Мрак под куполом цирка (джен)

Алиса, не чуя под собой ног, влетела в зал и спряталась за портьерой. Теперь классной даме ни за что не найти её, так как портьеры здесь достаточно длинные и широкие. Да и взбредёт ей, этой суровой и педантичной тётке, что ученица ухитрилась затеряться в обширном бальном зале? Но сухая особа в очках, нацепленных на длинный, будто крысиный нос, уже показалась в дверях.

— Выходи, мерзавка! — крикнула она своим неприятным голосом. — Не пытайся скрыться, всë равно будешь найдена и наказана!

Классная дама не пропустила ни одну банкетку у стены, обошла все мраморные, точно из сахара выпиленные колонны. Алиса думала, что, после этих неудачных поисков, тётка уберётся в другой зал... но не ожидала, что она будет ещё и за портьерами шарить!

— Вот она, несносная девчонка! — вытащила она за руку Алису. — Уж директриса на большой перемене-то тебя точно перевоспитает!

— А что я сделала такого? В чëм моя вина?! — в злобном недоумении смотрела Алиса на своего извечного врага прищуренными глазами. — Это вы все требуете от меня слишком многого!

— И она ещё спрашивает!! — взвизгнула дама. — И она ещё смеет возражать нам!! Марш в класс!

Она метнула крючковатый палец в сторону кабинета, где шёл урок, и топнула ногой. Насмешливая улыбка искривила лицо Алисы: степенная классная дама сейчас была не лучше любой капризной ученицы. Поэтому, отвесив ей притворный книксен, девочка гордо повернулась на одной ножке и направилась в класс.

Всë оставшееся время урока она просидела с самым мрачным видом, а когда настала большая перемена, и классная дама строго велела следовать за ней, она покинула свою парту с большой неохотой. Одноклассницы, показывая на Алису пальчиками, тайком хихикали, и от этих едких насмешек в еë сердце начинала нарастать боль. А когда директриса начала своим холодным и ровным голосом ей нравоучения читать, и вовсе хотелось разразиться проклятиями. На взгляд Алисы, директриса напрасно строила из себя благородную даму: очки на цепочке придавали ей не учёный, а лишь противный вид, лицо было неподвижным, как у бездушной статуи.

— Всю перемену — без обеда, — вынесла она приговор, и каждое слово еë гладкого голоса отдавалось ледяным камнем в сердце девочки. — И, вследствие вашей лености и прескверного поведения, ваша репутация испорчена.

Алиса искренне не понимала: как это так — «испорчена»? Ну, благородной девицей, как остальные институтки, она, разумеется, не станет, но, быть может, раскроет себя в чём-нибудь другом?.. Неужели не понимают эти вылизанные леди, что она не создана для женских наук?! Об этом думала Алиса, одиноко сидя в столовой за пустым столом, в то время, как другие девочки с аппетитом уплетали сытный обед. Да ей уже не в первый раз терпеть несправедливое наказание. В этом институте, как казалось ей, вообще всë странно и несправедливо: сие заведение было с четырёх сторон обнесено каменной стеной, и, хоть и выглядело красивым внешне и внутренне, наслаждаться этой красотой классные дамы и учительницы просто не давали времени. Лучше было бы, думала Алиса, просто построить обыкновенные казармы, чем возводить такое величавое здание, в котором должны царить радость и великолепие. Даже свободное время в этом доме тирании предназначалось для повторения изученного материала, за незнание которого следовало неумолимое наказание. И то ладно, если бы на учëбе присутствовали только учительницы — так нет ведь, ещё зачем-то этих дам в каждый класс! Они зорко следили за порядком и выполнением заданий, что всë равно не отличало их от обычных придирчивых надсмотрщиц. Тяжкие условия и постоянный гнёт делали учениц похожими на дочерей бедняков. Они и одеты-то были скромно — все носили простые коричневые платья с чёрными передниками и пелеринами, лишь по праздникам заменяемыми белыми. Однако ни уроки, ни строгость со стороны наставниц ничуть не мешали институткам на переменах превращаться из благородных девиц в настоящих дикарок. Они в самых жестоких и насмешливых словах обсуждали учительниц, и в особенности классных дам, подшучивали над одноклассницами, и даже порой учиняли какую-нибудь дикую шалость. Алиса в душе смеялась над этими хитрыми и капризными ученицами, хоть и понимала, что их сделала такими жизнь без радостей и родных. А во время сегодняшнего урока она смеялась над Джейн Уиттиер, одной из самых красивых и способных учениц. Алиса глядела на то, как она поправляет свои золотистые косы и прикрывала губы ладонью, чтобы не засмеяться в голос. «Подумаешь, красавица! — думала она. — У меня-то волосы белокурые, ещё лучше твоих! Снаружи у тебя красота, а в голове, как говорится, пустота! Что я, не знаю, какая ты на самом деле задира и гордячка?» Классная дама, заметив Алисин смех, естественно, сделала ей замечание, и, как всегда, строгим голосом. А строгости по отношению к себе, Алиса просто терпеть не могла. Она сейчас же отпускала или дерзкие фразы, или едкие, насмешливые выражения. И в том, и в другом случае следовало наказание. И от сегодняшнего наказания Алиса не спаслась даже бегством...

— Чего это ты тут расселась? — усмехнулась Джейн, глядя на бесцельно сидящую в столовой Алису. — Тебе сегодня уже ни кусочка, ни глоточка не перепадёт.

— А не всë ли равно? — сердито покосилась Алиса.

— Ясно, не всë равно. Чего доброго, стащишь какой-нибудь пирожок. Вот я за тобой и слежу.

Алиса снова хотела ответить чем-нибудь гневным, но тут между ней и Джейн словно из-под земли выросла Ева Бëрн. Фамилия этой ученицы говорила сама за себя — девочка была пылкой и необузданной, а косы у неё были рыжими, словно пламень. Она тысячу раз шалила и тысячу раз наказывалась, но никогда ничего не боялась. Она могла часами голодать или стоять посреди зала без передника, но ни о чëм не жалела и всегда непонятным образом добывала себе еду или добивалась милости учительниц.

— Ты лучше свой суп скорее ешь, а то остынет! — весело бросила она Джейн и поскорее увела Алису в коридор. Там она уселась с ней на одно из окон и угостила её булкой с изюмом. Из всех учениц в институте Алиса уважала одну лишь Еву и была счастлива, когда, в часы голода, получала от неё еду.

— Спасибо, милая Ева! — горячо поблагодарила Алиса, так жаждущая поддержки. — Где ты только такой батон добыла?

— Миссис Миллер женщина хлопотливая, но рассеянная, поэтому стащить хлеб у неё из кухни мне ничего не стоит.

— Но как так получается, что тебе удаётся избежать наказаний чаще, чем мне?

— А потому что я сразу придумываю уловку. Например, мисс Чиллингтон ругает меня за неряшливость, а я хитрю: «Я вам лучше сейчас задачу решу!» И нарочно решаю самую лёгкую, и мисс Чиллингтон, видя мой успех хвалит меня и даже ставит положительную оценку.

— Жаль, что у меня нету таких способностей. А учиться у меня просто душа не лежит — она пламенеет к чему-то другому... Но я так давно не видела ничего, кроме института и всего, что с ним связано! До этого я жила на ферме у моей добродушной опекунши, но в мои семь лет она вдруг решила, что мне пора начинать серьёзную жизнь, забросила меня сюда — и забыла... Уже долгие годы я не могу покинуть пределы институтских стен, даже в летние каникулы, ведь у меня нет родителей, чтобы забрать меня отсюда... Если мне случалось видеть нечто яркое и праздничное, пусть даже на краткое время, сердце моё начинало петь, а душа — ликовать. Только тогда я чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Алиса не зря доверилась своей подруге — Ева была тронута этой историей.

— Да, понимаю, вечная жизнь в четырёх стенах тяжела... Особенно если лишена красок радости... К счастью, меня такая участь обошла стороной — у меня есть папа, добрый, любящий папа, который одобряет мои мальчишеские манеры и летом возит меня в самые лучшие места. А у тебя никого нет, бедняжка! Но не вздыхай столь горько — завтра праздник, и счастье улыбнётся тебе!

Проснувшись рано утром, Алиса увидела лежащие на стуле белые передник и пелерину, которые она так любила носить. И вообще, она обожала праздничные дни не только из-за красивой одежды — в эти чудесные дни, как по волшебству, скучные стены института оглашались голосами гостей и музыкой, наполнялись ароматом аппетитных блюд и кружащимися парами. Алиса только и жила мечтой о такой жизни, считая дни до каждого праздника. Сегодня торжество обещало быть особенно интересным.

Девочки в белых одеяниях казались Алисе снежными феями, а учительницы и классные дамы в парадных платьях будто бы сделались чуть добрее. Все залы были ещё с ночи украшены, в особенности бальный — он так и пестрел розовыми лентами и цветами. Заняв в нём место среди своих одноклассниц, Алиса терпеливо выслушала поздравительную речь директрисы и присела в реверансе со всеми ученицами в знак почтения. Ерунда всë это, пустое... Впереди ведь самое интересное — общение с мальчиками!

— Идут, идут! Мужчины! — чуть не подпрыгнула от восторга Ева, едва раскрылись двери. Среди гостей действительно, были не только дамы, но и кавалеры, что всегда казалось как Алисе, так и всем институткам чудом из сказки. На воротах института, помимо его названия, висела суровая надпись «Вход самцам воспрещён!», ровно так же, как и как и самкам воспрещён вход в мужские учебные заведения. Однако в праздники эти запреты сходили на нет подобно холодному туману, уступая места тёплым знакомствам и личным отношениям. К тому же из приглашëнных кавалеров были не только чьи-то братья и кузены, но и никому не знакомые парни, из лучших учебных заведений.

— Как ты относишься к мальчикам? — спросила Алису Ева и, не дожидаясь ответа, призналась: — Я каждую встречу с ними берегу в памяти. Ведь в любом из них я нахожу родственную душу, так как сама такая же отважная и смелая!

— А я уверена, что их души столь же благородны, сколь и они сами красивы... — прошептала Алиса, точно вглядываясь в свои мечты.

— Красивые?.. — откликнулась Ева и пробормотала как бы между прочим: — Ну да, ещё и красивые...

Она быстро поймала одного высокого лицеиста и завела с ним знакомство. А Алиса, как не взмахивала своей светлой косой, как не глядела голубизной своих глаз, так и не добилась внимания парней. Наверное потому, что в институте и без неё хватает красавиц вроде Джейн Уиттиер... Тем временем возгласы встреч и знакомств сменились на звуки нежного, ласкающего вальса. Кавалеры торопливо натягивали белоснежные перчатки, любезно приглашали институток и грациозно скользили с ними. Всë это напоминало диво из сказочного сна... Но на сей раз не для Алисы. Если раньше ей и удавалось перемолвиться с кем-нибудь из кавалеров хотя бы несколькими словами, то сегодня ей в этом не повезло. И в её сердце закралась необъяснимая грусть: хотелось куда-то далеко-далеко, туда где не было образцового порядка учёбы, где жило всë прекрасное... Девочка оглянулась на институток и гостей — они бесспорно счастливы, даже Ева весело болтает со своим лицеистом. Её, Алису, злючку и неудачницу, никто не замечает... Да и сейчас не заметит. Поэтому Алиса тайком удалилась, оставив позади звучный и яркий бал, и поднялась на самый верхний этаж, к небольшому окошку. Ни одна классная дама там не бывала, и девочка часто находилась в этом тёмном и недоступном месте, смотря сквозь стёкла на вид города. Вот и сейчас она решила усесться на пыльный деревянный подоконник, прижаться к стеклу и с лёгкой грустью помечтать о недостижимой для неё воле. Но когда она прижалась, окошко вдруг поддалось ей и открылось. Удивлëнная Алиса выглянула наружу, подставляя лицо осенней прохладе. Наверное одно это оконце в мрачном институте раскрыло свои рамы, чтобы подарить угнетённой девочке временную свободу. Алиса посмотрела на простирающийся вдаль город, на пологую крышу... и вдруг весело рассмеялась:

— Ну конечно, я смогу!

Она ловко взобралась на подоконник и шагнула оттуда на плоский разжелобок. Затем пошла вперёд, совершенно не боясь смотреть вниз. Ведь снизу шумел огромный город с величественными зданиями, похожими на замки из древних легенд, с небоскрёбами, напоминающие старинные башни. Город, должно быть, продолжался и за горизонтом, и Алиса, глядя за этот горизонт, ощущала чувство небывалой свободы и счастья. То же она будет чувствовать, окончательно покидая институт. Но когда это ещë будет... Неожиданно её взгляд остановился на пестреющем невдалеке шатре в красно-зелëную полоску. Вокруг него стояли нарядные фургоны и суетились люди, одетые в такие костюмы, с которыми не могли сравниться даже те, что в институте надевали на новогодний карнавал. Алиса, изумлëнная как никогда, смотрела на чудесный шатёр, точно из мира сказок возникший среди однотонных городских стен, как вдруг воздух прорезал возмущëнный писк Джейн Уиттиер:

— Здрасьте пожалуйста! С нами кавалеры под руки ходят, а она по крышам разгуливает! Это институт благородных девиц или уличных хулиганок?

Джейн глядела из окошка на Алису, и возмущалась всей своей горделивой натурой. Но и Алиса за словом в карман не полезла:

— А мне кажется, не только уличных хулиганок, но и склочных стерв. Да-да, вроде тебя!

— Что-о?! Ах, ты... Вот сейчас достану тебя! — Джейн полезла была за Алисой, но ступить на крышу не решилась. Как и многие неженки, она была трусихой, и только топталась на месте, неуверенно бормоча: «Вот сейчас... достану!..» Алиса хихикала над ней, но долго потешаться не пришлось, потому что откуда-то с лестницы раздался голос Дороти Вокс, самой старшей ученицы в классе:

— Джейн, где ты прячешься? Нас парни уже давно нашли.

— Ну-ка, иди сюда, Дороти! — сердито позвала Уитиер и указала на Алису. — Она, оказывается, балуется тут, как дворовый мальчишка!

— Кто балуется? — удивилась Дороти и показалась в окне.

— Кто, кто? — прибежали другие девочки.

