Ты (джен)

Гулкие удары часов звучали как-то слишком громко. В ушах ещё звенело, а глаза отказывались фокусироваться на стенах комнаты, где едва различимый свет пробивался через грязное стекло. Пахло сыростью, дезинфекцией и чем-то металлическим — кровью или ржавчиной.

Первое, что он понял — это кровать под ним. Твёрдая, неудобная, с пружинами, которые будто пытались пробить тонкий матрас. Второе — запястья. Они болели, будто на них слишком долго давили. Обшарпанная простыня оказалась чем-то вроде ограничителя, который удерживал его в постели.

Он поднял голову, пытаясь осмотреться, но тут же пожалел об этом — виски пронзила резкая боль, а в желудке всё перевернулось.

— Вы очнулись, — сухой, равнодушный голос раздался откуда-то сбоку.

Он повернул голову и увидел человека в белом халате. Мужчина лет сорока пяти с зачёсанными назад седеющими волосами и лицом, напоминающим статую — без эмоций, без жизни.

— Где я? — голос дрогнул, выдав слабость.

— В безопасном месте, — отрезал мужчина, подходя ближе. — Вы перенервничали. Вам нужно немного отдохнуть.

— Я… перенервничал? — Он сглотнул, пытаясь собрать обрывки воспоминаний. Ничего. Абсолютно ничего. — Это больница?

— Можно и так сказать, — кивнул врач. — Психиатрическое отделение. Вы поступили сюда вчера.

— Я… что? Нет! Это какая-то ошибка!

Он попытался сесть, но руки застряли в тканевых ограничителях. Паника начала подниматься где-то изнутри, обжигая горло.

— Успокойтесь, — голос врача стал резче. — Вы в надёжных руках.

— Почему я здесь? Что случилось?!

Но врач не ответил. Вместо этого он сделал жест кому-то за дверью. Двое санитаров вошли в палату — молча, как тени. Один из них раскрыл флакон с каплями, второй аккуратно вынул иглу из шприца.

— Не нужно… — слова застряли в горле. Он дёрнулся, но сила оставила тело.

Санитар мягко, но твёрдо удержал его за плечо.

— Мы просто хотим, чтобы вы отдохнули, — произнёс врач, словно объяснял ребёнку, почему надо принимать лекарства.

Игла коснулась кожи, и всё поплыло.

* * *

Очнувшись, он почувствовал себя иначе. Голова была ясной, но движения — вялыми. В палате никого не было, кроме него самого.

За дверью слышались отдалённые голоса — что-то про «новый протокол» и «пациента из третьей палаты». Неосознанно он поднял руки — ремней больше не было.

Он сел на кровати, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Имя? Возраст? Кто он? Ничего.

На прикроватной тумбочке лежал листок бумаги. Странно чистый и аккуратный, словно кто-то только что положил его туда.

На нём было одно слово: «Ты».

Звук шагов за дверью становился всё тише, пока окончательно не исчез. Тишина повисла в воздухе, угнетая сильнее, чем чужие голоса. Герой сидел на кровати, держа в руках листок. Ощущение, что кто-то наблюдает, не оставляло.

«Ты».

Это было всё, что написано. Ни подписи, ни других намёков. Просто одно слово, но почему-то оно казалось значимым, как будто кто-то специально оставил его здесь.

Он оглядел комнату. Маленькая тумбочка, железная кровать, грязные стены. У окна — решётки. Пыль кружилась в воздухе, словно время здесь застыло.

В голове мелькали отрывки воспоминаний, но все они ускользали, как только он пытался ухватить их. Ему казалось, что он жил обычной жизнью, работал, общался… но кем он был? Почему никто не пришёл?

Он резко поднялся на ноги. Ноги подогнулись, и пришлось ухватиться за край кровати. Слабость от лекарств всё ещё не отпускала.

«Хорошо, — подумал он, — если это больница, то здесь должны быть врачи. Я должен узнать, что случилось».

Он подошёл к двери. Ручка была холодной, но не запертой. Это показалось странным. Разве пациенты в психиатрических клиниках могут свободно выходить?

Дверь отворилась с лёгким скрипом, и перед ним открылся коридор. Тусклые лампы едва освещали пространство, их мерцающий свет только добавлял ощущение нереальности. Пол покрывал старый линолеум, испещрённый следами времени.

Ни звука. Ни шороха.

Он вышел в коридор и замер, чувствуя, как сердце бьётся где-то в горле.

Справа — длинный пустой проход, уходящий в тёмную точку. Слева — открытая дверь с табличкой: «Сестринская».

