгое прибывание здесь. Только главное во время таких мыслей не начинать вспоминать о своей семье в родном веке… Вот здесь-то боль, тоска и страх, что могу навсегда потерять их, в три раза привышали те, что были в прошлый раз! Ведь теперь речь шла о моей маленькой дочке. Марьюшка… Боже, а если мне и вправду не суждено больше вернуться домой? Что тогда с ней будет? Конечно, мои мама и папа её не бросят и вырястят даже ещё в бо́льшей любви и заботе, чем меня, но это не изменит того, что у неё не будет матери. А как же Никита?.. Ему и так было очень сложно в новом, абсолютно чужом веке, в который он попал навсегда лишившись отца, друзей, родного дома, и своей прежней судьбы. Простой и понятной, где он знал, кем может стать. Здесь же, в моем времени, ему никогда не добиться таких высот. Я знала и видела, что он думает об этом каждый день — он и не мог иначе, да никто не смог бы на его месте, — но также было видно, что ради меня и Марьи он не даёт себе права опускать руки.

Как я уже говорила, он с моей помощью осваивался в современном мире, изучал историю, по сути узнавая для себя то будущее, которое он не смог бы увидеть. Очень увлекся фотографией… Снимал всё, что только можно. Потом часа по два точно приходилось тратить на фильтрацию всех тех снимков… Помню, в один из таких вечеров мне позвонила одна наша дальняя родственница. Честно говоря, я её терпеть не могла! Навязчивая сплетница, вот как её можно было охарактеризовать. Попросила Никиту сбросить тот звонок… А он в то время только ещё осваивал обращение с телефонами. И как-то так вышло (не знаю уж как), что тот вызов был переведен в видео-звонок… Кто тогда испугался больше — я, родственница, или же Никита, — это ещё можно было поспорить. Но, к счастью, звонок почти сразу же сорвался, что избавило нас от необходимости общения. Подозреваю, что родственница сама и сбросила его, так как я успела заметить её мелькнувшее на экране лицо, щедро намазанное какой-то зелёной маской, и натянутую на голову целлофановую шапочку. Она явно не была готова к общению по видео, но, похоже, случайно приняла тот вызов. Мы с Никитой потом долго смеялись над этой ситуацией, а я заодно ещё раз показала ему, как нужно сбрасывать или принимать звонки.

Да, Никита держался молодцом. Но что с ним будет, если меня не окажется рядом?.. Сможет ли Никита не упасть духом ради нашей Марьи? Справится ли в одиночку с новой, уже более знакомой, но всё же чужой жизнью?..

Тут я встрепенулась от напавшего на меня забытья, и с усилием вынырнула из омута охвативших мрачных мыслей.

— Так, всё, хватит! С чего я вообще начала думать о подобном? Вот так всегда — допусти хоть одну негативную мысль, а за ней тут же приходят другие, и ты уже и не замечаешь, как начинаешь тонуть в них. Нет-нет, мне ни в коем случае нельзя вестись на это! Нужен настрой на хорошее… Только на хорошее. Какой бы ни была причина моего перемещения, и как бы долго мне не пришлось сидеть здесь, я в любом случае вернусь домой. Смогла в прошлый раз — смогу и сейчас. Я просто обязана…

Взгляд сам собой скользнул по окружающему меня неприветливому лесу. Напряжённо шуршащие листья будто наступали на меня, походя на хор шипящих змей, свисающие кривые ветви, похожие на сведённые судорогой пальцы, будто пытались схватить любого неосторожного путника, а плеск мутной реки, в которую я окунулась по милости Анисимовой, казалось предупреждал, чтобы я не смела больше подходить к ней, а не то утянет на дно…

— Б-р-р-р… Ну и ассоциации! — поежилась я, обхватив себя руками. — Да ещё так похолодало… Это всё из-за мокрой одежды. Сменить бы её скорее… Вообще крайне неприветливое место. Этот век словно кричит: «Какого чёрта ты тут забыла? Проваливай, пока не пожалела!» Да я бы и рада, но не могу пока. Хотя бы до вечера. А сейчас не время и не место раскисать. Мне нужна холодная голова.

Но было кое-что ещё, что не давало мне покоя… Один вопрос, всякий раз настойчиво пробивающийся сквозь хор остальных — каким образом Анисимова оказалась здесь, в конце девятнадцатого века?

— Ни за что не поверю, что прибыла сюда на пару недель отдохнуть от семейных забот! — я сложила руки на груди и задумалась, продолжив бормотать вслух: — Может, её сюда послала Рада? Вряд ли без её содействия Марья смогла бы попасть в другое время. Тогда возникает ещё один вопрос: зачем она её сюда послала? Если так же, как тогда ко мне с Никитой, то вряд ли Анисимова была бы одета так… по-местному. Напрашивается вывод, что она здесь жила. Но под каким именем? И, опять-таки, для чего? С какой целью? И связано ли это как-то с моим перемещением? Ведь я в прошлый раз тоже оказалась на месте Марьи… Только случайно, а здесь она сама буквально спихнула на меня свой облик. Добровольно. Не спорю, тем самым она дала мне возможность занять законное место в этом времени… Надеюсь, что законное. Но что это за место? Кто я теперь? И что от меня потребует эта навязанная роль?

Боже мой… Столько вопросов, и как всегда ни одного ответа! Чтобы хоть как-то отвлечься я с усилием растерла лицо ладонями… И сердце пропустило пару ударов, когда я ощутила прикосновение холодного обручального кольца.

— Почему же Марья ничего не сказала на его счёт? — упавшим голосом прошептала я, испуганно глядя на блеснувший серебряный ободок на безымянном пальце моей правой руки. — Заставила поменять всю одежду, велела в реку окунуться, так как запах волос не тот, а про кольцо ни слова? Неужели не заметила? Да нет, вряд ли. Она же почти как рентген рассматривала меня! Но что же тогда? Неужели дело в том, что без него… никак нельзя? Боже, только бы это предположение оказалось ошибочным!

Что-то эта затея с подменом нравилась мне всё меньше и меньше… Возникало навязчивое желание сбежать. Но куда? И, главное, что дальше?..

— Нет, бежать точно не вариант… — пробормотала я спустя секундное раздумье. — По крайней мере сейчас. Я же ещё не знаю, есть ли чего на самом деле бояться.

Вдруг неприятно потянуло кончики ушей… Так у меня бывает, когда кто-то стоит за спиной. Однако, оглянувшись, я никого не заметила…

— Тьфу ты, скоро в параноика превращусь! Надо поскорее покинуть этот лес.

При этих словах я взглянула на коня, оставленного мне Анисимовой. Всё это время он нетерпеливо фыркал и бил копытом о землю, словно возмущался тем, что про него все забыли.

«Красивый жеребец, — подумала я, шагнув в его сторону. — Вороной, как ночь, и с ярким белым пятнышком на лбу. Какая густая грива! А взгляд… Чёрт возьми, слишком умный для животного! А как держится… Ну вылитый граф, не меньше».

Рассуждая так, я продолжала осторожно двигаться к коню. Он сперва делал вид, что вообще не замечает меня — больно надо тратить внимание на подобную мелочь! Затем с подозрением взглянул сперва левым глазом, затем правым… А когда мне до него оставалось всего три шага, он вдруг заржал возмущённо и отскочил назад. И замер, продолжая изучать меня. Выругавшись про себя, я вновь шагнула к нему… и опять та же история.

— Да чтоб тебя!.. — процедила я сквозь зубы после неудачной пятой попытки. — Как на зло и подманить его нечем… Яблоко бы или морковку какую… Чтобы хоть как-то заинтересовать его.

Тут под плотные кроны деревьев проскользнул неприятный ветер… Запутавшись в моих волосах, заползая за ворот, он едва не заставил меня стучать зубами от усиливающегося холода.

«Только что-то холод этот какой-то слишком… не естественный, — пронеслось в мыслях, а ощущение чьего-то постороннего присутствия только усилилось. — Чертовщина какая-то! Или это мои нервы начали сдавать… Нет, всё, пора уходить отсюда! Хоть пешком».

В этот момент слева раздался глухой рык. Затем хрустнула ветка. Вторая, третья… Сомнений уже не было — кто-то приближался ко мне! Значит всё же не показалось, что я тут не одна, не считая коня… Внезапно из-за дерева выплыла тень, обретя затем очертания волка. Огромного, чёрного, с пылающими злыми глазами… Оскалившись, показав свои клыки, каждый длиной с указательный палец, зверь начал медленно наступать на меня.

Теперь уже страх заставлял меня дрожать как в лихорадке, постепенно переходя в ужас, будто сжимающий когтистой лапой моё горло, стремительно перекрывая доступ кислорода в лёгкие.

«Не смотри ему в глаза… — изо всех сил вопило подсознание. — Не смотри ему в глаза!»

Не послушалась… Мой взгляд словно магнитом притянуло к этим двум пылающим огням. И в это же мгновение тело будто опутали невидимые нити, лишив меня возможности двигаться. Разум заволокло пеленой, сердце заколотилось как после долгого бега, к горлу подступила тошнота…

Внезапно раздался оглушительный звук удара, а также смачный хруст, вой и всплеск… Это конь Марьи напал на волка и одним мощным ударом задних копыт отбросил эту тварь прямо в реку! Оцепление тут же спало с меня, но только с тела — разум ещё не перестроился — и поэтому дальше я действовала на уровне инстинктов. Подскочив к коню, я быстро запрыгнула в седло (чему он не сопротивлялся на этот раз), и, сжав поводья так, что побелели пальцы, пустила его в галоп.

Хорошо, что додумалась усесться по-мужски. Седло, конечно, было рассчитано под дамскую езду — то есть сидя боком, — но мне в тот момент было совсем не до неудобства. Скорость и тряска были такие, что я не могла думать ни о чём, кроме как о том, чтобы не упасть. При этом я захлебывалась обжигающим воздухом, и едва успевала уворачиваться от веток, так и норовивших расцарапать моё лицо. И при этом спиной ощущала, будто за нами гонятся… Наверное так и было, иначе конь вряд ли бы несся с такой скоростью, и совсем не подчиняясь мне.

Оборачиваться я не стала — да и не смогла бы при всём желании — и лишь на мгновение прикрыла глаза, тщетно пытаясь вспомнить хоть какую-то молитву, и поэтому своими словами шептала… что-то. Я даже не запомнила что именно! Настолько силён был охвативший меня тогда ужас.

Внезапно меня ослепил яркий белый свет, пробившийся даже сквозь закрытые веки, и вслед за тем копыта коня застучали… по мостовой! В следующее мгновение я уже ощутила стремительное падение, и едва успела выпрыгнуть из седла, чтобы не оказаться придавленной конём. Правда, это не уберегло меня от очень болезненного знакомства с каменной дорогой. Кажется, я ударилась всем, чем только можно и нельзя… Боже, хоть бы обошлось без переломов! И без сотрясения мозга. Хотя… последнее вряд ли уже удастся миновать.

Когда первый шок прошел, я с трудом уселась, со стоном и гримасой боли касаясь травмированных мест, и, сощурившись, огляделась.

«Замечательно!.. Из дремучего леса я угодила прямиком на городскую набережную. Интересно, и каким же образом? Опять перенеслась? Как-то слишком много для одного дня. Что это за город-то? И какой век? Судя по одежде всех этих зевак, я, если и перенеслась, то не очень далеко от второй половины девятнадцатого века… Ох, как болит голова!.. Вот-вот расколется… Боже, но что же такое творится со мной? Сперва был силуэт за окном, потом перемещение, затем Марья, потом какой-то дьявольский волк, и, наконец, опять перемещение! Если не во времени, то точно с места на место. Не понимаю, что такого я сделала, что теперь со мной творится вся эта чертовщина?!»

В нескольких шагах от меня уже стоял на ногах мой спаситель и невольный виновник падения, и, опустив ко мне морду, мягко коснулся плеча, будто спрашивая: «Ну как ты?»

Конечно, я была несколько зла на него. Если повезло и нет никаких трещин в костях, то синяки и ссадины теперь очень долго будут заживать. Но, с другой стороны, он спас меня от того волка. Да и виноват ли конь, что он оступился? Только что бежал по лесу, а тут под копытами оказалась мостовая! Да ещё та вспышка света… Тут кто хочешь не устоял бы на ногах.

— …Сударыня, вы слышите меня? — донёсся до меня чей-то голос, и я только сейчас поняла, что всё это время ничего действительно не слышала.

— Д-да… — ответила я, вновь ощутив подкатившую к горлу тошноту. — С-слышу.

— Встать можете? — участливо спросил тот же голос, оказавшись уже где-то совсем близко.

— Не знаю… — честно ответила я, сумев-таки повернуть голову в его сторону.

И не смогла удержать возгласа изумления и испуга одновременно! Прямо передо мной, присев на корточки, находился никто иной, как Саша Белов! Его буйные кудри, лицо и глаза, с вечно пляшущими в них задорными искорками, я на всю жизнь запомнила в мельчайших деталях. Только сейчас он был одет в тёмный фрак, на голове красовался цилиндр, а на руках буквально сияли белоснежные перчатки. Но это ещё не всё: позади него стоял златоволосый юноша с мушкой над губой, и ясными глазами, серыми у зрачка и ярко синими по краям. Он тоже был во фраке и цилиндре, только без перчаток. Они сиротливо торчали из кармана…

— Алёша… Саша… — сами собой прошептал губы, и я невольно подалась назад, переводя округленные глаза с одного на другого. — Не может быть… Но как?..

Сашка (вернее похожий на него юноша) сперва с недоумением смотрел на меня после того возгласа, затем его губы вдруг дрогнули в беззлобной усмешке и он обернулся через плечо к двойнику Корсака:

— Ты слышал это?

— Конечно, — кивнул тот и обратился ко мне: — Сударыня, вы уже второй человек, одаривающий нас подобным взглядом и называющий нас этими именами.

«У них даже голоса те же самые!..»

— Простите… — я сглотнула ком в горле, стараясь придать себе хоть чуть менее растерянный вид, и спросила машинально: — А кто же был первым?

— Один молодой человек, назвал себя нашим другом, а представился как… Да, точно, как князь Никита Григорьевич Оленев.

«Князь Никита Григорьевич Оленев…» — многократным эхом пронеслось в голове, заставив моё сердце пропустить несколько ударов.

Некоторое время я не мигая смотрела на ребят, пытаясь хоть как-то переварить эти слова. Кажется, они после этого ещё что-то сказали, вернее спросили меня о чём-то, но я уже не слышала — их голоса, как и все прочие звуки, безнадежно погрязли в вязком водовороте моих мыслей.

«Неужели совпадение? Ну конечно же да! Как здесь мог оказаться Никита? Никак не мог. Хотя… могу ли я быть так уверенна в этом? За последний час со мной приключилось более чем достаточно, чтобы поверить даже в такое. Ладно, бывает, что имена совпадают полностью. Но мог ли здесь ещё кто-нибудь, кроме Никиты, принять этих двух ребят за Сашку и Алёшу? Нет, слишком невероятно, чтобы это смог сделать тот, кто не знал их прежних. Но как же такое возможно, что и Никита… здесь? Неужто мы оба перенеслись? Тогда почему так далеко друг от друга? Или он… опять перенёсся случайно? Может, его просто утянуло следом за мной? Боже, что мне теперь делать?..»

В памяти вновь против воли возник тот странный тёмный силуэт в нашем саду, и сверкнули злобным пламенем глаза жуткого волка у реки… Интересно, связаны ли они как-то друг с другом? Кто они вообще такие? Стоит ли мне ещё ждать встреч с ними? Действительно ли тот незнакомец виновен в моем перемещении? А если не он, то кто? Не по своему же желанию я перенеслась, сама того не зная! И по его ли милости Никита также оказался здесь? Вполне возможно… Как и то, что это могло выйти случайно. И возможно ли, что тот жуткий волк, или ещё кто-то ему подобный, может попытаться напасть на Никиту так же, как на меня? Холодок пробегал по спине от подобной мысли… Ведь если бы не конь Анисимовой, я и не знаю, что со мной было бы. Но, с другой стороны, раз у меня нашелся защитник, значит и у него тоже может! Опять-таки, откуда?..

— Дорогу, дорогу!.. — вдруг прорвался в мои мысли скрипучий голос городничего с ярко-рыжими бакенбардами, который едва протиснулся к нам сквозь толпу зевак, распихивая их локтями, и с крайне недовольным прищуром уставился на меня. — Подняться можете, мадам?

— Вроде бы… — неуверенно ответила я, прислушавшись к ощущениям. Болело просто всё… Причём мучительно-тягуче.

«Увы, всё-таки есть переломы… — с дрожью подумала я. — И не один. Плечо, нога… они немеют! И пошевелить ими едва могу… Боже, а как голова раскалывается! Словно готова отвалиться в любой момент».

— А коль можете, так извольте освободить мостовую! — взвизгнул городничий. — Вы мешаете движению.

— Я помогу, — тут же вызвался двойник Сашки, и обратился к двойнику Алёши. — Ваня, поддержи с другой стороны!..

— Не надо! — испуганно воскликнула я. — И с одной стороны хватит… С правой.

«Левая у меня вся покалечена…» — прибавила про себя.

— Как изволите… Но, сударыня, если вы не сможете встать, то не мучайте себя — мы вас тогда лучше в экипаж перенесем. Не беспокойтесь, мы можем сделать это аккуратно. Иначе вы только усугубите травмы.

— Хорошо, — процедила я сквозь плотно сжатые зубы, чувствуя, что организм был в шаге от провала в спасительное забытье.

«Чёрт возьми, вот только этого мне не хватало!.. А если они вдруг решат везти меня к местным врачам? Как здесь вообще лечат переломы? Нет, не хочу, совсем не хочу узнавать это. Особенно на себе… В моем времени попробуй ещё залечить их ровно, а уж здесь… Не говоря о том, через какой ад придется проходить за время срастания! Главное не потерять сознание… Дыши, Агния, дыши! Не то и вправду увезут чёрт знает куда, и ты, возможно, навсегда упустишь шанс найти Никиту. Нет-нет, только не это! Он ведь наверняка где-то рядом… Боль в тысячу раз сильнее выдержу, но не позволю этому случиться. Должна выдержать… Обязана! Не смею иначе».

Стиснув зубы ещё сильнее, так что они едва не треснули, я, опираясь на руку двойника Сашки, с тихим стоном поднялась, избегая наступать на поврежденную ногу. Каким-то чудом мне удалось не вскрикнуть от боли, с новой силой вспыхнувшей во всем теле от этих движений. Пришлось даже на миг прикрыть глаза из-за вновь начавшегося сильного головокружения. И к горлу опять подкатила тошнота… Стараясь игнорировать жжение в ребрах, я вновь принялась глубоко дышать, силясь подавить её.

«Так, встать я как-то ещё смогла. Но как же теперь идти?.. Я ведь завалюсь при первом же шаге! Или всё же потеряю сознание…»

— Как вы, сударыня? — с нотой тревоги спросил двойник Сашки. Видимо на моём лице слишком красноречиво выражалось всё то, что я чувствовала.

— Тошнит немного, — в полголоса ответила я, не желая сознаваться. — А так всё нормально…

— Нормально? — воскликнул двойник Алёши. — Да у вас кровь из носа потекла!

«А, так вот почему его заложило… — как-то равнодушно подумала я, словно речь шла о комарином укусе, и невольно обвела взглядом этих столь знакомых внешне, но абсолютно чужих людей. — Главное ни в коем случае не показывать им, что мне больно».

— Наверное просто разбила его, — запоздало ответила я на возглас парня, приняв из его рук белоснежный платок, тут же прижав его к носу.

«Не болит… — пронеслось в мыслях. — Видимо нос — это единственное, что у меня уцелело. Но откуда тогда кровь? От перенапряжения сосуд лопнул? Или это от удара головой? Ой…»

Я пошатнулась на одной ноге, так как, чтобы взять платок, мне пришлось отпустить двойника Сашки — моя левая рука так и не могла шевелиться… Хорошо, что он успел придержать меня за локоть.

— Как бы там ни было, вас к лекарю надобно срочно! В таком состоянии…

— Благодарю, я в порядке, — быстро перебила я двойника Алёши. — Это… это просто шок. Сейчас пройдёт. Давайте лучше уйдем с дороги, а то мы всё так же перекрываем движение.

Не став возражать, ребята помогли мне с горем пополам добраться, вернее допрыгать, до тротуара… или как они тут называются? Наверное всё же тротуар. Интересно, что и конь Марьи двинулся вслед за нами, встав прямо за мной так, что я могла использовать его бок как опору.

«Спасибо… — подумала я с тяжёлым вздохом, конечно же воспользовавшись этим, почему-то ничуть не опасаясь, что он мог пойти в любой момент и лишить меня тем самым этой опоры. — Помогаешь… Интересно, почему? Животное ведь… Как можешь понимать, что мне нужно и что для этого нужно сделать?»

— А теперь будьте любезны разъяснить, что всё-таки здесь произошло, — поинтересовался вернувшийся к нам городничий, разогнавший к тому времени всех зевак, и почему-то вновь принялся внимательно, с прищуром, разглядывать меня.

Двойник Сашки начал было объяснять ситуацию, но тот резко оборвал его:

— Вы её родственник?

— Нет, мы видим друг друга впервые в жизни.

— Тогда извольте не мешать. Дама вполне может сама за себя ответить. Как свидетеля я опрошу вас позже. Ну, так что скажете-с?

«Неприятный тип, — пронеслось в мыслях. — Похоже, у меня новые проблемы…»

— Я упала с коня, если вы ещё не заметили, — коротко ответила я, всем своим видом давая понять, что не намерена больше ничего объяснять.

— Вот как? И как же так вышло, м? Если не умеете ездить — то не беритесь!.. А уж тем более не пускайте зверя в галоп. А позвольте-ка, мадам, взглянуть на ваши документы.

— А это ещё зачем? — не утерпел на этот раз двойник Алеши. — Она же не драку учинила. Зачем вам её так проверять?

— Документы, сударыня, — стороже, выделяя каждое слово, повторил городничий, нарочно проигнорировав его.

— У меня их нет, — произнесла я как можно холоднее.

Его рыбьи глаза тут же как-то странно блеснули.

— Вот значит как. И где же они, позвольте узнать?

— Не знаю… Дома, наверное.

— А где ваш дом?

— Где-то… Послушайте, не задавайте мне таких сложных вопросов! Я своё имя не помню после падения, а вы про какие-то документы с домом говорите!

Ой, зря я, наверное, вспылила… Глаза рыжего после этого заблестели ещё ярче.

— Вот как… — он противно причмокнул губами. — Что ж, в таком случае, я надеюсь, вы не откажетесь пройти со мной в участок.

— Потрудитесь объяснить, для чего? — сурово произнес двойник Сашки.

— Ей к лекарю надо, а не в участок! — поддержал друга двойник Алёши. — Что вы к ней цепляетесь, как к уличной девке? Разве не видите, какое у неё лицо и одежда?..

— А кто вы, собственно, такие? — поинтересовался городничий, сделав вид, будто только что заметил их.

— Барон Иван Алексеевич Корсак, — с гордостью ответил он.

— Граф Фёдор Александрович Белов, — в свою очередь с достоинством представился двойник Сашки.

Городничий тут же заметно стушевался. Я же едва заметно ухмыльнулась: «Надо же, у них отчества поменялись местами с именами. Почти то же, только наоборот. Вот и не верь после этого в реинкарнацию. Значит, Беловы и Корсаки из обычных дворян стали графами и баронами? Интересно узнать, как это вышло. Через брак или за заслуги?»

— А вас как зовут, господин городничий? — поинтересовался у рыжего Белов. — Как фамилия?

— Уткин… — быстро ответил тот, как-то втянув шею. — Господа, так ведь я не по своей прихоти! Давеча ограбили господина Овсова…

— Слыхали уж о том, — сказал Иван. — Но при чём тут эта девушка?

— Так ведь сказано, что баба обокрала, пока господина Овсова с сестрой не было дома. Все слуги в один голос твердят об этом. А он ведь купец первой гильдии!..* Вот потому и велено всех девок проверять… Коль мадам покажет документы да расскажет, где была вчера с семи до восьми вечера, то я тут же её отпущу.

— А коль нет? — изогнул бровь Федор. — Поведёте в участок? В таком состоянии?

— Что делать? — развел он руками. — Приказ есть приказ…

— Будь она воровкой, стала бы так подставляться?

— Кто знает? Вдруг таков её план?

«Не представляю себе плана, предусматривающего подобное, — подумала я. — Чудо, что я ещё шею не свернула».

— Спрашиваете, где она была вчера с семи до восьми вечера? — вдруг раздался слева чей-то бас. — Вместе с моей сестрой у модистки.

Мы все разом обернулись в сторону говорившего — это был рослый, богатырского сложения мужчина средних лет, богато одетый, с моноклем на левом глазу, и с пышными чёрными усами. Возле него стояла златовласая, невысокая, худенькая девушка лет двадцати, в нежно-розовом шелковом платье, такого же цвета шляпке с белыми розами, и с удивительными ярко-зелёными глазами. После последней его фразы она утвердительно кивнула и с улыбкой взглянула на меня, будто мы были давними знакомыми:

— Всё так. Вчера мы как раз подбирали Агнии Александровне новую шляпку. Могу показать счёт…

— О, нет-нет, это будет излишне, Лизавета Ермолаевна! — замахал руками городничий, явно узнав этих людей. — Так вы говорите, эту даму зовут…

— Агния Александровна, вдова князя Оленева, — вновь взял слово тот мужчина.

«Как… как вдова?» — на мгновение оторопела я, забыв дышать.

— Её троюродный брат, Никита Григорьевич, уже имел честь встретиться с вами сегодня, господин граф, — произнесла женщина, взглянув на Белова, едва скрывающего изумление, а затем на Корсака: — И с вами, Иван Алексеевич. Он уже рассказал нам о вашем удивительном сходстве с его давними приятелями, которых он не видел очень много лет. И ещё раз приносит вам извинение за возникшее недоразумение.

«Рассказал… сам Никита? — я украдкой вздохнула с облегчением. — Значит цел, слава богу!»

— Если у вас есть ещё какие вопросы — задавайте, я отвечу, — произнес мужчина. — Но не вижу смысла в том, что вы приведёте в участок ту, которая прибыла в город ко мне в гости, и к тому же во время самого ограбления находилась с нами. Как и её брат. Поверьте, будь я неуверен в её невиновности, то ещё вчера сдал бы её в участок.

— Николай Ермолаевич, если вы сами утверждаете, что она никоим образом… Тогда, прошу простить, Агния Александровна, — повернулся ко мне полицейский. — Служба, сами понимаете…

— Что ж, надеюсь, на этом инцидент исчерпан, — прервал его сбивчивые оправдания Николай Ермолаевич. — Вы свободны. Хорошей вам службы. Дурень дурнем, — произнес он, когда городничий поспешил ретироваться.

— Дай таким Уткиным какое-либо задание, так изворотят из желания угодить начальству и выслужиться перед ним!.. — подхватил Белов.

— А уж как их вдохновляет ощущение хотя бы малейшей силы и власти над другими… — прибавил Корсак.

— Согласен, господа. А, помню, как-то был у меня случай…

Дальше я его не слушала, вновь задумавшись.

«Ермолаевич… Ермолаевна… Брат и сестра… И эти речи про ограбление… Выходит, что это и есть Овсовы. Но, чёрт возьми, кто же они такие на самом деле? Если Никита действительно с ними общался… Что ж, тогда он вполне мог рассказать им и про меня. Но стал бы он доверяться случайным первым встречным людям?»

Голова просто разрывалась от переполнявших её вопросов… Меж тем Лизавета Ермолаевна подошла ко мне, и, пока Николай Ермолаевич беседовал с ребятами, с грустной улыбкой мягко положила свои тёплые ладони на мои кисти.

— Милая, посмотри на меня, — ласково прошептала она, и я, будто притянутая магнитом, взглянула в её большие глаза, которые едва ли не светились. — Твой взгляд столь же удивителен, как и мой. Разные цвета глаз, а суть едина. Смотри на меня, не отворачивайся… Ох, какие у тебя холодные руки… А дрожат-то как! Ой, и из носа кровь… Ну ничего, ничего. Сейчас это пройдет. Не отводи глаз… Слушай меня. Ты испугалась, очень сильно, а теперь страх этот уходит из твоего сердца. А с ним и вся боль. Чувствуешь? Можешь не отвечать, просто слушай себя. Слушай, и чувствуй…

Казалось, будто время вокруг нас замерло. Сознание стало вялым, тягучим… Куда-то начали уплывать все тревоги, страхи… Я словно проваливалась в сон, оставаясь при этом наяву. Вскоре внутри у меня всё начало гореть, а по коже, усиливаясь и ускоряясь в тех местах, где болело сильнее всего, забегали неприятные мурашки, похожие на сотни маленьких иголочек. Но это длилось лишь мгновение — на смену этим ощущениям внезапно пришла удивительная лёгкость, мягкой тёплой волной растекаясь по всему телу. Казалось, стоит приложить небольшое усилие, и я смогла бы взлететь…

Вскоре Лизавета, чьё лицо заметно побледнело, прошептала:

— Вот, так, теперь всё хорошо, — отпустив мои руки, она устало вздохнула с улыбкой. — Ну, как, сможешь идти?

— Да, я могу наступить на ногу… — прошептала я, и радуясь, и пугаясь от этого одновременно, едва веря в реальность происходящего. — Господи, я ведь и пошевелить ею не могла!.. Как и левой рукой… Она тоже в порядке! Спасибо… спасибо вам! Но вы… вы, что же, волшебница?

— Я? — ещё шире улыбнулась девушка. — О, нет, милая. Я лишь помогла тебе самой восстановить себя. И не говори мне на «вы». У нас это не принято.

Хотелось спросить, что она имела ввиду, и у кого это «у нас», но пришлось прикусить язык. Вопросы эти явно были не к месту. Поэтому я решила узнать другое, более главное:

— Никита… Вы… Ты ведь не просто так сказала, что говорила с ним? Значит, вы с братом его видели? Где он? И почему назвали его моим троюродным братом?

Произнесла я это одними лишь губами из опасения, что меня мог услышать кто-то из ребят. Но Лизавета Ермолаевна как-то умудрилась понять меня.

— Да, говорили. Он ждёт тебя у нас, — ответила она так же одними губами.

— Ждёт… у вас… — как завороженная повторила я, всё шире раскрывая глаза. — Но… как? Почему?

— Никола! — вдруг произнесла девушка погромче, — Агния Александровна беспокоится о своём брате. Мы можем уже направиться домой?

Что ж, понятно; ответа не будет. Опять придется ждать… Ладно, выбора всё равно нет.

— Да-да, конечно, — кивнул ей мужчина. — Тем более, мы уже обсудили всё, что было необходимо. Что ж, господа, ещё раз благодарю вас за помощь княгине.

— Для нас честь… — кивнул Белов и с беспокойством глянул на меня. — Но не требуется ли ещё наша помощь?

— Да, ведь Агния Александровна едва могла идти… — прибавил Корсак.

— Не волнуйтесь, уже могу, — заверила я их, демонстративно пройдясь без поддержки, и едва не подпрыгивая от ещё робкого счастья: «Я могу ходить! Я не калека! Я могу ходить!..»

Николай Ермолаевич на это одобрительно кивнул, не то своим мыслям, не то сестре.

— Да, ну и чудеса, — присвистнул Корсак. — Я-то полагал, нам нести вас придется… Видимо у вас и вправду просто был шок. Как же хорошо, что всё обошлось! После такого падения в живых-то редко остаются… Но у вас я вижу лишь ссадины на ладонях.

— Меньшее, что могло бы со мной случиться. Да, день для езды верхом не задался у меня с самого начала — сперва оступилась и упала в реку, а потом конь вдруг понёс ни с того ни с сего…

Может, история с рекой вышла не совсем удачной, но нужно же было как-то объяснить им, почему я была промокшая до нитки! А на придумывание иной версии у меня не было ни сил, ни желания. Да и так вроде сошло…

— Это верно, кони могут понести в любой момент, и зачастую без видимых причин, — заметил Белов, погладив шею коня Анисомивой, недовольно фыркнувшего на это. — А он у вас красивый, породистый. Как зовут?

— Эм… Граф. Его зовут Граф.

— Граф? Что ж, ему подходит.

«Конечно подходит! — воскликнула я про себя. — Ведь глядя на него выдумала это имя. Интересно, а какое оно у него на самом деле?»

— Ну что ж, судари, — вновь взял слово Николай Ермолаевич, — не смеем больше задерживать вас. Явно же шли куда-то… У нас ещё будет время поболтать завтра. Лизи, слышала ли ты, что эти достойнейшие молодые люди завтра удостоят нас визитом к семи часам вечера?

— Конечно, брат. Сердечно будем рады видеть вас, — со скромной улыбкой произнесла девушка. А потом как-то обречённо прибавила шепотом, словно оправдываясь передо мной: «Никола не упускает ни единого шанса заманить в дом неженатых титулованных мужчин…»

Заверив ещё раз, что непременно придут, заодно выразив, как они были рады знакомству, ребята распрощались с нами. Не забыв напоследок пожелать мне скорейшего полного восстановления.

Проводив их взглядом, я вдруг заметила, что забыла отдать платок Корсаку.

«Ладно, верну его завтра. К тому же он весь в крови… Да, такое нельзя было отдавать без стирки».

Затем, поколебавшись секунду, последовала со своими новыми знакомыми, которых я по-сути совсем и не знала, в сторону их дома, расположенного от нас в двухстах метрах. Дом, где меня вроде как должен был ждать Никита… Будь у меня побольше сил, я бы, наверное, со всех ног бросилась к нему бежать, ведомая рвущимся вперёд сердцем! И как же мне нетерпелось закидать вопросами этих двоих… Едва удавалось сдерживать себя. К счастью, терпеть оставалось недолго. Конь Анисимовой, он же отныне Граф, успешно всеми забытый в последний момент, сам последовал за нами, будто верный пёс. И, сюдя по фырканью, крайне возмущенный этим фактом.

Но не успели мы приблизиться к дому, как нам на встречу прибежала женщина в одежде горничной. Весь её вид говорил о том, что случилось что-то очень плохое.

— Авдотья, в чём дело? — хмуро поинтересовался Овсов, пока женщина собиралась с силами после бега, явно непривычного для неё.

— Там… он… — она словно захлёбывалась словами, беспомощно взмахнув руками. — Ваш гость, Николай Ермолаевич…

— Что с ним? Да говори ты уже!

— Упал… без сознания. А из носа кровь пошла ручьём.

Примечания:

*С 1775 года купцы разделялись на три гильдии. Первая и вторая являлись привилегированным сословием, а третья — непривилегированным.

Подобное разделение произошло еще в начале 18 века. К первым двум гильдиям относились зажиточные торговцы в зависимости от размера капитала. К третьей гильдии были причислены так называемые до 1722 года «подлые люди» (разнорабочие).

Зачисление в ту или иную гильдию происходило в зависимости от объявленного капитала (по-современному — уставный капитал).

В 1786 году для третьей гильдии был установлен капитал в 1000 рублей. Такие купцы могли держать таверну и лавку, постоялый двор, заниматься мелкой розничной торговлей и ремеслами.

Ко второй гильдии относились купцы с 5000 рублей уставного капитала. Они владели мелкими речными судами, кроме того могли заниматься производством, т.е. иметь заводы и фабрики. Они занимались оптовой торговлей.

Первая гильдия купечества являлась элитной и самой богатой. В 1785 году их объявленный капитал начинался от 10000 рублей. Купцы первой гильдии обладали полной свободой перемещения, в том числе и за границу. Они имели морские суда и занимались международной торговлей.

Купцы были полностью освобождены

от рекрутской повинности, а также от телесных наказаний.

Четыре... четыре раза переписывала эту главу! Вот что бывает, когда пишешь на бегу и с частыми перерывами. Теряется суть текста, и все потом кажется не тем... Пожалуй, эта глава вырвалась на первое место в моём списке самых сложных)))

Тихо… Темно… Будто нырнула под воду с закрытыми глазами. Но вот что-то неумолимо начало тянуть вверх, к свету, к воздуху. Сперва я сопротивлялась, не желая уходить от того, что дарило покой, в котором не было ни страха, ни боли, ни тревог… Но теперь спасительная прежде темнота начала пугать, и уже нестерпимо хотелось избавиться от неё, как можно скорее вырваться на свет, со всеми его чёрными, белыми и цветными сторонами, называемыми жизнью.

Несколько усилий… И, дёрнувшись, я наконец вынырнула из вязкой пелены забытья. Но, как порой не желают отпускать ночные кошмары, так и сейчас мне не сразу удалось полностью избавиться от неё. Когда же сознание начало работать чётко, возникли и первые мысли, пришедшие сразу же вслед за проснувшимся осязанием: «Я что, в постели? Кажется да… Но где? В доме Овсовых? Надеюсь, что да… Что это за тяжёлый, приторный запах? Неужели розы?» А следом за ними пришла новая, заставив сердце замереть: «Никита! Господи, где он? Что с ним?»

Я принялась судорожно рыться в памяти. Но последнее, что я помнила — это несущуюся навстречу перепуганную горничную, впопыхав сообщившую Николаю Ермолаевичу, что гость в их доме упал без сознания, а из носа у него потекла кровь. И то, как у меня после этого известия сами собой подкосились ноги, в груди резко перестало хватать воздуха, а мир поплыл перед глазами. Это было начало обморока…

«Как не вовремя… — с досадой подумала я, злясь на себя за эту слабость. — Вот сколько я пролежала без сознания? Несколько минут? Час? Два? Целый день? И вот что сейчас с Никитой? Я ведь так и не узнала, из-за чего он потерял сознание, и почему из носа пошла кровь!»

Всё, довольно лежать! Нужно подниматься, срочно. Я должна немедленно его увидеть. Убедиться, что с ним всё хорошо… Но для начала нужно хотя бы открыть глаза. Однако разлепить веки стоило мне больших усилий — их будто намазали клеем, который почти уже успел застыть. Но повернуть голову на бок, а уж тем более приподняться на локтях, оказалось ещё сложнее. Такое ощущение, будто сам воздух придавливая меня — словно земное притяжение стало как минимум раза в два сильнее.

Наконец, собравшись с силами, мне удалось усесться, а заодно рассмотреть, где я находилась. Это была довольно просторная и весьма богато обставленная комната. Взгляд сам собой скользнул по мебели, чуть задержался на сафьяновом диване, потом перешёл на огромный камин, отделанный мрамором, затем изучил полку над ним и расставленные на ней статуэтки и часы, перескочил на вазы со свежими букетами роз, чей запах так невыносимо щекотал ноздри, и наконец остановился на потолке, расписанном в виде лазурного неба и плывущими по нему пушистыми облачками. Прямо напротив кровати располагались ведущие на балкон двери, раскрытые в тот момент, и тёплый ветер, прорываясь в комнату, забавлялся с газовыми занавесками.

«Всё же это, похоже, и вправду дом Овсовых… — заключила я, только сейчас заметив, что была переодета в одну лёгкую белоснежную сорочку. — Хм-м… Лежала бы я всего пару часов — не стали бы переодевать. Да и волосы расчесали… Сколько же я была в отключке? Сейчас за окном солнце… Довольно светлое для вечера. Что, неужели я пролежала почти целые сутки? Жаль отсюда не вижу время на циферблате…»

Думая об этом, я опустила босые ноги на холодный пол и, стараясь не делать резких движений, поднялась. Лёгкое головокружение заставило на мгновение прикрыть глаза, но, к счастью, это быстро прошло.

— Так… Хорошо, на ногах стою, — я невольно обратила внимание на свои ладони, вспомнив, что на них оставались ссадины — единственное напоминание о том страшном падении с Графа. Сейчас же на их месте была нормальная, здоровая кожа. — Надеюсь, это дело рук Лизаветы, а не времени. Ведь на их заживление ушло бы не меньше недели… Всё же, кто эта девушка? Колдунья, способная исцелять людей? Наверное… Ничто другое в голову не приходит.

В это время двери комнаты распахнулись и на пороге, как ни странно, показалась сама Лизавета.

«Помяни чёрта, он и явится… Ой, нет, что я такое говорю? Нехорошо, она ведь пока не сделала тебе ничего плохого. Наоборот, помогала так, как никто другой».

Правда в мыслях предательски ёкнуло: «Вот именно, что пока…»

Сама Лизавета, заметив, что я в сознании и стою на ногах, приветливо улыбнулась:

— С добрым утром, Агния. Вернее доброго дня. Я уж думала, ты до обеда проспишь.

— Что с Никитой? — в голове роилось множество вопросов, но я задала тот, который волновал меня больше остальных. — Скажи, с ним ведь всё хорошо? Не томи напрасно… И почему ты так… печальна, хотя и улыбаешься?

Лизавета после этого замечания отвернулась, тяжело и шумно вздохнув.

— Агния, пока ты была без сознания, мы узнали кое что… — произнесла она негромко и довольно медленно, словно подбирая слова. — Это касается тебя и Никиты… Но об этом позже. Ты не бойся за своего супруга, он цел и невредим. Я о нём позаботилась, а потом и твои ссадины залечила до конца, пока ты спала — сама понимаешь, при свидетелях я не могла убрать их. Это ведь не переломы, скрытые в теле и под одеждой. Никита же всю ночь просидел у твоей постели, да всё волосы тебе расчесывал: утверждал, что ты обожаешь, когда кто-то из родных касается их. Он вышел всего десять минут назад. Я… я сейчас его позову.

Казалось, ей было неловко находиться возле меня, и поэтому стремилась как можно скорее сбежать.

— Подожди! Скажи, что ты имела ввиду? — попыталась я её остановить. — Что вы узнали про нас с Никитой?..

Но она, не произнеся больше ни слова, бесшумно скользнула за двери, не став их закрывать, подло оставив меня теряться в догадках, из которых одна была страшнее другой.

«Ну зачем ей было об этом говорить, если не собиралась давать никаких пояснений? — я уселась обратно на кровать и со злостью стукнула по ней кулаком. — Наверняка это связано с тем, почему мы с Никитой оказались здесь. Тогда тем более, зачем продолжать утаивать от меня правду? Что в ней может быть такого ужасного, что Лизавете будто бы не хватило сил с первого раза посвятить меня в неё?»

Сердце снова уколола ядовитая игла тревоги… Может, я просто пессимист и лишь напрасно накручивала себя, но жизнь почти всегда обходилась со мной так, что я давно уже от любых недоговорок и тайн не ждала ничего хорошего.

За всеми этими размышлениями я пропустила момент, когда перестала находиться в комнате в одиночестве. Встрепенувшись, заметив краем глаза какое-то движение, я вскинула настороженный взгляд на гостя.

— Господи… — сорвалось с моих губ вместе с судорожным вздохом. — Никита…

Это и вправду был он. Здоровый, только немного бледный, и невредимый. Да переодетый в рубашку с кружевным воротом, чёрные штаны, да высокие сапоги. Наверное, ничего другого его размера не нашлось.

Казалось, что секунда, пока мы, замерев, с трепетом смотрели друг другу в глаза, длилась целую вечность. Затем, порывисто сорвавшись со своих мест, словно боясь, что кто-то из нас может вот-вот исчезнуть, мы сжали друг друга в крепких объятиях… Вернее, это Никита сжал меня. Я же бувально обмякла в его руках, с тихим всхлипом уткнувшись лицом в сильную грудь, судорожно цепляясь руками за рубашку, и прислушиваясь к каждому мощному удару его сердца. Мысли, что заполонили мой разум, на время ретировались, позволив в полной мере ощутить это мгновение. Простое с виду, но такое необходимое для нас обоих. Без слов, заполненое лишь нашим дыханием, слившимися в единый, и бьющимися в унисон сердцами.

— Агния, — выдохнул Никита, уткнувшись носом в мои волосы, — как же я испугался…

— А я как испугалась! — перебила я его, чуть отстранившись и вновь взглянув прямо ему в глаза. — Я думала у меня сердце выскочит… Думала, что могу больше никогда не увидеть тебя. А когда я узнала, что ты тоже здесь… Да ещё эта горничная примчалась с известием, что ты упал без сознания…

— Не волнуйся, — улыбнулся он, прижимая меня к себе всё крепче, — сейчас со мной всё хорошо. Да и не было ничего серьёзного. Лизавета говорит, что это всего-лишь последствие перехода, то есть переноса во времени. Кому-то это даётся легче, например как тебе, а кому-то приходится сталкиваться с побочными эффектами. Это почти как морская болезнь.

— Да, всего-то… — я закрыла глаза, чуть покачав головой. — Совсем можно не беспокоиться. Но, скажи, что же произошло с нами? Может тебе уже успели рассказать, почему мы опять перенеслись во времени? В чём причина?

— Не знаю, — взгляд Никиты тут же посерьёзнел. — Я уже думал об этом, но без помощи нам самим никогда не добраться до разгадки. Но вот что я заметил: ты в первый раз перенеслась, попав в зелёный туман. Во второй раз, когда выпила зелье…

Я на миг закусила губу — всё ещё было стыдно от того, что я скрывала его от Никиты, хотя он и не думал держать на меня зла или обиду из-за этого. Только совесть, увы, это не затыкало.

— …А я перенёсся за тобой, так как на меня упала твоя слеза, в которой была частичка того зелья, — продолжил спокойно рассуждать Никита, словно мы обсуждали погоду. — Видишь, каждый раз была какая-то причина. Что-то, что провоцировало перемещение. Но на этот раз никакой видимой причины я не заметил…

— У меня есть одно предположение… — неуверенно произнесла я, подумав несколько секунд. — Ты не заметил силуэт за окном?

— Какой силуэт? И за каким окном?

— У нас, дома. Помнишь, когда родители с Марьей уехали, мы пошли на кухню. Так вот, в окне я увидела, что в нашем саду стоял… кто-то. Не знаю, кто именно. Тёмный силуэт, с виду мужской, и похоже в одежде твоего времени; и камзол, и парик, и шляпа, напоминали детали костюма восемнадцатого века…

— Нет, я этого не видел… Почему же ты не рассказала?

— Потому что не успела — стоило мне его заметить, как через несколько секунд я провалилась в какую-то тёмную пустоту… Иными словами, начался перенос во времени. Ну, что думаешь?

Никита ответил не сразу, задумчиво глядя на колыхающиеся занавески, словно искал ответ в этом неритмичном танце, придуманном ветром.

— Полагаю, здесь и кроется разгадка, — произнес он наконец. — Узнай, кто стоял в нашем саду, и поймёшь, почему мы перенеслись…

— Мне этот незнакомец как-то совсем не понравился, — я невольно поежилась, вспоминая его. — Но я же ещё не рассказала тебе, что перенеслась дважды!.. И про то, что перед этим вторым переносом произошла ещё одна встреча, напугавшая меня в разы сильнее той, первой.

Затем я вкратце пересказала Никите всё, что со мной приключилось с момента перемещения. Про встречу с Анисимовой, про наше переодевание, про встречу с жутким волком, про то, как Граф спас меня, про второе перемещение, приведшее к опасному падению, про встречу с двойниками Сашки и Алёши, про Уткина, и, наконец, про Овсовых, и про то, как Лизавета излечила меня.

— …А потом прибежала та горничная, выпалив на ходу, что де гость ваш, Николай Ермолаевич, без сознания упал, а из носа у него потекла кровь. И это известие добило меня — случился обморок. Ну, остальное ты и так уже знаешь.

Никита за весь рассказ ни разу не изменился в лице, слушая меня крайне внимательно, и ни разу не перебив. Лишь по глазам я могла понять, что он чувствовал — удивление, любопытство, тревогу, негодование… Всё это отражалось в них столь ярко, что я не сомневалась в правильности своих догадок.

— Да… — протянул он, когда я закончила. — Теперь, я вижу, всё стало в разы запутаннее, чем было. Я ведь не знал про вашу встречу с Марьей Петровной, как и то, что ты перенеслась дважды, хотя второй раз и не во времени, а лишь с места на место.

— И, главное, я не могу даже предположить, что именно привело к этому второму перемещению. Но что бы это ни было, оно спасло меня. Правда, чуть не угробив при этом… Но всё же. Падения ведь могло и не произойти, а вот тот волк, я уверена, в конце концов настиг бы меня. Хорошо ещё, что я оборачиваться не стала… Мне и так теперь добавится ещё один образ для ночных кошмаров, а уж вид того, как он гнался за мной…

Язык немел от одной мысли об этом, а по телу опять забегала крупная дрожь. Заметив это, Никита вновь притянул меня к себе и мягко погладил по волосам. Это почти всегда помогало мне успокоиться… Но в этот раз страх был настолько силён, что его не могли заглушить даже объятия любимого, родного человека. К тому же я чувствовала, насколько участилось его сердцебиение. Он тоже был напуган, хотя внешне и не подавал виду…

— Никита… — я тихо всхлипнула. — Я боюсь, что всё это может повториться… Что за окном опять может появиться тёмный силуэт, что в любой момент из-за угла сверкнут глаза того волка, и что опять… опять может произойти перемещение.

— Тихо… — он вновь запустил пальцы в мои волосы, принявшись мягко перебирать их. — Тихо, Агния. Всё страхи идут только от незнания. Выясним, что это было, и как от подобного защититься — и, вот увидишь, никто из них уже никогда не сможет напугать тебя. Знание придает слабому силы, а трусу — храбрости. Хотя у тебя с последним и так всё в порядке.

— С храбростью? Прошу, не издевайся! Где я, а где храбрость? Меня напугать, заставить сомневаться в себе — это же раз плюнуть!

— Это ты сейчас так говоришь, не до конца ещё придя в себя после пережитого. К тому же даже самые смелые люди могут бояться. И это нормально. А вспомни, как ты бросилась тогда на помощь Анне и спасла её, когда она хотела отравиться! Никто не знал, что делать, а ты сообразила за несколько секунд. Трус смог бы это сделать? А как ты тогда побежала за мной и Тихоновым, стоило лишь убедиться, что мне действительно грозила смертельная опасность? И ты, невзирая ни на что, бросилась мне на помощь. Там, конечно, была своя доля безрассудства, но не будь в тебе хотя бы капли смелости, ты не отважилась бы на этот шаг. И сколько ещё таких примеров можно привести? Агния, запомни — никогда не позволяй обстоятельствам ломать тебя, и допускать даже долю сомнений в себе и в том, на что ты способна. Что бы ни происходило, не ищи недостатка в себе, даже если где-то ошиблась. Делаешь вывод, где и какой шаг был неверный — и снова идёшь вперёд с гордо поднятой головой.

— Что бы я без тебя делала… — прошептала я уже с улыбкой.

Приятно ощущать поддержку того, кто дорог тебе, и чувствовать, как от его слов на душе становится легче, и ты незаметно для себя начинаешь искренне соглашаться со всем сказанным.

— Наверное, неосознанно совершала бы всё, что бы встретиться со мной, — хотя вопрос был риторический, Никита всё же решил ответить. — Как и я в свою очередь. Ведь, судя по всему, что с нами происходит, друг без друга нам не суждено идти по жизни.

— Это плохо? — я выжидающе взглянула ему в глаза. Не знаю, с чего вообще в голове возник этот неуместный вопрос…

— Настолько, что если бы это было проклятием, то я нарочно искал бы его на свою голову.

Я невольно закашлялась, не ожидав такого.

— Ну, скажешь тоже — проклятие… — я всё же на всякий случай трижды сплюнула через левое плечо. — Не стоит говорить такое. Сам видишь, что творится. Нужно быть аккуратнее со словами…

— Ты права, осторожность точно не повредит. Но я не навлекаю на себя ничего плохого. Совсем напротив.

— Считал бы ты так, не зная меня?

— Не зная тебя, я бы всё равно чувствовал, что более всего на свете желал бы быть с тобой. Не важно где, и в каком веке. Чувствовал бы точно так же, как в то время, когда мы только познакомились.

И снова этот его взгляд… Невозможно привыкнуть к тому, как он мог одновременно согревать им, и пробирать до мурашек. Когда-то я сравнивала взгляд Никиты со взглядом колдуна… И по-прежнему готова это утверждать.

— Спасибо… — прошептала я, вновь уткнувшись лицом в его грудь, пряча растянувшуюся до ушей улыбку.

— За что?

— За то, что не даёшь мне забыть, каково это, когда ты нужна кому-то. Когда ты дорога и любима. Раньше, до нашей встречи, я никогда не задумывалась над тем, что это такое. А теперь понимаю — без этого я не жила, а лишь существовала в ожидании.

Вдруг позади нас раздалось деликатное покашливание. Мы тут же обернулись в сторону того, кто посмел прервать нас в столь неподходящий момент. Этим человеком оказалась Авдотья — та самая горничная. Сложно было не узнать её лицо. Такое обычно называют лошадиным. А ещё на нём застыло какое-то странное выражение… Наверное, такое можно назвать полоумным.

— Простите, что помешала, — произнесла она, зачем-то быстро кивая головой, — но Николай Ермолаечич желают говорить с вами, Никита Григорьевич.

— О чём?

— Не ведаю, — с весёлой, и глуповатой улыбкой ответила она, разведя руками. — Мне не докладывали. А они вас ждут-с.

— Что ж, — вздохнул Никита, — коль хозяин дома, в которым ты гостишь, желает поговорить о чём-то, то нельзя заставлять его ждать. Я скоро вернусь, — прибавил он мягче, и поцеловал меня в лоб, — а ты постарайся ни о чем не волноваться, и просто отдохни.

— Да уж наотдыхалась, — усмехнулась я. — Лучше пока приведу себя в порядок. Авдотья, принесёшь мне воду, мыло и зеркало? Хотя бы умоюсь для начала.

Про себя я добавила: «Заодно попытаюсь вызвать Раду через отражение…»

— Конечно, барыня, конечно, — протараторила она всё с той же улыбкой. — Сию минуту, только князя провожу. Вы прощайтесь-то скорее, Никита Григорьевич, да идите за мной. Я провожу вас в гостиную.

— А почему это «прощайтесь»? — сам собой сорвался с моего языка вопрос. — Словно мы больше не удивимся.

— Ой, да не слушате вы меня! — тут же отмахнулась со смехом Авдотья, в чьих расширившихся глазах на мгновение промелькнул ужас. — Вечно всё путаю, оговариваюсь, и повторяюсь в разговорах. Хозяйка говорит, что это из-за того, что я немного блаженная.

— Как это «немного»?..

— Я как бы с чудиной, но при этом почти без неё. Вот и сейчас хотела сказать вам совсем иное, а вырвалось это «прощайтесь». А имела ввиду, что…

— …Что князя я сама провожу к брату, — перебила её незаметно вошедшая в комнату Лизавета, — а ты пойдёшь и подготовишь то, о чём просила Агния Александровна.

Авдотья, казалось, растерялась. Если не обиделась…

— Но Николай Ермолаечич велел мне…

— А теперь Николя велел мне привести к нему Никиту Григорьевича, — суровым тоном перебила её девушка. — Хочешь спорить с решением моего брата?

— Нет, что вы, упаси Господь! — воскликнула напуганная горничная, попятившись выходу и попутно начав креститься. — Я, тогда, сию минутку… Принесу всё, что просили.

— Давай, иди уже, — поторопила её Лизавета, почти вытолкнув в коридор. — И смотри, с водой-то, вскипяти её сперва, а потом остуди. И мыло найди то, которое Тата месяц назад мне из Парижа презентовала. Так, вот только без вопросов! Сказано — делай. Так нужно.

Затем Лизавета, закрыв дверь, обернулась к нам. Признаться, вид её немного пугал — так выглядит человек, который, невзирая на сильный страх, делает что-то вопреки ему, крепясь из последних сил.

— Лизавета, что с тобой? — спросил с беспокойством Никита. — Всё в порядке?

— Случилось что-то? — подхватила я. — Мы тебя, считай, совсем не знаем, но страх у всех людей выглядит одинаково.

— Не страх то, что вы видите, — сбивчиво ответила она. — Это — ужас!

— Ужас? — переспросил Никита, переглянувшись со мной. — Но с чего?

— А как бы выглядел на моём месте тот, кто должен покоряться тому, что претит сердцу? — с отчаянием воскликнула она, тут же прикрыв рукой рот и продолжив тише: — Как выглядел бы тот, кто по велению совести должен сделать то, что подставит под удар его жизнь и жизнь родного брата? Как выглядел бы тот, кто, будучи по-сути рабом, намерен ослушаться и нарушить планы хозяина?

— Лиза, объясни толком, что происходит! — я с каждым её словом всё сильнее цеплялась за руку Никиты, чувствуя, как под моими пальцами напрягались его мышцы.

— Я объясню… Сейчас объясню всё…

Лизавета, заперев дверь на ключ, который висел у неё на шее на нитке, на мгновение умолкла, глубоко и часто дыша, и вдруг порывисто приблизилась к нам. Вблизи я заметила, какая сильная дрожь пробирала её тонкое, хрупкое тело, а в больших ярко-зелёных глазах стояли слёзы.

— Поверьте, я ни в коем случае не хотела этого делать! — выпалила она, давя рыдание, и тут же понизила голос до шёпота. — И брат мой ничего о том не ведает… Да и не надобно ему то. Он ведь обычный человек, в отличии от меня. Не нужно, чтобы и он знал всё то, к чему меня вынуждает он…

— Кто это «он»? — спросил Никита, весь обратившись во внимание.

— Я объясню. Я всё сейчас объясню… Знаете, ведь мы с Николя не всегда были такими богатыми, как сейчас. Наш отец погиб, а мама умерла от голода, когда Николя было десять лет, а мне всего три года. И вот мы, никому ненужные дети, двое сирот, оказались на улице… Наверное нам суждено было сгинуть, но каким-то образом над нами взял опеку один состоятельный человек. Вернее, мы считали его человеком… И брат до сих пор так думает. Но только я знаю, кто он такой на самом деле…

— И кто же он? — спросила я, пока что сбитая с толку её повествованием.

— Колдун, — Лизавета сглотнула, будто это слово застряло у неё в горле. — Могущественный колдун. Один из тех, кто владеет Высшим законом. Он-то и раскрыл во мне этот дар исцеления — редчайший дар, уступающий лишь способности перемещаться во времени и пространстве. Думаю именно из-за меня он и взял нас с Николя под опеку…

— Подожди, что это ещё за закон такой ты упомянула? — вновь спросила я.

— Высший закон, — Лизавета сделала особое выделила первое слово. — О нём знают все колдуны, даже самые слабые. Если кратко, то это свод правил и законов, касающихся нашего мира. И, конечно же, напрямую жизней обычных людей. Создан ещё в те времена, когда жизнь только зародилась. Но всего трое колдунов во всем мире знают его.

— Почему только трое, если эти законы из вашего мира? — спросил уже Никита.

— Таково правило. Кое-что знает каждый, но полностью Высший закон ведают только те колдуны, которым за их деяния оказано особое доверие. Одним из них стал наш опекун, вторым — Рада…

— Рада? — встрепенувшись переспросила я. — Неужели это…

— Да, это она. Ну а третьего колдуна никто никогда не видел… Говорят, он древнейший из ныне живущих, самый мудрый и могущественный. Возможно, он-то и создал этот Высший закон. К его помощи взывают на судах — да, у нас есть свои суды, — и просят помочь, направить на верный путь, если не знают, как именно истолковать ту или иную проблему.

— И как, отвечает? — зачем-то спросила я.

— Всегда. Но, опять-таки, только если к нему обратится Рада или наш опекун. Он слышит лишь их. И отвечает знаками.

— Чудесно, — я не удержалась от саркастической усмешки. — Что-то мне это напоминает…

— Лизавета, всё это, конечно, очень интересно и познавательно, и спасибо тебе большое за рассказ… Но ты явно не затем выгнала Авдотью и заперла нас на ключ, чтобы рассказывать нам про своё детство, про опекуна, и про законы колдунов, — Никита пристально вгляделся в её лицо. — Расскажи же, что стряслось? И при чём тут мы?

Да, Никита определенно умел держать себя и свой разум в руках. Даже сейчас на его лице не было ни единого намека на то, насколько он в действительности был встревожен и напряжен. Видимо сказывалась школа Григория Ильича…

— Да, сейчас… Я всё это говорила лишь для того, чтобы вы поняли суть того, что я намерена сообщить. Так вот, наш опекун… — Лизавета запнулась, словно выговорить эти слова вслух ей было физически больно. — Наш опекун здесь, сидит в гостиной вместе с Николя. Из-за него брат звал тебя, Никита. Но Николя не знает, для чего мистер Брюс желал этой встречи… Ой!..

Она осеклась, с расширенными от ужаса глазами зажав рот рукой.

— Мне… Мне нельзя было называть его имя! — с отчаянием прошептала она. — Теперь он обратит сюда внимание… Я привлекла его! Друзья, времени совсем нет, а мне необходимо отправить вас к Раде. От этого зависит ваша жизнь.

— Подожди, твой опекун, что, желает нам смерти? — вот теперь меня на самом деле пробрал настоящий ужас, да так, что на лбу выступил холодный пот, а сердце, сперва замерев, заколотилось так, словно я только что пробежала марафон. — Но почему?..

Пальцы, сведённые судорогой, ещё сильнее сжались на руке Никиты. Откуда-то пришла мысль, что теперь, наверное, у него в этих местах будут синяки… Но Никита и не думал пытаться избавиться от моей хватки — напротив, мягко накрыл мои похолодевшие ладони своими, тёплыми, вложив в этот жест всё то, что не стал высказывать в слух. Он здесь, рядом со мной, и защитит от всякого, кто хотя бы посмеет замыслить что-нибудь худое против меня. Да, но кто, спрашивается, будет защищать его?! Я? Но каким образом? Да он и не даст мне этого сделать…

— Именно из-за вас мой опекун и хочет вас убить, — ответила в это время Лизавета.

— Из-за нас он хочет убить нас? Извини, но пока это только всё путает.

— Сейчас попытаюсь объяснить понятнее. То есть он потому хочет этого сделать, что вы двое из разного времени, а сошлись и живёте как супруги… Но по закону это настрого запрещено, так как нарушает баланс и ход истории. Ведь история — это не только то, что записано в летописях. Это также и миллионы, миллиарды жизней обычных людей. И всякому человеку не просто так предначертано родиться в том или ином времени… И его исчезновение из него почти всегда наносит очень серьезный урон. Как и появление чужака из другой эпохи… Конечно, иногда случаются сбои — человек из будущего переносится в прошлое, и наоборот… Но всё рано или поздно непременно должно возвращаться на круги своя. Вот и у вас исход теперь один — это смерть одного из вас, дабы началось всё с начала и восстановилось перерождением. Иными словами, придется отправить кого-то из вас начать свой путь с начала… Ох, я не в состоянии сейчас нормально объяснить! Мысли слишком сбиты. Но знайте, что один из вас непременно погибнет. Но, если только…

— Есть только «что»? — в груди, среди бури отчаяния и паники, схожей с загнанной в тесную клетку птицей, ёкнула надежда.

— Нет, забудьте, это ложная надежда…

— Если хоть какое-то «но» имеется, значит на то есть основания. Лизавета, пожалуйста, скажи, что ты имела ввиду!

— Хорошо, — с сомнением в голосе отозвалась она. — Но не особо рассчитывайте на это. Я хотела сказать, что если вы каким-то образом сможете доказать, что назначены друг другу самой Судьбой, то тогда Высший закон на вас не распространяется. Значит, ваша встреча была не случайна, а запланирована, как и все остальные сценарии судеб. Только вот таким образом… Но подобное такая редкость… За всю историю человечества было всего три таких случая. Именно поэтому я и не хотела говорить об этом.

— И напрасно! Но, как же так получается… — я чувствовала, что мозг готов был закипеть от всей этой информации и от того, насколько быстро всё вокруг менялось. — Если твой этот опекун такой могущественный, почему он сам не может этого увидеть?

— Могущественный, но не всемогущий, — почти оскорблённо поправила она. — Видит многое, но не всё. Может очень многое, но, опять-таки, далеко не всё. Увы, то, что назначено самой Судьбой, как раз из числа того, что недоступно его взору.

— Замечательно! — я нервно рассмеялась. — И, невзирая на подобный незначительный нюанс, он берёт на себя право решать, как распоряжаться чужими жизнями? Что?

Последний вопрос был адресован Никите — он легонько толкнул меня под локоть. Лизавета же заметно смутилась от моих слов.

— Он и не берет на себя такое право… Вернее, не брал до сих пор. Может, и сейчас не станет…

— Тогда зачем было поднимать весь этот шухер? — не унималась я. Никита уже чуть более ощутимо толкнул меня под локоть…

— Не знаю, о чём ты говоришь, но я, зная, чем скорее всего могло всё обернуться, не могла пойти на сделку со своей совестью и молча стоять в стороне. Да, мой опекун не видит того, что предначертано Судьбой… Но зато Рада это может. Повторюсь, ищите спасения у неё. Это, быть может, ваш единственный шанс.

— Ты ведь можешь отправить нас к ней? — ровным голосом спросил Никита.

— Да, я же сказала…

— Тогда отправь одну Агнию.

— Что? — в один голос воскликнули мы обе.

— Спаси её, а я останусь. Если твой опекун узнает, что ты сделала, как думаешь, что тогда будет с тобой или с Николаем Ермолаевичем? К тому же ещё неизвестно, выйдет ли что-нибудь из того, что мы вдвоём укроемся у Рады…

— Не укроемся, а попросим защиту от ошибочного приговора! — резко возразила я, лихорадочно пытаясь сообразить, как переубедить Никиту не делать этой роковой глупости.

— Ошибочный, не ошибочный — кто станет разбираться? Агния, если я что и знаю о жизни, так это то, что если ты попадаешь в лапы того, кто в разы сильнее и могущественнее тебя, то выскользнуть из его хватки уже практически невозможно. Да и станет ли Рада помогать нам? Всего двое колдунов — неизвестный третий не в счёт… Нужно ли ей ссориться с ним из-за каких-то двух, никем не приходящихся ей, смертных?

— Почему это сразу ссориться?..

— Или идти против него.