— Да она, Алиса, кто же ещё! — скривилась Джейн. Дороти сурово приказала:

— Алиса Квинсли, войди обратно! Ещё не хватало, чтоб ты оттуда слетела.

Алисе ничего не оставалось, как подчиниться.

— Не только классным дамам, но и нам надоели твои странности, — серьёзно говорила Дороти. — Своими выходками ты портишь наш класс перед учительницами.

Дороти Вокс была не слащавой и милой наружности, как Джейн, но стройна, как тополь, мудра и сообразительна, а еë чëрные косы чуть ли не до полу висели. Алиса уважала Дороти, поэтому не смела ей перечить и молчала, мрачно глядя в пол.

— А честно: зачем ты там гуляла? — спросила тихоня Мэри Ллойд. Алиса отвернулась, не желая открывать правду этим болтуньям и сплетницам.

— Нет, ты скажи, скажи! — наступала Кора Рош, самая жестокая и коварная. — А то на уроке приставать будем!

— Я любовалась городом, — коротко и сухо ответила Алиса, ни слова не упомянув о чудесном шатре.

— Ну не ври, не ври! — не поверила ей Кора. — Любоваться можно было и из окна. Ясно же, ты вылезала для чего-то другого!

— Хорошо, скажу, только поклянитесь, что не засмеётесь.

— Зачем же мы будем клясться? — вознегодовала Джейн.

— Ну тогда не дождëтесь ответа!

— Если не скажешь, скажем мы — директрисе о твоих вылазках в опасные места, — предупредила Дороти. Тогда Алиса не выдержала:

— Не скажете, потому что я тогда буду уже далеко!

— Как это — далеко? — изумилась Мэри.

— Сбегу из этой тюрьмы строгого режима, и буду жить где-нибудь на улице.

— Ты что... рехнулась?! — крутанув пальцем у виска, поразилась Джейн.

— И ничуть не рехнулась. — спокойно сказала Алиса.

— Да ты просто-напросто сумасшедшая! — вдруг накинулась на неё Кора. — Таким не место в благородном классе!

— На себя-то со стороны посмотри! — рассердилась Алиса. Но Кора, не обращая на её слова внимания, продолжала:

— Доложим директрисе, пусть она прикажет запереть её где-нибудь подальше!

— Да! — подхватила Джейн. — Запереть с хлебом и водой! Покуда не образумится!

Какие злые глаза были у этих девочек — воспитанниц благородного института! Даже на всегда спокойном лице Мэри Ллойд читалась неприязнь. Не в силах более терпеть их нападки, бедная Алиса сжала виски и кинулась в спальную комнату. Но даже там она чувствовала себя неловко, так как эта спальная, вмещающая в себя кровати для всех учениц, была просто огромной, широкой, и вместе с тем пустынной.

«Нет, это совсем не жизнь!.. — думала она, сидя с ногами на своей кровати и глядя в окно. — Это сплошное страдание! Меня, несчастную сироту, мучают как угодно, а я даже не могу защититься! И почему? Просто потому что не дозволено такое в этом заведении! Здесь с психопатическим убеждением будут доказывать, что ты не права, когда на самом деле всë не так! Это определённо не институт... Это сумасшедший дом! Да, я сбегу отсюда... И, может быть, очень-очень скоро!»

Алиса легла и поставила голову на ладони — отчаянные планы рождались в уме её. Она порешила покинуть институтские стены уже на следующий день. К тому же она догадывалась, куда именно пойдëт — в тот необыкновенный двухцветный шатёр. Там наверняка затаились свет, радость и волшебство.

По выводу Алисы, единственное, чем праздничный день отличался от обычных, — так это тем, что она открыла для себя необычайное место с шатром, фургонами и людьми в причудливых костюмах. Поэтому во время учёбы она только о нём и думала, а на перемене после второго урока, отошла в угол, чтоб не заметили одноклассницы, и таинственным шёпотом сообщила Еве:

— Знаешь, Ева... Вчера я видела на улице красивый шатёр, а вокруг него — фургончики... Как ты думаешь, что это?

— Ты не знала? — лицо Евы, обрамлëнное огненными косами, вмиг оживилось. — Это же цирк! Он снова приехал, и счастлив тот, кто попадёт в него!

— Не зря я чувствовала, что в нём прекрасно! — Алиса подняла разгоревшиеся голубые глаза. — От своей опекунши я слыхала, что в цирке есть акробаты, клоуны, силачи и дрессированные животные, но не подозревала, что он выглядит именно так! И ткань его шатра такая интересная, красно-зелëная...

— Красно-зелëная, говоришь? — вдруг насторожилась Ева.

— Да.

Тут с подругой Алисы произошло нечто удивительное: она широко распахнула карие глаза, а лицо её изобразило небывалый, почти трепетный восторг.

— О! — воскликнула она, пританцовывая на цыпочках. — О! Это ведь самый знаменитый цирк в мире!

Алиса с интересом приготовилась слушать, но тут коридоры огласил пронзительный звон колокольчика.

— На большой перемене расскажу! — крикнула Ева и повлекла подругу в класс. Как дождались Алиса и Ева конца урока — и сами не знали того. Но со звонком они чинно и степенно покинули кабинет, и, убедившись, что их не видят дамы, пустились бегом на верхний этаж. Там они сели у того самого окошка, и Алиса навострила уши.

— Цирк, шатёр которого в красно-зелëную полосу, — поведала Ева, — принадлежит только одному человеку — Вильяму Мэджингтону!

— Он директор этого цирка?

— Не только директор, но и режиссёр. Самый великий, самый гениальный импресарио, каких и свет не видывал!

Изумлëнная Алиса проговорила вполголоса:

— То есть, придуманные им цирковые номера чудесны?

— Милая Алиса, — подавшись вперёд, стала горячо пояснять Ева, — цирк — это всегда прекрасно, а цирк Мэджингтона и вовсе будто окутан магией! Сама там с папой бывала, поэтому могу беспрепятственно засвидетельствовать: там был номер с силачами, что держали пирамиду из живых слонов, номер с собаками, танцующими с зонтами на канате, и фокус с извлечением из цилиндра настоящих бабочек. И всë это под чарующую музыку и особое освещение! Нет, недаром люди любят Вильяма Мэджингтона за его изобретательность!

Алиса слушала с жадным вниманием, и никогда ещё мечты её не были так сильны.

— Ах, вот бы и мне попасть в этот чудесный цирк! — прошептала девочка. Но Ева печально покачала головой:

— Вздор! Таким, как нам, нечего и думать об этом! Нам, несчастным пленницам, остаётся только «прилежно учиться» и ждать каникул.

В ответ на такое безнадёжное заявление Алиса раскрыла серьёзную правду о себе:

— А я уже не считаю себя пленницей! Я назначила побег уже на сегодняшний вечер. Мне всë равно, где я буду жить — главное, что не в серых стенах учебной клетки. Но первым делом я точно пойду в цирк Мэджингтона.

— Смелое решение! — удивилась Ева и задумалась. — Впрочем, тебе всë равно будет лучше на воле, ведь у тебя нет родных, которые могли бы радоваться твоим знаниям и увозить тебя на каникулы. А меня держит в этой «благородной тюрьме» лишь обещание о получении хорошего образования, данное папе.

Да, Алисе действительно пора было сбегать — классная дама огрызалась на неë чуть ли не по-собачьи:

— Квинсли! Опять не прибрала тетради в ящик! Когда же прекратится у тебя этот бардак?!

Лицо Алисы вспыхнуло презрением.

— О, он прекратится завтра же! — дерзко заявила она и, не дожидаясь дальнейших придирок злой старухи, широким шагом ушла в спальную комнату. Там она сняла башмаки, прямо в форменном платье легла на кровать и натянула одеяло до самого носа. Постепенно в спальную стали прибывать другие девочки, и огромная комната наполнилась болтовнёй и смехом.

— Все ещё зубы чистят, а ты уж улеглась? — хихикнула Джейн.

— Сон одолевает, — усталым голосом протянула Алиса.

— Когда это ты так утомилась? — злобно засмеялась Кора. — Небось все уроки пробездельничала!

Алиса решила терпеливо молчать. Еве она хитро сказала «Тс-с-с!», а та игриво подмигнула и плюхнулась в свою постель. Лёгкие синеватые сумерки сменились чёрной мглою; служанки спустили шторы и потушили свет; ученицы, наконец, легли.

Но в чём главная мерзость сожительства, так это в непонятном нежелании засыпать. В этот, как и в любой вечер, девочки, свесившись с кроватей, болтали без умолку, а некоторые даже заигрались с одеялами и подушками. А ведь Алиса должна была покинуть институт под покровом ночи и тишины, чтоб никто, кроме Евы, не был свидетелем её побега! «И когда же они наговорятся?!» — раздражëнно скрипела зубами девочка. А институтки и не думают успокаиваться — Кора завела страшилку, а две ученицы другого класса залезли под кровать и стали уплетать припрятанную булку с изюмом. Алиса глядела на весь этот балаган, чувствовала, как жарко становится под одеялом, хотя спальная не отапливалась, и уже начала сомневаться, что её желанный побег удастся... Но Ева словно уловила её мысли и утешающе прошептала:

— Не волнуйся! К полуночи они точно выдохнутся.

Если раньше Алиса, привыкшая к долгому бодрствованию учениц, не обращала внимания на их шум и скоро впадала в сон, то сегодня ей, страстно ожидавшей полной тишины, казалось, что эти дурëхи за всю ночь не заглохнут. И когда время подошло к полуночи, утихли лишь некоторые из девчонок. «Прикрикнуть бы на них как следует! — закусив губу от злобы, подумала Алиса. — Но разве я их испугаю?..» Однако та, кто могла испугать, всë же появилась — женщина, совершающая обход, приоткрыла дверь и шëпотом рявкнула:

— Ну-ка, живо по постелям! Устроили тут полночные похождения! Может, ещё и танцы-шманцы закатим? Спать!!

Бегающие взапуски с весёлым визгом нырнули под одеяла, страшные истории разом стихли — женщин-служанок ученицы ничуть не боялись, но слушались. И ждать, пока растают в воздухе последние перешëптывания, Алисе пришлось совсем недолго. Убедившись, что никто ничего не замечает, она откинула, наконец, одеяло, встала и взяла в руки башмаки. Бесшумным, крадущимся шагом она покинула спальную комнату и вышла в коридор, к окну, которое на ночь всегда приоткрывали для проветривания. Но только она, надев обувь, взялась за оконную ручку, как увидела рядом Еву, улыбающуюся светло и печально.

— Ева, как я рада, что ты пришла проводить меня! — шëпотом воскликнула Алиса и крепко пожала ей руку.

— Да, я нарочно не засыпала, чтобы сказать «прощай» единственной девочке которую понимала, с которой делилась лакомствами и чувствами, — сказала Ева. — И всë-таки я одна всë равно не смогла бы дать тебе полноценное счастье... Прощай, Алиса. Ты счастлива потому, что больше не будешь гнить в холодных и мрачных институтских стенах, когда за ними столько неизведанного, волшебного! Ты непременно попадёшь в цирк Мэджингтона! В добрый путь!

Подружки обнялись искренне и нежно, как не обнимались никогда, и Алиса повернула ручку окна. Воздух, насыщенный бодрящей свежестью, волной хлынул на Алису, и она, поддавшись этой бодрости, вылезла наружу. Она знала, что именно эту крышу раз в неделю ремонтировали, и поэтому к ней была приставлена лестница. Прежде чем спуститься вниз, Алиса в последний раз помахала Еве: она никогда не забудет рыжих кос и сверкающих тёмных глаз этой честной и пылкой девочки, скрасившей ей долгие годы учёбы. И вот желанная земля — земля за пределами институтской ограды... Ведь работники поднимались ремонтировать не иначе, как с улицы. А вот и сама улица, шумная, незнакомая, светящаяся золотыми огнями. Алиса медленно двинулась по ней, не пропуская мимо глаз ни один красивый дом, ни одну живописную вывеску, ни одну нарядную витрину... Затем ещё раз оглянулась на женское учебное заведение, где томилась ни один год — это величавое, но хмурое здание навсегда осталось позади. Впереди жизнь новая, пугающая неизвестностью, но уже имеющая цель — чудесный цирк Вильяма Мэджингтона!

Найти блестящий светом огней и прожекторов цирковой шатëр среди степенных городских улиц оказалось совсем не трудно. По обеим его сторонам останавливались экипажи и автомобили, из них выходили важные господа, нарядные дамы и их румяные детишки, с нетерпением ожидающие ярких зрелищ. С неменьшим нетерпением желала зрелищ и Алиса, однако, подойдя к обрамлëнному золотистой гирляндой входу, она разочарованно убедилась, что публика покупает билеты — то, без чего в царство сказки не пропустят ни одного человека. А денег у Алисы, как и у любой ученицы закрытого заведения, не водилось никогда. А если нет денег — то нет и билета... Но упрямая от природы Алиса так легко не сдавалась. Она пристроилась за болтливыми и богато одетыми папашей с сынком — уж у них-то деньги наверняка водились!

— Что, господа, на магию посмотреть пришли? — улыбнулась им старушка-кассирша.

— Ха-ха, ещё бы! — засмеялся папаша, а сынок заговорил скоро и возбуждëнно:

— Мы так много слышали об этом невероятном месте и наконец пришли сюда!

Пока кассирша умильно слушала мальчика, Алиса прокралась в небольшой холл. Но предстояло ещë обойти билетëра, проверяющего билеты! Алиса чуть было не растерялась, но тут ей опять-таки помогли те папаша и мальчик, заговорившие с билетëром о предстоящих цирковых чудесах. Незаметно проскочив, Алиса, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание, поспешила отыскать себе место. Весь первый ряд занят — не беда! Она сядет в самом последнем, откуда будет видно всë! В последнем ряду осталось самое запылëнное и жёсткое местечко в правом углу, но Алисе сошло и такое, ведь главное — то, что вот-вот начнëтся на арене! А арена в этом цирке была обширна так же, как и весь зал огромен. Пожалуй, даже слишком огромен... Высота купола была равна, наверное, десятиэтажному дому. У Алисы трепетало сердечко уже от одного вида этой величавой высоты, этих разноцветных пятен от прожекторов, медленно скользящих золотистому покрытию арены и первым рядам... Но когда свет начал угасать, а шум голосов затихать, девочка и вовсе замерла в сладком, как никогда, ожидании. Арена и оркестровая ложа осветились вспышкой света, музыканты заиграли быстрый и торжественный цирковой марш, а на площадку выбежал человечек, с гладко выбритой лысиной и в красном камзоле.

