Моя мёртвая девушка (гет)

В тот год, когда умерла Оримото Рика.

Я дал обещание, что женюсь на ней.

Привет с земли! С вами ведущий нашего чудо-подкаста — бесполезный инопланетный кот. Наша передача — для зрителей, уже закончивших младшую школу. Если все окружающие без исключения к вам добры, а вместо их лиц вы видите черные дыры — сомнений, нет, это ложное восприятие! Социализация — важный этап, напоминающий бесконечную битву, из которой нужно выйти живым. Практика позволяет пополнить резерв органической батарейки.

Оримото

Рика

Я влюбился в ее танцующий силуэт. В ее улыбку и длинные волосы. В ее

искренность

Как подобает любому влюбленному мальчику (если глянуть с изнанки) я боялся к ней подойти. Нас перевели в один класс средней школы и Рика еще никогда не была так близко ко мне: парта Рики стояла прямо перед моей. Я мог почувствовать запах ее духов, отдающих тонким шлейфом лаванды с сиренью. Смотрел, как она ловко перебирает пальцами пряди своих волос. И кладет на затылок руку, когда о чем-то задумывается. Иногда, под конец урока, ей надоедало сидеть, и она начинала елозить по стулу, или качать ногами, или менять их положение быстро как ножницы: одна на другую, обратно, переворот. Почти как балетный жест — каждое ее действие было элегантным, изящным, я смотрел на нее так наивно, влюбчиво и часто забывал, что говорил учитель, противно шкрябая по доске мелом. Но, балетные жесты требуют много усилий — всем известно, что балерины истязают свои ноги в кровь.

Однажды я нашел Рику одну, стоявшую в холле. На улице шел дождь, у нее не было зонтика; казалось, такая возможность, подойти и заговорить непринужденным тоном, обстоятельства — все на руках. Это как вытянуть палочку «удача» из мороженного. Но во мне присутствовал один весомый изъян.

С людьми не получалось дружить. Мне было сложно завязать диалог. Я просто не понимал, о чем могу общаться с кем-то другим, мне становилось страшно, и я замыкался в себе. Со сторонними. А здесь — Рика…

Я крепко стиснул рукоять зонта и решил превозмочь себя: если мне хочется быть рядом с ней, я должен меняться. Ведь, когда вырастим, я буду должен ее защищать.

Одна из вещей, определяющих твоя жизнь — способность к самоорганизации. Умение отделять себя от остального мира и создавать внутреннюю структуру. Огурцы, например, почти полностью состоят из воды. Но они — не вода. То, чем они отличаются от нее — это внутренняя структура.

Так говорят в передаче.

С каждым шагом в моей голове рисовались картины будущего: прогулка в парке, свидания, поцелуи и, может… постельные сцены. Я еще не был уверен, что собой представляют «постельные сцены», но родители говорили лучше их не смотреть. Такое запретное меж двумя — вряд ли плохим назовут, правда? Если все понимают, что непристойно, но позволяют из раза в раз вкушать этот некий запретный плод. Я хотел бы узнать об этом вместе с Оримото Рикой.

Когда я дошел до этой части совместной жизни, шаги закончились. Я замер, как вкопанный, буквально слышал, как подошвы промяли пол, землю, как они отчаянно вгрызаются до самого ядра нашей планеты. Моргнув пару раз, вздохнул, встряхнул головой, скидывая глупые наваждения. Мы все еще здесь, на улице дождь. И выручить Рику как принцессу, спасённую от огнедышащего дракона, будет первым шагом к нашей близости.

Приподнял брови, я сжал руки в крепкие кулаки и выпрямившись по струнке, резко повернулся и снова застыл.

Оримото Рика смотрела прямо в мое лицо. В лицо, поры, прошлась по хрусталикам глаз, впилась до самого мозга и оплела сознание тугой леской. Я попытался выдавить слово, но получалось краткое «а» и «э» и это казалось мне запредельно громким. Я боялся, что кто-то обязательно услышит и будет смеяться. Еще больше мне было стыдно перед ней. Рика задумчиво выждала паузу и, улыбнувшись, издала краткий смешок. Ее Ресницы — как пушистые еловые ели, единым потоком окропили ее глаза и, заворонённый, я продолжал на нее смотреть, все так же застыв в этом глупом бездействии. В моей голове прошла вечность, этот бесконечный позор будто бы зажевал магнитофон и все никак не мог выплюнуть помятую пленку.

