Frigivitrum Mora (гет)

Джинни умерла под Рождество. На Йоль, Зимнее солнцестояние.

Только вчера ещё снежинки путались в тёпло-рыжих волосах и таяли на игривой улыбке. А теперь она стала льдом. Полупрозрачно-синеватым, как камень в кольце, которое приготовил для неё Гарри.

Он хотел сделать ей предложение в сиянии рождественских огней. Чтобы через полгода, когда он закончит обучение и станет настоящим аврором, соединиться с ней навсегда. Пусть она “Гарпия” и летает высоко, но кольцо с льдистым камнем напомнит ей о том, кто ждёт на земле?.. Теперь же её пальцы — продолжение самоцвета, лишь узкий ободок кольца темнеет на безымянном.

Фригивитрум Мора!⁽¹⁾

Эти два слова звучат, как приговор. Гарри не знает их, хотя и постиг огромное количество самых изощрённых заклятий и проклятий из области темнейшей магии. И видавшие многое целители в Святом Мунго потрясённо качают головами в белых куколях и зябко ссутуливаются в белых мантиях. Гарри знает это скорбное выражение глаз и губ. Он ненавидит их сочувствие — оно само гремит приговором в безмолвной палате. Ему не чужды мысли о мести, он в конце концов даже смог применить Круцио к Пожирателю, что плюнул в МакГонагалл! И здесь бы не стал щепетильничать, но…

— Вы уже отомстили Беллатрикс, — сквозь спазм в горле говорит он белой Молли. И она, зарыдав, утыкается ему в плечо.

— Очень редкое проклятие, усиленное тем, что сделано в момент смерти проклявшего. — Старший целитель выступает вперёд. — Отложенное на момент расцвета проклятого. Заклятие ледяного стекла…

— Контрзаклятие? — кратко бросает Гарри, уже зная ответ. Он почти аврор.

— Не существует. Её душа покинула тело.

Молча Гарри берёт хрупкую руку и осторожно возвращает на безымянный палец кольцо. Целует в прозрачно-белые ледяные губы. Не потому что надеется на чудо, просто не может отбросить любой шанс. Дамблдор всегда говорил, что любовь — самая сильная магия… Видимо, не самая. Или его любви недостаточно. Он непроизвольно смотрит на Молли — та с обезумевшим, отчаянным взглядом падает Джинни на грудь, орошая хрустальное лицо слезами, покрывая его поцелуями. Этой любви хватило на мужа и семерых детей — и ещё для Гарри осталось. Значит, любовь способна не на всё и старые сказки — действительно лишь сказки. Их придумали магглы, правда у одного лишь Биддля Барда…

— Её тело навсегда останется таким? — слышит он свой глухой, растерявший эмоции голос.

— Вероятно, да. — Целитель заинтересованно хмурится и стучит ногтем по её плечу — пока ещё только по плечу.

Экспонат. Для них она всего лишь редкий случай, загадочный объект для изучения. Они будут кромсать Джинни режущими заклятиями на кусочки и рассматривать через увеличивающие чары, расплавлять, пытаясь выделить сущность почти его Джинни. От этих мыслей накатывает тошнота и возмущение опаляет скованную льдом грудь…

— Спасибо, её заберёт семья, — чеканит Гарри и отворачивается от целителя, успев выхватить разочарованный взгляд.

— Но если существует возможность… — мямлит тот. — Здесь позаботятся о её теле…

— Не существует. — Гарри возвращает целителю его же слова. Молли благодарно сжимает руку Гарри холодными белыми пальцами. Теперь Джинни вернётся домой, в Нору.

— Я догадывалась, что что-то не так… — сдавленно шепчет Молли, когда они вместе идут бесконечными коридорами Мунго. — Она была сама не своя перед этим Йолем…

Гарри молчит. Если он заговорит, то слёзы сами прольются из глаз, а Молли гораздо больше нуждается в его поддержке, чем он — в её.