— Добрая ночь, уважаемая публика-а! — закричал он звонким голосом. — Сегодня в нашем волшебном цирке только новые номера!

Пока он кричал, Алиса вытягивала шею и недоумевала: «Неужели этот толстяк и есть Мэджингтон? Но разве директор цирка выходит объявлять номера программы?.. Нет-нет, для этого определëнно должен иметься специальный человек.» А лысый человечек тем временем убежал за красную занавеску, и из-за неë выскочили, кувыркаясь через головы, две собачки: рассел-терьер и болонка. Эти небывало умные животные выполняли друг с другом такие смелые акробатические трюки, как будто знали, что и когда делать. Да и одеты они были в чëрный сюртук и голубое платьице, и даже ходили на задних лапках, совсем, как маленькие люди! «Правду говорила Ева: цирк Мэджингтона — обитель чудес!» — в восхищении думала Алиса. Но это было ещё только вступление. На арену выбежали две красивые белые лошадки, украшенные сиреневыми перьями. Оркестр играл что-то резвое, а собачки ехали на лошадиных спинах, выделывая сальто и разные стойки, как настоящие акробаты! Под конец эти очаровательные собачки подскочили на трапеции и полетели над восторженными зрителями, вертясь в воздушной гимнастике, а затем прыгнули на лошадей и умчались под громкие овации.

А после на арену вышел... белый пудель в голубом сюртуке. На своих задних лапах он передвигался так уверенно, и кланялся зрителям так почтительно, словно был не псом, а человеком. Достав откуда-то деревянную дощечку, он положил еë на столик, накрыл цилиндром, сделал плавные движения лапами, будто колдуя, и убрал цилиндр. Каково же было изумление зрителей, когда их взору предстала алая роза, которую пëс, показав зрителям, вставил стеблем в сюртук! Не успела Алиса насладиться чудом этого фокуса, как к пуделю с криком «А вот и я!» и вышел некто рыжий, кудрявый, с размалëванным лицом и красным носом. Алиса сразу поняла, что это клоун. Под барабанную дробь он тоже положил на столик дощечку, накрыл еë своей круглой шляпой и стал махать над ней руками. Но когда клоун отвернулся в ходе своего «колдовства», пудель тайком убрал дощечку, и, когда рыжий с возгласом «Оп!», сорвал шляпу, под ней, конечно же, было пусто. Алиса рассмеялась, как и весь зал.

— А где она? — с самым нелепым видом протянул клоун.

— У меня, где же ещë! — вдруг сказал пëс чистым человечьим голосом. Алиса не поверила собственным ушам... Поистине лишь в цирке Мэджингтона могут быть говорящие собаки! А пудель между тем поставил цилиндр на столик и снова принялся колдовать. И из цилиндра начал расти необыкновенный сияющий куст, полный роз самых разных цветов! Алиса была в восторге!

— Видал? Учись! — подмигнул пудель клоуну. А тот нашептал что-то в свою круглую шляпу... и оттуда полез совсем не сияющий куст, а жуткий терновник. Увидев столь отвратительный результат, клоун стал колкое растение обратно запихивать, да зацепился штанами за колючки. Висит и орëт. А публика от хохота чуть с сидений не падает. И Алиса могла поклясться, что никогда в жизни не смеялась так свободно и непринуждëнно. Пришлось пуделю, отвесив поклон зрителям, тащить за кулисы не только своë растение, но и клоунское. А рыжий убежал следом, волоча за собой оторвавшиеся подтяжки. Из-за красной занавески выглянул тот самый человечек и объявил «Антр-ракт!», и большинство зрителей направилось в буфет. Однако Алиса даже не обратила внимание на еду — мысли еë были заняты всем тем невероятным, что она видела на арене. Особенно удивляли еë разумные собаки... Этот фокус оставался для неë необъяснимой загадкой.

И снова загремел оркестр, и вновь зажглись огни, и в их сиянии перед публикой появились двое медведей. Причëм оба так же уверенно передвигались на двух лапах и были одеты: один в трико с красными полосками, второй — с синими. Они жонглировали тяжëлыми гирями, как резиновыми мячиками, и Алиса догадалась, что эти медведи — силачи. Неожиданно из-за красной занавески на разноцветном шаре выехал слон! Он так ловко перебирал своими внушительными ногами по гладким бокам шара, словно был не огромным слоном, а грациозной мартышкой. Остановившись перед медведями, он спрыгнул на пол и встал на лапы одному из них. Затем на другом шаре, выехал ещë один слон и, встав на лапы другому медведю, схватился хоботом за хобот соседа. А потом выкатился ещë один, и ещë... Уже четыре слона, один на другом с обеих сторон, стояли на медведях. Публика затаила дыхание, оркестр замер... А на соединëнные хоботы верхних слонов вдруг, откуда ни возьмись, выпрыгнул мышонок в красном костюмчике солдата и помахал блестящим флажком. Оркестр взревел фанфарами, а зрители — овациями. Но их восторги были ничтожны по сравнению с восторгом Алисы — она, угнетëнная институтка, никогда в жизни не видывала ничего подобного.

Когда не отпускаемые аплодисментами медведи-силачи и слоны-акробаты наконец ушли со сцены, свет вдруг стремительно угас, а когда оркестр заиграл тихую и медленную мелодию, вспыхнул на самом верху. Все увидели девочку в сверкающем чëрно-красном трико и с алым бантиком, вплетëнным в волосы цвета лазурнейшей голубизны. Алиса таких необыкновенных девочек только в сказках представляла. А девочка со всей осторожностью пошла по канату, балансируя, будто парящая фея. Алиса с жадным вниманием и волнением следила за юной акробаткой и ждала, что же та сделает. Девочка же остановилась на середине и оглянулась на обруч, висевший поодаль чуть ниже. На мгновение Алисе показалось, что в глазах акробатки мелькнуло чувство страха... Но лишь на мгновение. В следующую секунду она прыжком оторвалась от каната, пролетела через обруч и ухватилась за него руками! Проделав этот невероятно смелый манëвр, акробатка полетела на поражëнной публикой, то замирая в полушпагате, то пригибая к голове носки своих стройных ножек. Акробатка скользила, вертелась в полëте, сидя или повиснув на обруче, и Алиса подумала, что эта девочка, наверное и есть Мальвина из старой сказки. Прожекторы освещали воздушную гимнастку особыми тонкими лучами, и создавалось чудесное впечатление, что она светится в темноте. И так под чарующую музыку она летала, и кружилась, и светилась, и восторгу Алисы не было предела. Лишь одна мысль у неë была, непосредственная и искренняя — если в этом мире и бывает чудо, то увидеть его можно только в этом цирке, единственном и неповторимом. Между тем девочка-гимнастка, кружась на своëм обруче, стала медленно опускаться на площадку, и когда коснулась еë, то улыбнулась всем и сделала книксен. Грохот аплодисментов взлетел под самый купол; публика, казалось, просто вышла из себя и забрасывала акробатку дождëм цветов, которые та ловила и посылала всем воздушные поцелуи. Когда в еë руках собрался большой букет, она поклонилась и убежала, но даже тогда счастливые зрители не желали умолкать. И Алиса хлопала и визжала, как безумная. Ни разу в жизни она не испытывала такую радость и благодарность. Шоу, увиденное ею в цирке Мэджингтона, ослепительной и горячей молнией вошло в еë сердце и оставило там яркий, неугасимый свет. Люди почти разошлись, освещение начало меркнуть, а она всë не трогалась с места, впечатлëнная незабываемым зрелищем, что представил ей загадочный Вильям Мэджингтон. Как же он всë это продумал и осуществил? Почему собаки дрессированны так, что умеют даже говорить? И как получаются эти почти немыслимые фокусы? Алиса знала, что не успокоится, пока не разузнает все эти тайны. Ей вдруг захотелось во что бы то ни стало проникнуть за кулисы цирка и узнать, что скрывается за ними. И если Алиса встретит там самого Мэджингтона (она догадывалась, что узнает его сразу), то непременно поблагодарит его за то мгновение счастья, что он подарил ей своим шоу. И всë-таки — одно мгновение счастья! — этого так мало за еë серую жизнь...

Когда угасли последние лучи цирковых огней, Алиса, осторожно ступая в темноте, спустилась на арену и подошла к красной занавеске. Из-за плотной ткани было слышно, как шуршат вещами и переговариваются между собой артисты, хотя говорить могли только клоун и девочка. Алисе просто не терпелось узнать, кто там обитал! Едва только отодвинула она ткань занавески, как увидела всë, что создаëт фантастическое впечатление на арене: мишура, цветные флажки, цилиндры для фокусов, обручи, расписные ящики и прочий реквизит. А между всем этим расположились необыкновенные артисты, в том числе и совсем не знакомые Алисе. Кроме пуделя, рассела-терьера и болонки, перед зеркалами вертелись ещë две собачки, на большом барабане сидела обезьянка в красном мундире, а у дверей гримëрной стояли человек с усами и в чëрном фраке и женщина в блестящем фиолетовом платье. Тут же суетились и неусидчивые клоуны: один — тот самый рыжий, второй — светловолосый, в бутылочно-зелëном пиджаке, намного ниже ростом. Одни успели переменить костюм, вторые уже смыли макияж с лица, но всë ещë расхаживали в курносых башмаках и пëстрых панталонах, а третьи не торопились и красовались в полном костюме, в каком были во время представления. Все они вели между собой самую непринуждëнную беседу, не были исключением и звери.

— Ну, как я выглядела, когда неслась верхом? — спросила болонка у терьера.

— Ты была великолепна, Софи, — с каким-то влюблëнным восхищением оценил еë он. — Даже сияние звëзд не могло затмить твою красоту и грацию...

Другие собаки, однако ж, возражали, заявляя, что Софи и еë партнëру достался ещë лëгкий номер, а им предстоят элементы куда сложнее и опаснее.

— Вечно ваши жизни над пропастью болтаются! — надменно пудрил нос пудель. — То ли дело у меня! Фокусы — это лишь ловкость лап и знание нескольких секретов.

Вдруг из гримëрной вышла к собакам та самая девочка, теперь уже в жëлтом платье, таких же штанишках и голубых башмачках, а в еë волосах вместо красного бантика теперь был золотистый ободок. Скромная, милая, она была похожа на хорошенькую куклу.

— Я боялась ни меньше вас, — делилась она впечатлениями с собаками. — На миг мне даже показалось, что я промахнусь — и миг этот был страшен. Но я всë-таки осмелилась прыгнуть в обруч. И успела ухватиться! Просто чудеса какие-то!

— Если б такие чудеса и с нами случались! — грустно покачала головой черноволосая женщина в фиолетовом платье. — Мэджингтон приказал мне на предстоящем выступлении исчезнуть из горящего ящика. А фокус в тесноте и пламени может и не сработать! Что тогда?

— Ужасно! Ужасно! Ужасно! — запрыгала на месте обезьянка, хватаясь за голову.

— Будешь знать секрет фокуса— выживешь, — безразлично бросил пудель, накидывая синий халат.

— Да если бы только это! — вздохнул партнëр женщины, человек в чëрном фраке. — Мне предстоит в двойном сальто повиснуть на трапеции — а у меня нет даже мази, чтоб смазать мозоли на ладонях! Стоит мне не то, что на технические неполадки — на своë здоровье пожаловаться, как наш добрый и славный импресарио начинает возмущаться, что артисты смеют приставать к нему с такими незначительными жалобами... Этот Мэджингтон не ведает, что творит. Заигрался нашими хрупкими жизнями, как мячиками, и даже не догадывается, что мы на пределе возможного.

Слушая эти жалобы, Алиса не могла поверить, что цирковым артистам приходится так трудно. И как может неподражаемый Уильям Мэджингтон допускать такое со своей блистательной труппой? Не отдавая себе отчëта, Алиса вышла прямо к артистам и воскликнула:

— Как же вы не пойдëте к нему и не заявите открыто о своих жалобах?

При виде незнакомки, пудель в страхе толкнул зеркало, чуть не разбив его, другие собаки враждебно зарычали, а обезьянка запрыгала вокруг и зачастила:

— Чья ты? Чья? Чья?

— Кто она? — схватился за трость человек в чëрном фраке, в то время как его партнëрша закрылась зонтом.

— Не наша! — испуганно отступила Софи.

— Чужая! — оскалился рассел-терьер. А Алиса, доверяясь этим сказочным созданиям, заговорила честно:

— Да я просто впервые побывала на представлении Мэджингтона и страстно захотела узнать вашу закулисную жизнь и секреты этих невероятных фокусов.

— Фокусы ей открывай! — проворчал терьер. — Секреты мы, может, и знаем, да мистер Мэджингтон строго-настрого велел нам молчать о них. Он скорее умрëт, чем допустит разглашения своих цирковых тайн.

А девочка-акробатка, удивлëнно глядя своими голубыми глазами на гостью из мира публики, с затаëнной боязнью спросила:

— Да знаешь ли ты, простая зрительница, в какую запретную обитель ты осмелилась войти, и что с тобой будет, если попадëшься мистеру Мэджингтону?

— Знаю, — произнесла смущëнная Алиса, на самом деле не зная ничего.

— Ха! — в негодовании усмехнулась женщина. — Она говорит «знаю» так спокойно, будто еë спрашивают, знает ли она, как еë зовут!

Их настороженные и суровые лица не сулили Алисе ничего доброго, и она вдруг начала понимать, что еë могут прогнать из этого места чудес, и еë сказка оборвëтся как листок от от ветки в ураган. Боясь опять оказаться на холодной и тëмной улице, она отчаянно взмолилась:

— Господа артисты, вы только не гоните меня прочь! Мне деваться некуда, — я круглая сирота, давно грезящая о ярких красках жизни. Позвольте мне остаться здесь, хотя бы на самой незначительной работе! А после уж сами решите мою судьбу.

Собаки переглянулись, а девочка улыбнулась и пожала Алисе руку:

— Что ж, мы принимаем тебя на время в свою труппу.

