Преданные огню записи (джен)

Примечания:

С 1 апреля

Играть на арфе я умел. Какое-то время у меня даже был собственный инструмент, и тогда я пытался что-то исполнять вместе с Кано.

Однако брат быстро понял, что играю я лучше него, а такое пережить «лучший менестрель Валинора» не мог. Он начал всячески мне пакостить, например, смазывал струны воском.

Однажды я застал брата за этим занятием и, взяв его арфу, стукнул пару раз ему… Куда попал. Макалаурэ не остался в долгу, и в итоге мы оба остались без арф. Однако не могли же принцы из Первого Дома Нолдор позволить себе сидеть без музыки, поэтому мы сделали вид, что пришли в гости к Финдарато, а сами стащили его инструмент.

И тут возникли две проблемы:

Финдарато слишком громко плачет, и арфа только одна.

Если со второй проблемой справиться было реально, играя по очереди, то с рыдающим на весь Аман Артафиндэ оказалось сложнее.

Мы тогда ещё не знали, что братоубийство у эльфов — обычное дело, поэтому не знали, как поступить. Не отдавать же ему обратно арфу, а успокоить как-то иначе не получалось. Чем мы только не угрожали… И постричь, и в лужу столкнуть, и что-нибудь неприличное на лице нарисовать несмываемой краской…

В итоге решение принял отец, и не в нашу пользу, напомнив, что брать чужое нехорошо.

Арфу пришлось отдать, и — самое страшное! — нас заставили ИЗВИНЯТЬСЯ! Это вообще неслыханно!

После этого я решил, что музыка не для меня.

После многих столетий благополучной жизни, когда самым трудным выбором было решение — выполнять поручение отца сразу же или можно немного повременить — вдруг забудет или передумает загружать работой над очередным проектом именно меня, произошло событие, превратившее оставшийся, ничтожный по продолжительности в сравнении с уже прожитым огрызок жизни в бесконечную череду принятия решений. Одно тяжелее другого. Только сложность состояла не в выборе, как можно подумать сначала. Судьба не была столь любезна, чтобы предложить варианты.

Решение всегда означало одно — сделать шаг. Каждый раз требовалось то же, что и в предыдущий. Менялись только декорации.

«На что ты готов, Нельяфинвэ Майтимо Руссандол, — словно спрашивала каждый раз жизнь, — ради данного Слова? Сможешь ли…»

И я отвечал: «Смогу».

На каждый новый брошенный вызов.

Иногда на ответ требовался миг, иногда — разговор, иногда — мучительные дни и ночи войны с самим собой.

Чтобы легко принять сложное решение, нужно быть абсолютно уверенным, что правда на твоей стороне. Тогда нет жалости ни к себе, ни к другим. Можно легко расстаться с чем и кем угодно, бросить всё, что имеешь, и даже больше, ведь это не просто так, это ради правого дела!

Но потом жизнь задала вопрос иначе:

«Сможешь ли продолжить борьбу, если она перестанет быть честной? До этого момента правда была с тобой. Ты считал себя светом. А сможешь ли стать ради данного Слова тьмой?»

Сейчас все подумают о сожженном Дориате. Напрасно! Нападение на королевство Диора не вызывало моральной борьбы. Мне ни капли не было стыдно или жаль.

Почему? Отвечу, что причин очень много. Но сейчас речь не об этом.

По-настоящему тяжело было потом, когда я сам, несмотря на просьбы, почти мольбу братьев оставить борьбу, уже потеряв троих из нас, Феанарионов, повел выживших, веривших в меня эльфов, в Гавани.

Чтобы произнести всего лишь одно слово, столько раз сказанное, потребовалось усилий больше, чем для всех предыдущих решений, вместе взятых.

Эльвинг и Эарендил никак не были связаны со мной или моими близкими, я не знал их лично, а все из их окружения, кто мог вызывать мою ненависть, уже были убиты. Эарендил и Эльвинг не сделали мне ничего плохого.

«Сможешь ли…» — «Смогу!»

Заставляя себя не слышать братьев, оставшихся в живых друзей и собственную совесть, слово было сказано:

«Выступаем!»

Самое страшное: когда боль в ранах, полученных в бою накануне, вытаскивает сознание из одного тяжёлого сна в другой, который называется реальной жизнью.

И, привычно обрабатывая рваную, разрезанную и обожженную плоть хоть чем-нибудь, что поможет вздохнуть без стона сквозь сжатые зубы, понимаешь, что свет погас навсегда.

До этого момента мне казалось, что в Арде есть хоть какая-то справедливость. Её чудовищно мало, но она всё же есть. Я думал, что, находясь в Ангбанде, пролил с избытком напророченные мне бессчетные слёзы. Но жизнь снова ударила по самому больному: битва проиграна, потери огромны, Союза больше нет, наших земель тоже. А я снова жив и должен продолжать следовать Клятве.

Я снова жив. И снова благодаря ему — моему кузену, сыну того, кого я ненавидел, кого мой отец презрительно называл «полубрат».

Финьо…

Когда-то он был просто очередным ребенком в нашей огромной родне, которая себя семьёй не считала. Это был «ещё один младенец», годившийся мне в сыновья. Что мне до него?

Потом Финьо подрос, стал часто гостить у нас, пел песни вместе с Кано, играл со своими ровесниками Амбаруссар, одновременно восхищаясь нашим отцом и сторонясь его.

А когда вражда разделила Дома Нолдор окончательно, мы практически перестали общаться и не виделись много лет, я лишь слышал иногда, что Финьо более других эльфов Второго Дома интересуется военным делом, увлечение которым тоже пошло от моего отца — об этом не забывали напоминать в укор.

Иногда мне кажется, Финьо любил «полудядю» сильнее, чем мы, его родные сыновья. Но для нашего отца он всегда был только «сыном полубрата», даже после того, как спас нас в Альквалондэ, когда Тэлери сбросили на порт град стрел.

* * *

Боль, вгрызающаяся в раны, мешает думать и чувствовать сердцем, поэтому её не хочется унимать. Пусть лучше болит обожжённая рука, рассеченная щека и исполосованное плечо.

Род Феанаро — пламя. Но, в отличие от огня погребального костра, нам не всё равно, чьи тела в нём обратятся в прах.

После плена мне было тяжело общаться с Финьо, ведь он искалечил меня, заставил жить с болью и страшной памятью. Я просил избавления, молил о смерти, но брат решил мою судьбу иначе. Да, что угодно лучше, чем пытки Моргота, но я смотрел на Финьо, и не мог быть ему благодарен, ведь… Моргот тоже калечил меня и заставлял жить.

Финьо это чувствовал, и делал только хуже: он постоянно пытался мне что-то доказывать, словно извиняясь. Чудовищная нелепость! Это не должно было происходить, и я старался избегать общения со своим спасителем вне военных советов. Однако, принимая решения, всегда оглядывался на него. Что подумает Финьо? Он ведь… Честный. Справедливый. Он не потерпит лжи и нечестной игры.

Но теперь его нет, а я живу. С болью. И моей Клятвой. И мне больше не на кого оглядываться. Моя совесть погибла вместе с Финьо, когда он остался на поле боя, прикрывая наше отступление.

Я пойду вперёд, исполню Клятву, и стану, наконец, свободным по-настоящему.

А пока… Пусть лучше болят раны.

Сокровищем всегда считалось что-то, редко встречающееся, уникальное и прекрасное, имеющее особую ценность, нечто такое, что нельзя повторить или сложно добыть.

Но кто определяет степень красоты, ценности и неповторимости?

Когда мы верили Валар, когда владыки Арды пытались казаться для нас хорошими, а заодно готовили эльдар к тому, что отпустят своего любимого брата Моргота, нас пытались убедить в том, что жизнь не имеет исключительной ценности.

«Моргот совершал ошибки, — уверяли нас, — он был словно дитя, только наделённое могуществом. Но ведь жизнь не заканчивается со смертью, и все погибшие возродятся вновь».

Оправдание, построенное на надежде воссоединения с близкими, тронуло сердца, и почти никто не был против пребывания Моргота в Амане.

Валар врали нам ради брата? Похоже на то.

И теперь я повторю их ложь перед своими воинами. Повторю множество раз, потому что они должны отдать жизнь за Сильмарили.

Жизнь не уникальна, она повторится. А творения моего отца — никогда.

— Нам предстоит великая битва, братья! Враг наносил удар за ударом, но пришёл наш час отплатить ему за все беды! Каждый здесь жаждет мести не меньше моего, пусть даже вы не приносили клятв и не давали обетов умирающим отцам. Я знаю, нам всем есть, что бросить в лицо поверженного Моргота, и говорю вам: это скоро станет возможным! Раньше для нас было главным выстоять под казавшимся непосильным натиском, не сдаться, когда будто бы нет надежды, не пасть духом перед всеобъемлющей тьмой, но теперь всё изменилось, братья! Теперь я, тот, кто знает, что даже под пытками можно не стать рабом, говорю вам: мы победим! Вы можете противостоять врагу, что бы ни случилось, ведь главное — показать ему, что нас не сломить, не запугать и не поработить нашу волю! Мы не сдаёмся в плен и не берём пленных, но если так случится, что кто-то окажется в руках врага, я знаю, каждый сможет сохранить свободу духа и не превратиться в ещё одно звено рабской цепи! Мы сильны, братья! Мы — единое воинство Белерианда, шествие которого станет победоносным!

«Пусть мои воины верят, что я, вися на скале, думал о чём-то, кроме смерти».

— Все в сборе, я вижу. Что ж, пора начинать наш военный совет. Моя разведка составила план расположения войск врага, лорд Туркафинвэ помог с расстановкой сил в лесополосе. С запада территория под контролем нолдорана Фингона, его армия самая многочисленная, и составляет основу обороны.

На этот раз Морготу не победить! Уверен, ни у кого сомнений в этом нет, потому что нашей главной проблемой всегда была численность армии, и теперь размеры наших войск превзойдут выродков с севера! Эльфы, гномы и люди многократно более искусные воины в сравнении с орками, и в этот раз, когда численного преимущества у врага нет, вы сами можете видеть, насколько возросли наши шансы на победу! Просто взгляните на карту, где отмечена расстановка войск.

Когда мы разгромим Моргота, в Белерианде больше не будет войн, и все герои получат земли, чтобы выстроить себе достойные дома, завести хозяйство и положить начало великим прославленным родам! О павших сложат песни и легенды, память о них останется в веках, и звезда славы никогда не померкнет!

Что тебя тревожит, Маблунг? То, что одно из сокровищ Феанаро находится у твоего короля, не влияет на сказанное ранее. Я повторяю: после уничтожения Моргота войны в Белерианде прекратятся. А эльфы всегда смогут договориться между собой мирно. Мы же братья, герой Маблунг. И не забудем об этом.

Элронд и Элрос были даром судьбы, который я не смог принять. Если бы не был уверен в обратном, сказал бы, что Эру смилостивился и дал мне возможность перестать винить себя в гибели других близнецов: сыновей Диора, а также моих братьев, которые шли за мной и встретили позорный конец.

Думаю, Кано именно так и воспринимал Элронда и Элроса. Нянчился, заботился… А я смотрел и думал, что в любой момент может явиться эта сумасшедшая, их мать, и тогда придётся напомнить невинным детям и моему брату, что сыновья Эарендиля — наши заложники, а не воспитанники. Может быть, снова прольётся кровь.

Скорее всего, мальчишки это чувствовали, я видел — они боялись меня. Это даже радовало, ведь прояви они любовь…

Но однажды состоялся разговор. Макалаурэ снова начал петь «сыночкам» о том, как прекрасен Валинор, как чудесно жилось в Эпоху Древ и о другой подобной ерунде, но вдруг Элрос буквально заткнул ему рот.

— Пусть ОН расскажет, тебя мы уже слышали! — заявил малец, указывая на меня пальцем.

В тот момент я совершенно не собирался откровенничать, мысли были заняты тщетными попытками найти новых союзников для очередного бессмысленного кровавого похода в Ангбанд, но ребенок напирал не слабее вражеской армии.

А потом он задал худший из возможных вопросов: «Ты любил своих братьев?»

Видимо, у меня было такое лицо, что Макалаурэ побледнел и начал говорить какую-то очередную глупость про родственные чувства. Как обычно.

Я тогда вышел из дома, не знаю, зачем. Но Элрос побежал за мной.

— Расскажи! Расскажи! — не отставал он, и мне пришлось сдаться на милость победителя.

— Понимаешь, малыш, — сказал я тогда, — каждый из нас любит свою семью, какая бы она ни была. Отец может тебя бить, когда ты не оправдываешь его ожидания, при всех называть обидными словами, и тебе кажется, ты ненавидишь его. Но потом, вдруг, наедине, отец погладит тебя по голове, и ты снова его любишь. Вы можете драться до кровавых ссадин с братьями, потому что не договорились о правилах игры, но потом вас всех наказывает мама, и вот вы уже снова по одну сторону баррикады и готовы защищать друг друга перед отцом. Но знаешь… Это детство. А жизнь эльфа тянется бесконечно, в ней… Случается разное. И вот ты, прожив не одну тысячу лет, понимаешь, что семья для тебя больше не близкие и родные лица. У каждого свои, как бы понятнее выразиться, тайны, которыми нет желания делиться. Копятся обиды, разные нехорошие воспоминания… Очень сложно жить вечно в любви и согласии.

— Вечная жизнь — это разве плохо? — удивился Элрос, и я не знал, что ему ответить. Он ведь ещё ребенок!

— Каждый решает для себя, — присев, чтобы быть одного роста с мальчиком, ответил я. — Вы с братом очень разные, хоть и близнецы. Видишь, он сейчас тайком нас подслушивает. А ты меня обо всем спросил прямо. Вы получили одни и те же ответы, но разными способами.

— А вы тоже все были разными? Мама говорила, что вы одинаковые. Жуткие чудища, жаждущие нашей крови. И наших сокровищ.

— В Арде очень много видов чудищ, — не зная, смеяться или плакать, сказал я, — всех и не перечислишь. Так вышло, что самых страшных монстров осталось два, и они, хоть и не близнецы, с самого детства были практически неразлучны. Вы с братом оказались в жутком логове! Вам можно только посочувствовать.

— Это же здорово! У нас с Элрондом есть прекрасная возможность стать героями! Мы вас победим и прославимся! — обрадовался малыш.

— Попробуй, — оскалился я, чтобы напугать мальчишку, но тот лишь рассмеялся и побежал за своим деревянным мечом, а потом выволок упирающегося Элронда из его укрытия.

— Давай сражаться! — напирал Элрос, и мне снова пришлось уступить.

Он так мечтал победить меня!

Но не стал. Или не успел.

«Враг повержен.

Клятва исполнена, брат!

Ничто более не важно. Ни в чём нет смысла! Это и есть настоящая свобода! Сможешь — живи, Кано. А с меня хватит».

И, пройдя сквозь пламя, следуя зову сердца, феа, утратив форму и потеряв смысл содержания, оказалась запертой в безвременной бесконечности.

Конец? Нет.

Осколки памяти рассыпались сверкающими брызгами во тьме, лишившиеся целостности чувства стали мучительными, заставляющими страдать то, что осталось от разума.

Вспомнить! Вспомнить хоть что-нибудь хорошее, светлое, что может утешить, пусть и на краткий миг!

«Нет, не будет после смерти вам сочувствия, братоубийцы! Даже если все, кого вы погубили, станут просить за вас!»

А сколько из них смогли простить? Сколько единиц среди десятков тысяч?

Помнишь павшие армии, города и сёла? Нет? Они для тебя ничего не значили.

А ты для них? Что значил ты?

И среди мечущегося хаоса угасающих, но лишённых возможности навек исчезнуть, крошечных частиц феа снова и снова зарождается, чтобы распадаться и опять возникать, целостное понимание:

«Смысл жить был».

— Неужели ты правда думаешь, друг мой Азагхал, что в Валиноре эльфы только и делали, что с блаженными лицами бесцельно бродили по дивным лесам, распевая заунывные песни о том, как прекрасна Арда? Ха! Конечно, это неправда! Думаешь, будучи такими, мы смогли бы бросить вызов Морготу?

С чего ты взял, добрый гном, что только вы умеете гулять так, чтобы потом было стыдно? Я развею твои сомнения! Видишь эту бочку? Мы с братом Кано однажды, будучи юнцами, пробрались в погреб, где один наш сродник хранил запасы вина, и таких бочек в том тайном подземелье насчитывалось восемь сотен.

Мы решили, точнее, Кано решил, что пропажи одной бочки никто не заметит, а я предложил воплотить наш коварный замысел непосредственно в погребе. Зачем куда-то тащить бочку, ведь могут увидеть, а сюда родственники заходят редко.

Так мы и поступили. После, по твоим меркам, друг гном, ничтожного количества выпитого, мы решили, что сидеть тихо тоже необязательно. Хочешь сказать, что гномы с отрочества знают меру в выпивке? У тебя прекрасное чувство юмора! Как ты думаешь, Азагхал, сколько мы просидели в подвале, распевая песни, и какого количества вина недосчитался наш родич?

Если хочешь угадать, что нам за это было, думаю, тебе в голову не придёт, что наглых юнцов можно наказывать не только подзатыльниками. Нас послали на виноградник восполнять запасы.

Полагаю, это может быть хорошим тостом:

За справедливость!

Жизнь после победы над врагом станет по-настоящему прекрасной.

Пожалуй, даже лучше, чем в самые спокойные дни нашей жизни в Валиноре, ведь над нами не будет висеть тень вражды, порождённой Морготом. Айнур не придётся стыдиться брата и страдать из-за его злодеяний или вынужденной роли тюремщиков для него. Больше не будет войн и предательств, не придётся выживать среди тьмы и опасностей, искусственно созданных Морготом.

Никого и никогда больше не будут ждать испытания их воли, чести, храбрости и достоинства. Каждый сможет жить спокойно, не боясь, что придётся выбирать между своей жизнью и жизнью близких, между совестью и благополучием, между безопасностью и долгом. Всем будет хорошо, и за это не нужно будет бороться.

Больше никто не проявит себя с худшей стороны, попав в кажущуюся безвыходной ситуацию. Никто не станет подлецом и трусом, потому что жизнь не заставит столкнуться со злом.

Мир без Моргота будет прекрасен.

Но не для того, кто видел, как низко падали даже самые любимые, самые достойные, самые близкие.

Знаю, победа будет одержана. В мире Добра нет места Морготу, ведь он никогда не сможет принять Добро, поверить в него, позволить ему завладеть сердцем и помыслами. Не сможет, даже если захочет этого.

Как и я.

— Давай вернёмся домой, Нельо.

Брат не предлагал и даже не просил. В голосе прозвучала мольба. Брат…

Единственный выживший брат.

Домой… Валинор давно нам не дом! Мы больше не те, кем были!

А… кем мы были? Кем был я до победы армии Валинора над Морготом? Кем был я до кровопролития в Гаванях, гибели братьев, до того, как мы стёрли с лица Арды Дориат? Кем я был до поражения в кошмарной битве с красивым названием? До плена и потери отцовского наследия?

— Нельо, вернёмся к матери. Она тоскует и будет рада увидеть хоть кого-то живым.

Мать не захочет увидеть нас теми, кем мы стали. Она помнит нас до Исхода, до того, как мы начали убивать.

— Кано, — хотелось сказать многое, но уверенность, что брат не поймёт, остановила. — Ты помнишь, что значит — не быть убийцей?

Ответа не потребовалось, ведь мы оба знали, что не помним, кем были ДО…

Примечания:

Полное название главы:

Лорд Маэдрос, как ты относишься к тем легендам, которые рассказывают про тебя эдайн — что ты лично менял пеленки всем своим братьям, а едва вернувшись из плена первым делом приготовил им блинчиков, что ты любил как деву Фингона и Сильмариллы, и не знал, зачем шел в Дориат, потому что твои коварные братья ввели тебя в заблуждение?

У каждого народа, в силу их особенностей, как то: культура, уровень образованности, врождённые способности к обучению, словарный запас и приоритеты в жизни, легенды свои.

В народном эпосе обычно излагают то, что считают своим богатством, что хотят передать по наследству будущим поколениям, чтобы научить уму-разуму, показать красоту или опасность мира, чтобы пришедшие следом стали лучше предшественников.

Я не имею отношения к будущим поколениям людей, не знаю, что для них правильнее, поэтому их легенды не принимаю близко к сердцу и, не считая своим достоянием, понимать не пытаюсь. Но детям эльфов я бы такое наследие передавать постыдился. Пожалуй, в данном конкретном вопросе лучше меня разбирается Мудрый Финдарато, который людей понимает. Может, ему и легенды такие нравятся… потому что передавать их некому.

Ха-ха-ха-ха! Всё шутишь, Эонвэ, верный глашатай владыки Манвэ, которому тоже пришлось сменить мирную деятельность на военную? Забавно слышать перефразированные слова Моргота, сказанные Королём Арды и переданные тобой.

Что ж, тогда знай: ответом врагу была Клятва отца, а чтобы поставить меня на колени, палачам пришлось переломать мне ноги.

Мы часто говорили, что все Валар братья и сёстры, все одинаковые. Мне снова обещают пытки на скале, только на этот раз на Таникветиль? Да, Ольвэ и его народ будут счастливы, не сомневаюсь.

Ладно, Эонвэ, если злые слова тебя коробят, если ты настолько привык слушать сладкие речи своего господина, что разучился понимать суть сказанного, я поясню: смыслом моей жизни уже давно была Клятва и месть Морготу. Валар хотят вернуть мне это?

Не слишком ли дорогая цена за всего одну потерявшую смысл жизнь?

Любая встреча с наугрим приносит массу ярких впечатлений хотя бы потому, что это очень весёлый на первый взгляд народ, кажущийся состоящим исключительно из рубаха-парней и хохотушек-женщин с длинными причёсанными бородами. С ними можно засидеться, попивая эль, который поначалу либо слишком горький, либо неуместно сладкий, однако по мере распития хмельной напиток начинает казаться дивно вкусным! Поперву присутствует ощущение, что невозможно воспринимать этих смешных бородачей всерьёз, смотря на них сверху вниз, слушая их задорные песенки и вступая в шуточные разговоры.

Однако, чем дольше общаешься с наугрим, чем лучше узнаёшь Детей Ауле, тем яснее понимаешь, что этот забавный народец потрясающе самолюбив! Почти вдвое ниже эльфов ростом, они умудряются смотреть на нас свысока, искренне считая, что и воины и мастера мы худшие, чем они. И менестрели, разумеется, наши не годятся им в подмётки. Главное, чтобы про это не узнал Кано.

Что же до гномьего короля? С ним связано многое, и о печальном говорить не хочется, поэтому, пожалуй, скажу, что самым ярким воспоминанием считаю наше знакомство. Просто представьте: перед вами король, уверенный в своей исключительности, избранности, непревзойдённой мудрости, касающейся как обычной жизни, так и всех разом ремёсел и военного дела, требующий почитания и восхваления, который…

Едва достаёт макушкой вам до пояса.

Представили? Думаю, понятно, почему наше знакомство было столь впечатляющим.

Вала Намо, хранитель Чертогов Бездны, проклял нас лишь однажды, а мы проклинали самих себя до конца жизни.

Мы?..

Наверное, не стоит обобщать. Надо быть честным с самим собой и сказать «я».

Я проклинал.

Бессильная ненависть многократно обращалась на недосягаемое сокровище отца, отчаяние лишало самоконтроля, испепеляя в душе всё, что отличает добро от зла.