— Я помню, как ты спас её на первом курсе… — глядя перед собой, вспоминает Молли. — Тогда я думала, что умру. Потом я думала, что умру, когда Фред… Когда Беллатрикс сражалась с ней… — Гарри отстранённо подмечает, что Молли уже называет Фреда по имени. Через несколько лет. Но не может пока коснуться имени Джинни. — Лучше сто раз умереть самой! — неистово шепчет Молли. — А теперь моя девочка, моя единственная девочка…

Горе Молли рвёт душу на куски. Гарри всё так же молча сжимает её руку и едва помнит, какие бесполезно утешительные слова говорит ей на прощание, убедившись, что она влезла в камин и произнесла: “Нора…”

Неужели в первый раз он проиграет? Раз за разом, год за годом он выходил сухим из воды — и сам, и с помощью друзей. Будто его уронили в котёл с Феликсом сразу после рождения… Точнее после той фразы, что перевернула его жизнь: “Гарри, ты волшебник!” И друзья, самые близкие, почти семья, будто заразились его везением. А вот знакомым, приятелям уже везло не так сильно. Снова встало перед глазами застывшее лицо Седрика, его навечно остекленевшие глаза — первая смерть, которую он видел осознанно. И потом другие люди, чьи лица расплылись сперва от копоти на стёклах очков, а потом — от мгновенных слёз, которые нельзя было показать спасённому магическому миру. Оттого и скрылся, накинув спасительную мантию-невидимку…

Не может не быть выхода!.. Это же Джинни — ближе некуда. Весёлая, озорная, никогда не унывающая и не сдающаяся… С ветром в волосах, который она приносила из заоблачных квиддичных высей — а он уже не мог себе позволить так часто отрываться от земли.

Гарри бьёт кулаком по белой стене, рычит сквозь зубы, чтобы задушить рыдания. Белое, бездушное царство! А дома — почерневшие от времени панели из дорогого дерева. И невыносимо долгие последние каникулы, что должны были наполниться самыми светлыми и волнующими воспоминаниями. Гарри некуда больше идти. Он трансгрессирует в дом на площади Гриммо и отдёргивает портьеру, чтобы забыться под потоки ругани Вальбурги Блэк.

Почти — день.

* * *

Почти три месяца.

Едва сошёл снег, Гарри облазил весь Запретный лес, но всё же отыскал его. Воскрешающий камень! Он знает, что это лишь обман… Но ему всё равно. Хоть ненадолго увидеть Джинни, коснуться её призрачной руки, обнять… пустоту?

Гарри нетерпеливо, жадно поворачивает Дар Смерти на ладони трижды. Но ничего не происходит. Камень остаётся просто камнем, а весенний воздух не сгущается в тонкую фигуру. Гарри вздрагивает, будто заметив что-то… Но нет, это лишь блики заходящего солнца окрашивают медью голые кроны деревьев. Её нет. Камень перестал действовать, когда Гарри избавился от бузинной палочки? Ответа нет тоже.

* * *

Почти — полгода.

Гарри успешно проходит последнее испытание на аврора, хотя ему практически всё равно. Но тренированная рука будто вращается сама, несмотря на то что палочка в ней самая обычная, родная, из остролиста и пера феникса. И остатки ответственности побуждают отдать дань тем, кто учил его. Начиная с несчастливого профессора Люпина, что первым показал ему, как вызвать Патронуса. Странно, что аврором Гарри надоумил стать Пожиратель смерти Крауч-младший под обороткой…

Но это всё видится таким далёким — словно недостижимая мечта за зеркальной гладью Еиналеж. Разве тогда это были трудности и потери?..

Комиссия ставит Избранному высшие баллы и даже провожает непродолжительными, но искренними аплодисментами. А Гарри стоит с опущенной палочкой и понимает, что теперь у него окончательно нет цели в жизни. За время его обучения всех несмирившихся приспешников Тома Реддла вычислили и обезвредили. И высокое звание аврора теперь не более, чем анахронизм? Конечно, никогда не будет чистого света, он невозможен без теней. Но сейчас кажется, что на годы вперёд зло поставлено на колени, упрятано в Азкабан, запугано и сжалось в тёмном чулане, как паук, лишившийся пары лапок. Сидит, копит яд… Когда ещё накопит… А Гарри даже теперь слишком неудобно справедлив, чтобы чинить расправу над непричастными… Беллатрикс мертва. Иначе он бы показал ей, как продвинулся в Круцио!!!

