Кольцо Уробороса (гет)

Тёмные стены давят. Потолок, уходящий в бесконечность тьмы, будто готов обрушиться на неё. Усталость берёт своё. Голод истощает тело. Она падает там, где стоит, роняя злые слёзы бессилия. Себя хочется бить по щекам и обвинять. Во всём. Во всех неверных поворотах в жизни, что привели её сюда. Темница, словно гротескное чудовище, подзывает. Впереди звучит лязг цепей. Здесь её бег закончится. Снова. Все пути отрезаны. Но хуже всего, что Он идёт неспешно, растягивает удовольствие. Он позволяет себе злорадные реплики, в которых притворно сожалеет, что в этот раз она так сплоховала. Игра начиналась прекрасно, но так быстро завершилась неотвратимым поражением.

«Монстр!» — зло и бессильно шепчут губы.

— А теперь, моя зверушка, пришло время лучшей части моей победы! — шепчет он, внезапно оказавшись за её спиной, и легко, словно котёнка, тащит вперёд. Туда, где ждёт только боль. До безумия много боли…

Тавия с криком просыпается на роскошных шёлковых простынях и сонно потягивается. Множество мягких подушек под ней создают ощущение нежного облака. Надушенный балдахин окутывает её цветочными ароматами. В спальне светло. Плотные дорогие шторы, пошитые лучшими мастерами Балдура, плотно закрывают окно, чтобы ни один дерзкий луч солнца не посмел потревожить её покой.

Окна всегда заперты. Лишь самые невероятно узкие можно открыть.

Холодное сердце вампирского отродья безумно колотится, словно живое. Кин-нектар стремительно бежит по венам, не позволяя полностью отойти от кошмара. Несколько минут уходит на то, чтобы обнять плечи руками и напомнить себе, что это лишь дневной кошмар. Ничего реального в нём нет. Только налипшие друг на друга ужасы, что она вынесла на своих плечах, пока шла от Изумрудной Рощи и до Врат Балдура. Тавия вспоминает те времена с улыбкой. Хорошего было больше, чем плохого, пусть теперь никто не зовёт её, как раньше, Тав. Она рывком отбрасывает в сторону одеяло и немного ёжится от ощущения подступившего холода.

Одиночество в огромной спальне чувствуется особенно гнетуще. Тав идёт к окну. Во Вратах Балдура кипит жизнь. Большой город ни на секунду не засыпает. Солнце чуть отклонилось от зенита. До заката ещё много часов. Надо бы вернуться в постель. Но Тавия позволяет себе полюбоваться золотыми листьями, так изящно кружащими на ветру. В Балдуре такая красивая осень! Вот бы Астарион хоть раз отпустил её погулять по узким каменным улицам милого города.

Тав переводит взгляд на свою руку, словно ожидая увидеть на ней ответ на неозвученные вопросы. На безымянном пальце фамильный перстень Зарр. Один из трофеев, что Астарион оставил себе вместе с дворцом. Второй такой у него. Их всего пара. Угловатый, в некотором роде изящный. Тускло поблёскивающий белым золотом с маленьким алым камнем посередине. Уже и не вспомнить, когда Астарион подарил ей его. Но едва кольцо оказалось на пальце — о прогулках пришлось забыть. Она стала наложницей вознесённого вампира. Не слишком гордый статус, но она счастлива. Под крылышком любимого мир простой и понятный.

Она возвращается в постель. На глаза попадается розовая склянка на прикроватном столике. Кошмары давно не дают покоя. Астарион нашёл решение, но после выпитого она становится вялой на добрую половину ночи. И всё же кошмар хуже вялости. Немного подумав, Тавия выпивает половину склянки. Сон свинцовой подушкой придавливает её к постели. Мир растворяется в непроглядной тьме.

Над ней нависает тёмная холодная тень. Тавия не торопится открывать глаза, лишь игриво улыбается, когда знакомая каждой линией рука гладит её по волосам. Она продолжает притворяться спящей, когда чувствует тёплое прикосновение губ к виску. Тогда её улыбка становится шире, а глаза открываются. Над ней нависает её супруг, её любовь, её вечный спутник в жизни и после неё.

— А вот и моё маленькое отродье. Такое милое и сонное, — сладко воркует Астарион над ней, усаживаясь на кровать.

В его словах скользит медовая сладость. Он улыбается так, что у неё замирает сердце. Он тянет к ней руки и притягивает её в свои объятия. Она ложится на его колени, словно котёнок и, дополняя образ, мурлыкает. В сонных глазах проскальзывает его образ, что она рисовала вечерами в лагере, но решилась подарить только тот портрет, который сама назвала лучшим. Он заботливо её обнимает, зарываясь лицом в её волосы и под хихиканье шумно вдыхает аромат её волос.

Его прикосновения собственнические, но всё ещё сохранившие нежность. Глаза лорда вампиров уже не смотрят на Тав с трепетом и недоверчивой любовью. Рубиновый взгляд царапает обожанием собственности. Холодной и уверенной. Так смотрят на бесконечно любимую вещицу, восторженно радуясь, что добыча наконец попала в когти. Ритуал нечестивого вознесения перечеркнул невыносимую вампирскую жажду, но взрастил в Астарионе жадность. Жадность до власти и обладания. Они отточились до немыслимой остроты и ранили всякого, кто пытался напомнить Астариону о существовании других радостей.

Но Тавия привыкла. Она с бесконечным терпением любящей женщины продолжала тянуться к его сердцу, отдавая саму себя без остатка. Не сопротивлялась, не перечила и не спорила. Позволила Астариону сделать с собой всё, что он хотел, чтобы его жадность хоть на толику стихла в отношении её. Чтобы его ревность погасла, объятая уверенностью, что она абсолютно, до самого последнего волоска, принадлежит ему, никогда его не покинет и не разлюбит. Что можно ослабить когтистую хватку и в короткие моменты с ней позволить себе снять фальшивое обличье. Стать собой.

Тавия привыкла, что он больше не называет её милыми прозвищами или её коротким именем Тав, ограничиваясь лишь двумя словами — «отродье» или «зверушка», оправдывая Астариона тем, что он вечно в делах, заняв среди аристократов нишу, которая когда-то принадлежала Касадору. Она привыкла оставаться в тени Астариона. Привыкла, что её существование становилось день ото дня всё незначительнее. Привыкла к забывшим её друзьям. Привыкла к бесцельности любой прогулки, оставаясь всё чаще во дворце. Привыкла…

Ноющая привычка въелась в кости. Отобрала интерес к любым действиям. День ото дня вытягивала из неё желание делать хоть что-то. Первое время она пыталась хотя бы тренироваться, как по вечерам в лагере. Но роскошно обставленные спальни мало подходили для отработки ударов. Астарион в ответ на просьбу предоставить ей небольшой уголок, чтобы не забывать о том, кто она, лишь недовольно зацокал языком.

