На льду разлитые чернила (гет)

Во тьме безвозвратно стиралось живое и тонуло мертвое. Людские крики разносились эхом, но, Капитано понимал, они — последнее, что осталось от живой материи.

В Каэнри’ах он уже испил этой боли до дна — кровавого пламени, приправленного едким дымом слёз отчаяния, чужого животного страха перед неизбежным концом. Отнюдь не постыдного.

То тут, то там мерцали вспышки, звучали выстрелы. На и без того истерзанную плоть родной страны падали и взрывались Опухоли Бездны.

Капитано готов был сражаться до последнего вздоха за каждую обугленную песчинку, за каждую жизнь ещё не отнятую и уже потерянную.

Каэнри’ах — страна без богов. И к лучшему. Глупо во всём их винить и надеяться только на них.

Бездна позволила ему бежать из Каэнри’ах вместе с остатками взвода, оставила жить, но, по сути, не отпустила. И привела в Натлан, изморенного бесконечным чувством вины за собственную «немощность».

Адъютант впервые буквально влетел к нему без стука. Сжимал в руках пару флаконов и исписанный дневниковый лист.

Капитано не сразу одарил его вниманием, любуясь пейзажем за окном. В Натлане — стране войны — сегодня было удивительно спокойно. Утреннее солнце разливалось по девственной зелени травы, возвышалось над скалами, раскрашенными цветастыми граффити.

Доброжелательные люди из племени Повелителей Ночного Ветра, не требуя ничего взамен, поделились с ними кровом и едой. У Капитано и не нужно было никогда ничего просить...

— Коммандер. У меня отличные новости. Я нашёл то, что способно излечить от влияния Бездны. У эликсира, конечно, есть свои побочные эффекты: мигрени, например, и сильные, так что всем подряд я бы его давать не советовал, только в крайних случаях. Но зато грамотное лечение способствует быстрому возвращению в строй. Никаких галлюцинаций и прочих психических травм. Коммандер?

Капитано медленно оглянулся.

— Ваше лицо… — пораженно обронил адъютант, игнорируя недовольство, которое считывалось так же чётко, как и следы разрушения на коже возле черно-синих глаз.

— Ты обещал мне. Не испытывать эликсиры на себе.

— А на ком же? На вас? — он был весел, но тяжело дышал. На бледном лбу виднелась испарина.

— Да, — серьезно ответил Капитано. — На мне, Гутфрид.

— Вы и без того ослаблены. И вы нужны нам, коммандер. — Гутфрид поставил флаконы на стол. — Я работал над этим рецептом без сна и отдыха, не жалея времени, которого у нас и так нет. Мои ошибки — это только мои ошибки. Я ни за что не стал бы травить вас.

— Ты мог погибнуть.

— Это был бы хороший итог для меня, как солдата. И лучший: уйти, завершив своё дело до конца, — тонкие губы тронула улыбка. — Не беспокойтесь за меня, коммандер.

Той же ночью Гутфрид умер у него на руках. Все уходили один за другим.

Капитано потерял свою Родину. И теперь испытывал это вновь.

И всё равно: галлюцинация это, или навязчивая мысль, вскормленная тревогой. Нынешнюю победу Натлана Бездна бросила к его ногам, как кость голодной собаке. Бросила, чтобы отнять. Образы оживали перед глазами, а в воздухе читалась копоть. В могучей груди скребло: «Насладись напоследок».

И снова наливалось небо сиреневой тушью, гасло солнце, мертвый туман кутал в саван веселящихся на Стадионе детишек. Черным ядом покрывались воды и земля, руинами становились нерушимые скалы.

И лишь одно единственное пламя горело среди всего горя и тьмы — это была Мавуика.

Он бы мог бесконечно любоваться алым золотом в её глазах и в волосах длинною почти до пят, только по воле злой иронии, они остались вдвоем, и пришла пора платить по счетам Повелительнице Смерти.

— Почему ты не понимаешь? Это справедливая цена, без этой силы нам не победить Бездну. А с ней… Я должна. Ты должен… отпустить меня ради Натлана. У нас нет выбора. Это мой долг Пиро Архонта, слышишь?

Мавуика впервые была в таком отчаянии. Дрожала.

Смерть — это правило. Коварное правило, в котором то, что время и способ не играют роли — блеф. Ибо надо решать здесь и сейчас, когда, когда Бездна унесла шестерых героев, и даже Люмин не смогла помешать.

Где же она? Не может быть…

— Моя жизнь ничтожна, когда на кону существование Натлана. Ты же чувствуешь то же самое, — она пронзительно посмотрела сквозь маску и приблизилась вплотную. — Но теперь это моя война. Не мешай мне.

— Всегда есть выбор, — бросил Капитано.

— Не смей.

Какие же оба упрямые…

— В таком случае, ты не увидишь победу, а я продолжу гнить на этой земле ещё одну вечность, в очередной раз обманув судьбу.

— Тогда… — Она оттолкнула и приставила к его горлу клинок. — Давай решим всё так.

— Мавуика…

— Сражайся. Сражайся же!

Бездна подползала к ногам. Сама судьба знакомо смеялась над ним, отрезав от остального мира, если он ещё был, и оставила рядом с той, от которой зависело всё.

— Пусть останется один. Без поддавков, у нас нет больше зрителей. За Натлан!

Пламя полыхнуло возле его виска.

Кошмар, который не сбылся и тот, что продолжал упрямо преследовать в мыслях и тенях из утопленного в горе прошлого.

Нет, ещё ничего не кончено. Сегодня Натлан одержал победу, и пусть она — лишь передышка.

— Ты… в… вид…ишь?

Он не знал, что должен был увидеть, а Мавуика не позволяла ему лгать, незнакомо улыбаясь и сжимая рукоять меча, что торчала у неё между рёбер.

Вытащить? Не всё ли равно?

— Они… Зовут… Хини… Сестренка… Я… верн… дом… — Мавуика вдруг посмотрела прямо в его глаза с незнакомой нежностью. — Я… Желаю… Тебе… Того же…

Из последних сил коснулась его лица, закрытого маской, но это касание почти не согревало. Из помутневших огненных глаз покатились слёзы. Она обмякла, хватанув глоток воздуха, на мгновение повисла в руках Капитано и медленно сползла на перепачканную кровью и ядом землю.

Только теперь он вытащил меч. Аккуратно, словно всё ещё боясь сделать хуже. Любовно закрыл ей глаза, воткнул меч в землю, упёрся в рукоять тяжёлой рукой и встал на колено.

— Клянусь, я найду тебя в Царстве Ночи…

Кровь закипала. Он. Этого. Не. Хотел.

Из груди вырвался рык. Он резко развернулся, выставив окровавленный меч перед собой. Но полчища Бездны будто никогда не появлялись. Над Натланом взошло солнце и заиграло на кристально чистой воде и тоненькой пленочке инея.

— Капитано! — крикнул ему кто-то. Кажется, Люмин. — Капитано…

Она неотрывно смотрела большими глазами то на него, то на Мавуику, чьи волны огненных волос спрятали сквозную рану в груди.

— Я знала, что здесь тебя найду.

Капитано не обернулся, наблюдая с обрыва сквозь маску за веселящимися детьми Натлана. Они победили. Они — не его Родина, как бы ни был он привязан к этому краю, но в каждом живом образе он видел каэнрийцев в исконном, неоскверненном обличии. Грудь будто вскрывали ножом. Лезвие подползало к горлу — от горечи. И всё же он был восхищён победой.

— Ещё раз спасибо за помощь. Если бы была возможность, то…

— Долг перед Каэнри’ах… принадлежит только мне, — холодно произнёс Капитано, но некоторые нотки в его голосе предательски дрожали. — Я заслужил проклятие Бездны больше тех, кто погиб там. И не имею права называться именем, которого ты не помнишь. Но не будем омрачать праздник моей болью, Мавуика.

— Ты прав, — обронила она. — Сегодня мы чествуем победителей. Живых и мертвых. Ты видишь…

Капитано задержал дыхание, узнав интонацию её последних слов.

— Ты чувствуешь это? Как те, кого мы любили и потеряли, благодарно смотрят на нас и протягивают нам руки…

Тело прошибло мелкой дрожью — хорошо, что она не видела.

В голове снова загремели мольбы о помощи, его кто-то звал, то по имени, то по званию. Кто-то уже мертвый… А потом смех. Смех того, что зовётся Бездной. И тишина. Столь мёртвая, что ни одна живая душа не посмеет приблизиться.

В пламенных глазах Мавуики стояли слёзы, но она улыбалась ему.

— Я чувствую… Они счастливы и горды за меня. Я желаю тебе того же…

Она чуть нахмурилась, когда он подошёл и мягко привлёк к себе одной рукой. Почти сразу уткнулась ему в плечо, а после ответила на объятия. Вдохнула и прикрыла глаза — он был уверен.

— Ты сражался за Натлан. Ты благороден и справедлив. Ты не заслуживаешь проклятия Бездны, и ты не уродлив.

Капитано провел свободной рукой по пламени её волос, из горла вырвался мучительно-хриплый стон, но он устал с ней спорить и жалости не терпел. Хотя, по правде сказать… последней от неё не пахло. Её поддержка была абсолютно искренней, но тем самым и приносила нестерпимые муки, которые он тоже признавал заслуженными.

— Тебя здесь нет, да? — вдруг спросила она и улыбнулась ещё веселее.

Ответная улыбка Капитано окрасилась печалью и досадой — хорошо, что она не могла разглядеть её под маской.

— Твой голос. Ты уже далеко. Ты — иллюзия…

О, Царица, как же он жалел сейчас о том, что её создал!

— У меня осталось ещё одно дело. Береги себя.

Мавуика мягко коснулась маски.

— Попутного тебе ветра, Предвестник…

В накрытом зале было шумно и тесно, но места хватило всем. Натланцы праздновали победу, доставшуюся дорогой ценой, и вспоминали тех, кто больше никогда не войдёт в эти двери. Столы ломились от угощений, играла музыка…

Люмин залюбовалась, застыв у барной стойки и не считая нужным присоединяться к чьей-либо трапезе. Да, она очень помогла бравым воинам в их борьбе, но по-прежнему оставалась чужеземкой.

Паймон, которая могла заговорить на «ты» с кем угодно, тоже не была похожа на себя, если не считать немигающего взгляда в сторону всевозможных вкусняшек. Но только взгляда, никаких визгов. Она чего-то боялась, что-то вспоминала и не могла отпустить. Эти мысли делали её детское личико печальным, а взгляд тяжёлым и… взрослым. И Люмин прекрасно понимала причину.

— Вставайте же! И вы! Почему? — она кричала в пустоту, всматривалась в лица «спящих» заврианов — бесстрашных и милых драконов, что жили бок о бок с людьми и тоже не собирались дарить и миллиметра своей родной земли Бездне. — Пожалуйста…

— Паймон.

— М? — она только откликнулась, продолжая отчаянно искать глазами выживших.

— Это не катастрофа. Это война.

Люмин произнесла эти слова холодно и с решимостью. Всё. Шутки кончились.

В последний раз она была так зла в Инадзуме, когда молодой паренёк — Тэппэй — постарел на глазах от воздействия Глаза Порчи Фатуи. Он рвался в бой, с прежней храбростью, с горячим сердцем, но не мог даже подняться — тело глубокого старика приковало к земле.

— Я вернусь за тобой, — обещала Люмин. И знала: вернувшись, живым его не застанет, как и многих других.

Тогда она была готова рубить Фатуи на куски, разрывать на атомы. Ни минуты на еду, сон и отдых. Её «отпустило» только когда жестокая Предвестница Фатуи Синьора, пронзенная катаной сёгуна, испустила дух.

И вот теперь снова. С одной лишь разницей: они с Фатуи воевали за Натлан на одной стороне, а их командир являл собой честь и благородство.

— Там нет выживших, искать некого, — всхлипнула Паймон, когда их воздушный шар в очередной раз опустился на землю.

Люмин поверила. Но всё равно пошла. Отряд элитных бойцов Капитано уснул навек рядом мирными жителями, не выпустив оружия из рук.

Люмин проверила всех. Ещё теплые… Можно ли было успеть раньше? Можно ли было помочь? Все вопросы заглушало утверждение: «Нельзя останавливаться».

— Не бойся. Мы победим. Я знаю, — говорила она спокойным голосом, прижимая Паймон к себе.

Оставалась холодной, и только так Паймон умолкала. Верила.

А ещё ломалась, как Люмин однажды в Инадзуме.

* * *

— Эй! Идите к нам, здесь свободно!

Люмин вынырнула из воспоминаний и повернулась на голос.

— Фатуи… Как думаешь, будет очень невежливо, если мы сделаем вид, что не слышали? — шепотом спросила Паймон, игнорируя снисходительный взгляд в ответ.

— Во-первых, они уже поняли, что ты слышала. Во-вторых, со мной тебе бояться нечего. И в-третьих… Ты сама их приманила.

— Никого Паймон не… Мамочки! — она сложила ладошки в кулачок. Верно, у подданных Снежной был самый «вкусный стол» на пиру.

Люмин смешливо улыбнулась. Кажется, всё понемногу возвращалось на круги своя, раз Паймон вспомнила о своём необузданном аппетите и бездонном желудке.

— А ты ничего, боевая для малышки, — поприветствовал пиро застрельщик, назвавшийся «Музыкантом». — Угощайся.

— Паймон — не малышка! Паймон — это Паймон! — последовал грозный ответ.

— И, если что, она не продается, — хмуро довела до сведения Люмин, ненавязчиво пододвигая к себе суп с креветками и жаркое из крабов в сырном соусе. — Но это не точно.

— И в мыслях не имел, — поднял руки «Музыкант».

Он бы рассмеялся, но Паймон умыкнула у него из-под носа татако и плюхнулась на табурет со словами:

— Ты сам разрешил.

— Почему у меня? Вон ополовинь Серёжку, а то скоро в мундир не влезет. Моя сестрёнка уже жалуется на то, сколько ткани идёт на крио-пузырей.

— Это ты кого назвал пузырём?

Если бы Серёжка встал, то снёс бы стол. Но Паймон предложение поняла буквально, поэтому опешил.

— Витусов там живой ещё? — коварно ухмыльнулся агент. — А то всё грозится съесть в одно лицо три порции «Гор, моря и неба» за полчаса. У нас три. Ну?

Паймон уперла руки в бока.

— Он просто боится проиграть. Мне.

— Знаешь, а я уже верю, — агент внимательно посмотрел на блюдо, превышающее размер Паймон в два раза: мясо, рыба, овощи, зажаренные вместе и источающие космический аромат. — Судя по твоей уверенной мордашке, в тебя и четыре поместится.

— Он мне уже нравится, — шепнула Паймон в сторону Люмин.

— А почему «Музыкант»? — спросила та у пиро застрельщика.

— Видишь, какие у него музыкальные пальчики? — подал голос электро молотобоец, признаться, для своих габаритов слишком аккуратно поглощающий пряное мясное рагу.

Паймон оторвалась от коробки с заврианским печеньем.

— О, а на чем играешь?

— На нервных клетках местных, — отшутился «Музыкант».

Путь фатуи и были во хмелю, вероятность диалога личного характера таяла на глазах.

Люмин привлекла электро маг цицинов по имени Мира — хрупкая девушка в фиолетовом плащике. Перед ней стояла нетронутая остывшая тарелка с жареной рыбой в мятном соусе и с толченым картофелем.

Всё происходящее за столом выглядело так, будто сослуживцы пытались её развлечь, но выходило из рук вон плохо, она даже вина не касалась.

Люмин несколько раз ловила на себе взгляд из-под изящной маски: испытующий и хорошо знакомый, наполненный безупречно спрятанной под толстой броней неимоверной болью. А делиться подобной не стоило с каждым.

— Ты неплохо сражаешься, — вдруг сказала Мира. На удивление, голос у неё оказался хрипловатым. — Мы наблюдали. И товарищи рассказывали, что вы с Паймон помогали им с эвакуацией, спасибо.

— Не стоит. Я делала то, что могла, — ответила Люмин.

— Но ты ненавидишь фатуи.

— Если бы я питала ненависть конкретно к вам или лично к Капитано, то не приняла бы приглашения.

— Я знаю, — через силу улыбнулась Мира. — Говорят, — она сглотнула, — ты нашим ребятам глаза закрывала…

— Мира, — тихо окликнул агент и сжал её руку.

— Всем, — подтвердила Люмин. — Мы сражались на одной стороне…

— Да, — подала голос Паймон. — Мы знали, что выживших вряд ли найдём, но всё равно ходили и проверяли. А в Родниках…

— Что в Родниках?

Глаза Миры округлились, а сидящий с ней рядом агент напрягся. Только теперь Люмин поняла, что фатуи за столом разом замолчали.

— Слепая надежда, — грустно усмехнулась Люмин. — Был момент, когда мне показалось, что один из ваших пиро застрельщиков шевельнулся. Только показалось. Неподалёку девушка лежала убитая. Волосы длинные, светлые. Убежать пыталась…

Мира задрожала. С шумом выдохнула, залпом осушила кружку, встала и улыбнулась одними губами. Люмин послышалось слово «дурак».

— Прошу меня извинить, мне нужно на пост. Приказ Капитано.

— Это у меня приказ. Глаз с тебя не спускать, — огрызнулся агент.

— Со мной всё нормально, — отчеканила Мира. — Или я должна извиниться за то, что для меня нет сегодня никакого праздника? Ну, простите, что порчу вам вечер.

Место, где она стояла, озарила вспышка. Мира материализовалась у выхода и тут же скрылась за дверью. Агент проследовал за ней, пробурчав что-то вроде:

— Я её верну.

Тишина за столом потяжелела настолько, что Люмин перестала воспринимать весь остальной шум в накрытом зале.

— Она брата потеряла в Родниках. Близнеца, — нехотя проговорил «Музыкант». — Мы должны были быть все вместе, но он настоял, что нужнее там. Мира сердилась. Вадим её буквально насильно вытолкал, они же никогда не разделялись. Девчонка белокурая — это Аннеке. Влюблен он в неё был, как…

— Наш отряд отправился с Капитано, — аккуратно увёл от темы Серёжка, — сдерживал самые крупные очаги Бездны. Земля черная, туман, друг друга не видно. Голоса в голове…

Паймон пискнула и закрыла рот ладошкой.

— Кричал кто-то, звал на помощь, Капитано приказал не отзываться.

— Но почему? — удивилась Паймон.

— Потому что звать там было некому. Бездна принимала образы наших родных. Живых, мёртвых и того, во что превращала и первых, и вторых. Мира попалась в самую гущу. Сражалась с нами, принимая за чудовищ, кричала о гибели Вадима, проклинала Натлан. Капитано её буквально вырвал из лап смерти, но ей нужно время и много.

— И не оставаться одной, — добавил «Музыкант». — Это всё равно, что сойти с единственной тропинки.

— Потом получили приказ выдвигаться к Стадиону. Дальше вы знаете.

— Ваше появление было грандиозным, — обронила Люмин.

— Да! Паймон столько всего насмотрелась! — сбивчиво залепетала Паймон. — Сперва, мы добывали сводки и всё шло относительно неплохо. Отбили у монстров малышей-заврианов и нескольких взрослых, даже курьера нашли — юмказавр его на себе вынес. Они такие храбрые! У Тото вон вся семья сбежала, а он остался дом защищать.

— В Натлане у людей и заврианов крепкая дружба, — кивнула Люмин. — Даже если бы было иначе, какое живое существо не встало бы на защиту родной земли, наплевав на разногласия? Это такая бессмыслица, когда мир наполняет тьма. Честно сказать, я совершенно собой не довольна. Постоянно бросалась в бой с ощущением, что опоздала.

— Люмин…

— Особенно, когда обходила убитых. Стариков, женщин, бойцов, молодую пару — они погибли, держась за руки, а в их изголовье лежал колохозавр. Или когда шла на писк малыша-юмказавра, родители которого «уснули» внизу вместе с монстрами.