— Приятно познакомиться, меня зовут Алиса, — поспешила представиться Алиса, и даже сделала книксен, чтобы возбудить доверие циркачей. Затем она обратилась к девочке: — А твои номера под куполом, должно быть, стоят тебе изнурительных тренировок?

— Я Вероника, эквилибристка на подвесном обруче, тем не менее, привыкшая к постоянной опасности и нагрузке. Но сегодняшний номер имел действительно рискованный элемент: попробуй-ка тут, попади в обруч! Промах окончился бы лютой гибелью. Какое сравнение с ним — мистер Мэджингтон за его красоту и харизму самые волшебные свои фокусы ему поверяет.

Она указала на пуделя, который, видимо, решил похвастаться перед гостьей, потому что гордо выступил вперëд и отвесил поклон:

— Ричард Неотразимый. Фокусник высшего класса. Этот рассел-терьер зовëтся Уолтером, это его партнëрша Софи, а это чихуахуа Дора и далматинец Бим, тоже партнëры.

Тут он презрительно махнул хвостом на обезьянку, с любопытством разглядывающую Алису:

— А это — дурачок Фрателлино.

— Рад... Очень рад... — пошевелив ушами, поклонился маленький обезьян.

— Он болтливостью не отличается. — Ричард презрительно сощурился. — Но эмоциональностью отличается ещë как, чего же нам от итальянца ждать! Мы подобрали его на гастролях во Флоренции, и теперь он исполняет незначительную клоунскую роль.

— Какие вы все милые, чудесные!.. — восхищалась Алиса и говорящими зверьми, и необыкновенными людьми, которые даже без костюмов и грима казались ей персонажами забытых легенд.

— И притом все имеем в цирке определëнное дело, а вот ты... — задумался человек в чëрном фраке. — Ты лошадей любишь?

— Да я в них души не чаю! — честно призналась Алиса.

— Ну, тогда будешь служить на конюшнях, — решил человек и кликнул рыжего клоуна: — Патрик, проводи.

Сонный Патрик схватил Алису за руку и засеменил к выходу из-за кулис. На улице среди многочисленных фургонов стоял один расписной голубыми и белыми узорами.

— Пожалуйте-с! — наигранно прошипел клоун. — Квартира, лошадиная. Сено и вода прилагаются.

Войдя в большой и просторный фургон, Алиса увидела тех самых белых лошадей, которые, опустив головы, спали в стойлах. Она присела на нары и сейчас же рядом в соломе что-то зашуршало.

— Кто тут? — спросила девочка.

— Это я, — раздался тонкий голосок, — цирковой мышонок Тимоша.

Из соломы показались уши, а затем и сам мышонок — серенький, с чëрными глазками и в том же костюме солдата.

— Какой же ты маленький, — улыбнулась Алиса. — Разве тебя замечают на выступлениях?

— Ещë как! — не без гордости заявил Тимоша. — Я появляюсь в самых ярких костюмах и всегда на самом верху. Я, так сказать, блестящее завершение номеров. Поэтому я пользуюсь у зрителей не меньшей известностью, чем Вероника и красавчик Ричард. А ты, должно быть, будешь обслуживать цирковых лошадок?

— А ты откуда узнал?

— У меня ушки на макушке, я слышу закулисные сплетни даже из конюшни. Так что помощница здесь мне очень кстати. Утром мы возьмëм для наших скакуний самое свежее сено!

— Да... утром... — поглядела Алиса в окно на величавую ночь, окутавшую небо звëздной мантией. Девочка улеглась на нары, умиротворëнная озарившим еë чудом и приютившей еë сказкой. Эти невероятные создания взяли еë в своë волшебное царство! Большей чести для себя, несчастной институтки, она и желать не смела. Нет, теперь не была она несчастной. Ни за что она не променяет на институт с его безвкусной роскошью этот деревянный незатейливый фургон, принадлежащий цирку — месту, где живëт волшебство и сбываются мечты!

Утром Алиса, не открывая глаз, со страхом подумала: уж не приснилось ли ей цирковое представление и знакомство с артистами? Сейчас она раскроет глаза и снова увидит постылую институтскую спальню, услышит противные сплетни учениц и резкие окрики классных дам... Но когда девочка открыла глаза, душу еë наполнило огромное счастье: она лежала на покрытых соломой нарах, в фургоне, где уже встряхивали гривами бодрые лошади.

— С добрым утром, и вперëд! — поприветствовал еë мышонок Тимоша, несущий в стойло охапку сена. — Одному мне корм не натаскать.

Алиса с охотой бросилась помогать своему новому другу; из небольшого сеновала на колëсах она вдоволь принесла сена обоим лошадям и отправилась за кулисы. Там Ричард так ловко разделил жареную курицу, что четырëм собакам досталось по одной еë конечности, а ему — целый окорок.

— Жадина! — прорычал Уолтер.

— А вы сходите в магазин и купите, — предложила Алиса.

— Легко говорить! — скривился он. — Сходите и купите! Мистер Мэджингтон сам нам пищу покупает, с помощью специальных работников, разумеется. Только в последнее время он начал забывать о нуждах своих артистов, и нам приходится самим выклянчивать еду у народа, и то трюками и фокусами!

— О-о... — удивилась Алиса, не ожидавшая такой закулисной жизни.

— А у клоунов опять выпивка ни свет, ни заря... — раздражëнно покосилась Дора на мелькающие и хохочущие за шторой силуэты. Заглянув в палаточную комнату, Алиса увидела, что клоуны с дурацкими улыбками на странно желтоватых лицах вырывали друг у друга стеклянный графин, из которого хлестали в себя не по одному глотку.

— Это что у вас за вода? — поинтересовалась Алиса.

— Не вода, а водка! — хитро поддëрнул нарисованными бровями рыжий Патрик. — Мы с Эриком ею подзарядимся, и одной импровизацией шедевр на арене явим!

— На ваших шатающихся ногах? С вашими расплывшимися физиономиями? — сморщилась Алиса и, вздохнув, пробормотала: — Что может быть в цирке отвратительней, чем пьяный клоун?

И, пока они дрались за полуопустошëнный графин, незаметно убрала его со стола и разбила на улице. Но не успела она насладиться совершëнным благодеянием, как из гримëрной Ричарда послышался обезьяний визг, а затем к Алисе бросился и сам Фрателлино.

— Ричард меня на канат! Столкнуть хочет! — несвязно кричал он, дëргая Алису за подол. — Я не хочу! Спрячь!

И, не дожидаясь, пока Алиса сообразит, юркнул за отклеивающуюся от стены афишу. Выскочивший из гримëрной Ричард начал издевательски звать его:

— Синьор Фрателлино! Не скрывайтесь от выступлений! Ваш новый номер нужен публике!

— Он кричал, что вы его с каната столкнуть хотите, хотя я не совсем поняла, правду ли он говорил или молол чепуху...

— Этот итальянский примат речь сопоставлять по-нашему так и не научился! — сердито прорычал пудель. — Зато по-своему говорит в совершенстве! Конечно, будь бы моя воля, я бы один являл народу фокусы. — он с достоинством пригладил свои модно стриженные уши. — Но Мэджингтону, видишь ли, взбрело на ум, чтобы я в ходе фокуса столкнул эту мартышку с каната в свой «магический» цилиндр.

— Смертельный номер! — обиженно согласился Фрателлино. — Лучше на обруче буду летать!

И пустился на арену, где уже вовсю шла репетиция будущего выступления: Вероника выполняла на низко висящем обруче акробатические фигуры, дуэт людей-гимнастов старался удержаться на скачущей лошади, а Уолтер пытался вытащить Софи из круглой дыры ящика.

— И с чего это я застряла? — надрывалась от усилий болонка. — Я что, опять стала... недостаточно миниатюрной?..

— Говорил же тебе, дорогая, не съедай куриную ногу целиком... — тянул еë Уолтер. Алиса ринулась было помогать ему, но к ней подбежал тот лысый толстяк, что выполнял на представлении роль конферансье.

— Эй, юная леди, я вас что-то не знаю, вы что, наша новая ассистентка, что-ли? — протараторил он и бесцеремонно толкнул еë к остановившейся лошади, на которой мужчина и женщина тщетно пытались удержаться в сложной фигуре. — Контролируй действия мсье Грегуара, который даже без движения лошади с трудом удерживает мадемуазель Мадлен. Не понимаю, что на этого хиляка нашло в последнее время?

— Болезнь на него нашла! — сердито пояснила Мадлен, удерживаясь в стойке на дрожащих мозолистых руках партнëра. — Только он слишком горд, чтобы сказать об этом открыто.

Алиса хотела сказать несчастным акробатам, что-нибудь утешительное, но в этот момент Веронике тоже понадобилась помощь.

— Фрателлино, миленький, не мешай, пожалуйста, — умоляюще сталкивала она обезьяна с обруча, но тот упрямо пытался изображать трюки, в то время, как Ричард бегал внизу и грозно требовал, чтоб Фрателлино влезал на канат и репетировал... Алиса уже просто не знала, кому и как помогать. Грегуар не удержался и упал, уронив Мадлен (к счастью, на лошадь), Софи завопила, что у неë рвëтся платье... Вдруг откуда ни возьмись выскочил Тимоша и запищал на всю арену:

— Приготовьтесь, товарищи! Сам Уильям Мэджингтон идëт сюда!

Шум мгновенно угас. Софи осталась смиренно торчать в дыре ящика, Грегуар и Мадлен тотчас же вскочили на ноги, а Вероника с Фрателлино опустились на пол. Алиса же металась и вся трепетала от волнения. «Сейчас! — дрожала она от приближения долгожданной встречи. — Сейчас я его увижу!» Она расправила платье, чтобы встретить хозяина великого цирка в изящном реверансе. И вот — о, счастье! — увидела! В светлом проëме кулис показался некто стройный, с коротко-стриженными каштановыми волосами, в цилиндре, лиловых перчатках и бордовом сюртуке. Молодой, прекрасный, с зелëными игривыми глазами, он грациозно опирался на трость, похожую на бело-красную леденцовую палочку.

— Ну, что, талантливые мои, — произнëс он мелодичным голосом, — удачно ли проходит ваша репетиция?

— Удачно, вполне удачно, мистер Мэджингтон, — расшаркался перед ним толстяк-конферансье. — Репетируем изо всех сил!

— Изо всех сил, говорите? — хитро прищурил глаз Мэджингтон. — А по-моему, кое-какие препятствия всë же возникли.

Своей двухцветной тростью он коснулся незаметной кнопки на ящике, и тот раздвинулся надвое, освободив Софи. При приближении хозяина, Грегуар стыдливо спрятал свои ладони за спину, но хозяйская трость подцепила их.

— Так изувечить руки? — удивился Вильям Мэджингтон мозолям акробата. — И не уведомить меня об этом?

— Никак не смею беспокоить вас столь незначительными жалобами, — пробормотал он.

— Мсье, не бойтесь выражать мне свои мысли, — успокоил его Вильям. — Я ведь делаю всë, чтобы вы блистали на арене свободно и непринуждëнно. Мои закупщики обязательно приобретут для вас чудодейственную мазь, и вы снова сможете исправно работать.

Грегуар покосился на хозяина, будто бы не поверил ему, а затем что-то возмущëнно зашептал Мадлен. Но этого Алиса уже не видела — она не могла отвести глаз от красавца-импресарио, умного и заботящегося о своей труппе. И тут он обратил внимание на девочку:

— А кто эта юная очаровательная особа?

Встретившись взглядом с Вильямом, Алиса вспомнила наконец про реверанс и присела чуть ли не до полу.

— А я и сам еë первый раз вижу, — развëл руками конферансье. — Вы, наверное, уж и сами не помните, как заказывали еë себе в качестве прислуги или артистки.

— Нет, для прислуги такая красавица никак не годится... — внимательно рассмотрел Алису Вильям. — Из неë отличная эквилибристка бы вышла... Или хорошенькая кукла для наших фокусов...

Алиса почтительно улыбалась и не находила слов от смущения.

— Мистер Мэджингтон, прошу покорнейше простить за моë незваное явление сюда... — наконец проговорила она. — Но я чувствовала, что вы необыкновенный человек, и сделаете мне большую милость, оставив в своëм цирке. Я, видите ли, из института сбежала, и решила взглянуть на невероятное шоу хоть одним глазком.

Услышав такое заявление, импресарио лишь загадочно улыбнулся, зато конферансье наоборот, возмущëнно всплеснул руками:

— А-а! То-то вижу, одежда на ней очень уж институтскую форму напоминает! Да если каждый будет тайком заглядывать в нашу цирковую жизнь, то какой смысл тогда всë это варьете придумывать?! Прикажете гнать еë вон?

Вильям Мэджингтон снова пристально посмотрел на Алису, и та замерла: от решения этого прекрасного и уважаемого человека зависела еë судьба! Насторожились в ожидании его ответа и другие артисты.

— Нет, — серьëзно сказал он. — Гнать еë я ни за что не стану. Продолжайте репетировать. Через неделю нам предстоит феерия...

Удивлëнно перешëптываясь, артисты разошлись по арене, а мистер Мэджингтон ласково взял Алису за плечо:

— Пойдëм ко мне. Ты, наверное, голодна?

Только сейчас она вспомнила, что ничего не ела ещë с ночи побега.

— Голодна... Очень, — кивнула девочка, доверясь этому человеку, которому было просто невозможно не верить. Его комната была хитрым образом устроена в особом месте под шатром цирка, из-за чего потолок еë под углом опускался к полу. Но убранство комнаты особенно восхитило Алису: узорный персидский ковëр, высокое трюмо с подсветкой и резной шкаф — подобную роскошь она видела только в институтской квартире директрисы. На круглом столе стояла тарелка с клубникой, в которую мистер Мэджингтон добавил крема-брюле из особого тюбика — давно Алису не баловали такими сладостями! Пока же она лакомилась, Вильям смешивал содержимое флаконов, стоящих на трюмо, сыпал в них что-то блестящее и спрашивал:

— Ты, значит, ради лицезрения моего шоу институт покинула?

— Не только. Я уже давно таила в себе желание покинуть место тирании, тоски и мучений.

— Вот как... Что ж, тем лучше. Вот увидишь, какая славная жизнь у тебя в моëм цирке начнëтся! Советую тебе надеть кое-что понарядней, а то вид у тебя такой, будто из института сбежала!