— Не забывай, зверушка, что теперь ты моя леди! — холодно напомнил он. — А леди не отбивает кулаки о деревяшки и не размахивают ногами, чтобы ступня оказалась выше головы. Хотя… допустим, в спальне этот фокус можно повторять.

И следом разговор переходил в ту плоскость, которая была ему приятнее. Где он позволял ей принимать непристойные позы и даже задирать ноги. Но не ради тренировок, а чтобы ублажить его. Мало-помалу исчезло всё, чем она была до того, как стала «леди». Тавии не нравилось. Отчего-то затёрлась среди воспоминаний та храбрая женщина, которой она была. Бесстрашная и безумная, как прыжок в пропасть, упёртая, как баран, отчаянная и непреклонная, как пьяный дварф. Способная, как бескрылый дракон, тараном пробивать все препятствия. Умеющая спорить даже со вспыльчивой Лаэзель. Но теперь она не перечит Астариону. Она слушается. Она привыкла.

Теперь каждый новый день напоминает предыдущий. Они словно сплетаются с Астарионом в отточенном танце, который вызывает противоречивые чувства. Тело поёт от желания, а разум отсчитывает минуты, ожидая, когда всё закончится. Чувства тянутся к Астариону, а рассудок желает вольной птицей выскочить в окно, расправить крылья и улететь подальше. Большая часть ночи окутывает их сплетённые страстью тела и неохотно отпускает для расслабленного бормотания. Только насытившись Тав сполна, Астарион даёт ей немного себя настоящего. Своих мыслей, своих планов и чего-то простого и человеческого. Но едва темнота ночи уступает серо-синим предрассветным сумеркам, он нежно целует её в лоб, удерживая в своих объятиях, прежде чем уйти. Вампир нежно повторяет слова, которые должны наполнить сердце нежностью, но что-то внутри протестует:

— Шшш… Я здесь. С тобой. Всё в порядке. Засыпай, моё милое отродье, — от его шёпота внутри что-то переворачивается.

Не понять почему. Слова кажутся добрыми, слышатся любящими, его объятия крепкие и нежные. Но все слова и действия Астариона холодны, как зимняя стужа. Ритуал согрел его кровь, сделав кожу тёплой, но внутри будто проморозил до вечного льда. Сейчас он кажется ещё более холодной нежитью, чем когда был отродьем. Тавия жмурится, отгоняя от себя все недобрые мысли, силой напоминая, как любит Астариона. Повторяет мысленно, что счастлива сейчас быть с ним.

— Ты останешься со мной? — срываются с её губ жалобные слова.

Он словно подчиняется странному этикету и не задерживается в её спальне. Остаётся где-то у себя. Там, где ей запрещено ходить. Порой её снедает ревность. Или что-то на неё похожее. Зависть к миру за дверью её спальни. Зависть к тем, кто может бродить по дворцу, покидать его, и при этом оставаться в свете расположения Астариона. Последнее время он приходит не каждую ночь. Тавия читает, рисует, пытается по памяти играть незатейливую музыку, как учила Альфира, и мучительно выжидает, когда он вернётся.

Ножом по сердцу скребётся память, возвращая моменты, когда он был отродьем. Когда она рисовала его. Когда задерживалась в его палатке. Когда они проводили ночи вместе. Когда смотрели на звёзды и позволяли себе мечтать о жизни без оков, без страха и без гнетущего прошлого. Она дремала у него на плече, пока он листал книги. Порой он негромко читал ей вслух. Те времена безвозвратно ушли…

— Не сегодня, зверушка, у меня много дел, — отвечает он.

В его руках появляется розовая склянка, которую следует осушить немедленно. Он не терпит отказа. Тавия не может его разочаровать и послушно пьёт. Свинцовая тяжесть тянет к постели. Последним воспоминанием становятся глаза Астариона, его хищный взгляд. Она пытается что-то сказать. Слова любви. Сказать, что она любит и скучает, но вместо этого губы шепчут.

— Если бы меня что-то беспокоило. Что-то очень неприятное. То ты бы мог заставить меня не тревожиться? — слова дрожат, словно их произносит кто-то другой.

— Ах, моя дорогая, я мог бы легко подчинить твой разум своей воле, когда мне понадобится, — мурлычет Астарион низким и соблазнительным голосом. — Но будь уверена, я бы никогда не сделал этого без веской причины. В конце концов, вместе гораздо приятнее, когда ты охотно принадлежишь мне, тебе не кажется?

Кровать чуть дрожит, когда он встаёт и уходит. Тав беспомощно смотрит в потолок, не в силах даже повернуться. Лекарство от кошмаров. Оно не даёт шевельнуться. Давит на плечи, словно погружая в пьяную дрёму. И сквозь тяжёлый слой одурения приходит образ их разговора с Астарионом. Словно он не уходил из комнаты. Его голос глубокий и властный, пропитанный обжигающим холодом. Но голос Тав… неужели её голос способен быть таким жалким?

— Пожалуйста, не надо! — истерическая мольба гаснет отзвуками эхо, погружая её всё глубже в сон.

Отчаяние следует за ней в сны. Страх и мука от происходящего. Попытка бежать. Но тело слишком неповоротливое от лекарства, которое должно защищать от кошмаров. Однако они просачиваются следом. Холодное удушье расступается, когда она видит себя стоящей на коленях перед Астарионом, слезы текут по её лицу, когда она умоляет его. В его кабинете. Ещё более мрачном, чем тот был во времена Касадора. Вознесённый вампир стоит над ней, холодный и решительный, тошнотворная улыбка искажает его черты, когда он поднимает её подбородок кончиками пальцев.

«Не волнуйся, моя милая зверушка. Я не причиню тебе вреда… пока», — шепчет он.

Сон обрывается чувством прохлады в воздухе. Её окутывает аромат розмарина, бергамота и бренди. Его неизменный букет. Тавия открывает глаза, смахивая ночные кошмары мыслями о сладости их встречи. Спальня погружена во мрак. Лампы погасли. День давно завершился. Над ней нависает Астарион, улыбаясь одними губами, а в глазах алый лёд.

Вновь продолжается их танец. Астарион не любит, когда ей снятся кошмары. Он мягко убеждает её не думать о них и не вспоминать. Почаще пить жидкость из склянки. Верить ему и его словам, что всё плохое давно сгинуло. Наступило их время. Время их процветания. Он гладит её прохладное тело своими тёплыми ладонями. Игриво сдвигает полупрозрачную ткань с жемчужно-белой кожи, глядя на неё, как на добычу. В рубиновых глазах видится голод, который может утолить только её тело.

