Непрощённый (джен)

Ежедневно с семи утра и до поздней ночи, один и тот же пейзаж. Поля кажущиеся бескрайними, огненный шар солнца на горизонте и его давняя подруга — тишина. Стрёкот сверчков, шум автомобилей, пение птиц, воздух пропитанный свободой. Не такой, что грезилась ему во снах. Если в тридцать ты бодро просыпаешься, не думая о проблемах, долгах, значит оптимизм не оставил тебя. Кататься из города в город, меняя один клуб на сцену небольшого бара, видеть счастливые лица поклонников, знать, ты для них чуть ли не бог. Он скучает по тем беззаботным временам.

Перекус на бегу, порой сон по два часа в сутки, безумный ритм мегаполисов и маленьких городков. На лице молодого человека, играют разноцветные блики отбрасываемые неоновыми вывесками. Сегодня их день, точнее — ночь. Они стремительно ворвутся в зал, где их ждут сотни. Вендел обещал, они не забудут своё выступление.

Старый засранец был прав — не забудут. Лахлан шмыгает носом. Какая ирония, он плачет. Бывший гитарист крепко сжимает стакан в руке, тонкое стекло с хрустом трескается. Сила воли, он не отличался ею тогда, не отличается сейчас. Мужчина продолжает смотреть в окно. Появившаяся в волосах первая седина, морщинка пролегающая между бровей, немного хрипловатый голос, тяга к спиртному.

Что в нём осталось от прежнего раздолбая Лахлана? Ничего. Друзья его едва ли узнают, бывшая жена не пустит на порог, продюсер нагло улыбаясь, заметит: "как ты постарел", родная дочь... Арианвен. Он помнит её? Смутно. Мелкую девчушку в красивом платьице, бегающую по дому. Она то остановится, внимательно рассматривая отца, то вдруг подбежит к нему и поцелует, то забравшись на колени, вдруг прошепчет тихо-тихо: "Папочка, я люблю тебя". Ребёнок.

Детали воспоминаний ускользают куда-то совсем далеко, в реальности бывший гитарист ненавидит свою работу, каждый выходной ходит в бар, чтобы напиться до беспамятства, начитывает онлайн-подкаст о безвременно почивших, таких как он и его брат. Реальность тот обрывок не сложившейся судьбы, что была ему уготована. Не ему. Им. Они с братом могли иметь всё что захотят, вместо этого, Лахлан угробил жизнь не только себе, он виновен в смерти близкого человека.

* * *

— Эй, ты какой-то вялый, дружок. Давай-ка взбодрись, — Лахлан достаёт из кармана заначку. Нет, он не наркоман, это для тонуса, один раз, никаких последствий. — Ну, не дрейфь.

— Лаххи, это кокс? — Джон на правах родного брата, пристально наблюдает за старшим. Обычно бывает наоборот. Их семья другая, больше похожая на узкий круг избранных, куда не пускают чужих. — Где ты его взял? Тебе Вендел дал? — они с продюсером ещё поговорят на эту тему.

— Брось, один раз, — он успеет перед выступлением заскочить в туалет. — Ты же не хочешь, чтобы красотки в зале разочаровались? Там много симпатичных ципочек, — брат подмигивает Джону.

— Дай сюда, — Джон вырывает из рук Лаххи пакетик, высыпает в раковину и включает воду. — Запомни, братишка, мы с тобой до конца, — мужчина обнимает брата, похлопывая его по спине. — Скоро вернусь, до выхода несколько минут. Будь хорошим мальчиком, не безобразничай.

— Обещаю!

Хлопает дверь. Макалдонич роется в кармане сумки, последняя. Джон не угадал, это не кокс, Вендел сказал, он более лёгкий, бесцветный, без вкуса и запаха, не вызывает привыкания, помогает справиться с усталостью и раздражительностью. Бодрость и спокойствие, в самый раз. Прекрасно, Джон не обидится. Бутылка минеральной воды оставленная Джоном на столе, оказывается в руках Лаххи. Он до краёв наполняет стакан, потом сыпет туда содержимое пакетика. Вуаля! Готово. Чёрт побери, его мучает жажда. Пару глотков, стакан наполовину пустеет.

— Минута, Лаххи, — голос Джона заставляет брата заволноваться. — Вендел сказал, зал на пять сотен. Ты помнишь, что это означает?

— Победу! — сегодня они "порвут" зал.

— В горле пересохло. Пора бросать курить, — Джон не глядя берёт стакан, залпом его выпивает.

Лахлан морщится, может зря он всё это затеял. У него дурные предчувствия. Проводить самоанализ некогда, они быстро идут по коридору на сцену. Голова начинает кружится, точно не от успеха. Макалдонич проводит рукой по волосам, стряхивая оцепенение. У самого входа на сцену, он видит Вендела. Продюсер показывает большой палец, затем в сторону зала.

Их песни, почти двадцать, пять из которых уже успели облюбовать себе вершины музыкальных хит-парадов. Главное держать себя в руках. Лаххи бросает взгляд на Джона. Буддийское спокойствие, как ему удаётся?

— Встречайте, группа "Кранкс"! — слышится откуда-то голос ведущего.

Волнение исчезает, на смену ему приходит эйфория. Зал шумит, бас-гитары надрываются на полную, Лаххи погружён в свой мир: красочный и манящий. Они отыгрывают по-полной пару песен, взрыв аплодисментов, хаос чувств, восторженные крики. Фронтмены группы в ударе, за ними не угнаться. Слова песни смешиваются с музыкой в будоражащем коктейле. Музыка ведёт за собой.