Сильмарили!..

Будьте вы прокляты! Прокляты! Прокляты! Как и я сам!

Лучше бы вас никогда не было!

И меня тоже.

Если бы только мог, я бы сам уничтожил эти ненавистные камни! Хотя бы один из них, который перешёл бы ко мне.

Справится ли с этим пламя недр?..

Жаль, я, скорее всего, не узнаю.

Я не знал его.

Казалось, и не запомнил, однако каждый взмах меча, каждый выпад, каждая летящая стрела с тех пор напоминает об этом эльфе без лица, имени и судьбы.

Он был просто никто, оказавшийся слишком важным для меня.

Он стрелял, и рядом со мной падали собратья, а потом упал он сам, и я был рад, что врагов, убивающих тех, кто верен нашему общему делу, стало на одного… двух, трёх… ещё сколько-то меньше.

Все эльфы, у кого не было звёзд на доспехах, превратились в безликую массу, опасную и мешающую на пути, которую необходимо уничтожить, пока стрелы, летевшие по воле безымянных никого, не перебили нас.

Когда всё закончилось, и тела собирали для захоронения, на ходу придумывая, как именно это сделать, я увидел его и узнал.

Как можно вспомнить незнакомца? Узнать того, кто не существовал и не существует?

Этот вопрос навсегда останется со мной, как и тот, чьего имени я так и не услышал.

Мне казалось, я хочу победить и жить счастливо, и это, наконец, стало возможным. Усердно создаваемая иллюзия вероятной справедливости, такой долгожданной всеми, практически застилала правду туманом Митрима, пеплом Дагор Браголлах и тьмой Моргота.

«Мы все одинаково стремимся к миру в Арде! Все одинаково знаем, кто порождает зло и войну! Каждый желает того же, чего и остальные — быть счастливым! А во вражде счастье невозможно! И теперь, именно сейчас, мы достигнем цели!»

Раз за разом говорились одни и те же слова, произносили их одни и те же командиры, лишь войска постоянно менялись. Указывая на растущие курганы, мы обвиняли Моргота, утверждая, что он заплатит за всё. Именно сейчас. В предстоящей величайшей битве, равной которой по масштабу не было и больше никогда не будет, ведь войны прекратятся навсегда! Навсегда, понимаете?

Мы говорили о справедливости, но на самом деле хотели отомстить. Я представлял, что сделаю с Вала-предателем то же, что он сделал со мной, и в такие моменты справедливость и мир были не нужны. Хотелось подарить ему отрубленные головы всех его помощников, сцепив их, словно бусы, и повесить Морготу на шею.

Говоря о мире и справедливости, мечтая о жестоком отмщении, я собрал легендарный союз — величайшее войско в истории Арды. В бой были брошены все силы, последние резервы.

И подарок врагу оказался преподнесён в лучшем виде: поражение союзной армии положило конец сопротивлению Белерианда.

Думаю, Моргот от души меня благодарил, а сражение, которое должно было именоваться в летописи героически и пафосно, превратилось в Бессчётные слёзы.

— Прости, отец.

Знаю, ты считал каждого из нас частью целого, личность была для тебя одной лишь деталью сложной прекрасной конструкции, которую ты строил в воображении. Я понял это, когда на Валинор пала тьма, и ты дал мне в руки факел.

Ты дал его мне. И точно такие же факелы вручил сотням эльфов, которых звал за собой, которые за тобой пошли.

А потом все те, в ком ты разжёг пламя борьбы, последовали за мной.

Отец, прости меня. Я получил от тебя всё: корону нолдорана, войско верных слову и борьбе эльфов, огромные территории для расселения, знания и навыки…

И постепенно, капля за каплей, песчинка за песчинкой всё это просочилось сквозь пальцы, растаяло и смешалось с грязью.

Мне казалось, иначе нельзя, казалось, я выбирал единственно верный путь, но…

Знаю, ты не простишь меня за то, что я собираюсь сделать, и не хочу думать о том, как ты осудишь меня ещё и за это, но я снова уверен, что поступаю единственно верно.

Если я не смогу уничтожить этот ненавистный камень, то, по крайней мере, больше никто и никогда не станет за него проливать кровь!

Прости!

Конечно, правда. А от деда — мастерство.

Но почему-то это не нашло отражения в моих именах. Зато про цвет волос напоминали все, словно рыжина — некая особая заслуга. Знаю, девы нередко красят волосы особыми настоями трав, и для них рыжие локоны — воистину достижение, стоившее немалых трудов.

Но какое отношение это имеет ко мне?

Нашу маму называли Мудрой по разным причинам: девы — чтобы съязвить, мол, эльфийки бывают красивые, а бывают просто умные, остальные же — для признания, что Нерданель могла убедить изменить решение самого Феанаро Куруфинвэ! Вот это действительно особый редчайший талант!

Если речь об этом умении, то я его не унаследовал. Совершенно.

Сейчас, смотря на Белерианд со стен своей твердыни, а на жизнь — с высоты пережитого и совершённого, порой пытаюсь понять, правильно ли поступал, не идя в спорах с отцом до конца. Может быть, не следовало уступать? Может быть, я был прав?.. А было бы лучше? Что было бы?

Увы, мудрости от мамы мне не досталось, и узнать альтернативную историю не представляется возможным.

С другой стороны, любое прозвище, любой титул — это не только признание заслуг, констатация факта, но и повод для насмешек.

«Маэдрос Высокий нарушил договорённость о переговорах с Морготом! Как это низко!»

Если бы среди моих имён было ещё и Мудрый, упрёк звучал бы ещё злее. А цвет волос, в отличие от личных качеств, ни к чему не обязывает.

Когда этот вопрос в детстве задавала мама, вместо ответа я показывал результаты своей работы, которую хотелось выполнить без свидетелей и помощников, ведь отец ни с кем не советовался. Почему я должен? Я ведь не хуже его!

Мне так казалось, хотелось так думать, и, как правило, открыть правду мудрые старшие не торопились. Видя мои ошибки и недочёты, более опытные мастера давали ненавязчивые дельные советы, и тогда я снова уединялся, чтобы сделать идеально.

Как отец. Лучше, чем он.

Порой было страшно обидно, что отца называют Искусным, а меня — Умелым. Неужели я не заслуживал большего?!

Одиночество давало возможность остыть, спокойно поразмыслить, придумать новую шалость или нечто действительно полезное. Это же так приятно: продумать всё до мелочей и, донося свои замыслы, иметь возможность исчерпывающе ответить на все вопросы, слёту приводить неопровержимые аргументы в споре, завоёвывая тем самым больший авторитет!

А потом всё изменилось. Одиночество стало ассоциироваться с тем, что хотелось бы забыть, но это, увы, невозможно.

Одиночество навеки отождествилось с желанием умереть, и ничто не способно более изменить положения вещей.

Тьма… и одиночество… и…

Уединение порой неизбежно, и каждый раз это новое испытание для силы воли.

Но, пока жив Моргот, буду жить и я. Клятва должна быть исполнена, что невозможно в Чертогах Намо.

Вала победить нельзя? Что ж, тогда и меня тоже!

Я буду жить, окружив себя теми, кому могу верить, в чьей доблести нет сомнений. Теми, кто умеет быть рядом, не задавая вопросов, но такое молчание тысячекратно дороже любых слов и действий.

Долгое время казалось, что менять что-либо нет смысла, однако, отвоевав своё сокровище и осознав, что оно более не моё…

Но как же так? Сильмарили сделал отец, и после его смерти мы, сыновья, наследовали его творения! Кто решал, достойны мы их или нет? И какое отношение это имеет к праву передачи ценностей от отца к детям?

В тот момент всё встало на свои места: воюя против Моргота, мы терпели поражение за поражением, зато против «своих» войны шли удачно. Да, сокровище ускользало от нас, но моя армия побеждала. Я не задавался вопросом, почему так, искал причины в слабости войск врагов… Но дело было не в этом! Это был Знак от Творца!

Нужно было понять лишь то, что именно против «своих» следовало воевать изначально. Мы должны были бросить вызов не Морготу, а Манвэ. Осадить не Ангбанд, но Таникветиль! И требовать, чтобы Валар, наши благодетели, уничтожили зло в Арде, либо им придётся сражаться с нами, Детьми Эру, о которых Валар обещали заботиться.

Как жаль, что понимание пришло столь поздно.

За тех, кто не вернулся в Валинор, всё сказали другие.

Близкие, не решавшиеся открыто оплакивать погибших преступников, соглашались со словами верных Владыкам Арды, что их любимые мужья, отцы, братья и сыновья понесли справедливое наказание за свои злые деяния.

И никто не задал вслух вопрос: «Как сын может потерять право на наследие отца?»

Не было сказано ничего о совести, чести и долге, ведь всё хорошее не может иметь отношения к злу. Хорошее — лишь то, что благо для Валар и верных им, это путь к счастью и настоящему свету.

Нераскаявшиеся перед лицом Валар мертвы, и так лучше для всех, поскольку лишь покаяние напоказ Владыкам истинное, а Истина недоступна злу.

Разве есть в Валиноре место для зла?

Факелы с тирионской площади теперь рассеялись по всем окрестностям, восторженные и гневные голоса звучали всюду, а мы, семеро сынов Феанаро Куруфинвэ, только что произнёсшие Клятву, ехали рядом и чувствовали себя ровней Валар.

— Моргот считает, что эльфы всё такие же беспомощные и доверчивые, как были у Куивиэнэн! — повторял я слова отца.

— Но теперь мы вооружены не только знаниями, но и сталью! — соглашался Морьо.

— Валар научили нас охоте, — хохотал Тьелко, — и теперь мы поохотимся на одного из Айнур!

— Мы теперь не просто Дети Эру, — вторили Амбаруссар, — мы способны жить без опеки владык.

— Мы не хотим жить с ТАКОЙ сомнительной опекой, — тихо произносил Курво, косясь на отца.

— И превратить себя в орков мы не позволим, — уже практически начал петь Кано. — А если придётся погибнуть, то мы встретимся в Чертогах, возьмёмся за руки и снова выйдем на бой! Я представляю, как мы ценой своих жизней уничтожили Моргота, отвоевали Сильмарили и вернули их отцу, а сами весело отпраздновали победу в гостях у Намо!

Сейчас при воспоминании об этом хочется расхохотаться в лицо себе прежнему, однако сказанные тогда слова до сих пор греют сердце, ведь тогда я искренне верил в лучшее. Мы все верили в лучшее.

И никто не хотел говорить и думать о том, что Чертоги — это вечная тьма, одиночество и тишина.

— Нет, мам, я не такой же, как отец! И, прошу, хотя бы сейчас не говори так, словно быть похожим на него — это нечто плохое. То, что я согласен с ним, не делает нас одинаковыми, но даже если бы делало… Ладно, мам, не надо. Я хочу вспоминать в разлуке твою улыбку, а не обиду. Давай обниму, и пойду. Мы вернёмся с победой, вот увидишь. Целыми и невредимыми. А Валинор станет безопасным. До встречи!

* * *

— Клянусь, отец. Клянусь!

* * *

— Интересно вы изменили решение, братья: сначала мой план всем казался глупым, но теперь вы единодушно согласны, что у меня всё получится. Нет, я не передумал и не усомнился, потому что дал Клятву, как и вы, кстати. Кано, остаёшься за главного. Если мы верно рассчитали, переговоры со мной станут для Моргота последним, что он сделает в жизни. А последним, что увидит, будет меч Феанаро Куруфинвэ, занесённый над его головой!

* * *

— Я пришлю гонца, Финьо, когда всё окончательно решится. Прошедший совет оправдал мои ожидания! Только представь, какую огромную армию удалось собрать! Моргот в этот раз не возьмёт нас числом. Орков, может, и будет больше, но куда этим трусливым необученным тварям до наших воинов! Жертвы на этот раз будут не напрасны, брат. Мы победим, и народ Эндорэ и всей Арды назовёт тебя величайшим из королей! До встречи на поле боя.

* * *

— Синдар нам не соперники, Тьелко. Они воевать не умеют, из города не будет выхода: мы сомкнём кольцо в лесной зоне. Курво, ты знаешь, что делать. Да, Морьо, придётся действовать по моему плану, я всё рассчитал! Повторим Клятву и разойдёмся на позиции. Вернём наше сокровище! Тэлери во второй раз встали у нас на пути и второй раз падут. Увидимся после победы, Феанариони!

* * *

— Снова в бой, снова против Тэлери. Похоже, я скоро буду ненавидеть их больше, чем орков! Амбаруссар, поклянитесь, что не станете действовать так же глупо, как погибшие в Дориате братья! Обещайте, что я увижу вас живыми.

* * *

— Жаль, ты не слышишь меня, тварь, потому что тебя уже отправили к собратьям, ты побеждён, искалечен, тебе не до чужого злорадства. Надеюсь, Валар не проявят к тебе жалости, но на самом деле мне уже плевать. Ты проиграл! Да! Проиграл! ПРОИГРАЛ! Как же долго я ждал этого! Как мечтал! Жаль, не моя рука сразила тебя, как жаль! Но это ничего. Главное, что ты познал поражение. Наслаждайся, ничтожество! Выпей до дна чашу своего бессилия и позора! Прочувствуй, как ты жалок и беспомощен теперь! И знай, слабак, я счастлив! Я счастлив. Счастлив!

* * *

— Вот и всё. Намариэ.

Что самое опасное в войне? Какая ошибка обходится воину и командиру дороже остальных?

Ответ кажется очевидным: излишняя самоуверенность. Вроде бы всё просто и понятно, однако даже полководец, за плечами которого десятки сражений, способен недооценить врага и проиграть, а мой опыт ведения войны ограничивался спонтанным кровопролитием в Альквалондэ, к которому никто не готовился, и десятью суточными циклами боя с орками, который начался слишком внезапно, чтобы кто-то успел разработать стратегию.

После того, как армия Моргота была разбита, Нолдор оказались в сложной непонятной ситуации: мы лишились командира и отца, пали многие наши друзья и родичи, а враг спрятался за неприступными стенами.

Ещё совсем недавно гора-дворец, служившая жилищем Вала, вызывала священный трепет, но теперь перед нами встала другая скала-твердыня с Айну внутри, которого нам предстояло уничтожить.

Всё происходящее казалось страшным сном, и когда Моргот предложил переговоры, я впервые увидел в глазах братьев то, о чём никогда не скажу вслух.

Увидел и оставил их в лагере, скрытом среди гор, что позже стали носить имя Пепельные: в память о величайшем из Нолдор.

Мы недооценили врага. Я недооценил. В тот момент было неважно, что именно собирался делать Моргот при встрече с нами, я хотел только одного: закончить ненавистную войну, а сделать это можно было лишь одним способом. Мне хотелось заставить врага страдать, однако с желанием отыграться боролся голос разума, утверждавший, что главное — скорее уничтожить зло, исполнить Клятву, отомстить за отца и деда.

А для этого достаточно оборвать всего одну жизнь.

Когда дозорные на башнях затрубили атаку, когда я своими глазами увидел вражеские войска, мир рухнул в кровавую бездну, и осталось лишь одно желание.

Все принятые ранее решения перестали иметь хоть какой-то вес, пав перед натиском нахлынувшей жажды отомстить.

За себя.

Да, была Клятва преследовать похитителя Сильмарилей, было обещание отомстить за отца, было личное решение забыть вину всех, кого хотелось обвинить в моём пленении и последующем бездействии. Было многое.

И в одно мгновение не осталось ничего, кроме одного вопроса:

«Где вы?!»

Где среди напавших те, кто убивал моих верных?

Где те, кто сразил меня?

Где палачи и их пособники?

Где те, кого невозможно забыть?

Где?!

Хотелось броситься на врага и перебить всех в одиночку, ведь именно я имею право на мщение, как никто другой!

Слепая ярость заглушила голос разума и боли от новых ран, сделала неслышимыми крики своих и чужих.

Арда больше не существовала. Осталась только смерть на острие моего меча.

Какое искушение ответить «ничего»! Поистине смешно!

Казалось бы, чего можно бояться под защитой Валар в светлом Амане, в прекраснейшем граде Тирионе, живя в самом красивом дворце, какой только можно вообразить? Чего может бояться ребёнок, у которого есть всё, о чём можно мечтать, и чего даже представить невозможно тому, кто не видел сияния Древ?

Увы, ответ «ничего» был бы ложью. Однако, не стоит думать, что я боялся отца или ошибок во время обучения. Я не страшился, что мама, родив очередного Феанариона, уснёт в лориэнском саду. Нет, я не боялся дев и нежных слов любви. Не страшно было даже брать в руки оружие.

Да, эмоции порой захлёстывали, волнение оглушало и ослепляло, только это не было страхом.

И лишь интуиция могла напугать по-настоящему. В редкие мгновения, когда будущее приоткрывало завесу тайны, становилось невыносимо страшно, что…

Ничего не останется. Ничего. Всё сгинет, исчезнет и забудется, и не сохранится никакого напоминания о том великом и прекрасном, что было сделано с таким трудом! Все жертвы напрасны, усилия тщетны.

Я был ребёнком и не до конца осознавал, что означают такие предчувствия.

Не мог осознать.

А теперь — не хочу.

«Остановитесь!» — приказал отец, и для меня остановилось время.

В одно мгновение прошлое рухнуло в бездну, и умерла надежда на то, что великий Феанаро Куруфинвэ может преодолеть всё, что Эру вложил в него пламя, гораздо более жаркое, чем можно представить.

Я полагал, буду скорбеть, как и отец, когда Моргот убил Финвэ. Возможно, чувства были схожи, но выражались по-разному: когда отец увидел тело, то обезумел от горя, мы думали, он убьёт себя, испугались за него.

Со мной вышло иначе, и каждый из Феанорингов испугался за себя. Мы не знали, что делать, ведь, хоть орки и отступили, битву нельзя было считать победно завершённой, потери с нашей стороны были колоссальны, а Моргот по-прежнему сидел в своей твердыне с нашими сокровищами.

Мы все были в растерянности, тщательно скрывая радость, что удалось выжить. И рисковать более не было желания ни у кого. Кроме меня. Я уверился, что если судьба оставила мне жизнь, я должен… Занять место отца.

Теперь я думаю иначе. Минуло три сотни солнечных лет, и времени переосмыслить прожитое предоставилось в избытке. У меня не осталось сомнений в том, что лучше было погибнуть в Битве под Звёздами мне, а не отцу. Феанаро Куруфинвэ никогда не совершил бы тех глупостей, что сделал я, Первый Дом Нолдор не лишился бы статуса, не потерял бы величия и силы, а Феаноринги не оказались бы перед чудовищным выбором: спасать меня или спасаться самим. Первый Дом Нолдор был бы образцом героизма в умах и сердцах всего Средиземья.

Когда отец умер, мне было страшно и больно. А теперь стыдно. И пусть после смерти, в Чертогах Мандоса нам обещают мучения, я не верю, что они сравнимы с тем, что выпало здесь, под этим равнодушным небом.

— В Арде никогда бы не было Моргота! — ответил бы я любому, не развивая мысль, ведь такой ответ исчерпывающий, каждый желает этого и согласится со мной, не задумываясь.

Но сам я задумывался о большем, и никогда не сказал бы в разговоре об идеальном, неискажённом мире, что в нём именно я создал бы Сильмарили. Я, не отец.

В неискажённом мире я не был бы наивен и доверчив, поэтому никто не смог бы похитить только-моё-сокровище. Или… Возможно, я бы распорядился Сильмарилями иначе, сразу сделав их звёздами, носящими имена моих самых любимых эльфов.

Тогда величайшее творение народа Эльдар вызывало бы только восторг, восхищение и улыбки. Гуляя под озарённым дивным сиянием небом, эльфы открывали бы сердца для любви, играли с детьми, мечтали о счастливом будущем и создавали бы его, радуясь окружающей красоте и благодати.

Эльфы любили бы Сильмарили, и никто бы не проклинал величайшие творения, рождённые в руках одного из Старших Детей Эру.

Иногда проще не думать.

Есть цель, и к ней надо идти, что бы ни вставало на дороге. Кто бы ни вставал.

Нельзя пытаться анализировать, хочет ли убить тебя оказавшийся рядом орк, или его пригнали на поле боя насильно, и ему всё равно умирать, но лучше от руки эльфа в сражении, когда один-два удара милосердно обрывают жизнь, чем долго корчиться от боли в ангбандском подземелье.

Нельзя размышлять о том, кто и зачем присвоил сокровища отца. Это не личности. Они враги, которые должны быть уничтожены.

Проще не думать, когда необходимо действовать.

Если позволить себе начать размышлять, можно прийти к выводам, которые заставят дрогнуть руку, держащую меч или знамя, сорваться голос, отдающий приказы, стать нетвёрдым взгляд, смотрящий в сторону врага.

Что? Зачем? Почему?

Это неважно. Я должен. Мы должны. И мы это сделаем.

Мы все что-то потеряли и продолжаем терять. Это война, которая касается каждого, и все знают, как её остановить, и кто должен для этого умереть.

В моём городе-крепости немало тех, кто согласился бы лишиться руки и заново учиться держать перо, принимать пищу, быть вынужденными полагаться на помощь близких в делах, которые раньше казались простыми…

Если бы близкие были живы.

Каждый, кто потерял нечто более ценное, чем всего лишь кисть, скажет, что лучше страдать самому, чем видеть боль любимых.

И я повторю снова: навык можно приобрести заново. Вернуть погибшего… Валар обещали, только никто в здравом уме им уже давно не верит.

Недооценивать врага крайне приятно до поры до времени. Можно успеть подумать о себе очень много лестного, а когда откроется истина, начать недоумевать — как же так получилось?

Это могло бы быть забавно, если бы не цена, которую пришлось платить за ошибки.

Открывшаяся правда — вот что самое страшное и мучительное. Боль, причиняемая инструментами палачей и оружием врагов, со временем проходит бесследно, а правда…

Правда остаётся навсегда.

Моргот открыл мне глаза на мир, показав Искажённую Арду такой, какая она есть на самом деле, и чего стоит.

Перед тем, как вывесить «трофей» на всеобщее обозрение, враг сказал, что я слишком наивен, думая о братьях и своих воинах, как о героях. Я не поверил. Только снова и снова, из последних сил смотря в безжизненные бездны глаз Айну, повторял слова Клятвы.

Шли годы. Бесконечно и мучительно. Арда менялась, поднялись на небосклон Итиль и Анар, началась новая Эпоха, а мне оставалось лишь бороться с болью, вися на скале над пустынной равниной, бывшим полем боя, и, твердя текст Клятвы, сражаться с собственной слабостью, заставляя себя бороться до конца и ни под какими пытками не просить пощады у врага! Я прогонял мысли о том, что ни один из тех, кого я пожалел и не взял с собой на те проклятые переговоры, ни один не попытался освободить меня! Этому не может быть оправданий!

Истина о «семье» осталась в душе незаживающей раной и после спасения.

Я часто слышал, как Клятву отца называли проклятием. Если бы эти глупцы только знали, что живы исключительно благодаря нескольким строкам текста, который напоминает мне, что враг для меня только Моргот, а не братья, соратники или мнимые друзья.

Повторяя Клятву, я шёл вперёд и впереди. Это был мой долг, ставший смыслом жизни. Как можно идти против него? Я дал слово, и для меня это значило, что его надо сдержать.

Это не пустой звук!

Это слово Нельяфинвэ Майтимо Руссандола, старшего сына Феанаро Куруфинвэ, главы Первого Дома Нолдор!

