Арка Смерти (джен)

Смерть-то, оказывается, груба. Да еще и грязна.

Она приходит с целым мешком отвратительных инструментов...

Е. Шварц

Обыкновенное чудо

Последний же враг истребится — смерть.

Дж. Роулинг

Гарри Поттер и Дары Смерти

До небытия

— Мы уже обсуждали это, Поттеррр! — привычно рычит Малфой. — Тебя, хвала Мерлину, уже давно отмазали от роли подопытного кролика, так не лезь же ты сам головой в удавку!

— На этот раз они изучают не меня, а Арку Смерти. Драко, это важно, ведь так? Даже если молчать про крёстного, всё равно это может быть научным прорывом, верно? Смит сказал: «потенциальная обратимость смерти», и ты даже не фыркнул на этом моменте, я следил!

— Вопросами обратимости смерти уже занимался один большого ума волшебник, помнишь, чем дело кончилось?

— Тогда тем более мы должны в этом активно участвовать. Нас Кинг туда засунул в том числе и присматривать, чтоб не прошляпить второго Руквуда, если не хуже. Запретить исследовать Арку мы не можем, значит, надо быть как можно ближе и держать руку на пульсе.

Драко снова рычит, на этот раз нечто уже совсем нечленораздельное, а Гарри уныло вздыхает. Малфой прав, конечно же, Малфой прав.

И всю эту малфоевскую правоту перевешивает не геройское чувство долга, не геройское же шило в заднице и не идея фикс по спасению Сириуса. Просто однажды Гарри приходит навестить крестника, а Тедди не вылетает ему навстречу всесокрушающим жизнерадостным метеором.

— Сегодня день рождения Ремуса, — лицо Андромеды непроницаемо, губы решительно поджаты. — Мальчик должен помнить своих родителей.

Тедди сидит в своей комнате с фотоальбомом на коленях.

— Ты ведь был знаком с моим папой, — спрашивает он вместо приветствия.

— Да, — Гарри опускается рядом с ним на ковер. — Твой папа был первым, кто толком рассказал мне о моих собственных родителях. Я ведь тоже их почти не знал.

Они разговаривают долго, очень долго. Андромеда даже позволяет им поужинать в детской, невиданное попустительство от леди Блэк. И Гарри как никогда четко понимает, что всегда может быть хуже. У него была колдография, где он летает на крошечной метле у отцовских ног, были ночи перед зеркалом Еиналеж, смутные воспоминания о рыжих волосах и теплом успокаивающем запахе, устроенная Воскрешающим Камнем встреча в Запретном Лесу. Не то, чему стоит завидовать, и уж точно не то, чего Гарри пожелал бы крестнику, но у него всё это было. У Тедди Люпина есть только портреты двух совсем незнакомых людей. И если исследования Смита дадут малейший шанс сделать мертвых чуточку доступнее для живых — Гарри собирается им воспользоваться.

— Речь ведь не обо мне, а об Арке, разве нет? — схватка с разъяренным Малфоем, раунд сотый.

— Нет! Не строй из себя наивную бабочку, умоляю! Чем невыразимее явление — тем интереснее. Арка, пф, подумаешь, есть дохрена мест, куда если шагнешь — обратно не вышагнешь. Повелитель Смерти — вот это да, это серьезно! С реально существующего владельца Даров Смерти они не слезут, будь уверен.

— У меня нет ни одного из Даров Смерти.

— Держать в кармане и быть истинным владельцем — разные вещи.

— Тогда я ими тем более не владею и не владел никогда.

— Чушь!

— Ты говорил, что в магии важно намерение, — устало отступает Гарри. — Давай завтра же и проверим, что именно нужно Смиту.

— Я боюсь спрашивать, как ты собрался это проверять.

— Не бойся. Просто веритасерум.

К обещанному «завтра» Гарри использует всё свое влияние, чтобы собрать в Круглом зале Отдела Тайн целую кучу серьезных занятых людей: Министра Магии Кингсли Шеклболта, Главного Аврора Найджела Фалька, Главу собственно Отдела Тайн мистера Смита и Драко Малфоя — поскольку без него никак. Фалька он еще отдельно попросил принести самого проверенного веритасерума из запасов группы дознания. И то, что все эти люди собрались и заказанное зелье Фальк принес, более всего прочего доказывает, насколько мощной фигурой является Избранный, когда захочет, конечно. Но Гарри просто принимает флакончик, пьет без пояснений, моргает и размеренно говорит:

— Воскрешающий камень я потерял в Запретном лесу в ночь Финальной Битвы, с тех пор не видел этого Камня и не пытался его найти. Бузинную палочку я вернул в гробницу Альбуса Дамблдора третьего мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года и с тех пор не видел ее и не пытался ее забрать. Мантию Смерти я передал для изучения в Отдел Тайн в октябре тысяча девятьсот девяносто восьмого года и с тех пор не прикасался к ней. Ни одну из этих вещей я не считаю принадлежащей мне. Раньше считал своей Мантию, но специально отдал ее Отделу, чтобы она больше не была моей. Я не владелец Даров Смерти, я не хотел и не хочу ими владеть. Пожалуйста, давайте уже все с этим смирятся?

