И она ушла (гет)

Нас с тобой там больше не было.

А я искал, искал, искал. Тебя, твой запах на подушке и в ванной после душа.

То, как ты напевала ненапеваемые строки: «И раз вышло сойти с ума, то, быть может, сойдет и с рук». Не сошло, не случилось, и тебя здесь больше нет.

Искал тебя, Пэнси, Блейза. Чертова Гарри Поттера, мать его, Рона Уизли. И вечно-недолговечных твоих подруг, в которых ты погружалась и совсем не замечала боли после. После того, как они отворачивались, конечно.

Потому что ты выбрала не то, не того, не там. Пустяки, любимая. Ты выбирала так, как чувствовала на том промежутке времени и этапе жизни насколько могла.

Я сказал «любимая», ты оценила? Ты смеешься? Ты дышишь? Ты еще помнишь…

…меня?

* * *

Твой чертов блядский блокнот лежит и не шевелится. И мне тоже, в целом, уже можно не шевелиться. Поздно совсем, и клонит в сон.

Дышу ртом и прикладываю руку к сердцу, которое бьется и бьется. И я бьюсь за каждый день, который еще вышло прожить. Но маленькая мысль внутри о возможной встрече или твоей жизни, о еще одном закатывании глаз. Еще раз услышать: «Драко!».

Это все бьет меня в живот. Но я сильный, ты знаешь. Мне на это п-о-х-у-й.

Еще раз настоять на том, что в спальне нужно только одно окно. Еще раз проглотить неправоту, когда приходится в построенном доме создавать второе.

И ты всегда была права, и я всегда тебя обижал, и всегда подавлял. И постоянно задавался вопросом: «Почему ты остаешься?».

К черту консерватизм. К черту порядки. Законы, правила, общественные нормы. Шлю их нахуй вместе с твоим чертовым блядским блокнотом.

Я не хочу его читать, никогда не было интересно, и почему ты решила, что это изменится теперь?

Однако мучает меня другое. К чему все записывать пером, если я вызвал достаточно слез, чтобы ты создала воспоминания?

Кстати, той интрижки на работе не было. Я был всегда верен. И из-за своего упрямства не сказал об этом четко по слогам. Просто… как ты могла подумать, что я мог?

И когда ты усомнилась, в моей голове было только: «Ну и живи с этим». Раз тебе нравится.

Тебе нравилось?

* * *

Серая обложка твоего чертового блядского дневника мучает меня. Заходят дети, постоянно звонят коллеги, я не могу смотреть в глаза людям. Что ты натворила?

* * *

Я открываю твои книги.

«моря и горы — те, что переехал,

твои друзья, которых ты оставил,

и этот день посередине века,

который твою молодость состарил».

Состарил, Грейнджер, состарил. 23 января. Навсегда. Перед глазами Нотт в поместье, и я уже знал, какого хрена он приехал.

Молчал, прятал глаза, жалел. Уберись с этим говном из нашего дома.

И осознание волнами до пальцев ног…

…от правды.

— Драко…

— Я знаю, зачем ты приехал.

Я поднялся с кресла и начал собирать вещи. Меня точно увезут, чтобы я не сошел с ума. Точно будут опекать. Точно бросят после. Как ты. Как ты бросила меня.

Умерев первой.

Закрываю глаза с картиной похорон. Сколько мы были вместе? 30 лет? 40 лет? Мне мало, Грейнджер.

Гермиона, мне нужно было еще.

И эта глупая сцена у твоей могилы с орущими людьми. О да. Все так. Ты была не похожа на себя. Худая, вялая, без возможности снова улыбнуться.

Я был также надменен. И нашим детям говорил: «Поешь». «Что ты плачешь?». «Не плачь».

Наша дочь говорит, что я выл по ночам. Как волк. Как пес скулил. Но прошло всего пять месяцев, и я отрицаю свое сумасшествие.

* * *

Долгих, долгих месяцев. На поворотах сворачиваю не там, в голове все раскладываю не туда, не повторяю ошибок, ступаю шатко, мало сплю и бегаю по кругу.

Как-то все не так, Грейнджер, а я впустую пытаюсь справиться с этим. Теряю день за днем, трачу деньги, делаю странные вещи только за тем, чтобы кто-то запретил.

Скорбь проходит, а воспоминания приобретают странный характер. Вот, 40 лет назад, я стою у лестницы, с которой спускаешься ты. Непоколебимая, которую не сломать, не забрать, не приручить. Раны от игры в квиддич обжигают кожу где-то под костюмом, а пуффендуйка мурлычет что-то о любви моему члену. Потом холодная веранда, цветы, которые тебе не понравились, первый завтрак, первый секс, первый дом, первый ребенок, первый приступ.

И вот мне за шестьдесят. И я бы отдал полжизни, чтобы все-таки приехать вовремя в январе. Не задержаться у друзей, на работе, отдыхе, не купил бы нам новый дом для приличной старости. Я бы вернулся пораньше и, сделав усилия над собой, попрощался, поцеловав в лоб перед отпусканием тела в могилу. Но тогда мне не хватило духу.

Подавляя тебя, я всегда скрывал труса внутри.

Страхи о том, что когда-то ты уйдешь.

Я никогда не говорил тебе. Но люди вокруг постоянно шутили о недостойности моей личности. И черт бы их забрал нахуй.

Тео шепотом обещал, что уведет, Пэнси и Блейз, кстати, тоже. Пока не умерли, очевидно.

* * *

«Она любила тебя больше всех», — так говорили на похоронах, и так говорят сейчас. Грейнджер, однажды я не выдержу и убью их, клянусь.

Ты всегда говорила, что важно визуализировать боль. Поэтому получай.

Мне было больно. Примитивно болел живот. В тот день я тебя простил, простил за то, что ты перестала бороться, проверяться у врачей и говорить о своей болезни близким.

Я могу винить во всем лишь себя, винить в том, что не успел попрощаться, хоть и обещал. Тео не случайно повторил тогда несколько раз: «Приезжай пораньше, обязательно». До этого такого напора с его стороны не было, но я и значения не придал, ты знаешь.

Он говорил, что ты предупреждала его, что не доживешь до весны.

Я не приехал.

* * *

Снова этот дневник. Чертов и блядский. Тео просит прочитать его, и что я там найду, а, Грейнджер?

Разочарования или очарования?

* * *

Я напишу тебе свой. Не для себя, конечно.

* * *

О тебе пишут в книге. Меня просят.

* * *

Не хочу. Ебаный некролог. Прошло пять месяцев, кому это вообще нужно?

* * *

К черту тебя, Гермиона.

* * *

К черту тебя, любимая.

* * *

Читай и забирай обратно это все, что отдается в животе.

* * *

«Когда случалось что-то плохое, она тихо плакала по ночам, ей казалось, что в доме, где живет пять человек, никто не слышит ее плача, но слышали все, и в такие моменты мы разделяли ее боль.

Это было единственным проявлением ее слабости, которое она показывала наружу».

Черт, как муж я хуево состоялся. Но я любил, ты помнишь? Боготворил. Все, что делал. Все для тебя. Я у твоих ног. Валялся и всегда буду. Ниц.

«Когда наступало утро, она радовалась каждой мелочи: интересной новости, по-особенному вкусному молоку, любой погоде. Она отличалась терпением. Особенно хорошо она переносила те моменты, когда ей нездоровилось.

Я никогда не замечал в ней даже обычной физической усталости. И будто какой-то мазью она тщательно втирала боль в глубину своего организма так, что она, действительно, оставалась где-то внутри.

И я никогда не подозревал об этом. Ювелирность ее работы все увидели в день ее похорон. Ее друзья и наши родственники не верили, что она умерла: они рассказывали, как «говорили с Гермионой и не видели, не слышали за месяц до смерти о болезни, усталости, предсмертном состоянии».

Все потому что она улыбалась даже этому, даже смерти».

Все так.

«Я больше не помню цвета ее глаз. Когда видел ее в последний раз, то они были желтыми. И я запомнил именно те ее глаза и других уже представить не могу.

Но с закрытыми глазами я вижу ее низенького роста, со смуглой кожей и мудрыми глазами. В очках, те, что потемнее, в которых она выходила на улицу.

На ней любимая черная юбка-полусолнце, блузка с коротким рукавом разных оттенков серого и светлые молочные туфли. Она красила волосы в какую-то коричневую краску и подстригала их в очень короткое до ужаса кудрявое каре.

Она всегда не любила их по утрам, потому что из-за большого объема они торчали во все стороны.

Поэтому обычно часов в 10 утра, когда она собиралась на прогулку, я видел это: Гермиона перед зеркалом запускала руки в волосы, теребила их. И затем, создавая эффект расчески, пропускала их сквозь пальцы и тихо шептала: «Пышшшные».

Это слово она всегда произносила словно кошка, потому что шипела, произнося букву «Ш». Да и вообще, во всех словах с этой согласной она делала особый акцент на нее, добавляя задорину в свой образ.

Теперь, через пять месяцев как ее не стало, я вспоминаю ее больше не по цвету глаз или морщинистым рукам, а по мимике, привычкам, которые навсегда останутся ее.

Чтобы точно воссоздать образ в голове, я представляю, как она говорила слово «шпион»: сначала останавливалась на букве «Ш», шипя, а потом специально вместо «О» говорила «Ё» — «Шшшпиён».

Драко Малфой,

муж.

дурак.

не пришедший пораньше.

делающий больно неосознанно.

но любивший так, как никого.

как никогда.

понимающий, что это Мерлин смилостивился.