Тавия чувствует, как внутри сжимается комок нервов, когда он запросто сбрасывает с неё крохотную сорочку. Она удивляется самой себе. С улыбкой шутит, что целый день не видела Астариона, и теперь тело позабыло его ласки, за что немедленно получает пламенный поцелуй в шею, от которого жарко вздыхает. По коже бегут мурашки. Но предвкушение не зарождается в точке чуть ниже живота, а желание не накатывает волнами по телу. Отчего-то прикосновения вызывают стылый ужас, а от поцелуев внутри что-то сжимается. По-животному, как при встрече с хищником, который в один укус может убить. В груди ноет крик «пожалуйста, не трогай меня», лишённый смысла.

Его руки всюду. Они сжимают её, гладят и дразнят. Вынуждают каждую клеточку её тела подчиняться. Каждое прикосновение впечатывает в кожу — моя, моя, моя. Тавии нравилось сдаваться его напору, погружаться глубоко в собственные страсти, даря себя и своё тело Астариону без остатка. Не думая о себе. Шептать ему мыслями, глазами, телом — да, я твоя, и так будет всегда.

— Ты останешься со мной сегодня? — умоляюще вопрошает она, отчаянно прижимаясь к нему.

— Конечно, моя милая зверушка, — говорит он, и внутри Тавии распускаются цветы от его слов. — Как я могу бросить тебя? Ты снова плохо спишь?

Он гладит её ласкающими движениями. Говорит пустые, но приятные слова о любви и заботе. Он обнимает её и воркует с ней, как с маленьким ребёнком. Тав почти счастлива. Она так давно хотела этого. Просто быть вместе. Засыпать в его объятиях и проводить как можно больше времени вместе. Но «почти» отравляет счастье почти полностью, когда она чувствует его взгляд. Она чувствует его своей кожей и ей становится нестерпимо холодно. Внезапно ласка обращается пыткой. Каждая секунда рядом — затаённый ужас. Тав чувствует себя мышкой, которую медленно душит питон. Ей хочется бежать и плакать. Спасаться.

Но плеча касаются его тёплые губы и всё проходит. Паника отступает. Она не может понять, что только что было. Она ведь любит Астариона. Больше всего на свете любит! Только его!

Ночь проносится перед глазами радостным вихрем. Такая несправедливо короткая. Астарион охотно рассказывает ей о том, какими насыщенными стали его дни. Слова отчего-то расплываются в памяти, и едва он заканчивает говорить, как Тав совсем не может вспомнить, что и кого он только что упоминал. Виновником такой бестолковости объявляется склянка с лекарством от кошмаров. Тавия стесняется переспрашивать и просто решает обсудить смену сезонов и книг. Она говорит о красивой осени в Балдуре, на что Астарион искренне смеётся. Причины смеха так и остаются загадкой.

На рассвете он задерживается дольше обычного. Исполняет своё слово. И всё же с дрожью по телу Тав чувствует, как он уходит. В замке громко поворачивается ключ. Ей пора спать. Розовая склянка летит под кровать. Бесполезное пойло! От переизбытка энергии Тав вскакивает на кровати и отправляется гулять по комнате. По настроению с книжной полки отбирается роман. Случайная страница погружает в сюжет, пока за окном просыпается город. Вот только день сегодня будет не слишком активный. Брошенный на окно взгляд ловит снежную вьюгу. Зима в этом году особенно лютая.

Герои романа наконец встречают друг друга и звучит долгожданное «я люблю тебя», и Тавия хмурится. Отчего-то перед глазами холодные расчётливые глаза Астариона. И его голос, почти нежный, он шепчет ей на ухо, пока его руки гладят её волосы.

«Я люблю тебя. Это единственная правда, которая тебе нужна!»

Сон забирает её прямо на кресле с книгой. В нём она нашла причину вскочить с места и бежать. На этот раз она чувствует себя почти прекрасно. Словно ласточка, она несётся сквозь коридоры всё дальше и и дальше. К свету, к свободе, к свежему воздуху. Теперь всё получится, она сумеет! Она верит в себя! Но чувствует за спиной промозглый ледяной мрак, который неумолимо настигает её. Он разбивает мечты о свободе на мельчайшие осколки. В тронном зале. Он бросает её на холодный камень. Астарион сидит на троне и медленно цедит кровавое вино, недовольно на неё глядя. На плечах её сжимаются когтистые лапы. Глаза застилают злые слёзы, а горло разрывается криком. Гнев в её голосе звенит чистой сталью. В глазах горит огонь неповиновения, взгляд, который кричит о решимости. Когда память сон, в голове мелькают обрывки разговора…

— Я не буду твоей марионеткой… больше нет!

— Правда? — звучит насмешливый голос вознесённого вампира. — Ты думаешь, мне так легко бросить вызов?

Тав приходит в себя, когда прижимается к самому тёмному углу комнаты. Она дрожит, как листочек на ветру. Это было ужасно. Чудовищно. Сердце безумно колотится. Белые волосы в свете ламп кажутся поседевшими от кошмара. Мечущийся разум верит этим кошмарам, как истине, и только пробуждение дарует понимание — этого не было. Из глаз катятся слёзы. Откуда это безумие? Она любит Астариона, она пошла на все уступки из-за своих чувств, она отказалась от всего, чтобы быть в его власти. Быть им любимой. Быть его. Почему она не может быть просто счастливой? Почему кошмары отравляют её идеальную жизнь?

Почему он не может просто приказать ей не видеть кошмары? Она его отродье, вся её сущность существует, чтобы подчиняться ему, но Астарион не приказывает ей не видеть кошмары, он вообще ей ничего не приказывает…

Астарион сам ей так говорил.

Она верит ему безоговорочно.

Она приказывает набрать ванну, чтобы к приходу возлюбленного выглядеть счастливой и расслабленной. Астариону словно каждую секунду её мало. Он бросает её на часы, но возвращается смертельно голодным до её покорности. Он выпивает её полностью, не оставляя ни капли. Её дыхание, её силы, её кровь — он насыщается ими так, словно ритуал оставил ему на прощание бесконечную жажду до одной конкретной женщины. Тавия не ропщет. Без него тоскливо и невыносимо. Но мыслей о побеге нет. Невыносимо именно без него. Ей нужен только он и никто более.

Тав закрывает глаза и рассыпается песком в его руках. Стоны срываются на крики, когда он слишком неистов. Но ей так нравится. Ей нравится всё, что он делает.

«Ты забываешь свое место, моя дорогая. Ты моя собственность. Твои действия, твои мысли, само твое существо принадлежат мне», — внезапно звучит его голос в её голове. Как приказ. Но этого не может быть, ведь Астарион никогда ей не приказывал.

