Poetry is what he thought, but did not say (джен)

У Эрика всегда были смешанные чувства по поводу красного цвета: по очевидным причинам.

Ему пришлось обойти лужу крови его отца, чтобы добраться до него: такие вещи для детей не проходят бесследно. Сначала он боялся красного, но с годами страх перетек в интерес, а потом и в восхищение. Он был тощим слабым ребенком, абсолютно неготовым к испытаниям жизни в сиротском приюте в Окленде. Большая часть крови, пролитая в те давние дни, была его, и это, как ни странно, служило маркером успеха. Он давал сдачи. Он защищал себя. Он поступал так, как должен был — так, как требовало его наследие. Его кровь текла, чтобы встретиться с кровью его отцов, снова и снова подтверждая клятву.

Он был довольно мелодраматичным ребенком, если так подумать, склонным плести великие истории, чтобы сделать болото повседневной жизни менее невыносимым. Не то чтобы он был в этом уникальным: романтизация боли, чтобы вернуть себе контроль, была хлебом насущным для молодых и полных идеализма. К тому моменту, когда он умер, он был по большей части свободен от подобных взглядов. Красная кровь, которую он проливал сам и заставлял проливать других, была не метафизическм способом общения с отцом, а просто медицинской процедурой. Он вскрывал рану, позволяя красному течь, вымывая грязь и гной. Если в качестве побочного эффекта это также немного снижало давление, то тем лучше. Миру не помешала бы небольшая передышка.

Честно говоря, он ожидал, что все закончится именно здесь. Он не предавал и не изменял своему слову. Он взял меч и от меча и погиб, так сказать. Он не ожидал, что после будет после.

* * *

Во второй его жизни красный цвет приобрел совершенно новое значение. Его тошнило от него почти даже до того, как его зрение стало четким через несколько месяцев после рождения. Он возненавидел красный к тому времени, как научился ползать.

Они были одержимы этим цветом, эти люди, которые думали предъявлять на него права как на члена семьи. Во время первоначальной вспышки недоумения он пришел к выводу, что они компенсировали явный недостаток пигмента в своих организмах. Этот вывод создал последующий, более тревожный вопрос, который в свою очередь привел к тому, что он порезал эту выцветшую оболочку, являющуюся его новым телом, чтобы проверить, не течет ли в его венах серая кровь.

Не текла, но от вида красных капель, стекающих по его ненавистно бледной коже, у него только скрутило живот. Однако этот цвет подходил к его одежде, постельному белью в его колыбели, полам и стенам этой адской дыры, в которой он родился. «Только подождите, — думал он, когда твари осмеливались учить его тому, как все устроено в мире. — Если вы хотите красного цвета, я вас в нем утоплю».

* * *

Они звали его Рейгар. Слабое имя для слабака. Он мог видеть чудовище, которого они бы вылепили из той души, которая должна была жить в этом теле. У той души не было бы и шанса. Они пытались забить ему голову историями о мнимом величии. «Ты происходишь из рода королей, — говорил монстр, который называл себя его отцом, и его глаза сияли неуместной гордостью. — Ты происходишь из рода Эйгона Завоевателя. Ты дракон, и драконам нет равных.»

Эрик ничего не хотел и ни в чем не нуждался от человека, который насиловал и избивал свою сестру, а также сделал ее беременной. Эрик отлично знал, кто он такой и ради чего он живет. Если Баст думала, что, переместив его сюда, она научит его смирению или что это послужит ему наказанием, то она не знала его настолько хорошо, насколько ей казалось. Может, у Эрика теперь было тело поработителя, но его разум принадлежал ему самому, и он принимал решения своим сердцем, как это было всегда. Т’Чалла…

Т’Чалла был братом, который остался позади, чтобы закончить то, что Эрик начал. Он завоевал это право кровью и жертвами. Если бы этого не случилось (если бы Эрик победил, а Т’Чалла умер), то оказался бы Т’Чалла здесь? Вдохнули бы душу Т’Чаллы в эту омерзительную оболочку, заставили бы его выносить эту грубую пропаганду? Пришлось бы ему носить кожу, которую он скорее бы сжег до более подходящего оттенка? Этот мир мог бы стать счастливее от этого, но Эрик ему этого бы не пожелал. Т’Чалла по своей сути был добрым человеком, способным на сочувствие. Он не смог бы с легкостью это выдержать, если смог бы вообще.