— Юта, — Помогла мне Рика и меня будто пробило потом, — Ты что-то хотел?

Прядь темных волос скатилась волной по ее плечу. Она по-прежнему улыбалась, скрестив за спиной руки.

Рика Оримото. Помнит мое имя. И называет меня по имени.

Не слишком ли быстро?

Наконец, я смог выйти из транса. Лицо Рики изменилось: будто на стороже. Такая смена случается, когда случайно обнаруживаешь паука, прогуливающегося по стенке. Наверное, мой взгляд показался ей жутким: я не могу заставить себя моргнуть. Глаза будто покрылись испариной, брови дрогнули

— Ой, прости. Оккоцу. Чего ж я так… — Наверно, моя реакция ее немного смутила и по моему лицу она решила, что я впадаю в мандраж, когда меня называют по имени, — Так лучше? Знаю, знаю, называть сразу по имени — дурной тон, — Она помахала руками, — Просто твое звучит интересно. Обычно в имена вкладывает какие-то, ну, значения более светлые. Например «восемь», «счастье», «весна». А у тебя интересная комбинация, — Чего она так много болтает? Я даже не ожидал, что она в целом начнет говорить со мной. Первостепенный страх спал, но теперь мне стало страшно по причине иной: как мне вклиниться в этот водоворот, чтобы не утонуть? Во второй стадии я чувствовал себя по уверенней, но лишь потому, что Рика первая отнеслась дружелюбно.Я-то до сих пор ничего не сказал. Только напугал ее. Может быть. Нужно изменить ситуацию.

— Так вот, твое имя, я трактовала как «бесконечное беспокойство». Интересное соединение, не находишь?

Да уж, хотел бы поспорить, но «беспокойство» как нельзя лучше подходит ко мне.

Я молча протянул зонт и она, наконец, замолчала. Прижала руки к груди, выжидающе смотря на меня.

— Прошу, возьми.

Она перевела взгляд на зонт, на меня, снова вниз, скоро у меня затечет рука.

— Завтра вернешь, — это оказалось проще, чем себе представлял. Может, дождь остудил меня, но я смог собраться в единое целое. Рика неуверенно протянула руку к зонту и спросила: — А ты?

— Я здесь недалеко живу. К тому же… Лучше заболею я, чем ты. Все ведь расстроятся, если завтра ты не придешь.

Красавица и отличница — таков образ Оримото Рики. Без лишней скромности, все ее и впрямь любят: своей лучезарностью она умела располагать к себе. Улыбка или любой другой детский жест — в любом амплуа ей удавалось выглядеть потрясающе.

Что до меня — я мог предложить почти новенький зонт. И частицу своего смертного времени, чтобы она не слегла с температурой.

Рика отказалась от предложения.

Не хочет принимать от меня?

— Спасибо, но дело не в этом, — она показала пальцем вниз и покрутила ступнями. Из краев маленьких туфель сочилась кровь. Багровые швы. Уже засохшие, еще свежие, — Я свои ноги стерла. А пластырей нет. И переобуться мне больно.

— Тогда, — что мне сделать? — Я могу сходить до пункта врачей.

— Не нужно. В пятницу они рано заканчивают работать. Да и все уже разошлись по домам, — я хотел вклиниться, но Рика остановила жестом, — Не бойся, я позвонила родителям. Они заберут меня.

— А когда приедут твои родители?

— Думаю, скоро. Да ты не переживай, иди домой, — она посмеялась и махнула рукой, наверняка подразумевая прощание.

— Ри… Оримото. Я могу подождать вместе с тобой.

— Что? — она немного опешила от моего предложения, — Ой, прости, я тебя перебила. Но я поняла, к чему ты ведешь. Я не хочу, чтобы ты тратил здесь свое время, — Она схватила меня за плечи и попыталась развернуть силой — вышло не особо удачно, но градусов на 30 я повернулся в сторону выхода — туда, где ждал проливной дождь, — Открывай свой зонт, — Скомандовала она, — И шагай. Хороших тебе выходных!

— Но я не спешу. И если твои ноги болят… как же ты дойдешь до машины? — Рика остановилась, ее руки съехали чуть ниже вдоль моих рукавов, — Могу донести, чтобы у тебя не болели ноги.