Конечно, поклясться может каждый, нарушить слово, как оказалось, тоже. Но, данная мной, Клятва была нерушимой, независимо от всё возрастающей цены.

В Средиземье мы с отцом и братьями плыли на разных кораблях, только близнецы, как всегда были неразлучны. Плыли во тьме, стараясь не терять друг друга из вида, но, разумеется, случалось разное.

Так как вопрос не о плаванье, не стану вдаваться в его детали, скажу лишь — было страшно. Часто накатывало отчаяние, казалось, мы не доплывём. Это потом я не раз в порыве думал, что лучше бы не доплыли, но во время пересечения моря мне очень не хотелось умирать. И было чувство ответственности. Кто, если не мы?

Валар могли говорить что угодно, и пусть даже нельзя победить Моргота, но его можно отвлечь на себя, чтобы он не совался больше в Аман, не убивал наших близких.

«Теперь, — думал я, — Моргот пройдет в Валинор только по нашим трупам, но это ему будет очень дорого стоить!»

Когда мы увидели землю, возникло противоречивое чувство: пьянила радость от понимания, что под ногами снова будет твердая земля, но теперь мы должны были вновь встретиться с отцом и братьями и посмотреть в глаза друг другу. Время шло, боль от смерти деда Финвэ притупилась, горячие головы остывали. Многие стали забывать, зачем бросили вызов устоявшемуся порядку.

Ценности стали подменяться, и я слышал не раз, что в Средиземье мы плывём ради камешков Феанаро. Одного такого умника я… Отпустил с миром…

Но я отвлёкся. Когда мы доплыли, я сразу понял, что отец теряет авторитет в глазах тех, кто пошёл за ним, и передо мной снова, в сто тысячный раз встал выбор: оставаться хорошим сыном или брать лидерство. У меня не было авторитета и заслуг, но зато на мне не было клейма «лучшего из нас», которое и подвело отца. Ему слишком многие и слишком сильно завидовали. Быть лучшим — увы, не дар, а проклятие. Настоящее, не пустые слова Намо Мандоса.

В Лосгаре я сразу начал готовить корабль, который стал моим, к отплытию. Тогда и случилось «безумие», о котором так любил твердить полудядя.

На самом же деле было не безумие, а вполне ожидаемая развязка. Отец подозревал: авторитет лидера уходит песком сквозь пальцы. А ещё я видел в его глазах… Наверное то же, что потом увидел Кано в моих, когда он заплакал, не в силах отвести взгляд, и только в ужасе прошептал «Майти, прошу, не надо!»

Я тогда не до конца понял, что произошло, но позже, увидев пылающие корабли, ничуть не удивился. Валар предрекли нам предательства, и в это слишком легко было поверить. Наверное, отец уже всё решил для себя, но не хотел оставить нас совсем без армии, полагая, что если некуда отступать, предательства не будет.

Помню, как испугался за него — подумал, отец сжёг и себя вместе с кораблями. Я побежал ближе к пламени, несмотря на нестерпимый жар и удушающий дым, кричал, звал… А потом увидел живого родича, покрытого копотью, с нашим знаменем в одной руке и пылающим факелом в другой, от которого запаляли стрелы, уничтожавшие флот.

Кстати, не верьте сказкам про пламя до небес. Оно не было таким высоким, как о том говорил полудядюшка Ноло.

Полудяде.

Так ли важен венец на голове?

Дала ли Морготу корона с украденными сокровищами власть? Нет. Моргот обладал властью, потому что он один из Айнур, и мог вовсе не носить никакой короны.

Даст ли отнятый шантажом венец верховного нолдорана могущество и уважение?

Что станет с врагами короля, лишёнными статуса?

Эти вопросы терзали душу, которая только успела понадеяться на покой после спасения из плена.

Армия Нолофинвэ была больше, чем у Первого Дома, и передо мной встал тяжёлый выбор: биться, проливая кровь эльфов за корону отца и, вероятно, погибнуть от рук полуродни, выжив в плену Моргота, или уступить и сохранить остатки своего народа.

Где-то в глубине души желание отомстить собратьям толкало на тщеславный поступок, я даже придумал речь, которую скажу перед воинами, прежде, чем они снова станут братоубийцами, однако слова были произнесены совсем иные.

Нолофинвэ — Мудрый Финвэ, наречённый мной не последним из мудрецов, стал королём и оставил нас, род Феанаро, в покое. Возможно, он чувствовал себя отмщённым, а я представлял, как мой венец, сделанный из меди, на его челе отвратительно окисляется, уродуя прекрасные некогда черты. Полудядя угрожал мне сталью, а я мечтал, что однажды его остановит мой родовой металл.

Отдавая власть, я тешил себя тем, что поступаю лучше всех, кого знал. Моргот ради короны уничтожал мир, в котором жил, Ольвэ ради власти бросил свой народ на убой, Нолофинвэ, Финдарато и Артанис — потащили подданных в самоубийственный поход через льды, а теперь полудядя решил заставить своих воинов убивать нас.

Хочет носить венец верховного нолдорана? Пусть. Мечтает восседать на троне? Пожалуйста. Рассчитывает получить особый статус? Хорошо. Думает, сможет управлять Нолдор?

Ответ я, конечно, не озвучил, но «не последний из мудрецов» довольно быстро сам его узнал.

Турукано был из тех втородомовцев, кого считалось нормальным не замечать. Ничем не примечательный, кроме титула принца, Нолдо жил спокойно и мирно, и в основном не участвовал ни в конфликтах, ни в пышных гуляньях. Известия о нём долетали только в случае их крайней важности: Турукано родился, Турукано женился, Турукано родил дочку. Вот, собственно, и всё.

Не имея в отношении второго сына второго сына Финвэ опровержения привычному факту, что дети Индис и их потомки — враги Первому Дому, я не думал о принце ни в каком ключе — не вредит явно, и хорошо.

Однако многое изменилось потом. Когда не последний из мудрецов вынудил Первый Дом признать его верховным нолдораном, разумеется, добровольно, потому что даже после Хэлкараксэ войско Нолофинвэ оказалось больше нашего, я был уверен, что все без исключения, даже те, кто когда-то были друзьями мне, рады новому владыке, счастливы отмщению за сожжённые корабли и потери во льдах, в которых, разумеется, не был виновен ни Нолофинвэ, ни Финдарато, а исключительно мой безумный отец и его безвольные сыновья, не имеющие собственного мнения.

И вдруг…

Турукано просто забрал сестру, свой народ и ушёл. Более не признавая над собой власть отца, он поселился в землях Кирдана, а после и вовсе исчез в никому не известном направлении. Конечно, его собственные Орлы приносили вести, связь тайного города с другими землями поддерживалась, однако путь к владыке Тургону хранился в секрете.

В целом, к тем, кто сбежал с передовой войны против Моргота, отношение оставалось… на словах спокойным. Об этих эльфах предпочитали не вспоминать лишний раз, ведь в общем деле проку от них нет, а судить кого-то, уподобляясь Валар, желания не возникало. Однако Турукано я был благодарен за невысказанную поддержку, за его тайную помощь и за оставшиеся вне летописей и песен великие дела.

Спасибо, Турьо.

Достойным.

Таким, чтобы его титул не превращался в имя нарицательное с негативным значением, чтобы корону не оценивали, как самый дешёвый товар, и чтобы летописцам не приходилось сочинять красивые глупые легенды, перевирая факты и пряча за пафосным слогом ложь ради возвышения павшего ниже некуда владыки хотя бы на словах. Зачем эти легенды? Я отвечу так: знающие правду посмеются, остальные — станут считать народ великим, раз им правил столь дивный государь. Как мы, эльфы, будем казаться авторитетами остальным расам, если наш король недостоин войти в историю по-хорошему?

Однако, осуждаешь — предлагай. И над этим я не раз задумывался, даже не желая размышлять на подобные темы.

Разочаровавшись в Валар, я понял одно: носящий корону — не значит лучший, и это осознание помогло мне принять именование «обездоленный», когда королём моего народа стал полудядя. Да, мне в лицо не говорили, что я был не прав, отдав власть, зная — обстоятельства оказались сильнее меня.

Почти не говорили.

А мне почти не хотелось взяться за оружие.

Однако, много слов было сказано, когда король предпринял попытку распространить ложь о мире среди Нолдор, собрав эльфов на Пир Объединения. Придя в гости к дяде с армией, но не устроив бойню, я многое для себя решил, в том числе сделал очень утешительный вывод: носит корону вовсе не достойнейший, а тот, кого не ценят без неё.

Жизнь в одночасье стала легче, потому что Моргот, вставивший Сильмарили в свой уродливый венец, оказался в одном ряду со всеми, кого я презирал: Манвэ, Тингол, Нолофиньо, Ольвэ. Каждый из них — владыка. И каждый — худший из своих подданных.

А у меня нет королевского венца, значит, я не такой, как они. Значит, лучше, потому что не проливаю кровь за власть.

Пожалуй, правитель и должен быть таким: не держаться за статус ценой жизни тех, кого обязан защищать. Это достойно. Но такой король быстро окажется сброшен с трона.

Нет, не потому, что нет заслуг в настоящем и приходится вспоминать прошлое.

Нет, не потому, что нет лидеров, за которыми пойдут народы, и приходится обращаться к имени того, кому это удавалось.

Нет, дело не в том, что больше не осталось по-настоящему славных королей, чей венец не насмешка и не позорное клеймо.

И нет, я славлю отца не потому, что он мой родитель.

И даже не назло его завистникам.

Нет, нет и нет! Дело в ином.

Куруфинвэ был эльфом, который, родившись в Валиноре в самое спокойное и счастливое время Эпохи Древ, стал символом борьбы со всем тем, чего не должно быть в мире. Он выступил против того, что отрицали Валар, уверяя наивных аманэльдар, будто в их земле нет ничего плохого. Владыки настолько усердно пытались убедить всех нас, будто мы абсолютно счастливы, что слепая вера речам Айнур сделала гордые народы рабами, игрушками без воли и своего мнения.

Куруфинвэ сорвал с нас оковы и вернул способность видеть правду. Понравилась ли нам открывшаяся картина?

Не могу сказать за всех. Но от себя повторю главное:

Айя Феанаро!

Это были орки.

Наверное, не слишком смешная шутка, особенно если учитывать, что в жизни рабов Моргота вряд ли хоть что-то бывает добровольным. Никто точно не знает, что именно гонит искажённых тварей в бой. Собственная кровожадная природа? Страх наказания? Подавляющая собственную воля хозяина?

Или всё вместе?

На самом деле, к войску Химринга всегда присоединялись и присоединяются исключительно добровольно. Мой город снискал великую славу в Дагор Аглареб, мы дали отпор врагу и защитили Белерианд от разорения, поэтому многих храбрых достойных мужей воодушевила возможность совершать подвиги под моими знамёнами, и даже совсем юные бойцы стали приходить в крепость, чтобы присоединиться к славной армии.

Мы все знаем, что осада не будет длиться вечно, однажды снова грянет битва, и мои воины, которые не являются рабами, в отличие от орков Моргота, станут героями, а не живым месивом, брошенным на убой ради прихоти.

В чём же разница между нами, осознанно идущими на поле сражения воинами Предела Маэдроса, и кровожадными искажёнными формами жизни, назвать которых разумными не поворачивается язык?

Разница в том, что мы, убивая врагов, защищаем тех, кто сам не может взяться за оружие. Не мы напали первыми, не мы навязали кровопролитие.

Разница в том, что когда война закончится, мы будем свободны, сложим оружие и станем заниматься мирными ремёслами.

Рабы Моргота на это не способны.

Ты смотришь в глаза, ещё не видевшие войны и где-то в душе понимаешь — в том, что новые и новые поколения вынуждены видеть кровь и смерть на поле боя, есть и твоя вина.

Ты смотришь не в одну пару глаз, а в сотни и тысячи пар и в большинстве видишь готовность пойти до конца, но не можешь не понимать — легко не бояться того, о чём не знаешь. Но сам-то ты помнишь, как часто отступают перед натиском врага даже казавшиеся бесстрашными.

Ты стоишь перед своим будущим войском и видишь юнцов, которым ещё предстоит стать воинами, а пока это просто мальчишки: чьи-то сыновья, братья, внуки, племянники. Не мужья и не отцы или деды. И сделать из них бойцов выпало тебе.

Однако ты не учитель, не мастер меча, поэтому не тебе показывать приёмы и заставлять выполнять изнуряющие упражнения раз за разом. Ты не король, что может явить прекрасного и светлого себя войску и напомнить, чья жизнь здесь важна, а чья — ни капли.

Ты — полководец. Тот, за кем следуют на смерть, на убийство, крича о подвигах.

Ты — тот, кто знает, что не каждый, держащий меч, — воин, не каждый, совершивший кровопролитие, — герой. Ты — тот, кто должен дать это понимание новому поколению идущих на смерть. И именно тебе, а не кому-то другому вести за собой тысячи жизней, чтобы пожертвовать большинством или всеми.

Ты должен объяснить воинам, почему они должны гибнуть. Это твоя обязанность как полководца.

И вот, стоя перед смотрящими на тебя юными, не знавшими войны глазами, ты говоришь о добре и зле, на словах вспоминаешь славное героическое прошлое народа, к которому эти дети совершенно не имеют отношения, с твоих губ слетают проклятия в адрес врага, которого молодые бойцы никогда не встречали, ты и сам хочешь верить, что скоро тьма будет повержена, и каждая жертва окажется вознаграждена.

Ты смотришь в не видевшие войны глаза, замечаешь, что тебе безоговорочно верят, а в юных сердцах разгорается неистовое пламя борьбы, которое, возможно, не погасить страху перед смертью и болью. Перед пленом, пытками и рабством. Возможно.

Но во что веришь ты? В победу? Да. В награду? Нет. Ты лишь смеешь надеяться, что жертвы — бесчисленные кровавые жертвы — не будут бессмысленными, ведь для тебя нет худшего понимания, чем осознание того, что всё было зря.

Как мы можем идти вместе в бой, если не доверяем друг другу?

Так или иначе подобные вопросы часто поднимались и поднимаются на каждом военном совете. И каждый раз проще всего ответить очевидное: в плен мы не сдаёмся и предпочитаем смерть рабству и пыткам.

Что говорить на этот раз?

Мы собираемся в бой.

Все вместе.

Впервые с момента гибели отца.

И невольно вспоминаются обстоятельства, слова, невысказанные мысли, приведшие в итоге к моей роковой ошибке и бездействию остальных.

Мы вместе пойдём в бой. Скоро. На предстоящем совете я опять скажу, что враг у всей Арды и у меня лично только один, и мы все знаем его имя. Я скажу, что никто не бросит в беде своих, что бы ни случилось.

Я не брошу.

И мне поверят, ведь именно я всегда шёл впереди, презирая опасность, готов был жертвовать собой, защищая тех, кто мне близок.

Если бы после Битвы под Звёздами не я оказался в плену, а кто-то из моих братьев, я поступил бы безрассудно, попытавшись спасти того, кем дорожил.

Рисковать ради того, кто близок, кто ценен, ради того, что ценно — и есть смысл и суть борьбы. Я скажу это снова, не уточняя, что после прошлой битвы, на которую мы шли вместе, семьи у меня не осталось.

Примечания:

Если бы кто-то обещал гарантированную победу, сколь многим вы готовы были бы пожертвовать сознательно? Смогли бы убить родных? Смогли бы вырезать целый город? Была ли граница, ниже которой даже война, даже клятва не заставила бы пасть?

— Ха-ха-ха! Победа и так гарантирована при соблюдении моих условий, командир Маблунг. Скажи мне лучше, почему дориатрим вечно пытаются нас задеть, проверить, задать кажущийся вам самим неудобным вопрос. Ответь же ты мне, доблестный воин из-за Завесы: ты предпочёл бы убить близких своими руками или отдать на растерзание оркам Моргота? Или о подобном не принято рассуждать в защищённом силой Айну Мелиан королевстве? Чьё нападение на город страшнее: эльфийское или орочье? Враг и убийца, по-вашему, всегда враг и убийца, независимо от расы? Ты так уверен в этом? Может быть, король Эльвэ слишком любит напоминать о кровопролитии в Альквалондэ, которого не видел, и не знает, как всё было на самом деле?

Скажи, Маблунг, кто может гарантировать мне победу, кроме моих верных воинов? Валар? Они прогнали нас, проклиная вслед! Так вышло, доблестный воин из-под Завесы, что гарантированную победу здесь обещаю только я, и для того, чтобы её одержать, нам действительно придётся вырезать не просто целый город, но население целой страны — земли Моргота. Мы все слышали, что орки — вероятно, бывшие эльфы, и, кто знает, может быть нам придётся убивать своих кузенов или прадедов. Сознательная это жертва, Маблунг? Сознательная. Это падение? Если тебе так нравится думать, считай, как хочешь. Но нужно понимать, что победа приведёт нас в будущее, где войны станут невозможными!

Вопрос был не об этом? Тогда я посмотрел бы в глаза тому, кто рассуждает, словно Моргот. Прекрасное предложение, звучащее подставой: убей братьев, потом уничтожь свой город, и тогда враг будет повержен.

Да, враг действительно будет повержен. И этот враг — я. Страшный, опасный враг для Валар, который может доказать всем — Айнур не всесильны и уязвимы.

Тебя тоже пугает, что Владычица Мелиан не всемогуща? Хорошо. Пойми это и вставай в ряды моей армии в решающей битве, в которой мы, эльфы, наконец, покончим с нашим врагом. И помогут нам в этом гномы и люди! Вся Арда восстанет против Моргота!

Да, я обещаю гарантированную победу, и жертвовать ради неё придётся точно так же, как и в любой битве: собратьями, что не вернутся с поля боя. Их смерть на нашей совести, командир Маблунг, потому что мы ведём их на войну.

Неприятно думать, что ты такой же братоубийца, как и я? Или по-твоему это что-то иное? Как низко ты пал, командир, ради победы? Готов пожертвовать населением города? Всеми взрослыми мужчинами и даже частью женщин?

Можешь не отвечать, Маблунг. Я знаю, что ты скажешь.

— Мы должны вернуться в Аман, отец! Конечно, не все, только некоторые, кто поведут корабли! Да как ты не понимаешь, что для победы над Морготом важно количество воинов?! Финдекано помог нам в Альквалондэ, и если бы не он, мы бы вообще никуда не поплыли! Да, я помню, кто его отец, но Финьо другой! Он на нашей стороне! Послушай, отец, если ты не доверяешь войску, считаешь, что, уплыв, они не вернутся на войну, давай поплыву я. Ты не веришь и мне тоже? Считаешь, я могу нарушить Клятву? Но почему? Чем я заслужил недоверие? Нет, я не хочу вернуться в Валинор, но готов плыть, чтобы привезти подкрепление. Только ради этого! Пойми, отец, это будет правильно! Ты понимаешь, что такой флот мы сами не построим? Понимаешь? А что если армия Моргота окажется настолько огромной, что сметёт нас? Почему ты считаешь, будто никто не может быть верен тебе, слову, общему делу? Отец, нельзя никому не доверять! Не считай врагами, предателями и трусами всех! Пойми же, твои сыновья, твой народ на самом деле лучше, чем ты думаешь! Прошу, дай мне уплыть. Позволь привезти войско Финдекано. Вот увидишь, мы докажем тебе свою доблесть и единство, только дай нам шанс. Прошу, поверь мне, и ты увидишь, чего мы стоим.

— Кано, ты хочешь вернуться в Валинор после всего? Ты сейчас не шутил? Ты собираешься пасть ниц перед теми, кто отрёкся от нас, и каяться? Перед теми, кто виновен перед нами? Они — что? Проклинают нас за дело?

Это позор! Ты предашь память отца и всё то, ради чего мы жили! Чего ты хочешь от меня? Чтобы я, как и ты, каялся и перекладывал вину на погибших? А знаешь, чего хочу я? Догадываешься?

Тебе, конечно, сейчас наплевать, ты думаешь только о том, как убежать домой и попросить прощения, а потом спокойно жить, чтобы тебя не трогали. А я хочу, чтобы стыдились и каялись не мы, чувствовали вину не мы, а те, кто виновен на самом деле!

Мы воевали за идею, за свободу, за свои сокровища. А те, перед кем нам должно быть стыдно, чего добивались? Ради чего были их жертвы, Кано?

Ты готов признать, что правы были Тэлери? И в Альквалондэ, и в Дориате, и в устье Сириона?! Ты действительно готов признать свою вину перед ними и сказать, что стыдишься за сотворённое зло?! Если это так, ты мне больше не брат! Ты не имеешь права носить имя рода Феанаро Куруфинвэ! Если для тебя позор лучше смерти, если ты готов предать меня, из этой комнаты живым тебе не выйти.

Примечания:

Ответ написан по периодическому движу в группе — амнистии, когда из Мандоса кого-то выпускают.

"Друзья мои, грядут дни, когда один год сменится другим и в душе родятся новые надежды, что ожидаемое наконец грядёт, победы сбудутся и мечты наконец исполнятся. А ещё мы предлагаем выбрать тех, кто к грядущему году обретёт новую жизнь.

Итак, с кем бы вы хотели встретить Новый год? Валар готовы оказать милость не одному, а нескольким эльфам. Кого вы выпустите?"

Можно ли считать освобождением вынужденное возвращение туда, откуда мечтал уйти, но не позволяла неисполненная Клятва? Почему жизнь считается наградой, когда о смерти даже не просят — умоляют? Моргот заставлял жить под пыткой, а после, когда существование даже на свободе превратилось в мучение, не позволяло всё бросить данное отцу слово. Конец пути был собственным выбором, пусть неправильным, но единственным возможным.

И вот… Снова жизнь и новая обязанность — радоваться перерождению, пытаясь начать всё сначала, легла на плечи неподъёмным грузом ответственности. Прошлое, что было уничтожено мной самим, возродилось опять; каждый, знавший меня ранее, не сможет забыть всё, что нас связывало — кровь, смерть, безумие войны с теми, кто не должен был оказаться врагом. Своей гибелью я хоть немного искупил совершённое зло, но что теперь? Я жив, а те, кто пал по моей вине — нет.

Мир вокруг обновился, одержанная не мной победа принесла эрухини новые надежды на счастье, а для меня это ещё одно разочарование в себе, как в лидере и полководце. Я вижу плоды чужих трудов и своих поступков и приказов, сравниваю итоги моих и чужих деяний и не понимаю: что делать мне здесь, в мире без войны, которую я проиграл? Стать предметом насмешек, жалости и запоздалой мести?

Возможно, я найду смысл пребывания под светочами, вероятно, не все ненавидят меня. Посмотрим. Уйдя в тень лесов, можно неограниченное время думать и строить планы, либо отрешённо существовать, ничего не ожидая.

И всё же одно обстоятельство заставляет улыбаться — надеюсь, мне удалось уничтожить тот проклятый Сильмариль!

Диор Элухиль был тем правителем, которого вообще не должно было быть в Дориате. Человек по крови, он занял трон эльфийского королевства только потому, что женился на Нимлот.

И потому что у него был Сильмариль.

Все это понимали, что бы кто ни говорил. И сам Диор понимал.

Когда мы, клявшиеся отвоевать сокровища отца, писали этому недокоролю, никто из нас не ждал от него положительного ответа, поэтому готовиться к войне начали задолго до того, как Диор прислал те глупости, которые мы были вынуждены читать и обнародовать.

Диор Элухиль знал — без Сильмариля он никто, а мы понимали, что если не заберём своё, станем посмешищем.

