История семьи Самойловых (джен)

История семьи Самойловых

(Записано Елизаветой Гольдштейн со слов родственников и по собственным воспоминаниям, для памяти и для использования детьми для сочинений на тему "Моя семья". Частично дополнено Снежаной Тепайкиной в части событий XXI века".)

Давид и Милка жили в Пушкине Ленинградской области. (Раньше город звался Детским Селом и переименовался как раз в год совершеннолетия Милки. Родители шутили, что дочка выросла — и город вырос). Она была начинающим искусствоведом, а он, Давид Самойлов, как поэт, но не поэт, не родственник и даже не знакомый поэта — молоденьким лейтенантом связи в синих галифе и с золотым знаком с крыльями и молниями на воротнике. Знаки различий в ту пору знали все, а кто еще нет, те все равно вскоре узнали, но бабушка Милка всегда называла это "золотой знак с крыльями и молниями".

Они поженились перед самой войной, в мае 1941-го. Вскоре Давид оказался на фронте, а Милка, будучи уже в положении, еле-еле успела эвакуироваться.

Прощаясь на вокзале, Давид сказал ей: "Уезжай отсюда. Уезжай как можно скорее, куда получится, но только не в Ленинград, только как можно дальше. Не жди, пока станет опасно, здесь УЖЕ опасно".

В те самые первые дни не очень-то верилось, что в самом Городе Ленина может быть опаснее, чем, например, в Минске или Кишинёве, да и не факт, что Давид уже знал что-то большее, чем сказал жене, но что предчувствовал — это точно.

Милка уговаривала своих родителей, они колебались, боясь оказаться паникерами, боясь бросить дом, не желая бросить работу... Милка тоже все это думала, и не хотела бросать родителей, и но словам мужа она верила больше чем кому и чему бы то ни было. В итоге решили, что Милка всё-таки уедет сейчас, потому что ей надо заботиться о будущем ребенке, а остальные к ней присоединятся потом, если что. А если не что — так она к ним вернется. Но к этому времени немцы подошли уже близко, выбраться уже было трудно, прошло еще несколько дней, пока она смогла вырваться, с одним саквояжем, в голубом креп-жоржетовом платье и розовой вязаной кофте поверх.

А на следующий день немцы взяли город Мгу, и ловушка захлопнулась.

Никого из своих родных, остававшихся на тот момент в Пушкине и в самом Ленинграде, Милка никогда уже больше не видела.

Немало помотавшись, Милка, с новорожденным сыном Рувимом на руках, оказалась наконец в Городе.

В ту пору это был глубокий тыл, хотя немцы с одной стороны подступали к Сталинграду, с другой — к Москве, и было тревожно. Но до Города они так и не дошли, даже близко не подошли, даже воздушной тревоги не случилось ни разу, хотя окна во всех домах были заклеены крест-накрест и светомаскировка соблюдалась как полагается.

И так Милка и осталась в этом городе, как думала сначала, до конца войны, но вышло в итоге — что на всю жизнь.

А Давид пропал без вести там же на Ленинградском фронте. Причем даже о том, что он пропал, Милка сначала не знала. А другие родственники, наверное, так и не узнали вообще. Хотя это тоже теперь уже не узнаешь наверняка. А сам Давид так никогда и не узнал, что у него родился сын, и даже не узнал, что ребенок был должен родиться.

Все, что осталось у Милки от мужа — это фотокарточка, где они снялись вдвоем в фотостудии, еще женихом и невестой: Давид — в новенькой лейтенантской форме, а она — в том самом креп-жоржетовом платье.

В Городе она, пройдя ускоренное обучение, стала работать в госпитале. Там был огромный эвакогоспиталь, действительно очень большой. Он располагался в школе, точней, бывшей школе, в огромном старинном здании, розовом, с белой лепниной и уже тогда с кучей мемориальных табличек. С тех пор табличек там стало еще больше. После войны там снова открыли школу, она действует до сих пор, это та самая школа, где учится Сережа Рязанцев. [Примечание от Давида]. И там есть огромная спортплощадка, которая в военное время сделалась огородом. Там выращивали картошку и лекарственные травы, а на

веревках, натянутых между турниками, сушили постиранное белье, простыни и тому подобное.

