Прошлое (джен)

— Вы же говорили, что с младшим Малфоем у

вас меньше личной неприязни, чем со старшим?

Бёрк не ответил. Зато ответил сам Малфой:

— А это правда, с отцом у них счеты намного хуже.

Мне он не сделал ничего такого, за что стоило бы просто

молча убить. А отец был в официальной опале у Лорда,

это уже совсем другая история...

(с) Дом на склоне, или Снова о семьях и Войне

В дверь настойчиво скребутся. Первый робкий стук Люциус проигнорировал, как и второй, и третий, но посетитель слишком упорен. Слишком упорен, чтобы уйти, но слишком робок, чтобы просто открыть незапертую дверь. Приходится выпрямиться в кресле и заставить голос звучать ровно и властно.

— Войдите.

Дверь приоткрывается едва ли на две ладони, и в щель просачивается Петтигрю.

— Простите, что беспокою, лорд Малфой, но Лорд был очень недоволен вами сегодня...

— И что заставило тебя сообщить мне об этом? — и приподнять бровь в брезгливом недоумении. Пусть от былого достоинства Лорд не оставил и камня на камне, но окорачивать всякую шваль Люциус еще в силах.

— Простите, простите, — покорно съеживается Петиигрю, но на дне его бегающих глазок Люциус видит злое предвкушение. — Я подумал, вам надо знать... Это касается вашей леди-жены...

И замолкает, мерзавец. Люциус долгие секунды меряет его все более раздраженным взглядом, но крыса уверена в своей власти над лордом Малфоем. И Малфой сдается:

— Я слушаю.

— Лорд в конце собрания сказал, что вы — извините, я только пересказываю — ничтожество, не достойное ни такого роскошного дома, ни такой роскошной женщины. А Фенрир, напротив, заслужил награду...

Ерунда, думает Люциус. Лорд никогда не посягал на Нарциссу. На сестру Беллатрикс и урожденную Блэк — никогда. Да и родовой Мэнор, как бы ни был истощен, не позволит такого. Поэтому он смотрит на крысу с почти искренним недоумением. Петтигрю это чувствует и не рискует снова тянуть паузу.

— А потом я слышал, как милорд Родольфус говорил с вашей леди-женой, передал ей, что Лорд желает уединиться в вашем охотничьем домике и просит ее проследить, чтобы там было всё должным образом подготовлено.

Ерунда! — старается убедить себя Люциус, но чувствует, как холодеют пальцы. Маленький коттедж расположен на самой границе защитного периметра, а сейчас, когда дом так слаб... Лорд уже несколько раз позволял себе отдавать мелкие распоряжения, небрежно замаскированные под просьбы гостя к хозяйке Мэнора. Нарси не заподозрит ничего сверх простого желания лишний раз указать ей, кто действительно хозяин в их доме.

— С этого стоило начать. Разумеется, леди нечего делать в этой конуре, — небрежно бросает Люциус. И добавляет: — Вон. Я планирую запереть кабинет.

Петтигрю мелко кивает и выметается. А Люциус щелкает пальцами, вызывая домовика. Приказывает ему запереть дверь — но не слишком надежно, чтобы не вызвать гнев Лорда, если тот изволит порыться в бумагах, не известив их владельца. А потом велит переместить себя к порогу коттеджа и в мгновение перехода чувствует — да, защита дома уже не дотягивается до этого места.

У крыльца, подпирая плечом балясину, стоит Фенрир. При виде появившегося Малфоя он насмешливо скалится, показывая уродливо-крупные клыки. И демонстративно сторонится от входа, мол, не стою на твоем пути, со всем почтеньицем-с. Пытаться что-либо прочесть по его лицу Люциус просто не решается, вместо этого твердым размашистым шагом идет в дом. Входит в гостиную, и на мгновение у него плывет перед глазами. А потом он видит ее.

Нарси сидит полубоком, поджав ноги и прижавшись к спинке дивана. Она полностью обнажена, на плечах, на руках, на груди и бедрах у нее глубокие царапины, на запястьях и шее синяки. На верху бедер и животе обильные, еще совсем свежие разводы крови. Только лицо нетронуто, совершенно фарфоровое, неживое.

За спиной Люциус слышит тяжелое сопение Фенрира и еще чьи-то голоса.