Чего добивалась Эльвинг, похоже, не знала даже она сама. Возможно, её любовь к погибшей семье действительно была слепой, потому что она не знала ни родителей, ни братьев, поэтому считала идеальными и мечтала отомстить за их смерть. Однако, когда мы писали ей письмо, я надеялся, что ответ окажется разумным. Мне так хотелось верить в лучшее, что я готов был убеждать любого спорившего со мной, будто новой войны между эльфами не случится.

Когда же был получен отказ восстановить справедливость мирно, мысль возникла только одна:

«Да, не все враги Нолдор — Тэлери, но все Тэлери для Нолдор враги».

Суеверия…

Пожалуй, сейчас самое время вспомнить одно из таких.

Некоторые уверены, будто смена одного солнечного года другим имеет тайный смысл, и как пройдёт для тебя этот переходный момент, так ты и проведёшь следующий год.

Весь Белерианд мечтает о мире, не хочет продолжать воевать, однако вынужден. Если верить примете, то чтобы окончить затянувшуюся вражду с Морготом, нужно на целую ночь отречься от войны, снять караул, убрать или лучше уничтожить оружие, закопать рвы, разрушить защитные укрепления, вывести всю разведку с территории врага и границы, открыть крепостные ворота и опустить подъёмные мосты.

Так? Ничего не забыл?

Если подумать, то это действительно сработает: война закончится сразу же, как только мы так сделаем.

«Этого не может быть».

Мы с Макалаурэ приходили на берег моря часто. Поначалу, когда битва в устье Сириона закончилась, мы буквально поселились у воды, пытаясь найти Сильмариль. Поиски выглядели безумием, наши верные были похожи на лишившихся рассудка морских чудовищ, способных только на два действия — бросать сети или нырять. Мы понимали, как выглядели со стороны, однако ничего не могли с собой поделать — мы должны были найти кристалл, должны, должны, должны, должны!!! Почему этот проклятый камень вечно ускользает? Почему он достаётся кому угодно, кроме нас?! Почему, Эру? Мы ведь клялись Твоим именем?! Помоги же нам! Мы должны найти этот ненавистный Сильмариль!

Должны! Сейчас, сегодня, немедленно!

Однако ничего не получалось, злость и отчаяние обессиливали, гасили огонь в сердцах, не оставляя на пепелище ничего, что могло бы хоть немного излучать свет.

«Тьма не будет вечной», — верили мы когда-то, но всё глубже погружались во мрак, рассеять который, хотелось думать, способны только Сильмарили в наших руках.

Годы шли, неудачные попытки отыскать камень остудили горячие головы, однако мы всё равно приходили и приходили на берег моря. И…

— Не может быть…

В тот момент, увидев звезду и осознав, приняв, что это то самое сокровище, ради которого…

— Теперь он точно нашим не станет.

Наверное, мы оказались на грани отчаяния, и лишь одно единственное обстоятельство обрадовало в тот момент: да, нам не достать Сильмариль, зато и никому не достать. Значит, больше никто не умрёт хотя бы ради этого камня — он напился крови достаточно. Может, другие тоже вскоре насытятся и воссияют где-нибудь, подальше от всего этого безумия.

Когда мы, молодые Эльдар, жили в Валиноре, нам казалось смешным и глупым бесконечное восхищение уроженцев Средиземья абсолютно любой мелочью, окружавшей каждого жителя Благословенного Края. Наши предки могли до слёз радоваться благосклонности Валар — милосердных защитников, помощников и учителей, которые заменили родителей Пробудившимся и семьи — осиротевшим.

Нам, не знавшим ужасов звёздной тьмы Эндорэ, подобное благоговение претило. Видя слепое поклонение старших, хотелось специально находить недостатки и изъяны в совершенстве Валинора и Валар, искусственно создавая себе поводы не улыбаться Айнур, нехотя здороваться с ними и будто через силу признавать их помощь и поддержку.

Валинор — драгоценная клеть!

Валар — лицемерные тюремщики!

Почитающие Владык эльфы — не меньшие лицемеры и слепцы!

Нам внушили беспомощность!

Нам лгали, чтобы усыпить бдительность и желание быть свободным!

Говорили и думали многое.

А потом пошли воевать.

Не уверен, что растрогался бы, если бы в сожжённый и осквернённый Морготом Белерианд явились добрые улыбающиеся прекрасные Валар и снова спасли бы эльфов от своего собрата. Возможно, дело в том, что я слишком привык обвинять Айнур, и первое, что подумал бы при встрече с ними:

«Почему вы явились так поздно? Зачем допустили столько невинных жертв?!»

Вряд ли мне бы захотелось расплакаться от счастья при виде практически всесильных тварей, которые наблюдали за чужими страданиями, ничего не делая, чтобы это прекратить.

Но когда мы с верными в очередной раз поехали на равнину, некогда цветущую, а ныне превратившуюся в покрытую пеплом пустошь, я вдруг заметил крошечный зелёный росток, который едва виднелся среди серо-чёрной безжизненной земли — тверди, в последнее время знавшей только кровь и смерть, на которую падали тысячи изрубленных, расстреленных тел — и… сердце дрогнуло.

Увы, равнина Ард-Гален не расцвела снова, а росток не стал деревцем, но напомнил всем, видевшим крошечные зелёные листочки, что жизнь сильнее смерти. И то, что наши души, несмотря ни на что, не превратились в засыпанные пеплом мёртвые пустоши.

— У меня плохое предчувствие, Кано. Не думал, что скажу это кому-либо, но мне придётся озвучить худшие подозрения, потому что я обязан передать дела.

Я давно предполагал, что не переживу битву, на которую призвал все населяющие Белерианд народы, и даже «не существующую» армию «не существующего» города — Гондолина. Я догадываюсь, что судьба посмеётся надо мной, и победу я не увижу, но ты, как всегда, избежишь любой большой беды.

Видишь? На столе стопки бумаг и конверты. Большинство из них подписаны, увидишь адресатов. После победы отправь письма сразу же. Сразу, Кано. Не тяни время.

Те карты — это планы отступления населения городов и ближайших поселений. Ты знаешь, как расшифровываются маршруты, изображённые на них.

Химринг тебе я не оставлю. Без обид, Кано. Назначь там главным командира, который лучше всех отличится на поле боя, но это должен быть перводомовец. Надеюсь, ты понимаешь, почему.

А ещё… Кано, обещай: если мой Союз, Союз Маэдроса, переживёт меня, постарайся сохранить то единство народов, что возникло при подготовке к величайшей битве в истории Белерианда. Пожалуй, это лучшее, что ты можешь для меня сделать.

Наверное, я сказал не всё, мне надо посидеть и подумать в одиночестве. Возможно, я добавлю что-то к уже произнесённому, но главное ты знаешь.

Прошу, Кано, сделай именно так, как я тебе завещал.

Когда…

Когда стало ясно, что отец… Что величайший Эльда — Феанаро Куруфинвэ мёртв…

Когда тело отца замерло, как замирали сотни павших в битвах до него, я не мог поверить, что это возможно. Вырвавшийся из неподвижной груди огонь испепелил плоть, но это было уже неважно — ничто, абсолютно ничто уже не могло показаться невероятным, даже если бы вдруг с неба посыпались живые змеи, а из земли полезли разумные растения, которые заговорили бы с нами на Квэнья.

Невозможное уже произошло — Феанаро Куруфинвэ мёртв. Как же так?! Этого ведь не может быть!

Да, была битва, да, кругом царила смерть, любой мог погибнуть. Любой, да, любой, но не он! Непобедимое яростное пламя просто не могло угаснуть!

Или… могло?

И что теперь делать?

В жизни бывают моменты, когда невольно задумываешься о справедливости. Как правило, это очень болезненные ситуации, вспоминать о которых нет желания, однако самолюбие, амбиции, стыд или что-нибудь ещё, столь же неприятное, заставляют прокручивать в голове худшее из неисправимого, и прошлое, тысячу раз убитое, воскресает опять.

Смена верховного нолдорана во время Дагор Браголлах, с одной стороны, оказалась просто ещё одной смертью среди тысяч смертей, не самая страшная и не самая трагическая. Многие думали, что война проиграна, что уже неважно, кто кем правит, поскольку, вероятно, скоро не останется ни королей, ни подданных, и в Арде будет только Моргот и его рабы, над которыми можно бесконечно безнаказанно издеваться.

С другой стороны, появился шанс на признание власти Второго Дома над Первым незаконной. Для этого достаточно было лишь одного слова героя Финдекано Отважного.

Однако была и третья сторона — Химринг оказался в осаде, и мы понимали — шанс выжить недостаточно велик, чтобы думать о чём-то, кроме спасения города.

Но наша крепость выстояла. Химринг отбился. Мы до конца не верили в своё счастье, нам казалось, что победа, пусть и не окончательная, но столь важная, нам снится. Всё остальное потеряло значимость. Однако в какой-то момент ощущение реальности вернулось.

Верховный нолдоран Нолофинвэ мёртв? Теперь верховный нолдоран — Финдекано? Не может быть!

Было мгновение, когда пришлось собрать волю в кулак и заставить замолчать свои амбиции и не задать обвиняющие вопросы:

«Где же справедливость? Почему честный воин забыл о ней? Неужели власть настолько соблазнительна, что никто не может устоять перед возможностью сидеть на троне в королевском венце, даже если он чужой?»

Справившись с порывом выяснить, что такое честь в понимании героического кузена, и как на неё влияют меняющиеся обстоятельства, я решил для себя, что это будет низко со стороны Маэдроса Высокого.

Никто не может устоять перед властью? Пусть. А я смогу, ведь мне хорошо известно: чтобы править народами, необязательно иметь титул верховного нолдорана. Главное — уважение.

Он всегда был готов подумать и решить, что делать, и в итоге уверялся в единственном истинном знании. С его точки зрения он был прав всегда, и это придавало сил не только ему самому, но и всем, кто шёл за Феанаро Куруфинвэ. Эта уверенность приводила в ужас и врагов, и друзей, порой именно из страха перед Феанаро «свои» становились для нас «чужими».

Отец знал, что делать, когда пришёл в Альквалондэ к друзьям-Тэлери за помощью, но Ольвэ испугался Феанаро больше, чем Моргота. Воистину, знание — сила.

Отец знал, что в Хэлкараксэ идти нельзя, однако «свои», из зависти и страха перед всезнающим лидером, поступили против его воли и пошли через ледник.

Отец знал, как подготовиться к битве, поэтому Моргот не дал нам времени и напал, когда мы ещё не укрепили лагерь на Митриме.

Примеров ещё очень много.

К сожалению, в искажённом мире знания слишком часто оборачиваются бóльшей бедой, нежели неведение.

Время вносит коррективы в жизнь любого эрухини, делает неузнаваемыми даже кажущиеся нерушимыми деревья Вала Ауле, что же говорить о мыслях и поступках тех, кто гораздо слабее великих творений Айнур?

Когда обстоятельства изменились, приходится пересматривать всё, что вело по жизни, как бы сложно это ни было порой.

Клятва... Я много раз думал о том, что отец не знал, что делал, когда заставил нас поклясться и в первый, и во второй раз. Из-за данного ему слова в жизни возникло множество неудобств, избавиться от которых без отречения от обета невозможно.

Я много думал об этом и решил: если Клятва дана неосознанно, под давлением отца, против нашей воли, значит, когда обстоятельства изменились, и наше Слово угрожает не только Морготу, но и ни в чём неповинным Синдар, перед роднёй которых мы и так уже очень виноваты, можно отречься от обета и жить, как все.

Очень жаль, что я не могу встретиться с Ольвэ и сказать ему, насколько он был прав, не давая отцу корабли. Воистину, король Тэлери оказался провидцем и мудрецом, но никто не оценил ни его благость, ни добродетель.

Что ж, пока не стало слишком поздно, я принимаю решение отказаться от пути войны и забыть всё, что с ней связано, словно не было ни тьмы над Валинором, ни Исхода, ни Клятвы, ни резни в мирном городе, где до нас не знали оружия. Ничего не было.

Возможно, таким нехитрым способом удастся обречь себя на вечный свет.

Примечания:

С 1 апреля?

Памятники, надгробные плиты, стеллы, доски с надписями… Много в мире того, что создаёт иллюзию вечной жизни, но какой смысл в этом для тех, кто не должен умирать? Зачем каменные напоминания о близких тем, кто и так не забудет?

Полагаю, я думал бы иначе, если бы в битве, проигранной мной по вине предателей и ничтожных трусов, выстоял Химринг, остался свободным от грязных дикарей Хитлум, сохранились бы другие эльфийские владения.

Если бы не пали столь многие.

Если бы не пришлось отступать.

Мной было принято решение, что героев битвы нужно чествовать одинаково, независимо от титулов, ремесла и родового имени. Памятники всем или никому.

Когда наших знахарей пустили на поле боя, они помогли всем, кому смогли, а остальное, что осталось, опознаваемое или бесформенное, всё это было собрано и сожжено.

А после мы отступали, сохраняя остатки великой армии, чтобы снова собраться с силами и дать победный бой. Мы должны были верить, что после уничтожения Моргота все погибшие по его вине возродятся, ведь Арда перестанет быть искажённой, и в ней восстановится справедливость.

Если говорить о вере в будущее, нет смысла хвататься за прошлое, как бы ни хотелось. И каждый из нас утверждал, что не нужны могилы и памятники тем, чьи жизни однажды продолжатся.

Мы говорили одно и то же. Уверен, и думали одинаково, только не произносили вслух того, что кричало внутри каждой души на самом деле.

Назвать крепость Венцом подсказала гордость.

Уходя на восток, я был зол и разочарован, мне пришлось признать, что отец оказался прав в своём отношении к полубрату, а значит, я ошибался всю жизнь. Во всём. Да, правление Нолофинвэ не одобрили многие, однако никто не восстал против него, и…

И мы, обездоленные, ушли. Я вновь оказался на скале, в плену войны, однако больше не был беспомощен. Крепость-Венец устремилась в морозное небо, помощь в строительстве пришла с самых неожиданных сторон, показывая верховному нолдорану, кто уважаем, а кто нет.

А заодно Моргот увидел, что мы не прячемся.

Химринг венчал гору, не был тайным убежищем, в отличие от Ангбанда и Утумно, в отличие от Дориата. Мы говорили каждому: вот мы — готовое к бою войско. Бросай вызов, если не боишься!

Мой народ называл Химринг воплощением величия.

Однако слова и мысли отличались слишком сильно, чтобы озвучить правду.

Разве величие строит крепкие стены с бойницами, делает могучие ворота, собирает оружейные склады и выделяет площади под тренировки войск?

Однако в каждой летописи говорится, что эльфы не знают страха, поэтому истину заменили красивые слова.

Химринг был неприступен и выдерживал натиск врага долгие годы, однако всему приходит конец.

И когда пала последняя крепость, записи в летописях сыграли против самих себя: по словам книжников пало величие народа Нолдор.

Поражение бы выглядело иначе, будь историки честны, однако изменилась бы суть или нет?

Когда стало ясно, что придётся сдать город, многие хотели погибнуть, не отступив, но жертв и так было слишком много.

И мы выжили, оставив после себя руины своих надежд.

Командир, лидер, чьим именем назван собранный против Моргота Союз, опоздал на битву.

Представляю, что подумали обо мне соратники! Трус, предатель! Всех созвал, а сам сбежал, чтобы обеспечить себе бескровную победу руками тех, кто поверил слову Феанариона! Вечный позор такому военачальнику!

Догадываюсь, что успели записать летописцы недружественных королевств! Хвалёный герой, слава которого явно преувеличена, бросил собственное войско и всех, кому обещал биться вместе до победы! Позор! Несмываемый позор!

Полагаю, злорадствовали слишком многие, и я точно знал, что не оставлю этого безнаказанным. Кара за подобные насмешки должна была напугать любого посмевшего усомниться в моём слове.

Однако, прежде чем наказывать своих, требовалось одержать победу над врагами.

Похоже, некоторым повезло избежать моего гнева.

Мне очень хотелось мира. Всегда.

Но с самого рождения я должен был сражаться за идеи отца. Именованный Третьим Финвэ, я не мог остаться в стороне от вечной борьбы Первого Дома Нолдор со всем Валинором за лидерство во всём.

Мои мысли и планы на жизнь волновали отца исключительно в том ключе, как это влияло на статус семьи. Довольно рано поняв, что спорить с родителем бессмысленно, я подчинялся и отчасти понимал, что он во многом прав. Например, дружба со Вторым Домом может выйти нам боком, ведь в честности со стороны рода Нолофинвэ мы все имели причины сомневаться. Однако я также понимал — это заслуга моего отца и только его.

Теперь же, сражаясь в Средиземье против Моргота, я понимаю свою значимость для всей Арды. Что в мирной жизни может сравниться с этим? Мелочные дрязги живущих в безопасности и роскоши эльфов выглядят глупо и ничтожно по сравнению с ужасами войны, однако…

Возможно, меня просто не научили жить мирно, но теперь я уже не уверен в необходимости подобного знания.

И снова кто-то решил бросить в сторону Первого Дома Нолдор злые слова, обвинения, проклятья, захотел потешить себя чёрной иронией, оправдать чужое бездействие.

Придётся напомнить, что в том и разница между нами и рабами Моргота — мы не нападаем на город. Мы приходим воевать с врагом и готовы решить дело мирно. Враг для нас — конкретный эльф и те, кто встали на его защиту с оружием в руках. Нападаете — мы будем защищаться. Считаете, это неправильно? Не понимаете нашей мотивации и того, что кто-то не хочет бездействовать? Знайте, мы вас не понимаем тоже.

А нападение на город для орков — самоцель. Они приходят не для разрешения спора или мести конкретному существу. Орки идут рушить, убивать, насиловать и грабить. Им всё равно, чей дом оказался на пути, вы виноваты перед морготовыми рабами самим фактом своего существования, особенно, если оно благополучное.

Но, пожалуй, кое в чём эльфы опаснее орков. У морготовых рабов нет цели войны. Они просто нападают на всех без разбора, и от них можно откупиться, сказав, что соседнее поселение богаче, принеся дары. От эльфов откупиться невозможно, и мы задаём наши вопросы не случайным простым горожанам, а правителям, которые готовы бросить на наши мечи всех своих подданных, лишь бы сохранить корону и чужие ценности.

Да, для королей эльфы страшнее, потому что мы идём к цели и до конца.

Ты на краю пропасти, твоя рука сжимает Камень. Вниз ты летишь уже давно и понимаешь это, ты ненавидишь себя, Арду, каждого её обитателя и создателя, ощущаешь, как все они толкают тебя в спину, выкрикивая:

«Прыгай!»

Ты давно слышишь приказы умереть, и сам готов произнести подобные слова, ведь теперь Клятва, данная отцу, больше не держит тебя за горло, не давая сорваться. Она сказала долгожданное «Прощай», и теперь ты можешь произнести то же самое, обратившись ко всему миру.

Чего же ты ждёшь?

Камень жжёт. Боль терпима — ты помнишь муки и страшнее. Но ты воспринимаешь это, словно очередное предательство. Да, случались вероломства и ужаснее, но сейчас уже нет сил справиться.

«Ты — неудачник! Ничтожество! Ничто…»

Круг замкнулся, и ты, уходивший из Валинора гордым борцом с тьмой, предстал перед роднёй — победителями Моргота — жалким, замаранным невинной кровью подобием себя прежнего, тем, что осталось от когда-то величайшего королевского рода Нолдор.

Ты проиграл. Несмотря на все жертвы, готовность погибнуть первым и отдать всё, что имел.

Проиграл. И стал настолько ничтожен, что над тобой уже даже не смеются, только ужасаются и жалеют. Они не в силах в чём-то тебя обвинять.

Они все молча произносят только одно, и ты повинуешься.

Ты уходишь, не оставив после себя ничего, потому что ты сам был ничем. Только Клятва делала тебя чем-то значительным, но ваши пути разошлись.

Ты летишь в пропасть, а Клятва остаётся на краю и смотрит тебе вслед.

Ты уходишь, умираешь, а она продолжает жить.

Вечно.

Это был тяжёлый момент осознания собственного ничтожества.

Надежда на успех грела душу перед грядущей величайшей битвой, однако мне предстояло собрать союз народов, которые не желали объединяться, так как не видели в этом смысла.

Задача стояла крайне трудная, поскольку пылкие слова про всеобщее благо давно никого не впечатляли — каждый выживший нашёл для себя удобный выход.

Что до бед Белерианда королю Эльвэ, если его границы защищает жена-Айну? Зачем ему общее благополучие, когда есть непоколебимое собственное?

Что до моих планов Артаресто, демонстративно обиженному на моих братьев? Казалось бы, чего стоят личные склоки перед лицом войны с Морготом, но…

Как я могу достучаться до Турукано, который ни разу не пришёл на помощь ни брату, ни отцу?

Какие слова смогут быть услышаны вождями Оссирианда?

Обдумывая, что разослать в письмах, я с нарастающей горечью и тяжестью на сердце понимал: приказывать, просить и распоряжаться от своего имени я не могу. На лично мой призыв откликнутся Хитлум, Белегост и братья, у кого ещё остались армии. Но это ничтожно мало! Я слишком хорошо знаю, какие полчища может послать в бой Моргот! Да только кроме того я помню, как многие готовы помочь мне в трудную минуту.

Пока был жив отец, Первый Дом оставался един и открыт для новых верных. Любой мог прийти и стать одним из нас. Аманэльдар помнят это и могут рассказать серым эльфам о героическом прошлом. Вот он — единственный верный путь к союзу.

Обдумывая, как призвать к объединению разные народы, я понял главное: память отца для меня и есть залог верности народа. И пусть осознавать такое обидно, я не покажу своих истинных чувств и снова повторю:

— Айя Феанаро Куруфинвэ!

Сказанные мной же слова вернулись вопросом обратно, и здесь ответ очевиден. Для меня. Однако, как я понимаю, не для всех так.

Пока мы живы, есть иллюзия надежды на лучшее, что бы ни случилось, и лишь немногие способны осознать и принять, что в плену у орков надеяться не на что, даже если невольник готов стать рабом и предателем. Кто-то всерьёз верит, что женщина или ребёнок смогут что-то противопоставить жаждущим крови и развлечений врагам? А сотрудничество с убийцами и мучителями близких, даже вынужденное, не станет грузом на совести?

Конечно, на словах многие предпочтут смерть измене, обещают броситься на меч или принять яд, но на деле всё обстоит иначе, и я не хочу проверять тех, кто мне дорог, подвергать их страшным испытаниям, способным сломать даже сильную личность.

Со мной не согласятся те, кто не видел собственными глазами, что происходит с несчастными, которым не повезло победить или пасть в бою. Пленники, даже освобождённые, живут с памятью, которая отравляет их существование, а те, кто получили волю ценой предательства, всю жизнь вынуждены терзаться муками совести и страхом мести. Я не желаю близким такой судьбы.

Да, тяжело оборвать жизнь того, кого любишь, но это и есть плата за проигрыш. Не можешь уничтожить врага — будешь убивать родных из милосердия.

Рок бросил мне странный вызов, заставив воспитывать детей врага. Я мог бы отказаться иметь дело с близнецами, полностью доверив их жизнь остаткам моих верных, однако понимал главное: именно я, и никто другой, должен научить этих мальчиков не ненавидеть род Феанаро Куруфинвэ.