Ему стоило усилий заставить себя двигаться. Пальцы дрожали, когда он толкнул дверь.

Внутри было тесно: шкафчики для документов, стол, компьютер. На столе стояла кружка с недопитым кофе, рядом лежал открытый журнал.

Он подошёл ближе и увидел своё имя. Оно было написано большими буквами в заголовке страницы.

Фамилия: Артемьев

Имя: Дмитрий

Отчество: Сергеевич

Диагноз: Шизоаффективное расстройство

Эти слова били по голове сильнее, чем удар.

Примечание: Пациент проявляет опасность к себе и окружающим. Рекомендуется усиленный контроль.

Его руки задрожали. Он начал листать журнал, искать ещё что-то. Но страницы в конце были вырваны.

— Эй! Что вы здесь делаете?

Он резко обернулся. В дверях стоял санитар — высокий, угрожающе сложённый мужчина с мрачным выражением лица.

— Я… ничего… просто…

Санитар подошёл ближе, а в коридоре послышались тяжёлые шаги ещё одного человека.

— Вам нельзя здесь находиться, — спокойно, но с явной угрозой произнёс санитар.

Его вытащили из сестринской и повели обратно в палату. Никаких объяснений, никаких вопросов.

Когда он снова оказался в своей кровати, дверь за ним заперли. Теперь уже точно заперли.

Лежа в полутьме, он слышал разговор санитаров за дверью.

— Зачем ты оставил журнал на виду?

— Я не оставлял. Это точно не я.

Его сердце забилось быстрее.

«Кто-то специально оставил его для меня», — подумал он, глядя на темноту.

Дмитрий лежал на кровати, уставившись в потолок. Голоса за дверью давно стихли, но они не отпускали его.

«Я не оставлял» — эти слова крутились в голове как заезженная пластинка.

«Кто-то специально оставил его для меня».

Ему хотелось верить в это. Слишком уж подозрительно выглядела вся ситуация: журнал, открытая дверь, слово на клочке бумаги. Но как только мысль о том, что всё это может быть совпадением, пробивалась наружу, его сознание тут же отбрасывало её.

— Нет, — прошептал он, — это не просто так.

Его пальцы нервно перебирали край простыни. Что, если это часть какой-то игры? Или эксперимент? Дмитрий оглядел комнату — стены, потолок, решётки на окнах. Он чувствовал себя мышью в лабиринте.

Он вспомнил имя в журнале. Артемьев Дмитрий Сергеевич. Казалось, оно принадлежит ему, но с каждым новым повторением в голове оно становилось всё более чужим.

«Может, я и правда Артемьев? Но откуда я это знаю?»

Он провёл ладонью по лицу, будто хотел стереть тревогу. «Чёрт, нет. Хватит сомневаться. Если я не Артемьев, то кто?»

Стук в дверь заставил его вздрогнуть.

— Пациент, приготовьтесь, — голос был сухим, отстранённым, но в нём сквозила механическая вежливость.

— К чему? — Дмитрий сел на кровати, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Дверь открылась. На пороге стоял тот же санитар, что привёл его сюда — высокий, массивный, с хмурым взглядом.

— Психиатр ждёт вас.

— Зачем?

Санитар пожал плечами.

— Не знаю. Я просто выполняю приказ.

Дмитрий встал и сделал несколько шагов. Ноги всё ещё были ватными, но он заставил себя держаться прямо. Санитар жестом указал на коридор, и они двинулись вперёд.

Клиника выглядела серо и мрачно. Никаких криков, ни истерик, как он представлял. Лишь гул ламп и редкий скрип тележек вдалеке. Всё казалось пугающе обыденным.

Когда они дошли до двери с табличкой «Доктор Поляков В. В.», санитар постучал дважды и, не дожидаясь ответа, распахнул её.

— Проходите, — сказал он Дмитрию, кивая внутрь.

Кабинет был небольшой, но аккуратный. Полки с книгами, аккуратно расставленные папки, строгий порядок. За столом сидел мужчина лет пятидесяти с резкими чертами лица и стальной сединой в волосах. Его глаза — тёмные и внимательные — словно сканировали Дмитрия, не оставляя ни единой детали без внимания.

— Садитесь, — сказал Поляков, указывая на стул напротив.

Дмитрий сел, чувствуя себя как на допросе.

— Как вы себя чувствуете? — начал доктор, записывая что-то в блокнот.

— Как в клетке, — ответил Дмитрий, не отводя взгляда.

Доктор слегка кивнул, будто такого ответа и ожидал.

— Вы помните, почему вы здесь?

— Нет, — коротко бросил Дмитрий. — Но я уверен, что произошла ошибка.

