Все прелести Болтливого зелья (гет)

За окном крупными хлопьями падал снег. Белые поля, окружавшие Хогвартс, погружали школу в состояние приятного полусна, будто обволакивая её в большой пушистый кокон, защищая от внешнего мира. Громова же всё выходное утро ютилась в постели, изредка поглядывая на часы, и совершенно не спешила вставать. Там, за пределами их общей с девочками комнаты, стоял жуткий шум, вероятно, вызванный Долоховым, чей голос то и дело доносился из гостиной.

— Какое счастье, что парням запрещён вход в женские спальни… — пробормотала Мирослава, ещё больше кутаясь в одеяло. Впутываться в созданные Антоном неприятности сегодня просто категорически не хотелось.

Её безмятежное спокойствие, впрочем, было недолгим. На какое-то время слизеринское жилище накрыло напряжённой тишиной. Но спустя пару мгновений за дверью вдруг раздался грохот, а на смену ему пришёл отчаянный крик Лиззи:

— Тролль тебя дери, Долохов, какого драккла?!

Мира нервно вздрогнула и вцепилась пальцами в край подушки. Если Яксли пустилась во все тяжкие, дело начинало пахнуть жареным. Несмотря на природную вспыльчивость, Элизабет редко повышала голос на сокурсников и уж точно никогда не встревала в перепалки с парнями. Раньше для подобных разборок у неё всегда был Кеннет — гиперзаботливый старший брат с фиксацией на чрезмерном контроле, а сейчас за хрупкую блондинку решительно вступался её новоявленный жених, второгодка Барти Крауч. И потому, когда в процесс втягивалась сама Лиззи, у пятикурсников буквально вставал загривок.

Решив, что пора вмешаться в назревающий конфликт, Громова с неохотой натянула на себя подаренный Мередит свитер и выглянула в гостиную.

— Я тебе глаз на задницу натяну, ясно? — Лиззи верещала аки мандрагора, держа в руках непонятного вида тряпку. — Ты хоть представляешь, сколько оно стоит?

«Представляю», — мысленно перекрестилась Громова, узнав в залитой грязно-коричневым раствором ткани новенькое платье одноклассницы. То самое, которое Яксли планировала надеть на грядущий Рождественский бал.

— Кальсоны Мерлина, Элизабет, это же просто шмотка! — отмахнулся Антонин и колыхнул перед своими глазами флаконом со странной жижей. — Хуже то, что из-за тебя я лишился как минимум половины зелья!

— И оставшаяся половина сейчас окажется на твоей голове, тупой ты бундимун! — Яксли угрожающе сверкнула глазами и швырнула платье ему в лицо. — Делай что хочешь, но верни всё в первоначальный вид! Либо покупай новое, мне плевать! У тебя времени только до вечера!

Она вылетела из гостиной разъярённой фурией, а Долохов в компании растерянных Лестрейнджа и Эйвери застыл у окна с гримасой искреннего недовольства. Не будь это Антон, Мирослава присоединилась бы к справедливому гневу Лиззи и высказала виновнику всё, что о нём думала. Но злиться на лучшего друга, пусть и такого недалёкого в девичьих делах, она просто не могла. Да и не умела, если честно. И раз уж Долохов сам вывел себя на путь драматичных мучений очередным неудавшимся экспериментом, всё, что Мира могла сделать, — это помочь товарищу выпутаться из неприятностей как можно менее болезненно.

— И как это случилось? — кивнула она на сжатую в крепких пальцах несчастную вещицу. Антон со вздохом закатил глаза.

— Ну вот только ты ещё не начинай, ладно? Это просто случайность. Подумаешь — пролил зелье на тряпку. Тоже мне беда! — Долохов с силой кинул платье на испуганно притаившийся в тени диван. — А вот то, что профессор Слизнорт домашку перед зачётом не засчитает, — это да, это проблема, знаешь ли!