— А не пойдет ли он против неё, собираясь сделать то, что он… и собирается? И что… что если опекун Лизы совершает ошибку, и мы в самом деле предназначены друг другу Судьбой? Если он сделает то, что, как я понимаю, он должен сделать, следуя этим своим законам, то не свершит ли тем самым преступление со своей стороны? Всё-таки, хоть я и не колдунья, но полагаю, что Судьба стоит выше даже самого могущественного колдуна. Ведь так?

— Да, всё верно, — подтвердила Лизавета.

— Так и знала! К тому же, — продолжила я, приободрённая, — что он сделает Лизе? Она ведь та, которая способна исцелять. Обладательница редчайшего дара! Убить, а уж тем более калечить, он её не станет. Что, вместо этого будет угрожать Николаю Ермолаевичу? Извините, но достоин ли он тогда своего звания? Или статуса… Да, он её опекун, спас когда-то её с братом от смерти, и имеет над ней определенную власть. Но если она ослушается его и отправит нас к Раде только из-за того, что боится, как бы он не совершил страшной ошибки? Сделает это из страха за него, а не из-за желания спасти нас.

Я говорила первое, что приходило на ум. Я знала, насколько Никита упрям, и что никакие уговоры не могли переубедить его не жертвовать собой ради меня. Нужен был иной подход. Какой — понятия не имела… Действовала на уровне интуиции. И, кажется, сработало… Хмурая, даже мрачная решимость Никиты, прямо на глазах сменилась уверенностью и готовностью к дальнейшей борьбе по другому пути. Даже лицо Лизаветы просветлело — похоже она получила хороший аргумент в защиту своих действий.

— Да, всё так, — закивала она, — я хочу уберечь его от ошибки, которая может стоит ему всех его сил. Не из-за вас ему их лишаться. И… я перенесусь с вами. Кому, как ни мне, защищать мистера Брюса?

— Да, попытаться определенно стоит, — согласился Никита. — Перенесёмся вместе. Честное слово, Агния, может ты прямо сейчас поговоришь с этим колдуном? В способности к убеждению тебе нет равных, — прибавил он к моему несказанному облегчению. Секундному. Всё-таки ситуация не располагала к радости.

— Если не поторопимся, то у неё просто не останется иного выбора, — затравленно оглянулась Лизавета.

Затем, прикрыв глаза, она прошептала какие-то неразборчивые слова. Через секунду воздух между нами вдруг помутнел, став похожим на запотевшее стекло, и заискрился, закрутившись по спирали.

— Быстрее, идите за мной! — с этими словами Лизавета шагнула вперёд и тут же исчезла.

Мне было страшно… Да и, честно говоря, совсем не хотелось шагать в этот портал, ещё неизвестно куда ведущий. Взгляд вновь сам собой обратился на Никиту, ища поддержки. Он в тот момент уже хотел шагнуть вперёд, но, заметив мою нерешительность, ободряюще улыбнулся и предложил:

— Хочешь, возьму тебя на руки?

В первое мгновение я не знала, что ответить. Не хотелось признаваться в слабости… Но и помощь мне явно не помешала бы.

— Да, возьми, пожалуйста, — согласилась я наконец.

Стоило лишь произнести это, как Никита тут же легко подхватил меня, и, едва я успела обхватить его руками, без раздумий шагнул в сторону спирали. Вспышки её искр были настолько яркими, что мне пришлось зажмуриться. И от этого хотелось ещё как можно крепче прижаться к Никите…

«Вообще удивительно, как так легко мы поверили Лизавете, — мелькнула на подсознании мысль. — Где гарантии, что она не обманула? Хотя, зачем ей это? В чём смысл? Да ещё напридумывать такого… Не знаю, слишком изощрённо для лжи. В любом случае, сделать уже ничего нельзя, мы шагнули в портал. Посмотрим, что из этого выйдет. Кстати, а как возник этот портал? У Лизаветы ведь нет дара перемещения в пространстве. Или есть? А может это Рада помогла его открыть?.. Так, всё, хватит думать! Мозг сейчас разорвётся от всех этих загадок…»

…Где-то вдалеке прозвучало тревожное карканье ворон, заставившее меня встрепенуться, словно бы очнуться от сна. Холодный порыв ветера тут же неприятно пробрался за шиворот, от чего кожа покрылась мелкими, колючими мурашками. С неба, затянутого серыми облаками, упали на землю первые крупные дождевые капли. Боковым зрением я заметила вспышку молнии, переходящей из ослепительно белой в розовую.

«Сейчас гром прогремит… — отстраненно подумала я передёрнувшись, и в недоумении и с нарастающим по мере осознания липким ужасом оглядела место, в котором оказалась. — Каким… каким образом я попала на кладбище?!»

Мороз пробежал по коже при виде холодных каменных надгробий и деревянных крестов… Немых, но как бы так и кричащих: «Можешь отвернуться, не смотреть на нас, но неизбежно кто-то подобный нам увенчает итог твоей жизни».

«Как, почему кладбище? — меня начала медленно охватывать паника. — С чего?.. Мы же совсем не туда направлялись… Минутку, а где же Никита? Что, неужели нас опять разделило?..»

От этой мысли я на мгновение забыла о холоде, а губы почему-то сами собой растянулись в нервной усмешке, постепенно перейдя в неудержимый, неконтролируемый смех, зловещим эхом прокатившийся над безмолвной землёй. Ветер в этот момент ещё пуще зашелестел тёмной листвой деревьев, нещадно обрывая их, как бы возмущенный тем, что кто-то посмел так нагло шуметь.

«Какая злая ирония… — подумала я, уперев руки в бока и запрокинув голову назад, подставив лицо холодному дождю, и всё так же продолжая сотрясаться от приступа смеха. — Опять… Едва успели найтись, как вновь потерялись! Это что, так теперь и будет происходить с нами регулярно? Раз за разом… Нет, слишком невероятно, что бы это было обычной случайностью. Что ж, хорошо, пускай. Да, пускай! Всё равно мы снова найдёмся».

— Да, слышите, мы всё равно найдёмся! — с надрывом прокричала я в пустоту, словно бросая вызов невидимому врагу, и погрозила кулаком ни в чём неповиной берёзе. — И ничего вы не сможете с этим поделать! Хоть на две тысячи лет разбросайте нас друг от друга! Всё равно, вопреки всему, найдёмся! Найдёмся… Найдёмся…

Последние слова я прошептала уже едва слышно, прикрыв на мгновение глаза и пытаясь подавить бушующий внутри ураган, вот-вот грозивший перейти в слёзы. Нет, мне вот только собственной истерики сейчас не хватало! Так, глубокий вдох… и медленный выдох. Покалывающий пульс в кончиках пальцев… Всё, спокойно. Только без паники. Будем считать, что так и должно быть, и всё идёт по плану. Хоть и крайне изощрённому… И вообще, всё это не со мной происходит, а с какой-то другой Агнией. Я же так, просто со стороны наблюдаю. Да, слабоватое утешение…

«Страшно, конечно, что раз за разом случается… подобное, — я повела плечами, сложив руки на груди и хмуро оглядевшись. — И страшно в первую очередь от собственной беспомощности. Ведь я никак не могу ни на что повлиять… Всё больше и больше чувствую себя какой-то игрушкой, которой капризный ребёнок крайне недоволен и потому со всей злости швыряет из одного конца комнаты в другой. Главное, чтобы в окно не метнул… Хотя, судя по всему, он уже это сделал. И далеко не в первый раз».

— Интересно, — произнесла я уже вслух, — где же Никита? Опять в другом конце города? Было бы хорошо, если да. А то ведь нас и вправду могло разбросать так, что попробуй ещё отыщи друг друга. В разные года, или города… Или же века. Да, и очень странно, что я не помню ничего из того, что было после того, как мы шагнули в портал! Пустота… Словно ластиком стёрли. Хм-м, знакомое чувство… Что, неужели кто-то вновь «подправил» мне память, как уже однажды это сделала Рада? Если да, то что же такого произошло, что кто-то прибегнул к этому? А не сама ли Рада постаралась и в этот раз?

Я на мгновение умолкла, прислушиваясь к завыванию ветра и шуму дождя, который уже промочил меня до нитки.

«Уйти бы поскорее отсюда… — запоздало подумала я о том, что пришло в голову ещё в первое мгновение после пробуждения. — В тепло, под крышу. Только куда идти?»

Вновь оглядевшись, я наугад побрела по первой попавшейся на глаза тропинке. Что ж, куда-нибудь да выйду…

Страшно брести в одиночестве по кладбищу… Сердце замирает даже от звука собственных шагов, каждый шорох так и заставляет вздрагивать, озираться, и едва ли не хвататься за сердце. Всё время пребываешь в напряге, всё время в ожидании чего-то… неожиданного. И вот уже кажется, будто из-за каждого надгробия к тебе медленно, но неумолимо тянутся тени от протягиваемых призраками когтей, жаждающих схватить тебя и утащить за собой, а то и вовсе загрызть на месте… Да ещё кончики ушей так и сводит от чувства, что за мной, незваной гостьей, кто-то следит тайком… И показалось ли мне, что где-то сбоку сверкнули какие-то красные огоньки?

«Конечно показалось! — тут же воскликнула я про себя, сильно тряхнув головой, дабы отогнать навязчивые жуткие образы. — Какие ещё призраки? Какие огоньки? Разыграется же воображение… Ох, опять гром… Да такой сильный! Аж уши заложило. А он, гляди-ка, будто вспугнул всех этих призраков! Уже и нет никаких теней и огоньков. Но, если что, защититься от упырей можно, насколько я помню, съев горстку земли с могилы. Эм-м… А других-то методов нет? Осинка тут нигде не растёт? Серебра никто, часом, не обронил на дорожке? Нет? Жалость какая… Оставили мне одну землю! Но уж нет, сами её ешьте».

Как же холодно… Зуб на зуб уже не попадает. И так колит ноги! Не хватало ещё порезать их или занозу поймать. Отличное будет дополнение к простуде, которую я наверняка уже схлопотала! Сваляла дурака, надо было хотя бы в тапки какие-нибудь обуться. А теперь гуляй тут босая, да в одной сорочке…

— Да, к слову, а где Лизавета? — встрепенулась я, вновь остановившись.

Мысль об этой девушке разлилась неприятным, липким чувством подозрений. Ведь это по её милости Никита шагнул со мной в тот портал… И это она напела нам про каких-то там колдунов, попав этим рассказом как раз в тот момент, когда мы скорее готовы были поверить в подобное, чем в любое иное время.

«Но, как говорится, не пойман — не вор. Конечно, всё это очень странно, но, если предположить, что она действительно делала что-то нарочно против нас, то тоже выходит не менее странно. Если… если только она действовала по чьей-то указке. Хорошо, по чьей? И для чего этому «некто» так измываться над нами? Что, неужели и вправду есть некий второй по могуществу колдун, которому мы с Никитой так мозолим глаз, что ему даже заняться больше нечем, кроме как нами? Чёрт возьми, кажется я всё сильнее скучаю по тем временам, когда для меня самым главным стрессом был кошмар о заваленном экзамене! Хотя, в те времена у меня не было Никиты и Марьи… Как же всё неоднозначно! А нельзя ли спокойствие и стабильность того времени перенести на нынешние дни? И я не стала бы жаловаться на скуку! Я уже по горло сыта приключениями и всей этой колдовской чертовщиной!»

Тут до меня сквозь шуршащую стену дождя донеслись чьи-то отдалённые голоса. Пришлось напрячь уши, прежде чем я смогла разобрать:

— …Я тебе говорю, здесь лучшее место.

— Почему ты в этом так уверен?

— Сам подумай, кто нас здесь услышит или заметит?

— Да кто угодно! Я сам слышал только что, как кто-то смеялся неподалеку, как бесноватый.

«Сам ты бесноватый! — огрызнулась я про себя. — Я полюбовалась бы, как ты повел бы себя, окажись на моём месте!»

— Неподалеку, но не рядом. И вообще, мало ли, чего мы тут бродим. А коль кто услыхает нас, то, что ж, о кладбищах народ давно легенды разные сочиняет. Будет ещё один повод потолковать о разгуле нечисти. Или лихого люда.

— А как же сторож? Он ведь видел, как мы входили… Значит, могут и на нас подумать.

— Я тебя умоляю, кто станет его слушать? Мало ли кого этот старый пьяница видел! А скольких он, я извиняюсь, проглядел? Нет-нет, нам нечего бояться. Говорим смело. Но всё же лучше не громко — нет сегодня настроения марать руки. Только в случае необходимости.

Излишне ли говорить, что я уже в начале этого разговора юркнула под ближайший куст, сжавшись под ним как пружинка, и старалась лишний раз не дышать? Пришлось ещё как можно сильнее сжать челюсти, чтобы стук зубов друг о друга ненароком не выдал меня. Жаль, что нельзя повлиять на сердце… И чего оно бьётся с такой скоростью, будто хочет продолбить себе дорогу на волю через ненавистную стену моей грудной клетки?

— Итак, — продолжил меж тем один из невидимых мне собеседников, — вернёмся к делу. Ты говоришь, что она справилась?

— Да, всё так.

— И где же, в таком случае, мой заказ?

— Говорит, что не отдаст за те гроши, которые мы ей пообещали.

— Гроши?! — взвизгнул мужчина. — Да за эти «гроши» она в былые времена пять сотен душ могла приобрести! И ещё осталось бы. Вот ведь змея… Понимает, что я пойду на всё, лишь бы вернуть книгу. Сперва без пререканий согласилась на эту сумму, а теперь диктует свои правила… И какую же цену она объявила?

Второй собеседник назвал сумму совершенно неразборчиво для меня. Но, судя по раздавшемуся стону, цифра эта была более чем заоблачная.

— Чтобы собрать такие деньги, мне нужно продать не только всё, что у меня есть, но и самого себя! У-у, проклятая воровка…

— Может мы, того… Кхм… Просто избавимся от неё? А уж книгу сыщем после…

— Считаешь, я стал бы вообще разговаривать с ней, коль всё так просто было бы? Нет… Не считая того, что сделать это сложнее, чем голыми руками изловить белку, есть проблемка куда существеннее.

— Какая же?

— Таких, как она, одна на миллион. И подобные особи порой, увы, очень нужны. Так что избавляться от них весьма опрометчиво. Нет-нет, мне придётся пойти на её условия. Но всё же нужно что-то такое, чем можно было бы придавить её, уму разуму поучить… Есть ли у неё кто-то из родных?

— Нет, девица сирота. Нет ни одного человека, которого хотя бы с натягом можно было бы назвать её родственником.

— Друзья? Любовник, на худой конец?

— Нет. Она одиночка. Никого не подпускает к себе. Видимо как раз для того, чтобы не иметь слабых мест, куда можно было бы надавить.

— Худо, худо…

На мгновение повисла напряжённая тишина, если не считать шумящего дождя. Только тогда я поняла, что всё это время почти не дышала… Настолько моим вниманием завладел этот разговор! Интересно, о ком же они говорят?.. Ох, главное, чтобы не заметили меня…

— Ну что ж, — вновь подал голос тот, который собирался выкупать какую-то книгу, и в его тоне я услышала неприятные, злорадные нотки. — Коль ситуация вынуждает, придётся поджечь лес.

— Извини? — удивился второй собеседник.

— Лучше припомни, сколько уже было совершено покушений на государя? Можешь не отвечать. Так вот, что если заговорщики, потерпев столько неудач, решили на этот раз прибегнуть к помощи тёмных сил?

— Ах, вот ты к чему… Нет, что ты, нас же подминут на смех с такой легендой! И при чём тут девица Марья?

Всё во мне почему-то передёрнулось, когда он назвал это имя…

— А я и не говорил, что кто-то должен всерьёз поверить в то, что заговорщики хотели извести императора с помощью колдовства. Нет, тут главное другое — сам заговор! Вот что должно привлечь внимание государя. Понимаешь, к чему я веду?

— То есть… Ты хочешь обвинить девицу в том, что она в сговоре с теми, кто готовит очередное покушение на жизнь императора? И тем самым…

— И тем самым всё время держать её перед выбором — либо мы предоставляем ей защиту и она работает нас нас по нашим правилам, либо всерьёз познает на себе все прелести темницы и ссылки. Её, как бабу, пожалеют, казнить не будут, так что в этом никакого риска нет.

— А если она сбежит?

— А вот и нужно проследить, чтобы не сбежала! Не может же она, в самом деле, испариться в воздухе? Девка эта воровка, а не ведьма. Кстати, не знаешь, где её находится логово?

— Которое из?

— Дьявол… Да какая разница, какое именно! Следите за всеми. Прежде предложу ей договориться по-хорошему. Коль не согласится… Устроим облаву. Ни одна девица, женщина, или же юноша не переступит границу без тщательного досмотра. Объяснение о поиске заговорщицы будет оправдывать наши действия. И на улицах городов организуем патрули, которые выборочно будут проверять народ. Ведь тебе известны её приметы?

— Конечно, я же общался с ней так же, как с тобой сейчас. Но не знаю… Как-то пока твой план звучит… так себе.

— Это ты верно подметил, что «пока». В зародыше мало что выглядит столь же привлекательно, как в созревшем виде.

— А где мы возьмём доказательства существования заговора? И остальных заговорщиков?.. Не могла же она сама в одиночку пытаться устроить покушение! На это внимание даже не обратят.

— Ну, это уж точно не проблема. Пару-тройку дураков не составит труда сыскать. Убедим их, что им выпала великая честь, и всё такое… А потом мы «предотвратим» покушение, арестовав их. После пообещаем вызволить, коль будут говорить то, что нам нужно. Ну а там несколько несчастных случаев, а может и одно самоубийство, избавят нас от необходимости следить за тем, чтобы они так и держали рот на замке.

— Но и этого маловато для серьёзного заговора, который заинтересует…

— Александр сейчас и таким заинтересуется, уверяю тебя! Ну, ладно, можно для солидности приплести сюда несколько титулованных, но не громких имён. Какой-нибудь старый, бедный и крайне болтливый князь вполне сойдёт… Ну, там по ходу дела можно ещё кого-нибудь добавить. А уж подстроить так, чтобы они оказались под подозрением… Два на два сложнее умножить, честное слово! Мда, чую, заговор «шабашников» даст свои плоды очень скоро, и чёрная книга наконец-то окажется в моих руках! Вот тогда начнется совсем иная история.

«Чёрная книга? — эхом повторила я. — Что-то очень знакомое… Уж не о той ли речь, которая была у Якова Брюса? И которую безуспешно искали на протяжении нескольких столетий?»

Тут только я поняла, что мужчины во время разговора очень опасно приблизились к месту моего ненадежного укрытия. Поглощённая подслушиванием, я не смогла осознать этого до того, когда ещё можно было попытаться скрыться незаметной. Хотя и тогда это было почти невозможно… А теперь о подобном не может идти и речи!

Я ещё плотнее сжалась, хотя до этого казалось, что это невозможно, и искренне жалея, что не имею возможности стать невидимой. Не имея особого выбора, я как можно аккуратнее постаралась по возможности распределить свои мокрые волосы по спине, дабы их чернотой прикрыть белоснежную сорочку — этот маяк, наверняка ярко просвечивающий через хиленькие кустики… Боже мой, во что меня угораздило ввязаться на сей раз?

«Вот бы они повернули назад… Только бы не пошли дальше! Ведь убьют не раздумывая. Они и не будут проверять, услышала ли я достаточно для такого шага. Так, просто на всякий случай пристрелят, или же зарежут как овцу… Или, того хуже, подхватят и утащат чёрт знает куда! Ох, ну почему я всё время влипаю в какие-то передряги?! Причем в те, от которых я далека настолько же, как Солнце от Плутона».

Меж тем разговор продолжился, и, к своему ужасу, я услышала звук шагов… в мою сторону.

— …Кстати, что ты знаешь об императрице?

«Куда мне деваться?..» — лихорадочно думала я, чувствуя как к горлу вновь подкатывала паника, и пропустила ответ второго мужчины.

— Бедная Мария Александровна! — воскликнул первый. — Я готов побиться об заклад, что она не увидит июня. Да, жалко, хорошая женщина. Но я сразу сказал после смерти Николая, что горе, от которого вряд ли какая мать может отправиться, убьёт её раньше времени. Пожалуй из всех членов этой семьи Мария Александровна мне милее прочих.

— И не только тебе. А император всё водится с этой Долгоруковой… — в его тоне я услышала крайнее отвращение. — Подумать только, жена при смерти, а он с любовницей забавляется! Да ещё так в открытую… Слушай, а давай закурим? Мне вчера новый табак презентовали, опробовать охота.

— А давай, трубка у меня с собой. Хорошо, что мы догадались взять зонты.

«Что? Табак? Нет-нет, только не это! Я же всегда чихаю на его запах! Может, зажать нос, а дышать через рот? Ага, конечно… Вот разожму я челюсти, и как тогда унять стук зубов? Ох, уже всё сводит от этого холода… Чёрт возьми, сейчас точно май, а не конец октября?! Да чего они всё торчат на этом кладбище? Обсудили уже всё, уходить пора!»

Тут я краем глаза заметила, как в мою сторону что-то двинулось. Сердце пропустило пару ударов, прежде чем я заметила, что это была какая-то полупрозрачная фигура, похожая на женщину в длинном платье и с распущенными волосами. Она двигалась плавно, будто плыла на невидимой лодке, и не касаясь земли, паря над ней где-то в полуметре.

«Так и знала, что эти перемещения во времени не доведут до добра… — я от страха едва не усмехнулась, попутно подавляя сильное желание похлопать себя по щекам. — Вот уже и призраков вижу… Что будет дальше? Кикиморы из луж полезут? А почему это из луж?..»

Призрак между тем уже находился от меня всего в нескольких шагах. Оказалось, что это была молодая девушка, и очень красивая… Странно, сперва её появление вызвало во мне вполне объяснимый ужас, но теперь, взглянув в её мягкие, наполненные какой-то доброй печалью глаза, я ощутила как душу словно укутывали в нежное, тёплое, пуховое одеяло. И уже ни дождь, ни холод не тревожили — мне стало так хорошо, будто я оказалась… дома у потрескивающего камина.

— Кто же ты? — невольно прошептала я, дивясь этому чувству. — Что за дух такой?

Девушка в ответ испуганно вздрогнула, устремив взгляд мне за спину. Я же мысленно обругала себя, закусив до крови губу — теперь эти двое точно знают, что кто-то есть поблизости! Не просто так сразу же стихли голоса… Не просто так кто-то из них принялся осторожно подбираться к кустам!

Что делать?! Бежать? Не смогу, всё тело трясет так, что я завалюсь, едва успев встать! Продолжать лежать? Притвориться, что без сознания? Или вообще мертва… Нет, тоже не вариант — а вдруг захотят проверить?.. Может, изобразить безумие? Что взять с полоумной…

Но мне не пришлось ничего предпринимать — девушка-призрак, встрепенувшись, покрывшись в это мгновение рябью, как поверхность воды, стремительно скользнула в сторону тех мужчин, на ходу бросив мне красноречивый взгляд — сиди, и не вздумай высовываться! Что ж, спорить не стану… Да и, к тому же, я доверяла ей. Чисто интуитивно, без всяких на то оснований.

— Это ещё что такое?.. — услышала я испуганный голос одного из заговорщиков.

— Матерь Божья… — с заиканием пролепетал второй.

— Не угадал… — пропел, разливаясь в пространстве, неземной, но принадлежащий женщине голос. — Не угада-а-а-л…

Затем послышался смех. Тихий, как журчание ручейка. И в то же мгновение раздался холодящий кровь вополь ужаса, да такой, что мне пришлось зажать уши. Бог мой, что же там произошло?.. Проверять совсем не хотелось… Лишь закрыла глаза, тщетно пытаясь вспомнить хоть одну молитву, и ждала… Чего-то. Слепо доверившись событиям… и велению призрака. Пожалуй, если сумею-таки выбраться отсюда, первым делом наведаюсь к психиатру.

— Не бойся более… — внезапно услышала я тот же неземной голос, дёрнувшись от испуга. — Все убежали. Ты в безопасности.

— Почему… почему убежали? — пришлось прокашляться, так как в горле пересохло.

— Испугались.

— Чего?

— Меня.

Я в некотором недоумении оглядела девушку, наконец поднявшись на ноги. Не считая того, что она была призраком, ничего другого жуткого в ней даже близко не было… Чего же испугались те двое?

— Кто же ты? — вновь спросила я, всё ещё мысленно прокручивая пальцем у виска — общаюсь с призраком, как-будто так и должно быть! — И откуда пришла? И почему помогла мне?

— Кто я такая? — девушка коротко рассмеялась. — Гораздо важнее, кто ты.

— То есть?.. — растерялась я.

— Но об этом не сейчас. Со временем к тебе придёт ответ на мой вопрос. Тогда, когда ты будешь готова. Тогда же узнаешь про то, что ещё хотела услышать от меня. А сейчас, вот, возьми.

С этими словами она протянула мне раскрытую правую ладонь, на которой поблескивал и переливался какой-то кристалл, надетый на толстую тёмную нитку.

— Что это? — с опаской спросила я, не решаясь взять его в руки.

— То, что сохранит, поможет, и сбережёт. Держи, не бойся. Тебе выпала редкая удача, не отворачивайся же от неё.

— Удача? — переспросила я с недоверием, всё же взяв кристалл в руки. — В чём же конкретно, позволь узнать?

— О таком даре грезят все, но получают лишь те, кому дух предка готов принести его из мира мёртвых. С ним с тобой всегда будет и моё благословение, Агния. Береги кристалл, не снимай никогда. И помни — нет страшнее людского порока, чем трусость. От неё у нас все беды. Прощай.

— Те, кому дух предка… — прошептала я одними губами, в то время как брови стремительно взлетели вверх. — Так ты, выходит…

Я оторвала взгляд от кристалла и хотела повнимательнее вглядеться в лицо девушки, но передо мной никого уже не было.

— Просто злой закон жанра какой-то… — с досадой вздохнула я, надев на шею подарок. — Значит, дух предка… Интересно, кто она мне? Какая по счету прабабушка? То-то гляжу, мне рядом с ней было так тепло и спокойно. Теперь всё понятно. Поэтому и помогла, защитила. Вот только… откуда же она пришла? Неужели… она спит где-то здесь?

Я вновь окинула взглядом безмолвное кладбище, только на этот раз совсем с иным чувством.

«Если она и вправду здесь, стоит ли поискать? Я же даже имени её не знаю! Вдруг она совсем не Белова? Да и сколько тут может быть женщин с такой фамилией? Жалко, что я знаю лишь имена родителей моих бабушек и дедушек. И на этом всё… Но вдруг она была одной из них?»

Рассуждая таким образом я, напрочь позабыв о холоде — после встречи с призраком я, к счастью, совсем не ощущала его — принялась внимательно вчитываться в имена, полагая, что она может быть где-то поблизости.

— Я же даже не поблагодарила её! Нехорошо, неправильно… Она спасла меня, подарила… что-то, сохранит, поможет и сбережёт. Надеюсь, речь о защите от всякой нечисти. И после этого уйти, не навестив, не поговорив… Нет, нельзя так. Но как, как мне найти её?!

Минут десять я петляла вокруг надгробий, заодно безжалостно отгоняя мысли об услышанном разговоре двух мужчин. Потом, не до этого сейчас… Увы, но ходила я безрезультатно. Но, впрочем, было вполне ожидаемо. Хорошо хоть, что дождь закончился.

— Господи, подскажи, где мне искать её! — начала я шептать, озираясь по сторонам как потерянный ребёнок. — И искать ли вообще? Вдруг она вовсе и не здесь… Боже, я ведь не знаю даже, что мне делать дальше… Куда направиться? Где искать потерянный путь? Прошу, подскажи, направь… Всё время что-то происходит, но я так и продолжаю стоять на месте! Как выбираться? Что делать, чтобы справиться?..

Тут мои мысли прервались, так как это время глаз зацепился за какое-то движение вдалеке. Приглядевшись получше, я едва ли не воскликнула, то ли от радости, то ли от испуга — там были люди! И не просто люди — в этих двух таких непохожих друг на друга фигурах я узнала Никиту и Гаврилу.

Не став долго раздумывать, точнее я вообще не думала, забыв обо всём на свете в тот момент, я подобрала полы юбки, схожей с вымоченной в ведре половой тряпкой, и широким шагом бросилась бежать к ним, будто они, подобно призракам, могли исчезнуть в любую секунду, прояви я хоть каплю нерасторопности.

Первым на меня обратил внимание Гаврила. Всплеснув руками, чуть не потеряв при этом зонт, он воскликнул:

— Батюшки, Лидия Ивановна! Какая встреча! Но что же вы, помилуй Бог, бегаете здесь… в таком виде?

Я остановилась в десяти шагах от них. Радость от встречи схлынула как по щелчку пальцев. Спутанные мысли цеплялись друг за друга, пихались и боролись, стремясь первыми попасть мне на язык и быть озвученными. Из-за этого я просто молча хлопала глазами, переводя взгляд с Гаврилы, который как-то странно начал подмигивать мне, на Никиту. Интересно, и когда он только успел нарядиться в такой щегольский костюм? В руках, сложенных за спиной, он держал тёмную шляпу, поигрывая ею время от времени, а взгляд его был обращён на одну из холодных каменных плит, и лишь спустя мгновение он хоть и удивлённо, но несколько отстраненно, и как бы нехотя скользнул по мне взглядом. И этот взгляд резанул меня подобно кинжалу своим холодом и безразличием… Так смотрят на чужих людей, видеть которых совсем не рады.

Гаврила между тем взял инициативу в свои руки:

— Лидия Ивановна, позвольте вас на минутку… Никита Григорьевич, вы ведь не против, если мы оставим вас ненадолго?

— Сделайте одолжение, — бросил Никита, вновь обратив взгляд на надгробие.

Прищурившись, я смогла прочесть на нём надпись: «Катерина Исаевна, княгиня Оленева, 1835-1875». Минутку… кто это такая?

Гаврила же, подхватив меня под локоть, стремительно увел нас на такое расстояние, чтобы Никита не мог ничего услышать. Только тогда я смогла-таки проговорить, не узнавая свой голос:

— Гаврила… Прошу, ну хоть ты… Объясни хоть что-нибудь! Что это с Никитой? И почему ты здесь, а не в общине Рады? И почему назвал меня какой-то Лидией?

— Нет больше никакой общины, — мрачно ответил усатый камердинер, сложив руки на груди. — Но об этом после. Лидия — это ваше новое имя, так что привыкайте. А Никита… — Гаврила запнулся, но продолжил с невыносимой болью с голосе: — Заколдован он. Не помнит ничего о настоящем прошлом! Так что нам всем, многоимённая вы наша, предстоит начинать всё с чистого листа…

Примечания:

Извиняюсь за долгое отсутствие)) Надеюсь глава не разочаровала :)

…Заколдован он. Не помнит ничего о настоящем прошлом! Так что нам всем, многоимённая вы наша, предстоит начинать всё с чистого листа…

* * *

— Что ты такое говоришь? — упавшим голосом произнесла я, чувствуя как похолодели и закололи кончики пальцев. — Как это — заколдован и не помнит ничего о настоящем прошлом?

— Говорю то, что есть, — Гаврила тяжело вздохнул, бросив косой взгляд в сторону Никиты. — Изменился он. Очень изменился. Совсем в другого человека превратился.

— В каком смысле?

— В прямом.

«Нет, ну что это за издевательство такое! — взорвалась я про себя. — Неужели нельзя просто нормально ответить?»

Пришлось приложить немалые усилия, чтобы взять себя в руки и не высказать вслух всё, что клокотало внутри. Гаврила, возможно, единственный, кто мог хоть как-то помочь мне разобраться в происходящем, и было бы крайне неразумно срывать на нём весь свой накопившейся стресс. Тщательно подбирая слова, насколько позволяла ноющая и гудящая голова, я едва ли не с мольбой произнесла:

— Гаврила, прошу, ну хотя бы ты не наводи туману! Я и так уже не знаю, то ли мне смеяться без остановки, пока не лопну, то ли волком выть от бессилия перед всем происходящим! Если ты хоть что-то знаешь, расскажи мне. Пожалуйста. Я совершенно потеряна и мне некому помочь… А значит, и Никите. Ведь всё началось так внезапно, словно нас посреди ночи выдернули из постели, бросили в закрытые сани, чтобы не было видно, что происходит снаружи, и толкнули их с высоченной горы. И вот мы всё несёмся, несёмся, несёмся…

— Столько отчаяния в вашем голосе, — покачал головой Гаврила, после чего в очередной раз внимательно взглянул мне в глаза, как бы прикидывая, стоит ли вообще говорить со мной о чём-то. — Но, думаю, оно не выдаёт и половины того, что на самом деле творится у вас на душе. Что ж, ладно, расскажу всё, что знаю. Благо время у нас пока что есть — Никита Григорьевич ещё не скоро захочет уйти. Только не ждите от меня особых подробностей, я ведь сам теряюсь в догадках.

Я едва не подпрыгнула от вспыхнувшей радости.

— Да мне даже намёка будет достаточно!..

— В таком случае ваше счастье, что у меня не только намёки имеются, — Гаврила на пару секунд задумался, затем, прокашлявшись, заговорил почти шепотом: — В общем, расскажу по порядку, чтобы не сбиться ненароком. Как вы уже знаете, жили мы с Григорием Ильичём в общине Рады, можно сказать не тужили, приглядывали время от времени за вами с Никитой и нашей Марьюшкой… Как вдруг дня три назад — вернее я так помню, что это было дня три назад — на поляну заявился один очень своеобразный господин. К Раде довольно часто приходили разные гости, и я, как и все в общине, знал, что они — колдуны, которым нужен был её совет по тому или иному вопросу. Она же, как вы наверняка знаете, в судьбах разбирается, видит прошлое, настоящее и будущее, причём в мельчайших деталях… Так вот, появление того господина не вызвало ни у кого никаких вопросов или же подозрений, только привлекло внимание из-за его внешности. Хотя нет, дело даже не во внешности… Костюм на нём был как из моего родного времени — уж мне ли не знать! — а уж в каких только нарядах не прибегал народ к Раде… Нет, дело было в каком-то… какой-то…

— Ауре? — решила я помочь Гавриле.

— Да, верно. Такая тяжёлая, мрачная, гнетущая… И глазёнки у него были такие мелкие, чёрные… Так и рыскали по поляне, пока он кривил рот в нахальной ухмылке! А что было самое неприятное, так это его сопровождение — волк. Огромный, чёрный, с полыхающими огнём глазами. Он появился не сразу — словно из воздуха вдруг образовался. Шёл возле ноги хозяина, вернее почти что полз по земле, и как-то кровожадно озирался, словно приглядывал, кого бы лучше выбрать на обед… Готов поклясться, пару раз с его клыков, размером не меньше чем с палец, на землю капнула чья-то кровь!.. Кхм, так вот, зашёл, значит, тот господин в палатку Рады — бесцеремонно, будто к себе домой, — а волчище это улеглось у входа. Ну, мы все, конечно, поглядывали на него с опаской, но продолжали заниматься своими делами. Всё было тихо и спокойно… Как вдруг, ни с того ни с сего, посреди поляны засиял и засверкал непонятно откуда взявшийся портал, и из него, как из норки, выскакивает сперва светловолосая девица, а следом за ней — Никита Григорьевич с вами на руках! Но не успел никто толком ничего сообразить, как этот красноглазый зверь — будь он проклят! — метнулся в вашу сторону, как тень, да с таким рыком, от которого кровь стынет в жилах. Никитушка едва успел отбросить вас в сторону, как эта тварь вцепилась ему прямо в руку… Боже, меня чуть дух не покинул при виде этого! Я уж думал, оторвёт, отгрызёт, погань мерзкая! Но тут Григорий Ильич, отчаянная голова, бросился на этого волка. С голыми руками пошёл на чудовище ради спасения сына! Ну, понятно, добром это не завершилось… Волка отвлёк, но скотина эта и его здорово прихватила за ногу. А тут и вы туда же метнулись!..

— Что, хочешь сказать, я, как и Григорий Ильич, с голыми руками набросилась на адского волка? — скептически уточнила я, тщетно пытаясь унять лихорадочную дрожь, от которой лоб покрыла холодная испарина.

В тот момент я очень сильно жалела, что у меня хорошо развито воображение. Из-за неё рассказ Гаврилы предстал перед глазами чересчур ярко! Будто в память вернулось утерянное воспоминание…

— Именно. Боги, да вы бы видали, какой яростью пылал ваш взгляд! Будь я тем волком, четырежды подумал бы прежде, чем полез бы в схватку с вами в тот момент.

— Так… — я не знала, что на это сказать, поэтому решила вернуться к рассказу: — И чем же закончилось это… столкновение?

— А ничем.

— В смысле? Да что же из тебя слова будто клещами приходится вытаскивать!..

— Так вы не перебивайте вопросами!.. А потому ничем не закончилось, что за миг до столкновения между вами появился конь. И тоже будто из-под земли выскочил.

— Какой ещё конь?..

— Да кто ж его знает! С виду обычный, красивый только, зараза. Грива густая, сам вороной, шерсть так и переливалась, как шелковая, на лбу беленькое пятнышко. А стать — ну как у царя, не меньше!..

— Ладно, ты, видя, что Никита и Григорий Ильич серьёзно ранены, самым внимательным образом разглядел коня. Хорошо, что было дальше-то после того, как он встал между мной и волком?

— Любой на моём месте разглядел бы его как следует, — обиженно насупился Гаврила. — Я ведь хотел вас спасти от этой твари красноглазой, так что конь прямо у меня перед носом возник.

— Ты хотел спасти меня? — переспросила я, ощутив укол стыда. — Не знала… Извини. И спасибо… Но почему ты не пытался помочь Никите и Григорию Ильичу? Понимаю, что это было очень опасно, но всё же ради меня ты решил рискнуть, а они тебе, вроде как, более близкие люди, чем я…

— Да не успел просто. Признаться, хоть и стыдно очень, но ужас сковал так, что я не мог даже пошевелиться первое время.

— Понимаю… — вздохнула я, прикрыв глаза, попутно выравнивая дыхание, и безуспешно пытаясь отыскать в памяти все эти подробности. Именно в памяти, а не при помощи воображения.

— Кстати, а почему вы так расспрашиваете меня об этом? — встрепенулся Гаврила. — Неужто сами не помните?

— Вот именно, что не помню, — буркнула я в ответ, невольно бросив взгляд в сторону Никиты, с щемящей радостью отметив, что это нападение не покалечило его… в физическом плане. Только это и успокаивало меня, и делало мутным ту жуткую картинку, которая теперь так и висела перед глазами. Затем повторила вопрос: — Так что же произошло после того, как конь встал между мной и волком?

— А то, что последний, вновь прижавшись к земле, пополз назад, при этом трусливо огрызаясь. Напугал его чем-то конь, причём сильно напугал. Ну а тут из палатки уже вылетела встревоженная Рада, а за ней вальяжной походкой выбрался колдун. Ух, как она бранилась! Жаль, говорили они на непонятном языке… Но это было так хлестко и звучно! Возмущению и ярости Рады не было предела — никогда ещё не видел её в таком состоянии! — а вот колдун, напротив, был так спокоен, будто наблюдал за рыбками в пруду. Я же в это время уже пытался помочь Никите и батюшке нашему… Ох, сколько крови потеряли они, бедные! Но хуже всего, конечно пришлось Никитушке. Меня всё ещё подташнивает, как вспомню, что сталось с его рукой! Мясо разорвано, кость разброблена… Какой же это был кошмар! Думал, что всё, уже не сможем восстановить, излечить…

— А я что делала в этот момент? — мне было невыносимо это слушать, будто кто резал ножом по сердцу, поэтому я попыталась хоть как-то сместить внимание Гаврилы на иные подробности.

— А вы, как только опомнились, бросились трясти как соломенное чучело ту самую девицу, которая вместе с вами из портала выскочила. А она, ни жива ни мертва, сидела на травке, с неестественно расширенными от ужаса глазами смотря на всё происходящее. Вы даже по щекам от души отхлестали её, дабы в чувство привести. Помогло — вскочила она, подлетела к Никите, ухватила за поврежденную руку, и, закрыв глаза, начала шептать что-то одними губами. Уже через секунду ланиты её побледнели до зелены, но зато — о, чудо! — страшная рана начала стремительно затягиваться, пока совсем не исчезла. Затем, чуть переведя дух, она ухватила за руку уже Григория Ильича, и, так же с закрытыми глазами и шепотом, исцелила его ногу. Никак очередная колдунья девица та, верно?

— Да. Одна из тех, кто способен лечить людей.

— Вот значит как… Что ж, свезло, что рядом оказалась. Не то была бы беда большая… Но хоть раны были исцелены, в сознание они, родимые, так и не приходили. Будто в глубокий сон провалились…

Я, украдкой выдохнув, произнесла про себя: «Спасибо тебе, Лиза, что исцелила их! Я в долгу перед тобой. Если доведётся ещё встретиться, всё это скажу уже в живую».

— Короче, всё это заняло не больше двух минут, — продолжал между тем Гаврила. — К тому времени Рада прекратила ругаться на колдуна, уже с недоумением выслушивая то, что он ей говорил. Хотела было что-то возразить, но тот прикрикнул на неё, в одно мгновение покраснев как варёный рак, и она отступила на шаг назад. Наконец, кивнув, причём так, словно ей это доставляло мучительную боль, она развернулась к нам. Ох, сколько же вины плескалось в её взгляде!.. Не говоря ни слова, она подошла к нам, коснувшись указательным и средним перстами левой руки лбов Никиты и Григория Ильича. Она коснулась и вас, но почему-то резко отдернула руку, даже подула на неё, будто огнём обожглась. Затем достала из-за пояса мешочек, зачерпнула из него какой-то порошок, и с возгласом, что отныне мы все свободны, взметнула его в воздух. Закружился вихрь, замерцал, втянул в стремительный водоворот… И вот вдруг я оказался посреди улицы, точнее в подворотне. Одет совсем в иную одежду, с каким-то кожаным сундуком в руке, и в странной шляпе… Ладно, опуская подробности скажу, что я попал в этот тысяча восемьсот восемьдесят второй год в роли преуспевающего лекаря, то есть доктора, как здесь любят говорить. Признаться, вот тут-то я в полной мере понял, каково было вам, когда вы впервые угодили в иное время — всё такое чужое, незнакомое, ничего не понятно, и полная неопределенность относительно будущего… На следующий день я повстречал кое-кого из общины, и, как выяснилось, все мы, «братья и сестры», оказались вне Дома, то есть поляны. Всех, абсолютно всех выбросило в Петербург конца девятнадцатого века… И кого-то не очень удачно — некоторые, к несчастью, уже успели отдать Богу душу… Кто по какой причине. Ведь каждый перенёсся, скажем так, в разные дни. Кто-то вообще месяц прожил здесь до того, как я попал сюда. Вот такой вышел разброс… Я так и не знаю, почему это случилось. Ну так вот, чуть позже, в тот же самый день, я случайно столкнулся с Никитой Григорьевичем. Ох, как же я сперва обрадовался! Узнал потом и то, что и Григорий Ильич находится здесь же, причём, слава Богу, пребывает в добром здравии… Но уже совсем скоро стало понятно, что Никита… вроде бы и он, но вот воспоминания у него… Совсем другие. И характер… Не знаю, дело только в том, что за плечами у него (как он теперь считает) несколько другая жизнь, или же эти колдуны ещё что-то там нашаманили… Но вот так, за два дня я и узнал, что Никита теперь совсем не тот Никита, каким его знаю я, и вы.

— Но кто, кто же он теперь? — я от нетерпения едва не ухватила Гаврилу за грудки. — И, главное, кто отныне я? Ведь не просто же так ты ляпнул, что меня зовут Лидией Ивановной.

— Да, не просто так. Никита и здесь незаконнорожденый сын князя Григория Ильича Оленева. А вот вы — многоуважаемая племянница его сводного брата.

— Сводного брата… Григория Ильича?

— Да.

— Так, выходит, мы с Никитой знаем друг друга?

— Эм… — Гаврила запнулся, неловко закашлявшись, и потоптался на месте. — Да, конечно. Вот только тут, понимаете, такое дело…

Сперва я обрадовалась, но вид Гаврилы заставил меня насторожиться, и какое-то тревожное чувство заворошилось в сердце.

— Скажи уже, не тяни кота за… Кхм, то есть, не утаивай ничего. Лучше уж горькая правда.

— Правда тут не просто горькая, а очень… обжигающая. Дело в том… — Гаврила огнянулся, словно собирался поведать мне какую-то великую тайну, за разглашение которой он мог расстаться с жизнью, и шагнул ещё ближе: — Дело в том, что вы теперь, как бы, враги друг другу.

— Что?! — воскликнула я спустя несколько секунд, решив, что на этот раз слух точно подвёл меня.

— Так и знал, что не поверите сразу… Но, ради себя самой, прислушайтесь к моим словам, иначе неизвестно, как ещё всё может обернуться. Не дай Бог беда какая выйдет ненароком… Не друг вам здесь Никита Григорьевич, а уж тем более не супруг вам, и не батюшка вашей дочки. Всё это существует только для вас, но никак не для него. Нет в его воспоминаниях ни Марьи Петровны Анисимовой, нет и никакой Агнии Беловой, нет и Марьюшки… Нет и восемнадцатого века с двадцать первым. Нет ничего из настоящего прошлого! Как, к слову, и у Григория Ильича. Он тоже помнит только то прошлое, которое заменило ему настоящее.

— Пусть так… Но как мы можем быть врагами? — я поймала себя на том, что уже растерянно улыбалась. — Нет, это решительно невозможно! Ты шутишь, разыгрываешь меня. Нет, что угодно, но только не враги!..

— Тише, прошу вас! — взмолился Гаврила, легонько коснувшись моих плеч. — Я понимаю, поверить в такое очень трудно, но это правда. Ужасная, болезненая, но реальная. Та, с которой нам теперь нужно как-то жить дальше.

— Но почему мы враги? И с чего ты вообще это взял?

Я все ещё надеялась, что это могло быть ошибкой.

— Ну, тут, понимаете… Вчера я был приглашён на обед в дом Григория Ильича. Уже за столом ему принесли письмо, в котором сообщалось, что вы, то есть Лидия Ивановна, всего месяц назад потерявшая супруга, серьёзно заболела, и с каждым днём состояние её стремительно ухудшается. Григорий Ильич нисколько не огорчился сей новости, только заметил, что, мол, так ей и надо, гадюке этой — слова там были покрепче, но не буду расстраивать ими вас. Никита был с нами, и он тоже заметил, что людям всегда воздастся по их делам, и что происходящее с Лидией Ивановной должно было случиться рано или поздно. Конечно я не мог не поинтересовался, кто же такая эта дама. Правда на меня посмотрели, как на полоумного, но всё же «напомнили», что эта женщина — племянница сводного брата Григория Ильича. И ещё наш князь добавил, что «вовек не простит ей и братцу своему их подлости и предательства». Но вот о чём шла речь… Я не осмелился допытываться. Ведь я, вроде как, являясь близким другом семьи, и так должен об этом знать…

— Но почему ты всё же решил, что я теперь эта женщина?

— Сперва по портрету понял. У них в холле висит картина, где изображены члены семьи, включая Григория Ильича, и его батюшку покойного… Там же и Никита, и сводный брат Григория Ильича, и… Лидия Ивановна. То есть вы. Я уж думал, глаза подвели, когда увидел её! Но потом пригляделся и понял, что нет, не показалось — то действительно ваше лицо. Но какая ненависть и презрение переполняли взгляд Никиты, когда он тоже посмотрел на этот портрет! И сказал ещё: «Смотри, Гаврила, вот она. Согласись, и не скажешь, что за этим прелестном лицом скрывается одна из самых ядовитых змей, какая только может подвернуться в жизни!»

— Что, неужели так и сказал?..

— Да, передаю слово в слово. Ну а вечером того же дня я повстречался с Марьей Анисимовой. Она уже поведала мне, что настоящая Лидия умерла, и она, Марья, должна была некоторое время исполнять её роль — уж не знаю, для каких целей, — но коль теперь и вы здесь, Агния Александровна, то вам придётся занять это место. Думаю это всё же лучший для вас вариант, ведь бродяжничать и изображать гадалок, как это теперь делает Марья Петровна и ещё кое-кто из общины, вы вряд-ли бы стали.

— Уж лучше так, чем осознавать, что я занимаю место той, над болезнью которой злорадствует тот, кто дороже тебе самой жизни… Жить судьбой той, которую он же зовёт «одной из самых ядовитых змей»… Нет, уж лучше быть бродягой, чем так!.. Да и зачем мне занимать место умершего человека?

— Не знаю… — растерянно развел руками Гаврила. — Наверное, для чего-то так нужно. Сама Марья Петровна сказала, что если бы не вы, то она сама заняла бы место Лидии Ивановны.

— Так пусть займёт, я с удовольствием уступлю его!..

— И что дальше? Уйдете бродяжничать? Вот уж что действительно добром не обернётся! Марья Петровна у Рады немного обучилась колдовству, так что она ещё как-то может изловчиться и выкрутиться в такой жизни, но вы… Простая женщина… Нет, поверьте моему чутью, вам лучше находиться здесь.

— Но зачем?.. Что мне делать с этой жизнью?..

— Полагаю, сама жизнь вам и подскажет. О, нет, пожалуйста, только не плачьте! — он выхватил из нагрудного кармана белоснежный платочек и быстро вытер им скатившиеся по моим щекам слёзы. — Не нужно, не стоит… Послушайте меня — нет ничего неисправимого, коль люди живы. Всё ещё образуется, всё наладится. Да, случилось много чего плохого, и сейчас вы с Никитой заклятые враги… Но от ненависти до любви, сами знаете, всего один шаг… И даже меньше. Кто знает, быть может Никита ещё вспомнит всё? Не убивайтесь так, всё будет хорошо. К тому же вы не одна — что бы ни происходило, я всегда буду рядом. Всегда помогу и поддержу, советом аль капельками какими… Не отчаивайтесь в тот момент, когда вам нужны самые силы для продолжения борьбы.

Я хотела сперва оттолкнуть его руку, но всё же сдержала себя, позволив ему беспрепятственно вытирать моё лицо (хотя оно и без того уже было сухое), и мягко бормотать слова утешения. Такие необходимые мне в тот момент… На душе постепенно становилось спокойнее и теплее. Да, он прав, я не должна плакать и впадать в отчаяние. Никита жив — и это самое главное. И Григорий Ильич жив. Да, у них будет искажённое восприятие меня, но это не значит, что нельзя ничего исправить. Гаврила прав, всё ещё обязательно наладится. Нужно только не терять веру в это и понять, как следует действовать дальше.

«Да, — подумала я следом за теми мыслями, начав переваривать полученную информацию, — Гаврила, вроде бы, помог мне, заполнив пробел в памяти, но как-то легче от этого совсем не стало…»

За малой частью исчезнувших вопросов сразу же возникла новая вериница, причём в разы длиннее предшествующей.

«Человек в костюме из родного времени Гаврилы… То есть из восемнадцатого века. Жуткий волк… — здесь меня передёрнуло. — Уж не того ли самого колдуна я видела в нашем саду, а волка уже там, в лесу, когда меня спас конь Анисимовой? Ах, да, я же его Графом назвала… Неужто это он же появился потом на поляне, встав между мной и волком колдуна? Чей угодно зуб даю, что он. Но как Граф там появился? Кто он на самом деле? И кто такой этот колдун, и что это за волк у него в питомцах водится? Что со всеми нами сделала Рада? Неужели это она изменила воспоминания Никиты и Григория Ильича? Зачем? И почему сперва Анисимова, а теперь уже я должна исполнять роль Лидии Ивановны, которая на самом деле мертва? Не просто же так, из-за одного лишь сходства…»

Внезапно мне поплохело до дурноты. В глазах резко потемнело, а горло будто сдавила чья-то невидимая костлявая рука. Я покачнулась…

— Что с вами? — услышала я откуда-то издалека испуганный голос Гаврилы, почувствовав что он успел ухватить меня за руку, предотвратив падение. — Так, вот только не теряйте мне тут сознание! Бог мой, как же вы побледнели! Дышите, дышите глубже…

Дышите… Легко сказать! Горло так и сдавливало, а любая попытка вдохнуть очень больно обжигала лёгкие, будто я глотала жар из раскалённой печи.

«Что происходит? — в панике пискнуло сознание, бившись в поисках прекращения этих мук как маленькая птичка, угодившая в прочную сеть. — Это не может быть из-за одного лишь ужаса…»

Рука невольно потянулась к горлу, как бы желая избавить его от удушающей хватки… И я едва не схлопотала инфаркт, когда наткнулась на чьи-то ледяные пальцы, которые и вправду сдавливали мою шею!

Это точно не Гаврила… Я ведь вижу его руки, и как он пытается привести меня в чувство… Но неужели он не видит, что меня кто-то душит?!

«Нечисть…» — вдруг вспыхнула на подсознании догадка, вслед за которой неизвестно откуда появилось понимание, что и как мне следует делать.

Ухватив висевший на шее кристалл, я резко прижала его к рукам невидимого душителя. В тот же миг над левым ухом раздался визг, и руки твари разжались.

«Сработало!» — с облегчением подумала я, повалившись на землю, попутно жадно глотая воздух и закашливаясь время от времени. Затем, чуть придя в себя, я обернулась; вдруг удастся разглядеть нападавшего? И в самом деле удалось — это был призрак. Но совсем не похожий на ту девушку… Он тоже был полупрозрачный, только весь какой-то синеватый, и с мертвенно-зелёными глазами. И с какой же ненавистью смотрел он на меня! Будто голыми руками хотел разорвать на кусочки.

— Ч-что это?.. — трясясь как желе прошептала я, не желая видеть это, но будучи не в силах отвернуться.

Его губы вдруг растянулись в пугающей усмешке, безобразно исказив и без того внушающее отвращение лицо. Он перестал теперь руки, и, сильно шепелявя, произнёс нараспев:

— Глупая, наивная девчонка. Думаешь, сможешь спастись? Не-е-ет, не сможешь… Слишком долго мы ждали этого часа, чтобы упускать.

После этого он резко бросился на меня, выставив вперёд когтистые руки. Я машинально выбросила вперёд руку с кристаллом, но короткая верёвка не позволяла защищаться на расстоянии, а снимать его с шеи мне как-то совсем не хотелось. Призрак явно побаивался кристалла, так как не стал набрасываться напрямую, а быстро кружил возле меня, выискивая удобный момент для неожиданного нападения. И тут я поняла, что поблизости не было никого, кроме меня и этого призрака. Да и вокруг всё так сильно изменилось… Я также находилась на кладбище, но воздух приобрёл какой-то багровый оттенок. Даже стелившийся по земле туман больше походил на кровавую реку…

Теперь меня уже душила паника… Вместе с тяжёлым запахом чего-то сладковато-сгнившего. Тошнотворный запах, ощущавшийся даже если дышать через рот.

Разум парализовало, я действовала за счёт одних лишь инстинктов. Тело само по себе уворачивалось, приседало, уклонялось от атак… Но силы быстро иссякали, словно кто-то высасывал их из меня, и стало понятно, что если ничего не изменится прямо сейчас, то мне конец.

«Кто-нибудь, на помощь!» — хотела я прокричать, но пересохший язык не поддавался контролю.

«Пожалуйста, ну хоть кто-нибудь! Граф, где же ты? Ведь ты всегда так вовремя появлялся и выручал меня! Пожалуйста, сделай ещё одно чудо, помоги мне сейчас!..»

Рассчитывала ли я всерьёз, что это поможет? И да, и нет… Но, как ни странно, сработало — вдали внезапно послышалось громкое ржание и стремительно приближавшийся топот копыт. Призрак тут же замер, как вкопанный, затрясся весь и на глазах начал таять в воздухе. Но он не успел исчезнуть до появления Графа, который яростно легнул его в последний момент.

На миг всё вокруг будто замерло, и я с робкой радостью подумала: «Кончилось… Спасена!..»

И, всё же не веря в это до конца, ожидая, что призрак вот-вот мог опять появиться и напасть сбоку или же со спины, протянула было руки к своему спасителю, но тут в глазах опять резко потемнело…

Когда же зрение восстановилось, то ни коня, ни багрового тумана уже не было. Всё вновь стало прежним, будто ничего и не происходило.

А может, так и было? Может, я и вправду начала сходить с ума?..

Совершенно обессилев, я легла, вернее повалилась, на землю. Пережитый ужас не желал отпускать, вцепившись в меня как хищная птица. Шею всё ещё саднило от хватки призрака — наверное теперь там будут синяки, — по конечностям разливалась свинцовая тяжесть, во рту стоял противный металлический привкус крови, а в голове пульсировало так, будто кто-то включил в ней отбойный молот и бросил без присмотра.

Определённо, это уже явный перебор… Если нападение призрака, реальное или воображаемое, и не стало для меня последним забитым гвоздём, то уж точно предпоследним. Я даже напрочь забыла о Гавриле и Никите… Словно погрузилась в транс, полностью выпав из реальности, витая в какой-то сероватой дымке, в полной тишине и без каких-либо чувств. Наверное это был единственный для меня способ справиться с тем, что только что пришлось увидеть и перенести… В противном случае и без того перегруженный разум мог просто не выдержать. К тому же весьма вероятно, что он уже не выдерживал…

Но меня довольно скоро выдернули обратно в реальность, так и не дав в полной мере отдохнуть от неё, пускай и не в самой подходящей ситуации и обстановке — я внезапно почувствовала, как кто-то грубо подхватил меня и, перебросив через плечо, понёс куда-то…

…Что-то неприятно кольнуло меня в правый бок. Я с охом схватилась за него и согнулась пополам, пытаясь хоть как-то унять разрастающуюся боль. И на фоне этого ко мне пришло запоздалое осознание, что я стояла посреди большой поляны с вытоптанной травой, залитой призрачным лунным светом, и окружённой плотным кольцом чёрного леса.

— Как… Почему поляна?! — воскликнула я и тут же выпрямилась, напрочь позабыв о боли в боку, и едва удерживая себя от того, чтобы не осесть на землю из-за подкосившихся колен. — Только что же было кладбище! Когда я успела перенестись в очередной раз? Или же… это опять видение? Если так, то что-то слишком много для одного дня… Не считая того, что их вообще не должно быть!

В голове неистово пульсировало, липкий холод ужаса противно расползался под кожей, а в груди всё ощутимей не хватало воздуха… Казалось, что кольцо из тёмных деревьев, в основном елей, острыми макушками практически упирающихся в облака, медленно сужалось, грозя раздавить меня в своих страшных тисках… Так, опять меня захлёстывает паника! Нет, нельзя, не позволяй ей овладетью тобою…

«Ага, как будто она только и ждёт одного лишь разрешения! — огрызнулась я на саму себя, тщетно пытаясь прикинуть, что мне делать дальше. — Я и так не люблю темноту, а тут ещё в одиночестве, вблизи леса… И зачем там столь громко ухает сова?! Наверное, чтобы я точно поседела в двадцать лет. Честное слово, лучше уж стоять посреди кладбища под проливным дождём, чем здесь, в этой тьме, разбавленной одним лишь лунным светом… Вообще вся эта чертовщина с постоянными перемещениями, а теперь и видениями, уже переходит всякие границы! Неужели отныне я так и буду раз за разом выпадать из реальности и непонятно как оказываться то в одном месте, то в другом?»

— Нет, не будешь. Ты никуда не переносилась, и не видение у тебя сейчас. Просто я на время забрала тебя из того момента, где ты была, чтобы поговорить, пока у нас есть такая возможность. Не исключено, что последняя.

От неожиданности я подскочила на месте, а сердце, до того колотящееся под горлом, ушло куда-то в пятки. Но этот голос невозможно было спутать ни с чьим другим, так что первый испуг прошёл довольно быстро.

— Рада! — воскликнула я, тут же развернувшись к ней, и выпалила на выдохе: — Какого чёрта здесь происходит? Где мы?

— Неужели не узнала? — будто обиженно спросила она. — Это всё та же поляна, где я и обитаю.

— Мда? — я скептически изогнула бровь, бегло оглядевшись. — Что ж, уютненько тут стало, ничего не скажешь… Только что я тут делаю?

— Мне нужно поговорить с тобой. Только для этого, — ответила Рада и шагнула ко мне осторожно, словно боясь вспугнуть. — Большего я не смею требовать от тебя.

«Странный тон… Будто оправдывается», — подумала я, отметив про себя, что она совсем не изменилась с момента нашей последней встречи. Ни внешне, ни в плане одежды. То же зелёное платье с длинными рукавами как у средневековых дам, та же чалма на голове, те же кольца и браслеты на руках… Вот только стать её выглядела теперь не столь величественно, а взгляд чёрных глаз, казавшихся при лунном свете ещё темнее, приобрел какую-то глубокую, словно недосягаемую для понимания других печаль.

«Неужто об общине, которую сама же разогнала, тоскует?» — мелькнуло на подсознании, и в памяти тут же без спроса всплыл рассказ Гаврилы во всех подробностях, из-за чего от вида Рады меня начала бить мелкая дрожь. Но не от страха, нет… А от злости.

Подумать только… Я так стремилась повидаться с ней, надеясь получить совет или подсказку относительно происходящего, а теперь я готова разорвать её в клочья за то, что она сделала со мной, Никитой, и Григорием Ильичём! И вот как мне, спрашивается, относиться к ней после этого? Как ко врагу? Не могу, помня всё то, что она сделала для меня в прошлом… Но и как к другу не могу! Особенно учитывая то, что она, по сути, причинила мне едва ли не самую сильную боль…

— Не забывай, что я слышу твои мысли, — напомнила Рада, заметно нахмурившись.

— Тогда ты понимаешь, что тебе не стоит приближаться ко мне, — глухо произнесла я, прищурив глаза, дабы не допустить в них появление слёз, и в свою очередь шагнула назад. — Я совсем не помню того, что произошло на этой поляне, когда мы с Никитой перенеслись сюда вместе с Лизаветой — полагаю, именно тебе мне следует сказать за это спасибо, — но того, что мне рассказали, в избытке хватает для того, чтобы я могла без угрызений совести наброситься на тебя с кулаками! Так что не приближайся, не смей подходить, иначе я точно не сдержусь.

— Поверь, драться со мной — это последнее, что тебе следует делать в данный момент, — спокойно ответила она, без каких-либо намеков на угрозу. Скорее это было похоже на совет умудренного опытом человека неразумному ребенку.

— А это уже мне решать, как и разбираться потом с последствиями. Что же ты сделала с нами? — прибавила я вполголоса, боясь сорваться на крик. — Зачем ты стёрла воспоминания Никите и Григорию Ильичу? И зачем разогнала всю свою общину? Что это вообще было?

— Так нужно, — без единой эмоции ответила она.

— Кому «нужно»? Тебе?

— Нет. Таков путь искупления, и зачастую он требует больших жертв, оправиться от которых бывает порой невозможно.

— Тогда кому? — продолжила я допытываться. — Неужели тому колдуну, который приходил сюда вместе с адским волком?

— Да неужто эту тварь уже адской величают? — произнеся это, Рада коротко рассмеялась, и вроде бы искренне. — Вот простой пример того, что делает отсутствие знаний. Это был никакой не адский волк, а обычный дух грешника, заключивший когда-то сделку с… со своим нынешним хозяином. И существовать ему в этом обличии придется ещё долгие, долгие годы.

— Понятно… Ну так всё-таки, кто был тот колдун? И зачем ты сделала всё то… что сделала? И о каком ещё таком искуплении ты упомянула?

— А вот ничего из этого тебе уже не следует знать.

— Вот как? Замечательно, ничего не скажешь! — всплеснула я руками, горько рассмеявшись. — За пару дней вся моя едва налаженная жизнь пошла под откос, я не имею ни малейшего понятия о том, что мне делать дальше, и при этом не могу ни от кого получить ответов на простейшие, но действительно важные вопросы! Меня что, проклял кто-то?

— Нет, не говори так. Просто такова судьба, Агния.

— О, да, хорошее оправдание, — я нарочно исказила голос, словно передразнивая кого-то: — Такова судьба, что уж тут поделать?.. Смирись с тем, что тебя всё глубже засасывает в болото, а стоящие на суше в паре метров даже пальцем не пошевелят, чтобы помочь, да всё будут твердить, при этом всей душой сочувствуя тебе, что такова судьба. И не роптуй, не негодуй, а прими её, как овца безвольная.

— Не преувеличивай, — уже строго произнесла Рада. — Лучше помолчи, пока не наговорила лишнего, и выслушай то, что я собираюсь тебе сказать.

— Так и скажи уже наконец, — попросила я, как-то в один миг растеряв весь свой гнев.

Вместо него осталась лишь усталость. Усталость и обида. Не конкретно на кого-то, а просто из-за происходящего.

— Первым делом успокойся и пойми, что я не враг тебе. А то нахохлилась тут, как ёжик, который шипит из-под куста на тех, кто хочет помочь ему по мере возможностей… Хотя я и вправду изменила воспоминания твоим близким, в том числе и тебе немного стёрла их. Но, как ты сама видишь, полностью мне этого, увы, не удалось сделать, хотя должно было получиться…

Я была немного (ладно, довольно сильно) задета сравнением с ёжиком, но всё же спросила, правда без особой надежды на ответ:

— Так почему не удалось? Это ты недоработала, или просто со мной что-то не так?

— Последнее. У меня до сих пор саднят пальцы из-за ожога, который я получила, коснувшись тебя в тот момент…

Эти слова сильно взволновали меня… Сердце, только было успокоившись, вновь забилось с утроенной силой.

— И… что это означает для меня? — тихо спросила я. — Я же обычный человек… Почему так вышло?

— Вот в этом как раз кроется всё то, что ты так хочешь знать. То, что сразу ответит на все твои вопросы, и подскажет, как и что следует делать, чтобы всё исправить.

— Ну так дай мне этот ответ! — я с мольбой взглянула на неё. — Пожалуйста, прошу тебя… Ведь тогда сразу же прекратятся все эти мучения!