— Ошибка? — Поляков поднял взгляд. — Почему вы так думаете?

Дмитрий стиснул кулаки.

— Потому что я… я не болен.

Доктор откинулся на спинку стула, сложив руки на груди.

— Интересно. И что, по-вашему, означает быть «больным»?

Дмитрий замолчал. Этот вопрос сбил его с толку.

— Не знаю. Это вы должны мне сказать.

— Я могу, — кивнул Поляков. — Но сначала расскажите, что вы помните о своей жизни.

Тишина. Дмитрий почувствовал, как внутри него всё переворачивается. Память была как чёрная дыра. Он напрягся, пытаясь выудить хотя бы что-то.

— Я… Я помню… что я… работал. У меня была… жизнь. Обычная жизнь.

— Где вы работали?

— Не помню.

— У вас есть семья?

— Не помню.

— Как вас зовут?

— Артемьев Дмитрий Сергеевич.

Доктор посмотрел на него долгим взглядом.

— Это то, что вы знаете, или то, что вы решили принять?

Дмитрий молчал.

— Хорошо. — Поляков снова сделал запись в блокноте. — На этом закончим. Мы ещё поговорим.

— Что это значит? — резко спросил Дмитрий, привстав. — Вы что-то скрываете?

— Вы получите все ответы, когда будете готовы, — спокойно ответил Поляков. — Сейчас вернитесь в свою палату.

Санитар снова появился у двери как по сигналу. Дмитрия увели, не дав задать больше ни одного вопроса.

Когда он вернулся в палату, то заметил, что листок с запиской исчез.

Дмитрий сел на кровать и уставился на пустую тумбочку. Листок с коротким посланием исчез, но тревога от его содержания осталась. Кто забрал его? Санитары? Поляков? Или кто-то другой?

Он поднял глаза к потолку. Серый, ровный, казалось, без изъянов, но он почему-то был уверен, что за ним наблюдают. Это ощущение — быть под контролем, как будто ты не больше, чем подопытный кролик — стало преследовать его всё сильнее.

Доктор Поляков… Что-то в его словах царапало разум. «То, что вы знаете, или то, что вы решили принять?»

— Решил принять… — тихо повторил Дмитрий, проговаривая слова, словно они могли раскрыть скрытый смысл.

Он вспомнил вопросы доктора. Где вы работали? У вас есть семья?

Казалось бы, обычные вопросы, но каждый из них был словно камень, ударяющий в пустоту внутри него. Почему он ничего не помнит?

Он поднялся и начал ходить по комнате, пытаясь привести мысли в порядок.

«Если я решил принять, что меня зовут Дмитрий Артемьев, то кто я тогда на самом деле? А если Поляков что-то знает? Почему он не говорит мне правды?»

Вдруг в его голове промелькнула мысль, которую он раньше не допускал:

«Может, я действительно болен?»

Эта идея ударила больнее, чем любое слово Полякова. Он почувствовал, как в груди что-то холодеет. А что, если всё это — не игра? Если он не подопытный, не жертва манипуляций, а действительно опасен для себя или других?

Но тут же он отмёл эту мысль.

— Нет, нет, это они пытаются меня запутать, — проговорил он вслух, словно пытаясь убедить самого себя.

В этот момент дверь неожиданно открылась. На пороге стоял санитар, но уже другой — молодой парень с мягким, почти безразличным выражением лица.

— Вам прогулка назначена, — сообщил он сухо.

— Прогулка?

— Пациенты должны выходить. Это часть терапии, — парень пожал плечами, словно объяснял очевидное.

Дмитрий хмуро посмотрел на него, но подчинился.

* * *

На улице его встретил холодный воздух. Грязный двор был окружён высоким забором с колючей проволокой, а по периметру ходили двое охранников.

Пациентов было немного. Кто-то сидел на скамейках, уставившись в одну точку. Кто-то бродил из стороны в сторону, бормоча себе под нос.

Дмитрий сел на скамейку у стены и огляделся. Всё казалось таким обычным, что становилось ещё более тревожно. Никто не кричал, не ломался в истериках. Даже те, кто разговаривал сам с собой, выглядели скорее уставшими, чем безумными.

Он заметил женщину в пальто, которая тоже сидела на скамейке. Её взгляд был направлен прямо на него. Её глаза были тёмными и цепкими, как у Полякова.

— Зачем ты это сделал? — спросила она вдруг, не отводя взгляда.

Дмитрий растерялся.

— Что сделал?

— Ты знаешь, — ответила она тихо, почти шёпотом.

— Я не понимаю, о чём вы…

Она не дала ему договорить.