— Потом мы ваших солдат встретили, — попыталась отшутиться Паймон, но голос её дрожал. По правде сказать, за всё время, что она путешествовала с Люмин, Натлан — первое место, где она так много плакала. — Они опешили, когда нас увидели, даже поблагодарили! Непривычно.

— Да уж, — отозвался «Музыкант».

— Гео застрельщик так и сказал, — усмехнулась Люмин. — Мы помогли им с эвакуацией. Люди стеснялись просить фатуи о помощи, не думаю, что вообще привыкли просить. Но они сами вызывались. Это было очень ценно, правда.

— Всё, что могли, — пожал плечами «Музыкант». — Приказ есть приказ.

Люмин не ожидала от себя, что станет говорить с фатуи настолько откровенно, но в сказанном с обеих сторон не было никаких секретов — лишь наболевшее и горючее.

— Простите, можно вас на минутку? — отвлёк чей-то голос.

— О, Осаве и Иоба! — воскликнула Паймон. — Мы их спасли в Родниках!

— У вас что-то случилось? — ровно спросил «Музыкант».

— Нет-нет, просто моя дочь хотела вам что-то сказать.

Маленькая Осаве под взглядами фатуи смутилась ещё больше и сжала мамину руку.

— Извините, я обозналась. Один из ваших солдат… — она уставилась на Сережку большими глазами. — Я просто хотела сказать вам большое спасибо за всё! Мы с мамой живы благодаря вам. Натлан вас не забудет!

Люмин поймала на себе пристальный взгляд Сережки. Он ждал объяснений и сильно напрягся, будто пытаясь вспомнить Осаве, которую никогда не видел.

— Да, это правда, — растроганно добавила Иоба. — Имена ваших павших товарищей навсегда останутся с нами.

— Спасибо вам. Для нас эта битва тоже была делом чести, — ответил «Музыкант».

Иоба вежливо попрощалась и потянула дочь вглубь зала.

— Да что ж такое, — беззлобно проворчал молотобоец. — Договаривались же не расклеиваться.

— Они оказались единственными выжившими в Родниках, — тихо сказала Люмин в сторону Сережки. — Иоба говорила, что они отбили атаку и приготовились к эвакуации, когда в небе раздался взрыв, и их окружили. Ваши солдаты защищали людей до последнего вздоха. Осаве и Иобу спрятал офицер — крио, как и ты.

— Рома, наверное, — задумчиво проговорил Серёжка. — Роман Снежевич. Слышал, что его туда направили. Хороший мужик, толковый был, крепкий… Старший в их отряде.

— Мы его у входа в укрытие нашли. Только благодаря ему Осаве и Иобу никто не искал. Паймон… Просила его «проснуться».

— Твари, — молотобоец вогнал в стол нож для мяса.

Люмин вздрогнула, но не подала виду, ведь ощущала тоже самое. Дикую, необузданную ярость, похожую на ту, что захлестнула в Инадзуме.

— Выкосили два наших отряда вместе с гражданскими. Если у кого-то в самом начале ума ещё на какие-то шутки хватало, то потом… Хорошо, что они в плен не сдаются. Пощады не будет.

Шутки кончились… Люмин множество раз повторяла эти слова. Бездна отняла у неё Итэра, Бездна осквернила всё, во что она верила. Разрушила множество жизней и повергла в прах миллионы душ. Бездна. Хаос и смерть. И сегодня Люмин мстила за это с троекратной злостью. Только холодной, вспоминая совет Арлекино. За каждый дом, за каждую боль, за каждую жизнь и… слезинку Паймон.

Она дала слабину лишь раз. В пылу сражения никто не заметил, как улыбнулась с влажными от слез глазами, видя, как фатуи пришли на помощь.

— Я боялась, что вас могли разбить. В тех местах, где вы сражались не дул даже ветер — по сводкам.

— От такого приглашения не отказываются. И на такой «концерт» не опаздывают, — голос «Музыканта» с горящими огнем глазами налился ядом. — Вы тоже прекрасно сражались. Капитано редко кого удостаивает комплиментом на этот счёт.

— Тем не менее, в спарринге отказал.

— Ты разочарована?

— Нет. Просто, — Люмин хотела пошутить, правда, от сказанного далее к щекам прилил такой румянец, что шутка превратилась в признание. — Может, я люблю пробовать Предвестников на вкус.

— Вообще-то, — подала голос Паймон, вынырнувшая из шокоатля со злакофруктами и перемазанная шоколадом. — Он намекнул, что тебя сломает.

— Ты на чьей стороне? — прищурилась Люмин.

На плечо легла грузная рука.

— А кого-нибудь из офицерского состава элитного подразделения Фатуи?

— Кого-нибудь — это тебя? — сьязвил «Музыкант».

Люмин оценивающе глянула в ухмыляющееся лицо молотобойца.

— А тебе сегодня не хватило?

— От хорошей драки не откажусь.

— А я… Возьму пример с Капитано.

Молотобоец убрал руку и состроил оскорбленный вид.

— По правде сказать, у меня неважные отношения с теми, чья стихия — электро. — Люмин потянулась к тарелке с чипсами из злакофруктов и отправила одну из них в рот. — Вот с товарищем агентом, например, было бы интересно.

— Пиро, значит, больше по душе, — оценил «Музыкант».

— Крио. Но у моего друга в Мондштате есть замечательный пиро брат.

— А нам тут презент от Повелителей Ночного Ветра, — из-за спины вдруг появилась Мира и поставила на стол пару тарелок севиче с медовой глазурью. Доброжелательность выглядела деланно, но она искренне старалась. — Кто желает?

— Оророн здесь? — весело спросила Паймон, взлетела под самый потолок и осмотрелась.

— Был. Уже убежал. Его племя едва с лица земли не стерли, какой ему пир, — буркнул агент, занимая своё место.

— Капитано с вами не ужинает? — аккуратно спросила Люмин.

Все почему-то притихли, будто никогда не задумывались.

— Он что, вообще не ест? — удивилась Паймон.

— При нас — нет, — хмыкнула Мира. — Кто-то даже предполагает, что он питается ментально. Поверженными врагами, — она маниакально оскалилась.

— О, Паймон поняла! Тогда ему, наверное, будет приятно, если мы что-нибудь ему отнесем в гостиничный номер?

Снова тишина.

— Он столько сделал для всех нас сегодня, я думаю, хорошая мысль, — поддержала Люмин.

— Наиглупейшая ситуация, — хмуро отозвался «Музыкант». — Капитано все время в делах, все время где-то. Я только сейчас вдруг понял, что не знаю, спит ли он вообще, не то, что бывает ли голоден.

— Да. Внезапно, — Мира пригубила из кружки. — Но я не пойду!

— Ты что? Его избегаешь? — удивилась Паймон.

— Нет, — выражение лица Миры приняло серьезный вид. — Просто у нас так не принято.

— Как так?

Любопытство Паймон обезоруживало. Мира молчала, подбирая верные слова и оценивая возможности их трактовки.

— Я не готова говорить с Капитано, — она подалась вперёд. — На поле боя повела себя совсем не как солдат. Он… Спас мне жизнь, потому что считает любую другую важнее его собственной. Он знает моё горе, и оно ничтожно по сравнению с его. Но он позволил мне биться в истерике при нём, слушал мои бредни и слёзы, пока я не успокоилась. Может, я вообще сознание потеряла, потому что не помню, как он меня отпустил. Не хочу жалости. Мы — его честь и гордость, а я повела себя, как неразумное дитя. Впервые за много лет. Позор.

— Будто ты поступаешь по-солдатски, когда прячешься от него по углам. Перестань. Сама же сказала: он понимает. И всегда отбирал на службу лучших из лучших, — сказал Серёжка. — Лично я, когда увидел тебя в первый раз, задумался: «Что за малявка?» Но ты на первом же спарринге такого жару дала, что ни у кого вопросов не осталось, не только у меня.

Мира опустила загадочный взгляд в тарелку.

— Комплимент принят. Но я всё равно немного не в той кондиции.

— Значит, я сама всё устрою! — гордо заявила Паймон.

— Донесешь? — прищурилась Люмин. — В целости?

— А вот возьму и донесу! Сейчас закажу все самое вкусное, самое изысканное, самое-самое! А?

Её окликнул «Музыкант» и что-то прошептал на ухо. Люмин попробовала подслушать, но ничего не вышло, да и, в конце концов, когда это Паймон держала язык за зубами без подсказок?

— А запиши Люмин рецепт! — воскликнула она. И без того большие глаза пугающе округлились и загорелись восторгом. — Не забудь, ладно?

— Дела, — протянула Мира, складывая руки на груди. — Мы, значит, местной кухней балуемся, а он, понимаете ли, спецзаказы формирует.

— Ну, я же не для абы кого. Для Первого Предвестника, — важно уведомил «Музыкант».

— Смотри, припомним. Ладно, малышка, я с тобой. Всего-то надо в дверь постучать. Если его там нет, то будет сюрприз, — Мира наградила «Музыканта» хитрым прищуром колючих глаз и вальяжной походкой проследовала за Паймон к печи.

Их не было минут сорок, но Люмин совсем не волновалась. То ли от оглушительного чувства безопасности, внезапно, рядом с фатуи, то ли от того, что устала от бесконечного щебетания своего крылатого компаньона.

— Всё сделано в лучшем виде, — наконец, уведомила вернувшаяся Мира и протянула белый платок в чём-то снова перепачканной Паймон. — А ваш друг из Повелителей Ночного ветра забавный такой, если приглядеться. Он тебя не ассоциировал с овощами?

— О, Паймон, как только не называют, хе-хе…

— Будем знакомы, называй меня электрический баклажан, — Мира пожала маленькую ладошку и коротко рассмеялась. — Вот товарища «Музыканта» окрестили кабачком, а Серёжку морозной дынькой. Вот этого гражданина зовут «заоблачным перчиком», — Мира обняла за плечи агента. — О, а видишь, этого могучего богатыря? Это…

Молотобоец решил не тратить времени зря и запустил в неё злакофруктом, который был благополучно пойман.

— Это тоже, между прочим, кабачок, только из особого сорта, цукини-переросток.

Паймон расхохоталась.

— У нас ещё есть сержант-капуста, но он сегодня в патруле.

— Сам-то кто, этот твой Оророн? — с насмешкой спросил Серёжка. — Тепличное растение, которому вечно кто-то загораживает солнце. Я чуть трижды не поседел, когда узнал, что он нас в атаку поведет, думал, потеряемся.

Агент кашлянул в кулак. Мира прищурилась.

— Да, я тоже его плохо понимала, и первое время размышляла над тем, блаженный он или притворяется. Так вот — притворяется, иначе, Капитано бы с ним не разговаривал. Полезный навык: в любой непонятной ситуации говорить про грядки.

Люмин крепко сдружилась с Оророном и не любила, когда кто-то обсуждал её друзей. Но эта беседа выглядела совсем беззлобной и уютной, к тому же Мира заметно посветлела, а Паймон расслабилась.

— Нашей бы сейчас, огненной. При всём уважении к здешней кухне, — произнесла Мира. — А то своих поминать чужим вином как-то…

Сережка аккуратно вынул откуда-то из-за ремня серебристую флягу.

— Ты взял? — просиял «Музыкант» и тут же разочарованно покачал головой.

— Сегодня можно.

— Как от сердца отрываешь, да?

— Вам Капитано не разрешает? — спросила Паймон.

— Нежелательно, — ответила Мира. — Но… Кажется, сегодня тот самый особый случай, когда можно немного затуманить себе разум.

— Вот если до беспамятства нарежешься, то отправишься до дома вплавь, — уведомил «Музыкант». — Наш Капитано — командир суровый.

— Осталось ещё, — сказал Сережка, убирая флягу. — Значит, будет кому выпить на обратном пути.

— Это какая-то примета? — спросила Люмин.

— Не то чтобы… Сложилось как-то. Служил у нас один дипломат, не расставался с ней. Счастливая, говорил. И вроде бы выдумка, а все верили. Просто у каждого в дороге с собой всегда что-то было в напоминание о доме: фотокарточка, кольцо, нетающий снег в мешочке, а у него фляга с огненной водой. Скрытный мужичок, сложный. Я только после его смерти узнал, что у него больше никого и ничего не было, кроме этой фляги. Он говорил о ней, как о своём пути: целая, значит, и жизнь полная. Вот мы и сохранили традицию. Наполнили её, опустевшую возле мертвого владельца. Так что теперь со мной катается. И у нас еще осталось по три глотка за победу и по четыре на обратный путь.

— Не сглазь, — подмигнула Мира, поднимая следом за остальными кружку.

— Мы победим, — Люмин уверенно стукнула об неё своей.

— Кабачок Снежевич, — протянула Мира и закусила губу. — Ты бы спел что-ли? Я же знаю, что ты со своей подружкой никогда не расстаешься.

— В бой не беру. У боя своя музыка, — отозвался «Музыкант».

— Мне было бы интересно послушать, — искренне сказала Люмин. — Один знакомый Предвестник даже приглашал меня в гости, в Снежную.

— У нас очень холодно, — напомнил Серёжка. — Придется одеться теплее.

— Драконий Хребет — вот где холодно, — запротестовала Паймон, даже зубами застучала.

— Идёт, — пожал плечами «Музыкант» и вытащил откуда-то из-под стола гитару.

И как она только туда поместилась?

Легко тронул струны. Мелодия скользнула по пространству аккорд за аккордом.

Люмин заслушалась. Перед глазами заплясали припорошенные колючим серебряным снегом картины. На одних — она была смертельно одинока. На других — они парили с Итэром в облаках и ели пирожные в уютном кафе на краю скалы.

— Дурак, — бросила Мира и осушила очередную кружку. — Влюблённый дурак ты, братец…

— За твоего не скажу, — обронила Люмин, — а вот мой ещё хуже. Там особый случай. Принц Бездны. Его Высочество. Я бы на месте Капитано давно бы этого прЫнца за уши домой притащила и… заставила бы сутками пасти сумерских вьючных яков — было бы меньше времени на такие заскоки.

— Своего ты еще увидишь, — Мира сморгнула слезинку и, поставив кружку на стол, посмотрела внимательно прямо в глаза. — Обязательно.

— Спасибо.

А потом «Музыкант» запел. Тихо, затем всё громче. О доме, о семье, о любви и потерях. О том, как мир укрывает тьма, и как тьма сменяется светом. Об имени, от которого отречься не удастся, где бы ни был.

Натланцы слушали, украдкой вытирая слезы. Кто-то пытался аккомпанировать. Слова проникали в душу, погружали в нечто глубоко потаённое и личное. Всё же, Мавуика была права: без прошлого, без памяти, без общей культуры и истории, без души — жизнь невозможна. Она пустая, принадлежащая кому-то другому, и этот кто-то её уже не распишет. И в ней ты слаб, как цветок без корней.

Любимый ход Бездны. Вот против чего они все сегодня сражались и за что погибали.

Мира молчала, но скоро зазвучал и её голос — бархатистый и не такой уж и хриплый. Они с «Музыкантом» в эти минуты совсем перестали быть для Люмин фатуи, к которым она привыкла за путешествие по Тейвату. Сейчас это были просто два человека, в которых лилась живая кровь, и бились живые сердца.

Песня из Снежной перетекла в мотивы Натлана. Люмин подумалось, что поверженная Бездна тоже сейчас их слышала и пила, как разъедающую плоть кислоту. Только плоть на сей раз — её собственная.

А голоса звучали во имя и вопреки. Для тех, кто рядом, для тех, кого нет.

В какой-то момент Люмин поймала на себе взгляд Часки. Она сидела за столиком, накрытом для двоих, но второй половины не касалась — для сестры… Которая помнила каждую рану, что излечила. Которая, несмотря на разногласия и ссоры, искренне любила и переживала за Часку. И вот теперь ушла, забрав с собой в царство покоя часть её сердца.

«Музыкант» продолжал играть. На сей раз что-то совсем незнакомое большинству, но не Люмин. Ей почему-то вспомнился молчаливый Дайнслейф, одиноко сидящий в мондштатской таверне или возле её постели в сумерском лагере. Такой чужой и в тоже время понятный. Храбрый, говорящий то, о чем нужно знать, и берегущий то, что вскрывает раны. Человек, которому, как и Капитано, не нужна ничья похвала.

— Каэнри’ах, — прошептала Люмин в пустоту.

«Музыкант» едва заметно улыбнулся. Он находился глубоко внутри себя, но ещё глубже — в гитарных струнах, которых бережно касался. Фатуи почти дремали, слушая его уютную песнь, а Паймон и вовсе свернулась калачиком на пустом блюде и тихо посапывала.

Ни тени угрозы, ни желания отстраниться, только тепло, разрушающее яд и лёд — воплощениями которых фатуи обычно являлись Люмин.

Никакой лжи. Они сами впустили её в свой мир и разделили с ней общую войну. Паймон, кстати, не позволила бы себе уснуть так крепко на территории врага.

— Милорд, — будто бы невзначай произнёс «Музыкант».

Инструмент был тут же отложен, все одновременно встали.

— Капитано? — оглянулась Люмин.

— Что? Где? Никому не верьте! Я ничего не пересолила! — заверещала Паймон и тут же закрыла рот ладошками.

От образа Капитано пахнуло холодом. До чего же непривычным в жару!

— Разойдитесь по постам, сейчас не время поступать опрометчиво, — скомандовал он, но Люмин услышала в интонации заботу.

— Так точно, сэр, — ответил «Музыкант», обошёл её и тихо пожелал спокойной ночи.

— Сэр, разрешите личную просьбу, — выдохнула Мира.

Капитано молчал, но смотрел прямо на неё сквозь угольно-черную маску.

— Прошу вас не отстранять меня от службы. Даю вам слово, что не подведу.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

Миру потряхивало, пусть на ногах стояла ровно.

— Уже намного лучше, сэр. Благодарю вас.

— Если ты уверена, что отдых сделает тебе только хуже, возвращайся в строй. Но не стесняйся говорить, если что-то пойдет не так.

— Есть.

Мира бросила на Паймон загадочный взгляд и торопливо удалилась.

Внутри ещё разливалось тепло. Люмин и представить себе не могла, что сегодняшняя ночь способна почти породнить столь разных людей.

— Вас не утомили? — спросил Капитано.

Ей почудилось, или улыбнулся? С болезненной усталостью, но всё с тем же ясным, неповрежденным проклятием Бездны, тёмно-синим взглядом. В это очень верилось.

— Ни разу не поругались. Жаль, что эта ночь — лишь передышка. Битва всё ещё идёт внутри.

— Ты умеешь противостоять Бездне. Вытягивать её. Но она постоянно с тобой. Тебя сложно обмануть, но она приложит все силы.

— И проиграет.

— Вы с принцем очень похожи.

— Не называй его так. Его зовут Итэр, и он мой брат, — голос Люмин задрожал, а сердце вдруг охватило отчаяние.

— И только ты можешь достучаться до него, — произнёс Капитано так, словно считал это.

— Чем ближе к нему, тем больше я не понимаю, кто из нас по-настоящему прав. Но я не хочу, не могу позволить погибнуть этому миру.

— Береги эту ночь. — Капитано осторожно коснулся цветка в её волосах. — Интейват… В Каэнри’ах они росли повсюду, но теперь те земли обращают в прах всё, что принадлежало им и решилось коснуться снова. Ты не знаешь, что значит остаться без родины. Но твой брат — её воплощение для тебя. Я хочу, чтобы вы услышали друг друга. Вы на это ещё способны.

— Спасибо, — прошептала Люмин, прикрыв глаза.

— Мавуика ещё не вернулась? — выдержав паузу, спросил он.

— Нет. Она недолго была здесь, а потом снова ушла… Многим нужна помощь, не могла остаться в стороне.

Капитано глубоко вздохнул.

— Ты похожа на цветок, что в твоих волосах. Возвышаешься над ценностью золота, тонко чувствуешь мир и дрожишь на ветру. Тебе меня благодарить не за что, а вот мне всегда будет за что.