Рика устремила взгляд вниз, словно поникла. Я подумал, что расстроил ее или, может, кажусь ей слишком навязчивым. Сейчас самое время дать деру, пока у нее не изменилось настроение и она не начала меня ненавидеть. Общение — это четкий баланс, который я соблюдать не умею. Уже хотел сказать: «Ладно, прости» и отдалится, меня опередил голос Рики: — Оккоцу. Скажи. Почему ты ко мне так добр? Пытаешься обо мне позаботиться.

Развернувшись, я увидел застывшую Рику, глаза ее — будто стеклянные. От улыбки не осталось морщин или швов, она стояла как тень дождя: потерянная и абстрагированная.

— Рика. Все хорошо? — я тронул ее за плечо и осекся. Черт. Тоже назвал по имени.

Рика усмехнулась, — Рика… — повторила она, — Мне нравится, как мое имя звучит твоим голосом.

Усевшись на пол, она поправив юбку. На белых гетрах появились мелкие капли крови, Рика расстегнула обувь и, тихо шипя, как мелкая кошка, начала стягивать туфли с ног. Первая — будто вляпавшись в клей момент, кожа срослась с вшитой тканью. Красные пятна щелкнули, и она откинула в угол одну туфлю. Затем вторая. Еще один тихий шик.

— Так лучше, — объяснила она, вдруг снова повеселев, — Юта, ты прям как рыцарь. Всегда сможешь прийти на помощь?

Я крепко сжал зонт, на улице по-прежнему шел проливной дождь, стуча о металл крыши.

— Приду. К тебе я всегда приду.

Выпалил так воодушевленно, что стало неловко.

Привет с земли! С вами я — бесполезный инопланетный кот и сегодня мы взглянем на организм изнутри, где паразиты вьют уютные гнезда. Паразиты не стремятся убить носителя, ибо сами умрут. Порой они прибывают в ошибочный пункт назначения и стараются выжить. Без разницы, движение вверх или вниз — любое может причинить боль носителю. Паразиты могут скитаться по органам десятки лет, лишь бы отсрочить свою кончину.

В тот день Рику никто не забрал. Но случилось иное — после этого случая мы иногда стали разговаривать в школе.

На переменах она просто разворачивалась ко мне. Смотрела, что делаю, оставляла на полях записки карандашом и подглядывала, когда я что-то начинал рисовать.

= Это что, Годзилла? — показала пальцем Рика.

— Нет. Но мне нравятся существа типа Годзилл. Кайдзю. Они прикольные.

Рика слушала, будто это все ей и впрямь казалось интересным.

Вместе с тем я начал привыкать к ее каждодневной улыбке. Единственный человек, с которым я мог поделиться этим — мой одноклассник Тоге.

Разговоры у нас были своеобразные: Тоге общается языком жестов. Или что-то записывает в тетрадь. С ним мало кто дружит, потому что многие не хотят пытаться его понять. И проще, чем разбираться, большинству проще игнорировать инородное.

Он носил тетрадь «стандартных фраз». Типа «здравствуйте», «не подскажите, где здесь туалет?», «который час?», «вы мне не поможете?» и все прочее.

Мои первые дни в средне школе. Тогда Тоге знакомился с классом. Я впервые видел глухонемого человека. Мои мысли почему-то казались постыдными и неприличными — будто я осуждаю его. Хотя не осуждал. Многие, может, как я, сперва восприняли как диковину. Но с привыканием интерес спал и многих даже раздражало слушать его мычание и едва различимую речь. Не хотели писать, пытаться понимать язык жестов и ждать, может, в общении мы были с ним чем-то схожи и, уверен, оба к тому моменту не имели друзей.

Тоге подошел ко мне в первый раз, когда я сидел в столовой. Он указал в блокноте на слово «Здравствуйте», перевернув на три страницы, указал на: «Можете мне помочь?»

— Д-да?

Он взял маркер и написал поверх картонной обложки: «Можешь купить мне тайяки?», перевернул тетрадь и продолжил: «Сегодня много народу. В такие дни продавцы не любят возиться со мной».

— Тебе всегда приходится просить о помощи?

Тоге потряс тетрадью перед моим лицом. Я подумал, что у него, может, листы закончились и вытащил свою, предназначенного для английского. Открыл чистую страницу и подал ему ручку. В сравнении с маркером, стержень тоньше — значит, сохранит больше места.

Тоге написал: «Не всегда. Только понедельники. Мне неловко. Но приходится.»