Панели тёмного дерева дома на Гриммо похожи на внутренность гроба. Гарри выходит наружу только для того, чтобы трансгрессировать в Нору, где он бывает каждый день. Надеясь неясно на что… На чудо могут уповать магглы. Волшебники точно знают, что такое чудо. И знают, когда оно невозможно. Джинни — хладный лёд в точных пределах своего тела. Молли — тень у её постели. Братья — редкие гости. Гарри — страж…

Гарри избегает Рона. Неловко смотреть ему в глаза, будто он, мордредов Избранный, виноват в том, что случилось с Джинни. Ведь если бы она не была так привязана к нему, то могла бы и не очутиться на прицеле палочки Беллатрикс — именно в тот момент, именно с тем заклятием. Он часто представляет себе различные ветви реальности, будто у него есть маховик времени. Вот Джинни сражается не с Беллатрикс, а с любым другим Пожирателем. Вот Джинни послушалась и осталась в Тайной комнате. Это ведь он, Гарри, попросил её выйти оттуда, чтобы отыскать диадему. Вот её распределили на Райвенкло, и она дальше он кипящего кубка страстей вокруг Мальчика-который-выжил. Вот Гарри не встретился в купе с Роном… Вот магия Джинни не пробудилась. Нет, несправедливо желать ей родиться сквибом!

Рон ни в чём не винит Гарри, хотя его брат и его сестра погибли в этой войне. Даже пытается поддерживать. Но Гарри тяжело теперь с Роном. Он мог бы открыться Гермионе, но её слишком сочувственный, всё понимающий взгляд только напоминает о потере. Поэтому ему легче одному, если может быть легче. Время не лечит. Может, потому, что по ту сторону голубого льда ещё тлеет надежда. Если бы Джинни схоронили, рано или поздно Гарри, наверное, принял бы неизбежное. Но не теперь, когда изгиб ледяных скул, разлёт бровей, каждая прядь сверкающих волос, трогательная ямочка на шее, каждый полупрозрачный ноготь на руке будто отлиты с живой Джинни, дышат ею, держат её в плену, не дают рассмеяться и броситься ему, Гарри, на шею. А потом — к любимой метле и вверх, вверх… Но она здесь, недвижна и бездыханна. Вечна? Гарри вдруг видится, как он, седой бородатый старик, охая, плетётся знакомой дорогой, кряхтя забирается по крутой скрипучей лестнице… Туда, где лежит она, нетленная и вечно юная. И некая малолетняя волшебница, читая их историю, которую к тому времени обязательно напишет какая-нибудь Вита Битл, считает это до жути романтичным…

Гарри сжимает на прощание руку Джинни. Лёд не плачет под пальцами, хотя его рука похолодела. Дома его ждёт лишь угрюмый Кричер да воспоминания.

* * *

Почти девять месяцев.

Гарри на дне. Ходить каждый день к ней — уже привычка. Но, едва трансгрессировав в Нору, он уже хочет уйти. Всё меньше он сидит у её постели, всё скорее возвращается домой, а из дома сразу же хочется вырваться куда угодно… И уже стоит под рукой изрядно початая бутылка огневиски. Лакированный винтажный столик в потёках крепкого алкоголя, и Кричер иногда брезгливо протирает его тряпкой, ворча о недостойных хозяевах и небрежном отношении к антикварной мебели его госпожи…

Короткое забытьё — болезненное пробуждение. И однажды Молли присылает Патронуса — просит не приходить сегодня, отдохнуть, поберечь себя… Значит, и другие заметили, что он ходит пошатываясь. Что ж, один день всё равно ничего не изменит. Джинни никуда не убежит — он лающе смеётся над горькой остротой. Но смех быстро переходит в судорожные рыдания, рука тянется к бутылке… Но хватает палочку. Всего два слова. Когда-то они не принесли ему вреда. Потом снова… Но теперь он всего лишь одинокий человек и некому встать меж ним и третьим Непростительным. С чего всё началось, тем и закончится. Вот она — самая сильная магия!