В этом госпитале Милка познакомилась с капитаном автомобильных войск Василием Родионовым. Он служил в той же части, что и Давид, и хотя сам с ним не был знаком, но рассказал Милке все, что знал. Таким образом, у нее по крайней мере появилось от чего отталкиваться. И благодаря этому в конце концов удалось выяснить, что же случилось с Давидом.

Василий помогал ей в этих поисках. Ранения у него были серьёзные, он пока еще с трудом вставал с койки и мало что мог делать, но он мог писать письма. В госпитале он пролежал очень долго. Из эвакогоспиталя многие снова возвращались в строй, но многие и не возвращались. В Городе, через дорогу, обсаженную липами (сейчас их подрезали, а раньше они были намного пышнее) друг против друга расположены еврейское кладбище и православное кладбище с церковью, построенной на рубеже XIX и XX веков, которая действовала даже в советское время. Татарское кладбище тоже есть, но это в другом районе, где до революции была Татарская Слобода. Еврейское кладбище более старое, после войны, когда появилось много новых могил, на нем уже никого не хоронили, разрешалось только дополнительное захоронение в те же могилы. А русское до сих пор действует. На нем в глубине очень старые могилы, дореволюционные и даже XIX века, в центре Аллея Славы, а у самого входа два участка были специально отведены для бойцов, умерших в эвакогоспитале. Там нет больших памятников, только плоские камни с именами, званиями и датами, какие известны, а известны были не все; некоторые дописаны уже позже, это видно по разнице в шрифтах. На надгробиях стоят даты с 1941 по 1945, пара дат 1946 года и одна — 1963 года. Это и есть капитан Родионов. Конечно, он вполне заслужил и Аллею Славы, но тогда ее ещё не было, ее заложили в семидесятых.

Но это будет еще только в 1963-м, а сразу после войны Милка с Василием поженились.

Бытует мнение, что это была первая послевоенная свадьба в городе, но документально это не подтверждается, хотя и не опровергается. И совершенно точно в архивах ЗАГСа не подтверждается, что это было первое послевоенное бракосочетание. Потому что его там и не было.

На тот момент было уже совершенно точно (и довольно давно) известно, что Давида нет в живых. Но официально он еще не был признан умершим. Поэтому официально они смогли расписаться только спустя некоторое время. По этой же причине родившаяся у них дочь получила материнскую фамилию: Самойлова. Отец предложил назвать дочку Людмилой. Чтобы получилось так, что полное имя в честь бабушки, его мамы, а сокращенное — в честь собственной дочкиной мамы.

Впоследствии Милка закончила медицинский институт и стала врачом-анестезиологом, а потом даже защитила кандидатскую. А вот Василий свою кандидатскую так и не дописал. До войны он был аспирантом-историком и имел разряд по шахматам. Но теперь стал работать сапожником. Василий говорил, что по нынешним временам надёжнее что-то делать руками. Но автомобили и прочая техника надоели ему чертиков, глаза бы на них не смотрели, особенно на зелёные. А чинить сапоги он выучился на фронте и помогал с этим всем своим товарищам. И теперь этим стал зарабатывать на жизнь.

Но начитанность и знания никуда не делись. Именно дядя Вася приохотил Рувима к шахматам, он же научил его своими руками делать почти все на свете, и он же ходил к Рувиму в школу (не все время, и даже не часто, и даже не нередко — но иногда это все же случалось) и там терпеливо объяснял, что "вы смотрите на дело совсем не с той стороны".

Рувим, когда вырос, сделался тренером по шахматам во Дворце Пионеров и женился на Розочке Кац.

Семья Кац жила в городе давно, еще с незапамятных времен, и поскольку немцы до Города не дошли, пострадала от войны не очень сильно. Ну, по сравнению с тысячами и тысячами семей, которым пришлось во много раз хуже. Но и у них бережно хранилась фотография в черной рамочке, подписанная "Илья Кац, 1940 г.", и тут же — нотные записи, исписанные от руки множеством разных пометок.

Роза работала инженером в НИИ. У них с Рувимом родилось трое детей: Яков, Лиза и Аня. Сначала все было благополучно, но потом пришла Перестройка, а за нею — девяностые. В НИИ не платили зарплату, и народ разбегался, остающимся оставалось больше работы, потом работы становилось опять меньше, поскольку все меньше становилось заказов, зарплату задерживали еще дольше, народ разбегался еще активнее... Во Дворце пионеров зарплату не платили тоже, а еще все время пытались закрыть шахматную секцию, чтобы сдать помещение в аренду под склад. Рувиму и Розе приходилось искать подработки, где только можно. Но Рувим с самого начала твердо решил, что он своих ребят бросить не может. Тем более, объяснял он, по нынешним временам, вполне возможно, профессиональные шахматы — для них единственный шанс чего-то добиться в жизни. А если их этого шанса лишить и оставить бессистемно шататься по дворам, ничего хорошего из этого не получится. В итоге Роза уволилась из своего института и окончательно ушла торговать на базаре.