С этими словами он исчез будто бы не был, поселив в груди Люмин тянущую и тревожную пустоту.

Миру захлестнули воспоминания о бое. Яркие, испещренные элементальной энергией — чужой и собственной.

Она не стала активировать электро-щит — сегодня готова была рвать Бездну голыми руками.

— Станцуем? — спрашивала она брата, приглашая на спарринг. Танец то был или игра — зависело от настроения.

— На войне ж не танцуют, — с улыбкой отвечал он.

Капитан приказал: защитить людей любой ценой. И она уже заплатила. Выскользнула из-под щита гео застрельщика, позволила себя окружить сразу четырем волкам и маниакально улыбнулась.

Это было захватывающе. Её потряхивало от собственной силы и, что особенно радовало, в голове не осталось ни единой мысли.

Она заплатила. Она заплатила Натлану жизнью брата. Теперь настал черед Бездны заплатить ей.

Вожак стаи кружил над головой. Из огромной пасти капала слюна и чья-то кровь — она же блестела на блестящих серебром когтях.

Мира получила удар в спину и тут же отбросила одного из щенков.

— Солдаты Снежной не умирают лёжа. Хочешь поиграть со мной, малыш?

Казалось, она совсем одна против них и нарочно позволяла себя выматывать, наблюдая за тем, как неумолимо тает и их сила.

Наконец, они с вожаком остались вдвоем. Всё это время он тоже любовался боем и вот, наконец, возник напротив. Только теперь Мира активировала щит. Но он вдруг треснул после первой же атаки. Вожак швырнул её на камни, голову окутала тупая боль и в глазах потемнело. Замахнулся грузной лапой.

Мира, верно, на миг потеряла сознание, потому что когда сфокусировала взгляд, всё было уже кончено.

Над ней стоял «Музыкант», лица которого она не видела, но в котором упрямо узнавала брата.

— Ну что? Потанцуем? — спросил он, протягивая руку.

— На войне ж не танцуют, — слабо улыбнулась Мира.

Хорошо, что под маской не было видно слёз.

Бездна… Бездна была везде. Она рождала всё новых и новых монстров, которые даже после физической смерти, надолго осядут в головах людей и продолжат пытать изнутри.

Справа донёсся чей-то громкий плач, очень похожий на детский. Это кричала Паймон, видимо, в пылу очередной атаки потерявшая свою путешественницу Люмин.

Монстры часто отвлекались на неё. Её сила, в том числе и жизненная, действовала на них магнетическим образом. Но Паймон никого не убивала. Она вообще никогда никого не убивала — это Мира считывала.

Паймон паниковала. Люмин была недалеко, но она её не видела и не слышала, то и дело вытирая ладошками глаза, похожие на ночное небо, и хватаясь за белокурую головку. Она вела себя так, будто…

Капитано подробно рассказывал бойцам о том, на что способна Бездна: даже если не могла вонзиться в жертву глубоко, мастерски играла на психике.

Мира беззлобно улыбнулась. Паймон — такая крошка с маленькими хрупкими крылышками… Она даже представить не могла, насколько на самом деле храбрая.

Бездна прятала от неё Люмин, но не тела поверженных монстров.

— За Натлан! — принялась она вдруг лупить одного из них. Тот уже превращался в бесформенную жижу и уползал обратно во тьму. — За Мавуику! За детёнышей заврианов! За фатуи! И за Каэнри’ах тоже!

У Миры перехватило дыхание. До чего же непривычно такое слышать.

Она рванулась к Паймон, когда увидела врага, метившего ей в спину, но чей-то нож оказался быстрее — подобными без подготовки драться бесполезно.

Паймон взвизгнула и обернулась. На возвышенности стоял агент.

— За Снежную, — прочла Мира по его губам.

Да. Пусть только сунутся.

* * *

Она вернулась на пир с теми же тяжёлыми мыслями, с какими уходила. Правда, предшествующая схватка с агентом всё же подарила небольшую разрядку. Мира не привыкла к заботе, ей не помогали никакие разговоры, кроме ненавязчивой беседы на клинках. Агент понимал её, а она любила его удивлять.

— Лежала бы там с ним, лучше? — спрашивал он её о брате, в очередной раз пуская пару любимых ножей.

Нет, не лучше. Но не покидала мысль, что, окажись она рядом, смогла бы помочь отряду.

Плечи сковывал мышечный спазм. Она приказывала себе не вспоминать прошедшую битву под страхом смерти и в очередной раз позорно проигрывала, продолжая вести себя не как солдат.

Брат погиб, находясь вдали от неё, и Бездна глумилась над ней, вменяя вину. Она не должна была слушать, не имела права обнажаться перед ней, давать слабину всегда идеально собранным в кулаки нервам. И уж тем более рыдать навзрыд в мундир Капитано и бить в него же, что есть мочи.

В ту минуту она будто впервые столкнулась с несправедливостью. И навсегда запомнила, как смеялась над ней тьма, как Капитано крепче сжимал её железными руками, стремясь забрать оглушающую боль. Мира его чувствовала… Бешеную энергетику, неумолимую силу, лихорадящий душу голос и дыхание, в ритм которого стремилась попасть. Из всех страхов на свете остался внезапно всего один: когда всё закончится, командир отошлет её домой. Насовсем.

Агент осторожно коснулся плеча. Мира холодно обернулась и сделала шаг. Взгляд сосредоточился на «Музыканте», который подошел к какой-то маленькой девочке и опустился на колено.

— Осаве, правильно? — коснулось слуха.

«Музыкант» достал из нагрудного кармана небольшой нетающий осколок льда на цепочке. Внутри кружилась неизвестная Натлану вьюга, и огненный мотылек упрямо летел против ветра.

— Прихватил, когда ехал сюда из Снежной. Пусть останется у тебя на память.

— Ух, ты! — воскликнула Осаве. — Но, как же ты теперь будешь вспоминать о доме?

— Дом, — задумчиво обронил «Музыкант». — Сувенир мне его не заменит, но напомнит тебе о больших и надёжных друзьях. А домой мы все вернемся, когда победим.

— Спасибо, — ласково прошептала Осаве и обняла «Музыканта» за шею.

Этот жест отозвался в Мире глубокой дрожью. Словно горючая жидкость прошлась по холодным венам и снова замерзла, застряла в районе солнечного сплетения.

Как давно они не были дома, не касались родных рук… И как просто получилось у этой крошки поверить словам о «большом и надёжном друге из Снежной».

Мира не хотела подслушивать, но служба такая. Внутри закопошились совсем другие воспоминания, в которых они с братом засматривались на бравых офицеров фатуи и мечтали когда-нибудь стать такими же. Смешно, наверное… Но большего у неё не осталось.

— Скажи, — воскликнула Осаве, — а можно мне тоже что-нибудь подарить на память семье Романа?

«Ромка, значит…» — подумала Мира. Она много раз слышала за сегодня, как жители племени Народа Родников пересказывали друг другу историю, как офицер фатуи закрыл собой мать и девочку, и тем самым уберег от неминуемой смерти. Мира хорошо его знала, но редко выпадал случай побеседовать у костра на чужой земле.

«Музыкант» немного опешил, задумался, и Мира решила воспользоваться этой паузой.

— Дочка у него есть. Твоего возраста, — коротко улыбнулась она и протянула руку. — Мирослава.

— Осаве, — представилась девочка и, недолго раздумывая, сняла с себя бусы из ракушек. — Можно?

Мира не могла предугадать, как будет выглядеть такая благодарность за жизнь в глазах овдовевшей женщины и её дочери, оставшейся без отца. Она бережно расправила в ладони раковины с изящными бусинами и постаралась представить то, что должна будет сказать или написать. Что она сама могла бы сказать брату? Горе одно, слова звучат из разных уст, но об одном.

Как же…

«Привет, Маша. Меня зовут Осаве, я из Натлана, дочь племени Народа Родников. Мне столько же лет, как тебе, и у меня тоже нет папы.

Твой папа отдал свою жизнь за то, чтобы мы с мамой выжили в страшной войне. Горюем вместе с тобой и шлём тебе этот сувенир из далеких краёв. Пусть он будет твоим счастливым талисманом и придаст сил пережить утрату. Я не знаю тебя и, возможно, никогда не узнаю. Но уверена, что ты такая же храбрая».

Как-то так?

— В порядке? — спросил «Музыкант».

Мира моргнула и печально улыбнулась Осаве.

— Мы письмом пошлём.

— Спасибо! — весело сказала Осаве. — Спасибо, господа обалдуи!

— Как? — рассмеялась Мира.

— Ой! Фатуи!

— Ну а что… Созвучно, — поддержал «Музыкант».

И правда, в наших рядах всегда служил, как минимум, один «обалдуй»...

Капитано прошелся по комнате и остановился возле накрытого стола. Верно, Паймон не зря проговорилась, да и почерк Миры он бы узнал из сотен.

Три самых простых блюда родом из Снежной но в стиле Натлана. Это было очень сложно объяснить, но выглядело строго и со вкусом.

Он глубоко вздохнул и скинул на стул плащ. Увы, есть совсем не хотелось. И хоть одна его часть действительно желала покоя, другая — куда упрямей рвалась на поиски одной рыжеволосой кометы, которая стремилась быть сегодня везде и сразу.

Он понимал. Даже разделял рвение Мавуики, сам будучи таким. И всё же, когда наблюдал подобное безрассудство от близких людей, его всегда тянуло провести им «профилактику мозговых ресурсов» на первом же спарринге.

— Кажется, я сильно опоздала, — вдруг прозвучало за спиной. — Людям нужна разрядка, а мне уверенность в том, что им оказывается вся необходимая помощь. Признательна, что ты остался.

— Не стоит.

— Почему я не узнаю тебя? — она снова задала этот вопрос, на сей раз тише, как самой себе. Приблизилась и протянула ладонь.

— Как я уже говорил, ты не найдёшь за тьмой моих прежних черт, — он мягко перехватил запястье.

Кожа отозвалась незнакомо живым теплом на то, как преодолев небольшое сопротивление, она почти незаметно улыбнулась и коснулась его щеки.

Он прикрыл глаза, но взамен блаженства в темноте опять полыхнул огонь. Мёртвое, но сохранившее былой трепет на потеху Бездне, пламя Каэнри’ах — руин родного королевства, что уже пятьсот лет говорит с ним голосами тех, кого не спасти.

— Ты любил меня когда-то?

Он моргнул, силясь сосредоточиться на реальности или хотя бы её подобии.

На голосе. На чьём? Оскверненные души его семьи тоже задавали ему этот вопрос не единожды. А Мавуике… Не шел он Мавуике. Истинным воинам выражение чувств даётся сложно и не всегда возможно.

Должно быть, действительно пригрезилось. Мавуика молча опустила ладонь, больше не настаивая на том, чтобы снять маску. Сосредоточилась на руке, по-прежнему сковывающей запястье. Провела по пальцам — в железной перчатке они не выглядели изломанными или уродливыми. Они были просто… другими.

А её интерес не был праздным. Она «бродила» по черненому серебру, будто выискивая возможность помочь… Узнать, вспомнить.

— Так ли теперь это важно? — обронил он.

— Спокойной ночи, Капитан. Натлан многим обязан тебе, не отвергай благодарности.

* * *

Она замерла возле двери, когда услышала его шаги, и закрыла глаза, словно знала заранее, чего он хотел.

Воздух… С Капитано он почудился ей чужим: тяжелым, но чистым и тягучим, как в бескрайнем, умытом прохладным дождем, лесу. Мавуика вдохнула, отвечая на поцелуй.

Запах влажной хвои и трав смешался с медовым воском — это дурманило голову. Капитано не лгал ни на йоту о проклятье бессмертия, но она не ощущала его, касаясь и подпуская ближе.

Пятьсот лет назад королевство Каэнри’ах погибло за то, что могло бросить вызов богам. Они учились создавать жизнь с помощью алхимии, и Мавуика верила: могли сдерживать или маскировать последствия пережитой трагедии.

Внутри становилось всё холоднее, и этот холод рассыпался иголочками по всему телу. Тоненькими, острыми, что вонзались в горячую плоть и таяли, напитавшись пламени.

Мавуика дрожала. Ей казалось, она летела куда-то вниз, где нет кислорода. Обняла Капитано в упор, боясь потерять равновесие, очертила рельеф упругих мышц под черным сюртуком.

Она упала на землю и, глядя широко распахнутыми глазами в бескрайнее небо, попыталась выровнять дыхание.

Мальчик с необычными синими глазами, зрачки которых напоминали рукоять меча, опустился рядом. Смоляные волосы до плеч пыл спарринга уложил по-своему.

— У тебя есть мечта? — спросил он, высматривая что-то в тех же небесах.

— Ты будешь смеяться, — она перевела на него солнечный взгляд, но весь образ друга разительно отличался от всех тех, кто не воспринимал всерьёз или ставил под сомнение её возможности. Она замолчала, а затем хитро прищурилась. — Но не советую. Ты говоришь с будущим Пиро Архонтом Натлана, — сказала гордо.

— Это не мечта, — отозвался он, но в прохладе его голоса читалась солидарность. — Это цель. Очень ответственная. Я в тебя верю.

— Спасибо. А у тебя есть?

Его имя почему-то ускользало, а образ подрагивал, как мелким дождем растревоженные морские волны.

— Я хочу превзойти самого себя. Остаться в истории родной страны сильным защитником.

— Это очень благородная цель. У тебя лицо лидера. Волевой подбородок, руки сильные, ноги неутомимые, сердце горячее.

Он перевел на неё чуть потемневший взгляд и тонко улыбнулся.

— Хочу через много-много лет увидеть тебя на этом месте и обменяться тем, через что мы прошли ради достижения наших целей. И узнать, что оба победили.

Она улыбнулась, крепко сжала кулак и направила на него. Тот протянул в ответ свой.

— Куда бы нас ни привели пути, мы не забудем этот день.

Слух улавливал музыку. Люди продолжали праздновать победу. Натлан… Её Натлан жил.

Она ненадолго отстранилась, позволив себе улыбнуться. Чувствовала, как Капитано бережно касается её волос и отвечала тем же, игнорируя следы разрушения на его лице. Ощущала себя другой и его другим, но всё ещё не могла узнать.

И снова падала. Теперь уже вверх. Или нет. Танцевала. Танцевала с ним на пустом Стадионе, поддернутом лишь сиянием флогистона, помнившем немало поединков и побед, слышавшем тысячи голосов. Лёгкость, ни тени усталости, чистота в мыслях и магия Повелителей Ночного Ветра…

В какой-то момент даже показалось, что Капитано разрешает ей открыть глаза, но… Её уже и без того устраивало то, что она чувствовала и видела подсознательно. Его мощные плечи, угольно-черные длинные волосы, знакомые тёмно-синие глаза, но с незнакомым выражением.

Не так уж и важно, что она не помнила. Ведь у неё было столько возможностей узнать заново.

Капитано кружил её по Стадиону, качал над усыпанными золотыми крошками путями жизни, которой суждено прерваться. Но держал её. Дразнил Повелительницу Смерти и держал.

— Ты хочешь спасти землю? Или людей?

— Тебя, — вдруг коснулось самого сердца. — Я. Спасу. Тебя, — уже четче и неоспоримей.

Его глубокий низкий голос громовыми раскатами прокатился по комнате и осел в её голове. Мавуика медленно открыла глаза. Капитано вновь стоял перед ней в маске, словно пришедший из совсем иного мира. Или это она сейчас была слишком далека от своего.

— Ты…

Она вдруг осознала, что совсем забыла, зачем к нему пришла. Её сильно мутило, мысли путались. Большая часть вечера попросту сгинула из памяти, закончившись на том, как она убежала с пира, чтобы лично проконтролировать уровень оказываемой помощи пострадавшим.

Ах, да… Она попросила одного из солдат фатуи помочь заплутавшему дедушке, а тот взял и треснул клюкой своего «ленивого внука, который только и любит, что кукузавров в небе считать». Смешно…

— У тебя закружилась голова. Я провожу тебя до твоей комнаты, — сказал Капитано. В голосе звучало волнение.

— Я дойду.

— Ты потратила слишком много сил. А Натлану необходим крепкий Пиро Архонт, разве нет?

— Поговорим об этом завтра на клинках? — спросила с вызовом.

Голова действительно кружилась все сильнее, а по позвоночнику каталась пульсирующая боль и периодически завязывалась в клубок между рёбер. Не находила выхода и места.

— Не убедительно, да? — спросила уже слабее, но с по-прежнему игривой интонацией. Ей даже пригрезилось, как Капитано нахмурился в ответ под маской. Как-то… почти по-отцовски, что-ли.

— У тебя всего лишь откат. Я принимаю твоё приглашение, — ответил он и вдруг поднял, как пушинку.

Искренне хотелось протестовать, но она могла лишь ощущать, как он бережно опускает её на кровать и прикрывает одеялом.

— А ты?

— Я мало сплю, — сухо отозвался он.

— Натлану необходим крепкий Пиро Архонт, но так получилось, что Пиро Архонту необходим лучший из Предвестников Фатуи.

Она не услышала ответа, если таковой и был. Сон захватил её, стоило лишь моргнуть.

* * *

Её грудь ровно, но тяжело вздымалась, левой ладонью она закрывала треклятый клубок между рёбер — он хорошо понимал это чувство.

Тем временем ночь плавно сменялась утром. Никто не знал, сколько выиграно у Бездны, но что-то упрямо твердило внутри: новый день ничего не решит. А если…

Капитано всегда спал чутко.

Сквозь полудрему, сотканную из густого тумана, он чувствовал, как по спине растекается живая, но отравленная кровь. Питает сведённые после многочисленных поединков мышцы и смывает многолетнюю усталость, о которой он и не думал никогда раньше. Пожигает каждый позвонок снизу вверх и сверху вниз, сосредотачивается на шее и плечах.

— Я знаю, что ты уже давно не спишь.

Он промолчал.

— Вчера ты поддержал меня, хотя не обязан. Пусть это будет ещё одним нашим секретом.

Тонкими пальцами с аккуратными ноготками, используя большие суставы, Мавуика достигала его мышц прямо через сюртук: захватывала, приподнимала и сжимала.

Он дышал глубоко и ровно, что весьма умело использовалось: Мавуика выдерживала ритм и чередовала давление с расслаблением. Быстро и легко вибрировала ладонями на одном месте, и, когда он невольно представлял себе это, становилось ещё приятнее.

— Ты не в первый раз это делаешь.

— Да. До сих пор помню, как в детстве топтала папину спину, — усмехнулась Мавуика.

— Не возражаю, Дочь Потомков Крон.

По ощущениям Мавуика смутилась: движения перестали быть столь уверенными. Но скоро она упёрлась коленями ему в копчик и встала. Он почти не ощутил этого.

— Одна наша Предвестница питает особую страсть к подобным вещам… И к высоким острым каблукам.

— Намёк понят, — Мавуика проворно спрыгнула и надела кожаные полусапожки.

Залезла обратно и сделала несколько коротких шагов от крестца к плечам, обходя точку, что находилась напротив так и не зажившей до конца раны, которую нанесла ему на Стадионе во время поединка. Остановилась.

— Дочь Потомков Крон. Представляешь, пятьсот лет прошло с тех пор, как меня называли так в последний раз, — сказала она с грустью. — Иногда мне кажется, я их не заметила. И верю до сих пор, что сестра найдёт меня, ведь я её помню. Она успела вырасти в талантливого архитектора, восстановить племя. Но то, что мы зовем временем, стерло её труды…

Капитано молчал. Она ценила это умение: боль разделять тишиной. И снова почувствовал её ладони. Она уперлась ему в плечи, прошлась по спине на руках, замерла на одной, убрав вторую за спину. Волосы спрятала, но он всё равно не сдержал глухого смешка.

— Ты знаешь, что я делаю, да?

— Красивый гимнастический трюк.

— Спасибо, — сказала она и спрыгнула.