— Мы эту штуку трое суток варили, — поёжился Карбрейн, ухватив взглядом плескавшуюся в руках одноклассника жижу. — До завтра уже точно переделать не успеем, даже если спать не будем.

— И тогда точняк не видать нам поездки домой, как своих ушей, — вздохнул Эдгар. Его светлая шевелюра мягко блеснула в слабом свете камина. Для холодного полумрака факультетской гостиной, развеянного лишь хилым зеленоватым пламенем, Эйвери был слишком похож на солнышко, никогда не попадавшее в комнату сквозь плотную толщу воды за окном. — А ведь я родителям пообещал закрыть долги ещё перед каникулами. Как теперь им всё объяснить?

— Вы же не хотите сказать, что эта дрянь — Болтливое зелье?

От пропитанного холодным раздражением вопроса вздрогнули все присутствующие. Том застыл на выходе из мужских спален с выражением откровенного отвращения, и Лестрейндж поспешил развеять обстановку, дабы не нарваться на очередной выговор.

— Согласен, мы немного… передержали его на огне. — Карбрейн неловко переступил с ноги на ногу. — И, возможно, не совсем рассчитали количество сиропа чечевицы, но… Уверяю тебя, оно работает! Мы попробовали его после приготовления!

Мирослава видела, как на лице Реддла проступило острое желание хорошенько наподдать одноклассникам за испорченное зелье. Но Том сдержался. И, медленной поступью дойдя до Долохова, вырвал из его пальцев склянку с коричневой жидкостью.

— И я должен в это поверить? — скривился Реддл, когда жижица мерзковато всплеснулась при движении. — Ещё не устали меня позорить?

Антонин обиженно поморщился. В карих глазах на секунду сверкнуло подростковое бунтарство, но тут же погасло под серьёзным взглядом их негласного наставника. Том открыл флакон с зельем и принюхался.

— Что вы туда намешали? — Он по-кошачьи мотнул головой, пытаясь избавиться от остатков запаха в носу. — Этой дрянью даже дементора отравить можно!

И тут Долохов взорвался:

— Тебе легко говорить, гениальный наш зельевар, — прошипел он, вырывая из рук друга результат общих трудов. Жидкость недовольно брызнула по стенкам своей стеклянной тюрьмы. — Если такой умный, то помог бы!

— И снова сделал за вас всю работу? — Реддл опасно прищурился и усмехнулся. — Вы никогда ничему не научитесь, пока я помогаю. Или экзамены тоже я за вас сдавать буду?

— Тогда давай поспорим. — Антонин с ехидством подбоченился, протягивая однокласснику руку. — Если окажется, что зелье не работает, я не буду просить у тебя списать до конца семестра. И стащу у деда ту рукопись, на которую ты тогда положил глаз. А если всё-таки работает, — в чёрных зрачках заблестел азарт, — ты извинишься перед нами и хорошенько расхвалишь на следующем собрании Клуба Слизней. Идёт?

Том с сомнением посмотрел на раскрытую ладонь. Его лицо, комично-растерянное от неожиданности и полное размышлений, заставило Громову тихо прыснуть в кулак. На что в неё тут же прилетел раздражённый взгляд.

— И какая мне от этого выгода?

— А свитка с тёмными заговорами тебе уже недостаточно? — усмехнулся Долохов, качнув флаконом. — Или, может, ты просто трусишь, а?

Последняя фраза, словно жало, больно кольнула реддловское самолюбие. Он вдруг выпрямился, весь нахохлившись, и процедил:

— Если спор выиграю я, вы втроём будете делать всё, что я скажу, в течение целого месяца. Абсолютно всё, даже если это будет вам не по нраву. Как насчёт такого условия?

— Идёт, — ответил Антонин, призывно тряхнув протянутой рукой. Эйвери и Лестрейндж, всё это время молча наблюдавшие за их диалогом, испуганно встрепенулись.

— Антон, может, не надо? Мы ведь и правда напортачили с зельем… — неуверенно протянул Эдгар, положив ладонь на плечо друга. Но Долохов с пренебрежением сбросил её и оскалился.