Он хихикнул, прикрыв губы ладонью, и поскорей достал из резного шкафа бело-голубое, расшитое кружевом и бисером платье, к которому прилагались синие туфельки на небольшом каблуке. Поражëнная Алиса приняла подарок не сразу.

— Если такое кто-то и надевал, то только по праздникам! — в восхищении проговорила она.

— Ступай к гимнастке Веронике, дитя моë, — велел Вильям Мэджингтон. — Уж она-то сделает тебя цирковой дивой!

Поблагодарив импресарио, счастливая Алиса отыскала гримëрную Вероники и сменила свои форменные лохмотья на цирковой наряд. Вряд ли бы Дороти Вокс, Кора Рош и даже Ева Бëрн узнали бы прежнюю замкнутую злючку в этой премилой красавице кукольной внешности. А тут и Вероника с репетиции вернулась.

— О, да тебе, я вижу, мистер Мэджингтон позволил тебе одеться в моë новое платье!

— А ты его уже надевала?

— Ни разу. Правда мистер Мэджингтон говорил, что портные шьют для меня новый наряд и даже показывал его мне, но мне не особенно нравится голубой цвет в одежде...

— А я как раз мечтала хотя бы о чëм-нибудь голубом в моих платьях. А тут — целый наряд, как у сказочной принцессы!

— А я тебе ещë и причëску прелестную сделаю — просто глаз не отвести!

Вероника распустила верëвкой болтающуюся косу Алисы, растрепала еë белокурые локоны и вплела в них синий бант.

— Ну вот, теперь ты точно одна из нас! — залюбовалась Вероника новым обликом подруги.

— Не совсем, — смущëнно улыбнулась та. — Я ведь не являюсь столь же талантливой как вы. Ваших поразительных умений мне точно не постичь.

— Всë равно ты что-нибудь да постигнешь, — настойчиво заверила еë акробатка и вывела еë из гримëрной. — Вон сколько у нас реквизита — глядишь, и для тебя принадлежность найдëтся.

Кругом громоздились ящики с круглыми отверстиями и мячи всех размеров и цветов радуги, сверкали лакированные обручи, покрытые блëстками цилиндры и плащи, а со двора раздавался стук топоров.

— Новое оборудование готовят, — сообщила Вероника, выглядывая на улицу.

— Эти строители — работники Мэджингтона? — указала Алиса на рабочих, что строгали, забивали гвозди, паяли и закручивали гайки.

— Нет, это наëмники из мастерской, в которую Мэджингтон реквизит заказывает. Они работают прямо возле цирка, чтобы импресарио мог видеть процесс создания этих важнейших вещей. Вот например, этот огромный шар из бронированного стекла будет самым впечатляющим номером будущей программы: наши артисты-медведи будут ездить на мотоциклах по его стенам.

— Зачем подвергать артистов таким опасностям? — заволновалась Алиса. — Неужели Мэджингтон придумывает все эти номера сам?

— А как же!

— Странно, что у такого безупречного человека столь дикая фантазия... А ведь твой прыжок в обруч тебя чуть не убил!

— Зато как поражалась публика моей ловкости!

— Скорее пугалась ужасам. Бесспорно, я понимаю, что вы, циркачи, полагаетесь исключительно на свою ловкость и силу, но ведь во время таких смертельных номеров это может и не сработать. Так не лучше ли тебе уговорить мистера Мэджингтона не подвергать тебя и других столь страшному риску?

— Алиса, — серьëзно посмотрела на подругу Вероника, — выступление в цирке — это всегда труд и опасность. Тем не менее, такая жизнь полюбилась мне, и я не стану беспокоить своего господина несуществующими страхами. Наше дело — радовать его своими успехами, ведь они ещë более прославляют его цирк.

— И с чего это ты так беспрекословно подчиняешься импресарио с безумными идеями? — недоумевала Алиса. — Он тебе, что-ли, отец?

— Не знаю... Должно быть, отец, — задумчиво ответила Вероника, будто не была в этом уверена. Алиса бесцельно побрела по кулисам. Беспокойные мысли вились над ней... «И она ещë сомневается! — с тревогой думала она. — И она даже толком не знает, кто ей Мэджингтон! Ну, конечно! Эта девочка такая же, как я, сирота, живущая в цирке из милости. И конечно, рискующая из-за своего безвольного характера стать жертвой странной фантазии собственного благодетеля. А вот и репетиция на манеже. Как они стараются! Как необходима чëткая последовательность, как важна каждая мелочь! И сумеют ли они на будущем представлении проделать всë это без малейшей оплошности? Ведь неизвестно, какие сумасшедшие идеи придут на ум этому импресарио... Какой же он странный... Странный, но... прекрасный...»

Чем дольше Алиса жила в цирке Мэджингтона, тем подробней узнавала о всех артистах. Звери не желали открывать ей тайну обретения разума, но когда клоуны Патрик и Эрик хлебнули вновь приобретëнной водки, то проговорились-таки: разум и речь зверей — результат гениального зелья Вильяма Мэджингтона, которое он изобрëл, советуясь с лучшими учëными мира. Что же касается артистов-людей, то те вступили в труппу по собственному желанию: клоуны искали достойную прибыль, а дуэт гимнастов Грегуара и Мадлен присоединился к цирку Мэджингтона потому что хотел представлять свои способности на большой арене. Исключением была только акробатка Вероника, которую мистер Мэджингтон приобрëл сам. Как приобрëл и где — могли знать лишь сам импресарио и сама акробатка. Но спрашивала ли Алиса свою подругу о еë прошлом — та робко отмалчивалась или заводила разговор о другом. «Нет, тут дело неясно... — думала Алиса, глядя из-за занавески на старательно репетирующую Веронику. — Здесь явно кроется какая-то тайна...» Она могла бы легко выведать эту тайну у циркового хозяина, но сделать это отчего-то не могла... Какая-то неведомая сила препятствовала этому. Всякий раз, когда Алиса видела стройный силуэт, миндалевидные ясные глаза и очаровательную улыбку этого красивого импресарио, трепет счастья и благоговения охватывал девочку, а вместе с тем и чувство отрадного спокойствия. Рядом с человеком, перед которым она преклонялась и которого успела бессознательно полюбить всеми силами души, казалось, не может произойти ничего невозможного. Он давал артистам мудрые советы, он тщательно продумывал прочность и удобство конструкций для выступлений, при нëм все выполняли свои трюки с большей охотой и ловкостью. Уильям Мэджингтон являл себя добрым и заботливым хозяином, вызывая у Алисы тихое почтение и безоговорочное доверие. Но только не у артистов. Те или лебезили перед ним, стараясь угодить, или недолюбливали его, считая жестоким и невменяемым. Больше всех были недовольны медведи-силачи, которым предстоял номер на мотоциклах внутри шара.

— Не понимаю, чего ему вздумалось именно нас на мотоциклы сажать? — возмущëнно рычал во время обеда медведь в красном трико. — У нас вообще телосложение не приспособлено для лëгкости и равновесия! Ещë завалимся, грохнемся!

— Да уж... — с раздражением рвал кусок баранины медведь в синем трико. — Была бы у нас фигура как у обезьяны, тогда другое дело. Синьор Фрателлино, как насчёт нашей замены?

Но обезьян в ответ хватал из тарелки очередной банан и поспешно убирался прочь, бормоча что-то по-итальянски. Алиса же могла питаться и гулять, где угодно и когда угодно, так как в цирке пространство и время, за исключением дней выступлений, были неограниченны, в отличии от сурового режима института, где всë совершалось по звонку и в строго определëнных местах. Во время обеда или после него Алиса украдкой глядела на тайную жизнь артистов и слышала каждую их жалобу. Да, она обожала яркие и удивительные зрелища, но не желала, чтобы с великолепными артистами происходили неприятности, которых они так опасались. Она стала всë чаще думать, как бы не допустить опасных номеров. И в последний день перед предстоящей феерией пришла-таки ей на ум отчаянная мысль — ликвидировать реквизит во избежание безумных выступлений. Он как раз был готов и находился в одном из закулисных отделений. Алиса, прежде чем туда войти, огляделась по сторонам: полдень, рядом никого, большинство артистов занято репетицией или обедом. Значит, ни минуты нельзя терять... Девочка вошла в палатку и увидела, что стеклянный шар разобран наполовину. Отлично, так ещë лучше! Она взяла и внимательно рассмотрела резиновую ленту, на которой должна была завтра летать и выделывать трюки Вероника. А ну, как оборвëтся? Не годится такой рискованный номер в фееричную программу! И Алиса швырнула ленту в стоящую половину шара. А вот тот самый ящик, из которого так боится исчезать Мадлен, — ведь он будет гореть, а фокус среди пламени вряд ли получится! Собравшись с силами, Алиса подняла ящик и забросила внутрь шара. А вот и прозрачный маятник с кольцом — не раз собаки Бим и Дора, прижав уши, шептали, что им предстоит в этом кольце бегать целых десять минут. И раскачиваться маятник будет при этом до самых полных переворотов! Разве смогут бедные звери поймать столь сложное равновесие, когда страшный аппарат станет переворачиваться?! Нет, с фантазией у Мэджингтона определëнно что-то не так... И всë же Алисе не хотелось ни верить в его безумие, не расстраивать заявлениями о несправедливости с труппой. Она просто уберëт лишние объекты, что могли бы спровоцировать несчастные случаи. С трудом закинув маятник в шар, девочка отправилась искать того, кто его закроет и унесëт куда подальше. Несомненно, ей нужен некто сильный и умеющий хранить тайны. Слон? Вряд ли он еë поймëт, ведь разума у него нет, как у других слонов в цирке Мэджингтона. Лошади? Тоже не подходят... Вдруг она услыхала из гримëрной силачей рычание, хруст и чавканье — медведь в синем трико уминал телëнка. Ну, конечно! Неприхотливый и немногословный силач — вот кто ей поможет.

— Мистер медведь, — окликнула его Алиса, приоткрыв дверь. — Или как там вас звать?..

— Бернард, — оторвался от еды лохматый силач и не без гордости заявил: — Имена я и мой брат Роланд получили относительно недавно.

— Так вот, Бернард, у меня к тебе одно довольно простое дело. Вильям Мэджингтон попросил испытать на прочность стеклянный шар с находящимися в нëм вещами.

— Ясное дело — прочный он, коль из бронированного стекла.

— А он вот не уверен, что стекло бронированное. И в прочности остальных вещей сомневается тоже. Вот и требует испытать всë это на улице.

Бернард прекрасно понял Алису, молча последовал за ней палатку с реквизитом и плотно закрыл стеклянный шар второй половиной. Затем всë так же безмолвно взвалил его себе на спину и вынес на улицу. «Нет, я не ошиблась в его покорности! — самодовольно накинула Алиса пальто на песцовом меху, подаренное ей самим Мэджингтоном. — И в сообразительности тоже.» Выбежав следом, она вдруг заметила Ричарда гуляющего меж фургонами. Этот пудель, несмотря на запрет выхода с территории цирка, мог порой даже пойти по людной улице, так что Алиса поняла, что следует быть начеку. Она велела медведю:

— Дальше, неси дальше!

А сама стала тщательно оглядывать городские закоулки, выискивая тайник для шара. Цирк стоял на площади, которая пресекалась параллельной улицей. И площадь, и улица были полны народу и открытого пространства, так что прятать в таких местах столь огромную вещь было совершенной нелепостью. «И где бы мне этакую громаду схоронить? — с досадой рыскала глазами по углам Алиса. — Ни в один подвал, ни в один переулок не влезет... А если влезет, то и прикрыть-то нечем. Нужно ведь надëжно, чтоб и концов не найти...» Вдруг она обратила внимание на набережную вдалеке. «Точно! — обрадовалась девочка. — Вот куда мы концы денем — в воду!»

— Мистер Бернард, можете спускать шар вниз по улице — именно так мы его и испытаем.

— Прямо так, по улице? — усмехнулся медведь. — Мэджингтон, случайно, не будет против такого эксперимента?

— Да он вообще ничему не возражает! — лихо сочиняла на ходу Алиса. — Главное для него — годный реквизит.

Бернард, с улыбкой закатив глаза, сбросил шар на мостовую, и тот сейчас же покатился по наклонному спуску, распугивая пешеходов. Алиса не удержалась и бросилась следом, возбуждëнно взвизгивая: «Вперëд, вперëд!» И в самом деле, было очень интересно отслеживать на бегу путь шара, что так весело громыхал по булыжной брусчатке! А если этот стеклянный великан норовил налететь на пешехода, витрину или ещë что-нибудь, Бернард забегал вперëд и контролировал ситуацию, отталкивая прозрачную громаду на дорогу. Движение на улице остановилось... Извозчики и торговцы упëрлись экипажами и телегами прямо в стены домов; перепуганные ни на шутку прохожие забились в ближайшие магазины; полицейские напрасно старались перекрыть дорогу подручными средствами. Но Алисе всë равно! Ведь сейчас цирковой шар блистательно завершит свой единственный в жизни маршрут! До набережной уже совсем недалеко! С достоинством героини Алиса воодушевлëнно прибавила скорости, как вдруг... до неë долетел чей-то истошный вопль, показавшийся ей знакомым. Да это же Ричард! Несëтся, задрав стриженный хвост, и кричит в ужасе:

— Стойте!!! Что вы с реквизитом вытворяете?!

— Ай, Ричард срывает наш секретный план! — вскрикнула Алиса. — Бернард, подтолкни шар, чтобы он быстро и незаметно долетел до воды!

Но медведь, бегущий впереди реквизита, не расслышал еë последних слов.

— Кто? Ричард? — отдуваясь, пропыхтел он и остановился.

— Что вы встали, дураки?! — подскочил Ричард. — Он же сейчас бултыхнëтся!

Сзади раздался гулкий удар, заставивший обернуться медведя и девочку: кованая ограда набережной прекратила гонку шара. Но не успел Ричард успокоиться, как раздался треск, и шар с не выдержавшей удара оградой рухнули в реку.

— Не-е-ет!! — схватился за голову пудель, медведь изумлëнно усмехнулся, а Алиса едва сдержала порыв радости. Она сделала это! Она спасла артистов!