Люциус хочет развернуться и вцепиться Фенриру в горло, разорвать его надвое, насладиться последним изумлением на звериной харе. Люциус хочет поступить так с каждым, кто переговаривается сейчас за его спиной. Люциус хочет упасть и перестать быть, чтобы только это всё перестало быть тоже. Люциус хочет кричать и выть.

Но желания Люциуса Малфоя давно уже не имеют значения, есть только долг. Он не глядя срывает занавесь с ближайшего окна и идет к жене. Первое, что дóлжно сделать — укрыть ее, чтобы не тешить больше этих. Он пытается накинуть на нее ткань, но Нарцисса рывком отстраняется и поднимает на него ненавидящий взгляд.

— Я ждала, что ты вмешаешься чуть раньше, — говорит она. — Спасибо за заботу, но сейчас это уже не нужно.

И поднимается с дивана, словно нарочно показывая себя всю, каждый дюйм совершенного тела, каждый дюйм отвратительных следов на нем. Люциус отступает, безвольно роняя руки, и не ненависть в глазах жены тому причиной. Нарцисса не может не видеть всех тех, кто так и продолжает бормотать, сопеть и хихикать у него за спиной. Нужно нечто большее, чем просто надругательство над телом, чтобы леди Малфой решила услаждать взор ублюдков не только собственно наготой, но и унижением своего мужа. Нечто непоправимое, утрата, после которой все прочее теряет смысл.

Драко.

Они убили Драко.

У Люциуса снова плывет перед глазами, и он не сразу понимает, что виной тому не его слабые нервы. Нарцисса действительно плавно стекает на пол, в движении преображаясь, и на ковре гостиной лежит уже Драко, его глаза смотрят прямо на отца белыми бельмами, голова неестественно вывернута.

И если бы над Люциусом были властны желания, эти за спиной насладились бы воплем отчаяния когда-то гордого лорда Малфоя. Но есть только долг, долг велит думать и анализировать, и только — только — поэтому Люциус понимает. И резко отступает на несколько шагов, впечатываясь в вонючую грудь Фенрира, но прожимается мимо него дальше, не сводя глаз с боггарта. А тот течет за ним, на ходу преображаясь во что-то невразумительное, пытаясь изобразить разом страхи всех, кто оказался перед ним. Потом рядом знакомый голос — Кандид Лестрейндж — еле слышно выплевывает что-то короткое, искрящийся луч летит в бесформенную тварь, и она рассыпается хлопьями зловонного тумана. Люциус отталкивается от Сивого, как от стены, и уходит на улицу. За ним тянутся остальные.

Если бы желания Люциуса хоть что-то значили в этом мире — он бросился бы прочь, сквозь окружающие домик кусты боярышника, прочь от этого места и этих людей, а потом нашел бы настоящую Нарциссу и попросил ее об обливейте. Она бы не удивилась, в последние месяцы уже случалось так, что Люциусу было необходимо что-то срочно и невозвратно забыть. Но долг говорит: развернись и выпрямись. Запомни каждого из тех, кто был здесь. Учитывай этот эпизод, как и тысячи других, когда будешь планировать дальнейшие действия. Люциус выпрямляется и разворачивается.

Их пятеро.

Фенрир засунул руки в карманы магловских штанов, и, Мордред, Люциус знает, почему он так активно шевелит там пальцами и каким мыслям так сально улыбается.

Кандид Лестрейндж показательно отодвинулся от оборотня, от него веет брезгливостью, равно адресованной и Фенриру, и Люциусу. Рядом его младший, Рабастан, и его лицо слишком похоже на лицо изображенной богартом Нарциссы. Отец привел его, чтобы так отбить остатки влюбленности, понимает Люциус. Кандид жесток не только к врагам и маглам.

Крыса Петтигрю выглядывает из-за плеча Сивого. Его лицо словно идет мелкой рябью, мерзавец явно не может решить, следует ли и в такой ситуации изображать уважение или можно не скрывать издевательский оскал.

Санктуар Бёрк открыто ухмыляется, а встретившись взглядом с Люциусом, начинает медленно показательно аплодировать.

— Воистину, впервые вижу настолько приятного глазу боггарта! Отлично исполнено, Люциус!

— Ага, — гавкает Фенрир. — Складненькая она у тебя...

— Вероятно, у вас были очень веские причины, чтобы позволить себе такую выходку? — Люциус врёт себе, что получилось сказать это с должным холодным неодобрением.