и подарил жизнь с прекрасной женщиной.

и я делал, черт возьми, все,

чтобы она никогда не чувствовала

себя несчастной.

видит ебаный Годрик, я старался.

и я любил.

я любил ее больше, чем она сама.

даже если она этого не понимала.

* * *

Мы стали врагами. Он и я. Твой чертов блядский дневник и твой чертов блядский муж.

Ты выиграла.

Он в моей руке. Левой, конечно. В правой — джин, после того как я отписался детям. Что все в порядке, что жив, что нахуй мне нужна другая женщина, что я останусь тут. В нашем поместье. В нашем доме. Там, где пахнет тобой.

И возрадуйся — я открываю твое чтиво. И вижу знакомый почерк, который растянул внутри меня пропасть на несколько метров в диаметре. Ты счастлива, что я страдаю?

«21 апреля 2005-го.

Это я. Привет.

Это снова я. И это всего лишь я. Я в одном лице — девочка, которая боится саму себя, и девочка, которая и в огонь, и в воду за себя.

Я, которую били, и я, которая била в ответ. Я, мнение о которой не меняют с годами. И я.

Которая не меняет этого мнения в ответ.

И это даже не месть. Это способ выживания. Как иначе? А?

А как иначе, черт возьми.

Это кто-то читает, потому что я решила записывать свои мысли. Купила блокнот и вам — кто бы вы не были — пишу. Блокнот глупого серого цвета. Как кровь или жизнь, которая когда-то лилась и лилась, а потом стала бесцветной. И конца ей не было. И, быть может, однажды река ее прекратится.

Собственно, никаких мыслей в моей глупой голове нет. Вернее дельных мыслей.

Бродят на вроде того, что жизнь — дурная штука. И жить, в целом, не хочется.

Вру.

Жизнь — хорошая штука, а жить мне не хочется только тогда, когда наступает вечер, и ты не знаешь, куда себя деть. И отлично знаешь, что Драко не придет. Но ты сидишь дома, никуда не идешь. И ждешь, ждешь, ждешь…

А вдруг он придет? Хотя знаешь, что все надежды напрасны, но где-то в глубине сердца есть уголок, и он верит. Тогда начинаешь верить и ты.

А во что верить, сама не знаю. Верю, что снова будет осень, откроется дверь и скажет несколько слов самый нужный человек. Вчера смотрела на него из окна, когда он шел с работы домой.

Ну как можно не любить его? Кто еще может так рукой, встряхнув головой, убирать волосы с глаз, так подробно размахивать руками, рассказывая что-то, и так шагать, расставляя широко ноги.

Так чертовски смело находить общий язык со всеми. Искать подход. Подходить вообще. К любой компании. Но не ко мне.

Смогу ли я еще встретить человека, похожего на него лицом, фигурой, голосом, походкой, манерами. Знаю, что смогу, но не хочу.

Снова наступил вечер. Музыка — на полную громкость. А там песня про любовь. Ну конечно, Годрик.

Душу раздирает. Или раздирают.

А ты все равно не придешь, хотя бы потому что работаешь в другую смену».

Тео, мать твою, Нотт. Ты ведь не читал мысли моей подружки жены?

«Скоро я приду на работу и увижу тебя, ты как всегда будешь сидеть в своем любимом углу и сразу же сделаешь вид, что меня не увидел, а потом уйдешь домой, а я буду ходить надутая, как тесто.

Так коллеги говорят (не я!). Они правы и неправы. Потому что у меня будет просто плохое настроение. И я буду вспоминать тебя. Такой, каким ты был на работе.

Потом снова — долгий день, а потом еще длиннее вечер без тебя.

И я буду мечтать и надеяться.

Осталось еще работать шесть дней, из них один я тебя не увижу.

Схожу с ума. Или уже сошла. Ударилась в лирику и сочиняю стихи. И снова строчка из песни внутри: «И раз вышло сойти с ума, то, быть может, сойдет и с рук». Не сошло, не случилось, тебя больше нет здесь.

Тот стих я написала, когда ездила на вокзал провожать Джинни, а назад ехала вместе с тобой, Драко. Не знаю, что тут правда, а что ложь. Но сердце у меня билось бешеными взрывами, когда ты появился. И что ты делал в этой части Лондона?

Его тут не будет, стиха. Не будет моих строк.

Пусть они умрут во мне. Как и бабочки. Была голодная зима».

---

Примечания:

Вторая часть от лица Драко: https://ficbook.net/readfic/0194b95e-ee62-766b-aa9f-faea5e147ccb

22 апреля 2005-го.

Хорошо, я сдаюсь. Отлично. Да.

Говорят, нужно вывалить как в мусорку внутренности, тогда и пройдет.

Вываливаю в эту свои строки:

«Ну как живешь?», — «Молитвами твоими».

Был твой вопрос и мой таков ответ.

Ты поглядел глазами не своими,

и для меня вдруг замер белый свет.

И сердце билось бешеными взрывами,

и я стояла взгляд не отводя.

И как во сне казалось все обрывами.

Вот я проснусь и… не было тебя.

Потом мы вместе ехали в автобусе.

И я сидела рядом, как всегда.

Но не было уверенности в голосе,

и нежность не вплеталась в наши голоса.

Ты тихо говорил, а я сидела, слушала;

твой голос слышала, но не слова.

И женщины вокруг меня мяукали,

а я молчала — голос твой ловя.

Я краем глаз встретила взгляд твой милый,

но ты свой взгляд поспешно отводил.

Как будто взгляд мой обладал огромной силой

и всем моим в тебе руководил.

Ведь я еще жила в твоем сознании,

ругаясь с кем-то, все-таки жила.

Не слыша в любви признанья,

я тем сама признанием была.

Я уходила, появляясь снова.

И снова исчезала в даль.

И снова я была твоей основою,

в которой зарождалась и печаль.

В руках вертел, крутил билеты

и вдруг замолк как будто нет меня.

Задал вопрос и ждешь сидишь ответа,

а я молчу. Прости. Не слушала тебя.

Ну вот и все. Приехала. Я вышла.

А ты поехал дальше, не глядя,

где я иду, как думаю, что слышу,

что буду делать дальше без тебя.

24 апреля 2005-го.

Прошла еще одна смена. Блейз сказал, что ты бегаешь от меня как от огня. И еще спросил, что у нас случилось.

Черт знает, Драко, что случилось. Всегда казалось, что у меня будет минута объясниться или удержать тебя. Что моя боль не станет растекаться океаном, а умрет маленькой горной речкой.

Но это и неважно. Важно то, что, значит, ты ничего не сказал Забини. Хоть на это у тебя хватило сознания.

Женщины привыкли преувеличивать чувство собственного достоинства. Мне должно льстить или бесить, что наша история стала достоянием итальянского искусства.

Де-факто мне же плевать. Хорошо, что все молчат. Хорошо, что молчишь ты. Если это значит, что ты не придал значению всему… Так тому и быть. Это мне на руку. Это хорошо для нашего будущего, не общего и не вместе. Просто для продолжения пути, где бы мы оба не оказались и куда бы наши ноги не завернули.

Пусть дорога домой всегда будет асфальтированной. И легкой, если нужно расшифровывать метафоры.

Но внутри так и горит. Горит только один вопрос: «А собственно, что же у нас произошло?»

И водой тушит ответ: «А черт его знает», — кричу я в стену, правой рукой придерживая сигарету, которая распускает дым по комнате. «Я не знаю».

Знаю только то, что люблю тебя. Продолжаю делать это и ошибки.

Все будет просто. Ты придешь протянешь руку. Скажешь: «Здравствуй, Грейнджер». Словно ничего и не было.

Хорошие слова, откуда они, надо бы узнать.

26 апреля 2005-го.

И снова я стою на той дороге,

которая тебя навеки увела.

И вот опять весна у нашего порога,

но мир цветет и пахнет без тебя.

Все также тополя позеленели.

И наш подснежник отцветает без тебя.

И птицы в свои гнезда прилетели,

а я живу и не могу найти себя.

Я вся еще в том мире золотистом,

где солнце светит ярче, чем всегда,

где день и ночь несется в темпе быстром,

где и печаль, и радость зависят от тебя.

Но нет сейчас ни радости, ни горя.

Осталось в сердце только одна боль.

Да и любовь огромная как море,

да и дожди соленые как соль.

Остался ты так нужный и далекий,

остался ты, да и ушел в тумане.

И от моей мечты огромной и высокой

остался только правильный обман.

Но верю я весна опять вернется.

Вернется снова. Захватив себя с собой.

Да и любовь опять твоя найдется,

она все время ведь была со мной.

27 апреля 2005-го.

Вот еще прошел один день, и осталось еще три рабочих дня. А потом отпуск.

Сегодня пойдем с Гарри за билетами на самолет. Полетим в начале мая в 6:53 по местному.

Это хорошо. Это можно немного поспать. Я жду май как весну, в которой всегда правит психологический параллелизм. Это мне близко.

Стараюсь понять и найти, куда деть время. Еще только шесть часов вечера, а я уже начинаю ждать. Зная, что ты не придешь.

Но я все равно жду.

Сегодня схожу к Уизли, давно не была у них. Дождусь восьми часов и схожу. Потанцуем под любимый джин и пластинку с магловскими песнями.

А затем вернусь домой. Странные иногда бывают понятия у человека.

Дом… Есть ли он у меня? У меня есть общежитие для работников Министерства. Временное пристанище. Койка, казенное белье, стул, стол, тумба. Но почему-то это считается домом.