Но Рада на это лишь печально улыбнулась и помотала головой. Увидев это, я со стоном схватилась за голову, принявшись шагать из стороны в сторону:

— Опять, и вот опять нет! Просто издевательство какое-то! Причём без единого намека на просвет в этом тумане, где каждый что-то да знает, а на меня лишь раз за разом вываливается новая порция загадок, на которые никто не даёт ответов. Что же получается, мне теперь никогда не вырваться из этого заколдованного круга?

Трава неприятно колола босые ступни… А после последнего вопроса я ойкнула и поджала правую ногу: «Чёрт, посадила занозу! Вот почему я всегда ненавидела ходить босиком. И как её теперь, спрашивается, достать?»

И устоять на одной ноге мне, конечно же, не удалось, так что я незамедлительно повалилась на землю, ещё в «полёте» выругавшись не самым приемлемым образом, но зато вложив в это всё, что скопилось на душе.

— Вот ведь… зараза… Не хочешь помочь? — прошипела я, видя, что Рада даже и не думает как-то двигаться с места. Лишь наблюдала за мной…

— Чем же? — спросила она, преувеличенно удивившись, и тут же продолжила философским тоном: — Эта заноза — подобна всей твоей проблеме. Как и темнота вокруг. Тебе самой предстоит найти свет, а прежде суметь добраться до него, чтобы отыскать занозу и извлечь её из своей жизни. Вот в этом и заключается твоя главная цель, Агния.

— Я, наверное, прошу слишком многое… Но хотелось бы услышать хоть каплю конкретики! Что именно я должна отыскать?

— Не что, а кого.

— Ну, и? Кого же? — вконец растерялась я, так и продолжая сидеть на земле. — Ты вроде дала первую подсказку, но легче от этого как-то совсем не стало! Не хочу повторяться, но я только что значительно расширила свой список вопросов…

— Ты сама должна понять, какого человека тебе нужно найти, — быстро перебила меня Рада, после чего всё же протянула мне руку и помогла подняться. — Прости, что не могу сказать больше, но я даже этого не должна была сообщать… Это риск, и для меня, и для тебя. Но я верю, что оправданный. А теперь слушай внимательно, ибо времени у нас всё меньше: для того, чтобы отыскать того человека, тебе первым делом нужно найти один предмет, что сокрыт по преданию в недрах некой башни, хорошо тебе знакомой, и за которым охотятся и поныне. Но, повторюсь, только по преданию… Может, он действительно там, а может, и нет… Но с его помощью ты получишь не только разгадку, но и силу, что поможет в поисках человека, который даст тебе ответ относительно того, что и почему происходит сейчас в твоей жизни и жизнях тех, кто близок к тебе.

— Предмет, башня, человек какой-то… — пробормотала я на автомате, утрамбовывая в голове эти обрывки информации. — Погоди, а речь, часом, не о Сухаревской башне?

— Почему ты решила, что я про неё говорила? — поинтересовалась Рада, чуть склонив голову вбок.

По её виду невозможно было понять, насколько моя догадка близка к правде. А из неё вышел бы первоклассный карточный игрок…

— Не знаю… — неуверенно пожала я плечами. — Просто так, само на ум пришло, интуитивно. Слышала тут недавно про чёрную книгу… А она ведь именно там будто бы спрятана Яковом… — на всякий случай я решила не называть фамилию. — Кхм… Вот поэтому и подумала, что речь может идти о Сухаревской башне, и, соответственно, об этой книге. Как ни как, колдовской артефакт… И вроде как за ней кое-кто продолжает охотиться даже в моём двадцать первом веке.

Рада на это ничего не ответила, как-то странно поблёскивая глазами, прожигающими своим пристальным вниманием. Мне было так неуютно под этим взглядом… Как и от того, что свидетелем разговора была немая Луна, взирающая на нас с небес, и словно бы впитывая в себя всё услышанное. Хотя, может ещё кто-то следил за нами из недр леса… Не просто же так, от одной лишь буйной фантазии, у меня то и дело сводило затылок?

«Даже не верится, что ещё недавно на этой поляне горели костры, стояли палатки, а пространство заполняли оживленные разговоры и детский смех… — подумала я, поёжившись, и обхватив себя руками. — Ох, неужели Рада теперь живёт на голой земле? Или я просто не вижу её палатки? Наверное, так и есть. И где же теперь все эти люди из общины? Гаврила сказал, что они оказались в Петербурге вместе с нами. Все до единого. И кто-то из них уже умер… Какая жестокая судьба! Но зачем, почему Рада так поступила с ними? О каком таком искуплении она упомянула, ради которого она пожертвовала, по сути, всей своей семьёй? А вдруг… вдруг дело во мне? Нет, не может быть! С чего вдруг? Кто я такая, что из-за меня она пошла бы на такое? Да и что такого я должна была сделать, чтобы требовалась подобная жертва? Нет, не верится в такое… Тут что-то иное. Но можно ли как-то будет помочь этим бедолагам?..»

В это время Рада нарушила молчание — улыбнувшись, она произнесла:

— Что ж, у тебя есть время, чтобы разобраться во всём. Но не забывай, где и в каком времени ты находишься, и что произойдёт там уже в ближайшее время.

— Знаю, помню историю, — я прикусила губу, поняв, что она снова услышала все мои мысли. — Не подробно, но в общих фактах.

— Вот поэтому и будь осторожна. И не забывай, что отныне ты видишь и чувствуешь намного больше, чем прежде, — она вдруг порывисто шагнула ко мне и подцепила указательным пальцем левой руки верёвку, на которой висел мой кристалл.

Я вся напряглась, готовая в любой момент вырвать его из её рук и отскочить назад. Но Рада только смотрела на него, как загипнотизированная, ни разу не моргнув. Затем, так и не отрывая взгляда от кристалла, прошептала:

— Очень хороший дар. Большая редкость… Тебе очень, очень повезло получить его… В нужный момент он сыграет немаловажную роль. Это я точно знаю…

— Кстати, а что же это такое? — не упустила я возможности спросить. — Хоть на это ты можешь ответить?

— На это как раз могу. Скажи, откуда он у тебя?

— Будто ты, всё ведающая, сама не знаешь…

— Тебе так трудно просто ответить?

В голосе Рады проскользнул металлические нотки, не предвещающие ничего хорошего, коль я продолжу в том же духе.

— Ладно, — вздохнула я, силой затыкая скребущуюся гордость. — Мне его дала на кладбище какая-то девушка-призрак… Большего не скажу.

— Что ж, — на этот раз довольно кивнула Рада, — как я и предполагала. Знай, что это — дар покойного предка, оберегающий тебя силами всего рода. Но это не простой дар, а сама его душа. Причём душа для этого должна быть не простой, не обычной… Абы кто не сможет выдать своему потомку такую реликвию. Но, подарив тебе этот кристалл, та девушка лишила себя возможности перерождения в дальнейшем, ровно до тех пор, пока кристалл будет цел. Если разобьёшь его, то сможешь выпустить её на волю. И, так как он был подарен тебе, то только ты и можешь это сделать… Но до тех пор, пока он с тобой, никакая опасность не страшна для тебя. Не замёрзнешь, даже если окажешься во льдах без одежды, не сгоришь в огне, не утонешь… В общем, повторюсь, тебе не грозит никая опасность в физическом плане.

— Почему же меня тогда едва не задушил призрак? — поинтересовалась я, скептически взглянув на неё. — Не очень-то было похоже, что кристалл мог его как-то остановить. Только коснувшись им его рук я избавилась от той хватки…

— Так ты разреши кристаллу помогать тебе! — воскликнула Рада так, словно я спросила её о том, почему не фотографирует аппарат, а сама при этом забыла снять с него крышку. — В тебе слишком много отрицания, неверия и сомнений. Прими и согласись с тем, что в этом мире существует намного больше, чем нам кажется. Смирись с тем, что так рьяно отрицала и до последнего отвергала… Только так ты впустишь в себя силу кристалла. И только так сможешь помочь себе, Никите и Григорию Ильичу.

— Верить-то я уже верю, но смирение… — я медленно покачала головой. — Им пока и не пахнет. Мне всё ещё кажется, что я просто сошла с ума. Даже в реальность нашего разговора я не особо верю. Тебе вряд ли это понять, но лучше уж жить с осознанием того, что ты безумна, чем с тем, что под боком совершенно спокойно могут разгуливать призраки и прочая нечисть!

— Избегание реальности не отменяет её существование, — заметила Рада. — Агния, к чему это упрямство? Вот ты согласна с тем, что очень красиво поёшь?

— При чём тут это? — спросила я, сбитая с толку.

— Скажи, ты согласна с этим?

— Ну… Да, пожалуй.

— Вот видишь, ты веришь в то, что очень красиво поёшь, и согласна с этим. А ведь хороший голос и слух даны далеко не каждому человеку. Так что же теперь, из-за этого отрицать, что ты не умеешь красиво петь? Только потому, что это не каждый может? Агния, ведь также и здесь! Просто тебе ещё не привычно думать о мистической части жизни как об обычной, повседневной. Со временем ты привыкнешь, но чем дольше будешь противиться, тем сложнее тебе будет.

Я в ответ тяжело вздохнула, с силой сжав виски.

— Ты смогла принять то, что возможны путешествия во времени, — продолжила давить Рада. — И именно потому, что перенесла их на себе. Так что же здесь тебе мешает поверить? Ведь ты видела своими глазами…

— Я же говорю, дело даже не в том, что я не верю. Просто… просто это слишком. Видения, призраки… В голове не укладывается, что это может быть реальностью! И, что самое ужасное, я понятия не имею, почему вдруг стала видеть подобное… Но ты наверняка сейчас скажешь, что ответ мне следует найти самой.

— Да, так и скажу. По этому пути нельзя пройти, держась за чью-то руку.

— Ладно, я поняла тебя, — бросила я, чувствуя острое желание сменить тему. — У меня есть к тебе ещё один вопрос, и если ты можешь ответить…

— Я знаю, о чём ты хочешь спросить, — перебила меня Рада. — Причину ненависти Никиты к Лидии тебе тоже лучше узнать самой. Как и то, зачем Марья Анисимова должна была изображать её. И, главное, помни, что Никита — больше не твой муж, и не тот человек, каким ты его знаешь.

— Не могу и не хочу это запоминать! — резко замотала я головой, едва не повредив шею.

Чёрт, разговор пошёл совсем не так, как я предполагала! Одного упоминания о том, что Никита — теперь вовсе и не Никита, хватило для того, чтобы я словно с цепи сорвалась. Горячась с каждым словом всё сильнее, я выпалила практически на одном дыхании:

— Скажи, как вообще могло такое произойти с нами? Неужели только по той причине, что мы из разных веков, а отношения между такими людьми запрещены? Да что б тот, кто придумал это правило, на себе испытал, каково это, когда ты смотришь на любимого, а он теперь, видите ли, твой враг! Что б он узнал по себе, каково это, когда тебе так больно внутри, а душу словно выворачивает наизнанку костлявая рука, что хочется кричать во весь голос, пока не сорвёшь его! И даже после этого не останавливаться. Вот что б он на себе всё это испытал! А потом бы уже судил, правильно ли то, что он придумал с этим законом, или нет.

— Ты в курсе, что сейчас нажелала всего этого главнейшему магу? — покачала головой напуганная Рада.

— Да хоть трижды главнейшему! — выкрикнула я, потрясая кулакамм. — Я всем сердцем ненавижу тех, кто считает, что вправе брать на себя роль распорядителя чужими судьбами! Тех, кто твердо убеждён, что он может безнаказанно влезать в жизни людей и ломать их так, как ему только заблагорассудится! Это — чудовища, которым нет оправдания. И у меня к ним нет ни малейшей капли жалости или сочувствия. Я их…

Не найдя слов, чтобы выразить все свои эмоции, я махнула рукой и отвернулась, чтобы Рада не увидела, как у меня заблестели глаза от слёз. Прорвались-таки, мерзавцы…

— Выходит, ты и ко мне также относишься? — глухо спросила Рада спустя некоторое время. — Ведь я тоже влезла в твою судьбу, и не только…

— К тебе у меня смешанные чувства, — ответила я, подумав немного над тем, что лучше сказать на это. — Но, да, ненависть среди них тоже присутствует, и на данный момент она близка к тому, чтобы занять лидерство.

— Что ж, спасибо за честность, — вновь без всяких эмоций произнесла Рада.

Наверное я не ошибусь, если предположу, что под такой маской она скрывала сильное расстройство и внутреннюю боль.

— В целом я понимаю твой гнев, — продолжила она внезапно. — Но пойми, в жизни нам всем ежедневно приходится бороться за что-то. Хотя бы в мелочах. И ничто просто так не даётся. Вот и здесь прими эту ситуацию не как конец света, а как вызов, в котором тебе нужно доказать, что вы не просто так полюбили друг друга. Что это не случайная связь, проходящая со временем бесследно. Что не только ты тоскуешь по Никите, но вся твоя душа… Доказать, что неправильно вас разлучать, а не наоборот.

— И как же это сделать? — горько усмехнулась я, сложив руки на груди. — Опять скажешь, что нужно искать в какой-то знакомой мне башне некий предмет, и с его помощью искать неизвестного человека?

— В том числе, но не только. Слушай, но что меня учить тебя здесь? В человеческих отношениях только сами люди могут разобраться, и постороннее вмешательство тут совершенно неуместно.

— Сказала та, которая как раз и вмешалась больше всех! Стёрла людям память, заменив все настоящие воспоминания фальшивыми…

— Да, я виновата перед тобой, и именно поэтому даю подсказку, как теперь всё исправить.

— Ага, исправлять-то мне придётся, хотя рушила не я.

— Нет справедливости в этом мире, и не ищи её. Лучше отстаивай то, что тебе дорого, и не опускай руки, несмотря ни на какие сложности.

— О, а вот и банальные советы, которые как бы должны поддержать боевой дух… — вздохнула я, бездумно коснувшись кристалла. — Но спасибо и за это. Лучше уж такая поддержка, чем вообще никакая. Я поняла, разгребать весь этот хлам придётся мне, но теперь я хотя бы имею какое-то представление, в какую именно сторону следует двигаться.

— Вот и славно, — кивнула Рада, и на миг мне показалось, что она украдкой выдохнула облегчённо.

— И всё-таки, о какой башне идёт речь? — я была бы не я, если бы не продолжила допытываться. — И какого человека я должна найти? Мужчину или женщину? Старого, молодого? Искать в этом времени, в конце девятнадцатого века? Или в каком ином? Может, хоть инициалы подскажешь?.. Постой, что ты делаешь?!

Последнее я выкрикнула после того, как она легко взмахнула рукой и в воздухе закружился мерцающий золотистый вихрь, в одно мгновение скрыв от меня и её, и поляну.

— Увы, но мне пора возвращать тебя, — будто издалека услышала я голос Рады, полный тоски, но в то же время и надежды. — До встречи, Агния. Сделай так, чтобы в следующий раз мы увидились, когда ты уже будешь знать ответы на все вопросы. Главное, не забывай ни на минуту, что это — игра, победить в которой у тебя есть все шансы, коль не изменишь себе.

В ушах засвистел ветер, практически поглотив её последние слова. Вслед за этим я почувствовала, как провалилась в пустоту, будто земля просто растворилась под ногами, как облачко. Я успела лишь беспомощно взмахнуть руками, тщетно пытаясь ухватиться хоть за что-то в этом пустом пространстве…

* * *

Только что было падение, стремительное, но замедленное, совсем как во сне, а теперь меня внезапно подбросило вверх, от чего всё внутри болезнено тряхнуло, и в глаза болезненно ударил яркий, белый свет. Странно, но, кажется, я уже начала привыкать к подобному… Ещё немного, и перемещения в пространстве станут для меня совсем как поездки в метро. Я даже, можно сказать, совсем не испугалась. Ну, разве что чуточку…

В этот же момент в уши врезался гневный выкрик Гаврилы, прозвучавший для меня, наверное, раза в два громче, чем в действительности:

— Ах ты, олух безмозглый! Сказал же, вези аккуратно — барыня спит! А ты что творишь? Как можно было проглядеть такой булыжник?! Вот, разбудил её в результате… Твоё счастье, если она ничего себе не повредила!

В ответ прозвучало какое-то неразборчивое бормотание, которое заглушали цокот копыт о брусчатку и грохот нашего экипажа, как и проезжающих мимо.

«Так, всё понятно… — протянула я про себя, при этом часто моргая, пытаясь тем самым согнать пелену, что заволокла глаза, сделав моё и без того неидеальное зрение как запотевшее стекло. — Тот, кто нёс меня, забросив себе на плечо — подозреваю, что делалось это не без участия Гаврилы, — усадил меня в экипаж… Хорошо хоть, что не украли, пока я была в отключке. Присутствие нашего камердинера говорит в пользу этого. Только куда мы едем? И здесь ли Никита? Ну, вот опять я о нём думаю… Полагаю, это он и нёс меня на плече. Никто другой, я уверенна, не посмел бы так поступить. А ему же, напротив, выпал очень удобный случай унизить Лидию — ту, которую он терпеть не может, — но при этом вроде как бы помочь ей. Хм… Рада сказала напоследок, чтобы я относилась ко всему здесь, как к игре… Что ж, это будет о-о-очень не просто!»

В этот момент зрение наконец пришло в свою неидеальную норму. И в горле тут же встал жгучий ком, когда я наткнулась на тяжёлый, полный едва скрываемой ненависти взгляд двух пронзительных зелёных глаз…

— Вот мы и приехали, барин!..

Едва возница выкрикнул эти слова, как я тут же распахнула дверцу экипажа и буквально выпрыгнула из него, будто проседи я там ещё хоть секунду, и меня неминуемо засосало бы в чёрную бездну. Интересно, что заноза в ступне больше не беспокоила меня…

— Куда же вы, Лидия Ивановна? — раздался мне вслед голос Гаврилы. — Вам же не сюда!..

— А куда тогда? — вполголоса спросила я, не оборачиваясь, и прижимая руку к сильно колотящемуся сердцу. — Где мы?

Хоть из груди его вырывай, лишь бы не чувствовать больше этой невыносимой муки!..

— Мы пока что только довезли Никиту Григорьевича до его дома, а нам с вами нужно дальше ехать.

— Никита… — машинально прошептала я, и вслед за этим непрошенные слёзы ручьем потекли по щекам, как бы я не старалась удержать их.

Нет, нельзя… Нельзя допускать, чтобы они видели мою слабость! Ведь я обязана быть сильной. Для себя, для семьи… Для того, чтобы справиться со всем, что так внезапно взвалилось мне на плечи. Причём справиться достойно, с гордо поднятой головой. Но если бы кто знал, если бы только я могла передать в полной мере, как мне было плохо!..

Пряча наверняка раскрасневшееся лицо, я отбежала на небольшое расстояние от экипажа, замерев лишь возле фонарного столба, который зачем-то обхватила руками, прижавшись щекой к холодному металлу, и замерла, только время от времени сотрясаясь от беззвучных рыданий.

Не знаю, сколько я так простояла, прежде чем кто-то бережно коснулся моего плеча. Вздрогнув, я быстро вытерла лицо и обернулась с натянутой улыбкой — и так уже сгораю от стыда за такое поведение, так хотя бы не покажу посторонним свою рыдающую физиономию!..

Что ж, как и ожидалось, передо мной стоял Гаврила.

— Вы как? — спросил он, с сочувствием оглядев меня, и попутно протягивая белоснежный платок.

— Паршиво, но всё же полегче, спасибо, — честно ответила я, приняв его и прислонив к глазам. — Знаешь, очень многие говорят, что люди плачут только от слабости или когда жалеют себя. И таким зачастую невозможно объяснить, что порой у человека просто не остаётся сил сдерживать слёзы, и тогда единственным верным выходом остаётся выпустить их на волю. Желательно все, какие только есть. Вот у меня сейчас именно так… Ужасно наверное выгляжу, да?

— Эм… Да нет, ничего так. Глазки только припухли, да краснота ещё яркая. Чуть подождите, и снова будете краше всех.

— Всё понятно.

Я вздохнула, прислонившись спиной к столбу, и без всякого интереса оглядела улицу, на которой мы стояли. Самая обычная улица, не широкая, но довольно оживлённая. С двух сторон на нас давили нестройные ряды домов, впереди виднелся светлый храм с колокольней, чей крест отразил ослепительный луч вышедшего из-за туч солнца. Мимо нас в обе стороны с грохотом проносились экипажи и кареты, а вдоль дороги, обходя образовавшиеся после дождя лужи, неспешно прогуливались горожане разных сословий. До слуха то и дело доносились звонкие голоса лоточников, ловко лавирующих по дорогам со своим разнообразным товаром. Нос то дразнил приятный запах свежего хлеба, доносившийся из ближайшей пекарни, то его сводило от отвратительного смрада конского навоза. И запах реки… Он неотступно преследовал нас всю дорогу, а здесь просто донимал меня! Или это из-за расшатанных нервов так казалось… В общем, ничего интересного. Городами прошлого меня уже не удивить. К тому же, учитывая то, из-за чего я оказалась здесь, я испытывала долю отвращения ко всему, что окружало меня.

«Никиты уже нет в экипаже… — отметила я про себя. — За всю дорогу не проронил ни слова, только всё рисовал что-то карандашом в маленькой книжке… Мог хотя бы попрощаться для видимого приличия! Хотя… Я к себе тоже не подошла бы, если бы увидела, что стою и рыдаю у фонарного столба. Нужно определенно прекращать с этими слезами! Делу они никак не помогают, а вредят предостаточно. А впрочем, хорошо, что Никита уже ушёл. Хоть это и страшно признавать, но как-то дышать сразу стало легче… Но всё равно не знаю, то ли действительно радоваться тому, что он больше не изводит меня своим присутствием, то ли огорчаться… Ведь сердцу невозможно объяснить, что теперь всё совсем иначе! Оно не слушает, даже не смотря на мучительную боль и безуспешные доводы разума. Так и хочет, негодное, заставить меня броситься за ним следом!.. В надежде ещё хотя бы раз увидеть его…»

— Значит, Никита здесь живёт? — прокашлявшись произнесла я, затем вновь огляделась и сложила руки на груди, чтобы скрыть их дрожь. — Но в каком же доме?

— А сами как думаете? — Гаврила при этом указал головой назад и немного влево.

— Значит, тот, напротив которого стоит наш экипаж? — предположила я.

— Он самый.

— Мда, совсем не богатый…

— Ну, как сказать. Двухэтажный, с чердаком, внутри несколько спален, гостиная, и даже небольшая библиотека. Конечно, краска на доме уже изрядно выцвела и потрескалась, местами даже отвалилась, но многие о подобном доме только мечтают.

— Наверное. А где живу я? То есть, жила эта Лидия, чьё имя мне омерзительно до тошноты! Ты знаешь адрес? — вопрос прозвучал намного резче, чем следовало бы, поэтому я поспешила прибавить: — Прости, Гаврила, не хотела орать на тебя. Просто я…

— Да ладно уж, не оправдывайтесь, — махнул рукой бывший камердинер. — Всё я понимаю, чай не второй десяток живу на свете. Да и прекрасно видел, что вы словно на иголках всю дорогу просидели. И в воздухе между вами и Никитой словно бы гроза собиралась, хотя вы больше и не смотрели друг на друга, как в первое мгновение после вашего пробуждения. Да мне и самому, признаться, не по себе возле Никиты… Так странно, что вроде бы разумом понимаешь, что он уже не тот, кем ты его помнишь, только упёртое сердце кричит, что всё это не важно… И эти противоречия так выматывают! И в результате понятия не имеешь, как вести себя с ним, о чём говорить, как подступиться… И это я о себе говорю, а уж каково вам сейчас… мне даже представить страшно!

— Всё так, всё так, — бездумно прошептала я, глядя на окна того дома, где сейчас находился Никита.

В какой он сейчас комнате? Может, вот здесь? Или там? А может, вообще на чердаке сидит? Как же нестерпимо хотелось, наплевав на всё, вбежать туда! Только бы увидеть его, услышать голос… Но в то же время я боялась этого пуще огня! Боялась опять наткнуться на этот холодный, полный ненависти взгляд… Боялась той боли, что рвала моё сердце вблизи него. Боялась снова ощутить, что, находясь вроде бы рядом, мы при этом были как никогда далеки друг от друга. И как преодолеть это расстояние, как вернуть всё на круги своя… Непонятно. У меня были одни сплошные догадки и лишь смутное представление, что нужно делать. Но одно я знала точно…

— Гаврила, как мне убедить Никиту, что я — не Лидия?

Казалось, он ожидал этого вопроса, так как сразу же ответил без раздумий:

— Покажите ему себя настоящую. Уверен, он сможет понять, что вы вовсе не та женщина.

— Но как это показать, если в его присутствии меня сковывает дрожь и отнимается голос?

— Ну, что я тут могу сказать… — Гаврила задумчиво почесал подбородок, бросив взгляд в сторону дома. — Полагаю, об этом следует поразмыслить на свежую голову. Поедем к вам домой, а то вечереет уже. Адрес я узнал у Никиты. Сказал, что подзабыл его и попросил напомнить. Надеюсь он не соврал и не отправил нас к чёрту на куличики!.. Постойте, что вы делаете?

Не знаю, что на меня нашло, но перед глазами вдруг всё поплыло, и я сама не заметила, как начала негромко, но с каждым словом расходясь всё сильнее, напевать песню:

«Мы знать не знаем и не помним,

Пока не встретимся с бедой,

Что весь наш мир, такой огромный,

Висит на ниточке одной.

Она надеждою зовётся,

И верить хочется, так верить хочется,

Что эта нить не оборвётся,

И жизнь не кончится, не кончится.

В часы, когда всё бесполезно

И смысла нет на свете жить,

Над чёрной бездной, жуткой бездной,

Нас держит тоненькая нить.

Она надеждою зовётся,

И верить хочется, так верить хочется,

Что эта нить не оборвётся,

И жизнь не кончится, не кончится.

О ней почти не помним летом,

Но стоит вьюге закружить,

Не то что дня без нити этой,

Но и минуты не прожить.

Она надеждою зовётся,

И верить хочется, так верить хочется,

Что эта нить не оборвётся,

И жизнь не кончится, и жизнь не кончится,

и жизнь не кончится, не кончится…»*

Мелодия лилась прямо из сердца, словно заточённая среди камней река, которой наконец то прорубили выход на волю. Я повторила её несколько раз, ощущая удивительную лёгкость и спокойствие, охватывающие меня во время пения.

Эту песню я спела Никите всего один раз, месяца три назад, и ему она так понравилась… Позже он неоднократно просил меня спеть её ещё раз, но я, глупая, упиралась, и никак не соглашалась. Как же я теперь жалела об этом…

И всё же мне в этот момент было хорошо почти также, как когда я оказывалась в крепких, но бережных и тёплых объятиях Никиты. Словно согрела душу, начавшую покрываться тонкой коркой льда… Ведь у меня действительно ещё есть надежда, что всё наладится. Пускай для этого придётся изрядно попотеть. Главное, что Никита жив… И Григорий Ильич тоже. Имею ли я право жаловаться и впадать в отчаяние из-за того, что мой любимый теперь смотрит на меня как-то… не так? При том, что он вообще мог больше никогда не открыть глаза? Конечно нет! И тоненькая нить надежды будет до последнего держать меня над бездной отчаяния…

Гаврила сперва вроде бы пытался остановить меня, когда я запела, с неловкостью во взгляде озираясь на прохожих, но вскоре явно сам заинтересовался, и дальше уже внимательно слушал меня. Только с вежливой убедительностью отогнал от нас двух прохожих, которые зачем-то решили дать мне мелочи. Наверное решили, что я какая-нибудь бродячая артистка, или попрошайка, зарабатывающая себе на хлеб подобным образом.

Когда же я умолкла, Гаврила первым делом сказал мне, как-то хитро подмигнув:

— А ведь зановесочки-то в окошках дёрнулись несколько раз.

— Это могли быть слуги, — предположила я, поняв, что он говорил про дом Никиты.

— Возможно, но зрение старого алхимика ещё не настолько плохо, чтобы не разглядеть, кто там мелькал. Уверяю вас, Никита всё слышал! И если ваш голос не убедит его сразу же, что вы — совсем не та Лидия, то он хотя бы задумается, что что-то тут не то.

— Поглядим потом, долетел ли до него голос моей надежды, — я наконец оторвалась от столба, решительно направившись к экипажу. — В любом случае, пока нам здесь нечего делать.

— Согласен. Ведь вам нужно отдохнуть, переодеться…

— Вернее — одеться, — перебила я его с улыбкой, чуть пригладив складки на своей бедной ночной сорочке, изрядно перепачканной, и местами порванной. — Здесь такой костюм равносилен фиговому листочку. И отдохнуть мне тоже не помешает… Чувствую, отсутствие нормального сна и длительное голодание начинают играть со мной не самую лучшую роль. В глазах рябит, подташнивает слегка… Но ведь мне и останавливаться никак нельзя! Нужно начинать поиски, хотя я никак не могу понять, с какого боку они вообще нарисовались, и с чего следует начинать. Как и то, что я всё же должна искать… Ах, да! — я хлопнула себя по лбу, заметив растерянность во взгляде Гаврилы. — Я же не рассказала тебе ничего!.. Давай, сядем уже в этот экипаж, по дороге всё объясню.

Как же сердце противилось уезжать оттуда… Полагаю, бо́льшая его часть всё же так и осталась там, возле тех невзрачных дверей, в тоске по отнятому любимому.

Но это не помешало мне затрепетать от ощущения пристального чужого взгляда на себе.

«Господи, неужели опять тот колдун с волком?» — в ужасе подумала я, оглядевшись. Взгляд неожиданно зацепился за стоящую возле пекарни женщину в чёрной одежде. Лицо скрывала вуаль, но я готова поклясться, что её взгляд был обращён на меня.

«Ещё бы, я ведь только что голосила песню на всю улицу! — тут же нашла я этому объяснение. — Не нужно становиться параноиком».

Успокоив себя таким образом, я принялась рассказывать Гавриле о своём неожиданном визите к Раде. Всё это время он был молчалив, даже не пропустил на лицо ни единой эмоции, будто окаменел… Но стоило мне закончить, как Гаврила тут же уверенно выдал:

— Не торопитесь с поисками этого некого предмета. Тяните с этим как можно дольше. На кой чёрт вы должны искать это «что-то»? А потом ещё с его помощью искать некого человека, который будто бы должен как-то помочь вам со всей этой ситуацией? Всё это очень странно… Каким образом это поможет вам доказать, что вы с Никитой предназначены друг другу судьбой? Ведь, если память не подводит, именно в этом и заключалась первоначальная ваша цель. Так в чём же дело? Зачем ещё и это теперь?

— Честно говоря, я сама думала также, как и ты сейчас. Но, с другой стороны… Что если нам и вправду стоит попытаться отыскать чёрную книгу? Не важно, имелась ли именно она ввиду, или же нет.

— Нет, не думаю. Это всё равно что ходить с сырым мясом в руках в клетке тигра. Как думаете, долго вы продержитесь? Послушайте, мы с вами простые люди, не нам тягаться с колдунами, а уж тем более нельзя дразнить их! Лучше притворитесь глупышкой, у которой ничего не получается отыскать, и гните в это время свою линию. А именно — будем вместе искать способ, как вернуть нам Никиту и Григория Ильича.

— Но что, если я всё же должна буду найти именно это книгу? То что тогда? Сам говоришь, не нам тягаться с колдунами. А вдруг они решат заставить меня это сделать? Так не лучше ли рискнуть, первой проявить инициативу, и, возможно, получить в руки хоть какую-нибудь защиту от них?

— А вы уверенны, что получите её с этой книгой?

— Не знаю. Но хочу узнать. Прости, Гаврила, но я не согласна на роль жертвы, в чью игру не оказалась бы втянута. Мне нужно отрастить зубы и когти, то есть стать той, кто сможет дать отпор…

— Иными словами, вы хотите податься в ведьмы…

— А хоть бы и в ведьмы! — воскликнула я, правда не думала о подобном до этого мгновения. — Лишь бы это пошло на благо мне и всем моим близким. Понимаешь, о чём я?

— Да понимаю конечно же, только это игра в одиночку на чужом поле… — Гаврила на время задумался. — Давайте всё же не будем спешить. Обсудим всё ещё раз завт… Чёрт, да что опять такое?!

Последнее он прокричал потому, что наш возница со взрывом брани и проклятий принялся резко останавливать лошадь, из-за чего она поднялась на дыбы.

«Не дай Бог понесёт ещё!» — мелькнуло на подсознании, из-за чего я незамедлительно выскочила из экипажа и отбежала в бок, а за мной и Гаврила.

И вот тогда мы и увидели, в чём же была причина — на дороге, раскинув руки в бока, лежала без сознания молодая женщина в чёрной одежде. Возле неё бесхозно валялась шляпка с оттопыренной вуалью…

Примечания:

*Песня из к/ф «Не покидай».

— Мадам, вы слышали мой вопрос?..

— Нет, — глухо ответила я, даже не зная на что конкретно отвечаю.

— Вам всё ещё дурно? Позвать доктора?

Морщинистое лицо полицейского, до того непроницаемое и отстранённое, теперь выражало искреннее беспокойство и желание помочь, если потребуется. В ответ я лишь помотала головой, так и не сводя невидящего взгляда с одной точки на стене. Полицейский участок… Вот уж не ожидала, что этот день ещё и сюда занесёт меня!.. А, главное, я никак не могла и предполагать, что именно послужит тому причиной…

— Ну, раз так… Кхм, простите, но я должен повторить свой вопрос. Пожалуйста, постарайтесь ответить на этот раз. Вы не видели ничего подозрительного до того, как мадемуазель Горина упала перед вашим экипажем? Может, вы слышали что-нибудь?

— Н-нет… — я сглотнула, ощущая, как сердцебиение вновь участилось, и мне резко перестало хватать воздуха, из-за чего лоб покрылся испариной.

— Я не видела и не слышала ничего подозрительного или необычного… Простите, можно ещё воды? Мне… нехорошо.

Полицейский молча наполнил стакан из графина. Я ухватила его трясущимися руками, едва не расплескав всё содержимое, и осушила в два жадных глотка. Стало немного полегче.

— Вы настолько испугались крови? — спросил вдруг мужчина. — Понимаю, её там было предостаточно…

Чёрт, ну неужели нельзя было промолчать?! Меня вновь начало мутить, стоило только вспомнить о той несчастной девушке, которая упала на дорогу перед нашим экипажем. Возница сумел вовремя остановить коня, но, как оказалось, копыта животного уже не могли повредить несчастной — она была мертва… Вернее убита — из глубокой колотой раны на груди, как раз в области сердца, кровь текла с такой скоростью, что меньше чем за минуту на дороге возле неё образовалась широкая багровая лужа. На миг мне тогда почудилось, что я ощутила на языке её металлический привкус… А перед глазами, будто наяву, возник мой главный кошмар из прошлого — поляна в лесу, Тихонов, выстрел, истекающий кровью Никита… Кошмар, донимающий меня едва ли не каждую ночь! И вот я опять нахожусь возле раненого человека… Но уже в жизни! Опять… Нет, определенно лучше уж стоять лицом к лицу с призраком, чем сталкиваться с подобным.

То ли дело было в моём состоянии, то ли те события нанесли психике гораздо больший урон, чем я предполагала, но со мной произошло что-то сродни панической атаки. Более-менее я пришла в себя уже в участке, куда нас с Гаврилой (не считая остальных) привезли чтобы допросить как свидетелей, хотя мы были более чем бесполезны в этой роли. Гаврила ещё хотя бы, имея какой-то медицинский опыт, мог высказать своё мнение о характере раны и о том, что несчастная, по видимому, умерла если не сразу же после нанесения удара, то вскоре после него. Он же и первый давал показания. Затем пошла я, полуживая, так и не отошедшая до конца от шока. На все вопросы отвечала почти как в трансе. Нет, я ничего не видела и не слышала… Как всё произошло? Внезапно, да мы и не поняли сперва, в чём конкретно дело. Почему я в таком виде? Чёрт возьми, а это-то какое имеет отношение к делу?! И, нет, крови я совсем не боюсь, но лучше уж соглашусь с этим предположением, чем честно признаюсь в том, что в своём недавнем прошлом едва не потеряла близкого человека из-за огнестрельного ранения, что он умирал у меня на руках… И что видела собственными глазами, как его несостоявшийся убийца погиб из-за несчастного случая.

Наконец, бессмысленный допрос закончился. Полицейский то и дело тяжело вздыхал, слегка покачивая головой, и бормоча что-то в под нос. Видимо жалел, что я не рассказала ему в подробностях, кто именно убил бедную девушку, за что, когда, и где убийца находится сейчас. А ещё было бы лучше, если бы я сама привела его в участок, перевязанного бантиком.

Гаврила ожидал меня в коридоре. Он был без пиджака, щеголяя жилеткой горчичного цвета, натянутой поверх белоснежной рубашки, так как ранее одолжил его мне, дабы хоть как-то «сберечь мою честь и достоинство в глазах людей». Да шли бы они лесом, все эти люди с их мнениями! Будь я в состоянии сопротивляться — непременно отказалась бы от пиджака. Но у меня уже не было ни сил, ни желания спорить или что-либо доказывать кому-то… Хотелось просто зарыться в постель, накрывшись с головой одеялом, и не вылезать оттуда в течении целого дня. И желательно выпить перед этим что-нибудь такое, что начисто стерло бы память…

Как же было хорошо оказаться на улице! Вне этих душных стен участка, даващих на тебя одним лишь своим видом. И подальше от рыскающих глаз полицейских, под чьими взглядами ты, хоть и ни в чем не виновна, а так и сжимаешься невольно. Хотя бы внутренне.

— …Уже третье убийство за два месяца!.. — вдруг долетел до меня обрывок беседы двух патрульных, курящих неподалеку.

Любопытство сразу же взяло верх над всеми остальными чувствами и я, насколько могла, навострила уши, пока Гаврила ловил для нас новый экипаж. Ведь нашего прежнего возницу тоже позвали в участок как свидетеля.

— И опять убита женщина. То есть девушка.

— Да… — протянул второй патрульный, причмокнув губами, выпуская из рта густой табачный дым. — Ну и дела. Ни за что теперь не выпущу дочь из дома без моего сопровождения! Даже с матерью не пущу. Ни утром, ни днём. А уж тем более вечером. Кто знает, когда произойдет очередное нападение.

— Если только не поймаем убийцу…

— Ты шутишь? Как искать того, о ком не знаешь абсолютно ничего? Вон, последнюю убили посреди улицы практически в толпе, и никто ничего не заметил. У нас нет на руках даже орудия убийства!..

— Да, ничего. Разве кроме того, что все жертвы почему-то были одеты так, словно носили траур. А ведь ни у одной из них не было для этого никаких причин…

«Чёрт… — я вся съежилась. — Куда я угодила? Во что вляпалась в очередной раз? Хорошо хоть, что у меня есть…»

— Что ты тут делаешь?

От неожиданности я взвизгнула, подскочив на месте, и уже в полёте развернувшись в сторону того, кто так подло подкрался ко мне со спины. Узнать этого человека не составило труда, несмотря на то, она была укутана в тёмный плащ, а на голову натянула капюшон.

— Лизавета? Чёрт тебя дери, смерти моей захотела?! Кто ж так подкрадывается!..

— Господи, что тут такое творится? — воскликнул подбежавший к нам Гаврила.

— Да всё нормально, только вот эта мисс едва не довела меня сейчас до инфаркта.

— Извини, совсем не подумала, что так напугаю тебя, — виновато произнесла Лизавета, покосившись на прервавших разговор патрульных и переключивших теперь всё своё внимание в нашу сторону. — К тому же я до последнего не могла понять, ты ли это.

— Прошу прощения, а вы сами кем изволите быть? — Гаврила с этими словами подошёл поближе, и, прищурившись, вгляделся в неё, практически сразу же изменившись в лице. — Ах, батюшки… Уж не вы ли?..

— Я, Гаврила, я, — быстро перебила его Лизавета, взмахнув руками. — Потом обо всём потолкуем, сейчас не время. Лучше скажите, почему вы здесь?

— А, да так, всего лишь давали показания как свидетели убийства, — ответила я.

Глаза девушки заметно расширились.

— Какого ещё убийства?.. — тихо спросила она.

— Некой мадемуазель Гориной, — взял слово Гаврила. — Её убили сегодня днём, закололи чем-то вроде кинжала.

Теперь Лизавета слегка покачнулась…

— Уж не о Татьяне Филипповне ли идёт речь? — ещё тише спросила она.

— Именно так. А вы что, знали её?

Лизавета не ответила, закрыв глаза и плотно сжав губы. В какой-то момент она шевельнула рукой так, словно хотела найти опору. Без сомнений, она знала убитую… И похоже, что известие о её смерти стало для неё потрясением.

Мы с Гаврилой бегло переглянулись и, не сговариваясь, молчаливо ждали, когда Лизавета заговорит первая. Патрульные, видимо потеряв к нам всякий интерес, принялись разгуливать туда-сюда возле здания.

Наконец, спустя несколько минут, Лизавета дернулась, словно очнулась от сна, и, быстро моргая, посмотрела на нас так, словно мы посреди ночи вломились в ее покои. Но уже через мгновение она совладала с собой, сумев даже изобразить лёгкую улыбку, и поинтересовалась:

— А куда же вы теперь хотите поехать?

— Да вот все хочу отвезти нашу Лидию Ивановну к ней домой, а всё никак не удается — то одно, то другое…

— К ней домой? То есть в усадьбу Оленевых?

— Эм, да… А что, что-то не так?

— Именно, что всё совсем не так, — она оглянулась, словно ища что-то. — Давайте остановим вон тот экипаж? Я знаю, где нам можно сегодня переночевать. Всего одну ночь, а дальше уже можно идти куда угодно.

— И где же? — спросила я.

— В доме Гаврилы. Уверена, места для двух девушек должны там сыскаться.

Мы с бывшим камердинером озадаченно переглянулись. Однако он почему-то решил послушать её. Не прошло и минуты, как мы уже ехали в том самом экипаже, всё также покачиваясь и подскакивая на неровностях.

— Позволь узнать, а почему мы не можем поехать, например, к тебе? — не удержалась и спросила я, никак не понимая, зачем мы вот так легко согласились с её предложением. — Или почему нам нельзя в поместье Оленевых?

— Потому что сейчас подходит к концу тот самый день, когда ты упала с коня посреди мостовой, а мы с братом потом повели тебя в наш дом.

Смысл сказанного не сразу дошел до меня, но, по мере осознания, в голове начала постепенно выстраиваться цепочка.

— Постой… Неужели ты хочешь сказать, что мы… немного вернулись в прошлое?

Чёрт, ну вот опять мозг начал закипать!..

— Именно это я и хочу сказать, — кивнула Лизавета. — И по этой причине я здесь одна — весь день пыталась найти тех двух юношей, Белова и Корсака, чтобы предотвратить их встречу с тобой и с нами на мостовой.

— А зачем это? — полюбопытствовал уже Гаврила.

— А затем, что мы там по ошибке наговорили им совсем не то, что нужно. Назвали Агнию её собственным именем, а Никиту Григорьевича приписали ей в родственники, с которым у неё хорошие отношения… В общем, легенда никак не совпадала с той, какая нужна.

— Понятно. Ну, и как, смогла найти их?

— Да, но пришлось постараться, чтобы увести их с этого пути. Надеюсь это никак теперь не отразится на нашем настоящем…

Я изо всех сил старалась отогнать от себя мысль, что здесь, где-то совсем неподалеку, находится ещё незаколдованный, помнящий всё Никита… А может наплевать на всё и броситься к дому Овсовых, дабы пробраться к Никите и предупредить его обо всём, что грядет? Ведь я, то есть вторая я, должна там ещё целый день провести без сознания… А Никита всё это время проведёт возле моей постели. Значит, очень велика вероятность, что мы сможем поговорить с глазу на глаз, и нам при этом никто не помешает. Мысль эта показалась мне настолько правильной, что я едва беспокоилась о её выполнимости. А стоило бы… Ведь нужно же как-то пробраться в дом, потом попасть в нужную комнату, и, главное, суметь убедить Никиту, что я — действительно я, а не кто-то ещё. Может, эти препятствия и могли бы заставить отказаться от подобной затем, но меня ещё жгла одна мысль; а вдруг я смогу как-то предотвратить всё то, что происходит сейчас? Или хотя бы максимально смягчить? Сделать так, чтобы он смог вспомнить меня как можно скорее…

«Невыполнимая миссия! Гиблое дело!» — вопил в ужасе разум. «Это именно то, что я обязана сделать в первую очередь! А остальное уже потом», — настойчиво перекрикивало его сердце. И, конечно же, оно как всегда и одержало верх.

Это решение настолько приободрило меня, что я не смогла сдержать радостной улыбки — ведь я впервые за последнее время точно знала, что должна делать! Но, чтобы Гаврила и Лизавета нечаянно не догадались о моем зреющем плане, я скорее принялась рассуждать:

— Да, пожалуй ты была права, когда сказала, что нам лучше не ехать в усадьбу Оленевых. Ведь я столкнулась с Марьей, с которой мы поменялись одеждой и ролью Лидии, в лесу, то есть, получается, что сегодня. Ну, вернее не я, а другая я, из прошлого… Так вот, весьма маловероятно, что она оказалась там, выехав прогуляться верхом в самом городе. Значит, сегодня её точно не было в городской усадьбе, и потому моё появление там, да ещё в таком виде, скорее всего будет намного хуже, чем если я прибуду туда на другой день, в сопровождении доктора, то есть Гаврилы, и тебя, Лиза. Скажем, что я доехала до города и там упала с лошади, а вы помогли мне, приютив на ночь в своём доме, так как моё состояние не позволяло везти меня куда-то далеко. И будем искренне удивляться, что никто не получит «нашей записки», в которой мы предупредили бы всех о произошедшем. Ну, как, вы согласны со мной?

— Более чем, — согласился Гаврила.

— Я именно так и рассуждала, — улыбнулась Лизавета. — Хорошо, что ты смогла сама всё это обдумать.

«А вот на оценку я совсем не напрашивалась!» — огрызнулась я про себя, отвернувшись в сторону. Как бы так держать себя в руках и не ёрзать? А, главное, как мне изначально выскользнуть из дома Гаврилы? Ведь не одобрят они мой план, ох не одобрят… А значит по своему желанию не выпустят. Так как же лучше сбежать? Наверное стоит ломать нам этим голову непосредственно на месте…

Тут я встрепенулась, ощутив странное покалывание в животе. Наш экипаж ехал довольно быстро, но я успела заметить краем глаза, как позади остался, стремительно отдаляясь, Никита. Свет от фонаря как раз осветил его лицо, так что, несмотря на вечер, я успела разглядеть его.

«Что он тут делает? — озадаченно подумала я. — А ведь никто, похоже, не заметил его, кроме меня… Но в самом деле, что ему тут делать вечером? От его дома до этих мест не так уж и близко… Может, в гости пошел? Вполне возможно».

Уняв своё любопытство и усмерив необъяснимую тревогу на душе этим объяснением, я вернулась к обдумыванию своего плана. И всё больше убеждалась, что поставила себе невыполнимую задачу… И от этого я все твёрже понимала, что должна сделать это любыми путями. Ведь второго шанса у меня просто не будет…

…Мозг, пораженный происходящим, отказывался работать; я видела себя, лежащую на полу, но при этом я же продолжала стоять на ногах, в ступоре и с отрешенным взглядом уставившись на свои практически полностью прозрачные руки. Нет, не могу и не хочу верить в реальность происходящего…

«Ч-что… что ты сделал со мной?!»

* * *

За несколько часов до этого…

Дорога до дома Гаврилы заняла около двадцати минут. Весь оставшийся путь мы провели в угрюмом молчании; каждый с головой погрузился в свои мысли, и, сюдя по всему, совсем не радостные. Лишь я не могла спокойно сидеть на месте, ёрзая каждые две секунды. Как же заманчива была перспектива выскочить прямо сейчас из экипажа и побежать к дому Овсовых! Но в первую очередь меня от этого глупейшего шага удерживала одна неприятная истина — я не знала дороги. И волосы на голове шевелились от мысли, что я могу так и не узнать этого. Лизавета, конечно, может назвать свой адрес, но что толку-то? Она же не укажет и точный маршрут. А даже если и укажет, вдруг это настолько далеко, что на своих двоих я добегу туда лишь к утру? Да и вообще, как расспросить её об этом так, чтобы не навлечь на себя ненужные подозрения?

«Напрямую точно нельзя спрашивать. Нужно будет как бы невзначай поинтересоваться, знает ли она сколько от этого места добираться до её дома… Вдруг она уже была на этой улице и сможет хотя бы примерно ответить? А дальше я уже сама разберусь. Ну, в крайнем случае поймаю экипаж — насколько я вижу, они здесь и ночью разъезжают, только в меньшем количестве — и попрошу отвезти к дому купца Овсова. Полагаю, возницам должен быть известен его адрес, и вряд ли есть ещё хотя бы один купец с его фамилией. Надеюсь меня при этом не завезут в какую-нибудь подворотню… Ладно, без риска мало чего можно достичь, а здесь он более чем оправдан. Но что же делать с оплатой?.. Хм, надеюсь Гаврила не сильно обидится, если я одолжу у него без разрешения несколько монет… А может всё же под каким-нибудь предлогом попросить его дать взаймы? Да, пожалуй так будет правильнее».

В это время мы наконец-то приехали. Гаврила, с кряхтением и покашливанием, выдававшими его крайнее раздражение, расплатился с молчаливым возницей, отдавая монету с таким видом, словно от сердца её оторвал, и мягко подтолкнул нас с Лизаветой в сторону крыльца, где он ещё несколько минут провозился с неподдающимся замком.

От нарастающей нервозности я стала озираться, дабы ненароком не сорвать внутреннее напряжение на Гавриле за то, что он так долго копается, из-за чего теряется драгоценное время. Улица, на которой мы стояли, была настолько узкая, что на ней практически нечем было дышать. Освещения здесь, можно сказать, совсем не было, что значительно осложняло Гавриле задачу с отпиранием замка (тусклый фонарь в нескольких метрах от нас не в счёт). И, что самое странное, во всех домах ни в одном окне не горел свет. Что очень удивляло, учитывая то, что время было совсем не позднее. От этого складывалось неприятное ощущение, что кто-то вытянул отсюда всю жизнь, оставив эти жалкие домишки подобно ненужным декорациям, а мы, незванные путники, посмели нарушить их покой. Кстати, тишина здесь и вправду была довольно странной… Почти как в вакууме. Если бы не звон ключей в связке Гаврилы, и не лай собак, то я могла бы подумать, что оглохла. К счастью далёкий раскат грома окончательно нарушил это наваждение, но почему-то он прогремел ровно в тот момент, когда Гаврила наконец-то смог отпереть дверь.

«Словно предупреждение: «Не вдохи туда!» Глупости, конечно… — я поежилась, обхватив себя руками. — Но терпеть не могу подобные совпадения, к тому же посреди ночи на тёмной улице».

Гаврила, как сразу стало понятно, зря времени не терял в новом доме, к тому же целиком и полностью принадлежащем ему одному. На миг меня посетило ощущение дежавю — перед глазами открылась практически в точности та же картина, какую я не раз наблюдала в его «лаборатории», расположенной в сарае. Только теперь она перекочевала из середины восемнадцатого века в конец девятнадцатого, и прямиком в гостиную. Книжные шкафы, до треска набитые всевозможными томами в разнообразных переплётах; столы, с нагроможденными на них склянками, колбами, щипцами, ступками с разными порошками, и баночками с подозрительным содержимым; полки, где среди не нашедших себе места в шкафах книг затесались пучки каких-то пахучих трав; и, главное, большая печь на месте камина. А ведь это только гостиная… Страшно представить, что могло твориться на кухне! Уж где, как не там, самое подходящее место для лаборатории? И весь этой алхимический хаос «благоухал» странной смесью лекарств, серы, дёгтя, — про травы я уже упоминала, — и ещё чем-то тяжёлым, удушливым, неподдающимся описанию.

— Фух… — я даже зажала нос, хотя и через рот ощущала все эти «ароматы». — Гаврила, ты хотя бы иногда проветриваешь свои… аппартаменты?

— А как же! — жизнерадостно воскликнул он. — Сегодня утром. Разве не чувствуете?

— Ещё как… Слушай, а ты, — я обвела рукой пространство, — когда успел вот так уютно обустроиться?

— Да что вы, я бы попусту не успел… Странное дело, но всё это уже было здесь, когда я впервые зашёл в дом. Честное слово, я тогда едва дар речи не потерял!

— Никак от счастья?

— Конечно, — искренне улыбнулся он, либо нарочно проигнорировав мой сарказм, либо в самом деле не заметив его. — Вы только представьте, как я теперь смогу развернуться!..

— Разумеется, но только учти, что в этом веке людям не нужна пудра для париков, да и спрос на косметику не настолько велик, как было прежде.

Гаврила на это лишь махнул рукой:

— Глупости всё это, барыня, глупости! Косметика всегда всем нужна, или я ничего не понимаю в женщинах. К тому же я ведь не только косметикой увлекаюсь…

Как у него при этом задорно заблестели глаза!

— Да-да, я помню. У тебя было знатное производство и обширная клиентура. А уж товар-то какой! Чего только стоили духи́ и лекарства разные, вроде капель из червей и порошка из пауков. Ах, да, помнится как-то в этот список даже лампадное масло затесалось! А ведь та подделка вышла на славу… Ты мог бы в открытую гордиться.

— Кхе… — Гаврила при этих словах покосился на Лизавету, которая как тень скользнула по комнате и пристроилась на диван между раскрытой книжкой и подносом с тряпками и спичками, и отстраненно наблюдавшую на нашим разговором.

«Эм… Агния, а не можешь ли ты наконец заткнуться?» — мягко поинтересовалась я у себя, и тут же произнесла вслух, попытавшись смягчить сказанное:

— Но не могу отрицать, что большинство твоих порошков и снадобий были очень искусно сотворены. Противоядия, ранозаживляющие… Да и от прочих недугов. Так что на безобидное увлечение сухими пауками можно и закрыть глаза.

«О, да, просто то, что и нужно было сказать!.. — я мысленно хлопнула себя по лбу. — Молчи лучше, пока совсем не заговорилась».

— Кхе… Ну, вы это, барыня… — Гаврила умолк и пошевелил усами, по видимости собираясь с мыслями. — Может… переодеться-то не желаете?

— Что, прямо здесь? — с ухмылкой уточнила я раньше, чем успела подумать о смысле своих слов.

Не знаю, что на этот раз дёрнуло меня подразнить Гаврилу, но бедолага от этих слов так и вспыхнул весь как варёный рак. Чёрт, да что же это со мной?! Не язык, а какое-то помело!..

— Нет, конечно же нет… — неловко пролепетал он в ответ. — Как бы я мог… такое?..

Мне даже жалко его стало…

— Да ладно тебе, я же не всерьёз, — я попыталась примирительно улыбнуться. — Прости, что так смутила. А переодеться я и вправду была бы не против. Спасибо, что предложил. И что бы я без тебя делала?..

Гавриле заметно полегчало от этих слов. Кивнув, он резво просеменил мимо нас в одну из комнат, скрывшись там минут на пять, после чего вынырнул обратно, неся в руках стопку аккуратно сложенной одежды.

— Вот, выбирайте, что понравится. Только из женского у меня ничего не имеется… — виновато прибавил он, чуть выглядывая сбоку. — А так всё чистое и поглажено, можете не беспокоиться.

— Гаврила, ты меня вообще видел? — я красноречиво обвела себя руками. — По моему после того, как я весь день пробегала босая по кладбищу и по улицам, мне о чистоте одежды следует волноваться в последнюю очередь.

— Ой, так я… — он на мгновение задумался, почему-то передав стопку в руки Лизавете. Она, впрочем, и не думала возражать, пребывая в каком-то подобии транса. — Может, ванну вам наполнить?

— Только если она будет целиком наполнена спиртом.

— Зачем это?

«Да потому что мне теперь нужна капитальная дезинфекция!» — огрызнулась я про себя, в слух же коротко бросив:

— Долго объяснять. Забудь.

— Ну, что ж, тогда я… — Гаврила осёкся, так как в этот момент кто-то остервенело заколотил в дверь. — Бог мой, и кого это принесло в такой час?

— Не откроешь — не узнаешь. Вдруг кому помощь нужна? Ты же всё-таки врач здесь.

— Ваша правда, — согласился со мной Гаврила, тут же скрывшись в прихожей.

И раздавшийся оттуда вскоре голос заставил меня вздрогнуть, как от удара: «Бог мой… Ну почему именно он и в этот момент?!»

— …Гаврила, умоляю, помоги! Знаю, это уже не в первый раз… Но я обещаю, клянусь, что уже на следующей неделе верну всё! Пожалуйста, я очень тебя прошу!.. Ты наша единственная надежда — никто больше не согласился помочь отцу без оплаты.

Ох, этот умоляющий тон просто выворачивал душу наизнанку… Даже Лизавета вздрогнула, вынырнув наконец из транса. И первым делом в недоумении уставилась на стопку вещей, которую она так и продолжала добросовестно держать…

— Никита Григорьевич… — я слышала, в каком смятении был бывший камердинер. Наверное даже в бо́льшем, чем я.

«Но неужели речь и вправду о Григории Ильиче? — с содроганием подумала я. — Он ведь был абсолютно здоров!.. Что же эти твари сделали со всеми нами?!»

— …Конечно, я дам вам всё, что необходимо… А что случилось-то с батюшкой?

— Сердце опять прихватило. Прошу, дай те же капли, как в прошлый раз!

— Ах, да-да, конечно… А не напомните, каков был размер флакончика?

Я переглянулась с Лизаветой, и у неё на лице, как наверное и на моём, явно проступила мысль, что Гаврила, похоже, понятия не имеет, о каких таких каплях идёт речь.

Никита принялся что-то неразборчиво объяснять Гавриле, и вместе с этим раздались шаги, направляющиеся к гостиной. Недолго думая я ухватила девушку за руку (из-за чего несчастная стопка благополучно полетела на пол) и дернула её за собой в сторону комнаты, откуда недавно вышел Гаврила. Оказалось, что это была спальня, в которой он, по счастью, оставил зажженную керосиновую лампу.

Я едва успела прикрыть за нами дверь, как бывший камердинер и Никита показались в гостиной. В оставшуюся узенькую щёлку я смогла подглядеть, как Гаврила принялся суетливо перебирать свои банки и склянки, а Никита, сложив руки на груди и чуть сгорбившись, нервно прохаживался от дивана к окну и обратно. И всякий раз он при этом оказывался ко мне лицом, и застывшая на нём маска очень пугала. Это было отчаяние, глубокое, рвущее изнутри на части, но сокрытое за личиной ненависти, отражавшейся на челе подобно самой чёрной грозовой туче.

— Батюшка, — осторожно подал голос Гаврила, — а как же так вышло, что… сердце-то?.. Ведь только ж видел его…

— Так ведь у него уже давно… Не говори мне, что ты позабыл о его первом приступе, когда эта змея предала нас! — негромко ответил Никита, но эти слова прозвучали так, что стекла в доме едва не зазвенели.

— Ваша правда, позабыл совсем об этом… — тоном, полным раскаяния, ответил Гаврила. — Не напомните, Никита Григорьевич?

— Что-то странное происходит с тобой в последние дни, Гавриил Иванович, — покачал головой Никита, с усталым видом плюхнувшись на диван. — Как ты можешь не помнить того, в чём непосредственно принимал участие?

— Я не при… — хотел было возразить Гаврила, но тут же закашлялся. — То есть, батюшка мой, с возрастом ведь разные недуги нападают на людей. Мне вот память немножко помяло… Напомните, Никитушка, напомните старику, как всё было. Лучше с самого начала, для полноты картины. Глядишь сможете отвлечься, а то вы выглядите так, словно сами вот-вот схлопочите удар!

— Да лучше уж и вправду получить удар, чем и дальше выносить всё это…

Кажется дверь, за которую я держалась, затряслась с треском вместе со мной, едва эти слова слетели с губ Никиты… Гаврила же уронил какую-то банку, тут же со звоном разбившуюся, и чуть ли не подлетел к нему, принявшись поочередно щупать лоб, пульс, заглядывать в глаза и неумолкая бормотать:

— Что же вы такое говорите? Боже мой, ради всего святого, Никита Григорьевич!.. Да разве ж можно так, беду на себя такую накликать? Грех-то какой, батюшка, такой грех на душу взять хотите!.. Не гневите Бога, Никита Григорьевич, не гневите подобными желаниями!

— Гаврила, ты точно доктор, а не поп? — усмехнулся Никита, мягко, но настойчиво отводя от себя его руки. — Оставь ты эти проповеди, толку от них ровно столько же, как и от самой веры в то, чего нет и быть не может.

— То есть… Как это «нет»? Вы, что же, больше не верите в Бога? — Гаврила при этом перекрестился, с опаской глянув в мою сторону. «Уж не одержим ли он?» — будто вопрошал этот взгляд.

— Что значит «больше»? Я не верю, не верил, и не поверю никогда. Вот посуди сам, как образованный человек, разве предположение, что Бог существует, может хоть как-то вписаться в реальную картину нашего мира?.. Хотя нет, не отвечай, на это у нас нет времени. Прошу, оставь меня наконец, и поищи капли. Нужно как можно скорее вернуться к отцу. Ищи их, а я, так уж и быть, поведаю тебе всю ту историю. Напомню, как бы горько не было… Хотя и мне не мешает время от времени напоминать себе о деталях, что так некстати желают стереться из памяти.

— Хорошо, батюшка, — Гаврила торопливо отошёл к одному из шкафов, зачем-то принявшись перебирать книги. — Хорошо. Вы говорите, говорите. Я вас внимательно слушаю.

— Представь себе некого молодого князя, ныне покойного, потомка древнего рода, который очень рано овдовел. Но его горе не было продолжительным, и уже через два года после кончины супруги он женился во второй раз. На вдове. Совместных детей им нажить не удалось, но зато у обоих от первых браков осталось по сыну. Само собой, мальчики с ранних лет жили под одной крышей, и были друг другу как родные братья. Время шло, князь снова овдовел, а его родной сын, напротив, женился на девушке из богатого, знатного рода. Очень порядочной и благовоспитанной девушке. В общем, во всех смыслах выгодный брак для обеих сторон. По прошествии года у них родился сын. Чуть позднее сводный брат юного князя привёз в дом новорожденную двоюродную племянницу — мол, отныне родителей у малышки нет, как и других кровных родственников, кроме меня, так что теперь я ей буду за отца. И князь согласился с пасынком. Прошло ещё время. Дети выросли, девочка с отличием закончила Смольный институт благородных девиц, а мальчик Царскосельский лицей и готовился отправиться на учебу в Сорбону. Поговаривали, что князь собирался женить внука на приёмной дочери пасынка, но в которой он души не чаял совсем как в родной внучке. И никто вроде бы не был против этого брака, даже сами дети… Как вдруг, подобно грому среди ясного небо, князь получил анонимное письмо. В нём говорилось, что все эти годы родной сын предательски обманывал его, утаивая от него, как и от всех, в том числе и от своей жены, что его дитя, его наследник, на самом деле — байстрюк. Незаконный сын, родившийся в одно время с законным, но который, по несчастью, умер вскоре после появления на свет. Эта трагедия дала возможность подменить детей и скрыть тот позор, который юный князь навлек на себя и на имя своего отца рождением такого сына. К тому письму прилагалось ещё одно, в котором уже находилась записка юного князя к настоящей матери его байстрюка. В ней он сердечно клялся той женщине, что всю жизнь он будет по настоящему любить только её, хотя и уважает законную супругу, которая ему не более, чем добрый друг. Уверял, что он позаботится о будущем их дорогого сына, что ей не о чем волноваться, и что впредь они будут видеться не так часто, но встречи эти обязательно будут. Ох, какой же тогда из-за этого разразился скандал!.. В какой ярости был несчастный князь! Обман, предательство, бесчестье… И от кого? От единственного родного сына! Гнев князя был велик, из-за чего он полностью лишил его наследства, оставив лишь титул — видно всё же не решился лишить единственного своего законного наследника и этого, — и передал всё состояние, земли и имущество, двоюродной племяннице пасынка. Единственной своей отраде, в чьём лице он всегда находил поддержку и утешение, а особенно в последнее время. Но на этом беды не закончились — вскоре умерла супруга молодого князя, так и не сумевшая пережить известие, что все эти годы она считала неродного сына своим, в то время как её малыш не прожил на этом свете даже одного дня. Но даже на последнем издыхании бедная женщина проявила невероятное благородство — она простила своего мужа, и сказала сыну, что он все равно останется для неё… Родным… Как если бы действительно был её сыном…

Здесь Никита умолк, тяжело вздохнув, и на мгновение закрыв лицо руками. По всей видимости это воспоминание было для него особенно тяжёлым… Я же ощутила, как по моим щекам покатились слёзы, а внутри всё скрутило в тугой жгут от предчувствия того, кто именно послужил причиной того подлого разоблачения и последовавшей трагедии.

— Никита Григорьевич… — Гаврила осторожно подсел к нему, убрав на пол поднос, и без лишних слов обнял его.

Никита, помедлив мгновение, вдруг порывисто прижался к нему, уткнувшись лицом в плечо, и вцепился в бывшего камердинера так, словно, отпусти он его хоть на мгновение, то сразу же утонет в пучине этих воспоминаний, и уже никогда не сможет вернуться. Я видела, как тряслись его плечи от беззвучных рыданий, и едва сдерживалась, чтобы не выскочить из своего убежища и не прильнуть к нему, чтобы утешить, забрать часть этой боли себе. Наверное я бы всё же так и сделала, если бы не понимание, что я просто не имею на это права… Да и где гарантия, что я смогла бы потом уйти невредимой?..

— Мальчик мой… — шептал Гаврила, ласково гладя его по спине и волосам. — Никитушка… Но кто же предал тебя и батюшку? Кто послал бедному князю ту записку и письмо?