Хорошо, что Эрик привык побеждать, несмотря ни на какое давление.

* * *

Ходили слухи, что он тихий ребенок. Вдумчивый. Милый. Это было к лучшему. Эрик держал рот на замке, потому что он знал, что из него вырвется, если он не будет этого делать. Он изучал доступные тексты (знания — это сила) и вполсилы изображал хорошего поработителя. Никому не было до него особого дела: у всех был забот полон рот с тем спектаклем, который король устраивал из своих сексуальных извращений.

В каком-то легком тумане (обычно поздно ночью, когда ужасы дня истощали его гнев) он тратил минуту на то, чтобы пожалеть того гипотетического ребенка, которому пришлось бы жить эту жизнь. Сентиментальность была нежеланной и непонятной, но он пытался быть честным с собой. Дети, даже дети поработителей, невинны. Жизнь юного Рейгара Таргариена не была бы легкой.

Никогда раньше до этого Эрик не сочувствовал колонизатору. В конце концов он решил, что он в другом мире. Линии фронта предыдущей войны не могли идеально лечь на карту здесь. Идея существовала, да, суть вопроса была такой же, но игроки были другими. Поработители все умрут, конечно, но он мог оставить достаточно места в своем сердце для сострадания малышам.

* * *

Отсутствие конкретного плана после устранения короля тревожило. Эрик не знал этих людей. У него не было народа. Это тело принадлежало колонизатору: он не был склонен чтить его корни. Эрик был революционером, а не проповедником. В первый раз основы заложили за него. Бесконечное количество ученых, поэтов и творцов выполнили трудную работу, разоблачая корыстную ложь угнетателей. Эрик мог забраться на их плечи и с высоты заставить старый мир полыхать. Здесь же…

Убийство короля — это первый шаг, но то, что случится дальше, определенно оставалось под вопросом. Если для него будет дальше, что было крайне маловероятно.

* * *

Одна из самых раздражающих вещей в этой жизни (не считая невообразимого зла, которое представлял собой человек, зовущий себя королем) заключалась в том, что Белые плащи всегда были рядом. Неважно, что делал старый ублюдок, неважно, кого он унижал, избивал или насиловал, они всегда были рядом, готовые его защитить.

Это заставляло его кровь кипеть. И они называли себя рыцарями. Они с безразличием наблюдали, как королеву лишают ее достоинства, день за днем, снова и снова. Они наблюдали, и они охраняли, и их было шестнадцать. Шестнадцать взрослых мужчин, чьей единственной задачей была защита короля от любого вреда.

Его репутация книжного червя и милого ребенка долго не прожила. Было и так сложно поддерживать эту иллюзию, когда его оставляли одного в детской. Теперь, когда ему исполнилось восемь, он был достаточно взрослым, чтобы ходить по всему дворцу. Он мог видеть часть пыток Рейлы в реальном времени, а не просто замечать последствия и читать между строк пафосных историй, которые ему рассказывали.

Говорить что-то было бы глупо, и Эрик не был глупцом. С учетом вышесказанного, он не был достаточно хорошим актером, чтобы не давать своим мыслям появляться на лице. Более того, о Таргариенах и их характере было достаточно известно, что Королевская гвардия обращалась с Эриком как с реальной угрозой, не обращая внимания на его низкий рост, якобы большую любовь к книгам, чем к мечу, и юный возраст. Он не мог подойти к монстру ближе, чем на десять шагов, без того чтобы четыре стражника не делали шаг в его сторону, кладя руки на рукояти мечей. Тварь считала, что это весело: Эрик думал, что это, скорее всего, к лучшему. Пусть думает, что так называемый Драконий принц всего лишь типичный властолюбивый поработитель. Пусть думает, что Эрик хочет трон, а не крови этого гада. Это было неважно.