Палочка смотрит в лицо, и близорукие глаза видят каждую её щербинку. Губы вдруг немеют — Гарри досадливо кусает их. Пробует голос… А потом отчётливо произносит:

— Авада Кедавра.

1) Это примерно "отложенная заморозка" (лат.)

Вернуться к тексту

Белый свет, белые стены, белый потолок…

Значит, удалось. И он попал на тот же вокзал, где в последний раз разговаривал с Дамблдором. Сейчас он сядет на поезд и поедет дальше. И, может, встретит там Джинни, своих родителей, Сириуса и остальных… От предвкушения встречи он судорожно вздыхает и резко садится. И боль пронзает голову хуже заклятия. Что это?.. К его кровати кидаются Рон и Гермиона с таким же белыми лицами. Как они тут оказались? Неужели они тоже?..

— Гарри! — всхлипывает Гермиона, обнимая его за шею. — Слава Мерлину!

— Где я? — разлепив сухие губы, сипит он.

— В Мунго, конечно. — Рон подходит с другой стороны и с силой сжимает его плечо. — Ну и напугал же ты нас, дружище!

Не получилось.

— Почему. — Сил нет даже на вопросительную интонацию.

— Понимаешь, — по старой привычке объясняет Гермиона, а в голосе её слёзы. — Чтобы Авада сработала, надо действительно хотеть кого-то убить…

— Значит, я недостаточно сильно хотел умереть. — Гарри откидывается на подушку и смотрит в потолок. То, что он не смог, кажется ему почти предательством. — Джинни?..

Рон сжимает губы. Ясно без слов, что всё по-прежнему. И вдруг он стремительно хватает Гарри за ворот больничной пижамы и ощутимо встряхивает.

— Ты что, совсем сбрендил?! — рычит он сквозь зубы, пронзая Гарри сердитым взглядом. — Я потерял Фреда, потом Джинни, а теперь ты пытался двинуть кони? Только через мой труп!!!

Гарри невольно отмечает, как растекается в груди давно забытое тепло. Лучший друг поставил его в один ряд с семьёй… Да, он не может сдаться — никогда не сдавался.

— Гарри, прости, но… — Гермиона мягко высвобождает воротник пижамы из закаменевших пальцев Рона. И поднимает левую руку. Гарри недоумённо смотрит. И только потом замечает помолвочное кольцо.

— Ты шафер, — всё ещё сумрачно цедит Рон, глядя исподлобья. — Мы не говорили тебе. Откладывали свадьбу уже два раза…

— Чтобы не ранить тебя! — подхватывает Гермиона.

Гарри со стыдом закрывает глаза. Друзья… Нет, в нём ни капли зависти. Он правда был бы рад, если бы остались ещё эмоции в диапазоне большем, чем у склянки на прикроватной тумбочке.

Гарри берёт их обоих за руки и сжимает, на сколько хватает сил.

* * *

Почти — год.

Гермиона и Рон сыграли свадьбу, и Гарри был не самым плохим шафером в истории. Держался.

Он оставил Аврорат, вызвав немало недоумения и даже возмущения. Как?! Всемагический герой, Избранный осмелился покинуть пост?! Но те, кто ближе, лишь понимающе пожали ему руку на прощание.