Вчера смотрели кино «До последней минуты». Страшное время, страшные убийства. Националистам ничего не стоит убить человека. Топором раз, раз и… кровь. Жутко.

Каждый раз думаю, как смогла выжить я. Иногда кажется, что я ничего страшного не переживала. Забыла, стерла, не вспоминаю.

Но, конечно, нет. Очевидно, нет. Я понимаю, отлично понимаю, что сама жила в такое время. Жила и боролась, если требовалось. Воевала, когда пришлось воевать.

Кто-то наверно мечтает жить в то время, жалеет, что родился поздно. Романтизм.

А я нет. Сейчас просто хочу, чтобы мне было шестнадцать лет и все начать сначала, чтобы не знать, каково это любить Драко.

Ох да, снова к любви. Все свожу к ней, к нему, к миру, в котором нужно заново научиться быть. И что вы мне сделаете за мою личную лирику?

28 апреля 2005-го.

И опять наступил вечер. И опять я хожу у окна, и опять жду. Дурацкое это дело.

Сидеть и ждать, не зная чего. Хотя я знаю, чего жду. Вернее — кого.

29 апреля 2005-го.

Выходной. На улице слишком приятная погода для апатии. Ездили с Тео в его дом. Его родители приняли меня за его девушку. А нам смешно.

Его мать так заботливо ко мне относилась, и все допытывала — когда я еще к ним приеду. Смешная.

Потом ходили в лес, через болота и с бутылкой хорошего рислинга. Давно я не была в лесу. Давно не пила вино, не забывалась, не общалась с Ноттом. Он, уверена, видит все это между нами, но покорно молчит. Покорно позволяет чувству уместности не вредить.

Вечером уехали на поезде в Лондон. И на вокзале я вертелась по сторонам. Казалось, сейчас повернусь и увижу… его.

Но его не было, и ничего не предвещало его появления.

Мое сердце удивительное. Всегда подает знак, когда он рядом. И сейчас оно молчало.

Устала сегодня, хочется спать. Я не жду тебя больше, Малфой. И это честно.

30 апреля 2005-го.

Вру. Я все вру.

Жду.

И дождусь ли? Вот в чем вопрос.

1 мая 2005-го.

Работала целый день. На завтра взяла выходной. Исчезаю на целый месяц. Драко сказал, что он скоро тоже исчезнет. Собирается увольняться.

И что я буду делать, когда его не станет в стенах Министерства?

Не знаю. Подумаю только, что его нет, что я даже раз в день не буду его видеть… и становится плохо.

Для меня как будто исчез целый мир. Не могу больше писать… боль становится вполне физической.

Джинни говорит, что пройдет. Что встречу я другого, хорошего, любящего, стоящего. Что он будет стеной и будет боготворить.

А у меня перед глазами лишь его взгляд из толпы, который пронзает насквозь. То частое сердцебиение и случайные стоны при случайном поцелуе. Та жажда меня и собственничество.

Которых, естественно, больше нет. И я даже не могу больше винить себя.

2 мая 2005-го.

Сегодня были в баре. Драко выступал с речью о каком-то прорыве на работе.

Бар понравился, и он выступил отлично.

Потом отгородился от меня девушками. Вижу счастье в его улыбке.

Сейчас… вот сейчас… кажется, что это все. Предел. Наш и мой личный.

И мне это уже надоело. Я знаю его настолько, что мне хватило одного вечера.

Раньше он не позволял матам случаться в моем обществе. Но теперь случилось и это. Если он стал так делать при мне, то это уже все. Пусть он и перебрал джина. Ранее он не позволял.

Но!

Как он смотрел на меня, когда я танцевала, — это снова не забыть. И к черту, дорогой дневник.

Я люблю эти блядские маты из его рта.

И то, как он искал меня, когда я исчезла. Как он с вызовом ждал, что я приглашу его станцевать какой-то до ужаса аристократический танец.

Ты забыл, Малфой? Я тоже пьяна, все еще упряма, все еще грязнокровка. И все еще имею поклонников тоже.

Кроме тебя, дорогой Драко Малфой, тоже есть мужчины.

И мне уже понравился один… Джинни говорит, что он некрасивый. Это правда так, но глаза у него чистые-пречистые. Они еще не умеют скрывать чувства, что в наше время редкость. Но я даже не узнала, как зовут его.

Имею же я право на безрассудство, в самом деле?

И имею я право вспоминать, как ты смотрел на меня, когда я уходила. Словно чего-то ждал. И улыбаться, воспроизводя, как дура-Кэтрин приревновала тебя ко мне. Действительно, дура.

Мы ведь не вместе. Но это приятное чувство поселилось во мне как наркотик. Тео сказал, что я чокнутая.

Да я и не скрывала.

3 мая 2005-го.

Сегодня ездили к Блейзу большой компанией. Джинни и Гарри тоже были. Обнимались с Пэнси. Она выжидающе стреляла глазами, но я молчала и тупо мотала головой.

День прошел весело. Ради смеха меня выдали замуж за Тео. Снова.

Смеялись. Снова. Потом ходили гулять в лес. Снова.

На вечеринке был ребенок. И почему-то я решила побыть с ним больше двух минут. Словила себя на мысли: «Хочу, чтобы у меня был такой маленький Малфой».

Даже смешно. Джинни и Тео смеялись тоже. Но стоит признать (и это мне страшно) — я мало вспоминала о тебе.

Неужели это все?

Что потом? Мимолетные воспоминания с новым мужчиной об одном платиновом придурке?

Я хочу, чтобы платиновый придурок был моим.

4 мая 2005-го.

Да, попробуй не думать о нем, когда всю ночь во сне видишь одни и те же глаза.

5 мая 2005-го.

Весь день на ногах. Бегала по магазинам, собиралась в дорогу. Вечером ходили в соседнее общежитие снова танцевать, пить вино и строить всевозможные отношения.

Напилась и навыступалась. Блейз караулил меня весь вечер. Сказал: «Ты пьяная. Я даже домой собрался провожать».

Я закатила глаза и подумала — неужели он хочет пробудить мое чувство стыда. Не дождется.

И все же домой меня провожали. Тот мальчик с чистыми глазами. Джеймс.

6 мая 2005-го.

Вставать в четыре утра. И в путь. Опять слышала про себя, что вытворяла всякое. Плевать.

7 мая 2005-го.

Сидим в Хитроу. Встала рано и вся психованная. Как и бывает по утрам, пока не поем, не покурю. Пока не выспалась.

Сперва такси нет, потом регистрации билетов нет, потом самолета нет. Оказывается, туман в новом веке — до сих пор проблема, Годрик, спаси.

Спать не хочу — не могу.

В Париж прилетим вечером, где спать будем — ни малейшего понятия.

8 мая 2005-го.

Из-за погоды останавливались в придорожном отеле. Пять человек на этаже. Силенцио строго запрещено в этой части Франции.

К вечеру добрались до маленького отеля в центре города. Обошли окрестности, увидели Монмартр. И огни.

Пресловуто.

И смешно — когда я решила, что Европа — это тривиально?

Но ничего хорошего мы, правда, не увидели. Или это мой фокус давно сбит?

Камни, грязь, помойки по пути застыли в глазах. Но в центре… ничего так. Прилично. Как и, собственно, в любом центре.

Аккуратно, чисто, зелень. Фонтаны и много фонтанчиков. Пробежались по магазинам, зашли выпить в небольшой подвальный ресторанчик.

Все легли спать, а я продолжаю писать. Снова видела Драко во сне.

9 мая 2005-го.

Вечером были танцы, потом ходили в бар. Для нас он открыт до полуночи.

10 мая 2005-го.

Сегодня было собрание для туристов нашей группы. Название «Лютеция» — древнее название Парижа.

Меня определили лидером. Разве похожа на него сейчас? Мое лицо в последнее время редко выдает приятного человека.

Вечно серьезный тон под черными ресницами.

Какой-то француз пригласил на свидание. Увлекся кудряшками, которые он…

Неважно. Это неважно.

На первой экскурсии провели три часа, изъездили весь город. На свидание еще не решилась. Про местных говорят разное, но секс, пожалуй, не помешает, чтобы отвлечься.

Адриан — тот самый француз — пришел за мной все-таки. Но я не вышла.

11 мая 2005-го.

Ездили в Бордо. Опять приходил Адриан, гуляли до ужина по городу. Затем была встреча со студентами Германии. Пили, танцевали, пытались не вспоминать общие исторические события.

Адриан остался со мной и весь вечер смотрел взглядом хищника. Я пыталась не стрелять глазами в ответ. Но там уж как вышло.

Опять напилась. Гарри… вроде Гарри увел меня спать в номер.

12 мая 2005-го.

Ходили с Адрианом в кино на «Кинг-Конга» и картинную галерею. Нет, это не опишешь, это надо видеть. Там звучала музыка, от которой менялось освещение и подсветка экспозиций.

Столько лет с магией… и все равно ком в горле от таких человеческих вещей.

Или я давно отвыкла быть маглом?

Вечером Адриан поцеловал меня. И мне понравилось, потому что я люблю целоваться.

13 мая 2005-го.

Сегодня во сне опять видела Драко.

С утра загорали на крыше возле бассейна. Ведьмы из моей группы пошли снова гулять по городу, а мне уже надоело. Вечером снова встречусь с моим мимолетным французом.

После обеда — Собор Парижской Богоматери. Вечером — Сен-Шапель. Нашли какой-то памятник. Вскарабкались к нему, Мерлин знает, по какой местности.