Центральный Рынок, неофициально, но всеми называемый Базар (для отличия от других более маленьких рынков, которые так и звались Рынок Такой-то), в девяностые и нулевые был настоящим сердцем Города. Он и теперь находится на том же месте, и по-прежнему точка отсчета для всех направлений в городе, но все теперь заметно меньше в размерах, и уже не имеет такого большого значения. Роза чем только не торговала там в разное время — от рыбы и сигарет до меховых шапок, в жару, стужу, дождь, снег, в любую погоду, иногда неделями без выходных, без обеденного перерыва, согреваясь самым дешёвым кофе 3 в 1 из огромной бадьи, которую таскала по рядам ее приятельница Валентина Трофимовна, да и то не слишком часто — из экономии. Рувим рано утром приходил и помогал Розе ставить тяжелую рыночную палатку, помогал и ее соседкам по ряду, потом шёл во Дворец Пионеров заниматься с ребятами, рано вечером приходил, помогал убирать палатки, и шел на дежурство, потому что работал ещё ночным сторожем.

Постепенно жизнь все же наладилась, все трое их детей поступили в вузы на бюджет, кто куда собирался (как ни странно, в ту пору на это было даже несколько больше шансов, чем в наше время, когда появилось ЕГЭ), отучились, нашли работу, создали собственные семьи.

Лиза, по профессии бухгалтер, вышла замуж за Мишу Гольдштейна, по профессии хирурга-стоматолога. У них родилось трое сыновей: Рувим в честь деда, Михаил в честь отца и Давид в честь прадеда.

У Ани родилась дочка Дина. Что до Дининого отца, то [далее цитата] у нее с отцом, как у Скайуокера, в смысле Энакина, хотя у Люка тоже примерно то же: его никто никогда не видел. [Конец цитаты. Записано Снежаной со слов Ярика. Причем эти слова не предназначались для ушей взрослых и были услышаны совершенно случайно. Поэтому просьба не включать эту часть в сочинения.] На самом деле, конечно, видели, но суть в том, что они расстались ещё до рождения ребенка. Поэтому Дина тоже носит фамилию Самойлова. Предположительно, у нее есть сводные братья или сестры, но точной информацией на этот счет никто не владеет и никто не пытается эту информацию искать — за ненадобностью. [Эту часть просьба тоже не включать в сочинения, по крайней мере, не в таких выражениях].

Когда, наконец, все дети окончательно встали на ноги, Роза Яковлевна с большим удовольствием вышла на пенсию и занялась внуками. А дедушка Рувим занимается с детьми до сих пор.

Мила (Людмила). Самойлова не пошла ни по отцовским, ни по материнским стопам. Она поступила в Политехнический (тогда это был еще самостоятельный институт). Она вышла замуж за своего однокурсника Валеру Зайко, и у них родилась дочь Снежана.

Снежана поступила на экономический, потому что к тому времени это стало востребованой специальностью. Она вышла замуж за Колю Тепайкина, мордвина по национальности, весёлого, круглолицого и рыжего, как Антошка из мультика.

Коля был (и остаётся) большим фанатом хоккея, в школе он занимался в соответствующей секции и даже всерьез думал о спортивной карьере. Собственно, он выбирал между хоккеистом и программистом. Но в итоге после очередной травмы оставил хоккей. Не то чтобы это была очень серьёзная травма, после таких вполне восстанавливаются и играют дальше, Коля и восстановился вполне без проблем, просто он на этом моменте решил: да ну его нафиг. И в итоге стал программистом.

Но когда они со Снежаной ждали ребенка, и УЗИ показало, что будет мальчик, Коля предложил назвать его в честь чешского хоккеиста. Снежана подумала и сказала: "Ну, раз уж мы так и пошли по славянским именам... почему нет." Поэтому их сына зовут Яромир, сокращённо Ярик.