Лахлан поворачивает голову, Джон рядом, значит всё путём. Несколько новых аккордов, Макалдонич замирает. Как в замедленной киносъёмке, Джон выпускает из рук гитару, пытается расстегнуть ворот рубашки, что-то безвучно говорит, глядя на брата.

К Джону уже спешат на помощь, он беспомощно осядет прямо на руки одного из барабанщиков. Лахлан не помня себя от страха, бросается к нему, склонившись над Джоном, тараторит как заведённый:

— Что с тобой? Где болит, скажи? — с ресниц капают слёзы, он упрямо вытирает их рукавом рубашки.

Глядя что происходит с их кумиром, зал в ожидании замолкает. Утром СМИ раструбят о случившемся во всех газетах. Таблоиды будут строить версии, составлять список подозреваемых, вдоволь наживаться на чужой беде.

Скорая увезёт их с Джоном в самую крупную больницу родного Глазго. Вендел будет стараться изо всех сил не допустить огласки, особенно после некрасивой сцены в коридоре больницы.

— Как он? Я могу увидеть Джона?

— Лаххи, врач сказал, они борются за его жизнь, — продюсер нервно сглатывает. — Увидим доктора Проктора...

Ему не следовало играть в эти игры. Во-первых: он может лишиться лидера группы, во-вторых: дружбы и доверия братьев, в-третьих: если врачи свяжутся с полицией, ему грозит срок. Ему пришлось перекупить лаборанта, в результаты анализов крови якобы закралась ошибка. За солидную сумму лаборант будет молчать как рыба. Деньги правят миром. Вендел обеспокоенно смотрит на часы. Долго, слишком долго.

— Ты знал, что у Джона больное сердце?

Музыкант на чём свет стоит ругает скрытность брата, проклинает себя, Вендела и наркотики. Парень двадцати шести лет может умереть по глупости.

"Джон, держись... Прошу..."

— Нет, откуда? — блондин с ужасом понимает, сейчас ему крупно достанется.

— Разве он не говорил с тобой об этом?

— Ни разу, — Вендел озирается, словно за каждым углом могут прятаться папарацци.

— Ты не интересовался. Так? — мужчина сжал кулаки.

Он сам идиот, мог бы заметить постоянные отлучки Джона, его непонятное поведение. Гордый и сильный. Отец всегда говорил: "Джонни борец!". Полная противоположность ему, Лахлану, вечно попадающему в передряги, неумехе, сорванцу.

— Тише, Лаххи, успокойся, мы всё разрулим. Окей?

— Разрулим... — повторяет гитарист.

Сильный удар в лицо, опрокидывает Вендела на пол. Мужчина в защитном жесте выставляет руки вперёд. Кровь хлещет из расквашенного носа, верхний зуб кажется шатается, дорогие очки в модной оправе разбиты. Вендел беспомощно лежит на полу, не пытаясь вставать. Разъярённый мужчина кружит над ним коршуном. Лежачих не бьют. Он бы добавил ещё разок — по почкам, единственное что удерживает Лаххи — совесть.

— Я доверял тебе, Вендел, — красная пелена застилает глаза, хочется вырвать сердце виновному. Он похож на чудовище. Разве за обиду не отвечают? Гитарист тяжело дышит. — Что ж, дорогуша, ты на скамье запасных, — гнев сметает барьер здравого смысла, музыкант со всей присущей ему силой, подымает Вендела на ноги, буквально впечатывая того в стену. — Если, Джон, умрёт, — чеканя каждое слово произносит Лаххи, — ты поплатишься, — он хватает блондина за горло.

— Мистер Макалдонич, отпустите его, — чьи-то руки пытаются освободить Вендела. — Он того не стоит, — совместными усилиями, его оттаскивают от блондина.

Лахлан поднимает тяжёлый взгляд на человека. Мужчина в голубой форменной одежде врача-хирурга, с сочувствием смотрит гитаристу в глаза.

— Ваш брат...

Ему сотни раз приходилось говорить родственникам пациентом, что их отец, сын, дочь, брат, сестра, внук — скончались. Каждый раз как первый. Он болеет сердцем и душой за каждого. Искра сочувствия не гаснет, иначе, ты станешь безжизненной куклой.

— Что с ним, доктор? Говорите!

— Он не приходя в сознание, скончался несколько минут назад. Мы не смогли спасти его, сочувствую вашей потере...

Перепуганный насмерть Вендел с расширенными от ужаса глазами слушает Проктора. Всё кончено.

— Хочу увидеть Джона.

— Позже, после всех соответствующих процедур...

— Хочу увидеть Джона, позвольте мне это сделать, док...

Умер. Лахлан не верит словам Проктора, они наверное разыгрывают его? Джон не может умереть! Джон, которого он хорошо знает, вечный юморист, затейник, ироничный и сильный. Его брат. Понять, родного человека нет на свете, его не вернуть — невозможно. Лахлан не привыкнет к мысли: Джон не войдёт в комнату, не скажет очередные слова, не пошутит. Гитарист стоит посредине полупустого коридора.

— Вечером, — Проктор что-то записывает себе в блокнот. — Если... Вот мой телефон, личный, — он протягивает гитаристу листок. — Вы сможете проститься с Джоном.

Вместо слов благодарности, Лахлан молча кивает доктору. Он уходит разбитый и потерянный. Вечер совсем скоро, впереди целых шесть часов уныния и пустоты.

* * *

Он увидел в тот вечер Джона. Проктор на свой страх и риск разрешил ему пройти в морг. Ощущение опустошённости накрыло Лахлана. Вендел виноват лишь наполовину. Джон умер из-за него, старшего брата. Если и есть на свете справедливость, она свершилась. Родная Шотландия и Глазго теперь как рай, в котором ему нет места.