От принесенной ночью роскоши на столе осталась только одна бутылка красного вина и вулканоторт. На внешнем слое из молочного шоколада красовались строчки на каэнрийском языке, который она не слишком успела узнать.

— «Даже если богатства всего мира станут прахом, а горный хрусталь великих льдов осквернит нерадивый художник, всегда найдётся тот, кто будет помнить твоё имя и пойдёт за ним до конца», — безучастно прочёл Капитано, подходя к окну.

Установившаяся пауза сменилась язвительным замечанием:

— Пусть я не помню тебя, но никогда не поверю, что тебе безразличны чувства твоих солдат. Эти строки ведь не из какого-то писания так?

— Да.

— Значит, кто-то хорошо покопался в древних рукописях и…

— Безразличны, — вдруг отрезал Капитано.

Мавуика сделала вид, что удивилась, а затем сложила руки на груди.

— Причудливая вещь — маска. Можно не признавать, что ты просто не знаешь, как теперь резать этот торт.

Капитано закатил глаза. Сейчас он готов был поклясться, что за спиной одобрительно рассмеялся Гутфрид. В голос. Сотрясая артерии земли и краснея, как каэнрийский томат.

Чертовски права…

Как бы то ни было, с ней рядом он не ощущал ни маски на лице, ни раны в груди, даже память предательски возвращала его во времена, когда всё было совсем иначе.

Тогда Капитано носил другое имя, и Мавуика его помнила. Тогда он ещё не стёр без следа того себя, которому верили, и который сам во что-то верил. И любил. Необратимо и чисто.

Священное пламя Бассейна Бесчисленных Огней расступалось и тускнело перед Мавуикой. Пусть никто никогда особо не замечал этого.

— Часть меня вчера думала, что ты воспользуешься моей беспомощностью.

— Не порть момент.

Он не хотел говорить этого вслух. Честно.

Мавуика прищурилась и снова посмотрела на угощения.

— Ты хотел бы, чтобы я разделила их с тобой. Знал, что мне будет плохо.

— Использовать силу, которую использовала ты — все равно, что выпустить из легких весь воздух и больше не дышать.

— Мне очень стыдно. Но не за это. А за то, что ночью видела тебя без маски.

— Я знаю, — не удивился Капитано. — Но ты вряд ли успела что-то разглядеть.

— У тебя красивые глаза. А ещё ты ешь, как истинный аристократ.

Спасибо, что не как кукузавр…

— Интересно слышать, учитывая, что я обычно снимаю маску, когда хочу кого-нибудь наказать или что-то проиллюстрировать.

— Или когда находишься с тем, кому доверяешь. И это немного не про сотрудничество, — она медленно разрезала торт и с большим наслаждением съела кусочек. — Как в первый раз пробую…

— Значит, кое-кто добавил туда вина и кофейной карамели.

— Не разделишь со мной? Тебе же подарок.

В груди тяжелело. Ему бы обратно, в пыл боя, а не желать забыться сейчас и потом потерять. Она смотрела на него глазами тех бесчисленных душ, от имени которых он просил помощи у Владыки Ночи. С той теплотой, которая уже столько раз гасла и лишь по его вине, как он считал.

Должно быть, стоило разозлиться. Глаза красивые… Люди испокон веков любили глазеть на чужое уродство, как бы не пытались оправдываться. Поэтому тот, кого невозможно прочесть, вызывает в них особый интерес. И только достижение цели может его погасить.

— Не откажусь, — само слетело с губ.

Ладонь в железной перчатке коснулась серебра маски. Всего один щелчок… как оружейный затвор.

— Я закрою глаза, — прошептала Мавуика, вдруг сжав его запястье.

Не видеть их больнее…

А быть к ней так близко — все равно, что стоять у кратера вулкана.

Не существует светила ярче солнца, но её личный свет в пылу боя заставил его сердце смолкнуть и воскреснуть снова.

Он собрал с её губ остатки торта и услышал смешок в ответ. Такой знакомый… Сколько же лет им тогда было?

Кофейные зерна, горький шоколад и кисло-сладкий черный виноград с плотной мякотью. Она превращалась в расплавленный мёд в его руках, и волосы стелились бархатными ручьями.

С ума сводящее пламенное облако напиталось золотом, вторя касаниям. Он нехотя прервал поцелуй и сосредоточился на шее, вслушиваясь в каждый вздох.

Молчи. Прошу, молчи о своём выборе…

Она молчала. Давно приняла решение. Но до чего же дикое отчаяние читалось в её объятиях!

Не прощайся…

Мавуика рвано вдохнула и запрокинула голову, когда он очертил линию сердца трепетными касаниями губ. Волосы волнами рассыпались по полу.

Он ещё вчера хотел ей сказать, что струящийся шёлк идёт ей не менее привычного кожаного комбинезона. И будто бы касался водной глади перед тем, как нырнуть с головой в горячий источник.

Ещё слаба…

Словно Повелительница Смерти уже забирала её, не выполнив до конца свою часть уговора.

Мавуика права — показывать уязвимость тем, кому не доверяешь — совсем не про сотрудничество.

Так некстати пересохло в горле. Он привлек Мавуику к себе в последний раз и, запечатав на шее её горячее дыхание, неохотно отпустил. Зацепил кружку вина и снова спрятал лицо под маской.

Мавуика открыла глаза. Ей было неловко, словно она только что совершила преступление. Такой он её никогда не видел.

И спросил бы причину, если бы не стук в дверь — громкий, короткий, четкий. Незваный гость недолго побыл за порогом и торопливо ушёл.

— По-моему, я схожу с ума, — прошептала Мавуика. — Раньше видела различия в комнатах, а сейчас забыла: это я ночевала у тебя, или ты у меня?

— Судя по стуку, это кто-то из моих. Так что — первое.

К щекам Мавуики прилила кровь.

— Тебе не кажется, что сегодня между нами было слишком много секретов?

— Мы называем это попыткой жить на широкую ногу в тревожные времена.

— С одной стороны я не боюсь разговоров, а с другой — необычно, — она поправила волосы и пригубила вина.

— У нас есть алиби. Ты приглашала меня на спарринг, — уведомил Капитано и повел головой, как она при первой встрече.

— Увидимся, — важно сказала Мавуика и лидерской походкой направилась к двери.

Мир распадался на крохотные осколки, что парили в невесомости и резали кожу.

Люмин шла по ним. И чем дальше, тем сильнее менялась память.

Огромное пространство, усыпанное звёздной пылью от пола до потолка, выражало собой стабильность и покой. Остальное — всего лишь мимолётные, бессмысленные помехи, чернила на льду.

Люмин продолжала идти, вслушиваясь в стук каблуков собственных белых сапожек. От шагов на полу возникали волны, как от попавших капель дождя на водную гладь.

Так тихо. И почти уже не тревожно. Вскоре и это совсем пройдет.

А мир осыпался. Мир погибал, похожий на чей-то детский и никому ненужный рисунок, каким-то образом, случайно оказавшийся среди важных документов. Обыкновенный мусор.

Люмин шагала по этому «мусору». И сколько ни силилась посмотреть под ноги, не могла приглядеться.

Знакомые голоса, бродящие по пространству, о чем-то шептали ей на ухо, но сосредоточиться на них тоже не выходило.

Пятна, пятна, пятна. Чернильные пятна на девственно-чистом льду, усыпанном звёздной пылью. Он такой без них… правильный.

Вдруг кто-то отчаянно крепко схватил её за лодыжку. Она вскрикнула и упала на колени, не веря своим глазам.

Идеальная картинка дрогнула, обнажив реальность. Хотя… что есть реальность?

— К… Кэйа?

Он лежал перед ней весь в крови, но сохранял обаятельную улыбку. Одежда была разодрана волчьими когтями, чёрные волосы, раскрашенные синим инеем, прилипли к разбитой голове. Он смотрел на неё единственным глазом, в синеве которого читалось смирение, и сжимал в кулаке расколотый крио Глаз Бога.

Люмин вспомнился Мондштат. Она тогда всю ночь просидела возле фонтана, не зная, что делать, куда идти, где и как искать брата. И уже подозревала, что Тейват — мир, в котором она очутилась — совершенно новая книга о ней.

В первой главе она встретила Кэйю. Во второй — так по-детски и искренне влюбилась.

— Кэйа, что случилось?! — срывающимся голосом спросила она, одновременно зажимая первую попавшуюся рану. Рук не хватало…

Кэйа молчал, продолжая нелепо улыбаться. С ресниц сорвалась единственная слеза.

— Нравилась ты мне… Очень.

Люмин моргнула — не так. Не так она хотела бы это услышать.

— Ведь ещё не конец?

— Нет. Клянусь тебе, — твёрдо сказала Люмин, хотя дрожала, подобно березовому листу на ветру.

И поймала его последний вздох.

— Кэйа? Кэйа…

Ей хотелось кричать от боли, она зажала рот ладонью и застыла, глядя перед собой безумным взглядом.

Всюду лежали убитые монстры Бездны… и её друзья.

Люмин побежала, периодически за что-то запинаясь. Выхватила меч, но обороняться было не от кого.

И почти никого невозможно было опознать…

Нёвиллета она узнала по синей ленте. Чжун Ли — по лоскутку одежды. Не осознавала, дышит ли, кричит, плачет. Ноги подкашивались, а окровавленными руками она сжимала ткань своего белого платья, уже выронив где-то клинок.

— Потерпи, я вытащу! — вдруг услышала слабый стон Фремине.

Из его плеча торчала стрела, но едва Люмин её коснулась — Фремине затих. И, судя по мертвенной бледности лица, уже давно.

Отпустив обмякшее тело, Люмин почувствовала на себе ещё чей-то взгляд. Внимательный, пронзающий. И скоро поняла, что от властного образа Арлекино только он и остался. Коса была сломана, но она продолжала её держать, и смотрела на своих детей, за которых положила бы половину Тейвата, если бы потребовалось.

Тиори, Клоринда, Навия… Последняя смотрела вверх большими и счастливыми глазами. Царственно-золотые локоны утонули в чернилах Бездны, но остались по-прежнему прекрасными.

От Син Цю исходил аромат книг…

Люмин видела будто наяву, как Ка Мин машет ей рукой вдалеке, а прекрасная Нилу парит на сцене, так похожая на цветок.

— Будьте прокляты, кем бы вы ни были! — крик Люмин разлетелся подобно сыплющимся осколкам.

В ответ — тела убитых стали исчезать одно за другим, становиться… чернилами на льду.

— Дайн… Дайнслейф!

Люмин рванулась, увидев вдруг знакомую тень и плащ, цветом и узорами напоминающий звездное небо.

Успела. Даже дотянулась до жемчужных, как у неё, волос, но он растаял в воздухе, даже не повернувшись к ней.

— Мы проиграли, Люмин. Все мы, — её окликнул Чайлд, но она его не видела. — Прости. Я опять облажался.

Его прежний хитрющий смех с толикой досады поцеловал её за ушком.

— Ты ведь не забудешь? Меня. Не забудешь?

— Где ты? — прошептала Люмин, но ответила лишь щемящая душу тоска. — Хоть кто-нибудь…

Осколки сыпались к ногам, всё ощутимее резали кожу. Чем больше Люмин искала выход, тем сильнее уставала. Уже не было вокруг убитых любимых, их крови на руках. Спокойствие… за него она себя ненавидела.

И что самое страшное: действительно стала забывать и Мондштат, свободный, как ветер, и прекрасный Фонтейн с его водопадами, и Сумеру с пышными сказочными лесами, Ли Юэ и Инадзуму… Лепестки сакуры продолжали виться у её ног, но она перестала их замечать, как и называть именами Кадзухи, Яэ Мико, Эи, Томы, Аяки, Кокоми…

Ноги наливались тяжестью. Под каблучками сапожек трескался и грозился обрушиться пол. Люмин не чувствовала, не хотела больше чувствовать, даже смотреть вперёд.

Посмотрела всего раз, когда, должно быть, разбивая последнее воспоминание в голове, её обняла Муалани. Перед тем, как тоже исчезнуть без следа.

Сердце пропустило удар. Люмин судорожно вздохнула, готовая схватить надежду, коей кто-то манил её, будто свежим мясом неразумного щенка.

— Капитано? — окликнула она, но он не двигался, продолжал смотреть в пустоту, объятую Бездной. И сам был ею полон, хотя куда уже больше?

— Так спокойно, правда? Ни эмоций, ни красок, ни смыслов.

— Что? — выдохнула Люмин.

— Почему ты сопротивляешься? Почему ты мне не веришь? Разве ты не видишь этой красоты?

Она едва коснулась его спины. Бездна откликнулась силе, но уходить не собиралась.

— Капитано, очнись!

— Его здесь нет, — ответ прозвучал сквозь ядовитый смех. Затем «Капитано» медленно повернулся к ней лицом. — А я говорил, твоё путешествие бессмысленно. Всё, что вне Ордена Бездны, будет уничтожено.

Люмин отшатнулась и лишь теперь осознала, что против него безоружна. Вестник Бездны взмахнул мечом, и она полетела вниз в открывшийся разлом.

Упала на траву под палящим солнцем, где-то рядом шумела вода.

— Проснулась, сестрица? Прогуляемся? Слышал, неподалёку есть кафе, где подают крафтовую газировку. Как думаешь, что это?

— Не знаю, — ответила Люмин и задумчиво осмотрелась.

— Пойдём! — Итэр потянул её за руки. — Хватит валяться! Всё веселье проспим!

— Да-да, иду, — улыбнулась Люмин, вставая.

На траву упал расколотый крио Глаз Бога. Она не стала его поднимать. Не помнила, откуда он и чей.

— Кэйа… — всхлипнула Люмин и проснулась. — Кэйа…

Паймон, в отличие от неё, спала крепко и видела более счастливые сны.

— Все агенты фатуи — вредины! Отдай Паймон цыплёнка! О-о-о… Какой божественный запах!

Люмин рассмеялась сквозь слёзы. Увиденный кошмар не отпускал, спать уже не хотелось. И не важно, что в конце сна они с братом вместе спешили навстречу новым приключениям.

Ведь Тейват… Тейват словно никогда не существовал на свете.

— Этому не бывать, — сказала она и выскользнула из комнаты на свежий воздух.

Не помнила, сколько бродила по Натлану. Время будто остановилось, и лишь тонкий просвет на горизонте предвещал рассвет. Природа застыла, деревья тянулись к небу грозными обелисками и их листва почти не шевелилась.

— Тебе никогда не рассказывали сказку про очень злых и страшных фатуи, бродящих по ночам и крадущих непослушных детей?

В загробном голосе откуда-то сверху Люмин опознала «Музыканта».

— Которых они потом едят?

Пиро застрельщик спрыгнул с высокого камня и оказался перед ней.

— Серёжка же не зря такой упитанный. Чего не спится тебе, девица?

— С вами уснёшь, — в сторону бросила Люмин. — С такими сказками.

— У нас даже про милорда есть, — «Музыкант» закатил глаза, вспоминая. — Ночная тьма полна загадок, снег кружится и манит. Под крыло тебя поймает и уже не возвратит.

— Эта мне нравится.

— Потому что знаешь, о ком она. Веришь в безопасность.

— Лучше под крылом у Черного Предвестника, чем у Белого под иглой, — неосознанно произнесла Люмин.

— Ого, — оживился «Музыкант». — Ты знакома с господином Дотторе?

— Немного.

— Не против обмена информацией?

У «Музыканта» загорелся глаз. Он уже развёл небольшой костёр, а рядом положил несколько картофелин.

— Там нечего рассказывать. Мы крепко столкнулись в Сумеру. Потом я за ним следила. До сих пор вспоминаю один момент, как он садится на корабль в Снежную, потом вдруг смотрит прямо на меня… и медленно машет рукой. Никто из его людей меня не видел. Он был так далеко, но чуть ли не касался меня.

— Ух, — совершенно искренне поежился «Музыкант».

— Почему ты один? Что-то произошло?

«Музыкант» закопал картофель в золу и начал неторопливый рассказ.

— Мы с агентом пошли осматривать территорию и упёрлись в логово монстров…

До слуха доносились всхлипы, мольбы о помощи и, судя по тому, как монстры Бездны рыскали у наполовину заваленного входа в пещеру, исходили от живого человека.

— По-моему, здесь есть другой выход. Надо его проверить, — уведомил «Музыкант». — Но сперва устрани для меня вон того добра молодца. Без шума.

— Досадно, что они все такие хлипкие, а заводной, — больше самому себе сказал агент и скрылся из виду.

В пещере было темно и скользко. «Музыкант» хотел разжечь пламя, но решил не выдавать себя и действовать наощупь, пока ещё мог.

Голос, напоминающий детский, то утихал, то возникал снова, то оказывался близко, то наоборот превращался в далёкий гул. Белые бинты, скрывающие лицо, хотелось сорвать — они прилипли к коже, как к гнойной ране. Горели, чесались, лишали воздуха.

— Проклятье…

Последний эликсир ясности в кармане совершенно не хотелось использовать сейчас. Тем более — на себе.

— Врёшь, не возьмёшь.

Ему казалось, он ходил кругами. Несколько раз упирался в тупик, и чуть было уже не рычал от злости.

— Идеальный выбор укрытия. Сам пристрелю, когда найду, — процедил он сквозь зубы. Её Величество только и знает, шутил или нет. — Чего замолчал? Не бойся!

«Музыкант» всерьёз терял терпение.

— Ты же из Натлана? Из Натлана. Умей врагу смотреть в лицо.

— Ты… монстр? — окликнул мальчишеский голос.

— Бываю частенько, — «Музыкант» медленно повернулся. Перед ним стоял мальчик ростом ему чуть выше колена. — Малец, ты чего здесь делаешь?

— Я… потерялся.

— Потерялся?

— Да. Мне было интересно посмотреть на монстров, увидеть настоящий бой. Когда хотел уже вернуться, встретил отца. Он сказал, что надо бежать сюда. Я сделал, как он просил, но нигде не могу его найти.

«Музыкант» опустил задумчивый взгляд.

— Судя по одежде, ты из клана Цветочного Пера…

— Да!

— И ты дотопал сюда сам? Один?

Мальчик закивал.

— Хорошо, — вздохнул «Музыкант», собираясь с мыслями. Нужно было выбираться, но на выходе их наверняка ждали, если не сами монстры, то их тела, а показывать такое и без того напуганному ребёнку он бы не стал. — Не против сыграть в игру? Только не жульничай, иначе ничего не выйдет.

— Какую?

— Ты возьмешь меня за руку и закроешь глаза, — он опустился перед мальчиком на колено и обнял за плечи. — Я поведу тебя к выходу. Что бы ни произошло, не открывай и не отпускай. За меня не волнуйся.

— Хорошо.

— Это еще не все. Ты умеешь считать до ста и от ста до нуля?

— Да!

— Молодец, — «Музыкант» потрепал его жидким белым волосам. — Пока идём, считай шепотом от ста до нуля. Когда скажешь «ноль», обещаю, будешь в безопасности.

— А отец? Я его слышал!

«Музыкант» повёл глазами. Он обшарил это гиблое место вдоль и поперёк, но больше никого не встретил. Если мальчишку кто-то действительно загнал сюда, то намерения у него явно не добрые. Или же это просто не упокоившаяся душа войны пожелала помочь родному человеку.

— Я за ним обязательно вернусь. С подмогой, — пообещал он и мысленно извинился.

— Выбрались, — выдохнул «Музыкант» и на минуту замолчал. — Пару раз запнулся об хиличурла, потом пожаловался на дурной запах. Пообещал больше никогда не убегать из дома и счастливый слопал несколько кофейных конфеток, — его тонкие губы тронула улыбка. — Я попросил агента проводить. Вот жду с вестями.

— Хорошая «сказка», — чуть потеплела Люмин.

— А о чём твоя? — нейтрально спросил «Музыкант». — Я пожелал тебе спокойной ночи, но, видимо, она таковой не стала. У нас верят, что если поделишься страшным сном, произнесешь его вслух, то он улетит и никогда не сбудется.

