Путешествие Путо Йена Рождение (гет)

Солнечный свет мягко струился по рисовым полям, что простирались за пределами деревни. Река, серебристая и неспешная, мерцала в лучах утреннего солнца, неся прохладу и жизнь. В воздухе пахло свежей рыбой, травами и дымом от далеких очагов. Это было место, где жизнь текла медленно и размеренно — так казалось Путо Йену.

Он сидел на берегу реки, наблюдая, как рыбаки натягивают сети. Юноша выглядел обычным: тонкое лицо с мягкими чертами, длинные черные волосы, заплетённые в простой хвост, и глаза, в которых отражалось небо. Ему недавно исполнилось семнадцать — возраст, когда многие юноши деревни уже помогали старшим или уходили в соседние земли искать счастья.

— Путо Йен! — раздался звонкий голос, и к нему подбежала девушка. —

Опять мечтаешь? Или ждёшь, что рыба сама прыгнет тебе в руки?

Это была Лин Хуа — его лучшая подруга с детства. Её смех был звонким, как колокольчик, а глаза сверкали озорством. Она держала в руках плетёную корзину, полную свежих трав и кореньев.

— Мечтаю, — признался Йен, улыбнувшись уголком губ. — О том, что однажды мы с тобой покинем эту деревню и увидим мир.

Лин Хуа фыркнула, присаживаясь рядом.

— Снова твои глупости. Здесь тоже есть что-то, ради чего стоит жить. — Она повернулась к нему, глядя серьёзно. — Я слышала, что старейшины говорят о дурных знамениях. Будто река начала "стонать" ночью. Ты не замечал ничего странного? Йен покачал головой.

— Наверное, старики снова ищут повод для сплетен. — Он посмотрел на реку.

— Но я чувствую… как будто что-то зовёт. Не отсюда. Издалека. Лин Хуа задумалась, её руки невольно сжались на корзине. Она уже собиралась что-то сказать, когда с другой стороны поляны раздался голос.

— Эй, мечтатели! Пора работать, а не болтать! — Перед ними стоял Чжао Мин, старший сын кузнеца. Он был широкоплеч и всегда с лёгким оттенком хвастовства в голосе. — Староста велел всем прийти к центральной площади, есть важные новости.

Путо Йен вздохнул и поднялся на ноги, стряхивая с ладоней песок.

— Пойдём, посмотрим, что на этот раз.

Лин Хуа с улыбкой кивнула, но в её глазах промелькнула тень беспокойства.

Центральная площадь деревни, обычно оживлённая и шумная, теперь была напряжённо тихой. Люди собирались небольшими группами, перешёптывались, бросая тревожные взгляды на старосту, который стоял на деревянном помосте. В руках он сжимал длинный жезл из чёрного дерева — знак власти и ответственности. Путо Йен и Лин Хуа пробрались сквозь толпу, заняв место рядом с Чжао Мином. Тот скрестил руки на груди и буркнул:

— Дела плохи, если даже староста выглядит так, будто увидел духа.

Староста, пожилой мужчина с морщинистым лицом и серебристыми висками, поднял жезл, требуя тишины.

— Слушайте внимательно, — его голос был глух и тяжёл. — Ночью стражи заметили движение за рекой. Свет факелов, странные тени. Мы отправили разведчиков, но они не вернулись. Я приказываю всем не покидать деревню после захода солнца.

По толпе прошёл ропот, кто-то выкрикнул:

— Что это может быть? Разбойники?

— Нет, — староста покачал головой, — слишком тихо. И слишком… холодно.

Путо Йен почувствовал, как Лин Хуа сжала его руку. Он наклонился к ней:

— Не бойся. Это может быть просто совпадение.

— Ты сам не веришь в это, — прошептала она. — Йен… мне не нравится этот холод. Он словно проникает внутрь.

Чжао Мин хмыкнул:

— Если будут неприятности, я защищу вас. — Он хлопнул себя по груди. — Не то чтобы я боялся каких-то духов.

Но даже его уверенность не могла разогнать тени, которые, казалось, сгустились над деревней.

Ночь окутала деревню тяжёлым покрывалом, и лишь слабый свет бумажных фонарей отражался в тёмной глади реки. Путо Йен лежал в своей комнате, глядя в потолок. Сон не шёл — в голове крутились слова старосты и холод, о котором говорила Лин Хуа.

Внезапно он услышал что-то странное. Тихий, едва различимый звук — словно кто-то шептал у самого берега. Йен встал, накинул лёгкий плащ и, стараясь не разбудить родителей, вышел из дома.

Река, обычно тихая, теперь словно дышала. Вода то поднималась, то опускалась, издавая стонущий звук. Йен замер на берегу, когда вдалеке заметил слабое, колеблющееся свечение.

— Йен? — прошептал знакомый голос.

Он обернулся и увидел Лин Хуа. Она тоже не могла уснуть и пришла проверить реку.

— Ты тоже слышала? — кивнул он.

Девушка шагнула ближе, её лицо было бледным в лунном свете.

— Что-то происходит… — её голос дрожал. — Я боюсь, Йен.

Юноша сжал кулаки.

— Я проверю. Подожди здесь.

— Нет! — Лин Хуа схватила его за руку. — Не иди один.

Прежде чем он успел возразить, шёпот стал громче. Из тумана, стелившегося по воде, выступила тёмная фигура. Высокая, сгорбленная, с двумя парами рук и огромной сумкой за спиной. В воздухе повис запах гнили и прелой травы. Йен почувствовал, как сердце сжалось от ужаса. Он сделал шаг назад, но было поздно — фигура подняла голову, и в глубине её капюшона вспыхнули два ярких

красных глаза.

— Урожай созрел, — прошептал голос, холодный, как зимний ветер.

Путо Йен почувствовал, как холод пробежал по его позвоночнику, когда красные глаза вглядывались прямо в него. Тёмная фигура, казалось, дышала самой тьмой — густой, липкой и всепоглощающей.

— Беги, Лин Хуа, — выдохнул он, делая шаг вперёд.

— Нет, я не оставлю тебя! — её голос дрожал, но она не отпустила его руку.

Фигура медленно двинулась вперёд, и с каждым её шагом воздух становился всё тяжелее. Из сумки на её спине донёсся слабый звон — будто сотни стеклянных склянок с чем-то живым внутри ударялись друг о друга.

— Вас… двое, — голос существа звучал, как скрежет камня о камень. — Одной хватит.

Ещё до того, как Йен успел что-то предпринять, одна из длинных рук метнулась вперёд, и мир вспыхнул ослепительным светом. Лин Хуа вскрикнула, когда её тело окутали тёмные нити, и её рвануло прочь, прямо в объятия демона.

— Нееет! — Йен кинулся вперёд, но фигура уже отступала в туман.

Он видел, как её красные глаза мерцали в темноте, а сумка на спине дрожала, будто радовалась новой добыче. Лин Хуа больше не кричала — её голос исчез, поглощённый ночной тьмой.

— Верни её! — закричал он, чувствуя, как что-то внутри него трескается и ломается.

Фигура остановилась на мгновение.

— Она… особенная. Может, из неё вырастет цветок… — голос был полон жадности и ожидания.

С этими словами тень исчезла в густом тумане, оставив Йена на берегу, дрожащего от ярости и беспомощности.Он упал на колени, его кулаки сжались, а в груди вспыхнуло что-то новое — пламя, тёмное и неугасимое.

— Я найду тебя, — прошептал он, его голос был твёрд, как сталь. — Я верну её… и уничтожу вас всех.

Ночь сгустилась над деревней, словно сама тьма решила поглотить этот клочок

мира. Лунный свет с трудом пробивался сквозь низкие тучи, и даже река, всегда

спокойная и ясная, теперь казалась чёрной, как смола. Путо Йен бежал, едва ощущая,

как его босые ноги касаются холодной земли. В груди жгло — не от усталости, а от

чего-то большего, неукротимого.

— Лин Хуа… — прошептал он, но лишь ветер ответил ему, принося с собой

запах пепла и чего-то горького, чужого.

За рекой, где ещё утром шумела жизнь, теперь стояла мёртвая тишина. Дома, что

всегда казались тёплыми, зловеще темнели — их силуэты словно прогибались под

давлением чего-то невидимого.

В воздухе витала липкая, удушающая тяжесть, и с каждым шагом она

становилась всё ощутимее.

— Где все… — голос Йена дрогнул, когда он увидел площадь.

Люди стояли неподвижно, словно куклы. Их лица были пустыми, без эмоций.

Глаза — затянуты мутной плёнкой. Жизни в них не осталось.

— Это… это не может быть правдой, — прошептал он, делая шаг к ближайшему

человеку.

Рука дрожала, когда он коснулся старого соседа, который всегда первым

выходил встречать рассвет. Холодная кожа, слишком холодная.

— Пустые… — слова пронзили разум, когда Йен осознал, что души жителей

исчезли.

— Опоздал, — раздался хриплый, скрежещущий голос из тьмы.

Йен резко обернулся.

На краю площади, в клубах густого тумана, стояла фигура. Та самая. Высокая,

сгорбленная, с двумя парами рук. В воздухе звенели склянки, полные чужих жизней.— Верни её, — голос Йена дрожал, но в нём уже не было страха. Только ярость.

Демон шагнул вперёд, и свет факелов дрожащими бликами отразился от его

кривой, изуродованной фигуры.

— Ты слишком слаб. — Он склонил голову вбок, изучая юношу. — Но в тебе

есть нечто… любопытное.

Йен бросился вперёд, не думая.

— Отдай её!

Его кулак пронзил пустоту — демон исчез, и в следующий миг чёрная рука

обвилась вокруг его горла, прижимая к земле.

— Тебя тоже взять? Или оставить, чтобы страдал? — Тихий шёпот прозвучал

прямо у его уха.

Йен задыхался, чувствуя, как тьма проникает в его сознание, когда вдруг...

— Довольно.

Голос прозвучал неожиданно мягко, почти лениво, но с такой ясностью, что

даже тьма на миг дрогнула.

Демон резко обернулся.

Чуть поодаль, на крыше дома, сидел человек. Его фигура, облачённая в

бело-серые одежды монаха, казалась странно неуместной посреди разорённой деревни.

Длинные рукава свободно ниспадали с тонких, но сильных рук. Его лицо оставалось

спокойным — не было ни страха, ни злобы, только холодное безразличие.

— Ты… — голос демона исказился от злости. — Лахе Лин…

Монах не ответил сразу. Он медленно поднялся на ноги, лёгким движением

отбрасывая в сторону рукав. Ветер растрепал его тёмные волосы, собранные в высокий

пучок, и даже свет факелов, казалось, стал тусклее.— Неужели ты думаешь, что сможешь уйти незамеченным? — Его голос

оставался ровным, но в нём ощущалась угроза.

— Мешаешь. — Демон зарычал, и щупальца тьмы метнулись вперёд.

Лахе Лин не двинулся.

— Жалкое зрелище, — тихо произнёс он.

Одним плавным движением он шагнул вниз, и пространство вокруг задрожало.

Слабый золотистый свет, почти неуловимый, сплёлся вокруг его ладони. В следующий

миг тьма рассеялась, словно её никогда не было.

— Что ты… — голос демона дрогнул, когда он почувствовал, как сила монаха

вонзается в его сущность, вырывая и разрывая её изнутри.

— Я сказал — довольно, — повторил Лахе Лин, делая ещё шаг вперёд.

Демон дёрнулся, его фигура задрожала, прежде чем он смог вырваться.

— Ещё встретимся, — прошипел он и исчез, оставив после себя лишь

зловонный след.

Тишина накрыла площадь, и только ветер шевелил полуодежды монаха.

— Ты жив? — Его голос оставался безразличным, когда он посмотрел на Йена,

всё ещё лежащего на земле.

Йен с трудом поднялся, дрожа от слабости и злости.

— Верни её… — прошептал он.

Лахе Лин вскинул бровь, его взгляд скользнул по юноше.

— Ты слаб. Неуклюж. Полон гнева. — Его слова были прямыми и жёсткими. —

Тебя погубит твоя привязанность.

— Мне всё равно! — Йен сжал кулаки. — Если это единственный способ спасти

её, я готов.Монах некоторое время молчал, изучая его с холодным равнодушием.