— Да как вы допустили утрату важнейшего реквизита?! — огрызался пëс. — Кто вам позволил так обращаться с цирковой собственностью?! А феерия уже завтра! Завтра!! Я непременно доложу хозяину про вашу неосторожность! У-у-у!!

Погрозив кулаком, Ричард прыжками бросился обратно, как смешной белый кузнечик. Алису трясло от подавляемого смеха, а Бернард всплеснул лапами и произнëс тихо и вдохновенно:

— Ну разве не вмешательство чудес это? Сама удача избавила нас от смертельного номера!

Алиса знала, что Ричард доложил мистеру Мэджингтону о том, куда и по чьей вине сгинул реквизит, но, к изумлению своему, ничуть не волновалась. Ведь что остаëтся делать импресарио, когда предметы опасных выступлений уничтожены, а до шоу считанные сутки? Ничего другого, как заполнить программу старыми, добрыми, по-прежнему всех удивляющими и никогда никого не пугающими номерами. Довольная совершëнным подвигом и его результатом, Алиса ужинала яичницей с овощным гарниром, щедро приготовленной умелой Вероникой. Но артисты за ужином не собрались на закулисном складе, и не болтали с улыбками и смехом, как обычно. Все они находились в своих гримëрных, и не издавали оттуда ни звука. Если и слышался между кем-то какой-нибудь шëпот, то были это тревожные опасения, что Вильям Мэджингтон может теперь придумать что-нибудь опрометчивое, безрассудное, что страшно навредит не только им, но и зрителям. Слушая эти беспокойства, Алиса с опаской подумала: «Если Мэджингтона подозревают в плохом большинство артистов, то в чëм-то они действительно правы: человек с такой безумной фантазией непредсказуем. Мне просто необходимо разузнать его реакцию на угрозу срыва феерии.» Неслышным шагом Алиса пробралась наверх; дверь в покои импресарио была приоткрыта, и яркий свет таинственной полосой падал на дощатый пол и шатровую стену. Девочка прислушалась и уловила умоляющий голосок Тимоши:

— Мистер Мэджингтон, ну... может, всë-таки не надо?.. Вам лучше воздержаться от своих чëрных мыслей, и не дать им ни развиться, ни того хуже, — воплотиться на арене.

Алиса глянула в щель дверного проëма — Тимоша находился на столе перед Вильямом Мэджингтоном, что восседал в своëм кресле и вертел в тонких пальцах алую розу. Его взгляд, устремлëнный куда-то в глубь мыслей, был почти безумен. С нарастающей страстью он обернулся на мышонка.

— А если я... не воздержусь? — жутко улыбнувшись, сверкнул он глазами. — Если один раз всë же покажу то, что столько лет таил в себе, а? Я давно мечтал открыть людям через цирковое шоу свою обратную сторону. Этому изнеженному народу только яркие сказки и подавай, но шоу — это такое искусство, которое может как развлекать, так и поучать. Сейчас моя идея вошла в полные силы и рвëтся на арену. А сегодня как раз представился случай выступить ей во всей своей истинной сущности. Зрители получат совершенно новое шоу... Нет, даже не искристую и лëгкую сказку, а горькую и тяжкую правду.

— Подумайте о публике, мистер Мэджингтон! — увещевал мышонок. — Она будет не только разочарована, но и напугана! Ваш цирк могут запретить к показу, а вас, может быть, даже... О, ужас!

Тимоша схватился за голову, и его ушки в страхе обвисли... А Вильям всë с тем же страстным наслаждением поигрывал розой в пальцах. Тени бросали на его лицо жуткий грим.

— Пойми меня, мой маленький друг, из тысяч ненавистников обязательно найдутся те, что поймут суть страшной правды жизни. К тому же эта правда будет скрашена эффектным появлением нашей восходящей звëздочки. Это очаровательное дитя очень вовремя зашло в наш цирк... Что за прелестная кукла получится из неё! Она зажжëт шоу незабываемым номером и сделается объектом внимания всей публики...

Алиса с ужасом поняла, что сия тихая и сладострастная речь именно о ней. Она совершенно не желала становится соучастницей какого бы там ни было безумного шоу чересчур странного импресарио.

— Как бы ваша репутация от этого зажигания не сгорела! — в последний раз пытался вразумить его Тимоша. — Изготовьте новый реквизит, чтобы феерия не сорвалась, придумайте какой-нибудь еë аналог, наконец! Одумайтесь, пока не поздно!

В ответ на эти отчаянные мольбы Вильям лишь вздохнул с томной улыбкой:

— Какой же ты, мышонок, глупый... Разве тебе не ясно, что уже поздно? Новый реквизит за восемь часов не сотворишь, а на аналог у меня фантазий больше нет. Одна идея есть и была — идея жуткой правды. И когда лучший мой артист доложил об утрате реквизита, она стала волновать может сердце вновь. И чувствую — пришла пора еë воплотить. Несмотря ни на что...

Он безжалостно сжал пальцы, и стебель алой розы в них переломился. Алиса не сдержалась и тихо ахнула, зажав губы ладонью. Вильям резко обернулся к приоткрытой двери, и без труда заметил подслушивающию.

— Ты, детка, что тут делаешь? — насторожился он и добавил чуть строже: — Или не знаешь, что за личными делами хозяев подсматривать нельзя?

— Я не позволила бы себе такой дерзости, если бы услышанное не навело на меня подозрение, — заговорила Алиса серьёзно. — Зачем вам это страшное шоу, которое вы ошибочно считаете поучительным? Во имя чего пострадает столько людей?! Только ради удовлетворения вашей бессмысленной мечты?!

Мышонок делал Алисе отчаянные знаки, но та ничему внимать не желала. Она желала понять лишь одно: отчего он, состоятельный и прекрасный хозяин яркого, праздничного и волшебного цирка, хочет превратить его в обитель ужаса, да ещё и вовлечь в это преступление её? А на лице Вильяма вместо сладкого безумия теперь сказывалась затаëнная злоба.

— Ты спрашиваешь «зачем»? — вкрадчиво спросил он. — Для тебя, милая девочка, это не имеет значения.

— Зовите меня по-имени — Алиса! — не сдержалась она, вконец раздражëнная обращением наглого импресарио. Но тот беззастенчиво заявил:

— А вот это совершенно не важно. Артисты, ещё не завоевавшие известность и любовь среди публики, могут обходиться и без имëн. Они просто персонажи блистательных номеров моих шоу.

Слушая этого человека, Алиса всë с большим ужасом убеждалась в том, что за маской сказочного циркового магната скрывался безжалостный подлец, к тому же, явно нездоровый умом. А он тем временем открыл ящик трюмо и достал оттуда деревянную шкатулку.

— Не стоит, мистер Мэджингтон... — начал было встревоженный Тимоша, но хозяин сурово сделал ему знак оставаться на месте и помалкивать.

— Тебе нравится мой цирк, милочка? — сладким голосом продолжал Вильям. — В нëм столько чудес, неправда ли? А ведь я могу творить их не только с гибкими телами артистов, но и с их разумом и волей...

Он отомкнул крышку шкатулки и вынул флакон со странным жëлтым порошком.

— Видишь это сыпучее вещество? — тихо и таинственно проговорил он. — Сыворотка власти — вот как я называю сей шедевр науки. Стоит мне бросить её в любое живое существо — и оно будет в моей власти всецело! Понимаешь ли ты меня, куколка?

При последнем слове, несущем явно неоднозначный смысл, он глянул девочке в самые глаза... Дольше Алиса не могла выдержать. Выскочив из комнаты Мэджингтона, она стремительно сбежала вниз, перебралась из циркового шатра по коридору из навешанных рогож в подогнанный фургон, забилась в сено на свои нары и лежала там тише воды, ниже травы.

Мучимая разочарованием и ужасом, Алиса так и не заснула в ту ночь. Поднявшись чуть свет, она бесцельно бродила вокруг фургонов и дрожала от колючего утреннего холода.

— Уже проснулась? — усталым голосом удивился Тимоша, тоже в последние ночи страдавший нездоровым сном.

— Я и не спала, — сухо ответила Алиса, и принялась, наконец, за сбор сена. — Разве можно спать, когда тут, за стеной, злой гений строит свои коварные планы?

Тимоша лишь безнадёжно повесил уши:

— Если мистер Мэджингтон что-то задумал — всë равно, грандиозное или ужасное, — его уже не остановить. Нам же, бедным артистам, ничего не остаëтся делать, как безоговорочно подчиняться.

— Подчиняться?! — в негодовании воскликнула девочка. — А если этот одержимый вставит в шоу сцену убийства, вы еë тоже сыграете?! Не лучше ли просто бежать к другому импресарио?

— Ну, сбежим, и что же дальше? — сурово взглянул на неё мышонок. — Кругом город огромный, никому мы в нëм не нужны, разве что какому-нибудь тирану, который нас, зверей, по клеткам позапирает да и будет за деньги показывать.

— То есть человек, заставляющий вас играть то, что не следует, тираном не является? — продолжала возмущаться Алиса.

— Разумеется, мы недовольны, но отказываться просто не смеем. Ведь тогда Мэджингтон может применить свои магические чары, чем он уже однажды грозил обезьяну Фрателлино, когда тот не желал держаться за канат одними зубами. Мэджингтон очень даже склонен к колдовству, судя по его вразумлению неразумных прежде животных!

У Алисы возникла было мысль, что циркачи находятся в столь беспрекословном подчинении под действием сыворотки власти, но тут же рассудила, что в таком состоянии странно испытывать неудовольствие. Почему же они так боятся своего хозяина? Разве он скрывает среди своей магии тайну ещё более страшную, чем кажется?

Что бы там ни было, а артисты за весь день не выказали ни единого намëка на бунт. Разговоры их были коротки, сухи, приглушённы. Наëмные работники, одетые в чëрное, точно гробовщики, тащили за кулисы наскоро сшитый тряпичный реквизит, перекрашивали ящики в мрачные тëмные цвета... Да и от всего в недавно столь сказочным цирке уже разило жутким, сдавливающим сердце мраком — в том числе и от репетиции. С молчаливой гордостью заходила в ящик Мадлен, и клоуны пробовали поджигать его. Грегуар, мозоли которого наконец-то были смазаны, пытался ходить по искусственным ножам, подвешенным на прозрачных, почти невидимых нитях. Псы Уолтер и Бим в чëрных костюмах с вульгарными бантиками и шутовскими колпаками тренировали езду на моноциклах со специально завышенными педалями. Временами кто-нибудь испускал возглас жалобы, но все отрабатывали на удивление безо всяких протестов. Лишь клоуны не переставали воодушевлëнно скалить улыбки, словно им предстояло интереснейшее спецзадание да Ричард держался с торжеством актёра, утверждëнного на главную роль в шедевре.

При этом все они даже понять не пытались, зачем нужна эта жуть, и что она значит. А уж кто являл поистине безропотное послушание — так это Вероника. Она отрабатывала самые сложные трюки на обруче, выслушивала все придирки конферансье, с точностью выполняла все приказы, словно была не живой девочкой, а умным механизмом. Алисе, видевшей всë из-за кулис, было больно осозновать неизбежность этих кошмарных номеров, но ещё мучительней — представлять в этом ужасе хрупкую и беззащитную девочку. С трудом дождавшись конца генеральной репетиции, Алиса ворвалась в гримëрную Вероники, когда та облачалась в новое белое трико с блëстками и крыльями.

— Вероника, Вероника, нужно срочно принять меры! — взволнованно зачастила Алиса. — Сбеги, сломай что-нибудь из реквизита, или вообще скажись больной! Я просто не вынесу, если ты будешь вовлечена в этот кошмар!

— Не думай, что я не справлюсь, — убеждëнно увещевала акробатка. — Ведь мне будут помогать вера, надежда и опыт моих тренировок.

— Да главный страх не столько в сложности акробатических элементов, сколько в самой постановке представления! И не зазорно тебе участвовать в этом мраке, жертвами которого могут стать души сотен людей? Ведь это всë равно, что участвовать в преступлении!

— Я и сама это понимаю, но отказываться просто не смею.

— Как?! — возмутилась Алиса. — Как ты можешь быть такой покорной?!

Вероника вдруг вздохнула, присела на сундук и глянула куда-то вглубь воспоминаний:

— Всë началось ещё в сиротском приюте, откуда взял меня мистер Мэджингтон. Там меня вместе с другими детьми научили абсолютно всему. И работящие мы были, и послушные, да только всë равно меньше, чем надо было строгой начальнице приюта. Нередко говорила она, что все мы когда-нибудь к кому-нибудь попадëм — она надеялась, что к суровым хозяевам, которые, как она говорила, вымуштруют нас. Но вот один из таких хозяев как раз к нам и пожаловал — это и был Уильям Мэджингтон. С первого взгляда он мне понравился — такой красивый, такой добрый... Да и я ему отчего-то приглянулась. А отчего — сама не знаю... Ни красавица я, ни умница, и волосы у меня были тëмные и вечно спутанные. А он всë-таки что-то такое во мне увидел и взял в свой цирк. И я готова поклясться — другого счастья мне не надо! Меня нарядили в яркие и нарядные платья, покрасили мне волосы в голубой цвет, чтобы я, по словам Мэджингтона, экзотичней смотрелась на арене, и обучают порой опасным, но удивительным трюкам, которые дарят людям восторг. Но чем прекрасней выступления, тем они становятся сложнее. Мэджингтон доволен моими успехами, и задумывает всë более замысловатые постановки. А я не смею даже возразить, ведь этот человек с неиссякаемым воображением — мой господин, благодетель, милосердно приютивший меня. Если он и спрашивает меня о моëм настрое, я твëрдо отвечаю, что прекрасно себя чувствую и внешне, и внутренне, — потому что люблю его и не желаю сердить или огорчать. Люблю горячо и беззаветно, ведь он — мой хозяин, прекрасный и любящий.

Алиса удивлëнно слушала кроткую девочку, всë больше проникаясь еë непоколебимым смирением и безграничной верностью к своему хозяину. Это было не послушание милой куклы верëвкам, властно удерживаемым посторонними руками, это была осознанная преданность маленького, но открытого любви существа возвышенному человеку, что подарил ей мир. А Уильям Мэджингтон, этот своевольный мучитель, уже давно перестал ценить её старания, и лишь жадно пользуется её безотказным сердечком. Такое подчинение, перекрытое слепой любовью, несомненно окончится плохо для юной акробатки, — которую переубеждать, как поняла Алиса, бесполезно...