Осознала, что мне мало деревьев в Лондоне. Такой странный недостаток, совершенно непонятная претензия.

14 мая 2005-го.

Опять видела Малфоя. Странно, но днем я про него забываю и свободное время провожу с Адрианом. Он, пожалуй, что интересный, много знает, много умеет. Стандартное описание мужчины, который не твое.

Увлечение, которое приятно примерить на выходные.

И этому прекрасному действию цинизма я научилась у мужчины, который выбрал не меня.

И все-таки Адриан… Салазар, надеюсь, ты не слышишь, интереснее Малфоя.

Нет, у Драко тоже есть и начитанность, и свой взгляд. Но… какой-то… жажды жизни, быть может. Это сложно объяснить.

Да и зачем, если мне постоянно хочется к Драко. Однако вспоминаю я его очень редко. Может, потому что лишена возможности его видеть. Но он зачем-то снится каждую ночь. Прямо сейчас сяду и напишу ему письмо.

15 мая 2005-го.

Сегодня ездили на кладбище Пер-Лашез. Местные смотрят на меня, как на выходца с того света. Как будто есть униформа для кладбищ. Как будто черное здесь не к лицу.

Мы должны были встретиться здесь с Адрианом. Но его не было. Он обещал сходить на местный футбол и сегодня прийти на кладбище с билетами. Даже звучит дико.

Приедет он к отелю или нет — черт знает. Но в этот раз даже не больно.

16 мая 2005-го.

Завтра поедем в Венецию. Последние дни ничего не писала, почти ничего интересного.

17 мая 2005-го.

В Венеции. Писать ничего не хочется. Сегодня весь день были на море. Загораем и пьем. Присоединилась Пэнси. Мы как обычно не общаемся, но она слишком увлеченно поглядывает на меня.

Да, мы больше не вместе с Драко. Отстань.

23 мая 2005-го.

Путешествие кончается. Сегодня улетаем.

Ничего не писала эти дни. Просто времени не было. Если и была свободная минута — ехали к морю. К вечеру уставали и сразу спать.

А ночью сны… Ужасные, кошмарные. Он продолжает сниться каждую ночь. Вчера Адриан увидел колдографию у меня на полке.

Все моя неосторожность. Но есть ли мне дело до его чувств?

Здесь мало слышали о личном пространстве. Такие времена.

— Что это у тебя за прекрасный принц?

— Ну да, каждый вечер стою на коленях и молюсь.

Джинни не очень поняла, в чем суть этой истории с моим французом. А Гарри посмеялся. Рада, что хоть кому-то сейчас смешно.

Все они смотрят на меня постоянно грустными глазами. Интересно, что будет дальше.

И получил ли он мое письмо? Нахмурил ли свои до ужаса прямые брови?

Снова писала стихи. Еще в Париже.

Море, ракета, горы,

извилистые берега.

Какое большое горе,

когда нет рядом тебя.

И брызги летят фонтанами,

ракета мчится вперед;

горы в снегу, по палубе

кто-то другой идет.

Ты где-то сейчас в Лондоне

идешь на работу, спишь,

быть может, живешь без лени

или в кафе сидишь,

грустишь ты или смеешься,

не думая обо мне.

Назад уже не вернешься,

но снюсь я ночами тебе.

24 мая 2005-го.

Дома. Что-то вновь потеряно, что-то вновь найдено. Весна уже прощается, а я лишь повторяю, что она всегда возвращается.

К родителям не поехала, очень хотела увидеть Драко.

В пол-одиннадцатого на вокзал ездили провожать Луну.

А Драко там. Пьяный. Поехал на работу. Я сделала вид, что не узнала его, а он все-таки увидел. Забегал кругами и по привычке сбежал.

Пэнси видела его с девушкой. Вечером мне кто-то звонил.

30 мая 2005-го.

Сегодня видела его снова. Собирались добровольцы и авроры. Он был за старшего.

— Осмелился поздороваться с тобой, — то ли фыркнула, то ли усмехнулась Джинни.

Письмо мое он получил. Даже прочитал. Я писала, что если не хочет, то пусть не читает. Идеально спланированная манипуляция, которой я ни тогда, ни сейчас не рада.

Которая никогда и не работала с ним.

А вот сжег ли он письмо — я не знаю. Хотя об этом я тоже просила в тексте. Но он редко терпел мои указы.

Авроры должны были уйти в десять, но он остался с добровольцами и опять напился.

Немного счастья человеку надо. Пэнси говорила со мной о том, что он может быть милым. Не знаю. Не всегда. Не уверена.

Я люблю его таким, какой он есть. И такой, какой есть — мне не подходит, если я выбрала счастливую старость.

Он бывает злым, невыносимым, вредным и… ласковым.

31 мая 2005-го.

Сегодня все видела своими глазами. Он и какая-то девушка.

И это уже, действительно, все. Жирная точка, к которой я не была готова, хоть и пыталась. Долго.

Джинни говорит, что он вчера искал меня по общежитию, ходил по нашему коридору.

Вы скажете: «Так, а на этом моменте поподробнее, Грейнджер».

Я скажу: «Были бы подробности».

Несколько вариантов, которые будут долго кружиться у меня в голове. Потому что я не из тех смелых девчонок, кто подходит и спрашивает в лоб: «И что великий Драко Малфой делал в нашем общежитии?»

Убейте.

Увольте.

Пошлите к черту. Или идите сами.

Вариант первый. Он, как и положено джентльмену (если эта черта еще не сдохла вместе с его молчанием после последнего поцелуя), решил сообщить о новых отношениях. Что приводит меня к выводу о серьезности его положения и ничтожности моей попытки продолжать.

Вариант второй. Он, как и бывало раньше, пришел найти утешение в моей комнате. Сесть на пол возле моих ног, опрокинуть голову и затянуться. Целовать руки и клясться, что вернется. Обещать горы и не показать даже холмик.

Третий вариант заключается в пьянстве. Даже пояснять не стану.

Четвертый вариант — в убогом общем положении, где я всего лишь случай на вылет. Где я бегу, а он убегает. Где нет любви, но есть большая моя лесть, которая хорошо ложится на оправдание его большого эго.

И все они, эти догадки, сводятся к одной книжке, которая стала настольной в женском обществе, что меня окружает, — «Вы просто ему не нравитесь».

«Не так уж сильно вы ему нравитесь, раз он не приглашает вас на свидания».

«…, если он вам не пишет».

«…, если он не признает тот факт, что вы встречаетесь».

«…, если он хочет видеть вас, только, когда он пьян».

«…, если он спит с другой женщиной».

«…, если он вас бросил».

«…, если он взял и исчез».

И другие названия глав и смысловые блоки, видит Мерлин, которые я не планировала читать.

Пэнси сказала, что чтиво так себе, но отрезвить помогает. И вот, что все-таки впечаталось в меня:

«Кстати, помните фильм, в котором девушка ждала, когда парень пригласит ее на свидание, а он все не приглашал, придумывая нелепые отговорки? Потом она переспала с ним, когда они оба находились под воздействием алкоголя, и стала ходить за ним хвостом, пока не добилась того, что они как бы начали встречаться. Потом он изменил ей, а она страдала, зная в глубине души, что если простит его и решит не требовать невозможного, а будет с ним душечкой, то в конце концов он останется с ней. На свадьбе он напился, а потом они жили долго и несчастливо, мучаясь под гнетом не приносящих удовлетворения отношений, которые были построены на убогом фундаменте.

Не помните? Правильно, ведь таких фильмов не снимают».

Не снимают.

«Любовь дарит людям вдохновение, которое побуждает их совершать удивительные поступки, чтобы встретить своего избранника и быть с ним. Вот это и становится сюжетом для великих фильмов. И каждый любовный союз, которым вы восхищаетесь, излучает некую силу — именно эту силу вы и надеетесь ощутить в собственной личной жизни. И чем больше вы себя цените, тем больше у вас шансов построить отношения, наделенные этой силой. А теперь почитайте о нелепых мужских отговорках, посмейтесь и… больше не верьте им».

Не верить. И не быть удобным шансом залечить раны.

Переболит, перекроет, переменится.

Джинни до сих пор скандирует: «Он был пьяным! Ему было плохо! Ты была ему нужна».

Нет, дорогая Джинни. Я в том виде, что есть, — точно не ценный экземпляр, которого недостает в коллекции престижной семьи Малфоев.

Напоследок, попытавшись поставить точку, зная, что завтра мысли примут обычный характер «пострадать по мужчине, который того не достоин», я наложила несколько защитных чар на дверь комнаты. О которых он не успел узнать и вряд ли еще когда-нибудь узнает.

Чтобы он не открыл, и чтобы я не услышала. Чтобы оставить занятого другой женщиной человека, который (и сейчас важно!)

не выбрал меня.

2 июня 2005-го.

Вот и все. Снова.

Сегодня узнала, что Драко женится. Это хорошо. В конце концов, должна была наступить когда-нибудь развязка.

Говорят, что она хорошая. В смысле девушка.

Пусть женится.

4 июня 2005-го.

Вчера приехала к Тео. Напились. Без смеха вспоминать это не будем точно. Все грязные, непонятно, где ползали. У Блейза грязный даже нос. Это мы увидели только утром.

Нашли мне парня, вернее я его сама нашла. Что-то он мне говорил про какого-то короля. И про то, что полюбил меня с первого взгляда. И что я веселая.

Годрик, зачем я продолжаю общаться с его друзьями?

Стали ли они моими? Успели ли?