— Они хотят, чтобы ты думал, что ты забыл.

Его сердце забилось сильнее.

— Кто «они»?

Но женщина уже отвернулась. Через минуту она встала и ушла вглубь двора, оставив его одного.

Эти слова эхом раздавались в его голове. «Они хотят, чтобы ты думал, что ты забыл».

Он поднял взгляд на охранников у забора. Всё вокруг вдруг показалось ему фальшивым, ненастоящим. Как декорации, за которыми скрывается что-то гораздо большее.

Дмитрий поднялся и медленно пошёл вдоль забора. Он не знал, что искал, но интуиция подсказывала, что что-то здесь не так.

В углу двора он заметил канализационный люк. Грязный, с царапинами, но всё же выделявшийся на фоне ровного асфальта.

Дмитрий огляделся. Никто не обращал на него внимания. Женщина исчезла. Охранники стояли спиной к нему.

Он наклонился, чтобы изучить люк поближе, и заметил на его поверхности что-то нацарапанное.

Слово.

«Ты».

Люк казался таким же старым и бесполезным, как всё в этом дворе, но нацарапанное слово выбивалось из общего хаоса. «Ты» — тонкие, небрежные буквы, как будто выцарапанные в спешке.

Дмитрий почувствовал, как ладони начинают потеть. Он оглянулся. Охранники, пациенты, стены — всё казалось обычным, но от этого становилось только хуже.

«Они хотят, чтобы ты думал, что ты забыл».

Слова женщины крутились в голове как настойчивая мелодия. Что, если она права?

Он присел у люка, стараясь не привлекать внимания. Пальцы осторожно коснулись холодного металла. Царапины были реальными. Дмитрий провёл по ним рукой, чтобы убедиться, что это не игра света или его воображения.

— Что ты делаешь?

Резкий голос вырвал его из мыслей. Дмитрий обернулся. Санитар, который сопровождал его сюда, стоял в нескольких метрах. Его лицо всё ещё оставалось безразличным, но в глазах появилась настороженность.

— Я просто…ничего. Просто смотрел, — ответил Дмитрий, стараясь звучать спокойно.

— Здесь нечего смотреть, — отрезал санитар. — Время прогулки почти закончено. Возвращайтесь.

Дмитрий поднялся и, кивнув, направился обратно к скамейке. Но про себя он уже решил: он вернётся сюда.

* * *

Когда прогулка закончилась, Дмитрия отвели обратно в палату.

Сидя на кровати, он пытался собрать мысли. Всё казалось запутанным как сломанная головоломка. Женщина во дворе, слово на люке, вопросы Полякова — всё это будто тянуло за собой нити, которые вели к чему-то большему.

Он вспомнил, как доктор спросил: «То, что вы знаете, или то, что вы решили принять?»

Дмитрий встал и начал ходить по комнате. Неподалёку слышались шаги. Возможно, это был санитар, дежуривший у двери. Но если он действительно хочет узнать правду, ему придётся действовать быстро.

Он подошёл к двери прислушался. Шаги становились громче, затем снова стихали. Дежурный, похоже, уходил в другую часть коридора.

Дмитрий осторожно осмотрел комнату. Его взгляд упал на вентиляционную решётку у стены. Она была закреплена парой ржавых винтов, которые выглядели так, будто их никто не трогал годами.

Он присел перед решёткой и коснулся одного из винтов пальцами. Металл был шероховатым и холодным. Дмитрий повернул винт. Он чуть поддался.

— Давай… — прошептал он.

Сильнее упершись пальцами, он почувствовал, как винт медленно ослабляется. Ещё пару усилий, и первый винт выпал на пол с тихим звуком.

Его пальцы ныли, но он перешёл ко второму винту. Ещё немного, и решётка с тихим скрипом отвалилась.

За ней скрывался узкий проход. Пыльный, тёмный, но достаточно широкий, чтобы он мог пролезть.

Дмитрий замер, прислушиваясь. В коридоре всё было тихо. Он отложил решётку в сторону и полез внутрь.

* * *

Проход оказался длиннее, чем он ожидал. Дмитрий полз, стараясь не дышать слишком громко, пока впереди не показался слабый свет.

Когда он приблизился, то понял, что свет идёт из другого помещения. Металлическая решётка отделяла его от коридора.

За решёткой находилась комната с несколькими мониторами, на которых показывались изображения. Это были камеры наблюдения.

На одном из экранов он увидел свою пустую палату. Кровать была аккуратно застелена, но дверь закрыта. Камера медленно двигалась, фиксируя все углы комнаты.