В мутном от страсти рассудке расцветает картинка из ссоры. Голос Тав звучит ясно и вызывающе, бросая вызов его контролю и требуя свободу воли. Она видит, как глаза Астариона становятся жестче, когда он делает шаг вперед, на его лице появляется тошнотворная улыбка.

Чувство неправильности происходящего вцепляется в горло. Не даёт отдаться чувствам без остатка. Оно скребётся в разуме, располовинивая её в мучительном несовпадении. Одна часть отчаянно желает принадлежать Астариону, отдавая каждую каплю себя. Выхватывает каждый момент, что он рядом, стараясь прожить с ним каждую секунду за три. Другая часть напротив жаждет бежать и прятаться, уворачиваться от каждого прикосновения. Спасаться.

Двойственность чувств превращает близость в странный опыт, одновременно пугающий и прекрасный, когда хочется кричать от ужаса и экстаза. Отчего-то Астарион не замечает никаких перемен в её настроении, не останавливается и не спрашивает, не случилось ли чего. Он берёт своё.

— Я люблю тебя, — шепчет Тав, оправившись от слабости после оргазма.

Астарион ласково гладит её волосы, целует в лоб и шепчет что-то приятное. Но его глаза… Они отпугивают. Тавия увлекает его в объятия, не желая видеть осколки кошмаров. Но даже в моменте сердечной близости она чувствует, что взгляд Астариона отстранён и холоден, его глаза наполнены хищным блеском. Моменты, которые должны состоять из любви и искренности, напоминают хорошо поставленную иллюзию.

— Почему ты не можешь приказать мне не видеть кошмаров? — спрашивает она, когда он уходит, получив своё. За час до рассвета.

— Зверушка, я не приказываю тебе, если на то нет веской причины! — улыбается он и бросает её.

Дверь запирается на ключ. Флакон с лекарством от кошмаров вновь летит под кровать. Слова Астариона, произнесённые шёпотом, подобны пугающему эху в сознании Тав. «Я бы никогда не сделал этого без веской причины», — сказал он. Какой была его «веская причина»? Тавия хватается за голову, сползая с кровати на пол. Всё неправильно. Всё не должно быть так. Почему все чувства воют о том, насколько неправильно происходящее?

Разве она не счастлива быть с Астарионом? Разве она не купается в блаженстве с самого момента победы над Нетерийским Мозгом? Ведь прошло… всего… уже…

Они ведь победили, не так ли?

Холодный озноб пробегает по спине, когда она хватает за хвост полустёртое воспоминание. Одно из самых давних. Прошло несколько дней после уничтожения Нетерийского Мозга. Она видит себя, трясущейся от страха и неповиновения, отказывающейся подчиниться ультиматуму Астариона покинуть остальную часть отряда или потерять его. Его лицо искажается в зловещей гримасе. Его словно подменили.

«Тебе не следовало этого делать, моя дорогая. Твоё неповиновение не может остаться безнаказанным».

Тав отрывает руки от головы и растерянно смотрит на свои ладони. Это не может быть правдой. Всё это время они жили в любви и гармонии. Всё это время… А сколько прошло времени? Она пытается считать. Срывается. Пытается снова. Память не даёт зацепок. Последнее, что осталось из прошлого — праздник у Джергала. В тот вечер она не выдержала и сказала Астариону… Она резко распрямляется от вспышки воспоминания.

Она сказала, что несчастлива, что ей не нравится и что она хочет свободы! А он осмеял её, а затем тихо прошептал… но что?

Как же так? Она ведь счастлива! Она ведь счастлива? Тав смотрит в окно. Снег тает. Весна уже на подходе. Так сколько времени прошло? Она трёт виски и пытается подсчитать дни. От своего настоящего и дальше прошлого. Но понимает, что едва ли может вспомнить последнюю неделю. Неделю! А дальше пустота. Она тяжело выдыхает и решает цепляться за кошмары. Как давно они её терзают?

Но и тут воспоминания молчат. Давно. Но она не понимает, как давно. По щеке скатилась одинокая слезинка. Страшно. Очень страшно. Почему она не может вспомнить, как давно не видела Уилла или Гейла или остальных? Она не просто не может вспомнить, когда их видела в последний раз, но и что с ними стало. После победы над Абсолют все выжили или были погибшие? Почему она ни разу о них не вспомнила? Почему ни разу не попыталась встретиться или написать письмо? Почему она выбрала затворничество под крылом Астариона? Разве она такая?

«Дорогая, это был не что иное, как кошмар, плод твоего собственного воображения. Я бы никогда не сделал с тобой что-то столь жестокое. Ты моя маленькая любовь, моя драгоценная зверушка, и я хочу для тебя только самого лучшего», — звучит в мыслях его голос.

Кажется, в какой-то момент она рассказала Астариону о своих кошмарах. О том, кого в них видит. Но это ни к чему не привело. Он просто отмахнулся. А потом появилось лекарство. Тавия смотрит под кровать. Под кроватью кладбище из флаконов с зельем. Разбитые и целые. Их множество. Глаза разбегаются. Не сосчитать.

Сколько она сидит в этой клетке?!

Тав всхлипывает. Она бессмертное отродье. Даже если прошли десятилетия, они никак не отразятся на ней… Но… Могли пройти десятилетия? Она могла дрейфовать в сомнении на годы и десятилетия? Но тогда. Её друзья. Могут. Быть. Мертвы.

По щекам слёзы бегут теперь плотным потоком. Может ли это быть правдой? Астарион приказал ей что-то забыть? Обладал ли он такой властью над её разумом? Или это просто её страхи с воображением играют с ней злую шутку? Попытки вспомнить обозначают в памяти пустое пространство. Мысли словно натыкаются на барьер, не пропускающий даже намёка на прошлое. И чем больше она пытается вспомнить, тем больше барьер сопротивляется. Попытка дотянуться до пустого места являет жуткую тишину. Она переполняет разум. Лишает мысли опоры. По телу проходит волна боли, в которой гулко звучит голос Астариона. Слов не разобрать. Лишь его приказной тон. Запрет.

Нервы не выдерживают. Тав срывается с места и бежит к двери. Она дергает её изо всех сил туда-сюда. Тщетно. Дверь крепкая и надёжная. Замок слишком сложный. Такой взломать смог бы только Астарион. Но ему не нужно теперь взламывать двери. Он тот, кто запирает их на ключ. Тав падает на колени, поддаваясь панике. Прижимается лбом к холодной двери. Западня. Она в западне. Дни, месяцы или годы? Астарион держит её здесь. Пора признать это. Она для него зверушка, сидящая в конуре, пока хозяин не вернётся.

Правда суровее, чем она когда-либо могла себе представить.

Тавия обречённо делает несколько шагов к кровати, но её взгляд падает на неприметную дверь. Её личная ванная комната. Едва она махнёт рукой или негромко прикажет, ванна будет немедленно наполнена. Не её трудами и не стараниями Астариона. Значит. Слуги.