Он сделал отступ и дополнил: «поможешь мне?».

Я написал: «Будешь угорь или ставриду?»

Он написал «Угорь»

Я едва протиснулся сквозь остроту локтей и преодолев кулинарную битву вернулся назад, отдал еду со сдачей в чужие руки. К сожалению, с угрем успели все разобрать, я указал на «угорь» и отрицательно покачал головой. Он немного взгрустнул и сложил какие-то жесты. Из них я разобрал только «спасибо».

Тоге поклонился и сел за стол. На этом наш разговор, по идее, был закончен. Но мне хотелось помочь ему.

Не знаю, почему, некоторые его задирают и это вызывает во мне раздражение. Люди не могут помочь ему с такой ерундой.

— Инумаки, — Тоге не дрогнул, видимо, не услышал. Я сел напротив, достав тетрадь. Инумаки посмотрел на меня и в тетрадь, откусывая треугольник риса.

«Если хочешь, могу помогать тебе с этим»

Инумаки попросил ручку и написал «Зачем тебе это?» я забрал ручку и вывел «Мне несложно тебе помочь»

Инумаки перечитал пару раз, пока прожевывал комок риса и нарисовал треугольник. Я не понял его.

В следующий понедельник он меня ждал. Со временем я понял, что треугольник отображал онигири и означал что-то вроде «да» или «не возражаю»

Так, через геометрические фигуры мы постепенно стали образовывать многогранную дружбу.

И с ним у меня оказалось больше интересов, чем я предполагал. Конечно, до сих пор бывает сложно его понять, но заметив определенные реакции и привычки, немного запомнив жесты, наше общение постепенно начало протекать быстрей, темы становились насыщенней, интересней.

Не только дружбу мы поделили на два.

В школе существует простая иерархия: девочки двух категорий, таких как «крутых» и «стремных»; с мальчиками обстоят примерно те же дела. Только мальчиков, в отличие от девочек, принято бить, отбирать вещи и все в таком духе. Сперва меня обозначали как «серый тип». Кручусь где-то фоном, никому не мешаю. Не особо приметный. Но стал колючим бельмом в глазу, когда окружающие стали замечать, что со мной общается Оримото Рика.

Тоге — был терпимый порог.

Рина — выступила моим несчастливым билетом в травматичное будущее.

Все началось со смешков. Какие-то глупые шутки. Затем подножки. Изрисованная парта, мне часто приходилось оставаться после уроков и оттирать ее. Затем бумажные комки со слюной. Более агрессивные оскорбления. Я не мог понять, забавляло ли это Рику или она правда не понимала, что все происходит из-за нее. Но я был решителен. Я не собирался отступаться от своих слов. Чем больше нападок влетало лезвиями в мою спину, тем ближе я становился к ней. Наше общение по-прежнему ограничивалось только школой.

А затем наступил мой четырнадцатый день рождения.

Пора расцветания вишневых деревьев. Был теплый день, весна, небо струилось лазурью и белыми комьями облаков, пушистых и рваных как медицинская вата.

Я стоял в пруду, пытаясь выловить школьные принадлежности и рюкзак. Разлитые чернила, как осьминожьи, впитались размытым пятном на моих носках.

— Давай, Оккоцу, как же ты будешь общаться со своим лучшим другом!

— На вон, держи, — я почувствовал легкий удар по затылку и в озеро с брызгами упала тетрадь. Я подцепил и ее. Вот козлы, они вообще знают, что в этом озере плавают карпы? Тушь — это химия, может им навредить.

— Давай, торопись, а то позовем сюда копов! Здесь плавать нельзя, чтоб ты знал!

Я игнорировал, подбирая раздутый картон учебников и размякшую бумагу, грузя все во внутренний мир моего рюкзака. Тот уже почти до отказа набил свое брюхо.

— Чем занимаетесь? — на мостике рядом появилась Рика, сжимая в руках багет. Перед ней начали мельтешить «Рика! Рика-а-а»

Это начинало меня раздражать еще больше. Она хлопала глазками. Будто не понимала.

— Да вот, смеялись, как Оккоцу упал. Споткнулся прям в озеро, ты прикинь!

— Да, да, смешно! Пойдемте еще погуляем пока не поздно. Пока. Оккоцу!

— Ага, удачно поймать свой улов!

