И всякий прочий хлам... (гет)

В библиотеке дома семьи Снейпов в щедро украшенной раме висел портрет Финеаса Найджелуса Блэка.

Предыстория его появления там достойна быть поведанной хотя бы вкратце. Но поневоле это "вкратце" получится довольно длинным и насыщенным всякими событийными и эмоциональными подробностями.

Началась она с того, что далеко не сразу после Последней битвы Гермиона вспомнила, что в её бездонной сумочке томится холст с портретом, взятым ею когда-то из особняка на Гриммо. Но поскольку уже вспомнила, то при первом же удобном случае вручила его законному хозяину дома, чтобы Финеас Найджелус мог вернуться на своё место в галерее семейных портретов. Перед этим она развернула холст с намерением поблагодарить директора Блэка за его неоценимую в их странствиях помощь, но на тот момент портрет был пуст: его обитатель находился во второй своей раме — в директорском кабинете Хогвартса. Гарри не проявил особой радости, но пустой холст забрал и аккуратно водрузил на законное место в фамильном доме. Однако буквально через несколько дней директор Блэк нагрубил хозяину дома, презрительно назвав его «негодным наследником презренного предателя семьи и погубителя рода». Скорее всего, Финеас Блэк, этот всегда сдержанный в проявлении своих эмоций аристократ, просто поневоле наслушался воплей портрета своей внучатой племянницы Вальбурги, и всего-навсего повторил её слова. Но тут обычно спокойный и выдержанный Гарри, переживавший в то послевоенное время тяжёлый посттравматический синдром, так оскорбился за Сириуса, что, проявив несвойственную ему в просьбах твёрдость и красноречие, очень-очень настойчиво попросил Гермиону забрать портрет и — если заменить его слова эвфемизмами — «унести как можно дальше».

Забрав холст, Гермиона вежливо выслушала сетования мистера Блэка о прервавшемся великом роде и опоганенном родовом гнезде, а в ответ предложила ему поселиться в доме чистокровнейших волшебников, где и хозяин и хозяйка происходили из «Священных двадцати восьми», а кроме того, оба были не менее, чем на четверть Блэками, и при этом сама хозяйка являлась собственной правнучкой Финеаса Найджелуса. Безусловно, она заранее заручилась согласием на то мистера и миссис Уизли, которым было по большому счёту всё равно что висит в их доме и насколько громко оно разговаривает. Блэк милостиво согласился, однако через некоторое время практически переселился на свой портрет в Хогвартсе, где и попросил директора Снейпа связаться с Гермионой и передать ей, что он, персона викторианской эпохи, привык к иной среде и другим условиям проживания, а потому не желает находиться среди людей, не имеющих представления о достойном образе жизни и истинных семейных ценностях чистокровных семей.

Гермиона вздохнула, забрала у Уизли пустой на тот момент холст, свернула его в трубочку, засунула во всю ту же безразмерную сумку и забыла о нем. Так на дне этой сумки он и путешествовал несколько лет по студенческим общежитиям, а впоследствии по разным съёмным квартирам. Только когда у Гермионы начали развиваться какие-то отношения с её бывшим профессором зельеварения… хотя нет, это невозможно назвать ни «отношениями» ни каким-то другим из употребляемых в этом контексте слов… наиболее точно описать этот долгий период жизни Гермионы можно, пожалуй, только театрально прижав руки к груди и пафосно восклицая «Как же труден путь людей друг к другу!», и при этом помнить, что один из этих людей является Северусом Снейпом… так вот именно в этот период она вспомнила о директоре Блэке, и несколько раз с массой извинений использовала его в качестве шпиона, а точнее — разведчика. Это происходило в тех случаях, когда Снейп в очередной раз пропадал на долгие дни и недели, в очередной раз твёрдо решив, что такая девушка заслуживает более подходящего, более достойного, более молодого и так далее, человека, чем он. А не находящая себе места Гермиона умоляла Блэка проверить директорский кабинет и сказать ей, что с директором Снейпом всё в порядке, что он жив, цел и не смертельно болен, что с ним ничего не случилось, а он просто её бросил. Мистер Блэк относился к таким поручениям с большим недовольством, но не было случая, чтобы он его не выполнил, многократно выразив перед тем своё неодобрение по поводу общего упадка нравов и отсутствия чувства достоинства у молодых барышень, хотя чего ждать от… понятно кого.

И когда Северус, пройдя все свои семь кругов самосозерцания и искусав в кровь губы, наконец предложил ей объединить их библиотеки, счастливая Гермиона поведала ему, что в приданое он получит не только рыжего кота, но и портрет бывшего директора Хогвартса.

Когда через некоторое время молодая семья обзавелась собственным домом в Саффолке, то безусловно не сразу, но в определённый момент возник естественный вопрос: где этот портрет повесить? Ну в самом деле, не в спальне же и не на кухне. И не в гостиной, поскольку он в этом доме всё же никому не приходится кровным родственником, хотя директор Блэк и поведал когда-то директору Снейпу, что одной из его прабабушек была некая Патриция Принц. Поэтому было решено, что самым правильным местом будет расположившая в полуподвальном этаже дома просторная с окнами под потолком библиотека, из которой лестница вела вниз в подвальный технический этаж, превращенный Снейпом в домашнюю лабораторию. На одном из благотворительных базаров, где Гермиона помогала матери, очень удачно нашлась и подходящая к размерам холста рама — из отполированного временем бука, широкая и добротная.

Директор Блэк был доволен, хотя никогда не высказал бы этого вслух. Место было хорошее — тёплое, светлое, тихое, с полным обзором всей библиотеки, как раз напротив ведущей в лабораторию двери, выходя по вечерам из которой Снейп каждый раз неохотно изображал что-то вроде приветственного кивка, на что Блэк с достоинством кратко бросал: «Виделись, коллега», подразумевая, что они уже встречались в этот день в Хогвартсе. А Гермиона, то и дело забегая за какой-нибудь книгой, приветственно махала ему ручкой, но до ответа ей бывший директор не снисходил. Конечно, хозяева его нового дома были неприлично низкого статуса крови, что и говорить, но всё же это был дом директора Хогвартса, то есть место вполне престижное и добропорядочное.

Это предыстория. А история началась потом, когда появилась Эйлин.

То есть её непосредственное появление на свет директор Блэк как-то пропустил, поскольку происходящее в доме его вообще не касалось и никогда не интересовало. Перед ним она появилась уже, так сказать, в готовом виде. Просто в один из тех дней, которые он проводил здесь, а не в привычной хогвартской компании, сначала ему послышались топочущие звуки, сопровождаемые кряхтением и пыхтением, а вслед за звуками с лестницы, ведущей в библиотеку с первого этажа, на четырех конечностях и задом наперёд спустилась небольшая тушка, оказавшаяся маленькой черноглазой девочкой, которую неслышно сопровождал большой рыжий котяра. Поднявшись на еще неустойчивые ноги и оглядываясь по сторонам, она доковыляла до середины комнаты и тут заметила портрет. Девочка застыла, опустилась перед портретом на пол и уставилась на мистера Блэка совершенно восхищенными глазами. Кот вздохнул и с недовольным видом уселся рядом, но хвостом к портрету. Так всё и началось.

Будь на месте Блэка какой-нибудь другой персонаж, то, возможно, между ребёнком и портретом могло бы с годами возникнуть даже какое-то подобие дружбы. Но бывший самый непопулярный директор Хогвартса был в своё время неласковым и вполне равнодушным отцом пятерых детей, один из которых впоследствии был им лишен наследства, второй сам ушёл из семьи и даже сменил родовую фамилию, чтобы не иметь с отцом ничего общего, третий вырос послушным и мягкотелым лентяем, а обе дочери были волей отца выданы замуж насильно. Поэтому даже подобия тёплых чувств к чужому ребёнку, тем более к ребёнку сомнительного происхождения и дурно с его точки зрения воспитанному, Финеас Блэк испытывать в принципе не мог. Но он постепенно привык, что это вечно растрёпанное существо, сопровождаемое большим рыжим котом, часто сидит в библиотеке, поджидая его появления в раме, радостно его приветствует и тут же начинает рассказывать какую-то детскую чушь на всё более и более членораздельном и понятном языке. Он не вслушивался в то, что она ему говорит, но периодически кивал головой, вставлял «да ну» или «да-да», а с годами даже стал сам рассказывать ей поучающим тоном одни и те же короткие истории о том, например, что древнейший и благороднейший род Блэков ещё со времён Елизаветы Первой имеет право напрямую обращаться к правящему монарху Британской Империи, или о том, что именно Блэки в своё время составили первый список магических родов Британии. Истории эти из раза в раз повторялись по кругу, но Эйлин слушала их, раскрыв рот и затаив дыхание. Она называла его «дедушка Блэк», и рассказывала всем, желающим слушать, что у неё есть два дедушки: один — маггл, а другой — портрет. Дедушку Джона она любила, а к дедушке Блэку испытывала чувство, которое можно было назвать преклонением, при этом оба родителя девочки совершенно не понимали чем именно он смог её так пленить, и между собой над этим тихонько посмеивались.

Это преклонение требовало от беспокойной натуры Эйлин каких-то действий, какого-то выражения, и она нашла как ей проявить свои чувства к дедушке-портрету. Она стала украшать его раму.

Начала она это еще тогда, когда еле-еле дотягивалась до нижней части портрета, но с течением времени в зоне досягаемости постепенно оказывались боковые части рамы, а уж когда она открыла для себя и освоила библиотечную стремянку…

Вся досягаемая поверхность рамы была густо оклеена подлинными сокровищами. Яркие бусинки, глянцевые фантики, самые красивые пуговки и камушки, перламутровые обломки ракушек, осколки блестящих ёлочных игрушек, цветные стёклышки, кусочки конфетной фольги, пластиковые цветочки… В единственных экземплярах там ещё присутствовали найденный на улице жетон лондонского метро, мумифицированное тельце стрекозы с радужными крылышками, драгоценная маленькая чешуйка дракона, абсолютно случайно оказавшаяся в её кармане при посещении драконьего заповедника, а также значок участника региональной конференции дантистов, который бабушка Джейн считала потерянным. И, само собой, во всех промежутках между элементами этой глазоломной мозаики сверкали и переливались разноцветные стразики, стразики, стразики… Каждая деталь была на совесть приклеена клеем, который еще в начале своих трудов Эйлин позаимствовала у папы на столе, и который она тайно хранила в выемке задней стенки рамы, но при этом как-то ни разу не задумалась о том, почему содержимое маленького пузырька за несколько лет не пересохло и не закончилось. Коллаж уже перевалил на верхнюю поперечину рамы, но дело продвигалось не так быстро как хотелось бы, поскольку дедушка Блэк заслуживал только самого лучшего, а самого лучшего сразу много не бывает, оно появляется постепенно.

Родители никак не комментировали процесс и вообще делали вид, что ничего не замечают, единодушно решив, что большого убытка в том нет, а в поле зрения дедушки Блэка может попасть что угодно, кроме той рамы, в которую он заключен, так что сам он, слава Мерлину, этой красоты никогда не увидит. Вообще-то они оба к этому двумерному представителю благороднейшего и древнейшего рода относились как-то без должного почтения. Северус, так и не поборовший неодолимую неприязнь к носителям этой фамилии, однажды, в каком-то неожиданном для него самого подростковом порыве, мелким почерком написал на одном из приклеенных дочкой фантиков «Immanissimum ac foedissimum monstrum», а Гермиона, вытирая с рамы пыль обычной маггловской тряпочкой, напевала что-то вроде «если имя твоё Блэк — будешь чистым ты навек», намекая на девиз благороднейшего семейства.

— Послушай, Северус, — как-то раз сказала Гермиона, — Эйлин очень переживает, что дедушка Блэк давно не приходил, она спрашивала меня, что с ним могло случиться. Ты ему там передай, что она ждёт и беспокоится.

— А что с ним в принципе может случиться? — вопросил Снейп. — Я не помню, когда я его видел в последний раз, но уверяю тебя, что он не бедствует. Дедушка наш тот еще пуританин золотого века — он частенько подживает на одном хогвартском триптихе с голыми купальщицами, наядами и русалками — такие, знаешь, рубенсовские девы там…

— Купальщиц Ренуар постоянно рисовал, а не Рубенс — не преминула вставить Гермиона. — Ну попроси там у каких-нибудь картин, чтобы они деда нашего нашли и домой погнали, ребёнок же ждёт, ребёнку душу излить некому.

— Ничего я ни у каких картин просить не буду. Мне, кстати, тоже душу излить некому, вот заодно тебе и изолью: сегодня опять сочинял письмо в Попечительский совет, чтобы выбить деньги на специалиста по очистке и реставрации этих самых картин. В стране, понимаешь ли, единственный такой специалист, и вот он категорически отказался даже начинать работу без предоплаты, а наши попечители упёрлись, что заплатят только «по факту выполнения» и никак иначе, причём о существовании такого понятия как компромисс ни одна из сторон не подозревает. А многие полотна уже настолько обветшали и выцвели, что их персонажи просто боятся в них находиться, и кучкуются потому на более-менее сохранных чужих картинах. И это выливается последнее время в такие непристойные скандалы и разборки, что ты и представить не можешь. Ор по ночам на весь замок стоит… И само собой, в качестве арбитра все эти благородные и не слишком благородные дамы и господа признают только меня, уровень ниже директорского их не устраивает. А тут я приду что-то у них просить… Появится дед у меня в кабинете — скажу.

Ближайшие несколько дней директор Блэк в кабинет не заглядывал, а Снейп в один из вечеров, зайдя в домашнюю библиотеку за книгой из ближайшего к портрету шкафа, случайно поднял глаза на этот самый портрет, и ему показалось, что вместо привычного чёрного фона картины он видит только чёрную подложку рамы, на которую и был натянут холст. Он подошёл поближе: холста действительно не было, а от рамы фонило так, что даже перебивало общий магический фон библиотеки, который никак нельзя было назвать слабым. Снейп зажёг Lumos maxima и медленно повёл палочку вдоль сияющего великолепия, в составе которого, не считая чешуйки дракона, спрятанного за рамой клея и пары-тройки стёклышек, ничего магического быть не могло. Магия, причём не самая простая, обнаружилась на верхней планке рамы, а именно — в насыпанной прямо на слой клея щедрой горсти крупинок, напоминающих крупный речной песок, но тускло и сыто отливающих золотом. И та магия, которой буквально дышали эти крупинки, чем-то ему не нравилась, что-то в ней было такое… не до конца понятное.., небезопасное…

— Гермиона! — рявкнул он так, что та в один момент слетела по лестнице в библиотеку и оказалась возле него.

— Может быть, ты знаешь что это? — он, как указкой, ткнул палочкой в горстку приклеенного золотого песка.

Гермиона вгляделась, охнула, закрыла лицо руками и запричитала:

— Нет, этого не может быть, этого вообще не может быть, этого вообще не могло случиться... Северус, выковыряй его оттуда!

— Что я должен выковырять? — обманчиво ласково спросил Снейп.

— Песок времени.

— Что-о-о-? Какой песок времени? Песок с берегов Леты, который в хроноворотах? Его же нету, его же не существует с тех пор, как… А ну, прекрати рыдать! Откуда он мог тут появиться?

— Это не настоящий песок времени, это не тот песок, а мой, но он тоже…, — Гермиона всё еще продолжала раскачиваться, закрыв лицо руками, но её причитания постепенно переходили в мелкие всхлипывания.

— Так. — Снейп взял её за плечи, встряхнул и усадил на стул. — По порядку и желательно сначала, — и он заходил по библиотеке от шкафа к шкафу, так резко разворачиваясь, что мантия за ним развевалась, как британский флаг. — Стоп! — остановил он сам себя, -Ты не можешь говорить? Ты под Непреложным обетом?

— Нет, я могу говорить, это не секретная тема, это моя личная тема, — Гермиона протёрла ладонями лицо, всхлипнула и заговорила почти спокойно. — Мы в Отделе Тайн пытаемся сейчас снова создать хроновороты, но пока мало что получается, нам не удаётся создать заново песок времени, который отправлял бы в прошлое людей и возвращал их оттуда. И я решила сначала упростить задачу. Мне удалось создать песок, который отправляет в прошлое, но не людей, а магические артефакты. Это пока только наброски, первые пробы, хотя мы уже много экспериментов провели, всё работает, но только если песок непосредственно соприкасается с артефактом, и перемещение тоже пока получается только в одну сторону, в прошлое. И на мелкий песок пока не удается наложить чары, только на такие крупинки. Зато золото трансмутационное, маховики времени потом будут стоить дешевле.

— Только в одну сторону, говоришь? Должно соприкасаться, говоришь? — прорычал Снейп. — Как вообще это могло оказаться в руках у Эйлин? Ты вообще соображаешь, что могло произойти?

— Но она же не артефакт, — резонно возразила Гермиона. — И я действительно не понимаю, как это могло оказаться у неё в руках, этого произойти просто не могло.

— Не могло, но произошло. Где хранится песок?

— Он у нас в ванной хранится, — и Гермиона снова закрыла лицо ладонями, опасливо подглядывая через пальцы. — Его нельзя в Отделе долго держать, там магии слишком много разной, она чары сбивает, песок же пока только экспериментальный, не совсем доработанный. Дома магический фон ниже гораздо, а в ванной самый слабый.

— Где? — только и спросил потрясённый Снейп. — В ванной? Когда ты в последний раз его проверяла? Да ты ж в Азкабан пойдёшь, если станет известно, что ты в доме хранишь.

— Я каждый день проверяю, каждое утро и каждый вечер. В моём шкафчике, средний ящик, в глубине, в правом углу, синяя сумка на серебряной молнии. Сегодня утром проверяла, сумка на месте. И не пойду я в Азкабан, у меня есть специальное подписанное разрешение на вынос песка из Отдела Тайн и хранение его дома.

— Кто подписывает такие разрешения? — взревел Снейп.

— Такие разрешения — прерогатива Аврората, там и подписано. — Гермиона поджала губы и опустила голову, предвосхищая следующий вопрос мужа.

— А конкретно — кто в Аврорате подписал это тебе?

Гермиона смотрела в пол и молчала. Снейп стоял перед ней, сжав кулаки, но ответа не дождался. Собственно, ответ был понятен ему заранее, мог бы и не спрашивать. Убить обоих! Обоих убить, несмотря на то, что один из них это шрамоголовый Тот-кого-убить-еще-никто-не смог, а второй — собственная жена! Но ведь с ребёнком могло случиться что угодно, в том числе непоправимое…

— Как Эйлин могла взять сумку? — спросил он наконец.

— Никак, Северус. Ни Эйлин, ни кто бы то ни был другой, взять её не мог. На ней заклинание ненаходимости, типа Фиделиуса, на мне же и замкнутое. Я потому сама тебе так подробно и объснила где именно она находится, чтобы ты теперь смог её найти и увидеть. Кроме того, и раскрыть её без пароля нельзя, там мои личные запирающие заклинания. Сумка на месте, и я действительно не понимаю, как это могло случиться.

— Значит, в правом углу, да? — Снейп круто развернулся и понесся на второй этаж. Вернулся он уже через минуту, и в руках его действительно находилась синяя сумочка на серебряной молнии.

— Фиделиус, говоришь, — прорычал он. — Для меня ты его сняла, чтобы я смог эту сумку увидеть, да? Так я же на твои сумки и без всякого Фиделиуса внимания никогда не обращал, в упор не видел, даже не притрагивался к ним где бы они ни валялись, и уж точно бы в них никогда специально не полез. А теперь скажи мне ты, великий эксперт-исследователь Отдела Тайн, ты перед своей дочерью эту сумку никогда не открывала? В руки ей сама не давала? Ну, еще до того, как стала песок в ней хранить. Ты в этой сумке какие-нибудь подарочки ей никогда не приносила, не давала ей их достать самой? Или ты думаешь, что она туда сама раньше тайком не совала свой любопытный нос? Ты что не понимаешь как работает заклинание ненаходимости, и что на неё оно в таком случае не распространяется?

— Мне в голову не пришло, — растерянно отозвалась Гермиона. — Но всё равно моих запирающих заклинаний Эйлин снять не могла, она же вообще еще даже не…

— А она их и не снимала! — он повернул сумку и ткнул её жене под нос задней стороной, в которой красовалась проделанная чем-то острым дырка с неровными краями. Снейп сунул в дырку мизинец, и вытащил его вместе с прилипшими к пальцу двумя крошками золотого песка. Гермиона онемела.

— Я её убью, — медленно по слогам произнесла она после паузы. — Хорошо, что она сейчас у родителей, а то бы я её убила прямо здесь и сейчас…

— Не смей! Не смей произносить таких слов про моего ребёнка! Даже в шутку свою дурацкую не смей! — загремел Снейп, у которого, если дело касалось Эйлин, отказывало не только чувство юмора, но, как утверждала Гермиона, и просто здравый смысл. Нет, нельзя сказать, что дочку он слишком баловал или гладил строго по шёрстке, хотя и послушно дул на её поцарапанные коленки. Но Гермиона считала, что Северусу стоило бы поменьше ей потакать и пореже делать вид, что у него закрыты глаза, когда речь идёт о чём-то, на её взгляд, серьёзном. — Тут не ребёнок виноват, а кое-чьё недопустимое недомыслие и разгильдяйство. Плюс ещё и этот страж правопорядка и безопасности с мозгами горного тролля! Да ты же сама вместе с ним, с подельником своим, умудрилась еще до окончания Хогвартса ограбить Отдел Тайн, Министерство магии, банк Гринготтс и мою личную кладовку! — Снейп раздраженно швырнул на стол несчастную сумку и вышел из библиотеки. Гермиона осталась сидеть, подперев голову руками.

Через несколько минут он вернулся, неся бутылку и два широких стакана. Один наполнил на четверть, в другой плеснул слегка на дно и примирительно придвинул стакан жене.

— Пей, проехали. Всё равно уже сделать тут нечего.

— Не хочу.

— Хлебни, эксперт-исследователь, и успокойся. Ты, когда выпьешь, такой забавной становишься, улыбаешься зубами вперёд…

— Зато ты становишься совсем уже унылым пессимистом.

— Можно подумать, что в остальное время я жизнелюб и фабрика света.

Гермиона подняла стакан, понюхала, отставила и просительно посмотрела на Снейпа:

— Северус, выколупай, пожалуйста, песок из рамы, он мне очень нужен, правда.

— Правда, — передразнил её Снейп. — Как я тебе его выколупаю, если клей я сам варил. Ты действительно думаешь, что от сваренного мною клея можно что-то отклеить? А там еще и свежая порция, недавно ей доливал, — он безнадёжно махнул рукой, сделал глоток и откинулся на спинку стула. — Так, восстановим картину событий. Наша дочь добывает блестящий песочек, щедрой рукой мажет на раму клей и насыпает на него песок. Пара капель клея и несколько песчинок попадают с рамы на холст. Рама-то маггловская, а вот холст… Холст сам по себе является магическим артефактом?

— М-м-м… Сам холст — вряд ли, это же просто ткань. А вот краски — да, они волшебные. С другой стороны — когда-то давно одному итальянскому художнику, магглу, случайно достались волшебные краски, он ими написал портрет улыбающейся женщины на фоне озера, окруженного холмами, и этот портрет считается мировым шедевром. Все признают, что в этой картине есть некая тайна, которую уже пятьсот лет пытаются разгадать. Но при этом даже написанный волшебными красками портрет не стал волшебным, то есть не является магическим артефактом. Что есть магический артефакт? Магический артефакт — искусственно созданный зачарованный объект с заданными магом свойствами, то есть в нашем случае это написанная магом картина с волшебным изображением, а не просто какой-то зачарованный холст и волшебные краски на нём.

— Похоже, что так. Значит всё это приклеенное добро засохло на холсте, а в тот ненужный момент, когда наш дедушка Блэк решил нас проведать, картина и стала магическим артефактом. Как ты там говорила: песок должен соприкасаться, чтобы чары перемещения во времени сработали? Вот в момент его появления чары и сработали, картина соприкоснулась с песком, и дедушка наш — тю-тю… Жаль, что у тебя больше песочка нет — я бы им много чего в Хогвартсе посыпал…

— Бедный Финеас Найджелус, — всхлипнула Гермиона. — Мы с ним столько лет вместе провели… кусок жизни… А сколько он нам всем помогал, ты помнишь? Это же он тебя к нам тогда с мечом привёл… С ним вместе хоть две тени бывших Блэков оставались, а теперь вообще только Вальбурга на Гриммо…

— О, прекрасная идея! — хмыкнул Снейп. — Наскреби там в сумочке что осталось, и преподнеси этому своему подельнику-аврору. Он живёт и мечтает от мадам Вальбурги избавиться, а тут ты с волшебным песочком-избавителем.

— Ты неправ, Северус. Он к ней давно привык, и даже где-то уважает, ему вообще почтение к старшим очень сильно привито. И на детей она не орёт, и Джинни с ней почти ладит, и Кричер к ней очень привязан.

— Ну, пусть живёт, а нам что теперь с этим хэнд-мэйдом делать? — перевёл тему Снейп, кивая в сторону рамы. — Разве что продать на аукционе и купить тебе новую парадную мантию в «Твилфитт и Таттинг». Как ты вообще собираешься объяснять Эйлин куда пропал её ненаглядный дедушка?

Гермиона хмуро промолчала, а её муж опрокинул в себя остаток огневиски и снова заходил по библиотеке, как маятник.

— Как же я ненавижу все эти портреты, моя б воля — следа бы от них у меня в кабинете не было. Посмертные маски, а гонору в них…

— Северус, это были великие люди. И дедушку Блэка мне очень жалко! Где он теперь, душа неприкаянная…

— Какая душа, Гермиона? — буквально взорвался Снейп. — Мутный слепок, искаженная тень. Подумай сама: привидения, то есть действительно неприкаянные, застрявшие души, все как один хотят уйти, маются, жалеют, что когда-то их что-то здесь задержало, или что самим решимости не хватило уйти за Грань. А портреты — довольны собой, встречала ты хоть одного недовольного? А знаешь почему? Да именно потому, что они не души, а осколки, ошмётки бывшей личности, как восковые куклы с набором шаблонных функций. У них нет рефлексии, нет способности к анализу, к пониманию реальных причинно-следственных связей… У них критика отсутствует, каждый из них собой любуется и налюбоваться не может… — он замолчал, шагая из угла в угол и сжав кулаки. Но Гермиона молчала тоже, и Снейп продолжил:

— Мой, можно сказать собственный, кабинетный, Альбус способен только рассуждать о прекрасном, сосать конфеты и ухаживать за бородой. А ведь личность более сложную, многогранную и глубокую, чем был Дамблдор — поди поищи. Да возьми хоть эту вашу гриффиндорскую привратницу, Полную Даму, что ты про неё знаешь? Я имя её сейчас не вспомню, а была она одной из жен Вильгельма Завоевателя, умной и хитрой была, огромное влияние на него имела, всех его приспешников, можно сказать, в руках держала. Наукам и искусствам благоволила, сама какой-то трактат околофилософский написала, и это при том, что сам Вильгельм даже читать не умел. А сейчас на что она способна — двери открывает да на соседние картины бегает выпить, закусить и посплетничать… И наш, с позволения сказать, дедушка, ты думаешь он только магглорожденных унижал да студентов ненавидел, пока в Хогвартсе директором сидел? Он, между прочим, отличным зельеваром был, это он впервые высказал предположение, что закон сохранения чётности должен учитываться при определении баланса масс входящих ингредиентов, да он же сам пару таких зелий создал, что только ахнешь. Я его когда-то об одном из них из любопытства спросил — так он даже не понял, о чём я спрашиваю… Нет, я совсем не возражаю против волшебных картин как вида искусства, они прекрасны именно своей живой изменчивостью, там даже на примитивных пасторалях каждый пастушок со своим норовом и характером, но этот пастушок не чей-то портрет, а просто условное действующее лицо, плод труда и фантазии художника. Он персонаж, роль, образ, типаж и ни на что большее не претендует. А портреты-то мнят себя людьми, щеки раздувают, цены себе не сложат… Гермиона, да подумай сама: если в портрете есть хоть частица души — то чем тогда он, Мордред побери, отличается от крестража?... — тут Снейп подскочил к Гермионе и схватил её за руку:

— Дай мне слово! Дай мне слово, что, когда меня не станет, ты любыми путями, любыми средствами, любыми силами выкрадешь мой портрет из Хогвартса и сожжешь его Адским огнём. Если вдруг останется пепел, бросишь его в Темзу или в Чёрное озеро, что там поближе на тот момент окажется.

— Ну уж нет! — решительно ответила Гермиона. — Кто мне обещал, что мы проживём вместе сто лет и умрём в один день? Так что ты уж, будь добр, завещай это лучше Эйлин и её внукам.

— И ты права. — ответил Снейп, проводя пальцами по руке жены и притягивая её к себе. — Теперь я знаю, из каких именно двух строчек будет состоять моё завещание.

Последние полчаса Снейп и МакГонагалл безуспешно пытались прийти к согласию по поводу запланированного ими спецкурса артефакторики для старших студентов. Директор считал, что сначала должна быть разработана примерная программа и прикинут объём необходимых материалов и прочих затрат, чтобы он мог хотя бы предварительно просчитать общий расход, а заместитель директора предлагала сначала найти подходящего преподавателя, потому что без него планировать программу просто несерьёзно. Она была столь многословна и убедительна, что Снейп уже решил в целях экономии времени и жизненных сил согласиться с ней сейчас, а уже потом — когда окажется, что толкового преподавателя искать надо долго и с фонарями — вот тогда он всё равно сделает по-своему. А пока лучше приберечь свой словарный запас для ожидаемой к вечеру министерской комиссии — его ждали разборки по поводу очередной коллективной жалобы жителей Хогсмида на неподобающее поведение старшекурсников, пристающих по субботам к местным девушкам.

В кармане рубашки завибрировал мобильник, и Снейп, помянув Мордреда, нервно рванул ворот мантии, доставая телефон. Мобильная связь в Хогвартсе скорее отсутствовала, чем присутствовала, но на пару минут разговора её обычно хватало, а потому звонить ему сюда могли только определённые люди и только в действительно экстренном случае.

— Северус, — послышался торопливый голос Джейн Грейнджер, — вы нам срочно нужны! Не волнуйтесь, все живы-здоровы, но без вас мы действительно не знаем как быть. Только имейте в виду, что во дворе посторонние…

Связь оборвалась. Снейп вскочил, успокаивающе махнул рукой тревожно глядящей на него Минерве, и с заколотившимся сердцем взмахнул палочкой.

Через мгновение он уже стоял в заросшем травой закутке двора дома Грейнджеров. В воздухе висел сильный запах гари, за забором была видна задняя часть пожарной машины, а с другой стороны двора слышались незнакомые голоса.

Снейп буквально прыжком завернул за угол дома и увидел Эйлин, сидящую на руках у бабушки, зарёванную, но целую и с виду невредимую. Он с облегчением выдохнул, и сердце наконец-то перестало биться где-то то ли в горле, то ли в висках.

В дальнем углу двора еще дымился и чадил остов некогда большой деревянной беседки, её обгоревшие останки были щедро залиты водой из валяющегося рядом пожарного рукава, а в стороне торчал из мокрой травы красный бок использованного огнетушителя. Двое пожарных стояли тут же и что-то втолковывали взлохмаченному мистеру Грейнджеру, который перепачканными руками пытался заправить в брюки вылезшие края домашней рубашки. За забором своего участка размахивал руками пожилой сосед, активно влезающий в разговор и пытающийся что-то возбуждённо объяснять пожарным, настойчиво тыча пальцем в ясное летнее небо.

— Папа! — воскликнула увидевшая его Эйлин и, змейкой выкрутившись из бабушкиных рук, подбежала, обхватила руками и уткнулась носом куда-то в район отцовского живота. Джейн подошла следом за ней.

— Северус, мы сначала ничего не поняли. Они с Джоном играли здесь на веранде в Candy Land, а я подошла, чтобы отвести ее спать. Она не хотела идти, капризничала, а потом рассердилась, топнула ногой, и… Мы стояли спиной к беседке, а она лицом, и вдруг она так страшно закричала, и всё полыхнуло. Джон схватил в гараже огнетушитель и побежал тушить. Сосед тоже подбежал с огнетушителем, но оказалось, что он перед тем уже успел вызвать пожарных. Они приехали когда большого огня уже не было, но все равно на всякий случай залили всё водой. А теперь они говорят, что непонятна причина возгорания, что не могло оно так полыхнуть одновременно со всех сторон, если только не было намеренного поджога. И что, хотя нет запаха бензина или керосина, они будут сейчас вызвать каких-то экспертов или кого-то там… Интересуются, было ли строение застраховано, требуют каких-то объяснений. А что мы должны им говорить?

— Папа, я не хотела, правда-правда. — Эйлин старательно вытирала мокрый нос об его мантию и боялась поднять глаза.

— Я знаю, — вздохнул Снейп и, наклонившись, взял дочку на руки. — Не бойся, никто тебя ругать или наказывать не собирается. Мы, взрослые, разберемся сами. А с тобой мы потом специально поговорим, я тебе все объясню.

Сзади послышался негромкий хлопок аппарации, и, прежде чем Снейп успел обернуться, он увидел буквально засиявшее солнечной улыбкой лицо тёщи:

— Гарри, дорогой! Как же я рада тебя видеть!

— Здравствуйте, миссис Грейнджер, здравствуйте, профессор! — главный герой магической Британии, известный в ней любому книззлу и каждому садовому гному, огляделся вокруг и тоже радостно улыбнулся. — Вот оно что… Ну, собственно, так я сразу и подумал. Знаете, моя Джинни нашим детям колыбельную поёт, так там такие слова есть: «Первая магия солнечным лучиком с неба пробьётся и путь озарит…». Поздравляю вас, сэр, и вас, юная леди, и вас, миссис Грейнджер!

— Спасибо, Гарри, — улыбнулась Джейн, — но я бы спокойно обошлась без этого… лучика, уж поверь мне…

— Поттер… — процедил, прищурившись Снейп, — вы с вашей аврорской вседозволенностью не сподобились подумать, что нельзя аппарировать туда, где могут находиться магглы?

— Конечно не сподобился, сэр, — подчёркнуто вежливо и с той же широкой улыбкой ответил Гарри. — Разве я когда-то спорил с вами, сэр? Но я смотрю, вы тут находитесь на виду у этих самых магглов в расшитой рунами мантии, сэр. Честно говоря, я и еще об одном не сподобился подумать — что вы сами сможете так быстро оказаться здесь, а потому очень спешил. У нас на тревожном табло замигал сигнал о магическом всплеске в маггловском районе, а там, смотрю, адрес такой знакомый… Вспомнил, что Гермиона должна вернуться только послезавтра, ну и решил взять вызов на себя, …мало ли что могло тут случиться.

— Все правильно ты решил, — сказал подошедший к ним Джон Грейнджер. Он пожал руку Снейпу, потрепал по плечу Гарри и погладил голову внучки, уткнувшейся в папину шею. — Эти пожарные говорят, что с возгоранием что-то нечисто, а сосед вообще плетёт нечто про инопланетный огонь, упавший с неба. Он у нас вообще, знаете, уфолог-самоучка такой. Хорошо хоть больше никто этого не видел, а то еще бы и божественное знамение с небес приплели...

— Да всё в порядке, мистер Грейнджер, — Гарри продолжал всё так же радостно улыбаться, — это обычное дело, у нас таких вызовов хватает. Расследовать тут нечего, а стирателей я вызвал сразу. Они разберутся с вашими пожарными и соседями. Вы вот лучше скажите, профессор, когда праздновать будем? Это же надо отпраздновать с размахом. Правда, принцесса?

Эйлин скосила на Гарри один глаз и показательно громко всхлипнула, утирая рукавом давно высохшие слёзы. Снейп достал из кармана платок и стал осторожно протирать мордочку дочери. Он думал о том, что сегодня безусловно один из самых важных и значительных дней его жизни. Ну, может быть, за исключением того дня, когда он впервые увидел свою дочь — белый свёрточек, лежащий возле Гермионы и отдельный как независимое государство, всем своим видом дающее понять, что главное тут именно оно…

— Вернется Гермиона, вот тогда решим, что, когда и в каком составе праздновать, — буркнул он в ответ, не поднимая глаз. — А в ближайший выходной мы с ней в две палочки всё это тут восстановим, конечно. Вы лучше, Поттер, помогите мне сейчас навести на эти головешки качественную иллюзию, чтоб она несколько дней продержалась, не привлекая соседского внимания. Если, конечно, вам по чину заниматься здесь такой ерундой.

— С вами, сэр, я готов заниматься и не такой ерундой. И не только здесь. Ну, вы же сами знаете.

— Господи, да прекратите вы, — взмолилась миссис Грейнджер. — Двое взрослых людей, а как окажутся рядом да зацепятся языками… Это там ваши, да?

Гарри оглянулся и кивнул. Со стороны лужайки к дому подходили два странно одетых человека. Первый, помоложе, был в светлом шелковом пиджаке и при галстуке, но при этом на ногах у него красовались грязные резиновые охотничьи сапоги до бёдер, а тот что постарше был одет в клетчатую ковбойскую рубашку, а его голову венчала высокая велюровая шляпа цвета молодой травы, которая сидела на макушке так, как будто была прибита гвоздём. Поттер приветственно махнул им рукой и зашагал навстречу, на ходу подавая какие-то знаки.

— Боже, как же это у вас, у палочников, просто… Что память человеку стереть, что стакан воды выпить. — миссис Грейнджер покачала головой и отвернулась в сторону.

— Джейн, — поморщился Снейп, — у нас, у палочников, таков закон, тем более что другого выхода всё равно нет. Память им уберут точечно, избирательно, это же профессионалы, это их работа. Я понимаю о чём вы, но не надо сравнивать. Я не оправдываю Гермиону, но она просто не видела тогда другого выхода, мы ведь уже это не раз обсуждали с вами. Кстати, вы пьёте то… ту микстуру, что я вам сварил?

— Да, Северус, спасибо вам, головные боли стали действительно реже, но всё равно иногда такие ощущения, будто я вспоминаю сон, а не реальные события. А бывает, что всплывают какие-то воспоминания, которых точно быть не должно, будто они из чьей-то чужой памяти. Ладно, что об этом говорить…

Она повернулась и пошла к дому, а Снейп задумчиво смотрел на троих мужчин, машинально поглаживая дочь по чёрным кудрям. Младшего из стирателей он узнал сразу: Рэйвенкло, Маркус Блишвик, выпуск девяносто пятого года, ВО на выпускном экзамене по зельям. А старшего он то ли не знал, то ли никак не мог вспомнить, хотя и пытался. Кого-то тот напоминал, кого-то из позапрошлой, что ли, жизни, из времён его собственной учёбы. В последнее время он вообще стал замечать, что люди как-то раздражающе повторяются. Все новые человеки — это какие-то отпечатки прошлого, для каждого из них в этом самом прошлом найдётся двойник, схожий то ли лицом, то ли мимикой, то ли повадкой, то ли ухваткой… Это возрастное, что ли? Когда вернётся Гермиона, спрошу не замечала ли за собой подобного. Как она там? Еще два дня осталось, скорей бы уже вернулась… А вот Поттер, трансформировавшийся за годы знакомства из хилого недокормыша в гладкого лося, напоминает слишком многих одновременно. Ладно бы только собственных родителей, но вот он сейчас и палочку тремя пальцами крутит точно так же, как сто лет назад вызывающе вертел палочкой его блохастый крёстный. А своей неизбывной доброжелательностью периодически смахивает на Люпина. А если уж зацепиться за эту самую вечную благожелательность, то иногда как взглянет Поттер поверх очков — так и еще кое-кого напомнит этаким своим светлым всепонимающим взглядом…

Авроры тем временем разошлись, и один подошел к скатывающим напорный рукав пожарным, а второй, похожий в своих сапогах на бредущую цаплю, направился в сторону соседского двора. Снейп отвернулся, достал палочку и пробормотал «Reficite», убирая щекочущий ноздри запах гари. А праздновать-то действительно придётся, так уж принято, и все будут на этом праздновании радоваться, словно нежданное счастье привалило. Можно подумать, кто-то когда-то сомневался, что привалит. Да он бы любого такого сомневающегося… Хотя, честно говоря, они с Гермионой в последнее время как-то слишком старательно не касались этой темы, по возрасту-то давно бы уже пора… Так, значит надо быстро разобраться тут и связаться с Гермионой, она должна узнать об этом от него, а не от родителей, и уж тем более не от бравого аврора.

Встав с разных сторон бывшей беседки, они с Поттером начали возводить невидимые стены вокруг обгоревшего остова. Воды вокруг обуглившихся досок налилось столько, что тут бы как раз и пригодились те самые сапоги. Передвигаясь по сухой кромке, они «рисовали» на невидимых стенах контуры беседки, а внезапно переставшая плакать и страдать Эйлин, подобрав у забора кривую ветку, прыгала рядом, старательно пытаясь повторять веткой движения их палочек.

— А ведь сосед не так уж и неправ, — заметил Снейп. — Это и должно было выглядеть как огонь, упавший сверху. Но чтобы вот так сразу по всему периметру, это ж с какой силой надо было стукнуть этим вашим «солнечным лучиком»?

— Ну так чья же она дочка-то, профессор!

— О-о-о, да вы никак вспомнили, что вашим детям еще в Хогвартсе учиться?

— Я об этом никогда не забываю, сэр, но вообще-то это я Гермиону имел в виду.

Снейп поймал себя на мысли, что если наложить сейчас на Поттера неотменяемое проклятие раздвоенного языка, то ему самому это обойдётся всего в пару-тройку месяцев Азкабана, зато…

— Папа, — вовремя встряла Эйлин, — если вода потушила огонь, значит вода сильнее огня. А что сильнее воды?

— Солнце. Оно эту воду высушит, испарит.

— Но ты говорил, что Солнце — это такой огонь. Значит огонь всё равно сильнее?

— Эйлин, ради Мерлина, прекрати задавать вопросы и скакать, у меня от тебя в глазах рябит.

— Как рябит? Покажи глаза!

Снейп подобрал полы мантии и со вздохом присел, глядя на неё.

— Нормальные глаза у тебя, папа, ничего в них не рябит. Это тебе просто так кажется, а я сейчас наколдую, чтобы больше не казалось.

— Экспеллиармус, — быстро сказал Гарри, выхватывая у неё из рук ветку, уже нацеленную в глаза Снейпа. — Знаете, профессор, а вот если судить по темпераменту, то сложно поверить, что это ваш ребёнок.

— Да, мне тоже периодически кажется, что она родственница Пивза.

— Папа, кто это Пивз?

— Есть один такой гиперактивный полтергейст. Тоже любитель огнём побаловаться.

— Кстати об огне. — Джон Грейнджер подошел к закончившим работу волшебникам. — У Гермионы тоже было что-то вроде этого. У неё, не помню уже что там именно, но не заладилось с игрушкой, она её отбросила, и вдруг загорелся угол ковра. Ну, не загорелся, а так, затлел. Хорошо, что я оказался рядом и тот загоревшийся кусок быстро затоптал, но никак не мог тогда понять из-за чего это случилось. У вас что, всегда огонь в первый раз?

— Да нет, необязательно огонь, — у Снейпа перед глазами ярко вспыхнула картинка: орущий на мать пьяный отец размахивает руками, и вдруг все четыре ножки стула под его тощей задницей одновременно подламываются, и он со стуком грохается на пол, продолжая кричать. Из его руки выпадает жестянка с пивом, и, противно скрежеща, катится по грязному полу прямо к ногам стоящего в стороне Северуса. Мать медленно, как в замедленной съемке, поворачивает к нему голову, и в её глазах мальчик видит что-то, чего не может понять. Но почему-то точно знает, что стул сломал он. И что он этого хотел. Или он на самом деле хотел не этого?... — По-разному бывает, Джон, у всех по-разному. Вы об этом лучше вот спросите у нашего многодетного отца Поттера.

— И правда, у всех по-разному, мистер Грейнджер, каждый по-своему чудит, — подхватил Гарри. — Меня, например, в первый раз непонятно как забросило на крышу, когда я убегал от кузена с его дружками. Джинни перекрасила платье в зелёный цвет, а вместе с ним и всё, что там в комнате рядом было. Рон сильно разозлился на близнецов и приклеил их к стенке, а заодно и друг к дружке. Джеймс разобиделся на весь свет и непонятным образом так заперся в своей комнате изнутри, что и сам выйти из неё не смог. И мы тоже не смогли открыть эту дверь ни маггловскими способами, ни магическими, так что мне пришлось подлететь к окну снаружи и просто разбить его, иначе бы он, наверное, до сих пор там сидел. А Альбусу вообще страшный сон приснился, так он среди ночи побежал к маме и буквально снёс по пути несколько запирающих заклинаний с дверей нашей спальни, причём крайне невовремя…

— Поттер, пощадите, хватит! Тем более, что нам с вами уже явно пора.

— Нет, папа, мы сейчас все вместе пойдём пить чай с пирогом, ведь правда, дедушка?

— Нас действительно ждёт на кухне пирог с вишнями, так что, может быть, задержитесь еще, Северус, Гарри?

— Джон, у меня еще столько дел, что страшно о них думать. Только сегодня до вечера надо успеть проверить… а, да ладно, вам оно не надо! — Снейп безнадёжно махнул рукой. — Так что, Эйлин, нам с мистером Поттером нужно вернуться каждому к своей работе, а тебе, смею напомнить, уже очень давно пора спать. Мы оба здесь оказались не по собственному желанию, а именно потому, что вам, моя леди, захотелось покапризничать.

— Но я не буду спать, я не хочу спать! Гарри, скажи, что ты останешься! Ты же обещал, что научишь меня играть в Авроры-и-Воры.

— Рад бы, но нет, принцесса. Обязательно научу, но не сегодня, я сейчас вообще должен быть не здесь, а совсем в другом месте.

— А где? Где ты сейчас должен быть?

— Мисс Снейп, прекратите заговаривать нам зубы, и быстро спать!

— Я не пойду спать!

— Пойдёшь!

— Нет!

— Да!

— Нет, нет, не-е-е-т, не-е-е-е-е-е-е-т!!!

Воздух слегка дрогнул и как будто подёрнулся рябью, пахнуло озоном, а над головами промелькнули мелкие красные искорки.

Директор Хогвартса и глава Аврората моментально развернулись в боевую стойку «спина к спине», и одновременно вскинули палочки.

— Мне здесь уже не нравится, — поведал Снейп, подойдя к двери.

— Можно подумать, тебе вообще где-то нравится, — обреченно выдохнула Гермиона, открывая дверь и заглядывая внутрь. — Здравствуйте, мы можем зайти?

— Да, разумеется! — откликнулась миссис Гленн, учитель-инспектор начальной BrookesSchool графства Саффолк, делая приглашающий жест. — Садитесь, пожалуйста. Очень рада буду наконец-то познакомиться с родителями нашей ученицы.

Она внимательно оглядела усаживающуюся перед её столом пару. Молодая женщина с открытым приятным лицом в ореоле вьющихся каштановых волос, с улыбкой придвинулась вплотную к столу и положила на него руки. Её спутник, всем своим видом демонстрируя отчуждение, демонстративно отодвинул стул подальше, откинулся на его спинку, закинул ногу за ногу, положил на колено сцепленные ладони и уставился вниз, опустив голову так, что его лицо оказалось наполовину скрытым свисающими черными с проседью прядями. Странная пара. И разница в возрасте слишком очевидна, и его черный свитер с не по погоде высоким глухим воротом как-то уж очень контрастирует с её светлым открытым платьем, и её поза свидетельствует о явной готовности к разговору, тогда как его спрятанные глаза и презрительно искривленные губы… В личном деле ученицы указано, что мать работает в какой-то научной лаборатории, а отец директор частной школы и учитель — химии, кажется. Что же это за школа такая, директор которой со своей коллегой не желает даже взглядом встретиться? Сноб, не иначе…

Так. Как известно, беседу с родителями рекомендуется начинать с позитива, постепенно переходя к требующим обсуждения моментам.

— Мистер Снейп, миссис Снейп, очень рада, что вы оба откликнулись на моё настойчивое приглашение. Девочка у вас замечательная, мы в школе знакомы с ней не первый год. Она активна, любознательна, у неё все в порядке с успеваемостью и с социальными навыками, все учителя ею очень довольны, и хотелось бы говорить только о хорошем, но я, как тьютор этого класса, хотела встретиться с вами обоими именно для того, чтобы обсудить то, что нас волнует и настораживает.

Миссис Снейп всем лицом изобразила внимание, мистер Снейп не шелохнулся. Миссис Гленн заглянула в листочек, на котором были по пунктам перечислены случаи и факты, требующие рассмотрения. По возрастанию, так сказать, значимости событий.

— Ваша дочь — одна из самых успевающих учениц, она много знает, много читает и всегда готова поделиться со сверстниками чем-то новым и интересным. На уроках она очень активна, всегда готова ответить на любой вопрос и в ответах демонстрирует широкий кругозор. Но мы обратили внимание, что она никогда не участвует в разговорах и обсуждениях, касающихся любимых детьми телепередач, рекламных роликов и мультфильмов, объясняя это тем, что у неё дома нет телевизора. А ведь она таким образом оказывается выключенной из многих тем разговоров, страдает коммуникационная составляющая взаимодействия со сверстниками, вам так не кажется?