— Мне приснилось, что Бездна победила, — призналась Люмин. — Тейвата не стало, но на его месте возник новый мир. И мы с Итэром отправились его исследовать, не помня и не зная ничего ни о ком из вас. Вы словно не рождались.

— С чистого листа, значит.

— Возможно.

Она попробовала печеный картофель. Проперченный, горячий, пропахший дымом.

Такое простое блюдо, утро, костёр, не слишком обычная компания. Люмин навязчиво закутывала в плед пустота от того, что этого может не стать вот прямо сейчас. И она не запомнит, не сохранит…

— Но я слишком люблю этот мир, — твёрдо сказала она. — Знаю, для кого война, а для кого возможность, но в итоге все хотят одного, правда?

«Музыкант» не ответил. Только моргнул.

— Груз доставлен, — отрапортовал агент, спрыгнувший с камня подобно красивой хищной птице.

— Почему груз?

— Уснул твой заложник. Пришлось тащить.

— Как он? — спросила Люмин.

— Жить будет. Я ушёл, пока благодарить не начали.

— Вы все это не любите?

— Больше хвалят — больше ожидают. И люди от нас, и мы от себя. Оступимся — будем врагами, — ответил «Музыкант». — Так что лучше пусть каждый будет просто грамотно выполнять свою работу.

Агент согласно кивнул.

Он решил не вдаваться в подробности о том, как именно всё закончилось. Действительно довел мальчика до дома, стал свидетелем великой радости. Мать — немолодая женщина — засуетилась, заварила чай, проигнорировала отказ остаться и поставила на стол три чашки. Мальчик, ожидаемо, пошёл за четвёртой — для отца… и рука агента, держащая эликсир ясности, дрогнула над ней.

— Нас же не четверо, Ник. Мы ещё кого-то ждём?

Ник посмотрел в чашку, из которой только что глотнул. Его горящие радостью встречи с семьей глаза потускнели. Он посмотрел на агента — какой-то внезапно повзрослевший — и, кажется, всё понял.

— Прости, мам.

«И ты прости», — одним взглядом сказал агент.

* * *

День начался с того, что Люмин едва не повалил на землю праведный гнев Паймон.

— Никогда так не делай! Не оставляй Паймон! Никогда не оставляй Паймон! — верещала она, уткнувшись в плечо и всерьёз заставляя чувствовать стыд. — Можешь называть Паймон глупой! Можешь шутить над Паймон! Можешь запирать Паймон в ящик, как это делает Кинич с Ахавом! Нет, это лишнее… Но, пожалуйста, не оставляй одну, даже с горой вкусняшек, — она подняла зареванные глаза, зная, что если Люмин не капитулирует, то нежно улыбнется.

— А ты! Ты! — она внезапно переключилась на агента. — Ты зачем снился Паймон и отнимал у нее цыплёнка?!

— Это был не я! — от неожиданности он даже поднял руки, когда по Стадиону пронесся какой-то безумный хохот. — Эй! Слезай, Пиро Архонту заложу!

На самом верху поперек трона Мавуики развалилась Мира и с интересом наблюдала за «шоу». Затем хлестко сказала:

— Вlink!⁽¹⁾

И тут же очутилась у него за спиной.

— Вlink! — передразнил агент. — Апчхи!

Мира приняла самый грозный вид, на какой только была способна, и предложила устроить спарринг прямо на Стадионе. Всё-таки, это место и существовало для проведения соревнований.

Со вспышками элементальных энергий уходили последние ночные страхи. Люмин поймала себя на мысли, что начала драться по-серьёзному, и особенно, когда с импровизированного «места судьи» услышала поддержку Паймон. Фатуи, в свою очередь, тоже переставали церемониться, и это, несомненно, нравилось обеим сторонам.

Сюда бы парочку лавачурлов, — маниакально оскалилась Мира. — Или Серёжку.

— Я с этим жуликом больше не тренируюсь, — отозвался агент. — А лавачурлов поищи, зааркань. Только заранее оставь нам чертежи для сборки.

— Товарищ старший лейтенант, вы меня недооцениваете?

— Не приведи Царица!

Он пустил ножи прямо ей под ноги, но она вовремя увернулась, даже не прервав с ним зрительного контакта.

Перепалка усыпляла бдительность. Мышцы горели, чуть кружилась голова.

Люмин ни разу осознала, как переключилась с «Музыканта» на агента, подсекла во время очередного выпада и ударила с ноги под горло.

Он опустился на колено, схватился за место удара, но Люмин…

Пространство вдруг покрылось мелкой рябью перед её глазами. Она ясно увидела в фигуре напротив треклятого Вестника Бездны.

В памяти остался неизгладимый след от того, как он так же стоял перед Итэром и хрипло обращался к нему:

— Мой принц…

Люмин ударила снова и направила меч.

— Эй, стой, ты чего?

Она почти не слышала его голоса, понимала, что собиралась сделать. И оказалась не в силах этому сопротивляться.

— До первой крови, помнишь? — он легонько коснулся её острого меча. — Вот. Я же тебе ничего не сделал, да?

Она замотала головой и с усилием отступила: ноги как будто увязли в болотной жиже.

— Что с тобой? — спросил он, поднимаясь.

— Ничего.

— Ничего?

— Твоя форма так на меня действует.

— А предупредить?

— Прости, — сказала она в сторону.

Внутри стало тревожно и мерзко. Она ненавидела моменты, в которых не могла себя контролировать, а потом не находила слов для объяснения причин.

— Я просто слишком много помню…

Агент снял капюшон и маску, чтобы она могла видеть его лицо: острые черты,

каштановые волосы и синие глаза с капелькой огня где-то в глубине.

— Ладно. Всё равно было красиво.

Забеспокоившаяся Паймон подсуетилась и принесла всем воды.

Какое-то время они мирно беседовали, сидя на зрительских местах, и Люмин снова пришлось рассказать свой сон, правда, умолчав о некоторых деталях. Теперь он звучал из её уст спокойнее, чем у предрассветного костра с «Музыкантом».

— Ничего, разберёшь эту тварь на трофеи, уверен, — сказал агент. — У Её Величества к Бездне тоже имеются «вопросы личного характера». Вы найдете общий язык.

— Ты меня вербуешь?

Офицеры одновременно посмеялись.

— Из тебя бы получился славный командир. Но, — задумался агент, — тебе слишком идёт воля. У тебя на всё своё мнение, ты не станешь за кем-то прятаться или сидеть на месте, а уж слушать кого-то…

Тут он насторожился и весь обратился в слух.

Люмин тоже почувствовала, что и без того горячий натлановский воздух потяжелел и ещё больше раскалился. Застыл как перед ураганом.

— Вниз! — вдруг скомандовал агент.

Мира утянула Паймон под скамью, цепко схватив за ноги.

В один миг большое горячее солнце закрыла собой черная древняя птица. Поднялся жестокий ветер, всюду замелькали золотые вспышки.

Паймон закричала, вцепившись в Люмин, но, как и она, не могла отвести от действа взгляда.

* * *

Весь Стадион превратился в большой и черный смерч, напитавшийся пламенем. Оживший вулкан, способный превратить регион в пустыню, но сдерживаемый какими-то незримыми оковами.

И сражалась внутри него янтарная комета с самой древнейшей из звёзд, что заперта под нерушимым льдом.

Пламя пульсировало, трещал вековой лёд, но на уступки надежд питать не приходилось.

Верно, хлесткие аргументы двух сошедшихся клинков красноречивей и доходчивей любых других, когда требуется понять, кто перед тобой и что стоит его слово.

— Довольно? — поинтересовался Капитано у Мавуики.

Та повисла у него на руке, словно они танцевали танго, а не дрались.

— Ты… фатуи, — почти прошипела Мавуика.

Это было одно из самых приятных «ругательств» из всех, что он слышал в свой адрес.

---

Примечания:

Эта глава должна была стать последней, но потом автор прошел печально известную часть сюжета и не смог не продолжить...

---

1) Моргни! (англ.)

Вернуться к тексту

— Давай найдем их? — спросила Паймон, когда все, включая Мавуику, разошлись. Земля была крепка под ногами, в воздухе пахло триумфом, и солнце по-прежнему согревало мирный край. — Они ведь не могли уехать? Так просто?

— Могли, — безучастно ответила Люмин, всё ещё не сводя взгляда с камня, на котором со всей аккуратностью и точностью были высечены образы прошедшей войны.

Капитан… Его голос осел у неё в голове, застрял в горле. Ей всё ещё хотелось что-то сделать, придумать, потребовать ответов, так же, как он, выставить меч против Повелительницы Смерти, да и просто… хотя бы взять его за руку.

— Пойдем, поищем.

Бойцов, оставшихся без командира, или его самого? Она не знала.

Лагерь обнаружился не очень далеко, буквально у границы, под исписанной граффити скалой.

Оранжевый оттенок — чтобы умершие могли чувствовать тепло заката…

«Музыкант» рефлекторно перехватил мушкет, верно, услышав шаги за спиной, но едва повернувшись, холодно опустил глаза и ушел в шатёр.

Люмин молча пошла следом, жестом попросив Паймон не окликать его.

Заговорить не получалось. Фатуи их намеренно игнорировали и избегали взглядов. Они собирались домой, а всё, что было между ними и Люмин тогда, в торжественно накрытом зале и потом на Стадионе, казалось, ушло безвозвратно, а может, и не было вовсе.

В углу, поодаль от малочисленных вещей лежала гитара. Что-то подсказывало: забирать её никто не намерен, или Люмин просто слишком восприимчива к подобным вещам.

— Хочешь, подарю? — вдруг спросил «Музыкант».

— Я не умею играть, — честно ответила она, хотя ещё честнее было бы признать, что от вида этого инструмента без хозяина на душе слишком пусто.

— Не сложнее, чем стрелять из мушкета, — по-прежнему не глядя на неё сказал «Музыкант».

— Твоё прошение удовлетворено, — в шатёр вошёл агент, чьё имя так и осталось для неё тайной, и бросил на стол письмо.

Мира сняла печать, пробежала глазами по тексту и печально улыбнулась.

— Ты пойми, меня в Снежной никто не ждёт. И потом, мой брат здесь лежит и наш к… — она не договорила, поймав его жестокий взгляд.

— Его больше нет. И ты просто решила соскочить. Будто одной тебе не хочется присягать на верность кому-то другому из начальства.

— Мы очень сожалеем, — сказала Люмин в пустоту.

— Не надо, — зло произнес агент, подняв указательный палец. — Здесь табу на жалость. И на ложь тоже.

— На ложь? — воскликнула Паймон.

— Мы прибыли в Натлан, чтобы помочь остановить бедствие. С бедствием покончено. Всем нам слишком хорошо известен вкус победы, и он гораздо слаще и ценнее громких слов о том, как велика жертва нашего командира. У нас была цель. Она достигнута. На этом всё. Со своим горем мы сами, как-нибудь без вас, разберемся.

Люмин не сразу поняла, в какой момент выхватила меч. Внутри заклокотало от несправедливости, истинная природа которой упорно ускользала.

— Ты чего раскомандовался? — окликнул «Музыкант». — Они не виноваты. Это нам теперь хоть под трибунал идти по доброй воле. Не уберегли такого командира…

— Я бы и пошёл. А где вот они все были?

Агент сверлил Люмин глазами.

— Это была его воля. Цель всей его жизни. Ты не знаешь, что такое пятьсот лет провести без сна и слышать, как погибают тысячи, стоит лишь попытаться закрыть глаза. А он жил с этим. Не смей называть мою скорбь лживой. Он был человеком, которому я поверила с первой встречи и слова.

— Матушка Царица, — обронила Мира, — благословила его на это. Он ушёл к своему народу, освободил его. И мы — никто, чтобы в чём-то его винить. Не слушай, Люмин. Нам просто впервые представилась возможность пожалеть себя, — она попробовала улыбнуться.

— Ещё чего, — буркнул агент.

— Тогда оставайся со мной, армия не обеднеет. Родина не забудет.

Люмин показалось, или он хотел это услышать?

— Нет уж, хватит, — едва посветлевший взгляд агента снова померк. — Устал я от этого места. Да и… не навсегда же прощаемся, — с толикой вины сказал он.

— О, какая удача! — в шатёр вошёл Серёжка. — Люмин, тут тебе послание.

Он протянул ей конверт.

— Мне?

— Здесь печать Предвестника.

— Предвестника? — удивилась Паймон.

Люмин не надеялась на столь скорый ответ. Ещё недавно была как в тумане: не помнила, как и что писала, как отправила. Лучше бы сожгла, честное слово, да мыслей оказалось слишком много.

— Я думаю, вам можно его прочесть, — сказала она и вздохнула, ломая печать кроваво-красного цвета.

Здравствуй, Люмин.

Нет ничего плохого в том, чтобы поделиться со мной такими новостями. Я постоянно прививаю детям эту черту: говорить открыто о том, что их страшит, волнует и печалит. Естественно, это никак не повлияет на итог, который ожидает того, кто покусился на их безопасность. Но это прокладывает между нами сильную доверительную связь, а она важна для меня.

Любопытный выбор слушателя. По всей видимости, ты опасаешься того, что Чайлд, с которым общаешься дольше, даже не вскроет письмо или ему будет нечего сказать от эмоций.

Поэтому тебе захотелось услышать мой ответ. И я сама говорила о способности поддерживать любую беседу.

Когда дело касается подобного рода происшествий, молва разлетается довольно быстро. Не откажусь от собственных слов, если бы Капитано был полностью лишен своих сил, то его всё равно было бы за что уважать. И я принимаю его выбор. Мы почтили его память в полной тишине. Я горда тем, что знала его настолько, насколько успела узнать.

Строчки твоего письма ровны и аккуратны, но всё же дрожат, как от зимней стужи. Это говорит о том, что он стал тебе близким другом. Хотя, замечу, сам он никогда не стремился с кем-либо сближаться. Он просто обладал качествами, благодаря которым вся твоя душа лежала у него на ладони. И если он был тебе другом, значит, тебе ничего не грозило.

Позволю себе откровенность и заплачу ею за твою: когда я только стала Предвестницей, он был в числе немногих, кто поддерживал меня, и его голос был решающим. Мы могли не сходиться во мнениях, но он со всем вниманием слушал моё.

При личной встрече я могу перечислить немало его заслуг. Помимо того, что он великий воин — это был редкий человек.

Меня весьма поразил твой рассказ, Люмин. Когда я читала его, в котелке над огнём готовился ужин. Огонь обжигал его снаружи, еда внутри дымилась, и от пара дрожала крышка. Я представила, что забыла снять его с огня. В таком случае, еда бы сгорела, а сосуд бы почернел от копоти и пришел бы в негодность. Но если бы я позволила ему остыть, то мои дети не легли бы спать голодными, и он бы ещё долго прослужил.

Верно, это не совсем правильная ассоциация. Даже совсем неправильная. Но что ты делаешь, когда пытаешься долго смотреть на солнце? И чего жаждет трава, под которой трескается земля от сухости?

Большое сердце Капитано за множество лет нескончаемых мук ожидало того же. Трепыхалось, усиленно качало кровь, но берегло то, что следовало беречь. Случившееся — дар ему за всё, главная его победа. Единственное, что осталось — это позволить ему теперь отдохнуть. Я верю, когда придёт время, ты сможешь заговорить с ним вновь. Возможно, это будет уже другой человек, но определенно тот, которого помним мы все.

Как бы то ни было, должность Первого не займёт никто — такова воля Её Величества.

Скорбь горька… Однажды я обратила её в гнев. Он ещё горче, чем она.

Арлекино.

Люмин не хотела читать его вслух целиком — само получилось. Воздух наполнился тишиной. Тяжёлой, тягучей.

— Я солгал, — Серёжка, вытащил из-за ремня «счастливую» флягу с огненной водой и, взболтав содержимое, поставил на середину стола. — Там всего один глоток. И не нам его пить.

Мира согласно кивнула. Фатуи выстроились возле стола и склонили головы перед тем, как отдать честь.

— Пиро Архонт говорила сегодня речь… Было сказано очень много теплых слов в его память. Я слышала, как, Ротчев, кажется, назвал его образцом для воинов… Что?

Она точно услышала смешок.

— Слишком часто слышу. Сожалею, что не смогли прийти, — подал голос молотобоец, загородивший собой выход из шатра. — Но нам там было не место.

— Почему?

— Стыдно. Хотя… Наплевали мы на правила вчера. Посидели, выпили, вспомнили…

— Много чего вспомнили, — перебил «Музыкант». — Не думаю, что стоит рассказывать.

— А я бы рассказал, — ухмыльнулся молотобоец. — А то, небось, наши маленькие друзья решили, что мы тут все семья. Крыс мы вчера здесь травили, госпожа Легенда. Здоровых таких, с меня ростом.

— Крыс?! — Паймон всегда всё понимала буквально.

— Хуже, — хмыкнула Мира. — Капитан никого не держал насильно. Не нравится — рапорт на стол. Он не требовал многого: верности, отваги, упорства… и чтобы руки из правильного места росли. Честности… в отношении его, себя и сослуживцев. Я хочу верить в то, что большинство из нас были такими. Но, как говорится, в семье не без урода.

Люмин хотела задать закономерный вопрос, но Мира пресекла:

— Обойдёмся без имён. Ты и так знаешь, как мы любим присесть на уши. С Капитано это не работало, но он чувствовал людей, и давал им шанс, даже зная, кто есть кто. И вот теперь, когда его не стало… полезли нечистоты из щелей. Кто-то глотает горе, подаёт прошение о переводе или в отставку, а кто-то вваливается в наш лагерь, опустошает провизию и на голубом глазу заявляет, мол, бесполезнее нашего командира не знал никого. Ну, вот Лешка и, — она кивнула в сторону молотобойца, — вмазал ему от чистого снежного сердца.

— Ты вспомни! Вспомни, как он ему чуть сапоги не вылизывал!

— Ты всё ещё удивляешься этому? — приподнял бровь «Музыкант». — Назови хоть одно имя, кому он их не вылизывал! И что-то ни одной благодарности не получил. А вот по башке получит, гарантирую. От всех сразу или по очереди — это кому как больше нравится. Ценный кадр…

— Поэтому вернулся с подкреплением. И мы ещё раз понизили его «ценность» миллионов на пятьсот, — зло ухмыльнулся молотобоец и подмигнул Паймон.

— Вот и правильно! — резюмировала она. — И нечего здесь стыдиться! Капитан бы сделал тоже самое!

— Согласна, — кивнула Люмин.

— Тогда покажешь дорогу? — хмуро спросил агент полуприказным тоном. — К Престолу Первозданного огня.

— Это далеко…

И не означало отказ.

* * *

— Значит, он просто спит, да? — тихо спросила Мира, соскочив с кукузавра.

Было удивительно, как смогла приманить и убедила помочь сразу троих. Оказалось, при всей грозности и горячности, она с уважением относилась к таким животным.

Люмин не верила глазам, до последнего ждала подвоха. В конце концов, фатуи — всегда фатуи. Просто поймать и силой заставить им куда проще. Но Мира… Она преображалась рядом с ними, не теряя при этом лица. Люмин ей почти не помогала.

— Вечным сном… Он слился с Владыкой Ночи и обрёл покой.

— Можно приблизиться? — Мира намеренно игнорировала слово «вечным». — Мы так высоко…

Шаг за шагом по крутым, полуразрушенным каменным ступеням их всё сильнее охватывало ощущение ненавязчивой слежки, но ни Люмин, ни «Музыкант», ни агент никого не видели, лишь изредка бросая взгляды в стороны.

Капитано сидел на большом троне, который, надо признаться, идеально подходил ему. В окружении ледяных глыб, чей холод кутал его в одеяло из инея, и такое же солнце, встающее над океаном, освещало весь мрачный образ.

— Дышит… — прошептала Мира и грустно улыбнулась. — И держит меч так крепко…

— Бережёт свой народ. Но невозможно не желать искать его следы.