Они посмеялись и мне стало совсем тоскливо. Не потому, что это пережил. А потому что увидела Рика. Сломанный рыцарь. Я сдержал в кистях злость и мог ей лишь подавиться.

— А знаешь, — начала Рика, оперившись о рукоять деревянного мостика, — Я люблю здесь кормить карпов. Ты знал, что они переносчики спайника парадоксального? Это такой плоский червь, — она отломила кусочек хлеба и кинула рыбам, — Эти черви размножаются перекрестным спариванием. Буквально врастают друг в друга и живут на носителе. И пожирают его. Такой вот вид извращения с романтичной трактовкой, — она хихикнула, скрестив ноги и покачав ступней, — А карпы — это символ любви. Говорят, когда эти черви паразитируют организм карпа, он слепнет. И получается отсылка на то, что любовь слепа. Смешно, да?

— И впрямь, — ответил я отстраненно.

Застегнув рюкзак, вышел на сушу, чувствуя, как кожу холодят вымокшие штаны. Ступни мерзли, вода стекала по ним. Я снял обувь с носками.

— А кем из них ты хотел бы быть?

— Наверное, карпом, — я ответил не очень уверенно, будто тут викторина и она ожидает правильный ответ, — Мне больше нравится думать о чистой любви.

— Хмм. Я это и ожидала, — она покрутила меж пальцами оторванный ломоть и бросила вниз. Подплывший карп заглотил его и, хлестнув хвостом, нырнул под воду.

Мы с Тоге пытались друг друга понять. Несмотря на проблему с коммуникацией, ему хотелось общаться. Он расстраивается, потому что не может участвовать в диалогах, ему хочется что-нибудь рассказать и выразить, что он чувствует.

Переживает, как другие люди к нему относятся. Многие думают, раз он не говорит — значит в голове у него пустота. И когда он «слышит» об этом, начинает грустить.

Зачастую его лицо ничего не выражает, но внутри происходит столько всего. Когда он елозит по вискам, я знаю, что происходит: голова идет кругом. Лишь окружающие считают, что ничего не происходит.

Я знаю, потому что сам через это прохожу. Это как агония. Наблюдаешь за стрессом.

Пожалуй, не какая-то жалость вызвала во мне желание его лучше узнать, а именно наша схожесть.

Из-за всех этих беспорядочных чувств я постоянно ощущаю в себе внутренний хаос.

Это, например, как есть тайяки с рыбой и эту рыбу жалеть. Но ты ее ешь и это выглядит лицемерно. Я боюсь общаться с людьми несмотря на то, что мне кажется интересным сближение с ними. Мои логические пути путаются в беспорядке.

Рика сказала, что многие вещи похожи на лабиринты. Противоречия можно найти везде, даже в кольцах Сатурна и в лентах Мебиуса.

Наверное, есть смысл только это принять. Идти извилисто даже если станет лишь хуже.

Рика не всегда понимала Тоге (как, впрочем, и я) и сравнивала его с домашним котом, который молчит, но с интересом смотрит и бродит неподалеку. Рике нравилось делиться информацией с ним: объяснять школьный материал или рассказывать то, что она вычитывала из библиотечных книг. Например, про то, что растения чувствительны к вибрациям и прикосновениям. Они реагируют на ветер и на любое тактильное взаимодействие. Кроны деревьев перестают расти, когда начинают соприкасаться с другими деревьями. Это говорит о том, что они осознают себя и остальных членов своего общества типа как личности. Тоге с уважением слушал, хотя это было не то, чтобы особо для него интересно.

Мелкие перепалки с другими ребятами отходили на второй план. Я чувствовал себя победителем в нерукотворной борьбе: она меня выбрала. И этого было достаточно, чтоб увечья на теле закрывала моя привязанность и любовь к ней. Если бы из меня мог исходить внутренний свет, уверен, он бы проглядывал через каждую рану, через трещину в коже или случайном порезе. На самом деле, я думаю, что понимание — одна из причин, почему она меня выбрала в этой своре.

Рика любила носить белые свободные платья вне школы; легкая, узорчатая ткань. На ней платье выглядело почти невесомым, она изящно кружилась и это напомнило мне о том, как с помощью аппарат накручивают на палочку сахарную вату.

Один раз случайно заглянул ей под платье: внутри него оказался потрескавшийся доспех. Грязный пыльный металл впитывал каждый изъян, и царапину: так я заметил. Рика состоит из них почти вся. Только под легким платьем и улыбкой никто не видит: взгляд слепо прикован к ее красоте. В целом, она этому только радовалась: ей не хотелось демонстрировать неприглядную суть.