Гарри умолкает, выжидая, пока кончится действие зелья. Высокое собрание тоже молчит, обмениваясь взглядами — очень разными, очень многозначительными взглядами! — потом министр кашляет и отвечает за всех:

— Мы тебя услышали, Гарри. Благодарю за откровенность, и, поверь, мне жаль, что тебе пришлось устроить всё это, чтобы быть услышанным, — он снова коротко сверлит взглядом Смита, немного излишне старательно демонстрируя степень своего недовольства.

— Ничего страшного, министр, — Гарри устало машет рукой. — Я просто не хочу никого вводить в заблуждение. Наверное, Британии пригодился бы собственный Повелитель Смерти, но я — не он. И, — тут Гарри прямо обращается к Смиту, — я не против участвовать в ваших исследованиях, но не в качестве владельца Даров Смерти. Не ждите чудес, вот что я хочу сказать.

Смит безэмоционально кивает, и на том собрание закончено.

Уже дома, слегка переведя дух после неожиданно сильно вымотавшей его встречи, Гарри обдумывает свои наблюдения, касающиеся его откровений в части Бузинной палочки. Он берет из рук Малфоя второй уже стакан огневиски и хмуро уточняет:

— Значит, могилу Дамблдора всё-таки вскрывали, да?

Драко в свой черед делает единственно правильный вывод:

— А для тебя не новость, что палочки там нет.

— Почему же нет? — вяло усмехается Гарри.

— Молчи! — дергается Малфой. — Совсем дурак? Ты уже сказал больше, чем нужно... но обливейтиться не пойду, Асти подумает, что у нас опять что-то стряслось. Полагаю, ты просто в курсе, кто мог бы ее забрать, и тебя это устраивает.

Эту версию Драко проговаривает, подчеркнуто развернувшись к Гарри спиной — не хочет даже случайно заметить подтверждение или опровержение своим словам.

— Я по жизни дурак, ты же знаешь. Извини, — кается тот.

Малфой издает долгий трагический вздох, но дальше не ругается.

Через несколько дней мистер Смит тактично напоминает Гарри о той части его выступления, где он был не против участвовать в исследованиях. Малфой стонет: «я так и знал», Гарри лишь смиренно подтверждает свое согласие. В результате команда невыразимцев несколько часов переставляет вокруг Арки Смерти Гарри в Мантии, Гарри без Мантии, Гарри без Мантии и добровольца из невыразимцев в Мантии, машет гроздьями амулетов и приборов от совершенно сюрреалистического до совершенно магловского вида. Мнишек, Смит с секретарем и Малфой сидят за границами этой деятельности, Мнишек неустанно комментирует происходящее, секретарь записывает его репортаж, Смит периодически выдает ценные указания. Малфой хмуро надзирает за всеми. И уж он-то точно держит руку на пульсе проводимых изысканий, потому что уже к вечеру того же дня весь его стол в Отделе Тайн завален графиками, таблицами и рунными N-граммами, в которые Драко закапывается с остервенелым энтузиазмом терьера у крысиной норы. Гарри тоже честно пытается вникнуть, получает втык за то, что кладет какую-то бумажку не на то место, откуда ее взял, и безо всяких сожалений отступается. Для уверенности в безопасном и разумном ходе исследований ему хватит мнения Малфоя, а для удовлетворения собственного любопытства — причитаний Мнишека. Пабло честно описывает все свои наблюдения и ощущения, но рефреном, чуть ли не каждой второй фразой звучит:

— Вы же их отталкиваете, мистер Поттер! Я не понимаю, они же к вам так тянутся, я никогда такого не видел, а вы в собственных тенях словно в коконе! Вы могли бы принять их и управлять, это же такая мощь, такая стихия!

Кого именно «их» Мнишек, разумеется, объяснить не может, ясно только, что сам бы он этих «их» обнял и не отпускал до конца времен.

— Вы не пытаетесь сотрудничать, — голос Смита ровен и сер, как его мантия. — Может быть, сознательно, может быть — подсознательно, об этом я судить не могу. Что ж, значит, исследовательской группе придется удовлетвориться вашим формальным присутствием. Это все равно больше, чем ничего, и мы все, мистер Поттер, благодарны вам за то, что вы уделяете нам свое время.

— Я делаю, что могу, — так же серо отзывается Гарри. — Мне жаль, что я не оправдываю ваших ожиданий.

— Нам тоже чрезвычайно жаль, мистер Поттер, — спокойно отвечает Смит. — Следующий этап запланирован на четверг, если вам удобно.

— После трех пополудни.

— Как скажете. Без вас не начнем, — и это не сарказм, а унылая констатация факта.

Бдения возле Арки происходят примерно раз в десять дней. Это быстро становится рутиной, противной и утомительной. Аура Арки, если находиться в ней несколько часов кряду, воздействует почти как присутствие дементора — приборы и Мнишек это подтверждают, и Смит исправно интересуется самочувствием всех участников эксперимента. Не скрывая при этом, что чем дольше происходит воздействие, тем больше шансов получить какой-либо интересный результат. Прочие сотрудники Отдела неизменно отказываются прекращать работу раньше назначенного колдомедиком Малфоем максимально допустимого срока в четыре часа, Гарри, разумеется, тоже не отступает. Просто немного усталости и уныния, подумаешь. Мнишек постоянно повторяет, что Гарри наверняка чувствует влияние Арки куда больше остальных, но вполне мог бы от этого не страдать, а наслаждаться, если бы только захотел.