Гарри теперь — сотрудник Отдела тайн. Он сосредоточенно и терпеливо сортирует пророчества и протирает стеклянные шары. Он ждёт. И наконец его ожидание вознаграждено — его допускают в зал с Аркой. Той самой… По ту её сторону всё так же шепчут голоса. И занавесь призывно развевается в полном безветрии, словно приглашая заглянуть за… К несчастью, в зале с Аркой смерти всегда нужно находиться с напарником. Видимо, были прецеденты. Напарник Стивен молчалив, а когда не молчалив, то зануден. И стар. Гарри был бы рад послушать его рассказы о прошлом. Но он готов говорить обо всём — от нового министра магии до содержимого своего кишечника, но не о том, что Гарри так хотел бы узнать. О чём ш-ш-шепчет Арка долгими ночными дежурствами. Гарри уверен, что Стивен спустился сюда за тем же, за чем и он. А теперь он сед и, кажется, слегка полоумен. Гарри хочет остаться один… Один на один с Аркой и тем, что она может нашептать. Он всё-таки полностью обученный аврор.

И под Рождество, на Йоль, он варит зелье, чистотой которого, без ложной скромности, восхитился бы профессор Снейп. (Оказывается, зельеварение может быть увлекательным.) Старый Стивен спит и видит лучшие в своей жизни сны. Гарри хватко держит метлу и спешит к Арке. Он готов ко всему. Недавно он узрел в хрустальном шарике одно пророчество, сделанное ясновидящей Отдела тайн… Он похитил артефакт без зазрения совести. И теперь он украсит его рождественскую ёлку.

* * *

Ровно — год.

Тот самый день, а кажется, прошла целая жизнь между Йолем и Йолем. Для всех счастливых, полных семей сейчас преддверие Рождества.

Гарри впервые подходит к Арке смерти один. Искоса заглядывает в её манящую глубину… Не сразу, нет. Он пододвигает табурет, на котором обычно сидит дежурный, чтобы записывать шёпоты Арки. Сдерживая дрожь нетерпения, Гарри старательно трансфигурирует метлу в ёлку с игрушками и гирляндами. У Гермионы вышло бы лучше — Гарри вспоминает, как она наколдовала венок на могилу его родителей — но и им МакГонагалл осталась бы довольна. Миниатюрные огоньки, перемигиваясь, бросают на лицо разноцветные блики. И даже чудится хвойный аромат…

— С годовщиной тебя, Джинни, — шепчет Гарри в зев Арки, — и с наступающим Рождеством.

Он замолкает, напряжённо вслушиваясь. И, не в силах разобрать среди переплетения шепотков тот единственный и родной, который ему нужен, протягивает к занавеси руку… Обдаёт быстрым дуновением — только Гарри не может понять, холоден ли ветер по ту сторону или ласков. И вдруг он слышит нечто совершенно неожиданное! Стук бит для квиддича, команды… и смех! Неужели кто-то играет там?!

И прежде чем он успевает двинуться хоть на полшага, из-за вуали вылетает золотой снитч! Рефлексы ловца просыпаются мгновенно — Гарри, не думая, ловит блестящий мячик. И только потом потрясённо подносит его к глазам. Вроде обычный на вид снитч, только вот ему неоткуда здесь взяться. Он вылетел оттуда. Медленно, боясь стремительно растущей надежды, Гарри поднимает глаза и кончиками пальцев касается занавеси.

“Гарри Поттер”, — шепчут тысячи влекущих голосов…

Гарри плотно сжимает веки и бросается в Арку, как в омут. Вуаль прохладным шёлком оглаживает лицо.

Он летит куда-то, то ли вверх, то ли вниз. То ли вбок.

— Гарри Поттер?! — Это уже не шёпот. Голос звучит полнозвучно и сильно. А ещё он знаком Гарри.

Очки унесло куда-то потоком нездешнего ветра, но он и без них кристально чётко видит перед собой Фреда Уизли, вальяжно оседлавшего метлу. Фред подлетает к нему и хлопает ладонью по плечу.

— Вот это да! — с восторгом восклицает он. — Теперь у нас будет полноценная команда!

Он как будто совсем не удивлён.

— Команда? — с недоумением переспрашивает Гарри, озираясь. Они парят в космической бездне, и Гарри понимает, что он верхом на своей метле в обрывках гирлянд. Но звёзды ближе, они выстроились, точно прожектора вокруг трибуны, только вне любого порядка. — Где мы?