— Так может, она потому так много и читает, что нет телевизора? — лениво предположил мистер Снейп, не поднимая головы.

— Но, согласитесь, для всего можно найти время, если научить ребёнка правильно им распоряжаться, не так ли? Хотя, если отказ от телевизора как одного из важных развивающе-образовательных источников является для вашей семьи принципиальным, то, безусловно это ваше право. Как и ваше право воспитывать ребёнка на том материале, который вы считаете нужным, полезным и соответствующим возрасту. Это я к тому, что, когда мы проводили урок, посвященный любимым сказкам наших детей, и они все принесли в класс свои любимые книги и сборники сказок, Эйлин принесла книгу, сказки в которой показались мне странными. Какими-то мрачноватыми, не жизнеутверждающими, не имеющими той радостной и чистой атмосферы, которая так важна для формирования детского мировосприятия. Я их внимательно прочла, но если бы меня, взрослого человека, спросили о тех моральных уроках, которые может ребенок вынести из той или иной истории — я бы не всегда знала что ответить.

— Мрачноватые? — с удивлением переспросила миссис Снейп, — Неужели сказки барда Бидля показались вам мрачнее сказок тех же братьев Гримм? Там же просто антология хоррора, жестокости, насилия и кладбищенских историй.

— Ну, знаете ли, сказки братьев Гримм — это же классика детской литературы, это вне обсуждения. И там, да — безусловно есть моральные уроки.

— Уроки классических сказок вне обсуждения, говорите? — и миссис Гленн впервые поймала пристальный взгляд чёрных глаз мистера Снейпа. — У Кэрролла классическая наша Алиса бездумно и безответственно выпивает и съедает первое попавшееся не пойми что, после чего оказывается втянутой в не самые безопасные события. В чём именно моральный урок? Чему это должно учить детей?

По тону непонятно было спрашивает это мистер Снейп серьёзно или иронически, но смотрел он при этом так, что миссис Гленн внутренне поёжилась и поспешила перейти к следующему пункту списка.

— Мы всегда идём навстречу особым потребностям и пожеланиям наших учеников, если они не вредят учебному процессу и не противоречат интересам других учащихся. Но мне кажется, что упрямое желание Эйлин писать не обычной нормальной ручкой, а птичьими перьями, мешает в первую очередь ей самой. Она вынуждена носить с собой чернильницу, чернила в которой могут разлиться, а могут и закончиться в самый неподходящий момент, например — в середине диктанта.

Мистер Снейп всем корпусом развернулся к жене и посмотрел на неё так, что даже у миссис Гленн пробежали мурашки по коже, и она заранее пожалела эту милую женщину.

— Это мой недосмотр, — поспешно сказала миссис Снейп. — Я вам обещаю, что больше таких неподходящих моментов не будет, и чернила не будут разливаться и заканчиваться. Вообще не будут заканчиваться. Но от использования перьев мы отказываться не будем, потому что это умение может пригодиться ей в дальнейшем.

Миссис Гленн мысленно пожала плечами, но решила, что это всё-таки не самые странные родители, которых ей довелось повидать за годы неустанного труда на ниве народного просвещения, а потому — надо идти дальше по списку.

— Мы неустанно печёмся об эстетическом развитии наших учеников, стараемся привить им понимание красоты природы, необходимости бережного отношения к ней. Поэтому, как видите, — и она сделала широкий жест в сторону окон, — у нас в классе много живых растений, за которыми дети ухаживают, приобретая необходимые навыки, а также развивая наблюдательность и умение любоваться прекрасным. Мы также попросили детей принести в класс те растения, которые растут у них дома или во дворах, чтобы каждый из учащихся мог увидеть что-то новое, расширить свои представления о растительном мире и показать друзьям своих зелёных любимцев. Эйлин тоже принесла зелёного друга, но, к сожалению, только после неоднократных просьб и напоминаний… — она осеклась, потому что мистер Снейп резко вскочил с места, буквально кинулся к подоконникам и застыл, напряженно всматриваясь в тесно толпящиеся там горшки и плошки. Наконец он выхватил из скопища представителей растительного мира один горшок и резко развернулся, показывая его учительнице:

— Этот?

Миссис Снейп ахнула, зажав рот ладонью.

— Да, именно этот. Такая очаровательная ёлочка, и цветочки её пахнут так, что не оторваться, но дети уже, к сожалению, оборвали с неё все стручки, потому что семена из них, если бросить их на пол, забавно и долго прыгают.

— Никто из детей не пытался съесть эти семена? — с тревогой спросила миссис Снейп. — И куда эти семена делись потом?

— Неважно уже куда эти семена делись потом, — перебил её раздраженный голос мистера Снейпа, — Понятно же, что они уже неактивны, и что съесть их никто не додумался — иначе бы… Повезло еще, что никто из детей не остался без конечностей пока они тут прыгали. Ты лучше выясни у своей дочери как она могла принести это в школу, не спросив разрешения!

— У нашей дочери, Северус! У нашей, а не у моей. И про конечности — это ты уже преувеличиваешь.

— Действительно, подумаешь — не без конечностей, а всего только без пальцев на ногах. А в перспективе и ещё без кое-чего, если хорошенько нанюхаться…

— Всё-всё, мы успокоились! Извините, миссис Гленн! Это растение действительно не стоит держать там, где есть дети, и это только наша вина, что оно оказалось здесь. — Говоря это, миссис Снейп так выразительно смотрела на мужа, что тот молча вернул растение на подоконник и сам вернулся на свой стул, всем своим видом выражая недовольство.

После неловкой паузы миссис Гленн кашлянула и продолжила:

— Мы всячески поощряем формирование у наших учащихся собственного мнения и умение его отстаивать в любых обстоятельствах и в дискуссиях с любыми оппонентами. У нас в школе даже создан дискуссионный клуб, есть кружок риторики, и мы пытаемся научить детей рассматривать любой вопрос с разных сторон, сохраняя при этом толерантное отношение к представителям иных точек зрения. Учим детей подбирать соответствующие аргументы и доносить их до своего собеседника убедительно и доброжелательно. Вы же понимаете насколько важно, чтобы свободомыслие сочеталось с возможностью принятия иных позиций и убеждений, и как важно уметь в правильной и корректной форме донести эти свои убеждения до собеседника.

Сидящий напротив мужчина издал тихий еле слышный стон и стал беспокойно постукивать пальцами по собственному колену, а миссис Снейп сидела, мерно покачивая головой и медленно поглаживая пальцами поверхность учительского стола.

— Я говорю это к тому, что в нашей школе допустимо спорить с учителем, но, согласитесь, спор этот должен идти только в определённом формате, с приведением доказательной основы собственного высказывания, если оно противоречит словам учителя. У Эйлин же в последнее время случаются срывы, когда спор с учителем проходит у неё на эмоциональном уровне, и при этом её утверждения бездоказательны. Так, например, она совершенно бездоказательно утверждала, что существуют пауки размером с лошадь, но при этом резонный аргумент учителя, что никакие арахниды не могут быть столь крупными из-за специфического строения их членистых ног, не смог ее разубедить, и она упрямо продолжала настаивать на своей правоте.

Мистер Снейп поднял-таки голову и бросил на учительницу взгляд, каким смотрят на грязного уличного щенка, который пытается прижаться к вашим ногам. Но ничего не сказал, быстро отвёл глаза и снова раздраженно уставился на собственное колено.

— При этом, что удивительно, когда на другом уроке речь шла о традиционных сказочных персонажах — драконах, и о том, что, скорее всего, эти мифические персонажи появились как смутные воспоминания наших отдалённых предков об их редких встречах с последними единичными представителями динозавров — Эйлин, напротив, очень эмоционально утверждала, что трехголовые драконы — чистая выдумка, не имеющая никаких исторических оснований. Что их не могло быть никогда. Спорила со всем классом и чуть ли не плакала. Понимаете, и в том и в другом случае Эйлин спорила, не приводя никаких аргументов и доказательств, упрямо спорила просто ради спора. При этом она демонстративно противопоставляла себя не только учителю, но и всему классу, а это уже, на наш взгляд, очень тревожный звоночек, вы согласны?

— Нет, не согласен, — мистер Снейп снова воздвиг голову, чтобы одарить миссис Гленн очередным уничижительным взглядом. — Трехголовых драконов, как и трёхголовых динозавров, действительно не могло существовать по той, даже детям понятной, причине, что уровня разумности дракона не хватит на то, чтобы рационально координировать разнонаправленные команды трёх примитивных мозгов, а тело, хаотично управляемое разнонаправленными импульсами, не может выжить в процессе эволюции. Даже двухголовых и то быть не может.

— А как же рунослед? — повернулась к нему миссис Снейп.

— Великий зоолог! Хотя, если вспомнить, кто тебя учил… Рунослед — разумнее любого дракона, к тому же каждая его голова имеет свою специфическую функцию. И всё равно долго они не живут именно потому, что головы враждуют, а зачастую и откусывают друг друга.

Миссис Гленн перевела взгляд с одного на другую, подавляя вскипающее раздражение. У этих людей тоже явно с головами что-то не так, и они категорически не готовы к продуктивному диалогу о поведении их же ребёнка. Неудивительно, что их дочь такая выраженная индивидуалистка, с явной неохотой подчиняющаяся школьным правилам и порядкам. Пока подчиняющаяся, а что дальше будет — вот пусть они тогда и расхлёбывают, хотя девочка объективно неплохая, её упрямство, старательность и настойчивость можно было бы повернуть в правильное русло. Но, жаль, не при таких родителях…

— Хм… Мне вот сейчас вспомнился еще один эпизод, свидетельствующий о том, что Эйлин не всегда уверенно разделяет фантазии и реальность. Всё-таки в этом возрасте детям уже не свойственно верить в Санта Клауса, единорогов и розовых пони. У них одно время модно было плести простенькие, знаете, браслетики из чего попало и дарить друг другу. Так вот Эйлин двум своим девочкам-подружкам подарила такие, утверждая и настаивая, что они сплетены из волос единорога, и потому будут охранять и приносить удачу. Конечно, единорог — это такой культовый для девочек персонаж, но не до такой же степени. Девочки сначала поверили, а потом родители им объяснили, что единорогов все же не существует, а Эйлин обиделась и с этими девочками рассорилась. Вот к чему приводят неисправимые фантазии.

— А знаете, она девочкам говорила правду, — с ясной улыбкой сказала миссис Снейп. — У мужа при школьном хозяйстве есть лесник, а коня этого лесника как раз и зовут Единорогом. Этот лесник, Хагрид, и подарил Эйлин волосы из хвоста своего коня, а она из них и плела эти самые браслетики. Так что именно из волос Единорога они и сплетены были, а если уж сплести волос на защиту и удачу — то так обязательно и будет.

— Миссис Снейп, — с чувством произнесла учительница, сознавая что разговор как-то не совсем задался, а точнее — не задался совсем, — миссис Снейп, я понимаю ваше желание во всём оправдать и выгородить своего ребёнка, но по этой дорожке можно зайти слишком далеко. Поэтому, как ни печально, но пора нам перейти к тому вопиющему происшествию, из-за которого я, собственно говоря, так и настаивала на встрече с вами обоими, несущими равную ответственность за воспитание и поведение вашей дочери.

У миссис Снейп напряглись плечи, а мистер Снейп откинулся на стуле, положил подбородок на сложенные домиком ладони и, вопросительно изломав бровь, посмотрел на миссис Гленн так, как, наверное, в своей какой-то там школе смотрел на заикающегося у доски ученика. Бедная женщина, и как только она с ним таким живёт? Весь в чёрном, бледный как привидение, худой как шест, на пальце какой-то чёрный перстень… Стоп! А может быть — он гот? Им на лекциях по усовершенствованию как раз недавно рассказывали о разных там субкультурах. Готы — они мрачные, во всё черное одетые, вечно всем недовольные, угрюмые одиночки, индивидуалисты, проповедуют всякую мистику, культ смерти… Похоже, да. Но кто бы его тогда держал в директорах школы? Хотя неизвестно еще какая там школа, может там сплошные сатанисты в Попечительском совете…

— А произошло следующее. В этом возрасте многие дети что-либо собирают, коллекционируют, и мы решили устроить урок, на который ученики должны были принести из дома свои самые разнообразные коллекции, чтобы поделиться с одноклассниками собственными увлечениями и пристрастиями. Урок проходил очень живо, весело, неформально, и на него Эйлин принесла свою коллекцию — целую стопку карточек-вкладышей из каких-то шоколадок. Такие красочные и красивые картинки, изображающие и описывающие разных волшебников, как она сказала, всех времён. Коллекция интересная, необычная, класс сначала заинтересовался, но тут она стала говорить, что с некоторыми из них она знакома сама, и даже с теми, которые давно умерли. Одну карточку вообще вытащила, показала всем и сказала, что это самый знаменитый волшебник, и что он… э-э-э… — учительница сбавила голос практически до шепота, и продолжила, с опаской покосившись на невозмутимого мистера Снейпа, — сказала, что он самый близкий-преблизкий друг её мамы…

— Пот-т-тер, — страдальчески выдохнул мистер Снейп через сжатые зубы.

Миссис Снейп прикрыла лицо руками и у неё задрожали плечи.

«Плачет! О, господи, — в смятении подумала миссис Гленн, — что же я наделала? Хотя если он сам об имени этого… друга догадался, то и раньше, наверное, подозревал. Ну и ладно, мне-то что, пусть сами с этим разбираются».

— Да, Поттер, именно этим именем и была подписана та карточка. И дети стали смеяться над тем, что Эйлин знакома с мёртвыми волшебниками, и что вообще её старомодные волшебники по сравнению с Супергероями — это трэш и отстой. Она отреагировала на эти обычные беззлобные детские шутки совершенно непропорционально, стала буквально кричать, что они ничего не понимают, и утверждать, что никакие выдуманные Супергерои с их суперсилами не сравнятся с настоящими волшебниками по возможностям. И тогда один мальчик, Юджин Болдуин, схватил ту самую карточку и стал смеяться, что друг её мамы — горшечник, лепит горшки, дарит их её маме, и что только на это его волшебных возможностей и хватает. Эйлин выхватила карточку и со всей силы ударила Юджина кулаком по носу. Понимаете, она продемонстрировала высокий уровень личностной агрессивности и целенаправленно разбила мальчику нос так, что потом пришлось долго останавливать кровь, а нос ему потом вправляли в больнице.

— Достойный удар, — прокомментировал мистер Снейп. — Я, знаете ли, не оправдываю агрессию, но согласитесь — было за что.

— И это говорите вы — педагог?!

— Как педагог — осуждаю насилие. Как педагог и отец — возмущен тем, что мою дочь дразнят в школе.

— Как мать — не могу осудить свою дочь, которая вступилась за… ну, скажем так, за честь имени моего близкого друга.

— Ну знаете ли! Физическая агрессия в стенах школы недопустима. И нигде не допустима, но в стенах школы — особенно. И вы, как родители, должны принять любые меры, чтобы такой поступок вашей дочери получил достойную оценку с вашей стороны.

— Если поступок получит нашу оценку, нашу неоднозначную оценку — может ли это быть нам зачтено как принятая мера?

— Мистер Снейп! Вы глумитесь над педагогикой!

— Над педагогикой? Упаси Мерлин!

— Что ж, раз так — наш разговор можно считать завершенным, хотя мне бесконечно жаль, что мы с вами не на одной стороне, хотя я тут как раз представляю сторону интересов вашего же ребёнка. Я, кстати, тогда отобрала у Эйлин этот набор карточек, и сказала ей, что отдам только родителям, когда они оба придут ко мне на беседу. Вот, беседа закончена, и я вам его возвращаю.

Она решительно дёрнула ящик стола, вытащила из него и бросила на стол неаккуратно сложенную стопку. Одна карточка застряла в ящике, и она, достав её, невольно бросила взгляд на изображение. Потом подняла глаза и посмотрела на сидящего перед ней неприятного мужчину. Потом снова посмотрела на карточку, затем на своего визави и снова на карточку, убеждаясь, что и там и тут наличествует один и тот же человек, только на карточке он одет в длинный черный балахон, а в руках у него какая-то короткая школьная указка.

«Северус Тобиас Снейп — кавалер ордена Мерлина первой степени, Мастер Зелий золотого реестра, Мастер Боевых искусств, директор Школы Чародейства и Волшебства «Хогвартс»… — боковым зрением она еще успела заметить, что в ладонь мужчины скользнула из рукава та самая указка, а потом сразу почувствовала мгновенную слабость, по телу разлился жар и пересохли губы. Боже, это что — неужели такие ранние предвестники климакса? Хорошо, что она как раз успела закончить такой эффективный и успешный разговор с родителями, осталось только попрощаться и разойтись довольными друг другом.

— Еще раз спасибо вам, что нашли время прийти, и за то, что полностью разделяете нашу озабоченность поведением Эйлин. Уверена, в следующий раз мы увидимся с вами по более приятному поводу.

Мистер Снейп встал, вежливо наклонил голову и направился к двери. Прощальная улыбка миссис Снейп выглядела несколько виноватой.

Гермиона и Северус молча шли вдоль бесконечного забора школьной стоянки, в конце которого их ждал заранее присмотренный подходящий для аппарации закуток. Снейп шёл, засунув руки в карманы и всем своим видом демонстрируя недовольство.

— Бить носы мальчикам — это дурная наследственность с твоей стороны, — наконец выплюнул он.

— Конечно! — гордо согласилась Гермиона. — С моей, с моей и только с моей — мы своих в обиду не даём. Вот только я твоему драгоценному Драко тогда на третьем курсе не нос разбила, а пощечину дала, нос у него не пострадал.

— Имей в виду, — сухо продолжил Снейп, пройдя еще несколько шагов, — в Хогвартсе беседы с родителями по поводу подобного поведения их детей проводит лично директор. Родителям присылается приглашение на специальном бланке с указанием времени встречи. Так что готовьтесь, миссис Снейп.

— Ага! — хихикнула Гермиона. — И мне тогда что, сразу кружевные трусики надевать?

— Дык, это, директор, да нельзя ж это так оставлять, завтра ж детишки малые приедут, как они на таких лодках поплывут? Там ну совсем чары направления ослабли, две лодочки так и вообще всю дорогу норовят в сторону уйти. А я ж сразу за всем этим флотом уследить не могу, один я. Хорошо хоть Кальмар помогает, щупальцами их направляет, лодочки эти, толкает куда надо. А если вдруг он завтра занят будет, я ж, боюсь, не справлюсь. А если Кальмашка кого из детишек энтим своим щупальцем напугает или заденет? Я ж говорю, там чары совсем слабые, их же еще когда директор Дамблдор накладывал-то, в прошлом веке. Сам же я ничё сделать не могу, так что сегодня надо.

— Хагрид! — тоскливо сказал Снейп, вертя в руках перо, — Хагрид, ты, конечно, единственный порядочный человек из всей этой публики, единственный, не требующий у меня деньги ни на корма для твоих животных, ни даже на болты для твоего арбалета. Но скажи, Мерлина ради, почему ты говоришь мне об этом только сегодня, в самый последний день?

— Так я об лодочках еще когда говорил, в прошлом сентябре еще вам говорил. И потом, да, говорил. Вы, директор, там были, где я это говорил, могли меня слышать. Да ты сам представь, Северус, если завтра с детишками что случится, что делать станем?

Даже сидя по ту сторону стола, Хагрид нависал на ним, как могучий утёс. Снейп старался вдыхать пореже, от лесника сильно несло псиной и каким-то терпким лесным духом, а драгоценное сверхчувствительное обоняние зельевара в подобных случаях становилось совершенно лишним. От этого запаха два дятла, сидевшие внутри головы директора, еще резвей застучали клювами, выдалбливая виски изнутри.

— Хорошо, Хагрид, я это сделаю сегодня чуть позже, — Снейп сжал зубы и в очередной раз за сегодняшний день мимолётно пожалел, что нельзя умереть по собственному желанию.

— Так и это… там еще непромокаемость бы обновить кое-где, а то, бывает, со дна там чуток…

Снейп медленно и молча поднял на Хагрида такие глаза, что тот сразу заторопился:

— Так спасибо, директор, я это… пойду.

Снейп потёр и сжал виски, еще раз перечисляя про себя последовательность тех неотложных дел, которые обязательно нужно было успеть сделать да завтрашнего прибытия Хогвартс-экспресса. Ситуация осложнялась тем, что Флитвик, плохо выглядевший всю последнюю неделю, еще со вчерашнего вечера находился в Больничном крыле, и Поппи собиралась продержать его там целый день, чтобы назавтра он мог более-менее полноценно встать в строй. Даже если, допустим, Филиус выйдет прямо с утра, хватит ли у него времени еще раз проверить движущиеся лестницы? А если не прямо с утра? Пожалуй, стоит самому начать эту проверку сегодня, хоть что-то он да успеет, а назавтра маленькому профессору меньше работы останется… Ещё завтра с утра соизволит наконец-то прибыть профессор Слагхорн, но от него особой помощи не дождёшься, хорошо еще если он свои факультетские помещения обойдёт с проверкой. А что там, кстати, Барон говорил о сырой стене в одном из коридоров?

— Мальчик мой, — Дамблдор встал из кресла, облокотился изнутри на раму и оттуда с сочувствием смотрел на Северуса, — выпей чаю, съешь что-нибудь сладкое, это помогает при мигрени.

— Есть более радикальные способы, — огрызнулся Снейп, и почувствовал как нагрелось сквозное зеркало в кармане. Он достал его, открыл и воззрился на глядящий оттуда карий глаз Гермионы.

— Северус, — заторопилась она, — Северус, вернись, пожалуйста, домой пораньше. Меня выдернула с работы мама, потому что у Эйлин поднялась температура. Я её доставила домой, напоила бодроперцовым, температура упала, ей уже лучше, но она всё время канючит, мучает Живоглота, требует, чтобы я от неё ни на шаг не отходила, и ноет про папу. Я понимаю, что у тебя куча дел, я не хотела тебя трогать, но приди пораньше, а?

— Сейчас тут всех поубиваю и приду, — пообещал Снейп. — Но быстро это всё равно не получится, сама понимаешь, так что пока возьми там в лаборатории в правом от стола шкафу красный пузырёк и напои её. Только не забудь развести вдвое. И действительно ты там не отходи от ребёнка, мало ли что, лучше тогда сразу в Мунго. Прости, мне в дверь стучат, держись там!

Про «стучат» он покривил душой, потому что на самом деле профессор Хуч ворвалась в директорский кабинет без всякого стука, и теперь стояла перед ним, скрестив руки на груди и сверкая глазами.

— Директор, ну сколько можно игнорировать мои просьбы! Этими мётлами скоро только двор мести, среди них меньше половины хоть относительно пристойных, остальные настолько износились, что уже просто опасны! Это стыд и позор учить детей на этом старье, и вам тоже должно быть стыдно за это!

— Допустим, что мне тоже стыдно, — согласился Снейп, неосознанно копируя ту же защитную позу со скрещенными на груди руками. — Но денег у школы на новые мётлы нет и в обозримом будущем не предвидится. Если я не ошибаюсь то же самое я говорил вам на прошлой неделе, почему вы решили, что за это время что-то могло измениться?

— А то, что я узнала, что у школы есть неприкосновенный запас, и им распоряжается директор лично.

— Да ты никак «Историю Хогвартса» наконец-то прочла? — ехидно спросил Снейп. — Так там еще написано, что не просто распоряжается лично, но может даже не отчитываться, куда эти деньги ушли. Шепну тебе по секрету, что в основном этот запас идёт на материальную поддержку детей из неимущих и малообеспеченных семей, если ты в состоянии представить себе, что и такие есть. И завтрашним поездом прибудут еще четверо таких детей. Первокурсников.

— Но мы могли бы приобретать новые мётлы частями, хотя бы по нескольку штук каждый год.

— Не могли бы, Роланда, бюджет течёт со всех сторон. Я насчёт мётел каждый год пишу специальное душераздирающее письмо попечителям, и они даже один раз осчастливили меня уклончивым ответом. Года четыре назад примерно. Вот слезь ты с меня и залезь на Попечительский Совет, вдруг это на них такое неизгладимое впечатление произведёт, что они расщедрятся. Ты хоть знаешь, что я на днях шесть часов, до глубокой ночи, простоял у котлов, чтобы наварить товарное количество инсектицидов для школьных теплиц. А знаешь зачем? Потому что мы со Спраут сели и прикинули, что единственная возможность закупить всё необходимое для школы количество рассады — это сэкономить на покупке инсектицидов и репеллентов, а иначе никак, или одно или другое. Я, директор, шесть часов дышал вонючей отравой потому, что у школы нет денег на рассаду, понимаешь — денег нет и взять неоткуда. Поэтому иди и наложи на каждую метлу такие заклинания, чтобы они продержались до лучших времён, да обновляй эти чары почаще. Не потянешь сама — попроси кого-нибудь в помощь. А хочешь ещё идею подам? Иди и договаривайся с Сивиллой, чтобы она не била регулярно свои драгоценные в полном смысле слова хрустальные шары, договаривайся со своей подружкой Синистрой, чтобы она не заказывала ежегодно новую супер-пупер модель телескопа — и тогда лет через несколько мы сможем подумать о замене части мётел на что-то более пристойное.

— Северус, ты меня что, вообще не слышишь? Да любая честная проверка покажет, что эти мётлы не соответствуют требованиям безопасности.

— А ты сделай так, чтоб соответствовали, — рявкнул Снейп, и осёкся, потому что в дверь, коротко постучав и не дождавшись ответа, просочился Аргус Филч с явно маггловской жёлтой папкой наперевес.

— Вы, директор, уж простите, что врываюсь, но профессор МакГонагалл очень просила. Она с утра в Министерстве, в Отделе магического образования что-то утрясает, и просила меня, что если к этому вот времени не вернётся, срочно-срочно передать вам тогда эту папку, чтоб вы вместо неё проверили и подписали. Тут заказ на поставки продуктов для кухни, это без задержки надо подписать, чтоб эльфы к вечеру обязательно успели получить. Вот, держите, — скороговоркой произнёс он, и уловив грозный блеск в глазах Снейпа, положил толстенную папку на краешек директорского стола и поспешно ретировался.

— Профессор Хуч, — ровным голосом произнёс директор, вы же видите, что у меня срочная работа, не смею вас больше задерживать.

Рональда Хуч громко хлопнула дверью, напоследок взглянув на него так, что если бы взгляды убивали, то в кабинете бы уже остывал покойник. Но что нам, Снейпам, какие-то взгляды? Сколько раз в жизни он бы мог уже быть трупом? Считать не сосчитаешь… Тем более, что есть чем заняться, с поставками продуктов он никогда дела не имел, это была вотчина МакГонагалл.

В жёлтой папке оказались все заказы на поставки этого календарного года, давно проверенные и исполненные. Выяснив, что только верхние четыре свитка пергамента содержали список заказов на текущую дату, то есть именно их ему и надо подписать, директор облегченно вздохнул и окунул перо в чернильницу, готовясь поставить подпись. Глаз лениво скользнул по диагонали первого свитка со списком. Снейп моргнул, потряс головой, снова моргнул, отложил перо и щелкнул пальцами, призывая старосту хогвартских домовиков.

— Директор, сэр, позвал Брэнди? — склонился в поклоне эльф в белоснежной наволочке с гербом Хогвартса.

— Да, Брэнди, позвал, — Снейп потёр переносицу, — чтобы получить от вас разъяснения по сегодняшнему заказу. Я даже не смотрю всякую муку-сахар-яйца-мясо-фрукты-овощи и такое прочее — тут только вы сами можете знать когда, чего и сколько нужно. Но что вы собираетесь делать с указанными в этом списке сорока пятью бутылками кулинарного хереса?

— Так для соусов там, для крем-супа очень хорошо, помогает смягчить и оттенить вкус… — забормотал эльф и уставился в пол, теребя наволочку.

— Сорок пять бутылок?

Эльф молчал, продолжая смотреть в пол, и до директора наконец-то дошло. Так, ладно, Мордред с ней, то есть с бутылками, пусть уже упьется своим хересом. Вот ведь дамблдорово наследство! Это под его дланью она тут такие корешки пустила, что не выдернешь, вон еще когда Амбридж пыталась её выкорчевать, и где теперь та Амбридж, а эта стрекоза очкастая как сидела в своей башне, так и сидит. Стоп, Северус! Если бы ты сам, родной, не оказался тридцать с хвостиком лет назад в ненужное время в ненужном месте под чужой дверью, то Дамблдор бы её в штат не взял, а так он её взял, чтобы защитить…То есть ты сам, хоть и косвенно, но виноват в том, что она тут тридцать с лишним лет… защищается. Мерлиновы подштанники, он еще и в этом виноват… Да херес с ней, пусть она и дальше расширяет им своё сознание. Всё шире и шире расширяет до неведомых широт… Всё, проехали…

М-м-м, ну, хорошо, — кашлянул он, — а вкус каких блюд вы собираетесь смягчать и оттенять, заказывая сто восьмидесятифунтовых ящиков самого дорогого элитного кошачьего корма? Зачем нам столько?

— Так затем же, и вообще котов много… — туманно ответил эльф, не поднимая глаз.

— Что-о-о? Только не говори мне, что профессор Трелони этим херес заедает, я не хочу об этом знать. — Снейп закусил губу, чтобы сдержать рвущееся на волю междометие. — Но если это действительно так, то для этих нужд закажите ей совиное печенье, оно вдесятеро дешевле при том же количестве. Кого еще мы питаем этими деликатесами?

— Так я же и говорю, котов же в замке много, да еще понавезут завтра.

— А мы что, кормим их всех за счёт заведения?

— Ну, как получается. Не голодать же животным, это же дети, они то забудут накормить, то недоложат, а кот голодный. Нам этих ста ящиков может и на целый год хватить. А может и не хватить… Кошек, говорю, много, — и домовик выразительно посмотрел Снейпу в глаза. — Вы ж даже не представляете, сколько их, они ж всё больше по гостиным да по спальням сидят, не вылазят, мало кто из них в коридор выходит, вот вы просто и не знаете, сэр директор.

Сэр директор потёр виски, еще раз посмотрел на указанные справа в списке цены, и подумал, что наверняка тут что-то не так. Сотня ящиков! Сотня, Северус! А может, это Спраут подкармливает консервами свои плотоядные растения? Или всё-таки Хагрид потчует деликатесами своё зверьё? Или не зверьё, а собственного обормота-братца? А, кстати, как это Гигантский кальмар умудряется находить себе достаточно пропитания в таком относительно небольшом озере? Понятно только одно — эта позиция списка давно и прочно лоббируется деканом Гриффиндора, а сам он не знает не только общего количества котов Хогвартса, но и много чего другого явно не знает. Еще раз вчитавшись в мелкий шрифт отдельных позиций списка, он сказал категорическим тоном:

— Вот здесь и сейчас — меняем семьдесят, нет, восемьдесят, ящиков из ста на более дешевый корм. Например, эти «Лучшие тигровые креветки для лучших котов» меняем на консервы с рыбой, с какой-нибудь там рыбой попроще. А про «Нежнейшую севрюжку для нашего зверюшки», — Снейп брезгливо поморщился, — и про паштеты с черепашьей печенью я даже упоминать не буду, всё сменить на этот… как его там… на «Whiskas», — вспомнил он надпись на коробке с едой Живоглота.

— Как скажете, директор, сэр, — поклонился домовик и пробежал пальцами по списку, заменяя одни названия другими. Снейп мрачно наблюдал как меняются цифры цен, и думал о том, что минимум полжизни истрачено на подобную ерунду, и не сказать, что вторая половина пошла на что-то такое уж действительно важное. Чем он вообще занимается, сотрясая воздух решением всех этих административных, финансовых и хозяйственные вопросов? Где в его работе результат, который можно взять в руки? Вот сваренное зелье — это да, это не просто результат, а необходимая и ценная во всех смыслах вещь… А тут у него наивысшее достижение — вот эти меняющиеся цифры. Молодец, Северус, ты сэкономил на кошачьих консервах аж целую кучку галлеонов, которые тоже ничего решат и никакой дыры не заткнут… Так, ладно, едем дальше.

— Следующий вопрос, Брэнди, — вкрадчиво произнёс он. — Зачем Хогвартсу сорок унций слизистых выделений занзибарских улиток по цене ковра-самолёта? Мне знакомо это вещество — оно входит в состав всего лишь двух ис-клю-чи-тель-но редких зелий, которые к тому же запрещены не только нашим Министерством, но и Международной конфедерацией магов. Причём в эти два зелья оно входит в количестве, помещающемся на острие булавки.

— Простите, директор, сэр, — эльф снова низко склонился в поклоне, — едим это мы. Мы, эльфы. То есть, конечно, мы не только это едим, хотя это очень любим. Но если сэр директор велит, я это сразу сейчас уберу, конечно.

Снейп озадачено покачал головой. И действительно — он как-то никогда не задумывался: а что, собственно говоря, едят сами домовики? Он вообще никогда не видел, чтобы кто-то из них что-то ел или пил. Цена, конечно, несусветная, но должны же и у эльфов быть свои радости… Он, намеренно не всматриваясь, пролистнул оставшиеся свитки списка, поставил на последнем короткую подпись из узких колючих букв и приложил к ней свою волшебную палочку для магического подтверждения.

— Спасибо, директор, сэр, — пискнул эльф, исчезая вместе с папкой. Директор-сэр наконец-то встал с кресла, и, разминая руками спину, подошел к шкафу, чтобы взять зелье от мигрени. Нужное зелье, как он и подозревал, закончилось. За последние дни он извёл весь свой запас, надо варить новую партию, вопрос — когда? Ближайшие три-четыре дня точно не получится, а его личные дятлы в голове обзавелись, кажется, бурильными установками вместо клювов. Проще выпить яд, чем терпеть, подумал он, постоял с закрытыми глазами, сжав виски и раскачиваясь на пятках, застегнул мантию и вышел. Надо идти «к лодочкам», никуда не денешься. Норовящие уплыть в сторону и протекающие лодки с перепуганными и безо всяких лодок первокурсниками… Твоей собственной дочке плыть на такой лодочке через пару лет, хотя её уж точно ни сменой курса, ни щупальцем Кальмара не испугаешь…

Свернув по дороге в Больничное крыло, Снейп открыл дверь и тихо позвал Помфри. Она, выглянула, прижала палец к губам и сделала ему знак пройти в ближайшую пустующую в ожидании приезда потенциальных пациентов палату.

— Ну, как он? — спросил Снейп, делая пас палочкой, чтобы открыть дверь шкафчика с лекарствами и добыть оттуда зелье от головной боли.

— Да получше, спит сейчас, я хочу его сегодня весь день на зельях продержать. Но, сам понимаешь, сердце у него не очень, а нового не вырастишь… Старенький он, Северус, совсем уже старенький. Ты бы ему сварил…

— Сам знаю что, — перебил её директор, отставляя в сторону пустой флакон. — Но там только… там только одну основу неделю настаивать, не знаю, когда успею. Сварю, куда денусь, и про общий список твой помню. Послушай, я сейчас выйду на территорию, а ты свяжись, пожалуйста, с Гермионой, там Эйлин нездоровится, спроси не нужно ли чего. Дома вроде бы всё есть, но на всякий случай…

— Иди, — махнула рукой Помфри, и уже отвернулась, запирая шкафчик, когда он, открыв дверь в коридор, развернулся и ехидно спросил:

— А что ж ты нашего уважаемого профессора зельеварения не попросишь сварить зелье для Филиуса, а Поппи? — крутанулся на месте и быстро вышел.

Возле главных ворот замка Снейп почти столкнулся с возвращающейся из Министерства МакГонагалл, которая явно спешила, но, увидев его, замедлила шаг:

— Северус, как хорошо, что не надо будет к тебе подниматься! Мне, слава Мерлину, всё-таки удалось пробить этих министерских и утвердить все учебные планы, ну, почти все. В последний момент возникли разногласия насчет одной темы из новой программы по маггловедению, мне бы хотелось сначала обсудить это с тобой, там эта тема такая… скользкая такая, неоднозначная. Сначала нам с тобой вместе надо подумать и решить, а только потом уже можно будет говорить об этом с профессором Вэлланс, она может не понять подоплёки разногласий.

— Ну не ходу же, Минерва. Вы сказали — я услышал, но давайте хоть через пару дней. А вы пока подумайте над моим встречным предложением для обсуждения: могли бы мы разрешить первокурсникам привозить свои мётлы? Роланда утверждает, что половина школьных мётел опасна для жизни, а на школьных мётлах в основном первокурсники и летают, у старших нет уроков полётов, и кто хочет — тот летает на своей. Если хотя бы у половины первокурсников будут собственные, то второй половине хватит тех школьных, которые ещё более или менее пристойны.

— Но директор, запрет собственных мётел для первокурсников — это запрет в целях их безопасности, они еще слишком малы для этого.

— Да что вы говорите, уважаемая профессор МакГонагалл? — ласково спросил Снейп, изобразив на лице улыбку, от которой любому собеседнику захотелось бы бежать куда подальше. — Не напомните ли мне, кто за свои собственные, и немалые, денежки купил когда-то скоростную метлу для одного драгоценного первокурсника, который до того метлы и в глаза не видел? — Не дожидаясь ответа он развернулся и направился к причалу у озера, возле которого уже стайкой толпились лодочки, заранее выпущенные Хагридом из лодочного сарайчика на свободу.

Через час он возвращался в замок, покручивая в пальцах палочку и даже пребывая в почти добром расположении духа. Голова — спасибо зелью в связке со свежим воздухом — уже не болела, а спина от перемещений с места на место этих проклятых плавучих посудин без помощи магии, ныла, но вполне терпимо. Снейп успел подумать, что надо бы, пока он здесь на воле, связаться с Гермионой, но тут ему прямо под ноги метнулась серебристая фигурка кошки.

— Северус, — зачастил патронус голосом хозяйки, — Скорее! Пивз пробил трубу горячей воды в библиотеке, тут потоп, и мы все сейчас просто сваримся вместе с книгами!

Он редко пользовался директорской привилегией аппарации внутри замка, но тут уже через миг оказался среди клубов горячего белого пара, сквозь который угадывались мечущиеся фигуры в мантиях. Жаркий пар не давал вдохнуть, ноги оказались по щиколотку в горячей воде, и он почти задохнулся влажным обжигающим воздухом прежде чем наколдовал головной пузырь и осмотрелся. Один из шкафов с книгами почему-то рухнул, и выпавшие из него книги буквально плавали в воде, возле них, причитая, суетилась мадам Пинс. МакГонагалл с палочкой наперевес пыталась затянуть дыру в фонтанирующей трубе под потолком, а остальные преподаватели пытались справиться с потопом с помощью высушивающих чар, испарения от которых поддавали в воздух еще больше пара. Снейп ругнулся сквозь зубы, сотворил головной пузырь Филчу, который помогал перекладывать залитые водой книги на относительно сухой стол, и бросился к окнам, на ходу снимая с них запирающие и охранные заклинания. Когда клубы белого пара дружно рванули из распахнутых окон на свежий воздух, они смогли наконец-то надёжно закрыть пробоину в трубе, затянув неизвестно чем пробитую дыру подобием широкого стяжного хомута, трансфигурированного Минервой из библиотечного стула.

Победив рукотворный катаклизм, профессор трансфигурации издала боевой клич Шотландских горных кланов и села на ближайший стол, приглашающе похлопав рядом с собой рукой:

— Садитесь, дамы и господа! Нам всем надо отдышаться и привести себя в порядок.

Дамы, представленные здесь всеми, кроме Флитвика, профессорами, находящимися в замке на момент аварии, а также господа, состоящие из директора и завхоза, послушно расселись на беспорядочно раздвинутых столах, вытирая пот, пытаясь выжать воду с подолов мантий и высушить промокшие насквозь ноги. Только мадам Пинс, всхлипывая, собирала с пола мокрые книги и оглаживала каждую из них ладонью. На предложение мисс Вэлланс, молоденькой преподавательницы маггловедения, просушить книги заклинаниями, библиотекарша только махнула рукой:

— Эти книги нельзя так сушить, на них столько всего наложено, что они дополнительных чар не выдержат. Пропали книги! Проклятый Пивз! Нет, ну кто бы уже приструнил наконец этого ублюдка?!

— Ирма, — хихикнула профессор Вектор, — никогда не думала, что ты вообще умеешь ругаться. И почему ты так уверена, что родители Пивза не состояли в законном браке? Тем более, что он вообще никогда и не рождался, он просто где-то и когда-то появился из ничего. На наши головы.

— Ах, так он еще и бедный сиротка! — возмутилась библиотекарша. — Так давайте его дружно пожалеем пока он еще не совсем распоясался.

— Он уже давно совсем распоясался, — неприязненным тоном заметила профессор Бабблинг, — и никакой управы на него нет. Дамблдора он действительно хоть побаивался, но мне кажется, что у них с Дамблдором был просто некий уговор: Пивз не переходит определённые границы — и директор его не трогает. И еще мне иногда казалось, что Дамблдор Пивзом даже немножко гордится: вот, мол, какая еще школа может похвастаться собственным полтергейстом?

— Ну, насчёт того, что он распоясался давно, и что директорам приходится с ним договариваться, так последние лет сто сорок он почти паинька, — заметила МакГонагалл, водя палочкой над мокрыми ногами. — Слышали наверняка историю времён директриссы Моул, когда замок пришлось на три дня эвакуировать, а ей пришлось подписывать с ним договор, согласно которому в обмен на спокойствие в школе Пивз получил разрешение купаться раз в неделю в ванной для старост и безнаказанно швыряться хлебом. Это мы ещё мирно живём.

— Но он ругается нехорошо, — тихо сказала юная мисс Вэлланс, — и непристойности там всякие говорит, девочки даже плачут, когда... — она осеклась и очень мило покраснела.

— И что вы с ним предлагаете делать? — насмешливо поинтересовался Снейп. — Что можно сделать с духом Хаоса, который совсем не вещество и при этом не совсем существо? Полтергейст — полуразумный сгусток неизвестной пока науке энергии. Он бессмертен и неуязвим. Его ни убить, ни изгнать… Какие меры перевоспитания предложит наш славный педагогический коллектив?

— Не ёрничайте, директор, — строго сказала МакГонагалл, поджав губы. Хотела сказать еще что-то, но промолчала.

Снейп медленно обвёл глазами сидевших вокруг женщин. Все они, кроме молоденькой мисс в коротенькой мантии, были старше его. Даже Пинс и Синистра были хоть несколькими курсами да старше, а остальные профессора ещё его самого учили, писали ему красными чернилами замечания на полях свитков, давали домашние задания и назначали отработки, помнили его тощим настороженным малолетком, впервые переступившим порог замка… Кучка весьма немолодых женщин и старик-сквиб… Кто у нас там еще в запасе? Простодушный Хагрид, кисейный Слагхорн, старенький Флитвик, вечно живой Биннс и блаженная Трелони? Мощно!.. Он остановил взгляд на размокших и явно пришедших в негодность тряпичных туфлях Септимы Вектор, перевёл глаза на сложенные на коленях руки МакГонагалл — руки с выступающими венами и чуть искривленными артритом пальцами…

«Ну что? — спросил сам себе Снейп и мысленно ухмыльнулся, — «Правь, Британия, морями!».

Он соскочил со стола и, не сказав ни слова, стремительно вышел из библиотеки.

Оказавшись в подземельях, Снейп встал вплотную к стене, закрыл глаза и приложил обе ладони к камням. Хогвартс задышал под руками своего директора, откликнулся, пробежал волной мурашек по прижатым ладоням, заскрипел, зашевелился, осмотрел сам себя изнутри и снаружи. Директор мог сейчас мысленно найти и увидеть любого обитателя замка, включая мелкого паучка в какой-нибудь щели, но, как он ни шарил внутренним взором по этажам и башням, полтергейст был ненаходим, замок его не отражал. Ну да — не существо и не вещество…

— Господин Барон Бедуир, вы мне нужны! — он постучал палочкой по камням, призывая главу хогвартских привидений.

Через мгновение из стены просочилось вытянутое костлявое лицо, а затем и вся полупрозрачная грозная фигура Кровавого Барона в заляпанных серебряной кровью одеждах, с холодным белым огнём, мерцающем в глубине тёмных глазниц

— Я могу вам чем-то помочь, господин директор?

— Господин Барон, я ищу Пивза, не могли бы вы попросить всех ваших проверить замок, найти его и сообщить мне?

— Нет нужды, господин директор. Пивз сейчас в той дальней галерее третьего этажа, где картина «Друиды закапывают Белого быка под священным дубом», знаете? Он сегодня что-то совсем разошелся. Мне когда-то одна магглорожденная студентка рассказывала про магнитные бури, так вот Пивз явно…

— Спасибо, Барон, — невежливо прервал его Снейп, догадываясь о какой студентке может идти речь. Он нервно закусил губу, обдумал тактику боевых действий, и аппарировал со вскинутой наизготовку палочкой.

Пивз действительно возился у дальней стены галереи, старательно размалёвывая какой-то дрянью один из старинных гобеленов, покрывавших каменную кладку, и издавая при этом какие-то нечленораздельные победные кличи, когда Снейп, воспользовавшись секундным преимуществом во времени, буквально на лету выстрелил в него заклинанием отраженного щита. Защитный купол, изогнувшись выпуклой линзой, припечатался краями к стене, и Пивз, оказавшись пойманным внутри него, забился об стены прозрачного щита. Аморфная субстанция его естества бешено клубилась, в ней явственно проступали черты искаженного яростью лица, нацеленные на Снейпа глаза горели ненавистью и злобой.

— Отпусти, грязная вонючка! — крикнул он. — Отпусти немедленно, ты еще пожалеешь, подлюга, мерин крючконосый!

Пивз бушевал, выкрикивая новые и новые оскорбления и угрозы, и понятно было, что щит удержит его ненадолго, а Снейп держал заклинание, смотрел в бешеные красные глаза, и в очередной раз в своей жизни думал, что бессилен что-либо действительно изменить. В данном случае его тактика сработала, а вот как быть со стратегией? Что делать дальше, чем можно действительно напугать или приструнить полтергейста? Он чувствовал как в нём понемногу закипает та свирепая злость, которой он сам в себе боялся… Злость, обращенная в первую очередь к себе, на себя, и потому стремящаяся выплеснуться наружу, сметая на пути любые старательно выстроенные защиты…

— Ты скоро сдохнешь, ты, жалкая слизь, выродок грязнокровный! Ты жалкий сопливый сальноволосый уродец! — визжал Пивз, неистово колотясь об линзу щита, и щит понемногу начинал сдавать, потому что через него то в одном, то в другом месте начали пробиваться изнутри какие-то быстрые ложноножки, пытающиеся дотянуться до наливающего яростью директора Хогвартса, который уже не успевал их испепелять. Две из них, вырвавшись вбок, мгновенно удлинились, метнулись к стоящим у стены доспехам, выхватили из железных набедренников два коротких дротика и метнули в Снейпа.

От одного из них удалось увернуться и при этом удержать щит, а второй почти полностью вонзился в бедро в критической близости от паха. Директор зарычал от боли и гнева, левой рукой выдернул дротик, а правой резким движением палочки очертил щит огненной дугой. Полтергейст взвыл:

— Змеиный обглодыш! Рваный выползок в грязных подштанниках!

— Что?! — окончательно взъярился Снейп, — Что ты сказал?!

Он быстро оглянулся по сторонам и, яростно протыкая палочкой воздух, пробормотал такое заклинание, что если бы его услышали члены Попечительского совета — то через пятнадцать минут он бы перестал быть директором Хогвартса, а если бы его услышали авроры — то ближайшие пятнадцать лет он провёл бы в Азкабане.

…С трудом дохромав до подземелий, Снейп открыл дверь в свою личную лабораторию, снял запирающие заклинания со шкафа с самыми опасными веществами и ингредиентами, и достал из-под сырой и окровавленной мантии бутылку, в которой клубился густой сизый дым. Через дым в глубине бутылки виднелся огромный злобный глаз. Увидев глядящего на него директора, глаз отдалился вглубь, завихрения дыма ускорились, а на месте глаза появился и приник к стеклу красный дразнящий язык. Снейп не сдержался и с большим удовольствием показал ему язык в ответ.

Он залил горлышко бутылки сургучом, запечатал его всеми возможными заклинаниями и наложил на стекло тройные чары неразбиваемости, после чего задвинул сосуд подальше в глубину самой дальней полки, и запер шкаф со всей полагающейся тщательностью на свой личный пароль. Добрался до ближайшего стула и тяжело рухнул на него, со стоном вытянув вперед раненую ногу.

— И так будет с каждым, — сам себе сказал он вслух и сокрушенно цокнул языком. — Да, как-то я всё-таки сорвался… Триггернуло… Зато если бы это пару тысяч лет назад увидели арабские маги, они бы без вопросов произвели меня в… кто там у них был самым главным, шейх, что ли? Или сразу бы иблисом провозгласили?