А я случайно увидел и это все изменило. И от этого, кажется, Рике стало полегче.

Выяснилась одна забавная деталь: мы все храним то, что хотели бы сокрыт от других. Тоге был уязвлен молчаливой болью. Как мир без чудес. Рика прятала неприглядную правду в себе, модель поведения — лишь маска от домашнего ужаса, в который она возвращается изо дня в день.

Что до меня… я хранил тайну своей привязанности. И боялся ее больше, чем всех остальных. Утопал во внутреннем беспокойстве, увяз в тревогах и в стремлении выйти из этой коробки-земли, куда-нибудь, на орбитальную станцию. Меня в них укутывает, как окутывают жуки, если в них случайно упасть.

Я смотрел на свою руку. По ней ползали мадагаскарские тараканы и издавали шипящие звуки. Я надавил на одного из них. Он шикнул протяжно, как мексиканские маракасы. Забавно.

— Мерзкооо! — вскрикнула Рика, собравшись с ногами на стол, — Убери их, Юта! Убери! Какие они мерзкие! — я валялся в классе биологии на полу, точнее будет сказать, я упал. Упал и рядом зацепил контейнер с мадагаскарскими тараканами, и они побежали на волю. Правда, некоторые из них повели себя вполне дружелюбно и "пожали" протянутую им руку помощи.

Я начал собирать их по очереди. Третий, четвертый, еще один… Их было десять.

— Рика. Они не опасны, — я протянул одного из них, — видишь?

— И-и-и! — она вздрогнула и с визгом ударила меня по руке. Таракан отлетел, Рика прижала руки, — Не показывай, я их ужасно боюсь!

Она забавная, даже когда боится. Я продолжил собирать их, в дверях появилась девчонка из соседнего класса. На лицо — мрачная, будто никогда не слышала о хорошем настроении. Она нахмурила брови, глаза блеснули от линз очков. Глянула на меня, я поспешил отвернулся — не понимаю, что у нее на уме и такие люди меня пугают.

— Чего вы орете тут? — она проследила, за чем я охочусь и выдохнула, — Боже, Рика. Ты меня напугала из-за такой ерунды.

— Маки! Маки! Спаси меня! — она протянула к ней руки.

Так я, Рика, Тоге и Маки начали вместе дружить.

Судя по поведению Маки, я не особо нравился ей, но ей приходилось со мной контактировать из-за Рики. Речи у нее обычно были как наставительные, будто она полководец готовая отправить всех на убой. Вечно меня поправляла, что-то объясняла, нудела под ухом. Но с Рикой она становилась мягче, и эта деталь дала мне понять: даже у такой черствой обертки может существовать сердце.

А бывает и наоборот.

Пятым в нашей компании стал Панда. Его так звали, потому что звали всегда и с тех пор, когда он в первый класс притащился в костюме панды. Отчасти он пугал меня больше, чем Маки, потому что я смотрел много жутких фильмов, где чуваки в масках оказываются поехавшими маньяками и подсознательно ждал, что его обнаружат с трупом кошки, что он жрет препарированных жаб или что-то такое.

Но нет. Панда оказался самым ярким и дружелюбным парнем, которого я когда-либо встречал. Он входил в комнату и наполнял ее аурой дружелюбия и теплообмена. Казалось, его существование связывает всех людей, как огромная телевышка. И с таким набором социальных черт он был, что называется, сердцем компании.

Пусть он был тучный и иногда другие дразнили за лишний вес, я заметил, что даже дразнят его «как-то по-доброму». Типа, если я получаю пинок, я чувствую, как человек намеренно пытается сделать больно или толкает меня с улыбкой или говорит гадости с таким довольным лицом. В случае Панды — другие люди всегда проверяли его реакцию. Говорили, смеялись. Но следили за тем, будет ли ему обидно.

Будет ли обидно мне — никто не следил.

Я привык что, как правило, за меня волновалась Рика, но я думал, что беспокойство очаровательная черта всех девочек. До тех пор, пока не познакомился с Маки.

И вот, меня толкает задира и случилось то, что, как правило, не происходило. Панда, старшеклассник, протянул мне руку, помог подняться и спросил: «Все хорошо?». Он посмеялся, помогая отряхиваться, пока я озадачено смотрел на перегородку чужого носа — своего рода тоже броня и иллюзия зрительного контакта.