Я видел, к чему всё шло: заслуги отца забывались, умалялись и присваивались, наша с братьями борьба против Моргота вылилась совсем не в то, за что уважают потомки, но у нас не осталось никакой возможности переломить ход истории. Мы действительно ощущали себя проклятыми, и это было способно окончательно растоптать нашу волю к борьбе.

Элронд и Элрос могли бы вырасти нашими врагами и перерезать нас спящими, могли повзрослеть, презирая нас, и именно я — тот, кто потерял трон, войско, союзников, народ и честь — должен был повлиять на их мнение о роде Феанаро Куруфинвэ. Ведь именно я шёл войной против их семьи.

И поэтому, ловя мгновения краткосрочного детства воспитанников, когда они ещё были способны слушать меня, учил их главному: войне, миру и свободе.

Войну я показывал так, как видел сам, демонстрируя обрубок руки, шрамы, не замалчивая и не приукрашивая. Мальчики рано узнали о видах оружия, доспехов, оборонительных сооружений и осадных машин, научились делать ножи и стрелы из того, что легко найти в лесу, узнали о маскировке и тушении горящих домов. Как поджигают вражеский лагерь, я рассказал тоже. Элронд и Элрос узнали о том, что такое плен, и чем он отличается от рабства, быстро поняли, что смерть — не самое страшное, однако ценнее жизни ничего нет.

Жизнь и война несовместимы, поэтому, когда речь заходила о сохранении ценного, я начинал речь о мире.

Без войны тоже необходимо уметь жить. Да, Моргот всё ещё в Арде, да, он, вероятно, непобедим, однако короткие спокойные времена, когда орки не нападают на эльфийские поселения, необходимо проводить с теми, кто дорог, не становясь врагами соседям и родне. Это не так просто, как кажется, и только умение произносить правильные слова способно помочь в сохранении мира. Возник спор? Так не замолкайте и не позволяйте замолчать другим, пока проблема не решится!

Мы — Квэнди, Элронд и Элрос. Говорить — наша природа. Постигайте искусство общения на языке созидания. Если конфликт не сойдёт на нет с помощью речи, вскоре придётся браться за оружие!

Но самыми главными всегда были слова о свободе. Свободе от чужой воли, чужих законов, чужих ценностей и клятв. Свободе от навязанной жизни и вынужденной смерти, свободе личного выбора.

И мне хотелось верить, что, зная о роде Феанаро Куруфинвэ правду, услышав его историю, сыновья врага не станут внимать лжи и презирать за ошибки тех, кто никогда не знал настоящей свободы.

"Я буду таким, как папа!"

"Я буду лучше папы!"

"Я буду НЕ таким, как папа!"

"Я сделаю всё, чтобы хоть немного приблизиться к величию отца!"

Время прошло, малыш Майтимо вырос, и не осталось детских иллюзий. Однако это не было мгновенной переменой в жизни, мечты рассыпались постепенно, словно башня, возведённая на непригодной для строительства почве.

Когда отец перестал быть удобным для сына, начались обиды, и желание вырасти и стать, как папа, превратилось в стремление не повторить ошибок родителя по отношению к детям. Однако планы на этом не закончились.

Я жил в Валиноре и видел много талантливых эльфов, а ещё — часто встречал Айнур, способных на настоящие чудеса. Ребёнку глупых бессмысленных фокусов было достаточно для искреннего восхищения, однако владыки Арды неизменно оставались чем-то недосягаемым, непостижимым и таинственным, а папа...

Папа был таким же эльфом, как и я, только больше, умнее, сильнее. Похоже, его подобным образом воспринимали не только дети, и каждый встречный мечтал превзойти великого Феанаро Куруфинвэ. Конечно, этого не удалось никому, и мне тоже, соответственно, однажды пришлось осознать провал и найти более достижимые цели. Тогда я и стал взрослым по-настоящему.

Каждый из нас что-то обещает себе и другим, и чтобы слова не оказались пустыми, даются клятвы, но, к великому сожалению, слишком многие надеются, что до ответа дело не дойдёт.

А когда доходит, делают вид, будто ничего обещано не было, ситуация на самом деле иная, и никто никому ничего не должен.

Для большинства долг — лишь манипуляция, пустые слова, самообман. Поэтому и чужим клятвам верить не готовы.

Я не спешу кого-либо обвинять, поскольку слишком многие вокруг нас заставляют что-то обещать, и порой Рок требует одновременного исполнения несовместимых клятв. Жаль, что выбор делали и делают не в мою пользу, но осуждать за это я не вправе, поскольку мой выбор тоже не всем нравится.

Зачем же даются клятвы? Чтобы не дрогнуть, когда рушится мир, и земля трескается под ногами. Когда не знаешь, как поступить, жизнь теряет смысл. Когда не осталось ни одного ориентира, данное Слово — путеводная звезда навек, и от заданного пути отступать нельзя.

Нельзя — потому что так было однажды решено, и предать Клятву — показать всем, какое ты ничтожество.

Чтобы объединить народы, нужны общие интересы, праздники, творческие полезные проекты, например, строительство нового города или перестройка древнего. Можно сочинять вместе музыку и писать полотна, размеры и красота которых будет потрясать воображение. Объединившись, народы способны достигать высот в любых ремёслах и науках, помогая друг другу и обмениваясь опытом.

А Моргот… Моргот — основоположник военных союзов. Ради борьбы против этого ненавистного Айну народам приходится объединяться, чтобы погибать в бою, а не от набегов объединившихся для войны орков.

Возможно, какой-то вражеский шпион, пытающийся смутить наши умы, скажет, что без Моргота объединения не будет вообще. Ну и что? Если двум или более Детям Эру нечего сказать друг другу, для чего их насильно заставлять быть вместе? У каждого своя жизнь, своя воля. Никто не обязан приносить свои интересы и свою свободу в жертву объединению.

Но ради жизни и справедливости мы все встанем под одни знамёна и сокрушим Моргота.

Любой, способный принять сочувствие искренне.

Поначалу, когда война против Моргота была от нас за морем, и мы только собирались взять на себя роль палачей, многие сомневались в правильности кровавого пути.

«Может быть, орки просто не знают иной жизни и другого владыки, поэтому готовы служить Морготу? Может, увидев свет, они отрекутся от тьмы?»

Ха!

Этих эльфов ждало разочарование и горькое прозрение, когда оказалось, что орки искажены в своей сути, поэтому не нуждаются в лучшей участи, нежели рабство у Моргота, а значит — гибели от нашего оружия. Их создали и взращивают ради злодеяний, которые мы не могли представить, живя в Валиноре, поэтому надеялись на лучшее. Но оказавшись в Эндорэ, нам пришлось узнать, что искажённые твари считают добро слабостью и на любое проявление милосердия с радостью ответят жестокой подлостью. Самое страшное, что они не могут иначе.

Увидев искажение в самых чудовищных его проявлениях мы, пришедшие со справедливой войной, поняли: сочувствие должно искренне даваться и столь же искренне приниматься.

Живя в Земле Валар, веря, что это и наш дом тоже, мы, аманэльдар, пробовали разные занятия и ремёсла. Мы не были ограничены в ресурсах и свободном времени, не готовились каждый миг к нападению Моргота, кстати зря, поэтому любой, кому перевалило хотя бы за валинорскую сотню, успел узнать немало, но и не глубоко. Конечно, некоторые очень быстро находили у себя некий исключительный талант, или просто отыскивалось любимое занятие, которому хотелось посвятить всё своё время, стать в нём лучшим или самым узнаваемым, но большинство продолжали пробовать, бесконечно бросая начатое.

Тому, в чём преуспел я, в Земле Валар не учили. Нас не учили быть сильными и противостоять чужой воле, нас учили подчиняться и осознавать свою слабость перед Роком, перед Айнур. Тому, в чём преуспел я, пришлось учиться много позже. Самостоятельно.

А что касается архитектуры… Да, маме и младшим братьям нравилось это занятие, я тоже некоторое время увлекался строительством, что помогло мне потом в Белерианде.

И на основании этого увлечения я придумал для себя мечту: возвести гробницу для Моргота, огромную, словно его любимая гора, и украсить её именами и портретами всех жертв этой ненавистной твари!

Должна же быть польза от умения строить не только безопасно, но и красиво.

Воспитание — не зверь. Это процесс создания из зверя личности с именем. Это изготовление скульптуры из бесформенного куска мрамора, огранка драгоценного камня. Безопасное и аккуратное избавление от мусора.

Воспитанным можно назвать того, кого хорошо воспитали. Такой эльф всегда очень вежлив и обходителен, его речь льётся сладким вином, поэтому его приятно слушать и хочется чаще с ним общаться. Этот эльф знает, что надо держать слово, умеет вовремя промолчать, либо наоборот высказаться к месту. Он аккуратен, чистоплотен и никогда не возьмёт чужого, каким бы привлекательным оно ни казалось. Воспитанный умеет поддержать в трудные мгновения, позволит высказаться, выслушает, поддержит. Окружающие всегда рады его компании, готовы часами слушать сладкие речи.

Даже не знаю, кто бы мог соответствовать всем этим пунктам сразу.

* * *

«Воспитание» — не зверь. Это процесс создания из зверя «личности» с именем. Это изготовление «скульптуры» из бесформенного куска мрамора, огранка «драгоценного» камня. «Безопасное» и «аккуратное» избавление от мусора.

«Воспитанным» можно назвать того, кого хорошо «воспитали». Такой эльф всегда очень «вежлив» и «обходителен», его речь «льётся сладким вином», поэтому его «приятно» слушать и «хочется» чаще с ним общаться. Этот эльф «знает», что надо «держать слово», умеет «вовремя» промолчать, либо наоборот высказаться «к месту». Он «аккуратен», «чистоплотен» и «никогда» не возьмёт чужого, каким бы привлекательным оно ни казалось. «Воспитанный» умеет «поддержать» в трудные мгновения, «позволит» высказаться, «выслушает», «поддержит». Окружающие всегда «рады» его компании, «готовы» часами слушать «сладкие речи».

Даже не знаю, кто бы мог соответствовать всем этим пунктам сразу.

Делить? Уступать?

Нахождение Сильмарилей у нас в любом случае имело бы статус временного хранения до возвращения отца.

Мы отреклись от Валар и их учения, однако никто не может точно знать, где в их словах правда, а где ложь. Даже если среди гор наглого вранья есть считанные крупицы истины, мы не можем быть уверены, что отец никогда к нам не вернётся.

Вероятно, именно победа над Морготом откроет двери Чертогов Намо, и тогда все запертые там эльфы станут свободны. Осада Ангбанда рано или поздно завершится, враг падёт, и тогда мы вернём отцу его Сильмарили. А если мы поделим сокровища между собой, как будем это объяснять родителю?

Разумеется, пока он не с нами, Сильмарили будут храниться в самой надёжной и защищённой военной крепости. Думаю, нет сомнений, в какой именно. И да, я сделаю всё, чтобы Нолофинвэ даже не попытался заполучить ещё и эти сокровища ненавистного старшего полубрата.

Плох тот владыка, что не может защитить свои земли. Но порой плохому королю может прийти на помощь хороший. Не всегда это происходит добровольно, порой заставляет рок. Так или иначе, Тингол должен благодарить нас за то, что его соседями с севера станем мы, сыны Феанаро Куруфинвэ, а не орки Моргота.

Серый Плащ, увы, не желает показать себя достойным королём, прячется за чарами жены, за спинами моих воинов, но это его выбор, и Эльвэ свободен его сделать. Я ведь борюсь за возможность жить, как хочется, а не по указке Валар, не под гнётом Моргота, значит, должен принимать путь любого свободного создания Эру.

Тинголу повезло. В этот раз. Не жду от него благодарности, лишь надеюсь, что и подлости не получу.

На рубеже новой Эпохи всегда рождается много сказок. Например, такая.

Жили-были добрые милые существа: Птенчик, Звёздочка, Цветочек, Камушек, Росинка и много-много их друзей. Жили они счастливо, но однажды пришёл к ним Воронёнок. И давай каркать. Все его, конечно, стали прогонять, ведь карканье — это некрасиво, и тогда Воронёнок обиделся и решил отомстить. Сначала он пошёл к морю — пожаловался Водоворотику, наврав, будто добрые существа поступили с ним плохо. Водоворотик не стал разбираться и побежал всё подряд крушить. Но его пристыдила Волна, а потом и сам Океан. Водоворотик притих, извинился, а Воронёнок остался без поддержки. И тогда на большом весёлом празднике злой чёрный птенец сломал светящиеся праздничные деревья. И как бы дружно существа ни просили снова зажечь свет, ничего не вышло. Конечно, потом Воронёнок всё понял и даже извинился, но только вернуть всё, как было, уже не смог. А в сказке так быть не должно.

Похоже, где-то между строк отчаянно не хватило волшебства.

Близким и далёким, своим и чужим, любимым и тем, кого я никогда не хотел бы узнать, лучшим и худшим, великим и малым, тем, кто уже живёт, или родится позже, всем без исключения творениям Эру для счастья нужно одно и главное.

Это знаю я, знают мои верные соратники, наши семьи, потомки и предки. Это знают сильнейшие и слабейшие, мудрые и наивные, доблестные и малодушные, готовые жертвовать ради блага других и те, кто примут эти жертвы без слов благодарности.

Все знают. Все.

Но единственные, действительно способные сделать всех счастливыми, не предпринимают ничего, чтобы в Арде воцарилась гармония.

Тьелко и Курво лгали, рассказывая о случившемся, я видел это по их глазам. Говорить правду мне они не могли, ведь боялись, что я спрошу самое главное: почему они отступили и спрятались в Нарготронде, когда на вас напали орки, а не пришли с воинами ко мне? Однако, не задав этот вопрос однажды, я не сделал этого снова, поскольку ответ был бы лжив, а правду я знаю сам.

Теперь же, потеряв всё, братья явились просить приюта. И возможности отомстить.

Отомстить. Не врагу, не за отца, как поклялись. Всё это выглядело отвратительно, и мне нечего было сказать в ответ.

Чтобы предполагать о своих действиях в той ситуации, нужно обладать достоверной информацией о случившемся, но у меня её нет и не будет, так как все, кто может рассказать, выгораживают себя и обвиняют остальных. Но одно точно: я бы не пошёл к Морготу, прикидываясь орком, через захваченную врагами крепость.

Представить себя на месте полудяди сложнее, чем в Хэлкараксэ.

На ледник тянуло любопытство, желание посмотреть что-то такое, чего не было в тёплом светлом Тирионе. Однако переселяться туда не возникало даже шальной мысли. Зачем?

Да, море везде обитаемо, можно ловить рыбу и различных животных, чтобы прокормиться, а от ветра, мороза и снегопадов защищают тёплые дома и скалы.

Но для чего это? Отец был прав, не поведя Нолдор через Вздыбленный Лёд, ведь путь далёк, а даже чтобы построить там дороги, потребуются годы! Мы практически ничего не знали о Хэлкараксэ, следовательно, перешеек таил в себе множество опасностей для нас.

Если полудядя этого не понимал, это говорит лишь о том, что Мудрый Финвэ его назвали зря.

Если вопрос стоит о доверии мне как лидеру, да, я могу повести за собой куда угодно, но так обстоят дела именно потому, что я не сделаю этого необдуманно. Или кому-то назло.

Их смерть была долгой и мучительной. Для меня. И позорной тоже для меня. Чтобы осознать, что братьев у меня нет, мне потребовались годы плена, а потом — долгое возвращение к жизни. Поперву сложно было думать о чём-то и осознавать происходящее, но когда стали появляться силы, а с ними и способность мыслить, братья начали умирать. Медленно, болезненно, но неумолимо. Один за другим, по мере того, как вспоминались их лица, голоса, слова. Я словно видел их портреты внутри стекла, которые падали на камни и разлетались крошевом. Я думал — мы сами и наш дух — если и не могучее пламя, как у отца, то хотя бы благородная сталь, рождённая и закалённая в этом огне. Но нет — просто красивое стекло. Жаль, очень жаль.

И братья умерли. Для меня.

Потом мы встретились, и я увидел их тела, в которых больше не чувствовал души. Это были просто хроар — говорящие, двигающиеся, но мёртвые.

Для меня.

И тогда, ещё до конца этого не осознавая и, возможно, не желая принять, я простился с ними.

Было очень странно понимать, что я — тот, кто должен был умереть, совершив ошибку и отправившись на переговоры с Морготом, выжил, а все, кто оказались хитрее, пали. Они уничтожили свой дух трусостью и предательством, и мне очень жаль, что братья умерли столь бесславно. Мы ведь хотели войти в летописи героями.

Отгремел очередной бой, и тебе снова считать потери. Да, по масштабу нынешнее сражение не идёт ни в какое сравнение с Битвой-под-Звёздами или Славной Битвой, о нём не напишут в летописях, ведь это была просто стычка кучки эльфов с кучкой орков, и закончилось всё ничем. Да, для истории этот бой ничего не значит, но что насчёт тебя?

Ты — полководец. Ты — воля, разум и надежда всех, кто выжил. Ты — память о тех, кто пал. Ты послал на смерть собратьев, которым более не суждено вернуться домой. Только ты, и никто иной.

Сколько же стоили эти загубленные судьбы? В чём ты измеряешь ценность жизни?

Пало четверо эльфов и восемнадцать орков. Цена жизни каждого собрата сегодня — четыре с половиной врага? Так? Значит ли это, что, если у Моргота будет стотысячное войско, ты готов заплатить за победу двадцатью двумя тысячами Нолдор? Таков ведь расчёт, правда?

А чего стоит твоя жизнь? Во сколько орков ты готов её оценить? Четыре с половиной явно мало, да? Ты уже давно убил гораздо больше, и только поперву считал проткнутые тела и отрубленные головы. Но неужели ты не готов прикинуть хотя бы примерно? Тысяча? Две? Три? Дюжина? Сколько стоит твоя жизнь, лорд Маэдрос?

И ты понимаешь, что тебе проще думать с позиции мести, вспоминая, как, глядя на трупы Нолдор в Альквалондэ, ни мгновения не сомневался — цена каждого застреленного из тэлерийского лука, каждого утонувшего в Лебяжьей Гавани — весь город этих мерзких предателей.

При таком расчёте твоя жизнь обретает гораздо более приятную стоимость и планировать потери становится почти не страшно.

До Битвы-под-Звёздами орков мы не видели. Слышали только, что это искажённые твари Моргота, жизнь для которых — мучение. Может быть, морготовы рабы так же думают о нас и верят, будто избавляют нас от вечных страданий, лишая жизни, но, смотря, как выглядим и как живём мы, и как они, я полагаю, что в подобных суждениях мы ближе к истине. Орки созданы для воплощения чёрных замыслов Моргота, то есть, для войны против тех, кто никогда не делал ничего плохого ни самим рабам врага, ни их господину. Орки не могут не убивать, это их суть, их искажённая природа. Так что выбора нам не оставили.

Когда, находясь на Митриме, мы поняли, что бой неизбежен, ни у кого не возникло сомнений: либо мы, либо нас. Орки предстали перед нами кишащим месивом из низкорослых, плосколицых, галдящих подобий эльфов, совсем на нас не похожих, и кто из этой смертоносной толпы пал первым, и как это случилось, невозможно сказать.

Мы не успели укрепить лагерь, однако кое-что сделано было, поэтому самые безмозглые твари погибли от летящих стрел и камней, что мы сбросили со стен. А первый павший от моего меча морготов раб ничем не отличался от сотен таких же искажённых существ, уничтожать которых жалко не было.

Обычно подобным занимаются зависимые от благосклонности Айнур менестрели и эльфийские короли, однако и мы, выбравшие свободу, прославляем Валар, когда наблюдаем плоды трудов творцов Арды.

Мы славим Вала Манвэ, когда подвластный ему ветер уничтожает дома тех, кто никогда не бывал в Валиноре, и ничем не оскорбил господина Сулимо.

Айя Манвэ!

Мы славим Вала Улмо, когда управляемое им море топит корабли, на которых спасались от Моргота мирные жители Белерианда.

Айя Улмо!

Мы славим Вала Ауле, когда из созданного им металла орки делают оружие, чтобы убивать нас.

Айя Ауле!

Мы славим Валиэ Йаванну, когда из-за неурожая гибнут целые поселения, несмотря на усилия сохранить и взрастить посевы.

Айя Йаванна!

Мы славим Варду, когда по освещённой её звёздами тропе орки находят путь к жилью мирных людей, эльфов и гномов.

Айя Варда!

Мы славим всех Валар, которые обещали нам помощь и защиту без напоминания, но не откликаются даже на долгие мольбы.

Восславим же благих владык Арды и самого любимого ими Айну, которого никому не позволено осуждать.

Айя!

Ни у кого не должно быть Сильмарилей, кроме самого Феанаро Куруфинвэ или его потомков, поклявшихся вернуть Камни. Чтобы победить врага, нужно быть заодно с его противниками, необходим союз, в котором все члены уважают друг друга.

Присвоение Сильмариля — есть предательство, а предателей нужно уничтожать в первую очередь, иначе они ударят в спину.

Неужели это ещё кому-то непонятно?

Все предатели одинаковы: они разыгрывают из себя жертв и заставляют гибнуть ради своей прихоти других. Таким эльфам не место на одной земле с нами.

Присвоение Сильмариля — есть выбор стороны, в данном случае — по сути присяга Морготу. Прислужников врага в нашем тылу мы убивали и будем убивать. Их выбор сделан, они за него ответили.

Представить себя на месте полудяди сложнее, чем в Хэлкараксэ.

На ледник тянуло любопытство, желание посмотреть что-то такое, чего не было в тёплом светлом Тирионе. Однако переселяться туда не возникало даже шальной мысли. Зачем?

Да, море везде обитаемо, можно ловить рыбу и различных животных, чтобы прокормиться и одеться, а от ветра, мороза и снегопадов защищают тёплые дома и скалы.

Но для чего это? Отец был прав, не поведя Нолдор через Вздыбленный Лёд, ведь путь далёк, а даже чтобы построить там дороги, потребуются годы! Мы практически ничего не знали о Хэлкараксэ, следовательно, перешеек таил в себе множество опасностей для нас.

Если полудядя этого не понимал, это говорит лишь о том, что Мудрый Финвэ его назвали зря.

Если вопрос стоит о доверии мне как лидеру, то да, я могу повести Нолдор за собой куда угодно, но так обстоят дела именно потому, что я не сделаю этого необдуманно. Или кому-то назло.

Мы бы написали письмо:

«Именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь!

Вы помните, справедливые светлые Владыки Арды, как наш отец и мы вслед за ним произносили эти слова во тьме, павшей на Валинор по вине Моргота. Помните вы и то, что не остановили нас ни угрозы, ни проклятья, ни мечи, ни стрелы, ни лживые речи. Вероятно, вы, справедливые светлые Владыки Арды, ошибочно полагали, будто все потомки Феанаро Куруфинвэ мертвы, и более некому по праву хранить у себя творения величайшего мастера, однако это не так.

Мы помним, что наша Клятва, по вашим словам, изгнала нас из Валинора, поэтому просим вернуть принадлежащее нам по праву сокровище любым удобным для вас способом. Если это не будет сделано в срок до следующей зимы, мы, следуя данной нами Клятве, придём за Сильмарилями сами. Хотим напомнить вам, справедливые светлые Владыки Арды, что наша Клятва дана именем Создателя Эру, коий выше вашего запрета на наше появление в Валиноре.

Надеемся на вашу мудрость и благоразумие.

Нельяфинвэ Майтимо Феанарион и Канафинвэ Макалаурэ Феанарион».