Даже малфоевского яда хватает только в первый раз напомнить «а я предупреждал». Уже после второго сеанса у Арки Драко просто молча конвоирует его домой и отпаивает попеременно виски и горячим шоколадом. На следующий день пытается категорически запретить продолжение этих издевательств, но Гарри непреклонен. Что ж, Малфой знает, когда не стоит биться головой об стену, и дальше так же молча выхаживает героя-от-науки после каждого сеанса исследований. Драко уверен, что Гарри опять не знает, но чувствует, что так правильно.

Малфой заблуждается. А может быть, и нет.

То, что сейчас происходит с Гарри, совершенно точно не привычное легкое и стремительное чувство единственно-верного пути, которое и опознать-то обычно получалось лишь постфактум, когда все дрова уже наломаны и остается только констатировать: «сделал так, потому что просто не видел других вариантов». Сейчас же он ощущает нечто медленное, громоздкое, убийственное и неотвратимое, как надвигающийся ледник. Нечто, от чего очень хочется убежать, но бежать придется и завтра, и каждый оставшийся день, а оборачиваясь — видеть мертвую ледяную пустошь там, где раньше кипела жизнь — и твоя собственная жизнь в том числе. Примерно такое же чувство вело Гарри к Волдеморту в ночь финальной битвы. Воспоминание о той ночи и становится теперь главной движущей силой: Гарри уверен, что отступись он, и последствия окажутся не менее страшными, чем воцарение Тёмного Лорда.

Гарри считает, что честно идет навстречу угрозе, но однажды он получает намек, что идет недостаточно быстро. Это празднование седьмой годовщины Победы, Спасителя Британии снова таскают, как знамя на палке, размахивают им, поднимают повыше, дают прикоснуться всем желающим. Вечером Малфой отбивает его у поклонников, тащит домой, отогревает собой и в конце концов засыпает, убаюканный ровным дыханием Гарри. Малфой тоже здорово выматывается в эти дни. А Гарри не спит, и посреди ночи его несет обратно к Хогвартсу — отметить годовщину по-своему и для себя. Он просто бродит по округе, позволяя воспоминаниям свободно течь сквозь себя. Идет в Запретный Лес, совершенно не пытаясь повторить свой путь семилетней давности, но, наверное, всё-таки повторяет, потому что в слабом, едва пробивающемся между ветвями свете луны он видит тусклый отблеск во мху, ровно в шаге перед собой. Сначала он просто останавливается и смотрит, потом делает тот самый шаг и присаживается на корточки. Он точно помнит, что этот край Леса во время Битвы перепахали, перетоптали, изрыли взрывами и каблуками вдоль, поперек и на три ярда вглубь. Но вот он, маленький черный камень, лежит на веточках мха, словно только что оброненный и не успевший еще скатиться глубже в лесную прель. Гарри говорит себе, что нельзя оставлять Воскрешающий Камень просто валяться там, где его может найти любой достаточно смелый школьник. Он говорит себе так, чтобы не думать о том, что от надвигающегося ледника не сбежать.

Гарри поднимает Камень, сует его в карман и аппарирует домой. В глубь дома не идет, наоборот, выходит на лужайку перед крыльцом и там зовет Кричера.

— Спрячь это здесь, не в доме, но в черте его защиты.

Гарри ждет, что старый домовик разворчится, но Кричер принимает Камень и смотрит на Гарри со страхом, потом молча кланяется и исчезает. Гарри не приказывает ему молчать об этом поручении, но, судя по всему, Кричер понимает и так. Он не упоминает о Камне больше никогда — ни при Драко, ни при самом Гарри.

Это не помогает.

Драко мечется раненым сниджетом, у него консультации в Мунго и у Ликвидаторов проклятий, работа в собственном отделе и в Отделе тайн, реализация свежепринятого закона о разведении опасных магических животных и скорый выпускной в Хогвартсе — еще трое круглых сирот из пожирательских семей скоро отправятся из школы к своим пустым поместьям, навстречу замороженным до их совершеннолетия штрафам и репарациям.

А Гарри старается не упускать дел в Следственном, послушно ходит бдеть у Арки, ведет свои занятия в Хогвартсе и всегда — не только дома — всей кожей ощущает тихий зов. Он с точностью до дюйма знает, где лежит маленький черный камушек. Где лежат корявая узловатая палочка и неброская серая мантия, он знает тоже. И знает еще вернее, чем раньше — бежать бессмысленно.

Драко ест не чаще двух раз в день и пинтами хлещет Бодрящее. И всё-таки он успевает иногда зависать напротив Гарри, тревожно вглядываться в его лицо и требовать:

— Не делай глупостей, Поттер! Не знаю, что там у тебя в башке творится, но, пожалуйста — не делай глупостей.

— Всё под контролем, — хмыкает в ответ Гарри. — А если я правда не буду делать глупостей — ты решишь, что я умер, и расстроишься.

— Дебил шрамоголовый... — безнадежно шепчет Драко и позволяет себя обнять.

С Драко в объятьях зов неизбежности слышен чуть слабее.