На другом экране был двор с люком. Женщина, с которой он разговаривал, уже исчезла, но люк продолжали снимать.

Дмитрий замер. Камера двигалась, будто кто-то искал что-то вокруг.

— Что это такое? — прошептал он, его голос утонул в пустоте.

Но это было только начало. На одном из мониторов он увидел то, что заставило его сердце замереть.

Полуосвещённая комната, в которой стоял Поляков. Перед ним на столе лежали папки. Одна из них была открыта, и на титульной странице было написано:

«Проект: Дмитрий Артемьев».

Слово «проект» на экране гипнотизировало. Дмитрий уставился на изображение, пытаясь осмыслить его. Поляков стоял, перелистывая страницы папки, но камере не хватало разрешения, чтобы разобрать текст.

«Проект? Что это значит? Я какой-то эксперимент?»

Его дыхание стало тяжёлым, сердце стучало громче. Он попытался выпрямиться в узком пространстве, но потолок вентиляции давил на плечи. Дмитрий сделал глубокий вдох и выдох, чтобы хоть немного успокоиться.

«Это не может быть случайностью. Я не просто пациент. Они… они делают что-то со мной».

Но часть его сознания сопротивлялась.

«А вдруг я ошибаюсь? Может, я действительно болен? Может, всё это плод моего воображения?»

Эти мысли лишь усилили тревогу.

Дмитрий сосредоточился на экранах. Поляков закрыл папку и вышел из комнаты. Камера продолжала фиксировать её пустое пространство, освещённое слабым жёлтым светом.

Он огляделся. Вентиляция шла дальше, и издалека доносился слабый шум — возможно, работающий вентилятор. Дмитрий хотел двигаться вперёд, но остановился: риск был слишком велик.

Его взгляд снова упал на экран с изображением двора. Люк, который он видел ранее, теперь был окружён охранниками. Один из них что-то говорил по рации.

«Они знают, что я что-то видел».

Дмитрий медленно отполз от решётки, стараясь не издать ни звука. Возвращаться было страшно, но он понимал: слишком много времени вне палаты привлечёт внимание.

* * *

Когда он оказался снова в своей комнате, весь пропахший пылью, руки дрожали. Он придвинул кровать чуть ближе к стене, чтобы скрыть следы на полу от снятой решётки.

Сев на кровать, Дмитрий схватился за голову.

«Проект… люк… Поляков… Что это всё значит?»

Его размышления прервал скрежет ключа в замке. Дверь открылась.

На пороге стоял санитар — тот самый, что отнёсся к нему вежливо, но настороженно.

— Доктор Поляков ждёт вас, — сообщил он.

Дмитрий почувствовал, как холод пробежал по спине.

— Зачем? — его голос дрогнул.

— Думаю, лучше спросить у него, — ответил санитар безучастно.

Дмитрий встал, стараясь скрыть дрожь в ногах.

* * *

Поляков сидел в своём кабинете. На этот раз на столе не было привычного порядка: одна из папок раскрыта, а страницы казались раскиданными.

— Садитесь, Дмитрий, — сказал Поляков, указывая на стул напротив.

Дмитрий сел, ощущая напряжение в воздухе.

— Вы выглядите обеспокоенным, — начал доктор, не сводя с него глаз.

— А вам не кажется, что это нормально? — резко ответил Дмитрий. — Я ничего не знаю, но вы уверены, что мне лучше от этого?

— Вы хотите знать всё сразу. Но это не всегда полезно, — отозвался Поляков, медленно закрывая папку. — Некоторые вещи требуют времени.

— Например?

Доктор посмотрел на него долгим взглядом, будто оценивал, стоит ли продолжать разговор.

— Например, ваша память.

Дмитрий напрягся.

— Вы… что-то знаете? — его голос дрогнул.

— Я знаю, что память — это тонкая материя. Она не всегда точна. Иногда мы помним не то, что было, а то, что хотим помнить.

— Это вы к чему?

— К тому, что ваши воспоминания необязательно совпадают с реальностью.

Эти слова ударили Дмитрия сильнее, чем он ожидал.

— Если я ничего не помню, как это может быть важно?

— Потому что то, что вы не помните, определяет, почему вы здесь. — Поляков наклонился чуть ближе. — Вам важно вспомнить. Но только тогда, когда вы будете готовы.

Дмитрий резко поднялся.

— Вы говорите загадками! Вы хотите, чтобы я вспомнил, но не даёте ни одной подсказки!

Доктор спокойно развёл руками.

— Это не так.

Он взял со стола листок и положил его перед Дмитрием.

Это был рисунок. Нарисованный карандашом, небрежными линиями, он изображал фигуру человека, стоящего перед зеркалом.