— Поздравляю, мисс Снейп. Прекрасная палочка — девять с половиной дюймов, гибкая, основа сделана из бразильского розового дерева Dalbergia decipularis, понюхайте, мисс, она до сих пор пахнет розой. А сердцевина — сердечная жила дракона, как и у обоих ваших уважаемых родителей, если я, конечно, правильно помню. А я безусловно помню правильно. Эта сердцевина никогда не выбирает себе в хозяева людей нерешительных, способных отступиться от собственных целей. Но у вас уж очень необычное сочетание — дракон и роза… Кто знает, возможно это свидетельствует о необычности ваших дарований, о которых нам еще только предстоит узнать, — и старик Олливандер с полупоклоном протянул Эйлин открытый футляр от палочки, в которую та уже вцепилась обеими руками. — С вас одиннадцать галлеонов, будете брать еще чехол или наруч?

— Чехол, пожалуйста, — кивнула Гермиона и полезла за кошельком, прижимая локтем уменьшенный пакет с письменными принадлежностями и учебниками для первого курса. — И вы, мистер Олливандер, действительно всё помните правильно. Но я никогда не слышала, о палочках из розового дерева, это редкая, наверное, основа, да?

— В Британии действительно редкая, миссис Снейп. Эта древесина никогда не пользовалась здесь особым признанием и интересом — ни у магглов, ни у магов. Знаете, очень любопытно бы было исследовать распространенность тех или иных материалов для палочек в разных регионах мира, где произрастают разные растения и водятся разные волшебные твари. Это ведь только структура любой палочки неизменна в своей уравновешенности: основа — всегда обычные немагические растения, а сердцевина — заряженные магией части тела волшебных животных. А их сочетания в каждой местности разнятся, всегда выделяясь чем-то характерным и типичным. С розовым деревом часто работал Грегорович, поэтому в Европе таких палочек немало, особенно в Шармбатоне, там они были чрезвычайно популярны одно время. Вот и я когда-то давно сделал одну на пробу. А насчёт ваших с супругом палочек — то у него основа эбеновое дерево, а у вас виноградная лоза, так ведь? — Гермиона, улыбнувшись, кивнула, и он продолжил. — Я ведь помню каждую из сделанных мною когда-либо, каждую… А хотите знать, — он лукаво подмигнул Гермионе, — какой была самая-самая первая палочка Дамблдора? Та, с которой он в 1892 году, в одиннадцать лет, уехал в Хогвартс? Никогда не догадаетесь. Основа из Fraxinus excelsior, ясеня обыкновенного, а внутри — перо фестрала. Самая распространенная, простонародная такая, древесина и одна из самых редких и необычных сердцевин — я тогда еще только начинал и много экспериментировал с разными сердцевинами.

— «Упрямец ясень, орешник плакса…», — улыбнулась Гермиона. — Но неужели это вы продали её тогда? Это ж… это ж еще в позапрошлом веке было.

Олливандер в ответ только молча улыбнулся и отсчитал сдачу, а Эйлин приняла коробочку с палочкой на подставленные корабликами ладони и взглянула на мать:

— А полироль и тряпочку?

— Эйлин, этого и дома полно, всё у тебя будет, не волнуйся. Спасибо, мистер Олливандер. Нам пора за мантиями.

В магазине мадам Малкин Эйлин деловито бродила между рядами вечерних, бальных и свадебных мантий, внимательно и оценивающе их перебирая и разглядывая, а хозяйка магазина тем временем выносила из подсобного помещения то одно то другое, успевая при этом обсуждать с Гермионой последние тенденции моды, цены на ткани и надёжность той или иной или фурнитуры.

— Голубую мантию я не надену, — заявила Эйлин, когда увидела отобранную матерью стопку. — Такая голубая точно будет у Лили Поттер, вот пусть она такие и носит, а я не хочу как у неё. И эту бордовую не хочу, мне не идёт такой цвет, а синяя просто ужасная, и вообще купи мне только чёрные, я других носить всё равно не буду.

— Но ведь тебе захочется одеться понаряднее, да и зачем же девочке постоянно ходить в чёрном цвете?

— Хорошо, возьмем одну лаймовую, мы с мадам Помфри договорились, что если я действительно хочу стать целителем, то могу в любое время приходить и помогать ей в Больничном крыле, вот там и будет нужна такая мантия как у целителей. И ещё, ладно уж, вот эту тёмно-синюю с вышивкой, нарядную. Ну, и эту еще, тёплую. Но остальные — только чёрные. И вообще, если мне вдруг захочется поменять цвет мантии — так есть же специальное чары, я их просто выучу, когда надо будет.

Зная, что спорить с дочерью бесполезно, Гермиона расплатилась, загрузила в сумку очередной уменьшенный пакет, и они вышли на улицу.

— Ну наконец-то! Теперь в «Волшебный зверинец», пожалуйста! Ну хоть посмотреть! — буквально запрыгала вокруг неё дочь.

— Нет, Эйлин. Мы уже купили всё, что я планировала, кроме котла. Папа сказал, что котёл и инструменты для зельеварения он подберёт для тебя из своих, из тех, что есть у него в Хогвартсе. А про животное — мы же уже давно договорились, что животное у тебя будет не раньше третьего курса, когда ты станешь более ответственной. Но ты знаешь, мне папа по секрету сказал, что приготовил для тебя какой-то сюрприз, и этот сюрприз связан именно с животным, которое поедет с тобой в Хогвартс.

— А что за животное это будет? Когда?

— Сюрприз должен быть сюрпризом, тем более что я и сама не знаю. Сегодня папа даже ночевать не придёт, слишком много у него в школе дел перед приездом студентов, а вот завтра он обещал заскочить домой с утра, чтобы мы с ним вместе в первый раз проводили тебя на поезд. Вот, очевидно, завтра утром ты и получишь свой сюрприз.

— А вдруг животное не успеет ко мне привязаться?

— Животное совершенно необязательно специально привязывать и создавать из него фамильяра. Ребёнку лучше иметь просто животное, а не связанный с ним особыми заклинаниями териоморфный дух. Это вообще не советуют делать раньше магического совершеннолетия.

— А ты Живоглотика к себе привязывала?

— Нет, просто я сразу, как только увидела его — решила, что этот кот мой и только мой, мне даже показалось, что он в этом магазине специально сто лет сидел и меня дожидался. Всё, закрыли тему, Эйлин! Раз уж мы с тобой такие молодцы, что всё купили, ничего не забыли и при этом ни разу не поссорились — пошли есть мороженое!

Возле магазина мётел, прямо над группкой толпившихся перед витринами подростков и взрослых, растянулся рекламный щит, на котором Гарри Поттер седлал наиновейшую модель «Звездочёта», а над его головой, нетерпеливо ожидая прибытия героя, мерцали пышные тяжеловесные звёзды.

— Мама, а зачем Гарри снимается в рекламе, ему что — денег не хватает?

— А затем, что довольно значительную часть денег за торговую рекламу получает министерство, а Гарри — министерский служащий, как и я, кстати. Поэтому если министр просит, то к просьбе стоит прислушаться. Но Гарри соглашается участвовать только на том условии, что причитающиеся ему деньги пойдут на благотворительность.

— А тебя тоже просили что-то рекламировать?

— Меня — нет, а вот твоему папе как-то раз, когда тебя еще не было, предложили поучаствовать в рекламе самопомешивающихся котлов, но он ... С тех пор и не просили.

В кафе Фортекскью, где хозяйничала племянница бывшего владельца, было светло и на удивление немноголюдно. Наверное потому, что многие не хотели толкаться в магазинах в самый последний перед школой день, и совершали все необходимые покупки заранее. Но Гермиона уже давно отметила про себя, что именно поэтому тридцать первое августа оказывалось самым удобным днём для похода на Косую Аллею, и была как всегда права — и в магазинчиках не было очередей, и здесь в обычно многолюдном кафе перед большим современным экраном, на котором проплывали названия десятков сортов мороженного, и вовсе стояло не более дюжины посетителей. Через огромные французские окна лился свет последнего летнего дня, на столиках мигали сменяющие цвет фонарики и звучала лёгкая оркестровая музыка: нынешняя хозяйка была родом из Вены, отсюда и музыкальные пристрастия, и кружевные скатерти, и тонконогие стулья, и воздушные прозрачные ламбрекены во всю ширину оконных проёмов, и то ощущение уюта, которое не так-то просто создать в большом пространстве.

— Ну что ж, торжественно сказала Гермиона, — вот и пора тебе в первый раз в жизни воспользоваться волшебной палочкой. Достань её из футляра, выбери из списка тот вид мороженого, который хочешь заказать, и просто прикоснись палочкой к нужной строчке на экране.

— Но мне же нельзя пользоваться палочкой вне школы, — забеспокоилась Эйлин. Беспокойство получилось вполне достоверным, если учесть, что она уже несколько… ну да, это же вполне можно считать всего за несколько… раз тайком добиралась до старой, слегка треснувшей палочки, спрятанной на самой-самой верхней полке над камином. Но, во-первых, у неё мало что получалось, кроме небольших фейерверков и струек серого дыма, а во-вторых, это же была не её личная палочка, это была палочка той бабушки, её тёзки, которую она даже не знала… — Если я нарушу правила, то у папы будут неприятности.

— Это не считается колдовством, — успокоила её мать, — это просто как бы подтверждение личного заказа. А если ты будешь нарушать правила, то неприятности будут в первую очередь у тебя, а со своими неприятностями твой папа как-нибудь и сам разберётся.

Пока они дожидались своей очереди, Эйлин справилась с муками нелёгкого выбора, и осторожно ткнула палочкой в три позиции на экране, считая, что если количество порций мороженого не оговорено заранее, то она имеет право определять его самостоятельно, и пусть будут рады, что она не выбрала больше. Мать спохватилась только тогда, когда дело было уже сделано, но промолчала, понимая, что это её упущение, и выбрала для себя мороженое с авокадо и мятой. Они уселись за столик у окна, и почти сразу на столе сами собой появились креманки с их заказами. В одной шарики мороженого были зелёного цвета, и Гермиона придвинула её к себе. Три вазочки — с угольно-чёрным, огненно-жёлтым и матово-белым содержимым — выстроились перед Эйлин.

— Чёрное — это с чернилами каракатицы, жёлтое — с карри, а белое — с сахарной ватой, — объявила она, и Гермиона содрогнулась.

— Неожиданное сочетание, — задумчиво произнесла она, и, подражая Снейпу, подняла одну бровь. — Ты уверена, что сможешь всё это съесть? Столько сладкого, хорошо еще, что бабушка с дедушкой этого не видят.

— Я очень волнуюсь перед завтрашней поездкой, — проникновенно поведала ей дочь. — А дедушка Альбус, который у папы на работе висит, говорил мне, что если волнуешься, то просто необходимо съесть много чего-нибудь сладкого. Но если ты захочешь, я тебе тоже дам попробовать.

— Богатая ты на дедушек, — пробормотала Гермиона, и, чтобы не смотреть на это безобразие, уткнулась в свою креманку, а Эйлин расставила все свои треугольником и деловито, строго по очереди, запускала в них ложку, посматривая при этом в окно и провожая взглядами проходящих мимо кафе волшебников.

— Ой, мама, — воскликнула вдруг она, и замахала рукой кому-то в окне, — я сейчас на секундочку выйду и сразу вернусь. Там мальчик, которому мне очень надо что-то сказать.

Гермиона повернула голову и увидела, что за окном прямо напротив их столика остановились двое. Пожилой мужчина был в мантии, подпоясанной грубой верёвкой и похожей на рубище средневекового монаха, его то ли светлые то ли седые волосы были небрежно заплетены в косицу, переброшенную через плечо, а рядом с ним стоял высокий тоненький мальчик, длинные белые волосы которого были заплетены точно в такую же косичку, как и у его дедушки. По свёрткам в их руках сразу можно было догадаться, что они тоже пришли сюда за покупками к школе и уже прошлись по тем же самым, всем знакомым, лавочкам. Вот только мальчик обнимал, бережно прижимая к себе, длинный футляр с явно новенькой, только что из магазина, метлой.

Гермиона вежливо кивнула головой, здороваясь с Ксенофилиусом Лавгудом, и сделала приглашающий жест рукой, но тот столь же вежливо кивнул ей в ответ и так же, жестом, показал, что они с внуком спешат.

Мальчик и выскочившая к нему на улицу Эйлин о чём-то оживлённо переговаривались, Эйлин уже успела показать ему свою новую палочку, а он в ответ тыкал пальцем в этикетку на коробке с метлой, что-то возбуждённо при этом объясняя. Потом они одновременно зашарили по карманам и чем-то обменялись, после чего Эйлин помахала рукой внуку с дедушкой и заскочила обратно в кафе, где немедленно схватилась за ложку.

— Откуда ты знаешь Лисандера? — не выдержала Гермиона.

— Лиса? Когда я была у папы на работе, папа попросил Хагрида за мной присмотреть, мы пили чай у него в избушке, а потом туда пришёл Лис. Он тогда на первом курсе учился, а сейчас уже поедет на второй, и у него есть Рукас, который живёт у Хагрида, и Лис туда приходит его проведать и с ним поиграть.

— Профессора Хагрида, — привычно поправила мать. — А кто такой Рукас?

— Ну, да у профессора Хагрида. Рукас — это питомец Лиса, ему родители его подарили, привезли из какой-то своей экспедиции, и он очень редкий, а папа, мой папа, не разрешил держать его в замке, представляешь? А Рукас совсем неопасный, он только, если его сильно разозлить, кусается... этим… электричеством и немножко при этом светится.

— Бьётся током.

— Ну да, током. Но совсем несильно, а вообще злить его не надо — он и не будет. Он как большой-пребольшой кузнечик, у него шесть лапок, и каждая лапка у него заканчивается такой ладошкой маленькой, он как будто на руках стоит, поэтому Лис назвал его Рукасом. Пока Лис учится, Рукасу приходится жить у Хагрида, ну да, у профессора Хагрида, а Лис его навещает, каждый день к Хагриду приходит. А Рукас очень любит кофейных мух, и Хагрид пообещал Лису, что развесит в лесу специальные липкие ловушки на таких мух, а потом засушит их много-много, чтобы Рукасу надолго хватило, и так мы с Лисом и познакомились, он классный. И Рукас тоже классный и очень умный, хоть он и непонятно какое животное.

— Почему непонятно? Если у существа шесть конечностей — он может быть только насекомым, их всех так раньше и называли — Hexapoda, шестиногие.

— Мама, ну ты такое скажешь! По-твоему тогда получается, что кентавр — тоже насекомое? А ты знаешь, его дедушка — не кентавра дедушка, а Лиса, и не этот дедушка, а другой — написал книжку про магических животных. И этот дедушка, который с ним, тоже про животных пишет.

— Да, знаю, у него и дедушка и прадедушка Скамандеры очень известные магозоологи, и папа с мамой тоже изучают животных.

— Да, а Лис не хочет быть магозоологом, он хочет играть в квиддич и переживает, что у них в Рэйвенкло очень слабая команда.

— А что вы там на улице сейчас друг другу дали?

— Мы ничего не давали, мы просто с Лисом обменялись билетами на Хогвартс-экспресс на завтра.

— А зачем? — удивилась Гермиона. — Они же все абсолютно одинаковые, тем более что их никто никогда не спрашивает и не проверяет. Это просто традиция — вручать вместе с письмом такой билет.

— Ну как ты, мама, не понимаешь, — Эйлин старательно выскабливала ложкой последнюю вазочку, — по чужому же билету ехать интереснее. И еще там на билете папина подпись, ты видела?

— Это не совсем подпись, это факсимиле. Не будет же папа сидеть и подписывать несколько сотен билетов. Для этого используется заклинание…

— Ой, мама, ну будто я не знаю про заклинание Geminio! Ты думаешь я никогда не видела как тётя Молли размножает стулья, когда в Норе много гостей? Ты сама еще недавно салфетки дома так размножала, я даже запомнила как это заклинание кастуется: надо как бы быстро нарисовать тройку и перечеркнуть снизу вверх.

— Ты только при папе не вздумай употреблять это новомодное словечко! И не размножала, а умножала. И запомнила ты неправильно: ты же видела само движение со стороны, то есть зеркально, наоборот.

— А что, если сделать движение зеркально, то результат будет обратным, то есть количество не умножится, а сократится?

— Не думаю, и тебе самой пробовать такое не советую. В лучшем случае — не произойдёт ничего. А вообще про обратные, отражённые движения при выполнении заклинаний вам на четвёртом, кажется, курсе будет рассказывать профессор Флитвик, это действительно очень интересная тема. Ну что, домой?

— Почему домой, зачем сразу домой, тут же рядом совсем «Волшебные Вредилки», мы давно там не были, там наверняка столько нового. Пойдём туда, ты же тоже хочешь со своими друзьями там повидаться, а я им свою новую палочку покажу.

— Ой, Эйлин, если мы туда зайдём, то точно до ночи домой не выберемся, а завтра у нас ответственный день и я, признаюсь тебе, немного устала после работы и хождения по магазинам. Но обещаю, что, когда ты приедешь на Рождественские каникулы, мы пойдём туда и проведём там хоть целую вечность, чтобы ты могла всё рассмотреть и попробовать.

— Вот! Раз я приеду теперь только на Рождественские каникулы, значит нам сейчас надо навестить бабушку и дедушку, а то ж еще сколько они меня не увидят. И ты там заодно отдохнёшь, да?

— А ты права, — вздохнула Гермиона. — Вы слишком долго ещё не сможете увидеться, так что действительно стоит провести остаток вечера с ними. Вытри получше пальцы и пойдём на площадку для аппарации.

* * *

Эйлин любовно погладила рукой любимую футболку с Глазом Агамотто, отправила её вместе с уже отобранной кучкой вещей в стоящий посреди комнаты здоровенный чемодан с чарами невидимого расширения, зашвырнула поглубже под кровать старые тапки, и сбежала по ступенькам вниз, где на кухне Гермиона торопливо укладывала в дорожную сумку свёрток с сэндвичами и термос с чаем. И как раз вовремя — камин полыхнул зелёным пламенем, и оттуда вышел отряхивающий мантию Снейп.

— Ну что, девочки? — спросил он, обнимая их обеих, — Мы готовы? Ты полностью собралась, ничего не забыла?

— Ничего не забыла. Папа, посмотри мою новую палочку! Она ещё и пахнет так вкусно!

— И посмотрю и понюхаю, но сначала принесу из лаборатории набор ингредиентов для зелий, я их там для тебя специально собрал.

— Но, Северус, мы купили вчера на Косой Аллее стандартный набор для первого курса.

— Ну и зря покупали, стандартный школьный набор из аптеки — это некачественный мусор, тем более, что перед началом учебного года в такие наборы суют всё уже давно пересохшее и залежавшееся, разве что с пола не подметают. От таких, с позволения сказать, ингредиентов, зелья пенятся.

— Но у меня на первом курсе ничего не пенилось.

— Пенилось! — непререкаемым тоном сказал Снейп, строго взглянул на жену и направился вниз в лабораторию.

— Пенилось. — с улыбкой согласилась Гермиона ему в спину.

Эйлин поспешно дожёвывала обрезки от сэндвичей, когда поднявшийся в гостиную Снейп торжественно вручил ей пахнущую травами коробку и новенький учебник зельеварения для первого курса.

— Ну что, мисс Снейп, — строго вопросил он, — ответьте-ка мне: яды — это зелья простые или сложные?

— Яды это, как правило, среднекомпонентные полисоставные зелья, требующие от шести до десяти ингредиентов, а, следовательно, должны быть отнесены к простым, — заглотнув, подобно удаву, последнюю порцию кусочков ветчины, оттарабанила Эйлин.

— А в каком случае два компонента зелья изначально являются условно совместимыми?

— Два и более компонентов совместимы тогда, когда они принадлежат к одному классу по природе происхождения, и незначительно отличаются друг от друга по степени активности.

— Все ли компоненты зелий должны иметь магический характер или происхождение?

— Нет, не все, но заранее спланированный и просчитанный результат их взаимодействия в готовом виде должен иметь магические свойства. Папа, так у меня всё-таки будет животное?

— И правда, — сказала Гермиона. — Северус, ты же там на что-то намекал.

— Ну вот, а ты ей уже и доложила раньше времени, — Снейп поднял бровь, посмотрел на дочь, улыбнулся, снова сбежал вниз по лестнице, и вернулся, держа в руках двенадцатидюймовый запаянный стеклянный цилиндр.

— Вот, владей!

В сосуде плавал организм с коротенькими вывернутыми лапками и голым, как у крысы, хвостом. Бледное брюшко переходило на боках и спинке в заросли ярких кудрявых отростков-щупалец, а на вытянутой мордочке с носиком-рыльцем виднелись закрытые глазки с длинными трогательными, абсолютно человеческими чёрными ресницами.

— Что? — выдохнула потрясенная Эйлин. — Заспиртованный растопырник? Ты что, издеваешься? Мама, скажи!

— М-м-м… — вставила свои два кната Гермиона. — Действительно, как-то не совсем…

— Что не совсем? Просила животное? Вот тебе прекрасное животное — два глаза, четыре лапы, никаких от него неприятностей, не шумит, не сбегает, не кусается, не гадит, кормить не требуется, убирать за ним не надо. Зато всегда рядом и всегда готов тебя терпеливо выслушать. Что с ним еще не так?

— Да как вам не стыдно! Что вы за родители — несчастную жабу пожалели купить! Несчастного лукотруса заставили в лесу обратно выпустить! Даже самой крошечной совы у меня нет, чтобы письма носила!

— Школьными совами попользуешься!

— Я хочу свою, чтобы она меня узнавала и любила.

— И любила, чтоб ты три раза в день убирала за ней клетку и все горизонтальные поверхности. Как-нибудь не переломишься в школьную совятню сходить.

— Да в этой твоей школьной совятне помёта по колено, да ещё и на голову обязательно нагадят, туда и зайти противно!

— Замечательно! — взъярился Снейп. — Значит я позабочусь, чтобы первая же твоя отработка была именно на совятне. Не хочешь животное — и не надо, сквиб из кареты — фестралу легче.

Из глаз Эйлин покатились злые слёзы:

— Ты изверг, а не отец! Ты сам любишь животных только в разобранном виде, по частям, а я люблю живых и целых. И растения я люблю живые, а не твои замученные вершки-корешки. И вообще я всё твоё зельеварение из всякого-всего дохлого и сушенного ненавижу!

Гермиона переводила взгляд с одного на другую, по опыту зная, что встревать между двумя одинаково раздувшими ноздри Снейпами чревато, но время поджимало.

— Северус, Эйлин, уже двадцать минут одиннадцатого, а нам еще вагон искать. И давайте всё-таки постараемся не портить друг другу этот день, которого мы все так долго ждали.

— Так берёшь животное?

— Себе его оставь!

— Скройся с глаз! И немедленно с вещами назад.

Она взлетела по лестнице, нарочно громко хлопнула дверью, прислонилась к ней спиной, всхлипнула и решительно втёрла кулаками слёзы обратно в глаза.

— Живоглот, собирайся! Мы едем в Хогвартс!

Кот соскочил с кресла, суматошно заметался по комнате, занырнул под кровать и выскочил оттуда, держа в зубах интерактивную мышь из «Волшебных Вредилок». На мгновение присел, деловито примерился, коротко разбежался, подпрыгнул — и грузно ухнул в разинутую пасть чемодана.

_________________________________________________________________________________

Уважаемые родители Эйлин Джейн Снейп, студентки 1-го курса факультета Слизерин!

Вы приглашаетесь на беседу с директором школы «Хогвартс» для совместного обсуждения проблемы, возникшей в связи с поведением вашей дочери. Педагогический коллектив школы считает, что ваше присутствие на этой встрече необходимо как в интересах школы, так и в интересах ученика.

Встреча состоится 20-го ноября с.г. (пятница) в 7РМ. Одноразовый доступ на вход будет вам предоставлен по предъявлению этого приглашения.

Площадка для аппарации находится в 847 футах NW-направления от главных ворот школы.

С безусловным уважением и с надеждой на продуктивное взаимодействие — С.Т. Снейп, директор ШЧиВ «Хогвартс».

__________________________________________________________________________________

Один эпизод из своей семейной истории Гермиона и Северус вспоминать не любят. Тогда они некоторое время даже жили порознь — Снейп перебрался в директорские покои Хогвартса, а Гермиона осталась дома, что называется, одна на хозяйстве. Совсем не хотелось бы воскрешать в памяти те события, но именно благодаря им Гермиона Снейп приобрела дополнительную известность в научных и прочих кругах волшебного мира.

Когда она ещё числилась Гермионой Грейнджер, у неё не только не было своего сейфа в банке Гринготтс, но и сам вход в банк был для неё закрыт. После эпичного ограбления банка их троицей — грабежа, отягощенного угоном живого имущества Гринготтса с последовавшим разрушением части самого здания — воинственные спокон веков гоблины были в ярости, алкали, что называется, крови преступников, и грозили всевозможными карами всему волшебному сообществу. Последовавшие сразу за ограблением события и роль в них тех самых грабителей немного поумерили их пыл, а свеженазначенному министру Магии удалось конфликт если и не замять, то перевести из острой фазы в хроническую. Злопамятные гоблины помнили всё, но не могли же они, в самом деле, демонстрировать свою мстительность главному герою магической Британии, который к тому же владел в их банке сразу двумя полученными в наследство сейфами древних и уважаемых родов: небедных Поттеров и богатейших Блэков. При появлении в банке вышеупомянутого героя — туловища сотрудников буквально складывались пополам в почтительном поклоне, а что они при этом думали, то было ведомо только им. Второй же фигурант уголовного дела — Рон Уизли — собственного сейфа в банке никогда не имел, и потому был для гоблинов практически недосягаем, да и какая им с него сатисфакция? В результате руководство банка и объявило нежелательным лицом, персоной нон грата, только одну Гермиону.

Однако после заключения магического брака, став миссис Снейп, она получила неотъемлемое и неотчуждаемое право совместного владения их с Северусом общим семейным сейфом, и, само собой, этим правом при необходимости пользовалась, не обращая внимания на злобные взгляды и скрипучее шипение гоббледука у неё за спиной.

Вот и в тот раз она, старательно не глядя по сторонам, прошла через большой зал банка, довольно далеко углубилась в лабиринт коридоров верхнего яруса, на котором находились самые «молодые» и непрестижные сейфы, в соответствующем месте повернула налево, привычно отсчитала с правой стороны нужную ячейку, поскрежетала в замке здоровенным ключом, распахнула дверь в хранилище и зажгла осветительный шар.

Прямо перед ней — над наставленными в тесном помещении ящиками и коробками с их невеликими сокровищами — парил в воздухе жемчужно-серый силуэт привидения. Одновременно ахнули они обе — и Гермиона и полупрозрачная женщина очень средних лет, приобретающая всё более и более чёткие очертания.

— А что вы тут делаете? — растерянно спросила Гермиона, понимая, что задаёт, наверное, самый идиотский вопрос в своей жизни.

— Боюсь, что я тут живу, — трагически выдохнула слегка просвечивающаяся особа, подлетая к Гермионе, явно стараясь рассмотреть её получше со всех сторон и обдавая при этом леденящим холодом.

Сама же особа имела недовольное с мелкими чертами лицо в обрамлении взбитой копны волос, глазки — слегка маленькие, носик — слегка коротковатый, губки — слегка поджатые, платье по моде примерно позапрошлого века, и явный избыток украшений, свидетельствовавший скорее о плохом вкусе, чем о материальном благосостоянии. Вероятно, результатами осмотра данная особа была удовлетворена, поскольку выражение её лица стало просительным, а руки взметнулись в молитвенном жесте:

— Мадам, у вас такое интеллигентное лицо! Я вижу, что вы просто не сможете оставить в беде несчастную женщину. Я заточена здесь, замурована неизвестно за какие грехи. Я была убита любовницей своего же мужа, она по сговору с ним задушила меня в моём собственном доме моей же собственной подушкой, а потом оклеветала, очернила и опозорила так, что муж-изменщик велел похоронить меня за оградой кладбища и ни разу не пришел на мою могилу. Я просто не посмела тогда сразу уйти за Грань, будучи столь униженной и растоптанной, я должна была обелить моё честное имя, хотя обстоятельства и сложились так, что мне это не удалось ни тогда ни в дальнейшем. Да, кстати, до замужества с этим недостойным человеком я носила фамилию Кинсон, вам это ничего не подсказывает? Намекну: я родилась признанным бастардом известной чистокровнейшей семьи. Ну, догадались?

— Простите, нет.

— Неужели можно жить в этом замкнутом волшебном мирке и никогда не слышать фамилию Паркинсон?

— Нет, то есть да. То есть фамилию я, конечно же, слышала.

— Значит вы понимаете насколько благородна моя кровь и как несправедливо обошлась со мной судьба! Кстати, прошу вас так и называть меня по девичьей фамилии — мадам Кинсон, Аделина Кинсон. Знаете, после того как непокаранными ушли из жизни этот недостойный человек и та проклятая душегубица, на которой он впоследствии так подло женился, я, конечно, пыталась устроить свою судьбу, но среди привидений так мало достойных партнёров по загробному существованию и так мало мест, существование в которых можно назвать достойным…

— Послушайте, но как вы всё-таки оказались здесь, в нашем сейфе?

— Поверьте, мадам — не знаю. Уверена только, что это происки гоблинов, — мадам Кинсон всхлипнула, достала из-за лифа платья тонкую призрачную сигаретку, прикурила от пальца и пустила в потолок струйку призрачного дыма. — Последнее, что помню перед тем как оказалась замурованной в этом склепе: мы в одной приятной компании занимались медитацией — очень, знаете ли, полезно для поддержания здорового духа в здоровом посмертном теле — и там был еще такой неприятный гоблин, он как-то слишком заинтересованно на меня смотрел, я еще успела подумать про него всякое, а потом уже ничего не думала, куда-то свободно плыла, плыла, плыла, а потом — хоп! — и я тут. И выйти отсюда никак не могу, стены не пропускают, в замочную скважину и то не удаётся просочиться. И даже сейчас, когда дверь открыта, я чувствую, что там для меня стоит стена, она меня не выпустит даже вместе с вами.

— Ещё бы — тут же по всему периметру пространства защита банка Гринготтс. Зайти и выйти могут только хозяева ячейки и работники банка.

— Вот! Я же говорю — это всё происки гоблинов, знаем мы этих работничков банка и весь их дурной народец! — истлевшая сигаретка была изящным движением призрачного пальчика растворена в воздухе. — Мадам, как ваше имя? Снейп? Не знаю-не знаю, никогда не слышала такой фамилии, но моя надежда только на вас. Спасите меня мадам, выведите меня отсюда в мир и найдите мне в этом мире достойное место.

— У вас есть дом, готовый вас принять?

— Увы! Родных нет, а прежние Паркинсоны меня так и не признали за родную кровь, хотя я всегда готова была распахнуть им свои объятия. После моей незаслуженной смерти я проживала то тут, то там, но в популярных местах всегда такая скученность и такие низкие нравы среди привидений. Одиноких строений с остаточной магией сейчас и вовсе не найти — магглы, знаете ли, повадились хищно захватывать выморочные волшебные дома. Раньше хоть где-то при монастырях можно было пристроиться, но там так скучно, я там чувствую себя такой старой и никому не нужной, а кладбища я не переношу — тамошняя грубая жизнь совсем не подходит женщине благородной крови. Меня устроит простой крепкий дом c необходимым магическим фоном и добрыми непритязательными хозяевами. Но главное сейчас — выбраться отсюда, здесь я чахну, бледнею, мне не хватает впечатлений, событий, общения с приятными людьми. Помогите, мадам Снейп! Я же чувствую — вы неспособны оставить в беде несчастное привидение, не так ли?

Мадам Снейп задумалась. А не было ли появление здесь этого создания частью продуманной мести гоблинов ей, Гермионе, лично? Но даже если и так — то ситуация несправедлива по отношению именно к мадам Аделине, потому что в любом виде, облике и агрегатном состоянии индивид имеет право на свободу, по крайней мере — на свободу передвижения и волеизъявления. Насильно заточённое привидение волеизъявило осознанное желание покинуть этот душный сейф и найти более достойное для посмертного пребывания место. И держать его, то есть её, и дальше практически замурованной — неправильно. Несправедливо! И, поскольку в желании гоблинов отомстить виновата она сама, Гермиона, то и вина за появление тут заточённого привидения тоже является её виной. И если несправедливость творится по её вине, то значит и восстановление этой самой справедливости — её, и только её, долг.

…Борьба за восстановление справедливости как была, так и осталась сильной стороной и слабым местом Гермионы Грейнджер, ныне Гермионы Снейп…

И она дала призраку Аделины Кинсон слово, что придумает как вызволить ту из невольного заточения и найдёт для неё достойное пристанище, на что получила заверения в вечной («понимаете — вечной на века») благодарности и признательности вышеупомянутого призрака.

Весь вечер у неё ушел на поиск необходимой для решения задачи информации, она просмотрела несколько книг из домашней библиотеки и сделала оттуда пару выписок. На следующий день она посоветовалась с коллегой из Отдела Тайн, написала заявку в министерский Отдел магического оборудования, а ближе к концу рабочего дня отправила Гарри в Аврорат почтовый самолётик, в котором написала, что им нужно срочно увидеться и обсудить нечто важное.

Встретившись в Атриуме министерства, они прошли камином в «Дырявый котел», пробрели, выйдя в маггловский Лондон, еще несколько кварталов, и наконец нашли подходящий по виду паб, в котором и устроились среди множества галдящих посетителей, заказав традиционные фиш-энд-чипс и по бокалу лагера.

— Вот, собственно, и весь рассказ, — закончила Гермиона изложение вчерашних событий. — Я дала слово, а значит мне предстоит вызволить эту Аделину и найти для неё дом, но без твоей помощи тут не обойтись. Задача наша решается в два действия. Действие первое — я уже послала в наш спецхран заявку на суточную аренду Переноски для эктоплазмы, и мне понадобится подписанное Авроратом разрешение на вынос её из министерства.

Находящийся в процессе пережёвывания пищи Гарри понятливо кивнул.

— Насколько я могу судить по картинкам и описаниям в каталогах — эта Переноска достаточно тяжёлая, громоздкая и нести её нужно вдвоём. Кроме того, проблема в том, что когда переносимая эктоплазма уже там внутри, то нельзя на эту штуку налагать никакие чары типа там уменьшения, облегчения веса, невидимости и прочего. С ней нельзя аппарировать и пользоваться порталом, а в камин два человека плюс она просто не поместятся. Её можно всего лишь тупо тащить, держа за ручки с двух сторон.

Гарри понятливо кивнул.

— Я почти уверена, что нашла способ обойти защиту Гринготтса, не выпускающую Аделину из банковского хранилища. Я должна буду зайти в сейф, поместить привидение в Переноску и произнести над ней формулу Присвоения: во всеуслышание объявить своей собственностью ту вещь, которую собираюсь вынести из своей же ячейки банка. Право клиента распоряжаться личной собственностью выше прав банка на меры по защите имущества своих клиентов.

Жующий Гарри понятливо прикрыл глаза.

— Но вот с этого момента мы переходим ко второму действию нашей задачи: куда Переноску тащить будем? У кого и где эту Аделину можно поселить? Какие будут соображения?

Гарри помолчал, вдумчиво глотнул пиво, расстегнул трансфигурированный из мантии плащ и уселся поудобнее.

— Честно говоря, идеальным бы вариантом было поселить твою мадам у моей тёти Петуньи, ей бы хоть было не так одиноко, а то она, когда овдовела, совсем закисла — Дадли с семьей далеко, подружек у неё сроду не было, и она всё жалуется, что даже поговорить целыми неделями не с кем. Если была бы в ней хоть капля магии, но… увы, маггловский дом отпадает. По ассоциации с тётей Петуньей — дом миссис Фигг, она сквиб, так что вполне. Но кошки, кошки… У неё же книззлы. Если среди них хоть один окажется с повышенной чувствительностью, то привидению в доме жизни не будет. Значит ищем только среди своих.

— Я уже тоже думала-думала. Подумала о Невилле с Ханной — у них большой дом, хозяйство, старинное как-никак магическое поместье. Но склоняюсь в сторону «Норы», там, конечно, места поменьше, но зато хозяева самые замечательные, покладистые, жизнь кипит и очень при этом уютно.

— Нет, Гермиона, ты что! Там же их семейный упырь на чердаке, туда привидению никак нельзя.

— Ой, я совсем про него забыла, он такой скромный и ненавязчивый, что совсем из головы выскочил. О других Уизли я тоже думала, всех в уме перебрала, но как-то никто не подходит, не в Румынию же её отправлять к Чарли и драконам.

— О, а в Румынии, говорят, привидений куча, просто толпами по улицам плавают, жаль, что далеко тащить... Я бы её к себе взял, у нас тоже нескучно, но, сама понимаешь — у меня Кикимер старенький, Вальбурга нервная, куда еще третьего персонажа в их компанию… Ой, слушай — у МакКошки же целый клан родственников в горной Шотландии, чистейший воздух, древний край, прекрасный виски, горы и луга, старые дома, большие дружные семьи…

— У профессора, — Гермиона сделала ударение на этом слове, — у профессора МакГонагалл все родственники — магглы, ты что не знал?

— Честно говоря, не знал. Ты серьёзно?

— Ну да. И это совсем не секрет, что ведьмой была только её мать, и даже сестра тоже не волшебница, хотя семья там действительно большая, дружная и разветвлённая. Думай дальше.

— Я придумал! Визжащая хижина — вот то самое место для привидения. И Хогсмид рядом, есть куда пойти и с кем пообщаться.

— Ах, если бы! Занята наша хижина, там уже несколько лет как обосновалось какое-то угрюмое ирландское привидение — мерзкий оборванный старикашка-сквернослов, неведомо как туда попавший. Сидит сычом, никуда не выходит и никому приблизиться не даёт — такой бранью поливает, что даже Северус впечатлился и даже Аберфорт отступился. Вот, а кстати — Аберфорт! Вполне можно ему предложить приютить бездомную нежить, как считаешь?

— А что, предложить стоит. Но ты не пробовала Снейпа спросить: может он твою протеже попросту в Хогвартс определит? Места полно, антураж соответствующий, магический фон что надо, сплоченный устоявшийся коллектив, да еще и такой выдающийся директор в придачу.

— Если я Северуса и спрошу, то в самую последнюю очередь. Боюсь, мне и так предстоит выслушать, что я опять кому-то что-то пообещала, не подумав перед тем годик-полтора, что я опять спасаю каких-то несчастных и вообще опять влипаю в какую-то сомнительную историю, не посоветовавшись с ним.

— А может, Малфою предложить обзавестись собственным привидением? Главное — сказать, что на континенте это сейчас в тренде, а там он уже сам договорится с этой мадамой, чтобы она повсюду представлялась фамильным привидением Малфой-менора.

— Самому не смешно? Стоп! Я точно знаю подходящее место. Дом Лавгудов, там именно привидения и не хватает для завершенности образа, и очень точно по стилю подходит, не находишь?

— Я нахожу, что у нас уже есть несколько вполне рабочих вариантов, и мы можем спокойно допить пиво.

И они допили тогда пиво и разошлись по домам с тем, чтобы завтра к вечеру отправиться в Гринготтс, вызволять привидение и доставлять его по месту нового жительства.

Прибывшая к полудню из спецхрана Переноска оказалась здоровенным сачком, натянутым на тяжёлую прямоугольную раму из неизвестного маггловской науке металла, а крышка рамы была сплошь покрыта мелкими цепочками рун. Сплетённая из волос русалки сеть сачка выглядела достаточно густой и прочной, но вот ручки с боков рамы были, казалось, специально изогнуты так, чтобы держаться за них было неудобно. Гермиона попробовала поднять девайс с пола, охнула и быстро наложила на него чары минимизации веса, а затем, уменьшив еще и размер, засунула в сумку и стала ждать конца рабочего дня.

Накануне вечером она сначала отправила сову мистеру Лавгуду, а потом решила, не дожидаясь ответа, связаться по камину с «Кабаньей головой».

Она была готова к тому, что Аберфорт отошьёт её сразу, но тот выслушал, выспросил подробности, задал несколько уточняющих вопросов о внешнем возрасте и наружности предлагаемой на поселение дамы и о причинах личной заинтересованности Гермионы в её судьбе, а выслушав весь рассказ, что-то там себе в бороду пробормотал, и только потом проворчал, что, несмотря на почтенный возраст, он, в отличие от неё, еще разума не потерял — и покинул камин.

В ответном письме Ксенофилиуса Лавгуда тот выражал глубокое сожаление, что должен отказать Гермионе в её просьбе, несмотря на то что так давно мечтал о собственном привидении. Дело в том, — писал он, — что из последней экспедиции Луна с мужем привезли и оставили ему на подращивание колонию молодых лизогубок, и она сама — Гермиона то есть — безусловно понимает, что произойдёт, если эманация эктоплазмы соприкоснётся с газообразными выделениями лизогубки.

Что именно произойдёт Гермиона понимать категорически отказывалась, она и про лизогубок-то раньше не слышала, но пришлось поверить отцу Луны на слово, и задействовать третий и последний рабочий вариант — связаться с Невиллом.

К её радости друг, подумав, согласился, рассудив, что общительная дама может составить неплохую компанию его бабушке, которая тоже любит поговорить, а места в старинном и довольно запущенном поместье Лонгботтомов хватит и еще на пару-тройку привидений. Договорившись с Невиллом о месте и времени встречи, Гермиона с лёгким сердцем уселась с любимое насиженное кресло, взяла книжку и стала ждать Северуса, который по её расчетам вот-вот должен был появиться. Она всё никак не могла решить — рассказать ему о своих планах на завтрашний день, или не стоит. Но появившийся-таки поздним вечером Снейп настолько быстро уединился в лаборатории, пробормотав что-то про цейтнот со срочным частным заказом, что вопрос отпал сам собой. И потом, уже ночью, дыша Северусу в подмышку, она почувствовала желание поведать ему о том, как ловко она в этот раз нашла способ обойти защиту Гринготтса, и как вообще рада тому, что сможет сделать хоть маленькое доброе дело… но он так крепко спал, что будить его было бы просто злодеянием.

И даже в тот момент, когда она взяла Гарри за руку, готовясь аппарировать к банку, у неё мелькнула мысль, что зря она ничего не сказала Снейпу, и что это немного нечестно по отношению к нему, хотя что тут нечестного, если скрывать ей от него совершенно нечего.

Над входом в «Гринготтс» висел большой рекламный плакат с Гарри Поттером, который левой рукой держал набитый галлеонами пузатый мешочек с печатью банка, а правой — выводил палочкой жест заклинания. Над головой национального героя переливались мерцающие буквы слогана «Акцио, деньги!», а мешочек на его ладони аж подпрыгивал от возбуждения. Настоящий, не плакатный, Гарри скрипнул зубами, накинул капюшон и буквально дёрнул Гермиону за руку, втаскивая её поскорее в мраморный холл, откуда они быстрым шагом устремились вперёд, глядя исключительно себе под ноги. Стоило только Гермионе открыть дверь хранилища как белая фигура рванулась по воздуху к ним, заставив обоих отшатнуться от буквально пронизывающей холодом ауры привидения.

— О, я не зря уверовала в вас, миссис Снейп! И я счастлива, безусловно счастлива познакомиться с таким очаровательным мистером Снейпом! — воскликнуло оно.

— Добрый вечер, мадам Аделина, но это не мистер Снейп, это мой друг, он поможет мне забрать вас отсюда, — сказала Гермиона, но была прервана пронзительным вскриком привидения, вглядевшегося в скрытое капюшоном лицо.

— Гарри Поттер! Это же великий Гарри Поттер! — в экстазе заверещало оно. — Какая честь для меня, я и не чаяла счастья узреть вас воочию! Это же сам Гарри Поттер! Меня прибыл спасать сам Гарри Поттер! Вы мой герой, вы мой кумир! Гарри Поттер!

Гарри отшатнулся от буквально влетевшего в него привидения, едва не влип в стенку и совершенно по-детски попытался отмахнуться от него рукой.

— Уймитесь, мадам! Я совсем не Гарри Поттер, я абсолютно не Гарри Поттер, я даже не похож на него, вы ошиблись, — повторял он, старясь отклонить голову подальше и просительно глядя на Гермиону.

— Вы действительно ошиблись, — сказала та, с трудом сдерживая смех, доставая Переноску и взмахами палочки возвращая ей реальные размеры. — Это не Гарри Поттер, но он поможет вызволить вас отсюда. А для этого нам надо будет упаковать вас в эту штуку.

— Это я что, должна буду влезть сюда? — резко поменяв тональность голоса с возмущением вскричала мадам. — Но у меня, знаете ли, клаустрофобия! Вы забыли — меня же задушили подушкой!

— Мадам Кинсон, клаустрофобия — это боязнь закрытых пространств, а уж их-то привидение бояться никак не может. А боязнь удушения называется ангинофобией, но хочу вам напомнить, что вы и вовсе не дышите.

— Кроме того, — резонно заметил Гарри, выразительно постукивая палочкой по ладони, — если вы не хотите, то мы и не настаиваем. У нас есть и другие планы на сегодняшний вечер.

Мадам Аделина укоризненно взглянула на несостоявшегося кумира.

— Таким тоном, юноша, говорить с дамой непозволительно. Если вы женаты, то я не завидую вашей жене. Надеюсь, — перевела она взгляд на Гермиону, — надеюсь, что мистер Снейп воспитан лучше, иначе я соболезную и вам тоже.

— Мы с мистером Снейпом легко переживём ваши соболезнования, — отрезал аврор Поттер, направив палочку на Переноску. — Решайте поскорее: или вы сюда или мы отсюда.

— Вы не оставляете мне другого выхода — я подчиняюсь и вверяю себя в ваши руки, миссис Снейп, — пафосно произнесла мадам, втягиваясь ногами вперёд в сачок, крышка которого немедленно захлопнулась за ней.

Гермиона показала Гарри большой палец, а затем очертила ритуальным мелком большой круг вокруг Переноски, сама встала в него, вздохнула и вытащила из сумочки свиток пергамента с записанным на нём текстом ритуала.

— Я, Гермиона Джейн Снейп, объявляю, заверяю и подтверждаю свои единоличные права на содержимое данного магического артефакта как принадлежащего мне по праву личной собственности. Я присваиваю его, и да будет оно с этого момента считаться присвоенным мною! — она сделала замысловатый пас, и из палочки вылетел пучок белых искр. — Ну, вроде всё правильно прошло, можем уже выходить отсюда.

— Тогда вперёд. Я обещал Джинни прийти сегодня пораньше, — Гарри взялся было за ручку, попытался приподнять устройство со своей стороны, ахнул и с ужасом посмотрел на Гермиону. — Ты уверена, что мы вдвоём это потащим?

— Другого выхода нет, — со вздохом ответила та, берясь за вторую ручку. — Точнее, для меня-то выход как раз есть — и это выход из банка, где нас будет ждать Невилл. А вот для тебя я действительно другого выхода не вижу, раз уж согласился помочь мне совершить благородный поступок.

— Что-то я уже засомневался в необходимости этого благородства, — пробурчал Гарри, стараясь принять на свою сторону больший вес и медленными шагами продвигаясь в сторону коридора через беспрепятственно пропускающую их дверь.

До большого зала банка они минут пятнадцать буквально волокли свою тяжелую ношу волоком по каменным коридорам, стараясь не обращать внимания на исходящий от неё даже через магическую сетку пронизывающий могильный холод, но через зал постарались пройти, максимально распрямившись и стараясь придать лицам самое независимое выражение. Возле белых мраморных ступеней «Гринготтса» их действительно ждал переступающий с ноги на ногу Невилл, и они оба облегченно выдохнули, опуская Переноску на землю у его ног.

— Гермиона, — Невилл закусил губу и зачастил, виновато глядя в сторону, — прости меня, что я тебя так подвожу, но Ханна, понимаешь… Ей же скоро рожать, вот она и сказала, что нельзя нам сейчас привидение в дом, что оно ребёнка испугать может, понимаешь, и ей тоже на такое нельзя сейчас смотреть, да, я знаю, что предрассудки и вообще… Но ты пойми, это я виноват, что без неё решил и пообещал, но в общем я не могу это взять, понимаешь? Я не знаю что делать, я у ребят уже у всех своих поспрашивал, но никто не хочет, я еще спрошу потом… Но ты только прости…

— Прощу, куда денусь, — обречённо вздохнула Гермиона. Она была в полном замешательстве и растерянности, понимая, что нет другого выхода как тащить мадам Аделину к себе домой, и осознавая, что теперь-то разборок со Снейпом точно не избежать, и что так ей и надо — благими намерениями, как известно… — Ладно, мальчики. Придётся нам с Северусом принять бесприютное привидение под свою крышу. Авось, временно, наверняка же есть кто-то, для кого дом без привидения просто не может считаться полной чашей. Беритесь, мастер Лонгботтом, вместо меня вот за эту ручку, и тащим дальше.

— Пешком так дойдём года за полтора, — прикинул Гарри, когда они вдвоём с Невиллом приподняли поклажу. И уже оценивший масштаб проблемы Невилл посмотрел на него с ужасом.

— Зачем пешком, когда существует «специальный транспорт для ведьм и волшебников, попавших в трудное положение», и пусть только кто-то скажет, что мы сейчас не в нём находимся. В положении этом самом находимся, а не в транспорте, но и до него тут совсем недалеко. Одним, словом, нам повезло, что стационарная остановка «Ночного рыцаря» как раз за углом банка.