Гарри держится еще полтора месяца. Но потом Смит объявляет дату следующего сеанса — восемнадцатое июня. В день гибели Сириуса.

Драко шипит Смиту что-то об этичности, Драко — об этичности, Мерлин! Но Смит не острит на эту тему, а отвечает абсолютно ровно:

— Мистер Поттер по-прежнему выражает готовность участвовать в наших исследованиях и по-прежнему же относится к своему участию сугубо формально. Моя задача как руководителя проекта — добиться от него бо́льшей вовлеченности. Я использую все возможные способы. Мистер Поттер в любой момент может отказаться.

— Я всерьез рассматриваю этот вариант, — цедит Гарри сквозь зубы.

— И в любом случае, — Смит как будто не реагирует на его реплику, но отвечает и на нее тоже: — В годовщину своей последней активности Арка Смерти может показать какие-либо специфические реакции. Мы с группой будем там независимо от решения мистера Поттера.

Гарри уже не может перестать думать об этом. Потому что Смит звучит убедительно, и обидно будет упустить шанс действительно «расколоть» Арку.

— Не ходи. Не ходи. Не ходи, — твердит Малфой, как заведенный, а Гарри спорит не с ним, а с собой. В конце концов Драко обещает присутствовать на этом сеансе и обязательно в ту же секунду проинформировать Гарри, если «день последней активности Арки» действительно принесет что-то новое. И не мешать Гарри явиться в Отдел Тайн в тот же миг.

— Не пропустишь ничего интересного, обещаю тебе!

И Гарри соглашается не ходить. Восемнадцатого июня он сидит на своем месте в Следственном, что-то переписывает и оформляет, слушает рассуждения Либса и с каждой секундой все отчетливее понимает, что устал, что не может больше бежать, что пора уже шагнуть навстречу тихому настойчивому зову и закончить всё так или иначе.

— Поттер, ты не слушаешь!

Он не слушает, вернее, не слышит. И точно так же не слышит себя, когда плетет Либсу что-то о срочном деле к Макгонагалл. Он выныривает из омута зова только возле Хогвартса, когда буквально упирается в беломраморную гробницу. Медленно ведет палочкой над одним из углов, мрамор проседает, как лед под пригоршней соли. Из монолита каменной плиты вытаивает Бузинная палочка. Гарри хорошо усвоил, что взять ее из рук мертвеца — легче легкого, и немного подстраховался, возвращая артефакт в могилу. Но теперь Бузинная палочка снова на свободе, льнет к его рукам и зовёт, зовёт двигаться дальше.

Гарри аппарирует к коттеджу. Там хватает простого «акцио», и через секунду в его ладони лежит Воскрешающий Камень. Гарри снова аппарирует.

Проходит знакомыми коридорами, минует Круглый Зал, толкает дверь Комнаты Смерти. На него оборачиваются. Гарри идет прямо к Арке.

— Вы всё-таки пришли, мистер Поттер, — в безэмоциональном голосе Смита явное удовлетворение.

Гарри бесцеремонно выдергивает Мантию Смерти из рук очередного добровольца. Зов, ведший его до этого момента, на мгновение стихает, чтобы загреметь победным трехголосьем. Дары Смерти обрели единство.

— Да, я пришел.

Не-бытие

— Да, — сказал Гарри. — Я пришел. Но теперь я передумал. Дары Смерти — мои по праву.

Наконец-то наступила тишина. И ясность. И полная гармония. Наконец-то шум и суета живых не терзали Его, позволили уделить внимание по-настоящему важным вещам. Он еще видел — отмечал краем сознания — как искажаются лица людей вокруг — сперва удивление, потом растерянность и полная дезориентация. Их эмоции были лишними, и он отмахнулся от живых, требуя оставить его в покое. Они — большинство — послушно убрались из зала. Остались двое. Один — адепт, редкий смертный, способный видеть и оценить красоту не-бытия. Адепт не мешал, его восторг даже льстил — ровно настолько, насколько Ему могло быть дело до чужих страстей. Другой замер, стиснув кулаки и наклонив голову так низко, что белые волосы совсем скрыли лицо. Другой не был адептом, для него пребывание у Завесы несло не радость, а страдание, и все же Другой не ушел с остальными.

Это не заслуживало внимания.

Он развернулся и ушел в свой мир. На самой границе, уже чувствуя тонкую ткань Завесы на лице, Он ощутил в разуме остаточный трепет чего-то суетного и беспокойного. Но это сопротивление не имело значения, и Он шагнул за Грань. Покой совершенного не-бытия принял Его, позволяя наконец избавиться от форм и представлений, разлиться тончайшим эфиром по беспредельности и окончательно обрести...

По кромке сознания пронеслось светлое и стремительное, странное, чуждое не-бытию, быстро тающее, скользящее мимо рук. Он уже не помнил, что такое «снитч», но это слово-импульс вспыхнуло в нем, заставив утратить свежеобретенный покой. Он вздрогнул бесплотным телом и собой-бывшим, собой-уже-почти-не-существующим поймал этот летящий сквозь не-бытие отблеск. Ощутил в руках яркое, мягкое, теплое, стремительно истаивающее. Не-бытие было губительным для этого яркого-теплого, и Гарри, не размышляя ни секунды...