— Вы сделали это, когда поступили сюда, — сказал Поляков.

Дмитрий замер, глядя на рисунок.

— Этого… не может быть.

— Но это правда, — ответил доктор. — Вы уже начали вспоминать. Просто пока не понимаете этого.

* * *

Когда Дмитрий вернулся в палату, он сел на кровать и уставился на свои руки.

«Это я нарисовал? Что ещё я не знаю о себе?»

Эти вопросы эхом отдавались в его голове, пока за дверью не раздался чей-то голос:

— Он начинает что-то понимать.

Слова за дверью ударили как ток. Дмитрий резко поднял голову и замер, прислушиваясь.

— Он начинает что-то понимать. — Голос был низким, мужским, но слегка приглушённым.

— Это пока ничего не значит. Дайте ему время. — Второй голос звучал увереннее, холоднее.

Кто-то кашлянул, и шаги удалились.

Дмитрий почувствовал, как его сердце колотится в груди.

«Они говорят обо мне. Они наблюдают за каждым моим шагом.»

Он поднялся и начал ходить по комнате. Злость смешивалась с тревогой. Поляков со своим «всё в своё время» и этот странный рисунок. Кто-то оставляет ему записки, а теперь ещё и разговоры за дверью.

«Что они знают, чего не знаю я?»

Дмитрий снова взглянул на вентиляционную решётку. Его попытка выбраться не дала ответов, только ещё больше вопросов.

Вспомнив рисунок, он сел на кровать, практически задыхаясь от внутренней тревоги. Фигура перед зеркалом. Зеркало.

«Почему я это нарисовал? Что это значит?»

Он поднялся, подошёл к грязному зеркалу, висящему над раковиной. Его отражение казалось чужим. Щетина, тёмные круги под глазами, усталый взгляд.

Дмитрий провёл пальцами по зеркалу, будто пытался пробить грань между собой и этим изображением.

«Это я? Или это тот, кем они хотят, чтобы я был?»

Зеркало слегка покачнулось под его пальцами.

Он замер.

Стук.

Не в дверь.

В зеркале.

Дмитрий отшатнулся, едва не упав. Он уставился на стекло, которое покачивалось на ржавых креплениях.

«Это ветер… должно быть, это просто ветер», — сказал он себе, но его голос звучал неубедительно.

Дмитрий медленно вернулся к зеркалу. На этот раз он аккуратно поддел его край пальцами. Оно снова качнулось.

«Оно не закреплено… Это…»

Его мысли прервал резкий стук в дверь.

— Обед, — раздался голос санитара.

Дмитрий вскочил и отошёл от зеркала. Дверь открылась, и в палату вошёл санитар с подносом. На подносе стояла тарелка с кашей, стакан воды и несколько таблеток.

— Принимайте, — коротко бросил санитар, поставив поднос на тумбочку.

Дмитрий кивнул, не сводя глаз с его движений. Санитар задержался на мгновение, затем вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Он тут же схватил зеркало и попытался снять его с креплений. Оно поддалось с неожиданной лёгкостью, открывая за собой небольшой проем в стене.

Дмитрий замер.

Там была пустота. Узкий коридор, уходящий в темноту.

Он посмотрел на дверь, затем снова на отверстие. Это был шанс.

Он схватил тарелку и вилку с подноса, спрятал их под кровать и залез в проём, протискиваясь внутрь.

Коридор был узким, бетонным, с ободранной штукатуркой. Он напоминал заброшенные подвалы, в которых давно никто не был. Дмитрий шёл, стараясь двигаться бесшумно.

Путь привёл его к лестнице, ведущей вниз. Металлические ступени слегка скрипели под его весом. Внизу его встретила тяжёлая железная дверь.

Дмитрий остановился, прислушиваясь. Никаких звуков.

Он толкнул дверь.

Она отворилась с жутким скрипом, открывая вид на просторное помещение. Это был склад или что-то, похожее на него. Стеллажи с папками, коробками и странным оборудованием, назначение которого он не мог понять.

На стене висела карта. Дмитрий подошёл ближе и посмотрел на неё.

Его взгляд упал на надпись в углу:

«Объект 17. Сектор Артемьев».

Он почувствовал, как холод пробежал по коже.

«Что за сектор? Почему моё имя здесь?»

Внезапно свет в помещении вспыхнул, и резкий звук заставил его замереть.

— Кто это здесь? — раздался голос из динамиков.

Дмитрий обернулся, но никого не увидел.

— Объект покинул свою палату, — голос был спокоен, но в нём звучал контроль. — Включить протокол изоляции.