А Милка и Давид все-таки похоронены рядом на старом еврейском кладбище. И вот как это получилось.

Коля Тепайкин, будучи студентом, в первый раз поехал в экспедицию по поиску погибших бойцов, в Ленинградскую область. Это оказался и единственный раз, потому что, как стало понятно, поиск плохо получается совмещать с учёбой, а Коли на тот момент в приоритете была все же учёба. В тот раз поисковикам повезло обнаружить хорошо сохранившиеся останки, предположительно, офицера связи. Документов или медальона при нем не было, но нашлась фотография, на которой были изображены мужчина в военной форме и женщина.

Нашёл офицера не Коля, но именно он обратил внимание, что женщина на фотографии очень похожа на ту добродушную говорливую тетеньку, у которой он все детство покупал на базаре кассеты, а потом и компакт-диски с русским роком, а в перерывах, пока не накопит карманных денег — приходил просто так посмотреть, что появилось нового, и она его никогда не гоняла. Конечно, это была очень слабая зацепка, возможно, даже и не зацепка вообще, сходство могло быть и случайным, но всё-таки Коля снял с фотографии копию, и когда вернулся, сразу пошёл на базар.

Та тётенька там уже не работала, да и палатки с дисками уже не было, но другие продавцы хорошо помнили Розу Яковлеву, и услышав, в чем дело, нашли ее адрес и телефон.

Роза Яковлева, только взглянув на распечатку, сразу сказала: "Так, по-моему, я эту фотографию знаю". И пошла звонить свекрови и мужу.

Бабушка Милка видела уже очень плохо. Но по еще одному счастливому совпадению, незадолго перед тем ей сделали операцию по удалению катаракты, и это событие пришлось на тот довольно короткий период, когда зрение у нее улучшилось, прежде чем снова ухудшиться, теперь уже, увы безвозвратно. Она сразу же воскликнула: "Это же Давид! А это я." И достала другую такую же фотографию. Их в ателье тогда напечатали две.

Самое удивительное в этой истории, что Роза и Милка, не будучи в кровном родстве, не так уж и были похожи. Ну, то есть похожи, но только как бывают похожи люди в пределах одного типа внешности. Впрочем изображение на том фото было очень нечетким; оно хорошо сохранилось для вещи, более полувека пролежавшей в земле, но по сравнению с фотографиями, хранившимися нормально в альбоме — не очень.

Вот так нашёлся Давид. Его могли бы похоронить на Аллее Славы, и городская администрация даже предлагала это вдове, но Милка ответила: "Слава — дело, конечно, хорошее, но преходящее. Корни важнее". Бабушка Милка в своем возрасте стала очень большое значение придавать корням. Милке очень хотелось, чтобы Давид лежал на еврейском кладбище, с кованым изображением семисвечника на воротах.

К этому времени там уже хоронить перестали, но бабушка Фира, мама Розы, соответственно, приходившаяся Милке свахой, помогла ей устроить так, чтобы Давида Самойлова, как родственника, похоронили рядом с семейством Кац.

Бабушка Милка дождалась первых правнуков, отпраздновала свой девяностолетний юбилей, получила личное поздравление от мэра, причем подписано оно было от руки, а не факсимиле, мирно скончалась и упокоилась рядом с первым мужем на том же еврейском кладбище, в городе, который стал родным для их потомков. Кажется, это было самое последнее захоронение там, теперь это кладбище окончательно закрылось и открыто только для посещения.

Каждый год на 9 Мая, после парада, семьи Самойловых, Гольдштейнов, Кацев, Тепайкиных, Родионовых и Зайко ходят на оба кладбища, встречаются там, если получится, и ставят на могилы всех своих воевавших и видевших войну родственников красные тюльпаны; и бело-золотистые нарциссы и сирень, если они в это время будут.

Ярик, Давид и Дина сейчас учатся в школе, и им наверняка предстоит писать сочинение к 9 Мая, так вот, можно использовать эту информацию. А если будет нужна информация о боевом пути, то все награды и документы к ним хранятся у Ба в застекленном шкафу, на верхней полке в красно-синем портфеле. С этим портфелем ходила в школу Аня, пока не огрела им по спине одного мальчика, и на нем сломалась застёжка, и ее так и не починили. [Это тоже не надо писать в сочинениях, и тем более не надо этого повторять!]

КОНЕЦ

Все события вымышлены, но не все совпадения случайны, некоторые не случайны.