— Мы тоже порой дурачимся. Но ты им не позволяй зазнаваться. Круто, когда есть баланс.

Мне он показался каким-то… навязчивым, что ли. Я надеялся, что на этом наш диалог навсегда закончится, но случилось страшное: Панда, душа компаний, обратил на меня внимание. И решил стать моим другом.

Честно признать, я не знаю, почему с таким рвением ему хотелось ко мне пристать. Дело в жалости или в избыточном альтруизме. Может, для таких людей — это что-то нормальное. Но во мне это вызывало жуткую панику. Одно время я пытался держать дистанцию и озираться по сторонам: но где бы я ни был, он с легкостью меня находит, как находит маньяк в хоррор играх. В особенности раздражала его привычка постоянно долбить меня по плечу. Смеясь, его широкая лапа ударялась меж лопаток с хлопком и заземляла меня от бесцельных раздумий. Или, когда он долго хохотал, постоянно стучал мне рукой по плечу, аж приходилось шататься. Просить прекратить было бестолку.

Единственный вариант — привыкать. И со временем, правду рассказывали, что привычка вырабатывается примерно месяц — со временем его тактильные контакты стали казаться мне не настолько противными. Вполне уместными.

И чем чаще панда заглядывал к нам в класс, тем больше пересекался с моими друзьями и там наш ансамбль, наконец, состоялся.

Этот оплот стал тем, что убило Оримото Рику.

Так мои самые лучшие воспоминания постепенно искажались в кошмар.

Перед сном я всегда представляю, будто плыву в космосе, мне важно отсутствие гравитации. Или утопаю в мутной воде.

Я постоянно думал, как же можно было ее спасти? Что я мог изменить? Что я сделал?

Мне постоянно сняться страшные сны. В них я никогда не могу говорить. Пытаюсь позвать на помощь — горло начинает свербеть, голос глушит, гортань давит, и я не могу вздохнуть. Меня парализует от страха и все что могу делать — лишь наблюдать.

Каждый раз.

Сколько с того момента минуло лет?

Я проснулся, когда зашуршало радио. Голос Рики спросил: «Еще спишь?»

— Мне снился ужасный сон.

— О, мой милый юта. Они всегда у тебя ужасные. Ты знаешь, других просто не может быть.

Я пододвинул поближе радио и приобнял рукой. Оно трещало помехами, будто хрустели яблоком. Меня согревала мысль, будто бы оно все еще здесь, со мной.

— В последнее время мне кажется, что я все больше наполняюсь пустотой.

— Она бродит повсюду, да? — Рика усмехнулась своим милым тоном.

— Да. Рика, ты ведь защитишь меня?

— Ох, Юта. Ты знаешь, я не могу это сделать. Меня ведь больше нет.

— Тогда что же мне делать? Я боюсь, что захочу исчезнуть насовсем.

— Это совсем не важно. Ты можешь делать все, что захочешь сделать.

— Тогда я могу еще поговорить немного с тобой?

Помехи стали чуть громче, меня обволокло тишиной. Затем она приглушенно засмеялась и сказала: «Думаю, это можно устроить»

Ее голос зазвучал клавишным переливом, как колыбельная.

— Я сегодня смотрела передачу про гороскопы. И знаешь, рыбам сулили неожиданные встречи и быть осторожными с сюрпризами.

Я улыбнулся, прикрыв глаза и подложив под подушку руку.

— С каких пор ты веришь в гороскопы? — я откашлялся, чувствуя, как горло свербит.

— Хотела услышать, что они скажут про моему любимого Юту. Мне бы хотелось знать, что случится с тобой. Это заставляет меня ощущать спокойствие.

Кое-что действительно произошло.

Кое-что, что я был не в силах предугадать. А даже если бы и мог, вряд ли это что-нибудь изменило.

Стук в дверь заставил меня понервничать, ведь доставка должна была приехать через 15 минут. Я подумал, может они справились раньше и на пороге меня ожидал

сюрприз.

Панда приехал на зимние праздники в город. Панда, с которым мы не общались со времен средней школы.

— Юта, салют! Даже не ожидал застать тебя дома.

Я тоже не ожидал. Только вот удивление у нас по разным причинам. Мои глаза непонимающе хлопали, может, пару секунд, он продолжил: — Подумал, не каждый день здесь, вот и решил забежать. Увидеть старого друга.