После небытия

...вышвырнул Малфоя за Завесу. И сам дернулся следом, чувствуя, как за спиной разочарованно дохнуло не-бытие.

Драко сидел на полу в нескольких шагах от Арки, трясся и хватал воздух синюшными губами, будто только что чуть не утонул в ледяной воде. Взгляд, которым он встретился с Гарри, был практически невменяемым.

— Ты совсем рехнулся, Малфой! — заорал Гарри, тоже оседая на пол и чувствуя, что его самого колотит не хуже. — Ты рехнулся — в Арку лезть? А если бы я не успел?!

— Я? — еле слышно прошептал Малфой. — Я рехнулся лезть в Арку?

— Ну, я-то не... — Гарри запнулся, только сейчас осознавая, что, собственно, произошло. Малфой замер, ожидая продолжения, а потом истерически расхохотался.

— Я не... — снова пробормотал Гарри. Потом вскочил, содрал с себя закинутую на одно плечо Мантию Смерти, швырнул ее на пол и трясущимися руками принялся лихорадочно выворачивать карманы. Не с первой попытки выпутал из складок ткани Бузинную палочку, швырнул ее на Мантию. Камень никак не желал нащупываться, и Гарри обшарил себя с ног до головы, кажется, раз десять, будто вылавливал из-под одежды таракана. Малфой наблюдал за ним, периодически взлаивая нервным смехом. Наконец Воскрешающий Камень тоже был брошен на Мантию, Гарри яростно скомкал ее, запеленав в центр остальные два Дара, и развернулся к Арке.

— Хрен тебе! Подавись! — и метнул ком ткани в Завесу.

Он был всё-таки ловцом, а не охотником, поэтому, наверное, бросок получился слишком предсказуемым. Мантия с содержимым, разматываясь на лету, только начала свой путь к Арке, когда сбоку раздался полный ужаса и страдания вой. Забытый всеми Мнишек метнулся не хуже лучших вратарей мировой Лиги Квиддича, в невероятном прыжке дотягиваясь до бесценного снаряда. Принял ткань в растопыренные ладони буквально в нескольких дюймах от Завесы, тут же прижал к груди и снова взвыл — теперь уже в упоении. Потом развернулся и уставился на Гарри.

— Как вы посмели! — выкрик съехал в скандальный визг. Мнишек по-детски топнул ногой. — Как ты посмел! Как! Ты! Посмел!

Он все топал и топал ногами, практически подпрыгивая на месте от распирающего его негодования, и прижимал к груди Мантию со всем содержимым. На очередном таком полупрыжке из растрепанного комка ткани выскользнул Камень, Мнишек заметил это мгновенно и резко извернулся, подхватывая реликвию над самым полом. И потерял равновесие. И сделал рефлекторный шаг назад.

Прямо в серую завесу Арки Смерти.

Гарри, потрясенно замерший еще в тот момент, когда Мнишек бросился наперерез его броску, очнулся от до боли крепкой хватки на запястье.

— Только вот, блядь, посмей за ним рыпнуться! — ломко выговорил Малфой. Губы у него все еще тряслись и кривились, лицо было — как у свежей жертвы вампира. — Только вот, блядь, одно движение...

— Не буду, — поспешно выдохнул Гарри и дернул Драко к себе, всем телом ощущая, как того колотит. — Всё. Драко, я их выкинул. Всё хорошо.

Малфой отлепил одну руку от его запястья, но только для того, чтобы впиться ею в ткань рубашки на груди Гарри, изрядно прихватив при этом кожу. Синяк будет наверняка, но поправлять его судорожно сжатые пальцы Гарри не стал, только в свою очередь прижал Малфоя к себе покрепче. Так и остался сидеть, вслушиваясь в отрезвляющую боль и осознавая, что сегодня он сам себя переплюнул. Делать, а потом думать — это вроде как уже норма, но сегодня Гарри попросту сам за собой не поспевал. С самой аппарации к Хогвартсу, да. Вот и теперь он только после вопроса Драко понял, что вообще входил в Арку, а осознание, что и Драко полноценно побывал в ней, накрыло вообще только в эти секунды неподвижного сидения в обнимку и вызвало короткий приступ паники. Судьбу Даров Смерти и Мнишека, видимо, еще только предстояло осознать в будущем.

— Что это было? — спросил Малфой уже более внятно. — Я хочу сказать: кажется, дверь сюда ты запечатал чем-то особо невыразимым.

— А? А, да, — свое эффектное появление в Комнате Смерти Гарри уже успел «нагнать». — Голый магический выплеск, даже гадать не буду... Дверь вроде на месте, уже неплохо, мог и зарастить намертво.

— Это да, — Драко наконец перестал культивировать на нем синяк и потряс рукой, восстанавливая кровообращение. — Так, быстро сочиняем легенду, пока начальство до нас не добралось.

— А что её сочинять?

— Поттеррррр!...

— Я имею в виду — просто убираем тот момент, что мы оба успели сбегать в Арку и вернуться. Остальное я планирую рассказать честно. Драко, я это... раскрыл дело о Дарах Смерти, скажем так. Когда я принял их все три — сразу как-то понял, как они работают.

— Комплектный артефакт, бывает, да. И там нет ничего такого, о чем не стоит знать?..