— Позвать хозяина имения разобраться с боггартом — это теперь «выходка»? — делано изумляется Бёрк. — А что у тебя палочки нет, так для сильного волшебника на своей земле это не должно быть проблемой. Сдаешь, а, Люциус?

— Складненькая, сладенькая... — оборотня невозможно сбить с занимающей его мысли.

— Вы впятером ждали меня, чтобы одолеть боггарта? — Фенрира надо перебивать любой ценой, и одно это даёт Люциусу силы продолжать разговор. — И кто из нас сдаёт, Санктуар?

— Ты, Люци, ты, — снисходительно машет рукой старик. — А раз слабеешь — надо как-то аккуратнее выбирать слова и со старшими повежливее. Потому что, Люци, ты часто расстраиваешь Лорда. И однажды Лорд может узнать, какой у тебя боггарт. Ему понравится идея, а?

— Особенно она понравится Беллатрикс, — это жалко, это попытка угрожать чужим, а не своим, гневом, но бешеную Беллу боятся все. Кроме Лорда.

Бёрк хмыкает и переглядывается со старшим Лестрейнджем. Они понимают друг друга и удивительно синхронно вскидывают палочки. Люциус спокоен, потому что всё равно ничего не может им противопоставить, но заклятья летят не в него, а в Фенрира и Петтигрю. Конфундус, затем обливейт, затем снова конфундус, империо и приказ идти отсюда в винный погреб, где обязательно выпить по бутылке минимум.

— Ты, конечно, молодец, так красиво показал нам Цисси, но не дело животным обсуждать чистокровную волшебницу, — снисходительно поясняет Бёрк.

— А что до Беллы, — впервые размыкает губы Лестрейндж. — Одна ее сестра уже сильно промахнулась с выбором мужа и поплатилась за это. Цисси сделала ту же ошибку, думаю, Белле стóит быть готовой, что и ее младшую сестренку рано или поздно настигнет расплата.

— Слышу голос Главы Рода, — ухмыляется Люциус. — Признаюсь, мне казалось, что только Лорд может указывать твоей невестке, что ей стóит, а что не стóит делать.

— Быстро оправился, — холодно усмехается Лестрейндж. — Это был только боггарт, Малфой. Впредь следи за языком, а то у Фенрира еще и стая есть.

Рабастан так и стоит каменным истуканом, его взгляд неподвижен, лицо бескровно. Отец разворачивает его за плечо, и они уходят, Бёрк отстает от них всего на пару шагов.

— Доброго пути, господа! — насмешливо желает им в спины Люциус. Вызывает эльфа и снова переносится в свой запертый кабинет. Приказывает наложить чары звуконепроницаемости, надежнее запереть дверь и предупредить, если кто-то будет ее взламывать. Потом эльф исчезает.

Люциус валится на колени, вцепляется ногтями в лицо и кричит, пока в легких не заканчивается воздух.

Зима 1997-98

Из них троих тяжелее всего происходящее дается отцу, и сам факт, что Драко не только знает, но и видит это, говорит больше любых слов. Мама непроницаемо-прекрасна, но ей и достается меньше, ибо урожденная Блэк — всегда Блэк, и это понимают даже самые тупые отморозки из оборотней. Ну а сам Драко... Сам Драко привыкает. В первую очередь — к взглядам. Испытующим и скрыто-сочувственным — от союзников. Оценивающим, пренебрежительным, издевательским — от врагов. Полным непонимания, животного ужаса и животной же боли — от пленников в мэнорских подвалах. Бывали еще другие пленники — не случайные, «идейные светлые», у них спектр эмоций самый богатый — от высокомерного презрения и чистой ненависти, до... до того же животного ужаса.

Только ко взгляду Лорда он так и не может привыкнуть, потому что его глазами, кажется, смотрит нечто более жуткое, чем боль, унижение или смерть. К счастью, Лорд не так часто заставляет встречаться с ним взглядами.

А потом в одной из подземных камер появляется Луна Лавгуд, безумная Лавгуд, лунатичка Лавгуд. Драко узнает об этом, едва спустившись вниз, потому что вот она — это совсем не то, к чему он привык. Она смотрит с любопытством и сочувствием, а поймав его взгляд, говорит:

— Привет! — и машет рукой из-за решетки, будто из окна Хогвартс-экспресса.

— Заткнись, — цедит Драко, потому что не знает, что еще сказать на такое. И отворачивается.