— В самом лучше месте для игры! — азартно говорит Фред. — А ну сейчас позову…

— Подожди, Фред, разве ты не знаешь, что ты… — “Умер” застревает в горле. — …твоя мама очень соскучилась по тебе? И брат, конечно! Чёрт, да Джордж так и не оправился!

— Мама? Брат? — Фред чешет битой для бладжера между лопатками. — Ну я ещё только немного поиграю… Эй, Сириус! Ты чего такой серьёзный? — ехидно кричит он.

Сириус?!

И действительно, к ним подлетает на метле Сириус, залихватски затормозив прямо перед Гарри. А он и узнаёт, и не узнаёт крёстного. Это точно его тонкий, породистый профиль, чуть вьющиеся чёрные волосы… Но Сириус словно сбросил пару десятков тяжёлых лет и никогда не бывал в Азкабане. Он сверкает улыбкой, и у рта нет горьких складок.

— Сириус… — с неверием повторяет Гарри.

— Новый ловец? — с весёлым высокомерием поднимает соболиную бровь тот. — Посмотрим, насколько ты хорош!

— Сириус, это же я, Гарри!

— Гарри?.. — На красивом лице Сириуса появляется недоумение, а потом, с тенью понимания, лоб рассекают морщины, которых до этого не было. — О боже…

— Ты сказал, что я новый ловец, — быстро спрашивает Гарри, пока Сириус вновь не забыл его. — А твой старый ловец, Джеймс? Джеймс Поттер?! А мама… Лили? Она где-то здесь?! — Он беспокойно оглядывается, ища, где здесь могут быть зрительские трибуны.

— Джеймс… — задумчиво протягивает Сириус. — Давно его не видал. Мне не хватает ловца. Да и сам я… — Он ёжится, странно мерцая всем телом. — Как будто недолго ещё продержусь на метле. Ты-то уже совсем взрослый мальчик, крестник. Оказывается. — В лице его нежданная теплота, та самая, которая так запомнилась, когда Сириус звал жить у него. Гарри протягивает руку вперёд, чтобы коснуться.

— Сириус…

— Хей, бладжер! — предупреждающе кричит Фред и одновременно ловко отбивает агрессивный мяч битой — он улетает, оставляя за собой след кометы. — А где, интересно, наша загонщица? — С шутливым возмущением Фред упирает руки в бока.

Желудок Гарри ухает к горлу, словно в пике. Рука нащупывает во внутреннем кармане заветный шарик… И внезапно, словно сгущаясь из тьмы этого безбрежного, звёздчатого ничто, перед ними возникает она. Джинни. И Сириус бледнеет, гаснет рядом с ней.

— Джинни!!!

Обнять её, живую, мягкую, тёплую, непрозрачную… Гарри не хватает воздуха. Но она со смехом уворачивается от пылких объятий.

— Эй, полегче, все нежности после игры! Если победим! — Она многозначительно поднимает бровь.

— После игры? Джинни, это же я! Ты что, не узнаёшь меня?!

Она склоняет голову набок, изучая его долгим взглядом. И Гарри чувствует себя, как перед комиссией авроров. Или в кабинете МакГонагалл, что гораздо страшнее.

— Насколько я помню, ты хороший ловец! — выносит вердикт она, и от возмущения воздух попадает Гарри не в то горло — если он есть тут, воздух…

— Постарайся не умереть от удушья, нам нужен ловец, а то Сириус немного просвечивает, — бросает она полушутливо, по-мужски хлопнув Гарри по спине.

— Дельный совет, сестрёнка! — одобряет Фред, посмеиваясь.

— Вот именно! — Гарри начинает злиться. — “Сестрёнка”! Вас там ждут братья и родители!

— Слушай, приятель. — Фред подлетает к нему и приобнимает за плечи. — Не думай, что мы тут совсем ничего не помним и не понимаем. Просто тут… круто! Сечёшь? Ни боли, ни смерти, ни усталости, ни Ронни… — Он приглашающе смеётся, но Гарри каменно стискивает зубы. — Так, сестрёнка? — Джинни кивает и делает торжествующую мёртвую петлю. — Так что вливайся, друг мой, или катись!.. Ну вот, гляди, Сириус растворился. Иногда такое с ними бывает. Когда совсем не остаётся дел с той стороны Арки… Так что ты в игре, приятель.