— Оно действует, ты сам видел. Один упрёк — и уже идёшь на попятную? Вообще чести нет?

Пусть происходящее и могло показаться довольно забавным со стороны, Мира знала, что ситуация медленно выходила из-под контроля. Что Антон, что Том — оба были чрезвычайно азартны, чтобы отказать себе в возможности утереть нос друг другу. И сейчас, когда на кону стоял вопрос их собственной гордости, ставки могли оказаться слишком высокими. Реддл не из тех, кто так легко прощает брошенное в него слово «трус».

— Договорились. — Том пожал руку Долохова с высокомерной улыбкой и кивнул на склянку с зельем. — Пей.

— А кто сказал, что это должен делать я? — фыркнул Антонин, вручая ему флакон. — Мы уже проверили действие зелья на себе и не сомневаемся в нём. Теперь твой черёд.

Громова замерла, затаив дыхание, наблюдая, как до Реддла доходит сказанное и понимание рассеивается по его лицу. Тонкие брови недовольно сошлись у переносицы, прикрывая глаза тенью, и Том в последний раз взглянул на Долохова с вызовом. А затем молча сделал глоток, едва заметно зажмурившись, когда жидкость со сварливым бурчанием влилась ему в рот. Гостиная вмиг заполнилась тишиной, будто всех разом накрыло Силенцио. Пятикурсники с опаской наблюдали за старостой. Он же вдруг начал розоветь и, странно пошатнувшись, опустился в ближайшее кресло.

— Ты в порядке? — Мира тут же подлетела к Реддлу и обеспокоенно вгляделась в его остекленевшие глаза. — Может, пойдём в лазарет? Тебе плохо?

Том невнятно качнул головой и посмотрел на подругу со смесью раздражения и любопытства. Казалось, все его движения будто замедлились, а разум помутился, не позволяя бедняге трезво обдумывать происходящее. Наконец, тряхнув головой, он повернулся к Долохову с развязной ухмылкой.

— Ну, что я говорил? — насмешливо пробормотал Реддл, как-то странно протягивая каждую гласную. — Не зелье, а троллье дерьмо!

А затем — что самое страшное — рассмеялся! Захихикал, как нашкодивший ребёнок, которого так и не наказали за удавшуюся шалость. И, хлопнув себя по коленке, указал на выстроившихся перед ним испуганных друзей.

— Вы! — Том довольно осклабился и обвёл их пальцем. — Теперь вы — мои слуги, ясно? Вы у меня такое будете делать, такое! Я из вас все соки выжму, обещаю. Вы ещё пожалеете, что связались с самим потомком!..

Последняя фраза так и осталась незаконченной, прерванная заботливой ладонью Громовой. Почувствовав неминуемую опасность, она прыткой белкой подскочила к Реддлу и закрыла ему рот, спасая товарища от раскрытия секрета. Староста обиженно заворчал, отпихивая от себя одноклассницу, но вынужденно сдался и обмяк в объятиях кресла.

— Вы что наделали, ироды? — зашипела Мира, вперив гневный взгляд в лица парней. — Какую бадягу ему подсунули?

Эйвери сконфуженно поёжился, а Лестрейндж и Долохов, быстро переглянувшись, честно замотали головами.

— Ничего мы не подсовывали, — протараторил Карбрейн, с нервозностью обнимая себя руками. Антонин согласно закивал.

— Мы действительно варили зелье строго по рецепту. И у нас даже получилось сделать его более-менее сносным. А потом… — он вдруг отвёл взгляд, — у меня появилась идея намешать небольшую часть с огневиски…

Громова побледнела от ужаса. Соединить готовое зелье с алкоголем! Да как только в голову могло такое прийти!

— Оно безопасное, честно! — замахал руками Лестрейндж, когда Мира начала двигаться в их сторону. — Болтушка только усилила действие огневиски, ничего более. Пройдёт время — и Том протрезвеет. Всё будет в порядке!