— Да, об этом… — Никита быстро вытер глаза и уселся ровнее, вымученно улыбнувшись. — Прости, что не называл напрямую имён; рассказывать об этом как об истории других людей намного легче.

— Я понимаю, Никитушка, всё понимаю.

— Ты спрашиваешь, кто предал нас? — его губы искривила злобная усмешка. — Странно, если ты сам ещё не догадался. Её имя тебе прекрасно известно.

— Неужто Лидия Ивановна?! — ахнул Гаврила, весьма правдоподобно ужаснувшись.

— Она самая. Та, которую я знал с раннего детства. Та, которую полюбил ещё в отроческие годы. Та, которая должна была стать моей невестой… Но ей этого, как оказалось, было недостаточно. Она не хотела быть просто супругой — она хотела стать полноправной хозяйкой и владелицей всего наследства моего бедного деда! И в её сердце не было места даже для тени любви… Я был нужен ей лишь затем, чтобы как можно выгоднее использовать меня. И в последний момент она решила, что выгоднее будет разоблачить правду, о которой не знал даже я.

— Но почему вы решили, что именно она прислала записку и письмо вашему дедушке?

— Потому что она сама сказала мне это прямо в лицо. Мол, она не могла скрывать эту грязь и обман от того, кто так многое сделал для неё… Не знаю, каким образом Лидия нашла то злосчастное письмо отца, ведь моя настоящая мать умерла ещё пятнадцать лет назад… Видимо кто-то приберёг его и продал в нужный момент за приличную сумму. Так вот, вскоре после матушки скончался мой бедный дедушка, у отца случился первый приступ, который ты же и лечил, Гавриил Иванович, а Лидия получила состояние, и по настоянию своего дяди в течении года вышла замуж за какого-то наше дальнего родственника. Вот и вся история, Гаврила. Теперь-то тебе всё ясно?

— Теперь да, — при этом он снова обнял Никиту. — Теперь я понял всё. Понял, услышал, и больше не забуду никогда. Прости, что заставил тебя вновь вспомнить весь этот ужас… Но полно нам тут сидеть — я ведь наконец нашёл нужные капли! Они, оказывается, всё это время здесь на диване лежали.

— Правда? — Никита даже привстал, а на его на лице впервые появился слабый намек на радость. — Так бежим скорее!..

— Да-да, сейчас, только прихвачу кое-что в спальне. Вернее кое-кого.

— Кого это?..

— Ученика своего. Кого ж ещё?

Теперь Никита нахмурился.

— А ведь не предупреждал, что ты не один… То-то мне всё казалось, что кто-то следит за мной!

— Уверяю вас, она не станет ни о чём болтать, — с этими словами Гаврила двинулся в мою сторону, нарочно громко топая.

Я тут же отшатнулась назад, бросив обеспокоенный взгляд на Лизавету, о чьём присутствии я напрочь позабыла. Что и неудивительно — она в полузабытье лежала на постели, устремив в потолок невидящий взгляд.

«Что же это с ней такое происходит?» — пронеслось у меня в мыслях, прежде чем я юркнула под кровать, дабы ненароком не попасться на глаза Никите.

Бывший камердинер буквально влетел в комнату, с шумом захлопнув дверь, и нарочито громко прокричал: «Лизавета Ермолаевна, вы ещё не закончили? Давайте, собирайтесь, мне нужна ваша помощь!» После чего наклонился пониже и прошептал:

— Агния Александровна, можете пока вылезать — я запер дверь.

Мне не нужно было повторять дважды. Покрытая пылью, умудрившись даже зацепить ногой паутину, я выползла на ковёр, со смешанными чувствами уставившись на Гаврилу. Нам и не нужно было ничего сейчас говорить друг другу — сперва нам обоим нужно было переварить услышанную историю. Но одно я знала точно — мы теперь оба люто ненавидили Лидию…

— Но как же теперь быть?.. — всё же невольно сорвался шёпот с моих губ.

— Потом, потом поговорим! — махнул руками Гаврила, также сказав это шепотом, и вопросительно взглянул на Лизавету, с трудом приподнявшуюся на локтях. — Ну, вы как, готовы идти?

— Куда? — растерянно спросила она, часто хлопая веками.

— Сможешь помочь отцу Никиты? — одними губами прошептала я. — У него сердце…

К моему изумлению она тут же отвела взгляд, поджав губы, и отрицательно замотала головой. Признаться, я была обескураженна… Как и Гаврила.

— Но… почему?

— Потому что не могу, — сухо ответила она, так и не поднимая глаз.

— Почему? — упрямо повторила я вопрос, на пару шагов приблизившись к ней.

— Если бы там было что серьезное, Никита Григорьевич не просил бы у Гаврилы одни лишь капли, а требовал бы, чтобы он, доктор, срочно пошёл вместе с ним к больному. Так что не волнуйся, с твоим тестем всё будет хорошо… и без моего участия.

— А я что-то не уверенна… — я тихо вздохнула, приложив руку к щемящему сердцу. — Нет, Лиза, не будет ничего «хорошо». Я это чувствую. Пожалуйста, сходи к Григорию Ильичу! Прошу тебя!

— Да не могу я идти! — буквально прошипела она. — А даже если и пойду, то ничего не смогу сделать. Думаешь, что все эти скачки по пространствам и исцеления на поляне прошли для меня даром? Да они выпили из меня больше половины сил! А прибавь к этому последовавший потом разговор с опекуном… Как вы считаете, он спустил с рук моё самовольство? Нет, конечно же. Так что я ещё долго не смогу никому помочь.

— То есть… Что же он с тобой сделал?

— Отобрал последние силы. Всё, конечно, восстановится через несколько дней, но это время я проведу буквально в аду. А уж речи о том, чтобы помочь кому-то, никак не может идти.

— Хм, это плохо… — Гаврила так и сник весь, стоило ему услышать эти слова. — Я ведь соврал Никите, что нашёл капли, надеясь как раз на вас, Лизавета Ермолаевна.

— И я виновата в этом вашем выборе? — чуть ли не с вызовом взглянула она на него.

— Нет, но тогда я понятия не имею, как помочь Григорию Ильичу… Среди всех этих проклятых снадобий я не нашел ничего для сердца!

— Печально… Но это ваша оплошность, доктор, и из-за нее силы ко мне точно не вернутся.

Какой убийственно-холодный голос… Что самое страшное, ни мне, ни тем более Гавриле, нечем было возразить ей.

«Но нельзя же вот так просто смириться ещё и с этим! — я лихорадочно огляделась, будто могла увидеть в окружающей обстановке какое-то решение. — Ну же, думай. Думай!.. Ах, ну конечно!..»

— Лиза… — я уселась возле неё, зачем-то ухватив её за ледяные ладони, и взглянула с мольбой. — Скажи, раз твой опекун сумел забрать у тебя силы, значит и ты можешь забрать их у кого-то?

— Да, могу, — она непонимающе уставилась на меня. — К чему ты это?

— А к тому, что коль в тебе не осталось ни капли сил, забери мои. Все, какие только есть.

Гаврила, похоже от неожиданности, так и замер с открытым ртом.

— Ты понимаешь, о чём просишь меня? — с расширившимися глазами прошептала Лизавета.

Сглотнув, я выпалила на одном дыхании:

— Я понимаю только одно — речь идёт об отце Никиты. Этот человек дорог мне ничуть не меньше, чем сам Никита, и потому, если есть хотя бы малейший шанс помочь ему, я не имею права не воспользоваться им. Гаврилу нельзя трогать, он должен пойти с тобой. Поэтому остаюсь лишь я.

— Но изъятие силы — это очень болезненый процесс, и потом восстановление…

— Лиза, мне потребовалось меньше секунды на принятие решения! Так что же ты никак не можешь решиться? Ведь на этот раз отдаю я, а получаешь ты!

Она колебалась ещё секунду. Затем, кивнув, произнесла:

— Хорошо. Раз таково твоё решение… Но учти, я предупредила, что процесс тебе совсем не понравится, как и последствия.

— Действуй наконец, время-то утекает.

* * *

Уже давно стихли на улице голоса Гаврилы и Никиты (Лиза, похоже, и там решила играть в молчанку), а часы в гостиной как-то зловеще пробили полночь.

«Проклятый механизм! — я с нескрываемым раздражением метнула разъяренный взгляд на выход из спальни. — Ну зачем они бьют так мерзко?!»

Лизавета не соврала, сказав, что последствия будут очень тяжёлыми. Сперва, когда она только начала вытягивать из меня силу (просто держа за руки, не делая больше ничего) мне показалось, что вместе с ними она вынимает и позвоночник. Боль была такая, что в глазах потемнело. Когда же я пришла в себя, то обнаружила, что лежу на кровати, укрытая одеялом, а из гостиной было слышно, как Гаврила знакомил Лизавету с Никитой, и как бы невзначай сообщил, что в доме останется её камеристка, за которой им нужно будет вернуться как можно скорее.

«Раз пошли, значит всё сработало, — решила я тогда, вроде бы радуясь, но при этом готовая проклинать всё на свете за одолевшую меня ломоту в конечностях, какая бывает при гриппе, и за нестерпимую головную боль. — Лишь бы всё это не оказалось напрасным…»

Так прошел час. Улучшений никаких не было. Только для полноты счастья начался ещё озноб, от которого я тряслась так, что кровать ходила ходуном, и сменяемый резкими приливами липкого жара. Я вся взмокла за считанные минуты, будто только что вылезла из душа, а во рту пересохло так, что язык прилепал к нёбу… К счастью Гаврила оставил возле кровати кувшин с водой, так что, с усилием, равным подвигу, я смогла дотянуттся до него и сделала пару жадных глотков. Стало чуть полегче.

«Чёртовы колдуны с этими их силами! Мне ещё никогда не было так плохо, даже во время беременности. И ведь поступить иначе я не могла… Да, придётся распрощаться с идеей посещения Никиты в доме Овсовых… Но, может, так оно и лучше. Я сделала выбор в пользу настоящего, а не прошлого».

Но вот мысли утихали, и в голове тут же возникак рассказ Никиты…

— Предательница… — шептала я тогда, закрывая глаза и слабо ударяя кулаком по постели. — Тварь… Сволочь. Как можно было так поступить?! Могла бы, голыми руками разорвала бы эту мразь! Но зато теперь я понимаю, отчего Никита так глядел на меня, думая, что я та самая Лидия. Ведь у него из-за этой дряни разрушилась вся жизнь, умерла его горячо любимая мама, а дед, наверное, уже ни разу не взглянул без презрения. В результате Никита с отцом, чьё здоровье изрядно подорвано, живут в нищете, опозоренные, изгои, а Лидия всё это время жировала и купалась в украденном богатстве. Теперь мне объяснимо и то их злорадство, когда они узнали о её болезни… А вот, интересно, а где во всей этой истории был её двоюродный дядюшка? Неужто одним из последних узнал о делал дорогой племянницы, и только тогда посоветовал ей выйти замуж за дальнего родственника? Нет, не верится… Наверняка и он здесь приложил руку. И почему всё-таки Анисимова изображала из себя Лидию, когда той уже вживых не было? К чему это всё?

— Хорошие вопросы, но ответы на них придут в своё время. Немного терпения.

Сперва я испугалась и вжалась в кровать, услышав этот посторонний голос в комнате, и покрепче сжала в руке свой кристалл — я его снимала, чтобы он ненароком не помешал Лизавете забрать мою силу, а надеть обратно так пока и не собралась силами.

— Кто здесь? — обратилась я в пустоту, тщетно пытаясь отыскать взглядом обладателя этого голоса, хотя он и прозвучал совсем рядом. — Что вам нужно?

— О, уже не предполагаете, что сошли с ума, поэтому и слышите того, кого не видите?

— Смеяться сюда пришли или по делу? — меня изрядно разозлила эта нескрываемая насмешка, и это несколько заглушило испуг. — Если смеяться, то проваливайте к чёрту! А если просто решили пугать, то отправляйтесь туда же, только ещё дальше!

— Что ж, меня как всегда очень рады принимать в гостях, и это не может не радовать, — как-то лениво протянул он в ответ, слегка посмеиваясь.

Вдруг у стены напротив меня шевельнулась тень, и уже через секунду в комнате возник молодой, щегольски одетый мужчина лет двадцати шести. Я могла бы описать его всего одним словом — аристократ. По манерам, по тому как он держал себя, да и просто по внешнему виду. Красивое, хотя и бледноватые, породистое лицо с четкими, ровными чертами, густые чёрные волосы, слегка вьющиеся, и горделивый, острый, но чуть насмешливый в своей снисходительности взгляд тёмных глаз.

— Как вы попали в дом? — спросила я, чуть осмелев после того как увидела его. В любом случае я ничего не могла поделать, так хоть постараюсь не трястись как зайчонок. Да и, признаться, что-то уверенно подсказывало мне, что не следует ждать от этого незнакомца никакой опасности.

— Сильно страдаете? — поинтересовался он вместо ответа, как-то оценивающе осматривая меня.

И всё же хотелось сжаться в комочек и забраться под одеяло с головой…

— Как вы зашли? — решила я в свою очередь проигнорировать его вопрос. — Ведь дверь заперта на ключ.

Он и на этот раз ничего не ответил, молча обойдя кровать и без спросу присев на край, сложив руки на коленях и сцепив пальцы в замок. Меня сразу же окутал щекотящий ноздри терпкий вишнёвый запах, перемешанный с нотками горького шоколада. Странно, разве в этом времени уже делали такие духи?..

— Знаете, — начал он так, словно собирался поведать мне величайшую тайну, — вашего супруга можно без зазрения совести величать козлом, если он впоследствии не оценит того, на что вы пошли ради его папаши. Вы не хотите сознаваться, но я же вижу, насколько вам сейчас плохо. Но вы спрашиваете, кто я такой? Что ж, позвольте представиться.

Он выхватил из-под одеяла мою левую руку и поднес её к губам, замерев так на мгновение, глядя на меня исподлобья, не переставая улыбаться.

— Граф Самуил Яковлевич Бороздов, к вашим услугам, достопочтенная княгиня.

— Самуил Яковлевич… — теперь уже я ухмыльнулась. — Жаль, что не Маршак.

— Кто? — вопросительно приподнял он одну бровь.

— Да нет, никто.

«Не говорить же, что я о писателе, который родится только в восемьдесят седьмом году».

— Надеюсь сравнением с тем господином можно не стыдиться? — поинтересовался граф.

— Ни в коем случае.

— Весьма этому рад.

После этого он мягко, едва ощутимо поцеловал мою руку. От того места, где его губы коснулись моей кожи, по телу вдруг понеслись странные колючие мурашки, заставившие и без того неспокойное сердце забиться в разы быстрее, а лоб покрыться холодной испариной. Это было так странно, что я выпалила почти как обвинение:

— Так вы колдун?

— Меня восхищает ваша догадливость, мадам, — коротко рассмеялся Самуил Яковлевич. — Действительно, кем мне ещё быть, как не колдуном?

— Так да или нет? — почувствовав внезапный, хоть и небольшой прилив сил, я тут же немного отползла от него в бок. — И я была бы очень благодарна, если бы вы не сидели на кровати.

— В таком случае я останусь на месте, ибо ваша благодарность понадобится в другом деле.

— Это в каком же? — ещё сильнее напряглась я, хотя и не думала, что это возможно.

— Спрошу без лишних предисловий, — улыбка сползла с его лица, уступив место серьёзной сосредоточенности, — вы действительно собирались во что бы то ни стало навестить своего супруга из недавнего прошлого сегодня ночью? Только отвечайте честно, ради вас самих же.

— Ну… — я призадумалась, не сводя с него настороженного взгляда. — Допустим, да. А к чему вы спрашиваете? И откуда знаете?..

— Откуда и что я знаю — совсем не ваша забота, поверьте. Но вот то, что нужно определиться с этим вопросом сейчас, вам точно следует узнать.

— Да объясните толком, что вам от меня нужно? — воскликнула я. — Дождались, когда я останусь одна, проникли каким-то образом в дом, заявились в комнату, а теперь…

— Т-с-с… — он вдруг подался вперёд, с лукавым видом приложив палец к моим губам. — Вот так, спокойно. Не нужно меня бояться. Всё, что мне от вас нужно, так это лишь знать, собираетесь вы увидеть своего мужа из недавнего прошлого, или же нет.

— Я даже не знаю, враг вы мне, или друг. Если друг, то с чего вы вдруг им стали? — я умолкла, но, поняв, что и на этот раз не будет никакого ответа, произнесла: — Ну хорошо, собираюсь. Дальше-то что?

— Всё же собираетесь? — притворно удивился он. — Даже несмотря на то, что понятия не имеете, как добраться до того дома? И даже примерно не представляете, как потом проникнуть незамеченной в ту комнату, где ваш муж сидит возле постели, в которой, между прочем, лежите вы? А о том, что и как будете говорить ему, вы ещё не задумывались?

— Уже всю голову себе сломала над этими вопросами… И чем больше о них размышляю, тем сильнее убеждаюсь, что подобное дело не стоит даже начинать. Но, как назло, от этого меня ещё более подстёгивает сделать всё наперекор! Хотя бы просто попытаться… Ведь мне это необходимо, понимаете! — не знаю, к нему ли я обращалась, или же этот крик просто рвался из самого сердца. — Необходимо морально. Даже если я так и не увижу Никиту, то хотя бы просто постою рядом с домом. Ведь я же буду знать, что он там! И я знаю, чувствую, что смогу ощутить его тепло даже сквозь десяток стен, как и биение сердца, и сумею услышать голос, даже едва уловимый шёпот… И мне этого будет достаточно!.. Не знаю, может я и в самом деле стремительно схожу с ума…

— О, нет, отнюдь, — удовлетворённо улыбнулся Бороздов. — Вы столь же нормальная, как любой другой человек. И ваши сомнения это только подтверждают. Но раз уж вы настроены так серьёзно, то я просто не могу не сделать вам предложение.

— Какое? — на автомате спросила я, в панике пытаясь прикинуть, что это за предложение и что он может потребовать взамен.

— Я сделаю так, что вы сможете беспрепятственно навестить вашего дорогого супруга. Условий только два: увидеть вас он не сможет, вы будете наблюдать за ним со стороны, и заговорить у вас с ним тоже не получится. Сами понимаете, вы как человек из будущего можете крайне негативно повлиять на него, а соответственно и на все собития в настоящем. Прошлое — на то и прошлое, чтобы оставаться за плечами. Заглянуть в него можно на пару секунд, но менять что-либо… Чревато, любезная княгиня.

С какой-то издёвкой он произносит «княгиня»…

— Условия… — я глубоко задумалась. — Что ж, они мне вполне понятны. И приемлемы. Но я не услышала, что вы хотите за эту услугу.

— Лишь вашу признательность, — с невинным видом ответил он. — Считайте, что вы уже заплатили цену тем, что отдали свою силу милой Лизавете.

— То есть?

— Видите ли, кое-кому очень срочно понадобилась сила нашей крошки Овсовой — не переживайте, она успеет до этого помочь вашему драгоценному тестю, — а так как именно вы дали ей возможность столь быстро восстановиться, то я имею полное право оказать вам одну безвозмездную услугу. Ну, что же, решайтесь. Времени осталось не так уж и много.

Я с лихорадочной скоростью принялась взвешивать всё за и против. С одной стороны, мне не очень-то хотелось ввязываться в это. Действительно ли всё так гладко, как поёт этот граф? У него и голос-то, как нарочно, такой гипнотизирующий, подчиняющий себе всё внимание… Но, с другой стороны, а почему бы и нет? Какой здесь может быть подвох? Да и не тот ли это как раз риск, о котором я совсем недавно говорила, что без него мало чего можно добиться? И что риск в этом случае более чем оправдан?

— Я согласна, — твердо произнесла я, подумав ещё минуту.

— Чу́дно! — Бороздов хлопнул себя по ноге и резво подскочил с кровати. — Верное решение, дорогая княгиня. Будьте спокойны, вам не придётся жалеть об этом.

«Да наверняка придётся, только я предпочитаю жалеть о сделанном, чем наоборот».

— Вставайте, — граф протянул мне руку. — Лёжа вы никуда не сможете дойти.

— И каким же образом вы собираетесь помочь мне добраться туда? — поинтересовалась я, ступив на пол, и едва не завалившись обратно. — Я… как видите… и шагу не могу сделать без поддержки.

— А это очень просто, сейчас сами убедитесь. Стоять-то ровно можете, не опираясь на меня?

— Кажется да… А почему вы?..

Договорить мне не удалось — он вдруг резко ударил меня в грудь, чуть выше солнечного сплетения. Я отшатнулась назад, с хрипом согнувшись пополам, и прижала ладони к месту удара, судорожно пытаясь вдохнуть воздух. Вдруг между пальцами скользнул лёгкий, прохладный ветерок, почему-то идущий… от меня. И в этот момент где-то сбоку что-то с глухим стуком рухнуло на пол. Вместе с этим я сразу же перестала что-либо чувствовать. С нехорошим предчувствием я скосила взгляд на пол… И увидела себя. Точнее своё тело.

Мозг, пораженный происходящим, отказывался работать; я видела себя, лежащую на полу, но при этом я же продолжала стоять на ногах, в ступоре и с отрешённым взглядом уставившись на свои практически полностью прозрачные руки. Нет, не могу и не хочу верить в реальность происходящего…

«Ч-что… что ты сделал со мной?!»

Я хотела прокричать эти слова, но с моих губ не сорвался даже хрип — я не могла говорить… Зато уголки губ Самуила неудержимо поползли вверх:

— Жаль, я не вижу сейчас вашего лица, любезная вы моя. Но всё же поясню, чтобы развеять вашу панику и справедливый гнев — с вами не произошло ничего ужасного, я лишь выпустил вашу душу из тисков бренного тела. Так что вы теперь свободны, как пёрышко, и легко доберётесь туда, куда вам будет угодно.

Примечания:

Фух, я сделала это! ??

Температура под сорок и раскалывающаяся голова из последних сил пытались помешать мне, но в полубреду я всё же дожала эту бесконечную главу ??

Я всегда приветствую ПБ, но в этот раз, в связи со своим состоянием, особенно! ? Ошибок может быть очень много, а внимательно вычитывать текст у меня просто не хватит сил.

Примечания:

Конечно же я была бы не я, если бы в последний момент не переписала главу, в очередной раз изменив весь свой план! ?? Это же коснулось и названия. ? Но пути вдохновения неисповедимы...

Если этим объяснением он хотел вогнать меня ещё в бо́льшую панику, то у него это успешно получилось. «Свободная как пёрышко…» Какое, к лешему, пёрышко?! Он же просто оставил моё тело без души! Или душу без тела… Легче мне в любом случае не становилось, как ни формулируй.

— Да успокойся же! — посмеиваясь протянул Самуил Яковлевич, когда я метнулась к своему телу в слепой надежде вернуться обратно, но не рассчитала, что окажусь настолько лёгкой, что в два шага окажусь возле стены, где едва успела затормозить.

— Сделай одолжение, возьми себя в руки, — продолжил он. — Я, может, и не вижу тебя сейчас, но я прекрасно чувствую, где ты находишься, и в каком пребываешь состоянии. А волнение, знаешь ли, чревато. В первую очередь для тебя.

— Полагаю мне нечего объяснять, почему я не могу оставаться спокойной в такой ситуации! — не скрывая своего возмущения выкрикнула я, после чего замерла с открытым ртом, постепенно осознавая произошедшее. Я же… Я ведь только что не могла говорить!

Но не только меня поразило это изменение — лицо Самуила Яковлевича прямо на глазах вытянулось. Он даже присел на краешек кровати, едва не соскользнув с него на пол. И куда только в один миг подевалась вся его аристократичность?..

— Ты… — он коротко прокашлялся. — Как ты смогла? Ты же… Без тела… Живые ду́ши не могут разговаривать ни с кем! Так не должно быть…

Вот как можно описать чувства человека, чью душу только что насильно вырвали из тела? Даже не знаю, как это точно передать на словах… Может, подавленность? Страх? Растерянность? Прострация? Бессилие букашки, которую каблуком размазали по асфальту? Наверное всё сразу, и даже больше… Но в тот момент, не знаю почему, эта его растерянность, наложенная на явное желание до последнего отрицать очевидное, вопреки всему начала забавлять меня. Страх, паника и прочее — всё это плавно, но довольно быстро ушло на задний план. Мне будто бы стало плевать на всё под анастезией необъяснимой эйфории.

— Вот только не надо делать вид, будто я в чём-то виновата в данный момент, — нарочито неспешно проговорила я, осторожно шагнув в его сторону, дабы опять не улететь, только уже к другуй стене. — Я вас не просила лишать мою душу тела, вы сотворили сие безобразие без моего на то согласия…

— Замолчи! — вдруг прокричал он, дыша так, словно только что марафон пробежал.

— А отчего же? — меня так и подначивало продолжать дразнить его. Тем более, что он столь забавно злился из-за этого. — И не надо тут орать на меня. Неужто вы так боитесь голоса, лишённого физической оболочки? Ой, кажется я права… Да вас трясет как в лихорадке! Ай, боже мой, вам в таком случае стоит бросить эту варварскую практику и идти торговать бубликами в какой-нибудь лавке. Больше пользы будет, в том числе и для здоровья. В первую очередь окружающих.

— Ничего не понимаю… — пробормотал он, нервно проведя рукой по лбу. — Ведь такого не должно быть! Ещё ни разу… за всё время… Нет, тут явно что-то не так.

С этими словами он уселся на корточки возле моего тела и с видом исследователя, упустившего что-то весьма значительное, принялся осматривать меня. Чем вызвал немалый шквал негодования!

— Эй, а ну убери руки! — выкрикнула я, когда он оттянул ворот рубашки, и от возмущения даже покрывшись мелкой рябью. — Что ты себе позволяешь, мерзавец?

«Надо же, а ведь я чувствую, что он трогает меня…» — мелькнуло в мыслях где-то на заднем плане.

— Вы не понимаете, — бросил он, отчего-то начав суетиться при изучении моих рук. — Не понимаете, насколько это может быть серьёзно! Ведь в любом колдовстве все исходы заранее известны… И не может быть такого, что живая душа не должна говорить, а тут вдруг взяла — и начала!

— И… Как же это понимать? — только теперь та странная волна беспечности отхлынула, и страх из-за случившегося начал стремительно возвращаться на прежнее место.

Но он не успел ответить…

— Да полно тебе, Сэмми, девочку пугать! — вдруг раздался со стороны гостиной звонкий женский голос, от которого мы одновременно вздрогнули. — Погляди, она и так лишь на четверть живая у тебя.

Самуил Яковлевич выглядел так, словно над ним прогремел гром. В этот момент сбоку мелькнула тень — лёгкая, быстрая, словно пущенная стрела. В следующую секунду граф вдруг бросился вперёд, взмахнув руками, и прежде чем я успела что-либо понять, он уже стоял вцепившись в запястье правой руки какой-то молодой девицы. Взгляд её — дерзкий, насмешливый, и наигранно-удивленный, был направлен прямо на Самуила Яковлевича. Она и не думала вырываться, и, хотя он держал её, могло показаться что, наоборот, это она поймала его.

— Ну, что, так и будем стоять и любоваться друг на друга? — первая нарушила тишину девушка. — Признаться, мне это доставит гораздо меньше удовольствия, чем тебе.

— Мария… — прохрипел граф так, словно это имя костью застряло у него в горле. — Что ты здесь забыла?

— Я бы спросила тебя о том же, но полагаю, что ты ответишь мне так же, как я бы ответила тебе.

«Кто она? — подумала я, моргая так часто, словно хотела стереть веками её присутствие. — Она появилась словно бы из дуновения ветра… От взмаха тёмного крыла ночи, принеся с собой едва уловимый дух осеннего леса. И почему её столь внезапное появление ощущается так, по крайней мере мною, что на деле она уже давно здесь? То есть практически не удивляет…»

— То есть никак, — граф наконец разжал пальцы и отступил на шаг назад. — Но всё же, что тебе нужно в этом убогом домишке? Я думал, подобные места уже давно не твоих масштабов.

«Его счастье, что Гаврила этого не слышал…»

— Зависит от начинки, — только теперь острый взгляд Марии скользнул в сторону моего распростертого тела. — Ну ты и сам это знаешь. А она ведь ничего… Хорошенькая. И как же вы тут забавлялись, что бедняжка в итоге без души осталась?

— Эту самую душу сейчас намного больше занимает вопрос, как ей вернуться обратно в тело, — решила я наконец вмешаться в разговор.

Теперь Мария взглянула на меня. Причем так, словно она действительно видела, а не просто повернулась на голос…

— Согласна, это-то и есть самое интересное, — губы её при этом растянулись в двусмысленной улыбке, и она, продолжая прожигать меня взглядом, обратилась к графу: — Так как же ты намерен справиться на сей раз?

«Надо же… И у неё зелёные глаза! — воскликнула я про себя, только сейчас обратив внимание на их цвет. — Это нарочно подстроенно так, что я на каждом шагу сталкиваюсь с зеленоглазыми? Хорошо хоть, что у неё волосы чёрные, а не золотые, как у Лизы…»

— Мария, ты торопишь события, — негромко, но сердито прокашлялся Самуил Яковлевич. — Ещё рано возвращать её.

— Ах, простите великодушно! Но смею ли я хотя бы полюбопытствовать, для чего ты так раздвоил её?

— Тебе-то на что это знать?

— Да так, — она пожала плечами, — любопытно. А может даже смогла бы помочь чем, дабы вы поскорее перестали мешать мне делать свою работу.

— Да за твою работу тебя уже давно следовало в темницу упечь, девица Марья!

— Говорит тот, кто сам регулярно обращается к моим услугам, — невозмутимо парировала она.

У меня же в голове словно что-то щёлкнуло в тот момент. Вдруг вспомнилось кладбище и подслушанный разговор двух незнакомцев… Но неужели это действительно она?

— Девица Марья… — я едва узнала свой голос. — Так что, неужели ты и есть та самая воровка, которая украла…

— …Я много чего украла, — быстро перебила она меня. — Лестно, что ты

так быстро догадалась, кто я такая — лучше сразу знать, с кем имеешь дело, не так ли? — она при этом выразительно стрельнула глазами с сторону Самуила Яковлевича.

Что она имеет ввиду?..

— …Но вот интересно, где ты могла услышать обо мне? Хотя я и терпеть не могу, когда меня величают Марьей… Мария как-то в разы лучше звучит. Ну, так где ты слышала обо мне?

— На кладбище.

— О, так далеко слава обо мне ещё никогда не заходила!

— Но меня вот что интересует — раз ты воровка, то что забыла в доме Гаврилы?

— Вот только не нужно глядеть на меня так, словно я пришла украсть у тебя последнюю рубашку! Да и ничего у твоего Гаврилы я не собиралась брать. И вообще именно здесь, в этом доме, я оказалась по чистой случайности. У меня другая цель.

— Ага, так мы тебе и поверили, Мария, — фыркнул Самуил Яковлевич.

— А это уже ваша проблема, во что вам верить. Ну, что же делаем дальше? — прибавила она после короткой паузы. — Так и будем продолжать мешать друг другу, или вы поделитесь со мной своими планами и мы на этом мирно разойдемся?

— Не понимаю зачем тебе знать, что мы собирались делать…

— Сэмми, я и так это узнаю, — в глазах Марии сверкнул недобрый огонёк, вопреки милой, даже ангельской улыбке. — Потом. От Лилит. Она давненько желает побеседовать со мной за чашечкой чая… Может она подскажет, что же такое выделывал её сынишка с такой-то девицей в такой-то день?

Бедный граф, только вернувший себе хладнокровие и бесстрастное выражение лица, в один миг побагровел, после чего буквально сразу же неестественно побледнел до зелены.

— Что ж, по тебе вижу, что ей самой будет крайне интересно узнать об этом незначительном эпизоде твоей богатой биографии, — промурлыкала Мария, явно довольная этой реакцией.

— Граф лишь хотел помочь мне, — решила я всё-таки прояснить ситуацию — очень уж надоело это топтание на месте!

— Интересная же нынче помощь пошла, ничего не скажешь… А в чём конкретно?

— Мне нужно увидеть одного человека, показываться перед которым мне никак нельзя, но вот увидеть просто необходимо. Ну, удовлетворено ли твоё любопытство?

— Хм… И это всё? — на лице Марии отразилось разочарование. — Ради такой ерунды лишиться тела?.. Ну, знаете ли…

— Не суди о том, чего не знаешь, — грозно перебила я её, не увидев, но как-то почувствовав, что мои глаза сверкнули странным огнём.

После этого Мария взглянула на меня как-то по новому, чуть склонив голову в бок.

— Ладно, я и не спорю, — протянула она, снова переведя взгляд на моё тело. — В конце концов, всё для чего-то случается… Так почему же ты всё ещё здесь, а не мчишься на всех парах к тому человеку? Разве наш милый Сэмми не говорил, что у тебя есть время только до рассвета?

— В смысле? — напряглась я от этих слов.

— Как, разве он не предупредил тебя, что с первым лучом солнца ты потеряешь последний шанс на возвращение в тело?! — казалось, её действительно поразило это.

— Нет… Не… предупредил…

Мой голос был глухим, безжизненным. Осознание всей серьёзности ситуации всё ещё отвергалось перегруженным разумом, но всё же оно неумолимо просачивалось в него. И вот теперь я внезапно поняла, что это действительно может быть мой конец…

— До восхода ещё несколько часов, — продолжила меж тем Мария, глянув на часы, что она вынула из своего нагрудного кармана. — В принципе у тебя еще большой запас, успеешь и на свидание сбегать, и вернуться в тиски бренной плоти. Эй, девочка, не кисни раньше времени! Так уж и быть, я помогу тебе, коль этот увалень так напортачил с тобой. Скажи, куда тебе нужно было попасть, чтобы увидеть того человека? Какой адрес?

— Адреса не знаю… Это дом, где живёт купец Овсов…

— А, тот самый? Знаю их хорошо.

— Угу, ты как раз на днях весьма удачно забегала к ним… — пробормотал Самуил Яковлевич, как-то втихую опять усевшись возле моего тела и с каким-то отстраненным выражением рассматривая мою левую ладонь.

— Забегала к Овсовым? — уже воскликнула я. — Так это ты, выходит, обокрала их несколько дней назад?

— Смотрю ты и об этом уже слышала… — устало вздохнула Мария. — В принципе не мудрено; патрульные по всему городу ловят всех попавшихся под руку женщин. Естественно, что уже каждая крыса здесь знает, что купец Овсов был ограблен кем-то. А всё та Авдотья, я уверенна… Эта горничная единственная из всех каким-то образом сумела углядеть меня!.. Ну да ладно, до меня им в этой жизни не добраться. Никому. Только зубы сломают, благо они у них молочные. Послушай, граф, брось ты изучать руку девчонки, словно цыганка в шатре! Что ты там нашёл на ней? Карту, где зарыты сокровища? Так будь добр, поделись с народом.

— М? Да нет, ничего… — пробурчал граф, и прибавил с нотками раздражения: — Так вы идёте, аль нет? Только что сама же говорила, что времени у неё только до рассвета! И сама же тянешь его, хотя и вызвалась помогать…

— Тут ты прав, вынуждена признать.

— Ну так и проваливайте! Сил больше нет слушать твою трескотню, Мария.

— И я тебя люблю, Сэмми, — при этом Мария послала ему издевательский воздушный поцелуй, после чего уже обратилась ко мне, в миг посерьёзнев: — Ну что, милая, пошли? Тут совсем недалеко, меньше чем за час должны уложиться.

* * *

В прозрачном небе мерцали холодные звёзды. Бледный месяц величественно взирал на ночной город, и дорожка его призрачного света колебалась на рябистой поверхности реки. Тёмные фасады домов выступали в лучах ночного светила как гигантские призраки ночи, что с первыми призраками зари уйдут, растают в воздухе, как молочный туман, как мираж обманутого воображения… А может, это лишь я была воображением, которому суждено растаять к утру?.. Там видно будет… А пока что ночной город разнежился в блаженной неге, утопая в сладостном забытье.

— Красиво, правда? — вдруг нарушила тишину Мария. — Я бы назвала ночные города самым прекрасным зрелищем на свете.

— Но? — выжидающе уточнила я, видя, что продолжать она не собирается.

— Но ты и сама ведаешь, что он скрывает под своим покровом. И от этого вся его пленящая прелесть сразу исчезает. Зло никогда не дремлет, а уж в ночную пору оно как никогда властвует в этом мире…

— Не ты ли часть этого зла, коль воруешь?

— Милая, всё мы в какой-то степени неотъемлемые части зла, ровно как и добра. И красть можно по-разному. Иной раз это и во благо может послужить, хотя за этим-то я гоняюсь в последнюю очередь.

— А за чем же ты гоняешься в таком случае? — зачем-то спросила я, хотя мне совсем не хотелось беседовать со своей навязанной спутницей.

— Наверное было бы лучше, если бы я не знала этого… Но, увы, моя цель ясна как день. Оттого я, похоже, совсем скоро настигну её.

— Говоришь об этом совсем без радости… — заметила я.

— Потому что вслед за этим потеряется смысл того, что я делаю последние пятнадцать лет своей жизни. Неизвестность же давала бы мне возможность надеяться, что до конца пути ещё очень, очень далеко.

— Предпочитаешь неизвестность известности?

— А ты, видимо, нет?

— Неизвестность лишает покоя…

— Но только она даёт свободу. До чего же ужасна была бы эта жизнь, если бы все заранее знали о том, что нас ждёт! Хорошо, что я хотя бы ничего не ведаю о том, как именно будет протекать мой путь к этой цели… В противном случае я не знаю, что делала бы.

Тут Мария замерла, устремив взгляд на реку. Ветер трепал её распущенные волосы, колебал полы платья, и я невольно попыталась представить себе, что и меня он касается, кусает за лицо и за ноги, путается в прядях, и в попытках вырваться на волю окончательно растрёпывает их… Хотелось чувствовать себя живой, а не бесчувственным призраком, который может только думать. Я ведь и вдохнуть не могла! Не передать словами, насколько это кошмарно — хотеть вдохнуть, понимать, что это вроде как необходимо, но не иметь такой возможности!

— Но вот какой неизвестности я бы никогда не пожелала, так именно такой.

— О чём ты?

— Разве ты не видишь? — Мария при этом кивнула в сторону реки.

Приглядевшись получше я смогла различить в свете луны полупрозрачные силуэты, парящие над поверхностью воды. Хотя нет, не просто парящие… Это был танец. Дикий, полный отчаяния, скорби… и мольбы о чём-то. Танец, в котором они едва ли не выворачивались наизнанку, но сохраняли в движениях неуловимую грацию и изящество.

— Кто это? — спросила я, спешно отворачиваясь от этого гнетущего, но завораживающего зрелища. Такое, увидев лишь раз, уже никогда не сможешь забыть…

— Есть легенда, что в древние времена жила одна ведьма. Красотой своей она затмевала солнце, а сила её была так велика, что боги практически признавали её равной им. Эта ведьма была истинной королевой нашего мира. Мира колдунов, и в каком-то смысле простых людей. Многие пытались уничтожить её, но всякий раз безуспешно. И наверное долго бы ещё правила она, если бы однажды не полюбила того, кого совсем не следовало… Врага, сына того, кто более других желал истребить её. И этот человек, прознав о том, не пожалел даже кровное дитя — он знал, что колдуны любят лишь раз в жизни, и потеря любимого равносильна собственной смерти, и потому убил своего сына.

— Какой ужас! — воскликнула я.

— Да, это действительно ужасно.

— И что же было дальше?

— Сыноубийца достиг цели — королева не перенесла потерю возлюбленного. Но он не учел одного — её возможности… Говорят, перед тем, как убить себя, королева наложила заклятие на свою и любимого ду́ши — возродиться в те времена, когда придёт пора их любви вновь внести свет в мир живых. С той поры минуло много веков… И, по видимому, королева и её любимый так и не возродились, коль эти девушки всё ещё танцуют над водой.

— Так кто же они такие, эти девушки?

— Ах, да, совсем забыла про них… Это ученицы королевы, которые были ей совсем как родные дочери. После её смерти они поклялись в течении каждой ночи, даже когда покинут мир живых, исполнять танец-молитву, дабы боги как можно скорее вернули к жизни их госпожу и господина… То есть королеву и её любимого.

— Это понятно.

— Не знаю, что за существа эти боги, но я бы на их месте не выдержала на протяжении стольких веков смотреть на эти танцы… Говорят, при жизни эти девушки ещё и пели, и сейчас лишь единицы могут услышать отголоски тех голосов.

— Раньше я бы не поверила в эту легенду, но теперь… А ничего не известно про то, любил ли тот юноша саму королеву? Или это только она?..

Мария помолчала с минуту. Наконец она ответила:

— Об этом никто ничего не говорил, но жизненный опыт раз за разом доказывает, что колдуны, мужчины или женщины, никогда не влюбляются в тех, кто никогда не ответит им точно такой же взаимностью. Так что смею предположить, что тот юноша любил королеву больше своей жизни.

— Не могу не спросить ещё об одном; а почему они танцуют именно на Неве?

— Кто их знает… Вообще их несколько раз видели танцующими над водами Амазонки, Нила, Сены, Дуная… И так далее. Видимо все места танцев случайны, но здесь я могу только предполагать. Кстати, вот мы и пришли.

Она махнула рукой в сторону тёмного здания, напротив которого мы остановились, в чьих очертаниях я смутно угадывала дом Овсовых. Наверное, я бы усомнилась, действительно ли мы на месте, если бы не ощутила вдруг как сердце болезненно сжалось…

— Ох!.. — не удержала я даже стона.

— Что такое? — спросила обеспокоенно Мария.

— Сердце… Почему… так больно? Я же вне тела и не должна ничего чувствовать…

— Значит должна вблизи того, к кому так рвешься, что даже тело покинула, — заметила Мария и поторопила меня: — Ну же, не тяни и дальше! Мы и так слишком много времени впустую теряем, а нам ещё назад возвращаться, и как-то впихивать тебя обратно.

* * *

Проникнуть в дом не оказалось проблемой. Вот только проходить сквозь стену оказалось не самым приятным занятием… Словно тебя со всех сторон сдавливают тисками и прессом проталкивают сквозь решето. Опять же, почему я что-либо ощущала физически, не имея тела?..

«Интересно, а что там этот Самуил Яковлевич делает со мной? — как-то не вовремя подумала я, бесшумно поднимаясь по пустующей, погруженной в темноту лестнице. — Вообще я хороша, конечно… Так просто оставила себя возле него! А ведь кто знает, что ему взбредёт в голову делать там? Да, он обещал лишь «посторожить», но где гарантия, что именно так всё и будет? Не хочется предполагать в людях худшее, но они просто не оставляют выбора… Так, ладно; гляну одним глазком на Никиту, и сразу же бегом обратно!.. Только где же эта комната? Может быть, сюда?..»

Около десяти минут я бродила по второму этажу, заглядывая сквозь двери то в одну комнату, то в другую. Наткнулась даже на спальню Николая Ермолаевича, где купец уже вовсю храпел, как заправский богатырь. Наконец я остановивалась в нерешительности возле самой дальней, и единственной не проверенной двери. Это здесь… Другого не остаётся. Но действительно ли я хочу сделать этот шаг? В самом деле мне это так необходимо, или же это всего на всего во мне говорит эгоизм и желание хоть на миг сбежать от проблем настоящего?

«Что бы это ни было, — сказала я себе вскоре, — а ты будешь до конца жизни жалеть, что в самый последний момент испугалась, поддалась сомнениям, и поджав хвост ускакала назад! Нет, так не пойдет. Я — Белова или кто? Так сделай же этот шаг!»

Повинуясь этому порыву, боясь уже через пару секунд растерять всю решимость, я закрыла глаза и шагнула на дверь. И опять эти противные ощущения… Неужто нельзя делать стены и двери толщиной с бумагу? Совсем не думают о тех, кому приходится проходить сквозь них!..

— …Милая моя…

Я тут же замерла как вкопанная, едва только слуха коснулся этот чуть уловимый нежный шёпот. Да открой же глаза, трусиха!..

— Агния… — продолжил шептать Никита, наверняка склонившись надо мной, лежащей сейчас в постели без сознания. — Ангел мой… Свет, дарующий путь тьме. Моя душа… Моё сердце… Открой же поскорее свои ясные очи, что подобны звёздам, впитавшии в себя лазурь небесную! Открой их и промолви что-нибудь, ангел мой…

Никита говорил это не мне. Вернее мне, но другой мне. И всё же я не смогла устоять — в итоге именно я открыла глаза, тут же издав вздох, полный горечь и едва сдерживаемых слёз.

Будет ли когда-нибудь вот так снова? Что бы он вот так говорил со мной, глядел такими нежными, тёплыми глазами?..

— Княжна моей жизни… Не жди солнца, что приходит лишь под утро. Позволь мне стать на этот раз светом для тебя… Выйди из темноты забытья, следуя за голосом того, кто хоть сейчас готов отдать себя на растерзание, лишь бы только с твоих алых уст сорвался нежный, как весенний ветер, вздох, и дрогнули ресницы…

«Вот зачем я пришла сюда? За что терзаю себя, продолжая стоять здесь и слушать эти слова?.. А вдруг… вдруг он сможет услышать меня, как услышали Самуил Яковлевич и Мария? Что если я все же могу предупредить Никиту о грядущем и предотвратить нашу беду?»

В какой-то момент я была на волоске от того, чтобы поддаться соблазну попытаться это сделать… Но неясное, смутное, щемящее чувство в последний момент наложили печать на мои губы.

«Нет, я не стану играть с таким огнём. Возможно однажды я пожалею о своей нерешительности и боязни пойти на риск… Но я совсем не хочу жалеть потом о том, что из-за собственной глупости только усугубила всё… Ну а сейчас… сейчас я здесь лишняя. Мне не место в прошлом, каким бы оно не было. Я стремилась увидеть прежнего Никиту, хотела навеки запечатлеть в сердце его образ, его голос и интонацию… Что ж, я добилась желаемого. Теперь пора нанести себе ещё одну глубокую рану и заставить себя уйти отсюда… Может, в окно выпрыгнуть? Хотя вдруг я пройду сквозь землю? Как тогда потом выбираться на поверхность?»

Я простояла ещё несколько минут, обдумывая пути отступления, на самом же деле за счёт этого находя повод для задержки. Никита в это время мягко водил гребнем по моим волосам — до чего же странно думать о себе, как о другом человеке! — и тихо напевал какой-то незамысловатый мотив. Когда же я наконец нашла в себе силы двинуться в сторону двери, он вдруг наклонился ко мне и, помедлив секунду, прильнул к моим губам. Само собой, я и думать забыла о том, чтобы двинуться с места хоть на сантиметр, во все глаза уставившись на это зрелище.

Спрашивается, с чего во мне взялась эта волна возмущения, словно он поцеловал какую-то другую женщину, а не меня? Что это, ревность к самой себе?

— Как же жаль, что поцелуем нельзя пробудить ото сна, как в старых сказках, — с грустной улыбкой произнес Никита, вновь принявшись расчёсывать мои волосы.

Тут меня внезапно осенила догадка. Да так, что я не уследила за собой и произнесла вслух:

— Но ведь я здесь не под заклятием… А что если поцелуй в самом деле способен развеять чары?

Сказала, и тут же в испуге попыталась зажать себе рот. Руки, конечно же, прошли насквозь, не встретив на пути никакой преграды… Никита же вздрогнул, с настороженностью оглядевшись. Похоже и он услышал меня… На всякий случай я шагнула в самый тёмный угол комнаты, как раз пристроившись возле одной из ваз с дурно пахнущими розами. Хотя я бы в тот момент намного охотнее предпочла бы броситься к Никите…

— Кажется я уже начинаю засыпать, — сказал он наконец, потерев руками лицо. — Вот уже слышать начал бог знает что… Не попросить ли Авдотью приготовить кофе? Лизавета ведь говорила, что я, если что, могу обратиться к ней в любое время… Хотя нет, не следует беспокоить людей в такой час. Потерплю уж как-нибудь. Или… Да, точно!

Не успела я подумать, о чём он говорил, как Никита уже подбежал к письменному столу, зажёг на нём толстую свечу, и, выудив из заранее приготовленной стопки бумаги чистый листок, принялся водить по нему непонятно откуда взявшимся кусочком карандаша.

Любопытство съедало меня, и хотя уже следовало бы уходить, я не удержалась от того, что бы подойти и подглядеть через его плечо, что же он там делал. И каково же было моё изумление, когда я поняла, что он рисовал портрет своей матери! Тот самый, что остался на чердаке их родового поместья, в далёком тысяча семьсот сорок втором году…

«Вот тебе раз… И что ему взбрело в голову воспроизвести его посреди ночи? И я что-то не припоминаю, чтобы рисунок оставался в этой комнате… Куда же он потом делся?»

Тут далёкий бой часов из недр дома, как набат пробил четыре часа утра…

«Чёрт-чёрт-чёрт! Скоро же рассвет!..»

Я уже не могла думать ни о чём другом, кроме как о своём возвращении. Не медля больше ни секунды, я выскочила из комнаты, и стремглав помчалась к лестнице. Где, как на зло, наткнулась на Авдотью… И сдуру затормозила по привычке, дабы не столкнуться с ней!

— Ой, это вы… — лошадиное лицо этой женщины выражало крайнее недоумение. — А вы… что же вы здесь… того?..

— Прощаться приходила, — бросила я резко и, обойдя её так, чтобы ненароком не коснуться, продолжила свой прерванный бег.

На улице, в предрассветных сумерках, меня ожидала молчаливая и нахмуренная Мария. Я должна была бы извиниться перед ней за столь долгое отсутствие, из-за чего ей пришлось сколько времени простоять здесь… Да и она имела полное право упрекнуть меня за такое легкомыслие и безалаберность. Но мы обе промолчали… Ибо совсем не оставалось времени.

Примечания:

Я обещаю, что идея с «побочным эффектом» никуда не денется. Просто пока она будет отложена для будущих глав. Возможно даже для самых ближайших)))

С Рождеством всех, кто празднует сегодня!))

То ли дело было в том, что меня не стесняло тело, то ли в почти что животном ужасе, но я не могу припомнить, чтобы ещё когда-нибудь расстояние, которое я пешим ходом преодолела где-то за тридцать минут, я пробежала всего за пять. Мария не отставала от меня ни на шаг, иной раз даже вырываясь вперёд и будто бы удерживала себя, не давая развить максимальную скорость.

«Кто же она такая? — украдкой подумала я, когда взгляд в очередной раз ненароком скосился на её безэмоциональное, но раскрасневшееся от бега лицо. — Понятно, что не совсем человек. Ведьма? Вполне возможно. А могут ли они передвигаться с такой скоростью? И, что самое главное, не издавать при этом никаких звуков! Несёмся сломя голову, и ни одного шороха не раздаётся от наших шагов! Про топот я вообще молчу… Ладно у меня так, просто нечем топать. Но Мария… Совсем не дух, но тиха точно так же».

Вскоре мы оказались у дома Гаврилы. Во внутрь мы не вбежали, а буквально ворвались — дверь просто чудом не слетела с петель и не проломила стену! И я хотела было двинуться дальше, но заметила, что Мария остановилась — согнувшись пополам, она дышала так, словно в течении длительного времени задерживала дыхание.

«А ведь только что летела как ветер!..»

— Ты чего? — растерянно спросила я, тут же мысленно упрекнув себя за глупость вопроса.

— Да так… ты, это, иди лучше… — прохрипела Мария, ухватившись одной рукой за косяк, а другую прижав к груди в области сердца. — А я… сейчас… минутку… Честное слово, так и помереть недолго! И на кой чёрт я ввязалась во всё это? Я что, робот что ли, чтобы вот так носиться по улицам?

«Робот? — машинально повторила я про себя. — Мне это ведь не почудилось? Да, именно так она и сказала! Но откуда людям этого времени знать про роботов?.. Так, понятно… Девица-то, походу, не здешняя. То-то я гляжу, стиль её речи не совсем подходит под девятнадцатый век. Но стоит ли её расспрашивать об этом? Точно не сейчас, совсем не подходящее время. Да она и не ответит скорее всего».

Мария в это время продолжала:

— Расстояние, которое мы в быстром темпе прошли где-то за полчаса, теперь пробежали меньше чем за пять минут! Это же просто безумие какое-то… И ради чего, спрашивается?.. Слушай, — она вдруг вскинула на меня глаза и прищурила их, — а что ты тут стоишь? Беги, давай, в комнату! С ума сошла, что ли, ждать меня?

Её слова заставили меня встрепенуться. В самом деле, что я здесь делаю?! Счет ведь идёт на минуты! Совсем голову потеряла. Хотя это отчасти и правда…

Не задерживаясь больше, я нырнула в глубь дома, прямо сквозь стены и все попадавшиеся на пути предметы направившись в спальню. И по дороге усердно молилась, чтобы не обнаружить там никаких сюрпризов… Что ж, отчасти так и вышло — я лежала всё также на полу, и внешне никаких изменений не было заметно. Но вот Самуила Яковлевича в комнате не оказалось… Внутри так всё и оборвалось, хотя я и успокаивала себя мыслью, что он просто вышел ненадолго и всё ещё находится где-то в доме.

Но, увы, и эта робкая надежда не оправдалась — я нигде не смогла найти его… Несколько раз даже прокричала имя графа — и это ничего не дало.

— Вот… чёрт! — испуганно пискнула я, продолжая в панике бессмысленно метаться, пока не остановилась в тяжёлом ступоре у своего тела. — Ушёл… Сбежал… Бросил! Что же мне теперь делать?

Теперь я уже не могла не думать о том, что это конец… Но как же так?.. Мне ведь нельзя! Как же… родители? Как же моя дочь? Марьюшка… Да разве может она остаться без матери в таком возрасте? Где в этом справедливость? Я знаю, глупо надеяться на неё в этом мире, но, Боже мой, если Ты меня слышишь сейчас, не допусти того, чтобы я умерла сегодня! Мне никак нельзя уходить… Не ради себя прошу, но ради тех, кому нужна я! Ради моей семьи, ради дочери.

Тут раздались приближающиеся торопливые шаги Марии. Надо же, а я ведь успела позабыть о ней… Быть может, не всё ещё потерянно, и она сможет мне помочь?

— Мне показалось, или ты действительно кричала только что? — на ходу спросила она, и тут же замерла на пороге, изменившись в лице. — Та-ак, минутку… А куда подевался этот колдун недоделанный?

— Не знаю! — выкрикнула я в отчаянии. — Сюда зашла — его нет! Искала по всему дому, даже звала… И ничего, никакого толку!

— Мда… — Мария ритмично постучала ногтями по косяку, раздувая ноздри как разъярённый бык. — Вот значит как он решил обойтись с нами… Но что за бред? Он ведь не из тех, кто вот так сбегает… Ничего не понимаю!

— Понимаешь ли ты хотя бы, как мне вернуться в тело? — я и не пыталась сдерживать крик.

— Понимать-то понимаю, и даже знаю, но делать этого не буду.

— То есть?.. Но… почему?..

— Потому что теория — это тебе не практика, риска в сотни раз больше. И я не могу сказать заранее, оправдает ли результат этот риск.

— Так что же мне теперь, лучше сразу сгинуть, чем хотя бы попытаться?!

— Ты, видимо, не понимаешь, о каких рисках идёт речь… — покачала головой Мария.

— Зато я понимаю, что если ничего не сделаю, то просто напросто исчезну из этого мира!

— А так ли это плохо? Да и кто вообще сказал, что я стану тебе помогать? Мне-то с того какой прок?

— Я заплачу, — не думая выпалила я. — Сколько скажешь! Назови любую сумму.

Губы Марии скривились в усмешке. Она внимательно вгляделась в меня, медленно складывая руки на груди. Я с волнением ждала её ответа. Если она не согласится на деньги, то мне нечем больше её приманить… Это моя единственная надежда.

— Хорошо, — наконец произнесла она.

У меня просто отлегло от сердца!..

— Пятьсот тысяч, — прибавила она.

А вот тут я чуть не присела.

— Сколько?..

— Пятьсот тысяч, — твердо повторила Мария. — Таков ты выплатишь мне гонорар за своё спасение, итог которого неизвестен нам обеим. Что, не согласна? — прибавила она с усмешкой. — Или эти деньги тебе дороже самой жизни?

— Но я не знаю, есть ли у меня такая сумма…

«Ну вот к чему сейчас эта честность? — мысленно крикнула я на себя. — Соглашайся, чёрт возьми! Потом разберёшься, что с этим делать!»

— Выплачивай частями, я не против. Расписок никаких не нужно, я полагаюсь на твоё слово. К тому же не надейся, что сможешь без документа на руках как-то обмануть меня. Иначе я гарантирую, что превращу твою жизнь в ад.

— Извини, но в этом смысле ты опоздала на пару дней. Придётся вставать в очередь. Да и было бы полным безумием с моей стороны пытаться обманывать кого-то вроде тебя… Хорошо, я согласна на пятьсот тысяч.

Лицо Марии так и просияло.

— По рукам! Значит мне не придётся жалеть, что впустую потратила эту ночь.

— Так что делать-то нужно? — поторопила я её, несколько злясь на эту нескрываемую радость.

Однако после моего вопроса она вновь приняла серьезный и сосредоточенный вид.

— Признаюсь, мне один раз точно также вырвали душу из тела, — сказала она. — И я возвращалась так; колдун блокировал своей силой сопротивление моего тела — ты ведь знала, что все тела имеют врождённую защиту от любого проникновения извне? У кого-то это развито сильнее, у кого-то менее. У колдунов же защита в разы мощнее. Ну так вот, а я в это время встала на своё тело и думала о том, ради кого должна вернуться. Только важное условие — этот человек действительно должен нуждаться в тебе, и даже больше, чем в воздухе.

— Звучит довольно просто, — заметила я.

— Так только кажется.

— Слушай, хватит уже меня запугивать! Я и так едва живая от ужаса!..

— От ужаса? А я думала кое от чего иного…

— Нашла время язвить, честное слово!

— Прости, но характер не спрячешь, — улыбнулась Мария и указала на моё тело. — Давай, вставай уже на него. И помни — думай о том, кому ты нужна в первую очередь. Хорошенько подумай, иначе ничего не получится. Запомни это, так как я не смогу тебе подсказывать во время ритуала, дабы не сбить ничего ненароком. И так рискуем… Но всё обязательно получится, если будешь думать о правильном человеке — тебя тогда сразу же «засосёт» в тело, как макаронину. Выбирай, о ком думаешь, и ступай на тело.

«Конечно же моей дочери!» — твердо решила я про себя, бойко шагнув на саму себя, и сосредоточилась на этой мысли.

Я вспоминала её лицо, глаза… Первые шаги, первое слово — и почему оно было «папа»? — и её звонкий, заразительный смех, полный того светлого счастья, какое бывает только у детей. Ну или у влюбленных…

Мария в это время, сделав выражение лица сходным с каменной маской, положила руки мне на грудь, и замерла, даже не моргая. Замерла и я… Кажется, вообще всё вокруг замерло в ожидании. Даже время. Только чего конкретно все ожидали? Провала или успеха?

Секунды тянулись мучительно долго… А с ними и минуты. Но ничего не происходило…

«Как же так?.. — липкий холод страха начал возвращаться ко мне. — Почему ничего не происходит? Неужели… неужели не дочери я нужна в первую очередь? Но кому тогда? Может, родителям? Нет, опять не срабатывает… Тогда Никите, верно ведь? Нет, опять ничего… Ну не нашему же попугаю! Он даже не человек. Ну а кому тогда?»

Тут глаз нечаянно зацепился за что-то блеснувшее на полу. Это был мой кристалл… Он сиротливо лежал возле тела, вероятно выпав из моего разжавшегося при падении кулака. И тут меня осенило…

«Та девушка на кладбище!.. Рада сказала, что она дала мне этот кристалл, заключив себя в него, дабы помогать, оберегать меня. И что лишь я могу освободить её из этого плена! Выходит, если я погибну, то ей придется вечно томиться в нём? В этом крохотном тесном камушке?! Нет, так не должно быть! Если я и нужна кому в первую очередь, так это ей. Ведь лишь мне под силу освободить эту бедную душу».

И лишь только я закончила мысль, как неведомая сила подхватила меня в водоворот, стремительно утягивая вниз. С такой силой и скоростью, словно стремилось забросить меня прямиком в центр Земли! И вместе с этим в голове будто заискрились сотни бенгальских огней, ослепивших меня изнутри. Ещё секунда — и я лишилась сознания…

* * *

Тихий стук тяжёлых капель по карнизу назойливо пробился в сознание. Где-то раскатисто прогремел гром, отгоняя последние признаки сна. Тяжёлого, без сновидений, но такого желанного.

«М-м… Как же всё болит!» — было моей первой мыслью.

Поморшившись, я заёрзала на шершавой простыне, ища позу поудобнее. Не получилось…

«Такое чувство, будто меня переехали катком, потом прокрутили в мясорубке, после чего кое-как собрали и хорошенько промяли скалкой!» — я со стоном уселась, держась за голову так, словно иначе она бы развалилась пополам.

Мутным взглядом обвела тёмную спальню… И хорошо, что шторы не убраны — свет сейчас совсем не нужен. Прислушалась к звукам в недрах дома. Различила покашливание Гаврилы и его недовольное бурчание, на что в ответ едва слышно журчал мелодичный голосок Лизаветы.

«Наш друг опять чем-то недоволен, — хмыкнула я, завалившись обратно на подушку. — Впрочем, оно и не удивительно. По крайней мере он не притворяется. А Лизавета… Стоп, погодите-ка!»

Внезапно, как ослепительная вспышка в кромешной тьме, ко мне в память вторглись воспоминания прошедшей ночи…

Какой там сон? Какая, к чёрту, боль? Ведь я буквально находилась на волоске от смерти!

Точно ужаленная, я подскочила на месте и соскользнула на пол, ощупывая себя так, словно боялась, что вот-вот начну распадаться на кусочки. Но, к счастью, похоже всё обошлось. Не было никаких сомнений, что я находилась в своём теле, так как снова всё чувствовала, и даже слишком явно. И похоже, на счастье, что никакие серьёзные последствия этих злоключений не коснулись меня. Если не считать общего состояния… Оно было весьма поганым, говоря прямо! Но вот почему кристалл, вновь надетый на мою шею — наверное Мария позаботилась об этом — вдруг стал таким горячим? Он просто балансирует на грани от того, чтобы начать обжигать… Ладно, потом разберусь с этим. Мало ли, с чем это связанно…

Пошатываясь, будто пьяная, я практически описала круг по комнате, прежде чем ухватилась за ручку приоткрытой двери. Там и остановилась на мгновение, переводя дух. Ох… Такое чувство, словно я пролежала в постели несколько недель, и теперь, каким-то образом подхватив тяжелейший вид гриппа, решила выползти на свет!

«Это всё последствия перенесённого, — сказала я себе, собравшись силами и шагнув из комнаты. — Конечно после такой светопляски я и не могу быть в полном порядке. Вопрос лишь в том, сколько теперь уйдет времени на восстановление».

Взгляд будто бы бессмысленно бродил по обстановке, но мозг в это время упорно прокручивал в памяти всё случившееся.

«Сколько же прошло времени с тех пор, как я перенеслась сюда? Если не считать всю эту путаницу с «возвращением во вчера», то, выходит, я здесь примерно лишь третий день… Ну да; вот я перенеслась, в этот же день упала с Графа, встретилась с Лизаветой, а уже в её доме очнулась на следующий день. Значит, один день прошел. После чего мы с Лизаветой и Никитой угодили на поляну Рады, а оттуда я каким-то образом перенеслась в тот день, когда я только угодила в девятнадцатый век! И теперь этот день прошел, то есть второй, и опять наступил тот, когда мы с Никитой в доме Овсовых должны перестись на поляну Рады… То есть третий. Ядрёный корень, у меня мозг сейчас просто лопнет! Мало мне проблем, так ещё и эта путаница покою не даёт!»

На фоне этого на сердце скреблась горькая досада. В первую очередь от вспомининий посещения Никиты. Меня мучил вопрос; правильно ли я поступила, кинувшись в своё же прошлое? Пускай и незамеченная никем, кроме той горничной с лошадиным лицом, но всё же… Действительно ли мне нужно было это видеть?

«Раз это всё же произошло, то наверное нужно было, — попыталась я успокоить себя. — К тому же я узнала, точнее увидела кое-что любопытное… Портрет его мамы. Куда же он делся потом? Может, так и остался где-то там, в комнате? Тогда у меня, возможно, ещё есть шанс забрать его? Так, а зачем мне это нужно? Кто знает… А вдруг понадобится?»

Погруженная в размышления, я и не заметила, как дотащилась до гостиной, где на диване сидела Лизавета, а Гаврила активно расхаживал по комнате. Они явно что-то обсуждали, но сразу же умолкли при моем появлении, уставившись на меня во все глаза, словно бы и не ждали, что я приду. Мне даже как-то неловко стало…

— Эм… Привет, — неуверенно произнесла я, ещё не успев решить, как вести себя. Рассказывать о своих ночных приключениях я точно не собиралась. — Когда же вы вернулись?

— Пару часов назад, — ответил Гаврила, отвернувшись к окну и кашлянув в кулак. — Вы… это… На полу лежали. Я уж испугался, что вы перемёрзнуть могли там, но на счастье всё обошлось. Видимо недолго пролежали…

— Хоть в чём-то свезло, — выдавила я из себя улыбку, преодолев последнее расстояние, отделявшее меня от дивана, и уселась возле напряжённой и несколько бледной Лизаветы. После чего поинтересовалась: — Как там Григорий Ильич?

— С ним всё хорошо, — ответила уже девушка. — Зря тревожились, даже без моего вмешательства ничего с ним не произошло бы. Да, сердце у него не из самых крепких, но и с таким можно прожить очень долгую жизнь.

Я облегчённо вздохнула:

— Я надеялась это услышать. Спасибо, что позаботились о нем. Вам обоим спасибо.

— Пустяки, — махнул рукой Гаврила и спросил: — А вы сами-то как?