Поездку в автобусе они пережили с трудом, и не только потому что, как известно, без крайней нужды на этом сверхскоростном брыкающемся средстве передвижения никто второй раз ехать не пожелает, но и потому, что появление там взмыленного народного героя в перекошенной от переноски тяжестей мантии вызвало такой ажиотаж, что даже отвлекло внимание от его спутников и перевозимого ими груза. Но все тяготы — в прямом и переносном значении слова — показались им несущественными, когда после оглушительного «баха» при торможении автобуса, буквально выплюнувшего их в пережёванном виде возле нужного дома, они увидели, кто их возле этого самого дома ждёт.

Снейп стоял, поигрывая палочкой и покачиваясь с пятки на носок. У него было лицо того самого профессора Снейпа, который был боггартом Невилла, снился в беспокойных детских снах Гарри и которого меньше всего хотела бы видеть в любимом муже Гермиона.

— Лонгботтом, это вы у них теперь третьим вместо Уизли? — вежливо осведомился Снейп.

— Эм-м-м.. — произнёс Невилл.

— Добрый вечер, сэр, — столь же вежливо сказал Гарри, усилием воли подавив аврорский рефлекс — выхватить палочку в потенциально угрожающей ситуации.

— Мистер Лонгботтом, приведите в порядок мантию и в следующий раз тщательнее выговаривайте буквы. А вас, Поттер, даже ни о чём не спрашиваю — судя по вашему виду, у вас сегодня трудный день, как и все ваши героические дни главного борца с мировым злом, но с чем именно сегодня боролись вы, Лонгботтом?

Снейп переводил взор с одного на другого, обходя взглядом Гермиону так, как будто её здесь не было вовсе.

— Ребята, заносите это в дом, — решительно сказала она, становясь перед Снейпом и этим как бы отсекая друзей от взгляда мужа. Те живо подхватили сачок и скрылись из виду, а Снейп тяжело уставился уже на неё.

— И ты думала, я ничего не узнаю про твою очередную глупость, — выплюнул он после затянувшейся паузы.

«Неужели Аберфорт?» — мелькнуло у неё в голове. — «Кроме него некому, то-то он вчера всё выспрашивал, но зачем? Почему?»

— Да, Аберфорт, — подтвердил Северус. — А кроме того, картину дополнили те твои заметки, что уже второй день валяются на столе в библиотеке. Я, к сожалению, слишком поздно всё сопоставил и не успел предотвратить.

— Ты же обещал не лазить ко мне в голову! — возмутилась Гермиона.

— А ты тише думай. Хотя про что я вообще говорю — в отношении тебя слово «думать» неупотребимо. Притащить в дом неизгоняемое привидение…

— Северус, пожалуйста…

— Вот-вот-вот, именно с этих двух слов в моей жизни обычно и начинались самые крупные неприятности. Ты хоть понимаешь, во что ты, то есть теперь мы, вляпались? Тебя случайно не прокляли в детстве каким-то заковыристым проклятием, когда человек всё знает, но ничего не соображает?

Из дома торопливо вышли Невилл и Гарри, причём последний буквально на ходу сунул подруге уже уменьшенную до размеров спичечного коробка Переноску. Они одновременно произнесли «До свидания, сэр» и быстро свернули за угол дома, откуда донеслись два синхронных хлопка аппарации. И Гермиона в очередной раз убедилась, что даже самым продвинутым, индивидам — как, например, старший аврор и уважаемый мастер гербологии — на глубинном уровне имманентно присуще бояться огня, змей и суровых школьных учителей…

— Скажи мне, ты как Поттер — знаешь о привидениях только то, что они все уже умерли? Гермиона, привидение — это прилипала, магическая пиявка, оно существует за счет чьей-то магии. Да, есть такие, которые предпочитают жить в одиночку, в заброшенных домах, но дома эти стоят, как правило, на местах силы или в них есть остаточная магия, причём так живут только те особи, которым не меньше трёхсот-четырёхсот лет и которые и при жизни были мизантропами. Характер вообще с возрастом — хоть обычным возрастом, хоть посмертным — не меняется, только заостряются две-три его черты, они и становятся ведущими, а остальные стираются, уплощаются, постепенно исчезают. И поэтому у большинства этих созданий очень скверный нрав. И вот такое угробище ты, не моргнув глазом, приволокла в дом. И если бы это было просто рядовой глупостью, то нашли бы мы как от этого пугала избавиться, но ты же… ты же провела ритуал Присвоения… Нет, я никогда не перестану поражаться грифиндорскому слабоумию! Вы же с этим привидением теперь друг дружку присвоили: не только оно тебе теперь принадлежит, но и ты принадлежишь ему. Дошло? Ритуал-то работает в обе стороны. Теперь тебе от него никак и никогда не избавиться, оно будет вечно жить в твоём доме по полному праву, его никуда теперь не выселишь, и даже в безразмерный Хогвартс я не смогу теперь его определить. Она теперь — часть тебя. Не хотите ли оторвать себе руку, миссис Снейп?

Гермиона потерянно молчала.

— А теперь попробуй себе представить, — тем же ровным голосом продолжил Снейп, — как это… как это нечто будет жить в нашем доме. Это ведь не только твой дом, но и мой тоже. А я не хочу, вот просто не хочу, не желаю жить в одном доме с чьим бы то ни было привидением, даже если оно … тьфу-ты, чуть не сказал «твоё»! И что ты прикажешь мне делать теперь?

А вот так поставленного вопроса Гермиона уже вынести не смогла:

— Что тебе делать теперь? Знаешь что, Северус Снейп! Как говорят шотландцы, любишь меня — люби и мою собаку, а как говорят англичане, любишь меня — люби и мои бородавки. Так что ты реши пожалуйста, если уж из-за меня, слабоумной грифиндорки, ситуация сложилась так, а не иначе: способен ли ты если не любить, то хотя бы терпеть мою собаку со всеми нашими с ней бородавками?

Северус Снейп любил свою жену. Действительно любил. И уважал. И ценил.

Он еще постоял, покачиваясь с пятки на носок, а потом развернулся так резко, что мантия буквально завилась вокруг его ног, и вошел в дом.

Мадам Аделина с призрачно дымящейся сигареткой в столь же призрачных пальцах бодро порхала по гостиной, деловито суя нос во все углы и что-то напевая под нос. Поймав убийственный взгляд вошедшего Снейпа, она одарила того в ответ собственным не менее губительным взором, критически оценила противника и, выдержав достойную паузу, демонстративно отвернулась и подплыла к зашедшей следом Гермионе:

— Дорогая миссис Снейп, мне кажется, вам стоило выбрать в мужья того интересного мужчину в очках, а не этого неприятного человека, — и Гермиона буквально отшатнулась, от окатившей её волны жгучего холода, сопровождавшего приближение призрака. — Я узнаю́ этот взгляд, уж поверьте мне! Тот, кто способен так смотреть на даму, тот никогда не сможет понять и оценить никакую женскую душу, мне ли не знать этого! А ваша душа, дорогая миссис Снейп, как никакая другая, заслуживает самой высокой оценки. Поверьте, я зрю в самую суть этих подлых созданий — мужчин, я вижу, что этот ужасный человек недостоин вас, — и привидение тускло замерцало изнутри серебром, демонстрируя всю глубину своих чувств.

— Мадам, вы бы хоть представились сначала, — насмешливо сказал Снейп.

— И представлюсь, мне стыдиться нечего, я из благородной семьи, из Паркинсонов, да! А вот вы, юноша, — она пренебрежительно осмотрела Снейпа со всех сторон, — стесняюсь спросить, но не из Принцев ли будете, а то мне форма вашего клюва подозрительно знакомой кажется? Не вашему ли прадедушке Прокулусу Принцу я серебряную ложечку на первый зубик подарила? Так они меня так благодарили, так благодарили… Что с них взять — такой захудалый обнищавший род, для таких и серебряная ложечка сокровище. И вам, я смотрю, тоже хвастаться нечем, причём ни в каком, знаете ли, смысле. Я же не просто вижу, я в корень зрю, причём и через одежду тоже…

Гермиона закрыла глаза, втянула носом воздух и начала мысленно считать до пяти. На счёте три она почувствовала, что на её плечо успокаивающе легла рука Северуса.

— Уберитесь подальше, мадам, — устало сказал он. — И старайтесь не попадаться мне на глаза.

— Хам! Мужлан! Мы еще посмотрим, кто из нас уберётся отсюда подальше! — презрительно воскликнула мадам Аделина, втягиваясь в стенку и всем своим видом выражая негодование.

И это стало объявлением войны.

Северус Снейп действительно любил свою жену. И еще Северус Снейп умел владеть собой. Не умел бы — давно бы уже отмучился или под палочкой одного из двух своих бывших хозяев, или под ясным взглядом другого. И уж он-то как никто другой умел в любых ситуациях прятаться под маской хладнокровия и независимости, умел давать отпор и добиваться своего. И, безусловно, он бы продержался в этом противостоянии дольше, если бы на его стороне сражался с наглым привидением Живоглот. Но кот, попав снова в Хогвартс, категорически отказался возвращаться домой, вспомнив годы молодые, вкус свободы и вкус тех самых сливок из хогвартской кухни. Он сразу же влился в содружество местных котов, нагулял авторитет и получил в своё распоряжение огромную территорию замка, тихую площадку Астрономической башни, солнечную полянку на опушке леса и множество мягких диванов и кресел в факультетской гостиной. Он не откликнулся на укоризненные увещевания Гермионы, специально прибывшей за ним в Хогвартс, а в ответ на суровый, призывающий к ответу, взгляд Северуса, заступившего коту дорогу в коридоре замка и даже присевшего перед ним на корточки — зашипел и поднял было когтистую лапу, но быстро одумался, прижал уши и сбежал. Так что и этого союзника у Снейпа в доме не было. А привидение было, и было оно везде.

Мадам Аделина, словно газ, буквально заполняла собой всё пространство дома и заползала во все его укромные уголки. Она беспардонно нарушала все личные границы Северуса — нарочно подстерегала его над каждым дверным косяком; вырывалась из стенного шкафчика, когда он священнодействовал на кухне; вылетала из-под кресла, сидя в котором он читал; неожиданно просовывала голову сквозь стену супружеской спальни; нагло пялилась на него в ванной и хихикала ему прямо в лицо, выглядывая из унитаза. Никакие щиты и охранные чары против неё не действовали, потому что привидение не просто принадлежало хозяйке дома на правах личной собственности, но еще и было ею неотъемлемо присвоено. И потому — не могло быть ограничено в правах внутри дома, и не могло быть отчуждено, то есть выгнано прочь, разве что только вместе с этой самой хозяйкой. Магический ритуал это такое дело… Снейп, конечно, быстро восстановил прежние шпионские навыки выдержки и самообладания, тем более что и директорство в Хогвартсе требовало порой не меньше хладнокровия и уравновешенности, чем иные сборища ближнего круга Тёмного лорда. И всё же пару раз он всё-таки не сдержался — вот только безрезультатно, если не считать результатами обугленную дверь ванной и осыпавшуюся штукатурку в спальне.

При этом мадам считала ниже своего достоинство тратить на хозяина дома слова — с ним она хотя бы не разговаривала, сопровождая свои действия только хихиканием или непристойными жестами, а вот рядом с «дорогой миссис Снейп» Аделина просто не закрывала рот, повсюду увиваясь за ней полупрозрачным белёсым хвостом. Сверхпопечительное привидение, советовало Гермионе держать спину ровнее, не уродовать свою восхитительную фигуру непристойными мужскими штанами, не пить портящий цвет лица кофе, не оголять локти, варить яйца не долее одной минуты, не дышать бумажной пылью в библиотеке, не есть плебейский овощ картошку… (ну, право же, каждый из нас может продолжить этот список по собственному опыту, и не ошибётся)… Она душно и занудно призывала Гермиону поделится с ней сокровенными секретами и маленькими женскими тайнами, и сокрушалась, беспрестанно дымя призрачными сигаретками, что та не пускает её в закоулки своей души. А рефреном озвучивался главный пункт заботы о дорогом человеке — избавиться от того старого уродливого типа, которого она — о, безусловно, только по неведению чистой юной души — впустила в свою жизнь и в свой, то есть теперь наш, дом. И избавиться как можно быстрее, не дожидаясь пока он в сговоре со своей еще более молодой любовницей — да-да, и не закатывайте глаза, дорогая миссис Снейп, они все одинаковы! — уберёт надоевшую жену с дороги самым радикальным способом.

Гермиона перепробовала все доступные в этой ситуации меры воздействия на мадам Аделину — просила, разъясняла, убеждала, даже сердилась и кричала, но с тем же успехом она могла призывать нюхлера к соблюдению заповеди «не укради». А в результате сдалась и просто замолчала, решив, что если все её призывы игнорируются, то молчание хотя бы поможет сэкономить жизненные силы.

Они оба чувствовали себя в осаде, да, собственно, так оно и было. Их дни тянулись как стая тяжеловесных перелётных гусей, а ситуация неуклонно накалялась — как плавно и постепенно закипает нагревающаяся вода. Сначала со дна поднимаются мелкие редкие пузырьки, а потом они летят вверх всё быстрее, становятся всё крупнее, и постепенно превращаются в бурный кипящий поток, грозящий выплеснуться через края обжигающей лавой.

Железобетонная выдержка Снейпа закончилась в тот день, когда наглое привидение, намеренно метнулось ему под руку в тот момент, когда он в подвальной лаборатории тончайшей пипеткой отсчитывал капли яда акромантула в горючее заказное зелье, над которым простоял уже несколько часов. К чести мастера, рука его не дрогнула, но вот внутри с треском лопнула сдерживающая пружина, которая и без того уже была закручена слишком туго.

Он завершил последний цикл медленных помешиваний, снял зелье с огня, разлил его по флаконам, неторопливо поднялся по лестнице и встал перед Гермионой, комкая в руке ворот собственной мантии. Закатный свет светил из окна ему в спину, обрисовывая чёрную фигуру с высоко поднятой головой.

— Я больше не могу держать себя в руках, Гермиона. Я больше не способен жить в таком напряжении, даже дома не иметь возможности чувствовать себя в безопасности, не иметь возможности расслабиться. Всему есть предел, и к своему пределу я подошел уже вплотную, еще шаг — у меня внутри сорвёт все замки, и я наделаю бед. Что тогда может случиться и что я могу натворить — даже думать боюсь, но главное чего боюсь — что вся тёмная дрянь, которая заперта там у меня, выплеснется на тебя, — он смотрел на неё чёрными горячечными глазами и кусал губы. — Успокоительные зелья на меня уже не действуют, а в Умиротворяющем бальзаме мне осталось только ванны принимать. Вот поверишь, никогда не мог бы подумать, что какие-то повседневные бытовые мерзости могут выгрызать душу не хуже дементора. Но если дементора можно отогнать, то я пока еще не в Азкабане, чтобы покорно терпеть постоянное психологическое насилие. Короче, я буду жить в Хогвартсе. Я всего только хочу, чтобы никто чужой не плавал в моей тарелке и не лез ко мне в брюки. И, представь, даже сексом я охотнее займусь там на столе у себя в кабинете под указаниями и комментариями Альбуса, чем под наблюдением твоей мадам. Можешь меня презирать, осуждать и считать кем хочешь, я не хочу лишний раз говорить, что это в интересах твоей же безопасности, но другого выхода для нас сейчас не вижу.

Гермиона молча смотрела на него полными слёз глазами, а Северус осторожно дотронулся пальцем до её щеки и невесомо провёл ладонью по волосам. И они еще несколько долгих минут продолжали стоять, безмолвно глядя друг на друга, а потом он отвернулся, швырнул в камин горсть дымолётного порошка и шагнул в зелёный огонь.

Белая полупрозрачная фигура, всё это время зависающая над подоконником, разразилась победным кличем и раскинув руки, закружилась вокруг абажура под потолком.

Гермиона проплакала всю ночь в подушку, свернувшись калачиком на снейповой половине кровати, утром отполировала лицо чарами гламура, чтобы никто не увидел покрасневших запавших глаз, и вместо завтрака выпила одновременно Успокоительное с Бодрящим. Ей казалось, что жизнь кончена, и ничего хорошего в ней уже никогда не произойдёт. После работы она долго бесцельно бродила по маггловскому Лондону, забрела в какой-то трущобный квартал, опомнилась, решила аппарировать на Гриммо к Гарри и Джинни, но представив, что там придётся о чём-то говорить и что-то слушать — поняла, что сейчас этого не вынесет, и что надо возвращаться домой, то есть в дом, который раньше был её — их — домом.

А назавтра был выходной, и Гермиона проснулась от стукнувшего в окно камушка. Стоящий прямо на газоне перед домом Снейп махнул ей рукой, и она вылетела к нему в холодное апрельское утро едва обувшись и на ходу застёгивая мантию. И они аппарировали куда-то на юг, в деревушку на холмах Саут-Даунс, где провели чудесный день, гуляя по окресным лужайкам и рощам, сидя в маленьком сельском пабе, болтая обо всем на свете, и целуясь на закате на окраине чьего-то поля. А уже к ночи он аппарировал её к дому, а сам вернулся в Хогвартс.

Так началась странная жизнь, в которой они, как бездомные подростки, встречались два-три раза в неделю после работы и проводили вместе совпадающие выходные. Она стала задерживаться на работе дотемна, потому что дома было пусто и уныло, и ждало её там только отвратительно бодрое привидение, находящееся теперь в прекрасном расположении духа и повадившееся пташкой порхать по дому, громко распевая салонные романсы типа «А едва весной повеет моё сердце тихо млеет, милый-милый пастушок, приходи на наш лужок». Гермиона сразу, зайдя в дом, окружала себя коконом заглушающего заклинания, и утыкалась в книгу, стараясь читать и не думать о том, что и следующий вечер, день, жизнь будут такими же пустыми и никчемными. Она теперь завтракала в Министерской столовой, а ужинала бутербродами, потому что готовить что-то и есть это одной — значит беспрестанно думать о том как бы было вкусно есть это вдвоём, вместе. Она хотела, как и раньше, по вечерам толкаться вместе с Северусом на кухне, готовя ужин в четыре руки и две палочки. Она изнывала от невозможности в любой момент обнять его, целоваться с ним до остановки дыхания, любить друг друга в собственном доме и в собственной постели, валяться чуть ли не до полудня рядом и болтать по утрам в выходные, сидеть рядышком, каждый со своей книжкой, перед разожженным камином, спорить о каких-то безумно важных вещах в собственной библиотеке, или просто лечь вдвоём на заднем дворе дома на траву и смотреть на звёзды. Ей казалось, что и звёзд этих было над их собственным домом даже больше, чем над Астрономической башней школы.

Она зачастила в Хогвартс, где для неё всегда был открыт камин в директорском кабинете, благодаря чему другие обитатели замка могли не знать о её визитах. Она понимала, что все они, особенно Минерва, будут очень рады её увидеть, но необъяснимо стеснялась того, что кто-то может по утрам и вечерам застать её в комнатах собственного мужа. Они с Северусом в день рождения Эйлин даже нарушили все существующие школьные правила и замечательно провели вечер втроём в гостиной директорской башни — пили чай, объедались сладостями, играли в загадки и всякие другие игры, а потом разомлевшая дочь так и уснула, сидя между ними на диване и положив ноги на колени папы, а голову на колени мамы. Но всё равно Гермионе казалось, что портреты бывших директоров шушукаются у неё за спиной на тему её ночёвок в директорской спальне.

И всё это, порознь и вместе, ощущалось Гермионой как горячая и жгучая тоска, кислотой разъедающая изнутри. Тоска вместе с чувством непроходимой вины перед Северусом — он ведь и так достался ей ломаным-переломанным, с рубцами на теле и шрамами в душе, с саднящей совестью и с вечным переживанием какого-то вселенского долга…

Она всё чаще думала, что если появление мадам Кинсон на её жизненном пути действительно было происками злопамятных гоблинов, то надо признать — их месть удалась на славу. Хотя, что уж тут говорить, она и сам тому немало поспособствовала, но тем больнее, что в результате страдает Северус. Неужели, великий Мерлин, из их ситуации действительно нет никакого выхода?

А ведь было и еще одно, ни разу не озвученное ими вслух, но неизменно присутствующее за кадром. Учебный год приближался к концу, и значит, что всё ближе и ближе тот день, когда Эйлин выйдет из поезда на вокзале Кингс-Кросс, вернувшись на лето домой к маме и папе. Что ей говорить? Как объяснять, что вместо папы в их доме живёт... А кто там, собственно, живёт и почему живёт? Ой, нет, нет, нет, слов для объяснения всё равно подобрать не получится…

Неизвестно сколько бы еще это продолжалось и чем закончилось. Но заканчивается на свете всё. Вот вообще всё-превсё, даже то, что конца, казалось бы, иметь не может, как говорят математики, «по определению». Закончилось и эта история, причём столь же неожиданно и нелепо, как и началась.

В один действительно прекрасный день Джейн и Джон Грейнджеры приехали навестить дочь и зятя, и приехали специально поближе к вечеру, потому что уже несколько раз, заезжая к дочери, зятя они дома не заставали. Да и Гермиона выглядела подурневшей и осунувшейся, усталой и какой-то неспокойной. На все расспросы она отвечала преувеличенно бодро, уверяя, что всё у них в порядке, что она просто скучает по Эйлин и Живоглоту, а у Северуса в последнее время так много работы, что он возвращается только ночевать, а бывает, что и ночи проводит в лаборатории Хогвартса, если у него много частных заказов на зелья. Но материнское сердце — вещун, и Джейн чувствовала, что у дочери с зятем как-то неладно, и что вообще в их доме стало трудно дышать, словно в него пришла беда. И потому она всё пыталась что-то выведать у дочки, что-то предпринять и бежать на помощь туда, где обижают её такую взрослую и слишком самостоятельную девочку. И горе зятю, если этим обидчиком окажется он, хотя девочка изо всех сил и старается его выгородить.

Гермионе и без того тяжело давались такие проверочные наезды, а тут она еще с утра чувствовала себя неважно — побаливала голова, саднило горло и вообще нарастали все признаки начинающейся простуды, а то и обычного маггловского гриппа. Для неё вообще единственным плюсом в этих участившихся визитах было то, что мадам Ангелина считала ниже своего достоинства появляться перед ничтожными магглами, и, пока родители были в доме, находилась, слава Мерлину, где-то вне поля зрения. Но даже после их ухода она какое-то время плавала по комнатам, презрительно поводя носом, словно чувствовала вонь. Отсутствовала она и сейчас, а Гермиона изо всех сил старалась быть веселой, внимательной и приветливой, стойко выдерживая тревожно-вопрошающие взгляды матери и стараясь не слышать тяжелые сочувственные вздохи отца.

Когда родители, озабоченно покачивая головами, наконец-то уехали, она почувствовала себя совсем плохо. Температура явно поднималась, но при этом её знобило и хотелось укутаться во что-то тёплое, а то и горячее. В тумбочке у кровати нужного снадобья не нашлось, и она медленно, боясь, что может закружиться голова, спустилась в подвальную лабораторию, где хранился запас зелий. Мадам немедленно спикировала следом, мельтеша перед глазами и причитая на тему «вот до чего носатый мужлан довёл мою бедную миссис Снейп», а у Гермионы не было даже сил от неё отмахнуться.

Когда оказалось, что запасы Бодроперцового закончились и тут, она подумала, что её сил сейчас хватит ровно на то, чтобы лечь здесь же на каменный пол, свернуться калачиком и закрыть глаза. Но поскольку этого Гермиона себе позволить всё же не могла, то выход оставался один — сварить за 20 минут это простейшее зелье, остудить, выпить и почувствовать себя человеком. И она открыла шкаф с ингредиентами, думая о том, что сейчас главное как-то преодолеть озноб, потому что дрожащими руками не сможет правильно и точно нарезать корень мандрагоры. Достала баночку основного активного ингредиента — огненных семян, чтобы отсыпать необходимое количество, неудачно её открыла, несколько семян упали на пол и зашипели там, энергично выделяя тепло.

— Ах, миссис Снейп, осторожнее, осторожнее, — запричитала мадам Аделина, бросаясь к ней от противоположной стены лаборатории.

И Гермиону пронзило ужасом от предощущения — она представила как врежется сейчас идущая от привидения волна студёного холода в её и без того дрожащее от стылого озноба тело. Не отдавая себе отчета, инстинктивно защищаясь, она выхватила из шкафа первую попавшуюся банку с широким горлом, неведомо откуда взявшимся усилием выдернула пробку, и выплеснула содержимое на полупрозрачную фигуру.

Привидение вскрикнуло, дёрнулось, белёсое тело пошло волнами, и на нём тут и там, источая запах гниющего болота, стали вздуваться и громко лопаться красные пузыри, фигура стала оседать и с шипением испаряться. Не прошло и десяти секунд как от неё не осталось ничего, кроме ещё витающего в воздухе запаха….

Так Гермиона Грейнджер, в замужестве Гермиона Снейп, открыла Тринадцатый способ применения драконьей крови.

Вечером того дня, когда студенты отправились по домам на короткие пасхальные каникулы, должен был состояться педсовет, плавно перетекающий в празднование дня рождения профессора Трелони.

Педсовет состоялся. И перетёк.

И вот уже был доеден именинный торт, сделанный хогвартскими эльфами в форме колеса фортуны, количество секторов в котором соответствовало числу гостей за столом, постепенно пустели чашечки кофе, женская часть преподавательского состава медленно допивала ликёр из рюмочек, а у мужской части коллектива заканчивался в стаканах виски. Были вручены имениннице коллективные подарки — очередной набор звенящих браслетов и зачарованные карты Таро, которые самораскладывались и самоозвучивали получившийся прогноз. Остающиеся в замке профессора уже готовы были расходиться по спальням, а отбывающие на каникулы — по каминам, когда не очень трезвая виновница торжества поднялась с места и начала обходить гостей, прощаясь и благодаря каждого из них.

К директору она подошла как раз в тот момент, когда тот отставил в сторону допитую чашку кофе и приготовился вежливо привстать ей навстречу. Но слегка затуманенный алкоголем глаз профессора Трелони дёрнулся в сторону стола — и она, по-утиному вскрикнув, схватила двумя руками его чашку и вперилась в стекающую на дно кофейную гущу.

— Сивилла, только не сейчас, — и Снейп уже протянул руку, чтобы забрать чашку у предсказательницы, но профессор Флитвик перехватил его запястье.

— Северус, дай имениннице высказаться, это её день.

— Сивилла, — опасным тоном сказал директор, — лучше бы тебе не говорить вообще ничего. Никогда.

— Северус, — сказала МакГонагалл, встав рядом с его стулом, положив руки ему на плечи и слегка на эти плечи нажав, — от тебя не убудет, а нам всем интересно. Говорите, профессор Трелони, мы готовы внимать.

— Грядёт тот…

Снейп подавился воздухом и затрясся в кашле, и только это спасло Трелони от его мгновенного Silencio или чего похуже. МакГонагалл твёрдой рукой нагнула директора вперёд, постучала по спине и сильнее надавила на плечи, удерживая на месте.

— Грядёт тот день, когда ляжет тебе запоздалая дорога в казенный дом…

— Мунго или Азкабан? — деловито поинтересовался Флитвик. Остальные сидели молча, не отрывая глаз от Трелони и стараясь не дышать. А Снейп, наоборот, свои глаза обречённо прикрыл.

— … вот только ни толку ни проку тебе с той дороги не будет, хотя и найдёшь ты скрытую мраком тень давно утраченного. И только белый дух сможет развеять мрак и вернуть тебе ушедший лик.

— Это всё? — строго спросил Снейп. Трелони оторвала расфокусированный взгляд от кофейной гущи и торжественно кивнула.

— Тебе мало? — заботливо спросила у Снейпа МакГонагалл.

— Мне достаточно. Но если этот белый дух, не дай Мерлин, окажется привидением — я с тобой рассчитаюсь, Сивилла. Расходимся, коллеги, приятных всем каникул. Минерва, — и он похлопал по ладони, всё еще сжимавшей его плечо, — Минерва, отпусти меня, я уже не опасен.

Прошло ни много ни мало — ровно три дня прошло — и за ужином к преподавательскому столу подлетел небольшой раздутый от важности филин, швырнувший прямо в директорскую тарелку конверт с печатью банка Гринготтс. Уважаемый мистер Снейп приглашался в банк на встречу с поверенным Хорфоком с целью обсуждения вопросов, связанных с правами уважаемого мистера Снейпа на наследство рода Принц.

Наутро уважаемый мистер Снейп входил в двери банка, обуреваемый двоякими чувствами. Во-первых, дорога эта в казенный дом действительно вышла для него запоздалой. Случись она лет этак на сорок раньше, и кто знает, куда бы занесло юного Северуса Принца — амбициозного и непримиримого наследника древнего магического рода зельеваров и целителей. Может, и хорошо, что жизнь не знает сослагательного наклонения, а потому каждый рано или поздно убеждается в верности утверждения «что бы ни произошло — всё в конечном счёте к лучшему». А во-вторых, получалось, что он идёт принимать наследство от того чистокровного сноба, который перекрыл его матери дорогу в волшебный мир, так и не смог простить её, и до конца жизни не пожелал хоть раз увидеть единственного внука-полукровку…

Поверенный Хорфок оказался самым древним гоблином, которого когда-либо видел Северус. Он сидел в отдельной небольшой комнате, стены которой были отделаны панелями из магических видов древесины, а несоразмерно крупная люстра-канделябр сияла подвесками из горного хрусталя, отражая ими во все стороны ровнёхонькие и неподвижные в спёртом воздухе подземного этажа огоньки свечей. Из ушей и ноздрей почтенного финансиста росли пучки жестких седых волос, а заостренные уши были покрыты блеклым пухом.

— Что ж, — сказал гоблин после обмена приветствиями, — сначала приступим к процедуре идентификации. Позвольте взять каплю вашей крови, мистер Снейп. — Он достал серебряную иглу, проткнул ею подставленный Северусом палец и капнул кровь на заранее подготовленный свиток пергамента, по которому сразу побежала россыпь букв, собираясь в аккуратные строчки.

— Ваша кровь безусловно подтверждает принадлежность к роду Принц, а потому, — он поставил личную печать на заполненный пергамент и подал его Снейпу, — с этим документом вы можете обратиться в Учётный отдел Министерства, и, после соответствующей там регистрации, во всех документах, касающихся как вас, так и вашей семьи, фамилия автоматически сменится. А теперь перейдём к вопросам, касающихся наследства покойного главы рода — вашего деда Октавиана Сервия Принца.

Поверенный Хорфок сделал торжественную паузу и выудил откуда-то из воздуха внушительную стопку бумаг.

— Ваш дед скончался семь лет назад, не оставив завещания. Семь лет — принятый в случае смерти главы рода срок ожидания: род может иметь побочные или потерянные ветви, непризнанных или утраченных бастардов, и прочих лиц, могущих предъявить права на наследство. За семь лет таких прав предъявлено не было, и потому право на наследие рода вместе с родовым именем переходит ближайшему известному кровному родственнику, то есть вам.

Снейп молчал, откинувшись в кресле, и невозмутимо смотрел на гоблина своим коронным нечитаемым взглядом.

— Итак. Наследство состоит из недвижимой и движимой частей. Недвижимость — родовое поместье в Лейк-Дистрикте, графство Камбрия. Это поместье со всем содержимым было десять лет назад заложено вашим дедом в нашем банке на пятилетний срок с правом обратного выкупа. Напомню, что ваш дед умер семь лет назад, до окончания залогового срока, и, соответственно, правом выкупа воспользоваться не смог. Поскольку после его смерти все дела по имуществу были заморожены, то сейчас вам предоставляется преимущественное право выкупа данного объекта недвижимости по полной стоимости залога, с уплатой всех процентов по залогу и выплатой неустойки за те пять лет, когда имуществом нельзя было распоряжаться, плюс налог на наследство. Вот, ознакомьтесь.

Он протянул Снейпу пачку документов и кусочек пергамента, на котором написал столбик цифр и итоговую сумму.

Снейп не с первого раза смог подсчитать количество разрядов итогового числа. Да в общем-то точное количество разрядов существенного значения и не имело. Даже если взять все их накопления, продать дом, все свои патенты и себя самого магглам на органы…

— Вы можете не вступать в права наследства, — правильно оценил его молчание Хорфок, — и в случае вашего письменного отказа наследственное недвижимое имущество отходит банку.

Северус подпёр подбородок сложенными домиком ладонями и кивнул.

— Перейдём к движимому имуществу, хранившемуся в фамильной ячейке нашего банка. Как известно, наш банк открыл это своё отделением в Лондоне в 1474 году, и ваши предки были в числе ста первых его клиентов. Сейф Принцев расположен на самом нижнем, восьмом, ярусе. Хранившиеся там ценности около месяца назад были нами изъяты в пользу банка как возмещение и штраф за неуплату аренды и содержания сейфа на самом дорогом ярусе в течение семи лет. Хочу заметить, что оценочная стоимость изъятого имущества не покрывает размера задолженности, и потому, если вы желаете реализовать наследственное право владения фамильной ячейкой, вам придётся доплатить соответствующую разницу, — и он передал Северусу еще одну пачку документов и еще один клочок пергамента.

— Где мне подписать отказ от права вступления в наследство? — заломив бровь, поинтересовался тот.

— Вот здесь, пожалуйста, — и поверенный подал клиенту длинный пергаментный свиток, заполненный, надо полагать, еще до отправки пригласительного письма наследнику фамильного имущества. — Еще, пожалуйста, заверьте подпись магией. И я могу предоставить вам право одноразового посещения фамильного сейфа. Возможно, вы бы хотели бы взять на память что-то из оставшегося там имущества, не представляющего коммерческой ценности. Вызывать сопровождающего?

Снейп приложил палочку к пергаменту, поставил магическую подпись и, согласно кивнул Хорфоку. Это ж никогда в жизни за один день ему не предлагали осуществить столько всяких-разных прав! И на имя, и на поместье, и на имущество в сейфе, и на сам сейф, и даже на визит в опустошенное хранилище. Какая немыслимая щедрость!

В комнату, кланяясь на ходу, вошел гоблин, о юном возрасте которого свидетельствовал густой тёмный пух на отчаянно торчащих ушах. Он был одет в ярко-красный сюртучок с золотыми пуговицами, и оттого напоминал гостиничного портье, хотя его растоптанные чёрные кроссовки явно не вписывались в образ. Хорфок небрежно поманил юношу пальцем и вынул из лежащего на столе ларца большой латунный ключ.

— Мардок, это ключ от сейфа восемь-шесть-три в нижнем ярусе. Сопроводишь уважаемого клиента туда и обратно. Можешь не активировать по дороге «Гибель воров», поскольку личность этого клиента и его право крови были здесь и сейчас идентифицированы мною. Благодарю вас за сотрудничество, мистер Снейп.

Снейп кивнул, вышел и, поддернув полы мантии, забрался вместе с юным гоблином в подкатившую тележку, которая немедленно сорвалась с места и с грохотом рванула вперёд и вниз по широкой пологой спирали рельсов. Поездка обещала быть долгой — хотя ему пару раз и приходилось по поручениям бывшего директора бывать в сейфах нижних этажей, но еще никогда путь не лежал ниже шестого подземного уровня.

Сопровождающий попался то ли рассеянный, то ли забывчивый, то ли просто балбес — он всё-таки включил «Гибель воров», и на Северуса внезапно обрушился водопад кисло пахнущей жидкости. Пока он пытался как-то отряхнуться и протереть лицо, вся влага испарилась сама, и даже мгновенно промокшая и прилипшая к коленям мантия оказалась сухой и чистой. Снейп маниакально прощупал карманы, убедился, что ни с палочкой, ни с заветными флакончиками тех зелий, что он постоянно носил с собой, ничего не случилось, после чего расслабился и стал прикидывать — из каких-таких ингредиентов может состоять это самое жидкое гоблинское заклинание, смывающее любую магическую маскировку? По всему получалось, что оно должно было быть близко по действию к зелью Истинной сути, но вот моментальное испарение и кислотный запах… Право, Мерлин, тут стоит хорошенько подумать на досуге, и кто знает…

Транспортное средство наконец-то затормозило, Снейп вышел, а оставшийся в тележке гоблин с полупоклоном вручил ему ключ. С замком пришлось повозиться, но в конце концов дверь поддалась, и он вошёл… ну, если и не в своё родовое гнездо, то по крайней мере в его кладовку.

Хранилище было намного большего размера, чем их с Гермионой семейный сейф, но зрелище являло собой удручающее.

Несколько вспыхнувших при открывании двери магических факелов освещали неровным светом голые каменные стены с торчащими в некоторых местах крюками от бывших подвесок и крепежей. Пол был завален обломками каких-то предметов, обрывками бумаг и пергаментов, мелким неидентифицируемым мусором и остатками всевозможных коробок и ящиков. К стенам кое-где обречённо привалились древние полуразвалившиеся сундуки с поднятыми или свороченными крышками. Просевшие полки были почти опустошены, но, судя по чистым от пыли местам, пустовали эти полки не всегда. Снейп, переступая через кучки мусора на полу, подошел поближе и уставился на останки разбухших от сырости заплесневелых фолиантов, слежавшихся в монолитные нерасчленяемые кирпичи. Тут же на полках и вокруг них валялись многочисленные скрученные пергаментные свитки, пересохшие и мумифицировавшиеся настолько, что при любом прикосновении обещали рассыпаться в пыль. И точно так же грозили распасться пылью те куски истлевших поблекших тканей, которые были небрежно переброшены через крышки сундуков или кучками устилали пол вокруг них.

В одном из плохо освещенных углов громоздились сложенные горками котлы и покосившийся стол с кучками каких-то железок, в которых Северус безошибочно углядел зельеварческий инструментарий. Он подошел, присмотрелся, достал платок и, смочив его водой из палочки, стал осторожно протирать грязные и пыльные бока котлов. Старых, крепких, но не представлявших никакой исторической или коммерческой ценности обычных котлов, которые были примечательны только тем, что исправно десятилетиями служили его неведомым предкам, среди которых, насколько он знал, не было великих зельеваров, но были крепкие и авторитетные Мастера. Которые из века в век варили зелья для себя и для других, корпели над рецептами, обжигали и ранили пальцы, дышали вонючими парами, часами до одури водили по кругу ложкой или лопаткой, цедили, резали, растирали, давили, капали, лили, сыпали, возгоняли, титровали…

Он выбрал для себя маленький, на пятьдесят унций, старый чугунный котелок, хорошо подходящий для варки мелких порций линиментов и мазей. Невелика ценность, но сейчас таких не делают, а именно такого у него не было. Присмотревшись, осторожно вытащил из другой стопки небольшой котёл с какой-то интересной фактурой, который, как он и подозревал, оказался отлитым из меди старинным котлом, по всей внешней стороне которого шел затейливый узор из переплетающихся цветов и листьев. Редкая штучка. Такие делали пару-тройку столетий назад исключительно «для дамского пользования»: вот захочет со скуки почтенная дама собственноручно изготовить для себя что-то там косметическое — вот, пожалте, варите и получайте себе заодно эстетическое удовольствие от созерцания изящного котла. Очистить его дома хорошенько, надраить медь да проверить целостность внутреннего оловянного покрытия — отличный получится подарок для Эйлин, ей наверняка понравится. Хотя бы тем, что ни у кого другого такого нету.

Среди инструментов и приспособлений не нашлось ничего целого или исправного, всё было или сломано, или покорёжено. Он с восхищением осмотрел изящные старинные весы, у которых были отломаны ножки и отсутствовала одна из двух чаш, провел пальцем по треснувшей кварцевой ступке без пестика, посмотрел на почерневшие и помятые серебряные ножи и мешалки, оценил красоту рассыпанных разновесов и гирек, сделанных в виде цветков или полураскрытых бутонов. Внимательно оглядел стайки разнокалиберных фиалов и пыльных флаконов, но не увидел среди них ни хрустальных ни самозапечатывающихся. Взял чёрную ониксовую ложку-мешалку с лопнувшей ручкой, повертел в пальцах, отложил, уменьшил оба выбранных котла, засунул их в один из внутренних карманов, и еще раз обвёл хранилище задумчивым взглядом.

Ну что ж. И у него мог бы быть за спиной род. Да ведь он, собственно, и был и есть, пускай и неявно. Все те люди, что читали хранившиеся тут раньше книги, которые разжигали огонь под этими котлами, носили одежду, сложенную в эти сундуки — разве не они передавали по цепочке тот чистый свет магии, который достался ему? А он сам — всего лишь звено цепи, которое соединяет его маму с его дочкой. А дед Октавиан Принц? А что дед? Спасибо ему, что был, иначе бы не было его, Северуса.

Он еще раз подошел к бывшим книжным полкам. Остовы загубленных инкунабул, отвалившиеся от их створок и переплётов уголки-накладки, надбитый мраморный шар, связка здоровенных ржавых ключей на потёртом кожаном шнурке, ленточки, некогда перетягивающие пергаментные свитки, сами многочисленные трубочки этих пересохших свитков, и среди них — почти неотличимая пыльная трубочка, но не пергамента и не бумаги, а свёрнутого холста.

Он взял рулончик и, преодолевая брезгливость, развернул найденное нечто. Это явно было небольшой картиной, примерно двенадцать на пятнадцать дюймов, кое-где виднелись кусочки тщательно прописанного неяркого фона, но само изображение было небрежно замалёвано криворуким маляром — грубые широкие мазки тусклой чёрной краски, а может, и не краски.

Снейп вынул палочку и просканировал находку. Холст безусловно являлся артефактом, магической картиной, о содержании которой можно было только догадываться, но никаких заклятий-проклятий на ней не было, опасности она не представляла никакой, а интерес, пусть и не коммерческий, представлять могла. И потому он тоже засунул её в тот же внутренний карман, застегнул мантию, обвёл ещё раз взглядом бывшее фамильное хранилище, вышел, запер за собой дверь, вручил ключ поджидавшему его гоблину и сел в тележку.

Дома он прежде всего занялся очисткой и промывкой принесённых котлов, быстро справился с чугунным, а медный залил крепкой кислотой, которая должна была проявить незаметные поры в оловянном покрытии, если они там появились со временем. Если пор окажется много — придётся плавить олово и наносить новое покрытие, но такой раритет стоит трудов, тем более что этот наследственный котёл будет ещё годами и годами служить его дочери.

Он поднялся из лаборатории и застал Гермиону и Эйлин за разглядыванием изуродованной картины через маггловскую лупу.

— Боюсь использовать заклинание увеличения, — сказала Гермиона. — Пыль я уже убрала, и холст не такой старый каким кажется, но кто знает как он прореагирует на магию, сначала надо бы почитать про реставрацию магических картин.

— Да что тут разбираться? — фыркнула Эйлин. — Очистить его надо и всё. Это мне, несчастной, на каникулах палочкой пользоваться нельзя, а вам что стоит применить Tergeo или Excuro?

— Ну да, ты еще Scourgify посоветуй применить, чтоб от самой холстины только чистые ниточки и остались.

— Правда, Эйлин, это может быть не так просто. Лет пять назад в Хогвартсе один мелкий вредитель в гриффиндорском галстуке притащил из дома волшебные краски и пририсовал Полной Даме ведёрко мороженого, а сэру Кэрдогану бочонок пива. Клялся потом, что это он из самых-самых благородных побуждений, и что дома родители его за подобное даже не ругают. И нам пришлось вызывать специалиста из министерства — так даже он полный день возился. А тут вообще непонятно чем замазано, но с этим мы потом разберёмся. Девочки, вы мне лучше скажите — хотите ли вы поменять фамилию Снейп на Принц?

— А зачем? — пожала плечами Гермиона. — Мне нравится моя фамилия. Но ты, конечно, сам решай, что будет лучше для тебя.

— А я совсем не хочу называться Принц, — сказала Эйлин. — Я желаю называться исключительно Принцессой. И фамилия моя вообще вполне меня устраивает: как назовешь её кому-то, так сразу все со страху руки и отдёргивают.

— Какие руки? — заволновался Снейп. — Кто?

— Да ну, папа! Это же я метафорически. Да успокойся ты, на меня же и так из-за тебя никто никогда и не посмотрит.

— Вот и хорошо, и не надо никому на тебя смотреть. Незачем. И, слава Мерлину, пока не на что.

— Папа, мне сразу обижаться или потом?

— Успеешь ещё. Потому что, когда станет на что смотреть, я куплю маггловский пистолет.

Эйлин выразительно посмотрела на него через лупу, но, поймав предостерегающий взгляд матери, промолчала.

— Решено, — постановил Снейп, — фамилию не меняем, с картиной будем разбираться, а я до вечера в лаборатории.

Оставшись одна, Эйлин подумала, пожала плечами, снова развернула холст и осторожно потёрла пальцем чёрную поверхность. Скептически посмотрела на оставшийся на пальце след и пробежалась ищущим взглядом по комнате в поисках оставленного кем-то из родителей телефона. Подошедший поближе Живоглот шлёпнул её лапой по ноге, и той же лапой указал вверх — на полку, заставленную фотографиями, шкатулками, подсвечниками и всякой всячиной. Мамин телефон действительно лежал там в глубине, откуда Эйлин его вытащила, уверенно разблокировала и нажала несколько кнопок.

— Дедушка, привет! — сказала она. — Ну да, у нас всё хорошо. Вы же с бабушкой собирались завтра к нам приехать, правда? Нет, папа завтра весь день будет в Хогвартсе, он только поздно вечером вернётся, но мы с мамой вас ждём, а я очень соскучилась. Дедушка, я знаю, что у тебя там в гараже есть белый дух. Ты не мог бы завтра взять его с собой? Ага, спасибо. Скоро уже увидимся!

Назавтра поздним вечером Снейп вышел из камина, кивнул свернувшейся в кресле с книжкой Гермионе, начал уже расстегивать верхнюю пуговицу мантии — и застыл, глядя на каминную полку. Гермиона медленно встала, подошла сзади, прижалась к его спине, встала на цыпочки и обняла за плечи.

Там на полке, прислоненный к стенке, стоял портрет девушки, юный возраст которой только подчёркивался глухо закрытым темным платьем с длинными рукавами и тускловатым фоном, на котором угадывалась вдающаяся в море скалистая береговая линия и плывущие над ней облака. Спадающие на ворот платья прямые чёрные волосы, внимательный взгляд тёмных глаз, бледное узкое лицо, которое никак не назовешь красивым, но которое словно освещено изнутри светом молодости, предвкушением жизни, теплом и надеждой. Левая рука девушки опущена на низкий подлокотник кресла, а в её правой руке — палочка. Та самая палочка, кипарис и волос единорога, которая в потёртой бархатной коробочке сейчас лежит тут же — над камином, на самой верхней из четырёх полок.

Эйлин Принц повернула голову, встретилась взглядом со своим незнакомым сыном и улыбнулась ему слегка виноватой улыбкой. Чуть приподняла руку, но тут же, словно застеснявшись, вернула ладонь обратно на ручку кресла и опустила глаза.

— Как? — только и смог спросить Снейп.

— Это Эйлин с дедушкой. Мы с мамой пили чай во дворе, а они нам принесли уже очищенную картину. Папа сказал, что замазано было простой дешёвой краской, и что белый дух легко этот поверхностный слой снял. А потом, когда родители уехали, мы с Эйлин быстренько аппарировали в Лоустоф, и там в мастерской нам подобрали раму и сразу вставили в неё холст. Тебе рама нравится?

Северус кивнул и не двинулся с места, безотрывно глядя на свою юную мать и стараясь не думать о том, что люди делают со своей жизнью, и что эта самая жизнь потом делает с людьми.

А стоящая в дверях Эйлин смотрела на родителей и насмешливо кривила губы. Вот они — великие волшебники. Две штуки. «С этим надо еще разбираться», «Это всё не так просто». Что может быть проще, чем убрать пятна краски обычным белым духом — простейшим маггловским растворителем уайт-спиритом?

Эта история вообще-то особого места в хрониках семьи Снейпов не занимает, мало чем примечательна, а интерес может представлять разве что познавательный, да и то исключительно для тех, кого интересуют не всякие-разные события и происшествия, а устройство магического мира, его законы, его странности его случайности и неслучайности.

История рядовая, будничная и в общем-то скучная, но ведь любая история — будь то история семьи, человека или даже народа — состоит именно из будней. И жизнь семьи Северуса и Гермионы тоже отнюдь не была заполнена захватывающими приключениями и волшебными фейерверками, а текла себе как и у всех — дом-работа, работа-дом.

…Но вот здесь так и подмывает спросить: а что бы подумала о своей нынешней скучной жизни та Гермиона, которая сидела, сжавшись в комок, зимней ночью возле палатки в лесу и грела ладони синим волшебным огоньком в банке? Мог ли бы такую жизнь себе представить тот изломанный загнанный Северус, в изматывающих ночных кошмарах которого инквизиторскими кострами горели то красные глаза, то голубые?

А ведь они, Гермиона и Северус — те же самые…

Ну да ладно.