Иногда мне кажется, что я их не знаю. Когда мы были с ним и были с ними, привычно растворяясь друг в друге, я не успела сблизиться ни с Тео, ни с Блейзом, ни с Пэнси.

Конечно, сейчас мы общаемся плотнее и глубже, и наверно наша связь прочнее. Но пройдет пара месяцев, и это забудется.

Люди, которые так и не стали моими, уйдут. А через десять лет я отголосками вспомню лишь несколько фраз, которые наполняли наши встречи.

5 июня 2005-го.

Долго идет время. Дни тянутся.

С днем рождения, Драко.

8 июня 2005-го.

Вчера вечером на меня было покушение. На вокзале какой-то парень выстрелил режущим три раза. Потом была драка, потому что палочка еще после первой вспышки упала к рельсам.

Как я не растерялась? Превратилась в подобие животного и отдалась инстинктам.

Укусила его в шею и оставила отметину.

11 июня 2005-го.

Ничего не понимаю.

Больше недели Драко не появляется у этой девушки. Если он собрался жениться на ней, то это много. Тем более (а я знаю) если он захочет, то добьется.

Пэнси говорит, потому что я вернулась в общежитие. Но дело как будто не в этом.

Не верю, что мое короткое отсутствие… черт, мое присутствие вообще когда-либо было помехой для его планов.

Сегодня он внезапно появился в Министерстве к концу рабочего дня и стал искать меня по всем этажам. Словно загадка всего магического мира — в каком отделе я работаю.

Но не будем забываться, девочки. Завтра собрание, где я должна предоставить отчет, а он его организует. Важность моего присутствия стала причиной этой гонки.

Драко увольняется. И он не станет портить деловую репутацию невыполненными напоследок делами.

Джинни родила сына. С прибавлением нас… что ли.

14 июня 2005-го.

Сегодня была у Джинни. Она сказала, что к ней заходил Драко.

О да, я это видела, чувствовала и смеялась как дура.

Что-то с ним случилось. Но что?

Как я и предполагала, люди начали отдаляться. Первым стал Блейз, а я уже скучаю по нему. Почему это всегда так? Почему друзья делятся?

Как копить, а не терять?

16 июня 2005-го.

Не понимаю саму себя, ведь я запретила себе думать о Малфое. А вчера шла на работу и надеялась, что его поставят заменить нашего руководителя сегодня.

— И любила бы ты меня сильнее, если бы я не был капитаном операций? А, скажем, рядовым?

— Малфой, плевать я хотела, кем ты когда-то был и что ты когда-либо делал.

Прошлое вспышками и вырванными диалогами. Зачем-то сегодня я вспоминала время войны и то, кем был он на поле боя.

Тео сегодня упоминал вскользь о письме, которое я писала Драко из путешествия. За это Нотт удостоился гроз из моих глаз и маленького жалящего.

Значит, Малфой рассказал ему. Интересно, кому еще? Только бы не той девушке, иначе узнают многие.

Впрочем, я этого не боюсь.

Глупо отрицать, что кто-то не знает о нас в прошлом.

* * *

Ходили к Джинни в Мунго. Сын очень похож на нее. Что неудивительно, но я удивляюсь, на автомате выдавая тривиальные фразы.

Странно, но дочь Рона я люблю, а детей Джинни — не очень. Может, потому что ребенок Рона — первый среди всех наших.

В этой точке делаю поправку насчет мыслей выше про детей. Я больше не знаю, хочу ли их. От Малфоя, вообще, когда-нибудь.

Что если сейчас самое время вложиться в себя — получать новое образование, путешествовать, уезжать, в целом, из этих мест.

Или, может, я в точке бифуркации, и сейчас все одинаково заманчиво и нет.

«И раз вышло сойти с ума, то, быть может, сойдет и с рук».

18 июня 2005-го.

Рылась в бумагах и нашла стих.

И наверно было бы лучше

одним словом разрушить все.

Я не знаю ее, не видела,

говорят, что она — ничего.

Только я ее не обидела,

если, мучаясь, жду его.

Но ведь это же очень страшно:

ни на что не надеясь, ждать.

Неужели тебе неясно,

что ты должен прийти и сказать:

…

Ладно, стоп.

Стихи больше не пишутся. Я думала перестанут, когда жизнь наладится. Но так или иначе, многое сейчас не выходит.

Малфой, что ты со мной сделал? Если отбирать, то отбирай вместе с болью.

* * *

Блейз пригласил на свадьбу.

20 июня 2005-го.

Сравнительно неплохой день.

Получила деньги, выпила немного, обновила мантию, купила перья.

Поехали провожать Блейза на вокзал. И всем было понятно, с какой целью я еду туда. Иначе зачем Грейнджер в слизеринской компании?

Да, ясно, потому что я знала, что Малфой выйдет из вагона в это время в сторону работы.

Очевидно, мы его встретили и простояли какое-то время в одной компании. Интересно, как теперь он себя чувствует в поездах? Камины настолько давно в прошлом, что уже кажутся выдумкой.

Остался ли в его доме тот тайный… Будет ли он рисковать сейчас?

Хотелось к нему прижаться, но гордость или стеснение не дали этого сделать. Просто потому что на меня это не похоже. В его присутствии я всегда другая.

Мысль оправдания, за которую не похвалят авторы «Вы просто ему не нравитесь», но… ведь сделать то же самое — прижаться вдруг — и не про него. Тогда зачем я жду иррационального от рационального человека?

Из его разговора я поняла, что свадьба отменилась. Но только… теперь он думает, что у меня будет свадьба. Чего?

И вообще я поняла, что он много про меня знает, и… следит?

По крайней мере, он знает, что на меня было покушение. Хотя он и может такое знать по долгу службы. Привет авторам. Снова.

Почти наизусть зачитал мой отчет о том вечере с режущими, от чего у меня поднялись брови вверх и так и не опускались. Зачем?

Сказал, что несколько дней назад перепутал меня с кем-то. Скорее шептал мне, чем говорил на всеобщее обозрение. Откуда такая спелость? Откуда такая прыть?

Догонял и преследовал какую-то маглу. Выяснилось, что там меня точно не было. В ту сторону, в сторону его любимых баров, я перестала ходить. Давно. И это хорошо.

То есть плохо, но хорошо, потому что вечера теперь заняты. Правда после девяти вечера я теперь ждала, что он появится на работе по какому-нибудь срочному поручению.

Впрочем, у меня иногда появляется глупая мысль, что он еще вернется ко мне. Но и почему глупая, да?

Да?

* * *

Вполне реальная мысль. И я его все равно прощу. Прощу, хотя пытаюсь жить без него уже четыре месяца. Это жалко? Я слабачка? Или нам просто нужно было поговорить, а не бросаться словами и уходить в игнорирование?

Даже если не ради будущего, то когда-то в жизни я решусь простить его. Но так жалится внутри написать лиричное: «А сейчас прощай и работай, Малфой».

А я ложусь спать. Еще день без тебя. Прожила и не сдохла.

Так держать.

21 июня 2005-го.

Жду от этого дня больше, чем он может предложить. Но я все время чего-то хочу, это нормально.

Еще только одиннадцать утра, пойду загорать. Надо брать от погоды все.

Вчере нас видели с Драко вместе, когда мы возвращались с вокзала. Но Малфой не сказал, кто именно. Опять пойдут сплетни, хотя сплетни ли?

23 июня 2005-го.

Пишу, потому что не хочу спать. На улице потрясающая погода. Только любить.

Но кого? С меня хватит одного Малфоя. Пэнси говорит, что он сегодня ласково смотрел на меня и улыбался. Не знаю, по крайней мере, я не заметила.

И что за приторные слова от Пэнси? Она этим мне и нравилась — своей невоспитанной прямотой и колючими предложениями.

* * *

Одна вещь все-таки изменилась. Он начал со мной говорить. И кто бы, черт возьми, знал, как я скучала по его ухмылке и глазам, пытающимися подглядывать за мной.

Я видела в том разговоре все — как он прятал руки, немного дрожал голосом и опускал глаза на мои губы, шею, тело. Как он не хотел прощаться, и его громкий вздох, когда я развернулась и побежала в общежитие.

Словно он отнимает мое время.

Так приятно играть с ним снова.

Хоть и совершенно, абсолютно не здорово.

* * *

Успокойся. Я знаю, что ты так больше не можешь.

Успокойся. Забетонируй себя в землю, потуши пожары.

Успокойся. Утри слезы, в них давно нет толка.

Успокойся и ступай так, словно шагаешь по шелку.

Успокойся. Я прошу тебя быть сильной.

Пусть ветер утрет грезы, зажги свое солнце.

Успокойся. Я тебя понимаю. И да, у каждой меры — свое мерило.

Но сейчас, на одну секунду: я прошу тебя,

Выпрями спину и твердо шагай по скользкой.

Успокойся. Я уже знаю, что ты не справилась с болью.

Успокойся. Мне правда жаль, что ты осталась без дара речи.

Что приходилось раны залатывать твои солью.

Верь мне. Ты когда-нибудь обязательно перестанешь бояться встречи.

Успокойся. Я знаю, что ты волк-одиночка.

Успокойся. Я знаю, что приходится платить за взгляды.

Успокойся. Тебе ведь еще не сорок.

Друг мой, бросай сигарету, доставай помаду.

Да, порой придется спать без света.

Да, придётся, действительно, за все платить дважды.

В жизни все так, как люди говорят об этом.

Поэтому, пожалуйста, вытри слезы

и отдохни этим летом.