Их прервал мощный быстро нарастающий гул, закончившийся инфразвуковым ударом. Дверь Комнаты Смерти одним куском вылетела из проема, за ней обнаружилась толпа очень нервных магов с палочками наизготовку.

— Ничего такого, да, — скороговоркой ответил Гарри и поднялся с пола навстречу неуверенно входящим в зал невыразимцам.

Через пятнадцать минут, ушедшие на суету и первые осторожные расспросы «что здесь случилось», Гарри был собран, холоден и зол. Потому что канувшие в Арку Дары Смерти волновали абсолютно всех в этой комнате куда более, чем разделивший их судьбу суетливый смешной поляк Пабло Мнишек. Всех, за исключением Малфоя, конечно, — тому было равно плевать на артефакты и на человека, волновался он исключительно о том, чтобы некий Герой не подставился, ляпнув не то. А по Гарри было видно, что он хочет высказаться, и обычно такое желание было не к добру. Но сейчас он успокаивающе кивнул Малфою, мол, всё под контролем. И послушно дождался, пока мистер Смит рассадит вокруг него секретарей с самопишущими перьями и наблюдателей с приборами регистрации не пойми чего. Только после этой подготовки Глава Отдела Тайн расположился напротив Гарри сам и ровно спросил:

— Так чем же вы руководствовались, уничтожая уникальный комплект артефактов?

— Долгом аврора и немножко собственным призванием, — кротко улыбнулся Избранный. — Как я уже сказал своему напарнику: я раскрыл дело о Дарах Смерти и принял решение об их уничтожении, как сугубо опасных про́клятых предметов. Но знания о них — вы ведь хотели их изучать ради чистого знания, не так ли? — так эти знания у меня есть, готов докладывать! — улыбка из показушно-скромной перетекла в акулью, однако невыразимец ее проигнорировал.

— Мы вас слушаем, мистер Поттер.

Гарри кивнул, энергично растер лицо ладонями, потом сложил руки перед собой, как примерный ученик, и уставился в стол. Вот и настало время окончательно «догнать» последние события, осознать их и облечь в слова. С последним у Гарри вообще частенько было не очень, так что заговорил он медленно и совсем не похоже на доклад о раскрытом деле.

— Дары Смерти несут только смерть, известная всем нам сказка ясно говорит об этом. Они как джинн из восточных легенд: формально исполняют загаданное желание, но извращают самую его суть, превращая награду в наказание. Бузинная Палочка дарует необоримую силу в поединке, но ее владельцы всегда умирают насильственной смертью. Камень обещает встречу с дорогими мертвыми, но вместо радости приносит отчаяние, смертельное отчаяние. А Мантия... дар, который считался единственно благим, забавно... Третий брат сам снял Мантию и своей охотой шагнул навстречу Смерти, так? Давайте вспомним: Джеймс Поттер сам отдал мантию Дамблдору в то время, когда уже знал, что за нами охотится Волдеморт, когда Мантия действительно могла бы укрыть его от смерти. Дамблдор владел мантией десять лет, потом отдал ее мне — сам, и потом отдал еще раз — накинул на меня за несколько секунд до того, как его пришли убивать. А через год уже я шел в Мантии через лес и сам снял ее, сдаваясь Волдеморту. Тенденция очевидна, правда? Мантия позволяет скрыться от Смерти, и Мантия же лишает желания от нее скрываться.

Я вообще не понимаю, как можно было этого не видеть, в сказке ведь все ясно сказано. Смерть встречает тех, кто УЖЕ успешно избег ее, и дает им свои Дары — зачем? Очевидно, чтобы они все-таки умерли, никакого другого мотива там быть не может! Дары Смерти — то, что приведет к этой самой смерти даже человека, нашедшего способ ее избегать. Совершенное лекарство от бессмертия. Я раньше всё думал: ну, хорошо, Дамблдор спланировал свою смерть, но зачем было брать с собой Бузинную Палочку, чтобы она попала прямо к Волдеморту? Почему не устроить так, чтобы ее получил я? Сейчас мне кажется, Дамблдор знал правду о Дарах и отдал ее Лорду специально, как безусловную гарантию его гибели. А сам Дамблдор вообще собрал полный комплект: умирал от проклятья, полученного из-за желания воспользоваться Камнем, сражался Бузинной Палочкой и владел Мантией. У него не было ни малейшего шанса.

И еще — опять же, это только версия — я думаю, что Мантия была главным Даром из трёх. Не просто так в знаке Даров камень и палочка вписаны внутрь мантии, «чтобы всех отыскать, воедино собрать»... — Гарри усмехнулся внезапно всплывшей цитате, а потом еще раз — непониманию на лицах слушателей. — Это из магловской сказки, там тоже была такая штука, которая вроде как давала невидимость, позволяла прятаться от врагов, а на самом деле — шаг за шагом уводила владельца в призрачный мир. Её надо было хранить, а лучше — уничтожить. Певереллы, а потом Поттеры хранили Мантию, особо не афишируя, верно? И отнюдь не прославились ни долголетием, ни как, я не знаю, непревзойденные шпионы или вроде того? Думаю, они тоже что-то знали о ее истинной сути, хранили, не используя, будто ждали... «Последний же враг истребится — Смерть»! Мои предки знали, что смерть — враг, а не даритель, вот что я хочу сказать.