Сирена раздалась, эхом прокатившись по всему помещению. Дмитрий бросился к ближайшему укрытию, стараясь найти способ выбраться.

Сирена разрывала воздух, её звук будто резал слух на части. Дмитрий прижался к стеллажу, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Свет замигал, превращая склад в чёрно-белую пульсирующую реальность.

«Протокол изоляции… что это значит? Это из-за меня?»

Дмитрий оглядел помещение, стараясь понять, куда бежать. Ему было нужно больше информации, больше ответов. Его взгляд упал на одну из коробок, стоявших на стеллаже. Она была помечена чёрной лентой, на которой красным шрифтом значилось:

«АРТЕМЬЕВ Д.С.»

Он замер. Его имя.

Срываясь на бегу, он схватил коробку и скрылся за другим стеллажом. Сирена всё гудела, но никто пока не вошёл.

Дрожащими руками Дмитрий открыл крышку. Внутри лежали файлы, фотографии, записи. Он быстро вытащил всё и стал листать, глаза пробегали по словам, пытаясь схватить суть.

«Эксперимент 12-Б»

«Психологическая стимуляция для восстановления памяти»

«Объект Д. Артемьев. Цель: разобраться в причинах трагедии.»

Дмитрий остановился. Его руки начали дрожать сильнее.

— Какая трагедия? — прошептал он, но ответа не было.

Он достал фотографии. На них были запечатлены моменты из его жизни — офис, дом, он с женщиной, молодой и улыбающийся.

Женщина.

Это была она. Та самая, что говорила с ним во дворе.

Дмитрий вцепился в фото, будто оно могло ему что-то объяснить. На обратной стороне фотографии было написано от руки:

«Катя. 2019»

Катя. Имя било по его голове, как молот. Он помнил её. Слабые, размытые образы всплывали перед глазами — её смех, как она гладила его по волосам.

«Она была моей женой…»

Реальность обрушилась на него. Женщина, которая говорила с ним во дворе, была мертва. Это не могло быть правдой.

— Что это такое? — голос дрогнул.

Он снова вернулся к папке, выхватил ещё одну страницу.

«Тест на восстановление памяти завершён. Объект Артемьев начал проявлять реакцию на стимулирующие факторы. Наблюдается постепенная интеграция фрагментов памяти, включая эпизод катастрофы.»

Катастрофа.

Его дыхание сбилось. Образы снова начали всплывать: он за рулём, дождь, звуки скрипа тормозов. Лицо Кати.

Крик.

«Я убил её.»

Эти слова эхом раздавались в его голове. Он сидел, сжавшись, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

— Нет… нет… Это не я.

Сирена внезапно затихла, оставив его в тишине.

Дмитрий поднял голову и увидел, как дверь склада открылась. На пороге стоял Поляков.

— Дмитрий, вам здесь не место, — сказал он тихо, но его голос был как приговор.

— Это всё вы! — выкрикнул Дмитрий, поднявшись на ноги. — Вы заставляете меня это видеть! Всё это ложь!

Поляков шагнул вперёд, оставаясь спокойным.

— Нет, Дмитрий. Это правда.

— Тогда объясните! — его голос сорвался. — Почему она здесь? Почему она жива?!

Доктор покачал головой.

— Она не жива. Вы видели её только потому, что ваш разум искал объяснения.

— Но… люк… слова… записки… Это она?

Поляков сделал паузу, будто взвешивая, что сказать.

— Нет. Это были вы.

Дмитрий замер.

— Что?

— Всё это время вы оставляли себе подсказки. Ваш разум пытался разорвать круг и дать вам ответ, но вы отказывались его принять.

— Но я не помню…

— Именно. Это была защита. Вы не могли справиться с тем, что произошло.

Поляков подошёл ближе, его голос стал мягче.

— Дмитрий, вы убили её, но не потому, что хотели. Это был несчастный случай. Но вы обвинили себя. И чтобы жить дальше, вы решили забыть.

Дмитрий почувствовал, как его ноги подгибаются.

— Я… Я оставлял себе записки? Я нацарапал это на люке?

— Да, — подтвердил доктор. — Это была часть вас, которая хотела вернуть память.

— Но почему вы… всё это… клиника?

Поляков вздохнул.

— Потому что без этого вы бы не вспомнили. Мы создали эту среду, чтобы помочь вам.

Дмитрий рухнул на колени.

— Вы не должны были.

Поляков посмотрел на него с сожалением.

— Может быть. Но теперь вы знаете правду. И выбор, что с ней делать, за вами.

Дмитрий замер. Тишина давила.

В его голове звучало только одно слово:

«Ты».