— Глупец, — наконец произнёс он. — Но, возможно, в тебе есть нечто стоящее.

Он развернулся, делая несколько шагов прочь, но голос Йена заставил его

остановиться:

— Научи меня.

Лахе Лин медленно обернулся.

— Если ты идёшь за мной, пути назад не будет, — его голос стал жёстче. —

Готов ли ты заплатить цену?

— Готов, — не колеблясь ответил Йен.

— Тогда следуй за мной, — тихо произнёс монах, и его силуэт растворился в

ночи.

Путо Йен, спотыкаясь, поднялся на ноги. В груди всё ещё жгло — смесь боли,

ярости и беспомощности. Но теперь к этому добавилось новое чувство — клокочущая

решимость.

Фигура монаха двигалась легко, почти бесшумно, словно сам ветер нёс его по

разорённой деревне. Йен последовал за ним, не заботясь о том, куда они идут — важно

было одно: сила. Та, что поможет вернуть Лин Хуа.

— Почему… — его голос дрожал, но он не сдался. — Почему ты помог мне?

— Я не помогал тебе, — голос Лахе Лина был холодным, как лёд. — Я избавлял

себя от лишнего шума.

Йен стиснул зубы, сдерживая гнев.

— Но ты мог бы остановить его! Почему ты дал ему уйти?

Монах внезапно замер, и Йен едва не налетел на него.— Ты и правда думаешь, что это было в моих силах? — В голосе звучала

насмешка, но в глазах — ледяная пустота. — Если бы я мог уничтожить его, меня бы

здесь не было.

Йен ничего не ответил. Его сердце колотилось в груди, а руки дрожали от

бессилия.

— Ты хочешь силы? — продолжил Лахе Лин, повернувшись к нему. —

Думаешь, что одно желание способно сделать тебя сильным?

— Если это поможет вернуть её — да.

Монах молчал, изучая его взглядом. На фоне мёртвой тишины деревни этот

взгляд казался особенно тяжёлым.

— Дурак, — наконец произнёс он. — Желание само по себе ничего не стоит. Тот,

кто цепляется за чувства, всегда оказывается слабым.

Йен сжал кулаки до боли.

— Тогда… научи меня быть сильным. Я сделаю всё, что потребуется.

В ответ Лахе Лин лишь тихо фыркнул.

— Всё? — Он склонил голову набок, словно взвешивая слова юноши. — Ты не

представляешь, о чём говоришь.

Монах шагнул вперёд. Теперь они стояли лицом к лицу. Йен почувствовал

исходящий от него холод — не только физический, но и нечто иное, глубинное.

— Если ты будешь следовать за мной, тебе придётся отказаться от всего, что у

тебя есть. От привязанностей. От страха. — В голосе Лахе Лина не было сочувствия. —

Ты готов потерять это?

— Я уже потерял её, — ответил Йен, его голос был твёрд. — Мне нечего терять.

Некоторое время монах молчал. Затем, без предупреждения, он поднял руку, и в

следующий миг Йен почувствовал, как его тело охватывает невидимая сила. Его ноги

подкосились, дыхание сбилось.— Что… ты делаешь?

— Проверяю, из чего ты сделан, — спокойно ответил Лахе Лин.

Тяжесть нарастала, словно на его плечи легла гора. Каждое движение давалось с

трудом, мышцы горели от напряжения.

— Если не можешь выдержать даже этого, тебе нет смысла идти дальше.

Йен скрипнул зубами. Его ноги дрожали, но он не падал.

— Я… не… сдамся…

— Хм. Упрямство — не сила, — Лахе Лин опустил руку, и давление исчезло так

же внезапно, как появилось.

Йен рухнул на колени, тяжело дыша.

— Не впечатляет, — монах отвернулся. — Но хуже бывало.

Он сделал несколько шагов прочь, прежде чем добавить:

— Если решишь, что готов к настоящим испытаниям, следуй за мной.

Йен с трудом поднялся, ноги были словно ватные, но он не колебался.

— Я иду.

Лахе Лин не обернулся и направился к лесу за деревней. Йен последовал за ним,

оставляя позади пепел и тишину родного дома.

Вскоре они достигли небольшой рощи, где росли старые, скрюченные деревья.

Лунный свет с трудом пробивался сквозь ветви, и воздух был наполнен чем-то древним

и непостижимым.

Лахе Лин остановился перед одиноким камнем, покрытым резными символами.

— Сядь, — приказал он.Йен повиновался, опускаясь на колени.

— Закрой глаза. Слушай.

— Что слушать?

— Тишину, — коротко ответил монах.

Йен сжал кулаки. Ему хотелось требовать ответов, кричать о Лин Хуа. Но вместо

этого он закрыл глаза и сосредоточился.

Поначалу была лишь тишина. Но спустя время он почувствовал… движение.

Словно внутри него что-то просыпалось — крошечная, едва уловимая искра света.

— Ты чувствуешь?

— Да… что это?

— Сила света, — голос Лахе Лина оставался холодным. — Она есть в каждом из

нас. Но большинство тратит её на глупости.

Йен нахмурился.

— Как я могу использовать её?

Монах подошёл ближе.

— Сила света — это не дар. Это проклятие, если не умеешь ею владеть. — Он

склонился, его голос стал ниже. — И если ты не научишься контролировать её… она

поглотит тебя.

— Я готов учиться, — твёрдо сказал Йен, открывая глаза.

Лахе Лин на миг задержал на нём взгляд, прежде чем выпрямиться.

— Хорошо. Завтра на рассвете начнём. — Он развернулся, делая шаг прочь. —

Если доживёшь до утра.

Йен не ответил. Внутри него пылала лишь одна мысль:

Я спасу тебя, Лин Хуа. Клянусь.

Холод ночи цеплялся за кожу, словно липкая тень, но Путо Йен не сдвинулся с места. Он сидел перед камнем, покрытым древними знаками, как и приказал Лахе Лин. В груди жгло от напряжения, но не физическая боль была самой мучительной — нет, больнее всего было ощущение пустоты.

Почему он ушёл?

Слова монаха эхом отдавались в его голове:

"Если доживёшь до утра."

Йен не знал, что именно это значит, но что-то подсказывало — испытание уже началось.

— Бросил меня… — стиснув зубы, прошептал он. — Думает, я сдамся?

Но в его голосе не было страха. Только упрямство и что-то глубже — отчаянная надежда.

Часы текли медленно. Ветер шептал сквозь деревья, принося с собой обрывки мыслей и воспоминаний. Перед глазами вставало лицо Лин Хуа — её смех, яркие глаза, тёплая рука, которую он не успел удержать.

— Я верну тебя… — голос сорвался на шёпот.

Йен сжал кулаки. Он думал, что страдания кончились, но теперь понял — настоящий путь только начинается.

Тишина нарушилась.

Тонкий, почти неразличимый звук. Словно чей-то шаг.

Йен резко поднял голову. В сумраке среди деревьев двигалась фигура. Высокая, сгорбленная. Две пары рук.

— Нет… — дыхание сбилось. — Он вернулся?

Демон.

Холод окатил его с головой, сковывая тело. Но когда тень приблизилась, Йен увидел нечто иное.

Это был не демон. Это… был он сам.

Его собственное отражение, искажённое и тёмное, как злая пародия. Лицо без эмоций, глаза — пустые.

— Ты не спас её, — заговорил двойник. — Не смог остановить его. И никогда не сможешь.

— Замолчи… — прошипел Йен, чувствуя, как злость поднимается из глубины.

— Ты слаб. Какой смысл бороться?

Слова разъедали сердце. Но больше всего — то, что в них была доля правды.

Он действительно не смог. Он потерпел поражение.

— Нет… — Йен стиснул кулаки до боли. — Я… не сдамся.

Двойник хмыкнул.

— Почему? Ты ведь уже потерял её.

Эти слова были последней каплей.

— Я ЕЩЁ ЖИВ! — Его крик прорезал ночную тишину.

И в тот же миг нечто внутри него вспыхнуло.

Где-то глубоко, в самом сердце его существа, разгорелся тёплый свет — слабый, но ясный. Этот свет не исходил извне. Он всегда был внутри.

Тень вздрогнула.

Йен поднялся на ноги, его тело дрожало, но не от страха.

— Ты — не я, — голос его стал твёрдым. — Ты — лишь тьма, которую я оставлю позади.

Вспышка света разорвала ночную мглу, и тень исчезла, растворившись в воздухе.

— Интересно, — прозвучал знакомый голос.

Лахе Лин.

Монах стоял у края рощи, сложив руки в широких рукавах. На его лице не отражалось никаких эмоций, но в глазах мелькнул лёгкий интерес.

— Ты не сломался.

— Ты наблюдал? — Йен всё ещё тяжело дышал, пытаясь осознать произошедшее.

— Конечно, — равнодушно ответил монах. — Тебе надо было либо увидеть свет, либо утонуть в собственной тени.

Йен стиснул зубы.

— Ты мог помочь мне…

— Мог. Но зачем? — В голосе Лахе Лина не было ни жалости, ни сочувствия. — Если бы я вмешался, ты так и остался бы слабым.

Йен молчал, с трудом переваривая его слова.

— Ты хочешь стать сильным? — продолжил монах. — Тогда пойми главное: никто не спасёт тебя. И никто не спасёт её… кроме тебя самого.

Эти слова ударили по нему сильнее, чем любое испытание.

— Я понял, — Йен поднял голову, его глаза пылали решимостью. — Научи меня.

Лахе Лин на миг замер, затем кивнул.

— Завтра на рассвете.

Он развернулся, направляясь обратно в лес.

— И, мальчишка, — бросил он через плечо. — Не опоздай.

Йен стоял в одиночестве, но больше не чувствовал пустоты. Свет внутри него не угас. И больше никогда не угаснет.

ахе Лин замедлил шаг, словно обдумывая что-то.

— Ты думаешь, что свет — это только сила? — Его голос, спокойный и холодный, прорезал тишину. — Глупец.

Йен стиснул кулаки, но не ответил.

— Свет — это не только оружие, — продолжал монах. — Это ответственность. Если не сможешь контролировать себя — свет разрушит тебя.

Он повернулся, и в лунном свете его лицо казалось почти бесплотным.

— Ты позволил гневу ослепить тебя. Если бы тьма внутри взяла верх, твоя душа была бы потеряна, как и их. — Лахе Лин кивнул в сторону мёртвой деревни.

Йен почувствовал, как его сердце сжалось.

— Но… я справился.

— Справился? — В голосе монаха скользнула насмешка. — Ты стоишь здесь не потому, что силён. А потому, что я позволил тебе пройти испытание.

Он приблизился, и его холодный взгляд пронзил Йена насквозь.

— Если хочешь стать сильнее, забудь о мести. Тот, кто жаждет её, никогда не победит.

Эти слова ударили больнее, чем любое испытание.

— Но… если я не буду помнить о ней… — голос Йена сорвался. — Как я спасу её?

Монах на миг замолчал.

— Помни. Но не будь рабом своей боли, — произнёс он, и в голосе прозвучала странная, почти невидимая тень усталости.

Йен стиснул кулаки до боли.

— Я не откажусь от неё. Никогда.

Лахе Лин молча кивнул, и его силуэт исчез в темноте, оставив юношу одного с его мыслями и новой правдой:

Если я не буду контролировать свой свет, я потеряю всё.

Время теряло смысл. Йен не знал, сколько дней прошло с той ночи. Рассвет сменялся закатом, но всё, что он делал — тренировался.

Лахе Лин не жалел его. Испытания следовали одно за другим, и каждое было тяжелее предыдущего.

— Медленнее, — голос монаха был холоден и бесстрастен. — Ты не кочегар. Свет — это не грубая сила, а тонкая нить. Если не научишься плести её — сгоришь изнутри.

Йен снова ошибся. Поток света, что он вызвал, взорвался в его руках, отбросив его на землю. Боль пронзила каждую мышцу.

— Вставай, — ровно произнёс Лахе Лин.

Йен, стиснув зубы, поднялся.

— Опять, — приказал монах.

Юноша подчинился.

Ночами он едва мог двигаться. Его руки дрожали, дыхание было прерывистым. Но он не останавливался.

Каждый раз, когда тело отказывалось повиноваться, он вспоминал Лин Хуа.

"Ты слишком слаб…"

Эти слова демона сжигали его изнутри, и он продолжал.