Все, что твое — никуда не денется,

я проверяла, и потому

могу обещать тебе это.

Конечно, это все глупые стихи, но иногда мне нравится так просто сидеть и сочинять, писать все, что придет в голову. Это отвлекает и уносит далеко от реальности.

К мечтами. И если вдруг он окажется на свадьбе, то это просто сбылась еще одна.

* * *

Конечно, он придет, дура. Блейз же его лучший друг.

* * *

Все больше и больше кажется, что он вернется. Знаю, что не сегодня, но вернется.

Вообще-то женщины (=я) порой слишком глупы. Они (=я) всегда делают что-то не так. Кажется, в той ссоре была виновата я. Но в свое оправдание — я была готова вернуться, а он не сделал ни-че-го.

И первое время я пыталась, не закрывалась, и… пыталась. Но в этом он и был страшен, в умении удалять, стирать людей.

Каково чувствовать себя самым нужным человеком сегодня и быть ничем завтра? В попытке не думать, не проживать, а пропускать дни после — я так и не нашла ответ.

Поэтому и только поэтому для меня так ценно снова говорить с ним.

Но возвращаясь к мысли выше. Если, допустим, мы будем вместе снова, и снова произойдет подобное. А оно, по всем законом, не может не произойти. Отношения — штука сложная.

И я искренне считаю, что все проходят через одно и то же дерьмо. Просто кто-то находит в себе силы справиться, а какие-то пары распадаются.

Так вот — если мы снова… Я выдвину требование. Что больше не прощу убеганий, молчания, качелей. И этого его удаления меня, словно наказания. Словно я должна дать ему время промолчаться, продурачиться, пробеситься.

Я ему кто?

Ну то есть сейчас никто, но потом так и скажу. Обязательно еще скажу.

«Я тебе кто Малфой? Ребенок? Подчиненный? Шлюха?»

И все это потребую со своей стороны так же. Потому что он конкретно мне не ребенок, не подчиненный и не шлюха, за которыми нужно подтирать и которых нужно учить.

* * *

Только он не принимает меня такой, какая я есть. Ему надо что-то сверхъестественное, а во мне этого нет. Во мне вообще много чего нет. И что тогда есть?

Я никогда не думала об этом. Я бываю веселой, грустной, скучной, интересной, недоступной, поддающейся, гордой, унижающейся. Но какая Гермиона Грейнджер на самом деле?

Я даже сама не знаю.

А разве я его знаю отлично, если себя нет? Откуда я его могу знать? И вообще для чего живет человек? Черт его знает.

Мерлин, мне еще долго до экзистенциальных вопросов.

* * *

Дай мне обезбола:

Я вылечу, наконец, свой кашель.

Буду есть по утрам каши.

Разберусь, где мои, где не мои

и где ваши.

Разложу по местам бирки,

помою изнутри окна,

соберу на лето стирку,

прогуляюсь ночью по городу.

Легче стану переносить новости,

скоро будет проще с деньгами,

и я выкину все свои горести,

накопленные годами.

Тихо, на цыпочках, придёт весна

и ярким пламенем будут гореть квартиры,

где забытыми остались друзья,

и не отстирались с вен адреса.

Дай мне обезбола.

Болит голова и срывает нервы.

Память бьет током

и готовит к новой потере.

Дай мне обезбола.

И выкинь все мои недокуренные привычки.

Пустые коробки.

В каждой строчке кавычки.

Вынеси слова из скобок,

забери черные кофты и

двадцать пять монет

на пятилетний путь куда-то впустую.

Дай мне обезбола

(пусть я все равно четвертую):

от зажимов, что бьют в холостую,

от какой-нибудь простуды,

от пережитой дури,

от вечной внутренней паскуды.

25 июня 2005-го.

Сегодня весь день загорали. Ночью была гроза.

26 июня 2005-го.

Ревела во сне, снилась разное. Новая комната, старая мебель, маленький проход и море.

Экзамен, война, нападение.

Смерть, смерть, смерть.

На работе ждал сюрприз. Меня перевели. И так далеко, вглубь Министерства, что я не уверена когда-то даже случайно столкнуться в этих стенах с бывшими коллегами.

Значит, и с ним тоже.

Новый начальник — Чарли Бекер, «самый молодой руководитель смены».

Вроде это звание было за Малфоем. Раньше.

27 июня 2005-го.

Услышала от Бекера о еще одних любопытных перестановках. Малфой сдает какой-то экзамен, затем его переводят. И в промежутках он вообще-то решил увольняться, но, видимо, об этом или никто не знает, или делает вид, что не хочет разбираться со сложностями, которые проявятся лишь в будущем.

Почему он вообще затягивает с уходом?

Если честно, я рада, что мы не работаем больше на одном этаже. Он плохо на меня действует и влияет.

Не знаю. Будь… что будет.

* * *

Раньше было хорошо было. Во все верилось.

30 июня 2005-го.

Вчера ходили в ресторан, не ночевала дома. Всю ночь гуляла по городу с одним… с Чарли. Который, кстати, знает Тео. Тео, который слал мне неодназначные намеки про субординацию.

Отвали, Нотт. У меня свои планы.

2 июля 2005-го.

Вот и первая ссора, правда, маленькая. Но с малого все начинается.

Верите?

У нас одинаковый характер просто. Он управляет. И я тоже.

4 июля 2005-го.

Сегодня Малфой внезапно оказался у нас. Пропадают люди, и… Я ведь уже говорила, что намного лучше, если мы не работаем с ним в одном помещении?

5 июля 2005-го.

Ну вот и все. Не надо ни о чем думать. Вот уж точно никогда не думала, что такой умный человек может такое сказать.

7 июля 2005-го.

К общежитию пришел Чарли, сидит внизу с Пэнси и о чем-то разговаривает. У него в руках фотоаппарат, не вижу — магловский или нет.

И мне почему-то хочется выйти, но я не сделаю этого, потому что сделаю ему больно, а он… неплохой парень. Чтобы игнорировать его чувства и врать о своих.

Странно, но Малфою хочется сделать больно. Мы с ним сегодня так хорошо разговаривали. Он почти купил мне цветы у мимо проходящей девушки. Пэнси сказала, что ведет он себя если не безумно, то странно. И что раньше он никогда таким не был.

А насчет цветов… Сказал и просил держать это в строжайшем секрете (от чего и сейчас по лицу растеклась улыбка. Или я сама уже растеклась в тряпку), что забыл деньги в поместье.

И он так мило улыбался, что я хотела, что я мечтала, чтобы он не уходил. Никогда больше не уходил, и чтобы у Пэнси навечно закатились глаза от его ласковости. Ко мне.

Он торопился, а я снова сделала это — попрощалась с ним первая.

Он уезжает в командировку в Уэльс, мы не увидимся четыре дня.

В отпуске я как-то не думала о счете дней, а теперь мне почему-то странно.

9 июля 2005-го.

В «Пророке» заметили, что мой Малфой сидит в Кардиффе без возможности выехать из-за ужасной погоды. Мы ведь еще в мире магии, нет?

Пишут о задержках в передвижении по Великобритании. Вот этого бы не надо.

Потому что я уже соскучилась. До чертиков. И если он не приедет через два дня, я не знаю, что буду делать. С ума сойду, и это можно.

10 июля 2005-го.

Сообщение от мамы: «Драко сегодня заезжал. До ужаса учтивый и красивый. Папе привез лондонское пиво, мне, как обычно, подсолнухи».

Чего?

14 июля 2005-го.

Теперь уже мной, Гермионой Грейнджер, Малфой был замечен в Министерстве.

Если мы были бы вместе… мы бы переписывались? Он бы пользовался снова мобильником?

Когда я увидела его у стола Чарли, думала, что подпрыгнула от радости. Я хочу подбежать, обнять, закружиться и…

Мой. Мой. Мой.

Сказать.

Моя. Моя. Моя.

Услышать.

И что-то во мне окончательно и навсегда порвалось, когда он всунул этот собственнический взгляд в расстояние между мной и Чарли.

— Грейнджер, опаздываем.

— О, Гермиона, ничего. Малфой, отвали.

И Малфой не отвалил. Хитрые глаза даже не услышали шевеления вокруг. Они были на мне, во мне, сосредоточены, выверены до погрешности координат.

Я краснела, терялась, спотыкалась. И ровно шла до кабинета мимо. И снова краснела, и терялась, и споткнулась, обернувшись только раз.

— Ты задержался.

— Заглянул к будущим родственникам.

Краснею, теряюсь, спотыкаюсь.

— Ты брала отгулы.

— У меня были дела.

Снова прищур и задумчивая морщинка.

— Свадьба Блейза.

Краснею, теряюсь, спотыкаюсь.

— Кхм… Что думаешь? Поедем, Грейнджер?

Как кто мы поедем?

В шоке киваю и проваливаюсь в отчет на столе.

15 июля 2005-го.

В лесу хорошо, но много прошлых кошмаров.

Как кто?

16 июля 2005-го.

Ходила к Гарри, но его не было дома. Гуляла по городу. Соскучилась по...

Мерлин, что там вообще происходило? Я не разрешала себе думать и анализировать.

Но если там не было ни намека на соблазнения, в том разговоре пару дней назад, — то я слепая, глухая и вообще не золотая ведьма.

А ржавый дед, который так сильно потерялся, что настройки чувств сбились.

Соблазнял, флиртовал, намекал, говорил с позиции «мы» и просверлил дыру глазами.

Хотела написать ему и даже приготовила пергамент, но… но не написала.