До начала шоу осталось четыре часа. Артисты давно уже отрепетировали номера, арена украшалась, рабочие готовили реквизит. Время уходит, подругу надо спасать... Алиса устремилась к импресарио, чтобы серьёзно переговорить с ним насчёт чрезмерного использования циркачей. Но Вильям будто бы уже поджидал её: он стоял прямо у дверей своего кабинета, и на тонких губах его играла странная улыбка.

— Мистер Мэджингтон, я категорически не согласна с тем, что ваше новое шоу будет иметь успех, и была бы счастлива, если б вы одумались и поставили бы что-нибудь получше, — дрожащим от волнения голосом начала Алиса. — Но раз уж вы намерены пугать людей — пожалуйста, это будет ваша вина, однако прежде учтите одно: эквилибристка Вероника работает на износ исключительно ради вас. Она любит вас как собака хозяина, она верит в вашу доброту! А вы, безжалостный, невменяемый, жонглируете её жизнью, словно заигравшийся жонглëр, да ещё и вовлекаете её в свои тëмные дела! Не секрет для меня и то, что другие ваши артисты тоже обделены вниманием и заботой. Но Веронику вы просто обязаны помиловать. Она точно не выдержит ваших страшных номеров, я чувствую это. Поэтому избавьте её от участия в своëм преступном шоу... Прошу вас... Чтобы её любовь не была безответной.

Завершив свой долгий и нелёгкий монолог, Алиса взглянула в лицо мистеру Мэджингтону, но увидела лишь негодование, сменившееся торжеством, будто цирковой хозяин что-то придумал...

— Я опытный жонглёр, — улыбнулся он. — А такой никогда не даст упасть чужой жизни. Ты, между прочим, у меня тоже не просто так живёшь — пора бы и тебе одной из моих стать...

Он взял её за руку и взглядом своих ярко-зелёных глаз велел следовать в комнату. Отказаться Алиса отчего-то не смогла — такая повелительная красота была в его аристократическом облике... Заведя девочку в свой кабинет, Вильям указал на деревянную шкатулку.

— Ты помнишь про сыворотку власти, моя крошка? — всë так же пренебрегая именем, спросил он. — Я ведь о ней вчера не для красного словца сказал. Мне придётся применить её, если ты не захочешь заменить мою эквилибристку добровольно.

В тусклом свете лампы его худая фигура высилась таинственно, почти зловеще... Алисе стало не по себе.

— Вы это оставьте, мистер Мэджингтон! — вскричала она, отступив к двери. — Я ради осуществления ваших безумств даже и не пошевелюсь!

— Правда? — с едким изумлением усмехнулся он, явно наслаждаясь её страхом. — А под действием подчиняющей сыворотки разве такое возможно?

Коварный взгляд его прекрасных глаз душил Алису... Если в институте она чувствовала себя дикой львицей в оковах безжалостных живодëрок, то здесь она впервые ощутила себя маленькой и беззащитной жертвой, пойманной в ловушку... Только когда тонкие пальцы, обтянутые лиловой перчаткой, игриво подошли к шкатулке, оцепенение покинуло девочку мгновенно. Она ринулась к двери — в замке торчал засов!!! Она принялась нервно вытаскивать его — застревает!..

Алиса старалась не оглядываться на Вильяма: уже от осознания того, что он видит её, было жутко. Вот засов наконец вылетает, и она стрелой мчится из комнаты прочь. Скорей, на улицу, внутрь спасительного фургона!.. Но перед самой лестницей всë вдруг оборвалось... Тело вдруг словно отказалось подчиняться ей. Вконец измученная и обессиленная, Алиса упала на доски. Хотела крикнуть, подняться, — и не могла... Чьи-то руки взяли её, куда-то понесли, положили в какой-то деревянный ящик. «Лежи здесь,» — велел в её мутящемся сознании голос, похожий на голос Мэджингтона. Глаза её закатились, и на время всë вокруг стало чëрным и бесчувственным.

Афишы, нарисованные умелыми художниками на заказ, завлекали своими яркими красками и затейливой рисовкою тысячи людей, но кто бы мог знать, что скрывала волшебная картинка на самом деле... Когда зрителей набрался полный зал, Уильям Мэджингтон, причëсанный и накрашенный сам вышел на арену в новом фраке цвета тëмного неба и бледно-зелëном переливающимся цилиндре.

— Достопочтенная публика! — красиво отвесил он поклон. — Мне уже не впервые приветствовать вас лично! И вы знаете — такой встречей я объявляю вам о совершенно новом шоу... которое станет даже экспериментом в истории моего цирка.

Зрительный зал зааплодировал восторженным визгом и громом. Конечно! Они-то думали, что эксперимент — это ещë более сказочные чудеса! Какие-то две девушки сидящие на боковом ряду слева даже помахали Мэджингтону, и он, прежде чем удалиться, не преминул украдкой помахать им в ответ. И представление началось...

Началось оно как обычно, с полного угасания освещения, но зазвучавшая в темноте мрачная музыка была уже необычна публике. Затем свет упал на Мадлен, спускающуюся на обруче, за который держалась одними руками и носками. А между тем Ричард вывез на манеж чëрный ящик, поджëг его факелом, и, когда Мадлен спустилась, резко указал ей на ящик, будто приказывая ей лечь в него. Та изобразила испуг, но откуда ни возьмись на моноциклах выехали Уолтер и Бим и схватили еë. Всë это выглядело уже совсем не по-сказочному... А музыканты, казалось, только нагоняли страху, играя эмоционально-тревожно. Чем отчаянней вырывалась Мадлен из лап страшно одетых и загримированных псов, тем неистовей надрывался оркестр. Под его жуткие мотивы и возгласы испуганных зрителей Бим и Уолтер, выполнили с Мадлен несколько акробатических элементов и, наконец, бросили еë в ящик, что уж совсем занялся пламенем. Публика ахнула — подобной дикости в цирке Мэджингтона не было ещë ни разу! Но когда клоуны с жуткими пружинами на ногах подпрыгивали перед высокой трубой и отрубали руки, что высовывались из еë отверстий, по всему зрительному залу покатились вопли. Руки, ясное дело, были тряпичными, но так хитроумно сделанными, что не отличались от настоящих. А клоуны, размахивая мечами, ещë и хохотали, и смех их, похоже, был не наигранным, а самым что ни на есть настоящим... И тут труба с громким взрывом исчезла, а на еë месте появился медведь Эдуард и с рëвом расшвырял клоунов по висящим в воздухе массам чего-то тягучего и вязкого. Как клоуны не бились, как не орали, странное вещество поглотило их и медленно растворилось. Зрители уже выходили из себя — в самом дурном смысле. Одни верещали, будто ужасы творились не с артистами, а с ними, вторые рыдали от страха или отвращения, третьи возмущались на чëм свет стоит и грозили судом, четвëртые же просто убирались вон, прихватив в охапку своих детей, понимая, что закрывать глаза и уши им бесполезно. А в воздухе уже изящно, точно артист балета, прыгал по ножам Грегуар, и ножи, лишь он от них отталкивался, срывались и исчезали в полу арены. В конце своего выступления Грегуар вскочил в обруч, но, будто потеряв равновесие, повис на одних носках, и в столь опасном состоянии медленно улетел на обруче за кулисы.

Из пола арены уж давно показались острия ножей, под куполом обозначилась струна тонкого каната, а в его начале — девочка с голубыми волосами и белыми крыльями за спиной. Вероника непременно бы потеряла бдительность, не будь у неë в мыслях слова «долг», а в сознании — образа «любящего» хозяина. А что же Алиса? Всë время кошмарного представления она находилась в ящике, хитро скрытым под куполом, и сознание в ней пробудилось лишь в ту минуту, когда Вероника взошла на высоту. Сквозь щель Алиса смутно видела, как к ящику подбежал мышонок Тимоша и сказал что-то подбадривающее и утешительное, а затем выдëрнул какую-то щеколду. Ящик открылся, и Алиса вылетела вниз. На секунду ей показалось, что разобьëтся насмерть, но полëт прекратился быстро, и она повисла на удерживающем еë канате. «Пускай стрелы,» — как отдалëнное эхо прозвучал в сознании Алисы голос, похожий на мэджингтонский. Девочка будто бы только сейчас осознала, что у неë на поясе колчан, а в руках лук, и сама удивлялась, как это так хорошо умеет натягивать тетеву и стрелять. Точнее, не удивлялась, а бессознательно проникалась этим ощущением. Но между тем, летая под куполом, Алиса видела, как стрелы едва не задевают идущую по канату Веронику, и как блестят ножи в полу, а уши наполняли испуганные крики и возмущëнный вой. «Стреляй,» — повелевал тот же голос. «Нет... Не могу, не буду!» — сопротивлялся рассудок Алисы. Неизвестная, но сильная боль заставила еë пустить в сторону Вероники очередную стрелу. Увидев, как акробатка покачнулась, Алиса испугалась уже всерьëз, и столь ощутимый испуг, придал силы сопротивлению. Теперь всякий раз, когда голос приказывал ей пускать стрелы, она изо всех сил включала рассудок: «Нет, нет, нельзя!» А Вероника миновала канатную тропу и готовилась... к прыжку в целый куст ножей! Это уже даже не дикость... Это уже нечто совсем из ряда вон выходящее! Алиса видела, в каком ужасе застыла публика, как побледнело лицо Вероники, замершей у края бездны смерти... Нет! Допустить этого просто немыслимо! Боль снова охватила Алису, но она, изо всех сил стараясь сопротивляться, бросила лук с колчаном, и рванула на своëм канате прямо к Веронике, что уже подняла ногу в воздух... В следующее мгновение акробатка была у неë в руках, и никакая зависимость уже не чувствовалась.

— Зачем? — воскликнула Вероника. — Я должна была исполнить свой долг!

— Нужно ведь понимать, где долг, а где смертельная опасность, — улыбнулась Алиса этой кроткой и безотказной эквилибристке. Сделав круг, девочки залетели в закулисное отделение наверху, Алиса отцепила от себя канат и радостно побежала рассказать другим артистам о своëм избавлении от колдовского подчинения... Даже некоторые из зрителей радовались, что впервые за всë это ужасное представление ужасу не дали произойти. Зато в каком ошеломлении был Уильям Мэджингтон, видевший из-за верхних кулис каждое движение артистов!

— Она... вышла из под чар?! — обомлел он. — Из под чар сыворотки власти?!

— Поразительно! — пискнул Тимоша. — Просто чудо какое-то!

— Молчи, Тимка, — в отчаянии оборвал его Вильям. — Молчи... Ты сам не знаешь, что говоришь...

— Я говорю вам, хозяин, что не стоило это безумие обществу представлять, — вздохнул с укором мышонок, указывая на истерящую публику. Но импресарио уже ничего не хотел слушать.

— Занавес... Живо! — с трудом проговорил он. Тимоша усмехнулся и подал знак клоунам. Эрик и Патрик с радостным визгом ринулись на манеж и принялись плясать, высекая башмаками языки пламени. Огонь разросся и скрыл от глаз зрителей всю арену, но те и без того уже в безмолвном гневе покидали зал. Когда пламя наконец опустилось и пропало, а освещение снова зажглось, все оставшиеся зрители разразились презрительным свистом и громкими проклятиями. Взрослые долго не могли успокоиться от возмущения, а дети — от слëз. На выходе из цирка только и слышалось: «Это просто ужас!» — «Кошмарней представления я в жизни не видел!» — «За что мы деньги платили!»

— И это — от самого Уильяма Мэджингтона! — сокрушались те самые две девушки. — Уж от него-то мы никак такого не ожидали!

Небывалая, жуткая тишина повисла над цирковым шатром. Не издаёт он больше затейливый свет и весёлую музыку, да и вряд ли уже издаст. Судьба его висела на волоске: либо возрождение, либо окончательное закрытие. Так думали утром собравшиеся за кулисами артисты.

— Пусть Мэджингтон даже прибегнул к колдовскому веществу, но всë равно не достиг желаемого, — закончила Алиса рассказ о том, что пережила и чувствовала. — Он только хуже сделал, поставив свой цирк под угрозу разорения.

— Теперь богатая мэджингтонская фантазия нужна нам как никогда, — рассуждала Мадлен, расчëсывая перед высоким зеркалом спутанные волосы. — Если он так и не придумает причину показа такого ужаса, нам в любом случае больше выступать не придëтся.

— Да разве обязателен нам для выступлений столь огромный цирк, тем более управляемый безумцем? — фыркнул Бим. — Соорудим себе милый передвижной балаганчик и будем путешествовать с ним по миру... Мечта каждого вольного циркача!

— Вы совершенно правы коллега, — согласился с ним Грегуар. — Давно пора было уйти от хозяина, что считает артистов бездушными куклами.

— Что ж, ступайте, раз вы вольные, а я останусь с мистером Мэджингтоном, — кротко опустила глаза Вероника. Все удивлëнно уставились на неё, в том числе и Алиса.

— Ты останешься с тем, кто чуть было не прикончил тебя своей сумасшедшей фантазией? — воскликнула Алиса. — Я, конечно, понимаю, Мэджингтон — твой благодетель, и потому ты ему верна, но ведь и верность должна быть разумной. Вдруг у него возникнет мысль и тебя заколдовать, чтобы окончательно заглушить твои здравый смысл и самосохранение? Я была заколдованной, я знаю, как это ужасно, и ни в коем случае не желаю этого тебе.

Но Вероника грустно покачала головой:

— Алиса, прости. Я люблю его.

И удивление Алисы было невелико: она давно подозревала, что бессознательная верность этой девочки была гораздо большим, чем просто долг чести. Тут за шатровой стеной послышался лёгкий топоток, а затем появился Тимоша:

— Мистер Мэджингтон наконец покинул свой кабинет, окольными ходами вышел из цирка, и теперь направляется куда-то в сторону типографии.

— Наверное, реабилитироваться спешит... — с насмешкой проговорил Бернард. — Но даже если ему это удастся, прежние безумства ему не возобновить — мы будем уже далеко!

— Да, да, — подхватил Тимоша. — Скорее в путь-дорогу, покуда он не вернулся!