В первой жизни он ждал подходящего момента, он сможет сделать это и снова. А пока что он должным образом подготовится. Он отложил свои книги (с, признаться, некоторым сожалением) и приступил к тому, чтобы привести это жалкое тело в форму.

* * *

Неприятное изменение его рутины случилось, когда ему было одиннадцать, когда король в своей бесконечной мудрости решил сорвать с места половину чертового замка и отправиться в Западные земли, чтобы увидеть детей своего хорошего друга, лорда Ланнистера.

Эйрис. Увидеть детей. Женщины, на которую он, предположительно, напал минимум один раз.

Он едва мог сдержать свой энтузиазм.

— Я продолжу тренировки в пути, Селми, — сказал Эрик, массируя виски, пульсирующие болью от стресса. — И там, где мы окажемся.

— Удивительно, — пробормотал Селми. — Смею ли я надеяться, что вы перестанете сбрасываться с выступов и прыгать по округе, как белка?

Хах.

— Тренировки сердца — это полезно, — сказал он. — Это то, что поможет мне не загнуться в тридцать. В отличие от некоторых, кого я знаю.

— Вы достаточно тренируете мое сердце, но все равно спасибо.

Это наверняка было правдой. Эрик не знал, было ли у Хайтауэра что-то на уме или Королевская гвардия тянула жребий, но Селми назначили основным гвардейцем при Эрике. По многим причинам эта должность не была приятна ни для кого.

— Смешно. Означает ли это, что ты придумал, как продолжить мои силовые тренировки, не убив мою лошадь?

* * *

Рейла не отправлялась с ними на Запад, что делало эту проклятую затею почти стоящей того. Он почти радовался, что будет проводить столько времени рядом с монстром, пусть только и потому, что это подарит королеве немного покоя. Бессмысленные трагедии и ужасы оказывали на нее все большее влияние: мертворожденная принцесса в прошлом году стала особенно тяжелым ударом. В тот раз женщина почти сумела выброситься из окна и сдалась только тогда, когда король начал сыпать угрозами в сторону Рейгара. Да уж. Селми вынес его из комнаты, прежде чем он сделал бы что-то, чем он гордился бы весь короткий остаток своей жизни.

Суть была в том, что Рейла могла воспользоваться этим временем, чтобы хотя бы восстановиться от кровопотери от последовавшего выкидыша. Король ответственно выполнял свои обязанности мужа после того, как бедная маленькая Шейна родилась мертвой, и Эрик неохотно поделился некоторыми своими потайными местами с Селми, чтобы у него было отдельное место, где он мог бы дрожать наедине.

С другой стороны, если Эрик и знал паразита, зовущего себя королем, то время, проведенное вдали от своей основной жертвы, будет означать, что он просто найдет другую. Цель этого визита состояла в том, чтобы навестить Джоанну Ланнистер, мать новорожденных близнецов.

— На вашем месте я бы изобразил чуму, — сказал он Львиному лорду, когда они приблизились к цели путешествия. — В том числе и у малышей, если у вас получится это провернуть.

— Прошу прощения, мой принц?

— Единственная причина, по которой она не вскрыла себе вены, заключается в том, что она боится того, что случится со мной, — продолжил Эрик. Да, это было чертовски безрассудно, но у Рейлы не было никаких живых детей. Она была свободна в своих решениях, в метафорическом плане. У Львиной леди было два малыша. Ей придется терпеть. Малыши — Эрик уже разрешил себе переживать о детях. — Он сжег тело младенца в каком-то приступе и заставил ее смотреть. Свою сестру.