17 июля 2005-го.

Я сегодня самый счастливый человек на свете, хоть и пьяный.

Свадьба Блейза, я и Малфой. Еще немного и буду верить в детство. Ведь только там веришь, что если очень захотеть — то сбудется.

Драко был рядом, и мне было хорошо. Все-таки курить придется бросать. А когда об этом просил Адриан, мне хотелось курить назло.

Но сейчас этого хочет Малфой. И я брошу, потому что это он.

Сегодня о многом говорили. Решили, что серьезно повторим диалог, когда будем трезвыми.

---

Примечания:

стихи, которые я вставляла, — из дневника бабушки; я долго думала о их месте и уместности тут. но все же решила оставить

я сама тоже пишу, писала. они более хлесткие по темпоритму. а значит, их место после ее строк

мои начинаются (и продолжатся дальше) со стиха « Успокойся. Я знаю, что ты так больше не можешь». и «Дай мне обезбола» тоже

25 июля 2005-го.

Вернулись в привычные будни, ничего не решив. И все решив, в то же время.

Блейз, счастливый и пьяный (и это важно, чтобы сохранять объективность, ее еле уловимую грань), чересчур громко говорил о том, как именно Драко смотрит на меня. И это было удивительное слово «так» в определении когда-то слизеринца «так, как раньше».

Витиевато и сложно. Совсем не слова, которые представляешь рядом со словом «люблю».

— Так, как раньше, Грейнджер, ну... ты понимаешь, да?

Как было да.

— Так — это как?

— И все тебе хочется знать в подробностях, милая.

— Ты сам начал. А я просто девушка. По-дурацки хлопаю ресницами и…

— По-дурацки — это не про тебя.

— И жду комплиментов. Спасибо.

— Если как-то можно описать границу между любовью и собственничеством. То это то, что здесь каждый может прочитать в его глазах. Так он смотрит на тебя.

— Романтично.

— Нет, Гермиона. Романтично то, что ты видишь на этой свадьбе между женихом и невестой. А то, что происходит между вами, и вообще все его поведение — это не романтично. Это трагично.

— Семантика.

— И я был бы рад, если бы это была она. Но, моя дорогая. Любовь в его глазах — это болезненно, вредно и не нормально.

Но я продолжала терять голову, которая давно уже потеряна.

А еще, вы помните, я говорила про курение? Тогда это казалось даже милым. Но запреты…

Я к этому плохо приспособлена.

5 августа 2005-го.

Малфой сделал мне предложение.

Радоваться?

Жалеть?

Злиться?

— И закончится еще одна жизнь вольного человека. Выпьем же за это!

У меня появится муж. А я не подхожу на роль жены.

Это не секрет.

7 августа 2005-го.

Завтра расскажем родителям. Если никто не умрет (=я), уже успех.

8 августа 2005-го.

Это было даже смешно. Он единственный сын, а она даже не запомнила моего имени.

— Гермиона, ты должна была… быть готова. Между нами есть маленькая проблема.

— Ты преуменьшаешь мою грязнокровность, Малфой.

— Просто смирись, ты увидишь ее в своей жизни максимум десять раз. Она того не стоит.

— О да, ведь смириться — это так про меня!

Она еще запомнит. Потому что так надо. Весь гребаный мир запомнил, и она запомнит.

Обещаю.

9 августа 2005-го.

Все как-то быстро. Или как-то медленно. Как должно быть? Как принято у нормальных людей?

Драко говорил о доме, где мы будем жить.

Я уже сказала вам, что быть женой — это не про меня?

Годрик…

Я еще даже не успела подумать о свадьбе.

— Врешь.

— Утешайся, Малфой.

30 августа 2005-го.

Если так будет продолжаться, то меня замучает совесть и я скажу: «Иди к ней».

Мне слишком часто напоминают про нее.

Все вызывают гребаную жалость во мне. И мне жалко ее, но я просто люблю его. И это главное. Испытывать еще вину за это?

Спасибо, проходили.

Говорят, что за любовь нужно бороться. Но с кем? Если он со мной.

Сейчас, сегодня, я могу в любой моменты увидеть его, позвать, протянуть руку и дотронуться.

В голове по сто раз разговариваю с ней. Но это только в мыслях. На деле — я видела ее не так уж часто, чтобы хотя бы запомнить.

1 сентября 2005-го.

К черту деньги. Хочу уволиться. Это давит, душит. Это болезненно, вредно и не нормально.

Растет чувство, что я снова могу потерять его. И теперь навсегда.

И еще раз это вынести — я не вынесу. Так и запишите.

Утонула в любви и захлебнулась чувствами. Растеклась и собой подтерла пол.

2 сентября 2005-го.

За те месяцы, что мы не разговаривали, я пережила несколько схваток с самой собой. И больше не хочу, это честно.

Успела выкурить блоки, поцеловать несколько мужчин, влюбиться в города и исписать банки чернил. Что б их.

Завтра едем к моим родителям.

Важная сноска: которые помнят его имя.

7 сентября 2005-го.

Пишу в дерьмовом настроении.

8 сентября 2005-го.

— Ты стесняешься меня?

— Глупый вопрос. Конечно, нет.

Малфой обычным движением пытался поцеловать меня перед прощанием. Именно пытался, потому что, когда я заметила на горизонте Адриана (что ты делаешь в Лондоне, черт возьми?), я отстранилась.

Почему? Это очень (очень!) хороший вопрос. Адриан был увлечением, мимолетным, милым, французским. Мы ничего не обещали друг другу и логично попрощались.

И я даже не могу определить, что это было — растерянность, стеснение или удивление.

* * *

Собирала вещи. Нашла что-то забытое. Физически и эмоционально.

Когда до Драко было так же близко, как сейчас. Протяни руку и достань. И так же далеко, как до луны.

Скоро ли весна, мой верный товарищ?

Сама не своя, всюду шатаюсь.

Подаю тебе с тонущего корабля самые разные,

жду хотя бы теплого ветерка.

Обещаю, раскаюсь.

Сама себе капитан, сама командир, сама шапошник,

сама себе злейший враг

и немного пакостник.

Отрываю последнее от самого сердца,

Надеюсь, что чистого.

Могу даже пересказать пару лет,

Могу изложить письменно.

Я все та же верная и нелюдимая.

Сама себе королева, вся в инее.

Скоро уже весна? Милый, уважаемый, несуществующий друг?

Я иногда бываю одна, без слуг, сук, чужих рук.

Но ни одного зеленого лепестка,

и иней уже покрылся льдом.

Всюду туман,

И ты вроде когда-то учил: если холодно, надо возвращаться в дом.

* * *

Странно, но сейчас, когда он рядом, я до смешного боюсь потерять его. И все чаще кажется, что это может случиться.

Это моя любимая теория воображаемого дерева. Когда родители уничтожают клен на участке, потому что ребенок может на него забраться и упасть.

Все теория, конечно. Возможно, даже не реализуема, если разобрать на детали.

Но они думают об этом дереве, представляют и боятся, боятся.

Драко — мое воображаемое дерево.

И падать больно, и срезать нельзя. Поэтому остается только переживать и уносить тревожность в бессознательное.

Это иррационально — страшиться того, что может никогда не произойти. И я стала в этом хаосе мыслей иррациональной. Это меня бесит.

Но если это справедливое замечание обо мне, значит… значит, остается его принять и поставить подпись снизу.

10 сентября 2005-го.

Доброе утро, в эфире опять негатив.

Просто я устала, что мы вечно говорим и вечно до всего не договариваемся. Мне нужны ответы, четкие выводы, подведенные черты. И гребанные точки над буквой и.

Мне мало всех «посмотрим», «по ситуации», «ты же знаешь».

И них-ре-на не знаю! Поэтому и спрашиваю. Очевидно же, нет?

12 сентября 2005-го.

До сих пор собираю вещи. Откладываю на самый последний момент, если честно.

Хотела написать Драко, но опять провалилась в эмоциональные качели. Не написала, не дошла до него, не дала знать, что хочу.

13 сентября 2005-го.

Сердце бьется так, как у Гарри Поттера, чертового выжившего, ни разу не билось за попытку выжить.

17 сентября 2005-го.

Если ему нужна свобода, зачем ему нужна я? И зачем проигрывать серию ситкома со свадьбой? С женой?

Итого я жду его седьмой час. И ставлю свою палочку на то, что он в баре на соседней улице с Ноттом и Забини.

Дорогой, у нас на ужин скандал.

Если ты решишь прийти, конечно.

19 сентября 2005-го.

Спасибо. Очень приятно. Да, конечно. Тебе того же. Спасибо.

Спасибо.

Спасибо.

Да, совсем взрослая. Смех в конце, добрая улыбка, разворот.

Спасибо.

Спасибо.

Спасибо.

И еще трижды.

20 сентября 2005-го.

Иногда мне кажется, что я выплакала все слезы. Но наверно я уже упоминала это.

И всем — главное — обязательно нужно спросить, что случилось. И все они знают, что именно.

Удивительно! Так тщательно избегать сплетен по жизни и вдруг очутиться эпицентром, буквально магнитом для обсуждений. Браво, Грейнджер.

— И воду с газом. Да, эту. Спасибо.

— А глаза у вас мокрые. Жаль это. И вас жаль.

— Не надо.

— Из-за мужчины если, то зря это. В наше время больше не плачут из-за мужчин.

Он приходит и уходит. Ведет себя всегда непредсказуемо. И я все жду возвращение той брони, в которой я родилась.