Взгляд, задымлённый слезами, становится трезвее. В спальню есть ещё один вход. Нужно лишь заставить себя смотреть внимательно. Вспомнить, кем она была до этого плена. Осторожным зверьком, ползающим по земле, если того требовали обстоятельства. Двери могут быть неотличимыми от стен, но их выдают царапины на полу или лёгкий сквознячок.

Поиски затягиваются. Комната освещена солнечным светом, когда пальчики Тав чувствуют холодное движение воздуха по полу. Маленькая дверца, неотличимая от стены, обнаружена. Но нет ни ручки, ни замка. Решение приходит само. Громкий приказ набрать горячую лавандовую ванну со свежими лепестками душистого цветка отпирает дверь с другой стороны. Слуги не обращают на Тав внимания. Быть может, привыкли к её сонному виду? Пока кипит работа, она наглой щучкой бросается в открывшийся проход.

Её побег не остаётся незамеченным. Но растерянные глаза смертных не внушают страха. Они сами не знают, как поступить, раз зверушка хозяина побежала куда не следует. Они не пытаются говорить с ней или останавливать. Напротив, прижимаются к стенам и опускают головы, старательно делая вид, что не видят её. Муштра Астариона? Но почему? Неужели раньше кто-то из слуг ей помог и теперь остальные боятся хозяйского гнева?

Но нет времени думать, надо бежать. Как во сне. Сначала она покинет это место, а потом всё остальное. Они поговорят с Астарионом. Серьёзно поговорят. Она даже выслушает его версию событий. Но только после того, как будет подальше от дворца. Эти стены, словно живые, пожирают её живьем, оставляя безвольную куклу.

Память подсказывает выход. Двери напротив входа в тронный зал, выходящие на городскую стену. Через неё Астарион привёл их во дворец, в день, когда случился ритуал нечестивого вознесения. Тот день изменил всё. И сейчас память о нём может помочь Тав выбраться наружу, а не терзаться противоречивыми мыслями. Но путь лежит мимо тронного зала. И если двери открыты, а внутри Астарион, то он заметит её. Былые навыки давно потеряны. Связь с Ци оборвалась в тот момент, когда она стала вампирским отродьем. Мягкие простыни и комфорт изнежили Тавию, лишив всех способностей к выживанию.

Каждый шаг кажется громогласным. Каждый шорох пугает. Ранним утром дворец кажется спящим. Если не считать слуг, что снуют тенями по коридорам, и отродий… Их Тавия не слышит и не видит. Но чувствует. Чудом успевает спрятаться и молится, чтобы они не почувствовали её присутствия. Лестницы и коридоры сливаются в один единый страх попасться. Но едва показываются распахнутые двери тронного зала, она вновь прячется. Касадор Зарр сгинул, но его традиция закрывать окна тяжёлыми многослойными шторами осталась. Его дворец всегда во мраке. Вознесение Астариона сделало всех его отродий устойчивыми к солнцу, но только пока они рядом с хозяином. Между окном и шторами узкое пространство, Тав прячется в нём и молится. Снова. Чтобы не быть обнаруженной.

Приказы Астариона разносит эхо по всему дворцу. Его голос пугает сильнее, чем команды Нетерийского Мозга. Когда он стал таким? От его слов леденеет кожа и в голове просыпается страшное понимание. Только на самом краешке сознания. Реальный Астарион совсем не такой, как в её сказочном сонном мирке. Что если… Что если её кошмары… Что если её кошмары на самом деле…

Приказы смолкают. Долгое эхо разносит по коридорам звук шагов Астариона. Отчего-то поспешных. Тав замирает, не смея даже дышать. От ужаса она жмурится, чувствуя, что ей нужно бежать как можно быстрее и дальше от этого дворца. Всё в нём теперь слишком пугает. Шаги стихают в пугающей близости от неё…

Мир оборачивается одним долгим удушающим кошмаром. Тав видит себя отчаявшейся и умоляющей, слезы текут по её лицу. Вид её боли и страха, кажется, почти застаёт Астариона врасплох, но лишь на мгновение. Его холодный, расчётливый взгляд остаётся. На губах появляется зловещая улыбка. Они не в тронном зале. Они в лифте, что несёт их обоих вниз. Туда, где Касадор проводил свой ритуал. Где клетки для отродий. И что-то ещё. Что-то во много раз хуже.

— Твоя глупость меня забавляет, зверушка, — мурлычет он. — Думаешь, у тебя есть какие-то рычаги воздействия в этой ситуации? Есть выбор?

В мгновение ока он сокращает расстояние между ними и с леденящей силой сжимает её запястье. До хруста костей и отчаянного крика. События проносятся вспышками: её тело, обмякшее и не реагирующее под его хваткой. Её голос, умоляющий о пощаде… о свободе.

Тавия с криком просыпается на мягких простынях. Она дрожит от пережитого и едва может двинуться, сжавшись в комок от ужаса. Из глаз катятся слёзы беспомощности. Снова дневной кошмар. Невыносимый, мучительный и такой… Почему Астарион просто не прикажет…

Тав хватается за запястье. Оно не сломано. На нём ни единого синячка. Нет. Это был всего лишь кошмар. Астарион никогда не станет… «…без веской причины». Боги, откуда эти мысли. Почему будто сотни голосов, её голосов, звучат в голове? Она подходит к окну, чтобы успокоиться. Врата Балдура расцветают. Город невероятно прекрасен в весеннем тепле. Молодая листва и белые цветы яблонь. Какой же город безумно красивый. Жаль, что ей нельзя наружу. Тав бросает взгляд на флакон с лекарством от кошмаров. Обречённо берёт его и собирается выпить, но медлит. Предыдущий кошмар был таким чудовищно детальным. Она опускается на колени, вглядываясь под кровать. Чисто. Никакого кладбища осколков.

Тавия грустно улыбается. Да, приснится же такое. Но что-то внутри протестует против распития лекарства.

Она ложится на кровать. Лучше попробовать поспать без помощи глупого лекарства. Тавия устраивается на боку и, бросает взгляд на перстень Зарр. Символ их вечной связи с Астарионом, но на перстне замечает крохотную деревянную стружку. Она удивлённо осматривается. Где же умудрилась зацепить? На кровати нет ни единой царапины. А прикроватный столик… точнее едва заметное место, ребро столешницы, щеголяет не просто царапиной. Кто-то отчаянно шкрябал по нему, чтобы появилось одно-единственное слово: «БЕГИ».