— Что тебя держит? — однажды спросил Лахе Лин, когда Йен вновь рухнул на землю.

— Моя клятва, — сквозь стиснутые зубы ответил он.

Монах фыркнул.

— Клятвы — ничто.

Йен поднял голову, его глаза горели.

— Для меня — всё.

Молчание.

— Посмотрим, — наконец произнёс Лахе Лин, поворачиваясь к лесу.

— Завтра ты встретишься лицом к лицу с тем, что прячешь внутри. Если проиграешь — я тебя оставлю.

Йен не испугался.

Он не мог проиграть.

Он не имел на это права.

Путо Йен сидел на холодной земле, едва сдерживая дрожь в истощённом теле. Его руки были покрыты ссадинами, губы пересохли, но боль уже не имела значения. Всё, что оставалось — это голос в голове, настойчивый и неумолимый:

"Ты должен стать сильнее."

Лахе Лин стоял рядом, как всегда — спокойный и безразличный. Его бело-серые одежды почти не шевелились на ветру. Для него не существовало ни усталости, ни сомнений.

— Завтра — твоё испытание, — голос монаха прервал тишину. — Если не справишься, можешь забыть о силе и о том, чтобы спасти кого-то ещё.

Йен поднял голову, в глазах не было страха.

— Я готов.

— Посмотрим.

Рассвет встретил их в ущелье, где древние камни были покрыты таинственными символами, тускло мерцающими в свете утреннего солнца. Здесь не пели птицы, и воздух казался вязким и тяжёлым.

— Сядь, — приказал Лахе Лин, не глядя на него.

Йен подчинился, сложив ноги в позе лотоса.

— Закрой глаза.

Он послушался, ощущая, как монах медленно обходит его кругами.

— Свет внутри тебя — это не только сила, — заговорил Лахе Лин. — Это отражение тебя самого. Если внутри хаос, свет разорвёт тебя на части.

— Я понимаю, — тихо произнёс Йен.

— Нет. Не понимаешь, — голос монаха стал жёстче. — Но поймёшь, если выживешь.

Йен почувствовал, как воздух сгустился, будто мир замер, затаив дыхание.

— Я освобожу твою душу, — продолжил Лахе Лин. — И если ты не удержишь свой свет… тьма поглотит тебя.

— Делай.

Монах остановился за его спиной.

— Не сопротивляйся.

В следующее мгновение Йен почувствовал, как в его тело проникает нечто холодное и острое, словно клинок. Это было похоже на удар молнии — сознание затрещало, и реальность разлетелась на осколки.

Он оказался в пустоте. Чёрный, безграничный мрак окружал его со всех сторон. Ни звука. Ни света. Только бесконечная тишина и тяжесть, сжимающая грудь.

— Это… — голос дрогнул. — Что это за место?

— Это — ты.

Йен резко обернулся.

Перед ним стоял Лахе Лин. Тот же холодный взгляд, та же безупречная осанка. Но… что-то было не так.

— Почему… ты здесь?

— Это не я, — ответил монах. — Это лишь отражение того, что ты прячешь.

Йен открыл рот, чтобы возразить, но в тот же миг мрак перед ним начал сгущаться, и из него шагнула фигура.

Он сам.

Но не тот, кем он был сейчас. Этот Йен выглядел старше, сильнее — и… опаснее. В глазах не было ни капли сострадания. Только ярость и жажда мести.

— Знаешь, почему он оставил тебя? — заговорил двойник. — Потому что ты слаб. Ты — обуза.

Йен стиснул зубы.

— Нет.

— Ты не можешь спасти её, — голос двойника становился громче, агрессивнее. — Всё, что ты делаешь, — пустая надежда.

— Замолчи! — крикнул Йен, но голос его дрожал.

— Признай правду, — усмехнулся двойник. — Ты боишься. Боишься, что опоздаешь снова.

Эти слова пронзили Йена, как нож.

— Я… — дыхание сбилось.

— Что? — Двойник шагнул ближе. — Откажешься от пути?

Йен покачал головой.

— Нет… я не откажусь.

— Тогда докажи.

Внезапно мрак разорвался, и Йен почувствовал, как тело вновь наполнилось светом. Его ладони дрожали, но внутри, сквозь боль и сомнение, начал прорастать другой голос — тёплый и ясный.

"Я не сдамся. Я не позволю себе потерпеть поражение."

— Я верну её.

Двойник усмехнулся, но в глазах мелькнуло нечто похожее на уважение.

— Тогда… иди и забери свою силу.

Йен распахнул глаза. Свет ослепил его, но он не отвёл взгляда. Перед ним стоял Лахе Лин.

— Ты не умер, — сухо произнёс монах. — Уже лучше.

Юноша с трудом поднялся, чувствуя, как свет внутри него пульсирует — не дикий и разрозненный, а цельный, спокойный.

— Я справился.

Лахе Лин на мгновение задержал взгляд на нём, прежде чем произнести:

— Начнём твоё обучение.

Свет внутри Путо Йена всё ещё пульсировал — тёплый, ровный, неугасимый. Впервые за всё время он чувствовал, что смог удержать его, не давая вырваться наружу и уничтожить себя. Но вместе с этим светом в груди поселилась другая тяжесть — осознание, что он по-прежнему слаб.

Лахе Лин молча наблюдал, как юноша с трудом поднялся на ноги. Его лицо оставалось непроницаемым, но в глубине глаз на мгновение мелькнуло нечто — интерес или, может быть, удовлетворение.

— Ты не умер, — повторил он, как будто этого было достаточно.

Йен вытер с губ кровь и поднял голову.

— Ты знал, что я выживу?

— Нет, — безразлично ответил монах. — Если бы умер — был бы бесполезен. Если выжил — значит, не совсем пустая трата времени.

В его голосе не было ни сочувствия, ни облегчения, и именно это раздражало Йена больше всего.

— Почему ты оставил меня тогда ночью? — спросил он, глядя прямо в глаза монаху.

Лахе Лин молчал так долго, что Йен подумал, будто тот не собирается отвечать. Но когда он уже отвернулся, чтобы снова начать тренировку, монах заговорил:

— Ты спрашиваешь, почему я ушёл?

Йен кивнул.

— Потому что слабые всегда полагаются на других, — его голос был спокоен, но в словах звучала неприкрытая жёсткость. — Если бы я остался рядом и защищал тебя, ты бы так и остался никем.

— Но я… — Йен сжал кулаки. — Я едва не погиб.

— А мне должно быть до этого дело? — Лахе Лин склонил голову, его губы изогнулись в насмешке. — Если бы тебе действительно было суждено умереть, разве стоило тебя спасать?

Йен почувствовал, как внутри снова вспыхнул гнев.

— Ты слишком уверен в себе, — прошипел он. — Думаешь, что знаешь всё?

Монах не ответил. Вместо этого он шагнул ближе, и его ледяной взгляд впился в Йена.

— Послушай меня внимательно, мальчишка. Я не твой друг. Не твой спаситель. Я не здесь, чтобы нянчиться с тобой. — Его голос стал тише, но в нём звучала угроза. — Если хочешь силы, тебе придётся разорвать все цепи, что связывают тебя. Даже если одна из этих цепей — твоя дорогая Лин Хуа.

Эти слова ударили по Йену сильнее, чем любое испытание.

— Я не оставлю её, — его голос дрогнул, но взгляд оставался твёрдым.

Лахе Лин фыркнул, словно его не впечатлила эта решимость.

— Тогда ты умрёшь раньше, чем её найдёшь, — сказал он, обернувшись и шагнув прочь.

Йен, стиснув зубы, последовал за ним.

В тот же вечер они остановились у старого храма, заброшенного и полузасыпанного землёй. Каменные статуи у входа были изъедены временем, но сквозь разрушенные стены пробивался слабый свет.

Лахе Лин жестом указал на каменную плиту у основания храма.

— Сядь.

Йен молча подчинился.

— Закрой глаза.

Юноша глубоко вдохнул, подавляя усталость, и сделал, как велели.

— Что ты видишь?

— Тьму, — произнёс он. — Но… есть что-то ещё. Свет.

— Ты боишься этого света?

Йен покачал головой.

— Нет.

— Хорошо, — кивнул монах. — Потому что, если бы боялся, я бы не стал тебя учить.

Тишина растянулась между ними, пока Йен сосредотачивался на внутреннем свете, что мерцал в глубине его существа.

— Сила света не в том, чтобы уничтожать. Она в том, чтобы сохранять ясность, — голос Лахе Лина звучал спокойно, почти отстранённо. — Если будешь цепляться за эмоции, ты сам станешь тем, с чем пытаешься бороться.

Йен молчал.

— Ты хочешь спасти её? — вдруг спросил монах.

— Да, — не задумываясь, ответил он.

— Тогда знай — тебе придётся уничтожить ту часть себя, которая так отчаянно цепляется за прошлое.

Йен открыл глаза и встретился с холодным взглядом монаха.

— Почему ты так уверен, что мне это удастся?

Лахе Лин некоторое время молчал. Затем заговорил, и его голос впервые показался… усталым:

— Потому что когда-то я не смог.

Эти слова застряли в голове Йена.

"Когда-то я не смог…"

Он не стал спрашивать о прошлом монаха. Не сейчас. Но в глубине души он понимал — этот урок был важнее, чем любое испытание.

"Если я не научусь контролировать себя… я потеряю всё."

Ночью Йен не мог уснуть. Его разум снова и снова возвращался к словам монаха.

"Если будешь цепляться за эмоции, ты сам станешь тем, с чем пытаешься бороться."

Он не мог отпустить Лин Хуа. Но впервые появилась мысль — возможно, чтобы спасти её, ему придётся стать кем-то, кем он никогда не хотел быть.

"На какой путь я ступил?"

Утро встретило Путо Йена резким холодом. Роса, осевшая на траве, кусалась сквозь изношенную ткань его одежды. Ночью он почти не спал — слова Лахе Лина раз за разом всплывали в его сознании.

"Когда-то я не смог."

Эта фраза не давала покоя. Впервые за всё время Йен почувствовал, что за равнодушием монаха скрывается нечто большее — то, о чём он не хотел говорить.

— Вставай, — голос Лахе Лина, как всегда, звучал холодно. — Сегодня ты научишься владеть своим светом. Или сгоришь в попытках.

Йен встал, игнорируя боль в конечностях. Он давно перестал жаловаться.

— Я готов.

— Нет, — возразил монах, не удостоив его даже взгляда. — Ты просто хочешь быть готовым. Это не одно и то же.

Йен стиснул зубы, но ничего не ответил.

Лахе Лин шагнул ближе и медленно протянул руку, изящным движением поднимая с земли небольшой камень.

— Свет — это не сила, которую можно использовать как дубину, — произнёс он. — Он — продолжение тебя самого. Если не понимаешь себя — не поймёшь и свою силу.

— И как мне это понять? — Йен пытался удержать терпение, но с каждой новой загадкой оно таяло.

— Начни с простого, — монах сжал камень в ладони. — Почувствуй его.

— Камень?

— Не камень, — Лахе Лин бросил на него холодный взгляд. — Почувствуй его сущность. Всё в этом мире имеет свою природу: река, камень, человек… даже свет и тьма. Если не сможешь ощутить это — ты ничто.

Йен взял камень, чувствуя под пальцами его шероховатую поверхность.

— Что я должен сделать?

— Замолчи и слушай, — коротко ответил монах, садясь на землю в привычной позе.

Йен закрыл глаза.

Вначале он чувствовал лишь холод и собственное раздражение. В голове вспыхивали мысли — о Лин Хуа, о демоне, о слабости, что не давала покоя. Но постепенно, следуя наставлениям Лахе Лина, он сосредоточился на ощущениях.

Камень... просто камень...

Но с каждой секундой он начинал чувствовать нечто большее. Тяжесть. Прочность. Стабильность. Внутри этого малого предмета была заложена сила, неподвижная и вечная.

— Ты начинаешь понимать, — голос монаха раздался неожиданно близко.

Йен открыл глаза. Впервые он почувствовал нечто новое — словно тонкая нить света, проходящая сквозь камень и его самого, связывала их.

— Это и есть суть, — тихо произнёс Лахе Лин. — Свет исходит не из пустоты. Он рождается из понимания природы вещей. Если не можешь почувствовать этот мир — ты никогда не сможешь изменить его.