Второй раз он спускается в подвалы не один, к сожалению. Они с Петтигрю должны привести старикашку Олливандера, к которому у Лорда появились новые вопросы. И эта придурочная снова машет ему, едва завидев, и говорит:

— Привет, Драко!

Правда затихает, когда Драко молча открывает камеру напротив неё, когда Петтигрю мобиликорпусом волочит к себе Олливандера, а тот заранее стонет, предчувствуя, чем обернется для него новый интерес Лорда. Заперев решетку, Драко почти случайно смотрит на девчонку, и да, она уже не так безмятежна. Но всё равно в ее взгляде нет того, к чему Драко привык.

И конечно же, Петтигрю, едва сдав старика Лорду, тут же подползает к первому же, кто готов его слушать, и бормочет о том, что Лавгуд, оказывается — подружка младшего Малфоя. Через полчаса Драко отлавливают в коридоре, тётка Беллатрикс сходу начинает орать, Бёрк и Роули издевательски кивают и поддакивают ей, Макнейр многозначительно ухмыляется.

Драко дожидается конца теткиной истерики — к ним он привык тоже, и сдержанно отвечает, что Лавгуд — безумна, весь Хогвартс об этом знает. Что обсуждение ее выходок лично он всегда считал забавой плебеев, и странно, право, что Хвост счел эту тему достойной внимания дорогой тетушки Беллы.

— Ты не должен позволять ей разговаривать с тобой в таком тоне... — Беллактрикс все еще раздражена, но в большей степени уже на глупца Петтигрю, чем на племянника.

— Вступать в разговоры с сумасшедшей? — с брезгливым изумлением тянет Драко и давится смешком, про себя оценивая всю иронию этих слов в данной ситуации. — А Лорд ценит чистую кровь, и я не посмел причинить Лавгуд вред без его на то приказа.

— Хоть в этом ты рассуждаешь правильно, — небрежно бросает Беллатрикс, уже отворачиваясь от него. Бёрк хмыкает:

— А ты и не вреди, Наследник Малфой. Просто укажи ее место, аккуратно и без перегибов.

Беллатрикс одобрительно кивает.

Конечно же, на следующий день Драко снова оказывается в подвале: его зовет с собой Алекто, даже не трудясь выдумать причину, а Макнейр и Беллатрикс внимательно смотрят, не начнет ли он выкручиваться. Драко ничего не остается, кроме как последовать за Кэрроу.

— Привет! — снова говорит эта психичка. Алекто замирает в жадном предвкушении.

— Если хочешь меня поприветствовать, Лавгуд, надо сказать: «Здравствуйте, Наследник Малфой», — холодно информирует ее Драко. — Иначе я решу, что ты нарываешься на круциатус, а не здороваешься.

Безумица в ответ молчит и смотрит на него взглядом, полным неприкрытого сочувствия, словно на тяжело больного. Безо всякой, Мордред ее побери, издевки или вызова, только чистое понимающее сочувствие. И конечно же, Алекто шипит:

— Ты поняла, девчонка?

— Да, ведь Драко говорит по-английски, — спокойно отмахивается Лавгуд, не удостаивая Кэрроу даже мимолетным вниманием. Продолжает пялится на Драко, идиотка.

И конечно же Алекто визжит:

— Она издевается! Ты что, не видишь, она же над тобой издевается!

Сверху слышатся шаги и голоса, визг Алекто не остался незамеченным.

— Я совсем не издеваюсь, Драко действительно очень понятно говорит, — безмятежно сообщает Лавгуд.

Алекто в ярости выхватывает палочку, но тут же замирает и требовательно смотрит на Драко. Если заставить себя подгонять — будет хуже.

— Не умеешь вовремя заткнуться, Лавгуд, — Драко с показательной ленцой вскидывает палочку, медлит несколько секунд, но всё же произносит: — Круцио.

Потому что на ступенях уже появились тетка и Бёрк, и самое лучшее для всех — чтобы круциатус у Драко получился с первого раза и качественный. Иначе с Лавгуд станется ляпнуть что-нибудь самой Беллатрикс, а Кэрроу, конечно же, донесет, что Драко слишком многое позволил пленнице.

Драко справляется, четко вымеряв момент, и дорогая тетушка видит, как Лавгуд бьется на полу, а потом, когда заклинание снято, сжимается в комочек и трясется. Драко, к большому своему сожалению, не может себе позволить поступить так же и только надеется, что гримаса на его лице сойдет за брезгливую.