Предвкушение праздника, приготовления к нему всегда лучше и веселее самого события. Это ведь так интересно — готовить подарки! Главный, конечно, для виновника торжества, однако и гостей забывать нельзя. Всегда нужно точно рассчитать, сколько именно необходимо для каждого участника веселья, чтобы каждый остался окончательно доволен. И сколько потребуется дарителей на каждого возжелавшего даров, а ведь некоторые крайне настойчиво просят их особо одарить. Заодно необходимо взять дополнительный запас подарков и дарителей, но поначалу их спрятать, чтобы не испортить сюрприз. Место их расположения ещё предстоит найти, и это тоже очень интересно!

Ещё важно подготовить праздничные наряды. Они должны быть не только красивые, с отличительными знаками рода щедрого гостя, но и прочные, чтобы выдержать любое веселье.

На всякий случай требуется взять снадобья и бинты, потому что порой праздники становятся травмоопасными, а надеяться, что хозяин торжества позаботится о каждом госте именно так, как хотелось бы, я бы не стал.

Кроме того, нужно заранее подготовить поздравительные речи, адресованные лично Нолофинвэ и его гостям в частности. Слова должны быть понятными даже самым непонятливым, и воплотить такую задумку порой сложнее, чем кажется. На случай полного непонимания заготовлены дополнительные дары, но всё-таки поговорить тоже хотелось бы. Мы ведь Квэнди!

Учитывая всё это, сам праздник уже не столь интересен, как тщательная подготовка к нему.

Битва продолжается, мы несём всё большие потери, но и враг не одерживает победу. Наше отступление в Химринг — лишь передышка, мы соберёмся с силами и ударим снова. У нас есть время залечить раны, проститься с ушедшими в чертоги Намо и вспомнить тех, кто остался в сердце. В бою пали многие — и простые воины, и командиры, и даже владыки. Мы все сражаемся наравне и гибнем вместе, плечом к плечу.

Финдекано, сын Нолофинвэ был лучшим из нас. Лучшим из всех Эльдар. Он был из тех уникальных эльфов, что сохраняли способность оставаться разумными, даже нося корону. Финдекано понимал, что не всё знает лучше других, и без злости позволял подданным действовать, принимать решения без оглядки на мнение короля. У лучшего из нолдоранов не было глупых амбиций, он оставался героем, даже сев на трон.

Кто ещё смог бы так? Я бы не стал себя искушать подобным образом, поскольку лучше остаться просто собой, сохранив свободу и авторитет, чем превратиться в подставку для венца, которой только приносят на подпись грамоты и приказы, толком не позволяя их прочитать. Я бы не хотел сидеть на троне и бессильно наблюдать, как где-то там, за дверями дворца вершат историю без моего участия, называя не моим именем великие союзы и договариваясь о взаимопомощи. Мы уходили из Валинора, чтобы жить свободно, но некоторые даже здесь умудрились оказаться чьими-то ставленниками. Зачем мне такая судьба?

Финдекано Нолофинвион был лучшим. Никому не заменить его. Мы отомстим Морготу за нашего друга, за нашего короля. Пример Финдекано должен вдохновить нового верховного нолдорана. Турукано, полагаю, понимает, что требуется от него как от правителя величайшего народа Эльдар.

Не так важно, во что верю я, когда речь идёт о деяниях королевского рода, королевской армии.

Если в народ пойдёт молва, будто войско теперь уже верховного нолдорана бросило собрата в беде, подданные усомнятся в командирах и владыке.

«Что же это за эрухини такие, — спросят Эльдар, — которые добровольно избрали столь недостойных лидеров? Кто же по своему желанию пошёл за королём, не способным с целой армией сделать то, что смог совершить один эльф? А если такой слабый король захватил власть силой, значит, его народ и того слабее!»

Такая молва мне точно не нужна. И никому не нужна, ведь мы — передовой фронт, нам должны верить безоговорочно. Мы ведём войну против Вала, и выяснять сейчас, кто что о ком думает, не стоит.

Полагаю, Нолофинвэ с опаской размышляет о том, какие разговоры начнутся после победы над Морготом, поэтому я готов к любому развитию событий и любым действиям со стороны дяди. Но пока Моргот жив, пока он правит Средиземьем, пусть народ считает героем кого хочет. Если это заблуждение поможет победить, значит, моя правда останется при мне. До поры до времени.

«Ваши бесприютные души придут ко мне».

Ты сказал об этом, Вала Намо, однако только мне решать, куда идти, а куда нет, ибо свободная воля — есть суть всех эрухини. Если хотя бы часть моего сознания сохранится, ты не дождёшься меня, не получишь подтверждения, что эльфы — рабы Валар. Мы — дети Творца, мы не игрушки и не питомцы для вас. То, как вы относились к нам, возможно, кому-то нравится, но точно не мне. Вы хотите раболепного почитания, беспрекословного подчинения, а Народ Звёзд унижаться не желает. Мы готовы уважать владык, но владыки должны заслуживать уважение. То, что вы сильнее, не причина для любви.

Ты не дождёшься моего раскаяния и мольбы о помощи. Ни ты, ни любой другой Вала.

Скажи, что ты дашь моей душе после гибели тела? Покой? Исцеление? Я знаю, что нет. Ты сам говорил, что мы будем страдать, и сочувствия нам не получить. Я не поверю тебе, что бы ни было тобой обещано — добро или зло, и мне неважно, какую ещё ложь ты готов мне сказать. Неважно, что это, вероятно, требует говорить Вала Манвэ. Ты можешь слушать его и быть его устами, но я не стану подчиняться Валар. Вы сами сделали себя недругами для эльфов, и ничто уже не способно изменить моего мнения.

Айнур, облачившись в плоть, стали красивы. Их тела демонстрируют нам ту утраченную при сотворении Арды гармонию, которая должна была остаться в мире. Как бы ни поступали Айнур, какими бы ни были их помыслы и побуждения, они остаются прекрасными и гармоничными.

Их красота — совершенство в глазах Эльдар.

Узнав Айнур лучше, мы поняли: красота — это не о справедливости.

Творения Валар прекрасны. Горы, реки, леса, лёд на воде. Да только цветы увядают, снег тает, лес может сгореть, а скала — разрушиться.

Красота не тождественна надёжности.

Совершенные гармонией тел эльфы познавали созданный прекрасными Айнур мир и постепенно понимали главное: красота — это не добро.

Догадываюсь, что меня спросят, красивы ли на мой взгляд песни Канафинвэ. Я отвечу: нет, они чудовищны. Кано никогда не замечает советов тех, кто вынужден его слушать, поэтому лучше его творения не становятся. Надеюсь, у него никогда не хватит сил спеть мир, ибо это будет ужасно. Мне заранее жаль несчастных жителей этого кошмарного места.

Эльфы не могут связать себя узами брака дважды без позволения Валар. А так как единственным Вала, точнее, бывшим Вала в Эндорэ является Моргот, никто в здравом уме не пойдёт к нему спрашивать разрешения жениться. Хотя, уверен, Моргот бы позволил такой союз, так как он изначально искажает суть супружества: жениться нужно по любви, а не ради золота.

Война, конечно, требует огромных вложений, но помощь здесь нужна от тех, кто понимает общую цель, разделяет взгляды и позицию, кто ждёт от меня победы над врагом, а не благодарности на супружеском ложе за потраченное на армию золото. Мы боремся с Айну, создавшим и множащим искажение, поэтому не должны помогать его вероломству.

Я допускаю, что сами Наугрим относятся к супружеству и выгоде иначе, но они всё-таки не Дети Эру, поэтому могут мыслить не так, как мы, однако это ни в коем случае не даёт права кому-то из Эльдар поступать против нашей морали.

В Валиноре нас уверяли, будто надежда — это Валиэ Эстэ, что хозяйка дивного сада — воплощение всего, помогающего не пасть духом даже самым горемычным аманэльдар, сердца которых не смогли отпустить беды прошлого во тьме. Валиэ Эстэ уверяла нас, будто всё плохое — это не навсегда, не вечно, в отличие от нашей жизни. Утраченное обязательно однажды вернётся и будет радовать нас, как прежде, недостижимое станет досягаемым, пугающее никогда не коснётся лично, со временем перестанет быть страшным, а любимое неизменно останется любимым.

Аманэльдар верили. Мы верили. Я верил.

Но шли годы, и недостижимое так и оставалось одинаково или становилось ещё более далёким, нежели прежде, любимое теряло очарование, утраченное не возвращалось, лишь заменялось чем-то не слишком равноценным, а пугающее являло себя гораздо более страшным, чем изначально казалось. Путь обретения на самом деле оказался дорогой утрат.

Валиэ Эстэ — надежда аманэльдар — нам лгала.

Теперь для меня надежда — это моя крепость. Пусть злые языки говорят, что столь защищённую твердыню, где шагу не ступить без ловушки и добраться без особого снаряжения невозможно, мог построить только конченый трус, я знаю, что поступил правильно, ведь то, что называют обычно храбростью — это ложь Валиэ Эстэ, это надежда, что пугающее не коснётся лично.

Надежда для меня — это карты, начерченные моими разведчиками. С помощью плана местности мы всегда можем подготовить нападение или отразить атаку. Да, злословы, здесь никто не рассчитывает, что беда не коснётся нас лично.

Надежда — это верность воинов. Желание верить, что гибель для нас не окончательна, всё равно есть, несмотря на ложь Валиэ Эстэ, но даже если после смерти нет ничего обещанного, и нам более не суждено вернуться в Арду, мы знаем, что умираем не зря. И лучше принять смерть, сражаясь за правое дело, чем оказаться казнённым за предательство или погибнуть в рабстве Моргота.

Кроме того, я надеюсь, что однажды всё сотворённое Морготом зло обернётся против него самого. Его же искажение посмеётся над ним. Жестоко посмеётся! Я надеюсь, что сам Моргот не предусмотрел для себя путей отступления, что он не думал о последствиях совершённого зла. Я надеюсь увидеть его позорную гибель, осознание ничтожности и отчаяние.

Надеюсь, что это увидит вся Арда и посмеётся над казавшимся непобедимым и уверенным в своём всесилии врагом.

— Господин Уруруруру, надеюсь, правильно произнёс твоё имя, и не стал выглядеть в твоих глазах представителем недружественного Дома, я хотел бы пояснить, что в этом лесу мы с братом и нашими верными просто отдыхаем. Да, мы смотрим, нет ли орков, но работать мы не планировали. Разведка у нас уже вошла в привычку и стала неотъемлемой частью жизни. Это уже почти отдых, развлечение такое, понимаешь, господин Уруруруру? Мы здесь от-ды-ха-ем. Нет, нам не нужен огромный костёр из всего сухостоя с вашей территории, поэтому собирать его мы не станем. Если вам требуется помощь в расчистке столь огромных владений, мы готовы подсобить, но, разумеется, не в ущерб патрулированию северной границы, то есть, не сейчас и не сами. Мы приехали на охоту, и не собираемся отстреливать слишком много дичи, мы ничем не обидим вашу госпожу Валиэ Йаванну. Да, ровно столько наловим дичи, господин Уруруруру, сколько готовы сразу же съесть. Детёнышей не тронем, беременных самок тоже, гнёзда разорять не будем. И ваших жён не уведём! Мы ведь светлые эльфы, а не орки! Мы были в Валиноре и знаем, каких трудов стоит Валар создание нашего прекрасного мира и его обитателей! Мы знаем, как Валар любят свои детища и Детей Эру! Я обещаю, что мы не позволим себе лишнего. Моего слова ведь достаточно, чтобы не откупаться сбором сухостоя? Нет? Обязаны? Кому? Если твои речи — воля Валиэ Йаванны, то я готов считать её пособницей Моргота, поскольку она с твоей помощью мешает нам держать оборону Белерианда! Не нравится, как я говорю о госпоже? Я готов не делать этого в твоём присутствии, но при условии, что ты не будешь мешать мне. Мы можем уйти из твоего леса и выбрать иное место. На этом сойдёмся?

Этот вопрос всегда задаётся после насмешек над якобы излишней безопасностью Химринга, бдительностью осадного лагеря, нашей вечной готовностью дать отпор «несуществующим» или не умеющим воевать врагам.

Как правило, эти потрясающе храбрые эльфы живут далеко от северной границы, прячась за горами, под горами или чарами Айну. Наверное, нам пора начать завидовать столь легендарной доблести и героизму, переучиться из воинов в менестрелей и приняться неустанно воспевать непостижимые уму подвиги истинных храбрецов. Барад Эйтель мы переделаем в оранжерею, Химринг станет большой таверной, а на Ард-Гален построим музей с портретами и историями жизни самых прославленных героев Арды. Довольно скоро северная граница эльфийских земель станет гораздо южнее, и у истинных защитников Белерианда появится возможность проявлять свою доблесть ежедневно, давая нам больше тем для песен об их подвигах.

По-моему, прекрасная перспектива!

Ты знаешь — тебя ждут дома. Точнее, в том месте, что ты ранее так называл.

Однако, Валар изгнали тебя, и ты знаешь ещё и другое: в лучшем случае тебя ждёт позорный суд, где все твои поступки и идеи опрокинут с ног на голову, вывернут наизнанку, как выворачивают шкуру животного, снимая её с убитой дичи.

Ты не знаешь, на что способны Валар, обиженные на тебя за дерзость, и какими методами они постараются не допустить твоего возвращения, но прекрасно понимаешь: выжить вряд ли удастся.

Возможно, ты хотел бы ненадолго вернуться в Тирион и увидеться с оставшимися там родными. Но зачем? Все эти Эльдар не просто так выбрали остаться! Ты понимаешь — они точно такие же, как выбранные ими владыки, а, значит, тебя в прежнем доме в лучшем случае ждёт суд, где все твои поступки и идеи опрокинут с ног на голову, вывернут наизнанку, как выворачивают шкуру животного, снимая её с убитой дичи. Этого ли ты ждёшь от матери? Точно нет.

Порой, от усталости тебе хочется беззаботной жизни, в которой дадут всё, только бери. Но ты уже вкусил плодов столь щедрой опеки и знаешь цену каждому дару: придётся принимать всё — нужное и ненужное, созидающее и разрушающее тебя. Вместе с едой придётся проглатывать, а с ароматами вин вдыхать, чтобы после выдыхать и выплёвывать правильно высказанное правильное мнение, наступать на горло своим взглядам, каждый раз вспоминая: это дом Валар, и ты здесь в гостях. Тебе сделали одолжение, защитив и накормив, дав игрушки и дом. Нравится? Благодари.

Вроде бы ничего плохого, но ты понимаешь — тебе нынешнему нет пути в Тирион на Туне. Да, ты помнишь его прекрасным и любимым, но твой родной город давно не такой! И ты даже не представляешь, какой он сейчас. Уверен, что тебе там понравится?

Ты хочешь думать, пусть и с обидой, что твои близкие, которые предпочли опеку Валар свободе и справедливости, счастливы. Но что, если нет? Ты не можешь не вспоминать вечно спящую мать твоего отца, которая не захотела жить в земле счастья. И ведь никто не потрудился дать ответ, почему. Ни одно желание ведь не возникает просто так! Где причина предпочтения небытия абсолютному благополучию?

Ты точно хочешь обратно? Уверен? Ты сможешь прийти к Мириэль Териндэ и сказать ей, что повидал Арду и выбрал Валинор?

Поразмыслив об этом, ты осознаёшь: кратковременная слабость уступает место твёрому понимаю — ты выбрал единственно верный путь. Для себя.

Чаще всего о маме вспоминаю в те моменты, когда приходится сообщать родным воинов о гибели их близких. Когда составляются скорбные списки, невольно думается про боль матерей, потерявших сыновей.

Возможно, амил было бы легче, если бы все мы погибли, ведь для жизни в Амане иметь семью, которую прокляли Валар, — очень нехорошо. Мама и сама давно осуждала отца, и всех нас вместе с ним, бросалась очень резкими и страшными словами, мы и расстались в ссоре, с мыслями, что, если больше не суждено увидеться, то и прекрасно. Конечно, наша гибель — подтверждение маминой правоты и верного выбора пути. Лучшее тому доказательство!

Умом я понимаю: если каким-то образом амил узнает о моей смерти или гибели кого-то ещё из сыновей, ей будет больно, но сразу же вспоминается разросшаяся до чудовищных размеров лавина непонимания между нами, нежелание мамы быть на стороне семьи. Её семьи, которую она создала! Не в которой родилась по воле Эру! А своей! Как же так? Мне этого не понять, но амил выбрала волю Творца и её прочтение, донесённое до нас Валар, не осознавая даже, что именно они внушали нам, будто Моргот — добро. Мама, ты действительно согласна, что можно простить убийцу и вора? Моргота можно простить? Ведь именно он обокрал твоего мужа и сыновей? Хочешь сказать, мы это заслужили?!

Значит, амил, ты заслужила ту участь, которую уготовила тебе война и разлука. Я тоже не всегда считал отца правым, но если не быть за него, значит, помогать его недругам, ты того не понимаешь?! Атар боролся не за власть, а за свободу, а те, кто действовали против, хотели именно власти. Раз ты выбрала их, значит, тебе нужна власть, в том числе и в семье. Не удалось править умами мужа и детей, и вот мы уже прокляты тобой и вовсе не считаемся родными? Прекрасно, амил!

Возможно, ты счастлива своей правотой и покорностью благодетелям. Я не хочу думать о таком счастье для себя.

Да, нам действительно не по пути, и, похоже, нет смысла надеяться когда-нибудь встретиться снова. Зачем? Никто из нас ведь не готов менять точку зрения.

И сказанные слова назад уже не возвратить.

Моя стратегия была верной! Это подтверждали все, с кем я держал совет. Моргот всегда брал числом, и мы должны были ответить тем же! Какими бы искусными и доблестными воинами ни были Нолдор и их соратники, им не выстоять в битве, где на одного нашего бойца приходится двадцать четыре вражеских!

Но люди предали наш союз, и в этом только их вина! Они не понимали, что и зачем делают, не осознавали, ради какой цели и какого будущего должны проливать кровь, не видели разницу между врагами и союзниками! Я не обязан был им объяснять, кто враг для них и почему! Мы делали очевидное всеобщее добро, за которое, к сожалению, всё мы платили кровью. Но это не должна быть предательски пролитая кровь союзников!

Это истина, которую не нужно объяснять!

Не нужно говорить, что до командования допустили неопытного воина! Лорд Гвиндор, по заверениям соратников, не был новичком в военном деле, поэтому его поступок для меня стал неожиданностью. Я не должен подозревать в обмане и малодушии каждого бойца!

Теперь я думаю иначе, но в любом случае, даже поступок лорда Гвиндора, из-за которого мы понесли серьёзные потери, не идёт ни в какое сравнение с предательством людей! Младшие верно служили многим, и у меня не было причин подозревать их! И, если кто-то уверяет, будто нужно лучше знать подчинённых вождей, пусть не судит, не разобравшись.

Предателей видно, ничто не происходит внезапно?

Легко говорить, когда дело не коснулось лично.

То, что вступление в Союз Ондолиндэ держалось в тайне даже от верховного нолдорана, никак не повлияло на исход сражения, поскольку именно я разрабатывал стратегию битвы. И только мне было решать, посвящать остальных участников в расстановку сил или нет.

Кто говорит, что нельзя было вступать в бой, не заручившись поддержкой Дориата — полноценной поддержкой, а не подачкой, просто хочет переложить вину с предателей-людей на меня. Поддержка Дориата не стала бы решающей! Войско Моргота было огромным, его число не вышло бы просчитать, поскольку никто, даже орки, не знает, сколько у их хозяина воинов. И что бы решили силы Дориата, если это не верные королеве Мелиан Майяр? Она бы действительно их отправила? То, что мы это не обсуждали, ничего бы не изменило.

В бой были брошены основные ресурсы, и это не просчёт! Это необходимость! Вовсе не из-за такой тактики пали Химринг и Хитлум! Если бы не люди, нам хватило бы сил и для боя, и для защиты! И неважно, что я якобы замкнул всё на себе, и, попав под удар предателей, сам обезглавил свою армию! Но если бы я изначально делил обязанности верховного командования, то армия была бы обезглавлена изначально. Я не мог безоговорочно доверять никому из окружения! Я ведь не хотел, чтобы мои решения, оспаривались из… излишней осторожности или нежелания тратить золото!

Вина за поражение армии Союза Маэдроса лежит целиком и полностью на предателях-людях, и в моих глазах каждый, кто защищает их, перекладывая вину с атани на нас, становится их пособником.

Пышные медные-красные волосы высокого статного мужчины ярким пятном выделяются среди серо-белёсой туманной пелены набережной Темзы. Порой навстречу попадаются цветные вспышки-прохожие: вот девушка с розовыми волосами, вот парень — с зелёными, на ком-то пёстрая одежда со светоотражателями, однако что-то всё равно делает рыжего мужчину особенно заметным. В нём стяет какой-то иной свет, притягивавший взгляд, завораживающий, заставляющий задуматься о чём-то… Невозможном? Утраченном и забытом? О чём-то таком, с чем подсознательно сравнивается любое событие, любая персона, любое чувство. Что-то настоящее, волшебное, навсегда оставшееся в безвестности. Нечто, созвучное со словом «фантазия».

Огненноволосый мужчина смотрит на туман, морщится, растирает кисть правой руки — после аварии, разделившей жизнь «на помню» и «не-помню-но-верю-рассказам-близких», собранная буквально по частям конечность постоянно напоминает о себе тупой ноющей болью, как бы говоря: «Мне не нравятся эти железки внутри!»

Идущий сквозь туман мужчина смотрит беглым взглядом на прохожих — он не знает, почему пытается искать кого-то в толпе, словно может внезапно встретить старых друзей или распознать врагов. Вся эта серо-пёстрая безликая масса среди белой пелены кажется чужой на уровне инстинктов, ни с кем не хочется иметь дело. Медноволосый оглядывается, снова ловит себя на мысли, что сомневается: а всегда ли он чувствовал себя иным среди людей? В интернете каждый второй готов заявлять такое, сочиняя про рептилоидов, марсиан и другую чушь, но чувствуют ли они то же, что и он? Видимо, сотрясение мозга всё же сказалось на адекватности, и мужчина, усмехнувшись, прячет лицо в алом шарфе.

Туман почему-то ассоциируется не с серым, а с синим. Где-то очень глубоко в подсознании прочно засела такая параллель. Забавно, что синий цвет вызывает какое-то иррациональное отторжение, но город в белёсой пелене в его понимании обязан блистать ярким летним небом, которое окрасило стены дворцов.

Смартфон подаёт сигнал — это с работы. На уведомлении стоит звон колокола, который тоже почему-то отдаётся в сердце странным чувством, заставляя обратить внимание на гаджет. Может, сослаться на головную боль и пойти домой? Машина всё равно в ремонте пока — следствие очередного кульбита.

Казалось бы, как можно продолжать гонять по ночным улицам после аварии, стоившей памяти и едва не лишившей жизни? Но странная привычка, засевшая в подсознании, заставляла снова и снова стремиться испытывать… Страх смерти?

Это тоже сумасшествие после удара головой, не иначе. Говорят, нечто подобное происходит с бывшими военными, но огненноволосый мужчина знал по своим документам, что никогда не был в горячей точке. Видимо, пора начать принимать таблетки, пока не потянуло воплотить ещё одно странное подсознательное желание — серая Темза упорно вызывала ассоциации с разломом в земле — красным разломом. Как же это заманчиво — надавить на газ и, пробив ограждение, улететь в грязные волны!