Йен медленно кивнул, сжимая камень.

— Что дальше?

Монах поднялся на ноги.

— Теперь — шаг вперёд. Следуй за мной.

Они остановились у подножия горы. Скалы возвышались, словно застывшие великаны, и воздух здесь был тяжёлым и неподвижным.

Лахе Лин указал на узкую расщелину между камнями.

— Войди туда.

— Что я должен сделать?

— Понять, что внутри тебя — твоё слабое место. Пока ты не примешь это, твоя сила будет нестабильна.

Йен шагнул вперёд, не задавая больше вопросов.

Тьма поглотила его, как только он пересёк границу.

Внутри скалы тишина была почти осязаемой. Здесь не было света, не было ветра. Только мрак и одиночество.

Но чем глубже Йен продвигался, тем сильнее пульсировал свет внутри него.

— Я не боюсь… — прошептал он.

— Ложь.

Йен вздрогнул. Этот голос…

Из теней выступила знакомая фигура — он сам, но с искажённым, яростным выражением лица.

— Я не боюсь, — повторил Йен, но голос его дрогнул.

— Ты боишься потерять её, — сказал двойник, его губы искривились в холодной улыбке. — Ты боишься, что опоздаешь… как всегда.

— Замолчи…

— Но больше всего, — тень шагнула ближе, — ты боишься, что даже если спасёшь её… она не будет прежней.

Йен почувствовал, как что-то внутри него треснуло.

— Нет…

— Ты не сможешь её вернуть. Ни свет, ни сила не помогут, если она уже потеряна.

Эти слова пронзили его, как клинок.

— НЕТ!

Вспышка света прорезала тьму, и тень исчезла, растворившись в воздухе.

Когда Йен вышел из расщелины, его глаза сияли мягким золотым светом.

Лахе Лин стоял у входа, скрестив руки.

— Ты изменился, — тихо сказал он.

Йен поднял голову.

— Я понял.

— Что именно?

— Свет — это не сила. Это ясность. — Его голос звучал твёрдо. — И я не позволю страху управлять мной.

Лахе Лин молча кивнул, и в его глазах на миг мелькнуло что-то, похожее на одобрение.

— Тогда… завтра мы начнём настоящее обучение.

Ветер с горы был холодным и колким, но Путо Йен почти не замечал его. Его разум всё ещё блуждал в глубине испытания, где он лицом к лицу встретился с собственным страхом. Теперь он знал — его враг не только демон, но и то, что скрывалось внутри него самого.

Лахе Лин стоял напротив, опершись на грубо вытесанную каменную колонну. Его взгляд оставался таким же ледяным и бесстрастным, как всегда.

— Ты думаешь, что преодолел что-то значительное? — произнёс монах, нарушая тишину. — Это была лишь тень твоих слабостей. Настоящая борьба только начинается.

Йен стиснул кулаки.

— Я готов.

— Нет, — сухо отозвался Лахе Лин. — Ты не готов. Но будешь. Или погибнешь.

Он сделал шаг вперёд, и воздух вокруг него словно сгустился.

— Сядь.

Йен сел на камень, скрестив ноги.

— Закрой глаза и смотри внутрь себя, — голос монаха стал мягче, но от этого не менее строгим. — Найди свет.

Юноша подчинился. Вначале он чувствовал только тьму — бесконечную, бездонную, такую же, что преследовала его с момента похищения Лин Хуа. Но чем глубже он уходил в это ощущение, тем ярче становилось что-то другое.

Тёплое, едва уловимое мерцание.

"Я вижу его…"

— Что ты чувствуешь? — раздался голос монаха.

— Свет… но он слабый.

— Конечно, слабый. Ты не понимаешь его природы. — Лахе Лин присел рядом, не касаясь земли. — Этот свет — не оружие. Он — часть тебя. Если не научишься направлять его, он уничтожит тебя.

Йен сжал кулаки, концентрируясь глубже. Свет внутри него вспыхнул сильнее, но вместе с этим пришла боль — жгучая, разрывающая его изнутри.

— Тебя раздирает противоречие, — спокойно заметил Лахе Лин. — Ты хочешь защитить, но при этом стремишься разрушить. Пока ты не выберешь, кем хочешь стать, твоя сила будет нестабильной.

— Я не могу выбрать, — прошептал Йен, голос его дрогнул.

Монах молчал несколько секунд.

— Я не прошу тебя забыть, — тихо сказал он. — Но если ты не научишься держать эмоции в узде, однажды они сожрут тебя заживо.

— Если я отпущу свой гнев… что мне останется?

— Ясность, — ответил Лахе Лин.

Йен не знал, сколько времени прошло — часы, дни, может, вечность. Он оставался в тишине, борясь с бурей внутри себя.

Его разум снова и снова возвращался к ночи, когда Лин Хуа исчезла. Тени, склянки, холодный голос демона, который шептал, что она — лишь начало.

"Если я потеряю себя… я никогда не спасу её."

И именно в тот момент, когда боль стала почти невыносимой, он понял: свет не должен быть лишь орудием мести.

Он — то, что связывало его с этим миром.

— Я чувствую… — голос Йена был тихим, но уверенным. — Энергию. Она течёт внутри меня, как река.

— Наконец-то, — кивнул Лахе Лин. — Теперь направь её.

— Как?

— Ты видишь её, но не управляешь ею. Не заставляй свет подчиняться — следуй за его потоком.

Йен замедлил дыхание. В его разуме вспыхнули тонкие линии — ручейки энергии, текущие по телу. Едва заметный золотой свет струился по его венам, как поток жизни.

— Позволь этому течь естественно, — продолжал монах. — Не борись. Если начнёшь бороться — снова потеряешь контроль.

Йен закрыл глаза и сосредоточился.

"Не подчиняй, а направляй…"

Свет внутри него перестал дрожать — он стал мягким, плавным. Тепло разлилось по всему телу, и внезапно всё показалось яснее.

Он чувствовал своё сердце. Свою кровь. Каждый мускул, каждую нить света, что связывала его с этим миром.

— Я… вижу это, — прошептал Йен.

Лахе Лин молча наблюдал.

— Теперь открой глаза.

Когда Йен открыл глаза, его зрачки вспыхнули лёгким золотистым сиянием.

— Первое препятствие преодолено, — сказал монах. — Но это лишь начало.

Ночью Йен сидел в одиночестве, вглядываясь в звёзды. Свет внутри него больше не был диким — он стал частью его сущности.

"Я не забуду тебя, Лин Хуа."

Но теперь он понимал слова Лахе Лина. Если он позволит своему гневу захлестнуть себя — он проиграет.

"Я стану сильнее. Для тебя. Для себя."

Где-то в темноте Лахе Лин наблюдал за ним, скрытый в тенях. В глазах монаха не было тепла, но что-то в его взгляде изменилось.

"Может, на этот раз всё будет иначе…"

Солнце клонилось к закату, когда Путо Йен и Лахе Лин подошли к первому преддверию деревни. Местность была не как все другие, этот край был пропитан какой-то древней тяжестью, словно сама земля здесь помнила свою тёмную историю. Лахе Лин не сказал ни слова, лишь указал рукой на разрушенную башню, стоявшую на горе, как напоминание о давно ушедших временах.

— Смотри, — сказал Лахе Лин, указывая на таинственную фигуру храма на горизонте. — Там ты найдёшь ответы. Но будь готов, эти ответы могут изменить всё.

Путо Йен не отвечал, но в его душе уже чувствовался тот глухой резонанс, что всегда возникал перед встречей с чем-то важным. Когда они подошли ближе, ему открылся храм, стоящий на пригорке, окружённый пустыми полями и обвисшими деревьями. Построенный из тусклого камня, он был покрыт пылью веков. Проходя мимо разрушенных стен, они ощутили странное напряжение в воздухе, как если бы сама атмосфера держала дыхание.

— Мы здесь не для того, чтобы восхищаться красотой, — сдержанно произнёс Лахе Лин, двигаясь к каменной двери храма. Она была полуоткрыта, скрывая тёмный внутренний мир.

Когда они вошли, помещение было поглощено мраком, лишь слабый свет проникал через щели в стенах. В центре зала стоял большой каменный стол, покрытый старыми книгами и свитками. Лахе Лин направился к одному из столов и, не говоря ни слова, стал листать старые свитки, останавливаясь на тех, что были порваны временем.

— Что ты ищешь? — спросил Путо Йен, чувствуя беспокойство. Он знал, что за этим храмом скрывается нечто большее, чем просто история.

— Историю этой земли, — ответил Лахе Лин, не отрывая глаз от текста. — Дух, что мы ищем, связан с рекой. Он стар, но очень силён. Время обостряет его власть.

Путо Йен подошёл к столу и стал внимательно рассматривать один из свитков. Он был покрыт старинными письменами, которые казались непонятными, но его сердце отзывалось на них. Он чувствовал, что эти слова были не просто набором символов, а свидетельством чего-то гораздо более важного.

— Тень на реке... она приходит с течением воды, чтобы освободить душу, поглотить её и вернуть себе то, что принадлежит ей по праву. Стражи света и ночи будут в борьбе, но в конце концов, река заберёт их всех... — произнёс он вслух, чувствуя, как слова буквально обжигают его душу.

Лахе Лин остановился, услышав этот фрагмент. Его взгляд стал глубоким, почти задумчивым, как если бы он только сейчас осознавал всю силу этих слов.

— Мы не можем позволить ему победить, — сказал Лахе Лин, кладя свиток обратно на стол. — Но ты должен быть готов, Йен. Он не так прост, как кажется.

Путо Йен почувствовал, как в груди начинает расти беспокойство, но он не сказал ничего. Его взгляд устремился к двери храма. Они были близки к своей цели, но это место оставляло ощущение того, что здесь не всё завершено.

— Пойдём, — сказал Лахе Лин, и они покинули храм.

Деревня была рядом. Туман, который окутывал её, казался живым, скрывая старые строения и забытые улицы. Здесь, в этом месте, всё было связано с тьмой. Вода реки текла спокойно, но Путо Йен знал: это только временное затишье.

Когда дух поднялся из воды, окружающая атмосфера мгновенно наполнилась зловещим давлением. Путо Йен почувствовал, как его сердце бьется быстрее, как будто сама земля откликается на присутствие этого существа. Он знал, что они не могли отступить. Этот дух был слишком опасен, и они пришли сюда, чтобы уничтожить его.

Тело духа было стройным, но мертвенно худым, его лицо скрывалось под мраком, как если бы сама тень была его сутью. Два ряда рук, выдвигавшихся из его плеч, держали различные древние артефакты — амулеты, свитки и чаши, наполненные темной жидкостью, которая безмолвно бурлила в их глубинах. Его глаза были пустыми, но Путо Йен ощущал, что они смотрят прямо в его душу.

— Ты пришел, чтобы мне помешать? — прорычал дух, его голос был низким и резонансным, как будто сам воздух шептал его слова. — «Этот берег был мой, и я заберу его снова!»

Путо Йен стиснул кулаки. Он знал, что этого нельзя было допустить. В его душе закипели эмоции. Гнев и ярость переполняли его, но эти эмоции были теми самыми струнами, которые Лахе Лин так долго пытался настроить. Он мог почувствовать, как свет в его теле начинает пульсировать. Он поднял руку, и свет начал вырываться наружу, но он не был управляемым. Это был первый раз, когда свет бушевал так яростно.

— Я не боюсь тебя! — крикнул Путо Йен. Его голос был полон решимости, но внутри него что-то начало ломаться. Свет, который должен был быть чистым и стойким, сейчас выглядел диким и непредсказуемым. Он вырвался наружу, и не было пути назад.

Свет, как буря, оплел все вокруг. Но это не были просто лучи, они превращались в цепи, что начинали вытягивать землю, вытаскивая её из самой реки. Путо Йен не мог контролировать их. Земля начинала рассыпаться, а сама река была словно оторвана от своих берегов. Она начала отступать, как если бы сама природа пыталась освободиться от этого вмешательства.

Дух отступил, но не от страха. Он понимал, что с ним сталкивается не просто человек, а существо, которое решилось на что-то гораздо более опасное. Он поднял одну из своих рук и амулет, и оттуда вырвалась тьма, пытаясь поглотить свет. Тени сгущались вокруг него, и вскоре они слились в огромный вихрь, готовый поглотить всё, что стоит на его пути.