— Да-а, — сладостно тянет Алекто. — Только так эти сопляки и понимают! Как мы намучились с ними в школе, и с этой дрянью в том числе!

— Приятно видеть, что Наследник Малфой всё же способен себя поставить, хотя бы иногда, — елейно тянет Бёрк.

— Еще раз, для закрепления пройденного! — азартно требует Алекто.

— Уступлю эту честь вам, мисс Кэрроу, — мгновенно парирует Драко. — Если повторный круциатус приведет к чему-то непоправимому — пусть это будет ВАШ круциатус!

— К тому же в НАШЕЙ семье не принято повторять дважды, — раздается с лестницы голос отца. — У Малфоев все всё понимают с первого раза... кроме совсем уж безнадежных случаев. Впрочем, возможно, девочка действительно безумна, и тогда тратить на нее заклинания тем более глупо.

Алекто тушуется, даже опальный, отец всё равно заставляет обоих Кэрроу робеть. Бёрк, наоборот, скалится.

— Вот уж не ожидал, что сам хозяин поместья сочтет нужным вмешаться!

— Мне стало интересно, что за причина собрала такую делегацию возле камеры ребенка-заложника. Что-то крайне важное, я полагаю?

— Ну, если ты не считаешь умение своего наследника выбирать...

На лестнице снова слышны шаги, и за плечом отца появляется Вариус Флинт. Бёрк умолкает.

— Хммм, — тянет Люциус. — То есть Хвост не соврал, и причина, собравшая здесь ВАС ВСЕХ — это болтовня одной слабоумной школьницы? Драко, я надеюсь, уж ты-то не счел нужным обращать внимание на подобные глупости?

— Прошу прощения, отец, но мадам Кэрроу всё еще является преподавателем в моей школе. Я счел необходимым проявить уважение к ее мнению, — Драко скорбно склоняет голову, краем глаза наблюдая, как всеми забытая Лавгуд постепенно приходит в себя, садится и снова смотрит на него в упор. Драко молится, чтобы идиотка не заговорила снова.

— Хм, — повторяет отец. — Лорд неоднократно говорил, что уровень преподавательского состава в Хогвартсе оставляет желать много лучшего. Но не могу осуждать твое решение, сын. Полагаю, господа, вопрос исчерпан? Драко, ты мне нужен в библиотеке.

Люциус разворачивается и уходит, Драко следует за ним, как послушный сын. В библиотеке они просто сидят в соседних креслах, пока у Драко не перестают трястись руки.

Следующие несколько дней его не трогают, и он даже несколько раз спускается к камерам, старательно не глядя в сторону Лавгуд. Впрочем, это легко, потому что теперь она молчит.

Потом Белла снова тащит его в проклятый подвал, как будто ей действительно нужна помощь в сопровождении к Лорду очередного несчастного. Она щедро раскидывает круциатусы в пленников, попавшихся ей на глаза, и лишь перед Лавгуд нехотя опускает палочку. Приказ Лорда не причинять ей вреда всё еще в силе, поэтому Белле нужен хотя бы формальный повод.

— А твоя подружка присмирела, да, Драко? — весело говорит Беллатрикс.

— Разумеется! — лаконично бросает он. На Лавгуд он по-прежнему старательно не смотрит.

Но Беллатрикс не унимается:

— Усвоила свой урок, деточка? А может, хочешь еще что-нибудь сказать моему племяннику?

— Мне очень жаль, — говорит психичка, и Драко потрясенно смотрит на нее. Впрочем, и сама Беллатрикс, кажется, потрясена не меньше. А Лавгуд глядит на Драко в упор и продолжает мягко:

— Мне действительно не стоило с тобой разговаривать, как с приятелем. Мне очень-очень жаль, правда.

Беллатрикс говорит что-то идиотично-торжествующее, а Драко тратит все силы на то, чтобы не зажмуриться и не зажать уши руками. Потому что эта проклятая сумасшедшая Лавгуд сожалеет вовсе не о том, что Белла называет «проявлением неуважения». Это так бесконечно очевидно по тону и по взгляду, что Драко просто не понимает наивности Беллатрикс, с секунды на секунду ждет, когда же тётка сообразит и... Но она так и принимает всё за чистую монету. Она по-настоящему гордится им в этот миг, его безумная тётушка, потому что Кэрроу уже всем уши проныли, какие неуправляемые детки в Хоге. А выходит, ее племянник просто куда как лучше владеет круциатусом, тётушкина отрада! Правда очень скоро она снова в нём разочаровывается. И выдерживать ее разочарование куда легче, чем ее гордость.