— Мой принц, я боюсь, я не понимаю.

— Мне все равно, что вы не понимаете. Если бы он хотел сделать с вами то, что он хочет сделать с ней, я бы остановился понаблюдать и посмеяться. Я бы продавал билеты. Вы заслуживаете друг друга — она нет. Так что я говорю вам, что случится, если вы не изобразите смертельное и очень заразное заболевание.

Львиный лорд посмотрел на него, и его узкое хитрое лицо ничего не выражало:

— Следует задаться вопросом, благоразумно ли вести такие разговоры.

Эрик хрипло хохотнул:

— Я единственный наследник: он меня не убьет. А если он это сделает, что ж. Никому не суждено жить вечно. Тем не менее, я незаменимый наследник. Вы муж женщины, которую он хочет изнасиловать. Рискуйте, если хотите. Я уже вижу достаточно кошмаров, еще пара не сделает ситуацию хуже.

* * *

Леди Джоанна Ланнистер слегла с туберкулезом за два дня до прибытия короля и его свиты. Он, предсказуемо, был в ярости и послал великого мейстера проверить.

Ну, удачи. Эрик совершенно ничего не знал о политике и все равно понимал, что в этой ситуации у львов все карты на руках. Львиной лорд когда-нибудь умрет от меча Эрика в горло, но до этого времени он будет играть в игру: со всем золотом, взятками, шантажом и всем остальным.

Великий мейстер был отправлен (король пока развлекался служанками Львиной леди и другими подобными девушками) и подтвердил, что леди кашляет кровью и что ее дети также заражены.

— Дети в меньшей опасности, но еще рано говорить, — объявил он с мрачным видом. Леди же… мы делаем все, что можем. Со служанкой, которая принесла инфекцию, разобрались, и ее останки были сожжены, чтобы предотвратить дальнейшее распространение. Судьба ледь, увы, в руках Семерых.

Надо сказать, Львиный лорд хорошо сыграл свою роль. Он бушевал и кидался вещами, срывался на других и ревел, выглядя точь-в-точь как человек, чья жена на пороге смерти. Король, что было удивительно, проявил ранее невиданную жилку человечности и тихо сидел с ним, задумчиво смотря в никуда. Эрик бы не удивился, что монстр оказался на самом деле потрясен. Твари как он привыкли держать под контролем каждую мелочь, каждого человека, и болезнь была единственной вещью, с которой он не мог ничего поделать.

— Я отправлю ее, — Львиный лорд махнул дрожащей рукой, — в Дорн. Куда-нибудь, где она сможет… В какое-нибудь красивое место. Она любила… она любит Дорн.

— Это было бы милосердием. И… кто знает. Она сильная женщина. Она еще может вас удивить.

Она действительно казалась сильной, эта львица. Если она умна, она приняла немного яда и симулировала симптомы. Если она благоразумна, она продолжит делать это, пока они с малышами не окажутся от этого места очень далеко.

Дело было сделано, и он отправился на тренировочную площадку, чтобы получить пинков от Белых плащей. Он отставал в своем прогрессе.

* * *

Они посвятили его в рыцари (они посвятили его в рыцари), когда ему было семнадцать. Он чуть не задохнулся и не умер от ярости прямо на месте. Он думал, что избежит этого унижения из-за своего категорического отказа становиться чьим-то оруженосцем. Очевидно, этого не произошло. Очевидно, нападения шести бандитов и убийства их всех до того, как могла вмешаться его стража, было достаточно.

Тупой херов…

— Ты благоразумный человек, Селми, — проскрипел зубами он. — Ты обязан знать, что просто убивать — это не то, чем должен заниматься рыцарь.

— Не должен, — ответил треклятый человек, — но убийство шести грабителей, защищая безымянных оборванцев — это благородный поступок.

Как он смел…

— Твое зрение тебя подводит, старик. Они напали на меня.

— Я не буду с вами спорить, — сказал Селми. — Преклоните колено и примите титул рыцаря.