— Ты не осознаешь, что творишь! — прорычал дух, его голос становился всё громче. — Твоя сила нарушит баланс, и ты заплатишь за это!

Но Путо Йен не слышал его. Он стоял в эпицентре этого хаоса, ощущая, как его эмоции распалялись с каждым моментом. Гнев, беспомощность, решимость. Эти чувства превращались в яростный свет, который вырывался наружу и разрушал всё на своём пути.

Цепи, как заклятие, вырывались из его тела, они тянули землю, ломая её структуру. Разрушение стало неотвратимым, и река, казалось, теряла свою силу, уступая свету Путо Йена. Вода начала уходить, обнажая камни и землю. Стены, казалось, сотрясались, и перед ним открывался новый ландшафт — то, что прежде было скрыто.

Дух, столкнувшись с этим, попытался восстановить свою силу, но его попытки были тщетны. Он не мог остановить этот поток. Он был слишком силён, и его собственные амулеты начали разрушаться. Вокруг Путо Йена тянулись гигантские цепи, пытающиеся не только захватить духа, но и поглотить его сущность.

Дух поднял ещё одну руку, и в мгновение ока всё вокруг стало темнее. Ожидая следующего удара, Путо Йен, не успев среагировать, почувствовал, как нечто большое и мощное расползается в его теле. Силы, направленные на уничтожение, начали бить его по телу, и внутренний разлад стал ощутимым.

Он вскрикнул, и в этот момент свет в его теле отреагировал, расплавив тьму и затопив всё вокруг. Силы его души стали яркими и разрушительными, но в этом моменте, когда он был на грани, свет вырвался и накинулся на реки. Они начали меняться. Земля, как живое существо, перевернулась, и куски её начали двигаться.

Но дух был уже почти побеждён. Его последний крик затих, и вскоре он исчез, растворяясь в пустоте.

Когда последние остатки тьмы развеялись, а вода реки вновь начала заполнять разорённые русла, Путо Йен стоял, как опустошённый. Земля, которую он изменил, теперь казалась чуждой и неприветливой. Там, где раньше текла река, теперь были глубокие трещины в земле, которые поглощали воду, словно их внутренние недра не могли удержать её в себе. Камни, разрушенные водной стихией, лежали на её новых берегах, словно мертвые кости, а воздух был наполнен тяжёлым молчанием.

Но того, что было раньше — не было. Река и земля изменились, а вместе с ними изменился и сам мир Путо Йена. Он ощутил это всем своим существом. Всё происходящее было результатом его действий, но что он создал? Вместо очищения и гармонии, он привёл к разрушению. Вместо того чтобы излечить мир, он его искалечил.

Его душа, переполненная неуправляемыми эмоциями, теперь чувствовала тяжёлое бремя, которое он сам на себя наложил. Он не мог простить себе того, что произошло, хотя дух был побеждён. Река изменила своё русло, а земля приняла другой облик. Мир больше не был прежним.

Заблудившись в этих размышлениях, Путо Йен не заметил, как Лахе Лин подошёл к нему. Его фигура вела себя, как холодный ветер, не оставляя следов. Он стоял рядом, его взгляд был непроницаем, как обычно.

— Ты победил, — произнес Лахе Лин, его голос лишён был какого-либо восхищения. — Но ты должен понимать: не всё так однозначно.

Путо Йен медленно повернулся к своему учителю. Он не мог скрыть от себя того, что только что произошло. Он знал, что этот результат не был тем, чего он ждал. Он победил духа, но это не принесло ему того чувства удовлетворения, которое он надеялся испытать. Вместо этого он ощутил лишь холодное беспокойство и чувство утраты.

— Я... я разрушил мир, — прошептал Путо Йен. — Вместо того чтобы спасти его, я стал причиной ещё большего хаоса. Я чувствую, что это не конец, а только начало чего-то худшего.

Лахе Лин взглядом холодной скалы встретил его слова. Он не поспешил с ответом, как всегда, давая ученику время на осознание своих ошибок. Но когда он заговорил, его слова звучали не как упрёк, а как истинное наставление.

— Ты ещё не понимаешь, Путо Йен. Сила, которую ты освободил, — это не свет, а то, что стоит за ним. Сила света не даёт спасения без обратной стороны. Мысль, что сила может быть чистой и благородной, — заблуждение. Каждое действие порождает последствия. И ты сам стал этим последствием.

Путо Йен замолчал, не в силах что-либо возразить. Он ощущал всю тяжесть своих поступков, словно горькое послевкусие от неизбежного. Он знал, что Лахе Лин прав. Каждый шаг, который он делал, теперь имел свою цену. Но почему-то внутреннее беспокойство не утихало.

— Я заплатил, — произнёс Путо Йен, его голос звучал искренне, но с оттенком отстранённости, как если бы он говорил не о себе, а о чём-то далёком. — Но сколько ещё нужно платить, прежде чем я пойму? Когда этот долг закончится?

Лахе Лин не торопился с ответом. Он внимательно наблюдал за учеником, потом тихо сказал:

— Это не вопрос времени. Ты будешь платить за каждое действие. Но именно ты решаешь, насколько глубокой будет цена. Это твоё испытание.

В этот момент из деревни начали приходить люди. Они шли к месту, где когда-то была река, и теперь, среди разрушений, обнаружили нечто новое. Когда они посмотрели на изменённый ландшафт, их глаза наполнились благоговейным ужасом и восхищением. Они стояли, не зная, что сказать. Но уже вскоре появились первые слова.

— Это место... оно изменилось. Оно теперь другое, не как раньше. Но что это значит?

Человеки начали подбирать камни, которые выстилали новые берега, и рассматривали их. Каждая трещина в земле, каждый камень становился частью нового мира, и в этом мире всё казалось иным. Губы начали шептать, что это был знак, предвестие. Эти люди чувствовали, что они стали свидетелями чего-то великого и ужасающего одновременно.

Тогда старейшина деревни, который не участвовал в битве, но был знатоком множества легенд, тихо произнёс:

— Кылымия. Так будем называть это место. Оно не стало просто новым участком земли, а стало символом... символом нашей силы и нашей утраты.

Слово «Кылымия» проникло в души людей. Они начинали понимать, что это место было не просто разрушено. Оно было обновлено, но за эту перемену пришлось заплатить. Это место стало местом силы, но сила эта была опасной и неопределённой. В каждом уголке нового ландшафта оставались следы того, что произошло. Путо Йен почувствовал это. Он ощущал, как в этом названии скрывается не только сила, но и предупреждение, знак о том, что эта земля теперь несёт в себе память о том, как она была изменена, и о том, как она будет изменяться в будущем.

Путо Йен повернулся к Лахе Лину и прошептал:

— Они будут помнить меня? Этот мир будет помнить?

Лахе Лин не ответил сразу. Он долго смотрел на ученика, и наконец произнес:

— Они будут помнить, но не так, как ты себе представляешь. Ты слишком сосредоточен на последствиях. Они будут помнить о тебе, но ты не должен быть тем, кто живёт в этой памяти. Ты должен стать тем, кто способен принять последствия и двигаться дальше, без страха и сожалений.

Путо Йен замер, осознавая, что у него ещё долгий путь. Он не знал, как двигаться дальше, но понимал, что его действия оставили след, который не исчезнет. Этот след был вечен. Сила, которую он проявил, была как огонь — она могла как согреть, так и уничтожить. И теперь он знал, что каждый шаг в этом мире будет стоить ему всего, что он имел.

Новая земля, новая река и новое имя, Кылымия, стали тем самым моментом, который перевернул его жизнь. Но этот момент также стал началом нового пути — пути, где ему предстоит разобраться в своих чувствах и осознать силу, которая теперь живёт в нём.

Город встретил их гулкими шёпотами. Каменные стены домов были украшены золотыми узорами, сверкающими даже в тусклом свете фонарей. На улицах было оживлённо, но странно: люди не торговались, не смеялись, не ссорились. Они стояли в длинных очередях перед массивным храмом в центре города, держав в руках золотые монеты. Их лица были пустыми, а глаза — тёмными провалами, в которых отражалось только мерцающее золото.

— Они даже не разговаривают, — тихо сказал Путо Йен, наблюдая, как очередной человек подходил к алтарю храма и с благоговением бросал монету в огромную медную чашу. Из чаши вырвался тёмный дым, который, казалось, впитывался в стены. Человек же, покидая храм, выглядел иначе — его кожа бледнела, губы становились тонкими, а походка шаткой.

— Это не молитвы, — отозвался Лахе Лин, скрестив руки в рукавах. — Это сделки.

Йен почувствовал, как внутри закипает гнев. Они подошли ближе, чтобы рассмотреть происходящее. Перед чашей сидели мелкие существа, похожие на обезьян с вытянутыми лапами и длинными когтями. Они с жадностью загребали монеты и кидали их в узкую щель в полу. Где-то внизу раздавался влажный, довольный звук.

И тогда из-под земли донёсся голос.

— Хе-хе… ещё… ещё больше…

Земля задрожала, и перед Йеном выросло массивное существо. Огромный, жирный демон с кожей, похожей на растрескавшийся керамический сосуд. Его живот дрожал при каждом движении, а рот растягивался в широкой ухмылке. В одной руке он держал толстые чётки, а в другой — медную чашу, в которую сбрасывали монеты.

— Добро пожаловать… путешественники… — голос демона был сладким, обволакивающим, но за ним скрывалось что-то гнилостное. — Хочешь исполнить желание, юноша? У меня есть всё: сила, богатство, удача… любовь.

Последнее слово было сказано с особенным нажимом, и Йен вздрогнул.

— Ты Фубай, — сказал он, сжимая кулаки.

Демон засмеялся, его тело затряслось.

— О, ты уже знаешь меня? Какая честь. Но я знаю и тебя. Ты пришёл за девушкой. Как это трогательно… — его щёки раздулись, и он наклонился вперёд. — Но ты не понимаешь, мой мальчик. Любовь — это всего лишь монета. И ты уже заплатил.

Йен бросился вперёд, не давая демону продолжить. Его клинок засиял светом, разрезая воздух. Подручные Фубая завизжали и отскочили, но сам демон даже не шелохнулся. Удар пришёлся прямо по его груди… и утонул в жире. Йен отпрянул, не веря своим глазам.

— Хе-хе… сила? Ты думаешь, сила поможет? — Фубай лениво поднял руку, и на Йена обрушилась тьма. Он еле успел отскочить, но тут же на него бросились подручные демона. Они карабкались по нему, их когти рвали ткань и оставляли царапины на коже.

— Ты сражаешься неправильно, — вдруг раздался голос Лахе Лина, который до этого просто наблюдал. — Он питается этим боем. Ты только даёшь ему силы.

Йен оттолкнул одного из существ и отпрыгнул назад, стараясь перевести дыхание. Фубай продолжал ухмыляться.

— Бей меня сильнее, — издевался демон. — Чем больше ты злишься, тем слаще золото. А золото — это души.

Йен огляделся. Люди всё ещё стояли в очереди, даже не замечая происходящего. Их глаза были пустыми, лица безразличными. Они продолжали бросать монеты, кормя демона.

И тогда Йен понял.

— Я не дам тебе больше пищи, — сказал он, опуская меч.

Фубай нахмурился.

— Что ты…

— Я очищу этот город, — голос Йена был твёрдым. — Я заберу у тебя тех, кто тебе платит.

Он закрыл глаза и сосредоточился. Свет внутри него разгорался, но не как оружие, а как чистый поток. Он направил его в землю, позволив ему течь по улицам. Свет окутал людей, и один за другим они начали трясти головами, словно выходя из сна.

— Нет! — взревел Фубай, дёргаясь вперёд, но его тело начало сжиматься. — Нет! Это не честно! Ты забираешь моих клиентов!

Йен не слушал его. Он направил весь свой свет в город, сжигая золотую зависимость. Люди начали осознавать, что делали, ужас появлялся в их глазах. Они больше не бросали монеты, а с отвращением разбрасывали их, словно горячие угли.

Фубай кричал. Его тело уменьшалось, его подручные рассыпались в пыль. Вскоре от него осталась лишь маленькая, жалкая тень, судорожно сжимающая последнюю монету.