На самом деле эта история даже не про них, а про закон сохранения всего на свете — сохранения массы, энергии, импульса, заряда, ненужной информации в памяти, сформировавшихся в детстве черт характера и вредных привычек, а также и всякого прочего, которое не берётся из ниоткуда и не уходит в никуда.

А еще эта история про закон Гэмпа — основной закон трансфигурации, который, если выбросить из его формулировки все мудрёные слова типа «коэффициентов соответствия» и «формул преобразования», звучит так: трансфигурировать можно всё и из всего. Но на самом деле это гордое определение не совсем соответствует истине, потому что из этого закона есть пять обидных исключений, в которых как раз и зарыты те собаки, которые не позволяют совершать большинство самых необходимых для обычного человека превращений…

А началась история с того, что на рабочий стол Гермионы упал красный почтовый самолётик от её непосредственного начальства. Аврорат обратился в Отдел Тайн с просьбой прислать эксперта для осмотра, классификации и оценки степени опасности недавно доставленного артефакта, причём прислать они просили эксперта, особо сведущего в областях трансфигурации и чар. Само собой, эта экспертиза досталась ей, и, хотя вызов не был помечен как особо срочный, Гермиона решила разделаться с ним не откладывая, тем более что это задание не требовало от неё мчаться на другой конец страны или еще дальше, а надо было просто подняться на несколько этажей Министерства.

Она стянула рабочую мантию, надела официальную серую, взяла сумку с комплектом приборов, набросила невыразимую личину и отправилась в Аврорат, а точнее — в ту его часть, где хранились вещдоки, конфискат, разные изъятые для экспертной оценки материалы и всякое оспариваемое в судах магическое имущество.

Один из двоих встретивших её там незнакомых авроров был весьма пожилым, спокойным и медлительным, веско роняющим каждое долго обдумываемое им слово, а второй, наоборот — молодым энергичным и без умолку тараторящим живчиком, из речи которого трудно было сразу вычленить существенное. Первого она про себя сразу назвала тормозом, а второго шустриком, и вот, дополняя друг друга, Шустрик и Тормоз поведали очень, в сущности, простую историю.

Лет триста назад умер последний представитель некогда известной семьи магов, и о его смерти тогда узнали от явившихся в министерство эльфов, которые ушли из поместья, оставшись без хозяина. Сам дом со всем прилегающим пространством находился под Фиделиусом, а потому после кончины последнего обитателя полностью исчез с радаров. И только совсем недавно, когда чары Фиделиуса постепенно развеялись до конца, дом проявился, и авроры были вызваны для осмотра имущества, поиска тайников и каких-то потенциально опасных предметов и мест, которыми всегда славились дома старых добрых волшебных семей. В ходе рейда и была найдена та непонятная вещь, безусловно являющаяся магическим артефактом, которую Гермионе и предстояло осмотреть.

И авроры, отдуваясь, притащили вдвоём из хранилища тяжеленный металлический ящик, который и водрузили на стол перед экспертом.

Ящик был квадратным, со стороной примерно в двадцать пять дюймов, с толстыми как у сейфа стенками, и от него сбоку откидывалась крышка, которую можно было закрыть на задвижку. Почему-то авроры уложили ящик набок и откинули крышку вправо. Гермиона поняла, что это и есть правильное положение артефакта, когда прикрыла крышку и увидела, что на ней нарисован красный круг, под которым расположены три руны. Она сначала просканировала чарами внутренность пустого ящика, а потом и поверхности всех его стенок. Магия ящика была спокойной и добротной, но в ней присутствовали какие-то неизвестные Гермионе чары, явно относящиеся к классу портальных, что очень её насторожило.

Она снова прикрыла крышку и склонилась к выгравированным под красным кругом рунам. И поскольку любая из трёх этих простых рун могла иметь несколько, пусть и близких, значений, то написанное на крышке она примерно перевела как: Направь/Наведи — Представь/Вообрази — Притяни/Позови.

Гермиона села на стул, закинула ногу за ногу, посмотрела на молча сидящих перед ней Шустрика и Тормоза, и несколько раз выразительно перевела взгляд с них на ящик и обратно.

— Я уверена, что специалисты Аврората уже неоднократно осматривали эту вещицу. А специалисты в Аврорате достойные. К какому выводу о принципе её действия они пришли?

— Смотрите, мадам эксперт, — сказал старший. Он встал перед артефактом, закрыл крышку на защелку и направил палочку на красный круг. — Я сейчас представляю себе перо и говорю: «Акцио, перо».

Он откинул крышку, достал из ящика фазанье перо и протянул его Гермионе.

— Вы представляли себе именно такое перо?

— Да, именно такое.

Она осмотрела перо и исследовала его палочкой. Перо явно было трансфигурированным — оно являлось результатом применения трансфигурационной формулы к какому-то другому предмету.

— Из чего вы его превратили? Что именно вы превратили в перо?

— Я его не превращал, мэм. Я его только представил себе и призвал заклинанием.

Гермиона применила обратную трансфигурацию, и перо превратилось в крошечную кучку мелких щепок и пыли. Она провела палочкой над щепками, но для ответа на её заданный самой себе вопрос в них не было достаточной массы.

Тогда она закрыла крышку, заперла её, направила палочку на красный круг, представила себе свой домашний заварочный чайник и призвала его невербально. Открыла крышку, достала чайник, проверила его и убедилась, что перед ней снова результат применения трансфигурационной формулы, которой она вовсе и не применяла. После чего — отменила трансфигурацию.

Теперь перед ней лежал обломок какой-то трубы. Проверка показала, что в нём есть магический след недавней трансфигурации, но кроме того, есть и остаточный след какой-то другой, давней магии, примененной к этому предмету. Это могло не значить ничего — мало ли где эта труба-не труба находилась раньше, вполне возможно, что и в хозяйстве магов — а могло и значить что-то. Знать бы еще, что именно…

Она успела проделать еще несколько подобных опытов с тем же результатом, когда дверь распахнулась и в комнату зашел еще один явно спешащий аврор.

— О! Оно у вас прямо тут на столе готовенькое стоит, — проговорил он, не обращая никакого внимания на Гермиону, подходя к запертому ящику и на ходу наставляя на него палочку, — Акцио, полпинты красной краски.

Госпожа эксперт онемела от такой наглости, а аврор открыл ящик, достал банку с красным содержимым, и поймав её возмущенный взгляд, сказал:

— А что такого? Мы же договорились, что пока эта штука у нас, мы можем пользоваться. — И вышел с добычей.

— Значит так, — медленно сказала Гермиона закрытой двери. — Все эти ваши договоры отменяются. Я налагаю категорический запрет на пользование этим… этим прибором до вынесения экспертной оценки и присвоения ему классификационной категории. И этот запрет относится ко всем работникам министерства, кроме сотрудников Отдела Тайн. Ничто не возникает из ничего. Законы сохранения материи и энергии являются абсолютными и для магического и для маггловского миров, и в том числе, как ни странно, они действуют даже на территории Аврората. Если предмет трансфигурирован — значит для этого затрачена магическая энергия, необходимая для трансфигурации. Допустим, та магическая энергия, которая доставляет что-то в этот ящик, берётся от вас, от вашего Accio. Но и тут вы не знаете, с какого расстояния этот предмет доставляется и сколько вашей личной магии тратится на такое простое действие. А главное — откуда всё же берётся энергия на само преобразование и откуда берётся исходный материал?

— Как откуда? Из воздуха, конечно, — немедленно ответил Шустрик.

— Молодой человек, энергия на преобразование из воздуха уж точно не берётся. А если вы это насчёт исходного материала, то из воздуха мы можем получить только воду. И только потому, что в воздухе всегда есть пары воды — результат постоянного испарения, влага. И получаем мы воду заклинанием Aguamenti, то есть используем здесь чары, а не трансфигурацию. Трансфигурировать воду нельзя ни из чего, это следует из первого исключения Закона Гэмпа.

— Но я же могу трансфигурировать что-то в бутылку с водой.

— Лучше не пробуйте. Вы получите только иллюзию воды, а если вы ее трансфигурировали, допустим, из соломы, то содержимое бутылки так и останется жидкой соломой. И так же будет с превращением чего бы то ни было в еду. Вы вообще трансфигурацию учили, если высказываете такие странные предположения?

— Я в Ильверморни учился, у нас там только основы трансфигурации в курсе Артефакторики, никакой теории, просто навык превращений.

— А вы? — повернулась она к Тормозу.

— А я давно учился, — медленно и с достоинством произнес тот. — Мне Трансфигурацию сам Дамблдор ещё преподавал. Да вот только не помню я ничего такого мудрёного, превращаю себе по надобности. Там в законах что-то про еду было, это точно.

— Да, вся эта еда-вода — и есть первое исключение. Ничто не может быть трансфигурировано в еду и ничто не может быть трансфигурировано в разумное существо, и это уже третье исключение.

— Но ведь трансфигурируют же, например, стул в зайца.

— Да, и это будет заяц, живой и тёплый, но с разумом стула. Просто заводная игрушка, подобие. Никакая магия не может наделить душой, рассудком и сознанием.

— Послушайте, — оживился Шустрик, — а если мы сейчас представим и призовём еще один такой же артефакт? И пусть их станет два. Тогда один можно будет сломать, чтобы понять как он работает.

— Знаете, — Гермиона не зря долго училась у Снейпа язвительному тону, — я думала, что все родители-маги обязаны объяснить своим детям чем именно волшебство отличается от цирковых фокусов. Но я, похоже, ошибалась. Трансфигурацией невозможно получить предмет, обладающий магическими свойствами. Если наделённый магией икс превратить в игрек, то у игрека магических свойств уже не будет. И более того — если этого игрека превратить обратно в икс, то окажется, что и икс их уже не имеет. Мы можем получить точную копию нашего ящика, но использовать его уже можно будет только для хранения в нём чего-нибудь. И это, кстати, будет иллюстрацией второго исключения. И ещё, — предупреждающе подняла она руку, видя, что молодой аврор снова порывается что-то сказать, — не предлагайте, пожалуйста, заказать нашему ящичку бриллиант, потому что это уже из области исключения четвёртого.

— Да я, вообще-то, другое хотел сказать, но теперь не понимаю почему нельзя бриллиант — он ведь с графитом состоит из тех же самых не то атомов, не то молекул, это же простейшее превращение подобного в подобное?

— Неужели в Ильверморни всё же изучают обычную физику и химию? Жаль, что в Хогвартсе этому не учат, но всё равно бриллиант получить трансфигурацией нельзя, как и любые деньги, пусть даже простейшую бумажную банкноту. Потому что это будет только внешним подобием, фальсификацией, а за подделку ценностей — следуйте в Азкабан. Ведь любая трансфигурация обратима и конечна, всё на свете стремится принять изначальную форму, а потому, если вы подарите этот бриллиант своей девушке, то она вас потом не простит. Хватит! Мне надоело заниматься ликвидацией безграмотности сотрудников Отдела Магического правопорядка, мне надо работать, — и она раскрыла сумку, доставая измеритель магического усилия.

— Только скажите ещё, что там в пятом исключении, и мы не будем вам мешать, — поспешно сказал Шустрик.

— Пятое исключение — самое простое. Преобразовывать можно только материальное, имеющее массу. Не получится трансфигурировать музыку, интуицию, лунный свет, сновидение и всё такое прочее. Невозможно трансфигурировать расстояние, если мы хотим его сократить или увеличить. Невозможно трансфигурировать время — ни состарить, ни омолодить никого не получится, проще внешние чары наложить, если уж приспичило, а внутренние процессы и состояния организма изменить преобразованием невозможно, можно только нанести им непоправимый вред самой попыткой. Конечно, материальным вещам мы можем трансфигурацией придать состаренный или обновлённый вид, но это не имеет отношения к преобразованию времени во внешние изменения. Всё, довольно разговоров.

И она провела еще несколько часов, пробуя то одно, то другое, измеряя магическую энергию, потребляемую заклинанием Accio для притягивания предметов разных размеров и масс, и измеряя по косвенным показателям количество энергии, затраченной на само преобразование из неизвестно чего. Заполнила несколько таблиц, начертила схемы с кучами векторов и коэффициентов, затребовала из библиотеки Министерства книги, которые были тут же доставлены пневматической почтой, а когда уже за волшебным окном с видом на морской берег стало смеркаться — отложила книжки и достала пергамент-бланк Экспертного заключения.

С описаниями артефакта и задач экспертизы она справилась быстро, а вот потом задумалась.

Всё как бы ясно и просто. Имеется прибор, который самостоятельно из непонятно чего трансфигурирует запрошенные предметы. Запрос должен быть представлен в двух формах: визуальное представление и словесное обозначение в Accio. Считывание зрительного образа — ну, этим волшебников не удивишь, это и боггарт умеет, и даже детская игрушка такая есть, которая рисует те простенькие картинки, которые ей ребёнок «показывает». Дорогая, надо признать, игрушка — такую когда-то подарил Эйлин Гарри, сами бы они на такую не раскошелились… Итак, запрос считывается и выполняется. Тут непонятно только одно: а откуда берётся магия на само преобразование? С заклинанием Accio понятнее — его выполняет волшебник, а оно уже этот превращенный предмет где-то подхватывает и перемещает в ящик через некий портал. На то и портальные чары ящика. Только вот почему-то слишком уж много магической энергии на такое перемещение уходит, а энергоёмкость этого заклинания — функция от дальности перемещения. Вывод: то, из чего трансфигурируется запрошенное, находится где-то далеко. Похоже, что там же, где берётся первичный материал для преобразования, находится и источник магии, расходуемой на превращение. Где это — неизвестно. Нужно потом исследовать портальный выход — он может привести на другой конец пути, но на то есть специалисты-пространственники. Прекрасный вывод, так и запишем.

Устойчивость преобразований — средняя. Всё стремится к первоначальной форме, но трансфигурация у одних волшебников получается более устойчивая, а у других трансфигурированный предмет принимает изначальную форму быстрее. Наш же прибор выдаёт абсолютно среднестатистический показатель.

Теперь надо придумать — как обозвать этот агрегат. Проще всего Трансфигуратором, поскольку он что делает? Правильно, трансфигурирует. Трансфигураторы трансфигурировались, трансфигурировались и вытрансфигурировались — повторить это логопедическое упражнение три раза на одном дыхании и не сбиться… Значит, обзовём его, скажем, Трансформатором, поскольку он трансформирует одно ненужное в другое ненужное. Но у магглов уже есть какие-то трансформаторы, которые чем-то другим заняты, но тоже наверняка что-то преобразуют во что-то. Тогда назовём наш ящик Конвертером, по крайней мере выговорить легко.

Категория опасности по классификации Министерства магии? Пожалуй, ХХХ, что означает «с прибором может работать любой волшебник, имеющий стандартный набор знаний, умений и навыков». Хотя за непонятно откуда идущие портальные чары накинем Конвертеру еще один Х, то есть ставим ХХХХ — «работа с прибором требует специальных навыков и осторожности».

Рекомендации по использованию? Отличный вопрос! Мы уже убедились, что Конвертер выполняет только преобразования первой и второй категорий, а это примерно уровень хогвартских СОВ. Средний волшебник справится с любой такой задачей с помощью палочки, и не нужен ему для этого громоздкий ящик. Вот и спрашивается — а для чего было создавать этот прибор вообще? Сделан добротно, трудов и магии мастера-артефактора в него вложено немало, а зачем он нужен-то? Ладно, графу рекомендаций заполнять не обязательно.

Гермиона встала и потёрла спину, работа была закончена. Осталось только чувство глубокого неудовлетворения, потому что у неё не было ответов на главный вопрос — откуда же всё-таки прибор берёт исходный материал и магию для преобразования?

А она не любила подвешенных в воздухе перед глазами вопросительных знаков. На их месте должна стоять точка — иначе в голове продолжает светиться какая-то невыключенная сигнальная лампочка.

Вечером Северус застал её сидящей с ногами на диване, по которому были разбросаны книги, листы пергамента и бумаги со схемами, таблицами и заметками, а полу стояли недопитая кружка и тарелка с недоеденным сэндвичем. Гермиона приветственно кивнула ему головой, продолжая одной рукой что-то писать, а другой — периодически нажимать кнопки маггловского калькулятора. Он посмотрел на неё, пожал плечами и пошёл на второй этаж, похвалив себя за то, что догадался поужинать в Хогвартсе.

Через час он застал жену на том же месте, только она уже не писала, а прикусив палец смотрела куда-то перед собой. Он отодвинул стопку бумаг, сел рядом и сурово сказал только одно слово:

— Говори!

И пока она говорила, он просматривал её записи с формулами, подсчётами и графиками, пытаясь разобрать в них хоть что-то, кроме знаков sin и cos, отдельных слов, и небрежно начерченных систем векторов.

— И вот сейчас я пыталась по количеству «лишней» силы, требующейся на Accio, вычислить хотя бы примерное расстояние до того места, где происходит трансфигурация — то есть до места, где находится исходный материал и источник магии, — закончила она вой рассказ.

— И что получилось?

— Получилось, что это место где-то очень далеко, оно за пределами Британии и еще дальше. Видишь? — и она ткнула пальцем в какой-то чертёж с формулами.

— Ты думаешь, я способен это понять?

— Знаешь, а я вот никогда бы не призналась, что в твоих статьях в «Вестнике Зельеварения», а тем более в «Вопросах Алхимии» я ни формул, ни схем не понимаю вообще, даже не все символы различаю.

— Да уж. И это мы с тобой — отличники Хогвартса… Времени не хватает, но я всё надеюсь подготовить спецкурс по Алхимии к тому времени, когда Эйлин перейдёт на шестой курс. Надо, надо… А то органические преобразования студенты еще худо-бедно знают из Зельеварения, а вот неорганические… Это же целый мир, а он для них закрыт. Как и очень многие другие миры, к сожалению… А когда был сделан этот твой Конвертер?

— Лет четыреста-пятьсот назад, я думаю. И сделан он был как простой бытовой артефакт, это я по рунам сужу — на чём бы ещё писали такую наглядную «инструкцию».

— Портал в бытовом приборе? Расточительно, не находишь?

— Да вообще непонятно. Заклинание призыва здесь явно требует большего расхода магии, чем обычно. Но зато не требуется расхода магии на трансфигурацию. Если предмет просто трансфигурировать на месте из того, что под руку попадётся — то в результате будет затрачено примерно на треть больше магии, чем расходуется в конечном счёте на получение его из ящика. Этот артефакт даёт существенную экономию магической энергии, особенно если нам нужно получить много предметов за короткое время.

— Ты права, но ничто не возникает из ничего, и где-то убывает какое-то вещество и расходуется та магия, которую мы, якобы, экономим. А что, кстати, получается при обратной трансфигурации?

— Да мусор какой-то получается, ничего конкретного. Но почему экономим «якобы»?

— Потому что за всё рано или поздно приходится платить. Всегда.

И теперь задумался он, а когда перевёл взгляд на Гермиону, та уже спала, закинув голову на спинку дивана.

На следующий день четверо старшекурсников с разных факультетов устроили потасовку возле входа в класс, и были отправлены директором на отработку у завхоза, который вечно жаловался на нехватку рабочей силы. И этим же вечером идущий уже к выходу из замка Снейп наткнулся на них в коридоре первого этажа, где нарушители под надзором Филча убирали заклинаниями скопившиеся за день грязь и мусор.

— Весь первый этаж они у меня уберут и вымоют, — гордо сказал Филч, — а то взяли все моду грязь с улицы таскать да сорить в коридорах чем придётся. А убирать за ними кто будет? Шекспир? Вот пусть теперь хоть эти оболтусы сами палочками помашут — и убирать за собой научатся и заклинания свои заодно потренируют.

Директор сухо кивнул, прошел еще два шага и остановился. Он, кажется, понял…

Снейп секунду постоял, подумал, покусал губы, а потом развернулся и отправился в библиотеку.

Но ещё не успел дойти до библиотеки, когда встретил что-то бодро напевающего себе под нос профессора Флитвика, явно идущего из кухни и пальцем левитирующего перед собой тарелку с кучкой маленьких кексов.

— Профессор, позвольте вас на минуту отвлечь, мне нужна ваша консультация, — и Снейп перехватил в воздухе тарелку, освобождая от неё Флитвика. — Скажите, профессор, почему Очищающие чары учат только на третьем курсе, а не раньше? У них ведь весьма простая инкантация.

— Они очень энергозатратные, Северус, они требуют больше магии, чем более сложные заклинания. А у младших детей магические потоки еще недостаточно равномерны, не у всех, конечно, но у большинства.

— А почему они требуют больших вложений магии?

— Этот вопрос надо задать их создателям, в них изначально заложена эта избыточность. Но, собственно говоря, придуманы они так и придуманы, какая нам разница — мы ведь всё равно пропускаем потоки магии через себя, она через нас течёт, мы должны ею пользоваться, должны её тратить. Это в бою или на дуэли иногда бывает необходимо экономить резерв, а зачем экономить магию на бытовых чарах?

— Очищающие чары убирают мусор, сухой ли влажный ли, но в любом случае мусор — это материя, вещество. Может ли быть так, что в убранном посредством заклинаний мусоре остаётся тот самый избыток магии?

Флитвик недоуменно посмотрел на него и несколько раз пожал плечами.

— Ну, теоретически это возможно, но как это проверить, Северус?

— В том-то и дело, профессор. Вы никогда не задавались вопросом: а куда исчезает убранный нашими заклинаниями мусор?

Теперь маленький профессор смотрел на него ошарашенно.

— Э-э-э…А действительно — куда?

— Я не знаю, профессор. Но подумайте сами: мы из века в век перемещаем неизвестно куда тонны материи. Да еще и снабжаем её при этом магическим зарядом — тем самым излишком магии, которую вынужденно вкладываем в заклинание. Ничто не исчезает в никуда, где-то же всё это добро копится…

— Никогда бы не додумалась, — сказала Гермиона. — Ты велик, Северус Снейп! А когда вообще были созданы Очищающие чары?

— Тут только написано, — сказал Северус, не поднимая головы и листая взятую в хогвартской библиотеке книгу по истории чар, — что те универсальные заклинания, что мы применяем сейчас — Tergeo для поверхностной и сухой очистки, Excuro для уборки мусора и Scourgify для глубокой очистки и для удаления жидкостей и влаги — были созданы четыре-пять столетий назад, но точнее не указано. А до их появления применялись более специализированные чары — Limpidus для стекла и зеркал, Serpilio для уборки пола, Desmutus для удаления копоти и сажи, и прочие всякие, их тут много разных.

— Это всё я примерно знала, но думала, что в книге найдутся более точные даты. В любом случае получается, что наши универсальные чары и мой Конвертер были созданы примерно в одно время. Неужели они были созданы вместе? Мы убираем всё ненужное, складируем его где-то в определённом месте, а потом используем его как исходный материал для преобразования во что-то нужное. Заранее прилагаем избыточное магическое усилие к уборке, чтобы потом где-то там эта «лишняя» энергия потратилась на трансфигурацию. Ничто не уходит в никуда и ничто не возникает ниоткуда, за всё надо платить, но тут у нас не плата, а уж скорее инвестиция.

— Ресайклинг, — ухмыльнулся Снейп. — Да уж, предки наши были умнее нас. Это ж надо было постараться — шутка ли, выбрать где-то, неизвестно где, специальное место, устроить его как постоянный портал, создать удобные для всех универсальные чары со встроенной «лишней» магией…

— И я думаю, что такой Конвертер с настроенным портальный выходом был создан не один.

— Надо полагать. Никто ведь не знает и знать не может, что там наши старые семьи хранят в тайниках, подвалах и сейфах. А чего они там только не хранят… Многие и не подозревают, что они там хранят… Вполне возможно, что одни из них о назначении этих ящиков и не подозревают, а другие могут и использовать, не задумываясь что и откуда берётся.

— А где бы могла быть эта… мусорная свалка, как думаешь? — Гермиона задумчиво прикусила палец. — Вот где бы ты сам её устроил?

— Я? Ох, я не знаток географии. Где-нибудь там, где никакие Монбланы вонючих отбросов никогда не привлекут внимания. Ну, навскидку — на дне океана.

— Ага, в Марианской впадине, не иначе. Или в Бермудском треугольнике, тоже место хорошее. Но почему именно вонючих?

— Это я подумал о том, что только я, будучи шестнадцать лет профессором Зельеварения, каждый — каждый! — день отправлял туда десяток галлонов тех помоев, что оставались после уроков в котлах этих межеумков. А вообще если представить — сколько всякой дряни любой из нас… И это же какой запас магии где-то хранится, это место должно быть сильнейшим магическим источником… От каждого из нас веками по капельке — это ж какой там резерв! Его, конечно, найти бы не мешало — мало ли вдруг для чего такой источник понадобится. Ну что, инвестируем?

И он махнул палочкой на смятые листки бумаги с уже ненужными расчётами:

— Excuro.

— Послушай, — подёргала спящего Северуса за плечо Гермиона, — проснись же, послушай, что я придумала. Я напишу в графе рекомендаций, что Конвертер следует отдать Отделу магического хозяйства. Пусть они получают из него всякие тряпки, перья, чернила или что им там всё время надо для обеспечения бюрократического производства. Ну, расходники всякие, одной туалетной бумаги и салфеток сколько Министерство изводит…

— И из-за этих швабр надо было меня будить? — простонал Снейп. — После того как я только-только с трудом заснул… — Он отвернулся и со вздохом накрыл голову подушкой.

— Ну извини, — обиженно сказала Гермиона.

— Уймись! — прорычала подушка. — А то ты ещё и про одноразовые стаканчики вспомнишь.

Эйлин проводила взглядом уходящий поезд, зачем-то еще раз помахала ему вслед, засунула руки в карманы зимней мантии и огляделась.

На перроне Хогсмида стояла группка остающихся на каникулы в замке студентов, которые, как и она, провожали отбывающих друзей, и двое дежурных профессоров. А ей предстояло убить на что-то остающееся до вечера время, потому что сразу после отбытия поезда начнётся итоговый педсовет, и отец заберёт её домой только после того как этот педсовет закончится.

Нечего сказать, весело начинаются рождественские каникулы! Это не родители, а недоразумение какое-то. Мама в очередной командировке, вернётся только в праздничный вечер, а потому встречать Эйлин на Кингс-Кросс некому. И вместо того, чтобы сейчас отрываться с приятелями в поезде, ей придётся просто слоняться целый день где-то тут и ждать папу. А настроение такое, что даже занимать себя, любимую, ничем не хочется. Она папе ещё вчера так и сказала — что ей надоело чувствовать себя сиротой и надоело вечно саму себя развлекать — а он в ответ прорычал, что няньку ей искать не намерен, танцевать вокруг неё не собирается, и ещё что-то про других детей, которые вообще своих родителей видят только на каникулах.

Встречать её некому… Конечно, у всех остальных, за редким исключением, имеется куча дядей-тётей-кузенов-кузин и прочих родственников. У многих в самом Хогвартсе братья-сёстры-племянники, все друг с другом в каком-то там родстве или свойстве, а она — как есть сиротка… Только в отличие от всех — под таким надзором постоянным, что и не знаешь где спрятаться, да и прятаться-то негде. Найдут и доложат, а она при этом всегда останется виноватой. Можно не сомневаться, что и сейчас на ней какие-то следилки висят, следящие чары то есть…

Спешащие на педсовет дежурные преподаватели — Синистра и Вектор — уже сгоняли оставшихся школьников с перрона, чтобы отконвоировать их в замок, Эйлин пристроилась в хвост группы и побрела, нарочно не по протоптанной тропинке, а вспахивая ботинками снег в сторонке. Снег был белый, пушистый и тёплый на вид. Погулять ещё, что ли?

Она незаметно отстала, потом спряталась за деревом и вышла из-за него только тогда, когда цепочка одинаковых фигурок в мантиях с поднятыми капюшонами уже скрылась за изгибом дороги. Поиграла с деревом в снежки, зачаровав их так, чтобы они со звоном рассыпались розовыми и фиолетовыми блёстками. Натоптала между тремя деревьями замысловатые восьмерки, полила их водой из палочки, заморозила ледяным воздухом с помощью Glacius и покаталась на «скользанках с поворотами», поставив личный рекорд — два пройденных поворота перед падением носом в снег. Отряхнула как могла мантию и пошла по направлению к Хогвартсу, но в обход — вдоль озера и опушки, где круглились самые высокие сугробы.

Из трубы избушки лесника вился всегдашний дымок, а рядом с домом на большом плоском камне сидел Грохх и тисовой веткой чертил на снегу угловатые закорюки.

— Эл-ли, — сказал он, подняв голову и увидев её.

— Ты меня узнал? — удивилась она. — Ты меня еще помнишь? Помнишь, как ты меня на качелях катал?

Вместо ответа великан опустил пониже сложенную лодочкой ладонь и осторожно придвинул её к подошедшей девочке.

Она засмеялась, села, свесив ноги, на его ладонь, а он стал осторожно раскачивать её назад и вперёд.

— Можешь раскачивать сильнее, — и она запрокинула голову, глядя снизу вверх на его подбородок с пробивающейся щетиной, каждый волосок которой был толщиной с её палец.

— Скажи Хагриду, чтобы он тебя побрил, слышишь?

— Хаг-ги, — согласился великан.

Из избушки степенно вышел старенький Клык, а за ним появился и сам Хагрид, застёгивающий на ходу свой кротовый полушубок.

— Привет, Эйлин, — сказал он, — Ты что здесь? А я вот на педсовет тороплюсь, пойдём-ка в Хогвартс, я тебя отведу, а то сейчас похолодает, замёрзнешь еще.

— Не хочу в замок, — и Эйлин спрыгнула с ладони Грохха. — Я могу тебя проводить, а потом еще погуляю.

— Ну нет, я тебя тут не оставлю, а то мне потом от директора нагоняй будет, что тебя тут одну увидел, а в замок не привёл. Гулять она одна будет! Пошли-пошли, хочешь на плечо посажу?

— Еще чего! — оскорбилась Эйлин. — Мне что, пять лет по-твоему?

Она надулась, но сопротивляться было глупо, и пришлось пойти за ним по расчищенной с утра тропинке между сугробами. И как она ни старалась идти, перепрыгивая из одного следа растоптанных ботинок Хагрида в другой, получалось это неважно, потому что каждый его шаг был в три раза длиннее, чем её.

В замке Хагрид обнял её на прощание, слегка, как всегда, придушив, и свернул налево, а она решила, что раз делать ей всё равно нечего, то можно будет хотя бы спокойно посидеть в библиотеке, не делая домашние задания, а выбрав что-нибудь почитать для души — например, недавно вышедшую книгу «Тайнодействие: скрытые знания волшебников прошлого» — сборник заклинаний, которые раньше хранились в секрете.

Но к библиотеке она подошла как раз в тот момент, когда мадам Пинс, заперев дверь на ключ, накладывала на неё охранные чары.

— Мисс Снейп, вы что — решили дочитать всю библиотеку на пару лет раньше, чем ваша мама? — ехидно поинтересовалась она. — Если вы забыли, сейчас каникулы, а мне надо на педсовет. Придёте после каникул, отдыхайте.

«Отдыхайте», — буркнула про себя Эйлин. -«От чего тут отдыхать, спрашивается?»

В спальню идти не хотелось. Собранный чемодан стоял возле кровати, переноска была готова принять спящего на той же кровати пассажира, категорически предупреждённого никуда сегодня не убегать. Все рождественские поздравления и подарки друзьям, знакомым и прочим всем, кого положено поздравлять, были уже отправлены, а потому делать ей в спальне было совершенно нечего, как и в опустевшей факультетской гостиной.

Можно было пойти на кухню, попить там чаю с пирожными, но идти было лень, да и завтрак был не так давно, причём она еще и прихватила оттуда с собой несколько кусков пирога, спрятав их в свою маленькую с виду сумочку.

И Эйлин побрела по пустому замку в сторону Большого зала, разглядывая развешенные по стенам в преддверии праздника венки с яркими лентами, гирлянды из шишек и хвои, светящиеся звёзды и плавающие в воздухе тихо звенящие колокольчики. Выстроившиеся в ряд рыцарские доспехи репетировали рождественские хоралы, которые им предстояло завтра распевать в коридорах, и она задержалась около них — подпела немножко — но они вежливыми жестами попросили её идти дальше по своим делам, бестактно тем самым намекнув на отсутствие музыкального слуха… И эти туда же… Никому она нужна, даже этим старым железякам…

Назло этим ржавым жестянкам она остановилась в соседнем коридоре и громко — не просто громко, а так чтобы звук от стен отлетал — спела старую хогвартскую песню о двух студентам, которые решили тайком провезти в Хогвартс-экспрессе запрещенных в школе животных, но те вели себя так нагло, что их вскоре обнаружили и с позором изгнали.

... А старосты шли по перрону

И гнали оттуда взашей

Грифона, питона, дракона

И тридцать летучих мышей!

Эйлин, почти сорвав голос, докричала песню до конца и решила, что теперь железяки посрамлены достаточно. Но сейчас отсюда надо было быстро-быстро убегать, иначе вот-вот прискачет привлечённый её истошным пением Филч, который на педсоветы не ходит, а из замка, наверное, за всю жизнь ни разу наружу не вылез. И она, придерживая прыгающую на боку сумку, побежала в Большой зал.

Двенадцать рождественских елей встретили её там перезвоном колокольчиков, мерцанием шаров, шелестами гирлянд, огоньками свечей и тихими белыми снежинками, медленно спускающимися с зачарованного потолка и тающими в метре над её головой. Запах хвои сменялся запахами корицы, ванили, мёда и свежего морозного утра. Запахи слоились в воздухе и щекотали нос, напоминая щекочущий запах папиной мантии, пахнущей всеми на свете травами. С одной из елей слетела иллюзорная фея, подлетела к Эйлин, сделала круг над её головой и растаяла в воздухе, другая ель медленно закружилась на месте, подняв в воздух стаю блестящих снежинок и зазвенев качающимися разноцветными шарами, а еще одна ель приветственно помахала ветвями, как бы подзывая к себе. К этой, приветливой, она и подошла.

Тонко звенели шары, блестел иней на шишках, вздрагивали сосульки на разлапистых зелёных ветках, волшебные огоньки взбегали к верхушке, украшенной шпилем в форме одной из башен Хогвартса, а потом струйками стекали вниз, покачивались конфеты в ярких фантиках, прямо перед носом Эйлин висел золотой орех, похожий на снитч без крылышек, а чуть выше — длинный леденец в полосатой обертке. Она потянулась за леденцом и неудачно задела рукавом лежащий на ветке большой зеркальный шар, который соскользнул с места, прокатился по пушистой зелёной лапе и свалился вниз. Но не разбился, попав прямо в наколдованный искрящийся сугроб, прикрывавший основание ели.

Эйлин подняла гладкий блестящий шар, повертела его в руках, вглядываясь в зеркальную поверхность и хотела уже показать своему отражению язык, когда шар сказал:

— Привет! Ты сегодня, конечно, хорошо выглядишь, но не мешало бы и причесаться.

— Ещё чего, — возмутилась Эйлин, которую, безусловно, трудно было удивить разговаривающими зеркалами. — Я, между прочим, уже на каникулах, а на каникулах полагается лениться и не причёсываться.

— Лениться нельзя никогда, — назидательно сказал шар. — Можешь, конечно, не причёсываться, но мозг обязан трудиться, иначе ссохнется. Вот потрудись и отгадай загадку. Мышь съела невидимое зерно и тоже стала невидимой. Вопрос: станет ли невидимой кошка, если съест эту мышь?

Эйлин задумалась — то ли загадка была с каким-то подвохом, то ли это была не загадка, а задачка по логике, похожая на те, что они иногда разгадывали с мамой. А если это так — значит надо не разгадывать, а рассуждать.

— Это не загадка, для загадки существует только один правильный ответ. А в твоём вопросе не хватает условий, поэтому ответов может быть несколько, — осторожно сказала она, поразмыслив о глубинной сути взаимоотношений зёрнышка, мышки и кошки. — Вот скажи мне: эта невидимость заразная или нет?

— Умная какая нашлась! Я первый спросил, а ты мне про зерно… Отвечай про кошку.

— Если эта невидимость заразная, то мышь ею заразится от зерна. Поэтому кошка заразится от мыши и тогда она невидимой станет. Но если невидимость незаразная, то мышь переварит себе это зерно, и потом… ну, это… избавится от него и снова станет видимой, и пусть себе кошка её тогда ест сколько хочет. Но даже если кошка съест мышь раньше, чем та переварит зерно, то может стать невидимой на время, а потом переварит их обоих вместе и снова к ней видимость вернётся.

— Что-то ты меня совсем запутала… Ладно, это и вправду была не загадка, а просто вопрос для поддержания беседы. Я его случайно подслушал, но ответа не знаю, а может его и вовсе нет. Зато внутри у меня и вправду загадка спрятана. Именно тебя, кстати, ждёт загадка эта. Если отгадаешь — сможешь найти подарок. Хочешь её достать — выверни меня наизнанку.

Эйлин озадаченно моргнула. Вывернуть наизнанку цельный шар? Это как? Она попыталась раз и второй проделать это мысленно, но даже так, в уме, у неё никак не получалось.

— Это невозможно, — сказала она наконец.

— А вот и возможно, уже доказано, что сфера выворачивается, можешь на досуге убедиться, если интересно. А я как раз сфера и есть. Но если не можешь вывернуть — придётся тебе меня разбить.

— Я не хочу тебя бить, зачем?

— Так загадку-то достать нужно. Бей, не жалей, загадку достанешь, а потом Reparo — и я как новый. Давай, доставай палочку, я приготовился.

Эйлин послушно достала палочку и слегка стукнула рукоятью по шару. Он оказался более тонким и хрупким, чем она думала, и осколки так и брызнули во все стороны. Внутри действительно оказался сложенный в несколько раз плотный кусочек пергамента, который она зажала в кулаке, приманила поближе все осколки и произнесла заклинание. Осколки стянулись, слились и забликовали ровным зеркальным светом.

— Извини, — сказала она шару, — но я надеюсь, что с тобой всё в порядке.

Шар молчал, и она только тогда вспомнила, что восстановленные Reparo вещи теряют волшебные свойства. Вложенная в них магия не восстанавливается. Она погладила шар пальцем и осторожно пристроила поглубже на самую широкую ветку ели так, чтобы он не смог случайно оттуда скатиться. А потом отошла к ближайшей скамье, села на неё и развернула пергаментный лист.

Он послушно развернулся, но не до конца, а остался сложенным вдвое и как будто склеенным там внутри. На верхней стороне действительно в несколько строчек была написана загадка, а под ней красовался прямоугольник с мерцающими мелкими точками — очевидно, то место, куда нужно будет вписать ответ.

«Где есть пустыни, в которых нет песка, океаны, в которых нет воды, и страны, в которых нет людей?»

Она задумалась. Пустыни, в которых нет песка? Ну, допустим, были пустыни, а потом ураган весь песок из них вымел. Страны, в которых нет людей? Ну, рассказывал дедушка что-то о такой маггловской бомбе, которая уничтожала всё живое, а неживое не трогала. Но вот вода из океанов как может пропасть? Возможно, она испарилась после тысячелетней засухи. Значит, это всё может быть на какой-то заброшенной вымершей планете. «Окошко ответа» явно рассчитано только на одно слово, так это ей что — название неизвестной планеты нужно туда вписать? Она представила себе эту высохшую и заброшенную планету как одинокий шар, парящий в бескрайнем и безжалостном космосе… — и её осенило.

— Глобус, — сказала она, прикоснувшись палочкой к нужному месту.

Буквы этого слова сначала проступили среди мелькающих точек, мигнули, а потом исчезли, и в окошке появилось слово «нет».

— Ну ничего себе, — возмутилась Эйлин. — Интересно, что же это может быть, если не глобус?

Она обиженно надула губы и просидела некоторое время, рассматривая поверхность стола. Потом задумчиво вытащила из сумочки кусок пирога и долго медленно его жевала. После чего вытерла руки и уставилась на покрытую жирными пятнами салфетку. Эти пятна были похожи на серые материки и острова среди белого океана, и она увидела в этом подсказку к неразгаданной загадке.

— Карта, — палочка коснулась прямоугольника, буквы стали на свои места и замерли, подтверждая правильность ответа, а пергамент сам развернулся полностью.

— Можно подумать, между картой и глобусом такая уж большая разница, — язвительно сказала развернувшейся перед ней карте Эйлин. — Могла бы и первый мой ответ принять, а не выделываться тут.

Карта была непонятной, отдалённо напоминала немного знакомую ей схему лондонского метро, а в середине путаницы линий краснела звёздочка, подписанная «найди меня!». Она отвела лист подальше от глаз и подумала, что если смотреть на Хогвартс сверху, и одновременно, один поверх другого, наносить чертёж расположения его коридоров разных этажей, то в результате вполне может получиться такой же запутанный узел из изгибающихся линий. Пользоваться такой картой… нет, извините. А с другой стороны — там же, где звёздочка, наверняка спрятано что-то если и не ценное, то наверняка интересное. Или нужное. Или красивое. Или всё-таки ценное! В конце концов — она волшебница, или кто?

Эйлин расстелила карту на столе, наложила на неё палочку, сделала нужный пас и произнесла заклинание Компаса:

-Указуй!

Палочка вздрогнула, поднялась в воздух, покрутилась и приняла нужное направление. Эйлин легонько взялась двумя пальцами за рукоять, чтобы не мешать палочке поворачиваться в нужную сторону, зажала краешек карты в другой руке, закинула сумку на плечо и пошла куда дорога поведёт.

А дорога повела странно.

Сначала пришлось спуститься вниз и пройти чуть ли не до входа в гостиную Пуффендуя, потом по какой-то неизвестной ранее узкой боковой лесенке подняться на четвёртый этаж, пройти его почти весь с востока на запад и спуститься на второй. На втором этаже они — Эйлин и её палочка — пересекли огромный неф, который казался не меньшим по размеру, чем Большой зал, и в центре которого стояло возвышение со статуей Десмонда Долговязого, а потом прошли мимо лестницы, ведущей на Колокольную башню, на которую уже несколько столетий никто не поднимался. Через узкий тёмный проход, скрытый пахнущим пылью гобеленом «Мерлин ведёт короля Артура в лесную чащу, где спрятан меч Эскалибур», им надо было пройти через какой-то заброшенный проходной класс с громоздящимися у стен поломанными древними столами. Затем путь снова повёл наверх и через какой-то галерейный переход из одной башни в другую (Эйлин готова была поклясться, что никогда не видела снаружи никаких переходов между башнями) привёл в конце концов в центральную часть восьмого этажа. Эйлин уже недоверчиво косилась на палочку, но та заставила терпеливо дождаться подплывшей лестницы, которая медленно понесла их вниз и остановилась у коридора, ведущего в подземелья. Ну, как говорится, подземелий бояться — слизеринцем не бывать, и она уже покорно пошла куда-то в глубину вслед за нетерпеливо подрагивающей в пальцах палочкой. Прошли мимо слизеринских владений, углубились еще минимум на ярус ниже, сделали круг по неприметному боковому ответвлению и непонятно как попали оттуда в какой-то дальний коридор третьего этажа, пройдя через узкую нишу в стене, которая оказалась проходной. Поднялись по боковой лестнице с третьего этажа снова на четвёртый, миновали библиотеку и подошли к статуе Гондолины Олифант, известной исследовательницы троллей, и здесь палочка вывернулась из пальцев Эйлин и легонько постучала статую по пряжке ремня походной сумки волшебницы, теми же троллями зверски убиенной.

Дверь рядом со статуей щёлкнула замком и приоткрылась, а палочка в руках замерла, исполнив положенное — приведя в нужное место. Да они ж вдвоём с палочкой тьму времени потратили на эту бесконечную дорогу! Неужели нельзя было пройти сюда напрямую? Зато столько новых мест увидела в своём Хогвартсе, бескрайнем и необъятном.

Но раз уж так долго шли — надо заходить, хотя и непонятно всё это. С другой стороны — что с ней, наверняка обвешанной папиными следилками, может случиться в Хогвартсе, да еще и в центральной части четвёртого этажа? Она распахнула дверь, убедилась, что за то время, пока она сюда добиралась, за окнами уже начало смеркаться — зимний день короток — и взмахом палочки зажгла магические светильники на стенах.

У одной стены небольшой комнаты были грудой свалены обшарпанные манекены, явно пострадавшие в неравных боях со студентами на занятиях по ЗОТИ, а у противоположной стенки стоял стол с одним-единственным ящиком, на котором висел здоровенный замок — прямо как на воротах заставы какого-нибудь древнего города.

Эйлин подошла и убедилась, что замок-то как раз и не древний, а вполне себе современный, с цифровыми крутящимися барабанчиками-дисками, на которых нужно набрать определённую комбинацию цифр, чтобы его открыть. Она сосчитала барабанчики — их было аж десять. Ну ничего себе код доступа!

Палочка в руке снова дрогнула, вывернулась и указала на красную звёздочку, нарисованную на замке — такую же звёздочку, как на карте. Спасибо, но и без того было ясно, что нам сюда.

Два известных Эйлин отпирающих заклинания не сработали, ну оно и понятно — тут надо цифры подбирать, а не палочкой размахивать, только вот комбинаций из десяти цифр существует миллиардов десять, не меньше, и то при условии, что цифры могут повторяться.

— Подскажи, пожалуйста, как мне тебя открыть? — вежливо спросила она у замка, понимая, что даже если замок и маггловский, то находится он всё-таки в волшебном месте, и при этом наверняка не сам сюда пришёл.

Из щели под ящиком выползла узкая длинная полоска бумаги. На самом краю полоски стоял большой красный вопросительный знак, а дальше вдоль полоски печатными буквами было написано: «Семья смотрителя подвала опять обстригла шесть столбов смородины».

— И это должно мне помочь тебя открыть? — не менее вежливо поинтересовалась Эйлин.

«Должно» — лаконично ответил следующий кусочек бумажной ленты.

Эйлин обескураженно посмотрела на очередную загадку и почувствовала, что набегавшиеся по коридорам ноги просят отдыха. Она отошла, села на валяющийся в сторонке манекен и стала тупо разглядывать слова, сложенные в бессмысленную фразу. Насмотрелась на слова и решила, что вряд ли они имеют какой-то смысл — что за столбы смородины и какого Мордреда их вообще обстригать? — а это значит, что надо что-то сделать не со словами, а с буквами. Дальше она пробовала читать первые и последние буквы слов, заменяла буквы на их порядковые номера в алфавите, пыталась читать справа налево или через одну букву от начала и от конца. Старалась перетасовывать буквы в словах, как если бы это были анаграммы, разбивала слова на части, как если бы составляла из них ребусы. Незаметно сжевала еще один кусок пирога, не почувствовав его вкуса и машинально облизывая пальцы. Разделяла слова на слоги и тасовала со слогами соседних слов. И совершенно не понимала как из всего этого она сможет в итоге получить нужные цифры. Неужели просто количество букв в словах? Но слов восемь, а цифр нужно десять.

Время шло. Она уже давно достала из безотказной сумочки бумажку и карандаш, писала слова змейкой, записала фразу как кроссворд — с пересечением на местах общих букв, сосчитала количество тех или иных письменных знаков, получила столбик из восемнадцати разных использованных в этой фразе букв и точным числом использования каждой…

За окном уже стало совсем темно и незаметно съелся остаток пирога.

— Я не знаю, — сдалась она наконец. — А подсказку можно?

«Подсказка может быть только одна, и она стоит десять баллов» — сообщила следующая полоска бумаги.

— Давай подсказку! То есть, дай мне, пожалуйста, подсказку.

И на уже замусоленной бумажке с дурацкой фразой слово «шесть» замерцало зеленоватым цветом.

«Шесть»? Ну да — это единственное слово в предложении, которое уже само по себе обозначает цифру. Но что ей даст одна цифра из десяти нужных? И почему этих столбов со смородиной должно быть именно «шесть», а не «семь», не «пять» или не «три»?..

И тут она увидела. То есть нет, это нужно написать с большой буквы: тут она Увидела.

Увидела, засмеялась и быстро набросала в столбик:

СЕМЬя — 7

смоТРИтеля — 3

поДВАла — 2

оПЯТЬ — 5

обсТРИгла — 3

шесть — 6

СТОлбов — 100

сморОДИНы — 1

Эйлин уверенно установила на барабанчиках кодового блока цифры 7325361001 — и запирающая дужка выскочила из корпуса замка. Сам ящик поддался не сразу, его пришлось слегка подергать в стороны, чтобы открыть и увидеть лежащую в нём шкатулку. Такие шкатулки она знала, они несколько лет назад продавались во «Всевозможных Волшебных Вредилках» и в них лежали наборы маленьких фигурок волшебных существ — в шкатулках для девочек были всякие феи, единороги, русалки и прочее, а наборы для мальчиков были с точки зрения Эйлин поинтереснее — со всевозможными драконами, рыцарями, химерами, гиппогрифами и иногда даже с фениксом. Впрочем, у неё когда-то были оба набора, а как же иначе, если в этом магазине работают мамины друзья.

В первый момент, увидев знакомую шкатулку, она возмутилась. Это что, её сюда приманили как маленькую девочку, чтобы в результате она и получила подарок для дошкольников? Нужны ей эти фигурки! Их даже и подарить некому.