«Как кто мы придем на свадьбу», — кажется как-то так звучал летом вопрос в голове.

Как любовники. Так нас можно и правильно было бы назвать. И заслуженно напомнить, что любовники друг другу, по сути, никто.

Они приходят, когда надо, и уходят, не зная и не спрашивая, как ты себя чувствуешь. В целом. По жизни.

Мерлин, сколько драмы.

21 сентября 2005-го.

Так вот в продолжении темы про любовников… Что чувствуешь, Гермиона?

Отвратительную пустоту. И кажется, что все исчезло на свете. И ты одна, и нет людей рядом. Или нет, не так.

Что вокруг очень-очень много людей, а ты чувствуешь себя одиноко.

Ну а чего ты хотела? Ты ведь любовница. Ты дала молчаливое согласие быть ей. С неизвестным продолжением событий, только с намеком на них, но никогда правдой, никогда обещанием.

Предположением, мыслью, но никогда точностью.

Поэтому молчи, когда бьют. И старайся не подавать вида, где заныло.

Одна. Среди людей. С обидами. Со страхами. Но с опорой на прежнюю силу, которую наверно еще выдастся откопать. Когда-нибудь.

И, пожалуйста, соберись. Годрик, сколько можно тебе говорить, что большие девочки не плачут!

22 сентября 2005-го.

Не плакала. Не ревела. Не рыдала. Не истерила.

---

Примечания:

снова мои стихи. ба больше не писала своих в дневнике, и я решила окончательно далее и далее вставлять свои

осталась глава. а в мыслях появилось желание пофантазировать — что там в мужской голове творилось. приоткрыть некоторые тайны, недомолвки. если получится. но раз вышло сойти с ума, то, быть может, сойдет и с рук?)

23 сентября 2005-го.

Год назад я боялась зимы,

без опаски переходила дорогу,

сжигала все за собой мосты

и думала, что оставалась свободной.

Не звала друзей на подмогу,

ходила под руку с тревогой,

говорила часто: «Отдам»,

но не брала слишком много.

Дом мой — моя берлога,

а я была вместо бульдога,

лелеяла ночью больного,

пыталась спасти чужого.

Нравилось, если гнилое,

особенно если мужское,

но чтобы не бытовое,

чтобы очень (с большой) Смысловое.

* * *

Смеюсь. Но дописываю:

Не помню, как это прошло,

наверное возрастное,

но что-то во мне давно

с водяного на огневое,

из войскового в тормозное,

из нефтяного в недорогое,

из гробового, кромешного

в нечто цветное, благое.

24 сентября 2005-го.

Даю всему этому цирку месяц. Решение об увольнении давно принято. Месяц, и на край света, в отпуск, в отдых, во что-то новое и нор-маль-ное.

Ведь вы этого достойны.

Создается маленькое ощущение, что мы меняемся ролями. И уже я готова пожелать ему «долго и счастливо», но не со мной.

25 сентября 2005-го.

— Так ты подумала?

— О чем?

— Играем в шарады, Грейнджер?

— Не стесняйся, выражайся конкретнее.

— О свадьбе, конечно.

— Ты дурак?

29 сентября 2005-го.

Как изменить себя? Стать уступчивой, мягкой и перестать ревновать.

Потому что я вредная, злая и ревнивая.

Я колюсь словами, задеваю за мертвое и вечно обижаю его. Уверена, прочти все, что я тут писала, покажется, что это лишь он доводит до слез.

Но в глубине души я знаю, что виновата. И часто.

Иногда мне кажется, внутри живут две Гермионы. Одна постоянно что-то вытворяет, вторая кричит: «Не смей».

И побеждает всегда первая.

Се ля ви.

1 октября 2005-го.

Да, вероятно, стоит стать спокойнее. Иначе нормальной жизни у нас не выйдет. Семейной, в том числе.

Чемодан так и стоит полузаполненный вещами, одеждой, бумагами. Полупонятный нужен он вообще или нет. Полурешенный, полупринятый.

13 октября 2005-го.

Дрожали руки, стучало по венам. Немного заложило уши. И немного искрилась магия по кончикам волос.

Фамилия, подпись. Фамилия, подпись. Улыбка. Рукопожатие. Нервный взгляд на его руки. Которые не тряслись, никогда не тряслись.

Сколько же уверенности может носить в себе один человек. Мне нужна половина.

Через два месяца — официально — я буду носить его фамилию. Бумаги были переданы.

16 октября 2005-го.

Готовиться к свадьбе — настоящий ад.

17 октября 2005-го.

Но мне ли жаловаться?

23 октября 2005-го.

Вот и все. Это было страшно. Ты ушел. Я осталась одна. Остальное все было неважно. Пустота и тишина. Ни слез, ни эмоций, ни крика.

И каких-то будущих детей. Я, кстати, хотела сына. Кай звучит вроде неплохо.

* * *

Что я? Пустота. Ничего. Тихий шелест.

Иногда я думаю, что кто-то внутри меня уже живет. Даже если девочка, хочу дать мужское имя. И точно современное, без всех этих аристократических замашек.

25 октября 2005-го.

Если сегодня он ушел навсегда, то я больше не хочу в жизни ни другого Драко, ни другого Кая.

Или пройдут года, это отпустит. И будут Кай, просто… просто не от него.

26 октября 2005-го.

Что я наделала? Как обычно, сначала сделаю, затем — привет, самобичевание. И это страшно.

Иногда я думаю о смерти. Как развязываю внутри все, что не в силах распутать днем. Как легко становится больше не слышать всего, что творится в голове.

Потом я думаю о нем, о грузе, который придется таскать с собой. И я не хочу этого ровно так же, как чувствовать столько эмоций одновременно.

Но дальше все равно думаю, как легко подстроить смерть на работе. Соберут по кускам и даже скорее всего что-то хорошее и глубокое скажут на прощание.

Потом мысли о родителях.

И как же этот чертов Кай, которого даже нет?

27 октября 2005-го.

— Тебя подождать?

— Отчет горит.

— Тебя подождать?

— Нет.

— Нет?

— Нет.

28 октября 2005-го.

У него были ледяные глаза и еще более ледяной голос.

Наверно если бы меня попросили описать его, это было бы идеальной комбинацией, почти всегда про него. За исключением моментов, когда мы были наедине.

Ледяные глаза и ледяной голос.

Как раньше, весной.

13 ноября 2005-го.

— Это в последний раз, Грейнджер.

— Ты знаешь, я не могу обещать этого.

— Всегда такая упрямая!

— Да причем здесь упрямство, Малфой? Я не могу обещать измениться или стать идеальной, или более подходящей. Я могу лишь пообещать всегда стараться стремиться быть и сдержанной, и терпеливой, и понимающей. Но…

— Я и не просил о большем.

— Эээ…

— Стараться — это мне подходит.

— Подходит?

— Более чем.

1 декабря 2005-го.

Стала раздражительной, злой, настроение портится быстро, болезненно переношу даже незначительные шутки в свою сторону. И кроме Драко никого не хочу видеть.

Конец года всегда должен быть таким? Изнуряющим.

Не могу думать ни о чем, кроме работы, а надо бы подумать, в чем появиться на собственной свадьбе.

Было бы неплохо в платье.

Прихожу на работу и сразу стараюсь теряться. Ухожу куда-то одна, и это меня вполне устраивает. Не переношу, когда мельтешат и вечно жестикулируют. Терпеть не могу некоторых людей, не нравится, когда что-то делают нарочно назло. Или если трогают вещи без спроса.

Малфой говорит, что это все досталось мне от него. Смеется.

— И каждый раз, когда я слышу все это, кажется, люблю только больше.

— Но это же просто невозможно! Чувствовать столько злобы.

— Это нормально, когда не называешь границы злобой.

— Это не границы!

— А я называю это так. И ни разу не жалуюсь за всю жизнь.

10 декабря 2005-го.

Я же не беременна? Еще рано.

Еще надо сначала привыкнуть быть женой.

8 марта 2006-го.

Когда ты там вернешься? До ужаса скучаю.

Иногда пересчитываю дни. Буквально.

Еще ночь, день, ночь, день, ночь, день, ночь и день. И ты приедешь домой.

---

Примечания:

Вторая часть от лица Драко: https://ficbook.net/readfic/0194b95e-ee62-766b-aa9f-faea5e147ccb

* * *

как будто все.

ни строчки больше (хоть половину я и убрала, и переписала, и дополнила, и тп). но дневник обрывается записью о мысли про беременность. и потом маленькими предложениями в марте следующего года

и я сижу, в который раз перечитывая, и жду, что появится что-то новое

имя ребенка взяла не фанонное. и маленькое объяснение этому. в дневнике ба постоянно пишет про сына Женьку. так вот… Женька был, то есть была — моя мама. которая родилась позже (то есть бабушкины мысли не подтвердились)

и мне жутко хотелось найти какой-то прик имя-унисекс. Но как-то все не подходило, и в силу вселенной оставить Женька я не могла. Кай — немного удовлетворило зверя внутри меня

я писала в описании, но повторю еще тут. мне важно это напомнить, уточнить:эта история о том, что иногда страдания не заканчиваются лишь страданием и ростом. иногда они заканчиваются счастьем. Это всем вам и мне тоже клич надежды

и если вам кажется, что тут про тряпку… последний человек, которого я бы так назвала, была моя ба. это настоящий тыл, крепчайшее плечо и опора. и всякий раз перечитывая дневник, я жутко удивляюсь, что она могла быть просто хрупкой девочкой, в которого влюбилась однажды