Гарри тряхнул головой и поднял голову, встречаясь глазами с невыразимцем.

— На основании вышеизложенного я принял решение об уничтожении комплекта про́клятых артефактов «Дары Смерти». К сожалению, Пабло Мнишек попытался их перехватить...

— Этот вопрос будет расследоваться отдельно, — отмахнулся Смит. — Сейчас речь о Дарах. Вы утверждали, что не владеете ни Камнем, ни Палочкой. Откуда они взялись у вас сегодня?

Тут уж встал в боевую стойку Малфой, и Гарри понятливо передал ему инициативу. То есть рассказывал-то, конечно, он сам, но на каждую короткую фразу Гарри Малфой добавлял пару комментариев, на ходу превращая невнятную историю о «зове» в обвинительную речь о том, насколько вредоносными для Избранного были регулярные контакты с Аркой и Мантией, с рефреном «а я предупреждал» и сакраментальным «министру будет доложено». К концу этого выступления Смит только и мог, что предложить им двоим проваливать по домам:

— Это был тяжелый день, думаю, мистеру Поттеру необходим отдых. Мистер Малфой, проследите.

Но когда они уже направились к выходу, Глава невыразимцев все-таки задал контрольный в спину.

— Еще одно. Мистер Поттер, я так понимаю, вы «раскрыли дело», когда объявили себя хозяином Даров Смерти? Значит, комплект все же дал вам нечто, кроме попытки вас убить? — последнее прозвучало с едва заметным сарказмом.

— Не так, — Гарри круто развернулся и твердо глянул в глаза Смиту. — Владелец всех трех Даров Смерти становится ее Повелителем, всё как в сказке, и да, узнаёт о принадлежащих ему вещах всю подноготную. Но, понимаете: человек может стать Повелителем Смерти, но Повелитель Смерти не может остаться человеком. Первые признаки этого преображения вы видели... собственно, потому и покинули комнату, что увидели их, не так ли?

— Эффект, оказанный на сознание наблюдателей, был довольно сильным, — монотонно согласился Смит. — Однако неоднородным, судя по реакции мистера Малфоя и мистера Мнишека.

— Мнишек — фанат Смерти, тут всё было ожидаемо, — немедленно влез мистер Малфой. — А у меня вариантов не было! — отточенным движением он вздернул манжету, показывая сигнальный браслет. Гарри молча предъявил свой. — Клятва о взаимопомощи. Мистеру Поттеру действительно угрожала смертельная опасность, и я физически не мог не вмешаться...

— Собственно, если бы не Малфой, у вас бы сейчас по отделу ходил Повелитель Смерти, — дружелюбно пояснил Гарри. — И не только по отделу, но и по всей Англии, я думаю. До того как я очнулся и обратно отказался от Даров, устремления у меня были самые... масштабные.

— Хотелось бы услышать подробности, — разом подобрался Смит.

— Совсем недавно прозвучала мудрая мысль об отдыхе! — отрезал Малфой. — Национального Героя чуть не превратили в умертвие, давайте хотя бы не доведем его до истощения. По дверям и прочему он шарашил всё-таки своей собственной магией, не заёмной.

— Да, если можно, подробный доклад я бы отложил до завтра, — понятливо вздохнул Гарри. Истощение ему не грозило, но вот пауза была нужна, определенно.

Смит нехотя — даже сквозь ауру невыразимости видно было! — кивнул, и на этом Гарри и Драко удалось наконец покинуть Отдел Тайн.

— А ты же говорил, а ты же предупреждал... — со смирением обреченного прогундел Гарри, осыпаясь в кресло перед камином. — Но зато этой дряни больше нет, и чтобы додуматься ее выкинуть, мне нужно было...

— Заткнись! — резко оборвал его Малфой. — Все, что я сейчас хочу знать: сколько правды было в твоей истории для Смита?

— Почти всё. Исключая только часть про глобальные планы Повелителя Смерти. И то не факт, на самом деле, я честно не знаю, что там было. Я растворялся, Драко, и мысли были как облака — такие огромные и такие неосязаемые... Кажется, что-то там было о слишком шумных и суетных людишках, так что, может, я и тут не соврал. А всё, что было по эту сторону Арки — точно правда. Ну, как я ее тогда увидел.

— Мерлин... — Драко медленно опустился прямо на пол, поближе к огню, и зябко потянул к нему руки. — Ты хоть понимаешь...

— Понимаю, Малфой. Мне, и очень возможно, что не только мне, повезло, что на нас с тобой были эти браслеты.

Малфой нервозно рассмеялся.

— А вот это было враньем уже с моей стороны. Нихрена тебе не грозило, Поттер! Потому что наши браслеты — просто магическая сигналка, определяют злой умысел со стороны и физическое состояние носителя. Вопросы перерождения в злых властелинов — вне их компетенции.

— Тогда почему тебя не вынесло с остальными?

Малфой оскалился:

— Потому что как в магии, так и в противодействии магии главное — намерение!

— И это ты меня называешь психом! — Гарри сполз с кресла на пол, поближе к Драко. — Но всё равно спасибо браслетам. Я там действительно почти растворился, не осознавал себя, и, подозреваю, порыв поймать и выпихнуть тебя обратно в реальность — это во многом из-за браслета.