Но по крышке медленно побежала светящаяся строчка — ᚴᛏᚢ ᛘᚢᛃᛏ ᛁᚾᚴ ᚦᚢ ᚼᛁᛅᛚᚬᛋᛁᛏᛅᛚᛏᚬ … И дальше за ней понеслись бесконечные непонятные значки, заструились по поверхности, красиво на ней расположились, а под ними появилось уже знакомое окошко с мерцающими серыми точками — окошко для ввода ответа на загадку. Очередную загадку. Записанную рунами.

Эйлин уже не сомневалась, что шкатулка заперта, и только отгадка сможет послужить ключом. И за сегодняшний день она уже устала возмущаться, хотя сейчас повод для возмущения был более чем веским: она еще толком не умела читать руны. Только-только начала их учить, правда, мама ей давно показывала некоторые, самые простые, и объясняла принципы написания и чтения рунных текстов, но прочесть сама она бы не смогла ничего.

Всмотревшись в немые для неё закорючки, она погладила их пальцем и — поскольку уже давно кое-что за всем этим квестом подозревала — решила, что раз задача ждала здесь именно её, то значит именно на её уровень знаний, умений или чего-то там еще эта задача и рассчитана.

Она еще раз внимательно осмотрела шкатулку и увидела над светящимися строчками загадки два маленьких тёмных значка — солнце и луну. Солнце было перечёркнуто крест-накрест, а полумесяц луны был изображён как обратная буква С, то есть растущим. И Эйлин поняла что это значит, потому что об этом мама тоже ей когда-то рассказывала — мама рассказывала сказку о лунных рунах, которые становятся видимыми только при свете растущей луны. А уже в Хогвартсе Эйлин узнала, что лунная магия в числе прочих имеет преображающую функцию — показывает вещи и явления в другом свете, проявляет непонятное, делая его очевидным.

Она подошла к окошку, выглянула, но луну на небе не нашла — та, очевидно, светила в окна другой стороны замка. Хотела еще постоять и полюбоваться медленно спускающимся с неба крупным снегом и отсветами звезд на чёрной поверхности озера, но любопытство не позволило задержаться на месте и погнало вперёд. И она снова вскинула сумку на плечо, засунула в карман палочку, крепко сжала шкатулку и пошла по опустевшему Хогвартсу на поиски лунного света.

Горели на стенах коридоров магические факелы и их неровный свет ложился причудливыми бликами на каменные плиты пола, звенели рождественские гирлянды, пахли горчащей хвоей венки и бежали по потолкам магические разноцветные огоньки. Шушукались на стенах портреты и картины, вздыхали статуи, шевелились от непонятно откуда ползущего сквозняка полотна гобеленов. Каждый камень волшебного замка дышал и жил своей тысячелетней жизнью, помнил своей тысячелетней памятью…

В большинстве коридоров были витражные окошки или магическая подсветка, многие из них имели довольно большие окна, но они располагались где-то под потолком, а потому лунный свет никак не мог бы попасть на шкатулку в её руке. А потому Эйлин шла через половину замка — через бесконечный Серпантинный коридор, мимо лестницы в кабинет ЗОТИ и через тёмный коридор со статуей Одноглазой Ведьмы — на первый этаж, к короткому светлому коридору с огромными окнами с двух сторон, который вёл к подвесному мосту, выходящему прямо на поле для квиддича.

Она остановилась возле лунного луча, падающего ярким конусом на мозаичные плиты пола, и положила шкатулку на пол, чтобы серебряный свет падал именно на неё. Руны заискрились, впитывая свет, контуры их дрогнули и растеклись, складываясь в понятные слова.

«Кто может создать то, чего никогда на свете не было, чему нет похожих и подобных и что являет собой целую Вселенную?».

И вот тут она рассмеялась. Конечно, она заподозрила это сразу после беседы с зеркальным шаром, а когда шла за палочкой-поводырём уже уверенно это предполагала. Но, пожалуй, окончательно догадалась только в тот момент, когда увидела маггловский замок. А уж лунные руны…

— Родители, — сказала она и ткнула палочкой в мерцающее под загадкой окошко для ответа.

Шкатулка раскрылась.

Там внутри лежали маленький свиток пергамента и большая серебряная заколка для волос в форме кота, очень похожего на Живоглота.

Она развернула свёрнутый в трубочку листочек, на котором маминой рукой было написано:

«Это не подарок, это премия за отгадку, а подарок к Рождеству будет завтра, когда я приеду. Целую. Мама»

А внизу знакомым острым почерком было дописано:

«Ну что, развлеклась?

Двадцать баллов со Слизерина за то, что слушаешь неизвестно кого, идёшь неизвестно за чем и лезешь неизвестно куда. И ещё десять баллов со Слизерина за использованную подсказку.

И немедленно с вещами к Главным воротам. Я ждать не буду.»

Перегруженная тележка так грохотала по каменным плитам пола, что Северус услышал её еще за несколько поворотов коридора. И, почти столкнувшись, увидел только едущую прямо на него гору гигантских тыкв, за которой даже не было видно толкающего тележку Хагрида. Но тот вовремя заметил директора, затормозил и попытался сдвинуть своё транспортное средство немного в сторону.

— Вот, на кухню везу. Хеллоуин у нас, значит, скоро. Тыковок-то много надо, вот и везу. Праздник у детворы любимый.

Насчёт любимого праздника Снейп предпочёл промолчать и хотел уже, кивнув, пройти дальше, но заметил, что у Хагрида что-то неладно с глазами — они были блестящими, воспалёнными и покрасневшими, как от попавшего в них песка или от долгих рыданий. Конечно, заплакать тонкослёзый Хагрид был готов по любому поводу, но ведь не над грядущей же судьбою тыкв он только что рыдал?

— Что-то случилось у тебя? — спросил Снейп. — Почему глаза красные?

И вот тут Хагрид выудил из кармана свой неизменный платок, больше похожий на скатерть, опёрся о тележку спиной, закрыл платком лицо и стал то ли всхлипывать, то ли сморкаться. А директор стоял рядом, считал тыквы и тоскливо думал о том, что ему скоро предстоит пережить еще один в этой жизни Хеллоуин.

— Так что случилось? — не выдержал он наконец.

— Папку видел, — донеслось из-за платка. — Утром в лесу папку моего встретил. Папку моего маленького…

— Какого папку? Ты можешь говорить внятно?

Хагрид протяжно всхлипнул, высморкался со звуком шотландской волынки, утёрся и запихнул платок в карман.

— Я утром шёл себе тут в лесу недалеко, на полянку вышел, а он там стоит возле кустов, папка мой, в куртке своей старой стоит, меня увидел и как улыбнётся мне, а я…

— А что ты?

— А я стою как дурак и смотрю, а он стоит, улыбается.

— Так, стоп. Там огонёк рядом светил? Такой огонёк, будто свеча в фонаре?

— В фонаре? В каком фонаре, Северус? А… Ты что, думаешь это там фонарник болотный был? Морок мне навёл? Что ж я, по-твоему, фонарника не различу, который как дым такой с фонарём в руках? Не было там никакого фонарника, и болота там рядом нет, поляна сухая, чистая. Там только папка был.

— Как он выглядел? Как привидение?

— Да какое привидение? Не прозрачный, не светится, обычный такой, на земле стоит и на меня смотрит. А я… Я такой виноватый, Северус…

— В чём ты виноват, объясни толком.

— Так я ж тогда в Хогвартс уехал, как раз на второй курс тот самый. А он полез, значит, крышу чинить. Он же своими руками дом такой высокий построил, чтоб я, значит, туда помещался. Он же сам махонький был, я ж его в свои семь лет на коленку сажал, а он дом высокий построил, а меня не было, а крыша потекла, когда я в Хогвартсе был. Он на ту крышу полез чинить её, и упал оттуда, высоко ему было, насмерть он упал тогда. Вот если б я там был — я бы сам туда легко достал, а он бы и не убился. А я не там был… Соседи и похоронили, я его и не видел мёртвым.

По лицу великана бежали крупные слёзы, он вытирал их кулаком и тяжело сглатывал.

— Вот… А тут он стоит, улыбается, меня ждёт, значит. А у меня ж никого, кроме папки, и не было…

— Ты подошёл?

— Нет, не подошёл, испугался я. Вот стыдно сказать — испугался. Как рванул через кусты словно заяц какой, так до самой избушки и бежал. А теперь думаю — это ж он там один остался. Я тут один, а он там один…

— Брось, Хагрид. Ты ведь сам понимаешь, что если и не морок это, то всё равно что-то наведённое, из твоей же памяти вынутое.

— Да понимаю, Северус, а всё одно — всколыхнуло меня всего, подняло внутри. Да ты-то в голову не бери, у тебя и без того забот полно. А у меня уляжется, вот может к завтру и пройдёт уже. Прости, что не сдержался и тебя задержал тут. — Харгид решительно вытерся рукавом и потёр одну руку об другую. — И на кухне заждались уже, я им обещал мигом обернуться. Доброго вечера тебе, директор.

Снейп, с трудом дотянувшись, похлопал Хагрида по плечу, кивнул ему и еще несколько мгновений провожал глазами согнувшуюся над поручнями огромной тележки спину.

А Хеллоуин действительно неумолимо приближался и обещал быть в этом году особенно омерзительным. Он, собственно, обещал это каждый год, но никогда раньше не брал на себя проведение праздника жизнерадостный профессор Флитвик, а тут так сложилось…

Ещё в конце прошлого учебного года два… Северус уже давно затруднялся в подборе эвфемизмов… два титана альтернативного мышления замкнули всю систему движущихся лестниц замка в карусель. Наверное, по их замыслу это должно было быть весело, но те два десятка школьников, которые оказались на подвешенном в воздухе замкнутом колесе, разные части которого наклонялись при этом в разные стороны, почему-то стали не веселиться, а кричать от испуга, и хорошо еще, что никто из них не попытался спрыгнуть вниз. Сбежавшиеся преподаватели вытаскивали детей по одному с помощью Leviosa и осторожно по воздуху переносили в коридоры, а уже опустевшие лестницы коллективно били Petrificus чуть ли не по каждой ступеньке, чтобы заставить их остановиться. Но Флитвик, который сначала распутывал наложенное заклинание, а потом зачаровывал лестницы заново, пришёл в неимоверный восторг от сложности и красоты придуманных и использованных малолетними идиотами чар. Он воодушевился настолько, что за общим обедом встал и торжественно объявил, что если создатели этого непотребства признаются в авторстве ему лично, то он обещает выхлопотать им прощение у начальства, выставить высший годовой балл по Чарам и быть руководителем их следующего совместного проекта. Снейп тогда громко скрипнул зубами, но вынужден был промолчать, чтобы не ронять авторитет профессора Флитвика, которого он безмерно уважал еще со времён собственного студенчества.

Недоумки радостно сознались — еще бы, такой успех и известность. Не будем уточнять цвет их галстуков, но уже было объявлено, что в этом году именно они под руководством Флитвика готовят на Хеллоуин нечто ранее невиданное и необычное, и это будет им зачтено как годовой проект по Чарам. А сам профессор Флитвик обратился к директору с просьбой выдать его подопечным диспенсацию на все их возможные придумки. Северусу пришлось признаться, что он, возможно, и выдал бы чего-то там, но впервые слышит это слово, на что получил ответ про «молодых-зелёных, не обученных в Гейдельбергском университете». После чего лексикон директора пополнился новым словом, обозначающим всего-навсего «освобождение от обязательной нормы закона или его послабление для конкретного случая». Директор дал себе зарок никогда в жизни это слово не употреблять и вообще его поскорее забыть, но здесь и сейчас вынужден был дать согласие на просьбу старого профессора Чар, уже тогда понимая, что ему еще придётся об этом пожалеть. И еще решил, что постарается в день и в ночь праздника не находиться в замке, тем более что его отсутствие вряд ли кого-то огорчит. Но для этого надо было так разгрести все срочные дела, чтобы ничто не могло внезапно потребовать его присутствия в Хогвартсе.

Поэтому за несколько дней до Хеллоуина он к концу дня так обработал все накопившиеся за два месяца учебные ведомости, что его заместителю оставалось только сделать из них заключительную выжимку, сгрёб все бумаги в папку и отправился искать этого самого заместителя, то есть МакГонагалл.

Снейп несколько раз осторожно постучал в дверь её апартаментов и решил уже, что искать надо в учительской, когда дверь наконец отворилась и он увидел Минерву в тапочках, длинном тёплом халате в цветах её тартана — зелёный, коричневый и золотой, без привычной остроконечной шляпы и с выбившимися из пучка на затылке волосами. Она растерянно посмотрела на него и наконец сделала приглашающий жест рукой.

-Ты удивительно вовремя, Северус. Возможно, ты-то мне сейчас и нужен.

Он зашел в гостиную, сел и немедленно получил в руку уже наполненный на четверть стакан.

— Glendronach, односолодовый, двенадцатилетний, — возвестила профессор Трансфигурации.

— В честь какого события?

— События? Скажи мне, Северус, ты помнишь Элфинстоуна?

— Безусловно. Я же был на вашей свадьбе в Хогсмиде. Это было в конце первого года моей …э-э-э… славной педагогической деятельности, где-то в мае восемьдесят второго, так?

— Именно так, странно, что ты помнишь даже дату.

— Знаешь, это был, наверное, первый раз, когда я увидел вас всех в действительно неформальной обстановке, где впервые смог посмотреть на вас не как на своих бывших профессоров и вынужденных коллег, а просто как на людей, что ли. Пляшущий на веранде Дамблдор, который взметает свою мантию как танцовщица фламенко юбку — одно это уже незабываемо. А Хагрид, на одном плече которого сидит Синистра, а на другом Пинс… А Кеттлберн, который своей единственной рукой жонглирует тремя вилками… А двое министерских, которых Флитвик склеил спинами… А Спраут, обнимающая горшок с папоротником-кладоискателем и уверяющая, что это лучший подарок для молодожёнов, потому что у него потрясающее чувство юмора… А ты еще удивляешься, что я это помню.

— А я помню, что ты там всё время просидел в углу, сосал один стакан и не поднимал головы. И вообще ты мне тогда очень напоминал полудохлого скорпиона. А Элфинстоун потом сказал, что ты похож на тощего стервятника. Но вот ты действительно это помнишь, а большинство даже не знает, что у меня был муж. Любимый муж.

— К чему это ты?

— Я его сегодня видела, Северус. Видела Элфинстоуна Урхарта, своего давно умершего мужа.

Снейп поднял голову, прищурился и пристально посмотрел в глаза МакГонагалл.

— И не смотри на меня так, я не настолько пьяна.

— А теперь подробно, Минерва.

— Ты знаешь что такое Lignum Animatum?

— Знаю, но теоретически. Растение чрезвычайно редкое, высокая трава, имеет небольшие горизонтальные побеги. Их когда-то использовали в зельеварении для создания эликсиров, усиливающих магическую связь между объектами. А потом изобрели Протеевы чары, и надобность в таких элексирах отпала потому, что чары эти надёжнее и долговечнее.

— Ну да, это любопытное растение, его побеги могут двигаться и изменять форму, принимая очертания животных. Я его случайно увидела у нас в лесу, совсем недалеко от замка. Но была тогда в анимагической форме и неохота было превращаться обратно. Решила потом сходить и собрать немного побегов, чтобы показать кое-что студентам. Мне пришло в голову, что на них очень наглядно можно объяснить принцип трансфигурации неживого в живое — показать разницу между простым изменением формы и настоящей анимацией, оживлением, — она сделала глоток и повертела стакан в руке. — Долго собиралась туда сходить, и сегодня решила, что откладывать уже некуда — конец октября. А когда я пришла на ту поляну, там был Элфинстоун.

Она замолчала, отставила стакан и прикрыла глаза рукой. Молчал и Снейп, сжавший пальцами переносицу и напряженно пытающийся что-то понять. МакГонагалл — не Хагрид, ей уж точно ничего не показалось и не привиделось, а все болотные фонарники от неё сбегут, побросав фонари.

— В каком именно месте это было? — спустя несколько минут напряженного молчания спросил он.

— Знаешь ту прогалину, где дерево, молнией ударенное? Не очень далеко от опушки.

Снейп утвердительно хмыкнул. Место это было приметным именно из-за дерева. Молния в него ударила много лет назад, и теперь черный потрескавшийся толстый ствол был весь покрыт молодыми зелёными ветвями, тянущимися от корней и из всех трещин ствола. Художнику бы наверняка понравился такой образ — яркая молодая жизнь, рвущаяся из чёрного обугленного тела — но художников в Хогвартсе и его окрестностях почему-то никогда не водилось.

— Вот там я и видела Lignum. А когда пришла его нарвать, Элфинстоун уже был там.

— Опиши подробно. На что это было похоже?

— Не «это», Северус, а «он». Не привидение, не наваждение, не иллюзия, не морок. Твёрдо стоял на земле, одет был в обычную синюю мантию, обут был в любимые коричневые ботинки. Северус, у него тень была, понимаешь — тень была. У какого призрака бывает тень?

— Он что-то говорил?

— Нет. Молчал и смотрел на меня.

— Минерва, говори уже толком, почему я должен тянуть из тебя каждое слово?

— А нечего говорить. Он стоял и смотрел, я стояла и смотрела. Я не видела его столько лет, что почти забыла его лицо, а тут я могла хоть смотреть, понимаешь? Увидеть его еще раз… Ты понимаешь, что если бы я была с ним тогда, в тот момент, то могла бы его спасти, и он был бы сейчас жив? Я там стояла, смотрела и винила судьбу и себя. Никогда себе не прощу, что меня тогда не было рядом.

— Ты не могла его спасти. От укуса ядовитой Тентакулы может спасти только противоядие, принятое в первые три минуты. У тебя бы его с собой не было в любом случае.

— Ты не представляешь, сколько я об этом потом читала и думала. Я могла бы его спасти — я бы догадалась использовать заклинание Frigidus, резкое охлаждение, чтобы замедлить распространение яда. А в Мунго бы нашлось противоядие. Я могла бы.

— Минерва, нельзя жить в сослагательном наклонении. Ты понимаешь о чём я. Это я тебе говорю, а я полжизни в нём прожил — в предположительном действии, в несостоявшемся, в гипотетическом.

— Ты прав, Северус, и я уже давно так не живу, всё отошло, отодвинулось, даже горе стало просто светлой грустью. Но я снова смотрела на Элфинстоуна, видела его лицо, взгляд…

— Его взгляд обвинял тебя в чём-то? И, кстати, на какой возраст он выглядел?

— Нет, он просто смотрел, улыбался. Возраст? А вот не знаю… Ну да, пожалуй, сейчас он бы выглядел старше. А может и нет… Мы просто стояли и смотрели друг на друга. Я, кажется, плакала. А потом незаметно стемнело и я перестала его видеть. Еще постояла там и ушла назад. Сейчас еще выпью и буду спать. Наверное.

Снейп порылся во внутренних карманах и выудил флакончик с голубоватым зельем.

— Из личных запасов. Виски, что в стакане остался, можешь допить, а потом запей зельем и отдыхай. Ты считаешь, со всем этим надо разобраться?

— Спасибо Северус? Но с чем тут разбираться, с моими галлюцинациями? Иди уже.

Северус встал, одним глотком допил оставшееся в стакане и осторожно поставил стакан на стол среди стопок студенческих работ по трансфигурации. Подошел к двери, взялся за ручку и обернулся к сгорбившейся в кресле Минерве.

— Боюсь, что эти галлюцинации могут стать массовыми, профессор МакГонагалл. И меня редко обманывают дурные предчувствия.

А творившееся вокруг него в замке соответствовало любым тревожным ожиданиям. В преддверии Хеллоуина Хогвартс стал похож на ведьминское логово из страшных маггловских сказок. Стены коридоров оплела мерзкая почти натуральная паутина, разрывая которую то тут то там вылезали стонущие скелеты, а сами лохматые пауки были размером с собаку. В воздухе парили чёрные оплывающие свечи, горящие мрачными зелёными огнями, а среди них с тонким визгом носились летучие мыши, норовящие сесть на плечи или на голову директору, идущему утром в учительскую. Снейп скрежетал зубами, его буквально тошнило от этого китча, и особенно раздражали появляющиеся в самых неожиданных местах светящиеся шедевры подросткового остроумия типа «Мерлин жив! А ты даже не успеешь написать завещание». Убедившись, что его никто не видит, он раздраженно удалил надпись и злобно испепелил на подлёте парочку нетопырей, но тут еще один, подлетевший сзади, умудрился сесть ему на плечо. Снейп, не задумываясь, уничтожил бы и его, но на счастье почувствовал через мантию острые коготки, а шею согрело жаркое тепло настоящего, а не иллюзорного птичьего тела.

Это была мелкая встрёпанная бородатая неясыть Аберфорта, для которой в Хогвартсе не существовало никаких защитных чар и щитов, она была способна проникать буквально сквозь стены. Не иначе как покойный директор постарался… На привязанном к лапке клочке бумаги было только одно криво нацарапанное слово «Зайди». Директор дошел до учительской, мстительно истребив по дороге еще парочку пауков, и убедился, что комната пуста, а значит всё идёт как положено — профессора на уроках, то есть и милые детишки при деле — оставил там принесенную из дома стопку пергаментов и аппарировал к «Кабаньей голове».

В столь ранний для обычных клиентов час трактир еще был закрыт, но открывший Снейпу дверь Аберфорт выглядел как обычно — в потёртом фартуке и с тряпкой в руке.

— Пиво или кофе? — спросил он вошедшего гостя, мотнув головой в сторону стойки.

— Если у тебя кофе такой же дрянной, как и пиво, то обойдусь и без того, и без другого.

— Значит кофе, — кивнул Аберфорт и пошёл на кухню. Снейп обошёл стойку и сел на скамью около ближайшего стола. Еще через пару минут подошедший хозяин хлопнул на стол две кружки с тёмной дымящейся жидкостью, принёс из-за стойки тарелку с солёными сухариками и уселся напротив. Снейп вопросительно посмотрел на него, втягивая носом горьковато-терпкий аромат вполне приличного и крепко заваренного кофе.

— Тут такое дело, Снейп. В лесу у нас, от замка недалеко, какая-то тварь завелась непонятная.

— Да что вам всем — мёдом что ли намазано на той поляне с деревом сожженным? — искренне удивился Снейп. — Что вы один за другим туда паломничаете?

— Не я один значит попался, — ухмыльнулся Аберфорт. — А кто еще?

— Да какая разница, от меня ты чего хочешь? Со мной вместе туда сходить?

— Мне там уже ничего не надо, я кукушкин мох для коз собирал, а через поляну назад шёл. А ты сходи, развлекись. Я там по самое не хочу развлёкся.

— И встретил ты там, небось, старшего брата своего.

— Не путай, Снейп, грешное с праведным. Не брата, тобою убитого, а сестру. Ариану я там видел. Вот как тебя сейчас вижу.

— Насколько я понял из рассказов твоих предшественников, она там стояла, смотрела, улыбалась и ручкой тебе махала?

— Кончай свои шуточки, Снейп. Не до улыбок там было. Она на меня с обидой смотрела. Я ж у неё один тогда оставался, других никого у нас с ней считай и не было. Или ты думаешь, что Альбус там с эмпиреев своих спускался, чтобы ей волосы расчесать или платье постирать?

— Она тебе что-то говорила?

— Да она вообще не из разговорчивых была. И тут молчала. Смотрела только. Моя вина — не оттащил я её тогда куда подальше от этих двух словоблудов одержимых. И пусть бы они там друг дружку хоть поубивали… А я их пытался остановить, чуть не влез между ними, а она за мной и бросилась — привыкла за мной ходить, а может и испугалась за меня… Ладно, о чём я, их уже и никого на свет нету…

— Ты лучше скажи — как считаешь, что это в лесу было? И что ты сделал, когда её увидел?

— Не знаю, Снейп. В теориях не силён. Я сначала аж обмер, а потом, ясное дело, сообразил, что это обманка какая-то. Сначала Finite Incantatem кинул, но оно ничего не дало, как в воздух ушло. Постоял еще, посмотрел. А потом что? Можно было бы Reducto попробовать или там Incendio… Но не смог я. Не смог в Ариану, пусть даже в такую… Повернулся и ушел.

— Жаль, что не попробовал — хоть понятно было бы материальный это объект или нет.

— Вот иди и сам пробуй. Я тебя потому и позвал, затем и рассказал.

— А я на той поляне ничего не забыл. И что мне с этим твоим рассказом делать — тоже непонятно.

— А кому ж, если не тебе, с этим разбираться?

— Ты меня ни с кем не перепутал? У нас главным Спасителем мира кое-кто другой работает, и это точно не я. Ты вообще знаешь, что Запретный лес Хогвартсу не принадлежит и я за него не в ответе?

— А кто в ответе?

— Мерлин знает. А может, и сам Мерлин не знает. Запретный лес находится в пространственной складке, а с Хогвартсом соприкасается только точкой входа-выхода — в него ниоткуда больше не зайдёшь и не попадёшь. Есть территории ненаносимые, которых ни на карте нет, ни с воздуха не увидишь, а есть территории ненаходимые — которые как бы в этаком пространственном кармане прячутся. Лес наш — ненаходимый. Какого он размера, куда тянется — никто не знает и не узнает, а выводит он, скорее всего, вообще в иные миры и времена. Откуда и что в том лесу берётся — нам неведомо.

Они помолчали, допивая кофе. Аберфорт с хрустом грыз сухарики, а Снейп брезгливо морщился, глядя на рассыпающиеся по столу крошки, и старался не коснуться липкой на вид столешницы рукавом мантии.

— Знаешь, — сказал он, ставя на стол пустую кружку, — я лет в двенадцать нафантазировал себе экспедицию в этот наш лес. Солидная такая экспедиция, а я её начальник. И день за днем шли мы по волшебному лесу навстречу приключениям, встречали на пути и то и это, но со всем мы расправлялись одним взмахом палочки. Преимущественно моей, конечно, палочки. А когда фантазия моя истощилась, оказалось, что вышли мы к Хогвартсу со стороны квиддичного поля. С другой стороны то есть, с противоположной. Землю вокруг обошли, одним словом… Спасибо за кофе, хозяин. Если до чего додумаешься — дай знать.

В лес он действительно идти не собирался. По крайней мере, пока не собирался, потому что у него не было даже мало-мальски приемлемой гипотезы о том, что и почему там на самом деле творится. Он весь оставшийся день перебирал в уме разные возможные причины того, что некие… назовём их фантомами… некие фантомные магические явления не развеиваются после применения Finite Incantatem.

Нельзя с помощью Finite отменить магию того, кто магически намного сильнее тебя. Но Аберфорт — маг не слабый, хотя этого никак не афиширует.

Не развеивается магия крови. Не тот случай — Минерва с Урхартом не кровные родственники.

Не развеивается магия артефактов. Фантомы наверняка не были артефактами.

Не развеиваются заклинания, наложенные на магические предметы, как например, кольцо Гонтов или проклятое ожерелье. В нашем случае — явно мимо.

Ещё не развеивается от Finite магия, связанная с пространством и временем — например защитные чары, скрывающие местоположение. Тоже не наш случай.

Что ещё? Пожалуй, ещё только самоподдерживающиеся заклинания — те, что продолжают действовать без постоянной магической подпитки, например, переносные порталы или магические ключи. Но это тоже не про нас.

Нужен какой-то другой взгляд, подход с другой стороны, вычленение и анализ других единиц информации. Иначе говоря, и так понятно, что нужна Гермиона.

В школе после уроков началась такая суматошная подготовка к завтрашнему празднику, что Снейп решил в кои веки уйти домой пораньше, чтобы не видеть всего этого балагана. Сделал каменное лицо, прошел через все стоны скелетов, завывания неизвестных магической науке монстров и крики летучих мышей, уничтожил на двери учительской надпись «Обернись, если думаешь, что за тобой никто не следит», отмахнулся от очередного вампира, лязгнувшего зубами перед его носом, вышел из замка, облегченно вздохнул и аппарировал домой.

Там он наконец-то нашел время, чтобы законсервировать перед наступлением холодов свою небольшую теплицу с травами для зелий, убрал в сарай летнюю мебель с террасы на заднем дворе, нашел под выступом крыши гнездо Огненных ткачей, порадовался, что не спутал их с обычными осами и не уничтожил сгоряча, а потом аккуратно перенёс по воздуху гнездо вместе с обитателями на растущее рядом с живой изгородью дерево. Магических ос на участке иметь полезно — они далеко не разлетаются и плетут в воздухе такие сложные структуры, которые дополняют магическую защиту дома, потому их еще называют живыми рунами.

Инспекция холодильника ничем не порадовала, но ещё через полчаса он уже вернулся из ближайшего супермаркета с двумя уменьшенными пакетами продуктов и с трехфунтовым ведёрком любимого Гермионой вишнёвого мороженого, уменьшать которое он не решился, потому что Гермиона утверждала, что это портит вкус. Впрочем, готовить всё равно было лень, а потому он успел ещё и принести из китайского ресторанчика жареный рис с овощами и лапшу с креветками, а потом и заварить правильный зелёный чай.

Гермиона появилась поздно, с удовольствие поужинала, но от чая отказалась в пользу мороженого, совершенно, по мнению Снейпа, не вписывающегося в общество риса и лапши. Сам он пил чай и жаловался ей на скелетов, вампиров и собственную недальновидность, позволившую ему положиться на здравый смысл профессора Флитвика. А потом, старясь ничего не упустить, рассказал про фантомы на полянке Запретного леса и про свои мысли на этот счёт. Точнее, про отсутствие каких-либо мыслей и соображений.

— На это надо смотреть с какой-то другой точки, — закончил он свой рассказ. — Мне для этого иного взгляда явно не хватает данных, но идти туда самому за дополнительной информацией как-то не хочется.

Гермиона задумалась, привычно прикусив палец.

— Эти фантомы ничего плохого не делали, так? — спросила она наконец.

— Можно сказать и так. Но ничего хорошего они не делали тоже.

— Они сами не шли на контакт, они ничего не говорили, а просто стояли и смотрели. И они все — мёртвые. Причем умершие уже давно.

— У нас слишком малая выборка, чтобы это утверждать.

— Да, по показаниям всего троих свидетелей мы ничего утверждать не можем, а большего у нас нет. Но они все — мёртвые, а причина смерти одна на всех — несчастный случай. И есть еще нечто общее между всеми тремя, и это очень важное общее.

— Ну, говори уже.

— Хагрид видел любимого папу. МакГонагалл видела любимого мужа. Аберфорт видел любимую сестру. А вот теперь подожди, я быстро.

Она соскочила со стула и побежала вниз по лестнице — в библиотеку. Через минуту поднялась обратно, на ходу листая книжку, нашла нужную страницу, раскрыла и сунула Северусу.

— Прочти. Это рассказ Брэдбери «Марсианин»*, он небольшой. Жаль, что ты в детстве не читал научной фантастики, и не только в детстве. Это же такой огромный мир! И он приучает на всё смотреть с неожиданных сторон и видеть скрытые стороны в привычном и обыденном… Думать учит.

Достала палочку, одним взмахом собрала посуду, отправила на кухню и велела ей там мыться самостоятельно.

— Короче, у нас в лесу марсианин, — хмыкнул Северу, дочитав. — И лес наш выходит не только в иные миры и времена, но и на другие планеты. Этого даже я в своих детских фантазиях не представлял. Ладно, марсиан в сторону. Что остаётся?

— У Брэдбери этот марсианин принимал образ потерянных и утраченных любимых людей, считывая этот образ из чьего-то сознания. То же самое, что и в случае этих лесных фантомов. Нечто или некто вынимает из сознания образ умершего близкого человека и наглядно его воспроизводит.

— Зачем?

— Ты подозреваешь, что это делается с какой-то определённой целью? А может, это как у того марсианина — непроизвольно. И ведь эти фантомы ничего не говорили, не приближались, ни на что на провоцировали, ничего не заставляли вольно или невольно делать. Даже на заклинание Аберфорта не было никакой реакции. Возможно, это какая-то спонтанная магия.

— Чья? Леса? Поляны? Дерева? Нет, для спонтанной магии это всё и слишком просто и слишком сложно одновременно. Нехарактерно. Твоя догадка описывает, но не объясняет.

— Давай с другого боку. Скажи мне: кто или что умеет вынимать из сознания образ и наглядно его воспроизводить?

— Зеркало Еиналеж. Выручай-комната. Да даже боггарт умеет. Замечательная гипотеза — идёшь ты по лесу, а там сидит у тебя на дороге добрый-добрый боггарт и заботливо выводит тебе навстречу того, кто давно умер, но ты был бы не прочь с ним повидаться. Ну да, боггарт может превращаться в объёмное на вид тело, которое непрозрачное стоит на земле, имеет цвет, но никогда не приглядывался — отбрасывает ли оно тень. Вот только как на взгляд отличить реальное тело от нереального, неужели только ли по тени?

— Северус, ты не перестаёшь меня удивлять. Ты же всё-таки учился в маггловской школе, читал нормальные книжки, а не знаешь как без палочки отличить видение, иллюзию или галлюцинацию от реальности.

— Просвети. Мне тебя до сих пор просвещать приходится в тех вещах, которые для меня сами собой разумеются.

— Если пальцем нажать снизу на глазное яблоко, то реальные предметы раздвоятся, а иллюзии или галлюцинации — нет. Но я не знаю раздваивается ли то, что показывает тебе боггарт?

— Ну, навскидку предположу, что форма боггарта псевдофизическая, то есть его образ должен подчиняться законам восприятия, а значит он раздвоится. Но, возможно, и не раздвоится, ведь его образ является не настоящим объектом, а скорее магической проекцией. Короче, это непредсказуемо, и вообще добрый боггарт магией не предусмотрен. Но это мы ушли куда-то в сторону от наших фантомов.

— Даже если и ушли, то всё равно мы где-то близко. Добрых боггартов не бывает, но разве те трое, что с фантомами встретились, ушли с той поляны счастливыми и довольными?

— Гермиона, это всё умозрительные рассуждения. Но ты подумай потом про это ещё, ладно? А так, пожалуй, стоит просто вокруг той поляны поставить какую-нибудь защиту, чтоб никто случайно не забрёл. Но сначала мне надо пережить завтрашний беспредел в Хогвартсе…

— Ой, хорошо, что напомнил! Чуть не забыла про костюм для Эйлин, сейчас принесу, а ты ей завтра пораньше с утра передай.

Северус недоуменно повертел врученный ему свёрток и, вопросительно подняв бровь, посмотрел на жену.

— Ну они же завтра все собираются быть в костюмах хеллоуинских. Она просила костюм летучей мыши.

— Но почему там что-то розовое?

— Потому что она хотела костюм розовой летучей мыши. Джордж и Рон делали его специально для неё, ни у кого больше такого не будет. Я потому так поздно и пришла, что костюм у них должна была забрать.

— Моя дочь будет в костюме розовой летучей мыши? — опасным тоном спросил Снейп.

— Северус, прекрати. Никто ничего такого не подумает. А если и подумает, то твой авторитет с тебя не свалится.

— Я не желаю этого видеть!

— Ну так и не видь. Просто не смотри, а уйди. Никто там не ждёт, что ты будешь радостно плясать среди факультетских столов и разбрасывать вокруг конфеты. А главное — не говори потом, что утром не вспомнил про костюм и забыл передать. Давай я сейчас на него напоминалку поставлю.

Снейп швырнул костюм Гермионе и в отвратительном настроении ушёл спать. Чтобы утром проснуться в настроении не менее отвратительном, как и всегда в этот последний октябрьский день — самый ненавистный ему день года.

Он прошел камином в директорский кабинет, вызвал эльфа, всучил ему свёрток для Эйлин, переоделся в хогвартскую мантию и пошёл на завтрак.

У подножия винтовой лестницы, ведущей в Директорскую башню, его дожидался утренний хеллоуинский сюрприз — щедро украшенный мхом и ветками бузины открытый гроб с окровавленным покойником внутри. И к этому подарку явно приложил руку, то есть палочку, профессор Флитвик, поскольку обонятельные чары относились к чарам высшего уровня, и вряд ли были доступны даже семикурсникам. Северус остановился и сжал зубы. Напрягшись, заставил себя вспомнить слово «диспенсация». Суровым тоном сказал сам себе, что огнём взметнувшиеся в нём сейчас горечь и обида — это эмоции, недостойные его, взрослого человека. Что обида — это всегда результат несоответствия твоих ожиданий и реальности, и если реальность оказывается не такой как ты ожидал, то реальность в этом не виновата, а ты сам дурак. Что ни сам Флитвик, ни малолетние придурки на самом деле не…

Он ещё сильнее сжал зубы, загнал палочку поглубже в рукав, обошёл инсталляцию по широкой дуге, и пошёл в Большой зал, чтобы явить себя народу и убедиться, что ничего чрезвычайного за ночь в Хогвартсе не случилось. Уже отбившись по дороге от очередных вампиров и пауков-переростков, вылезающих из стен на его пути, он на первом этаже прочёл на стене возле класса Трансфигурации очередное откровение — «Истинную тайну магии постигнет лишь тот, кто носит непарные носки». Вынул палочку, чтобы убрать надпись, но вспомнил как Эйлин объясняла ему, что носки по природе своей существа одинокие, жить в парах им тяжело и безрадостно, а потому они при первой же возможности разбегаются, чтобы уже никогда не встречаться. Вздохнул, спрятал палочку и пошёл дальше.

За завтраком Снейп аккуратно и равномерно размазал еду по тарелке и стал пить кофе, медленно обводя тяжёлым взглядом факультетские столы один за другим. И убедившись, что все разговоры оборвались на полуслове, а все носы опущены исключительно вниз, решил, что уже отыграл свою роль главного чудовища на сегодняшнем карнавале, а дальше все способны повеселиться и без него.

Из Хогвартса он аппарировал в цветочную лавку на Косой аллее, а оттуда перенёсся к воротам кладбища Годриковой Лощины и пошёл среди хаотично расположенных старых поросших мхом каменных надгробий и вековых деревьев к могиле, расположенной в отдалённом от церковной части углу.

Еще издали увидел там красное пятно, такое контрастное на серо-коричневом общем фоне, и досадливо цокнул языком — в этом году его снова угораздило оказаться тут в одно время с бравым аврором. Они сталкивались здесь раз в несколько лет, и каждый из них почему-то испытывал какое-то непонятное смущение или стеснение в присутствии другого в этот день и в этом месте. Хотя — кому и стоять у этой могилы в последний день октября, если не им двоим? Кто вообще приходит сейчас сюда, кроме случайных зевак или — не приведи Мерлин! — организованных экскурсий «по местам боевой славы»?

Снейп и Гарри обменялись взглядами и кивнули друг другу. Профессор вывалил охапку тигровых лилий рядом с рассыпанными по могильной плите белыми лилиями Поттера, и теперь надгробие почти полностью скрылось под накрывшими его цветами.

И так они простояли некоторое время, каждый погруженный в своё, а потом Поттер зачем-то поправил косо лежащий цветок и обратился к бывшему профессору.

— А пойдёмте выпьем, сэр. Я сюда прямо с суточного дежурства, но спать как-то совершенно не хочется, как и присоединяться к хеллоуинским забавам.

Снейп на пару мгновений задумался: пить на пару с Поттером ему совершенно не хотелось, хотя они, само собой, не раз за эти годы сидели за одним столом, где им обоим приходилось одновременно поднимать бокалы или стаканы. Но в одном тот был прав — им обоим не было места на сегодняшних костюмированных вечеринках хоть магического, хоть маггловского миров. Розовая летучая мышь… Но почему бы ему не потратить этот день с толком, тем более что Спаситель мира сам под руку подворачивается?

— Знаете, Поттер, пить в это время не хочу и вам не рекомендую, но, если у вас остались силы после дежурства, могу предложить прогуляться в одно непонятное место, где уже минимум трое видели оживших мертвецов. Мне не то чтобы требуется аврор для сопровождения, но вдвоём нам проще будет кое-то проверить.

— Безусловно, профессор, — без колебаний ответил Гарри. — Если я могу быть вам хоть чем-то полезен — вперёд. Нам куда?

Они аппарировали к опушке Запретного леса и одновременно взглянули на ярко освещенные окна Хогвартса, вокруг которого медленно летали тыквенные головы с горящими внутри свечами и порхали огромные летучие мыши. Те и другие подлетали к окнам, стучась в них и издавая устрашающие звуки, а потом улетали, чтобы постучаться в следующее окошко. Да уж, в этом году «Профессор Флитвик & Со» действительно превзошли всех своих предшественников, а заодно и самих себя…

Снейп повёл Поттера по самой короткой дороге, где им приходилось перешагивать через упавшие от ветра ветки и обходить разросшиеся за лето кусты. Под ногами шуршала желтеющая листва, и Гарри, внимательно слушавший рассказ профессора, то и дело совершенно по-детски пинал её ногами, провожая глазами разлетающиеся в сторону сухие мелкие листья. Внезапно он огляделся и застыл на месте.

— Сэр мы что, идём на ту полянку, где дерево сожжённое?

— Да, именно там эти фантомы и водятся.

— А вы знаете, что это как раз та поляна, на которой меня Волдеморт убил?

Теперь застыл на месте Снейп. Он потрясенно взглянул на Гарри, а потом сжал кулаки и наморщил брови, что-то напряженно вспоминая.

— Поттер, — медленно начал он, — я, конечно, знаю об этом только в пересказе Гермионы, а она воспроизводила ваш давнишний рассказ. Но насколько я помню, шла речь о том, что именно где-то здесь вы выбросили Воскрешающий камень. Если это так, то…

— О нет, сэр. Вы подумали, что эти ваши фантомные мертвецы и Воскрешающий камень… Нет, сэр. Это было бы слишком просто, хотя и красиво, надо признать. Я действительно выбросил его здесь тогда. Но потом я его отсюда забрал.

— Как забрали? Когда?

— Да в том же году, сэр, где-то осенью. Я подумал, что такая вещь не должна валяться неизвестно у кого под ногами. А как забрал? Да просто вот пришёл сюда и сказал: «Aкцио, Воскрешающий камень», и он сам мне в руку прыгнул. Я же его хозяин, он не мог меня не послушаться.

— А куда вы его дели?

— Знаете, сэр, я решил, что об этом никто никогда знать не должен, но вам скажу. Я его спрятал туда же, куда и палочку. Они там вместе.

— Вы хотите сказать, что тогда сами вскрыли…

— Да, профессор. Я тогда и я сам. Вскрыл и закрыл. Никто не видел. Идёмте дальше, тут только через кусты пройти осталось.

Снейп еще раз ошарашенно взглянул на это уникальное создание в очках, встряхнул головой так, что хрустнула шея, и послушно двинулся вслед за ломанувшейся через кусты красной мантией.

А на поляне его ждала Лили Эванс.

Северус почувствовал как у него заколотилось сердце — застучало так, что стук его отдавался в горле и волнами бил изнутри в уши. Последний раз он видел её году в семьдесят девятом… нет, где-то в начале восьмидесятого, случайно, на Косой аллее… А потом… Он, оказывается, даже забыл, что у неё были веснушки. Не такие прозрачные, как у Гермионы, а рыжие, круглые… И если бы не он, она бы сейчас была жива, смеялась бы сегодня с внуками, пекла бы для них хеллоунские яблоки в карамели и раздавала конфеты соседским детишкам… А он ещё смеет жить, отобрав жизнь у неё, он посмел забыть о своё вечной вине. И он обманывал сам себя, убеждал сам себя, что эту вину чем-то там искупил. И посмел в это поверить, поддался, решил, что может дышать свободно. А у него нет на это права, этой вины не искупить никакими годами и никакой кровью, а тем более его кровью — грязной кровью предателя и убийцы…

— Мама… — растерянно выдохнул где-то рядом Поттер. — Мама… Но этого же не может быть, это же неправда. Я не хотел… Почему я? Это не я.

Снейп сглотнул и закрыл глаза. Стало легче, хотя ненависть к себе продолжала рвать его изнутри. Он сосчитал до пяти, снова сглотнул и открыл глаза, уставившись под ноги и запретив себе поднимать взгляд на стоящую посреди поляны женскую фигуру.

— Поттер, — хрипло спросил он, — во что она одета? Во что одето то, что вы видите? Мы должны понять, видим ли мы одно и то же.

— Э-э-э, в мантию, сэр.

— Поттер, какого цвета мантия?

— Трудно сказать, она тёмная такая, мантия то есть. Ну, скорее всего, она коричневая.

— А моя одета в зелёную.

— Не понял, сэр. Мы что — оба видим мою маму? Я думал, только я её вижу.

— Я тоже так думал. Закройте глаза, станет легче. И да — мы оба видим образ одного и тоже человека. Фальшивый образ, фантом.

— Это я виноват в её смерти, сэр. Если бы не было меня, она бы сейчас жила спокойной и счастливой жизнью.

— Поттер, закройте глаза.

— Но вы-то, вы-то, сэр… Я думал, что для вас это уже… э-э-э… неактуально.

— Вы идиот, Поттер.

— Да, вы правы, я идиот и всегда им был. И именно поэтому я закрывать глаза не буду. И вы, профессор, уже можете их открыть. Incarcero!

Из палочки Поттера вырвались магические самозатягивающиеся верёвки, и какое-то мгновение они видели охваченную путами женскую фигуру. Но ещё через миг верёвки бессильной кучкой опали на землю, не будучи способными удержать воздух. Фантом исчез.

— Рад, что в вашем арсенале появилось ещё что-то, кроме Expelliarmus, — не удержался уже почти пришедший в себя Снейп. — Гриффиндор в полный рост — сначала стреляем, потом думаем.

— А что тут думать, сэр. Это боггарт. Но в данном случае на Ridiculus меня бы не хватило, я бы не смог представить…

— Очнитесь! Какой же это боггарт, Поттер? Я уже не говорю о том, что они живут только в помещениях, в домах, в малых замкнутых пространствах

— Ну… это неправильный боггарт. Боггарт-мутант. Судите сами — то, что мы видели, ведёт себя в точности как боггарт, то есть стоит и молчит. Оно выглядит именно так как образ, создаваемый боггартом — плотный, цветной, стоящий на земле. Вне образа оно становится невидимым и исчезает. Если нечто ходит как утка, крякает как утка и выглядит как утка — то это и есть утка, сэр. Вы согласны?

— С тем, что касается утки — да. Но тут… не порежьтесь бритвой Оккама, Поттер.

— Эволюция, сэр. Почему не предположить, что и для магических существ она работает? Боггарт откуда-то сбежал, его здесь кто-то потерял или, наоборот, спрятал. А он в лесу мутировал. Тем более, сэр, что волшебники давным-давно научились с ними справляться, а это значит, что у них появился стимул развиваться и совершенствоваться. Да не смотрите на меня так, профессор. Да, я не способен сварить ни одного зелья, но это не значит, что я не умею читать.

— И стрелять…

— Да, и снитчи ловить. Правда, давно уже не ловил, но за меня мой Джеймс ловит. Судите сами, профессор: поляна эта непростая. Какая магия тут скопилась и как действует — нам не узнать… Вот вы говорите, на ней растение какое-то редчайшее вдруг ни с того ни с сего выросло. Так на ней вообще много чего происходило, даже если молнию вспомнить. Может, здесь вообще когда-то ветки рунами какими-то особыми легли. К этой полянке Волдеморт со товарищи магию свою приложили. Я здесь на траве умер, воскрес и даже за Грань сходить при этом умудрился.

— Поттер, знаете ли, не всё в мире вертится вокруг вас. А вы, кажется, по-прежнему считаете себя мерой всех вещей.

— Любой из нас мера всех вещей, сэр. И я хочу вам сказать, что меня даже моя добрая тётя Петуния не обвиняла в смерти матери. Я никогда так не думал, и только этот ваш фантом заставил меня эту вину почувствовать. Подумайте сами, сэр: это боггарт-мутант, он вызывает не страх, а чувство вины. Вы же сами мне сейчас рассказывали о реакциях на него Хагрида, МакГонагалл и Аберфорта. И, заметьте, я не спрашиваю о том, что почувствовали здесь вы, профессор. Мне достаточно знать, что вы — вы! — закрыли глаза.

Северус стоял, опустив голову. Страх — угроза внешняя, он сам же и способен плеснуть адреналина, дающего силы для борьбы. Страх — эмоция, которую можно преодолеть достаточно быстро, особенно если разум способен рационализировать угрозу. Вина же — силы забирает, заставляет сомневаться в себе Страх проходит, а разбуженное чувство вины может преследовать годами, оно подрывает твою уверенность и заставляет бороться не с внешним образом, а с самим собой. Да уж, если Поттер прав и боггарт настолько самоусовершенствовался… Магический паразит, понимаете ли, перешел на следующую ступень эволюции. А очередной новостью станет духовная эволюция глистов…

— Я, наверное, знаю, где он прячется, — прервал паузу Гарри. — сверху на стволе дерева обожженного есть глубокое почти вертикально идущее отверстие, дупло такое. Там боггарту прекрасно — темно и тесно. Так что, думаю, мы его с вами можем поймать и тем решить проблему на будущее.

— Откуда вам известно про дупло, Поттер?

— Видите ли, сэр, я там однажды был, курсе, кажется, на втором. Не в дупле, конечно, а на дереве этом. Мы… ну, гуляли тут однажды, а потом нас что-то спугнуло, и мы на дерево повыше залезли, чтоб не заметили.