А мы разве еще друзья? После того, что случилось, да и столько лет минуло с того момента. Я чувствовал себя неудачником на его фоне: вместо того, чтобы пойти на покорение вершин, превозмочь себя, я закрылся в своей коморке-комнате, в четырех стенах и мне казалось это приемлемым вариантом. Наверное, потому что в отличие от своих сверстников, я совсем ничего не хотел.

Меня не интересовали покупки. Слава, связи, дизайнерская одежда, дорогой кофе и прочая мишура. Наверное, мои слова могут показаться вульгарными. Будто бы я превозношу себя над «этим вот всем мирским», но причина была куда проще: я просто ничего не хотел. Не потому, что мнил себя кем-то особенным, мне бы тоже хотелось с искренностью все эти вещи любить.

Но я ничего не хотел.

Так сложилось, что пришлось пережить тяжелые вещи, стараясь соблюдать одно важное условие: не потерять себя. Я прошел это не потому, что моя «уникальная» жизнь соткана из пути приключений для такого особенного героя. А потому, что любое живое существо в принципе склонно выдавать колоссальный или несвойственный результат, находясь в условиях стресса.

Серьезно. Любое.

Это попытка вписать себя в изуродованную в моменте реальность.

У всех разный щит. Как и мерило происходящих событий. Но на каждом пути я прослеживаю кое-что единое общее: как не беги, в итоге оказываешься в самой обычной, банальной жопе. Тебе хочется стандартных вещей.

И вот, по клеткам из тебя выгорает азарт. И становишься Дон Кихотом, уставшим героем.

У меня нет того, чтобы доказать свою пользу, важность, занять достойное место в мире или в игре, когда в бункер засовывают всего 100 человек от ядерной катастрофы и ты должен доказать всем, почему кто-то другой, а не ты должен был умереть.

Меня тревожили разные вещи, но смерть не вызывала трепещущий ужас. Неоднократно ловил себя на мысли, как человек безболезненно может уйти, что случается с трупом если его не обнаружат в ближайшие дни, в какую сумму выходят похороны (уйти дороже, чем месяц прожить). Я думал, что, может, так действительно лучше.

— Ну так, не против, если пройду? — Панда вернул меня на станцию земля, я опешил и придержал дверь, он остановился.

— П-прости. Я не готов к приему гостей.

По виду, он не расстроился и понимающе улыбнулся: — Ну, видок у тебя явно помятый, вон, под глазами какие круги. Совсем не спишь? Но знаешь, я сам виноват, что нагрянул без приглашения, — он почесал затылок и попросил меня дать номер телефона.

— Скажи, договоримся попозже встретится, когда будешь готов. Ну, или когда будет удобно. Я ведь понимаю, у всех свои дела могут быть.

Я как-то на автомате выбил цифры на его смартфоне, хотя не понимал, зачем мне нужно все это.

— Так ты не против, Юта? Ты какой-то растерянный, нет? — Панда глянул внимательнее: его угольные глаза будто бы пробежались по мне.

— Да я не ожидал тебя встретить, вот… — выпалил на одном дыхании, — Да и, не думал, что ты вообще общаться со мной захочешь.

— Ну что ты, — он усмехнулся, по привычки хлопнув меня по плечу — я уже и забыл об этой его привычке. «Прости, прости» — понял он, махая пальцами, — Но панику нагонять это ты был всегда любитель, конечно. Но нет, не переживай, все отлично! Я буду рад с тобой пообщаться. К тому же, хотел позвать остальных. С Тоге-то вы до сих пор связь поддерживаете? Вы так крепко дружили в средней школе.

— Нет. Не общаемся, — я напряженно сглотнул. Перед глазами промелькнул поезд. Смех, рельсы, стучащие вагонетки. Воспоминание сверкнуло бликом и погасло в моей голове.

— О, вот как. Ну, ты же не против встретится с ним? — он с таким энтузиазмом посмотрел на меня, что мне было сложно найти в себе силы ему отказать. Я пожал плечами, он это принял за одобрение и сказал: «Класс!», хотя, может, я действительно был не против. После случившегося, мы не то, чтобы тесно общались. Но даже и не поговорили друг с другом толком. Мне всегда требовался сторонний толчком, чтобы что-то свершить. Может, это и впрямь не такая плохая идея.