В этом нет смысла, этому нет причин, ни одной предпосылки!

Это чистое безумие, вероятно, набирающее обороты из-за невозможности вспомнить прошлое и необходимости верить рассказам о том, что было, как было. Подсознание твердит — они врут. Все врут! И всё врут. Или они просто не знают… Не помнят того, что он сам так отчаянно пытается выудить из подсознания. Возможно, достаточно ответить лишь на два вопроса, и картина утраченного мира раскроется, словно детская книга с объёмными иллюстрациями: почему город в тумане должен быть синим, а река — красная?

ьсунялкьсунялкьсунялкаволсогеовстоьсюлпутстоилсеамьтяанчевянемантёдападэвнифурукоранаефадорюнытявсьтавеовтоьтавовтстяперптенатсилиябесуьтинархтедубмелирамьлисьтедалвазястеатыпопилитеедалвазеокеолзилиеорбодеоламилиеокилевежзопястидорилитёвижежуотчурэеинеровтеониилифьлэяамалавотьдубогобюлмовенгмиовсмочемимёнгоьтаводелсерпончевьсунялкьлитевкинатырогьдревтюуннещявсумасииратнелэудравогеугурпусомилусэвнамукыдалваволсогеомилетедивсвюавызирпиувтялкяушонирпаратавулиурэялетадзосменеми

Полудядя, то есть, дядя, бери корону, правь, только хватит уже угрожать убить всех перводомовцев, которых, увы, оказалось меньше, чем твоих воинов.

Шучу, предположим.

Я предполагаю, что Валар способны знать наши мысли, адресованные им, поэтому могу попытаться передать с помощью осанвэ послание Морготу.

Знай, Чёрный Враг, ты поступишь правильно, если откажешься от войны с нами и просто уйдёшь из Арды. Я знаю, тебе есть, куда пойти, и твой дом не здесь. Ты ничего не потеряешь, покинув мир, который столь усердно истязаешь. Ты, напротив, обретёшь множество возможностей для творения, свободу действий и больше никогда не увидишь столь ненавистных Нолдор. Не сомневаюсь, прекратив войну против нас, ты обретёшь покой и счастье, а избавившись от краденых Сильмарилей, сможешь украсить корону чем-то иным, не менее для тебя впечатляющим. Если ты прекратишь противостояние с нами, которое тебя, кстати, совсем не красит, ты возвысишься над собой. Пойми, это очень глупо и недостойно — воевать против заведомо более слабых существ. Твои нападки на нас выглядят столь же мелко, как если бы я решил воевать против домашних котов. Такая война не делает тебе чести, лишь ещё больше загоняет во тьму. Сдавайся! И уходи по-хорошему. Этим ты сделаешь лучше не только нам, но и себе, в первую очередь.

Валар учили нас сочувствию, прощению, любви и доброте, которые не должны быть ни на чём основаны. Нам говорили про идеальный мир, где не надо бороться за счастье, ведь оно просто есть, должно быть, и обязано приниматься всеми, всегда и без оглядки.

Конечно, случалось разное, и когда кто-то грустил, ему полагалось сочувствовать. Главное — не передраться за возможность посочувствовать первым и наиболее впечатляюще. Это ведь тоже своего рода соревнование, в котором победителем становится тот, от чьего сочувствия грустный развеселится.

Однако игра порой отодвигала на задний план тех, кому действительно требовалось то самое понимающее внимание со стороны близких или просто случайных аманэльдар. Сочувствовали тем, кто требовал этого громче остальных, но заслуживали ли они хотя бы просто добрых слов? Не всегда. Чаще это было лишь привлечением внимания, манипуляцией, чтобы перетащить на свою сторону больше соревнующихся.

Интересный способ для вторых стать первыми. И весьма удобный путь разжигания вражды, когда виноватыми оказываются все, кроме действительно виновных.

Валар учили нас многому, но за применением навыков не следили, поэтому непонятно, почему они разозлились, получив не тот результат которого ждали.

Возможно, я даже готов посочувствовать владыкам Арды, ведь они искренне желали получить всеобщее счастье. И да, я тоже этого хочу. Полагаю, все те, кто мечтает о безоблачной вечной радости, достойны сочувствия, поэтому желающие уже могут начинать соревноваться в утешении опечаленных.

Моргот не приказал убить меня, когда я проиграл бой. Можно ли считать это спасением жизни? Пожалуй, да.

Из милосердия ли это было сделано? Сомневаюсь. Хотя, порой хочется пошутить, мол, Намо Мандос куда более изощрённый палач, нежели Моргот, и тот, кто испытал на себе его гнев, даже врагу не пожелает узнать, каково это. Только шутка, по моему мнению, не слишком смешная.

Отчасти, я готов верить в подобное, поскольку Айнур действительно способны быть бессмысленно жестокими, однако всё же склоняюсь к мысли, что Моргота в заточении не терзали — все Валар ведь братья и сёстры, они жалеют друг друга, проявляют истинное всепрощение.

Только мы для Айнур — не родня.

Когда Моргот проиграет нам войну, я думаю, что нельзя будет сохранять ему жизнь и тянуть с расправой, поскольку может прийти помощь, или враг придумает нечто, способное переломить ход безнадёжного для него сражения. Понимаю, кто-то, возможно, захочет отыграться за свои беды, и я, возможно, тоже хотел бы, но изначальная цель нашей войны — общее благо и светлое будущее Арды — важнее личной мести. Более того, преодолев желание доставить врагу боль, соизмеримую с лично перенесённой, мы преодолеем тьму искажения Арды, отречёмся от наследия Моргота, и тем самым примем новый мир, в котором не останется места для зла.

Что же касается менее значительных врагов, в том числе и недругов, старающихся казаться родичами и играть на единстве народа, я могу сказать лишь то, что оставлю жизнь любому, кто не идёт на меня войной. Клянусь. Именем Создателя Эру Илуватара.

Когда такие мысли посетили меня в первый раз, рядом был отец, показавший на своём примере, что изгнание из Тириона и вроде бы позор и потеря статуса, на самом деле, не катастрофа. Мы ушли из дома. Что дальше? Строить новый! Осваивать новые земли, завоёвывать статус и авторитет здесь. Вероятно, если бы не было того суда и необходимости начинать жизнь почти что заново, последующие удары судьбы я воспринял бы тяжелее, но отец научил: «Потерял? Создавай заново».

Лишившись, как мне показалось, всего после плена и передачи власти, я подумал, что нужно снова возрождать всё необходимое на новом месте. В конце концов, я жив, способен думать, а, значит, могу направить действия соратников, даже если сам делать многие вещи больше не способен. Да, рядом уже не было отца и его поддержки, но память о нём помогала не сдаваться в каждый момент времени.

«Если Валар не врали, и атар вернётся из чертогов Намо, как мы будем смотреть ему в глаза, если сдадимся?!»

И теперь, похоже, проиграна битва, на которую возлагалось очень много надежд. Самое страшное даже не проиграть, а признать поражение, сказать об этом воинам, приказать отступать. Мы потеряли… Нет, не всё, пусть и слишком многое. Мы будем жить и бороться дальше, пусть пока и не знаем, как.

Примечания:

Пост на 8 Марта

Отец сказал, что с собой в Эндорэ мы берём лишь мечи.

Мы и взяли.

Жена не была похожа на меч и не могла предназначаться для убийства врагов, соответственно, её пришлось оставить в Тирионе.

Конечно, в итоге оказалось, что кроме мечей всё же нужно ещё очень многое, но всё это должно было применяться для войны с Морготом, а разве можно заставлять жену такое делать? Аманэльдиэр для войны точно не подходили, особенно, те, которые внезапно полюбили Валар сильнее прежнего и остались под их опекой, отпустив сыновей и мужей за море.

Кроме того, отец сам пошёл без супруги, неважно, что она с ним не захотела отправиться, значит, мы тоже должны были оставить женщин дома. Или не должны? Так или иначе, взяли мы мечи, а не жён.

Жалели ли об этом? Возможно. Только что это меняет?

Многие впоследствии женились в Средиземье на местных девах. Как правило, это были эльфийки, которых не пугало наше стремление бороться со злом. Эти женщины тоже хотели свободы от Моргота и его отродий, они мечтали о мире и готовы были сражаться за него. Они не стремились спрятаться за спинами других, не ждали, что за них всё сделают «более сильные и храбрые».

Средиземские жёны аманэльдар заслуживают уважения, они тоже герои нашей общей войны, наравне с мужьями. Общие цели — крайне важная составляющая семьи. Я верю, что созданные в Эндорэ семьи гораздо крепче, нежели валинорские, где фальшивым оказалось абсолютно всё.

Это был сон, подменивший реальность, в котором не осталось давно беспокоивших вопросов. В видении всё казалось понятным, всё оставалось на своих местах, словно именно таким и задумывалось. То ли фантазия разыгралась, то ли лекарства дали побочный эффект, то ли снова поднялась температура из-за очередной пугающей общественность заразы.

В видении был просторный зал с ало-звёздными полотнами, огромными портретами на стенах, удивительной красоты лепниной и росписью. Сколько раз бывал в разных дворцах, ныне ставших музеями, всегда думал: как же чудовищно много бесполезной и вредной работы проделано? А ради чего? Денег? Славы? Чтобы очередной тиран похвалил? И ведь получалось слишком нагромождённо и вычурно, во всём этом нет гармонии, лишь попытки впихнуть всё придуманное в одно творение. И в итоге ослепнуть или подхватить неизлечимую болезнь.

Во сне же этого чувства не возникало. Разницу между реальными дворцами и этим мороком улавливал даже не глаз, а, скорее, подсознание. Это было красиво, совершенно, безупречно.

Длинный стол, накрытый поражающей воображение скатертью, был заставлен изысканной едой, словно на банкете из фильма про главарей мафии, только в тот момент у меня такой ассоциации не возникло. Я хотел подойти посмотреть, что из этого можно есть без последствий для покалеченного организма, но вдруг путь мне преградил высокий парень в белом костюме, с собранными в хвост длинными волосами. Цвет показался неестественно золотистым, захотелось пошутить на тему любимой краски, но незнакомец заговорил первым, причём так, словно мы давно дружим.

— Странные названия блюд выбрали зачинщики торжества, — улыбнулся он, но я ощутил тревогу. — Смотри, это вино — «Слёзы невесты». Кристально-прозрачное, пьянит от одного глотка. Видишь? Я уже выпил. И гораздо больше, чем один глоток! А вот, — он указал на мясные блюда, но вдруг отмахнулся: — Неважно. Ты же ищешь другое. Тебе нужна «Каша победителей», так? Вот она!

Среди изысканного убранства неожиданно появилась обычная консервная банка, причём без ключа.

— К ней полагается чай, — со знанием дела сообщил блондин. — Только это не чай, а имитация. Это морковка, жаренная с чагой. Пей, не бойся.

И подал мне жестяную кружку.

Банку открыть удалось не сразу, поскольку консервного ножа нигде не оказалось, и пришлось использовать обычный. Запахло чем-то, похожим на мясо.

— Перловка, — улыбнулся блондин, — гречка, соль, перец и тушёнка. Это то, что ты искал.

Еда оказалась на удивление приятной, хотя, это не значит, что я захочу снова такое пробовать. Но во сне я вообще не понимал, что происходило, поэтому просто ждал, что будет дальше.

— Это «Каша победителей»? — спросил я. — Вкусно. И сытно. Чай, то есть, морковка с чагой, легко утоляет жажду, и всё же интереснее, нежели простая вода. Это нечто новое для меня, благодарю.

— Не за что, — развёл руками блондин. Он назвал меня каким-то именем, только я не расслышал. — Но это еда из другого мира, в который мы никогда не попадём. А у нас нет блюда с названием «Победа над Морготом», которое ты так хочешь отведать. По крайней мере, тебя им здесь точно не угостят.

Я не помню, что было дальше, но первой мыслью по пробуждении стало: надо потренироваться открывать консервные банки! Да, мне это никогда не пригодится, но ощущение стыда от столь детского неумения напрочь лишило покоя. Теперь надо найти, где продаётся нечто подобное, и придумать, что делать с непригодившимся содержимым. Ни кашу, ни томатный суп я есть точно не стану.

Примечания:

+ текст вечернего поста

Орков напало много.

Мне понравилось, как сообщила об атаке разведка:

«Айя Феанаро! Врагов много! Больше нас троекратно, но каждый воин-Нолдо стоит шестерых, значит, преимущество у нас!»

За время осады многие заскучали по честным сражениям, давно хотелось просто схватить меч и броситься в толпу морготовых рабов. И вот предоставилась возможность.

Сборы в бой проходили как во сне, быстро, не запоминались совершенно. Лишь в один момент я неожиданно для себя остановил взгляд на латном нагруднике соратника и увидел на блестящей пока поверхности своё лицо.

Искажённое злой радостью и боевой сталью лицо.

Пожалуй, именно таким должен быть мой портрет. Я бы нарисовал его на металле кровью морготовых рабов и самого Чёрного Врага. Выглядело бы пугающе, уродливо, вероятно, зато гораздо правдоподобнее любых красивых картин авторства лучших художников Амана. Возможно, вернувшись из боя, я воплощу эту идею в жизнь. А Макалаурэ непременно воспоёт моё эпохальное творение.

Главное — вернуться из боя.

* * *

Столь долгожданная возможность выплеснуть столетиями сдерживаемый гнев вскружил головы, тела перестали ощущать тяжесть доспехов и усталость, орки слились в единую кишащую массу, которую необходимо изрубить на куски.

Изрубить, не слыша проклятий и жалостливой мольбы на не всегда понятном языке.

Изрубить то, что рядом, догнать убегающее и изрубить его тоже.

Айя Феанаро!

Да, тот, чьё имя мы выкрикиваем, несясь в бой, погиб именно так: слепо преследуя вражеское войско, но с нами будет иначе. Мы победим! Сначала рабов, а потом их хозяина. Мы победим всех!

Изрубить! Победить!

Айя Феанаро!

А после, когда бой стихнет, нужно будет лишь обернуться на городские башни и скомандовать...

Отбой! Смена караула!

В письме оказалось новое название королевства брата. Наверное, Канафинвэ Феанарион воспоёт его во множестве песен, превратив из оскорбления в шутку, а, возможно, даже сумеет вызвать сочувствие к себе и злость в адрес того, кто придумал столь гадкое именование, но мне это совершенно не интересно. Мне просто стало стыдно, как никогда до этого в жизни. Да, не мои земли назвали Дырой, да, отчасти такое название оправдано, да, это не самое страшное, что могло произойти, надо радоваться, что брат жив и здоров, что потери среди его подданных не катастрофические, а королевство можно воссоздать, но... Но...

О, Эру! Какой позор! Владения сына великого Феанаро Куруфинвэ назвали Дырой Маглора! Это ведь по-орочьи! Эльфы никогда бы не опустились до такого! Однако, мы видим, что верховный нолдоран легко сходит с величесивенного трона в смрадную грязь, уверенный, что пачкает лишь тех, в кого ей бросается. Какая мерзость! Этот Нолдо правит величайшим эльфийским родом! И я! Я! Отдал ему корону! И ведь неважно, при каких обстоятельствах, что мной двигало. Это никого не интересует! Все видят лишь то, что мой брат — король Дыры, а мой король, которому я сам позволил собой править, заимствует орочью речь!

Мы знаем, за что сражаемся.

Мы помним, ради чего отреклись от Валар.

Мы храним верность данному однажды слову.

Мы вместе.

Мы — единое целое.

Мы не просто армия, мы — единый дух, единая воля, и нас не сломить и не запугать.

Мы видели тьму и не собираемся смиряться с ней.

Мы не позволим злу взять верх над добром.

Мы знаем цену миру и понимаем, каковы масштабы творимого Морготом безумия.

Мы верим в себя и в силу правды, которая неизменно на нашей стороне.

Мы не отступим.

Мы — те, кто пошли за Феанаро Куруфинвэ, потому что понимали — только он видит истину, его глаза не застилает жажда власти или стремление спрятаться за спины сильных.

Мы видели: их сила не для нас.

Мы знаем: те, кто величают себя благими владыками Арды, на самом деле вероломные лжецы, для которых жестокий брат дороже всех Детей Эру и собственных творений, разумных и неразумных, вместе взятых.

Мы пойдём до победного конца.

Мы верим — иного исхода быть не может.

Примечания:

#Напросились

Иногда хочется представить, какими будете вы, Нолдор далёких эпох. Возможно, мир снова изменится до неузнаваемости и, возможно, я не увижу этого, но попробую представить, что говорю с вами — теми, кто родились в Арде без Моргота.

На каком языке вы говорите? Как произносите "th", и есть ли в вашей речи этот звук? С чего начинается и чем заканчивается ваш день? Учите ли вы детей владеть оружием и каким? Что сохранили из ценностей рода Феанаро Куруфинвэ? Кто владеет Сильмарилями? Помните ли наши имена? Поёте ли песни Канафинвэ?

Наверное, вам будет интересно узнать, как жил осадный лагерь в период самой страшной войны в истории Арды. Что ж, надеюсь, такое знание принесёт вам пользу.

Каждый миг нашей жизни мы были готовы отражать атаку врага, какой бы непредсказуемой она ни была. Вдоль Железного Хребта неусыпно дежурили стражи, вооружённые не только луками, но и всем, что может пригодится при нападении с воздуха или из-под земли. Мы сражались против одного из творцов Арды и не забывали о его коварстве. В наших рядах были опытные охотники, так как Моргот мог бросить в бой не только орков, но и искажённых зверей.

Весь Белерианд помогал нам с ресурсами, поэтому никто не мёрз и не голодал, всем хватало жилья и лекарств. Каждый воин знал, когда занимать пост и когда его оставлять для отдыха. Каждый приходил сюда с верой в светлое будущее и огнём борьбы в сердце.

Если вы читаете это письмо, значит, мы победили.

Если это письмо читает орк... Нет, орки не умеют читать. Или в далёком будущем, где побеждено искажение, все народы Арды обратились к свету? Если это так, мы действительно сражались не зря.

Стоит ли ради крохотного алмаза рыть шахту? Есть ли смысл мешать самостоятельному развитию языка ради произношения одной буквы? Нужно ли ради обретения власти жертвовать жизнями подданных и собственной честью? Оправданно ли ради сотворения шедевра истощать себя? Можно ли для собственного покоя забыть о близких? Ценится ли чужое сокровище дороже своей жизни, чести и жизней подданных?

Можно продолжать бесконечно, как и бесконечны цели и средства.

Уверен, что в Арде без искажения каждая цель будет соразмерна затраченным усилиям, но что до мира, в котором существует Моргот... Здесь добиться зла легко, а восстановить справедливость практически невозможно. Любое благое начинание обращается злом, и это не проклятье Намо, это реальность нашей Арды, для всех единая. Это вина Моргота!

Можно ли убить не-врага для победы над врагом? Ради какой цели становятся врагами тех, кто борется со злом? Надо ли рисковать жизнью ради спасения недруга? Можно ли стать предателем ради какой-то цели? Что допустимо сделать ради спасения своей жизни?

Оправданная цель оправдывает затраченные средства, но потом придётся жить с тем, что было достигнуто.

Примечания:

Написано в рамках челленджа о туризме в Арде

Есть за горами, за лесами

Маленькая страна.

Там звери с добрыми глазами,

Там жизнь любви полна.

Петь, конечно, обязанность не моя, но иногда можно себе позволить.

Страна, которую я упоминал, находится далеко на севере, однако пути туда давно проложены, поэтому доехать труда не составит. Более того, транспорт и всё необходимое в дороге предоставляется без доплаты. Если вы поедете с друзьями и родственниками, мы будем вам весьма благодарны.

Приехать вы можете в любое время года, поскольку туристический сезон у нас всегда. Если вам прислали билет-приглашение, отказаться от нашей милости нельзя. Если же билет вы приобретаете сами, то можно сделать это на месте, бронировать заранее необязательно — мест хватит всем.

Мы вам гарантируем трёхразовое питание на территории отеля, одежду, инвентарь для всех видов развлечений. У нас вы научитесь ориентироваться в горах, редколесье крайнего севера, подземных туннелях, на равнинах и других видах пересечённой местности. Вы обязательно увидите множество диковинных зверей, познакомитесь с их повадками и образом жизни. Вы узнаете, где обитают дикие северные племена, сможете наблюдать их обычаи, обучитесь языку. Также сможете овладеть навыками ближнего боя, стрельбы, езды на лошадях, строительства шалашей и землянок, оказания первой помощи и ещё очень-очень многими другими. Вы гарантированно найдёте новых друзей, с которыми не захочется расставаться. Также вы сможете стать хозяином новых земель, если проявите доблесть и смекалку: это наше особое предложение — испытание удачи. Кроме того, есть возможность получить множество наград за успешно пройденные квесты, поэтому вы непременно найдёте, чем похвастаться перед домашними по возвращении.

Так что, ждём вас на севере Белерианда, откуда и проводим на тропы приключений. Разумеется, с предварительной подготовкой.

До скорой встречи!

Примечания:

Движ «Нолофинвэ потерялся в походе»

Мне изначально не понравилась идея совместной поездки куда-либо с линии фронта, поскольку и головой, и сердцем я всё равно остался на войне, и мне не переставало казаться, что вокруг одни враги. Казаться... Хм...

Мне не хотелось ввязываться ни в какие конфликты, однако некоторые уверены, что словом могут ранить, а словарём — убить, только забывают, у кого словарь тяжелее. Так или иначе, разговор, который не мог не состояться, состоялся.

А ещё Канафинвэ! Почему поёт он, а стыдно мне? Я готов слушать всё, что мой брат-менестрель решил донести до моих ушей, но только наедине, без свидетелей. Но Канафинвэ нужна публика, к сожалению, и одного меня мало.

Так или иначе, я решил поговорить с Ноло наедине, чтобы сгладить острые углы, даже ещё не появившиеся. До прямых угроз не дошло ни с одной стороны, мы лишь пожелали друг другу терпения в общении с не слишком удобными сородичами. Каждый остался при своём драгоценном мнении, в целости и сохранности, после чего мы исчезли из поля зрения друг друга.

Нет, никто этого не видел и песен о той беседе не сложил, к счастью. Действительно, что петь о том, как один собеседник с недовольным видом отправился есть жареное мясо, а второй захотел погулять среди болот, куда в здравом уме даже морготовы твари не лезут?

Моё мнение: искать своего главу Второй Дом должен своими силами не в ущерб войне с Морготом. Воинов у Нолофинвэ достаточно, чтобы впечатлить даже моих братьев, так что наш беглец обязательно отыщется без помощи основных сил. Карты ближайших земель имеются, в том числе, у самого Нолофинвэ, поэтому я полагаю, что нет причин прерывать его добровольное уединение.

* * *

Идти искать полудядю всё же пришлось, и причин было две. Первая: если не пойти, это вызовет подозрения, вторая: «Уж кто-то, а ты точно найдёшь, как же иначе?!»

Конечно, не хочу сказать, что меня взяли на слабо, но есть вещи, которые просто нельзя позволять о себе говорить, например, что я не смог найти родича, поэтому сделал вид, будто мне это не нужно.

Взяв с собой верных, я отправился по второй от причала дороге до второго поворота, а потом свернул ко второй трясине, которая мельче и грязнее первой. Нет, это ничего абсолютно не значило, подвох искать не стоит, это были просто действия наугад.

Мы с верными довольно долго ходили по лесу, собрали грибов и ягод, подстрелили дичи и вернулись в лагерь, рассчитывая, что достаточно сделали для поисков, однако взгляды сородичей говорили совсем о другом, и мы пошли второй раз.