Всë за кулисами завозились и засуетилось. Грегуар и Мадлен паковали свои чемоданы; Бернард и Роланд складывали реквизит в огромные пёстрые сундуки; собаки не упускали момента подбросить в них единственные свои вещи — одежду и головные уборы для выступлений. Почти все артисты желали бежать, пусть невесть куда, но хотя бы подальше от непредсказуемого импресарио. Только Вероника одиноко и печально сидела в углу, да Ричард отрывисто лаял:

— Нет, нет и нет! Никуда я не уйду от этого гения! Он неподражаем! Он непревзойдён! И главное — ценит меня! И платит мне вкусное и сытное жалование! Э! А куда вы ящик распиливания потащили? Это важнейшая собственность хозяина! Оставьте нам хоть эти обручи! Оставьте, я сказал!! Нет, унесли-таки! Отобрали всë до единого! Как мы будем с этими постылыми верёвками да кольцами выступать?!

Медведи лишь посмеивались над его возмущениями и упаковали почти весь реквизит. Затем погрузили сундуки в фургоны, что служили им и транспортами, и домами.

— А чтобы Мэджингтон в случае чего не заметил вас, вы поедете внутри, — велела артистам Алиса, и те вошли в фургоны.

— А кто же поведёт наш цирковой состав?.. — задумался Роланд, запрягший в фургонный поезд слонов.

— Я! — вспрыгнул Тимоша на оглоблю, а с неё перебрался на слоновью спину. — Мал я, да удал. Если мне удавалось контролировать лошадей, то и слонов тоже удастся.

А эгоистичный Ричард беспокоился лишь об одном:

— Да на новый реквизит у хозяина просто денег не хватит!.. — Но тут вспомнил про обезьяна: — Точно! Вы будете главным артистом, синьор Фрателлино. Своей обезьяньей комичностью вы живо публику привлечёте, а с публикой и деньги появятся!

Но Фрателлино взглянул на надменного и корыстного Ричарда, а затем на собирающуюся в путь труппу, с которой ему всегда было приятнее и отраднее... и отчаянно, словно боялся опоздать, бросился к ней, крича:

— Я с вами, с ва-ами-и!

— Стой, предатель!! Стой! — злобно залаял Ричард, и хотел схватить обезьяна за хвост, но тот уже захлопнул дверь фургона.

— Не пытайся удержать того, кто сделал правильный выбор, — сурово, но справедливо заявил Роланд. Тогда Ричард, не зная, куда деться от беспомощности, схватился за голову и завопил:

— Разорители! Грабители! Из-за вас мы — полные банкроты!! Хозяин проклянëт вас!..

Но глупого пуделя давно никто не слушал. Цирковой состав уже был готов тронуться в далëкий и неведомый путь, а две девочки ещё стояли в объятиях друг друга. Алиса вспомнила, какие нежные слова говорила ей на прощание Ева, и постаралась утешить и подругу, и себя.

— Прощай, Вероника, но помни: наше знакомство произошло не зря. Ты была настоящим другом, милосердно принявшим меня взглянуть на вашу необыкновенную жизнь, — но другом безвольным. Если бы не спасла я тебя на вчерашнем шоу, не быть бы тебе сейчас живой. Надеюсь, этот случай научит тебя отличать разумное от безумного.

— Я благодарна тебе за всë, — светло улыбнулась ей Вероника. И Алиса поняла, что дала этой юной эквилибристке, пусть даже на краткое время, ту искреннюю дружбу, какую дала когда-то Алисе Ева в суровых стенах института. Как ни грустно было расставаться беглой институтке с цирковой гимнасткой, но всë-таки она, Алиса, не могла отдавать себя и труппу во власть человека, фантазия которого заходит слишком далеко, хоть он и симпатичен ей своей красотой и таинственностью. Пожалуй, лишь для одной Вероники мистер Мэджингтон останется любимым хозяином. Даже клоуны в кой-то раз рассудили мудро и вскочили в отъезжающий фургонный состав.

— А ты как думал, пёс? — смеялись они на яростный лай Ричарда, выглядывая из окон. — Цирк уедет, а клоуны останутся? Ну уж нет, мы там, где все!

Алиса и другие артисты ещё долго махали Веронике, так одиноко выделяющейся на фоне опустевшего шатра. А ведь шатёр этот совсем недавно казался Алисе обителью веселья и чуда!.. Стремившаяся в неë всей томящейся душою, она и думать не могла, что знаменитый на весь мир цирк обретёт позорную репутацию по вине его хозяина, явно имевшего садистские наклонности. И вот померкшие гирлянды, срываемые ветром афиши, и тоскливая пустота кругом красноречиво свидетельствуют Алисе, что полные радостных надежд ожидания могут и не сбываться, и нужно становиться мудрее и предусмотрительнее. Но никто не заметил двух девушек, неслышно подошедших к цирковому шатру. И никто не видел, как бросили они к нему охапку соломы и чиркнули спичкой.

Слоны всë шли и шли, таща за собой фургонный поезд. Вот уже и площадь осталась позади, вот уже потянулись хмурые, незнакомые улицы. В одном из фургонов с Алисой Мадлен и Грегуар перебирали в чемоданах костюмы, а в углу Фрателлино жевал банан. Алиса с улыбкой глядела на них и понимала, что и они, и прочие ехавшие в поезде циркачи уже успели стать ей близкими существами. И она сделает всë, чтобы выступления её цирковой семьи были и безопасны, и прекрасны. Ещё час, и они уедут из постылого города в новую жизнь!

Но фургонный поезд неожиданно встал. Ничего не понимая, Алиса высунулась из окна и вздрогнула, когда разглядела на горизонте улицы тот силуэт, которого так опасалась.

— Куда это вы собрались, господа? — прозвучал едко голос мистера Мэджингтона. — Разумейте же: я написал опровержение на своё неудачное шоу, и теперь все газеты меня оправдывают. А значит, вы не имеете никакого права подло и вероломно сбегать от меня. Отправляемся в наш цирк, мои дорогие. Нас ждут новые взлёты.

Но выглядывающие из фургонов лица и морды были хмуры. И Алиса, и циркачи готовы были отстаивать свою свободу,

— Если вы так стремитесь обратно — пожалуйста, скатертью дорога, — вежливо, но сухо заявил Бернард. — А нам дорога — только вперёд. Фургонный состав слишком длинный, чтобы разворачиваться на городской улице, а объезда поблизости нету.

— Я вижу, вы в последнее время из рук вон плохи... — сощурил глаза Мэджингтон. — Потеряли ко мне всякое уважение... Но покорные, или мятежные, — вы всë равно мои. У меня, к счастью, с собой флакон бесценной сыворотки... Только один флакон, но этого будет достаточно.

Коварная улыбка тронула уголки его губ, а рука в лиловой перчатке уже потянулась в карман. Алиса содрогнулась — друзьям грозит то, что вчера настигло её! Готовая защитить их права любой ценой, она вышла из фургона, не забыв на всякий случай прихватить лук с искусственными стрелами, и направилась навстречу этому безжалостному тирану, чтобы сказать ему всë... Но вдруг у неё за спиной раздался топот и тяжёлое дыхание. Обернувшись, девочка увидела Ричарда, несущегося со всех лап, и выражение его морды было даже хуже, чем при виде погибающего реквизита. Резко затормозив перед хозяином, он проговорил стынущим от ужаса голосом:

— Мистер Мэджингтон! У нас, кажется... в цирке пожар!

Вильям запрокинул голову и рассмеялся нервно и болезненно, а затем в миг стал испуганным:

— Да ты что?..

Когда импресарио со своей труппой примчался на площадь, весь шатёр занялся пламенем. При виде этого ужасающего зрелища Вильям издал не то вздох, не то вскрик, и такого отчаянного ужаса, как на его лице, Алиса никогда ещё не видала. Любопытные и злорадные горожане сбегались на зрелище, как мотыльки на свет, а перепуганная Вероника пряталась в немногих вещах, вынесенных Ричардом.

— Откуда взялся огонь?! — спрашивала Алиса, пытаясь перекричать рёв толпы, но гимнастка тряслась и молчала. А Вильям Мэджингтон вдруг сорвался с места и крикнул одной из своих лошадей:

— Лошадка, милая! Помоги подняться!

Лошадь по привычке дала взобраться на себя и понеслась вперёд. С её спины Вильям запрыгнул прямо на шатёр и через потайной ход исчез внутри — это был смелый трюк, которому мог позавидовать умелый акробат...

— Мистер Мэджингтон! Где вы?! — отчаянно звала Вероника, бегая вокруг пылающего шатра. И Алиса, как ни презирала горделивого импресарио, волновалась за него ни меньше подруги. А Вильям, заскочив через потайной ход в свой кабинет, рылся во всех ящиках, шкафах и сундуках в поисках чего-то дорогого...

— Ну, вы и вправду сумасшедший! — сердито кашлянул Бернард, с трудом пробравшийся в кабинет сквозь пламя. — Вам себя спасать нужно, уходите немедленно!

Но Вильям, не внимая, открыл самый нижний ящик пылающей тумбочки, вскричал «Вот он!» и вытащил из огня маленький сундучок.

— Вон отсюда!! — рявкнул Бернард, увидев, как хозяин выгребает из сундучка деньги. — Вон, если вам шкура дорога!..

Медведь, перепрыгнув через загоревшийся шкаф, схватил Вильяма за шиворот, однако тот не успев взять деньги, успел всë же выхватить из уже горящего сундучка маленькое бисерное деревце... Бернард хотел поскорее вывести хозяина по свободным, ещё не занявшимся огнём местам, но при этом, не расчитав своей силы, дёрнул его за одежду, и у него из кармана выпал флакон с бесценной сывороткой...

— Нет!!! — взвизгнул он, и совершенно не отдавая себе отчёта бросился за вещью, но упавшая балка свалила его на пол. Бернард, кашляя и ругаясь, вытащил полубесчувственного хозяина из-под загоревшейся балки, но выйти из кабинета не смог — пламя полыхающего шкафа отрезало путь. Тогда медведь изловчился и выпрыгнул через тот же потайной ход на шатёр, а оттуда съехал вниз на двоих лапах вниз, прижав к себе хозяина, тем самым защищая его от огня. Бросив Мэджингтона на газон, Бернард принялся с рëвом кататься по траве, гася опалëнную шерсть, а сам импресарио и вся его труппа, оцепенев от ужаса, смотрели как оседает вниз полыхающий шатёр цирка — того самого цирка, что по всему миру называли обителью чудес.

* * *

Тот, кто вчера видел площадь, не узнал бы её сейчас. На ней, совсем недавно великолепной и живописной, теперь ветер мëл пепел и догорали угли. Даже небо затянулось серыми тучами и повисла сдавливающая сердце тишина... Странно и непривычно было видеть Алисе и Веронике пустоту на месте громадного величавого цирка. Девочки двинулись по пепелищу, и вдруг увидели импресарио. Он сидел на обугленной доске, что прежде была частью второго циркового этажа, и сжимал в руках бисерное деревце — единственную спасённую из огня вещь. Затем он отчаянным взглядом оглядел обгорелое пространство, и вдруг, выронив деревце, спрятал лицо в ладони.

Видеть Мэджингтона несчастным было ещё невыносимее, чем хищным. Он получил по заслугам и от публики, и от судьбы, но при виде такого глубокого, и притом, глухого горя, странная жалость к падшему импресарио начала расти в сердце Алисы. А Вероника недолго стояла на месте — она стремительно, но осторожно приблизилась к хозяину и тихо коснулась его плеча. Вильям Мэджингтон вздрогнул от её прикосновения и взглянул на неё, а она нежно улыбнулась ему и сказала:

— Не печальтесь! Вы потеряли цирк, но не потеряли труппу. Цирк сгорел, а артисты остались — это самое лучшее, что у вас произошло за эту неделю. Мы поедем бродячим балаганом туда, где никто о нас ещё ничего не знал. Мы начнём новую жизнь... которая будет намного лучше прежней.

Но не похоже, чтобы её успокаивающие слова утешали его. Он только судорожнее сжал губы и ниже склонил голову. О чëм он думал? Так ли была сильна его скорбь, или же на смену гордости и жестокости пришли стыд и раскаяние?.. И для Алисы, и для остальных это продолжало оставаться загадкой...

— Вставайте, мистер Мэджингтон, — небрежно бросил ему медведь Роланд. — Чего рассиживаться?

Вильям резко обернулся, и глаза его сверкнули гневом, но всë же он нашёл в себе силы сдержаться. Затем поднялся, не забыв подобрать своë деревце, и направился прочь с площади, по-прежнему храня молчание и достоинство аристократа.

Медведь Бернард бесспорно был прав — «нам дорога только вперёд». В цирке, заклеймённом столь чудовищным позором, уже никак не могло бы совершиться ни одно представление. Судьба вполне справедливо стëрла его из города и жизни душевнобольного человека — так думала Алиса, задумчиво глядя в окно фургона, за которым проплывали последние городские дома. Временами она переводила взгляд в противоположный угол, где на большом ящике сидел бывший импресарио, всë такой же гордый и прекрасный, но жалкий и поверженный. Теперь он ни за что бы не смог взять над труппой власть, даже если бы захотел — ему уже никто не желал доверять, а его колдовские изобретения погибли в пожаре. И всë же Алисе было жаль этого человека, несмотря на его обман и жестокость. Ведь несчастное одиночество было ей самой хорошо знакомо.

Позади послышался хруст — Фрателлино отыскал где-то запас сахарного печенья, и теперь закусывал им с Грегуаром, Вероникой и Мадлен. Вспомнив, с какой нежностью юная гимнастка относилась к своему хозяину, Алиса подсела к мистеру Мэджингтону, осторожно протянула ему одно из печений и сказала кротко:

— Подкрепитесь, пожалуйста, и вы.

Вильям обернулся и всë так же серьёзно глянул на угощение и девочку. Казалось, вздохнул, опустив глаза. И взял. Молча, не глядя, но всë-таки взял. И Алиса поняла, что между ней и этим эксцентричным человеком начинается нечто новое. И нечто новое, совершенно небывалое, начинается и в нём самом — в нëм, Уильяме Мэджингтоне, великом импресарио легендарного цирка.

Продолжение следует...