— Вам головы для красоты нужны, или что? — Громова схватила Антона за ворот и хорошенько встряхнула. — А если он отравится, что тогда? В Азкабан отправитесь?

— Мир, да ты чего? — заволновался Долохов, всячески избегая взгляда разъярённой подруги. — Мы же просто пошутить хотели…

Он болезненно ойкнул, когда девичьи пальцы с силой впились в прикрытые свитером плечи. В какой-то момент Мирослава даже на полном серьёзе готовилась проклясть безответственную троицу каким-нибудь особенно мерзким заговором. Но видя искреннюю панику в их глазах, лишь недовольно вздохнула и повернулась к Реддлу. Бедняга сидел в кресле, схватившись за голову, и что-то тихо бурчал себе под нос, видимо, разговаривая сам с собой. И эта картина почему-то отозвалась в груди Громовой таким нежным теплом, что гнев мигом выветрился, сменившись на почти материнскую заботливость.

— Тебе нужно к мадам Арфи, — ласково улыбнулась она, подхватывая Тома под локоть, чтобы поднять. — А завтра мы вместе накажем этих идиотов за тупые идеи, хорошо?

— Не хочу, — пробубнил Реддл, надув губы. Его всегда хмурое и сосредоточенное лицо сейчас было непривычно расслабленно, а от покрытых румянцем щёк чувствовался настоящий жар. Сдержав смешок, Мира уже собиралась рывком придать Тому вертикальное положение, но он перехватил её руку и серьёзно нахмурился: — Что ты делаешь?

— Хочу отвести тебя в лазарет. Нужно проверить, всё ли с тобой в порядке после этой дряни. Идём.

Реддл отчаянно замотал головой. В его радужках, теперь похожих на крепкий свежий кофе, отражались зеленоватые блики камина, и Мирослава застыла, завороженная этой картиной. В последнее время она редко обращала внимание на подобные мелочи, часто чувствуя себя неуверенно или беспокойно под прямым взглядом Тома, тут же отводя глаза. Но сейчас, смотря на него, впервые такого беззащитного и потерянного, Громова просто не могла оторваться.

— Может, помочь? — осторожно предложил Карбрейн, останавливаясь за её спиной. Мира тихо вздохнула.

— Уже помогли, спасибо. Дальше я сама.

Она снова ухватила Реддла за локоть и резко потянула на себя, вырывая его из плена каминного кресла. Староста полетел вперёд, падая обмякшим телом на Громову, и ударился подбородком о её ключицу, чем едва не сбил одноклассницу с ног. К счастью, большинство студентов Слизерина сейчас бродило по школе, и эту немую сцену некому было оценить. Вряд ли бы Том обрадовался разлетевшимся по замку сплетням и слухам.

— Давай я донесу его, — заявил Долохов, бесцеремонно стягивая друга с Миры, согнувшейся под непривычным весом. — В конце концов, в случившемся есть только моя вина.

Реддл повис на плече Антона безвольным мешком, и, недолго думая, предприимчивый Долохов быстро облегчил свою ношу чарами левитации. При виде парящего в воздухе старосты факультета, Громова обречённо поморщилась.

— Он проклянёт тебя, если узнает.

— Не узнает, — весело хмыкнул Антонин. — Он даже не вспомнит об этом, обещаю.

После коротких переговоров и заверений, что ядерная смесь из флакона действительно не несёт за собой никаких последствий, Тома решено было отправить в спальню на «отсып». Получив разрешение от парней, Мирослава засеменила за Долоховым в мужское крыло, опасливо оглядываясь по сторонам в поисках случайных свидетелей. Но выходной денёк благотворно влиял на студентов, и в постелях сегодня не было даже самых отъявленных лентяев.

Знакомую комнату, в которой обитала вся четвёрка друзей, Громовой доводилось посещать нечасто. Однако, оказавшись на пороге, она по привычке двинулась к нужной кровати и тут же получила в спину игривый смешок Антона.