— Мне кажется, он нас слышит, — сказал «Музыкант». — И если бы мы были ему врагами, то познали бы на себе силу этого меча.

Люмин бережно коснулась свободной руки Капитано и некрепко сжала её, прикрыв глаза. Холодная сталь, сосредоточение силы… Люмин отчего-то казалось, что жизнь внутри нечитаемой оболочки способна ей откликнуться.

Она ощутила себя каплей, упавшей в холодную воду, вглубь неизвестности и пустоты. Только на сей раз под водной гладью ничто не дышало опасностью и не ожидало её с оружием в руках.

— Здравствуй, легендарная путешественница, — окликнул знакомый бархатистый голос.

Образ мужчины сливался с оттенками белизны и серебра. Пока он приближался — плавно и легко — Люмин смаковала то, как прозвучало из его уст слово «легендарная».

Заточенные в глубинах Разлома воины Каэнри’ах, обманутые и оскверненные Бездной, обычно называли их с Паймон «бедствием и судьбой». Тот, кто обратился к ней сейчас, говорил без иронии.

— Ты ищешь командира?

— Гутфрид?

Тонкие губы дрогнули в не менее тонкой улыбке, после чего он притянул её ладонь к себе и мягко поцеловал.

Окружающее пространство ширилось. Из световых оттенков жемчуга и лазурита проступали всё новые и новые образы. Статусные дома, грозные скалы, бушующие водопады и вековые леса. Люмин заметила спрятавшегося за деревом завриана. Он тихонько рычал и приглашал поиграть. Потом она увидела людей в национальных одеждах Каэнри’ах и племен Натлана. Кто-то занимался повседневной работой, кто-то прогуливался, ведя негромкую беседу. Люмин они будто бы не замечали и вместе с тем дышали теплом, окутывая и заряжая им её.

Душу охватила невероятная дрожь, холодная и вместе с тем жгучая, а к глазам подступили слёзы. И это ей Итэр будет в лицо плевать презрением за то, что она хочет спасти Тейват и противостоит его союзу с Бездной? Итэр? Который просто бросил её, забыл слово «дом», но остался любимым братом-близнецом, за которого она продолжает бороться?

Как хотела бы она показать ему всю эту красоту, которую он так рвётся погубить!

— Забыл предупредить. Мы слышим твои мысли, — не оборачиваясь, произнес Гутфрид.

— Это угроза? — шутливо спросила Люмин.

— Нет. Ты всего лишь говоришь о вещах, которые отражаются от всего, чего касаются и заставляют вспоминать прошлое, зацикленное в наших душах.

— Значит, я причиняю боль… Прости, — она опустила взгляд и отшатнулась. Под ногами раскинулся широкий ковёр, сотканный из белоснежных цветов интейвата. — Не хочу идти по ним…

Гутфрид остановился.

— Ничего страшного. Им не грозит гибель. Главное, что за каждой смертью всегда начинается чья-то жизнь… Мы пришли.

Люмин нахмурилась. Капитано она не видела. А может, не узнавала.

— Как всегда, на самом краю.

Шаги давались тяжело. И дело не в нежных цветах интейвата под ногами, даже не в том, что нужный образ будто бы прятали от неё другие духи.

Люмин боялась обознаться, или остаться неузнанной, а может, и вовсе выброшенной потому, что здесь ей не место. Навредить… Ведь это представить невозможно, сколько мук перенесло одно-единственное сердце, сколько душ хранило в себе, и сколько эти самые души невольно терзали и рвали его ежедневно и еженощно. Пятьсот лет…

Не думай, Люмин. Не думай.

Нет, она не сочувствовала ему — он не любил этого. Она восхищалась.

Капитано смотрел, как солнце уходит за серые тучи и изредка пронзает их лучами.

Бледно-васильковые краски неба сменял перванш.

Прохладный ветерок резвился с цветами интейвата и трепал столь же белоснежную национальную лёгкую одежду на Капитано, что подчеркивала при крепкой мышечной массе достаточно тонкую талию. Черные волосы доходили ему до пояса и чуть подрагивали у висков.

— Они вернутся к нам с весенним дождем… Красиво Мавуика сказала, — он первым прервал молчание и медленно повернулся к ней.

Неизменный глубокий баритон знакомо дрожал и застывал в воздухе. В черно-синих глазах на идеально очерченном лице играли озорные огоньки — так выглядит вернувшаяся надежда, чувство триумфа. Лишь бы никакого обмана…

— И так случится?

Капитано промолчал и прикрыл глаза. Ветер сменился, усилился, ударил в грудь, и он сделал глубокий вдох, будто бы стремясь вобрать его в себя целиком.

— Мы множество раз утирали нос богам. Вопрос времени, как и когда, но это случится снова. Я поклялся защищать Натлан, и я его не покинул. И обещаю, в твоём решающем поединке буду рядом с тобой. Это самое малое из того, чем я могу тебя отблагодарить за доверие.

— Говоришь, как король.

— Теперь ты меня так воспринимаешь? — коротко рассмеялся он.

Теперь промолчала Люмин. Она просто обняла его в упор. Такая крошка по сравнению с ним, пусть возрастом почти что ровня.

— До весеннего дождя, — прошептала она, проглотив очередной горячий ком в горле.

И открыла глаза.

— Что это было? — Паймон выглядела напуганной. — Ты буквально застыла, а потом… Ты что-то видела?

На Люмин смотрела Мира. Она была растеряна и вытирала слёзы.

— Ты взяла меня за руку. Я хотела «разбудить» тебя, но ты взяла меня за руку, и я куда-то провалилась. Увидела брата. Он просил прощения за то, что не сдержал обещания вернуться ко мне. Он сейчас… с той девочкой, Аннеке, — торопливо зашептала Мира. Сошла на нижнюю ступень и преклонила колено. — Благодарю вас, командир.

— Я с ним говорила, — обронила Люмин.

— И что он сказал? — поднял алый взгляд «Музыкант».

— Сказал, что прекрасно нас слышит, и наша общая печаль для него глубоко осязаема. Он гордится вами и примет любой ваш выбор.

— Мы сбережем ваше сердце, Милорд, — от голоса Миры задрожала повисшая тишина. Она выпрямилась и глубоко вздохнула, не разжимая кулаков.

— Ещё обещал поснимать вам головы с первым весенним дождём, если не перестанете грызться, — поджала губы Люмин, в надежде разрядить атмосферу.

— Есть, — бросил агент в сторону.

«Музыкант» оценил шутку и рассмеялся в кулак.

— Я помню, как впервые поймал себя на том, что угадываю его настроение. За маской лица не видно, но от всего его образа такая энергия исходила всегда… Вот он смотрит на тебя — и ты уже знаешь: с какой скоростью, куда и по какому конкретному адресу тебе идти. Никаких слов не надо — нутром ощущаешь.

— Он никогда не давал задач, которых бы мы не выполнили. Насквозь видел, кто и на что способен. Сам человек мог не знать, а он знал. А помнишь, как мы над новеньким пареньком подшутили? Ты ему ещё позывной придумал — «Фальцет», — немного посветлела Мира. — Мечтал служить у нас в отряде, за каждую бумажку трясся и всё время обо всём переспрашивал.

— Конечно, помню. Он спросил, почему я хмурый, а я взял и ляпнул, что Её Величество на приёме потеряла браслет и, кажется, его украли. Это сейчас смешно, а тогда страшно было. Он ведь впервые ни о чем не спросил, а «расследовать дело» побежал. Попросил эскиз браслета ему зарисовать и на неделю исчез. Все уже поверили, что выдохся, извиниться хотели. А он нашёл, — «Музыкант» посмотрел на Люмин. — Кражи не было, но он нашёл, понимаешь? Очень дорогую копию, но нашёл. И милорду принёс, отчитался в выполнении приказа, которого не было.

Люмин покраснела от смеха, но честно держалась.

— Рапорт на пяти листах, буковка к буковке, почему отсутствовал, где находился. Всё по часам. Представить не могу, как он хохотал, когда читал эти кабаньи бега по льдам и сугробам.

— Вам сильно влетело? — спросила Люмин.

— Влетело. Но ведь нашёл, значит, годен. Только не к нам. Дипломат он блестящий, воин — хилый. Ему, кстати, Мира тот эскиз рисовала.

— А помните, — подал голос агент, — как Милорд всегда говорить начинал, медленно идя с конца коридора? Со вздохом таким… уставшим. Пробирающим. И сразу кто-то к стеночке лип всем телом, молясь Царице, чтобы пронесло, а кто-то славил наоборот, заливаясь краской так, что аж сквозь маску видно.

— Отстань, — поджала губы Мира.

Но агент и не думал насмехаться.

— Это было… золотое время, Милорд. Спите спокойно.

— Если по чести, — медленно проговорил «Музыкант». — Мы ведь тоже кое-что ему обещали, когда присягу давали. Есть там одна строчка. В общем, война пока что отгремела, и нет ничего плохого в том, чтобы сейчас уехать — с одной стороны. А с другой… Капитан ведь не погиб. Мира права, если он бережет покой своего народа, то кто сбережет покой его самого? Домой мы всегда успеем.

Мира поймала его короткий взгляд на агента и недоверчиво прищурилась. Тот лишь усмехнулся.

— Всерьёз решила, что мы тебя здесь одну бросим, малявка?

«Малявка», недолго думая, кинулась в его объятия. Паймон захлопала в ладоши.

— Значит, мы не будем прощаться?

— Придётся когда-нибудь. Вы же в Снежную поедете, — хитро сказал «Музыкант». — Она большая и интересная. Возможно, милостью Её Величества, вы не в первый же день окажетесь погребенными под снегом и даже сможете попасть к ней на аудиенцию.

— Значит, вместе? — спросила Мира, ещё не веря происходящему.

— Да. Все вместе. Подальше от начальства и поближе к кухне. Только проводим крыс до Норд-Края…

* * *

— Я займу ваше место на пару минут. Ступайте к ней, коммандер.

— Уверен?

— Это самое меньшее, что я могу для вас сделать.

Мавуика не вмешивалась. Она доверяла Люмин и внутренне радовалась тому, что подчиненные Капитано решили не оставлять свой пост — подобная верность не могла не трогать.

Она остановилась напротив занятого трона, медленно поднялась по лестнице, мазнула по рукояти меча, в которую действительно крепко вцепилась правая рука Капитано. Провела по чуть склоненной голове, по металлу маски в районе щеки, и коснулась груди в том месте, где золотые вставки образовывали сердце.

Куда-то сюда не так давно она нанесла ему рану. Следовало бы за многое извиниться, но перед кем теперь?

То, что сердце билось, говорило о том, что спасенный народ Натлана всё ещё питает его своей силой и верой. А дышал он потому, что был нужен… ей.

Пусть она никогда ему об этом не говорила вслух.

Мавуика направила в его грудь поток своего пламени. Согреть… Поблагодарить, обнять, хотя бы так. Пусть он больше никогда ей не ответит.

Впрочем… что ему до всех этих высоких фраз? Что до песен, которые будут веками слагать и об этой войне, и о нем — об одном Предвестнике, чья личность осталась загадкой, но жертва сделала родным? Что до её чувств, для которых за всю её жизнь, или даже жизни, не нашлось подходящей минутки?

Она взялась за его запястье и покачала головой, всё пытаясь прорваться сквозь черноту, по-прежнему прятавшую от неё лицо.

Могла ли она попытаться остановить Капитано, а не наблюдать, окаменев? Имела ли право? Просто… доверять?

Он пожертвовал собой ради Каэнри’ах, ради Натлана, рады тысяч живущих и безвинно ушедших, а своё истерзанное, но большое и сильное сердце доверил её рукам. И эти тяжесть и ответственность ничем не измерить.

— Спи спокойно, Капитан, — прошептала она, выпрямилась и закрыла глаза, прижав кулак к груди.

— Я должен был попрощаться, — сказал вдруг знакомый глубокий голос. — Но ни за что не обнажил бы перед давним врагом ничего, кроме меча.

Мавуика обернулась. Он стоял перед ней в своём истинном облике, и по-прежнему веяло от него холодом, опасностью, если надо, угрозой, но направленной не на неё. Она недоверчиво и робко провела по его щеке, и та отозвалась теплом. Оглянулась назад: на троне по-прежнему восседал тот величественный и грозный Предвестник Фатуи, которого они оплакивали всем Натланом. Но тот, кто явился перед ней сейчас, был не просто тем, кого помнили, как Рыцаря-Стража.

Пока она что-то высматривала в его мудрых чёрно-синих глазах, он коснулся её пламенных волос и вытащил из них, верно, сорвавшийся с дерева лист. Мавуика перевела на него взгляд, и перед глазами вдруг вспыхнуло детство. Такое далекое, будто бы и не её вовсе.

— Траин! Прекрати, так нечестно!

От обиды закипала кровь, но и это совсем не помогало угнаться за своенравным кукузавром и не менее наглым наездником. Сошлись характерами, называется.

— Госпожа, будущая Пиро Архонт, ничего личного, всего лишь невинный стратегический ход, — донесся издалека его голос.

— Я поймаю тебя и сброшу вниз! Будешь падать, пока не извинишься! — почти прорычала она, набирая скорость.

Опомнилась только тогда, когда ощутила ногами землю и осознала, что находится выше уровня облаков. Мягких и лёгких, похожих на взбитые сливки, залитые ягодным сиропом. Казалось, она готова была остаться на этом островке навечно… или вместо Траина упасть в океан с такой высоты. Он же поймает?

— Нравится? — спросил он.

Она не ответила, будто бы разучилась дышать.

В тот вечер он впервые поцеловал её по-взрослому.

Какой же жизнь была тогда безмятежной и прекрасной!

— Я… Я помню тебя, — выдохнула она.

И они слились в поцелуе снова.

* * *

— Это он? — заворожённо спросила обернувшаяся Мира. — С Пиро Архонтом…

С парящего островка Люмин и фатуи могли лишь наблюдать свечение теплого и холодного пламени, едва узнавая черты. Два столпа света, беседующие по разные стороны от границы миров.

Ей никто не ответил. Только «Музыкант» приобнял за плечо.

— Пойдём… Не будем им мешать.

А солнце уже падало за океан. Паймон дремала, прижавшись к Люмин всем телом, пока кукузавры уносили их всё дальше. Перед глазами мелькали образы: ушедшие, ныне существующие, счастливые. Лица тех, кого она знала, и кого не успела. Кого полюбила. И не только в Натлане.

Не будем прощаться.

До чего же она ненавидела прощания…

Чайлд любил холод. В Натлане слишком жарко. Лишь здесь, высоко над морем, где будто бы можно достать до солнца рукой, ему дышалось легче. Утешения не было. Только пустота, которую он ничем не мог заполнить.

Почтили память Капитано в полной тишине.

Пф… а по факту — молчал только Пьеро. И то, он демонстративно вышел, сохранив нейтралитет, после объявления решения Царицы: «Должность Первого Предвестника Фатуи сохранена за Иль Капитано».

И началось… Насколько же сильна зависть людей, стоящих всего рангом ниже!

Из начавшегося спора, лишённого всякого смысла, практически не выбилось звучание лязгнувшего под столом сапога Пульчинеллы. Но Чайлд заметил, потому что знал — этот жест был обращён к нему. Пульчинелла мазнул по губам указательным пальцем, даже не глядя на него, и тем самым попросил не срываться.

«А что? Я настолько читаем?» — ядовито усмехнулся Чайлд.

Впрочем, да, он лажал не по-детски, потому что распинающийся в лести Дотторе почувствовал его желание вгрызаться ему в глотку прямо здесь, и посмотрел в глаза, кажется, соглашаясь.

«Ага. Перебьешься. Снизошёл тоже мне», — чуть не сорвалось с губ.

— Господа, вы так утомляете, — продолжая неизменно тонко улыбаться одними губами, произнёс Панталоне. — Делить шкуру неубитого медведя весьма глупо.

Чайлд почти поблагодарил, но услышал следующую фразу, обращённую к себе:

— Меня заставляет чувствовать себя неловко тот факт, что среди нас есть тот, для кого возможность занять место Первого была бы гораздо более выгодной, чем большинству из нас. Но он столь тактично молчит, что… моё почтение!

«Куда бы тебе его засунуть?» — выстрелил он взглядом.

— Делец прав, — тут ровно сказала Арлекино и встала. — Повод для беседы изжил себя на корню. А сейчас меня ждут дети.

Ему показалось, или она кивком головы позвала его за собой? В любом случае, он выскользнул первым.

Чайлд оказался в Натлане глубокой ночью и сам наступил на горло своей природной наглости. Он видел Капитано на троне, с прежней, идеально прямой спиной, в открытой позе. Казалось, сам воздух в этом месте был наполнен недостижимой силой, присутствием того, кто всё ещё был здесь и более чем живым.

Пока Чайлд поднимался по лестнице, убеждал себя в том, что «зря припёрся», что «сейчас могильная тишина разразится смехом, и полетит он отсюда радостно вниз, перестав коптить землю». Но Капитано молчал, и это ему одновременно и нравилось, и нет.

— Прости, что тебе всё выложил. Мне тоже должно быть плевать, но не выходит. Нашёл, кому исповедаться, да?

Капитано хранил молчание. Чайлд принял его за согласие.

— Ловко ты устроил. Я к тому, что это весьма любопытно: видеть истинные лица тех, кто приходит проститься… или не приходит. Я уверен, что ты всё слышишь и видишь. И хочешь, чтобы я убрался. Прогони? — он глянул на руку, намертво сжавшую рукоять меча.

В голове приятно мутнело. Эту ночь он не спал, и ему не хотелось. Не ел даже толком.

— Вчера твоих награждали за отвагу. Молчаливые все такие, гордые. Сказали мне, где ты…

Сказали… Он на них налетел, побелевший от злости после того, с позволения сказать, совещания. Потом улыбнулся и предложил совместную тренировку, ловя замешательство солдата, выше него на голову. В которого он, собственно говоря, и врезался.

Не отказались. Ещё бы отказались!

Воздух напитался жаром, «умирал и воскресал» вековой снег под ногами, искрился ток, разрывая пространство. Гидро копьё Чайлда сверкало в воздухе, оставляя за собой следы водных брызг, которые тут же замерзали, становясь ледяными осколками.

Вспомнился давнишний спарринг, когда Капитано решил устроить своим новичкам что-то вроде экзамена на прочность. И увидев то, как он уложил человек тридцать за раз, Чайлд справедливо решил, что испытание не прошёл никто.

Воля некоторых новичков действительно сломалась, но кто-то даже с распоротой рукой или ногой рвался в битву, словно был невредим.

Всё всерьёз, никаких полутонов, только свои и чужие… вернее, чужой. И сердце Чайлда, наблюдавшего за этим действом, едва из груди не выскакивало.

— Ещё раз.

Электро фатуи первым бросился в атаку, рассекая тяжёлым молотом воздух, но Чайлд уклонялся с лёгкостью, предугадывая давно заученные движения. Он парировал, контратаковал, его движения были резкими, почти яростными.

— Ещё.

Чайлд легко оказывался быстрее пуль пиро застрельщика, чуть ли не заигрывал с цицинами, используя гидро, разрубал лёд в прыжке, ставя противника на колени, и кутался во тьму, которая, как давала ему силы, так и забирала жизнь.

— Подожди. Я… я ещё не закончил, — его голос наполнился горечью и злостью, а просьба устремилась к сапогам агента, которые расплывались перед глазами.

Чайлд поднялся на ноги и оскалился, тяжело дыша. Фатуи явно не понимали, с кем он только что разговаривал, и переглядывались. А электро маг смотрела на него с явным сочувствием.

Он сражался не с ними. Он сражался с тенью, которая всегда была сильнее, быстрее, лучше. С тенью, которая теперь навсегда останется в его памяти.

— Я сказал ещё.

И ничего, что в двух из пяти попыток его приложило затылком об лёд, и один раз он чуть сам не задохнулся, воспользовавшись формой духа уже дважды. Он не считал себя побеждённым и действительно показал себя во всей красе, но до сих пор его не покидало ощущение того, что за него просто испугались и поддались.