Потом, хвала Мерлину, каникулы заканчиваются, и Драко бывает в Мэноре лишь урывками. А еще позже Ксенофилиус Лавгуд чем-то навлекает на себя гнев Лорда, Луну бросают в каменный мешок, и Драко больше не видит ее до того самого дня, когда Сивый притаскивает в поместье Поттера с дружками. Тогда происходит слишком много всего, и девчонка — последнее, о чем он стал бы думать. В тот день Лорд первый и единственный раз применяет круциатус к Нарциссе, и Драко счастлив, что в этот момент сам уже валялся без сознания. Отец видел и потом заставил посмотреть воспоминание.

Когда Лорд отменил заклинание, мама приподнялась с пола и сперва попросила:

— Люциус, подай руку, будь добр, — и отец, сам едва держащийся на ногах, помог ей подняться с должным изяществом. Она выпрямилась прямо перед Лордом и сказала:

— Прошу вас впредь предупреждать заранее о подобных выпадах, чтобы я могла хотя бы присесть. Сегодня вы заставили меня выглядеть непристойно, это недопустимо.

Лорд нахмурился еще сильнее, однако ничего не сказал ей в ответ и вообще ушел из разгромленного холла. Правда отца позвал за собой, и именно Люциус получил полной мерой за поведение жены.

Эта сцена заставляет Драко вспомнить о Лавгуд, хотя, конечно же, сравнивать ее с матерью просто нелепо.

Лето 1998

Слушания по делу семьи Малфой длятся больше недели. Драко измочален и выпотрошен, он тупо ждет, когда же какой-нибудь свидетель наконец отправит его из камеры ДМП обратно в Азкабан. На нем слишком много всего, чтобы всерьез ждать помилования, вроде бы обещанного всем школьникам. Однако Непростительные, примененные по приказу Амбридж и «профессоров» Кэрроу ему действительно списывают оптом, как вынужденные, и Драко позволяет себе робкую надежду.

А потом обвинитель вызывает Луну Лавгуд. И спрашивает ее о днях плена в Малфой-мэноре и действиях каждого из членов семьи Малфой.

Лавгуд несет отборнейшую чушь о мозгошмыгах, мглупырях и еще какой-то выдуманной нечисти. Доводит обвинителя до белого каления и спокойно покидает зал суда.

Драко надеется, что и так выглядит достаточно мерзко, и никто не заметит, как он обмяк в кресле, когда она вышла.

Он сталкивается с ней еще раз, уже приговоренный всего лишь к общественным работам. Она прогуливается по коридорам Аврората, будто нет места приятнее, он идет ей навстречу, как всегда прямой и непроницаемый. Но, поравнявшись с ней, останавливается и произносит максимально нейтральным тоном:

— Хочу, чтобы ты была в курсе, Лавгуд: мне тоже очень жаль.

Она поднимает на него свои ненормальные глаза, но не успевает ответить, потому что Аврорат бдительно следит за безопасностью мирных граждан.

— Он вам досаждает, мисс? — любезно интересуется какая-то рожа в алой мантии, без предупреждения отпихнув Драко плечом, так что он невольно отступает на шаг.

— Нет, не волнуйтесь, — вежливо отвечает аврору Лавгуд.

— Но вы бы поосторожнее с ним, всё-таки, — настоятельно советует тот. — Вы ведь знаете, кто это? Говорят...

— Глупо опасаться книг, — глубокомысленно сообщает аврору лунатичка и смотрит на него в упор. Смотрит так ненормально, что аврор тушуется и отходит. Тогда Лавгуд переводит взгляд на Драко.

— Глупо опасаться книг, — повторяет она. — Даже если в них написаны тёмные вещи. Даже если кто-то больно ударил тебя книгой.

Она разворачивается и делает шаг прочь.

— Это такая изящная аналогия, Лавгуд?

Она продолжает уходить от него.

— Я не вещь! — цедит Драко ей в спину, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик.

Луна останавливается и смотрит на него через плечо.

— Может быть, ты и прав, — задумчиво говорит она. — Вполне может быть и так.