Направление выбрали такое, о котором в первую очередь бы не подумали, зато здесь ощущалось присутствие чар, а это могло объяснить что угодно. Рисковать мы, правда, не хотели, поскольку нужно поберечь себя для более важных дел, поэтому мы пошли обратно, и вдруг нам попался под ногами странный металлический кругляш. Это точно не могло быть простым совпадением, поэтому мы некоторое время походили вокруг находки, посоветовались, однако, к единому выводу прийти так и не удалось.

Но я уверен — к нашему потерянному родичу это точно имеет некое отношение.

Перейти на сторону Моргота.

Для меня очевидны все стороны сказанного, однако, я могу предположить, что не каждый понимает, что значит не перейти на сторону Моргота.

Поясню.

Это значит, не оправдывать ни словом, ни мыслью, ни письмом, ни изображением причинённого Арде и её жителям зла. Не клеймить других бо́льшим злом, нежели Моргот, тем самым его обеляя.

Это значит: помогать или хотя бы не мешать бороться с Морготом и его отродьями. Даже под страхом смерти нельзя делиться с орками едой, одеждой и лекарствами! Лучше сжечь дом со всем содержимым, чем позволить врагу захватить его! Сытые, отдохнувшие орки намного опаснее усталых, голодных и раненых. Страх за одну жизнь способен погубить целое поселение!

Поиск выгоды для себя, когда нужно жертвовать всем ради общей цели — это тоже помощь Морготу. Предавая своих, вы становитесь врагами!

Может быть, кто-то усомнится и скажет, мол, легко говорить тому, на чьей стороне огромная армия, но я не перешёл в ряды морготова воинства, даже оказавшись в одиночестве против всей его мощи. И да, я жду подобного мужества от каждого, кто сражается со мной плечом к плечу.

Айя Феанаро!

Именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь!

Воля — это не просто свобода действий. Это ещё и желание, стремление, рвение к достижению цели. Может быть, это лишь мимолётные капризы ребёнка или осознанный путь зрелой личности, но главное — есть внутренние силы для преодоления преград и тягот пути, прохождения долгой дороги, ожидания подходящей погоды, урожая или улова.

Воля каждого — не угроза для свободы других или власти тех, кто боится потерять статус.

Воля — то, что не даёт отступить, помогает не сломаться и не испугаться трудностей, даже если опасность кажется поистине ужасающей.

Воля — это сила признать свои ошибки и ответственность за собственные решения. Лишь тот, у кого есть воля, может поступать и не бояться результата. Воля — не создание опасности для тех, кто рядом, не беспорядочное бездумное метание в попытках возвыситься за счёт унижения других.

Воля — сила неискажённая и неомрачённая, не направленная на зло и разрушение. Её носитель не станет размениваться на мелочные обиды, склоки, поиски незначительной выгоды. Сильный делает выбор и ценит его, не отступает от своего пути и готов поддержать идущих рядом. Только воля может довести до победного конца, и только она поможет завершить любое дело, оставив за собой последнее слово.

Воля — то, что есть в каждом из нас, и это величайшее сокровище.

Я считаю, что наказание должно быть равносильно преступлению, поэтому, вопреки желанию ответить неподобающе жестоко, поддавшись эмоциям, скажу так:

Моргот должен испытать на себе всё зло, что сотворил другим. Пусть создаст мир, который полюбит, и будет бессильно наблюдать, как его рушат и необратимо портят по прихоти. Пусть окажется в руках кого-то в разы сильнее себя, узнает, что такое беспомощность перед живодёром, которому любопытно наблюдать за реакцией жертвы на истязания. Это ведь так весело — вытащить из распоротого живота кишки! Особенно весело тому, чьи это кишки.

Пусть Моргот будет не в силах отдыхать и отвлекаться на что-либо, думая только о том, что в любой момент на него нападёт вражеская армия, которая не оставит камня на камне от долгие годы возводимых с любовью городов.

Пусть почувствует, каково это — смерть близких друзей. Пусть в полной мере узнает, чего стоит сообщать родным погибших о судьбе их близких. Пусть увидит горе тех, кто заслуживал только счастья, и пусть не сможет остаться равнодушным или злорадствовать.

Пусть ощутит на себе боль сломанных костей и ожогов, ужас падения с высоты, беспомощность перед стеной огня и бушующими волнами, пусть на своей шкуре испытает разрушительные порывы ветра, пусть узнает, как зло может быть ужасно. Пусть...

Хотя, если этому не суждено сбыться, я не расстроюсь, но при одном условии: Моргота и его искажения более никогда не будет в Арде.

Семерых сыновей из нас не родил никто.

Назывался нолдораном — все.

Действительно был королём Нолдор — я.

Шёл до конца, не жалея себя, чтобы уничтожить врага — не сомневаюсь, что каждый из нас. Разумеется, отступить и какое-то время ничего не делать — ещё не побег, правда, братья?

Занимался лингвистикой — да, занимались, но не были в этом первооткрывателями или изобретателями.

Ювелирное искусство — Куруфинвэ Атаринкэ, пожалуй, интересовался им более остальных, но он никогда не делал ничего столь же грандиозного, как отец. Хотя, у него всё впереди. Возможно, совсем скоро Сильмарилей станет так много, что Моргот подохнет от злости, поскольку не в силах забрать их все.

Кузнечное дело — полагаю, здесь можно сказать то же, что и про работу с драгоценными металлами и камнями.

Однако, это не главное. Важно иное: мы все сможем называть себя достойнейшими продолжателями дела отца, когда избавимся от власти Моргота в Арде. Победа никогда не принадлежит одному полководцу, королю или воину. Нет. Победа — общее великое достижение, где важен вклад каждого, поэтому все, кто сейчас борются с Морготом, уже могут называть себя достойнейшими продолжателями дела Феанаро Куруфинвэ. Сейчас у нас одна общая цель, к которой мы обязательно придём вместе.

Примечания:

Начало этой истории было в вопросе «Забудьте, кем вы были»

«Много рук делают работу лёгкой».

Почему эта поговорка стала попадаться мне чаще после той аварии? Странное дело — жизнь начала казаться дурным сном, а эта фраза каждый раз будто заставляет проснуться, пусть и не до конца. Но по крайней мере получается контролировать кошмары, поскольку, видимо, для меня ничего не было страшнее в жизни, чем потерять руку.

Хотя, казалось бы... Это всего лишь часть тела, которую неплохо заменяет умный протез. Возможно, более умный, чем я сам. Это ведь он навёл меня на мысль заниматься программированием, чтобы научиться совершенствовать человеческое тело.

«Помогай другим — поможешь себе», — так говорил низкорослый бородатый арабский эмигрант, организовавший клуб для тех, кто нуждается в поддержке из-за увечий. Мы познакомились на выставке, куда меня потащил коллега-бизнесмен, торгующий компьютерами. Как программист, я знаю «тёмную сторону» его богатства, даже немного помогал ему первое время, а он в ответ попытался помочь мне. Араб всегда улыбался и уверял, что жизнь никогда не заканчивается, если ты не сдох. Логично, в целом. Доверившись рекомендации «чёрного брата» по работе, я пошёл на встречу клуба, но быстро понял: такая помощь мне не нужна, а я не горю желанием помогать тем, кто туда ходит.

Больше всех меня впечатлили двое: похожий на итальяшку сутулый дрищ и светловолосый северянин с плачущими глазами.

«Итальяшка» всё время без умолку говорил, несмотря на регламент. Ему вообще было всегда плевать на всех, он пытался выделиться и кичился, что потерял кисть руки в самой преисподней, ведь имел дело с дьяволом и его чертями. Выслушав первую половину истории, я понял, что этот человек обворовал некоего мафиози, когда работал у него курьером. Важный человек быстро смекнул, с кем имеет дело, допросил ненадёжного работника, нашёл пропавшие то ли алмазы, то ли ещё какие-то драгоценности и приказал отрезать вору руку.

Я считаю, «итальяшка» легко отделался. И сочувствия к такому человеку у меня нет совершенно.

Северянин же, тоже безрукий, рассказывал про войну и плен. Он поехал куда-то на восток в качестве наёмника. Обещали деньги и женщин, а в итоге — инвалидность, не слишком щедрые пособия и ПТСР. Жена ушла, друзья отвернулись. Всё это звучит гладко, но я уверен — северянин много не договаривает. Видимо, не такой он прекрасный человек, каковым желает выглядеть. Мне показалось, что заработать он пытался, трудясь одновременно на нескольких работодателей, поэтому к нему я тоже не испытал ничего хорошего.

Мне не нужна помощь таких людей. Поэтому я вернулся к работе и снова практически перестал выходить из дома.

Долгое время мне казалось отвратительным, что приходится постоянно пить таблетки. Однако лучше любого клуба и денег от «чёрной сетки» мне помогло случайное знакомство. Я пошёл на то же место, где, как мне говорили, я попал в аварию. Широкая серая улица, перекрёсток, набережная... Граффити на стенах старых домов в переулках. И одинокий парень с гитарой. Таких называют типичными хиппи, и я верю, поскольку не помню, как они должны выглядеть, а интернет говорит, что мне не соврали.

Парень сразу же начал обращаться ко мне «бро» и предлагать с ним выпить. Видимо, просить подаяние стеснялся, а предложить компанию в обмен на еду — вроде бы и не зазорно. Я согласился, и узнал, что большинство граффити здесь его авторства. А ещё — что он ушёл из дома много лет назад из-за несчастной любви и гибели кого-то из близких. Хотя, подозреваю, и то, и то ложь, поскольку парень путался в фактах и противоречил сам себе. Впрочем, потом я понял, почему так происходит: хиппи сказал, что тоже часто на таблетках, и не видит в этом ничего страшного. Страшно только окружающим от его творчества, но они просто ничего не понимают.

Я посмеялся, и, как ни странно, стал относиться к своей проблеме проще.

Всё ещё надеюсь, что память вернётся в полной мере, и я перестану ощущать жизнь в моменте, как это бывает во снах. Ни прошлого, ни будущего, только здесь и сейчас, а присмотришься — и настоящее пропадает. Ис-ка-жа-ет-ся. Почему это слово вызывает во мне столько злости? Я хочу вспомнить. Может быть, здесь и кроется ключ к моей прошлой жизни?

С одной рукой легко поддаться соблазну записать себя в «особенные», «не такие, как остальные», разделив мир на калек и здоровых. Но я не хочу причислять себя к тем двоим — вору и предателю, поэтому придётся искать иные категории, не учитывающие количество конечностей. Это не всегда просто, часто хочется противопоставить себя всему миру, ведь он такой чужой, такой враждебный, ис-ка-жён-ный. В нём правит зло, и я один это понимаю. Я один против всех, как и мой протез один в моём живом организме из плоти и крови.

Программирование открывает многие горизонты, в сети можно найти единомышленников, с которыми в реальном мире никогда не встретишься, и они даже не узнают, как ты выглядишь, и сколько у тебя рук. Вы просто будете вместе делать общее дело.

И почему я представляю, что мой компьютер круглый и чёрный? Может быть, я снова пытаюсь что-то вспомнить?

Примечания:

Это всё ещё продолжение Модерн АУ

Ты привык смотреть на других свысока. Ты не помнишь себя маленьким, поэтому для тебя не существует больших взрослых и недоступных окон, в которые не заглянуть без табурета. Ты заметен в толпе, для тебя удобен любой, самый высокий поручень, и ты кажешься другим чуть более близким к небу, чем они.

К небу. К звёздам.

Возможно, поэтому тебе порой снится полёт: словно какая-то могущественная сила отрывает тебя от земли, возносит, подобно скоростному лифту, куда-то в туман, к вершинам гор, где ты остаёшься один, судорожно хватаясь за что-то рукой, лишь бы не сорваться вниз.

Рукой, которой у тебя нет.

Во сне не чувствуется боль, а страх и отчаяние прерывают морок, однако потом ты видишь продолжение кошмара, в котором снова полёт. Ты не можешь понять, движешься или нет, падаешь или поднимаешься. Ты чувствуешь лишь сильнейший ветер, и видишь, как далеко внизу ходит ходуном земля, а небо остаётся далёким, но будто пляшет, словно пьяное. Тебе кажется, что ты падаешь, и это тебя будит, сердце бешено колотится, и какое-то время ты пытаешься осознать, где находишься, ведь кошмар выглядит реальнее, чем жизнь.

Но потом ты засыпаешь вновь и опять летишь. Теперь уже это действительно полёт, настоящий, свободный, стремительный. Он неминуемо приближает тебя к земле, ты видишь, будто сквозь туман, кого-то рядом и, вроде бы, исполинские крылья. Ты слышишь слова, произносимые незнакомым голосом, не можешь ничего понять из сказанного, а земля несётся на тебя, поднимается вертикально, превращаясь в стену дома номер два по Джон Карпентер стрит.

На этом кошмар завершается окончательно, по крайней мере, тот, который ты считаешь сном. Хочется не видеть его больше, но ведь ты высокий, ты должен летать во сне. Ведь ты ближе других к небу.

Ближе других к звёздам.

Ты чувствуешь, что устал, хоть никогда не покажешь этого. Это не то чудовищное истощение, бросавшее за грань безумия во время пленения на скале, однако ощущение не менее разрушительное. Осада вражеских земель высасывает все соки, будущее настолько туманно, что говорить можно лишь о вере в лучшее, но никаких обещаний дать ты не можешь ни своим верным, ни самому себе. Ты знаешь, что не свернёшь с выбранного пути, но что насчёт остальных? Ты видел, как легко все они отреклись от клятвы и борьбы, и задаёшь себе вопрос: что мешает сейчас им поступить так же? Когда их слабые сердца снова толкнут на предательство?

Ты хочешь верить, что братья, родные и названные, стали лучше, но в состоянии ли?

Ты чувствуешь, что устал от незнания, можно ли доверять хоть кому-то, кроме себя, и понимаешь — даже если тебе порой всё кажется бессмысленным, то что же думают те, другие?

Те. Другие.

Когда-то ты называл их иначе. Хочешь ли вернуть те времена вопреки пониманию, что это невозможно? Хочешь ли изменить прошлое? Хочешь ли...

Скорее, нет. Ты слишком хорошо знаешь, что нет способа исправить совершённое зло, разрушившее твоё будущее. Но, если нет будущего для тебя, то хочешь ли ты строить его для них? Для тех, других, которых ранее называл иначе.

Что, если врага уничтожить нельзя, и вся борьба, боль, потери, пытки, всё это бессмысленно? Хочешь ли ты уничтожить врага ценой гибели всей Арды? Ты ведь в глубине души ненавидишь себя и свою жалкую жизнь, ты устал от постоянного ожидания неизвестно чего, и непонимания, кто предаст первым, а кто лишь присоединится к предателям. Кто обрадуется первой же возможности уничтожить тебя — того, кто требует жертвовать собой ради будущего, которого не достичь? Кто предаст лишь увидев, что ты уже точно проиграешь предателям? Хотел бы ты, чтобы все они сдохли, сожалея о своих жалких судьбах?

Ты устал и готов согласиться с самым страшным будущим, но...

Ты понимаешь, что не переступишь через себя, поэтому до конца будешь верен Клятве. Более того, ты знаешь, что, даже если бы никому не давал слова бороться и мстить, ты всё равно боролся бы и мстил. Ты просто не можешь иначе, это твоя глубинная суть, и ты сделаешь всё, чтобы Арда выстояла.

Ты понимаешь, что хочешь защитить свой мир сильнее, чем стоять у края пропасти и наблюдать гибель того, что вопреки всему любишь.

Привычка смотреть на север и спрашивать соратников, не атакует ли враг, не пойман ли шпион, пожалуй, вытеснила всё, что раньше я считал частями своего феа. Если бы не было других дел, я бы смотрел в сторону морготовых земель неотрывно, и мне бы никогда не надоело.

Кому-то необходимо съесть что-то любимое, чтобы ощутить себя счастливым и спокойным, кому-то нужен дурманящий напиток или табак, а для меня уверенность, что вражеского войска нет в моих землях — единственное необходимое обстоятельство в жизни.

«Брошу, когда захочу», — утверждают смертные пьяницы, и некоторые действительно способны сдержать слово.

А что нужно мне, чтобы перестать каждый миг думать про Моргота и его рабов? Соратники, которым смогу доверять, как себе? Скорее всего. Только это слишком маловероятное событие — появление рядом хотя бы одного такого друга. Значит, даже обещать не буду бросить привычку следить за границей самостоятельно.

Возможно, кто-то удивиться столь категоричному суждению, но всё просто: в моей армии есть те, кто вообще не видел ни одной битвы с орками. Они представить не могут, на что способны эти порождения тьмы, поэтому запросто проглядят первые признаки опасности.

Есть также те, кто слишком боятся моего гнева. Казалось бы, что плохого? Но подобный страх заставляет лгать. Ни один командир не хочет снова стать простым воином или оказаться наказанным, поэтому о том, как на самом деле складываются дела в осадном лагере и на границе с Железным хребтом, не говорят, приукрашивая всё, что можно, и что нельзя. Каждый из них хочет казаться в моих глазах прекрасным воином, командиром и разведчиком, за которым нет ни одного промаха.

И они врут, надеясь, что ложь не раскроется и не обернётся катастрофой.

Каждого наказать невозможно, поэтому привычка смотреть на север и спрашивать, не дожидаясь доклада, со мной останется до конца войны.

Возможно, многие бы сказали, что нет ничего страшнее Моргота, поскольку он — создатель всего страшного, а ни одно творение не может превзойти своего творца. Однако не всё так просто. В то время, когда Моргот был заключён в Чертогах Намо, он не представлял угрозы ни для кого и ни для чего, значит, страшнее Моргота было абсолютно любое явление, заставляющее волноваться. Например, собственное дитя способно здорово напугать родителя, если неожиданно подойдёт сзади и громко крикнет. Значит ли это, что даже младенец страшнее Моргота? Получается, так.

Однако, Валар освободили своего брата — нашего врага из заточения, тем самым подвергнув опасности не только Детей Эру, но и весь мир в целом. Из этого следует, что страшнее самого Моргота могут быть лишь обстоятельства, помогающие ему творить зло и... Те, кто эти обстоятельства создаёт.

Думаю, теперь никто не задастся вопросом, почему мы ушли из «Благого» Амана.

Полагаю, что не знаю, о ком речь. А раз этот эльф, не знаю, к какому народу он принадлежит, не уверен, Эльда он или из Мориквэнди, мне не знаком, то как я могу относиться к его королевству? Я ведь даже не знаю, насколько велика его армия. Если бы знал, то позвал бы совместно бороться с врагом. Мне неизвестно, чем богаты его земли, обширны ли они, плодородны ли? Может быть, там водятся ценные животные, или растут целебные травы. Я этого не знаю.

Так что, ответить мне нечего, зато ты, задающий вопрос, не спеши уходить, ведь у меня в гостях так уютно, и тебя всё равно отсюда не выпустят, пока не расскажешь, с какой целью вопрошаешь меня о чужих королевствах, и откуда о них известно тебе? Кто тебя послал ко мне, и как ты объяснил стражам, что хочешь со мной говорить? Как обошёл защитные ловушки, как твоё истинное имя?

Да, гость, двери заперты, а оружие ты сдал на входе. Зато у меня при себе его достаточно, поэтому садись поудобнее — ты ведь в гостях — и рассказывай всё по порядку.

Вопросы повторить?

Изначально я был уверен, что победа над Морготом полностью уничтожит искажение Арды, а вместе с ним и зло, сотворённое врагом, исчезнет несправедливость, горе, зависть и многое-многое другое, способное разрушить счастье всего живого в мире. Но однажды, посмотрев на воинов осадного лагеря, которые уезжали домой, а потом возвращались, я ощутил сомнения в том, что война окончится сразу после падения Моргота.

Враг будет повержен, и его искажение тоже, но память ни у кого не сотрётся.

Синдар, борющиеся с нами плечом к плечу против общего зла, приезжая даже ненадолго домой, забывают боевое братство, а семьи напоминают им, что Нолдор убили много Тэлери в Валиноре. Никого не интересуют причины, никто не ищет справедливости, о кровопролитии просто помнят. И, зная нашу тактику ближнего и дальнего боя, понимая, как построены крепости, Синдар после падения Моргота могут захотеть отомстить. Просто так, почему бы нет?

Эта мысль заставляет думать о том, как придётся выстраивать мирные отношения с бывшими соратниками. Это кажется безумием, но и отвергать такой путь нельзя.

Ты слышишь вопрос, прозвучавший вроде бы без подвоха, но для тебя здесь кроется очень многослойное дно. Тебе хочется начать спорить, доказывать, что для переменчивой вечности утверждать: «Никогда!» — глупо и наивно, поскольку рок порой, будто нарочно, заставляет делать всё так, как «никогда нельзя заставить», показывая, что единственный возможный путь — переступить через уверенно озвученное «никогда». Но всё же ты сам — не рок, у тебя нет столько власти и желания что-то доказать другим, тебе и вовсе нет до этих «других» никакого дела, если речь идёт о чужих для тебя эрухини.

А если не о чужих?

Что, если «другие» — это твоя мать, жена, дочь: кто-то из тех, кого ты готов особенно оберегать? Не всегда ведь речь про верное войско, которое ты, очевидно, никогда не заставишь пойти против чести и совершить то, о чём говорится в данной отцу клятве. На столь изощрённое злодеяние способен, разве что, Моргот: требовать от подданных нечто, карающееся смертью, угрожая более чудовищной участью за неподчинение.

Ты понимаешь, что не сможешь ответить на этот вопрос честно даже самому себе. «Другие» — это не все. «Другой» — не каждый. Ты лишь хочешь, чтобы никогда не пришлось думать о таких вещах всерьёз, но «никогда» для переменчивой вечности — глупо и наивно, ведь року, в отличие от тебя, есть дело до слабостей абсолютно каждого.

Если бы Тингол всё же сам отдал тебе Сильмариль, что бы ты с ним сделал?..

________________________________________

Можно лишь предположить, как именно прошла бы передача Сильмариля от Тингола ко мне. Естественно, прятавшийся всю жизнь король не вышел бы из своего дома ради такого неприятного дела, поэтому, вероятно, Эльвэ любезно пригласил бы меня в Дориат. Вероятно, одного. Нет, я бы не подумал, что это западня, как с Морготом, конечно же, нет. Какие могут быть сомнения? Но один я бы, разумеется, не поехал. Для такого пути необходимо сопровождение — в конце концов, у меня всего одна рука, и та левая. Исходя из такого умозаключения, я делаю вывод, что никуда не поеду, поскольку забирать с северной границы даже незначительную часть армии сейчас сродни преступлению. И к чему мы в итоге приходим? Эльвэ, брат Ольвэ, никуда не поедет, и я тоже. Соответственно, мы можем отправить доверенных посланников, но и им нужно сопровождение. Конечно, я не допускаю ни малейшей мысли о ловушке. Ни в коем случае! Уверен, Эльвэ тоже не считает, что Нолдор — защитники светлых народов способны причинить ему вред, и охрана нам нужна не друг от друга, а от орков, разбежавшихся по Белерианду. В любом случае, личная встреча крайне маловероятна, поэтому опасаться брату Ольвэ совершенно нечего...

________________________________________

С Сильмарилем, не с Тинголом.

________________________________________

А, с Сильмарилем. Здесь всё просто — сокровище отца хранилось бы в надёжном месте, к которому ни у кого не было бы доступа.