— Я не преклоню колени ни перед кем.

Упс. Это было слишком неуравновешенно даже для него. Может, не надо было скатываться в убийственную ярость от одной фразы.

Селми замялся, а затем закатил глаза:

— Тогда сядьте на корточки, вы уже как чертова каланча, выросли как на дрожжах, и я не хочу махать мечом у шеи, которую едва вижу.

— Я не стану делать ничего подобного…

— Я научу вас, как драться двумя мечами, — перебил Селми. — И я достану вам тот текст из Браавоса, из-за которого вы хандрили в прошлом месяце.

Эрик аж отпрянул назад, возмущенный:

— Я знаю, как драться двумя мечами, ты, дряхлая старая жаба. И это был не текст, это был философский трактат Изольды Ваэлин.

— Да-да. Я уверен, что стихотворения на самом деле… свирепые, яростные и ужасающие. А теперь сядьте на корточки и примите титул рыцаря. И сделайте это быстро, до того как любопытство людей переборет их здравый смысл и они придут посмотреть, теперь когда резня закончилась.

* * *

История предсказуемо хорошо вплелась в уже частично выстроенный им каркас репутации. Драконий принц убил дюжину человек за то, что они его оскорбили. Драконий принц разорвал их на куски голыми руками. Драконий принц набросился на них с клыками и когтями. Эрик не был особо против этих слухов. Он аккуратно создавал себе репутацию. Даже после того, как они наблюдали за тем, как он проводит большую часть времени получая пинки на тренировочной площадке, Эрику приходилось усердно работать над тем, чтобы отгонять жаждущих власти тунеядцев, которые хотели взобраться по карьерной лестнице, присосавшись к первенцу короля.

Однако, судя по всему, его так называемый рыцарский статус был слишком манящей приманкой для некоторых. Эрик, который по-глупому думал, что все выучили урок, что тренировочная площадка — это его территория, признаться честно, был застигнут врасплох.

* * *

— О чем вы думали? — воскликнул Селми, стащив его со стонущего рыжего и почти на руках унеся его в подозрительно пустые казармы. — Вы набросились, как зверь, на наследника дома Коннингтон.

— Тогда ему не стоило вступать на ринг, — ему хотелось обнять себя за плечи, что было непростительным проявлением слабости. Он держал руки у боков с большим количеством усилий, чем это должно было у него потребовать. — Ты заходишь на тренировочный ринг с человеком и дерешься, побеждая или принимая поражение. Таковы правила.

— Вы сломали ему руку и, возможно, ребра! Это не тренировка!

Верно. Пожалуй, он перегнул палку.

— Он не должен был так на меня смотреть, — огрызнулся он до того, как смог обдумать свои слова. — Он не должен был… За пределами этого места… Я ничего не мог сделать с животными, желающими принца. Но здесь моя территория.

Тишина в казармах стала оглушительной, но Эрик потратил секунду, чтобы собраться. Теперь, когда он был за пределами… теперь, когда его приступ безрассудства прошел, он мог признать, что было хорошо, что Селми находился рядом, чтобы содрать его с беспомощного идиота. Еще бы секунда, и Эрик попытался бы вонзиться в него когтями, как будто у него до сих пор было одеяние пантеры.

— Юноша, — Селми вздохнул, наклонив голову. — Это не… Боги знают, что вы… Люди бы…

Его сердцебиение снова начало ускоряться.

— Нет, здесь они ничего не сделают, — прошипел он. — Я понимаю, что для вас это ничто. Вы все видели намного худшее, чем… Но здесь я буду защищать свои личные границы моей кровью, вашей и чьей бы то ни было. Таковы правила.