— Да как сказать… Я сейчас в таком состоянии, что не знаешь, что было бы лучше — помереть или и дальше это терпеть.

Лизавета на это хмыкнула, метнув быстрый взгляд в сторону Гаврилы. И то, как он переглянулся с ней в ответ, заставило меня насторожиться… Я буквально ощутила физически, как в воздухе витала какая-то недоговоренность.

— Народ, что случилось? — решила я спросить прямо. — Только не водите меня за нос — я же вижу, что что-то не так!

Они опять переглянулись, теперь более открыто. Это был словно немой диалог, по итогу которого Лизавета медленно кивнула, а Гаврила, опять прокяшлявшись, и зачем-то потоптавшись на месте, сказал:

— Много чего не так, барыня, ой как много! И теперича кое-что ещё добавилось к тому… То есть, э, я хочу сказать…

— Слишком частый контакт с магией действует на людей по-разному, — нетерпеливо прервала его Лизавета. — Чаще всего губительно, вплоть до смерти. Или же сводит с ума… Не знаю, что хуже. Такое происходит из-за слабой защиты от побочного эффекта, который есть у любого колдовства. Но в том случае, если человек изначально рождён с каким-то даром, который по неизвестным причинам никак не проявлялся, то тогда все происходит совсем иначе… В целях защиты своего владельца дар пробуждается, как юный росток в весенней почве, и этот человек становится… колдуном.

— И… к чему вы клоните? — с напрягом спросила я, хотя и так догадываясь, о чём они говорят. Но очень хотелось услышать, что я ошибаюсь…

— К тому, что именно это и случилось с тобой, Агния, — теперь в голосе, как и во взгляде Лизаветы проявилось искреннее сочувствие. — Побочный эффект… Я чувствую это по изменившейся энергии, идущей от тебя. Ты больше не обычный человек — теперь ты ведьма, как и я.

Примечания:

Друзья, сообщаю на случай, если не заметили, что в разделе «Другие метки» появилось несколько новых. А именно:

Нежелательные сверхспособности

Псионика

Элементы детектива

А новым способностям Агнии (кстати, у вас уже есть идею, какими они окажутся?)) я постараюсь в меру своих скромных сил дать научное объяснение. Хотя из меня учёный, как из рыбы страус ?

Не скажу, что эта новость как-то поразила меня. Ведь я уже смутно догадывалась о чём-то подобном… Страшно было в ожидании вердикта — так ли это в действительности? Я уже не раз говорила, что для меня нет ничего хуже неизвестности… А вот само осознание, что я теперь ведьма, не внушало мне ни ужаса, ни радости. Всё чувствовалось так, словно это уже давно было со мной, просто я по какой-то причине не вспоминала об этой детали. В принципе, не так уж и далеко от правды… Ведь, судя по словам Лизаветы, это действительно сидело во мне с самого рождения. К тому же в ощущениях ничего не изменилось — я оставалась той же, какой и была.

Вздохнув поглубже, заодно распрямив спину — может я хоть с помощью магии перестану сутулиться, когда сижу? — я спросила негромко:

— Что ещё ты можешь сказать об этом?

— Прости? — растерялась Лизавета.

Видимо она не ожидала такого спокойствия с моей стороны. Гаврила же, как мне показалось, облегчённо улыбнулся, спрятав это под быстро поднесённой к лицу ладонью.

— Ну, например, какая я теперь ведьма? Что у меня за дар? И, главное, что мне делать с этим дальше?

— Постой, постой, не так быстро! Во-первых, я пока не могу сказать, что у тебя за дар, да и никто не может, пока он не проявится. А когда это случится — опять же никто не может сказать. А во-вторых, план действий более чем ясен — первым делом необходимо показать тебя моему опекуну.

Я тут же ощетинилась:

— В смысле, тому самому, от которого мы прежде бежали?

— Да, — кивнула она и поспешно прибавила: — Только ты учитывай, что ситуация переменилась, и у него больше нет причин вредить тебе или же Никите Григорьевичу.

— Ага, ведь уже и без того навредили сполна, — прошипела я.

— Зато так, что вы оба остались живы. Это ли не главное?

— Иной раз не знаешь, что хуже.

«Чёрт, нахваталась у Марии…»

— Послушай, мой опекун не враг тебе, — продолжила примирительным тоном Лизавета, словно не заметила моих слов. — К тому же не он лишил памяти Никиту Григорьевича, как и его батюшку, а Рада.

— Но зато по его милости она это сотворила.

— Так уж и по его? Не думаю, что у неё не было выбора. Ты не задумывалась об этом?

— И что ты этим хочешь сказать мне? — прищурилась я.

— А ты что хочешь сказать мне сейчас? — парировала Лизавета, не сводя с меня пристального взгляда.

— Только то, — я изо всех сил заставляла себя не отворачиваться и отвечать ей тем же, — что я не понимаю, чего ты хочешь добиться, пытаясь оправдать своего опекуна в моих глазах.

Мои слова будто удивили её.

— Я и не пытаюсь…

— Пытаешься, — перебила я. — Думаешь, я и сама не понимаю, что Рада могла не делать ничего с памятью Никиты и Григория Ильича? Два сильнейших колдуна уж смогли бы договориться между собой и не ссориться из-за судьбы двух, то есть трёх, простых людей. И я даже близко не представляю себе, что могло привести к тому, чтобы он потребовал от неё полного подчинения своему приказу, и она его сразу же исполнила… Согласись, что это очень тёмная история, и вызывает целую гору вопросов. И поэтому я так же понимаю то, что и твой драгоценный опекун мог ничего не делать из того, что уже сотворил со всеми нами. Хочешь сказать, что и у него не было выбора? Что к нему так же, как он к Раде, кто-то ворвался и наговорил такое, после чего она, как покорная овечка, ко всему прочему взяла и распустила всю свою общину?

— Этого я не знаю, — глухо ответила Лизавета, к моему внутреннему ликованию отведя взгляд в сторону. — И никто не знает… Да и вряд ли нам когда-нибудь станет известно, что послужило причиной этих поступков. По крайней мере я не собираюсь даже пытаться разобраться в этом. Мне ещё дорога моя голова, как и голова брата… Но зато я с уверенностью могу сказать, что твоя встреча с мистером Брюсом по любому неминуема. Так уж заведено, что он должен лично видеть «нововыявленных»… И если они не идут к нему, он их потом сам находит. И, поверь мне, для всех намного лучше именно когда к нему приходят добровольно.

— Ладно, а для чего нужна эта встреча? — спросила я со скрипом на зубах, поняв, что придётся смириться. — Прибавление в семействе оценивает, годится аль нет?

— Оценивает, да. А так же идут к нему за советом, который впоследствии может оказаться жизненно необходимым.

Подумав немного, она прибавила негромко, будто говорила сама с собой:

— Да и что скрывать, покровительством такого, как он, не лишним было бы заручиться…

— Покровительство того, не без чьей помощи я осталась без мужа?! — я аж дёрнулась от возмущения. — Ты вообще понимаешь, о чём говоришь? Может ещё предложишь мне стать одной из его фавориток? Чтобы уж наверняка не прогадать!

— Ты не верно меня поняла… — с досадой произнесла Лизавета. — Впрочем, это и не важно. Всё равно не тебе решать, будет он покровительствовать тебе, или же нет. Понимаю твоё предубеждение на счёт него, но лучше бы тебе не становиться той, чья судьба будет обделена его благосклонностью.

— Иными словами, он у вас что-то среднее между князем и королём? В иерархии занимает очень высокое положение, но так как есть ещё никому неизвестный Высший колдун, то не самое первое?

— Нет, — твёрдо мотнула головой Лизавета, — для нас он и есть король. И это неоспоримо.

Сказала так, будто он стоял у неё за спиной и оценивал ответы… А Гаврила же так и сохранял нетипичную для него молчаливость. Может, опасается встревать в почти что спор двух ведьм? Тут его можно понять…

— Ну, что ж, король, так король, — решила я уклониться от этой темы — совсем не хотелось сейчас объяснять, что я не питаю ни малейшей симпатии к королям и им подобным, и если этими словами Лизавета хотела вызвать у меня хотя бы каплю уважения к нему, то она сильно ошиблась. — Итак, когда же нам следует выдвигаться на встречу… простите, аудиенцию с его королевским величеством?

— Сейчас, — мою иронию сложно было не заметить, но она и в этот раз решила никак не реагировать на неё. — Прости, что до завтрака, но я устрою его для тебя в доме моего брата. Там же и в порядок приведёшь себя, — тут Лизавета демонстративно потянула носом воздух. — Ты словно из болота только что вылезла.

— Ой, простите, что не прихватила растущего на кочке парижского парфюма! — съязвила я, скрывая за этим своё смущение — мне и без того было крайне неловко за мой внешний вид и «чистоту»…

— Я поеду с вами, — вдруг подал голос Гаврила.

«Ну наконец-то заговорил!» — едва не воскликнула я.

— Нет, наверное не стоит… — хотела было возразить Лизавета, но он тут же перебил её, к моему не малому удовольствию:

— Мадмуазель, это был не вопрос, а утверждение. Я поеду с вами. И знайте, что отныне я ни на шаг не отойду от моей барыни!

— Даже когда я отправлюсь в ванную? — зачем-то опять ляпнула я, не подумав и секунды.

— Ну… — на этот раз Гаврила практически не смутился. — Может, только в этом случае… А ещё лучше просто отвернусь. Ведь кому, как ни мне, заботиться здесь о вас?

— Так у неё в том доме, где ей предстоит жить, будет достаточно слуг… — осторожно произнесла Лизавета.

— Слуг — возможно. Но не друзей.

После этих слов по её лицу пронеслась странная тень.

— Ладно, — сказала Лизавета, поднявшись с дивана. — Нам пора. Не отставайте.

И широкими, дёргаными шагами направилась к выходу. Можно сказать, убежала. Проводив её удивлённым взглядом, я уже с улыбкой обернулась к Гавриле:

— Спасибо тебе.

— За что? — вскинул лохматую бровь бывший камердинер.

— А за то, что не отступаешься от меня. И от Никиты. И прости, пожалуйста, что я время от времени говорю всякие глупости… Ну, как вот только что про ванную…

— Эх, барыня… — Гаврила с усмешкой покачал головой. — Да что ж вы извиняетесь за такую мелочь? Каждому же понятно, что вы таким образом защищаетесь. И даже не от меня, а от всего, что свалилось на вас в последние дни.

— Это ты верно заметил… — вздохнула я, вертя на пальце обручальное кольцо. Хм, интересно, а куда же подевалось кольцо Никиты? Что-то не припомню, чтобы оно было на нём, когда я видела его в последний раз… В смысле, моего Никиту, не из прошлого.

«Надо будет узнать про это у Гаврилы. Вдруг он в курсе, куда оно делось?»

А камердинер в это время продолжал говорить, улыбаясь в усы:

— Так что смущайте меня как только пожелаете, лишь бы вам становилось легче от того. Мне-то ничего не сделается с этого, а вот вам необходимо как-то не давать себе утонуть.

Я ухмыльнулась.

— Что ж, если что — ты сам дал мне добро на это. Не жалуйся потом.

— Имейте ввиду, что жаловаться я непременно буду. Причём вам на вас самих же. И со всеми подробностями.

— Лучше сразу в письменном виде, и в трёх экземплярах.

— В трёх? — Гаврила притворно ужаснулся. — Переводить столько бумаги!.. Нет уж, барыня, придётся нам как-нибудь обойтись без моих жалоб.

— Эх, жалость-то какова… Даже не знаю, и как мы это переживём?

Тут в комнату вернулась Лизавета, оборвав наш прилив смеха.

— Ну где же вы? — воскликнула она, с намёками на сердитость глядя то на меня, то на Гаврилу. — Уже давно пора ехать, а вы тут смеяться удумали!

— Да выходим уже, выходим! — ответил недовольно Гаврила. — А вы вот всё торопите нас, а сами-то хоть возницу остановили?

— Ну, нет… — тут же чуть сконфузилась девушка.

— Вот, а ещё говорите о чём-то!..

* * *

Наш несерьёзный диалог с Гаврилой немного поднял мне настроение. И ощущение его поддержки приятно грело душу. Так что почти всю дорогу до дома Овсовых я просидела с улыбкой, хотя в мыслях и не могла не прокручивать наш с Лизаветой разговор, как и невероятные события минувшей ночи. И всякий раз они неизменно выводили меня на Марию…

«Интересно, где она сейчас? — невольно заострила я внимание на ней. — Прячется или свободно разгуливает по городу? Наверное, учитывая её «специальность», вернее всего предположить, что она не станет лишний раз показываться на глаза. Особенно днём. Меня ведь до сих пор не покидает ощущение, что она словно бы явилась тогда вместе с ночными тенями, и с ними же исчезла до следующего захода солнца. Глупость, конечно, простая игра воображения, но доля правды в этом, наверное, всё же есть. Ждать её раньше ночи, или вечера, не стоит. А в том, что она может снова явиться ко мне, я что-то нисколько не сомневаюсь. Я же не знаю где её искать, а деньги, которые она объявила за свою помощь мне, нужно будет как-то отдавать… Вопрос лишь в том, в какой день она решить нанести этот приятный визит».

После этого я украдкой скосила глаза на сидящую слева от меня Лизавету. Всю дорогу она то хмурилась, то мрачнела, погружаясь куда-то в глубину своих мыслей, то вдруг неожиданно расцветала от счастливой, почти детской улыбки, и с мечтательными вздохами запрокидывала голову вверх. Интересно, о чём она думала в эти минуты?.. С Гаврилой же всё намного проще — он был сосредоточен, как ответственный постовой, услышавший неподалёку подозрительный шорох.

По мере приближения к дому Овсовых сердце в груди трепыхалось всё сильнее, как пойманная в капкан птичка… Но от чего же? От страха? Нет. От волнения? Было такое, но не это главная причина. Но от чего тогда? Я и сама не могла толком сформулировать… Наверное меня так будоражила предстоящая встреча с этим мистером Брюсом, несмотря на всю ту неприязнь, которую я вполне справедливо питала к нему. Как ни как, а он всё-таки один из сильнейших колдунов…

«Хотя, чем это может так волновать тебя? Ты уже не раз общалась с Радой, а она равна ему. Нет, дело не в его силах… А скорее в том, что у него та же фамилия, какая была у сподвижника Петра Первого. Брюс Яков Вилимович… Государственный и военный деятель, учёный, генерал-фельдмаршал, с тысяча семьсот двадцать первого года — граф. Первый масон России…»

Незаметно для самой себя я углубилась в воспоминания о том, что же я знала об этом человеке. Смутное предчувствие подсказывало мне, что опекун Лизаветы и тот Брюс — один и тот же человек.

«Стоит ли спрашивать её об этом на напрямую?» — я с сомнением взглянула на Лизавету, опять помрачневшую, как грозовая туча.

И язык, конечно же, вырвался на волю раньше, чем разум успел принять взвешенное решение:

— Лиза, скажи, а сколько лет твоему опекуну?

Она встрепенулась, как делала всегда, стоило вырвать её из задумчивости, и с подозрением уставилась на меня:

— А почём спрашиваешь?

— Любопытно. Но уж точно не пытаюсь просчитать, смогу ли очаровать его.

— Тут стоит знать, что мужчину в любом возрасте пленит бабья прелесть, — встрял Гаврила с видом знатока, или даже магистра в этом деле.

Мы с Лизаветой несговариваясь решили проигнорировать это замечание.

— Он уже не молод, но и не стар, — уклончиво ответила девушка, всем своим видом пытаясь дать мне понять, что она не хочет развивать тему.

Да кого бы это останавливало…

— У него есть титул? — продолжила допытываться я.

— Есть.

— Какой?

— Почётный.

— А конкретнее?

— Графский.

— У него из семьи только вы с братом?

— Это уже неуместный вопрос.

— Ты любишь его?

— Я почитаю его как человека, подарившего нам второй шанс на жизнь.

— Вы часто видитесь?

— Не так, как прежде.

— Откуда он родом?

Лизавета раздражённо вздохнула:

— Если ты так хочешь выведать, не тот ли это граф Яков Брюс, знаменитый чернокнижник и друг покойного императора Петра Алексеевича, то не лучше ли тебе напрямую спросить его об этом? Тем более, что мы наконец-то приехали!

— Раз ты не говоришь «нет», значит вполне возможно, что так оно и есть? — не унималась я.

— Или мне просто хочется, чтобы ты так думала, и сама узнала у него.

— А я бы воздержался от подобных вопросов, — заметил Гаврила, расплачиваясь с подозрительно косящимся на нас возницей. — Ну, сами понимаете, это как-то… Неловко.

— Вот и оставьте меня в покое! — сверкнула глазами Лизавета, и, круто развернувшись, направилась к дому, на ходу бросив не оборачиваясь: — Идите за мной, только молча, и не шумите напрасно.

Прежде, чем мы сделали шаг, я ощутила как у меня потягивает кончики ушей. В миг разросшаяся тревога заставила меня обернуться… Но поблизости не было ничего подозрительного. Лишь

справа, метрах в ста от нас, стремительно шагал какой-то человек в тёмном костюме. Из толпы его выделяла лишь скорость шага.

«Да мало ли, кто он такой и куда спешит! Совсем уже нервы ни к чёрту… Пускай я теперь ведьма, но вот параноиком точно не нужно становиться».

* * *

Признаться, я сильно удивилась, когда Лизавета повела нас прямо к парадному входу. Я-то ожидала какой-нибудь чёрный ход, или что-то в том же роде… Но точно не то, что мы вот так, в открытую, войдём в дом, словно «меня» и «Лизаветы» не было там сейчас! Округлившиеся глаза дворецкого и прислуги, попавшейся нам на пути, именно об этом и говорили.

«Впрочем, вряд ли это первое необычное происшествие в этом доме, — решила я про себя. — И Лизавета наверняка знает, что делает. Иначе вряд ли бы стала вот так грубо подставлять себя».

Первым делом она привела нас на второй этаж, где моё сердце сжалось до предела… Видимо это очень ярко отразилось на лице, так как Лизавета, остановившись, чуть коснулась пальцами моей руки и шепнула быстро: «Не бойся, никого уже нет».

Как-будто меня пугала встреча с самой собой и прошлым Никитой…

Как на зло, она привела меня в ту же самою комнату с отвратительным запахом роз, откуда мы втроем перенеслись к Раде, и где я побывала сегодня ночью. Дверь, как ни странно, оказалась незапертой, хотя я точно помню, как она там, изнутри, заперла её…

До чего же неприятно было возвратиться сюда опять! Но в то же время я приободрила себя воспоминанием о портрете, нарисованном Никитой — что если он где-то здесь? И вдруг у меня есть шанс забрать его?

— Я оставлю вас, — быстро сказала Лизавета, когда мы зашли в комнату. — Помнится, я посылала Авдотью за мылом, так что она скоро принесёт его, а после я скажу ей про платье для тебя. Приведёшь себя в приличный вид, и сразу же спустился вниз, к брату и мистеру Брюсу.

«Всё вернулось к тому месту, где и прервалось. Мы вернулись на исходную точку…» — подумала я, а в ответ только кивнула, чуть улыбнувшись уголками губ. Я представила себе реакцию Авдотьи, когда она увидит Гаврилу возле меня… Я же, вроде как, оставалась здесь с моим мужем, Никитой, рослым юношей, а теперь на его месте будет стоять седеющий дядечка среднего роста…

Стоило Лизавете выпорхнуть за двери, как я тут же подскочила к Гавриле и шепнула ему:

— Слушай, я не уверена, но кажется, Никита оставил здесь свой рисунок…

— Какой рисунок?

— Портрет своей матери. Он… сделал его в эту ночь, пока сидел здесь и ждал, когда я очнусь.

— Откуда ж вам это знать?

— Он… — я чуть прикусила губу. — Он, кажется, упоминал об этом вскользь. Но я не уверена, всё это как какой-то сон… Короче, если он есть, нам нужно найти его.

— А если нет? — Гаврила огляделся, задержав взгляд на столе, где, конечно же, не было никакого портрета. — Может стоит спросить горничную или хозяев?

— Думаешь, стоит им говорить, что мы ищем рисунок, сделанный Никитой до того, как ему стёрли память? Да ещё с изображением молодой женщины? Они же первым делом решат, что мы таким образом хотим ускорить процесс возвращения утерянных воспоминаний!

— Само собой, ведь это правда, не так ли?

— Конечно! А кто знает, может они заинтересованы в том, чтобы это длилось как можно дольше, или вообще никогда уже не изменилось? В общем, нужно искать самим, а если прибегнуть к помощи, то осторожно, с хитростью.

— Понял.

Но заняться поисками нам не дали — в комнату без стука ворвалась Авдотья, неся в руках огромную корзину, наполненную до краев кусками мыла и какими-то пузырьками с неизвестным содержимым.

И, как я и ожидала, выражение её лица, когда она увидела Гаврилу вместо Никиты, однозначно стоило того, чтобы возвратиться сюда…

На то, чтобы привести себя в порядок и переодеться, у меня ушло не больше получаса. Даже чуть меньше. Ванной я толком не успела насладиться, хотя в тёплой воде перенапряженные мышцы наконец-то расслабились, и мне стало значительно легче. В физическом плане, не моральном. С трудом удерживалась я от соблазнительного порыва окунуться с головой, дабы полностью смыть с себя прошедшие дни… Убрать остатки этого ужасного болотного запаха, что засел в волосах с того момента, как Анисимова заставила меня окунуться в той речке. Но нет, нельзя… Потом пришлось бы долго сушить волосы, на что не было времени, а с мокрыми разгуливать… Вот уж точно верный способ простудиться — ведь на дворе пока и не пахнет летом. Хотя, если верить словам Рады и дарованный мне кристалл действительно должен был защищать, чего мне пока не довелось ощутить на себе, не считая исходящего от него жара, то подобное не должно было мне грозить. Но проверять как-то не хотелось… А с другой стороны, голода же я не чувствовала! Хотя у меня во рту не было ни крошки с тех пор, как я перенеслась в это время. Может кристалл всё-таки работает?.. Нет, даже с этим аргументом не хочу устраивать проверку.

Когда вода начала остывать, я принялась играть с остатками пены, и сдув её с ладони, нечаянно угодила в камеристку Лизаветы, присланную своей хозяйкой помочь мне. На удивление серая, незаметная, и будто бы безликая женщина! С недобрыми крошечными глазками, коими она то и дело как-то странно зыркала в мою сторону. Впрочем оно и понятно… Вряд ли в её обязанности входил пункт обслуживания посторонних лиц, гостящих в доме. Я была для неё обременительной обузой, от которой ей нетерпелось избавиться как можно скорее. Она даже не разговаривала со мной… Не скажу, что это плохо — терпеть не могу, когда кто-то навязывается с разговорами, — но даже на мои извинения за пену она ничего не ответила, только сделала такое выражение лица, словно ей в рот попало что-то очень горькое. Да, даже не знаю кто хуже… Та Авдотья с её гримасами, чаще состоящими из глуповатой улыбки и беспричинным испугом, выраженном неестественно вытаращенными глазами, но хотя бы пытающаяся выглядеть любезной, или эта особа, которую приходилось терпеть возле себя. Именно терпеть, просто из желания не ссориться ни с кем, или потому, что не хотелось выглядеть капризной. Хотя мне ли бояться подобной репутации?..

Переодеться же пришлось обратно в мою амазонку. Точнее в амазонку Анисимовой, насильно «подаренной» мне. Выстиранная, отглаженная, аккуратно зашитая в тех местах, где ткань порвалась во время моего падения с Графа на мостовой, она оказалась не такой уж плохой альтернативой моей несчастной ночнушке, которая теперь годилась только в качестве половой тряпки. Но у меня особо и не было выбора… В платья Лизаветы я не смогла бы влезть при всём своём желании (коего и не было вовсе). Эта девушка была значительно тоньше меня, почти как веточка, и ниже примерно на голову, так что даже если бы я и смогла натянуть на себя её наряд, то подол юбки просто не дотянулся бы до пола. Нелепое зрелище… Оставалась ещё одежда прислуги, но я предпочла облачиться в «свой» наряд.

А вот с причёской возникли сложности… Мало того, что получалось какое-то совершенно безобразное гнездо, подобное которому под силу свить лишь косоглазой птице с очень кривым клювом, так эта камеристка ещё и дёргала меня за волосы, словно те локоны, которые не желали ложиться так, как ей хотелось, она со злости решала вырвать с корнем! Здесь я уже не стала терпеть — заявив, что я лучше пойду с распущенными волосами, чем потеряю больше половины из них по её милости, я быстро избавилась от вонзённых шпилек, как-то расчесала пострадавшие локоны, и наконец-то покинула эту комнату, в которой так и витал удушливый запах роз.

«Ну ты подумай, она ещё и обиделась на меня из-за этого! — фыркнула я мысленно в коридоре, потирая ещё все ещё неприятно саднящую кожу головы. — Да за такую работу в суд нужно подавать! Или потом сделать ей точно такую же «причёску», полностью скопировав процесс изготовления».

— О, ну наконец-то! — воскликнула столкнуваяся со мной Лизавета, и тут же окинула меня оценивающим и неприятно придирчивым взором. — А что у тебя с волосами?

— А что такое?

— Почему простоволосая?

— Спасибо, что хоть лысой не осталась! Слушай, а эта дама, камеристка то есть, и тебя причёсывает так, словно на парик свежий урожай собирает?

— Нет, всегда всё было очень аккуратно.

— Понятно. Значит это мне просто повезло попасть на неё именно в тот момент, когда всё вдруг перестало получаться!.. Кстати, а где Гаврила? — немного обеспокоенно спросила я.

— Разве он не с тобой?

— Был, но я отправила его из комнаты. Не знаю почему, но мне совсем не хотелось в действительности мыться и переодеваться в его присутствии. Одно дело шутки, и совсем другое — реальность. Кажется он говорил, что сходит на кухню, узнать что-нибудь насчёт завтрака для нас. Что-то долго он там пропадает…

Лизавета равнодушно пожала плечами.

— Мало ли, что он там делает… Не бойся, сквозь землю не провалится.

— Знаешь, я уже во всё готова поверить.

— Так поверь лучше в то, что нам нельзя больше задерживаться ни на минуту! Мы и так заставили мистера Брюса ждать непозволительно долго.

«Будь моя воля, я бы ещё несколько часов заставила бы его прождать! — мысленно воскликнула я, пытаясь не дать эмоциям проступить на лице. — До тех пор, пока он сам не решил бы уйти. Как же я не хочу видеться с этим… типом! Как я не хочу идти к нему!»

— А-у! — Лиза помахала рукой перед моим лицом. — Где ты витаешь? Нам идти нужно, а не мечтать тут стоять.

— Да иду уже… А почему ты никогда не обращаешься ко мне по имени? — решила спросить я.

— Просто не приходилось, — спустя несколько секунд отозвалась она, шагая впереди меня по коридору, размеренно постукивая каблуками невидимых под юбкой туфель по мраморному полу, натертому до блеска. — Тебе это так важно?

— Важно, — твердо произнесла я, просто из принципа, хотя мне на самом деле было абсолютно всё равно.

— Ладно… Агнесса, — нехотя кивнула

в ответ Лизавета.

— Почему «Агнесса»? — несколько удивилась я, зачем-то взглянув на висящий на стене среди прочих картин портрет какого-то худого рыжего господина, похожего на голландца семнадцатого века, словно он мог сказать мне что-то на это. — Меня зовут Агния…

— Разве есть разница? — почти раздражённо бросила она. — Одно и то же имя, просто произносится с маленьким отличием.

— Хоть и маленькое, а всё же оно имеется. Впрочем, — решила добавить я, видя, как начала краснеть Лизавета, — можно и Агнесса, я совсем не против. Ну, что же мы стоим? Не ты ли только что говорила, что нужно торопиться?

Вздохнув, она двинулась дальше, чуть прибавив шагу, и едва слышно прошептала:

— Ох, и за что ты послана именно ко мне? Где я согрешила так, что получила подобную кару?..

«Нарочно сказала это будто бы самой себе, а всё же так, чтобы и я услышала? — усмехнулась я, покачав головой. — Кара… Я толком ничего не знаю о твоей жизни, но то, что происходит со мной сейчас, скорее похоже на неё!»

Чем ближе мы приближались к гостиной, тем лихорадочные мой мозг пытался отыскать путь к отступлению… Пытался найти хоть какую-нибудь зацепочку, лишь бы ещё на несколько минут оттянуть эту встречу, коей всё так противилось во мне!

«Так, это поведение глупого, взбалмошного ребёнка! — попыталась одёрнуть я себя. — Возьми себя в руки, тряпка, и сделай то, что должна! Это не тот случай, где позволительно отлынивать. Как ты тогда смеешь считать себя кем-то, если не способна переступить через себя даже в таком простейшем деле?»

Однако, хотя разум и поддакивал как только мог, тело не хотело подчиняться… Стоило нам спуститься с лестницы, как сердце вдруг бешено заколотилось, как от сильного испуга, перед глазами поплыли мутные круги, а ноги внезапно подкосились. Если бы поблизости не возник Гаврила, успевший подхватить меня, я бы безвольно грохнулась на пол…

— Батюшки, что на этот раз? — воскликнул бывший камердинер, с трудом помогая мне подняться.

— Я… — пришлось сперва сглотнуть плотный ком в горле. — Я не знаю… Так резко… Просто ни с того ни с сего!

— Мадмуазель? — Гаврила выжидающе взглянул на невозмутимо следящую за нами Лизавету.

— А я что? Не бойтесь, всё в порядке; такие приступы случаются первое время с теми, кто только обрёл способность. Ведь при этом основному изменению подвергается мозг…

— Который только что едва не разукрасил тут вам всё! А же падала на каменный пол! Ладно, мраморный. Но это не отменяет…

Я не смогла договорить — слова сами собой застряли в горле, а от поднимающейся волны ужаса волосы зашевелились у меня на голове.

Это… он… Это он!

Мутным облачком, вряд ли различимом глазом простого человека, из дальней от нас распахнутой двери выплыло существо, в котором я сразу же узнала того ужасного волка, напавшего на меня в лесу. Достаточно было одних сверкнувших алым пламенем глаз, уставившихся на меня, глядящих словно в самую душу, сковывая её и лишая всякой воли.

Кажется, Гаврила пытался мягко встряхнуть меня, явно не понимая, что происходит. До слуха смутно долетал приглушённый голос Лизаветы, похоже пытавшейся как-то успокоить меня… Не могу точно сказать, так как я в это время словно плавно опускалась на дно глубокой реки, или океана, постепенно переставая видеть свет солнца — просто лучи не могут достигнуть этих мест… Я что, опять теряю сознание?

Вдруг… Вспышка! Яркий свет!.. Покалывание по всей коже, лёгкое головокружение… Ещё секунда, и… Я оказываюсь в какой-то подворотне, так и оставшись зажатой в руках перепуганного до оцепенения Гаврилы. Рядом, пыхтя как паровоз, судорожно держась за моё плечо, стояла бледная Лизавета.

Наверное прошло несколько минут, прежде чем мы кое-как начали приходить в себя. И первым делом Гаврила прохрипел:

— Лысый чёрт… Что это было?

— Мы… переместились… — облизнув губы ответила Лизавета, прижав левую ладонь ко лбу.

— Но как, почему? — спросила уже я, чувствуя, как к горлу подкатывала тошнота.

Мы втроём на это лишь молча переглянулись, но никто не озвучил вслух своих предположений, если таковые и были. У Лизаветы так точно что-то промелькнуло, судя по тому, как она несколько раз прошлась туда-сюда, опустив нахмуренный взгляд в пол. Гаврила утирался платком, явно пытаясь унять пострадавшее от шока сердце, а я… я едва сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. Сил уже нет никаких выносить подобное!

Опять перемещение! И опять именно тогда, когда поблизости находился этот Брюсс и его треклятый волк! Совпадение ли это?

— Господи, Никита Григорьевич!.. — вдруг не своим голосом завопил Гаврила, как ошпаренный подскочив и бросившись куда-то вперёд, едва не сбив с ног проходящего мимо входа в эту подворотню Никиту.

— Гаврила… — в изумлении произнёс он. — Ты как тут… Откуда?

«Та-ак… — протянула я, встрепенувшись, непроизвольно пригладив взъерошенные волосы. — Ладно, без паники. Хотя бы не ускакали в другое время. И вполне можно порадоваться, что рядом нет этого волка. Как и Брюса. Значит, и встреча откладывается на неопределенный срок! Что ж, а жизнь не так уж и плоха…»

Думать о причинах произошедшего, вернее гадать, я не собиралась. Лучше чуть позже попытаю Лизавету, ведь она явно что-то смекнула…

— Пошли, — сказала я, ухватив её за запястье и потянув за собой, — догоним Гаврилу, да и не стоять же нам тут до вечера?

Последнее замечание было лишним, так как я уже после него со странной смесью чувств отметила, что вечер-то и так уже наступил. Причем давно — солнце уже не было видно.

— Да, пошли, — отстраненно согласилась Лизавета, продолжая о чем-то сосредоточенно размышлять.

Интересно, что сейчас вид Никиты нисколько не напряг меня. То ли сказывалась передозировка адреналина в крови — с такими темпами иное вряд ли могло быть, — то ли мой ночной визит всё же не прошел даром… Однако я без всякого сомнения подошла к ним, прервав тем самым беседу ни о чем, и, глядя прямо в глаза Никите, с ухмылкой сделала книксен. Да, похоже дело всё же в адреналине…

Никита на это вопросительно вскинул бровь, затем перевёл чуть потеплевший взгляд на Лизавету, которая при виде него тут же вынырнула в реальность.

— Мадмуазель Овсова, счастлив видеть вас так скоро.

— Доброго вам вечера, Никита Григорьевич, — с улыбкой ответила она.

«Так… Это что ещё такое? — во мне тихо вспыхнула ярость, когда я увидела эту сцену. — Что за улыбочки такие взаимные?»

— Как же вы здесь оказались? — с заботливым беспокойством спросил Никита, и опять у Лизаветы. — Гаврила говорит, что вы заблудились…

— Да нарочно петляли по городу весь день, чтобы вот так выйти на вас в итоге, — съязвила я, едва не дав себе ткнуть Лизавету локтем.

— Я не вас спрашивал, мадам, — лениво, но крайне недовольно проговорил Никита.

— А мы не в школе, чтобы руку тянуть для разрешения говорить! Лучше сам скажи, ты-то какого лешего тут забыл? Что-то слишком часто мы стали «случайно» встречаться в последнее время!

Гаврила предостерегающе кашлянул в кулак, а Никита на этот раз взглянул на меня со скрытым удивлением:

— Что вы сказали, Лидия Ивановна?

— Ишь, как имя выделил… — вновь усмехнулась я, уперев руки в бока. — Лидия, говоришь? Знай, ещё хоть раз назовёшь меня так, я тебе язык на голову намотаю! Ясно?

«Всё, Остапа понесло… Что я говорю? И зачем орать начала?»

— Агнесса, спокойно, — мягко, чуть ли не пропела Лизавета, коснувшись руками моих плеч. — Тихо, не волнуйся, Никита Григорьевич не хотел тебя обидеть. Если ты так хочешь, он больше не будет звать тебя твоим именем. Правда ведь, не будете?

— Ну… Если вам так угодно… — Никита на миг закатил глаза, после чего вновь глянул на Лизавету до безобразия тепло.

«Ах ты, мерзавка… — кровь так и забурлила во мне. — Решила выставить меня сумасшедшей? А сама в это время строишь глазки моему мужу?! Да я тебя прямо сейчас на куски разорву!»

— Ой, осторожно! — вдруг воскликнул Гаврила, резко дёрнув меня на себя.

И вовремя — как раз в этот момент в то место, где я только что стояла, вонзился тонкий, короткий нож. Именно вонзился — лезвие прошло сквозь бетон, и почти до середины клинка.

«Это ещё что?..» — тенью пронеслось в сознании.

Гаврила, Никита и Лизавета синхронно подняли головы вверх, справедливо полагая, что нож прилетел оттуда. Я же почему-то не стала… Следовала внутреннему чутью, тихо шепчущему мне на каком-то одному ему понятном языке. И этого оказалось достаточно, чтобы успеть уловить взметнувшуюся тень, со стремительным свистом несщуюся на нас. Доля секунды, неосознанный порыв… И я встала перед Никитой, закрыв его от летящего в него второго ножа. Угодившего мне прямо в левое плечо…

— С-с-с… — нервы оказались натянуты настолько, что я даже не смогла закричать, несмотря на всю боль, пронзившую меня как прикосновение раскалённого железа.

Прежде чем кто-либо из них успел отреагировать на произошедшее, я трясущейся, почти онемевшей, рукой ухватилась за рукоять и рванула нож, тут же выронив его, и кое-как зажала рану, из которой по пальцам струилась горячая кровь… А из глаз точно так же, сами по себе, без всякого плача, хлынули слёзы.

Наконец все трое словно очнулись от гипноза — Гаврила метнулся ко мне, возбуждённо тараторя что-то, Никита отшатнулся назад, с окаменевшим лицом оглядываясь вокруг, а Лизавета присела возле ножа, подцепила его кончиками пальцев и рассмотрела рукоять. Длилось это всего пару мгновений, после чего она, с исказившим лицо ужасом отбросила его в сторону, и произнесла на выдохе:

— Мортамбры!

— Чего? — поперхнувшись переспросила я, попутно гневно косясь на Никиту. — Мог бы и кивнуть в знак благодарности!

Вот ведь… Вырвалось вслух!

— Вы только ради этого бросились под нож? — бросил он, продолжая всё так же напряжённо озираться.

— Ага, и сама же его метнула! Да не будь здесь тебя, я бы ни за что не попала в эту ситуацию!

— Заметьте, первый нож бросили именно в вас. Так что вы имели ввиду, Лизавета Ермолаевна? Что ещё за «мортамбры» такие вы назвали?

— Да, о чём вы? — подхватил Гаврила, пытаясь своим платком перевязать мою рану. Из который, к слову, кровь текла всё меньше и меньше…

— Мортамбры… — словно в трансе повторила Лизавета. — Тень смерти… Убийцы колдунов… Это были они!..

— Почему это «были»? — тут же раздался из подворотни чей-то грубый, насмешливый голос.

Не успели мы и глазом моргнуть, как на нас с обеих сторон, в том числе и с улицы, начали двигаться по трое человек в тёмных одеждах и масках, скрывающих их лица. В злобно блестящих глазах можно было прочесть лишь одно — нам конец…

— У-убийцы колдунов?! — заикнувшись переспросила я, тщетно пытаясь совладать с руками, дабы ущипнуть себя — ещё оставалась крохотная, размером с пылинку надежда, что я пребываю в каком-то лихорадочном бреду и это всё мне только чудится.

После чего я внезапно выдала совсем абсурдный вопрос:

— Но что же им нужно от нас?

На что издевательский внутренний голосок тут же добавил: «Действительно, что нужно убийцам колдунов от компании, в которой как раз имеются две колдуньи?»

Причём одна из них, мы не будем показывать на неё пальцем, совсем недавно стала такой… А это значит, что они пришли за мной? Чёрт, выходит, что да… За Лизаветой наверняка явились бы намного раньше. Но каким образом они нашли меня так быстро? Я же вот только оказалась здесь… Что, неужели случайно мимо проходили? Странно как-то получается.

К счастью, тот вопрос, похоже, никто не услышал. Как жертвы перед удавами, мои спутники не сводили заворожённого, затравленного взгляда с медленно, но неумолимо надвигавшихся на нас убийц. Да и я, по правде говоря, уже едва могла дышать из-за той петли ужаса, что стягивала горло с каждым новым шагом этих… как их там назвала Лизавета? Ах, да… Мортамбров. Один лишь Никита не смотрел на них как загипнотизированный кролик, а оглядывался, передвигался, и в целом выглядел так, словно уже в следующую секунду совершит прыжок. И это, пускай немного, но всё же отвлекало, тем самым заставляя голову продолжать через усилие работать…

«Главное — не поддаваться панике… Главное — не поддаваться… Да кого я обманываю?! От моей дрожи вот-вот землятрясение начнётся!»

Более того — несносная память вновь принялась вытягивать на поверхность так тщательно забитые в самый дальний и тёмный угол воспоминания, связанные с Тихоновом, всплываемые лишь по ночам в кошмарных снах. По ходу дела тщательно полируя их и подсовывая прямо под нос…

«Ассоциация с опасностью, причём смертельной, верная, только стоит учитывать, что теперь всё намного хуже, чем тогда, — похоже я решила окончательно себя добить. — Ведь там он был один, не считая этой Фаины, если вспоминать сцену в гостиной… И как я тогда мыслила — ни в коем случае не давать им загнать меня в угол? Да, хорошая стратегия, но только не в том случае, когда тебя окружают аж шестеро убийц! — я украдкой скользнула взглядом по своим товарищам. — И на их помощь рассчитывать не приходится. Лиза вот-вот в обморок упадёт… Гаврила ещё как-то пытается держаться, но он ведь далеко не боец! А Никита… Нет, чего врать, один он при всём желании не сможет справиться с такой толпой… Да чего это он всё время озирается? Словно выискивает кого-то. Надеется позвать на помощь? Напрасно… Кто нам может помочь сейчас?»

Перебарывая желание закрыть лицо руками и сжаться в крохотный, желательно невидимый, комочек, я медленно переводила взгляд с одного нашего врага на другого, лихорадочно пытаясь найти путь ко спасению. Тщетно… Никаких идей, кроме как провалиться сквозь землю и оказаться на другом краю города, у меня не возникало. Эх, вот бы именно сейчас опять произошло одно из этих так некстати возникавших перемещений!.. Но нет, на такое чудо рассчитывать не приходилось… А на что тогда рассчитывать? Ни на что? Просто поддаться ощущению обречённости и смириться с тем, что вот он, пришёл наш конец?! Нет, я не могу так… И не хочу!..

И тут Никита внезапно разрушил весь накаленный до предела драматизм, громко прокашлявшись, как бы нарочно привлекая к себе всеобщее внимание:

— Кхм-кхм… Ну, раз тут такое дело, то мне, пожалуй, пора…

— Э-э, погоди, куда собрался? — воскликнула я, тут же поборов дрожь и ухватив его за запястье, хотя он не сделал ни шагу.

Никита бросил несколько удивленный взгляд на мою руку, крепко державшую его, и затем неспешно поднял глаза, нарочно встретившись с моими.

— По своим делам. Очень важным и неотложным, — отчеканил он.

— Настолько важным, что ты готов бросить нас здесь?

— А вы, видимо, предлагаете мне героически сложить голову в этом смрадном закоулке? — Никита натяжно рассмеялся. — Или так же, как и вы, броситься под нож?

Я тут же вспыхнула от негодования — эти слова были брошены совсем как упрёк!

— Это было секундное помутнение рассудка, не иначе. Больше подобное не повторится! — я при этом чуть вздёрнула подбородок.

— О, похоже уже жалеете о своём поступке?

— Даже не представляешь насколько! — огрызнулась я, а про себя подумала: «Что он делает? Зачем поддерживает и развивает этот разговор?»

— Хорошо. Ну вот допустим, решу я добровольно остаться… А на кой мне это нужно? Какой бы не была моя жизнь, я намерен не разводиться с ней как можно дольше.

— И что, бросишь нас, и даже совесть не будет мучить?

Нет, я совсем не против, что бы он ушёл отсюда и оказался в безопасности. Просто… как-то слишком горько было осознание, что он готов сбежать один, даже не подумав попытаться спасти хотя бы одного из нас.

— Хм, дайте-ка подумать… — Никита наиграно задумался, постукивая указательным пальцем по подбородку. — Нет, увы. Молчит, и даже не зевает.

Я хотела как-то возмутиться в ответ, но так и замерла с открытым ртом, только сейчас осознав, почему он с таким изумлением смотрел на мою руку, которой я ухватила его — ведь это была моя левая! Та, что была ранена в плечо! И рана эта затянулась с такой же скоростью, как-будто кто-то перемотал плёнку на самой высокой скорости. А это значит…

«…Что я действительно неуязвима! — внутри всё так и начало светиться и ликовать от этой мысли. — Эти люди, или кто они там, не смогут меня убить! Ну и дырявая же у меня голова… Как я могла со страху забыть о кристалле?»

Но следующая мысль тут же значительно поубавила всю радость: «Так, стоп… Я-то неуязвима, да, а что насчёт остальных? Не смогу же я как соломенное пугало подставляться под каждый нож! Да и я просто физически не успею заслонить сразу всех…»

Меж тем Мортамбры подошли уже совсем вплотную… Стоило им сделать всего пару шагов и один широкий выпад, и они уже смогли бы дотянуться до нас краем лезвия своих ножей. Никита действительно попытался было пройти мимо них, но тут же был отброшен назад, причём почему-то именно на меня… Как мы устояли на ногах, никто не знает.

— Так… — усмехнулся он, за счёт меня выравнивая потерянный баланс. В долгу я не осталась. — Да тут, как видно, всё не так просто. Неужто и меня колдуном посчитали?

Ответа, конечно же, не последовало.

Что же нам делать?! Я не имею права стоять столбом и ждать, когда нас начнут резать как ягнят на бойне!

— Послушай, Лиза, — я с силой тряхнула полуживую девушку за плечо, словно безвольную куклу, — твой опекун, что, и не подумает явиться спасти тебя?

— Он не успеет, да и не узнает… — ответила она так тихо, будто боялась услышать даже свой голос.

— Какой опекун? — поинтересовался Никита, однако мы его вопрос проигнорировали.

— Хорошо, — сдаваться вот так сразу я не собиралась, — но я прекрасно помню, как ты как-то смогла открыть портал, перенёсший нас к Раде. Нельзя ли сотворить такой же прямо сейчас?

— Портал открылся потому, что Рада откликнулась на мою просьбу! И это она его создала, а не я.

— Что?.. — теперь уже изумился Никита, видимо начав подозревать, что у нас обеих окончательно поехала крыша.

— Ну, а сейчас нельзя снова обратиться к ней с просьбой? — мне хотелось ещё раз хорошенько встряхнуть её.

— Думаешь, я не пыталась?! — вспылила Лизавета. — Но у меня ничего не вышло! Она не услышала…

— Чудесно… Мадам, что, решила уйти в авиарежим?

— Что?..

— Ничего…

Понятно, Лизавета и не собирается бороться, искать пути спасения. Она уже смирилась с ролью обречённой жертвы…

Перебирая в голове последние варианты, я скосила взгляд на того Мортамбра, который, как мне показалось, говорил до этого, и спросила громко, стараясь сделать так, чтобы мой голос прозвучал как можно увереннее:

— Вы ведь убийцы колдунов, верно? Так с чего вы решили, что среди нас есть кто-либо подобный?

Я не особо рассчитывала на ответ, однако после моих слов послышался хриплый смех, если можно так назвать эти скрипучие звуки, а вслед за ним и голос:

— Нововыявленная… — как неприятно растянул он это слово, вложив в это и насмешку, и какую-то брезгливость. — Сразу заметно. Хотя и с очень мощной защитой… Но ничего, это не станет проблемой, не переживай.

— Очень содержательное объяснение, только оно ничего не меняет, — стоило немалых усилий держать себя в руках. Мне совсем не понравилось, с какой интонацией он говорил о «моей защите». — И если вы тут углядели колдунов, на что вам тогда обычные люди? Вам, убийцам колдунов! Не хотите же вы сказать, что мы вчетвером вот только прискакали на мётлах с шабаша? Отпустите тех, кто не имеет к вам никакого отношения!

— На что нам простые люди? — готова поклясться, что под этой маской он изобразил самую безобразную из всех возможных ухмылок. — А чтобы у нас было как можно больше оружия.

— То есть?.. — от этих слов холодок так и скрутил живот, змейкой обвиваясь вокруг позвоночника. Никита же присвистнул…

— Брось, я уже вижу, что ты всё прекрасно поняла, нововыявленная. Верно, сегодня никто из вас не уйдет отсюда на своих ногах…

— …Как и вы, если троните их!

Этот звонкий, и в то же время грозный голос раздался откуда-то сверху. Лизавета и Гаврила вновь как по команде задрали головы. Я же, помня, чем это обернулось в прошлый раз, напряглась ещё сильнее: «Это ещё кто такой?..»

Словно отвечая на мой вопрос, перед нами вдруг легко спрыгнул на землю какой-то юноша. Он не скрывал своего лица, и, хотя в сгущавшейся темноте сложно уже было как следует разглядеть что-либо, я едва не вскрикнула — это же был Саша Белов! Вернее — Фёдор… Если не забывать о том, что это его реинкарнация.

— А, Сторожевой? — грозно прохрипел под маской Мортамбр, едва завидев его. — Так вот кого этот юнец так рьяно выглядывал… — видимо, он имел ввиду Никиту. — Что занесло тебя сюда?

Губы Белова на миг искривились — прозвище явно ему не приходилось по-душе. Но злой огонь, плескавшийся в его глазах, едва ли сочетался с тем ледяным и ровным голосом, прозвучавшим уже в следующую секунду:

— Эти четверо принадлежат Высшему, и он послал меня привести их к нему. Если кто-либо посмеет препятствовать исполнению его воли, того ждёт неминуемая кара.

— Пытаешься напугать угрозой, хотя тебе прекрасно известно, что Мортамбры не подчиняются воле ваших господ? Не ему грозить нам карой!

— Если вашей целью было убить их всех, то какая вам разница, когда именно это сделать? Что вам мешает найти их всех чуть позже и тогда уже закончить начатое? Спешка, насколько я знаю, не свойственна вам.

— Хех… И тебе, Сторожевой, хватает наглости говорить нам всё это?

— Не только ему, — раздался новый голос, и на обозрение вышел светловолосый юноша, в коем я почти сразу же узнала Алёшу Корсака. То есть Ивана… Он же тоже реинкарнация. — Я готов повторить всё сказанное им. И добавлю к этому ещё — вы и так слишком уж часто стали проявлять себя в последнее время! Не советую нарываться ещё больше. Вы неуловимы, да, но лишь до тех пор, пока вас не начали ловить. А это неминуемо произойдёт, если не остановитесь.

— И это вы говорите нам? — Мортамбр опять рассмеялся, причём на этот раз, похоже, совершенно искренне. — Я понимаю, на что ты намекаешь, мальчик, но неужто ты сам искренне веришь в правдивость переданных тобою слов? А может, тот, кто нашептал их тебе, сам имеет к тому непосредственное отношение?

— Не вам говорить о том после того, как вы только что собирались у нас на глазах убить сразу четырёх людей, двое из которых — Одарённые!

— Единичный случай, к тому же произошедший не без причины, не приписывай к регулярным, — Мортамбр с шумом убрал нож в висящие на поясе ножны, и все остальные его соратники повторили это движение, замявшись на секунду. — Мы уйдём. На этот раз. Но лишь потому, что нам сегодня не нужна кровь таких, как вы, мальчики. Держитесь, если сможете, за свою удачу, и покрепче, ибо никому не дано войти дважды в одну реку. Уходим.

Равкнув последнее слово своим сообщникам, говоривший Мортамбр в одно мгновение скрылся из виду. Я даже не успела уследить, в какую сторону он двинулся… Как и все остальные.

Только после этого я поняла, что всё это время была как натянутая до предела струна и совсем не дышала. И, мало того, судорожно вцепилась в ладонь Никиты…

— Я был бы весьма признателен, если бы вы соизволили наконец разжать свой изящный капкан, — произнес он с ухмылкой, заметив, что я наконец очнулась от оцепенения.

— Какие мы нежные… — проворчала я в ответ, всё же отпустив его. — Все пальцы отдавила себе из-за твоей костяшки!..

— Может, позже поворкуете? — предложил Гаврила, поддерживая впавшую после ухода Мортамбров в полуобморок Лизавету, и выразительно кивнул на подходящих к нам Белова и Корсака.

Лица их светились приветливыми улыбками, но даже без них я бы едва смогла расценивать их появление как какую-то угрозу нашей безопасности. Ведь это же Сашка и Алёша! Пускай и переродившиеся. Гаврила, несомненно, тоже узнал их, но старался не подавать виду — я же рассказывала ему о своей встрече с ними, как раз той самой, которую впоследствии предотвратила Лизавета…

«В общем, нам нужно снова знакомиться. И чего это они оба опять во фраках щеголяют? Они что, всерьёз собирались, в случае чего, драться в них?»

— Видимо, нам следует поблагодарить вас… — начал Никита, но его тут же перебил Белов:

— Лучше потратьте эти силы на радость, что ещё способны на подобное — мне ещё не доводилось видеть, чтобы Мортамбры вот так медлили. Они будто игрались с вами… Обычно всё происходит в считанные секунды, и помочь уже никто не успевает.

— И тем не менее… Как мне к вам обращаться, сударь?

— Он — граф Фёдор Александрович Белов, — опять не удержала я язык за зубами. — А второй — барон Иван Алексеевич Корсак.

— Всё так, — кивнул Белов, как и Корсак, и оба покосились на меня. — Вот только я сомневаюсь, удостаивали ли нас прежде чести быть вам представленными, сударыня…

— И не зря, ведь такого не было.

И это истинная правда, ведь нас действительно никто друг другу не представлял. Однако это было очередное событие из прошлого, о котором помнила лишь я одна. Лизавета ведь тот момент не застала.

— Что тебя удивляет? — подал голос Корсак. — Нововыявленная же она. Кто знает, что за навыки у неё проступили? Вдруг она из числа читающих мысли?

«Увы, чего нет, того нет. Или я просто ещё не поняла этого».

— Чёрт знает, о чём вы толкуете, — не очень уверенно произнёс Никита, — однако не лучше ли нам прерваться и выйти на нормальную улицу?

— Ваша правда, Никита Григорьевич, — согласился Белов, сделав вид, что не заметил вопросительного взгляда, появившегося у Никиты после обращения к нему по имени. — Ваня, помоги Гавриилу Ивановичу — прими у него барышню. Пока она очнётся, там, глядишь, уже и рассвет наступит.

— Вот спасибо! — выпалил Гаврила, тут же спихнув Лизу на Корсака. — Руки у меня уже не те, что были прежде, да и спина подводит… А он парень крепкий, ему донести сию девицу — это как ветру пёрышко поднять.

После этого мы двинулись к выходу на видневшуюся в узком проходе дорогу. Белов, Никита и я — впереди, Корсак с Лизаветой, всё ещё пребывавшей в полуобморочном состоянии, но всё же будучи в состоянии идти самой, хоть и с поддержкой, шли позади нас. Замыкал наше шествие Гаврила. Интересно, что стоило нам лишь ступить на дорогу, как сразу же возникло чувство, будто мы вырвались из вакуума — стали слышны голоса людей, грохот повозок и цоканье лошадиных копыт… Там мы всего этого не слышали, словно действительно угодили в вакуум. А что самое интересное — мы шагали вдоль набережной. Каждый раз, когда срабатывает внезапное перемещение, я оказываюсь неподалёку от какой-либо воды! Было ли это совпадением?

— Скажите, а вам-то откуда известно, кто я такой? — спустя некоторое время спросил у Белова Никита.

— Так мы не солгали, когда сказали, что Высший желает видеть вас — он послал нас за вами. И у него была возможность показать нам, как вы выглядите.

— Погодите, — вскинула я руку прежде, чем кто-либо успел сказать что-то ещё. — Давайте по порядку. Высший — это кто?

— Как, вы разве ещё не знаете? — вопросительно выгнул одну бровь Белов. — Неужто Лизавета Ермолаевна ничего не рассказала вам?

— Она много чего рассказывала мне, но про некого Высшего упоминалось так, словно его никто никогда не видел…

— Ах, вот что вас запутало! Да, тот действительно никому не известен, но по уже очень давней традиции двух сильнейших колдунов, коим является тот, кто нас послал, тоже величают Высшими.

— Ясно… — теперь было понятно, что речь шла о Брюсе. — И что же, он лично ждёт всех нас? Четверых?

— Да. Велел сегодня днём разыскать вас.

«Понятно… Это после того, как мы с Лизой и Гаврилой пропали… Хотя и находились буквально у него под носом».

— Но зачем он велел вам привести нас к нему? — всё же спросила я.

— Полагаю, дело именно в вас, мадам, — Белов при этом мельком глянул на моё кольцо. — Вы же — нововыявленная… Но о бо́льшем не спрашивайте, я подробностей не знаю. Нам лишь велено привести вас.

— Ладно… А кто вы, собственно, такие? Не в плане имён, а вообще…

— Состоим при нём на службе, а об остальном вам нет нужны знать.

До чего же всё-таки странно общаться с людьми, которых ты вроде так хорошо знаешь, но при этом они — это вовсе не они… И не знают тебя.

— Хорошо… А как вы нашли нас?

— Бродили по городу, разделившись. Я наткнулся на Никиту Григорьевича и хотел было подойти, как тут на него налетел Гавриил Иванович. Тогда я уже заметил вас обеих, а заодно и Мортамбров… Не понимаю, как вы вообще умудрились попасться им на глаза?

— Мы? Попасться? Ну, знаете ли, вы ещё спросите, почему мы не отогнали своими руками грозовую тучу!

— А в самом деле, почему? — с коротким смешком поинтересовался Корсак.

— Да потому что это было не в нашей власти! Я и сама не понимаю, откуда они взялись. Часом, не за вами ли они увязались, зная, что вы ищите кого-то?

Лица обоих друзей тут же помрачнели, и я поняла, что в очередной раз ляпнула лишнего.

— Извините, я не хотела сказать, что вы в чём-то здесь виноваты… Просто… Я действительно не понимаю, как такое могло произойти.

— Может, дело в портале? — вдруг подала голос Лизавета.

— О, вы пришли в себя!.. — воскликнул Корсак. — Как вы себя чувствуете?

— Благодарю вас, уже намного лучше. Думаю дальше смогу идти сама.

— Вот и славно. Так о каком портале вы упомянули?

— Тот, из-за которого мы и оказались в тот закоулке. Разве вы не ощутили его энергии? Мортамбрам этого вполне хватило…

— Ощутили, только не посчитали, что это связано именно с порталом.

— Так выходит, это вас я видел там, в тени? — предположил Никита, с заметным напрягом слушая этот разговор.

Хотя, в целом, он не выглядел очень уж удивлённым. Что, неужели моё столь скоро зажившее плечо заставило его почти сразу же поверить в существование колдовства? В принципе, а почему он должен обязательно длительное время отрицать очевидное? Каждый же на любую ситуацию реагирует по своему… К тому же, он ведь уже сталкивался с колдовством, просто не помнит об этом. Может, что-то смутно и проступает у него на подсознании?

— Да, — кивнул Белов, отвечая на вопрос Никиты. — Это был я. Видели, что я подсказывал вам оставаться спокойными и только немного подождать?

— Видел… Только скорее догадался, о чём вы хотели сказать, чем понял. И лица не заметил… А вы, выходит, после сбегали за Иваном Алексеевичем?

«Ах, так вот в чем было дело! — я ощутила укол совести. — Я ведь действительно поверила в то, что он вот так готов был уйти… А это просто была попытка затянуть время!»

Я бросила виноватый взгляд на Никиту. Впрочем, напрасно — он не смотрел на меня…

— Да. Надеялся, что успею. В любом случае, одному мне нечего было соваться туда.

— Тогда, будьте любезны, объясните вот что — кто были те люди, которые окружали нас? И почему ваше появление повлияло на их намерения? Ведь силы всё равно оставались неравными.

Белов с охотой пояснил:

— То были, как мы уже говорили, Мортамбры — люди, наделённые возможностью распознавать колдунов, чувствовать их, и благодаря врождённым способностям, делающих их намного более сильными, быстрыми, и ловкими по сравнению с обычными людьми, убивающие их. Зачем они это делают — это уже другая история, и очень долгая, достойная отдельного разговора. А почему наше появление помешало им совершить задуманное? Так дело в том, что мы — по сути те же Мортамбры, только уже не первое столетие идущие по иному пути. Мы защищаем колдунов, а не убиваем, служим им, и тем не менее Мортамбры, по возможности, не убивают нас, как и мы их. Между нами вражда, но у нас табу на пустое пролитие крови друг друга. Если есть хоть малейшая возможность избежать столкновения — она используется. На деле, конечно, всякое бывает, но сегодня нам повезло. Уверен, что без Корсака они ещё могли бы отказаться от отступления.

— Выходит, они ещё могут вернуться за нами? — спросил с тревогой Гаврила.

— Конечно, и обязательно это сделают.

— Надеюсь, они не сильно обидятся, если вместо каравая мы встретим их кочергой или пистолетами!

Меня невольно передёрнуло при слове «пистолеты»…

— Мне нравится ваш настрой, Гавриил Иванович, вот только вряд ли вам поможет и то, и другое. Поверьте, если они не захотят тянуть время, то не дадут вам даже успеть прицелиться.

— Чего же тогда именно сегодня решили потянуть его?

— Кто знает… Возможно, что-то их настораживало, а может дело ещё в чём-то.

— Ага… Например — нововыявленная, — сказал Корсак, сложив руки на груди, и обратился к Лизавете: — Я так понял, сила у неё проявилась только что? Буквально сегодня? И даже не сила, а изменения в мозге?

— Да. И пока до конца не ясно, что именно за сила.

— Погоди, — я пристально взглянула на девушку. — Так у тебя всё-таки есть какие-то предположения на этот счёт?

— Именно, что предположения. Пока не подтвердятся, озвучивать их не стоит.

— Ну, и как же… подтверждать?

— Мистеру Брюсу под силу это.

— Кто бы сомневался. А что за изменения в мозге вы такие упомянули только что? — с беспокойством уточнила я.

— А вы думали, откуда берётся колдовство? — улыбнулся Белов. — Ведь это зависит от мозга, создаёт ли он нужную энергию для возможности воздействия на то или иное. Воздействие, как правило, идёт через руки, но лишь потому, что так легче сконцентрироваться на цели. Более сильные маги могут не использовать руки, а один только взгляд.

— А если он слепой, то ориентируется на слух? — поинтересовалась я, недовольно покосившись на Лизавету.

«Я потом объясню тебе подробнее…» — шепнула она одними губами.

— Не знаю, я никогда не встречал слепых колдунов. И не слышал про них. Ладно, храбрые вы мои — и действительно храбрые, ведь перед Мортамбрами не всякий может выстоять и не впасть в панику, — вот мы и пришли. Пора вам попасть на аудиенцию к Высшему.

— В смысле? — я растерянно огляделась, так как мы вдруг остановились посреди набережной. — Вы что же, бросите нас в реку?

— А неплохая идея, — сказал Корсак, заговорщически перемигнувшись с Беловым. — Жаль, на деле применить не выйдет! Ладно, без шуток… Ступайте за нами, и не отставайте.

* * *

Как оказалось, путь наш лежал в ближайший дом. Простой с виду, можно сказать — небогатый. Дверь открыла горничная в поношенной одежде и красными на выкате глазами. Ничего не сказав, лишь скользнув взглядом по каждому из нас, она отступила в бок, пропуская во внутрь. Воздух там был затхлый, сырой, и, кажется, в нём витал запах плесени. Я посчитала благоразумным воздержаться от каких-либо комментариев и подождать, посмотреть, что будет дальше.

Вскоре Белов и Корсак, вооружившись стоявшим на одном из запыленных шкафов фонарем, привели нас к подвалу. Зайдя туда вслед за ними, мы попали в настоящий подземный ход, выложенный грубо обработанным камнем. Полукруглый свод был достаточно низкий, и Никите с его ростом пришлось идти чуть склонив голову.

Оказалось, этот ход являлся чем-то вроде лабиринта со множеством разветвлений. Каким образом ребята ориентировались здесь и так уверенно выбирали нужные коридоры? Я с отчаянием осознавала, что во второй раз сама ни за что не смогу повторить этот маршрут.

«Надеюсь, они действительно знают, куда идут, а не уверенно импровизируют… А если здесь свернуть не туда, то что тогда будет?»

Хотелось спросить об этом прямо сейчас, но тревога вновь настолько сжимала сердце, что я не осмелилась нарушать царившую здесь тишину. Достаточно было наших шагов, эхом отражающихся от сырых стен…

Трудно сказать, сколько времени мы так петляли. Я уже всерьёз начинала беспокоиться, что мы могли заблудиться, как вдруг мы оказались в тупике, вернее — напротив дубовых дверей. Без ручек… Корсак громко постучал в них кулаком, и спустя где-то минуту они резко распахнулись, ослепив нас на мгновение ярким жёлтым светом. К счастью охрана, открывшая двери, помогла нам зайти.

Как только глаза адаптировались к свету, я едва не ахнула от восторга — не знаю, где мы были, но убранство этого помещения походило на настоящий дворец какого-нибудь восточного владыки! Роскошь… Здесь всё буквально утопало в ней! В нос ударил терпкий, но приятный запах благовоний, слуха нежно коснулся перелив какой-то отдалённой музыки, ноги утопали в ворсе яркого, пёстрого ковра… Золото и драгоценные камни, коими были разукрашены стены, сверкали и переливались так, словно пылали огнём. И, что очень радовало, здесь было много света. И дышалось легко… Не то, что в каменном лабиринте.

— Да, знатные владения, — Никита первый вернул себе дар речи. — Я бы тут задержался, желательно с молоточком и лукошком.

— Имейте ввиду, воровство сурово карается, — тут же предупредил Белов.

— Даже шутка о нём?

— Шутка — нет. Главное, чтобы до дела не дошло. Даже если вам будет казаться, что никто вас не видит, всё равно всё сразу же станет известно Высшему. Итак, вернёмся к делу — первым из вас он желает видеть Лизавету Ермолаевну.

— Меня? — удивилась девушка, на которую, как я заметила, нисколько не производило впечатление убранство этих хором.

«Ну ещё бы… Наверняка она тут далеко не в первый раз».

— Да, вас. Проходите, — тут уже Корсак галантно махнул рукой, приглашая девушку идти впереди него.