Доктор Поляков сидел за своим столом, упершись локтями в гладкую поверхность, его взгляд был устремлён на мониторы. На одном из экранов Дмитрий сидел на кровати в своей палате. Он неподвижно смотрел в пол, будто погрузившись в собственные мысли.

Поляков перевёл взгляд на другой экран, где находился склад. Камера фиксировала упавшую папку, перевёрнутый стул и следы, ведущие к вентиляционному отверстию.

— Феноменально, — произнёс он тихо.

Дверь кабинета открылась, и ассистент вошёл, держа в руках планшет.

— Протокол завершён, доктор. Дмитрий полностью погружён в сценарий. Внедрение ложных воспоминаний через стимуляцию гиппокампа прошло успешно.

Поляков слегка кивнул, откинувшись на спинку кресла.

— Как мозг воспринял материал?

Ассистент сверился с планшетом.

— Результаты превосходят ожидания. Визуальные стимулы, такие как фотографии, записки и взаимодействия с актёрами, были полностью ассимилированы. Мозг связал их с существующими нейронными путями, что привело к формированию сложной, но логически связной картины прошлого.

Доктор медленно кивнул, взгляд его не отрывался от монитора.

— Он заполнил пустоты самостоятельно, верно?

— Да. Как и предполагалось, когда человек сталкивается с разрозненными фрагментами информации, мозг автоматически создаёт связный нарратив. Дмитрий, увидев фотографии и получив минимальные подсказки, сам выстроил историю о своей жизни.

— И трагедии, — добавил Поляков.

— Да, это особенно важно. Негативные события воспринимаются нашим сознанием как более значимые, поэтому они лучше интегрируются. Он не просто поверил в свои воспоминания — он эмоционально их прожил.

Доктор оторвался от монитора и посмотрел на ассистента.

— А женщина?

— Её роль была ключевой. Её внезапное появление во дворе активировало защитные механизмы памяти. Дмитрий интерпретировал её как знакомую фигуру, потому что мозг ассоциирует лицевые черты с прошлым опытом.

— И она стала его женой, — заключил Поляков.

— Именно.

Доктор достал папку с надписью «Проект: Артемьев» и пролистал её. В разделе «Методика» было подробно описано, как воспоминания внедрялись через комбинацию стимулов: фотографии, имитация случайных встреч, слова и звуки.

— Вы думаете, он когда-нибудь поймёт, что это всё ложь? — спросил ассистент с ноткой сомнения в голосе.

Поляков закрыл папку и положил её на стол.

— Нет. Его мозг будет защищать эту реальность. Это так называемая «когнитивная инертность». Если вы раз за разом убеждаете человека в определённой правде, то даже неопровержимые доказательства не смогут поколебать его убеждения.

Ассистент замялся.

— Но что, если мы всё-таки ошиблись?

Доктор посмотрел на него, слегка наклонив голову.

— Вы хотите сказать, что эксперимент сам по себе мог стать катастрофой?

— Возможно.

Поляков улыбнулся, но в его улыбке не было ни капли тепла.

— Мы не создаём катастрофы. Мы исследуем. Его история — это пример того, как легко мозг человека заполняет пустоту. Он начал верить в вымышленную жизнь, потому что это было проще, чем жить в незнании.

Ассистент кивнул, хотя его лицо оставалось напряжённым.

— А что теперь? — спросил он.

— Реинтеграция, — отозвался Поляков, снова возвращаясь к монитору. — Мы вернём его в общество, но с новыми воспоминаниями. Он будет думать, что завершил лечение и восстановил своё прошлое.

— А если он начнёт сомневаться?

Доктор вздохнул.

— Это маловероятно. Его новый нарратив настолько насыщен эмоциональными триггерами, что станет частью его сущности. Любые сомнения будут интерпретироваться как проявления его «болезни».

На экране Дмитрий поднял голову и посмотрел в камеру. Его взгляд был наполнен смесью гнева и боли.

«Ты».

Слово снова зазвучало в голове Полякова. Оно было частью эксперимента, простой фразой, оставленной в записках и нацарапанной на люке. Фразой, которая заставила Дмитрия искать ответы.

— «Ты» стало символом, — сказал Поляков, обращаясь скорее к себе. — Оно привязало его к вымышленной трагедии.

Он выключил монитор, оставляя Дмитрия в тишине своего нового мира.

— Готовьте следующего кандидата, — приказал он, убирая папку в ящик.

Ассистент вышел, оставив доктора одного.

Поляков посмотрел на своё отражение в окне.

«Ты».

Он усмехнулся.

— Может, это слово больше подходит мне.