Отчего-то всего одно слово вызывает непонятную бурю чувств. По щекам бегут слёзы. В сердце закрадываются паника с ужасом, а перед глазами начинают метаться осколки кошмаров и других, счастливых дней. Каждый фрагмент рисует картину беспомощности, её бессилия перед подавляющим влиянием вознесённого вампира. Сцены меняются между нежными моментами и ужасающими столкновениями, оставляя у неё больше вопросов, чем ответов о природе отношений с Астарионом и о том, что на самом деле скрывается за его фасадом.

Тавия скатывается с кровати, жалобно скуля, чувствуя, как по телу разрастается чудовищная боль. Она выкручивает жилы и словно раздирает на части. Ей кажется, что её сжигают заживо на солнце снова и снова, и снова. Мышцы сжимает судорогой. А в висках пульсирует холодное эхо от голоса Астариона. Эхо, запрещающее ей вспоминать о прошлом. Чувства кричат болью. А та только нарастает. Агония испепеляет сознание, обрывает всё, кем была Тав. Срывает с неё хриплые мольбы. Отчаянное животное желание прекратить всё. Даже ценой прошлого, ценой воспоминаний и свободы. Пусть только прекратится. Каждый удар сердца кажется пыткой. Пока наконец измученный разум не тонет в кошмаре.

«Ты всегда была моей добровольной жертвой. Марионеткой, игрушкой, которую нужно выбросить, когда я устану от твоего использования, — усмехается Астарион, его глаза холодны и лишены привязанности. — Никогда не думай, что ты заслуживаешь чего-то большего».

Тав связана, беспомощна, во власти Астариона. Он стоит над ней с холодным, равнодушным взглядом. Он произносит тихим жестоким шёпотом:

«Теперь проси прощения, моя драгоценная марионетка».

Нутро вампирского отродья сжимается. Она послушно хнычет мольбы о прощении. В этот момент громом пробивается осознание, странная уверенность, что это был тот самый первый раз, когда ему пришло в голову забрать всё, что ей принадлежало — её независимое от него существование, дружбу, преданность и сострадание. Всё, что могло отобрать его зверушку. Всё, что могло дать ей ресурс для непокорности. Память. Прошлое о том, к кому и куда она смогла бы от него уйти. Так, чтобы остался только он.

Последний кусочек памяти, крохотный фрагмент, с её плачем и мольбой остановиться. Бесполезные попытки воззвать к его милосердию.

«Пожалуйста… Нет… Я сделаю что угодно. Не делай этого, пожалуйста…»

Голос Тав звучит эхом боли, наполняя воздух чувством безнадёги и страха. И наконец гаснет, оставляя понимание истины.

Тавия едва может дышать. Шок от ужасного открытия оставляет её выброшенной на берег рыбой. Она лишь хватает ртом воздух и пытается понять, что же теперь делать. Она переводит взгляд на лекарство. От него она слабеет. Становится изнеженной и безвольной. Падает в удушающий сон, в котором становится его марионеткой.

Как оказалось, по пробуждении её ждёт точно такая же участь.

Она сжимает в руках флакон. Возможно, только так она добьётся свободы. Сколько попыток она уже делала? Она вампирское отродье. Для неё вообще не существует такого понятия, как время. Для них обоих. Астарион может вечно с ней играть. Она осторожно ставит склянку на прикроватный столик. Руки дрожат. Как бы не расплескать «лекарство от кошмаров». В её голове формируется безумный план. Настолько пугающий, что сначала она пытается вновь позвать безликих слуг, чтобы набрали ей ванну. Но в ответ тишина. Никто не идёт на её зов. Тав качает головой — глупо было даже пытаться.

Тавия ложится на кровать и закрывает глаза. Бушующий ужасом разум постепенно успокаивается. Она притворяется спящей. Отчего-то в голове свербит идея, что если она сейчас не сможет сбежать, то навсегда останется пленницей. Спустя несколько часов замок на двери щёлкает. В комнату входит стылый холод. Астарион нависает над ней, его рука ласкает её волосы, а его улыбка кажется мягкой, но фальшивой. Тавия лениво приоткрывает глаза и улыбается.

«Вот моё маленькое отродье, оно такое сонное», — голос Астариона источает сладость, когда он берет её на руки. Однако в его глазах нет никаких эмоций, а прикосновения кажутся скорее собственническими, чем любящими. Тав жестом полного доверия прижимается к нему, стараясь не выдавать себя. Но как же до слёз больно. Ушёл тот милый мужчина, который читал ей по ночам и сидел неподвижно, пока она рисовала его прекрасное лицо.

Определённо, ей не следовало позволять ему становиться настоящим вампиром!

Тело отродья привычное угождать своему создателю и хозяину. Её движения плавные и соблазнительные, когда она мягко увлекает его спиной на постель и садится на его бёдра. Его маленькое покорное отродье. А рука уже тянется к склянке на прикроватном столике. То, что делает её слабой и сонливой, должно и на него подействовать. Хоть немного. На это вся надежда. Тавия обнимает Астариона и мурлыкает незатейливую мелодию, усыпляя его бдительность. Она послушной кошечкой ластится к нему и демонстрирует те черты, что теперь он любит пуще остальных. Угодливость. Покорность. Пусть расслабится.

Астарион запирает дверь только когда уходит.

Тав покрывает его лицо поцелуями. Разжигает его желание умело, привычно и почти без внутреннего крика. Сегодня так надо. Рука касается розовой склянки. Астарион, с самодовольным видом тянется к ней за поцелуем, когда она хитростью вливает «лекарство» в его рот, не позволяя выплюнуть. Едва в его глазах загорается понимание, она вскакивает, чтобы бежать. Как можно дальше. От него.

Стальная хватка придавливает к кровати. Вся ярость вознесённого вампира обрушивается на неё, подавляя на всех уровнях. Чудовищная боль за то, что посмела напасть на хозяина, сковывает нутро, но мгновением позже становится слабее. Яростный алый всполох глаз затухает. «Лекарство» действует. Тавия отбрасывает с себя руки Астариона и отталкивает его. Она ласточкой летит к двери, наплевав на внешний вид. Об одежде она позаботится, когда будет свободна.

Она бежит всё быстрее по коридорам и лестницам. Мимо перепуганных слуг и обходя дремлющую стражу. Парадный вход будет для неё закрыт, она это точно знает. Слуги тоже предпочтут заколотить все свои мышиные норки. Остаются два места. Выход к городской стене и… о втором думать совсем не хочется. Лишь на последнем пролёте лестницы Тав понимает, что надо было схватить ключ и запереть Астариона в её клетке. Но поздно. Возвращаться нельзя. Он быстро оклемается. Тавия мчится к двери на свободу, но уже в десяти шагах от неё понимает, что хозяин позаботился об этом выходе.

Дверь совсем другая. Тяжелее. Окована дополнительной решёткой. Заперта на несколько замков. А ключа у неё нет.