— Вы на втором курсе ещё и гуляли в Запретном лесу? Впрочем, чему я удивляюсь…

— Ну так снимите с меня баллы, профессор. Если бы тогда не гуляли — я бы сейчас не вспомнил про дупло.

— И вы умеете ловить боггартов? Или только изгонять обучены?

— Поверьте, сэр, — усмехнулся Гарри, — я много кого умею ловить. — и он распахнул аврорскую мантию, демонстрируя Снейпу висящие на левом боку магические наручники и болтающийся на правом боку маггловский электорошокер. — Но вам тут придётся немного подождать, для ловли боггарта мне надо принести другие штуки, моё отработанное сегодня суточное дежурство боггартов не предусматривало. Но я быстро. Если он снова наружу вылезет — просто отвернитесь.

— Знаете Поттер, — не сдержался Снейп, уязвлённый и его словами и всей ситуацией в целом, — вы передо мной тут мантию сейчас распахнули просто жестом бывалого эксгибициониста.

— Никогда с ними не встречался, сэр, но если вы так говорите — значит так оно и есть. Вам лучше знать, — он нагло ухмыльнулся своему бывшему профессору в лицо и аппарировал.

— Это ты в приличном районе вырос, мальчик — со злостью сказал Снейп кучке сухих листьев, взметнувшихся в воздух на месте аппарации. Трансфигурировал из камешка стул, сел на него, вытянул ноги, достал на всякий случай палочку и позволил себе слегка расслабиться. Да, встряска была запоминающаяся. Эта нечисть не просто выставляет вину перед глазами, а делает её живой. От боггарта-страха можно убежать, а от вины не спрячешься. Гермиона действительно была где-то рядом, почти нащупала, ведь и правда — все ушли с этой поляны подавленными и опустошенными, угнетёнными каждый своей закостенелой виной. Но у них у всех вина надуманная, а у него-то как раз реальная… Так, прочь! Думай о чем-то другом — вот тебе задание: придумай словесную форму заклинания, которым можно изгнать боггарта-вину. Думай, Северус, вспоминай латынь. Ну, например, пусть будет Veritas Animis — истина души — чтобы превратить старую вину в пустоту, в тень былых эмоций. Или Renascor Serenitatis — возрождение спокойствия — примирение с собой, осознание права на прощение. Но можно ли вообще действительно до конца изжить из себя вину — не загнать поглубже, а именно изжить, пережить, жить дальше без неё? А нужно ли?..

Его размышления были прерваны появлением рядом Поттера с подобием детского водяного пистолета в одной руке и с мешком-котомкой в другой.

— Веселится народ, — сказал он. — Министерство пустое, одна нечисть по коридорам бродит, а пугать ей некого.

— Можно подумать, в остальные дни не так, — буркнул Снейп. — Как вы его обираетесь оттуда вынуть, а главное — удержать вне убежища?

— Немецкая разработка, сэр. Вообще-то она для поимки скрытней придумана, но может применяться для всех невидимых существ. Сами знаете как феи своих жертв ловят — обсыпают их особой пыльцой, а потом к себе в пещеры уволакивают. Боггарт, конечно, невидимый, но объём-то у него есть. И масса у него должна быть, если он оказывает давление на поверхность и отбрасывает тень. Я распылю там пыльцу фей, и она даст сразу два эффекта: полностью охватит его, облепит по всему объёму, а ещё она же вымораживает эмоции, обладает анти-эмоциональным действием. То есть боггарт станет видимым, а эмоциональный барьер не даст ему меня прочитать, чтобы во что-то там превратиться. И тут его можно брать голыми руками. Вы меня, профессор, сейчас отлевитируйте примерно вон туда к вершине ствола и подержите там. Как закончу — крикну вам или рукой махну.

— Мерлин мой! Это наш славный аврорат расходует драгоценную пыльцу фей в таких количествах? Знаете сколько на рынке стоит унция?

— Профессор, мы это обязательно обсудим, но потом. Вы готовы?

Снейп вскинул палочку, поднял Поттера и плавно подвёл его к указанному месту у верхушки чёрного ствола. Сквозь ветки увидел вырвавшуюся из пистолета-распылителя струю мельчайших ярко светящихся звёздочек, услышал кряхтение Поттера, засунувшего руку чуть ли не по плечо куда-то вглубь дерева, повёл носом, втягивая в себя горьковатый запах осенней травы вместе с древесными, чуть пыльными нотками запаха сухих листьев, и встал поустойчивей — немного расставив ноги и слегка откинувшись назад.

Гарри возился среди веток неожиданно долго, но в конце концов дал отмашку, и Снейп столь же плавно приземлил его вместе с ходящим ходуном завязанным мешком.

— Крупный гад, — сказал Поттер, отряхиваясь, — отъелся на свежем воздухе. Подержите, профессор, я пока мантию почищу и руки сполосну. Можете развязать и заглянуть — мешок с чарами удержания, он не сбежит.

В невесомом мешке извивалось комковатое нечто, покрытое тонким туманом искрящихся золотистых частиц, а когда Северус осторожно дотронулся пальцем до мерцающей поверхности, то ощутил прохладу и лёгкое покалывание. Он с исследовательским любопытством надавил поглубже, но почти не почувствовал сопротивления — как при попытке проткнуть пальцем вялый воздушный шарик. Ещё немного полюбовался играющими на свету обволакивающими переливами золотой плёнки, затянул мешок мельничным узлом и вручил его доблестному аврору.

— Профессор, — спросил Гарри, когда они уже прошли в молчании почти весь путь до выхода из леса, — как вы думаете, какова вероятность того, что этот боггарт единственный в своём роде?

— Понятия не имею. Хотелось бы надеяться, что он не успел размножиться.

— А как вообще размножаются боггарты?

— Почкованием, Поттер. Автономной отслойкой. От них спонтанно отделяется клочок магической субстанции и пускается в одиночное плавание. Но происходит это крайне редко, мы даже не знаем, насколько редко. И об этом, кстати, написано в учебнике ЗОТИ для третьего курса, господин Главный аврор.

— Авроры чрезвычайно редко ловят боггартов, сэр, а на моём третьем курсе… Знаете, я вот думаю, что если нам попался такой исключительный экземпляр, то его можно было бы удачно пристроить. Американцы где-то под Чикаго вот-вот откроют Заповедник редких магических существ, так наш министр мог бы на открытие им преподнести столь ценный подарок. Как считаете?

— Я против подобного разбазаривания нашего национального достояния, — хмыкнул Снейп, — но кто я такой по сравнению с Министром магии и Главным аврором всея Британии? Послушайте, Поттер, — он резко посерьёзнел, остановился и развернулся лицом к Гарри, — Мордред с ним, с этим боггартом. Давайте мы с вами уничтожим Старшую палочку и Воскрешающий камень. Всегда есть и будут те, которые жаждут власти и бессмертия и готовы добыть их любой ценой. Этих вещей в мире быть не должно, они нарушают баланс этого мира, и вы это понимаете не хуже меня. Вы их хозяин — вам решать, но вдвоём это сделать безопаснее. Я уверен, что смогу удержать Адский огонь.

Поттер натянул капюшон мантии, лихим движением забросил за плечо сумку-котомку и стал похож на средневекового пилигрима. Они стояли на краю леса, и справа от них тянулись к небу башни и башенки Хогвартса, а слева вдалеке блестело гладью Чёрное озеро, и за растущими вдоль него деревьями угадывались нечёткие на фоне серого осеннего неба контуры белой гробницы.

— Адский огонь и я могу удержать, профессор, — усмехнулся Гарри, — хотя этому уж точно не научишься по учебникам ЗОТИ. Но, знаете ли, пусть палочка и камень остаются там, где лежат. Мир может не волноваться. Пока вы, сэр, хозяин здешних мест — для них нет хранилища надёжнее.

На двухдневную летнюю конференцию зальеваров в Салеме Снейп решил взять с собой Эйлин. Ей полезно будет послушать, чем занимаются умные люди. Не то чтобы всех без исключения участников конференции Северус считал таковыми, но решил, что польза для дочки в любом случае будет: что услышит и поймёт — то её, а чего не поймет — значит ей оно пока и не надо. Эйлин хотела поехать в основном потому, что ей интересно было хоть одним глазком посмотреть на Америку-страну, да и побыть с отцом два с половиной дня безотлучно — исключительно редкая возможность. Живоглот тоже собрался ехать с ними и был уже полностью готов в дорогу, но вот только они об этом не знали и уехали без него. Кот обиделся и, как говорится, затаил в душе некоторое хамство.

Эйлин предполагала, что сидеть рядом с отцом в душном зале под бесконечный бубнёж кого-то там впереди за кафедрой будет невыносимо скучно, а потому утром прихватила с собой из вестибюля гостиницы все английские газеты, которые только там были. И вот, прямо посреди доклада о новых способах долгосрочной консервации Морочащей закваски, она толкнула Снейпа локтем и протянула ему свежий номер «The Daily Telegraph», тыча пальцем в раздел о новостях науки.

В короткой заметке сообщалось, что сотрудник закрытого научного института Гермиона Снейп получила почетный знак The Royal Shakespeare Company — Королевской Шекспировской компании — за привнесённый ею ценный вклад в шекспироведение.

… И это стало единственным, что Эйлин могла потом вспомнить о посещённой ею конференции. Правда, фирменный суп из моллюсков в Бостоне тоже был ничего так…

Припёртая к стенке двумя Снейпами Гермиона сначала делала удивлённое лицо и отнекивалась, но потом сдалась и пообещала рассказать «что это было», но не сразу, а как только получит на то разрешение своего начальства в Отделе Тайн.

Прямо за живой изгородью, обрамляющей их дом на самой окраине маггловского городка графства Саффолк, начиналась между холмов дорога, как будто срисованная с картины Гейнсборо, которая так и называется — «Пейзаж в Саффолке». И вела та дорога через лоскутные поля, тенистые леса, зелёные пастбища и вересковые пустоши, мимо ярких курортных городков с разноцветными фахверковыми домиками, мимо аккуратных ферм и старинных нормандских замков, мимо гордых монументальных церквей и скромных маленьких часовен — куда-то к побережью мелководного Северного моря, к его меловым утёсам и слоистым скалам. И на этом пути были у каждого из них свои любимые места, особенно прекрасные летом, в которых они бы и хотели бывать почаще, но… не так часто это получалось, да чтобы еще и все втроём…

Но в этот раз они удобно устроились в трансфигурированных из камней креслах на плоской верхушке одной из скал с видом и на жемчужно-серое море, и на разноцветье расстилающихся с другой стороны холмов, и были готовы слушать обещанный Гермионой рассказ. Снейп уже заранее иронически кривил губы, а Эйлин, в последнее время изо всех сил пытающаяся вести себя как благонравная юная леди, пыталась придать своему лицу незаинтересованное выражение.

— Вообще-то, — заговорила Гермиона, — всё это давно началось, еще когда я была студенткой. У нас в магической Сорбонне был такой профессор Эдуард Леруа. Ой, про него можно книги писать, там такое… Он еще в позапрошлом веке был известным профессором обычной, маггловской, Сорбонны, но потом, чтобы не привлекать внимание к своему долголетию, оттуда вроде бы как таинственно исчез. Там целая история, ну да сейчас не в ней дело… Так вот, он доказал существование у нашей планеты особой оболочки, связанной с сознанием всех людей — всех бывших и всех настоящих. Это некое, как сейчас говорят, информационное поле, окружающее Землю и находящееся в непрерывном контакте со всеми мыслящими существами, на ней проживающими. И в этом поле хранятся все их мысленные образы, отпечатки любых сказанных, написанных или прочитанных слов, слепки всего увиденного и запечатлённого в памяти — каждое событие, каждое слово, каждый мыслеобраз, все знания и любой опыт всех, когда-либо живущих на свете, людей. И поле это он назвал антропосферой.

— Несколько умозрительно, — качнул головой Снейп. — Но безусловно одно — изречение “идеи витают в воздухе” должно рано или поздно получить научное обоснование.

— Но тогда, — задумчиво произнесла Эйлин, — получается, что прямо вокруг нас, здесь и сейчас, плавают разгадки всех загадок мировой истории, все утраченные знания, все исчезнувшие книги.

— Вот и меня это очень заинтересовало, и какое-то время назад я попыталась представить себе — каким способом из этого невообразимого информационного массива можно добыть именно ту информацию, которая интересует тебя в контексте твоей цели и задачи, и как полученное можно преобразовать в «читаемую» тобой форму. И вот постепенно, не сразу, я придумала как создать и настроить своеобразные поисковые фильтры — этакую сеть, через ячейки которой пройдёт именно искомое. Тут только очень важно правильно и точно подготовить дескрипторы — такую систему ключевых слов, понятий, временных отрезков, имён… ну да это сложно и долго объяснять, тем более что ноу-хау я всё равно раскрывать не имею права. Тут, сами понимаете, работают руны и нумерология, без них вообще создать что-то новое в магии невозможно. И вот когда я это всё придумала и просчитала — стало понятно, что здесь нельзя обойтись голой теорией, и что созданный инструмент надо проверить хотя бы на одной практической задаче, а желательно — на самой простой и однозначной, то есть на той, которая имеет только одно-единственное верное решение из множества предполагаемых.

— И что же привело нас к Шекспиру? — насмешливо спросил Северус.

— Да принцип наименьшего сопротивления и привёл. Мы же тут все англичане, а кто у нас тут в Англии самый великий и загадочный? Конечно же, Вильям наш Шекспир, который то ли был, то ли не был, то ли был, но не он. Вопросами бытия-небытия мне задаваться не хотелось, а потому я раскрыла Шекспировскую энциклопедию и нашла там подходящий секрет великого барда. В 1609 году вышел сборник из ста пятидесяти четырёх сонетов, посвященный некоему «мистеру W.H.». Тайна этого посвящения изучалась и дискутировалась много лет, обсуждались четыре кандидата, шекспироведы и историки ломали копья, но к консенсусу не пришли. Вот ею я и занялась, и полученный результат однозначно показал, что Шекспир этими инициалами обозначил Вильяма Герберта, графа Пембрука. Описания всех моих исследований по созданию поисковых фильтров для получения информации из антропосферы вошли в отчёт, который Отдел Тайн ежегодно предоставляет Министру магии. Там же была описана и прикладная часть исследования — насчёт Шекспира. А ты, Северус, сам знаешь, что у Министра нашего, у Кингсли то есть, имеются самые тесные контакты с маггловским премьер-министром. Вот Кингсли ему и предоставил этот самый мой практический результат со всеми выкладками и документальными обоснованиями, из антропосферы полученными и скопированными. А тот уже передал его специалистам из Королевской Шекспировской компании. И оттуда, тоже через Кингсли, я получила награду и письмо, в котором они пишут, что что «разгадка тайны W.H. позволила приблизиться к пониманию смысла многих сонетов, а следовательно — к самому великому барду». И выражают удивление, что столь плодотворное исследование проведено неизвестным специалистом, других публикаций которого они не нашли. Честно говоря, очень неожиданно для меня это было — уж на признание шекспироведов я точно не рассчитывала. Ну вот, собственно, и всё — я вам отчиталась.

— Молодец, — сказал Северус. — Я тобой горжусь.

— Профессор Снейп, а где вы были в мои школьные годы?

— Не прибедняйтесь, мисс Грейнджер. Вами тогда вслух гордились все, а особенно МакГонагалл и Флитвик старались.

— Послушайте, — перебила их Эйлин, — я вот вообще не могу понять, какая разница — были посвящены те сонеты одному, другому или двенадцатому. Для кого это может иметь значение, если по большому счёту? Что и как это знание может изменить лично для меня?

— Ну, для шекспироведов имеет. Это их хлеб, их жизнь, их область интересов и усилий. Лично для тебя — наверное, это ничего не меняет. А может, и меняет, но ты об этом просто не знаешь.

— Боюсь, что не просто не знаю, а никогда и не узнаю. Мне кажется, что настоящий практический результат любого научного исследования — это нечто другое. Это что-то, что можно увидеть, услышать, почувствовать, да потрогать в конце концов. Это должно быть чем-то реальным, действенным. Вот если папа придумает, например, как сократить срок варки Кроветворного зелья, то результатом будет сэкономленное всеми зельеварами время. Так понятнее? Да эта же ваша антропосфера может дать возможности непредставимые, крышесносные… А тут — древний Герберт-какой-то-там-граф, смешно слушать. Нет, ты, мама, конечно, редкий молодец, я тоже тобой горжусь. И я понимаю, что ты это делала, думала, изобретала, просчитывала только для проверки своих теоретических выкладок. И понимаю, что всё это — только начало пути, но ведь на свете было столько всякого действительно нужного, чего сейчас у нас нет, потому что оно утеряно…

— Да, ты верно говоришь, это только начало пути, но дальше по нему пойду уже не я. Мне интересно было создать инструмент — и я его создала. Но даже если кто-то изобрёл молоток, он же не будет им в дальнейшем забивать все на свете гвозди — это сделают уже другие, а его делом было молоток придумать и забить им самый первый гвоздь — чисто для демонстрации возможностей.

— А давай ты для демонстрации возможностей решишь еще какую-нибудь конкретную задачу, но теперь чисто практическую. Если получится, конечно.

— Эйлин, какой же ты неисправимый прагматик! И какую же, например, задачу?

Снейп усмехнулся про себя. Что Гермиона азартна он, конечно, знал. Но что она так легко поведётся на подначку дочери… Моя девочка, да…

Эйлин встала, подошла к краю скалы и застыла, разглядывая перламутровое Северное море, покрытые изумрудным мхом меловые скалы, далёкий зелёный луг с рассыпанными по нему белыми комочками-овцами и расстилающийся до горизонта разноцветный ковёр. Ковёр вересковых пустошей — оливково-жёлтый, сиреневый, зелёный, вишнёвый, красно-бурый — где все цвета и оттенки переплелись в узорах плюшевого пэчворка.

Она повернулась к родителям, вскинула голову и продекламировала:

Из вереска напиток

Забыт давным-давно.

А был он слаще мёда,

Пьянее, чем вино.

В котлах его варили

И пили всей семьей

Малютки медовары

В пещерах под землёй.*

— Ага, — сказала Гермиона. — Баллада «Heather Ale» Роберта Стивенсона, во всех школах учат. Это ты к чему?

— А вот к этому:

Король глядит угрюмо:

«Опять в краю моём

Цветёт медвяный вереск,

А мёда мы не пьём!»

— То есть это я, мама, к тому, что секрет верескового мёда так и не был раскрыт. А ведь он был, рецепт этот секретный, он поколениями передавался, озвучивался. И этот рецепт наверняка можно восстановить, вынуть из этой самой антропосферы. Вот тебе и научное исследование, и подтверждение твоих теоретических выкладок, и практический результат для всех людей вокруг. Шутка ли — слаще мёда, пьянее, чем вино!

— А что, прекрасная идея! — и Снейп незаметно подмигнул дочери. — И правда, Гермиона. Интересно ведь, а опыт работы с фильтрами этими у тебя уже есть. Не думаю, что это сложнее, чем шекспироведение, да еще и результат вполне прикладной. Захотим — просто опубликуем, захотим — задорого продадим утраченный старинный рецепт да на вырученные деньги где-нибудь на Востоке ковёр-самолёт себе купим.

— Два ковра-самолёта, — быстро вставила Эйлин. — а то я вас знаю, мне полетать не достанется.

— Купим три, чтоб каждому. Давайте, миссис Снейп, соглашайтесь. Я если хочешь — можем и поспорить на что-нибудь. Вот что ты хочешь в случае выигрыша своего, если у тебя получится найти секрет верескового мёда?

— Искуситель! Чего хочу? Если выиграю — вы, профессор Снейп, берёте недельный отпуск и каждый вечер встречаете меня дома после работы со свежеприготовленным горячим ужином.

— Неожиданно! Но в случае моего выигрыша ты… — он нагнулся к её уху, заслонился ладонью и что-то прошептал.

Гермиона покраснела. Эйлин с уважением посмотрела на отца.

— Однако, миссис Снейп, если в вашем возрасте вы еще не разучились краснеть, то у нас с вами еще многое впереди. Ну что, берёшься?

— А вот и берусь. Мне самой стало интересно. История с мёдом-то известная, но сами пикты эти, малютки-медовары, народ интересный, на них в истории магии кое-что завязано, да и многое с ними непонятно. Малорослые карлики, а отразили вторжения европейцев, англосаксов и ирландцев, даже воины могущественной Римской империи от них дёру дали. За это они и получили славу свирепого народа, обладающего секретным волшебным зельем, которое называлось вересковым элем. Это в книгах по истории магии написано. А сама та легенда, по которой эта баллада написана, в истории магии излагается по-другому: после убийства сына старик бросился к королю, схватил его, вместе с ним спрыгнул с утёса, и оба они разбились насмерть. Одним словом, есть с чем разбираться.

— Ух ты! А вдруг это и вправду секретное волшебное зелье было, а магглы просто по-своему поняли: раз сладкое — значит мёд. Может такое быть, папа?

— Утраченный рецепт секретного зелья, которое до этого пикты-маги варили веками? Зелье с таким выраженным сладким вкусом? Не знаю, не слышал. Но вот нам и шанс про это узнать.

Но шанс еще только предстоял, а лето между тем заканчивалось, оно осыпалось лепестками цветов, опадало плодами с деревьев, испарялось по утрам холодной росой, и осторожно капало жёлтую краску на зелёные кроны. В один из последних августовских дней Хагрид неожиданно принёс Снейпу семидюймовую серебристую ящерку с крупной красной бородавкой на лбу.

— Возьми для Эйлин, директор. Скажешь ей, что от меня подарок. Ишака — она зверушка редкая, их всех уже почти гоблины отловили, это ж они из ихней кожи свои зачарованные кошельки делают, я еще Гарри когда-то такой подарил. Они хозяину верные, если привяжутся, то никто другой и дотронуться до них не сможет, а магглы их и вовсе не видят. Я вот парочку ишак пригрел, так нарадоваться не могу, а это детка ихняя уже подросла.

Северус подумал, погладил пальцем сухую бархатную спинку, посмотрел на тревожно вспыхнувшую алым огоньком бородавку — и взял.

Эйлин приняла подарок с восторгом, объявила, что это ишака-девочка и назвала её Жаклин. Волшебная ящерица быть девочкой не возражала, имя своё усвоила быстро, по ночам исправно включала красный фонарик на лбу и была удостоена высочайшего позволения поехать в школу вместе с хозяйкой.

Недовольным остался только Живоглот, которого ишака при попытке знакомства внезапно опалила едким кислотным плевком, чего никто из двуногих не видел. Жаловаться кот не привык, мстить мелкой рептилии счёл ниже своего достоинства, но узнав, что это лысое недоразумение тоже едет в Хогвартс, не пожелал делить с ним там территорию, а заодно вспомнил, что на Эйлин он тоже вообще-то в обиде за её самовольный отъезд — и первого сентября просто отказался заходить в переноску. Демонстративно лёг в кресло, гордо отвернулся и всей позой дал понять, что зимовать будет здесь, тем более что он вообще в полном своём праве никуда не уезжать от главной законной хозяйки.

А вересковые поля к осени только набирали густые цвета и глубокие оттенки, дымились горько-медовым ароматом, жужжали пчёлами и шмелями, дышали ночными ветрами и наливались магией земли…

Гермиона всё еще искала релевантные для решения новой задачи дескрипторы, чтобы потом создать на их основе поисковые фильтры. Она погрузилась в архивы и исторические документы, собирала нужный этнографический материал про пиктов и вникала в терминологию и хитрости изготовления эля и пива. И всё это, между прочим, в свободное от работы время.

Да и у Северуса начало учебного года выдалось непростым.

Сначала главная кухонная печь Хогвартса не просто вышла из строя, а сгорела огнём — так что пожар на кухне с трудом удалось потушить, и все обитатели замка остались без горячей еды, а коллективное отчаяние эльфов вообще не поддавалось описанию. Только через два дня, когда всем уже сухомятка в рот не лезла, а горячим был только нагретый магией чай, останки печи слегка остыли и причина пожара стала понятной — внутри печи за время каникул завелась несметная колония огневиц, которые отложили там астрономическое количество яиц. После того как совместными усилиями из прогоревшего жерла удалили горючий пепел и восстановили саму печь, она всё равно пока работала вполсилы, и эльфам просто чудом удавалось прокормить несколько сотен растущих организмов.

Потом из замка сбежали «домой к маме» две близняшки-первокурсницы, которые выросли в крошечной тихой лесной деревне, а потому тревожно и неуютно себя чувствовали, находясь постоянно в буйной студенческой толпе. Причём они, привыкшие, что из любого места путь к их дому ведёт через лес, решили, что к дому их сможет привести вообще любая лесная дорога — и после урока в теплицах просто не вернулись в замок, а незаметно нырнули в Запретный лес, где уже на порядочном расстоянии были перехвачены кентаврами. Посланник кентавров заявил, что они согласны выдать девочек в обмен на предателя Флоренца, а обсуждать условия обмена будут только с директором, который лично придёт к ним на поклон. Сам же директор весьма невысоко оценивал свои дипломатические способности, но выхода не было — он пришёл и почти семь часов провёл, стоя напротив выстроившегося в каре табуна — или стада? — человеко-лошадей. В результате в замок Снейп вернулся, еле держась на ногах, но конвоируя беглянок, а в качестве отступного он вместо одного из двух своих профессоров-прорицателей пообещал поставлять кентаврам хлеб и вино. Вот только абсолютно пока не представлял — а на какие, собственно, деньги он эти хлеба и вина будет закупать?

Не заставило себя долго ждать и следующее событие. Многочисленные рыцарские доспехи, украшающие и загромождающие коридоры Хогвартса, подверглись нашествию бурой ржи — специфической разновидности микроорганизмов, питающихся железом и размножающихся только в местах скопления магии. И, пока Снейп со Слагхорном в четыре руки варили один котёл дезинфектора за другим, старшекурсники коллективно таскали эти котлы и обтирали вонючим варевом неиссякаемое количество панцирей, шлемов, лат и кольчуг. Бурая ржа отступила, хотя некоторые доспехи покрылись дырочками и теперь напоминали вертикально поставленные дуршлаги. Но история имела продолжение в виде появившегося в Большом Зале во время завтрака сотрудника больницы Святого Мунго, который во всеуслышание объявил, что все учащиеся школы должны пройти специальную профилактику в больнице, поскольку контакт с бурой ржой в подростковом возрасте может в дальнейшем привести к необратимым нарушениям репродуктивной функции. Учащихся следовало доставлять в Мунго поочерёдно, по тридцать человек ежедневно, и по требованию больницы сопровождать каждую группу должны были не менее чем три преподавателя. А в замке силами бригады медиков в эти дни будет проводиться дополнительная магическая дезинфекция всех классов, залов, коридоров и факультетских помещений. Стоит ли говорить, что всю последующую декаду уроки практически не проводились, преподаватели как могли подменяли друг друга и, сбиваясь с ног, старались как-то организовать и чем-то занять возбуждённых детей. А многие младшекурсники с интересом узнали, в чём именно заключается репродуктивная функция и какими бывают её нарушения. Но самым болезненным последствием всего этого события стало то, что в результате тотальной зачистки Хогвартса стерилизующими заклинаниями медиков на кухне пришли в негодность годовые запасы дрожжей и всевозможных заквасок, в лабораториях стали непригодными многие ингредиенты, была убита вся необходимая микрофлора во многочисленных горшках с живыми растениями, а кроме того, была испорчена проходящая как раз стадию сбраживания медовуха, к которой многих профессоров-женщин пристрастил еще покойный Дамблдор.

Когда были подсчитаны убытки и на стол директора легла смета восполняющих закупок — он подумал, что не надо было трогать ту ржу, пусть бы она лучше съела всю бесполезную железную рухлядь в коридорах…

К Снейпу снова, после стольких лет, вернулась постоянная ноющая тревога — напряжённая готовность к чему-то плохому. Он уже просто боялся оставить замок, а Успокаивающие и Бодрящие зелья его практически не брали, оставалось в них разве что только утопиться. Каждое утро начиналось с того, что он тревожно высматривал за слизеринским столом чёрную макушку Эйлин, убеждался, что она цела и способна по крайней мере жевать, и только тогда внутри что-то слегка отпускало.

Потом после несчастного случая на уроке зельеварения на несколько дней выбыл из строя Слагхорн, получивший, как он утверждал, психологическую травму, и Снейп вёл занятия у всех семи курсов.

Вишенкой на торте стал внезапный и непрекращающийся поток жалоб студентов Рэйвенкло на нечто невидимое, которое нападало на них на лестнице, ведущей в факультетскую башню, и кусало за ноги. Кусало несильно, но вполне ощутимо и обидно. Конечно, тут можно было бы заподозрить появление очередного альтернативно одарённого в мантии-невидимке, но… кусать за ноги? Снейп лично проверил каждую ступеньку длиннющей лестницы на скрытые, отложенные или продлённые заклятия — и ничего не обнаружил. И только когда невидимое нечто укусило хозяина башни — профессора Флитвика, тот догадался чарами проявить «рисунок» укуса, увеличить его и скопировать на кусок пергамента. Посмотрел на получившееся, хмыкнул и пошёл искать Хагрида.

— Та это ж демимаска, — едва взглянув на отпечаток укуса, сказал тот. — Эта, значит, только у неё расположение зубиков такое вот — не вдоль, а поперёк они у неё повёрнуты. У скрытня тоже так зубки стоят, но скрытень крупнее будет. Эта, значит, я слыхал, демимасок сейчас много контрабандно ввозят, чтоб шерсть на мантии-невидимки пустить. Кто-то из ребятишек наших, значит, тайком в замок притащил, а она у него сбежала, так вот получается. Сидит тут где-то и боится, а когда боится — тут она невидимой и становится. Так и голодная ж наверняка. Это она не всерьёз кусает, а кушать так просит. Вы ей тут хоть молочка-то пока налейте, а я пойду силки поищу, у меня где-то были.

Контрабандного невидимого зверя коллективно накормили, долго азартно ловили, с трудом поймали, но его нерадивого хозяина так и не нашли. А Снейп с Флитвиком и МакГонагалл заперлись в комнатах декана Рэйвенкло и распили на троих большую бутылку огневиски, прося Мерлина чтобы все эти напасти наконец-то закончились хотя бы ненадолго. После чего Снейп наконец-то впервые за всё это время ушёл домой на выходные, не сразу найдя камин.

А там уже, выспавшийся, отдохнувший и обласканный, он вспомнил об их с Гермионой споре и, среди прочего, спросил её об успехах в поисках тайны верескового мёда.

— Ты знаешь, — сказала та, — очень как-то странно всё получается. Собственно, тайны мёда-то и нет: сам по себе вересковый мёд — это просто тот мёд, который сделан пчёлами, собравшими нектар с цветков вереска. Пчёл полно, вереска в избытке, поэтому мёд такой известен и вполне доступен. И вересковое пиво, вересковый эль, производится во многих пивоварнях. Но по всему выходит, что пикты варили какой-то другой напиток, секрет которого действительно утерян. И через фильтры мои прошло много всего такого, что не складывается в логичную картину, и даже просто в одну картину не складывается. Мне кажется, что тут дело в самих пиктах. Возможно, в местах их обитания росли какие-то эндемичные травы, или состав воды был каким-то особенным.

— Про пиктов помню только то, что Шотландия когда-то даже называлась Pictland, и что у них, как считается, были настолько огромные широкие ступни, что, когда шел дождь, они могли лечь кверху ногами и прикрыться ими, как зонтиками.

— Нет, я же видела их мыслеобразы, они обычного сложения, но сами себя называли «раскрашенный народ», они иглами делали уколы по всему телу, и втирали туда красители из соков вереска разных цветов — у кого-то эти рисунки на коже указывали на знатность происхождения, а на ком-то были нарисованы целые истории в картинках. И таким образом все основные события жизни человека записывалось постепенно рисунками на его коже, а важные события в жизни народа — рисунками на многих телах. На других носителях — камнях, стенах, пергаменте или бумаге — их рисуночная письменность вообще практически не встречается, и я вот думаю — само понятие пиктографического письма, пиктограмм, не от названия ли этого народа пошло? И это же как должно быть больно — всю жизнь, раз за разом, наносить на себя эти пыточные татуировки! Но я же сама увидела, как они это делали — колют себе толстенной иглой узоры по телу и боли не чувствуют. Напьются своего эля — и колют. И очень они такие были бедовые, воинственные, напористые. Буйные, одним словом. И, конечно, дикие совершенно были, по крайней мере если со стороны смотреть — такие жестокие шабаши закатывали, куда там… Эль этот, который они варили бочками и пили ежедневно, он не просто «хмельнее, чем вино», это же настоящая дурь какая-то у них получалась.

— Вот-вот-вот, ближе к рецепту, пожалуйста. Если помнишь — именно на его секрет мы и спорили.

— Да пожалуйста, если подробности их шабашей тебя не интересуют, — хихикнула Гермиона. — И с рецептом никакого секрета тоже нет, многие пикты его знали. Я этот рецепт переписала нормальным языком, и получился у меня обычный, вполне современный, рецепт эля. Вот, пожалуйста, смотри: столько-то молотого шотландского элевого солода, столько-то спрессованных цветочных стебельков вереска, столько-то ирландского мха, столько-то мягкой воды, лагерные дрожжи и кукурузный сахар для карбонизации. Ну а далее — подробная технология, устаревшая, конечно, но ничего примечательного. Разве что мох у них тогда какой-то эндемичный был, но в самом продукте он получался в следовых количествах, такого эффекта не дал бы.

— Предлагаю, — сказал Северус, лежавший всё это время на диване с заложенными под голову руками, — провести, так сказать, полевые исследования. — Он потянулся, встал и взмахом палочки повесил перед собой в воздухе календарь. — Я, конечно, уже боюсь загадывать, но давай в следующие выходные посетим пару-тройку пивоварен, устроим себе экскурсию, и там на месте посмотрим на процесс, вдруг что-то в голову придёт. И результат процесса исследуем, если захотим. Хотя я вообще-то к пиву равнодушен, да и ты, насколько мне известно, небольшой любитель.

— Ну, разве что ради науки, — серьёзно кивнула Гермиона. — Но я с тобой вообще куда угодно отправлюсь, лишь бы только ничего там у вас опять не случилось.

Хотелось бы сказать, что Мерлин услышал просьбы профессоров школы и что действительно ничего выдающегося на следующей неделе не случилось. Но оно случилось. Правда, случилось нечто, наверное, самое нелепое из всего, что когда-либо в Хогвартсе происходило. Хотя кто его знает, что там уже успело произойти за его тысячелетнюю историю…

День клонился к вечеру, когда со стороны Чёрного озера послышали душераздирающие крики и визги, а ворвавшиеся в замок студенты, которые гуляли возле озера, ловя последние тёплые деньки шотландской осени, кричали что-то уже совершенно непонятное про маггловскую лодку. К озеру сбежались все, кто только смог, и они действительно увидели раскачивающуюся на воде белоснежную моторную яхту, по которой с воплями ужаса метались от борта к борту несколько человек, пытаясь увернуться от щупалец разыгравшего Гигантского кальмара. Яхта действительно была маггловской, её пассажиры — явными магглами, а особенно впечатлило хохочущих студентов и недоумевающих профессоров гордо выведенное на борту и на спасательных кругах название «Black Magic».

— Всем стоять не месте! — прокричал подбежавший Снейп. — Срочно вызывайте авроров с эвакуационными порталами. Ближе никому не подходить, а если увижу, что кто-то поднимает палочку — прокляну лично.

Он всегда подозревал, что где-то на дне озера есть портальный вход, а иначе как бы попал сюда в своё время тот же корабль Дурмстранга, но как и где довелось угодить в портал этим магглам? Надо будет заняться выяснением произошедшего, озадачить этим кого следует — потому что существование неподконтрольного входа на защищенную территорию это угроза безопасности детей. А директор в этом… ну не хочется же признавать это сумасшедшим домом… в этом месте существует в первую очередь для того, чтобы обеспечивать безопасность детей.

И что же, интересно, эти магглы сейчас видят вокруг, если находятся внутри территории, окруженной антимаггловскими отталкивающими чарами? Сам-то замок должен им казаться заброшенными развалинами, а вот как они видят толпу галдящих студентов и его самого — он, наверное, даже в самом дурном сне представить бы не смог, как не смог бы представить и всю эту нелепую нереальную ситуацию в целом.

Доблестные авроры прибыли быстро, порталов хватило на всех, шестерых пассажиров невезучей яхты эвакуировали одного за другим, и дальнейшая их участь Снейпа не интересовала. Однако он резонно обеспокоился участью опустевшего белоснежного имущества. Но в ответ на заданный вопрос о дальнейшей судьбе яхты старший аврор Поттер, руководящий эвакуацией, только махнул рукой:

— Не знаю, профессор, это не в моей юрисдикции.

Северус отшатнулся от Поттера, владеющего такими словами, и к его ощущению нереальности происходящего добавился заключительный штрих.

— Поттер, передайте там кому следует, что на баланс я её не возьму и никакой ответственности за её сохранность нести не собираюсь, — предупредил он на всякий случай, посмотрел на темнеющее небо и дал сигнал другим преподавателям сгонять детей в замок.

На его счастье, наутро яхты на озере не оказалось. За что он мысленно поблагодарил Мерлина с Морганой и весь подводный народ Черного озера, который наверняка ночью утащил добычу к себе на дно. Хоть какое-то происшествие завершилось, не конфисковав у него пучок нервов и кусок жизни.

Дальнейшие события недели проходили по ведомству деканов и мадам Помфри — обычные прогулы занятий, падение с метлы, порча библиотечных книг и отравление продукцией «Волшебных Вредилок». И потому в воскресенье Северус и Гермиона исключительно с научными целями отправились в тур по шотландским пивоварням.

Они узнали о местных языческих богах-покровителях алкоголя вообще и верескового в частности, о многочисленных привидениях, которых, оказывается, имела каждая уважающая себя старая пивоварня, о призраке страшной Зелёной леди, которая до сих по ночам рыщет по болотам, склонам гор и обдуваемым ветром вересковым полям в поисках своих исчезнувших детей — пиктов. Узнали, что вересковый эль — это на самом деле грюйт — «изначальное» пиво на травах, которое пили до открытия хмеля, и о том, что доля грюйтов в ассортиментах нынешних пивоварен ничтожно мала. Но их-то интересовала именно такая технология. И тогда, сверившись с путеводителем по шотландской алкогольной вселенной, они аппарировали вдвоём к небольшому заводу недалеко от Глазго, который даже и назывался соответствующе — Heather Ale Ltd, а там смешались на входе с маггловской толпой экскурсантов.

Сначала в программе была небольшая эмоциональная лекция, где в числе прочих технологических и исторических сведений им поведали, что причиной хорошего настроения и воодушевления у тех, кто пил вересковый эль, был, скорее всего, обладающий легким наркотическим эффектом мох, который обычно поселялся на определенных частях стеблей вереска. Поэтому на традиционных вечерах с песнями и плясками, когда пикты собирались у огня, они испытывали ощущение легкой эйфории, позволявшее им чувствовать единение не только с окружающими людьми, но и со всей природой.

— Эти люди точно сами не видели той «лёгкой эйфории», — шепнула Северусу Гермиона. — А я видела, и должна тебе сказать, что там такие гульбища и беспутства с мордобоем начиналось у этих самых костров. Единение они там чувствовали с окружающими людьми… ага, как же, видела я те единения. А заодно и с природой — с отдельными её представителями — те единения видела.

— А как насчёт использования этого мха в современном производстве? — спросил лектора Снейп.

— В современном производстве соблюдаются строгие правила стерильности, а потому веточки вереска перед добавлением в чан тщательно и неоднократно промываются, — последовал ответ.

Во время экскурсии по цехам Снейп незаметно трансфигурировал из подобранной щепки пробирку, а потом, набросив заклинание Отвода глаз, соскрёб лёгкий белый налёт с пары стебельков лежащего аккуратными стопками вереска, и сунул пробирку в карман. А в конце тура они всё-таки решились и выпили по бокалу янтарного, слегка газированного эля с мягкой горечью и крепким маслянистым телом. Северусу напиток показался слишком сладким, а Гермионе — слишком горчащим, но они не были ни любителями, ни знатоками, да и сама цель дегустации была — как они строго напомнили друг другу перед тем как сделать первый пробный глоток — чисто научная.

— Ну что, неужели действительно старинный секрет верескового эля в этом самом мхе? — спросила уже дома Гермиона, наконец-то дождавшись появления из дверей лаборатории Снейпа с результатами анализа.

— Как алхимик должен сказать, что это маловероятно. В этом мхе содержатся своеобразные микроорганизмы, которые являются дикими дрожжами, то есть делают напиток хмельным без добавления хмеля, который в те времена был еще неизвестен. Что касается его наркотического действия — так и кофе лёгкий наркотик, не говоря уже об обычном пиве. Одним словом — нет. Ничего в нём нет особенного. Такие налёты мха или иных паразитарных растений могли быть на любой траве, которую тогда употребляли в пищу или в напитки, вспомни хотя бы эрготизм — «огненную чуму», которую вызывал хлеб из ржи, пораженной спорыньёй — повышенная возбудимость, видения, массовые галлюцинации… Если у верескового эля действительно был секрет, за который, как в балладе, и жизнь отдать не жалко — то он точно не в этом мхе. Короче, наш спор ты проиграла.

— Ничего подобного! Мы спорили на рецепт, а рецепт я нашла.

— Нет, миссис Снейп. Я всегда учил вас быть предельно внимательной и осторожной, если речь идёт о формулировках любых обещаний, клятв и обетов. Но даже простой спор — это тоже обет, в котором каждое слово должно быть продуманно и взвешенно. А вы даже не заметили, что я, формулируя предмет спора, подменил слово «рецепт», о котором шла речь до того, на слово «секрет». Секрет верескового эля вы так и не раскрыли.

— А я уже думаю, что не было там никакого секрета, просто красивое предание, красивая баллада.

— А мне кажется, что там был секрет, но какой-то другой. Баллада ведь основана на реальном историческом событии. Никто не отправит на смерть сына, и не обречёт на немедленную смерть себя самого, если за этим не стоит что-то большее, чем секрет хмельного пойла, пусть оно трижды считается народным достоянием. Тем более, что от самого народа на тот момент уже единицы остались, в балладе старик и сын его вообще названы «последними медоварами». Там почти наверняка была какая-то тайна.

— Или глубокая истинная вера, то есть что-то, составляющее самую суть существования. Вспомни ради чего готов был принести сына в жертву библейский Авраам. То есть ты думаешь, что секрет не в самом напитке?

— Да, мне так кажется. Секрет напитка — производное от другого, главного секрета. И если бы старик раскрыл эту главную тайну шотландцам — то уже только за это его ждала бы смерть. В такой ситуации действительно для старика-пикта достойнее было принять смерть, не выдав тайны, чем выдать тайну и всё равно умереть, потащив за собой и сына.

— Тогда это значит, что я и не проиграла — ну, если секрета самого эля и вовсе не существовало. А рецепт, настоящий старинный рецепт малюток-медоваров, я нашла.

— Ладно, никто не любит проигрывать. Я тебе уступаю — ни выигрыша, ни проигрыша, и вообще мы ни о чём не спорили.

— А что мы скажем Эйлин, если она спросит кто из нас выиграл?

— Можешь сказать, что выиграла ты, но просто в современном мире рецепт не представляет интереса и коммерческой ценности.

— Но тайна-то всё равно была, — задумчиво протянула Гермиона.

А потом закончился сентябрь, и проливные октябрьские дожди прошли над Запретным лесом и Чёрным озером, смыли летнюю пыль с каменных стен замка, размыли дорогу к теплицам и довели до белого каления Аргуса Филча, который мокрые и грязные следы десятков ног на хогвартских полах воспринимал как личное оскорбление.

Филч пришёл к директору и долго просил отменить для всех курсов уроки гербологии до полного просыхания подходов к теплицам. Снейп слушал его, думая о том, что к Альбусу с подобной просьбой не обратился бы никто и никогда, а значит это он, Снейп, как-то неправильно руководит навязанной ему школой. И заодно вспомнил, что ему самому давно уже пора бы наведаться в теплицы и пополнить запасы растительного сырья для зелий. Пообещав завхозу организовать у дверей замка дежурство студентов, хорошо владеющих очищающими чарами, он разобрал еще одну стопку документов, написал еще пару писем, наложил на мантию заклинание непромокания и отправился во владения профессора Спраут.

Главная теплица Хогвартса была одним из немногочисленных предметов директорской гордости Северуса, отвоевавшего в своё время финансирование, позволившее не просто восстановить её после Битвы за Хогвартс, а ещё и снабдить внутри регулируемой системой климатических чар и чарами невидимого расширения. За входом простиралось бескрайнее пространство, в котором нашлось место практически для всех известных безопасных видов магических трав и низкорослых кустарников, включая исключительно редкие эндемики, как например Воющий гренландский лишайник или японская Меч-трава. Надо признать, что коллекция значительно пополнилась именно за последние годы, причём не совсем обычным и не вполне законным способом: если выпускники Хогвартса, его сотрудники, их семьи, друзья и прочие сочувствующие бывали где-то за пределами Британии — они незаметно клали в карман крошечный отросток, семечко, шишечку встреченного по дороге неизвестного или редкого растения, и с этой невесомой ношей возвращались домой. Как-то уж это само собой повелось и трансформировалось в некий общий секрет, хотя… как говорится, у нас ведь всё секрет, но ничего не тайна…

Снейп прохаживался между рядов аккуратных квадратиков-грядок, собирая в прихваченную у входа корзинку нужные травы, кое-то вдалеке сновали силуэты что-то перетаскивающих студентов, а за кустами Карликовых сонных вишен он увидел Спраут, сидящую на корточках и уговаривающую какой-то пучок травы вернуть себе прежний цвет. Северус остановился рядом с ней и огляделся.

— А что это у нас тут делает обычный вереск? — спросил он.

Спраут проследила его взгляд и сделала суровое лицо.

— А что у вас было по гербологии, мистер Снейп?

— Профессор Спраут, вы же сами вот этими самыми руками поставили мне «П» на выпускном экзамене.

— Значит я явно тогда переоценила ваши знания, мистер Снейп. Есть два вида обычного вереска — эрика сизая, Erica cinerea, и вереск обыкновенный, Erica vulgaris. А есть ещё два других магических вида, это эрика блуждающая, Erica vagans, и эрика четырёхмерная, Erica tetralix, — и вот эти-то магические сорта вереска у нас тут и растут. А что это вдруг тебя заинтересовало?

— Да у меня Гермиона в последнее время вереском… увлекается.

— Ну, раз увлекается, то, я ей сейчас букетик в подарок и передам с тобой.

Она достала палочку, режущим заклинанием срезала стебельки с двух грядок, сотворила красивую ленточку, перевязала разноцветный снопик и вручила его Северусу.

— В воду не ставь — загниёт. Просто в вазу, и пусть сам по себе сохнет, дольше простоит.

Снейп кивнул, и по прибытию с букетиком домой первым делом бросил связку вереска на столик возле двери, а сам пошёл искать неизвестно где хранящуюся вазу или что-то, что могло бы её заменить. А в прихожую, привлечённый неизвестно откуда возникшим запахом, вступил Живоглот.

Медово-сладкий запах висел в воздухе, манил неожиданными нотками укропа и горчицы, обещал чуткому носу кота райское наслаждение и несчитанное количество ласковых кошачьих гурий. Но этот же запах предупреждал, что за обладание гуриями надо будет еще сразиться с врагом, сразиться и победить в тяжком бою. А кроме того — запах был принесён в дом тем человеком, который кота обидел и обижал всегда, кто никогда его не ценил, кто всегда его принижал и игнорировал, тем врагом, который подло уехал и увёз с собой Эйлин неведомо куда, когда кот был готов ехать с ними, чтобы оберегать и охранять. Тем врагом, кто постоянно становился между ним и хозяйкой, кто постоянно ногами выталкивал его из теплой постели на пол, кто сбрасывал его с кресел, закрывал перед ним двери, вонял на него всякими лабораторными своими гадостями. Враг…Враг… Тревожный запах звал в бой, но ведь и сам этот запах принёс в дом подлый враг, а значит, и сам этот запах — западня, приманка, морок, повод в очередной раз поиздеваться над бессловесным котом…

Северус влетел в прихожую, едва услышав истошный, не иначе как предсмертный вой Живоглота. Кот выл и орал, валяясь на спине, выгибаясь дугой, и передними лапами колотя себя по пузу, а задними отбрыкиваясь от полчища неведомых врагов. На полу валялись истерзанные в мелкую лапшу кошачьими когтями веточки вереска, а в воздухе плавали белые комочки, сбивающиеся на полу и вокруг кота кучками и островками белого пуха.

Снейп почувствовал внезапный прилив ярости, кота захотелось убить — вот просто занести сейчас над ним ногу и ударить со всей силы по пузу. А лучше — по орущей голове… Но он тут же опомнился, сотворил себе Головной пузырь, схватил орущего и царапающегося Живоглота, постарался отряхнуть с него налипший на шерсть белый пух и, распахнув дверь, выбросил кота подальше на улицу. Мириться и извиняться будем потом, а сейчас пусть просто продышится, потому что антидотов для кошек пока еще никто не придумал.