Йен подошёл к нему.

— Ты говорил, что любовь — это монета, — его голос был спокоен. — Но любовь нельзя купить.

Фубай вскинул на него затравленный взгляд. В последний миг он прохрипел:

— Ты думаешь, ты победил? Хе-хе… я вернусь. Я всегда возвращаюсь… пока люди жаждут золота…

С этими словами он рассыпался в прах, оставив после себя лишь кучу ржавых монет.

Йен молчал. Он знал, что это ещё не конец. Но он также знал, что теперь стал сильнее.

Лахе Лин подошёл ближе, глядя на остатки демона.

— Хороший урок, — сказал он. — Но скоро ты столкнёшься с чем-то, что нельзя будет победить даже светом. Будь готов.

Йен взглянул на него, а затем на город, который впервые за долгое время казался… свободным.

Но в сердце его ещё звучал голос Фубая.

«Ты уже заплатил…»

Тьма ползла по земле, обволакивая разрушенные поля густым саваном ночи. Воздух был тяжёлым, наполненным запахом гари и чего-то ещё — прелой травы, высохшей крови, угасающей жизни. Небо, затянутое рваными облаками, окрашивалось в зловещий оттенок багрового. Густая дымка, стелющаяся по иссушенной земле, придавала всему виду призрачное, болезненное очарование.

Путо Йен и Лахе Лин шли по разорённой равнине, где некогда зеленели посевы. Сейчас же тут не осталось ничего живого — только тлеющий пепел да вмятины в земле, оставленные неведомой силой.

Йен присел, провёл пальцами по глубоким бороздам, что уходили в темноту. Его пальцы ощутили мерзкую липкость — нечто между золой и тёмной слизью.

— Здесь был он, — пробормотал Лахе Лин, присаживаясь рядом.

Он поднёс ладонь к следу, словно пытался уловить остатки присутствия. Воздух вокруг был странно неподвижен, даже ветер здесь казался замёршим.

Йен сжал зубы.

— Он не просто был здесь. Он оставил что-то.

Лахе Лин поднял голову, оглядел мёртвые поля. Тьма нарастала, сгущаясь у границ их зрения.

— Он всегда оставляет страх.

Деревня появилась внезапно, словно выросла из самой ночи. Дома стояли плотно, сжавшись друг к другу, словно испуганные дети. Узкие улочки извивались, огибая древние каменные стены.

Здесь не было огней.

Только тени, мелькавшие в оконных проёмах, только едва уловимое дыхание тех, кто не осмеливался выйти наружу.

Йен почувствовал, как на его плечи опустилась гнетущая тяжесть. В этом месте страх стал живым, дышащим существом. Он цеплялся за стены, сливался с тенями, впивался в кожу, оставляя липкий холод.

— Они ждут его, — тихо сказал Лахе Лин.

Йен кивнул.

На главной площади что-то чернело. Куча пепла, раздуваемая невидимым ветром.

Йен подошёл ближе, нагнулся. В пепле угадывались очертания — обугленные останки чего-то, что когда-то имело форму.

— Что это? — его голос прозвучал глухо.

— Защита, — ответил Лахе Лин.

Йен посмотрел на него.

— Ты уверен?

Лахе Лин молчал.

Йен медленно выпрямился.

— Нет. Это жертва.

Копыта.

Сначала едва слышный, глухой стук.

Потом — гул, накатывающий, словно раскаты грома.

Дрожал воздух. Камни на улице дребезжали, будто в страхе.

Йен обернулся.

Из темноты выступила фигура.

Огромная лошадь, чернее ночи. Её глаза были пусты, лишены света, их глубина затягивала, как воронка. Копыта, окутанные дымом, оставляли за собой следы — не просто отпечатки в земле, а глубокие, прогнившие раны.

Макэ-Хонге.

Он шагнул вперёд, и его дыхание было подобно ядовитому пару.

Йен сжал рукоять меча.

— Ты пришёл.

Голос раздался, мягкий, глубокий, полный неуловимого очарования.

Йен не отвёл взгляда.

— Ты ведёшь их к страху.

Макэ-Хонге склонил голову.

— Страх неизбежен. Я лишь показываю им его.

Копыта лошади коснулись земли, и камни под ними покрылись трещинами.

Йен сделал шаг вперёд.

— Ты заставляешь их выбирать страх.

Лошадь рассмеялась.

— А если выбора нет?

Йен выхватил меч.

— Тогда я его создам.

Воздух дрогнул.

Макэ-Хонге рванулся вперёд, и Йен едва успел отскочить. Копыта прошлись по земле, оставляя воронки. Йен сделал выпад, но лезвие пронеслось сквозь пустоту.

— Он не из плоти, — предупредил Лахе Лин.

Йен отступил.

Макэ-Хонге не торопился.

— Ты знаешь, кто украл твою любовь? — голос его был почти нежным.

Йен напрягся.

— Ты слышишь его шаги?

Йен глубоко вдохнул.

— Ты пытаешься запугать меня.

— Я показываю тебе правду.

Лахе Лин шагнул вперёд, вытаскивая свиток.

— Начинай.

Йен закрыл глаза.

Слова лились, сплетаясь в ритм древнего заклинания.

Макэ-Хонге всхрапнул, его тело теряло форму.

— Вы не понимаете…

Свет прорезал темноту.

Макэ-Хонге взревел — и исчез.

Йен выдохнул.

— Это только начало, — сказал Лахе Лин.

Йен молча кивнул.

Теперь он был готов.

День угасал, и последние лучи солнца окрасили горизонт в кроваво-алым цвете. Город словно замер в тревожном ожидании, каждая улочка, каждый камень мостовой дышал предчувствием чего-то неизбежного. Воздух был плотным, вязким, будто насыщенным чужой волей, незримо окутывавшей все вокруг.

На террасе храма Путо Йен стоял, скрестив руки, его взгляд был устремлён в бесконечную даль. Он чувствовал, как что-то невидимое тянет свои пальцы к миру, словно призрачная рука, пробирающаяся сквозь завесу реальности. Он знал, что это значит. Макэ-Хонге был изгнан, но его работа была завершена — теперь приходил тот, кого он возвещал.

Позади раздался шелест бумаги — Лахе Лин развернул свиток, исписанный древними символами. Его голос был тихим, но в нём слышалось напряжение.

— Ты чувствуешь?

Йен кивнул.

— Слишком хорошо.

Лахе Лин обернулся, его глаза светились задумчивостью.

— Тени сгущаются быстрее обычного. Ты ведь знаешь, что это значит?

Йен невольно стиснул кулаки.

— Мы уже опоздали. Он идёт.

Лахе Лин не ответил, только провёл пальцами по тексту свитка. Ветер подхватил края пергамента, заставив их дрожать, словно живое существо, напуганное грядущей бурей.

— Сколько у нас времени?

Лахе Лин нахмурился, вчитавшись в строки.

— Несколько часов. Возможно, меньше.

Йен отвернулся и снова взглянул на город. Где-то вдалеке слышался собачий вой — глухой, протяжный, предзнаменующий несчастье.

— Ты уверен, что мы можем его остановить?

Лахе Лин горько усмехнулся.

— Остановить? Нет. Никто не может его остановить.

Йен сжал зубы. Он знал это. Он знал, что в этой битве шансы на победу были призрачно малы. Но он не мог позволить страху овладеть собой.

— Но у нас есть план?

Лахе Лин посмотрел на него долгим взглядом.

— Есть кое-что... нечто рискованное.

Йен повернулся к нему, требовательно подняв бровь.

— Говори.

Лахе Лин провёл пальцами по краю свитка.

— Его нельзя убить, но можно связать ложью.

Йен нахмурился.

— Связать ложью?

— Зэлиан-Шиджи — демон, который заключает сделки. Он использует страх и ложь, чтобы привязывать души к себе. Но если мы сможем его переиграть...

Йен недоверчиво покачал головой.

— Ты предлагаешь поймать демона на его же игре?

Лахе Лин кивнул.

— Именно. Но для этого мы должны знать, чего он хочет.

Йен задумался.

— Он пришёл за ней.

— Возможно, но он может хотеть большего.

Йен провёл рукой по лицу, пытаясь удержать бушующую внутри ярость.

— Я не позволю ему забрать её.

Лахе Лин внимательно посмотрел на него.

— Ты готов поставить на кон всё?

Йен не ответил. Ветер за спиной усилился, словно сама природа подслушивала их разговор и отвечала безмолвным шёпотом.

Он уже знал ответ.

Полночь накрыла город саваном зловещей тишины. Ни один факел не горел на улицах, ни одна свеча не освещала окна домов — люди, ощущая дыхание тьмы, затаились, боясь даже вздохнуть слишком громко. Ветер, что ещё днём был лёгким и игривым, теперь скользил вдоль стен, словно невидимые пальцы пробирались в самые тёмные уголки.

Путо Йен и Лахе Лин стояли у старого храма, где они приготовили последнюю линию защиты. Свитки с печатями покрывали входные ворота, в воздухе витал слабый запах трав, сожжённых в ритуальном костре. Всё было готово.

Но стоило Йену сделать шаг вперёд, как его сердце сжалось. Воздух стал густым, тяжёлым, он ощущал, как нечто чужеродное пронзает пространство, разрывая саму ткань реальности.

И тогда он увидел его.

Зэлиан-Шиджи.

Демон не шел — он словно плыл над землёй, его длинные рукава трепетали, как призрачный туман. Его лицо было скрыто тонким вуалевым покрывалом, но сквозь него виднелись очертания губ, вытянутых в бесконечно мягкую, лживую улыбку.

Он остановился перед ними, а затем склонил голову, словно в знак приветствия.

— Ты так долго ждал, Путо Йен.

Йен не шелохнулся.

— Я знал, что ты придёшь.

— Разумеется. Тебе ведь нужно то, что я унес с собой.

Лахе Лин сделал шаг вперёд, его голос был холоден.

— Ты пришёл за её душой?

Зэлиан-Шиджи плавно наклонил голову.

— За её душой? — его голос был наполнен притворным удивлением. — Вы так грубо судите меня. Я — не вор. Я — лишь хранитель.

Йен почувствовал, как его руки сжались в кулаки.

— Отдай её.

Демон безмолвно наблюдал за ним, прежде чем медленно протянуть руку вперёд.

— Зачем же так? Разве ты не хочешь сначала узнать правду?

Йен нахмурился.

— Какую правду?

Зэлиан-Шиджи наклонился чуть ближе.

— Ты думаешь, что я украл её у тебя? Что я уничтожил деревню? Но разве ты задумывался, почему это случилось? Почему я забрал именно её?

Йен сжал зубы.

— Ты лжёшь.

— Я всегда лгу, но не сейчас.

Лахе Лин вмешался:

— Не слушай его, Йен! Он пытается посеять сомнения.

Но Йен уже не слышал его.

— Говори.

Зэлиан-Шиджи сделал шаг вперёд.

— Её душа не такая, как все. Она принадлежит не только тебе. Она принадлежит мне.

Йен почувствовал, как что-то внутри него надломилось.

— Ложь.

— О, мой бедный, упрямый смертный... Ты действительно веришь, что знал её?

Йен дрожал от гнева.

— Я знал её лучше, чем кто-либо.

Демон склонил голову, его улыбка стала шире.

— Тогда скажи мне, как звали её настоящую душу?

Йен замер.

И тогда он понял.

Он никогда не знал.

Тьма вилась в воздухе, собираясь в вихрь над землёй. Из-за разрывов реальности в пространство медленно сочился багряный свет, будто это была кровь, просачивающаяся из древней раны мира. Запах ладана смешивался с прелым запахом увядания, и вся природа вокруг словно задержала дыхание.

Зэлиан-Шиджи не двигался. Его бездонные глаза, подобные провалам в пустоте, светились из-под широкого капюшона. Лёгкая улыбка играла на бледных губах, словно он предвкушал спектакль, который разыгрывался перед ним.

— Выбирай.

Перед Путо Йеном стояла она.

Та, кого он знал с детства.

Та, кого он помнил даже в дрожащем свете фонаря, среди мрака своих кошмаров.

Та, кого он потерял в огне, но так и не смог отпустить.

Её лицо было таким же, каким он запомнил его: гладкая кожа, чуть тронутые розовым щёки, губы, изогнутые в знакомой улыбке. Только глаза... глаза были пустыми. Глубокими, как два омутных колодца, куда никто не смел заглянуть.