Коротко обернувшись на нас, Лизавета торопливым шагом направилась куда-то в недра этого дворца, уже скоро скрывшись за одними из дверей, коих тут было в изобилии. После чего Белов продолжил:

— Вас позовут позже. По отдельности, или же всех сразу — я пока не знаю. Вы в это время можете погулять здесь, осмотреться. Не бойтесь, дворец безопасен, вам здесь никто не причинит вреда. Главное — не воруйте, и постарайтесь не ломать ничего. Хотя последнее поправимо и не страшно. Воровства же Высший не терпит и никогда не прощает.

— Поняли уже, — сказал Гаврила. — Чай не дети, соображаем кое-что.

— Надеюсь на это, — Белов оглянулся на занявшую свой пост у массивной двери стражу, почему-то облаченных в доспехи, как у рыцарей, и с копьями в руках, затем вновь обернулся к нам. — Что ж, мне пора оставить вас. Гуляйте, чувствуете себя как дома, и помните о моём предостережении. Я вас найду, когда Высший позовёт.

Сказав это, он тут же сорвался с места и секунды за две исчез. Мы же, взглянув друг на друга по очереди, молча, каждый погружённый в свои мысли, разбрелись в разные стороны.

Один коридор сменялся другим, каждый зал был чем-то похож на предыдущий… А может, просто этот блеск уже приелся мне, или просто мерк на фоне тех мрачных мыслей, что овладели мною.

Удивительно, что никто не попался мне на пути. Я словно заблудившийся призрак бродила по заброшенному дворцу, не зная, куда и зачем иду. И как-то так в результате вышло, что ноги принесли меня в термы.

Равнодушно скользнув взглядом по залитой солнечным светом воде бассейна — так, а откуда солнце, если уже был вечер? — я собиралась было уйти, но, развернувшись, тут же врезалась в крепкую грудь Никиты.

— Чёрт, ты меня напугал! — воскликнула я, отшатнувшись назад. — Зачем так подкрадываться со спины?

— Я подошёл нормально, это вы так высоко витали в облаках, что не смогли расслышать, что же происходит на грешной земле аккурат возле вас, — зелёные глаза Никиты словно сверкнули каким-то странным огнём, после чего он шагнул в мою сторону, медленно сложив руки на груди. Прищурившись, он вдруг спросил в полголоса: — Кто же вы такая?

Я ощутила, как лёгкая дрожь прошлась по всему телу. Хотелось броситься к нему, выпалить всё, что скопилось на сердце… Но я лишь сглотнула ком в горле и ответила:

— Ты знаешь, кто я.

— Если бы знал, то и не спрашивал бы, — он шагнул ещё ближе, и хотя меня нестерпимо тянуло самой сократить это обжигающее расстояние, я в свою очередь с усилием сделала шаг назад. — Спрошу ещё раз, кто вы такая?

— Ты… знаешь, кто я.

У меня во рту словно вместо языка образовался камень…

— Нет! — с ноткой раздражения воскликнул он. — Я не знаю, кто вы такая. Хотя очевидно, что вы знаете меня. И при этом я знаю ваше лицо… Бог мой, сколько муки мне приходится выносить, взирая на этот облик! Взирать, более всего желая отвернуться, но не находя в себе на это сил, и сквозь пелену боли видеть, что за ним скрыто совсем не то, что было за тем же, кое я и возненавидел. Так повторяю ещё раз — кто вы такая, незнакомая женщина со знакомым лицом? Я слишком хорошо знал Лидию, чтобы поверить в ложь, будто вы — это она! Сердце не изменишь, в минуту опасности оно полностью выдаёт человека. Что и произошло с вами — там, в закоулке, Лидия не смогла бы даже сдвинуться с места от страха. Она всегда была очень труслива и слаба духом. От одного вида крови её охватывала паника, а уж чтобы спорить с кем-то, язвить — это было чем-то немыслимым для неё! И это в спокойной обстановке, не когда на тебя надвигаются шестеро убийц. И потому я спрошу вновь, в последний раз — кто вы такая?

— …И потому я спрошу вновь, в последний раз — кто вы такая?..

* * *

Всё это время я шаг за шагом отходила назад, так как Никита, в свою очередь, надвигался на меня, словно это могло как-то помочь ему добиться ответа. Да я бы и не против сказать правду, только кто же в такое поверит?

Это вдруг натолкнуло меня на одну мысль, которую я не замедлила озвучить:

— Стало быть, это всё, что тебя сейчас смущает? Столкновение с убийцами и колдунами — для тебя обычное дело? Серые будни, рутина?

— Я не собираюсь тратить своё время на нытьё по поводу того, что всего этого не может быть, как же такое возможно, и как так вышло, что я оказался втянут в это. Случилось и случилось, всё, проехали. Но вот вы, облик Лидии… Вы намного больше сбиваете меня с толку.

Очень хотелось крикнуть: «Прекрати смотреть на меня так! Что ты всё глазами этими обыск в душе проводишь? Я же могу так сглупить и выпалить всё как есть!»

А с другой стороны, такая ли это глупость? Что, если это, напротив, мой шанс всё исправить? Конечно, очень маловероятно, что всё окажется настолько просто… Ну а вдруг? Не укусят же меня за попытку. Хотя и лихо вот так взять, и заявить человеку — мол, я твоя жена, у нас есть маленькая дочь, к тому же мы из разных веков, и сейчас оба находимся в чужом времени, просто ты ничего из этого не помнишь, так как тебе изменили память. Мда, неплохо…

Всё же сомнения не долго терзали меня, и я подчинилась ослепляющей надежде.

— В таком случае, ты готов смириться с любым фактом, являющимся истиной, несмотря на всю его абсурдность? — решила я так начать, глядя на него исподлобья.

Никита чуть прищурился.

— Только если будут подтверждения, что факт действительно правдив, — сказал он.

— Придётся пока обойтись одними только словами, доказательств у меня нет.

А про себя прибавила: «Только если мы отправимся на поиски той церкви, где венчались — надеюсь, она всё ещё на своём месте, — и там в записях найдем подтверждение свершения таинства».

Никита на миг задумался, будто прикидывал в уме, стоит ли вообще продолжать этот разговор.

— Хорошо, — кивнул он в результате. — Я слушаю вас.

«Ладно, была ни была!»

— Дело в том… — от волнения слова застряли в горле.

— Ну, так в чём? — поторопил Никита, видя, что сама я вряд ли продолжу, и опять зачем-то шагнул на меня.

С шумом втянув воздух носом, я предприняла ещё одну попытку:

— В том, что я… Я твоя… А-а!

И в этот момент, словно по дурно прописанному сценарию, моя левая нога не нашла под собой опоры, и я, потеряв равновесие, беспомощно взмахнула руками и с криком полетела в бассейн. Подняв фонтан брызг, довольно болезненно встретившись спиной с поверхностью воды, я медленно пошла ко дну.

«Мне категорически нельзя надевать эту амазонку, — успела я подумать. — В нём я регулярно ныряю куда-то против воли».

Жаль, конечно, что я не успела сказать Никите правду именно тогда, когда решилась на это. Но так странно — теперь я даже ощутила некое облегчение от того, что это не произошло. Всё-таки в душе я боялась, что его реакция вполне ожидаемо окажется негативной. Или того хуже — что он примет меня за девицу, решившию таким образом подкатить к нему. Нет уж… Пусть вспомнит как-нибудь иначе, без подставы для меня. Что я, в самом деле, преданный щеночек что ли, жалким тявканьем пытающийся привлечь внимание хозяина? Да как бы не так!.. Ни словом не обмолвлюсь о нашем прошлом. Пусть это и глупая гордость, но зато потом мне не будет противно смотреть на своё отражение.

Меж тем я всё продолжала опускаться на дно. Не мешало бы сразу выплыть на поверхность, к тому же это было более чем выполнимо, несмотря на тяжесть намокшей одежды. Но я решила «задержаться», пользуясь тем, что кристалл вновь принялся меня защищать — сама я дольше чем на полминуты не смогла бы задержать дыхание, а тут не возникало никакого желания вдохнуть. Но почему же я не всплывала? А ответ был более чем простой — не смотря на своё решение о молчании, я очень хотела, чтобы Никита прыгнул за мной… Чтобы он ощутил беспокойство за меня, может даже испугался, и сам захотел прийти на помощь. Только что-то он и не думал торопиться… Может, ждал, что я сама выплыву? Что ж, пусть ждёт… А я пока полюбуюсь на неровно поднимающиеся пузырьки и на неспокойную поверхность, всегда казавшейся такой волшебной, когда смотришь на неё находясь как раз под водой.

Бассейн оказался глубоким. Казалось, я коснулась его дна только спустя целую вечность. Наверное, если бы я встала на ноги и вытянула руки вверх, то и тогда бы не дотянулась до поверхности. Но вставать не хотелось… Я с упоением впитывала в себя это новое, совершенно невероятное чувство — находиться под водой, без маски и аквалангов, и не дышать! Совсем как рыба, только без жабр. Или русалка, коей я одно время всё воображала себя в далёком золотом детстве… Для полного сходства с образом осталось только начать петь. Интересно, а это вообще возможно?

«Да, конечно, только ты воды наглотаешься на год вперёд. И как ты собралась петь без дыхания? Игры играми, но разум-то не теряй окончательно».

Тут до меня долетел отголосок какого-то шума… Словно что-то упало. Вслед за этим у края бассейна, как раз того, с которого я упала, появились какие-то силуэты (что закономерно сразу же напрягло меня), и уже в следующее мгновение едва успокоевшееся пространство воды снова разлетелось вдребезги — кто-то нырнул в бассейн. Или его бросили… Больше похоже на последнее, судя по тому, как этот человек барахтался, словно не умел плавать.

Так, а вот это мне уже совсем не нравится! Если бы я не знала, что Никита умеет плавать, то решила бы, что это он… Но если не он, то кто тогда? Что там творится на поверхности, чёрт возьми?

Миг спокойствия и безмятежности безвозвратно растворился как кусочек льда в кипятке, и тревога заскреблась в груди противными колючками. Не найдя лучшего решения, я, не теряя более времени, довольно легко выплыла на поверхность… И открывшаяся мне сцена едва не подтолкнула сразу же нырнуть обратно. Да поздно было, заметили…

— О, а вот и утопленница всплыла! — со смесью иронии и какого-то злорадного торжества воскликнул незнакомый мне парень со всклоченными светлыми волосами, кареглазый, курносый, густо усеянный веснушками. И довольно рослый. На мой взгляд он был даже выше Никиты… Погодите-ка, а где же он сам? Куда опять пропал?!

«Может, его позвали куда-то? — предприняла я попытку самоуспокоения. — Да, конечно, его наверняка позвал к себе Высший. Значит, всё хорошо, волноваться не о чем».

На этот раз я легко поверила себе. Видимо потому, что очень хотелось.

— Вот и славно, — ответил этому парню второй незнакомец, судя по их внешнему сходству, его брат-близнец, и с каким-то любопытством вгляделся в меня. — Как водичка, прелестная мамзель?

— Нырни и узнаешь, — прошипела я в ответ, скорее машинально, чем осознанно, так как моё внимание уже было целиком поглощено тем, кто же всё-таки барахтался в этом бассейне.

И кто бы это был, как вы думаете? Ни кто иной, как наш бедный Гаврила!..

Несчастный на глазах захлёбывался в панике, неуклюжими попытками спастись делая себе только хуже, и стремительно выбиваясь из сил. Заметив меня, он с вопящим мольбой о помощи взглядом попытался направиться в мою сторону… То есть отдаляясь ещё дальше от бортика!

— Нет, стой, не плыви сюда! — крикнула я так, что сама испугалась своего голоса. Адреналин в крови кипел так, что от воды вполне мог пойти пар… Хотя и я, в свою очередь, находилась на волоске от того, чтобы запаниковать.

«Что же мне делать? Брошусь помогать тонущему — чего доброго, он и меня ненароком утащит за собой! Хотя мне это вроде как и не грозит… А вдруг нечаянно сорвёт с шеи кристалл? В любом случае, не стану помогать я — никто и пальцем не пошевелит. И Никита не сможет… Ох, милый, как же я хочу верить, что с тобой всё в порядке! А эти двое, стоят, наблюдают, ещё и ухмыляются… Уверена, они и приложили руку к падению Гаврилы в бассейн! Вот отморозки… А я и не думала, что наш камердинер не умеет плавать. Чёрт, как же ему помочь? У меня не так много сил, чтобы тащить его на себе! И со дна не подтолкну к бортику за ноги — опять же, сил не хватит выжать…»

Все эти мысли пронеслись в голове секунды за две, не больше. После чего на их месте внезапно загорелась решимость.

— Гаврила! — крикнула я, привлекая его внимание. Тщетно… Паника целиком поглотила камердинера.

— Гаврила, слушай внимательно! — настойчиво повторила я, на время забыв обо всём остальном. — Всё в порядке, я иду на помощь! Потерпи немного, постарайся не дёргаться! Здесь не глубоко, и бортик рядом. Слышишь? Я уже иду! Всё будет хорошо!

Выкрикнув последнее, я по привычке набрала в лёгкие побольше воздуха и нырнула, подумав в это время: «Как бы только не потеряться теперь и подплыть к нему со спины…»

Мне понадобилось гребков пять, чтобы оказаться возле Гаврилы. Чёрт, что же он так машет ногами? Как бы не лягнул ненароком!.. Вода вокруг него бурлила и кипела, как молоко в раскалённом котле, и уже невозможно было понять, в каком именно месте нужно всплывать. Решила действовать наугад… И не успела даже среагировать, как Гаврила судорожно ухватился за меня, вновь почти с головой погрузив обратно в воду. Я хотела сказать ему всё, что думаю об этом, как и о нём самом, но изо рта вместо ругательств вырвалось бульканье.

«Так, хорошо, — на счастье, мыслить трезво ещё как-то получалось, — раз так, значит сама иди на дно!»

Помогло. Увлекаемый вниз вслед за мною Гаврила тут же инстиктивно разжал руки, правда при этом едва не засветил мне коленом прямо в лицо.

Воспользовавшись моментом, я тут же вернулась на поверхность и, не мешкая ни секунды, мысленно прося у Гаврилы прощение, изо всех сил несколько раз ударила кулаком ему в челюсть. Удары не вышли достаточно сильными, но техника, поставленная в детстве отцом, сделала своё дело — и этого хватило, чтобы Гаврила лишился сознания.

«Прости, пожалуйста, прости меня!.. — повторила я, чувствуя себя как никогда паршиво. — Но другого выхода нет. В сознании ты не дашь мне возможности помочь тебе».

Я не знала, сколько у меня было времени до того, как он очнётся, поэтому торопилась управиться как можно скорее. Ухватившись из-под руки Гаврилы за его вторую руку и самой перевернувшись на бок, я погребла к бортику, активно работая ногами и свободной рукой, которые от перенапряжения грозило свести в любой момент, и следя за тем, чтобы голова и нос камердинера находились над поверхностью. Можно было, конечно, «буксировать» его за волосы или ухватившись за воротник, но в тот момент я решила сделать именно так. Выбрала самый тяжёлый способ… Но при этом казавшийся самым надёжным, хотя от усталости я сама едва не начала тонуть, пока добиралась до цели. А вот уже там передо мною встала новая проблема — как затащить Гаврилу на «берег»?

«Был бы он в сознании — сам бы смог вылезти…» — зачем-то проворчала я, словно упрекая себя.

Делать было нечего — пользуясь только одной рукой, второй удерживая Гаврилу за ворот пиджака, я, забросив одну ногу на бортик, смогла кое-как подтянуться и забраться на него. Теперь оставалось как-то вытянуть Гаврилу… Ухватив его за руки, я потянула камердинера вверх… И ничего. Я уже не могла выжать этот вес. И как на зло не было достаточной опоры для ног, чтобы хоть как-то облегчить себе задачу. Только скользкие мокрые плиты.

«Ну не дожидаться же мне в таком положении, сидя на этом бортике и удерживая за руки, когда он придёт в себя?»

За неимением выбора, я обернулась на тех двоих незнакомцев, смирно стоящих всторонке, и рявкнула:

— Эй, помочь не хотите? Смешно наблюдать за тем, как человек вот-вот потонет, да? А он, между прочим, приглашен сюда самим Высшим! Что он скажет на всё это?

— А чего ему говорить, если всё в порядке? — довольно правдоподобно удивился один из них, и, прежде чем я успела что-либо сказать в ответ, он шевельнул рукой, словно погладил кота, после чего вода в бассейне забеспокоилась, вспенилась, и непонятно откуда появившаяся волна легко отбросила и Гаврилу, и меня за компанию, на несколько метров от него.

Не скрою, вышло довольно грубо… Но долго отходить от шока я не стала — едва переведя дух и сдерживаясь, чтобы не потереть ушибленное место пониже спины, я первым делом убедилась, что Гаврила спокойно дышал, затем немного оттащила его в сторону и там усадила, прислонив спиной к колонне. После чего, балансируя на грани бешенства, обернулась на незнакомцев.

— Что это, чёрт возьми, было? Сразу не могли помочь?!

— Так вы и не просили, — пожал плечами тот, что стоял справа. — А иначе нам не было дозволено помогать вам.

Ярость как по щелчку сменилась недоумением.

— То есть, как это, «не было дозволенно»?

— Вот так. И как вы сами убедились, мы по первому же вашему слову избавили вас от столь тяжкого труда, — добавил второй, который, если не ошибаюсь, и вызвал волну. — Кстати, примите наше искреннее восхищение — не каждый день увидишь, как столь хрупкая девушка бросается спасать утопающего мужика, проявляя такое упорство и хладнокровие. Жаль только, что страния эти могут оказаться напрасными.

— Издеваетесь, что ли?.. — глухо прошептала я, содрогнувшись от того, с каким сочувствующим тоном он это произнёс, помрачнев на глазах, как и его брат. — Что вы хотели этим сказать?

— Ну-ну, ладно, довольно любезностей, — тут же откуда-то сбоку прозвучал густой, тяжелый, властный бас.

Эти двое сразу же, как по команде, отпрянули в бок, сложив внизу руки и чуть склонив голову. В это же время, как-то театрально похлопывая в ладоши, в термы в сопровождении пёстрой свиты вошёл хлипкий, невысокий, пожилой мужчина с острой белой бородкой, и в довольно необычном облачении — в шервани* цвета слоновой кости с расшитым воротником, а на голове красовался тюрбан того же цвета, только с приколотым сапфировой булавкой пером павлина.

«Что это ещё за фазан ряженый?..» — подумала я с неприязнью, машинально встав так, чтобы загородить собою Гаврилу.

— Браво, леди, — снова заговорил старичок, буквально придавливая к земле этим голосом, похоже своей силой компенсируя рост владельца.

Махнув рукой, велев свите отстать, он продолжил бесшумно приближаться ко мне, пока не остановился в нескольких шагах. Затем окинул меня снизу вверх снисходительным взглядом светло-серых глаз, и опять произнёс, растягивая гласные:

— Браво. Именно то, чего я и ожидал от вас.

— И чего же такого вы ожидали, позвольте узнать? — холодно спросила я, смахивая с лица прилипшие мокрые волосы, заодно распрямив плечи.

«Какой неприятный… Всё так и сжимается в напряге от его присутствия! Какие мерзкие поросячьи глазки, и этот тонкий крючковатый нос, и впалые щеки… А сам-то какой мелкий! Поэтому что ли вырядился, как какой-то раджа? И напялил на каждый палец по перстню с драгоценным камнем?»

Вместо ответа он со сладкой улыбочкой протянул раскрытую правую ладонь:

— Позвольте вашу прелестную ручку?

— Зачем это? — я тут же убрала обе руки за спину.

— Прошу, не нужно такой неприязни во взгляде. Я же просто хочу помочь вам, моя дорогая гостья.

— Ваша гостья? Так вы, что, и есть Яков Брюс? — воскликнула я, только сейчас сообразив.

— Всё так, Агнесса.

Каких же сил мне стоило удержаться от смеха! И это существо, которое вот-вот рассыпется от лёгкого дуновения ветра — Высший маг?

«Совсем не похож внешне на сподвижника Петра… — подумала я, пытаясь отвлечься. — Выходит, они просто тёзки. Только зачем ему брать меня за руку? Не для рукопожатия же…»

— Что ж, хорошо… — неуверенно произнесла я, всё же осторожно коснувшись холодной кожи старичка.

Прикрыв глаза, положив вторую руку поверх моей, он замер на некоторое время, лишь шевеля губами так, словно рассасывал леденец. Я же в напряжении наблюдала за ним, готовая по первому же признаку отскочить в сторону. Свита Брюса также замерла, и они все будто бы даже боялись дышать.

Наконец, старичок распахнул веки, и в его глазах я уловила признаки смятения.

— Как интересно… — протянул он, отпустив меня и шагнув назад, неспешно растирая ладони.

— Что это было? — поинтересовалась я, встряхнув вдруг кольнувшую кисть.

— Давненько я не встречал таких, — сказал вместо ответа Брюс, и бросил уже потемневший взгляд мне за спину. — А этот почему всё ещё здесь? — крикнул он, заставив содрогнуться не только окружавших его людей, но и стены терм, а так же стеклянный купол, заменявший обычную крышу. — В кандалы, и бросьте ко второму!

Я и моргнуть не успела, как Гаврилу суетливо окружило несколько человек, и, подхватив его на руки, понесли куда-то.

— Э, подождите, что происходит? — крикнула я, бросившись было к ним, но остановленная мягким голоском Брюса.

— Что вам за охота изводить свои силы на таких жалких людей? Оставьте вы это. Выбросьте из жизни, как поношенное, изъеденное молью бельё. Ни этот мужик, ни тот юнец не стоят ни минуты вашего времени. К тому же уже завтра этой помехи не будет в вашей жизни.

Меня будто ударили под дых, окатив при этом из ведра ледяной водой.

«Так вот куда делся Никита… Ох, какая же я глупая! Во что поверила? И кому?!»

— Что ты сказал, сморчок трухлявый? — я на пятках развернулась к нему, очень жалея, что взглядом нельзя прибить. — Кого я должна выбросить из жизни, по твоему мнению, а? Отвечай сейчас же! Что ты собрался с ними сделать?!

Примечания:

*Шервани (хинди शेरवानी; урду شیروانی‎‎ бенг. শেরওয়ানি) — длинное мужское полупальто или пиджак, одежда в странах Южной Азии (Афганистан, Бангладеш, Бутан, Индия, Непал, Мальдивы, Пакистан, Шри-Ланка). Традиционно ассоциируется с аристократией из Индии. Шьется из плотной костюмной ткани, имеется подкладка.

Стоило мне выкрикнуть последние слова, как гримаса оскорбленного гнева исказила лицо Брюса. Отшатнувшись назад, словно я была крысой, неожиданно выскочившей ему под ноги, он в это же время шевельнул руками, как если бы подзывал к себе кого-то. И не успела я пикнуть, как меня с обеих сторон скрутили несколько человек, больно, до слёз, вывернув руки, и повалив на колени. Ещё мгновение — и раздалось два щелчка, после чего мои запястья сдавили обжигающим холодом какие-то широкие металлические браслеты с вкраплениями фиолетовых камешков. И после этого меня сразу же отпустили, правда перед этим с силой толкнув вниз, из-за чего я не слабо приложилась лбом об пол… Чудесно, опять будет шишка.

— Ну и ну, — несмотря на это, я нарочно рассмеялась, неспешно поднимаямь на ноги, — не думала, что вам требуется аж четыре мужика, дабы на одну единственную женщину нацепить браслеты! Истинная сила, просто само её воплощение.

— Заткнуться бы тебе, пока не нарвалась ещё на что похуже! — прошипел слева от меня один из тех, кто только что выламывал мне руки.

«Сама знаю, что глупость сделала, начав бросаться оскорблениями! — огрызнулась я про себя. — Конечно это не могло остаться без последствий. Только каких? Что это за браслеты?»

Вслед за своими мыслями я повторила вслух последний вопрос, уже сжимаясь внутри от нехорошего предчувствия. Или же от того, что мне начинало становиться жарко… Хотя только что было так холодно, что я едва не клацала зубами!

— Особые помощники, после которых со всеми становится намного проще общаться, — ответил уже Брюс, теперь не скрывая довольной ухмылки, от которой становилось не по себе.

Заложив руки за спину, он нарочито размеренным шагом направился ко мне, принявшись обходить по кругу. Прикусив язык, дабы не выпалить ещё какой-нибудь вопрос, казавшийся сейчас совсем неуместным, как и любые другие слова, я заставила себя выпрямиться и смотреть вперёд, не оборачиваясь, хотя обжигающий взгляд Брюса так и подбивал дать слабину.

— Как интересно, — произнёс он наконец, так и продолжая движение, — до чего же порой интересно складывается судьба. И насколько бывают глупы люди, когда её игры принимают за особую к ним милость. И до чего же слепы в своём отчаянном стремлении удержать в руках этот минутный мираж! Нет ничего неблагодарнее надежды и веры, именно из них вытекают самые горестные разочарования. Приманивают, как привидевшийся в пустыне мираж, а потом исчезают, бросив в раскаленных песках на погибель, без возможности вернуться обратно. Так не лучше ли было не заходить столь далеко? Не было бы истинным благом лицезреть мнимое счастье издалека? Пока оно ещё не могло разрушить всю жизнь, и осталось бы только мимолётным воспоминанием?

«Он говорит обо мне и Никите! — невзирая на нарастающий жар, от этой мысли по позвоночнику пронёсся холод. — О том, что мы, два человека из разных веков, полюбили друг друга, и дали этой любви развиться дальше… И что… что все нынешние беды — это последствия нашей связи. Без неё у каждого из нас всё было бы хорошо… Так, стоп! О чём я вообще думаю? Он просто давит на слабое место. Не поддавайся речам этого змея!»

Тряхнув головой, я с улыбкой ответила:

— Конечно, когда речь идёт о пустыне, то лучше сразу не ступать на её пески. Неизвестно, куда именно заведёт этот путь без дороги, но что точно знаешь, как это то, что скорее всего погибнешь там. Но у вас ведь речь идёт вовсе не о пустыне, так ведь? В таком случае, исходя из ваших слов, можно сделать вывод, что лучше уж сразу не начинать жить! Ведь всё вокруг, по сути, манит нас подобно миражам. И, увы, следующие за ними беды и испытания — неотъемлемая часть всей этой жизни.

— Тем более, к чему тогда нарочно создавать себе ещё больше проблем? Прекрасно осознавая последствия многих принятых решений.

— Не все последствия можно сразу же осознать. Но порой эта цена никогда не сможет привысить то, что их вызвало.

— Стало быть, — он замер напротив меня, гладя прямо в глаза, — вы хотите сказать, что всё это стоило той минутной вспышки?

— Если бы минутной — то нет, не стоило бы, — немалые силы пришлось приложить, дабы остаться хладнокровной. — Но речь идёт о том, что, раз загоревшись, уже никогда не погаснет, как бы пламени не мешали и не прятали. Оно прорвётся через что угодно.

— Вопрос в том, хотя ли этого его обладатели? А главное, действительно ли им нужно это? Быть может, ради сохранения одной из частей этого огня другой нужно пожертвовать?

— Всё равно загорится, — твёрдо возразила я. — Хватит самой крохотной искры, дабы пламя возродилось. И желание тут ни на что не влияет.

«Хоть бы это действительно было так… — прибавила я про себя. — Как бы хотелось надеяться, что мне не показалось, будто Никита, поняв, что я — не Лидия, ощутил ко мне что-то помино ненависти и презрения!»

Жар между тем всё продолжал усиливаться. Я уже начала оттягивать ворот пиджака, готовая сбросить его в любую секунду. По лбу градом стекали капельки пота, дышать становилось всё труднее, а мысли начинали путаться и сбиваться…

«Что со мной происходит?» — непонимание порождало страх, граничащий с паникой.

Брюс же ухмыльнулся сильнее прежнего, и противно протянул:

— Да, как там говорят в народе? Сердцу не прикажешь? Было бы очень интересно поглядеть, действительно ли молва правдива. Но помимо этого кое-кому сей опыт мог бы ненадолго продлить срок пребывания в этом мире.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила я, с трудом осознавая смысл слов. Во рту начал проступать привкус крови…

— Я хочу сказать, — Брюс шагнул ко мне, ухватив за подбородок и заставив посмотреть на него, — что есть в этом мире законы, соблюдение которых гарантирует всем нам возможность совместного существования. Одним из таких как раз является казнь тех, кто узнает слишком много. Людям — обычным, самым простым, — нельзя знать о существовании Несущих Смерть. Достаточно того, что им известно про самих колдунов! А знание о третьей стороне несомненно приведёт к тому, что кто-то встанет на их сторону, желая истребить «весь дьявольский род». И что из этого выйдет в дальнейшем? Бойня, вот что! Наш видимый мир и так трещит по швам, готовый лопнуть в любой момент!

— Так вы для этого позвали всех нас сюда? — с трудом произнесла я, дыша через рот. — Чтобы убить, так как мы узнали о Мортамбрах? Хотите сказать, что эта тайна только через нас может просочиться в мир людей?

Что-то тёплое скатились по верхней губе, попав в рот, а затем и на язык. Металлический привкус… Это кровь! Теперь она потекла из носа! Вот почему я не могла дышать через него…

— Тайна может раскрыться только через простых людей, вот что я хочу сказать, — промолвил в ответ Брюс. — Вот вы отныне — одна из нас, а значит, как и все остальные колдуны, не сможете поведать о ней. Ведь, говоря с людьми, не знающими тайны, не видавших никогда воочию Несущих Смерть, слова о них просто не смогут сорваться с вашего языка, и рука никогда не напишет о них на бумаге. Таков Запрет, наложенный на всех нас с давних времён, когда мы уже однажды едва не истребили друг друга.

— Так значит… — я распахнула глаза, и едва не затряслась от нахлынувшей ярости. — Эта Лизавета подставила нас! Ведь это с её губ сорвалось впервые услышанное нами «Мортамбры»! Без неё Никита и Гаврила ничего бы не узнали, а значит, и не находились бы здесь! Ох, змея…

— Тихо, тихо, — с преувеличенной лаской прошептал Брюс, наконец отпустив мой подбородок. — Не давайте волю эмоциям, вы и без того едва ли не кипите.

— Почему же мне так жарко? — я уже не могла больше сдерживаться и сбросила с себя пиджак, не став возиться с пуговицами и просто оторвав их. — Что вы со мной сделали?

— Я — ничего, вы это сами делаете с собой.

— Мне уже поперек горла все эти недомолвки и загадки! — рявкнула я. — Говорите прямо! Что вы нацепили на меня? Это из-за браслетов?

— М-м, какая умная девочка, — издевательски протянул Брюс, но тут же добавил сурово: — Это то, что послужит вам впредь уроком — держать себя в узде и не дерзить тем, с кем вам без дозволения не позволено даже говорить!

«Понятно, отвечать не собирается».

— Ишь ты, какие мы ранимые, — рассмеялась я, сплюнув скопившуюся кровавую слюну. — Я-то полагала, подобные тебе не должны никак реагировать на слова других в их адрес. Разве не знаешь, что не стоит обижаться на оскорбления? Это тоже самое, что и примерять лохмотья, которые нам швыряют. Причту о мудреце никогда не слыхал?

— Я знаю иную причту: дозволишь оскорблять одному — дозволишь и остальным. А где дерзость, там и неподчинение, несомненно ведущее к расколу. А это не послужит единению, столь необходимому нам нынче. Ведь нашим врагам только это и нужно.

— Нет, это страх и насилие никогда не послужат единству! — горячо воскликнула я, словно эти слова напрямую касались меня, и, совершенно не понимая зачем, начала цитировать: — Но ежели долгая череда злоупотреблений указывает на желание принудить их смириться с существующим игом абсолютного диспотизма, их право и их долг низринуть такое…

— В нынешнее время нам необходимо оберегать себя пуще прежнего! — взвизгнул Брюс, совершенно бесцеремонно перебив меня, и выпучив глазёнки так, что те едва не выскочили из орбит. — Пускай методы и не всегда кажутся гуманными. Иной раз иначе нельзя. Но я полагаю, что сейчас не самое подходящее время устраивать здесь дискуссию на эту тему. Вы ведь уже знаете, что за этот месяц было убито несколько наших девушек? И мы даже не знаем, кто это сотворил! Что за зло стоит за отнятием их молодых душ? Несущие Смерть? Простые люди? То нам пока неизвестно.

— Спросите Раду, она ведь видит прошлое… — я уже едва ворочила языком.

— Вздумали учить меня? — взгляд Брюса потемнел. — Прекрасно, это даже немного забавно. Полагаете, мне не пришло в голову спросить её об этом? Только никакого ответа не было! Как и самой Рады. Она пропала.

— Что?.. — сперва мне показалось, что у меня начались слуховые галлюцинации. — Рада… пропала?

Я пробежалась взглядом по смирно стоящей всторонке свите Брюса. Никто из них, если не ошибаюсь, не был изумлён. Выходит, им это уже было известно.

— Да, — печально произнёс колдун. — Пришло время и вам узнать, что Вторая Высшая, провидица Рада, бесследно исчезла. До последнего я надеялся, что тревога ложная, и она наконец объявится. Но нет, остаётся признать эту неутешительную истину. Если хочешь знать, её община, которую госпожа по неизвестным причинам изгнала незадолго до своего исчезновения, нынче объединились в подобие табора и движется в сторону Москвы.

«Так уж и по неизвестным? — едва не выпалила я вслух. — Вернее, кто подтолкнул её к этому? Ведь это твоих рук дело! А вот причина действительно неизвестна. Но зачем ты заговорил со мной об этом сейчас? — подумав немного, я добавила: — А, решил таким образом сказать, что отныне единственный верный путь — объединение возле тебя? Единственного Высшего, защитника в глазах этого стада? Простите, а без царька, что, никак нельзя? Видно, как он их защищает — убийства наглядно это показывают. Или он хочет сказать, что они сами были виноваты, так как плохо подчинялись ему, и потому не вышло их защитить? Или что лишь благодаря ему убийств пока немного, а без него их станет в разы больше? А по мне лучше уж опять столкнуться с Несущими Смерть, чем стоять тут, угождать этому Брюсу, а иначе его прихвостни нацепят на тебя чёртовы браслеты, от которых ты буквально начинаешь вариться!»

— Да, настали тяжёлые времена, — продолжил в это время Брюс. — Раз за разом мы сталкиваемся со знаками, уже кричащими нам о том, что древнее пророчество начинает сбываться. Но как и прежде наша надежда — в единстве и следовании законам, оставленным нам древними Высшими, полученные от самого́ Великого. И один из них, как я уже сказал, гласит — смерть тем людям, что узнают о тайне тех, кто может убивать наших братьев и сестёр!

Свита как по команде принялась скандировать: «Смерть! Смерть им!..»

— Но, — взмахом руки прервал Брюс эту волну, — есть и иные пути, коими можно всё разрешить. Вы о них знаете, но следует посвятить и нашу Новообретённую, пока она ещё может хоть как-то думать. Милая, ну зачем вы так царапаете браслеты? Только ногти испортите, а снять всё равно не сможете.

— Назови. Иные. Пути. — Процедила я сквозь зубы.

— Ах, да, действительно, не будем прерываться. Так вот, иные пути таковы; вечное заточение в этих стенах, либо жертва мага, коей хватит на пожизненное создание вокруг людей защиты, схожей с нашей — слова о Несущих Смерть не смогут произнести их уста, и рука никогда не напишет о них на бумаге. Но жертва должна быть велика, иначе ничего не выйдет.

— А если им просто память стереть? — предположила я, покачнувшись — сознание балансировало на грани провала.

— Любая память рано или поздно возвращается, — замотал головой Брюс. — Истинные воспоминания живут не в голове, а в нашей душе, и никому неизвестно, когда именно они всплывут на поверхность. Нет, слишком большой риск. Неоправданный.

— Тогда… — думать получалось всё хуже, но осознание, что времени осталось совсем немного, толкало к мгновенному принятию решения. — Тогда… Я выбираю жертву. Я принесу жертву от себя. Забери… Забери что требуется, и освободи Никиту и Гаврилу.

— Вы действительно готовы пойти на это ради них? — с сомнением, наверняка наигранным, поинтересовался Брюс, хотя в его глазках и мелькнул алчный огонёк. — Согласитесь пожертвовать чем-то своим?

— Да, чёрт возьми, готова! Я отдам то, что требуется тебе для создания той самой… защиты вокруг них… Отдам… Чтобы спасти…

Как бы я не крепилась, а держаться дальше не получилось — сознание покинуло меня, не выдержав мучений в этой раскаленной печке, коей я стала за считанные минуты.

* * *

Далее события рассказываются от третьего лица.

* * *

Последнее, что Никита запомнил — это оступившаяся на краю бассейна девушка, с громким криком упавшая в воду, и вслед за этим окативший его прохладный фонтан брызг. Вообще Никита готов был бы поклясться, что ещё за мгновение до падения они находились не меньше чем в десяти шагах от воды. А тут — раз! — и уже оказались на краю! Так странно… Он ведь сам едва не свалился вслед за ней, чудом устояв, хотя уже через мгновение готов был пойти на безрассудство и уже добровольно прыгнуть в воду. Ведь девушка без всякого намека на сопротивление начала тонуть — её размытый силуэт плавно опускался ко дну, словно она лишилась сознания. Но не успел: за спиной вдруг раздались торопливые шаги, и, прежде чем Никита обернулся, его затылок пронзила раскалывающая боль, после чего темнота, тяжёлая и липкая, как старый пыльный мешок, заволокла сознание.

Очнулся он уже не в термах, а в какой-то просторной комнате, лёжа на мягких бархатных подушках. В воздухе витал запах роз, муската, и каких-то незнакомых благовоний. Свет в изобилии проникал через два больших решетчатых окна, и он же больно резанул по глазам, отозвавшись в ноющем затылке острой, пульсирующей болью. Морщась, Никита осторожно коснулся места удара.

«Что ж, хотя бы не до крови, — подумал он, из-под полуприкрытых век осмотрев ладонь. — И на том merci beaucoup*, господа колдуны. Что же вы, такие всесильные, по голове-то бьёте, чтобы отвести куда-то?»

— Ох, очнулся! — услышал Никита сквозь звон в ушах встревоженный женский голос, показавшийся знакомым. — Как вы? Сильно болит?

Рассчитывать на союз памяти и слуха не стоило в тот момент, поэтому ему пришлось всё же открыть глаза.

— Лизавета Ермолаевна? — удивлённо прошептал Никита, увидев бледную, перепуганную, будто лань, девушку.

Чуть поодаль от неё стоял, замерев подобно статуе, невзрачный мужчина средних лет. Видимо, это был слуга, судя по сложенным впереди рукам и выражению лица, говорящем о готовности в любую секунду исполнить приказ. Хотя он и был одет как какой-нибудь князь из недавнего прошлого — расшитый приталенный чёрный камзол, пышное жабо, белоснежные кружевные рукава, облегающие ноги чулки и обувь с золотыми пряжками. На голове же, поверх напудренного парика, красовалась большая чёрная шляпа с алым пером.

Обрадованный встречей с Лизаветой Никита подался было вперёд, готовясь засыпать её вопросами, но тут же вновь поморщился, с шипением ухватившись за голову:

— М-м… Проклятие!..

— Всё-таки болит? Давайте… Давайте я посмотрю? — робко предложила девушка, сделав шаг вперед и будто в мольбе протянула к нему руку.

— Нет-нет, благодарю, это лишнее, — быстро проговорил Никита, чем вызвал едва заметную тень обиды на лице Лизаветы. — Лучше скажите, где мы?

— Всё ещё во владениях Высшего.

— Да? А я и не догадывался.

— Скажите, что с вами произошло? — участливо поинтересовалась Лизавета, видимо не заметив в его голосе иронии, и подошла ближе, присев на одну из подушек. — Я шла по коридору, искала вас, чтобы позвать на встречу с дядей Яковом, и у этих дверей застала то, как вас внесли сюда. Пояснить мне что-либо никто не удосужился, поэтому я решила остаться здесь. К счастью вы быстро пришли в себя.

— Да, действительно странно… — ехидно усмехнулся Никита. — И чего это они не стали обговаривать с вами тот факт, что на меня кто-то напал со спины, оглушил чем-то тяжёлым, а после притащил сюда?

— На вас напали? — теперь в тоне девушки промелькнуло неверие. — Здесь, во дворце? Но почему?

— Хотел бы я сам знать, — пожал плечами Никита.

— А что вы делали в тот момент?

— Да ничего такого преступного. Просто в термах разговаривал с той девушкой в амазонке, ну, вы её назвали Агнессой.

— О чём же вы говорили? — тут же зачем-то поинтересовалась Лизавета, что ему совсем не понравилось.

— Простите, Лизавета Ермолаевна, но это уже наше дело, о чём мы там толковали с глазу на глаз. Вот лучше скажите…

Договорить он не успел; с шумом распахнулись массивные двери, и в комнату торопливо вошла вереница из нескольких мужчин в красных, белых, оранжевых и зелёных одеждах, несших на руках возмущавшегося на все лады Гаврилу, с которого ручьем стекала вода, в миг образовав лужицу в том месте, где они остановились. Уложив свою ношу на ближайшие подушки, мужчины, не произнеся ни слова, торопливо покинули комнату, будто их кто-то подгонял.

— Так, не только у меня выдалось насыщенное пребывание в гостях, — присвистнул Никита.

— Это ещё мягко сказано, — отозвался Гаврила, услышав только последние его слова, усаживаясь, и со стоном пощупал челюсть.

— Что стряслось у тебя, Гавриил Иванович?

— А, это… Да так, угодил в скверную историю, а Агния Александровна помочь вызвалась.

«Как он сказал? — внутренне встрепенулся Никита. — Агния Александровна? Отчего это сочетание кажется знакомым?.. Я же никогда прежде не слышал такого имени!»

— А у вас-то что за история приключилась? — поинтересовалась Лизавета.

— В смысле «у вас-то»? — Гаврила тут же с беспокойством вгляделся в Никиту, сразу отметив опытным глазом человека, растившего его с младенчества, что у того не всё было в порядке. — Ну, я просто шёл, гулял, как на меня из-за угла выскочило… что-то непонятное, будто тень, только плотнее, и рычащее. Я с испугу бросился бежать, каким-то образом завернул в те термы, ну а остановиться у края бассейна почему-то не получилось — так с ходу, словно меня сдули, я и полетел в воду. А плавать-то не умею, начал тонуть… Вот тут Агния Александровна и пришла на помощь. Не знаю, откуда она там взялась… Но, по-моему, она вынырнула из воды, почти как русалка. Ну, а помогла как-то по своему — подплыла, и как ударила в челюсть!.. Впрочем, оно и понятно — в панике я мог нечаянно потопить её вместе с собой. Ну, а в себя я пришёл уже когда меня несли эти оглоеды ряженые. Ваша очередь, Никита Григорьевич. Поведайте, что с вами стряслось?

— У меня не столь захватывающее повествование выйдет. Просто мне едва затылок не проломили, а так больше ничего не произошло.

— То есть… — Гаврила даже позеленел. — Как это… едва не проломили?!

Забыв о своей челюсти, камердинер мигом подскочил к Никите и принялся суетиться возле него, как наседка.

— Ты чего? — несколько удивился молодой Оленев этому почти отеческому порыву.

— Волосы как у батюшки, густые-густые! — прошептал Гаврила, игнорируя вопрос. — Не разглядишь в них особо ничего и не прощупаешь как следует… Но оно и хорошо. Так-так… Нет, слава Богу, ничего серьёзного.

— Слушай, лекарь, — усмехнулся Никита, сбросив с себя пиджак. — У тебя руки трясутся так, что тебе не других осматривать следует, а собой сперва заняться! На вот, возьми, теплее будет.

— Что вы, Никита Григорьевич!.. — хотел отмахнуться камердинер, но Оленев буквально сунул пиджак ему в руки.

— Бери, кому говорю? Пользуйся моментом, пока не передумал.

— Так передумывайте скорее и забирайте себе обратно! Нечего вам мёрзнуть из-за меня.

— Не я только что из бассейна вынырнул — в сухой одежде тепло.

«А вообще, зачем я это делаю? — пронеслось в мыслях Никиты. — Словно так и нужно… Хотя мне ведь, по сути, всё равно, холодно ему или нет. Но почему мне кажется, что иначе нельзя? С чего такое наваждение?»

— Если хотите, я могу помочь вам… С травмами… — негромко предложила Лизавета, словно боялась, что её теперь заметят.

— Никите Григорьевичу помогайте, а у меня и так залижется, — пробурчал Гаврила.

В это время в двери несколько раз громко ударили, после чего они распахнулись и на пороге появились двое светловолосых рослых юношей-близнецов, облаченных в длинные черные мантии. Лица их были словно вытесанны из камня — ни единой эмоции!

— Филипп, Кирилл? — Лизавета растерянно посмотрела сперва на одного, затем на другого. — Что случилось?

— Жертва принесена, — ответил Филипп.

— Высший ждёт для завершения ритуала, — подхватил Кирилл.

— О чём вы? — упавшим голосом произнесла на выдохе девушка. Никита и Гаврила напряжённо переглянулись.

— Вы всё сами увидите сейчас в зале, — снова ответил Филипп. — Идите за нами.

Примечания:

*Большое спасибо (фр.)

Григорий Ильич давно привык к тому, что Никита довольно часто уходил куда-то по вечерам. Он никогда не говорил куда, а князь и не спрашивал, считая себя не в праве в ограничивать эту небольшую свободу сына, чувствуя нечто вроде вины перед ним за его незаконное рождение. К тому же обычно Никита возвращался довольно скоро, часа через два-три. В редких случаях задерживался до шести утра. Но когда сын не явился и в семь часов, и в девять, а потом и в одиннадцать, старый князь не на шутку заволновался. Подорванное здоровье не позволяло ему самому выйти из дому на поиски, а поручать такое дело той немногочисленной прислуге, что у них осталась, Григорий Ильич считал оскорбительным как для себя, так и для сына. Да и знать бы ещё где именно искать…

Устав мерить шагами небольшую гостиную, князь, кутаясь в домашний халат, уселся в поставленное в углу кресло-качалку, в глубокой задумчивости попыхивая трубкой, и иногда бросая невидящий взгляд на висевшую на длинном шнурке клетку, где сидел, а точнее прыгал, с глухим стуком роняя на пол зёрнышки, короткохвостый чиж. Прежде Григорий Ильич думал бы о том, что скоро, наверное, придётся избавляться от курения… Ведь табак не заменит еду, и лучше уж пожертвовать первым, чем терпеть голод. Но по мнению Григория Ильича даже это было лучше, чем унижаться перед кем-то, прося о какой-либо помощи. Нет уж, он упрямо не желал терять последние крупицы своего достоинства…

«Справимся, — обычно твердил он себе по много раз в течении дня. — Справимся. Всегда есть выход, а решение приходит лишь к тем, кто не отчаивается».

Но сегодня все его мысли были заняты Никитой. Вот где он сейчас? Что с ним? Почему никогда не говорит, куда уходит? Неужели не предполагал, что старому отцу было бы намного спокойнее, знай он, в каких именно гостях задержится сын? И вообще, мог бы и не задерживаться! Теперь вот сиди и думай, не ограбил ли его кто, не наткнулся ли он на разбойников! Или ещё что похуже… Уж не затеял ли он с кем дуэль?!

Поймав в себя на том, что нещадно грыз мундштук, Григорий Ильич вытряхнул из трубки пепел и с сердитым вздохом отложил её в сторону.

— Ну где же он, в самом деле? — окончательно теряя терпение процедил он сквозь зубы. — Что мне, в участок бежать? Что б я ещё хоть раз дозволил ему молча выйти из этого дома!

Тут со стороны прихожей громко хлопнула дверь, заставив князя вздрогнуть, а затем послышались многочисленные торопливые шаги, и несколько голосов будто затеяли между собой спор.

— Это ещё что такое? — грозно выкрикнул Григорий Ильич, однако ответа не последовало.

«Ну что за олухи! — воскликнул он про себя, только чтобы отогнать мысли о том, что это могли явиться с плохими известиями о Никите, и в то же время боясь обмануться надеждой, что это всё же он сам вернулся домой. — И зачем мне отказываться от табака, когда лучше просто распустить прислугу? В самом деле, на что нам ещё горничная и камердинер? Одной кухарки вполне за глаза! А ещё лучше найти бы кого-нибудь, кто будет готовить и убирать только за пищу да крышу над головой. Вот это было бы идеально!»

Пока князь заглушал тревогу размышлениями об экономии остатков семейного состояния, в гостиную, без предварительного предупреждения, ввалились растрёпанные, с красными от бессонной ночи глазами и залёгшими под ними мешками, перепачканые какой-то сажей и пылью, Никита, Гавриил Иванович, и одетая в амазонку черноволосая бледная девушка, которую они с обеих сторон поддерживали за руки, так как сама она едва переставляла ноги, даже не поднимая проникшей, как увядший цветок, головы.

Стоило только Григорию Ильичу увидеть эту девушку, как его брови безудержно поползли вверх. Он даже не особо обратил внимания на то, в каком виде были его сын и Гавриил Иванович, так же позабыв и о тревоге, что терзала его ещё несколько секунд назад.

— Это… что? — хотя князь произнёс это спокойно, даже с долей любопытства, знающие его люди услышали бы в этом тоне страшную грозу, что могла убить молнией всякого, кто окажется под рукой.

— Отец, прошу, выслушай… — начал было Никита, но запнулся, когда князь метнул на него грозный, режущий пуще кинжала взгляд. Украдкой сглотнув, молодой Оленев продолжил: — Позволь мне объяснить…

— Что ж, изволь, — Григорий Ильич сложил руки на груди, с недоброй усмешкой поглядывая то на сына, то на помалкивающего Гаврилу, утиравшего рукавом взмокший лоб. — Изволь объяснить, как всё это понимать!

— Извини… — Никита оставил поддерживать девушку одного преувеличенно охнувшего Гаврилу, а сам решительно подошёл к отцу, понизив голос до шёпота: — Первым делом ты должен узнать, что она, хоть и очень похожа, но не Лидия… Прошу, не смотри на меня так! Я говорю совершенно серьёзно, и будучи в здравом уме. Надеюсь на это, по крайней мере…

— Не Лидия? — так же шепотом переспросил Григорий Ильич, теперь скептически оглядев девушку. — А кто же она, в таком случае?

— Я и сам толком не знаю. Мне известно только одно — настоящая Лидия умерла, а эту девушку, похоже, вынудили занять её место и притвориться ею.

— Как это «похоже»? — резко спросил князь.

— Я могу лишь предполагать и делать выводы из увиденного, так как сама она не помнит ничего.

— Не помнит ничего? Как удобно!..

— Отец, я понимаю, что ты имеешь ввиду, но даже лучший актёр не сможет так притвориться! Лидия никогда не была такой, как эта девушка.

— Или ты просто хочешь в это верить.

— Ты просто дождись, когда она придёт в себя, и сам в этом убедишься. А главное, — Никита настолько понизил голос, что, не приблизился бы он к отцу вплотную, Григорий Ильич ничего не смог бы разобрать. — Главное, благодаря ей мы наконец сможем поправить свои дела.

— То есть?.. — вот подобного заявления князь никак не ожидал.

— Вернуть то, что принадлежит нам.

— Каким это образом?

— А ты сам как думаешь?

Григорий Ильич не стал спешить с ответом, хотя теперь в его зелёных, как и у сына, глазах мелькнул огонёк интереса. Он начинал понимать, к чему клонит Никита… Но какая же это безумная, а главное — бесчестная идея!

— Эм, есть ещё один момент… — осторожно молвил Гаврила, по своему истолковав их перешептывания. — Это голос. То есть слух… То есть, я хочу сказать, вам непременно нужно будет послушать, как она поёт! Уверяю вас, Григорий Ильич, такой голос невозможно подделать, и никакая выученная роль не сделает его таким. Редкий по чистоте и красоте хрусталь!.. Поверьте нам, — чуть тише прибавил Гаврила, стушевавшись под недовольными взглядами князя и Никиты, — истинную правду говорим. Это не Лидия, хотя и похожа.

— Так… — чувствуя, что закипает, Григорий Ильич глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. — Никита, поговорим обо всём наедине, — произнёс он спустя мгновение. — Гавриил Иванович, пожалуйста, выйдите на пару минут. И эту… сударыню прихватите с собой. Хотя, нет… Погодите-ка, не торопитесь.

Последнее он сказал потому, что девушка как раз в этот момент дёрнулась, словно вынырнула из глубокого сна, и, тряхнув головой, в недоумении огляделась, часто моргая.

— И… как это понимать? — растерянно произнесла она, пытаясь спрятать испуг. — Где я?

— В моём доме, — сухо отозвался Григорий Ильич, с напряжённым прищуром наблюдая за ней, ровно как Никита наблюдал за ним.

«Голос и вправду другой, — вскользь подумал князь. — Что, если Никита прав, и это в самом деле не она? Да как такое возможно? Это же истинное отражение той змеи! Ладно, смотрим, что будет дальше…»

Девушка же сразу обернулась в его сторону, глядя на старого князя так, будто в самом деле впервые в жизни видела его.

— Простите, а вы?..

— Находитесь у меня, и хотите сказать, что понятия не имеете, как обращаться ко мне?

— Отец… — шепнул Никита, чуть качнув головой. — Пожалуйста, постарайся хотя бы изобразить намёк на радушие.

— Ну, как бы да… — неуверенно пробормотала она, только теперь заметив, что Гаврила всё ещё держал её под локоть. Отшатнувшись в бок, она с возмущением вздёрнула подбородок: — А вы кто ещё такой?

Гаврила успел ощутить, как ею после пробуждения овладела мелкая дрожь, которая тут же передалась и ему, от чего у бывшего камердинера даже голос немного сел.

— Я… — он прокашлялся. — Гаврила… Вы что, и это забыли? — и про себя добавил: «Неужели в самом деле эти изверги всю память из неё высосали? Или насколько всё худо из-за тех проклятых браслетов, что сдерживали её силу, из-за чего она буквально варилась от неё? И ведь погибла бы, коль не защита предка!»

— А помнила ли я это вообще? А вы?.. — теперь она перевела взгляд на Никиту, невольно содрогнувшись, как и он, когда их глаза встретились. Причина была им не ясна, но оба не заострили на этом внимания.

Девушка же прямо на глазах становилась всё больше похожей на загнанную в угол птичку. В первую очередь потому, что постепенно начинала осознавать, что ничего не помнит… В том числе и то, кто она такая.

«Кто эти люди? — тревожно метались её мысли. — Что это за дом? Что я здесь делаю среди них? Что, чёрт возьми, происходит?!»

Однако начавшей зарождаться панике не дало прорасти смутное, но сильное чувство, что здесь ей нечего бояться.

«Будто я их очень хорошо знаю… — прибавила она мысленно, неосознанно сосредоточившись на пульсе в кончиках пальцев. — Ладно, спокойно… Только не показывай им свой страх. Хотели бы навредить — не стали бы ждать, когда приду в себя. Значит, худого точно не задумали».

— Простите, а можно мне воды? — попросила она у хозяина дома. — А то в голове… То есть во рту, извините! Хотя и в голове тоже… Кхм, ну, будто пустыня раскинулась.

— Если с цианистым калием, то можно, — ответил он невозмутимо.

— Я обычно предпочитаю мышьяк, — не растерялась девушка.

— Вот как? Что, вытравливаете из себя всё крысиное?

— А вы, я вижу, готовы поделиться собственным опытом, как это лучше всего делать?

Оба при этом стойко сохраняли абсолютно серьёзное выражение лиц. Никита же не выдержал в конце и прыснул в кулак, а Гаврила старательно убеждал себя в том, что всё это не более, чем шутка. Наконец, уголки губ Григория Ильича дрогнули в намёке на улыбку.

— Я сейчас распоряжусь, чтобы тебе принесли воды и чего-нибудь перекусить, — произнёс он. — Не беспокойся, яда там никакого не будет. Если хочешь, можешь проверить это на Гаврииле Ивановиче.

— Ну спасибо, батюшка! — всплеснул тот руками.

— …А мне пока нужно с сыном потолковать с глазу на глаз. Так что, просим нас извинить, оставим вас ненадолго.

— Хорошо, благодарю вас… — немного смутилась девушка, и, чтобы скрыть не утихающую дрожь в руках, ухватила тонкими пальцами кончик своей косы и принялась размеренно перебирать тёмные пряди, то распуская их, то заново заплетая.

Однако мучившие её вопросы упорно рвались наружу, так что уже через несколько секунд она, прежде чем князь успел двинуться к выходу, произнесла:

— Простите, но я до сих пор не знаю, как мне обращаться к вам.

Сперва Григорий Ильич хотел проигнорировать её, сделав вид, что не расслышал, и молча уйти, но язык вдруг сам собой, без участия хозяина, выпалил ответ:

— Князь Григорий Ильич Оленев. А этот лохматый — Никита Григорьевич Оленев, мой сын. Вспомнилось что-нибудь?

«И что это было? — изумлению князя не было предела. — Почему я ответил ей против своей же воли? Ведь не хотел же!»

— Нет… — помотала головой девушка, нахмурив брови, изо всех сих напрягая память. — Вообще ни о чём не говорит. Извините, вы, кажется, знаете меня, и видимо я тоже знала вас, хотя и не помню этого… Какое у меня имя, Григорий Ильич?

— Вы, скажем так, племянница моего сводного брата. Говоря по простому, седьмая вода на киселе для нас. В недавнем прошлом были замужем за нашим далёким родственником, с той поры носите фамилию Оленева. Недавно овдовели. А имя ваше… Лидия Ивановна.

Это сочетание вызвало на мгновение на лице Григория Ильича такое выражение, словно он за раз разжевал несколько перцев. Никита тоже чуть поморщился, однако это осталось никем незамеченным.

— Как, и я Ивановна? — девушка скосила глаза на Гаврилу. — Так наши батюшки тёзки?

— Ну, были, да…

— Забавно. Только почему мне кажется, — она в свою очередь сощурила глаза, — что Лидия — вовсе не моё имя? Нет, точно не моё… Вы уверены, что не путаете меня ни с кем? Будь моё имя Лидия, во мне хоть что-то да отзывалось бы на него, не так ли? А тут — абсолютная пустота!

— Вполне возможно, что оно не ваше, — со странной улыбкой произнёс Никита, смысл которой был понятен лишь ему одному.

— То есть как это? — напряглась она. — Вы же только что сами сказали…

— То, что вы являетесь кем-то, вовсе не делает вас тем человеком. Например — если вас зовут Лидией, то это не означает, что вы и есть она.

— Простите, сударь, но теперь вы окончательно меня запутали!

«И не только тебя, — подумал Григорий Ильич, украдкой поглядывая на сына. — Что он задумал? Неужто собирается рассказать ей, что она никакая не Лидия? Или он просто хочет, чтобы Лидия, потерявшая память, сейчас убедилась в том, что она — вовсе не она? Хотя нет, эта девица явно не Лидия… Голос в самом деле другой. Остра на язык… Да и глаза… Цвет тот же, тёплого летнего неба, но у Лидии они были пустые, безжизненные, как у рыбы, а у этой они так и горят каким-то неистовым пламенем! Нет-нет, совершенно разные люди. Но зачем Никите рассказывать ей, что она будет только исполнять роль Лидии, на деле же являясь другим человеком? Причём мы даже не знаем кто она».

— Может, вам ближе будет иное имя? Например, Агния? — с опаской предположил Гаврила, заодно настороженно поглядывая за реакцией всех троих.

«Хоть кто-нибудь из них признает в этом что-то знакомое? — подумал он. — Нет, похоже, ничего… Бог мой, ну почему всё складывается так, что я единственный в этой компании остаюсь в здравом уме и с целой, тьфу-тьфу-тьфу, памятью?!»

— Агния? — переспросила девушка, задумавшись на мгновение, однако и в этот раз отрицательно помотала головой. — Нет, и это имя не вызывает отклика.

— А вы вообще хоть что-нибудь помните? — с небольшим напором спросил Гаврила.

— До того, как очнулась здесь… Нет, ничего. Как чёрным туманом всё заволокло… Вы не знаете, почему так? Что со мной произошло?

— В самом деле, что? — вопросительно глянул Григорий Ильич на Никиту.

— Батюшка, я расскажу, но прежде нам надобно о деле потолковать, как вы и собирались. А нашей княгине напомню, — Никита нарочно выделил голосом обращение к ней, — что она намедни слетела с лошади, когда та неслась галопом по мостовой, с того и начались все её нынешние невзгоды. Гаврила, позаботься пока о ней, ответь, на что сможешь, а мы воротимся вскорости.

— Хорошо… — уныло кивнул бывший камердинер, мягко подтолкнув глубоко задумавшуюся девушку к единственной в комнате кушетке. Помимо неё, из сидячих мест в ней были только кресло-качалка Григория Ильича, и старенький стул со спинкой в виде лиры, стоящий возле камина.

Воспользовавшись мгновением тишины, пока голос этой девушки не привязывал их к ней, подобно невидимым канатам, оба Оленева по быстрому скользнули за дверь. Там, столкнувшись в коридоре с горничной, Григорий Ильич велел ей принести гостье воды и что-нибудь из того, что осталось с завтрака.

За неимением в доме отдельного кабинета, скромная библиотека выполняла обе эти роли. Укутанные мягким теплом аромата старых книг, отец и сын плотно закрыли за собой дверь и молча подошли к стоящему возле окна столу.

— Ну-с, — первый нарушил тишину Григорий Ильич, барабаня пальцами по гладкой, чуть пыльной, поверхности. — Объясни, друг мой, где ты пропадал?

— Извини, задержался в гостях. Не ожидал, что это продлится так долго.

«Особенно не ожидал того, что меня попытаются убить, из-за чего я узнаю о существовании колдунов и их убийц — Мортамбров, о которых я теперь не могу никому говорить. А так же того, что потом мне почти проломят голову, затем заставят выпить какую-то горько-соленую гадость, выведенную из пожертвованный памяти этой бедняжки, иначе нас с Гаврилой точно бы убили. И после этого вынудят смотреть на никому ненужное выступление полуголых танцовщиц, чьи костюмы с монетками до сих пор звенят в ушах, слушать барабаны с флейтами и ещё чёрт знает что. А напоследок отправят прыгать в пылающий камин, чтобы мы смогли вернуться домой! До сих пор всё трясется от ужаса… Но отцу, конечно же, ни к чему знать все эти подробности».

— Ладно, а девицу эту где подобрал?

— Можно сказать, что на улице. Помнишь, давеча я приводил к тебе Гаврилу, а с ним пришла Лизавета Овсова?

— Помню, конечно же.

— Она-то и рассказала мне про это происшествие с падением Лидии с коня посреди мостовой. Они с братом как раз в ту минуту мимо шли, и решили помочь. Походу она потом от них сбежала — вряд ли Лизавета или Николай Ермолаевич допусти ли бы, чтобы она вышла на улицу в таком состоянии… Скажем, я застал её в полубреду. Ну, чего делать, взял её с собой, рука не поднялась бросить, а там на счастье повстречал Гаврилу. Собственно, потому я и задержался в гостях, что мы долго пытались в чувство её привести. И вроде получилось, мы даже поговорить с ней смогли. Пошли обратно — так она опять сознание потеряла! Здесь мы уже решили везти её сюда — наш дом был ближе, чем Гаврилы.

«До чего же это мерзко, врать отцу… Но и правду я не могу сказать! Выбора нет…»

Трудно было сказать, поверил ли в это Григорий Ильич. Во всяком случае, говорить ничего не стал. Лишь поинтересовался:

— Так что ты имел ввиду, когда сказал, что с её помощью мы сможем поправить свои дела?

— Наверняка ты уже знаешь ответ.

— Потрудись озвучить.

Никита лукаво улыбнулся.

— Одинокая, не знающая кто она, играющая роль другого человека, ей конечно же захочется, чтобы рядом был кто-то, кто поддержит, выслушает, будет добрым другом. А там, если немного постараться, дело может дойти и… до венца.

— Выходит, решил воспользоваться её слабостью? — нахмурившись произнёс князь. — А коль она окажется вовсе и не слабой?

— А кто сказал, что мои намерения не будут искренны?

— Ты хочешь ступить на опасную тропу, сын.

— Отец, в чём опасность? В разоблачении? Женщины любят ушами, у них очень чувствительная гордость, они падки на внимание, и необычайно ревнивы к тем, кто, как им кажется, проявил к ним неравнодушие. Это такая же игра, как и все остальные, и побеждает в ней тот, кто готов пойти на риск. Я готов, так как в случае победы я не просто получу состояние, а верну именно наше состояние. То, что было отнято. Скажи, что с моей стороны несправедливо даже попытаться!

— Поэтому ты не внушаешь девушке, что она на самом деле Лидия? Никита, я не могу не согласиться, что в твоих словах есть своя доля правды. Но подумай, ты ведь намерен использовать эту девушку в своих целях!

— Такова жизнь, отец, все используют друг друга, так или иначе.

— Может и все, да не так. Станешь ли ты лучше Лидии и её дяди, коль сделаешь всё так, как задумал?

— Иной раз ради справедливости стоит поступить так, как это делает зло. Но разве я намерен разоблачать её публично? Собирался ли сообщать всему свету секрет, который человек даже с самой крохотной каплей чести никогда не решился бы раскрыть? Особенно в отношении тех, кто был твоей семьей! Так что не говори, что я стану похож на них. Я просто хочу вернуть то, что принадлежит нам по праву!

— И ради этого ты готов лгать. А если всё откроется, ты представь, вы станете друг другу врагами! А если нет, то тебе так и придётся всю жизнь провести во лжи. Живя с нелюбимой, ты со временем начнёшь искать тепло в объятиях других женщин. Она об этом узнает — всегда узнают, как ни скрывай, — а потом, обманутая, в отместку сама начнет изменять тебе. Тебе это нужно? Брак по расчёту с какой-нибудь купеческой дочерью и то был бы более искренним, чем такой!

— Да, отец, мне это нужно, — твёрдо ответил Никита. Никогда он ещё не позволял себе говорить таким тоном с отцом, но чувствовал, что сейчас никак нельзя было иначе.