— Это сейчас было дохрена неромантично и даже слегка обидно, ты в курсе? — хмыкнул Малфой.

— В курсе. Но меня там было слишком мало, чтобы приписывать заслугу себе.

— Видимо, всё-таки достаточно тебя там было, поскольку ты не только выпихнул меня, но и вылез сам.

— Очень уж хотелось сказать тебе, что ты — дебил.

— Вот видишь.

Некоторое время они сидели молча, едва касаясь друг друга плечами. Драко нервно кусал губы, Гарри с отрешенным интересом смотрел на его переживания. Наконец Малфой решился:

— Ну, а теперь как?

— Мм?

— Даров Смерти больше нет. Ты — снова ты?

— Разве не похож? Честно, не мне судить, Малфой. Я — бывало и не раз — чувствовал себя убитым, переродившимся, вывернутым наизнанку по всяким поводам, никак не связанным с Дарами. Совру, если скажу, что сейчас чувствую себя Золотым Гриффиндорцем без страха и упрека. По-хорошему, меня стоило оставить в Отделе Тайн под наблюдением...

— Вот уж перетопчутся! — взвился Драко. — Ты здесь под наблюдением вполне себе квалифицированного специалиста! Более чем достаточно!

— Ну вот и наблюдай, — хмыкнул Гарри, тихо радуясь, что Малфой ожил и вылез из своих тяжких раздумий. — Возможно, после того как я отмокну в душе часа полтора, можно будет провести серию тестов, ну, знаешь, чтобы заметить изменения в поведении...

— Оценю необходимость и составлю план, — буркнул Драко и скомандовал: — Басси, виски! Сегодняшние аттракционы мне надо запить.

Гарри, как ни странно, совсем не тянуло на спиртное, так что он действительно ушел отмокать в душ. Смывать ощущение фантомного пепла не-бытия на коже.

Много позже, после ужина, множества ничего не значащих разговоров и тревожных пауз, а потом и обещанной «серии тестов» Малфой благодушно заявил:

— Что ж, как специалист утверждаю, что трансформация в темные лорды тебе не удалась. Всё та же грифферская бестолочь, ничего нового.

— Скажите, доктор, это окончательный диагноз? — с придыханием уточнил Гарри.

Драко задумался на пару секунд и решил провести еще один тест — на всякий случай. А потом снова подтвердил:

— Шрамоголовус вульгарис, живее всех живых.

Драко ошибался.

Арка Смерти — не болото и не комната с ядовитым газом. Из нее нельзя вытащить и оказать первую помощь пострадавшему, реанимировать, откачать. За призрачной завесой Арки — только не-бытие, смерть окончательная и безусловная. А вернуть даже самого свежего мертвеца в мир живых под силу только Повелителю Смерти, это знание жило в Гарри так же непоколебимо, как и истинный смысл Даров. Вопрос только в том, насколько успешным было обратное превращение. Не до конца — точно.

Но насколько?

Впрочем, делиться этими знаниями и сомнениями с Драко, да и с кем бы то ни было вообще Гарри не собирался. Он запер это знание очень глубоко на задворках разума и постарался никогда к нему не возвращаться. Доктор сказал — живой, значит, живой.

Он изменит своему решению примерно десять лет спустя. Когда медленно, почти незаметно, но необратимо таявшая все эти годы Астория однажды во сне просто перестанет дышать, потому что, несмотря на все усилия Драко и даже Гарри — обычного живого волшебника, хоть и Избранного, — родительское проклятье добьет ее, выпьет до капли. Драко почти сутки просидит, не выпуская из объятий синюшно-багрового от непрерывных рыданий Скорпиуса, а Нарцисса будет каждые несколько часов неслышно появляться рядом с ними, мягко, но неотвратимо спаивая то одному, то другому успокаивающие и укрепляющие зелья — снотворное и сильные успокоительные Драко принимать откажется и даже спящего Скорпиуса так и не спустит с рук. Гарри тогда однажды не выдержит и скажет:

— Сейчас я думаю, что зря отказался от Даров.

А Драко поднимет на него воспаленные глаза и ответит.

— Хвала Мерлину, это уже позади. Сейчас ты бы не удержался, и я не уверен, что держал бы тебя достаточно старательно. Еще одного лорда-судеб-победителя-смерти Британия не потянет.

Гарри примет к сведению его мнение. И вместо резких движений просто попытается подменить Нарциссу.

Нарцисса не согласится.

— Потому что я — мать, — скажет она, и Гарри не посмеет спорить.

Но именно эти слова лишний раз напомнят ему, что у Астории тоже была мать. Что чета старших Гринграссов до сих пор обитает в Азкабане — лишенном дементоров и благоустроенном в рамках борьбы миссис Грейнджер-Уизли за соблюдение прав заключенных. Гарри сочтет это страшно несправедливым и однажды задержится в Отделе Тайн чуть дольше обычного. Он войдет в Комнату Смерти, подойдет к Арке и просто слегка погладит призрачную завесу. На следующий день обоих Гринграссов найдут мертвыми в их камерах.

— Откат за смерть проклятой ими дочери, — равнодушно предположит Малфой, когда его привлекут к расследованию как эксперта.

Обсуждать это с Гарри Малфой не будет никогда.