Она сделала шаг вперёд, и воздух завибрировал.

— Йен... Почему ты позволил мне исчезнуть?

Её голос был мягким, как шелест листвы в летний полдень. Он цеплялся за края его разума, наполняя его воспоминаниями.

Перед его глазами вспыхнули сцены:

…они бегут по золотому полю, и её смех сливается с ветром.

…она касается его лица, глядя так, словно он — весь её мир.

…она кричит, её руки тянутся к нему сквозь пламя, но тьма поглощает её.

Рука коснулась его щеки. Тёплая. Живая.

— Йен, я здесь.

Его грудь сдавило.

Он ведь столько раз молил судьбу о втором шансе. Если бы только он мог спасти её…

Голос Лахе Лина прорвался сквозь туман наваждения:

— Йен, очнись! Это не она!

Йен вздрогнул.

Она не изменилась, её образ был безупречен. Но теперь он заметил...

Тени проскальзывали под её кожей, подобно чернилам, расползающимся по воде. Тонкие, еле заметные щупальца тьмы, которые не могли быть частью живого существа.

Он вгляделся в её лицо, пытаясь найти хоть крупицу настоящего, живого света.

Но там было только отражение его собственных надежд.

— Ты ведь всё ещё любишь меня, правда?

Она смотрела на него с мольбой. Или с насмешкой?

Тьма сгущалась.

Вокруг них вспыхнули зеркала, сотканные из теней и лунного света. В каждом отражалась возможная судьба:

— В одном он бросается к ней в объятия, и мир трескается, уходя в бездну.

— В другом он поднимает меч и пронзает её, но её лицо озаряется благодарностью.

— В третьем он стоит перед безликим чудовищем, а её руки сжимают его горло.

Зэлиан-Шиджи наблюдал за ним, сложив руки в рукавах.

— Ты ведь хотел её вернуть. Я вернул. Теперь решай: примешь её или потеряешь навсегда.

Лахе Лин снова закричал, но его голос отразился от зеркал и утонул в тишине.

Йен смотрел в её глаза.

И видел...

…не её.

А нечто, что носило её облик.

Нечто, что крало её голос, её жесты, её улыбку.

Смог бы он жить с этим, если бы просто закрыл глаза? Если бы согласился на ложь?

Пальцы, что касались его щеки, вдруг стали длиннее. Суставы исказились, ногти вытянулись, превращаясь в когти.

Её губы раздвинулись в улыбке, но за ними больше не было человеческих зубов — лишь острые, волчьи клыки.

Йен сжал рукоять меча.

— Ты украл её у меня раз. Не позволю украсть её ещё раз.

Возлюбленная издала тихий вздох.

— А если я — это она?

Её голос сломался на последнем слове.

Но меч уже летел вниз.

Клинок разрезал воздух, а затем — её плоть.

Из рассечённого тела вырвалась тьма, закручиваясь спиралью. Вокруг вспыхнул ослепительный свет, как при разрыве проклятия, а затем всё исчезло.

Йен тяжело дышал, держа меч. Перед ним не осталось никого.

Только Зэлиан-Шиджи.

Демон медленно аплодировал.

— Ты сделал свой выбор…

Он склонил голову набок, с любопытством наблюдая за ним.

— Но знаешь ли ты, что он был верным?

Сердце Йена заколотилось.

Мир вокруг задрожал.

Из зеркал донёсся шёпот:

— Ты был прав... или нет?

Тьма захлестнула его, словно океан, и он ушёл в бездну.

Тьма в этот раз не сгустилась, а рассыпалась мелкими каплями ночного дождя, впитываясь в землю. Воздух дрожал от напряжения, разрываясь между молчанием и шёпотами. Камни под ногами Йена были влажными, а небо затянуто мутными облаками, в которых прятались тени.

Лахе Лин стоял рядом, его взгляд был прикован к дальнему холму, где едва заметным силуэтом маячила одинокая фигура. Её движения были медленными, почти ленивыми, но каждый шаг отдавался в земле тяжёлым эхом. Зэлиан-Шиджи был уже близко.

— Всё ведёт к этому моменту, — тихо сказал Лахе Лин, не отрываясь от фигуры вдалеке. — Ты готов?

Йен крепче сжал рукоять меча, пальцы скользнули по старому узору на гарде.

— Нет.

Ответ прозвучал сухо, без капли лжи.

Лахе Лин усмехнулся, но в его улыбке не было насмешки. Только понимание.

— По крайней мере, ты честен.

Йен глубоко вдохнул, стараясь унять дрожь в груди. Он хотел встретить демона с ясным разумом, но мысли путались. Всё происходящее казалось сном — таким, который застаёт на границе между бодрствованием и забытьём.

И вдруг, вместе с налетевшим порывом ветра, раздался голос.

— Я пришёл.

Зэлиан-Шиджи не двигался дальше. Он стоял, ожидая. Ветер развевал его тёмные одежды, а лицо, скрытое капюшоном, оставалось пустым.

Лахе Лин шагнул вперёд.

— Ты пришёл за тем, что считаешь своим.

Демон чуть склонил голову набок, будто размышляя.

— Я пришёл за тем, что мне причитается.

Йен выступил вперёд, его голос звучал твёрже, чем он сам ожидал.

— Её жизнь не твоя.

На мгновение повисло молчание.

А затем Зэлиан-Шиджи медленно поднял руку.

— Посмотрим.

И тогда воздух вокруг них разорвался.

Ветер ударил с силой, словно тысячи невидимых клинков полоснули по земле, взметая пыль и камни. В небе разверзлась тьма, сгущаясь в вихре теней, из которых вытягивались чуждые очертания. Лахе Лин и Путо Йен ощутили, как их сердца сжимаются от этой непостижимой силы.

Зэлиан-Шиджи не спешил атаковать. Он только поднял руку, и пространство между ним и Йеном треснуло, будто ломкая кость.

— Ты утверждаешь, что её жизнь не моя? — голос демона звучал с насмешкой, одновременно далёкий и близкий. — Тогда скажи мне, смертный, кому она принадлежит? Тебе?

Йен не ответил сразу. Внутри его груди вспыхнуло что-то жгучее, не страх, а ярость.

— Её жизнь — её собственная.

Демон усмехнулся.

— Неужели? Тогда посмотри.

Перед Путо Йеном пространство исказилось, словно смятое в ладони, и из этой воронки шагнула фигура.

Она была такой же, как в тот день, когда Йен видел её в последний раз. Глаза мягкие, но затенённые неестественным светом. Губы чуть приоткрыты, но не в улыбке, а в беззвучном вопросе. Одежда порвана, запятнана чем-то тёмным.

Йен замер.

— …Лин Хуа.

Имя вырвалось само, как вздох.

Но её глаза не узнали его.

Она сделала шаг вперёд — движения плавные, но неестественные, как у марионетки. Словно её тело больше не принадлежало ей самой.

Зэлиан-Шиджи опустил руку.

— Вот твоё испытание, смертный.

Йен стоял, сжав кулаки, пока ногти не впились в ладони.

Он понял, что именно сейчас судьба сделала выбор.

— Лин Хуа… — его голос прозвучал словно эхом в пустоте, где прошлое и настоящее сталкивались друг с другом, разрывая ткань реальности.

Но Лин Хуа не ответила.

Она сделала ещё один шаг вперёд. Глаза её были пустыми, но в их глубине плескалось что-то иное — слабый, почти угасший отблеск сознания.

— Она больше не та, кого ты знал, смертный. — Голос Зэлиан-Шиджи тянулся тёмной струной, сочащейся ядом. — Она — часть меня. И если хочешь её освободить…

Он не договорил.

Лин Хуа рванулась вперёд.

Её движения были быстрыми, бесшумными, лишёнными человеческой мягкости. Путо Йен едва успел поставить блок, когда её рука — теперь больше похожая на когтистую лапу — рассекла воздух там, где секунду назад была его шея.

— Лин Хуа! — крикнул он, но она не слышала его.

Или не хотела слышать.

Она атаковала снова, и Йен, отступая, пытался найти хоть какую-то лазейку, чтобы остановить её, не причинив вреда. Но с каждым её движением становилось ясно: у него нет выбора.

Если он будет медлить, то умрёт.

Если он ударит слишком сильно — она умрёт.

— Смертные всегда мечутся между своими жалкими выборами. — раздался насмешливый голос демона. — Так что же, Йен? Ты примешь удар судьбы, или отнимешь её судьбу?

Йен стиснул зубы.

В его памяти вспыхнул день, когда всё началось. Их смех. Их мечты. Её голос, мягкий, как летний ветер.

— Лин Хуа, очнись! Это не ты!

И вдруг — на миг, на короткий, болезненный миг — что-то дрогнуло в её взгляде.

Но было уже поздно.

Её когти целились прямо в его сердце.

Йен сжал клинок в руках.

И сделал выбор.

Клинок в руках Путо Йена дрожал. Не от страха — от ярости, от бессилия. Судьба смеялась над ним, заставляя выбирать между жизнью и смертью той, ради которой он продолжал идти вперёд.

Юань двигалась стремительно, словно порыв темного ветра, её когти уже были у его груди. Её губы были безмолвны, но в глубине её глаз мелькнул отблеск знакомого тепла.

— Лин Хуа! — выкрикнул Йен в последний раз, надеясь, что его голос пробьёт толщу проклятия.

Но её движения не замедлились.

Время растянулось.

Всё решалось в один миг.

Йен сделал шаг в сторону и резко развернулся, используя вес её собственного удара, чтобы перенаправить его. Вместо того чтобы вонзить клинок, он ударил рукоятью в солнечное сплетение Лин Хуа. Удар должен был быть сильным, но не смертельным.

Она захрипела, споткнулась, и её тело затряслось в конвульсиях.

В этот момент Зэлиан-Шиджи рассмеялся.

— Как наивно. Ты всё ещё цепляешься за призрачную надежду. Ты думаешь, что её можно спасти?

Лин Хуа рухнула на колени. В её глазах вспыхнула боль.

— Йен…

Её голос был слабым, но настоящим.

Йен замер.

Его дыхание сбилось. В ней ещё оставалось что-то живое.

— Она твоя, но только наполовину, смертный. — Голос демона наполнился ядом. — Ты можешь забрать её, но она никогда не будет прежней.

Йен стиснул зубы.

— Тогда я понесу её бремя вместе с ней.

Зэлиан-Шиджи издал довольное шипение.

— Посмотрим, сколько ты выдержишь…

С этими словами тьма вокруг начала рассеиваться. Фигура демона растаяла, оставив после себя лишь шёпот, уходящий в ночь:

— Ты сделал выбор. Но был ли он правильным?

Лин Хуа застонала, прижимая руки к груди. Её дыхание было тяжёлым, но она была здесь. Она была жива.

Йен опустился рядом с ней, осторожно взяв её за руки.

— Я верну тебя… во что бы то ни стало.

Но он знал, что цена уже была заплачена.

И последствия ещё только начинались.

Лин Хуа дрожала в его руках. Она жива, но что-то в ней изменилось. Её дыхание сбивалось, словно она не могла полностью насытить лёгкие воздухом. Её пальцы слабо цеплялись за ткань его одежды, как будто она боялась потерять последнюю опору в этом мире.

Путо Йен провёл пальцами по её лицу, убирая прилипшие пряди волос.

— Ты со мной, Лин Хуа?

Её губы приоткрылись, но вместо слов сорвался лишь шёпот. Она моргнула, и в её глазах промелькнула тень — чужая, непонятая, но явно не принадлежащая ей.

Лахе Лин шагнул ближе, его руки были сжаты в кулаки.

— Что ты наделал? — его голос был напряжённым.

Йен поднял на него взгляд, в котором смешались вина и решимость.

— Я сделал то, что должен был сделать.

— Ты спас её, но какой ценой?

Йен не ответил. Он знал, что цена ещё не раскрылась до конца.

Вокруг них ночь постепенно утихала, но в воздухе витало что-то холодное, что-то неестественное.

Лин Хуа дёрнулась в его руках, её тело изгибалось в странной судороге. Её глаза на мгновение потемнели, и в глубине зрачков Йен увидел отражение чего-то далёкого, чужого.