— Ладно, — устало вздохнул Григорий Ильич, сжав двумя пальцами переносицу. — Мы поговорим об этом позже. Мне, да и тебе, нужно отдохнуть. Из-за твоих похождений я почти всю ночь провел без сна.

— Прости, отец…

— Ладно уж, вижу, что действительно чувствуешь вину. Но впредь, будь добр, говори мне, куда уходишь. А всё же… — князь снова задумался. — Кто она такая? Я про эту девушку. Она точно не Лидия, но их сходство просто поразительно!

— Если бы я знал, — пожал плечами Никита. — У Лидии случайно не было сестры?

— Да нет, точно одна она была. А там, кто знает…

— Как бы там ни было, я от своего не отступлюсь. Я принял решение, и мне же и нести за него ответственность.

— Говорю ж, потом это обсудим.

Первым нужно решить, куда девать нашу гостью… Как её звать-то? Приучать к тому, что она — Лидия?

— Да, но не будем скрывать что она другой человек. Когда она узнает нашу историю, то тогда не будет удивляться, почему мы были к ней добры, а не наоборот.

— Это я и так уже понял. Ладно, пошли. Надеюсь Гаврила не наломал там дров в наше отсутствие.

— Я его предупредил, что бы он говорил ей только то, что знает.

«Вернее, нашу общую легенду».

— И он, получается, в курсе, кто она такая…

— Я доверяю Гавриле, он не станет болтать. Доктора умеют хранить тайны. Да это и в его интересах тоже.

— Он что, в курсе твоих намерений?

— Нет конечно же, я не настолько доверяю людям. Они — не ты.

— Тогда с чего ему не раструбить на всю округу, что она — не Лидия?

— Во-первых, как я понял, он почему-то очень печётся об этой девочке. Во-вторых, кто ему поветит? Его слова — то есть человека, который прежде почти не знал Лидию, — ничего не будут стоить.

— А характер и голос девицы будут только подтверждать эти его слова…

— Вызывать сомнения, хочешь сказать? Так их легко развеять. Особенно если девица поймёт, что ей лучше пытаться соответствовать своей роли.

«Главное только, чтобы она не начала случайно колдовать… — мелькнуло в мыслях Никиты. — Впрочем, после тех браслетов, что сдерживали её силу, если верить Лизавете, дня два-три она будет просто восстанавливаться. А к этому времени она обещала начать приглядывать за ней… Как и Белов с Корсаком. Присмотрят, а там и мягко посвятят в детали…»

Прежде, чем переступить порог гостиной, Григорий Ильич мягко сжал плечо сына и шепнул:

— Так ты твёрдо уверен в своих намерениях?

Никита тяжело нахмурился:

— Отец, я же уже сказал…

— В таком случае я не стану тебе мешать, — не дал ему договорить князь, и прибавил, как бы объясняясь: — Лучше ты будешь действовать с осознанием моей поддержки, чем без неё.

— Я… Спасибо! — совершенно искренне улыбнулся Никита, не сразу поверив, что отец действительно решил согласиться вот так скоро.

— Знаю я тебя, — Григорий Ильич слегка взлохматил волосы сына, и если бы его взгляд не был устремлён на вход в гостиную, то он бы заметил, как тот поморщился от резанувшей затылок боли. — Упрямством ты весь в меня. Порой это очень плохо, но иногда оказывается весьма полезным качеством. Так вот, призови всё, что есть в твоих запасах, дабы достичь здесь успеха. Ведь, кем бы ни была эта девушка, ей вскоре предстоит столкнуться с моим милым сводным братом. Вот что станет нашей главной проблемой.

— Отец, — по доброму усмехнулся Никита, — за то короткое время, что я знаю нашу гостью, это скорее она станет проблемой для дорогого дядюшки.

— В каком смысле?

— Я про характер.

«Она дерзила и издевалась над вторым по силе колдуном в мире! — прибавил про себя Никита. — Станет ли такая дрожать перед каким-то обычным мужиком?»

— Что ж, поглядим, — коротко ответил Григорий Ильич, так и не дождавшись подробностей.

В гостиной за время их отсутствия ничего не поменялось, кроме появившегося на низком столике подноса со скромным завтраком; хлеб, нарезанный ломтиками, кусочки сыра, два варёных яйца, масло и чайник с двумя чашками на блюдцах. Рядом стоял пустой стакан, в котором недавно была вода. Девушка же сидела там же на кушетке, устремив невидящий взгляд на стену напротив, и меланхолично размешивала ложкой давно растворившийся сахар. К остальному завтраку она даже не притрагивалась, и на возвращение хозяина дома и его сына никак не отреагировала. Казалось, она провалилась в глубокий транс, за которым с напрягом наблюдал готовый в любой момент прийти на помощь Гаврила.

Григорий Ильич решил сперва мягко кашлянул в кулак, но, когда и на это не последовало реакции, спросил:

— Как вы себя чувствуете, мадам?

Последнее он прибавил, углядев на её безымянном пальце серебряное кольцо. Её собственное, или принадлежавшее овдовевшей Лидии, он не знал… Но девушка и в этот раз даже глазом не моргнула.

— Бесполезно, батюшка, — подал голос Гаврила. — Я уже пытался говорить с ней, но как вы ушли с Никитой Григорьевичем, так она и сидит такая… задумчивая. Только стакан воды залпом осушила, потом чаю налила, бросила в него кусок сахара, да так с тех пор и сидит, мешает… Даже не пригубила.

Григорий Ильич в замешательстве переглянулся с Никитой.

— Ну… — протянул молодой Оленев, уже оценивающе присмотревшись к девушке. — Может оно и к лучшему, что она так сидит. Выходит очень гармонично…

— Что? — переспросил напряжённо Григорий Ильич. — Ты же не хочешь?..

— Именно, отец.

— Опять? Мы же говорили об этом!..

— Отец, так нужно. Поверь.

После чего, ухватив единственный в комнате стул, Никита установил его напротив девушки, оценивающе присматриваясь к ней, затем пару раз переставил его, каждый раз чуть правее. После чего уселся, закинув ногу на ногу, и на коленке расположил маленькую книжку в тёмно-красном переплете. Раскрыв её и пролистав немного исписанные всевозможными рисунками страницы, Никита остановился на чистой, и, повертев между пальцами небольшой карандаш, принялся плавно водить им по бумаге, то и дело бросая цепкие взгляды на девушку.

«А ведь он с детства очень любил рисовать, — подумал Гаврила, с едва скрываемым умилением наблюдая за ним, как и настороженно за недовольно сморщившимся Григорием Ильичем. — А батюшка наш никогда особо не одобрял этого увлечения… Да чего греха таить, я и сам недавно сетовал на то, как много картону да угля уходит на эти художества!»

Григорий Ильич же думал иначе: «Сколько раз запрещал ему заниматься этим! Ладно бы он рисовал просто так, для души, как говорится… Так нет, он же чуть ли не художником мнить себя начинает всякий раз! А где это видано, что бы дворянин, сын князя, и вдруг стал художником?! Это же истинное посмешище! Хорошо хоть в актёры не думал никогда податься. Но зачем он начал рисовать эту даму? Неужто тем самым намерен наладить с ней отношения художника и натурщицы? Так, если до подобного дойдет, я в тот же день сперва прибью себя, а после этого оболтуса! Ведь таким образом я точно не исполню этот план… Ладно, старый, усмири свою неуместную гордость! Просто признай, что твой сын избрал превосходную тактику».

Никита же ни о чём не думал в это время, полностью погруженный в процесс. Только сосредоточенно, но свободно водил уже чуть тупым остриём карандаша по листку, время от времени поднимая на девушку затуманенный, и при этом лихорадочно блестящий взгляд.

Так прошло около десяти минут. За это время Григорий Ильич и Гаврила, влекомые любопытством, пристроилась за спиной Никиты и через его плечо (каждый со своей стороны) заглядывали в книжку. Созерцание рождения на их глазах нового рисунка настолько увлекло их, что никто из них не заметил, что девушка к тому моменту уже пришла в себя, и теперь в свою очередь с недоумением смотрела на этих трёх мужчин, склонившихся над маленькой книжкой.

«Что они делают? Ну, те двое явно подглядывают, только что именно делает этот зеленоглазый юноша? Рука движется так, словно он рисует… А что?»

В этот момент Никита как раз поднял на неё очередной взгляд. И оба вновь невольно вздрогнули, так как он нечаянно пересёкся со взглядом девушки.

«Какая странная реакция! — одновременно подумали они. — Почему же так происходит?»

— Кхм… — кашлянул Никита, скрывая за этим возникшую неловкость. — Простите, сударыня, вы не могли бы вернуться в прежнее положение?

— Какое это? И с чего вдруг? — спросила она, зачем-то посмотрев при этом на Гаврилу.

— Никита Григорьевич рисовать вас изволили, — с улыбкой прошептал тот, причем совсем не тихо.

— Вот как? — правая бровь девушки скользнула вверх. — А разве я сама этого изволила?

Никита нарочно сделал преувеличенно умоляющее лицо:

— Ну прошу вас, проявите милосердие к несчастному творцу, прекрасная незнакомка!

— Кажется совсем недавно вы назвали меня Лидией Ивановной, племянницей сводного брата вашего отца. А теперь я вдруг стала незнакомкой?

— Когда творишь — не замечаешь имён, титулов, и прочего. Видишь лишь душу человека, а она всегда остаётся самой загадочной незнакомкой. Более того, есть в вас что-то такое, Лидия…

— Ну, что же? — нетерпеливо произнесла она, так как Никита длишком на долго задумался.

— Что-то… Живое. Не поймите неправильно, просто последний раз, когда мы с вами виделись, Лидия, меня не покидало чувство, что я стою напротив пустого сосуда, в коем душа если и была когда-то, то покинула его очень давно.

— Жутковато звучит! — воскликнула девушка.

— И тем поразительнее случившаяся в вас перемена. Я словно вижу перед собой иного человека, лишь внешностью схожего с тем прежним.

— И потому вы решили начать меня рисовать? Вы что, художник?

— До сего благородного звания мне ещё далеко. Я просто увлеченный страстью к этому искусству почитатель.

Григорий Ильич при этом ухватился за трубку, так и лежавшую на столике, и принялся суетливо набивать её табаком, ворча про себя: «Благородное звание… Дал бы я тебе по шее за это занятие, если бы не понимал, что сейчас оно может принести нам огромную пользу!»

— И это увлечение толкает вас на создание рисунка с моим изображением? — с какой-то лукавой улыбкой поинтересовалась девушка.

— Сейчас — рисунка, да. Но это всего лишь черновик… Коль дадите согласие, я перенесу его на целый холст, и не кусочком карандаша, а уже цветными красками увековечу ваш облик!

— Это только если я захочу.

Холодный тон девушки наверняка должен был остудить пыл Никиты, непонятно только, поддельный или же истинный, но тем не менее после её слов он продолжил с ещё бо́льшим жаром:

— Но я этого желаю всем сердцем! И потому молю вас, молю как прекрасную Афродиту, ступите на эту грешную землю хотя бы на миг, одарите своим светом того, кто забыл отныне иных богов!

— Говорите вы красиво. Если вы хотя бы в половину так же рисуете, то я готова дать вам возможность перенести мена на холст. Только не с рисунка, а с натуры.

— Вы желаете сами позировать? — внешне удивился Никита, а внутри едва не ликовал. — Но не будет ли это слишком утомительно для вас? Во время работы я, как правило, молчу…

— И это именно то, что мне нужно. Поймите, хоть вы и сказали мне, кто я такая, как меня зовут, я всё равно остаюсь в тумане неведения. Быть может в полной тишине я смогу-таки нащупать столь ловко ускользающую от меня нить воспоминаний?

«Более того… я… Я буквально чувствую, что меня словно тянет к тебе! — добавила она про себя. — И это очень пугает… Так мудрым ли будет решение бежать от этого, не разобравшись, в чём здесь дело? Может я и ошибаюсь, но не считаю так».

— В таком случае не вижу в этом никакой проблемы.

— Ты про моего милого сводного брата не забывай, — пробурчал Григорий Ильич, размеренно попыхивая трубкой.

— А что, дядя может не позволить мне этого? — спросила девушка у князя.

— Не то что может, а именно это и сделает.

— Вы с ним в ссоре?

— Ну, можно и так сказать…

— Но я-то тут при чём? И вообще, разве слово дяди — это слово отца? Да и те регулярно нарушают…

— Вот уж бесспорно!

— Так что плохого в том, что я буду позировать для своего портрета? И потом, разве ему обязательно знать, что я буду этим заниматься?

— Собираетесь лгать ему?

— Не лгать, а делать то, что хочется мне, а не ему, — возразила девушка. — Я даже не знаю этого дядю! Точнее не помню… Откуда мне знать, что он за человек? Быть может он из тех, кого и вовсе не стоит слушать?

— Ну, с этим вы уж сами как-нибудь разберётесь. Слава Богу, не дитя малое.

— И именно по этой причине я поступлю так, как считаю нужным для меня.

— Слушайте, вы словно пытаетесь убедить меня, хотя я и слова против не сказал! Приберегите силы на общение со своим дядей.

— Поверьте, Григорий Ильич, на это у меня всегда найдутся силы.

— Так значит, вы готовы? — ещё раз уточнил Никита.

— Определенно. Только росписи кровью не требуйте, всё равно не дам.

— Разве я в праве что-либо требовать от вас, кроме как просить позировать определенным образом?

— Требуйте то, что считаете необходимым для работы, но не более, — с этими словами девушка наконец отпила свой давно остывший чай, и тут же закашлялась, воскликнув: — Господи, я что, бросила туда сахар?

— Точно так-с, — подтвердил Гаврила. — Я сам видел.

— Видно я сошла с ума. Я же не пью чай с сахаром! Боже, какая гадость! Нет, не сам чай, да и не сахар, просто… Они хороши отдельно друг от друга.

Тут она ойкнула, виновато взглянув на Григория Ильича:

— Простите, пожалуйста, я не должна была так вести себя! Вы угостили меня, а я проявила такое неуважение…

— Бросьте, это такой пустяк! Не стоит даже нашего внимания. Разве что интересно ваше утверждение, что вы не пьёте чай с сахаром. Вы это вспомнили?

— Нет, просто почувствовала.

— А прежде вы, Лидия, пили его только с сахаром, и никак иначе.

— Вот как? Что ж… Даже и не знаю, что сказать на это. Видно прав Никита Григорьевич, утверждая, что увидел во мне иного человека в обличии прежнего. Ошибусь ли я, предполагая, что меня ещё не мало ждёт открытий?

— Ошибётесь, если не скажете, что их будет более чем много! — воскликнул Гаврила.

В это самое время с улицы раздался громкий женский крик. Потом второй, третий… Затем к ним присоединился какой-то мужчина, и даже не один. Послышалась брань, кто-то даже прокричал: «Городового зовите!»

— Что такое? — произнёс Григорий Ильич, смотря в сторону приоткрытого окна, откуда до них и долетели все эти звуки.

Непренужденная и лёгкая атмосфера, царящая до этого в комнате, улетучилась как пар на морозе. На смену ей пришли напряжение и ожидание чего-то… плохого.

— Может я схожу узнаю, что стряслось? — предложил Гаврила.

— Да, пожалуйста, — согласился князь.

— Я с вами, Гавриил Иванович, — неожиданно даже для самой себя вызвалась Лидия, решившая уже смириться с тем, что это имя, отвергаемое сердцем, всё же является её.

— Вы уверены, что вам это нужно?

— Да, Григорий Ильич. Ожидание в неизвестности намного хуже.

— В таком случае и я пойду с вами, — тоном, не терпящим возражений, сказал Никита.

— Да вы просто сговорились! Ну хорошо, тогда и я с вами пойду. Только не жалуетесь потом, коль увидите там что-то такое, что потом будет преследовать вас в ночных кошмарах.

Через минуту они стояли на улице, где уже скопилась толпа. На лицах тех, кто успел понять, что именно произошло, застыло выражение ужаса, а у кого-то и шока.

«Стоит ли идти дальше? — глядя на это подумала Лидия, всё больше сомневаясь в верности данного своего решения. — Но поворачивать назад и показать себя слабой трусихой? Нет, ни за что! Что бы там ни было, я пойду до конца».

Благодаря рослому Никите они быстро протискивались сквозь толпу, и с каждым шагом всё сильнее чувствовался какой-то странный, пробирающий до дрожи запах…

«Запах крови!» — с ужасом осознала Лидия, точно таким же, какой отражался на лицах окружавших их людей.

И вот наконец они добрались до того, что стало причиной этому — на дороге, в широкой луже крови, лежал обезглавленный мужчина…

— …Я даже не знаю, что меня напугало больше — вид того несчастного, или же вопли, что устроила эта безумная!

Раскрасневшийся Григорий Ильич, широко расхаживая по гостиной, вдруг резко замер, развернувшись в сторону кушетки так, что взметнулись полы халата, и на последнем слове указал рукой на сидевшую там Лидию. Укутанная в плед, как куколка бабочки, она с отрешенным видом покачивалась вперёд и назад, ни на кого не реагируя.

— Григорий Ильич, батюшка, да что ж вы горячитесь так! — покачал головой Гаврила, сидевший как раз возле девушки. — Вам вредно…

— Мне вредно само ваше присутствие возле себя! — перебил его князь. — Всех троих! Я же предупреждал вас!.. — тут гнев Григория Ильича перешёл в яростное шипение. — Я что говорил? Какого чёрта вы потащились туда, да и меня ещё за собой уволокли?!

— Говорите так, будто мы знали, что там такие страсти творятся! — всплеснул руками Гаврила. — И не так уж вы и возражали, чтобы барыня и Никита Григорьевич шли со мной.

— Конечно, я же не мог предположить, что она завопит так, что мы там едва не оглохли! Такая истерика ни с того ни с сего… Конечно, все были напуганы, но что б так!..

— Лучше узнать причину попытались бы, чем глядели на неё так, словно она последнюю рубашку стащила у вас! — воскликнул Гаврила, с содроганием припомнив события августа тысяча семьсот сорок второго года.

— Я жутко боюсь убитых… — внезапно раздался тихий голос Лидии, прозвучавший так, словно он долетел до их слуха из другого мира.

Никита, стоявший всё это время возле окна, тут же, дёрнулся, как от удара, и на носочках развернулся в её сторону:

— Простите, что вы сказали?

— Я очень боюсь убитых, — твёрже повторила девушка, стараясь избегать смотреть им всем в глаза. — Я так и не помню ничего из своего прошлого, но… как бы это точнее выразить… Я помню чувствами. Они словно невидимые нити, что тянутся ко мне из непроглядного чёрного тумана. Чувства, ощущения… Ими я и поняла, что это не первый раз, когда я так близко оказалась возле смерти. И что это — самый страшный для меня кошмар…

Григорий Ильич на мгновение растерялся, озадаченно переглянувшись с Гаврилой. Так это давних страх, как-то тесно связанный с её прошлым? Таких объяснений Оленев-старший совсем не ждал, в отличии от бывшего камердинера, и потому они немало его смутили, хотя он и старался не показывать этого.

И если бы они оба посмотрели в тот момент на Никиту, то заметили бы, какое сильное волнение проявилось на его лице после слов девушки. Ведь там, на улице, он тоже почувствовал… Что-то такое, что будто бы напрямую было связано с ним, но что он никак не мог вспомнить. Причём это «что-то» было совсем не светлое… И ещё, что весьма странно, у него в то же время в области живота появилось какое-то зудящее ощущение… Словно из-за плохой погоды заныл никому невидимый старый шрам.

«Глупости какие! — встрепенувшись, отмахнулся от этих мыслей молодой Оленев. — Конечно, увидел человека с отсеченной головой, вот теперь и стою, трясусь, как лист на ветру! Хорошо, что этого отец ещё не заметил… И теперь придумываю себе чёрт знает что. Не предполагал, что я настолько впечатлительный!»

Однако полностью отмахнуться от своих мыслей он не мог, как и от расплывчатого образа какой-то лесной поляны, простор которой заполнял оглушительный пистолетный выстрел… Тот же образ, что стоял теперь и перед глазами Лидии, и тот же звук, что заглушал собой почти всё, что происходило вокруг них. И Гаврилы… Только у него с бо́льшими подробностями. Бедный камердинер едва сдерживался, чтобы не дать вырваться из глаз нескольким подступившим к ним слезинкам, да всё украдкой поглядывал на Никиту.

«Мой мальчик… — причитал он про себя. — Никитушка… Лежал там, кровью истекая, на коленях Марьи Петровны… То есть Агнии Александровны. И помочь бы не мог никто, рана та смертельной оказалась… Чудо, что зелье то поганое сотворило невозможное! В века чужие, далёкие утянуло, но заживило рану, исцелило мальчика моего. Господи, не допусти, чтобы с ним вновь случилось подобное несчастье!»

Глянув на Лидию, он прибавил: «Оттуда-то и тянется ваш страх перед мёртвыми, Агния Александровна. Вы же тогда душегубца того, Тихонова, собственноручно загнали на край обрыва, откуда он сам уж свалился на бревно с торчащими ветками. Не ваша вина, что он напоролся на них, точно на колья… И не виноваты в том, что Никитушка был ранен… Но отчего-то засел в сердце вашем ужас этот. Расскажу — не поверят… Ещё в безумцы запишут. Да я и сам бы не поверил в такое, коль своими глазами не увидел бы… Ох ты ж, батюшки, как бледен Никитушка! Неужто и ему припоминается что-то? Видать да… А Григорий Ильич, походу, ничего не чувствует… Оно и понятно, его с нами на той поляне не было».

— Так… И что же, вы действительно полагаете, что когда-то оказались близко от смерти? — неожиданный вопрос Григория Ильича заставил вздрогнуть всех троих.

— Возможно, — неуверенно пожала плечами Лидия. — Наверное… Не знаю. Я только чувствую, что когда-то уже видела смерть. Причём очень близко.

— И почему же подобное вызывает у вас такой ужас? — спросил Григорий Ильич, игнорируя предупреждающее кряхтение Гаврилы. — Вам бы, напротив, теперь не бояться подобного следовало… Итак уже всё видели.

— Коль ужас сидит в сердце, значит что-то там произошло такое, что шибко потрясло её, — вмешался Гаврила, заметив, что дрожь Лидии начала усиливаться. — Разумно ли толковать об этом, коль ещё не утихла первая буря?

«Ну а я-то откуда получил этот же ужас? — подумал Никита. — С памятью у меня вроде всё в порядке…»

— Разумно, пока всё ещё свежо, — ответил князь. — Гавриил Иванович, разве вы, как доктор, не находите, что через эти воспоминания, что так потрясли её когда-то, мы скорее доберёмся до того места, где сможем разогнать эту черную пелену в её памяти?

— Спросили бы сперва меня, нужно ли мне это! — недовольно проговорила Лидия, только теперь подняв прищуренный взгляд на князя. — Хочу ли я ворошить эти воспоминания?

— Не зная изначальную причину ужаса вы никогда не сможете его перебороть.

— А на что мне его перебарывать? Я что, каждый день буду сталкиваться с убитыми?

— Не каждый, но хотите ли вы, если ситуация, не дай Бог, повторится, опять впасть в неконтролируемую истерику? Да и опять же, неужто вам больше не хочется разбирать завалы, что сокрыли от вас ваши же воспоминания?

— Хочу, но не касаясь того, что так больно ранит изнутри, — Лидия при этом взглянула на свои подрагивающие ладони так, словно увидела их впервые. Или же будто ожидала разглядеть на них чью-то кровь…

Никита же, сам не заметив того, в свою очередь приложил руку к животу. Зато Гаврила углядел этот жест, отметив про себя, что сделал он это ровно в том месте, где находилась исчезнувшая рана…

«Видать, прав Григорий Ильич, — пронеслось в мыслях бывшего камердинера. — Это было столь тяжкое потрясение, что оно пробивается у них даже теперь, когда оба ничего о тех события не помнят. Значит ли это, что через него они могут вспомнить ещё что-то о прошлом? Не исключено. Должно же наконец послужить во благо то, что незаметно отправляло их жизнь последние два года! Ну, ладно, у Никиты только год…»

Однако на этот раз и Григорий Ильич заметил, что с сыном что-то не так. Бледность, странный блеск в глазах… Ладонь, плотно прижатая к животу…

— Никита, тебе плохо? — спросил с беспокойством князь.

— А… нет, отец, всё в порядке, — молодому Ооеневу пришлось приложить немалые усилия, чтобы взять себя в руки и заставить изобразить что-то наподобие улыбки. — Не беспокойся обо мне. Просто мысли не дают покоя…

— Что за мысли, от которых ты побледнел до зелены?

«Отцу не нужно знать обо всём. Но я и не совру, назвав лишь часть правды».

— О том, как могло произойти такое, что посреди улицы, в разгар дня, в окружении несколько десятков свидетелей, кто-то смог обезглавить человека?

— Я краем уха слышал, — быстренько вмешался Гаврила, — как народ судачил о том, что он будто из ниоткуда появился. Раз — и упал на дороге! Костюм, конечно, неприметный, таких много ходит по городу. На него и внимания никто бы не обратил, если б не завалился он, а голова в другую сторону откатилась… Да ещё вроде как под ноги какой-то даме. Бедняжка так и лишилась чувств на месте!

— Я бы на её месте умерла прямо там, — шепнула Лидия.

— Что он, с неба что ли свалился? — раздражённо проворчал Григорий Ильич, обращаясь ни то к сыну, ни то к Гавриле. — Вообще это не наше дело, пусть полиция разбирается, как и что там произошло. Я же скажу следующее — наверняка его выбросили из кареты или экипажа. И более чем уверен, что несчастный был обезглавлен уже после смерти.

— Как же этого никто не заметил? Ну, как его выбросили из экипажа.

— Никита, ты часто внимательно смотришь на несущиеся мимо тебя экипажи? К тому же откуда нам знать, что подобного никто и не видел?

— А как же они это сделали?..

— Долго что ли распахнуть дверцу да вытолкнуть тело наружу? А голову следом скинуть.

— Нет, батюшка, я не о том. Если обезглавили после смерти, то что же, прямо там, в карете? Ты можешь себе представить, сколько крови там должно было натечь? И опять же, если его действительно убили, то кто это сделал? Зачем? И почему выбросил посреди улицы… в подобном виде?

— Не знаю и знать не хочу. Охота мне голову ломать над таким!

— А я бы поломал, — сказал Гаврила. — Ведь этот ж чёрт знает что — люди без головы на дорогах валяться стали!

— Решить сие мы в силах? Нет. Значит, нечего больше толковать об этом. Но, — князь вновь обратил внимание на Лидию, — по крайней мере, мы получили зацепку относительно вас, сударыня. Даю вам совет, и от сердца даю — углубитесь в эти воспоминания, как бы они не отпугивали вас и не ранили. У вас и так коллекция новых воспоминаний начала весьма… экстравагантно пополняться. Так не побоитесь же узнать себя! Ведь это и так часть вас.

— Я услышала ваш совет, Григорий Ильич, — ровным, и на удивление спокойным голосом ответила Лидия. Затем, улыбнувшись, она добавила: — Разумом я понимаю, что вы правы, но душой пока не совсем к этому готова. Но что-то подсказывает мне, что я не смогу не думать об этом. Так что, по своей воле, или же против неё, но я углубляюсь в это крохотное окошко моего прошлого. И я бы хотела вновь извиниться перед вами. Перед всеми вами. Ведь я такое устроила там, на улице… Прошу простить мне эту несдержанность и неспособность держать себя в руках. Уверяю, я сделаю всё возможное, что бы подобное не повторилось никогда.

— Извинения приняты, — ответил, тоже с улыбкой, Григорий Ильич. Затем, чуть подумав, добавил: — Не хочу, что бы вы подумали, будто я прогоняю вас, но всё же я должен сказать, что вам следовало бы вернуться к этим… Как их? Ах да, Овсовым. Заберите у них своего коня, да и возвращайтесь домой. В нашем обществе репутация имеет едва ли не важнейшее значение, и ваше нахождение здесь, с нами, без сопровождения, может быть расценено… Совсем не верно. К тому же вас итак видели многие, когда вы… Закричали. Уверен, уже весь Петербург судачит о том, что княгиня Лидия Ивановна Оленева впала в истерику, находясь в компании старого князя Оленева и его сына.

— Разве это плохо? — недоуменно спросила девушка. — Неужто присутствие старшего князя не гарантирует того, что моей добродетели ничто не угрожает? Вы только не подумайте, что я действительно так мыслю о вас, Никита Григорьевич.

— Благодарю за это уточнение, — с лёгким кивком ответил Никита.

— Вы про меня забыли, — произнёс Гаврила. — Я же всё-таки доктор, хоть и мужчина. Что предосудительного в том, что госпоже, которой стало плохо, помогли те, кто оказался поблизости? И не важно, кем они являются. Ну а я, как доктор, готов утверждать на каждом шагу, что бо́льшее колличество времени вы, Лидия Ивановна, провели здесь в бессознательном состоянии. Вуаля, репутации ничто больше не грозит! К тому же я лично провожу вас до дома Овсовых. И было бы ещё лучше, — тут он бросил лукавый взгляд на Оленева-младшего, — если бы этот юноша поехал вместе с нами. Будет немного странно, если хозяева дома совсем не выразят беспокойство о её здоровье.

Никита посмотрел на Гаврилу так, словно он предложил ему пройтись по канату над пропастью. А Григорий Ильич же довольно хмыкнул:

— А что, дело говоришь. А главное — убедительно. Бог с вами, езжайте втроём.

— Батюшка…

— Что, Никита, спрятаться теперь решил?

— Нет, только…

— Вот и славно. Значит тебе не составит труда немного проехаться.

При этом князь выразительно зыркнул на сына. Мол, не смей упускать такую возможность, коль плану своему следовать намерен! Затем, с удивительной для него резвостью, утянул Гаврилу за собой на улицу под предлогом поиска экипажа. Лидия и Никита остались в гостиной вдвоем.

— Что ж, — проводив князя и Гаврилу взглядом, Лидия не сдержала улыбки, весело посмотрев в сторону Оленева-младшего, — вот мы и остались наедине, без присмотра. Это ли не урон моей репутации?

— Вам в самом деле важно, что о вас станут говорить в обществе? — с запозданием поинтересовался Никита, незаметно для девушки ущипнув себя за запястье.

«Отец прав, я должен пользоваться каждым моментом. Очнись же, Никита, и живи в реальности! Хватит витать в облаках».

— Смотря какое общество. Я же его знать не знаю. Вернее, не помню… Так значит, мы в Петербурге?

— Всё так, миледи.

— Петербург… А какой нынче год?

— Тысяча восемьсот восемьдесят второй, май месяц.

— Вот как? — удивлённо вскинула правую бровь Лидия. — Странно… — и в задумчивости опустила глаза в пол.

— Что именно, сударыня?

— Да всё. Моё имя, город, год… Всё кажется таким… ненастоящим, неправильным… Словно декорации для представления, грим актёра.

— А что же, по вашему, должно быть вместо этого? — полюбопытствовал Никита, наконец шагнув в её сторону.

— Самой бы знать… Скажите, — она вновь посмотрела на него, только теперь широко распахнув голубые, как лазурное небо, глаза, — вы ведь тоже испугались? Только, прошу, говорите честно.

— Наверное только слепой не испугался бы увиденного, — уклончиво ответил Никита, и добавил с сочувствием: — Мне жаль, что так получилось… Если бы мы только знали, что там будет, и что для вас это окажется столь серьёзным потрясением…

— Тут ваш батюшка прав — не коснувшись этого страха, я не смогла бы нащупать ниточку из прошлого. Быть может, она в самом деле выведет меня, как свет маяка?

— Смотрите, чтобы этот свет не оказался миражом оазиса. Не все воспоминания следует тревожить.

— Но раз они сами себя тревожат, значит они более чем свежие, или такие, полностью забыть которые невозможно. В любом случае, ящик Пандоры уже открыт… — Лидия тяжело вздохнула, поведя плечами, и шерстяная ткань пледа соскользнула с её плеч. — Игнорировать, а тем более забыть, я уже не смогу.

— В таком случае знайте, — заняв то место, где недавно сидел Гаврила, Никита осторожно ухватил край пледа и аккуратно натянул его обратно. Он не коснулся при этом Лидии, но оба почему-то ощутили, как у них на мгновение перехватило дыхание. Замерев, не спеша убирать руки, Никита продолжил, понизив голос до шёпота: — Знайте, если вам вдруг понадобится помощь на этом пути, то вам стоит лишь попросить. Я… не знаю вас настоящую, как и вы меня, но я слушаю голос своего сердца…

— Что же оно вам нашёптывает? — тоже шепотом спросила Лидия, замерев на месте подобно статуе.

«Он сидит так близко… — пронеслось в её мыслях. — Даже слишком… Я чувствую, как его дыхание щекочет шею. Такое горячее… Следует ли сказать?.. Нет, иначе получится, что я придаю этому большое значение. Но не позволяю ли я тем самым слишком много?..»

— Оно шепчет: «Если бы ты, безумец, веровал в судьбу, то мог бы подумать, что это сама она велит тебе помочь той, которая меньше всего могла бы ожидать помощи именно от тебя».

— А если попроще?

— Помня прошлое, я не стал бы помогать настоящей Лидии. Но вы, я в этом убежден — не она. Значит, у нас может быть общий недруг. А враг моего врага, как известно…

— …Мой друг, — закончила за него Лидия, повернув голову в его сторону. — Постойте, так вы хотите сказать, что мы, вроде как, можем стать союзниками?

— Или партнёрами, как вам больше нравится.

— Значит, вы хотите, чтобы мы объединились против кого-то, кто досадил вам в прошлом? Никак речь о дядюшке Лидии, верно?

— Мстить ему не входит в мои планы, но не хотелось бы, чтобы у вас из-за этого человека возникли неприятности. У вас и так их слишком много, как оказалось.

— И всё? Вами движет лишь обычная сердобольность?

— А разве должно ещё что-то?

— Вряд ли вы богаты… извините, что говорю так… Было бы разумно ожидать от меня чего-либо взамен своей помощи. Тех же денег.

— А если для меня низость даже сама мысль о подобном?

— Значит вы либо безумец, либо лгун. Все чего-то хотят друг от друга. Даже вроде бы бескорыстная помощь вовсе не бескопыстна — само осознание, какой я замечательный, раз помогаю другим по одной доброте душевной, приносит человеку удовлетворение, в коем он нуждается. И делает всё исключительно ради того, чтобы вновь ощутить это.

Никита прикусил губу, отвернувшись от её пронизывающего взгляда.

«Да, это будет тяжело… Она не так проста, как могла показаться изначально. Ладно, меняем тактику».

— В чём-то вы правы, — глухо произнёс он вслух. — Думаю, вы имеете право знать, что когда-то мы с Лидией… Мы были помолвлены.

— Вот как? — девушка высвободила из-под пледа руку с кольцом. — И судя по этому, ваши планы сорвались?

— Не скажу, что это были прям уж наши планы, но… я был бы счастлив, стань они действительностью. Был, до определенного момента…

— Тогда-то и расторгли помолвку?

Никита кивнул.

— Да… После она спустя время вышла замуж за дальнего нашего родственника с нашей же фамилией. Сменила одного Оленева на другого… Но и очень рано овдовела.

— Я — вдова? Наконец-то хорошая новость! А… что насчёт детей? Были ли они у Лидии?

— Нет, насколько я знаю. У неё не было никого.

— Что ж, — девушка вздохнула, полностью стряхнув с себя плед, аккуратно отложив его в сторону, и помассировала виски. — Значит, ситуация такова — вы были влюблены в Лидию, возможно что невзаимно, должны были обвенчаться, но что-то помешало этому, после чего вы начали недолюбливать её, а дядюшку так и вовсе во враги записали. Не стану допытываться, что же именно произошло, вряд ли вы захотите вот так сразу поведать мне об этом. Но несмотря ни на что её недуг и возможная смерть наверняка больно ранили вас, как бы вы не пытались это скрыть. Теперь же, встретив меня, вы увидили свой шанс начать всё с начала, с той же Лидией, только сменившей душу. Я верно истолковала ваши намерения?

— Не называйте надежду намерениями. Если вы не пожелаете, я никогда даже не подойду к вам…

— Нет, отчего же так? С чего мне лишать вас шанса, даже не дав попытаться? К тому же вы вроде как собирались писать мой портрет… У нас будет достаточно времени на то, чтобы понять, нужно ли вообще всё это нам обоим.

— Надеюсь вы не сердитесь на меня за это признание?

— За то, что я выгляжу точь-в-точь как ваша бывшая невеста, и это невольно тянет вас ко мне? Не вижу повода для сердитости. По крайней мере вы честны со мной, за что я весьма благодарна. А это, согласитесь, не такое уж плохое начало общения.

«К тому же я не хочу, чтобы оно закончилось, не успев начаться… — добавила она мысленно. — Не понимаю, почему так?»

— Примите же и мою благодарность за вашу прямоту и смелость.

— Ну уж смелой меня вряд ли можно назвать! — со смехом ответила Лидия.

— Кому неведом страх? Кто никогда не ошибается? Вы лишь раз поддались панике, и то лишь потому, что не ждали её. Но вы быстро справились, и не боитесь говорить то, что думаете. Вы смелая девушка, не сомневайтесь в этом. И сильная. Я это чувствую, ведь подобной силы не ощущалось возле настоящей Лидии. Помните, не тот бесстрашен, кто никогда не боялся, а тот, кто способен смотреть в глаза своему страху и улыбаться ему.

Тут вошла горничная, сообщив, что князь И Гавриил Иванович поймали экипаж. Никита тут же поднялся с кушетки и склонил голову в лёгком поклоне, заложив одну руку за спину, а вторую протянув ей:

— Вы позволите?

— Х-м-м… Да, конечно.

Поколебавшись всего секунду, девушка вложила свою руку в широкую мужскую ладонь.

«Мягкая у него кожа, хоть и не без мозолей, — подумала она. — И такая тёплая… Так странно держать его за руку! Как-то даже… Неловко стало. Хотя почему? Нет, нам точно нужно продолжить общение, хотя сейчас больше всего хочется спрятаться подальше и никогда не попадаться ему на глаза… Боже, надеюсь этот жар не окрасит щеки в пунцовый оттенок!»

«Какая изящная кисть, — в свою очередь подумал Никита. — И пальцы такие тонкие, нежные… Надеюсь, она не заметит, насколько мне приятно держать её за руку. Но почему так? Дело же не только в том, что она похожа на Лидию, не так ли? Да и потом… Я никогда не чувствовал такого тепла, когда касался её. Это... совсем другое. Как всё странно. И непонятно… Это сбивает с толку».

Вот так они, не глядя друг на друга, в едва скрываемым смущении двинулись к выходу, пару раз едва не врезавшись в стену.

На улице, как и сказала горничная, их уже ждал экипаж. Возница нетерпеливо ёрзал, предвкушая обещанную Гаврилой щедрую плату. Григорий Ильич, попрощавшись с нежданной гостьей, уверил её, что отныне он всегда рад видеть её в своём доме. Затем пару раз ободряюще похлопал сына по спине, заодно шепнув ему: «Будь осторожен и не задерживайся надолго».

Забравшись в экипаж, расположившись так, что Гаврила, как уже когда-то, сидел на одном сидении с девушкой, а Никита напротив них, они тронулись в путь. Провожаемые не только Григорием Ильичем, но и недобро горящими глазами стоявшего неподалеку мужчины в неприметном сером костюме.

«Так это и есть она? — подумал он в недоумении. — То же мне… А разговоров-то было! Ладно, обманываться внешним видом не стоит. Даже такая тощая курица может натворить бед, как показывает жизнь. Коль сделаю всё как надо, уже к вечеру проблема будет устранена».

Усаживаясь в экипаж, опираясь при этом на крепкую руку Гаврилы, Лидия старалась даже краем глаза не смотреть туда, где всё ещё виднелись следы недавней трагедии. Старалась, но что-то непреодолимое так и тянуло покоситься в ту сторону…

«Глупая, зачем тебе это? — сердито одёрнула она себя. — Вон, лоб покрылся испариной даже от самой мысли, что ты можешь снова увидеть его кровь! А может даже тело… Что, мало было потрясений? Смотри лучше в пол, или… Бог мой, ну зачем он сел напротив?!»

Вслед за этой мыслью Лидия исподлобья глянула на юного Оленева. Молодые люди вздрогнули одновременно, нечаянно поймав друг друга на взаимном разглядывании, что по их планам должно было остаться незамеченным. Оба на это улыбнулись одними уголками губ, и, скрывая неловкость, поспешно отвернулись.

«Раз так, смотри на край бортика, — решила про себя Лидия, нахмурив лоб. — Ох, объяснил бы мне хоть кто нибудь, что за странная реакция возникает всякий раз, стоит нам пересечься взглядами? Понятно, с чего он разглядывает меня — я двойник его бывшей, теперь уже покойной, невесты. Хорошо, конечно, что он честно рассказал мне об этом… И вряд ли он испытывает что-то подобное тому, что и я. Но у меня-то откуда всё это взялось? Что за наваждение такое? Дело в его внешности? — Лидия снова украдкой скосила глаза на юношу, даже не подозревая, что он за это время уже пару раз сделал то же самое. — Ну да, он красив, не поспоришь. Высок, хорошо сложен, лицом благороден… Глаза зелёные-зелёные, и словно в саму душу пробираются… А ресницы какие длинные! Каштановые, как и волосы… Густые какие они у него! И отрастил не хило, аж в хвостик собрал. Однако это ли повод для проявления такой, мягко скажем, странной реакции? Красивых ведь много. Возможно ли, что мы могли уже когда-то встречаться? Не могу утверждать, но с учётом того, что сейчас я помню одними лишь чувствами, то происходящее во мне можно перевести только так — всё буквально вопит о том, что, похоже, так оно и есть. Это далеко не первая наша встреча… Вот только когда это произошло? И что, в таком случае, нас связывает? Если вообще связывает… Я даже определить не могу, что чувствую возле него! Рядом с убитым я сразу поняла, что испытываю — ужас, дикий животный ужас, берущий своё начало от каких-то роковых событий в моём прошлом. А что касаемо Никиты Григорьевича… Ох, это очень сложно определить! Тянет смотреть на него, но тут же хочется отвернуться… Сердце замирает — и сразу же ускоряется в безумной прыти, когда он рядом… Да, душа, или же тело, определенно знают что-то этакое, относящееся к нам обоим… Но что? Что всё-таки может нас связывать? Сердце, что ты таишь в своих недрах от меня?»

Но развить эту мысль никак не получалось у Лидии, как она не старалась. Любые теории строились лишь на домыслах, что в конце концов неизменно заводило в тупик… Что её очень злило. Сторонний наблюдатель, если бы он был, мог бы заметить, как в какой-то момент вокруг неё странно преломился воздух, исказив клочок пространства… Всего на миг, но и его хватило, чтобы Лидия со стоном ухватилась за голову — её резко пронзила острая, раскалывающая боль.

— Что такое? — тут же переполошился Гаврила.

— М-м… — Лидия поморщилась, но уже через секунду заставила себя расслабить лицо и улыбнуться. — Ничего, всё уже в порядке… Просто минутная неприятность. Наверное, последствия падения с коня… Кстати, — внезапно прищурилась она, — а вам не кажется, что человек, рухнувший с лошади, должен получить травмы куда серьёзнее, чем потеря памяти? Да и как я могла её потерять, не заработав ни единой шишки? Как такое возможно?

«Зато у меня шишка сверкает на пол головы…» — мысленно проворчал Никита, при этом выжидающе уставившись на Гаврилу.

Поняв, что выкручиваться придётся в одиночку, Гаврила недовольно шевельнул усами и принялся что-то невнятно бормотать о шоке, причём больше половины рассказа заняли вставки всевозможных цитат и терминов на латыни и древнегреческом, что делало рассказ невероятно сложным для понимания даже самим его создателем. Лидия сперва добросовестно пыталась вникнуть в смысл, но затем поняла, что Гаврила ничего не собирается ей объяснять, так как и сам ничего не может сказать по этому поводу. Никита, заметив намечавшееся на её лице разочарование, смежное с раздражением, решил вмешаться, к тому же у него у самого голова начинала ныть от всех этих речей:

— Гавриил Иванович, уймите же свою ревность и скажите напрямую, что девица Овсова просто весьма талантливый доктор!

Гаврила едва не подавился застрявшим в горле «omnia vincit amor, et nos cedamus amori»*, с недоумением уставившись на юношу.

— И не смотри на меня так. Ты сам намедни толковал со мной об этом, да всё диву давался.

— То есть, вы хотите сказать, она меньше чем за сутки способна свести синяки и шишки? И срастить переломы? — скептически поинтересовалась Лидия. — Только не говорите мне, что падение с лошади не влечет за собой никаких физических увечий!

Никита на это загадочно улыбнулся и произнёс, откинувшись на спинку сидения:

— Поверьте, подробности заставят вас очень сильно удивиться. Но не от меня их требуйте, а от самой Лизаветы Ермолаевны.

— Методика особая, да помноженная на редкий дар — вот в этом всё и заключается, — прибавил Гаврила, мысленно укоряя себя за то, что не смог сам догадаться сказать подобное. — Но Никита Григорьевич прав, о том вам надобно с самой девицей Овсовой толковать.

— Что ж, непременно потолкую. Не ведьма же она, чтобы так исцелять людей!.. Будьте здоровы, Гавриил Иванович.

— Кхе… Благодарствую-с.

— Как вовремя вы чихнули, — улыбнулась Лидия. — Ещё скажите, что я права насчёт этой девушки.

— То есть… О чём это вы?

— Как, разве вы не знаете, как говорят? Коль скажешь что, а кто-то чихнет сразу же после этого, значит сказанное — правда.

— Нет, не слыхал. Не доводилось как-то, — буркнул Гаврила, то ли радуясь тому, что она ляпнула это в шутку, то ли огорчившись, что она остановилась всего в шаге от истины. В любом случае, развивать тему он не собирался, как и Никита.

Экипаж между тем с грохотом катился по набережной. Из-за плотных сероватых туч выглянуло солнце и его лучи весело играли на неровной поверхности Невы, переливаясь и ослепляя неосторожных людей, решивших полюбоваться на это. И всё же воздух был тяжёлый, густой от влажности… Казалось, проведешь по нему рукой, и она завязнет, как в смоле. А в дали синели тучи, медленно ползущие в сторону города. К вечеру явно собиралась гроза…

Где-то на полпути экипаж героев поравнялись со встречным, откуда их удивлённо, хотя и радостно, окликнул кудрявый юноша, аж привставший с места:

— Ба, да неужто это наши князья Оленевы и Гавриил Иванович?!

— Всё так, — подтвердил едущий с ним за компанию светловолосый молодой человек с мушкой над правым уголком верхней губы. — Точно они самые-с.

— Белов? Корсак? Стой, остановись же! — крикнул Гаврила вознице.

Молодые люди в свою очередь остановили свой экипаж, легко выпрыгнув из него и направившись в сторону уже идущего к ним Гаврилы.

— Кто это? — полюбопытствовал Лидия у оставшегося на месте Никиты.

— Вчера были друзьями, — безэмоционально ответил он, однако взгляд юноши при виде них заметно потемнел.

— А сегодня?

— Это «сегодня» и покажет.

— Интересно же вы объясняете, — нахмурилась девушка.

Никита пожал плечами.

— А я и не говорил, что хочу что-то объяснять.

— Ну, знаете ли!.. — Лидия аж поперхнулась воздухом от возмущения.

— Ладно, простите меня, — тут же примирительно улыбнулся он. — Я не всегда бываю вежливым в общении, но это не означает, что я каждый раз хочу задеть собеседника.

— А что насчёт этого случая?

— Просто привычка, не более того. Мы же с вами ещё не ссорились, да и вообще только начали общаться.

— А есть ли у вас привычка представлять людей друг другу?

— Есть, но вы же можете и сами подойти к ним.

— Моветон! Но считаете, что меня это остановит?

— Не знаю.

— Что ж, на сей раз и дальше оставлю вас в неведении, — улыбнулась Лидия, расслабленно откинувшись на спинку сидения. — Не ждите, что я как импульсивный ребёнок побегу к ним.

— Что ж, это ваше право.

Тут Лидия лукаво улыбнулась и поитересовалась:

— Дайте-ка угадаю, эти двое чем-то настроили вам, ну или хотя бы один из них, коль вы вот так сразу переменились?

Решив, что лучше всё же не уходить от ответа, Никита проворчал:

— Насолить ещё не успели, а вот отрицать тот факт, что после встреч с ними всякий раз со мной происходит чёрт знает что, никак нельзя. Считайте, у меня что-то вроде сенной лихорадки на этих Корсака и Белова.

Лидия довольно хмыкнула:

— Так, ну хоть что-то. Только у кого какая фамилия…

Девушка решила ещё раз внимательно приглядеться к молодым людям, насколько позволяли её глаза — она уже отметила про себя с досадой, что зрение у неё не отличалось остротой, — но вместо этого взгляд Лидии скользнул за их спины. Вернее, на то, что находилось на этой части набережной, на которой они случайно остановились.

— Не может быть… — на выдохе шепнула она.

— Что такое? — насторожился Никита, не понимая, почему она так резко переменилась. — Вы что, призрака увидели? Или вспомнили, где спрятаны сокровища на несколько миллионов? Да куда вы!..

Лидия же проигнорировала его, будто под гипнозом выскользнув из экипажа и стремительным шагом направившись к тому, что так завлекло её. Это были два сфинкса…

Никита, видя, что девушка никак не реагирует на его слова, с недовольным вздохом направился за ней. Бог знает, что ей там в голову взбредёт! Лучше перестраховаться.

— Это же те самые сфинсксы!.. — услышал он её шепот, нагнав Лидию за несколько шагов. — Как же давно я хотела их увидеть вживую…

— Они стоят здесь с апреля тридцать четвертого года, народ пугают, — Никита с долей удивления посмотрел на гордых каменных существ с телом льва и головой человека. — Странно, что вы прежде не видели их, живя в городе… А, так вы наверное просто забыли об этом! Как и обо всём остальном.

— Наверное… — Лидия приближалась к статуям всё ближе, так и не сводя с них глаз. — А ведь я с раннего детства хотела подойти к ним! Да всё никак не удавалось… Кусочек настоящей древней истории! Четырнадцатый век до нашей эры… Найдены при раскопках Поминального храма Аменхотепа III из восемнадцатой династии… Этот период ознаменовался расцветом древнеегипетского искусства и сфинксы являются значимым памятником данной эпохи. И это не подделка, а самые настоящие артефакты из древнего мира! Сделаны из розового асуанского гранита, отличаются высоким качеством работы художника. Они также колоссальных размеров: только представьте, каждая из них весит двадцать три тонны и имеет 5,24 метра в длину и 4,50 метра в высоту!

— Вы с таким придыханием говорите об этом, Лидия Ивановна, а я в первую очередь представляю себе, как нам довелось приобрести этих уродцев за шестьдесят четыре тысячи рублей! Более того, перевозка этих камней из Александрии в Санкт-Петербург обошлась казне ещё в восемнадцать или двадцать восемь тысяч рублей.

— Редкий пример того, когда император принял верное решение, — невозмутимо ответила Лидия, встав возле «восточного» сфинкса. — А если так судить о деньгах, то ничего в жизни, кроме них, не увидишь и не получишь. На что пошла бы эта сумма, останься она в казне? А так была приобретена древнейшая ценность! Или четырнадцатый век до нашей эры — это по вашему не так уж и далеко от нас?

— Камни — они и есть камни, Лидия Ивановна. Придали им форму или нет. Я не испытываю даже сотой доли того восторга, который наблюдаю сейчас у вас.

— Пф-ф, зануда… — фыркнула девушка, при этом с улыбкой рассматривая юное лицо сфинкса. — Я бы и на Великие Пирамиды с радостью слетала поглядеть… А то одни только фотографии видела, да по телевизору.

— Простите, где?.. — впал на мгновение в ступор младший Оленев. — И что вы сделали бы? Я не ослышался, что вы сказали «слетала»?

— Эм-м… — Лидия прикусила кончик языка, с ужасом понимая, что вспыхнувшее в сознании короткое воспоминание уже ускользнуло от неё, как вода меж пальцев. — Я и сама не поняла, что сказала. На секунду мне показалось, что… Что я будто бы говорила вовсе не о себе нынешней, и даже не об этом месте.

«Ладно, — мозг Никиты тут же принялся искать этому объяснение. — Она же ведьма, так что нечего удивляться, что она может выдавать что-то… странное. Кто знает, что у неё там было в прошлом! Вдруг такие как она всё же летают на мётлах? Почему бы и нет? Только о каком телевизоре шла речь?.. Впервые слышу такое слово».

Лидия же, напрягая память до боли в голове, вновь взглянула в бесцветные миндалевидные глаза «восточного» сфинкса.

«Рядом с ними мне так тепло на сердце… Словно… словно я должна здесь находиться. Может поэтому почти смогла вспомнить что-то?»

Задумавшись, она сделала несколько шагов назад… И тут же с испуганным возгласом взмахнула обеими руками, не ощутив под ногой твердой поверхности, и что есть силы вцепилась в пиджак Никиты.

— Осторожнее возле лестниц, — заметил он, придержав её под локоть. — Стоит отвлечься всего на мгновение, и уже можешь шею сломать.

— Да, извините… — пробормотала Лидия, про себя подумав: «Но ведь я близко ещё не дошла до лестницы! И тем не менее нога будто в пустоту провалилась… Причём в том самом месте, где стоит сейчас!»

— Ладно, пойдёмте… Пойдёмте обратно в экипаж, — быстро предложила она, стараясь придать себе непринуждённый вид. — Рано мне пока прогулки совершать, упасть могу на ровном месте. Нужно ещё немного обойтись.

— Что ж, тогда я помогу вам.

Поддерживаемая Никитой, Лидия всё же не удержалась и ещё раз обернулась на сфинксов. Только теперь уже с мыслью, что ей просто необходимо будет вернуться к ним! Но чуть позже…

Примечания:

*Все побеждает любовь, и мы покоряемся любви.

Приблизившись к экипажу Лидия, до этого глубоко увязнув в своих мыслях, столкнулась с четырьмя напряжёнными взглядами, направленными прямо на неё. Один из них принадлежал вознице, которого, судя по жадному блеску в его глазах, не на шутку взволновала перспектива потерять деньги из-за этой выходки.

— Вы в порядке, миледи? — учтиво поинтересовался кудрявый темноглазый юноша, который, как запомнила Лидия, носил фамилию Белов.

Девушка улыбнулась как можно беззаботнее, отпустив наконец-то руку Никиты, которую тот незаметно для всех отряхнул от невидимой грязи; всё-таки её касалась ведьма, да ещё схожая с той Лидией… О чём ему было сложно не вспоминать. Это же ведь ещё нужно привыкнуть научиться разделять их без каких-либо усилий! Если подобное вообще возможно… Но нет, хотя бы на время должен привыкнуть. Ради себя же с отцом старается!

В это время девушка ответила:

— Всё хорошо, не беспокойтесь. Сказалась любовь к старине, о которой я до сей поры не подозревала. Не удержалась от соблазна поглядеть поближе на эти чу́дные статуи. Подумать только, ведь их установили на Университетской набережной в позапрошлом…

Тут Лидия поспешно умолкла, едва не подавившись застрявшим в горле невысказанным вслух «веке».

«Каком ещё позапрошлом веке?! — воскликнула она про себя. — Если их установили в девятнадцатом, а мы как раз сейчас в нём и живём… Откуда взялся этот «позапрошлый»?»

Вопросы внутри неё сыпались как из рога изобилия, но самым ужасным было не то, что на них не находилось ответа, а то, что она не могла озвучивать такое без опасения оказаться подвергнутой славе безумной.

— То есть, я хочу сказать… Их ведь установили в позапрошлом году, не так ли? — попыталась выкрутиться Лидия, понимая, что вырвавшиеся вслух слова уже не вернуть назад, и успокаивая себя:

«Если ошибиться с годом установки, то это можно запросто списать на мою потерю памяти. А вот если бы речь зашла о целом столетии, и не одном… Безумие какое-то! Но кажущееся таким реальным…».

— Вы же сами несколько минут назад сказали, что их установили в тридцать четвертом году, — не сдержавшись произнёс Никита. — Или вы уже успели и об этом позабыть? Памяти так понравилась лёгкость без бремени лишнего груза?

Лидия тут же гневно сверкнула на него глазами, но ответ её по тону был похож на режущий осколок льда:

— Простите, сударь, но дела моей памяти касаются только меня и никого другого.

— Разумеется, — примирительно улыбнулся молодой Оленев, мысленно отвесив себе тяжёлую затрещину. — Прошу простить меня, если своей неосторожностью обидел вас.

— На обиду как правило уходит слишком много сил, а те слова определённо не были их достойны, — сказав это Лидия вновь обратила внимание на Корсака и Белова, и взгляд её заметно смягчился. — Господа, мы с вами не были представлены друг другу, но я бы с радостью узнала имена столь очаровательных молодый людей, которые, к тому же, являются знакомыми нашего дорогого Гавриила Ивановича.

— Кхе… Прежде должен предупредить, что я поведал им о вашем недуге, — сказал порозовевший от удовольствия Гаврила. — Ведь вы уже были когда-то представлены, и чтобы не возникло конфуза, я взял на себя эту ответственность.

— Так мы уже знакомы? Ах, как жаль, что я совершенно ничего не помню об этом!

«Что-то явно не в моём стиле разговор пошёл… — промелькнуло на подсознании девушки. — Притворяюсь, что сожалею, хотя это не так, комплименты раздаю направо и налево… Нет, это явно не я. Неужели имя Лидии и её неизвестная мне натура каким-то образом накладывает на меня свой отпечаток?»

— Но разве что-то мешает познакомиться нам снова? — сказал Белов и тут же ловко подхватил руку Лидии, прижавшись к ней губами. — Граф Фёдор Александрович Белов. К вашим услугам, сударыня.

При этом он, так и находясь в этом положении, бросил на неё снизу вверх обжигающий взгляд тёмных глаз, в которых так и плясали искорки лукавства и озорства. Прямо под стать его буйным кудрями…

— Очень… приятно, Фёдор Александрович, — кивнула Лидия, стараясь не показывать вызванное этим смущение.

Затем вслед за другом представился и Корсак:

— Барон Иван Алексеевич Корсак. К вашим услугам, миледи.

И только когда Лидия сама протянула ему руку, он бережно подхватил её и оставил на коже девушки едва ощутимый поцелуй. Но, в отличие от Белова, не стал задерживаться, и уже через пару секунд отступил назад, сложив руки за спиной, и сохраняя на лице стойкую маску флегматика.

«Характеры у них, конечно, разные, — подумала Лидия, — но ни за что не поверю, что в этом голубоглазом блондинчике не горит тот же огонь юности, как у его товарища. Нет-нет, это явно тот случай, который сравнивают с тихим омутом».

При этом она бросила косой взгляд на Никиту. Тот держался спокойно и с достоинством, при этом на вид будто мысленно и не здесь уже находился. Но от неё не ускользнуло, как он бросил мельком цепкий, полный неприязни, взгляд на Белова и Корсака, чем сразу дал ей понять, что спокойствие это не более чем маска.

«Чёрт с вами! Охота мне разбираться, кто из вас кто. Мне бы себя сперва понять! Но кажется, юного Оленева злит присутствие этих молодых людей… Что ж, это даже несколько забавно».

Проснувшееся коварство, подталкиваемое к действию желанием мести за те слова про память, невинно похлопало длинными ресничками, которым никак нельзя отказать, и навело Лидию на мысль предложить Белову и Корсаку присоединиться к их поездке. Ребята, на удивление, легко и даже с энтузиазмом согласились, словно сами хотели предложить то же самое, только она их опередила. Гаврила тоже поддержал эту идею, так что Никита, который явно хотел как-то возразить, вынужден был дать и своё молчаливое согласие, выраженное сдержанным кивком головы, но крепко сжатые челюсти и губы, сложившиеся в тонкую линию, красноречиво говорили о том, что он думал по этому поводу.

«Ведьма… — уже в экипаже он, зажатый на одном сидении между Беловым и Корсаком, недобро глянул исподлобья на Лидию. — И ведь заметила же, что мне неприятны эти двое! Ладно, сам виноват — впредь будет уроком, что надо лучше сдерживаться».

«Не правильно, конечно, вот так использовать людей, да ещё в подобных низких целях… Но разве кто-то говорил, что я хороший человек?» — с этими мыслями Лидия не без злорадной ухмылки наблюдала за Никитой.

Гаврила же, в свою очередь, с лёгким укором поглядывал на них обоих. Совсем не этого он желал видеть и слышать от них…

«Хорошо, что Белов и Корсак так скоро нашли нас, — мысль о присутствии этих молодых людей приносила большое облегчение бывшему камердинеру. — Два защитника на одну колдунью — это даже больше, чем предостаточно! При том, что это их собственная инициатива. Помнят, видать, сами того не понимая, что были когда-то друзьями. А за девочкой безусловно нужно следить… Кто знает, когда именно её сила начнёт восстанавливаться? Слова словами, но на деле зачастую всё иначе бывает. Да и душегубцев всяких хватает поблизости в избытке… Так что нужен кто-то, кто сумеет помочь и защитить. Хорошо бы ей ещё объяснить заранее, кто она такая… Ведь ведьма, не знающая о своей силе — это всё равно что горящая спичка возле бочки с порохом! Сам бы я давно уже всё ей рассказал, даже если бы она сочла меня безумцем… Но нет, это должна сделать Лизавета Ермолаевна. Она же и доказательства может предоставить, что колдовство действительно существует».

Пока Гаврила размышлял, экипаж почти что доехал до особняка купца Овсова, на который указал их возница.

«Довольно большая избушка, — Лидия не без интереса рассматривала его светло-желтый фасад, покрытый изящной белой лепниной и украшенный стройными колоннами. — Столько окон… Интересно, в нём есть бальный зал? Судя по размерам да. Что ж, ещё немного, и я наконец-то увижу эту Лизавету Ермолаевну, таинственную чудотворную целительницу. Конечно, если они захотят нас принять. Но моего коня по-любому должны отдать».

Покинув экипаж и расплатившись с весьма довольным возницей, Гаврила направился к мраморной лестнице, которую «сторожили» сидящие по бокам от неё каменные львы.

Лидия не видела, кто приоткрыл двери на стук Гаврилы, не слышала так же и того, что он сказал. Но не пошло и пяти минут, как их, толпу незваных гостей, пригласили в дом, где встретили с самыми приветливыми улыбками, на какие только были способны щегольски разодетый дворецкий и горничные в чистых коричневых платьях с белоснежными фартуками.

— Прошу сюда, пожалуйте, господа хорошие, — лепетала одна из девушек, вызвавшаяся проводить их к хозяевам. — Сюда, всё правильно, пожалуйте-с…

Лидию несколько напрягало её лошадиное лицо, но дело было вовсе не в его природном строении, а в ужимках и гримасах, скачущих на нём в бешеном галопе, и застывшее в широко распахнутых глазах полоумное выражение. Так и хотелось спросить, почему купцы, явно не бедные, держат в штате слуг столь… экзотичную особу. Глянув на идущих чуть позади Белова, Корсака, Никиту и Гаврилу, Лидия поняла, что и они явно задавались тем же вопросом.

Проведя гостей по длинному, широкому коридору, горничная остановилась напротив приоткрытых дубовых дверей, которые тут же распахнула и прямо с порога воскликнула:

— А вот и гости, принимайте-с!..

«Может, дело в том, что она их дальняя родственница? — с сомнением взглянула на горничную Лидия. — Она и общается с ними как-то слишком вольно для прислуги… Да и вообще какая-то… стрёмная она. Я бы такую даже за бесплатно не держала бы».

В ответ на возглас горничной до них донёсся приглушённый стон, а вслед за ним мелодичный, хотя и слегка рассерженный, девичьий голос:

— Авдотья, ну сколько ещё раз просить тебя не кричать? Знаешь ведь, что у Николя голова болит. И не держи гостей на пороге, дай им уже войти.

Горничная, то есть Авдотья, насупившись, молча отступила в сторону. Подстрекаемая любопытством, Лидия первая шагнула на территорию большой, залитой светом гостиной. В ней преобладал зелёный цвет, с уклоном в изумрудный, начиная от драпированных бархатных штор, и заканчивая обивкой отполированной мебели из красного дерева. На их фоне сильно бросался в глаза камин из розового мрамора, возле которого в скрипящем кресле-качалке расположился крупный мужчина средних лет в домашнем халате с меховым воротником, бледноватый, с пышными чёрными усами, и придерживащий на лбу сложенное в несколько слоев полотенце. Видно было, что ему не здоровилось. Неподалеку, приняв изящную позу истинной леди, сидела тоненькая златовласая девица, занятая вышиванием. Она, в отличие от своего старшего брата, одета была вовсе не по домашнему, а так, словно вот-вот собиралась отправиться в гости, только к её модному платью цвета теплого летнего неба недоставало шляпки и перчаток.

Увидев гостей, она отложила в сторону незавершенную работу, и поднялась навстречу с очаровательной улыбкой:

— Добро пожаловать! Рада видеть всех вас в нашей скромной обители. Заранее прошу извинить моего брата; Николя со вчерашнего дня изводят столь сильные головные боли, что нынче утром он умолял меня пристрелить его, или подсыпать в кофе стрихнин. Видимо решил за какие-то прошлые детские грехи отправить меня в тюрьму.

— И вы сообщаете нам об этом для того, чтобы мы в случае чего подтвердили ваше алиби? — иронично поинтересовался Белов.

— Или создали бы его вместе со мной. Если я проведу ещё пару часов за прослушиванием его ворчания, то я за себя не ручаюсь.

— Лизи, пожалуйста, прекрати… — приглушённо протянул купец, не раскрывая глаз. — Ты даже не знакома с половиной наших гостей, а уже донимаешь их.

— Прости, братец. В общем, я только хотела предупредить, чтобы вы были заранее готовы к его дурному расположению духа, и не принимали близко к сердцу всё то, что он может сказать не со зла.