Аппарировавшая прямо к дому Гермиона открыла дверь и увидела Северуса в Головном пузыре, ползающего по полу и пинцетом собирающего в хрустальный флакон какие-то белые клочки.

— Не входи! — рявкнул он неё — Выйди и поищи там где-то своего кота, а потом погуляйте с ним вдвоём час-другой под дождиком.

— Вот так, — закончил тем же вечером свой рассказ Снейп, — мы с тобой оба, великие гербологи, не знали или забыли о существовании магических разновидностей вереска. И не знали, что этот дурманный мох на магическом вереске — не лёгкий налёт на стебле снаружи, а конгломерат внутри. И его уж точно простой промывкой перед варкой эля не смоешь. Надо посмотреть, что там про это написано в учебниках Гербологии, но не удивлюсь, если там не написано ничего.

— То есть пикты пили эль, сваренный именно из магических сортов вереска, содержащих изрядное количество наркотика или галлюциногена, — согласилась Гермиона, покачивая головой. — Поэтому и были такими буйными, воинственными и боли даже не чувствовали.

— Ага, — фыркнул Северус. — «В котлах его варили и пили всей семьёй». Со стариками и малыми детками…

— Погоди, но это же значит, что среди них было много магов, иначе откуда бы они брали магический вереск. И это же значит, что тот самый настоящий секрет верескового мёда мог быть известен только пиктам-магам.

Северус молчал, задумчиво водя пальцем по губам. Гермиона неосознанно повторила его жест и медленно заговорила снова:

— Гонения на пиктов начались много веков назад, когда Шотландией стали править короли-христиане, уничтожающие или насильно ассимилирующие язычников. Часть народа была уничтожена, часть приняла христианство и ассимилировалась, а часть рассеялась по лесам и пещерам, где они и просуществовали аж до пятнадцатого века. Я думаю, что как раз маги и могли быть этим непокорившимся меньшинством. Событие, описанное в балладе, относится именно к пятнадцатому веку. К пятнадцатому, понимаешь?

Северус вопросительно посмотрел на неё.

— А что у нас там в пятнадцатом веке? — как бы саму себя спросила Гермиона.

— «Молот ведьм», — догадался Северус.

— Ну да, «Молот ведьм» вышел в 1487, гонения на колдовскую ересь уже к тому времени и без того были в разгаре, а книга просто собрала и описала в виде инструкций основные виды полагающихся магам мучительных пыток и казней. Боюсь, что именно магия и была главной тайной героев баллады — старика и сына. Секрет верескового эля пиктов — в том, что он варился из магических, а не обычных растений, но если бы они это сказали королю, то тем самым признались бы, что они маги. И за это ждали бы их долгие и страшные пытки, а потом мучительная смерть на костре перед беснующейся толпой. Вот они и молчали. Выдашь тайну про магию — пытки-костёр-смерть, а не выдашь секрет эля — тоже обещанные шотландским королём пытки и всё равно убьют. Потому старик и выбрал для сына смерть быструю и не такую мучительную. Эх, ответ же и раньше передо мной был — надо было только спросить себя: почему же то событие, которое легло в основу баллады, упоминается в книгах по истории магии?..

— Есть еще вариант, — сказал Снейп. — Они не были магами, а потому никакой тайны и никакого секрета вообще не знали. Но кто бы им поверил, что они не знают… И я признаю — наш спор выиграла ты, ты нашла секрет верескового мёда. Именно секрет, а не просто рецепт.

— Но я бы его не нашла, если бы ты не узнал про магический вереск. И это ты догадался, что за секретом эля скрывается другая тайна.

— Ну, тогда секрет раскрыл Живоглот, мы без него точно бы не догадались разрезать стебельки и внюхаться в содержимое, — он снова провёл пальцем по губам и заговорил совсем другим тоном. — А вот теперь поклянитесь миссис Снейп, что никто и никогда не узнает от вас этого секрета. Никто и никогда. Потому что если о нём узнает хоть кто-то, то рано или поздно это станет известно тем же твоим неуёмным Уизлям или им подобным. Представляешь себе заработавшее производство наркотического пойла в том же Хогсмиде? На этом уж точно Хогвартсу придёт конец. А потом и всей магической Британии.

— Сейчас я скажу, что ты пессимист, а ты возразишь, что не пессимист, а реалист, — усмехнулась Гермиона. — но ты, пожалуй, прав. Клясться не буду, но торжественно обещаю, что секрета не выдам,

И пусть со мной умрёт

Моя святая тайна,

Мой вересковый мёд.

* Баллада «Вересковый мёд» в переводе С.Я.Маршака — https:/slova.org.ru/marshak/vereskovyj-med/

В представлении Северуса Снейпа его собственная жизнь делилась на три части — настоящую, прошлую и позапрошлую. Позапрошлая закончилась вместе с жизнью Лили, прошлая — завершилась его собственной «недосмертью» в Визжащей хижине, а настоящая началась тогда, когда он с удивлением узнал, что зачем-то остался жив.

Ни в один из этих периодов жизни он не верил ни в приметы, ни в гадания, ни в прочие вещие сны. Он верил только в магию, воспринимая её как некую разумную и логичную, бескрайнюю и непознаваемую до конца высшую силу, существующую абсолютно независимо от него самого и воспринимающую его самого с полным равнодушием и отстранённостью. И ещё, сколько себя помнил, верил в собственную интуицию, в собственные силы и в то, что видел собственными глазами.

И если уж речь зашла об интуиции, то он понимал её как умение анализировать и оценивать случайности. Есть случайности, которые действительно просто случайны — они результат обычного стечения обстоятельств, вероятностного совпадения и не более того. А есть случайности, которые на самом деле являются проявлением какой-то необходимости — следствиями какой-то пока что неизвестной причины, отдельными кусочками невидимой пока что общей картины. Так вот, интуицией Северус считал умение разделять эти два вида случайностей, отбрасывать первые и присматриваться ко вторым.

И в последнее время ему было к чему присмотреться. То, что происходило, явно выходило за рамки независимых совпадений. Интуиция сигналила вовсю, отдельных деталей было достаточно, а вот общая картина не проявлялась никак.

Началось с того, что на стене его кабинета, напротив портретной галереи бывших директоров Хогвартса, внезапно из ниоткуда появилась новая картина, причём совершенно неожиданного для этого места жанра — пейзаж. И ладно ещё, если бы это был привычный английский пейзаж — какие-нибудь холмы и пастбища, туманы и мосты над ручьями и реками, нормандские каменные стены или холмы Озёрного края — но нет, на полотне была изображена голая скучная монохромная земля, в полном смысле слова пустошь — глазу зацепиться не за что. Просто высохшая почва, крошево мелких камней, пучки былья, песок. А самым странным было то, что когда Северус, надеясь на какие-то разъяснения, обратился с вопросом о неожиданной обновке к портретам своих предшественников — оказалось, что никто из бывших директоров, даже самая быстроглазая и хваткая из них Дайлис Дервент, этой картины просто не видел, они не понимали о чём он спрашивает.

Он решил вынести картину из кабинета и пристроить где-нибудь в тёмном коридоре замка, но смог только снять её со стены и вынести за порог, а дальше самоходная винтовая лестница, ведущая вниз из Директорской башни просто закружилась вокруг собственной оси, не желая везти его вниз. И кружилась так до тех пор, пока Снейп не сошел с неё и не вернулся обратно в кабинет. И такое случилось с ним во второй раз в жизни — первый памятный раз был тогда, когда он пришёл в этот кабинет после выписки из Мунго, чтобы забрать оттуда свои вещи и навсегда распрощаться и с замком, и с семнадцатью проведёнными здесь годами. Именно с теми годами, которые он сейчас называл своей «прошлой жизнью»… И Хогвартс точно так же бесконечно крутил его тогда на лестнице, возвращал назад, не давал уйти — и так до того момента, пока он не сломался и не согласился остаться в этом кабинете. Остаться директором.

А сейчас Хогвартс не давал ему вынести куда подальше кусок холста в неказистой раме.

Он смирился и поставил картину на стол, так чтобы она опиралась на стопку лежащих сбоку книг. Но и в этом ракурсе она ничем не радовала глаз и не давала никаких подсказок насчёт причин своего вторжения в его личное пространство.

— А знаешь, — сказала введённая в курс происшедшего Гермиона, — ты на неё всё-таки посматривай почаще. Вдруг замок эту картину подкинул для того, чтобы на неё кто-то мог прийти к тебе в нужный момент.

Но Снейп был уверен, что если кто-нибудь и придёт, то наверняка в момент, нужный только и исключительно этому кому-то, а совсем не ему. Придёт с очередным «Северус, пожалуйста…».

Но картину-подкидыш никто не посещал, а через пару дней он почти перестал её замечать. И тогда то тут, то там стал появляться песок.

Сначала горсти песка внезапно оказывались в карманах мантии. Затем — в чистой чашке, которую он сам помыл перед тем как налить туда кофе, и хорошо, что вовремя заметил что-то лишнее на дне. Потом песок средь бела дня обнаружился в ботинке, но почему-то только в одном. Следующая пригоршня ждала его прямо на краю рабочего стола возле картины, и казалась просто высыпавшейся оттуда — настолько соответствовала по цвету и виду. Он притащил образец в лабораторию, но анализы показали, что это самый простой и обычный песок, точнее — мелкодисперсная песчаная пыль со средней способностью к цементации и без органических включений. Можно подумать, что если бы это оказалась пыль с поверхности неизвестного астероида, то это бы всё объяснило…

Песок оказался той еще педантичной занудой — он мелкими порциями преследовал Снейпа ровно три дня, причём исключительно в рабочие часы и только в пределах директорских апартаментов. Стоило убрать его заклинанием в одном месте, как он сразу появлялся в другом. А потом песок то ли вернулся туда откуда пришёл, то ли просто закончился.

И тогда начались сны.

А снов Северус опасался всегда. Он никогда не видел во сне ничего хорошего и приятного — только что-то тревожное и угрожающее, и спасибо ещё, если не кошмар. Правда, в нынешней своей — третьей — жизни он кошмаров почти не видел, и спасибо за это Гермионе, подарившей его существованию смысл и опору. Да и предшествующие годы передозировок зелья Сна-без-сновидений не прошли без последствий в виде бездонной чёрной ямы, в которую он проваливался засыпая, и из которой резко выныривал при пробуждении. Даже если ему и снилось что-то, то он этого никогда не помнил, и хвала Мерлину.

А тут сны были ясными, чёткими и протяженными во времени, но совершенно бессобытийными.

Пустое неровное серо-жёлтое пространство. Вокруг земля цвета сепии, цвета старых выцветших фотографий, цвета пыли. И он сам, стоящий в пустоте, тоже как будто покрыт тонким слоем этой пыли — она растворена здесь в воздухе, а кроме неё вокруг и нет ничего, разве что беспорядочно разбросанные кое-где камни, горстки песка в углублениях почвы и редкие пучки сухой выгоревшей травы. Наверное, где-то сверху должно быть небо, но оно слито с горизонтом и ничем не отличается от пыли по цвету … Он чего-то ждёт? Пожалуй, нет. Кто-то ждёт его? Возможно, но вокруг никого нет, и, как говорится, ничто не предвещает. Он просто стоит в пустоте. Время тянется, как резина, но не происходит ровным счётом ничего. И так уже несколько ночей подряд.

— Какая-то повторяющаяся бессмыслица, — пожаловался он Гермионе, проснувшись в очередной раз. — Всё, что я могу осознать — это то, что нахожусь в том же пейзаже, который нарисован на этой скучной картине-подкидыше. Могу, конечно, перед засыпанием поставить окклюментные щиты, но это значит, что утром проснусь уже усталым и вымотанным.

— Скорее всего, ты этот сон неправильно снишь, — сказала Гермиона.

— Я неправильно сню? Это на каком языке ты сейчас сказала?

— Ну а как это еще назвать, если ты неправильно смотришь сон?

— По-твоему, сны можно смотреть правильно или неправильно?

— Да, я читала про это. И поняла так, что обычно мы сны просто пассивно смотрим со стороны — как маггловское кино на экране. Но если мы пытаемся их для чего-то использовать — даже хоть как-то простенько интерпретировать — то это значит, что мы признаём их некой иной реальностью, которая создана для того, чтобы что-то нам подсказать или на что-то указать, чтобы мы лучше могли понять реальность обычную.

— Ловлю на слове! Реальность, созданную кем?

— Если картину тебе подкинул Хогвартс, то и реальность твоего сна создана им же. Давай примем это за рабочую гипотезу, поскольку других у нас просто нет. Хогвартс может общаться со своим директором через сны? Ты же можешь спросить об этом свои портреты?

— Своих портретов я, слава Мерлину, пока не имею и иметь не желаю. А спрашивать у этой галереи почётных мумий… Да не каждый из них своё собственное имя способен быстро вспомнить. Давай ближе к теме — как, по-твоему, мне надо правильно смотреть сон?

— Вот тебе и надо не просто смотреть сон, а самому себе этот сон именно что снить, по-другому тут и не скажешь. Принять свой сон как реальность, данную тебе для выполнения определённой задачи. Признать, что такая задача есть и что она имеет решение. Потом надо выполнить несколько проб, которые подтвердят, что ты спишь, но во сне осознаёшь себя собой, а не просто пассивно наблюдаешь происходящее со стороны. Пробы эти я точно не помню, подожди, сейчас книгу принесу.

Она легко вскочила и выбежала из комнаты, а Снейп, тяжело вздохнул, частично выполз из-под одеяла и подоткнул подушку под спину. Конечно, куда ж мы без книжек, без них мы ничего и не помним — разве что так, в общем виде. Сейчас его будут учить правильно снить подосланный Хогвартсом сон. А если он не научится — то на него снова будет бесконечно сыпаться песок, литься вода, падать град, валиться камни с неба… Всё как всегда… И вряд ли когда-нибудь закончится.

Гермиона вернулась с толстенной книгой, залезла к нему под одеяло, поцеловала в плечо и поправила загнувшийся воротничок пижамы. Вертикально установила раскрытый пудовый талмуд у него на груди, от чего он придушенно крякнул, и пролистала страницы до нужной.

— Запоминай. Когда окажешься во сне — зажми нос пальцами, закрой рот ладонью и попробуй вздохнуть. Убедись, что можешь свободно дышать, несмотря на блокировку дыхательных путей. Сделай так несколько вдохов и расслабься. Потом посмотри на свою ладонь и сосчитай пальцы. Во сне их может оказаться сколько угодно, хоть три хоть восемь с половиной, причем если посмотришь снова — их число может измениться. Заставь себя увидеть пять пальцев, удержи увиденное и отведи глаза. Делай так до тех пор, пока не станешь видеть именно пять каждый раз, когда смотришь на них. И убедись, что это твоя ладонь, а не чужая. Потом попробуй подпрыгнуть. Если зависнешь в воздухе или опустишься медленно и плавно — прыгай до тех пор, пока не будешь всякий раз приземляться как в реале. Запоминаешь?

— Не то слово! Не просто запоминаю, а, можно сказать, внимаю. Так и вижу себя, прыгающим на одном месте. И при этом я левой ладонью зажимаю нос и рот, а на правой без конца пересчитываю пальцы. Может, это я как раз сейчас сплю и слышу от тебя всю эту хрень во сне, а иначе это представить невозможно.

— Северус, там тебя точно никто не увидит. А если увидит — то ему же хуже. Я беру только основные пробы, их тут много. Когда все, что я уже тебе назвала, будет получаться — переходи к главной пробе осознанности. Надо добиться стабильности удержания текстовой информации и только после этого переходить к каким-либо собственным действиям во сне. Заранее напиши строго определённый текст. Во сне достань его и прочитай, но помни, что он может измениться или стать нечитаемым. Восстанови его сознательным усилием, убедись в его правильности, а потом отвернись или отведи взгляд. Сделай так несколько раз и убедись, что текст не меняется, и что это именно тот текст, который был изначально. Когда это начнёт у тебя получаться — считай, что ты хозяин собственного сна.

— И что мне тогда с ним делать?

— Северус Снейп! Откуда мне знать, что тебе делать с твоим собственным сном? Моя задача — научить тебя правильно его снить, а дальше ты уж сам.

Стыдно признаться, да и кому когда Северус Снейп в чём-то признавался — разве что Тёмному лорду в нерушимой верности и непоколебимой преданности — но он старательно пытался выполнять все эти идиотские упражнения для повышения осознанности собственного же сна. Или не совсем собственного, учитывая его явно подсунутую локацию и общую чужеродность окружающего во сне пространства. И через еще несколько ночей всё того же унылого стояния на месте в пустоте он понял, что он вообще-то и не стоит — что он подвешен в нескольких дюймах над землёй, и даже не над землёй — он висит над плоским жёлто-серым камнем, а на камне этом то ли неровные ряды трещин, то ли полустёртая надпись… Усилием воли он опустился вниз, поставил то ли себя рядом с камнем, то ли камень рядом с собой, наклонился и всмотрелся в выбитые толщу лет назад непонятные знаки, похожие на рыболовные крючки, но несомненно стягивающиеся в столь же непонятные слова. Крючки тут же замельтешили перед глазами, меняясь местами, выбегая из строчек и спрыгивая с камня на землю. Он закрыл глаза, строго приказал крючкам вернуться и расставиться по местам, а потом еще несколько раз пристально вглядывался в надпись, отворачивался и смотрел снова — пока не убедился, что она остаётся неизменной и неподвижной. Озвученная Гермионой техника действительно работала.

Если бы это был не сон — он бы просто признал, что текст из непонятных букв на неизвестном языке ему недоступен. Но во сне становится доступным всё, существует несуществующее, ответы приходят раньше вопросов, перестают действовать любые законы и нет границ между желаемым и возможным. Он как-то сразу понял — или почувствовал — что надпись сделана в зеркальном отражении, а потому читать её надо справа налево, неожиданно для самого себя открыл рот и начал читать, ломая губы об звуки чужой речи:

— Ше-йит-а-хэд-а-биль-ти-ни-тан…

Снейп дёрнулся и проснулся. Приподнялся на локте, посмотрел в тёмное окно, прикинул, что сейчас примерно середина ночи, облегчённо вздохнул, потряс головой и рухнул обратно на подушку, разбудив Гермиону.

— Ты в порядке? — сонно спросила она.

— У меня почти получилось, — сказал Северус. — Мне удалось увидеть там камень, а на нём была надпись. Я начал её читать, но меня как будто толчком выбросило из сна. И я откуда-то знаю, что во сне мне нельзя читать её до конца.

— На каком языке была надпись? — Гермиона даже в полусонном состоянии умела мгновенно ориентироваться и схватывать суть.

— Понятия не имею. И не помню ни звука из тех, что успел произнести. И ни одного значка из выбитых там воспроизвести не сумею.

— А ты что, вслух стал там читать?

— Да, хотя и непонятно зачем.

Гермиона нашла под одеялом его руку и переплела пальцы Северуса со своими. Они лежали молча в темноте, и она уже даже начала снова засыпать, когда он снова резко дёрнулся и сел.

— Мне надо туда. Я должен найти это место.

— Для чего это тебе надо?

— Потому что как только я об этом подумал — моя интуиция громко сказала: ты должен идти туда.

— Кому ты это должен?

— Вот вечно ты задаёшь дурацкие вопросы! Я всю жизнь кому-то что-то должен. И даже не всегда кому-то конкретному. Я не просто к этому привык, я — профессиональный должник, так понятно?

— Понятно, что даже самые лучшие чувства — например, чувство ответственности — могут быть патологически гипертрофированными. Ладно, переубеждать бессмысленно. Давай тогда рассмотрим конкретную задачу: как найти это место и как туда попасть?

Снейп в очередной раз подумал, что ни одна другая женщина на свете не могла бы чувствовать и понимать его настолько. А главное — она всегда была готова его и понять, и почувствовать. Понять и принять. И что если он заслужил это счастье тем, что сумел-таки пережить свою безрадостную позапрошлую жизнь и мучительную прошлую — то он согласен даже прожить их еще раз, только бы быть здесь, в настоящем, рядом с ней…

— Координат для аппарации мы не знаем и узнать их неоткуда, — продолжила рассуждать Гермиона. — Ты смог бы аппарировать туда просто по визуальным ориентирам?

— Нет, — он подумал и сам себе отрицательно покачал головой, — не смог бы. Там вообще картинка какая-то пустая, без зацепок. Именно что пустая. Я даже не могу мысленно реконструировать это пространство, в нём нет никаких реперных точек. Не могу же я, — он усмехнулся, — аппарировать в картину.

— Аппарировать в картину, — медленно повторила Гермиона. — Да, нестандартно как-то. В лучшем случае это не получится технически — столкнёшься с поверхностью, в худшем — размажет по двухмерному пространству. Пробовать не будем. Давай считать, что перед нами задача типа «пойди туда, не знаю куда». Во многих сказках и мифах эта задача успешно решается — она не означает отсутствия направления, она просто требует или поиска особого способа, или абсолютной веры в собственную интуицию. И, насколько я помню, в условиях задачи всегда есть какой-то скрытый намёк или косвенная подсказка.

— Я понял ход твоих рассуждений. Только картина — намёк не скрытый, а вполне наглядный и полновесный. С неё это началось, и песок, я подозреваю, тоже сыпался из неё. Но круг замкнулся — потому что и попасть надо в неё, в место на ней изображенное. А войти в картину невозможно.

— Северус, стоп! Если из картины можно выйти, то не значит ли это, что в неё можно и войти?

— Из картины нельзя выйти.

— Я знаю картину, из которой выйти можно. Человек пришёл из глубины картины, а потом она распахнулась, словно дверца в стене. Я видела это своими глазами, а потом и сама туда вошла. Мы вошли — Гарри, Рон и я, через эту картину мы пробрались в Хогвартс в день Последней битвы. Это портрет Арианы в «Кабаньей голове». Тогда через неё можно было пройти по туннелю в Выручай-комнату, но с тех пор этой комнаты нет, а потому через этот портрет можно, наверное, попасть куда угодно. Это какая-то особая картина, не такая как другие. Через неё можно войти и выйти — как через стену платформы 9¾.

— То есть там был тогда проход в Выручай комнату? Так вот как Аберфорт их кормил… А я терялся в догадках: каким образом он передаёт этим партизанам такое количество продуктов?

— Так ты знал тогда об этом?

— Знал? Это на мои деньги Аберфорт и закупал весь провиант. Или ты думаешь, что он кормил их за свой счёт?

Гермиона потрясённо молчала. Чего ещё она не знает про своего мужа? Хотя нет, нет, так ставить вопрос нельзя: наверняка есть очень много того, чего она не знает, но ей точно лучше этого никогда и не знать…

За окном постепенно светлело, в рассеянном сером свете проявлялись контуры комнаты, и уже можно было различить положение чёрных стрелок на светлом настенном циферблате.

— Пойди к Аберфорту, — сказала наконец Гермиона. — Пусть он разрешит тебе войти в портрет.

— Гермиона, Мерлина ради… Ты хоть сама себе можешь ответить на вопрос: зачем мне в тот портрет? Какое он имеет отношение к тому месту, в которое мне надо попасть?

— Давай по пунктам. Всё началось с картины, она — единственный намёк и безусловная подсказка. В саму эту картину ты войти не можешь. Но ты можешь войти в другую, единственную в своём роде, картину, в которой существует сама возможность входа. Получается, что только так ты можешь использовать подсказку.

— Мисс Грейнджер, это даже не смешно. Не вижу никакой связи между одной картиной и другим портретом. Ну, зашёл я туда, а дальше что? Какова вероятность того, что я попаду в искомое место? Думаю, что она примерно совпадает с вероятностью выйти на улицу и встретить там мамонта. Или с вероятностью сорвать джекпот, играя в EuroMillions.

— Но поскольку у тебя есть выбор только из двух вариантов — или заходить в портрет или не заходить — то, во-первых, из портрета Арианы ты всегда сможешь выйти обратно, а во-вторых, лучше сделать что-то и потом пожалеть о сделанном, чем не сделать, а потом жалеть о несделанном.

— Сначала ввяжемся, а потом посмотрим. Лучше побиться головой об стенку, чем благоразумно от неё отступить. Гриффиндорство неизлечимо, хорошо ещё, что незаразно и, надеюсь, не передаётся половым путём. С добрым, кстати, утром, миссис Снейп. Это была одна из незабываемых ночей, — он вылез из постели и отправился в ванную, демонстрируя всей своей спиной, что разговор закончен.

— Гад слизеринский, — прошептала ему вслед Гермиона. — Всё равно ж ты сделаешь так, как я сказала…

Утро встретило директора кучей песка на рабочем столе. Песок толстым слоем лежал на столешнице, стопки бумаг превратились в маленькие барханы, чернильница была заполнена доверху, а тонкая песчаная струйка продолжала нагло, не скрываясь, высыпаться из картины, уже засыпав её примерно до середины. На угол картины была косо надета Распределяющая шляпа — она всегда норовила оказаться в гуще событий.

Северус произнес несколько непечатных слов, а потом, спохватившись, повторил их еще раз, но уже про себя. Несколько бодрствующих в ранний час портретов укоризненно покачали головами.

— Мальчик мой, — Дамблдор сложил ладошки домиком и засунул их себе под бороду, — пора тебе уже что-то предпринять.

— И что вы посоветуете, Альбус? — ласково осведомился Снейп.

— Я бы посоветовал тебе выпить чаю, хотя ты и предпочитаешь кофе…

Директор отодвинул кресло подальше от шуршащего песчинками стола, уселся почти посреди кабинета и откинул на подголовник гудящую от недосыпа голову. И действительно — пора уже что-то предпринять.

Пойди туда, не знаю куда. А потом, небось, еще и потребуется принести оттуда то, не знаю что.

В кабинете возник эльф, несущий поднос с завтраком. Оценив обстановку, он поставил поднос на маленький боковой столик, подкатил его к директорскому креслу, снял с наполненных тарелок клоши и осторожно налил кофе из кофейника в чашку. И в тот момент, когда эльф закончил свою работу и испарился, в ту же чашку из воздуха посыпался песок.

Снейп выхватил палочку, испепелил поднос со всем содержимым, очистил от песка стол, брезгливо отряхнулся, зашвырнул Шляпу поглубже на полку и, не выходя из кабинета, аппарировал в «Кабанью голову».

Он ненавидел и не умел быть в роли просителя, да и не знал как Аберфорт отнесётся к его просьбе — от странного трактирщика можно было ждать чего угодно, хоть проклятий в спину. Но тот, казалось, даже не удивился.

— Но ты мне отработаешь, Снейп, — только и сказал он.

— И где ж ты мне отработку устроишь? У себя на огороде или полы помыть прикажешь? А, я понял — тебе зелья нужны.

— Вот ты своими зельями у себя дома полы и помой, а мои без тебя обойдутся. Ты коз моих примешь.

Северус потряс головой.

— Не понял. Куда я твоих коз приму? В Хогвартс?

— Да ты, никак, пошутить изволил, господин директор. Не в Хогвартс, а в собственные руки. В завещании моём будет сказано: а коз моих — количество прописью — передать в собственность мистера С.Т.Снейпа, мастера Зельеварения, кавалера ордена Мерлина и прочая, и прочая, что там про тебя дальше писать положено.

Северус исключительно редко не мог найти подходящих слов для ответа и вообще считал, что его трудно чем-либо удивить, но это был как раз тот случай.

— Почему завещание, Аберфорт? Ты болен чем-то? — выдавил он из себя наконец.

— Мой возраст уже сам по себе болезнь. На трактир охотники найдутся, а за коз я хочу быть спокоен, они должны попасть в надёжные руки.

— Мерлин мой, да я сроду к козе не прикасался, мне они разве что в кошмарном сне присниться могут, избавь меня от этой чести!

— Тебе что-то нужно от меня, а мне от тебя нужно получить что-то взамен. Вот взамен ты мне и пообещаешь, что когда меня не станет — моих коз никто не обидит. Будешь ты к ним при этом прикасаться или не будешь — меня не колышет. Ты у меня станешь гарантом того, что каждая из них доживёт свой век в холе и в сытости. Смотри, язык там себе сейчас от счастья не прикуси, а то еще отравишься. Могу Обет с тебя взять, хотя мне и просто слова твоего хватит. Ну что, по рукам?

— Аберфорт, сделай доброе дело — проживи еще лет хотя бы двести.

— Видишь, вот ты уже мне и долголетия от всей души желаешь. Так даёшь слово?

«Я — профессиональный должник, — сурово напомнил себе Северус. — Долгом больше, долгом меньше, всё равно на мне их столько, сколько лукотрусов в трёх дуплах … Что нам, Снейпам, какой-то десяток-другой коз?»

— Даю слово, относящееся только к ныне живым и здравствующим козам, которые являются доказанной собственностью Аберфорта Дамблдора, причём на мою жену и потомков это слово не распространяется.

— Слизеринец, — сплюнул трактирщик. — Сейчас пойдёшь?

— Нет, — покусав губы, сказал Снейп. — Мне надо еще прикинуть... А ты сам знаешь, что там вообще — за портретом?

Аберфорт хмыкнул.

— Да там что придётся, — непонятно сказал он. — Я как загляну — только туман такой вижу. Ты ж не забывай, чей это портрет — она ж в своём мире жила, не в нашем. И проход в Выручай-комнату она смогла тогда создать только потому, что они с ней из одной основы сделаны.

Снейп молчал, постукивая пальцами по столу.

— Альбус смотрел когда-то… — задумчиво протянул Аберфорт, — палочкой своей туда тыкал… Вот не могу вспомнить, как он тогда сказал. Что-то вроде «дрейфующая реальность», или похоже как-то…

— Умеете же вы, Дамблдоры, тумана нагнать, — вздохнул Снейп.

Итак, в качестве альтернативы песку у него теперь был туман. Кстати, в алхимии они — песок и туман — обозначаются очень схожими символами, отсылающими к понятиям изменчивости и неопределённости. И его сны тоже так и просятся в компанию к этой паре, ведь сон — извечная метафора тех же самых неопределённостей и изменчивостей. Дрейфующих реальностей…

Хогвартс, чего ты от меня хочешь?

— Я пойду в выходной, пораньше утром, — сказал он Гермионе. — Кто знает, сколько времени это займёт. И не могу поверить, что я — я! — лезу неизвестно куда, иду неизвестно за чем и непонятно какого драккла вообще в это ввязался. И при этом практически уверен, что вероятность попасть в нужное место стремится к нулю.

— Северус, — и Гермиона погладила его как маленького по голове. — Ты же лучше меня знаешь, что магия — это прежде всего волеизъявление, готовность, уверенность, интенция. Если ты войдёшь туда, твёрдо зная, что идёшь по правильному пути — ты наверняка попадёшь в нужное место. Прикажи пути быть правильным — и тебя сама магия приведёт куда надо. Поэтому отбрось все эти свои представления о мамонтах, джекпотах и прочих. Вычисление вероятности события — это вообще про другое. Если тебе надо достать из кладовки коробку — ты же просто идёшь в кладовку и берёшь коробку, не задумываясь ни о детальном планировании этого действия заранее, ни о вероятности того, что тебе удастся или не удастся его совершить.

— Или что кладовки не окажется на нужном месте.

— Вот. Я именно об этом и говорю. Тебе нужно просто прийти и просто взять. И давай пойдём вместе — вместе придём и возьмём.

— А вот этого не будет! При такой неопределённости мы не имеем права рисковать вдвоём, сама понимаешь почему. И не думай даже!

— Но я всё равно буду ждать тебя там, возле портрета, и никакой Аберфорт не сможет меня оттуда выгнать.

— Тоже думаю, что не выгонит — мы же теперь с ним козами повязаны, я отныне гарант их пожизненного благополучия.

— Так с козами же прекрасно получилось, Северус! Поручишь их Хагриду — и он не будет против, и козье молоко для школы будет.

— Да, Гермиона… Твоё умение видеть две капли воды в пустом и грязном стакане…

— Всегда пасует перед твоим умением видеть любой стакан пустым и грязным…

…Эти несколько дней, остающихся до выходных, они вообще постоянно пререкались. Потому что не могли, не имели права признаться друг другу в давящем тревожном ожидании, заполняющем грудь и мешающем дышать. Потому что ничто так не давит и не изматывает как неопределённость и неизбежность. Каждый вечер начинался вполне мирно, но скатывался к тому, что они препирались из-за пустяков, заводились на пустом месте, обижались друг на друга за случайно вылетевшее слово, поджимали губы и демонстративно друг от друга отворачивались, но при этом даже не пытались разойтись по разным комнатам. Потому что на самом деле им необходимо было быть вместе, необходимо было знать, что на другого можно в любой момент посмотреть и в любой момент до него дотронуться. И они оба это понимали.

Каждую ночь Северусу снился всё тот же сон, в котором он зависал в воздухе над тем же пыльным камнем в пустыне. Но теперь он не висел там мешком, а, выполнив пару проб и убедившись, что вполне осознаёт себя, закрывал глаза, и строчка за строчкой записывал в уме точные рецепты и подробную технологию каких-нибудь сложных многосоставных зелий, чтобы время во сне текло быстрее.

А на работе он просто старался не находиться в заваленном песком директорском кабинете, и к удивлению остальных профессоров большую часть времени проводил в учительской. Сварил на всякий случай зелье Истинной сущности, разыскал в библиотеке и запомнил несколько заклинаний, связанных с письменным переводом с древних языков и с интерпретацией древних петроглифов, идеограмм и пиктограмм. Тряхнул стариной и нанёс визит в одно из мало для кого открытых мест Лютного переулка, где запасся свечой, отлитой из масла Теневой мирры, огонь которой мог проявлять скрытые элементы надписей, высвечивая в них утраченные смыслы. И всё это он делал больше для того, чтобы унять тревогу, а не потому, что считал, что оно действительно может ему понадобиться…

Ранним утром они аппарировали в Хогсмид и, держась за руки, пошли по пустой деревне к трактиру, украшенному облезлой деревянной вывеской с изображением отрубленной кабаньей головы. Заспанный и недовольный столь ранним визитом хозяин в ночном колпаке и длинной ночной сорочке, кивнул им в сторону стойки и пошел следом, поигрывая палочкой и тихо что-то бурча себе под нос. За стойкой оказалась дверь, от которой деревянная скрипучая лестница привела их на второй этаж, в гостиную с потёртым ковром и большим камином, над которым висел портрет светловолосой девочки в голубом платье.

Взмахом палочки трактирщик сдвинул в сторону сваленные на каминной полке старые книги, флаконы с сомнительными зельями, пыльные стопки старых счетов, шкатулки, связку ключей, перчатки и неожиданный здесь раритетный хрустальный шар-вредноскоп.

— Ну, что стал? — буркнул он. — Полезай, если не передумал.

Северус обнял Гермиону и, стесняясь поцеловать при постороннем, потёрся носом о её щеку. Потом подобрал мантию и, подтянувшись на руках, взобрался на полку. Он оказался вровень с Ариной и так близко к ней, что она с испугом отшатнулась вглубь и с отчаянием на лице уставилась на брата.

— Не бойся его, — махнул ей рукой Аберфорт. — Посторонись, пусть пройдёт. Когда назад будет идти — тогда тоже просто отойдешь в сторонку.

Она кивнула и осторожно, с опаской, отступила к раме, а Северус шагнул в картину и, запретив себе оглядываться, пошёл вперёд.

Гермиона, не мигая, смотрела на уходящую куда-то вглубь прямую фигуру в чёрной мантии пока Ариана не вернулась на своё место в центре полотна и не заслонила собой обзор.

Если бы Северуса спросили, куда он попал, он бы, пожалуй, назвал это бутылочным горлышком. Диаметр стеклянной цилиндрической трубы, по которой он шёл, был чуть больше его роста, а само стекло было того плотного желто-коричневого цвета, каким оно бывает иногда у пивных бутылок. И было это стекло настолько толстым, что через него не было видно ничего снаружи, а проникал только сплошной свет — такой ровный, что идущая фигура не отбрасывала тень. Но даже этот рассеянный свет, отражаясь от внутренних стеклянных стенок, так играл на них бликами, что идущий быстрым шагом Снейп постепенно почувствовал, что его вот-вот укачает от колеблющихся вокруг монотонных мерцающих отблесков.

Он остановился, закрыл глаза, потёр лицо руками и решил, что направленный источник света мог бы разогнать отсветы на стенах. Достал палочку и зажёг Lumos.

На конце палочки возник чёрный шар, распространяющий вокруг себя темноту.

— Lumos Maxima! — крикнул в пустоту Снейп.

И вокруг стало темно.

— Nox!

И на кончике палочки зажегся свет.

Он выставил палочку прямо перед собой, прогнав этим из поля зрения самые резкие блики, и пошёл как можно быстрее, чтобы уже наконец до чего-то дойти.

Идти по вогнутой поверхности было неудобно, но он всё шёл и шёл, и время шло вместе с ним, и стеклянные округлые стены с каждым его шагом отплывали назад, за спину, но тут же спереди наплывали точно такие же, и казалось уже, что конца им не будет никогда…

Северус остановился только тогда, когда почувствовал, что занемела и устала рука, которой он всё это время держал на отлёте палочку. Хотел прислониться к стене, но к вогнутой стене не очень-то и прислонишься… И он сел на пол, хотя на изогнутом полу сидеть тоже было не слишком комфортно.

Если темнота и свет здесь поменялись местами, то почему бы не предположить, что в этом месте скорость передвижения и расстояние тоже находятся в обратной зависимости? Тогда получается, что чем медленнее он будет идти — тем быстрее придёт. Но вдруг антиподность физических законов и правил в этом месте устроена по-другому: и с каждым его шагом оставшийся путь не сокращается, а растёт — чем больше он прошёл, тем больше ему остаётся пойти? И оба предположения ничем не хуже любых других, столь же абсурдных. Если он находится в нелинейном пространстве, то оно может вести себя как угодно.

Если исходить из первого предположения — то ему следует идти как можно медленнее. Если из второго — то ему следует идти назад. Возможно, ему стоит попробовать медленно идти назад? Но если он действительно попал в нелинейное пространство, то значит здесь и сумма действий совсем не обязательно приведёт к сумме их эффектов.

И вот какого Мордреда ему это всё надо! Что делать — непонятно, и если любое действие может привести к непредсказуемому результату, то не стоит ли отказаться от любых действий вообще? Если система сопротивляется, то нужно просто перестать с ней взаимодействовать. Хуже не будет.

Он поудобнее устроился на изогнутом полу, привалился плечом к вогнутой стенке, закрыл глаза и почти задремал.

А когда он их снова открыл — то увидел, что в паре футов от его ног труба заканчивается, как будто её кто-то специально для него разрезал. Он встал, сделал последний шаг по кривой поверхности и спрыгнул вниз на замечательно плоскую землю.

Снейп никогда не бывал в пустыне, и представлял её в основном по книжным картинкам: как бескрайний океан, но только не воды, а бесконечного безмолвного песка, волнистый рельеф барханов, без конца меняющих вслед за ветром свою форму. Как вечный тягучий ритм времени, заключенный в рамку пространства. Но если в этом его представлении пустыня была всё же чем-то живым и движущимся, то сейчас перед ним была пустыня без песка — обнаженный скелет земли, из которой ушло любое движение, а осталась лишь тяжёлая, неподвижная тишина. Воздух был таким раскалённым, что обжигал ноздри изнутри, и на ум пришло только одно сравнение — он почувствовал себя рождественской индейкой в разогретой духовке.

Ну, и как искать в пустыне этот проклятый камень? Не Accio же его призывать.

Северус хмыкнул, вспомнив, что у магов-пространственников была когда-то куча шуток на тему «как поймать льва в пустыне». Например, предлагалось разместить в пустыне клетку, подождать, пока лев случайно зайдёт внутрь, и закрыть дверь. Но камень не лев, сам не зайдёт, а фактор времени работает против: человек здесь долго не продержится — или сгорит или расплавится. По этой же уважительной причине не подходит и вторая из запомнившихся ему шуток: разделить пустыню на две части, проверить одну из них, и если льва там нет — оставшуюся область снова разлить пополам и обыскать, и так делить пространство до тех пор, пока не останется только та его часть, где находится лев. То есть не лев, а камень, что в данном случае совершенно безразлично — времени на поиски нет, потому что кожа сейчас задымится.

Он уже в который раз за сегодняшний день закрыл глаза и приказал камню появиться здесь и немедленно.

И когда он их открыл — камень послушно лежал возле его ног.

Он присел, смёл ладонью налипшие на поверхность песчинки и труху и вгляделся в знакомые по снам рыболовные крючки незнакомого алфавита. Заметил то, чего не видел раньше — вырезанный над надписью крупный косой крестик, знак Х. Достал палочку и прошептал специально выученное накануне заклинание перевода петроглифов. Значки задёргались, рассыпались на точки, разбежались, станцевали быстрый танец и дисциплинированно разошлись по новым местам.

«Сoniungatur quod non coniungibile est» — сказала появившаяся строка.

Ну что ж, по крайней мере, что-то стало яснее, это он хотя бы мог понять и прочесть. И если надпись — это необходимая инкантация, то тогда косой крестик — ключ к ней, показывающий нужное движение палочкой. Знак Х — руна Гебо, символ объединения и слияния.

Хотя всё равно остаётся непонятным — где он, зачем это всё и какое отношение имеет к нему.

Палочка скользила в потной ладони, пот заливал лицо и щипал глаза, грубые бугристые шрамы на взмокшей шее безжалостно тёрлись об ставший жёстким мокрый воротник мантии.

— Да соединится несоединимое! — произнёс он на латыни, делая перекрёстный пасс в воздухе.

Свет вокруг погас как будто его выключили, но зато в кромешной тьме по нему буквально ударили драгоценные струи прохладного воздуха. И пока он их жадно вдыхал, свет включился.

Снейп стоял где-то посередине между Хогвартсом и Запретным лесом, и мог бы считать, что всё произошедшее ему приснилось, если бы не мокрая от пота одежда, которая теперь уже неприятно холодила тело на порывистом мартовском ветру. Накладывать согревающие чары в этом случае было глупо, а потому он просто в очередной раз недоуменно пожал плечами, осмотрелся по сторонам и направился к замку.

Но уже через несколько шагов он заметил, что громада Хогвартса стала уменьшаться у него на глазах, и то же самое происходило с его оградой, статуями и окружающими деревьями. Небо начало опускаться к земле, и вот оно уже стало похоже на потолок, а затянутое облаками солнце больше напоминало светящую через плотный абажур лампочку. И всё вокруг продолжало уменьшаться, ложиться на землю, и при этом пространство стягивалось к нему, как будто он был точкой в центре окружности, и вскоре оказалось, что это действительно так.

Теперь он стоял в центре пустой круглой комнаты без окон и с голыми стенами, где только на потолке горел круглый матовый шар светильника. А под ногами у него расстилался прекрасный ковёр, на котором был искусно выткан величественный Хогвартс и вся окружающая его территория — кусты, лужайки и деревья, Чёрное озеро, зелёный Запретный лес, кусочек дороги к Хогсмиду, квиддичное поле с кольцами и трибунами. И даже крошечные фигурки сов кружили вокруг Почтовой башни.

Пока он в недоумении оглядывался вокруг, по всему периметру комнаты из стен стали проступать нарисованные на них двери — десятки дверей — большие и маленькие, деревянные и металлические готические и классические, раздвижные и маятниковые, филенчатые и щитовые, инкрустированные и витражные… Эти двери хаотично двигались по стенам, рисунки наезжали друг на друга, сливались, растворялись, снова выныривали из ниоткуда и опять тонули внутри стены. Северус мрачно следил за этой каруселью и только просил Мерлина, чтобы эта пляска дверей не обернулась для него очередным нелепым испытанием типа «как выйти отсюда, не знаю откуда, куда-то туда, не знаю куда».

И Мерлин внял. Танец становился всё более упорядоченным, двери перестали неконтролируемо размножаться, они всё чаще проникали одна в другую, словно сливаясь в порыве страсти, и наконец осталась только одна дверь, которая застыла на месте, и сквозь её рисунок стали проступать выпуклости, появился объём и наконец проявилась, налилась формой и застыла бронзовая ручка, изогнутые линии которой напоминали виноградную лозу, запутавшуюся в собственных завитках.

Снейп осторожно взялся за любезно предоставленную ему ручку, приготовил палочку, помедлил, мысленно приготовился к любой напасти или ловушке, и резко раскрыл дверь.

Варнава Вздрюченный удивлённо взглянул со своего гобелена на появившегося перед ним директора, почтительно кивнул и отвернулся к топчущимся вокруг него зелёным троллям в балетных пачках. Двое младшекурсников, проходящих по коридору восьмого этажа, отшатнулись в сторону от профессора Снейпа, вышедшего на их глазах прямо из стены.

А сам профессор Снейп продолжал потрясённо стоять посреди коридора, продолжая сжимать ручку двери, ведущей в Выручай-комнату. Которая исчезла из Хогвартса, сгорев в Адском огне, почти двадцать лет назад.

Он медленно и осторожно закрыл дверь и убедился, что она исчезла, слившись со стеной. Удостоверился, что залётные студенты убрались подальше и вокруг никого нет, и тогда три раза прошелся перед стеной туда-сюда, что-то неслышно шепча под нос.

Дверь проявилась там же, где ей и положено было появиться. Он приоткрыл её, заглянул, увидел, что там действительно заказанная им раздевалка для игроков в квиддич, и закрыл дверь снова. Выручай-комната работала.

— Expecto Patronum, — вскинул он палочку и обратился к загарцевавшей перед ним серебряной лани. — Иди к Гермионе, скажи ей, что я сейчас выйду из Хогвартса и пойду по дороге к Хогсмиду. Пусть идёт мне навстречу.

Он повёл её к тому единственному месту на берегу Чёрного озера, которое не просматривалось из окон замка, усадил там на скамью и укутал в свою предварительно высушенную и вычищенную мантию. А сам продолжал ходить как маятник туда-сюда вдоль скамейки, стряхивая с себя остатки напряжения и сопровождая свой рассказ нехарактерной для него жестикуляцией.

— Тебе там было страшно? — спросила Гермиона.

— Мне там было странно, — признался он. — И я так и не понял, где я был.

— Как это где? Ты был в том месте, где все эти годы отрастала после пожара Выручай-комната. Она росла-росла, выросла, созрела и, надо понимать, пожелала присоединиться к Хогвартсу.

— Ну да, а Хогвартс её желание поддержал. Это я как раз задним числом и понял, но почему ты думаешь, что она отрастала именно там?

— Потому что она появилась в замке, когда ты соединил между собой две точки. Если где-то во Вселенной есть две точки, то их всегда можно соединить друг с другом. И не смотри на меня так — это аксиома. Но если в геометрии их предлагается соединять линией, отрезком, то здесь их требовалось соединить… ну… физически — как бы друг к другу приложить и прижать. Вот представь себе огромный, бесконечный лист бумаги, а где-то на нём две точки, сколь угодно друг от друга далёкие. Бумагу всегда можно так сложить, согнуть, перевернуть, изогнуть, чтобы эти точки друг к другу прижались и слились в одну. Но сами же они совместиться не могут — значит нужно чтобы это сделал кто-то. И ты это сделал.

— Это сделал не я, а заклинание, а меня, как водится, использовали втёмную. Но да, наверное, ты права, потому что после заклинания я сначала оказался как бы в обеих точках одновременно, а потом они уже как-то устаканивались, сливались. Мне кажется, твой пример очень нагляден — если соединять две точки на листе бумаги, то бумага должна как-то согнуться, сложиться, то есть под соединенными точками возникает некая складка — карман, в который можно много чего запихнуть… Собственно, так и устроены наши пространственные карманы, пространственные анклавы…

— Это сделал не ты и не заклинание — это сделала магия, а ты был её проводником, и без тебя бы ничего не получилось. Только представь — ты привёл Выручай-комнату обратно в Хогвартс!

— Уверен, что на свою же голову и привёл. И всё равно интересно было бы понять — где я был и, главное, как туда попал. Если бы не твоя стопроцентная уверенность, что я приду именно в нужное место, я никогда не решился бы сунуться непонятно во что.

— Какая стопроцентная уверенность? — удивилась Гермиона. — Я тебе такого не говорила. Я просто пыталась тебе объяснить, что вероятность попасть в нужное место вовсе не стремилась к нулю, как почему-то решил ты сам. Во-первых, мы же имеем дело с магией, и эти наши две «точки» — Хогвартс и Выручай-комната — были заинтересованы в том, чтобы ты их соединил. А во-вторых, сам твой подход к оценке вероятности мне показался в корне неверным. Ты же тогда почему-то постановил для себя, что вероятность попасть из портрета в нужное место сравнима с вероятностью выйти на улицу и встретить там мамонта.

— Но согласись, что вероятность такой встречи близка к нулю.

— Вот не соглашусь. Это по-твоему она близка к нулю, а я тогда оценила её по-другому. И поэтому твои шансы тоже оценила по-другому. Я тогда подумала, что на самом-то деле вероятность выйти на улицу и встретить там мамонта — пятьдесят на пятьдесят: или встречу, или не встречу.