Гарри смотрит на то место, где витал Сириус, — очерк сияния по контуру его тела и ничего более. Воспоминание.

— Наверное, его взяли в высшую лигу, — мечтательно закатив глаза, щебечет Фред. — Так что нам ещё тренироваться и тренироваться!

— Подожди! Дай мне поговорить с Джинни! Наедине! — сердито требует Гарри.

— Две минуты! — строго, как мадам Хуч, отмеряет Фред и отлетает ярдов на двадцать, играясь с битой.

Гарри поворачивается к ней. Вспотевшая ладонь сжимает хрустальный шарик — не больше снитча. Джинни нетерпеливо крутится на метле — ей явно хочется поскорее продолжить эту глупую игру. И какая-то детская обида заливает горьким ядом душу. Как! Он так страдал, рвался к ней через все препоны! Через саму смерть! А она не бросилась к нему, рыдая, на шею и ещё и шутит?! И не жаждет возвращаться?!

— Джинни… — Он пытается говорить спокойно и рассудительно, вернуть себе хладнокровную сосредоточенность. Он же аврор!

— Я знаю всё, что ты мне хочешь сказать, — прерывает она его, вертанувшись вокруг своей оси. — Но здесь слишком хорошо! Ты ещё не знаешь… Вечная игра! Вечный полёт! Шёпот звёзд по утрам... А утро — когда решим мы сами! Послушные, ласковые кометы щекочут руки… Можно ухватиться за их хвосты и оказаться в другой галактике! Весь мир и бездна времени — всё для нас! Ты не знаешь… Но ты можешь узнать! — Глаза её загораются неукротимыми звёздами.

— Джинни, тебя ждёт твоя мама. Ты её единственная дочь!

— Там я состарюсь и умру! — капризно восклицает она, но в этом возгласе — отблеск страха. — А здесь всё уже позади! Здесь мы все юны и беззаботны!

— Но ты никогда не искала беззаботности, помнишь? Ты сражалась в Отряде Дамблдора, а потом и с реальными Пожирателями! Ты даже почти выкрала меч Гриффиндора из кабинета директора! Даже я бы на такое не решился! Ты ждала меня… весь тот безнадёжный год. И столько лет перед ним… — Это сказать сложнее всего. Как признать свою вину, равнодушие, эгоизм. — Джинни. Я ждал тебя там весь этот невыносимый год... И жду. Я люблю тебя, Джинни! — заканчивает он решительно.

— Не хочу.

Выстраданные, идущие из самой глубины сердца признания разбиваются утерянным пророчеством.

— Ты ведёшь себя как ребёнок!

— Да, все мы наконец можем себе это позволить здесь! — ничуть не смущается подслушивающий Фред со своего места. — Простите, но вы орёте на всю вселенную!

И проясняется в голове у полностью обученного аврора. Это место действует так на них! И он, он тоже не исключение со своими обидами.

— Сириус исчез, — замечает Гарри как бы между прочим. — Совсем. Окончательно.

— Его просто взяли в высшую лигу! — упрямо повторяет Джинни бредовые слова Фреда. Гарри знает, что её упрямство нерушимо, почти как крестраж.

— Но разве ты не хочешь прожить жизнь там прежде, чем вернёшься сюда? — увещевает он.

— Могу и не вернуться! Не все сюда попадают! — запальчиво, с вызовом спорит она.

— Эй, время почти вышло! — объявляет Фред и готовится дунуть в свисток.

— Да! — по-детски нетерпеливо елозит на метле Джинни. — Давай сыграем! А то нам вдвоём будет скучно! И, кстати, у тебя же снитч!

Гарри качает головой. Это не она… Не та Джинни, что бросалась защищать его от Малфоя ещё на своём первом курсе… Последняя надежда на хрустальный шар.