Взгляд обречённо поворачивается в сторону бального зала. Двойные двери. Магический замок. Но тот быстро поддаётся, стоит ей протянуть руку. Фамильный перстень Зарр отпирает все магические замки. Хоть какая-то польза от него. И снова бег. До его кабинета. Поворот на древний лифт. Туда, где начался их кошмар. В подземные темницы. Там раньше скрывалась тайная спальня Касадора. И не только она...

Лифт неспешно спускается вниз. Тавия в ужасе падает на колени. Страх прижимает к полу. Она ушла так далеко. Так невероятно далеко. Неужели? Неужели в этот раз всё получится? Она помнит, точно помнит, что под спальней Касадора был потайной ход в городскую канализацию. Вспомнить бы, не разрушила ли его битва с Нетерийским Мозгом, потому что если вход окажется завален, то…

— Так-так-так, что у нас здесь? Маленькая мышка пытается поиграть в прятки? Как мило! — разрывает тишину его насмешливый голос.

Он спускается откуда-то сверху, не позволяя понять, какую точку наблюдения занял Астарион. Тав пытается поднять взгляд, но чудовищный животный ужас прижимает её к полу. Слишком страшно смотреть наверх. Паника вызывает дрожь по всему телу. Спасения нет.

«Нет-нет-нет-нет-нет!» — отчаянно бьётся в голове одна-единственная мысль.

Дрожь пробегает по телу, и Тав, игнорируя движение лифта, прыгает вниз. Каменный пол больно встречает её. Колени и локти ободраны. Но она вскакивает и бежит вперёд. Быстрее-быстрее-быстрее. Бежать. Очередной магический замок расступается перед авторитетом перстня Зарр.

— Ещё немного, и твоё поведение меня изрядно разочарует, зверушка, — слышит она спиной его голос, когда вновь прыгает вниз. С одного каменного помоста на другой. — Быть может, обсудим, почему твоя глупая головушка сочла разумной эту попытку побега? Как взрослые люди. Хм?

Прыжок с помоста на помост. Так же больно, как и с лифта на пол. Она совсем отвыкла от своего прошлого. Размякла. Стала слишком домашней. Потеряла все былые силы. Сломалась. Разбилась на осколки. И даже сейчас удивлялась, что остались очаги сопротивления.

— Почему? Почему?! — рвётся из груди крик боли и возмущения. — Да по той же причине, что и предыдущий десяток раз, когда я пыталась сбежать! Ты-то точно помнишь, ведь стирал память только мне!

Астарион где-то за спиной. Оглядываться страшно. В голове крепнет уверенность, что если она обернётся, то уже не сможет сдвинуться с места. И тогда конец всему. Из глаз бегут слёзы. Дрожащая рука случайно касается чего-то острого. Проржавевший от времени маленький кинжал. Хоть какое-то оружие. Бесполезное против вознесённого вампира, но дрожащей руке с кинжалом чуть спокойнее.

— О, я лишил тебя драгоценных воспоминаний? Ничего не поделать, это все было ради твоего послушания!

Голос Астариона льётся самодовольным ядом. Ему ничуть не жаль. Она лишь игрушка для него. Единственная или одна из многих, но вещь, а не его женщина. Человечности в нём нет. Сочувствия ждать бесполезно. Милосердия не будет. Она отчаянно бежит к каменной двери, что ничуть не отличается от стены. Только если знать заранее, что она сдвинется при должном усилии.

Она ведь сдвинется?

Тав кажется, что время движется медленно, как проливающийся кисель. Она сбивает изнеженную кожу рук до кровавых ссадин. Толкает неповоротливую каменную дверь и молится. Как никогда в своей жизни. С медленным скрежетом дверь сдвигается. Астарион отчего-то не торопится. Когда проход открывается настолько, чтобы она смогла проползти, в спину бьёт холодный смех вампира.

— Браво-браво, моя милая зверушка. В этот раз ты ушла дальше, чем обычно. Наша маленькая игра в кошки-мышки вновь становится интереснее.

— Игра?.. — шепчет она, не веря и вновь кричит: — Игра?! Это всё для тебя лишь игра?

Она вскакивает на месте и несется вперёд. К её отчаянию, канализация изменилась. То простое вонючее, но вполне узнаваемое пространство со множеством выходов в город, пропало. Теперь это возведённый подземный лабиринт. Наверняка после победы над Нетерийским Мозгом Астарион внёс свою лепту в восстановление города. Он ведь упоминал изменения, которые жаждет увидеть. Тавия бежит вперёд, но голос Астариона не становится тише.

— Моя милая зверушка, у вознесённого вампира может быть лишь один враг — скука. Я сильнее всех в этом мире. Я давно захватил всё, чего жаждал. Обладатель всего… ты даже не представляешь, как непросто справляться со скукой. Развлечения приедаются. Любовь… ха, лишь инструмент контроля, местами раздражающий. Даже пытки не вызывают восторга, — страдальчески заявляет он медленно и неумолимо приближаясь к ней. — Но ты помогла мне найти средство от скуки, когда в первый раз решилась от меня уйти. Должен признать, довольно забавно наблюдать, как ты постоянно пытаешься и терпишь неудачу. Это почти мило, в каком-то жалком смысле. И ещё ни разу не надоело!

Вперёд. Быстрее. Тупик. Назад. Развилка. Ноги сбиты до кровавых следов на мокром камне. Страх гонит дальше. По щекам продолжают течь слёзы. Как же так? Почему жизнь так повернулась?! Она любила его! Она была ему верной и преданной! Она с готовностью шла за ним до конца.

— За что?! Зачем меня мучить? Зачем отбирать воспоминания? — срывается она у очередного тупика, дав волю плачу. — Почему не выбрать ту, которая согласится с тобой играть?

— О, моя дорогая зверушка, кажется, ты до сих пор не понимаешь природу наших отношений, — снисходительно разнёсся по лабиринту его голос. Астарион будто был сразу везде. — Я никогда не мог согласиться на кого-то желающего, кого-то, кто потенциально мог меня разочаровать или восстать против моих желаний. Твоя борьба и неповиновение делают приручение таким восхитительным. Что касается твоих страданий, то это все ради нашей игры, понимаешь? Чтобы сломать тебя и собрать по моему вкусу. Это труд любви, если хочешь знать. Ты даже не представляешь, сколько изменений я уже внёс и сколько предстоит внести!

Тав едва грудью не налетает на очередную стену. Он вносил изменения? Собирал её по своему вкусу? Она памятью возвращается в прошлое. В их приключения. Все события их совместного выживания кажутся яркими и подробными. Как будто всё на своём месте. А что до того? До наутилоида? До дня их первой встречи? У неё были родители? Друзья? Воспоминания о монастыре, в котором она обучалась? Все попытки сейчас обратиться к событиям глубокого прошлого словно натыкаются на мутное стекло, через которое никак не получается разглядеть детали.