Он выругался про себя, его тело ребенка дрожало, а у него в ушах звенело. Как он смел…

У Селми хватило наглости положить ему на плечи свои грязные руки: его спас только тот факт, что Эрик страдал от какого-то приступа. Люди его не трогали. Кто посмеет прикоснуться к… Король, если у него будет такое настроение. Без колебаний. Конечно, Эрик погибнет в бою до того, как у него это получится, но…

— Мужчина стоит ровно столько, сколько стоит его слово, юноша, — сказал этот тупой человек. — Если бы сожаления о клятве означали, что мужчина не будет ей следовать, в мире было бы намного больше нарушений присяги.

— Кто тебя спрашивал? — зло спросил он. Однако его слова были смягчены тем фактом, что он пробормотал их ему в грудь. — Ты… я отлично знаю, как обстоят дела. Я знаю, какие у меня права вне тренировок. Ты будешь удерживать меня, если он вскользь бросит приказ. Ты будешь… — слова застряли у него в горле, и у него засосало под ложечкой. — Но никто не сможет. Здесь я могу защищать мою честь. Там я буду защищать мое тело. Никто из вас не отберет это у меня. Никто из вас не сможет.

— Я не знаю, что бы я делал, если бы мой принц оказался в такой опасности, — сказал Селми. — У нас у всех есть свой предел. Я могу только надеяться, что мне не придется узнать мой.

Значит, Рейла того не стоит? Рейлу можно было мучить всеми способами, известными человеку, и это не…

— Я тебя ненавижу, — сказал он. — Я ненавижу вас всех. Я убью вас всех и буду смеяться.

— Как вам и следует сделать, юноша. Как вам и следует.

* * *

После этого неприятного эпизода охрана вокруг короля усилилась. Однако теперь никто и слова не говорил о том, что принцу нужны товарищи его возраста, и любые идеи о том, чтобы он принял оруженосцев, застопорились. Так что в итоге он оказался в плюсе. Его обременили ничего не значащим титулом, но его дни были свободны от идиотов-подростков, желающих завести друзей. Вместо этого его оставили в покое с его мечом и тренировками, и единственная разница заключалась в том, что ему позволили выезжать на редкие миссии с Селми, когда тот отыскивал надлежаще чудовищную тварь, которую надо уничтожить. Некоторое время ходили громкие шепотки после того, как принц отправился в поездку, чтобы разорвать психопата, убивающего детей в районе ремесленников, но все слухи стихли, когда король начал смеяться, как безумец, которым и являлся, и стал хвалить его за установление авторитета и укрепления власти среди черни.

Следовательно, первое реальное изменение его рутины, состоящей из сна, тренировок и игнорирования злодеяний короля, возникло в тот момент, когда Рейла родила ребенка, который будет его братом.

— Только посмотрите на тебя, мышонок, — пробормотал он, вглядываясь в извивающийся комочек с немного крысиным лицом. — Ты выжил.

Это все усложняло. Он рассчитывал на слабое здоровье Рейлы и бесконечную жестокость короля, чтобы больше никакие дети, рожденные в инцесте, не сделали первый вдох. Это было оправданным допущением: после ребенка, который должен был стать принцессой Шейной, родилось еще шесть мертвых детей. Малыш, которого назвали Визерис, был очень неприятным дополнением. Убивать взрослых поработителей — это одно, но…

Он ткнул младенца настолько сильно, насколько смог. Было показательно то, что он сумел только нежно его погладить. Малыш схватил его за палец и улыбнулся, ничего не видя и не зная, доверяя так, как могут только дети.

Ладно. Он… разберется с этим позже. Малыш невинен сейчас. С учетом того, как складываются обстоятельства и какой генетикой обременили бедняжку, он, скорее всего, не выживет в любом случае. Эрику не надо было убивать его сейчас, так что он этого не сделает. И к тому времени, когда ему понадобится это сделать, он наверняка будет этого хотеть. Так что вот. Проблема решена.

— Мы голодные, не так ли, — проворчал он, глядя на протекающие пеленки младенца. — Резонно. У тебя будет и так достаточно отвратительная жизнь. Не нужно добавлять к списку еще и голод.