— Джинни, — вкрадчиво зовёт он. — Смотри, какой у меня новый снитч!

Она заинтересованно вскидывает брови и подлетает, тянется посмотреть… И Гарри бережно вытаскивает пророчество. Подносит его к лицу Джинни. Она хочет отшатнуться, но уже поздно... Он почти видит, как она падает внутрь его, как в Омут памяти. Она уже не здесь. Она там. Смотрит схваченный среди миллионов моментов миг.

Она совсем взрослая. Она мать. Её старшего сына зовут Джеймс…

— Сириус!.. — изумлённо восклицает она. — Этого не может быть! Мне восемнадцать! Я хочу, чтобы мне всегда было восемнадцать! И я вечно играла в квиддич… Я “Гарпия”! — Она силится отвести взгляд. Но пророчество не отпускает её.

Джеймс Сириус уже учится в Хогвартсе. Такой большой! Несмотря на проделки, они с Гарри так гордятся им! Шустрый ум, смелый нрав… Ну а шалости… Мальчишки есть мальчишки. И теперь она отправляет туда второго сына — Альбуса Северуса. Гарри, её муж, присел на корточки, чтобы сказать ему что-то ободряющее… Пусть поговорят, у мужчин могут быть свои тайны.

Джинни в космической пустоте гневно встряхивает волосами.

— Я не моя мать! Сколько сыновей ты мне сделаешь? Семь? Восемь?! Я всю жизнь живу в окружении парней! Я не знаю, что такое быть девочкой! А мать — вечно занята тем, чтобы мы все хоть как-то выжили, чтобы дом не взорвался от экспериментов братьев и семья не умерла с голода! — Джинни выкрикивает застарелую боль не Гарри — шару. А он впитывает её и ведёт, ведёт дальше, открывая всё новые грани будущего.

За руку Джинни держится рыжеволосая девочка — такая, какой была она сама. И только с ней Джинни наконец ощущает, каково это — быть матерью. Сыновья — это будто ещё два брата, только младших. Джинни знает, что они могут вытворить, на три шага вперёд, даже до того, как они сами это осознали. Но с дочерью всё по-другому. Она — нераскрытая тайна, и Джинни отчаянно хочется с её помощью понять саму себя… Кажется, теперь она наконец начинает хоть чуть-чуть понимать свою маму. Мама… Дочь… Лили…

— Лили!!! — Джинни выныривает из пророчества и дышит часто, будто поднялась со дна Чёрного озера. — У меня есть дочь Лили, наша с тобой дочь, Гарри! Девочка… А моя мама!..

Не в силах сдержаться, она закрывает лицо руками, и плечи её дрожат.

— Эй! — возмущается Фред. — Что ты сделал с моей загонщицей?!

А Джинни поднимает мокрое от слёз лицо и смотрит на Фреда.

— Прости… Я не могу больше быть твоей загонщицей, брат. Мне есть, куда вернуться… И зачем. Но я передам от тебя братский пинок Джорджу. И парочку — Ронни! — Она улыбается сквозь слёзы. И Гарри видит перед собой ту самую Джинни, полёт которой сковало заклятие Фригивитрум Мора.

— Идём? — Он крепко держит её за руку, второй сжимая благословенный хрустальный шар.

— Летим! — с отчаянной решимостью отвечает Джинни. — Я хочу прожить свою жизнь и увидеть дочь!

После Йоля мир становится на один день ближе к весне. Лёд тает. Скованное им вновь обретает гибкость и силу. Молли, задремавшая у ног дочери, просыпается от капели. И вздрагивает — она не одна в комнате. Но это Гарри, и его лицо странно одухотворено.

Гарри опускается на колени и вкладывает в руку Джинни снитч — её пальцы уже не одеревеневшие, живые, лишь чуть прохладные. Краски вернулись к ним, и только кристалл кольца льдисто синеет на безымянном. Гарри теперь точно знает, что Дамблдор был прав. Любовь — это самая сильная магия.