— Как давно? — срывается отчаянный вопрос. — Как давно это продолжается?

— Моя наивная зверушка, для вампира время не имеет никакого значения. Десять лет, двадцать лет… или ещё больше. Зачем считать, когда наша игра настолько восхитительная? — насмешливость в его тоне граничит с пугающе откровенным восторгом от его игры. Он не пытается её догнать намеренно. Он растягивает удовольствие. — Разве ты не видишь красоты в нашем маленьком цикле?! Это танец контроля и подчинения. Ты изо всех сил пытаешься сбежать, я ловлю тебя. Следует прекрасный финал, а затем я стираю твои воспоминания, создавая чистый лист, чтобы начать все заново. Каждое повторение — это возможность усовершенствовать нашу любовь, расширить наши границы, превратить тебя в мой идеал. Разве ты не можешь уловить в этом элегантность?

Тавия не желает верить, что всё закончится так. Что весь этот бег обречён стать ещё одним раундом игры. Она заставляет себя отрешиться от эмоций и двигаться туда, где раньше был выход на поверхность. Бег становится быстрее, удары о стены тупиков злее. Слова Астариона остаются без её реакции. Она спешит…

То, что было когда-то канализационным люком, теперь намертво запаяно.

— Какая жалость, ты забыла, что я полностью перестроил подземный Балдур? — окружил её глумливый шепот. — Как я и говорил, зверушка, ты будешь счастлива со мной. Хочешь ты этого или нет.

Бег продолжается. До следующего возможного выхода. Тщетно. Затем снова и снова. Всё, что она помнила. Все мышиные норы. Даже выход через канализацию в реку закрыт. Под смех Астариона она продолжает свой мышиный бег по лабиринту. Но всё безнадёжно.

— Набегалась, моя милая зверушка? Не хочешь перейти к чему-то более провокационному в нашей игре? — на этот раз она видит, как он вальяжно идёт за ней. Астарион не торопится.

— Сотрёшь мне память снова? — кричит она, срываясь от отчаяния в истерику.

— Да, моя дорогая зверушка, это следующий шаг в нашей маленькой игре. Я еще раз сотру твою память, и, открыв глаза, ты снова окажешься в моих объятиях. Лишившись ещё одного кусочка себя. Полностью в моей власти. Мой воистину восхитительный цикл. Ты сопротивляешься, я подчиняю, изменяю твое сознание, и мы снова танцуем. Это прекрасная, бесконечная мука, тебе не кажется?

От его радости замерзает сердце. Всё снова закончится его победой. Она проснётся в комнате. Всё будет повторяться…

НЕТ!

Тавия перехватывает ржавый кинжал и с яростью бьёт им себя в грудь. Истерично и с криками ненависти. Может, она не победит Астариона в этой игре. Но она разорвёт этот дьявольский цикл. Руки слабеют, но она продолжает наносить себе раны чувствуя болезненное удовлетворение от своей маленькой победы. В глазах мутнеет. Крови становится слишком много, и Тав обессиленно падает на мокрый каменный пол.

Когда Астарион оказывается рядом, из неё вытекает слишком много крови, чтобы спасти. Тьма закрывает мироздание чёрной подушкой. Тавия впервые искренне радуется. Лучше кошмарный конец. Лучше закончить всё здесь.

— Что же ты натворила, моя глупая зверушка. Как ты могла… — разрывает её рассудок холодный голос, доносящийся будто изнутри, — стать такой предсказуемой! Ты каждый раз думаешь, что в смерти можешь меня обыграть!

Астарион начинает смеяться. Долго. Громко. Злорадно. Он поглощён шуткой, которую знает только он. А затем коротко приказывает:

— Impero tibi! Te curo!⁽¹⁾

Перстень Зарр на пальце обжигает её мучительной болью, от которой хочется кричать, но губы Тав сцепленны. Из глубин памяти звучит приказ Астариона молчать. А тем временем внутри неё словно бурлит лава и воспламеняет её. Сознание становится кристально трезвым. Глаза удивлённо распахиваются. Как раз для того, чтобы увидеть как её раны затягиваются. Крови на грязном камне канализации больше нет.

— Один из маленьких секретиков, что хранит в себе Некромантия Тэи⁽²⁾, — снисходительно поясняет Астарион. Перстень на его пальце горит алым светом, отдавая приказ своему близнецу на пальце Тав. — Ты всегда будешь со мной, пока на тебе это кольцо!

Она отчаянно хватается за кольцо, надеясь сдёрнуть его с пальца. Бесполезно. Оно будто прикипело к ней.

— Слишком предсказуемо, зверушка, — разочарованно цокает он языком. — Разумеется, снять его ты не сможешь. Даже если попробуешь отрезать палец или руку. Думаешь, я позволю тебе испортить нашу маленькую игру?

— Ты монстр! — всхлипывает Тав, понимая, что раны почти закрылись.

Смерть отвергает её. Ей остаётся только цикл ужаса без конца.

— Не трать понапрасну силы, милая зверушка. Нам осталась лучшая часть нашей игры! — триумфально улыбается Астарион, жёстко хватая её.

Он волочет Тав словно мешок с мусором за собой. Не позволяет даже подняться на ноги. Лишь обдирать нежную кожу о камень. Сейчас, как никогда, хочется забыть. Не вспоминать и не знать, что вот-вот грянет. Но отчего-то именно в этот момент память остаётся кристально чистой и невероятно полной. Очевидно, это его особенная издёвка. Перед самым концом она вспоминает всё. Все кусочки её самой, что он похитил. Все бесконечные циклы, что ломали её и превращали бесстрашную воительницу в трусливую домашнюю рабыню.

«Пожалуйста! Пожалуйста, не надо! Только не это! Только не опять! Я не хочу!!!» — кричат её мысли, когда безысходность затапливает полностью и окончательно душит надежду.

«Спи, моя возлюбленная. Когда ты проснешься, ты забудешь все это. Но знай, что твоя борьба только разжигает огонь между нами. До новых встреч, моя зверушка…»

Тав просыпается со сдавленным криком. Опять кошмар. Что-то в последнее время они постоянно её мучают. Но поутру не вспомнить, что же ей такое снилось. Картинки уплывают. Остаются только отголоски эмоций. Она вздыхает и приказывает себе забыть о дурном. В конце концов, вокруг неё такая прекрасная спальня, её мир прост и понятен. Она счастлива быть любимым отродьем Астариона. Его зверушкой. Жизнь наполнена нескончаемым счастьем и любовью, если она посвящена ему. На пальце красиво поблескивает перстень Зарр.

А за окном такое тёплое лето…

1) Приказ плюс исцеление ран

Вернуться к тексту

2) В игре перевод — Некромантия Тхая

Вернуться к тексту