Лидия мысленно подивилась тому, насколько разными были Овсовы. Если бы она не знала об их родстве, то никогда не догадалась бы, что перед ней брат с сестрой. Грубоватые черты, хотя и не лишённые обаяния, крупное, даже несколько грузное телосложение черноволосого Николая Ермолаевича, и лёгкость, тонкость, и даже будто бы воздушность златовласой и зеленоглазой Лизаветы, словно молоденькую берёзку на несколько дней обратили в человека.

Но так же Лидия не могла не обратить внимание на то, насколько отличалась царившая в гостиной атмосфера от того впечатления, которое производил сам дом. Не было ничего общего между ощущением лёгкости, достатка и благополучия, и этим даващим, гнетущим покрывалом, которое на них словно набросили с первых же шагов в этой комнате. Но в чём было дело? Неужто в самих хозяевах? Или в чём-то ещё?..

«И раз уж она такая талантливая целительница, то почему её брат так долго страдает от головной боли? Разве ей не под силу справиться с такой мелочью по сравнению с лечением упавшего с коня человека?»

Вслух Лидия, конечно же, не решилась спрашивать о таком.

К тому времени Гаврила уже представил Овсовым Никиту, Белова и Корсака. На Оленева Лизавета едва ли обратила внимание, но зато чуть подольше задержала его на последних. Затем пробормотала так тихо, что Лидия едва расслышала:

— Мортамбры, верно?

— Вольные, сударыня, — так же тихо ответил Белов. — Мы с вами имели удовольствие видеться на приёме во дворце Брюса, но представлены друг другу не были.

— Да-да, припоминаю… — лицо девушки приобрело задумчивое, даже несколько напряжённое выражение. — Так вы теперь с… Лидией Ивановной? Что ж, этого следовало ожидать.

«Такую паузу взяла, словно пыталась вспомнить это имя, — подумала Лидия, чувствуя себя всё более неуютно. — И о каких таких «мортамбрах» они говорят? Ни Гаврила, ни Никита не выглядят удивлёнными, значит знают, о чём речь».

Стоило ей набраться решимости спросить про значение этого слова, как её сбило сердитое ворчание Николая Ермолаевича, едва ли не требующего подойти к нему Белова и Корсака, а так же Оленева.

— Вы не слушайте, как именно я сейчас говорю, — прибавил он, как бы извиняясь. — Просто иначе я и слово едва могу сказать.

— Не беспокойтесь, Николай Ермолаевич, мы всё понимаем, — улыбнулся Белов.

— Проклятая мигрень! — воскликнул купец, со злостью отбросив в сторону уже сухое полотенце. — Словно сотню иголок вонзили в мозг… И ладно бы это было похмельем: тогда понятно, ради чего страдаешь, а так… — после чего, вздохнув, он попытался улыбнуться: — Ну, подходите же, ребята, не робейте, я не заразный. Потолкуем с вами кое о чём, выгодном для всех нас.

— Такой разговор я всегда только приветствую, — произнёс Корсак.

— Подходите, не стесняйтесь. Присаживайтесь, коль желаете.

— Благодарю, сударь, я пока постою, — сухо, хотя и вежливо ответил Никита. Белов и Корсак тоже остались стоять.

— Хотите табаку, чаю, коньяка? Нет? Откушать чего-нибудь? Ну ладно, воля ваша. Тогда перейдём сразу к делу… Да, вы, сударь, тоже можете присоединиться к нашему скромному клубу, — обратился купец к Гавриле. — А вот дам мы лучше отпустим на волю, не будем докучать им нашими сухими разговорами о торговле и сделках.

— Ну, тогда сейчас самое время спасаться бегством, — улыбнулась Лизавета, мягко взяв под локоть Лидию. — Пойдем, милая, я заодно осмотрю тебя ещё разок. Как ты вообще себя чувствуешь?

— Весьма недурно, будто и не падала никогда с коня, — сказала Лидия, нечаянно перехватив брошенный в её сторону взгляд Никиты.

Если двое друзей уже во всю с интересом беседовали с, казалось, позабывшим о мигрени купцом, то он, как и Гаврила, явно только и искал повода соскочить.

«Прости, ничем не могу помочь, — отвернулась Лидия, стараясь не думать о том, что в этом взгляде, помимо прочего, промелькнуло что-то схожее с тревогой. — Глупость какая… Что здесь может случиться с нами? Это утренее потрясение всё никак не отпускает…»

* * *

Лизавета привела гостью в небольшую музыкальную комнату, посреди которой стоял большой чёрный рояль. Гладкий пол и несколько зеркал в позолоченных рамах на стенах как бы намекали на то, что в этом миниатюрном бальном зале иной раз могли и потанцевать две-три пары, видимо из числа ближайших друзей их семьи. Вдоль стен тянулся ряд «виндзорских» кресел и несколько кушеток.

— Присаживайся, — девушка подвела гостью как раз к одной из них. Эта находилась возле широко раскрытого окна, выходящего во внутренний двор.

— Благодарю, — Лидия будто с опаской опустилась на самый её краешек. — Простите, Лизавета…

— Прошу, не нужно этих формальностей с обращением на «вы»!

— Дело в том, что в… ты, по видимому, неплохо уже знаешь меня, а я совсем не помню тебя. Можно сказать, впервые в жизни вижу вас с Николаем Ермолаевичем.

— Я знаю, — Лизавета присела возле неё, глубоко вздохнув, смотря на девушку с глубокой печалью. — Что делать, такова эта жизнь. Потери, как и жертвы, в ней неизбежны, и они могут быть самыми разными. Тебе повезло, что всё ограничилось одной лишь памятью. Вернее, ещё только повезёт, если на этом всё и закончится. Но, увы, что-то мне подсказывает, что всё будет намного сложнее и страшнее. Вижу на твоём лице недоумение… Понимаю, на твоём месте я бы тоже уже хотела уйти отсюда куда подальше. Странное место со странными людьми… Но к сожалению, раз коснувшись всего этого, уже никогда не сможешь сбежать.

— Кажется я не совсем понимаю…

— Так пока и не нужно. Насладись этими последними минутами неведения, которые тебе все подарили, сами того не желая.

— Наслаждаться неведением? — воскликнула Лидия. — Я не могу быть спокойной, находясь в таком состоянии! И очень не люблю, когда все вокруг знают больше меня и не делятся этим, только всё больше наводя туману. Нет, ты меня совсем не знаешь…

— Согласна, но главное, чтобы ты знала себя.

— У меня и этого сейчас нет. Я даже не помню кто я, потому чужое имя ношу.

— Лучше уж чужое, чем совсем без него, не так ли? А помнить прошлое не обязательно, чтобы являться собой… Ну что такое?

Лизавета сердито обернулась в сторону дверей, которое только что шумно распахнула Авдотья.

— Там, это… Конь пропал.

— Какой ещё конь?

— Ну этот, чёрный, с пятнышком на лбу. Как сквозь землю провалился! Стойло закрыто, конюшня тоже.

— Боги и черти… — раздражённо вздохнула Лизавета, нехотя поднявшись на ноги. — Подождать хотя бы пару минут не могла? Ладно, пошли. Посмотрим, как там всё «заперто». Ты тут пока посидишь или в гостиную хочешь вернуться? — спросила она у Лидии.

— Нет, спасибо, мне явно сейчас не помешает побыть одной.

— Ну как знаешь. Я скоро вернусь.

Лидия проводила её взглядом, пока не закрылись двери. Затем, с горечью усмехнувшись, потерла лицо ладонями.

«Ничего не понимаю… Такое ощущение, что я завязла в бредовом сне и никак не могу отыскать способа проснуться. Вот о чём она сейчас говорила? Какая-то бессмыслица… Для меня, по крайней мере. Может, если бы не потеря памяти, я поняла бы все эти намёки? А она явно давала их…»

Внезапно, неизвестно откуда взявшись, в комнате появился большой пушистый чёрный кот с ярким белым пятнышком на лбу, приковав к себе всё внимание Лидии. Сверкнув жёлтыми глазами он, мягко перебирая лапками, подошёл к кушетке, где и сидела Лидия, какое-то время неподвижно рассматривал её, а затем одним прыжком оказался на сидении и по-хозяйски забрался на колени девушки, свернувшись клубочком.

Лидия не без изумления уставилась на это наглое создание и, стараясь не коснуться ненароком кота руками, хотела уже встать, дабы сбросить его с себя, как внезапно услышала ворчливый мужской голос, прозвучавший так, словно он засел прямо у неё в голове, и на его фоне все остальные звуки пропали, будто она погрузилась под воду:

— Даже и не вздумай этого делать! Я столько дней потерял в этом треклятом стойле, что имею теперь полное право нормально отдохнуть хотя бы пару минут! Б-р, как же я ненавижу лошадей!..

У Лидии едва глаза на лоб не полезли, когда она поняла, что это… будто в самом деле говорил ей кот.

— И не «будто», а точно я сказал! — он чуть развернул усатую мордочку в её сторону, приоткрыв один глаз. — Ну, что смотришь, Мари, или как там тебя теперь зовут? Не признала поди, да? А ведь сама на днях имя мне дала, как будто я просил об этом. Вот только не отвечай мне вслух, мыслей будет достаточно.

«Ну всё, теперь мне окончательно всё стало ясно… — девушка горько усмехнулась. — Всё очень даже просто оказалось — я сошла с ума…»

— С ума ты сойдёшь, если и дальше будешь отрицать свою сущность! — гневно прошипел кот всё также у неё в голове, отчего Лидия болезнено поморщилась. — А она у тебя точно уже раскрылась, коль слышать меня начала. Вот только… Как-то иначе всё ощущается… Что с тобой такое стряслось?

Кот тут же поднял голову, посмотрев на девушку уже более пристально, будто в саму душу хотел проникнуть.

— Эге, так тебе память убрали! — воскликнул он где-то спустя минуту, и в его голосе послышалось что-то схожее с сочувствием. — То-то я гляжу, что энергия не та. М-да, жёстко они с тобой… Сперва одно, потом другое, а теперь ещё и это… Впрочем, всем нам досталось по-своему. Утешай себя тем, что ты хотя бы облик свой изначальный сохраняешь, а не носишься в виде копытного. Но вот на кота я не жалуюсь, это даже приятно в каком-то смысле… Но почему же лошадь?!

Пропустив мимо ушей (или головы?) жалобные стоны кота, Лидия, сглотнув застрявший в горле ком, то и дело больно пощипывая себя, решилась спросить:

— Т-ты…

— Нет, не общайся со мной голосом! Сказал же уже! Совсем не умнеешь со временем.

«Ещё немного, и я сделаю из него шапку…»

— Ой, напугала! Ты из меня уже сделала однажды шашлык, так что можешь не стараться — угрозы эти не подействуют.

«Какой шашлык? — окончательно растерялась Лидия. — Какая Мари? Да кто ты вообще такой и откуда знаешь меня? Да и тут не мешало бы ещё уточнить, кто же я такая. И почему я тебя слышу?»

— Объяснять это долго и трудно… Боюсь, сейчас у нас нет на это времени. Эй, прекрати там молиться кому попало, чтобы у тебя в памяти хоть что-то прояснилось! Не помогут тебе те, кто на небе обитает. Ведьмы на иные силы рассчитывают.

«Кто? Ведьмы? — Лидия с надрывом рассмеялась. — Да это просто бред какой-то… Неужто ты хочешь сказать, что сам из колдунов? Или нет, что я — ведьма?»

— Не хотелось бы тебя огорчать, не успев толком познакомиться снова… Но, да, всё именно так. А что б ты…

Кот не договорил; внезапно вздыбив шерсть, он с шипением подскочил на месте и метнулся прямо за спину Лидии. Откуда сразу же раздались крик и проклятия какого-то мужчины…

Сердце девушки ухнуло вниз и сразу же подскочило к самому горлу. Не медля ни секунды, она соскочила с кушетки, на ходу обернувшись — кот с остервенением пытался пробраться к лицу незнакомца, проникнувшего в комнату скорее всего через открытое окно. При этом Лидия и не заметила, как с её шеи соскользнул кристалл, так как верёвку, на которой он висел, перерезали…

Битва незнакомца с котом продолжалась всего пару мгновений — Лидия едва успела достигнуть середины комнаты, как зверь с отчаянным воплем отлетел далеко в сторону, судорожно пытаясь содрать защелкнувшийся на его шее серебряный ошейник с какими-то фиолетовыми камнями.

Избавившись от неожиданного противника, незнакомец наконец обратил на замеревшую Лидию недобрый, торжествующий взгляд.

— Ну наконец-то попалась… — протянул он со сладостью в голосе, вытаскивая из-под одежды длинный, изогнутый на конце кинжал.

Страх не лишил Лидию способности рассуждать, так что она сразу поняла, что это оружие предназначалось для неё… И что убежать она уже не сможет — слишком короткое расстояние разделяло их. И это осознание вселяло дикий, парализующий ужас… Хотелось крикнуть: «Зачем?!», — или позвать на помощь, но всё, что она смогла сделать, это вскинуть руки, как бы желая тем самым остановить незнакомца, и взмолиться в пространство, чтобы всё это исчезло.

Мужчина резко бросился вперёд… Но тут же словно завяз в помутившемся воздухе, который, как покрытая рябью вода, окутал всё его тело, кроме головы.

— Что… Как? — теперь уже его глаза расширились от смеси удивления и ужаса. Кинжал со стуком выскользнул из сведённых судорогой пальцев. — Что ты делаешь?

«А что я делаю?» — Лидия была удивлена не меньше, но всё же её намного больше занимала радость, что нападение превалось, хотя и по пока непонятной ей причине.

Видимость становилась всё хуже, и девушка слегка взмахнула руками, необдуманно скрестив их «ножницами». Дальше произошло невероятное, хотя и страшное зрелище — раздался глухой хрип, и на том самом месте, где только что стоял незнакомец, на пол упала… его отрезанная голова… Туловище же исчезло, как и помутнение в воздухе.

Пару секунд Лидия в немом шоке смотрела на это не моргая, борясь с подкатиашей к горлу тошнотой… Затем, очнувшись от оцепенения, она отшатнулась назад, зачем-то выкрикнув: «Прочь!», — и снова взмахнула руками, после чего на мгновение возникшая в комнате прозрачная рябь бесследно поглотила и голову… Ну, не совсем бесследно — на полу осталась большая лужа растекающейся крови.

Вслед за этим Лидия ощутила острую боль в затылке. В сознании потемнело и она без всякого сопротивления повалилась на пол. Лидия не успела заметить, что на пороге в ужасе замерли Лизавета, Авдотья, Корсак, Никита и Гаврила, привлеченные шумом и ставшие свидетелями всей этой сцены, а Белов, быстрее всех оценив сложившуюся ситуацию, решил радикалтно устранить общую для всех опасность, оглушив Лидию попавшимся под руку подсвечником.

— Ну… а как он хотел? — спустя мгновение произнесла Авдотья, немного истерично хихикнув. — И у розы есть шипы. Даже своеобразные.

— Что это было? — глухо прошептал Никита, вцепившись в косяк так, что едва не раскрошил его.

— Колдовство, — коротко бросил Белов.

— Я и не думала… — Лизавета отняла прижатую ко рту ладонь. — Я и не думала, что такое возможно… Невероятно.

— Тебе что, понравилось? — нервно выпалил Гаврила.

— Да вы послушайте! — воскликнула Овсова. — Она сумела, пускай пока и случайно, под воздействием ужаса, подчинить себе пространство! Потому этот бедолага и оказался обезглавленным — она нечаянно сомкнула границу прямо на его шее, отправив тело в другое место. Вот какая у неё сила, вот её способность! Это величайший дар, таких как она не было в этом мире с древнейших времён.

— Похоже и хорошо, что не было. Надеюсь, голова потом полетела туда же, куда и тело… — попытался усмехнулся Никита, но тут же встрепенулся: — Погодите, а тебе не показалось, Гаврила, что это был…

— …Тот самый мужчина, которого сегодня утром нашли возле вашего дома?.. — подхватил мысль Оленева бывший камердинер. — А ведь и правда, очень уж был похож…

— Я узнала его, это был один из лучших мортамбров-наемников, — Лизавета задумчиво постучала пальцем по подбородку.

— Подтверждаю, это действительно так, — кивнул Корсак.

— Где, вы говорите, нашли утром того мужчину? — спросил Белов.

— На улице неподалеку от нашего дома, — ответил Никита. — Да вы не ошибётесь, если решите навести справки. Вряд ли за сегодня в этом городе найдется ещё хотя бы один обезглавленный труп, возникший прямо посреди дороги. Что ж, тепнрь мне понятно, откуда он там взялся…

— И выходит, если действительно окажется, что это он и был…

— То это оначает, что она не просто отправила его в другое место, но и во времени переместила! — подхватил Корсак мысль Гаврилы.

— Случайно, говорю же, — встряла Лизавета. — Тем, кто только что открыл в себе способность, не под силу подобный уровень мастерства. Уже завтра, я уверена, она не сможет и листик переместить с одного края стола на другой. Здесь же свою роль сыграли страх и элементарная самозащита на уровне полсознания. Но тем не менее, факт остаётся фактом — перед нами сейчас лежит ведьма с редчайшим и сильнейшим в мире даром.

Все молча переглянулись. Авдотья же, фыркнув, подскочила к бессознательной девушке, ласково приобняв её, и бросив в сторону остальных:

— Потом рассуждать о силах не можете? Помогли бы сперва бедной. Ей бы ещё рассудок сохранить бы целым после такого.

— Об этом я позабочусь, если снимете с шеи этот проклятый хомут! — прошипел чёрный кот, только теперь показавшись им на глаза. — И скажу вам прямо — поделом этому мерзавцу, что так с ним всё сложилось! Подкрался со спины, срезал с её шеи защитный кристалл… Убил бы, не раздвинь она с испугу пространство!

— Это ещё что? — прищурился Никита.

— Говорящий кот…

— Это я и сам вижу, Гаврила.

— Какая поразительная наблюдательность! — съязвил зверь.

— О, а вот и наша пропажа нашлась! — произнесла Лизавета, окинув кота пристальным, и даже любопытным взглядом. — Ты когда облик-то успел сменить?

Примечания:

Не переживайте, Агнии не грозит участь Мэри Сью)) Как и было сказано от лица Лизаветы, нашей девочке подобный трюк удался случайно и в ближайшее время ей будет более чем трудно создать даже что-то совсем незначительное.

Лидии не показалось, что в последнем брошенном на неё взгляде Никиты сквозило беспокойство. Юноше трудно было бы описать словами непонятно откуда взявшееся в груди скребущееся жжение, но оно явно намекало ему на то, что грядет что-то недоброе. И даже не в отношении него, а именно Лидии.

Как выяснилось уже вскоре, предчувствие не обмануло юного Оленева. Встревоженные раздавшимся из недр дома шумом, он, Белов, Корсак и Гаврила, оставив взволнованного купца в гостиной, направились в ту сторону, по пути столкнувшись со спешащей в музыкальную комнату Лизаветой в сопровождении Авдотьи, на чьём лице совершенно не к месту расплылась широкая улыбка. Они поспели как раз к тому моменту, когда неизвестный мужчина собирался напасть на Лидию и, соответственно, стали свидетелями развернувшейся следом трагедии. Охвативший их шок продлился не долго — тому помогло появление говорящего кота… Который с первых же шагов, прищурившись, недобро скосил глаза в сторону Никиты, сочта для себя обременительным повернуть голову. Впрочем, юноша ответил ему не менее «дружелюбным» взглядом, отчего-то сразу почувствовав внутреннюю неприязнь к этому существу.

Но долго задерживаться на этой мысли юный Оленев не стал — под руководством Лизаветы он и остальные трое мужчин аккуратно уложили Лидию на кушетку. Девушка всё ещё была без сознания…

«Её счастье, что это так, — подумал Никита. — Мне-то всё ещё нехорошо от случившегося, а уж ей каково… Страшно даже представить. К тому же она ничего не помнила ни про колдунов, ни про то, что она одна из них. Так что это двойной удар для нашей псевдо Лидии. Удастся ли ей сохранить рассудок в целости? Ведь если ведьма с такой силой сойдёт с ума… Чёрт возьми, да так от города ничего не останется! Не говоря уже про всех нас. Да, кто бы мог подумать, что она владеет именно такой силой… С ней следует быть осторожным, а то так не понравится чего — и обезглавит один движением пальца!».

«Ей для этого сперва потребуется долгое время оттачивать навык, — внезапно раздалось прямо в голове Никиты ворчливое шипение кота, напугавшее его в первое мгновение. — Думаешь, что магия — это так, лёгкое дело? Да те же сырые дрова проще поджечь, чем суметь подчинить её и заставить беспрекословно слушаться!»

Никита одарил тяжёлым взглядом зверя, с которого Лизавета только что сняла ошейник.

«Ты что, слышишь мои мысли?» — решил попытаться обратиться к нему Оленев.

Да, сказал бы ему кто-нибудь неделю назад, во что он влипнет… Он посчитал бы этого вестника сумасшедшим! По правде говоря, Никита и сейчас немного сомневался в здравии своего рассудка…

«К несчастью да, — кот, вопреки словам, довольно промурчал, явно радуясь избавлению от нежелательного аксессуара. — Вообще не должен, но обстоятельства таковы, что и ты угодил в число тех, к кому у меня имеется доступ».

«Кто ты такой?» — решил напрямую спросить Никита.

«Некто, кто теперь обязан пожизненно пребывать возле этой мадам, которой вы едва череп не проломили. Да, передай своему дружку, чтобы он на будущее оставил эти варварские методы! Решительность — хорошая черта, но только не в том случае, когда она доводит окружающих до полусмерти».

«Допустим, — Оленев решил сделать вид, что не слышал этих слов, — что ты по каким-то причинам можешь быть связан с этой девушкой, которой мы дали имя Лидия — настоящее никому неизвестно. Но при чём тут я?».

Кот задумчиво уставился на юношу, чуть склонив голову на бок. Спустя некоторое время он протянул:

«Я не могу рассказать тебе всё, но поверь, что ты очень даже при чём… А ты, я смотрю, не особо удивлен тому, что наша красавица пространством управляет, а я, кот, болтаю с тобой мысленно».

«Я уже говорил, что толку тратить время на удивление? Да, всё это более чем странно, и даже немного пугает, но это есть. Проще принимать реальность таковой, какой она предстает передо мной, чем бессмысленно отрицать или причитать, что такого не может быть».

«Позиция ясна, — кот перевёл взгляд на Лидию. — Ладно, ещё успеем потолковать с тобой, Оленев, — он произнёс фамилию так, словно она жгла ему язык, — а пока нам нужно позаботиться о девочке».

«Каким образом? Я могу помочь?»

«Нет уж, покорнейше благодарю! Мне здесь не нужна ничья помощь».

С этими словами кот легко запрыгнул на кушетку, залез на Лидию и, свернувшись клубочком, улёгся ей на грудь.

«Что он делает?..»

«Тихо! — грозно рыкнул кот, да так резко, что Никита дёрнулся от пронзившей виски острой боли. — Не думай, не шевелись, не дыши! И вообще, уйди из комнаты подальше, чтобы не мешал! Я потом объясню, что делаю».

«Чёрт лохматый… Ладно, главное чтобы помог ей».

«О, переживаешь за девушку?» — на этот раз в его голосе промелькнули игривые нотки.

«Ещё чего! Я её вижу первый раз в жизни».

«Ну, первый так первый», — равнодушно заметил кот и, умолкнув, вновь устроил усатую мордочку на лапках.

Моргнув, Никита ощутил, что с него будто спала пелена, которая всё это время отделяла его от окружающего мира. И первым делом он столкнулся с вопрошающим взглядами всех присутствующих в комнате. Кроме Авдотьи — она сидела у изголовья кужетки, на которой лежала Лидия, и с умилением наблюдала за котом.

— Всё в порядке, Никита Григорьевич? — первым нарушил тишину Корсак.

— Более чем. А почему вы?..

— Вы в течение нескольких минут стояли неподвижно с пустым, словно стеклянным, взглядом, не моргая.

— Мысленное общение для новичков всегда так проходит, — задумчиво произнесла Лизавета, и без того выглядя озадаченной. — Одно только не пойму… Почему?..

— Я был бы благодарен за любое пояснение, — сказал Никита. — А то этот блохастый так и не соизволил ничего толком объяснить.

«Вообще-то я намного чище тебя буду, князь! — возмутился кот, едва не сплюнув на последнем слове. — И я русским языком просил тебя уйти и не мешаться. Простите, но на французском не успел научиться лепетать!».

— Так, прекрати сейчас же шипеть у меня в мозгах! — в слух прикрикнул на него Никита. — Я ведь заметил, как тебе по нраву пришёлся тот ошейник. Может вернуть его прямо сейчас?

«Тогда я точно не умолкну. Спать мне не нужно, так что буду шипеть у тебя дни напролет!»

— Ничего, я подожду, пока ты не начнёшь умолять снять с тебя эту железку, — нарочно зловеще усмехнулся Никита. — А ждать и терпеть я умею.

Гаврила, видя, что разговор пошёл совсем не в том направлении, спросил у Лизаветы:

— Так кто же сей чудно́й зверь?

Никита сразу же весь обратился в слух. Белов и Корсак предпочли пока сохранять молчание, сосредоточенно наблюдая за всем, в том числе и за окном — мало ли, кто ещё там вздумает залезть…

Подумав мгновение, Лизавета ответила:

— Дух. Вернее, душа умершего, по какой-то причине связанная с живым человеком. Такое случается вследствие особых ритуалов, кровной связи или же пригрешением этой души в отношении живого. В таком случае он будет искупать свой грех в течение всей жизни этого человека. Это очень крепкая связь, предназначенная, как правило, лишь для двоих, но бывают и исключения, когда она частично переходит на участника, или вернее, на жертву тех событий, которые навредили тому человеку, которому дух теперь обязан служить.

Никита посмотрел на Овсову так, словно она внезапно заговорила на китайском. Затем, взъерошив волосы, с натягом рассмеялся:

— То есть вы хотите сказать, что я когда-то вместе с этой девушкой оказался в какой-то передряге и этот кот, тогда ещё человек, сильно навредил нам? Да так, что теперь искупает свою вину в этом облике? Как вы вообще поняли, что этот кот — именно такой дух?

— Вы этого не можете чувствовать. Вы — обычный человек. Но я уверена, что господа Белов и Корсак, как и я, чувствуют исходящую от него вибрацию и тепло, присущее лишь таким существам.

— Так и есть, — буйные кудри Белова подпрыгнули, когда он кивнул. Корсак сделал то же, только молча.

— Ладно, допустим. Но при чём тут я? Уверяю вас, что те, кто стал причиной всех бед в моей жизни, продолжают благополучно жить и процветать. Кроме настоящей Лидии. Может, это она?..

— Нет, тогда этот кот был бы женщиной. Это у душ не меняется.

— Бред какой-то… — криво усмехнувшись, Никита вонзил взгляд в бледное лицо всё ещё пребывающей без сознания девушки. — Каким образом она могла вместе со мной попасть в такую передрягу, в которой я ещё и жертвой оказался по итогу? Я прекрасно помню всё, что происходило со мной начиная с четырёхлетнего возраста! А до этого времени со мной точно не случалось ничего трагического.

— Да, такой памяти не позавидуешь… — пробормотал Гаврила, искусав язык чуть ли не до крови — как же ему хотелось высказать всю правду, что так рвалась из него наружу! Ну почему никому нельзя рассказывать Никите и Агнии об их настоящем прошлом?! Как и остальным про него…

— Возможно, что те события произошли не в этой жизни, — уклончиво предположила Лизавета. — Иначе это не объяснить.

Помолчав мгновение, Никита кивнул:

— Что ж, такая трактовка более менее устраивает меня.

Тут Белов, пошептавшись с Корсаком, выступил вперёд:

— Господа, я конечно всё понимаю, но меня и Ивана куда больше волнует другой вопрос; кто будет обучать нашу псевдо Лидию владению её силой?

— Да, это ты дело говоришь, — живо подхватил Гаврила. — Кто станет учить девочку? Если колдунов с такой силой больше нет…

— Ну… — задумавшись, Лизавета постучала указательным пальцем по подбородку, возведя глаза к потолку. — Контролю её может обучить любой — это для всех схожая наука. А вот применению силы… Не знаю, над этим стоит подумать. Посоветоваться… Уверена, дядя подскажет, что делать.

— Да, посоветует девочке раздвинуть пространство и отправиться во времена, когда ещё существовали ей подобные! — всплеснул руками Гаврила. — Но если серьёзно, что он может придумать?

— Не ломайте над этим голову, предоставьте это дело тем, кто не входит в число живых смертных, — пробурчал в ответ кот и добавил сердито: — И прекратите наконец уже мешать! Я так по вашей милости ошибусь в чём нибудь. Лучше, вон, подите и успокойте купца. Не то он там вскоре впервые за всю историю излечит мигрень одной лишь силой воли.

— И то верно, — согласилась Лизавета. — Брату в самом деле давно пора сообщить, что всё в порядке. Да, Авдотья, прибери… Все эти следы на полу. Кажется кровь угодила даже на рояль. Авдотья!

— М? — встрепенулись женщина на возглас Овсовой. — Ах, да-да, конечно, сию минуту всё приберу.

С этими словами она, подобрав юбку, стрелой вылетела из музыкальной комнаты.

— Никита Григорьевич, — Гаврила осторожно тронул юношу за локоть. — Вы так бледны… Может и мы выйдем, на воздухе прогуляемся?

— Что ж… — Оленев бросил ещё один взгляд на Лидию, так и задержав его на ней. — Пожалуй, ты прав. Воздух мне в самом деле не повредит.

— Только далеко не уходите, мой брат наверняка пожелает оставить вас на чай, — предупредила Лизавета.

— О, сие мы ни в коем случае не пропустим! — заверил её Гаврила, попытавшись изобразить веселье.

— В таком случае, — девушка печально улыбнулась одними уголками губ, — для прогулки советую посетить наш задний двор. В вашем распоряжении весь наш сад и оранжерея.

— Благодарствую, мадемуазель, — скороговоркой вымолвил бывший камердинер, по-быстрому уводя за собой Никиту, который сам бы, скорее всего, так и простоял бы неподвижно в той комнате до следующего утра.

Однако уже вскоре они столкнулись со спешащей обратно Авдотьей, едва не расплескавгей всю воду из ведра.

— Ах, барин, вот вы-то мне и нужны! — на выдохе выпалила она, округлив глаза до пределов, дозволенных природой, и, приблизившись вплотную, прошептала заговорщически: — Вы это давеча оставили у нас, а забрать всё никак не соизволите. Я-то сохранила на всякий там случай какой-нибудь, вдруг нужно. Вы уж сами опосля решайте.

Говоря это, женщина быстро сунула в руку Никиты какую-то бумажку, сложенную как раз до того размера, чтобы свободно уместиться на ладони, и, прижав к себе ведро как большую ценность, продолжила свой прерванный путь. Оленев и Гаврила, молча посмотрев ей вслед, недоуменно переглянулись. Неловко кашлянув, бывший камердинер спросил:

— Ну, вы, это… Посмотрите, что там?

— На свету разверну, — с этими словами Никита быстро сунул бумажку в левый карман пиджака. — Пойдём, чего стоять… Если только Авдотья не решит опять зачем-то догнать нас. Странная она… Хотя в такой обстановочке кто угодно умом тронется. Ты-то сам как после… всего этого?

— Потихоньку… Оба глаза дёргаются да усы до сих пор ещё шевелятся, а так всё в полном порядке. Да за меня не переживайте, Никита Григорьевич, я всякого повидал на своём веку. Лучше скажите… — он с нескрываемой тревогой взглянул на юношу. — Как вы? И не отмахивайтесь от меня! Я вас с детства знаю и вижу, что вам сейчас ой как тяжко!

— Скажешь тоже… — сухо хмыкнул Никита, но, подумав мгновение, прибавил мягче: — Хотя ты прав, мне в самом деле тяжело. И страшно… Пытаюсь убедить себя, что раз колдовство существует, то нужно это просто принять и жить дальше в новой реальности. Но… говорить всегда проще. Это как со страхом высоты или темноты. Вроде убеждаешь себя, что балюстрада не даст тебе упасть, а в твоём доме, в твоей же комнате, на тебя не выпрыгнет никакое чудовище… Разум это принимает, но тиски страха сильнее его голоса. Знаю, всё это можно перебороть, было бы желание… Да и у меня не до такой степени доходит, это лишь был грубый пример. Но всё же… Неизвестность и непонимание — вот мой главный враг в данный момент. Я понимаю, с чем столкнулся, но всё же ровным счётом ничего об этом не знаю.

— То есть вам было бы легче, имейте вы возможность изучить всё это?

— Именно, Гаврила! Ты верно сказал. Изучить… Да, со знаниями всегда легче. Невежество ведёт во тьму, превращая человека в жалкое подобие трусливого кролика. Знание же даёт ему возможность выстоять перед лицом всевозможных преград.

— Тогда осмелюсь дать вам совет — вам следует сблизиться с этими юнцами, Беловым и Корсаком.

— Почему с ними? — удивился Никита.

«Да потому что я хочу возродить вашу дружбу! — с отчаянием выкрикнул мысленно бывший камердинер. — Подумаешь, реинкарнации… Души-то всё те же! Значит, и люди тоже».

Но вслух Гаврила конечно же сказал другое:

— Ребята, как я понял, сами неплохо разбираются в этим мире, и при этом не колдуны — значит, для них вы более свой, чем для той же Лизаветы. А я не уверен, что колдуны захотят в полной мере посвящать обычного человека в свои дела.

— Вроде как мадемуазель Овсова не была особо против… Впрочем, в твоих словах есть смысл. Тем более мы и так стали встречаться с ними слишком уж часто. И, как я понял, встреч этих будет становиться только больше…

Они в это время уже ступали под сенью садовых деревьев — цветущие яблони, груши и вишни, высаженные полукругом, обступали небольшую белую беседку, увитую плющем. В неё-то Оленев и Гаврила и направились, не испытывая желания искать оранжерею, а уж тем более исследовать её.

Устроившись на скамейках, не нарушая повисшего между ними комфортного молчания, Никита извлёк из кармана сложенную бумагу и под горящим любопытством взглядом Гаврилы неспешно развернул её…

— Ну, что там? — не удержался всё-таки бывший камердинер, придвинувшись ближе, не обратив внимания на изумление, выступившие на лице Оленева.

— Это… Рисунок женщины, — юноша протянул ему лист, и Гаврила едва не выронил его, только бросив взгляд.

«Не может быть!.. — ему стоило больших усилий не выкрикнуть этого вслух. — Изображение покойной барыни, матушки Никиты… Настоящей, кровной! Из восемнадцатого века… Вот тебе на!».

— Почему Авдотья решила, что это я оставил у них? — пожал плечами Никита, обращаясь скорее к себе. — Я никогда прежде не видели этого рисунка. Хотя нарисовано красиво… По этому наброску можно было бы написать не дурную картину.

— Вот и напишите, — Гаврила вернул рисунок, почти впихнув его в руки юноше. — Пишите, Никита Григорьевич. Её и нашу бедную красавицу… Названную Лидией. Интересно, что всё же этот… кхм… кот, делает там с ней?

И добавил про себя, нервно теребя рукав: «Надеюсь, что этот зверь — душа человека, прежде сильно навредившего ей, — вовсе не тот, о ком я думаю… Хотя шансов на это ещё меньше, чем у меня стать императором!».

* * *

В то время, пока Авдотья ползала по полу, стирая следы крови, а Белов и Корсак молча стояли как стража на посту, кот продолжал уютно лежать на груди Лидии. Ей же виделся… можно сказать, что сон. Нечёткий, размытый, но приносящий чувство светлой, возвышающей радости. Чувство, позволяющее ощущать себя способной летать без крыльев, достаточно лишь немного подпрыгнуть. Чувство, от которого хочется петь и смеяться, невзирая на осуждающие и косые взгляды прохожих. Чувство, зовущее танцевать даже без музыки. И понимание, что отныне твоё сердце больше не принадлежит тебе одной — оно навеки отдано… Но кому же?!

Именно на этом самом моменте, когда Лидия даже сквозь пелену забытья задалась этим вопросом, она очнулась. И первым делом прижала руку к груди с таким выражением на лице, словно не могла поверить, что там, под бронёй плоти и рёбер, билось и трепетало живое сердце. Благо кот уже несколько секунд назад как соскочил на пол и не мог помешать этому…

Белов и Корсак, видя, что девушка пришла в себя, тут же подскочили к ней, спрашивая наперебой:

— Как вы себя чувствуете?

— Не мутит? А голова не болит?

— В глазах не темнеет?

— Хотите воды?

— Позвать Гаврилу?

— Господа, господа! — улыбнулась Лидия, останавливая их жестом руки. — У меня всё в порядке, разве что я вот-вот оглохну от ваших вопросов. Пожалуйста, не беспокойтесь так, со мной всё хорошо.

Молодые люди озадаченно переглянулись, вопросительно покосившись на усталого, но весьма довольного кота, так и говорящего всем своим видом: «Можете не благодарить! Я и так знаю, что прекрасно справился».

Лидия же, продолжая улыбаться, уселась на кушетке. Она помнила всё, что произошло до того, как она потеряла сознание. Но весь ужас от этой картины и открывшейся перед ней невероятной правды меркнул на фоне того чувства, что вспыхнуло в ней… Она знала, вернее ощущала, что это уже когда-то жило в ней, но оказалось утерянным вместе с воспоминаниями… И вот оно снова ожило! И имя этому чувству — любовь…

«Но кого же я так люблю? — этот вопрос заставил улыбку немного померкнуть. — Кто этот человек?.. Не будет мне покоя, пока не узнаю того».

* * *

Когда Лизавета вошла в гостиную, то, к своему огромному облегчению, застала брата за чтением письма, написанном на дорогой гербовой бумаге.

— Ты слышал этот шум? — как можно беззаботнее поинтересовалась она, стараясь не мять руки, как она это часто делала от волнения.

— М… Да, слышал, — купец поднял глаза на сестру. — И что же случилось?

— Кот погнался за мышью и напугал Авдотью. А ты же знаешь, как она боится — сразу хочет устранить причину своего испуга. В общем, теперь она устраняет последствия этой «погони». К счастью ничего серьёзного — разбилась всего одна ваза, да и та мне давно уже не нравилась.

— А мышь-то как, спаслась?

— Мышь?.. Ну, вроде да…

— Это самое главное, — купец вновь вернул внимание на письмо. — Хм-м, как интересно…

— Что там такое, братец? — полюбопытствовала Лизавета.

— Приглашение… На бал.

— От кого?

— От нашего опекуна. Через две недели собирает в своём поместье весь высший свет. Пишет, — купец ещё раз перечитал нужные строки, — что там будет некая важная гостья, с которой тебе почему-то будет весьма интересно познакомиться. Что, неужто матушка какого-нибудь богатенького и родовитого наследничка, с коем наш дядюшка желает свести тебя, сестрица?

Девушка с улыбкой пожала плечами, но про себя по-своему истолковала эти слова:

«Раз так пишет про знакомство, значит речь о колдунье. Причём сильной… Интересно, кто же это может быть?».

— Княгиня, вы здоровы? — неподдельно обеспокоенный вопрос камеристки на миг вызволил Лидию из задумчивости.

— Почему ты спрашиваешь, Дуня? — тон девушки, в свою очередь, звучал так, словно холодный иней, искусно прорисованный невидимой рукой мороза, вдруг обрёл голос.

— Простите… — пухленькие щёки камеристки слегка порозовели от смущения. — Просто вы так… Бледны… Не едите совсем… Три дня уж минуло с тех пор, как домой воротились, а узнать никак не могу вас.

— Сказывают, недавно я вообще при смерти лежала, — усмехнулась Лидия, кончиками пальцев медленно проведя по нежным лепесткам сирени, глубоко вдыхая их аромат. — А нынче я хожу… Даже верхом езжу. Что тебя не устраивает в этом? Милее было видеть меня неподвижной?

— Господь с вами, матушка, что вы говорите!..

— Задаю вопрос, не более, — губы Лидии в который раз за последнее время изогнулись в горькой усмешке, и она протянула нараспев: — Забавно, что я только и делаю, что спрашиваю, а ответов почти никогда не получаю.

После чего, запрокинув голову, отчего кончики её длинных распущенных чёрных волос практически опустились на уровень коленей, громко рассмеялась.

«Ох, аж мурашки пробирают! — содрогнулась Дуня, нервно сжимая и разжимая пальцы и закусывая нижнюю пухлую губу, стараясь терпеливо переждать это. — В светлом платье, с распущенными волосами, и с такой бледной кожей… Боже милостивый, да она совсем как ведьма! И эти глаза… Вот так порой зыркнет в чью-то сторону, и в них словно два огня зажигаются! Кажется, что от бедняги только пепел и оставят. Странно, неужто наша княгиня всегда такой была, просто мы не замечали?..»

Лидия, хотя и не могла слышать мыслей Дуни, но прекрасно догадывалась какие чувства она вызывала в свой адрес у бедной камеристки, как и у всех прочих обитателей загородной усадьбы Оленевых, отнятой у её истинных владельцев. И у девушки не возникало ни малейшего желания как-либо менять это…

«Я же действительно ведьма, в конце-концов, — так рассудила она. — Кому, как не мне, позволительно немного безобидного безумия в поведении? Пусть они и побаиваются меня из-за этого. Зато так я хотя бы не надолго отвлекаюсь от вопроса, кого же я люблю столь сильно, что аж волком хочется выть от тоски по неизвестному милому!»

Три дня прошло с тех пор, как Лидия вернулась — вернее, впервые приехала, — в родовую усадьбу князей Оленевых. На счастье, «дядюшка» по делам службы отсутствовал, избавив её тем самым от необходимости терпеть ещё и знакомство с тем, кого она уже заранее сильно презирала. Да и это обстоятельство ещё дарило ей ценнейшие мгновения спокойствия, хотя и относительного.

— Как там Граф? — отдышавшись после смеха поинтересовалась Лидия, бросив через плечо взгляд на возвышавшуюся на небольшом холме усадьбу — они же с Дуней немного углубились в сторону рощи, где встречались и пышные кусты ароматной сирени.

Дуне потребовалось пару мгновений чтобы вспомнить, что теперь княгиня стала так звать своего коня. На котором она уехала на прогулку одним человеком, а воротилась… Совсем другим. Даже само возвращение сразу заявило всем об этом — уезжала спокойно, степенно, как истинная леди, а вернулась припустив коня в галоп! Заодно потярев где-то и шляпку, и перчатки. На счастье, спустя где-то пару часов следом за ней спешно примчались в дорогом экипаже юная Лизавета Овсова, младшая сестра известного в столице, и не только в ней, купца Николая Ермолаевича, и лекарь, представившийся Гавриилом Ивановичем. Они то и поведали встревоженным обитателям усадьбы про «приключения» их госпожи. Оказалось, несчастная упала с лошади и почти полностью лишилась памяти… И, как выяснилось позже, в число последствий подобных травм входит ещё полное изменение характера и, как следствие, поведения. С чем им всем теперь приходилось мириться… Ну а Лидия же до сих пор помнила щемящую в груди радость от того мгновения, когда она отпустила все свои мысли и просто наслаждалась скоростью резвого коня, счастливо смеясь и подставляя лицо кусачему ветру, путающий и яростно метавший во все стороны её распущенные волосы. Дикий и свободный, как и она в тот момент! Что она повторила уже на следующий день. А потом и на другой…

— Граф в прекрасном состоянии, — ответила на вопрос Дуня, и поинтересовалась услужливо: — Не угодно ль вам прогуляться верхом-с?

— Нет, сегодня не буду, — подумав, мотнула головой Лидия, бросив хмурый взгляд на небо, которое постепенно затягивали тучи. — Вернёмся в дом. Погода портится.

Вернёмся в дом… Ни разу ещё за эти дни она не употребила слов, которые могли бы сказать, что Лидия считает усадьбу своим домом. Нет… Это был чужой дом. Она не только осознавала это, но и чувствовала. Каждый час, каждая минута в объятиях этих стен — всё было украдено у других людей. Это ощущалось и в тоскливом скрипе половиц на лестнице, и в пронизывающем сквозняке, гулявшем в коридорах, и в холодной, будто выталкивающей обратно постели, и в духоте балдахина…

«Гостья, ты здесь только гостья…»

Этими словами Лидия всякий раз пыталась успокоить совесть. Помогало… Ровно до тех пор, пока мысли не возвращались против воли к образу юного зеленоглазого Оленева и его отца. С ними, несомненно, этот дом был бы по настоящему обитаем. Он был бы живым… А не угрюмым пристанищем чужаков.

Попросив Дуню принести чаю — хотелось хотя бы тёплым напитком разогнать скопившийся на душе холод, — Лидия направилась в гостиную, где, прихватив из шкафа первую попавшуюся книгу, уселась в одно из обитых синим бархатом кресел возле окна. Вскоре Дуня внесла поднос с ароматным дымящимся чаем и печеньем, оставив всё на низком столике возле княгини. Молока, как и сахара, на подносе не было. Ещё одна странная перемена в привычках княгини — теперь она пила чай только в чистом виде! Прежде же она даже и не думала о подобном… Неужели ей так приятен этот горький травяной привкус?..

— Спасибо, — кивнула Лидия, не глядя на камеристку. — Ступай. Если понадобишься, позвоню в колокольчик.

Оставшись одна, девушка попыталась сосредоточиться на тексте случайно выбранной страницы. Но назойливые мысли с завидным упорством мешали этому, а шум первых попавших в окно капель окончательно отбил у Лидии охоту вникать в написанное.

«Странный текст, — девушка отложила книгу на столик, заодно подхватив с него чашку, и поднесла её к губам, задержавшись не надолго, с наслаждением вдыхая аромат чая. — Грамматика вроде бы и знакома, но в то же время кажется чужой».

Отвлекшись, девушка нарочно шумно отхлебнула напиток — к чёрту эти приличия!.. И затем усмехнулась новому потоку мыслей:

«И очень странно, что меня совсем не пугает и не напрягает тот факт, что я оказалась ведьмой. Даже наоборот… Я словно бы обрела какое-то спокойствие, чувство… гармонии, что ли. Ну, насколько это вообще возможно с учётом того, что я так и не помню своего прошлого. Не считая лишь тех фактов, что я до безумного ужаса боюсь убитых, и что я любила… нет, и что я люблю кого-то. И не знаю кого! Чёрт возьми, просто как в какой-то дурной сказке! Осталось только сесть у окошка и томно вздыхать, ожидая, когда же этот молодец подъедет к дому и не подскачет на своем жеребце прямо ко мне».

Дождь между тем усиливался. Где-то вдалеке прогремел первый раскат грома… Вслед за котором раздался стук в дверь.

— Кого принесла нелёгкая… — раздражённо повела плечами Лидия, злясь, что уединение снова прервано, и крикнула: — Войдите!

На пороге, неловко переминаясь с ноги на ногу, возник их уже пожилой лакей.

— Что случилось? — постаралась помягче произнести девушка — меньше всего ей хотелось обижать этого доброго старика, который, пожалуй, единственный во всём доме искренне волновался за её здоровье.

— Мадам, — прокашлявшись, мужчина к чуть ли не торжественным шагом приблизился ней, протягивая на медном подносе сложенный вчетверо листок. — Велели передать вам.

— Кто? — немного удивилась она, вернув уже пустую чашку на поднос.

Лакей хотел было сразу же ответить, но вдруг замер с раскрытым ртом, нахмурившись.

— Что это с тобой?

— Видать, стареть начал, матушка княгиня…

«Только теперь заметил это?» — едва не выпалила вслух Лидия.

— Вот помню, что передать вам велели, — продолжил растерянно старик, — а кто — хоть убейте, но не могу вспомнить! Какое-то серое пятно вместо воспоминания. Даже голос… Не знаю чей. Слова запомнил, и на том всё.

— Ладно, спасибо, что принёс записку, — девушка решила не мучить дальше старика, ловко подхватив бумажку двумя пальцами. — Ступай лучше, пообедай спокойно. И до завтрашнего дня можешь отдыхать. Гостей я не ожидаю, а в случае чего Дуня с ними разберётся.

— Благодарствую, матушка, — с видимым облегчением произнёс лакей, поспешив скрыться из гостиной, пока она не передумала.

Оставшись в одиночестве, Лидия наконец развернула записку, в которой… не было ничего.

— Что это за шутки такие? — рассерженно прошипела девушка, повертев в пальцах листок, даже на свет проверив её. — Пустая бумажка!..

«Видать, неспроста старичок не запомнил того, кто передал ему эту подставочку под чашку», — раздалось в мыслях девушки насмешливое мурчание, после чего на её коленях прямо из воздуха возник чёрный кот, заставив Лидию дёрнуться так, что она едва не опрокинула кресло.

— Чёрт возьми, Граф, прекрати пугать меня этими внезапными появлениями!

— А ты поори мне тут ещё громче!.. — съязвил он, и добавил сердито: — И вообще, имею право хотя бы так отомстить тебе за мои несчастные стёртые копыта — до чего же нагло ты пользуешься тем, что я ещё и конём могу быть!

— Издеваешься, да? — успокоившись, как-то устало и без интереса произнесла Лидия.

— Ну, наверное есть немного такого. Заметь, это у нас взаимно.

— Ты бы был осторожнее. Сам ведь знаешь, что я могу ненароком вытворить с испугу.

— Милая, мы при всём желании, коего у нас у обоих в избытке, не сможем навредить друг другу, а всё из-за нашей связи. По крайней мере серьёзного урона не нанесём точно.

— Вот как? — усмехнулась девушка, и добавила с наигранным разочарованием: — Жаль, а я уж размечтась…

После чего её взгляд зацепился за всё ещё зажатый у неё в руке кусок бумаги.

— И что ты думаешь об этом весьма содержательном послании? — решил перевести тему Граф, вернув её к тому, что он изначально и собирался обсудить.

— Наверное, сочла бы это чьей-то дурной шуткой, но в нынешней безумной реальности… Даже не знаю, что и думать. А у тебя есть предположения?

Фыркнув, утирая мордочку лапой, кот протянул как бы нехотя:

— Да так, почти никаких… Была тут, правда, возле дверей какая-то преинтересная девица. Записка, видать, её лапок дело. А что она хотела этим сказать…

— Граф, — Лидия пристально взглянула на кота. — Я же слышу, что ты юлишь! Говори прямо, кто она и что ей было нужно?

— Да знать не знаю, кто она такая! А что ей было нужно… — как-то странно ухмыльнувшись, кот скосил глаза влево. — Она сама тебе сейчас скажет.

— Что?..

Девушка повернула голову в ту же сторону, и сердце едва не выскочило у неё из груди, когда поблизости, почти как недавно Граф, неожиданно возникла юная незнакомка в тёмном одеянии, чьи дерзкие зелёные глаза сразу же обожгли до неприятных мурашек, несмотря на мягкую улыбку, слегка тронувшую её губы при виде Лидии. Или же это была усмешка… Ведь столь неприкрытый испуг княгини позабавил её. Хотя и огорчил в то же время…

— Что за глазки ослепленного оленёнка? — ласково поинтересовалась незнакомка, прищурившись и чуть склонив голову в бок. — Оставь это, не за смертью твоей пришла, я в самоубийцы ещё не записывалась. И вообще, ты мне даже долг ещё не отдала.

— Какой долг?.. — машинально спросила Лидия, в то же время изо всех сил пытаясь ухватиться за странное, свербящее в памяти ощущение, что лицо этой девушки очень хорошо ей знакомо. Даже чувство первого испуга за считанные секунды сошло на нет.

На вопрос Лидии незнакомка лишь демонстративно закатила глаза, и тут же ловко подхватила с подноса блюдечко с печеньем, после чего вальяжно развалилась в ближайшем кресле, принявшись за обе щеки уплетать лакомство.

— Всегда пожалуйста, — проворчала Лидия, не понимая, как ей реагировать на эту девицу. И, главное, кто она такая и откуда появилась в комнате? Да и зачем пришла?..

«Впрочем, если бы она была опасна, Граф уже наверняка предупредил бы меня…»

«Кто знает, кто знает… — тут же насмешливо протянул в её мыслях кот, но затем добавил серьёзно: — Если честно, я не могу дать тебе ответ на это. Вроде бы угрозы не ощущается, но в то же время… Не знаю, я на твоём месте был бы с ней начеку».

«А ты знаешь, кто она такая?»

«Знаю, и даже знаком с ней. Потому и говорю так».

«Ну и кто же она?»

«Вот и узнай у неё сама».

— Как интернсно… — вдруг усмехнулась незнакомка во время небольшого перерыва между поеданием печенья. — А это, оказывается, довольно странно.

— О чём ты? — Лидия с трудом вынырнула в реальность из мысленно диалога, и постаралась придать своему лицу максимально хладнокровный вид. При этом нервно расправляя складки на юбке…

— Странно, когда тебя не признают старые знакомые.

— Старые… знакомые? — растерянно переспросила Лидия.

— Ну, может и не старые, но такое знакомство, как наше, сложно забыть.

— Я была бы очень рада, если бы мне напомнили.

— Не хмурься, дорогая, — мягко улыбнулась девушка, вернув пустое блюдечко на поднос, и, сцепив пальцы в замок, слегка подалась в сторону Лидии. — К сожалению, поведать всё я не смею, иначе рискую, что мне после такого откровения голову оторвут.

«В нынешней реальности подобное звучит… совсем не утрированно».

Лидия украдкой поёжилась, невольно вспомнив как недавно своими же руками случайно лишила головы напавшего на неё мужчину. Спасибо хотя бы, что совесть уже умолкла на эту тему… Ведь то была самозащита, пускай и произошло всё так, как никто не мог ожидать.

«Если что, я люблю опасных женщин», — вдруг промурчал в мыслях Лидии Граф.

«Эй, не подлизывайся!»

«Мне это ни к селу, ни к городу».

— Начну, пожалуй, с главного, — продолжила в это время незнакомка. — Звать меня Марьей, но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались Мария.

— Что ж, приятно познакомиться, Мария. Наверное… Во второй раз, — едва слышно пробурчала девушка последние слова. — Меня зовут Лидия.

— Знаю, — кивнула Мария. — Я много чего про тебя знаю. Например, что ты лишена памяти.

— Есть такое.

— Ещё я знаю, что у тебя в друзьях недавно завёлся один милейший кот, способный становиться конём.

Возникшую заминку прервал сам Граф, снова появившись из воздуха на коленях Лидии.

— Здрав будь, Мария, — важно произнёс он, помахивая кончиком пушистого хвоста.

— И тебе не хворать, хотя таким, как ты, подобное и не грозит.

— На счастье, телесные недуги остались для меня в далёком прошлом.

— Которые ты, в отличие от некоторых, помнишь в деталях, не так ли?

Лидия не поняла смысла ухмылки Марии, но по тому, как замер Граф, и по внезапно сковавшей её сердце боли, сделала вывод, что в прошлом её навязанного спутника было что-то такое, о чём каждый, скорее всего, предпочел бы навсегда забыть.

— А можно сделать так, чтобы я не чувствовала твоих эмоций? — прошептала Лидия, морщась и потирая левую часть груди.

— Увы, его сильные эмоции ты всегда будешь чувствовать, — ответила Мария, и прибавила примирительно, глянув на кота. — Ладно, пушистик, зря я так, признаю. Но извинений не требуй.

— Иного я и не ждал, — фыркнул Граф, растворяясь в воздухе.

— Куда ты?..

— Расстроился сильно, — махнула рукой Мария, чем вызвала у Лидии волну злости. Захотелось защитить того, с кем она, хоть и против воли, но оказалась связана.

«Но что я ей скажу? В следующий раз изволь подбирать слова тщательнее? Да она просто рассмеется мне в лицо на такое!»

Но что-то сказать всё же следовала, поэтому Лидия ограничилась кратким:

— Понятия не имею, кто ты такая, но вряд ли даже у тебя есть право врываться в чужой дом и вести себя здесь так, словно он принадлежит тебе, а также опускаться ещё ниже, нанося обиду тому, кто ничего тебе не сделал.

— Уверена, что так уж ничего и не сделал? — вопросительно приподняла бровь Мария. — Да и не сказала я твоему котику ничего оскорбительного. Хотя я как никто другой имею на это право. Спроси как-нибудь у него сама, что твой любимчик скрывает за своими плечами. Думаю, тебе понравится.

— Благодарю за заботу, — холодно ответила Лидия, но всё же изобразив подобие улыбки. — Может, раз ты столь любезна, заодно пояснишь, о каком таком долге ты сказала в самом начале нашей встречи? И, главное, что ты здесь делаешь?

— К долгу мы ещё вернёмся, сейчас не время о нём вспоминать. А что я здесь делаю… — Мария извлекла из рукава небольшую записку и протянула её девушке. — Прочти.

Не без опаски Лидия развернула бумагу, на этот раз обнаружив там небольшой текст, написанный красивым ровным почерком:

Уважаемая Лидия Ивановна!

Прошу простить за дерзость, но позволю себе начать своё скромное послание восхищением Вашим чарующим голосом. Недавно мне довелось — нет, посчастливилось! — услышать, как Вы пели, и эта ангельская мелодия по сей день не покидает мои мысли.

Так вот, к чему я это пишу. Нынче вечером в моём поместье должен состояться скромный концерт, но этим утром певица, которую я пригласил, сорвала голос. Искать другую уже нет времени, так что не могли бы Вы, уважаемая Лидия Ивановна, заменить её и исполнить несколько произведений? За свою честь можете не беспокоиться, певица должна была выступать в маске, так что Вас никто не узнает.

Уверен, исполнительницы лучше Вас мне не удастся сыскать в ближайшее время! Прошу, соглашайтесь. Буду искренне признателен Вам.

С почтением,

Князь Комаров А. В.

— Тебе стоит поехать, — твёрдо произнесла Мария, заметив, что Лидия закончила читать, но после этого глубоко задумалась.

— Зачем? И вообще, где этот князь мог услышать, как я пою?..

— Понятия не имею. Знаю только то, что, узнав о проблеме Андрея Васильевича с поиском замены охрипшей певицы, кое кто поручил мне подсказать князю твою кандидатуру, и вызваться привезти записку.

Лидия молча ждала пояснений, буравя Марию взглядом. Выждав немного, та продолжила:

— После того, как споёшь на этом приёме, не спеши слишком быстро уезжать. Сперва нам с тобой нужно будет кое куда проникнуть в этом доме. И кое что… одолжить.

— Иными словами, ты собираешься обокрасть этого князя? Нет уж, увольте, я не…

Не успела Лидия закончить, как Мария резко перебила её, придав голосу суровый тон:

— Слушай внимательно, повторять не стану. Мне далеко не в радость торчать здесь, но только в этих краях я могу выполнить условия, необходимые для розыска моих родителей. Для этого я должна отыскать то же, что и ты для того, чтобы вернуть себе память. Ты ведь очень хочешь этого, не так ли? Всей душой жаждешь снова знать, кто ты? В таком случае нам придётся совместными усилиями отыскать чёрную книгу. Слыхала ведь о такой? Уверена, что да. Так вот, я могла бы и дальше вести поиски в одиночку, но у меня нет никакой уверенности, что ты уже вскоре не стала бы весьма сильно мешаться. И раз уж у нас общая цель, почему бы не объединиться и не достигнуть цели совместно, и, возможно, намного раньше, чем если бы мы действовали по одиночке?

— Погоди-погоди! — Лидия выставила руку, чувствуя, как у неё перехватывает дыхание. — Я быстро усваиваю информацию, но дай хотя бы пару секунд обдумать всё! Ты говоришь, что я могу вернуть память… Но для этого я должна найти какую-то чёрную книгу? Откуда тебе это знать?

— От той, которая выполнит моё желание, когда я найду книгу и принесу ей. Она же и тебе готова помочь, сама так сказала. И она не против того, чтобы мы объединились ради достижения цели. Большего пока не скажу, вы с ней и так скоро познакомитесь. Ну так что, согласна действовать вместе по доброй воле? Учти, соперников я не терплю, и сделаю всё возможное, чтобы твоя жизнь стала похожей на ад.

— Зачем этой твоей покровительнице какая-то чёрная книга? — спросила Лидия, в то же время лихорадочно обдумывая всё.

— А это уже не моё дело, как и не твоё, — огрызнулась Мария.

— Я бы не удержалась и поинтересовалась…

— Используй эту возможность при вашей скорой личной встрече.

«Граф… — девушка мысленно взмолилась. — Что же мне делать? Пожалуйста, подскажи! Меня разрывает на части!.. Не хочется соглашаться, ведь всё это выглядит более чем подозрительно. Но… что если это мой единственный шанс? Да и не говоря уже о том, что это первая возможная цель к избавлению от окружающего меня мрака!»

«Делай как знаешь, — лениво протянул кот. — Хочешь знать моё мнение? Я не думаю, что Мария станет обманывать. Она не самый приятный человек, но не предательница уж точно. И ей нужна эта книга, а вместе вы, возможно, и с самом деле быстрее справитесь».

Стараясь оттянуть до последнего принятие решения, Лидия спросила как бы невзначай:

— А почему никто из слуг до сих пор не обратил внимания на наши разговоры? Что они все, оглохли разом? Не думаю, что их не насторожило бы появление в доме постороннего.

Мария ухмыльнулась и быстро шевельнула пальцами, словно перебирала ими что-то мелкое. В это же время тени, в которых утопали углы гостиной, стали ещё больше, выползая практически на середину комнаты.

— Я хорошо умею скрываться, — произнесла Мария, не переставая ухмыляться. — Не в последнюю очередь благодаря своему дару. Мне подвластны тени, а они могут как скрывать, так и заглушать.

— Потрясающе, — совершенно искренне протянула Лидия. — Вот бы и мне научиться наконец владеть своим даром!..

— Тебя, как я поняла, никто ещё не учил этому?

— Не считая краткого введения в курс дела, нет. А упражняться самостоятельно я боюсь. Да и советовали подождать хотя бы дня три-четыре, дабы у меня было время обойтись после… Всего.

Не став допытываться до подробностей, Мария проговорила:

— Прости конечно, но хотелось бы наконец услышать твой ответ. Согласна стать моим союзником?

Лидия прикрыла глаза, избегая острого взгляда Марии, который мешал ей сосредоточиться и в очередной раз тщательно взвесить всё за и против.

«Я могу об этом пожалеть. Причем очень сильно. Но ровно как и о том, что не соглашусь. Ведьма из меня пока что нулевая, а эта Мария явно не слаба. Да и дар у неё интересный… Не лучше ли заручиться поддержкой такой?»

Потратив ещё около пяти минут на тяжёлые раздумья, Лидия решительно вымолвила:

— Я согласна. Найдём вместе эту чёрную книгу, отнесём её той, которую я пока не знаю, и получим за это то, чего обе желаем. Я — верну свою память, а ты — найдёшь родителей.

Просияв, Мария тут же протянула ей руку, скрепляя их только что возникший союз крепким рукопожатием.

«Уважаю авантюризм», — не удержался от комментария Граф.

— В таком случае поторопимся, — сказала Мария, вынув из нагрудного кармашка часы и с щелканьем открыв на них крышку. — Время ещё есть, но оно уже поджимает. Беги на конюшню, вели запрягать своего Графа…

— Звучит весьма любопытно, если не знать, о чём речь.

— …И во весь дух мчись на нём вперёд.

— Под таким дождём? — Лидия не хорошо покосилась на окно, за которым во всю разгулялась стихия.

— Намокнешь всего ничего, — заверила её Мария. — Я проведу вас той дорогой, которой сама привыкла пользоваться. Оглянуться не успеешь, как окажешься возле дома этого князя.

— Боюсь спросить, что же это за дорога, учитывая твой дар…

— Если ты про темноту, то угадала. Я проведу вас по её тропам.

— А как объяснить всем мой столь внезапный уход?

— Запиской, чем же ещё. Лакей ведь передавал тебе листок?

— Верно, передавал. Пустую бумажку.

— Знаю, я сама дала ему это. Так вот, выдумай любую ложь, оправдывающую необходимость как можно скорее отправиться в путь верхом, под проливным дождём, и без сопровождения.

— Придумай что-нибудь попроще! — всплеснула руками Лидия, но тут же замерла с хитрой ухмылкой. — А ведь это было бы проблемой, не будь у нас моего волшебного друга и твоей силы. Поможешь, Мария?

Подумав мгновение, она кивнула:

— Помогу, раз уж мы теперь союзники.

«Эй, а меня куда использовать решила?!»

Проигнорировав протестующее шипение в мыслях, Лидия объяснила свой план:

— Я сейчас поднимусь к себе и закроюсь на ключ. Ты, Граф, в это время покинешь дом и будешь ждать меня в той роще, где мы вчера проезжали.

«Понял, убегу как можно дальше от неё».

— Там и дождешься нас. А мы, Мария, как только окажемся в комнате, с помощью твоей силы покинем дом незаметно для других. Так ничего не придётся никому объяснять. Надеюсь, потом получится вернуться тем же путём.

— Если только у меня хватит сил на всё это, — хмыкнула Мария, успев украдкой подумать, что она, возможно, погорячилась с предложением союза этой девице. С другой стороны, её готовность действовать решительно подкупала.

— Кстати, а что нам нужно будет найти потом в доме этого князя? — полюбопытствовала Лидия.

— Один особый камень, который в нашем мире величают как «Слеза Великой Королевы».

— Той самой сильнейшей ведьмы во всей истории, которая по приданию убила себя после смерти возлюбленного, но заколдовала свою и его души, чтобы потом возродиться? — Граф, не удержавшись, снова показался в гостиной. — Ты про её слезу, которую она обронила в последнее мгновение жизни, ставшую затем камнем, которого, если коснешься, то сам обратишься в камень? Но ведь это всего-навсего миф!

— Как интересно… — протянула Лидия. — Про эту ведьму… Расскажете мне потом подробнее её историю?

— Разумеется, — согласилась Мария, и добавила серьёзно. — И, нет, это не миф, Граф. Камень действительно существует. И сейчас он находится в доме князя Комарова.