— Она изменилась, Йен… — Лахе Лин говорил осторожно.

— Я знаю.

— Ты готов принять это?

Йен не отвёл взгляда от Лин Хуа.

— Я приму любую её версию.

Вдалеке раздался первый раскат грома.

Лахе Лин сжал зубы.

— Тогда будь готов к тому, что твоя судьба уже не принадлежит тебе.

Йен кивнул.

Он уже это знал.

Лин Хуа вздрогнула в его руках. Гром раскатился над головой, и ветер пронёсся сквозь руины, словно чьё-то безмолвное предупреждение.

Путо Йен чувствовал её дыхание — тяжёлое, прерывистое, как у человека, пытающегося вырваться из кошмара, который он не понимает. Но это был не просто кошмар.

Лин Хуа медленно подняла голову.

— Йен…

Её голос прозвучал глухо, словно слова доходили до него из-за тонкой стены. Он искал в её глазах знакомый свет, но в них что-то мерцало, что-то неуловимо чужое.

— Я здесь, — он сжал её пальцы.

Она дёрнулась, и её тело на мгновение ослабло, словно чужая сила внутри уступила, давая ей глоток свободы.

— Что ты видишь? — Лахе Лин стоял рядом, готовый вмешаться.

Лин Хуа закрыла глаза, затем снова открыла.

— Огонь. Чёрное пламя.

Йену стало холодно.

Лахе Лин нахмурился.

— Чёрное пламя?

Лин Хуа слегка кивнула.

— Я… я не уверена, что это я.

Йен сжал её плечи, удерживая от падения.

— Ты — это ты. Мы найдём способ.

— Ты не понимаешь… — её голос стал тише. — Что-то следит за мной. Оно идёт за нами.

Позади них тьма сгустилась.

И они поняли: испытание ещё не окончено.

Тьма разрасталась, словно живая. Её потоки текли по земле, извиваясь, будто призрачные змеи, готовые сомкнуться вокруг добычи. Воздух сгустился, стало трудно дышать.

Лахе Лин шагнул вперёд, заслоняя Лин Хуа, но она неожиданно схватила его за руку.

— Нет… Не двигайся…

Её голос дрожал, но в нём звучала отчаянная уверенность.

Путо Йен всмотрелся в неё — в бледное лицо, в глаза, где свет дрожал, словно пламя свечи на ветру.

— Лин Хуа… Что ты чувствуешь?

Она сделала резкий вдох.

— Он всё ещё здесь.

— Зэлиан-Шиджи? — Лахе Лин держал меч крепко, словно от этого зависела его жизнь.

Лин Хуа покачала головой.

— Нет… Он ушёл. Но оставил след.

Путо Йен ощутил, как его собственная тень дрогнула.

Лин Хуа снова подняла голову, глядя прямо в его глаза.

— Йен… что, если моя судьба уже решена?

Он не ответил сразу. Слова застряли в горле.

Если она права… Если демоническая воля Зэлиан-Шиджи всё ещё держит её…

— Нет. Ты сама выбираешь свою судьбу.

— Но если это не так? Если у меня нет выбора?

Йен склонился к ней, удерживая её взгляд.

— Тогда я украду твою судьбу у него.

Лин Хуа вздрогнула.

Тьма вокруг замерла.

Лахе Лин напрягся.

— Йен…

— Не мешай.

Путо Йен сжал Лин Хуа в объятиях.

— Если судьба уже решена… то я стану тем, кто её сломает.

И тьма рванулась к ним.

(Продолжение следует)

Когда тьма сомкнулась вокруг Путо Йена и Лин Хуа, мир словно перевернулся. Воздух исчез, его заменило что-то вязкое и неосязаемое, словно их погрузили в густую пелену ночного кошмара.

Голос Зэлиан-Шиджи раздался отовсюду:

— Ты хочешь украсть у меня судьбу? Как же ты наивен, смертный…

Путо Йен крепче сжал Лин Хуа. Её тело дрожало, но она была здесь, рядом. Живая.

— Я отниму её у тебя. Если ты решаешь за неё — значит, это не её судьба.

Смех демона эхом раскатился по пустоте.

— Судьба не принадлежит вам. Она — ткань, сотканная из предрешённых нитей. Ни ты, ни она не способны её изменить.

Лин Хуа сжала кулаки.

— Но разве ты не лжец, Зэлиан-Шиджи? Ты сказал, что решаешь мою судьбу. Но разве это не ложь?

Голос демона замер на мгновение.

— Ты пытаешься перехитрить меня, смертная? Глупо.

Путо Йен поднял голову, и его глаза сверкнули.

— Она права. Ты лжец. Ты собиратель душ, а не творец судеб. Если судьба уже предрешена — ты не нужен.

И тогда тьма задрожала.

Зэлиан-Шиджи зарычал:

— Вы... вы смеете...

Но Путо Йен уже знал, что делать.

Он протянул руку вперёд и схватил тень, что опутывала Лин Хуа. Она закричала, но он не отпускал.

— Я краду её судьбу у тебя.

Демон взревел, и мир вокруг них раскололся.

Лин Хуа открыла глаза.

Они стояли там же — в руинах деревни. Тьма исчезла.

Лахе Лин рухнул на колени, тяжело дыша.

Лин Хуапосмотрела на Путо Йена.

— Что ты сделал?

Он медленно вдохнул.

— Я нарушил сделку.

Лахе Лин поднял голову:

— Значит… он вернётся.

Юань опустила взгляд.

— Да. Но пока… я свободна.

Путо Йен слабо улыбнулся.

— И этого достаточно.

Но где-то вдалеке, в холодном ветре, раздался тихий шёпот.

— Я вернусь…

Путо Йен смотрел в глаза Лин Хуа, но в глубине его души уже ощущалась пустота. Что-то изменилось. Что-то неуловимое, но огромное, как трещина в самом существовании.

Лин Хуа осторожно коснулась его руки.

— Ты сделал невозможное. Ты украл меня у судьбы… но что это значит для тебя?

Лахе Лин вскочил, яростно встряхнув головой.

— Ты не понимаешь?! Он не просто сломал сделку — он изменил ход вещей. Такого не бывает без последствий!

Лин Хуа вздрогнула.

— Что ты имеешь в виду?

Лахе Лин обернулся, выискивая что-то в ночи, точно ожидая, что тьма вновь разверзнется перед ними.

— Судьба — не трещина в стекле, а ткань, которая переплетается с другими. Если ты вырвал из неё нить, то что-то должно занять её место.

Путо Йен не шелохнулся. Он понимал.

— Это будет я.

Юань испуганно сжала его ладонь.

— Нет! Ты не можешь… ты же не собираешься отдать себя ему?

Ветер вновь поднялся, и в его завываниях слышался шёпот.

— Это не сделка, смертная. Это расплата.

Из теней шагнул силуэт. Не Зэлиан-Шиджи. Не демон, которого они ждали. Это был кто-то другой.

Путо Йен замер.

Фигура была похожа на него. Лицо — его, но безжизненное, застывшее, словно маска. Глаза чернее самой ночи.

Лахе Лин побледнел.

— Это… это не он. Это его место в судьбе. Оно стало пустым, и теперь оно пришло за ним.

Лин Хуа в ужасе закрыла рот рукой.

— Нет… нет…

Фигура Путо Йена сделала шаг вперёд.

— Ты украл её судьбу, а свою потерял. Теперь ты должен занять пустоту.

Путо Йен выпрямился.

— И если я не подчинюсь?

Тень улыбнулась его собственной улыбкой.

— Тогда судьба начнёт рушиться. Люди, которых ты знаешь, забудут тебя. Их жизнь пойдёт по другому пути, где тебя никогда не было. Ты станешь… никем.

Лин Хуа вцепилась в его рукав.

— Ты не можешь! Путо Йен, если ты уйдёшь — ты исчезнешь! Не просто умрёшь, тебя никогда не существовало!

Лахе Лин мрачно смотрел на него.

— У тебя есть выбор. Остаться и бороться… или принять свою судьбу.

Путо Йен смотрел на Лин Хуа.

Он спас её.

Но теперь судьба требовала свою плату.

Тень протянула руку.

— Пора.

Путо Йен не отвел взгляда от протянутой руки. Всё вокруг будто замерло, замедлилось. Ветер больше не завывал, тьма не шептала, даже сердце замерло в ожидании.

Лин Хуа крепче сжала его ладонь, но он уже знал — она не сможет удержать его.

— Нет… Путо Йен, нет… пожалуйста… — её голос дрожал, но даже отчаяние не могло изменить того, что уже свершилось.

Лахе Лин молчал. В его глазах читалось понимание — болезненное, невыносимое.

Путо Йен вздохнул, посмотрел на них обоих.

— Если я останусь — всё рухнет.

— Но ты можешь бороться! — Лин Хуа схватила его за одежду, как будто пытаясь удержать в этом мире.

Путо Йен улыбнулся.

— Я уже боролся. И я победил. Ты жива.

Она замерла, в её глазах вспыхнул страх.

— Но если ты уйдёшь, никто не вспомнит тебя… никто… даже я…

Слова ударили сильнее меча.

Но он уже сделал выбор.

— Тогда просто живи, Лин Хуа. Живи за меня.

Он мягко отстранил её, ощущая, как его пальцы начинают дрожать, словно теряя связь с миром.

Лахе Лин медленно шагнул вперёд.

— Ты уверен?

Путо Йен кивнул.

Лахе Лин посмотрел на него долгим, пронизывающим взглядом. Затем, не говоря ни слова, склонил голову.

— Ты был хорошим другом, Путо Йен.

Лин Хуа вскрикнула:

— Нет! Мы что-то придумаем! Должен быть другой выход!

Путо Йен улыбнулся.

— Больше не нужно.

Он протянул руку…

И коснулся своей собственной тени.

В тот же миг мир содрогнулся.

Тьма прорвалась внутрь него, затопила, словно разливающаяся река. Всё вокруг разлетелось пеплом — воспоминания, эмоции, сам воздух. Он чувствовал, как исчезает.

Лин Хуа кричала его имя.

Лахе Лин что-то выкрикивал.

Но их голоса становились всё тише. Всё дальше.

Путо Йен сделал последний шаг…

…и исчез.

Линь Хуа проснулась, тяжело дыша. Её сердце бешено колотилось, будто пытаясь догнать что-то давно потерянное. Веки дрожали, руки судорожно вцепились в одеяло.

Она огляделась. Комната была ей знакома, но почему-то казалась чужой. За тонкими занавесями пробивался мягкий свет утра, разливаясь золотом по деревянному полу.

«Что мне снилось?»

Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, но перед внутренним взором только расплывались тени. Там, в самой глубине её сознания, было пустое место. Дыра, которую невозможно заполнить.

Линь Хуавстала, натянула на плечи лёгкий халат и вышла наружу. Ветер осторожно играл с её волосами, трогая кожу, будто кто-то невидимый касался её в прощальном жесте.

Она обернулась.

Там, за порогом, осталась комната, в которой она проснулась. Там — место, где она должна была что-то помнить. Но в памяти оставалась лишь бесконечная пустота.

— Ты в порядке?

Голос Лахе Лина вывел её из забытья. Он стоял чуть поодаль, опираясь на колонну. В его глазах читалось то же самое, что чувствовала она — какое-то странное беспокойство.

Линь Хуавзглянула на него и осторожно спросила:

— Мы… кого-то потеряли?

Лахе Лин долго молчал.

— Не знаю.

Его голос был тихим, задумчивым. Он посмотрел вдаль, за пределы двора, туда, где раскинулись залитые солнцем поля.

— Но почему-то кажется, что да.

Линь Хуасжала пальцы, почувствовав, как по спине пробежал озноб.

Кто-то был рядом с ними. Кто-то очень важный.

Но его уже не существовало.

Где-то далеко, за пределами мира, по туманным дорогам шёл человек.

Его шаги были лёгкими, но на сердце лежал тяжёлый груз.

Он не помнил своего имени.

Не помнил, кем был раньше.

Но каждый раз, когда он закрывал глаза, где-то в глубине души вспыхивало неясное ощущение…

Чья-то улыбка.

Чьё-то тепло.

Чья-то рука, тянущаяся к нему.

Он никогда не вспомнит, кого потерял.

Но он знал одно — когда-то, в другой жизни, он любил.

И этого было достаточно.