— Ты во всём Первый, — усмехнулся Чайлд в пустоту.

Несмотря на рой мыслей в голове, он хорошо расслышал чьи-то шаги по лестнице к трону. Мог бы уйти… но этому нежданному гостю был рад. Правда, казалось, не мог до конца быть искренним из-за одной всё той же веской причины, спящей вечным сном.

— Привет, Люмин. Пришла навестить?

— Частенько прихожу, когда нужно помолчать… подумать, — ответила она, будто бы его появление не оказалось для неё неожиданностью. — Давно здесь?

— Не помню. Всё в порядке. Разницы нет.

— В каком смысле?

— Он всегда меня игнорировал, — смешливо ответил Чайлд. — Моего ранга не хватило бы даже на то, чтобы открыть перед ним дверь в приёмную Царицы. А теперь его нет, и мечты моей нет. Он победил всех нас одним вздохом.

— Он не игнорировал тебя.

— Ха, мне лучше знать.

— Чайлд…

— Да знаю я, что ты хочешь сказать. Ещё не время… — отмахнулся он.

— Нет, — покачала головой Люмин. — Просто я не думаю, что он не замечал, как ты стараешься. Я, конечно, легко победила тебя, чего скрывать.

Как же его подстёгивали её добрые насмешки!

— Спасибо. Только не растрезвонь на всю округу, сколько раз я тебе свою честь Предвестника проиграл.

— Брось ты, — с тёплой грустью произнесла Люмин и задумчиво посмотрела на сидящую на троне фигуру. — Дело не в ранге. Он не хотел бы убить тебя.

— Если бы он знал, — не без гордости ответил Чайлд в пустоту, — какая для меня была бы это честь. Я выложился бы на полную ради того, чтобы он хотя бы похвалил меня перед тем, как размазать.

— Да ну тебя.

Чайлд не ответил, но его глаза цвета огранённого топаза заблестели невыразимой надеждой. Одна его часть прекрасно помнила совсем другую Люмин, которая не ждала от него ничего хорошего. Которая, конечно, не стала бы убивать его на глазах младшего братишки в подземелье с руинными молотильщиками, но где-нибудь за углом… Только как? Вернее, куда? Наверное, в горло, ибо слишком много болтал.

Сейчас Чайлд видел Люмин, которая волей-неволей поверила, что фатуи знакомы и с такими понятиями, как совесть. Что в их рядах есть и те, кто не использует дружбу в корыстных целях. И Чайлду хотелось бы, чтобы та, другая Люмин проснулась, когда её опять захотят обмануть.

Он уже знал об отряде Дотторе, обосновавшемся в Норд-крае. Мощные ребята, грозные. Те, кто смог встать после экспериментов с модификациями и зельями.

— Иди ко мне.

Чайлд протянул руку. Не хватало ещё и о нём здесь думать.

Люмин чуть недоверчиво приблизилась и опустилась рядом, обнимая его за пояс. Недавний бой отозвался на это тянущей болью.

В солнечных лучах блестели дождевые капли, в то время как над ними и Капитано было тихо и сухо.

— А здесь красиво, — тонко улыбнулся он.

* * *

Мавуика медленно выводила аккуратные линии на новом полотне. Словно получающийся рисунок был живым и мог чувствовать боль от её касаний, а такого она не желала.

В чёрные волны могучей реки уронило солнце несколько золотых капель, только они не опустились на дно, а образовали большое сердце и разбрелись тугими цепями в стороны.

Возмутилась река, но те были так прекрасны, что ниспослала она одну из волн, чтобы сохранила и укрыла подарок неба от недобрых глаз.

В минуту возникшая аллегория отразилась на губах Мавуики улыбкой. Она ведь всего лишь изобразила узор на мундире Капитано и его прижатую к нему ладонь в тяжёлой перчатке.

Он уже не в первый раз приходил к ней, когда о нём думала. Без маски, и будто бы моложе. Сосредоточенно изучал какую-то книгу, по-хозяйски расположившись в её кресле, а она держала в руках гребень из древесины персиковой пальмы и расчесывала его угольно-черные пряди, ниспадающие до пояса.

— Почему-то не могу представить, как ты ухаживаешь за ними. Такие длинные — особенно требовательные.

Сработало. Капитано издал утробный звук и, наконец, обратил на неё внимание.

— Вот уж никогда бы не подумал, что ты придерживаешься тех стереотипов, по которым все воины, в первую очередь, дурнопахнущие, запаршивевшие горы мускулов, — не скрывая возмущения, изрёк он.

Мавуика удивилась: вообще ни о чём таком не думала. И злилась, потому что Капитано её реакция определённо нравилась.

— Ты всегда был невозможен. Теперь просто невыносимый.

Она отложила гребень и от души трепанула черные пряди. Отвернулась. В конце концов, дела никогда не ждали, а сегодня — совсем было не до игр. Правда, она ещё пока не успела придумать, почему.

Он крепко обхватил её за талию со спины. Зимней стужей окатило с головы до ног, будто Мавуика целый день страдала от жары, и теперь, наконец, оказалась во власти горного водопада. Одна. Только она и пена белой воды.

— Гнозис не отдам, — этот укол никогда не срабатывал.

— У меня уже есть нечто большее, чем гнозис, — шёпот обжег шею, вынуждая потерять контроль.

— Не отдам. Не обольщайся, — с вызовом бросила она, разворачиваясь к нему лицом. — Теперь моя очередь победить тебя.

— Я в тебя верю, — ядовито ухмыльнулся он.

Теперь Мавуика готова была поклясться, что чувствовала тепло. Мимолётное, ускользающее, но самое настоящее. У Капитано оставалось ничтожно мало времени… и целая вечность бонусом.

— Больше не болит? — она бережно коснулась его груди.

— Это то, что напоминает мне о тебе.

— У меня могла бы быть пара столетий покоя перед тем, как моя душа ушла бы из этого мира навсегда. Перед тем, как погасло бы Священное пламя и возгорелось снова во имя нового Пиро Архонта. Я была готова к этому. Наше будущее стоило такой жертвы. Но ты… Ты подарил мне жизнь с моим народом, а сам ушел к своему. Ты сломал все правила и поверх них выжег свои. Можно ли победить того, чей дух так силён? И нужно ли? — Мавуика уткнулась в его плечо и вздохнула. — Ты сейчас — это то, что я помню о тебе, то, что храню в своей памяти. История, которую знаю только я. Или хочу знать. Встреча с реальным тобой была бы столь же горька, сколько со всеми теми, кто остался позади. Потому что ты уйдешь снова. А я…

Слова давались ей с неимоверным усилием. Встречая тени усопших, она множество раз, преисполненная достоинством, отворачивалась и уходила, не позволяя себе услышать больно ранящих слов о любви, и не говорила их сама.

— Не смогу отпустить, — наконец, прошептала она.

Разве уже не отпустила?

Там, у Престола Первозданного огня, Капитано никому не позволил подобной роскоши — даже подумать о слове против.

Она явилась туда с гордо поднятой головой, готовая отдать долг. Прервать путь, прямо глядя в глаза Смерти.

Приди просить за неё весь Натлан, она бы убедила любого в правильности принятого решения — лаской, холодностью, да хоть бы силой, что в ней ещё горела.

Но не его. Не Капитано. Не Траина.

Он пришёл не просить за неё, а бросить вызов Смерти. Направить на Ронову её же проклятье, помноженное на тысячи. Доказать, насколько, на самом деле, она жалкая перед ним и перед славой Каэнри’ах, от имени которой громом звучал его голос.

Ронова осталась безразличной. Искренне пыталась такой казаться, но тоже не нашла слов.

И когда Капитан с идеально прямой спиной чеканил шаг по каменным ступеням, Мавуике осталось лишь слушать и смотреть, запоминая каждый узор из серебра на его плаще.

— Я приношу тебе горечь?

Она услышала вопрос, но вместо ответа лишь обняла покрепче, зарываясь пальцами в чёрные пряди.

— Я должна смотреть в будущее… Ты тоже этого хотел.

Она по-прежнему стояла одинокая в своей комнате. Перед глазами красовалась законченная картина, на столике лежал гребень.

Временами Мавуика сама себе поражалась. Шла к цели, не оглядываясь, не жалея ни об одном своём поступке, и ничего не оставляла себе, действуя во благо родных земель.

Пятьсот лет назад она приняла для себя решение. Пятьсот лет назад она бесстрашно доверила собственную жизнь Священному пламени, чтобы переродиться в этом времени и остановить Бездну. Она так же, без раздумий, сделала бы это снова, если бы не Капитано.

Во имя ныне живущих и ушедших, во имя воспетого в легендах прошлого и ярких надежд будущего… За Натлан!

Не за себя…

Тысячи судеб пролетали мимо. Заканчивали путь и начинали новый. Кого-то она любила, а кто-то, переродившись в ином теле, уже не помнил её, но уважал, как Архонта. Так маленькая сестрёнка Хини несколько жизней искала её, и так Мавуика… встретила лишь за чертой.

Судьба. В Бездну судьбу. Ведь дневник, бережно хранимый людьми, и лягушка-оригами внутри, потерявшая свой зеленый цвет, не случайно попала к ней в руки. И та девочка, что передала ей его… Как же сильно была похожа на Хини!

Мавуика опустила взгляд, в горле завязался ком.

Те письма, что она всякий раз бросала в Священное пламя, чтобы говорить с Хини, та память, которая щемила ей сердце, вскрывая грудь — не это ли вело каждый раз её к цели напролом?

То, что оставляло лишь… горечь?

— Зачем я ему так сказала? — виновато улыбнулась самой себе Мавуика, мыслями вернувшись к Капитано.

И лишь теперь заметила на картине синего мотылька. Он прилетел из далеких краёв на своих перламутровых крыльях и спрятался у золотого сердца, запечатанного властью черных вод. Не она его рисовала…

«Когда наша родина возродится, и жизнь снова расцветёт, они вернутся к нам», — вспомнились ей собственные слова, и в груди вдруг дрогнуло.

В окно стучал первый весенний дождь.

«Мы сбережём ваше сердце, Милорд», — вспоминала Мира свою клятву у трона и отчётливо ощущала, как закипает кровь, а элементальная энергия сосредотачивается в ладонях, стремясь вырваться наружу — бесконтрольно и жадно.

Бездна… Та, что пожирает души, оскверняет память и отравляет всё живое, — Мира запомнила её вкус, цвет и запах. Физические раны уже редко давали о себе знать, но, как бы ответственно она ни подходила к лечению, её израненная психика продолжала играть с ней в кошки-мышки.

Постепенно рассыпался самоконтроль, и Мире это начинало нравиться. Бездна просыпалась, когда она злилась или скорбела, искала повода для боя даже в радости.

«Мы сбережём ваше сердце, Милорд», — она готова была убивать за него с тысячекратной яростью.

Слово «мы» стало лишь привычкой. В нём больше не осталось смысла, хотя товарищи были рядом.

«Мы… Кто такие «мы»? А я?» — всерьёз спрашивала она себя. Всё реже надевала маску и фиолетовый плащ, всё чаще не узнавала себя в зеркале.

Натлан — не её Родина, как ни вырядись.

Мира снова и снова возвращалась мыслями к Капитано, купалась в отчаянии и злости, искала совета. Бездна застилала разум, погружая всё глубже в воспоминания о прошедшей битве и напоминая о первой в жизни истерике. Тогда Капитано защитил её. Выслушал каждое слово, стерпел каждый удар.

Тогда — не теперь. Теперь она была одна. И самое страшное заключалось в том, что она начинала забывать его голос и тяжесть кольца рук.

«Ваше сердце, командир… не бьётся…»

Перемену в её настроении замечали все, но Мира всегда отмахивалась и в привычной шутливой манере жаловалась Ротчеву:

— Не устраиваю больше, видишь? Постель не так стелю, чай с мятой без души завариваю. Того и гляди, у кого-нибудь шов на ране разойдётся, и опять буду я виновата.

Ротчев пообещал её украсть, «Музыкант» задумчиво пояснил, кого именно в таком случае не найдут.

За неё переживали, о ней заботились. Это радовало, но одновременно угнетало, напоминая о долге, который однажды придётся вернуть.

Сегодня Миру выманили из лагеря под предлогом пополнения провизии и отправили вместе с ней за покупками молотобойца. Лешка специально тянул время, но она решила подыграть и понаблюдать.

Оказалось, товарищи решили обустроить её шатёр: сколотили из древесины взрывопламенного дерева шкафчик и кровать — изящную настолько, насколько позволяли грубые мужские руки; постелили тканый коврик, на который было жалко наступать, поэтому, вернувшись в лагерь, она первым делом разулась.

На шкафчике красовались небольшое зеркало, флогистоновый светильник и вазочка с сияющими хризантемами и морскими перьями. В середину букета был воткнут сухой пурпурник — внешний вид этих цветов дышал скорбью, но они ей всё равно нравились.

Такие она собирала для Капитано. Подумывала даже начать писать письма, где рассказывала бы о самых важных событиях, искренне веря в его возвращение.

— Мальчишки, — шепнула она, с улыбкой садясь на кровать.

Больше слов у неё не осталось. Захотелось, словно в детстве, болтать ногами, разглядывая цветастый узор со флогистоновой гравировкой и ни о чём более не думать.

Иногда отряд приглашали погостить местные — не всё же время торчать в лагере. Мира отказывалась. Поэтому кусочек натлановского уюта сам перекочевал в её шатёр.

Лишь бы этот подарок от товарищей не оказался только попыткой утешить, заглушить скорбь, погладить её по голове, как «маленькую глуповатую девочку».

Мира мотнула головой — абсурд. Они же не первый год вместе.

Вечера в Натлане сотканы из приятной и желанной прохлады. Мира растянулась на кровати и полностью расслабилась, вдохнув травянистый аромат с нотками костра.

Под подушкой обнаружился небольшой фотоальбом, подаренный Паймон. Совсем недавно Мира с любовью вклеивала туда свои фотографии, но так и не решилась посмотреть его целиком — всё казалось чужим, будто бы не о ней вовсе.

Тоненький, прочный, матово-синий, похожий на книгу со сказками или старинными преданиями.

Мира открыла первую страницу и хмыкнула: ну и дёрнуло же её электро сделать эту фотокарточку! Да ещё и так близко… Неужели она действительно стояла так близко?

Давно это было. Пришлось долго привыкать к смене климата, к слишком влажному и тёплому воздуху, но она так увлеклась заданием, что почти ничего вокруг не замечала.

Единственным доказательством и безмолвным свидетельством обратного оставалась только эта фотография, на которую Мира сейчас смотрела, как на великое сокровище, украденное со всей наглостью фатуи.

Тем вечером, получив указания, она выскользнула из шатра и обернулась. Капитан сосредоточенно изучал какой-то документ. Пламя свечей дрожало от его тяжёлого дыхания, терялось во мраке чёрного кителя, подчёркивало золотые вставки с цепями, робко касалось маски и волос, ставших слегка волнистыми от влажности.

Он же не заметил её, правда? Не услышал щелчка фотокамеры, не обратил внимания на то, как она улизнула, а потом предательски торопливо отчитывалась, не мигая глядя во мрак его образа?

От воспоминаний у Миры пересохли губы. Она внимательно смотрела на застывший в глянце момент и чувствовала, как внутри разливается не холод и не страх, а едва уловимое тепло.

«Командир, вы мне когда-то отца заменили».

Она не могла представить, как сказала бы это вслух. Проявление подобных нежностей не всегда уместно. И всё же жаль, что, как ни крути, нельзя отправиться внутрь глянцевого кадра.

Мира переворачивала страницы альбома, всё глубже погружаясь в эмоции. На одних фотографиях они с Вадимом встречали рассвет в небе над Натланом. На других раскинулась родная Снежная, укутанная в снега и поцелованная северным сиянием. Общие фото отряда то выглядели грозно, то отражали форменное дурачество. Некоторых сослуживцев Мира, признаться, больше никогда не видела такими весёлыми.

Завершали альбом кадры со Стадиона, на которых были запечатлены их новые… Знакомые? Друзья? Да, скорее второе.

Тогда Миру посетила идея, а Паймон с энтузиазмом её подхватила, даже начала придумывать названия.

Так сначала появился кадр под кодовым словом «Конвой», на котором Люмин и Паймон замерли, опустив головы, а агент и «Музыкант» стояли в позах, будто готовились к вручению награды. На следующем — уже довольная Люмин сидела, закинув ногу на ногу, у Лёшки на молоте, а Паймон смотрела на агента и в недоумении разводила руками. Особенно Мире нравился последний кадр: на нём они все стояли вместе в боевых позах. И, надо признать, смотрелись весьма гармонично. Даже Паймон преобразилась.

Играла? Или в её маленьком сердечке тоже иногда копошилась тьма?

Мира сосредоточилась на этом вопросе, будто ухватилась за спасительную ниточку.

«Не спать. Не спать. Не спать».

Во сне перед Бездной Мира была особенно уязвима. В детстве матушка говорила ей, что достаточно подумать о хорошем, и сон будет радостным.

Она пробовала, но больше не получалось. Стремительно сходила с ума, и во сне у неё не было ни эликсира, ни опоры под ногами, ни цели в голове, ни смысла в сердце. Только тьма. Живая тьма. И некого позвать на помощь, ведь даже собственное имя превращалось в пепел.

Она бродила по Снежной, искала знакомые лица за пеленой пурги. Находила, бежала следом, но никто её не слышал, не видел, не помнил. А навстречу медленно двигалась безликая толпа монстров, и её сознание переключалось на них. Они шли и шли, кланялись какому-то неведомому существу. Находиться среди них становилось душно и тесно, и Мира, случайно или намеренно соприкасаясь с ними, превращалась в бесформенную тень. Больно. Её собственная плоть отторгала её, а душа рассыпалась по крупицам.

«Оставь меня».

— Хорошо, бабушка, я не отниму много времени.

Спокойный голос больно отозвался в ушах. Мира тупо посмотрела на уже закрытый альбом, а затем вопросительно перед собой.

«Бабушка? Оророн, ты грибов объелся?»

— Что ты здесь делаешь? — наконец сосредоточилась она. Осмотрела себя, проверяя, одета ли, и села, поджав ноги.

— Твои друзья переживают за тебя.

— Значит, я поговорю с ними, когда высплюсь.

Она была совсем не настроена разговаривать, а Оророн — уходить. Он молча сел рядом и с любопытством смотрел на неё.

Мира почти не злилась, просто по-прежнему находилась между сном и реальностью. Ей также требовалось время, чтобы понять, где именно у Оророна глаза и прочесть их выражение.

Она так и не смогла привыкнуть к тому, какой он яркий, и к тому, что серый и тёмно-синий цвета одежды вообще могли так восприниматься. Волосы Оророна тоже отливали синевой: длинная чёлка под чёрным капюшоном скрывала ушки, как у летучей мыши, лоб и чуть падала на гетерохромные глаза: правый — розовый, левый — голубой. Бледную кожу обеих рук украшали чёрные татуировки в форме стилизованных сфер.

Оророн выглядел загадочно и непредсказуемо, что для Миры было практически родным, с точки зрения фатуи.

— Можно тебя спросить? Что делает эта трава? — он указал на маленький фиолетовый мешочек, лежащий на табурете.

— Туманная трава — еда для цицинов, которых я призываю. Они прилетают и защищают меня.

— Как тля?

— Что? — она не сразу вспомнила тех красивых любопытных существ, без конца жующих флогистон и танцующих возле его пламени. — А… Да, наверное.

Что правда, назойливые цицины, дошедшие после угощения до полного экстаза, действительно становились идеальными союзниками. Но чем теснее оказывался такой «союз», тем удушливее для мозга наступал «откат».

— Ты тоже питаешься этой травой?

— Я похожа на насекомое? Или на летучую мышь?

— Нет, ты — созревший овощ, — у Оророна засветился взгляд.

Мира моргнула. И медленно подвинулась к самому краю кровати.

— Я сегодня как раз ухаживал за баклажанами и задумался о пользе и вреде новых удобрений.

Мира моргнула ещё раз. Её повидавшая виды фантазия начала не совсем здоровое сопоставление понятий: «созревший», «плод» и «привет, можно мне посидеть на твоей кровати?»

— Эта трава причиняет тебе вред?

— Ну, — протянула Мира, складывая руки на груди, — при грамотном распределении сил это можно отсрочить. Тебе зачем?

— Ты была ранена в битве с Бездной, и я знаю, что она до сих пор влияет на тебя.

— Рассказывай, у кого здесь слишком длинный язык, — Мира подалась вперёд. Когда она что-то требовала, её голос напоминал шипение.

— Я просто чувствую тебя, — ответил Оророн. — Когда ты злишься, твоя душа дрожит и искрится, трескается. И ещё, когда ты сжимаешь вот так кулаки…

Мира опустила взгляд на руки.

— Ты хочешь усмирить гнев. Но чаще прячешься за ним, когда испытываешь боль.

— И при чём здесь трава?

— Если она делает твою психику неустойчивой, то последствия влияния Бездны на тебя могут быть более долгосрочными, чем у других людей.

— Нас, магов, не так много, — задумчиво проговорила Мира и взяла фиолетовый мешочек в ладони. — От частого использования заклинаний призыва цицинов изменяется сознание призывающего, потому что он волей-неволей тоже дышит этим. Я как-то встретила одну девочку с крио глазом Бога. Она смотрела на меня, как в зеркало, повторяла за мной — наклоняла голову вправо, влево. Напевала весёлую мелодию и размашисто шагала. Я не смогла узнать, как её зовут. Единственное, что она осознавала, так это то, что является фатуи, но вернуться домой не может, потому что не закончила какое-то дело. На меня произвело впечатление её одиночество… Я пыталась разузнать, у кого она в подчинении, или хотя бы из какого отряда, но ответа не получила. Её никто не искал.

Мира замолчала резко, будто чуть не позволила себе лишнюю откровенность. На её аккуратных пальцах знакомо заиграла элементальная энергия.

Никакого личного пространства, ни минуты покоя. Сколько ещё готовить завтраки, чтобы заслужить хоть одну такую? Какое им всем дело до того, что я ровно так же не чувствую опору под ногами, как та девочка? К чему им разбалтывать всем подряд о том, как сильно мне не хватает командира? Тоже мне… Фатуи…

— У кого здесь длинный язык, Оророн? — она впилась в него немигающим взглядом и не сразу осознала, что услышала в ответ. Ведь тонкие губы Оророна даже не дрогнули.

— Мне тоже.

— Что?

— Не хватает.

Мира недоверчиво нахмурилась.

— Всегда знала, что ты непростой. Но я не из тех, кто любит, когда бесцеремонно лапают душу.

— Извини. Просто горе не даёт тебе нормально спать, и я могу помочь.

— За душой милорда ты так же «приглядывал», как за моей? — проигнорировала Мира.

Она хотела пристыдить, но Оророн заговорил серьёзно и подкупающе откровенно. Так, что она не могла перестать его слушать, не перебивая:

— Я никогда не видел Капитано спящим. Мы почти не разговаривали, но я всегда слышал его голос, голоса внутри его сердца. Он часто в гордом одиночестве прогуливался за пределами племени, и я чувствовал, когда был рядом. Мне хотелось помочь. Я хорошо помню эту боль. Она должна была убить меня во время церемонии.

— Церемонии?

— Да. Я не рассказывал, — Оророн опустил задумчивый взгляд и как-то виновато улыбнулся. — Это мой главный жизненный промах. Я не совсем человек, и душа моя раздроблена. Повелители Ночного Ветра увидели в этом возможность сделать из меня сосуд для заблудших душ. Артерии земли погибали. Я мог бы помочь душам беспрепятственно войти в Царство Ночи.

— Но сам бы не вернулся обратно, — обронила Мира.

— Да. Церемония провалилась, поэтому я жив. И до этих самых пор ощущал себя неправильным, отработанным материалом. Церемония была едва ли не единственной возможностью помочь Натлану, эта честь выпала мне, но я не смог даже умереть нормально.

— Что ты говоришь такое?

Оророн тихо рассмеялся:

— Ты очень похожа сейчас на бабушку. Она сильно рассердилась тогда, была уверена, что я счастлив тому, что выжил. Но я так хотел сделать хоть что-то хорошее, стать нужным, полезным Натлану, а не его вечным должником.

— Когда я впервые увидел Капитано, — после паузы продолжил Оророн, — долго не мог поверить своим глазам. Тысячи осквернённых душ, заключённых в его сердце — таком же сосуде, но куда более прочном — заглушали своими криками его собственную душу. Они могли бы разрушить её, но вместо этого продолжали беречь, веря в его клятву. Я наблюдал за ним. Прятаться от Капитано бесполезно — он всегда был на шаг впереди. Когда он снова покинул лагерь, я последовал за ним. Коснулся его души, и она откликнулась… Но вдруг чья-то другая душа схватила меня за горло и сбросила с дерева. Она была тяжёлой, цепкой, отчаянной, будто запертой в горящем доме, где все двери наглухо закрыты. Я чувствовал, как падаю в бездну, словно на той церемонии, что должна была стать моей последней… Но тогда раздался ещё один голос. Он прогнал душу и сказал, что я слишком мал для таких «игр». Капитано нашёл меня и вынес на руках. Когда я очнулся, мне было стыдно, но он не сказал ни слова. Ни упрёка, ни вопроса. Просто молчал, как будто всё это было естественно.

— Оророн, — закатила глаза Мира и глубоко вздохнула, пытаясь прогнать непрошеные воспоминания и слёзы.

Она не видела, как погибал Капитано, но с того самого дня часто слышала его тяжёлые строевые шаги по лестнице к Престолу. Иногда ей казалось, что так стучит и её собственное сердце. Или его?

— Ладно. Проводи свой ритуал. Только ответь мне ещё на один вопрос. Как я поняла, имя того, кто послал тебя ко мне, ты назвать не хочешь. Скажи хоть, что он пообещал взамен на «терапию»?

— Помнишь, я как-то ночью сидел с вами у костра? Один из старших офицеров спросил мой возраст и предложил кружку Огненной воды.

— Тебе серьёзно понравилось? — повеселела Мира.

Оророн смущённо кивнул.

— Я хотел выпить ещё, но Капитан позвал меня по имени с недвусмысленной интонацией.

— Запретил? Правильно. Огненную надо уметь пить.

— Я понял. От неё… стало хорошо. Мне даже показалось, что я на минутку стал цельным. Моя душа будто взлетела. Я посмотрел на звёзды и понял, что больше никогда таких не увижу. Все вместе они казались туманом, а по отдельности выглядели крохотными зёрнышками. Я хотел их запомнить. Всю ту ночь, — Оророн снова виновато улыбнулся. — Мне предложили четыре ящика Огненной воды, если я смогу излечить тебя. Но ты не думай, это не значит, что товарищи тебя продали.

— Глупости. Ни о чём таком не думаю, — отмахнулась Мира. — Давай. Начинай. И не говори бабуле про четыре ящика, иначе всем будет плохо!

— О, не сомневаюсь!

— Только пусть это будет хороший сон.

Оророн кивнул, его гетерохромные глаза мягко светились в полумраке. Когда он протянул руку и зажмурился, Мира ощутила, как начинает медленно погружаться в пучину неземного спокойствия. Всё вокруг стало расплываться, звуки приглушились, а тело стало невесомым, словно Миру подхватил тёплый поток воздуха.

Она вроде бы просто моргнула, но, открыв глаза, поняла, что в шатре уже одна. Вышла, привычно осмотрелась: вечера, что в Натлане, что в Снежной, ей нравились особенно — тихо, ничто не рябит в глазах. Смущало лишь то, что сослуживцы были чем-то сосредоточенно заняты.

— Лёш? — окликнула она молотобойца, но он, похоже, не услышал.

Первое, что бросилось в глаза Мире, когда она переступила порог большого шатра — это роскошно накрытый стол. На нём возвышалась целая гора жареного мяса, рядом красовались цыплята, политые медовым соусом, тушёные овощи, изысканные фруктовые и сырные блюда. А в самом центре стола стоял торт, от вида которого на лице Миры невольно появилась улыбка: он был выполнен в виде миниатюрной, но при этом внушительной, с позволения сказать, фигуры гидро фатуи.

— Что, не нравится? — хмуро бросил Серёжка.

— У «сержанта капусты» День Рождения? Разве сегодня?

— Сегодня, соня, — ответил он.

Не то чтобы Серёжка совсем не умел готовить, просто она справедливо считала, что его яства не каждый мог переварить без последствий. Порой ему требовалось чьё-нибудь чуткое руководство, чтобы их максимально избежать.

— Да… Наверное, забыла, — неожиданно для себя призналась Мира.

Праздник начался так же стихийно, как и продолжился. Она не успела понять, когда пришёл сержант и на правах именинника разрезал «себя», после чего положил на её тарелку фуражку — из шоколада и синих волчьих крюков.

«Музыкант» искренне обрадовался, глядя на свой кусок, и гордо заявил, что может умереть спокойно, зная, что у его «круглого синего товарища» есть мозги.

Сержант, будучи во хмелю, оценил эту шутку по достоинству: аккуратно взял своей грузной лапищей с торта печеньинку в форме пиро Глаза Бога, с садизмом откусил и с большим наслаждением прожевал. После чего поинтересовался у «Музыканта»: «Ну и кто ты без него?»

— Прошу прощения, — смеясь, сказала Мира, — мне нужно на свежий воздух.

Фатуи славились тем, что отмечали праздники с размахом, но почему-то за пределами шатра не оказалось ничего слышно.

«Я сплю?» — мелькнула мысль и тут же развеялась.

Земли Повелителей Ночного ветра укрывал густой белый туман. Близко шумели водопады кристально чистой водой.

Оророн говорил: ночью вода чёрная, а то, что находится во власти ночи, касаться руками не стоит.

Неподалёку ухали мудрые иктомизавры. Кто-то из них уговаривал детей спать, хлопая большими пушистыми крыльями бледно-голубого цвета, а кто-то дремал, стоя на камнях, или медитировал.

Миру тянуло всё дальше, вглубь тумана, который расступался перед ней и размывал путь назад. Она двигалась всё плавнее и осторожнее, ощущая, как неясный, но очень знакомый холод периодически обнимает её за плечи. С каждым шагом воздух становился плотнее, а звуки — тише, будто сама реальность растворялась в этой бледно-серой дымке.

— Что? — вдруг шёпотом произнесла она и остановилась, поражённо глядя на ровно очерченную тень.

Та была высокой, строгой… Мира сделала шаг вперёд, потом ещё один, не сводя с неё глаз. Туман вокруг сгущался, в то время как фигура становилась чётче. Чёрный плащ, золотые цепи, маска…

— Капитан… — обронила она, но голос её оказался таким тихим, что его сразу поглотила ночь.

Мира сделала ещё шаг, но тут холодной водой местного озера обожгло кожу, и она отвлеклась. А тень… Тень, которую она пыталась догнать, исчезла, будто её и не было.

Только тишина, только холод, только туман.

И оглушительная надежда, которая буквально погнала Миру назад, в лагерь. Она не ошиблась, она точно знала, кого видела.

* * *

Мира перестала сомневаться, оставив позади мысли о том, что всего лишь видела сон. Для неё он стал реальностью, в которой она готова была остаться навсегда.

— Мира? — игриво окликнул «Музыкант», держа в руке кружку с Огненной водой. — Скажешь тост?

Оророн уже покинул лагерь, когда они собрались отметить награждение за победу над Бездной в Натлане. Мира, вероятно, пришла в общий шатёр машинально, всё ещё находясь под впечатлением от своего счастливого сновидения.

Она сидела с товарищами за накрытым столом, но одного человека не хватало — командира.

Неделю назад Её Величество вручила Мире сразу две награды. Одна из них, посмертная, принадлежала Вадиму и теперь покоилась у монумента в Натлане.

Если бы их вручал Капитан… Если бы можно было собрать их все вместе и обменять на его жизнь…

По странному стечению обстоятельств на приёме у Её Величества не было тех изменников, которых побили Лёшка и «Музыкант». Последний едва не убил одного из них в ночь стычки, ограничившись ударом приклада по голове. Пьяная голова или трезвая — прощать оскорбления в адрес командира он не собирался.

— Прости. Кажется, я ходила во сне, — проговорила она, поднимая кружку, а затем с усмешкой добавила: — И ты знаешь причину!

— Клянусь честью Первого, не моя была идея!

— Смотри, отсохнет, — прищурилась Мира. — Если споите Оророна, я не буду вас прикрывать.

Над этим предупреждением все присутствующие коварно посмеялись:

— Чего там пить-то? В четырёх ящиках? Или ты думаешь, в этот раз, он с первого глотка упадёт? — подмигнул Лёшка, вызывая новый взрыв смеха.

Когда «Музыкант» достал гитару и принялся наигрывать знакомые мелодии, Мира снова задумалась, пролистывая ускользающие из памяти моменты сновидения. Те становились блёклыми, обрывочными, далёкими, похожими на гаснущие в небе звёзды перед рассветом.

Затем Мира вспомнила об отце. В детстве они с Вадимом однажды стащили его медали, пока он был в отъезде. За окнами бушевала пурга, мама крепко спала, и это подогревало чувство азарта «новоявленных воришек на доверии». Мира прикрепила себе на пиджачок орден: большой, яркий, блестящий… и тяжелый. Именно тяжесть она запомнила своим детским умом особенно остро: не ей его носить, с чужой груди сняла.

— Я видела милорда, — обронила Мира.

Она уже давно не удивлялась, насколько могла быть с сослуживцами открытой. И ценила то, каким цельным они всегда были механизмом: и в бою, и нет.

Мира могла не рассказывать ничего «четырем взрослым мужикам» про «терапию Оророна», но молчать и без конца переваривать эту информацию наедине с собой становилось всё сложнее и порождало ощущение неправильности.

— Как это было? — с искренним интересом спросил Серёжка.

Старший товарищ всегда умел находить к таким, как она, подход. При внушительных габаритах и грозном виде обладал, в буквальном смысле, замораживающим взглядом, поддернутым располагающей улыбкой. Это если ещё забыть о том, что от одного его «Frozen!»⁽¹⁾, брошенного на поле боя, кровь в жилах стыла не только у противника.

— Я его испугалась, — призналась Мира. — Точнее, даже не его, а того, что он сейчас придёт к нам, а мы весь лагерь разворотили, — неловкий смешок слетел с её губ. — Я побежала предупредить, но вы не поверили мне. Продолжили веселиться, а я ждала. Очень долго. Вы наверняка успели забыть про мой «бред».

— Почему же бред? — блеснул глазами агент.

— В общем, — вздохнула Мира, чуть потеплев, глядя на него, — в какой-то миг я отчётливо услышала шаги совсем рядом и шёпот плаща. Побежала встречать, а когда вернулась, вы стояли по стойке смирно, а сержант закрывал своей большой спиной гору грязной посуды.

Музыкант коротко рассмеялся в кулак.

— Дальше плохо помню. Только на уровне чувств. Никто из нас не решался заговорить с Капитано, потом «Музыкант» отчитался, что за время его отсутствия в Натлане не произошло ничего существенного. А потом я предложила ему поужинать, иначе неловкая пауза никогда бы не кончилась.

— Не отказался? — с улыбкой до ушей спросил молотобоец.

— Сам как думаешь? Сказал, что ему «как обычно», и мы почти всем составом потопали к печке. Серёжка грозился по такому случаю «как обычно» помножить на два, но услышал от тебя: «Не успел Милорд вернуться из Царства Ночи, а ты его уже хочешь обратно отправить?»

Серёжка густо покраснел и отвернулся.

— Снова накрыли стол, по привычке решили оставить одного, но он разрешил остаться. Не помню, о чём мы говорили, но помню его голос, и что старалась отвечать по форме. Должна была расслабиться, а вместо этого, как кол проглотила. Села напротив, будто на бочку с динамитом, дышать разучилась. Я… знала, что сплю и скоро проснусь.

Мира замолчала. Такая тишина ей нравилась. С лёгким привкусом опасности, ощущением незримого, но крепкого щита, и какой-то глубокой, никем ещё не разгаданной тайной, о которой не говорят даже знающие её.

— Как забавно всё вышло, — с виноватой улыбкой сказала она, опустив взгляд. — Я изо всех сил старалась держать себя в руках и не разглядывать его. Но всё равно наблюдала, пока он вдруг, не глядя, не бросил: «Отставить». Вы хором ответили: «Есть отставить», а я опоздала. Зато смеялись мы все вместе.

— Держу пари, это было милое взаимное смущение, — с хитрым блеском в глазах подмигнул «Музыкант», взбалтывая содержимое своей кружки.

Мира закусила нижнюю губу и уставилась в свою.

— Капитан… он, — она чуть нахмурилась, собираясь с мыслями, — выглядел иначе. Без маски. Смотрел так, словно вокруг было слишком светло для него. Я не знала его таким, и если бы не голос, не энергетика, то подумала бы, что мне дурят голову. Взгляд у него такой… пронзающий. Морозная синева Снежной в паре минут от глубокого мрака. Отточенные линии скул и подбородка, высокий лоб… Весь как из камня высеченный, но при этом живой. Как всегда во всём чёрном, только без цепей и вставок. Он делал вид, что его мало интересует моя реакция, но прекрасно её видел, даже улыбнулся уголками губ. Да, возможно, я вела себя немного беспардонно, но зато воочию увидела, как ему понравилось то, что мы наготовили.

— С многолетней голодухи всё сахар, — пробурчал молотобоец и сразу же поймал убийственный взгляд агента.

— Нет-нет, действительно было очень вкусно. Ты бы видел, как он глаза прикрывал! — запротестовала Мира, но тут же сделалась серьёзной. — Как вы думаете, когда он вернётся… не окажется ли, что он нас не помнит? Например, как я без маски выгляжу.

— Обязательно вернётся. И вспомнит, — уверенно сказал Серёжка.

— А если он не ожидает, что нам нужен, то это не наши проблемы, — отозвался Музыкант. — Когда начнёшь душить его заботой, я буду первым, кто на стрёме постоит.

— Звучит, как план, — повеселела Мира. — Я ему чуть не призналась во сне, что завидую его чёрным прядям по пояс. Я-то свои обрезала.

— Ничего, Серёжка вон с сержантом тоже не знаю, как живут. Едят не больше, чем он, а только вширь растут.

— Ой-ой, чего бы вы без нас тут все делали, хиляки, — проворчал Серёжка, демонстративно откусив хрящик от мясной кости.

— Оророн напомнил мне, — сказала Мира, предвкушая целую тираду, которая обычно заканчивалась непредсказуемо, — что маги цицинов теряют рассудок, когда лишаются опоры и смысла. Это не зависимость от отдельного человека, а проявление глубочайшего уважения. Помните, как Капитан велел товарищам следовать за Мавуикой? Те, кто не понял приказа, просто верили, что её слова — это его слова. Я действительно лишилась опоры, но теперь, мне кажется, снова обрела её. Проснулась с уверенностью, что Капитан никуда не уходил. И не перестану верить.

— Хороший сон, — с тонкой улыбкой сказал агент. — Придётся всё-таки проследить за мальчишкой.

Расписанные скалы упирались в небеса, густой туман стелился по земле. Ночь была тихой, лишь изредка нарушаемой шелестом листьев и далёким уханьем иктомизавров. Мира вслушивалась и чувствовала, как прохладный воздух снова обнимает её, так же напоминая о том, что она не одна. Даже в этой тишине, даже в этом тумане, она знала — Капитан где-то рядом. И однажды он вернётся. А пока… пока она будет ждать.

— Да… Хороший.

---

1) Замерзни!(англ.)

Вернуться к тексту