— Даже спрашивать не буду, — фыркнул он, взмахом палочки опуская Реддла на бархатное покрывало. Мира смущённо зарделась.

— И не нужно. В отличие от вас, Том хотя бы чистюля. Сложно промахнуться, когда здесь только одна заправленная постель.

Услышав своё имя, виновник суматохи недовольно заворочался, и Громова поспешила закутать его в одеяло, спасая от падения на холодный пол. Понаблюдав за её воркованием, Долохов с хитрой улыбкой покачал головой и направился к двери.

— Не буду вам мешать, — бросил он у выхода, обернувшись. — И постарайся не спалиться, когда будешь возвращаться в гостиную. Парни, знаешь ли, сплетничают ещё похуже девчонок.

Оставшись наедине с задремавшим Реддлом, Мирослава устало опустилась на стоявший у кровати стул и прикрыла глаза. Каким образом её спокойное утро превратилось в это хаотичное безобразие? Разве она не планировала провести ещё несколько часов в постели, чтобы как следует отдохнуть перед новой учебной неделей? Стоило сказать спасибо Лиззи. Если бы не её гневные выкрики, Громова так и осталась бы блаженно валяться на подушках, мечтая о приближающихся праздниках. В этом году они с подругами собирались как следует повеселиться в Хогсмиде и отметить Рождество парой кружек сливочного пива. От предвкушения грядущего веселья захватывало дух, и Мира вновь погрузилась в размышления, не забывая поглядывать на мирно сопящего Тома.

— Сейчас он даже чуточку милый… — пробормотала Громова себе под нос, обведя взглядом его расслабленное лицо.

Тонкий прямой нос, бледная кожа, взлохмаченные после копошения в постели густые чёрные волосы и длинные ресницы, отбрасывающие тени на обострившиеся в последнее время скулы, — Реддл был достаточно красив, чтобы привлекать внимание не только слизеринских девушек, но и представительниц других факультетов. От взгляда его завораживающих тёмных глаз пищали все младшекурсницы, а гордые выпускницы с благородными улыбками предлагали обмениваться письмами и после окончания школы. Мира привыкла к подобной популярности друга и относилась к этому, скорее, со снисходительностью и пониманием, чем с ревностью. Ведь никто из поклонниц очаровательного старосты не знал его вспыльчивый и отнюдь не дружелюбный характер так же, как она. А, значит, их вряд ли можно было рассматривать в качестве настоящих конкуренток за реддловское сердце.

— Если бы ты только знал, как раздражаешь меня, — вздохнула Мирослава и осторожно коснулась лежавшего на подушке непослушного вихра. — Всё бы отдала за возможность хорошенько наподдать под твой невыносимый зад.

— Зануда, — нахмурившись, вдруг тихо проворчал Том. Его веки мелко задрожали, а затем он посмотрел на неё рассеянным взглядом и поморщился. — Но красивая. Бесишь.

Громова весело фыркнула, убирая с прохладного лба взбунтовавшиеся тёмные пряди. Действительно ли зелье парней получилось таким паршивым? Эффект вполне себе был налицо.

— Тебе нужно поспать. — Она легко щёлкнула его по носу и хихикнула, когда Реддл недоумённо приподнял брови. — Как проснёшься, станет намного легче. Спи.

— А ты останешься?

Вопрос, произнесённый неожиданно искренним и невинным тоном, больно резанул по сердцу. Том смотрел на неё с немой просьбой, с почти ощутимой потребностью, и Мирослава сдалась.

— Куда ж я денусь. Нужно ведь проследить за тобой на случай, если станет совсем плохо.

Удовлетворившись ответом, Реддл уютно поёрзал в своём одеяльном коконе и высвободил из него руку. Тёплая ладонь, опустившись на громовскую коленку, скользнула по бедру, остановившись у края тёплой шерстяной юбки. Мира, прежде завороженно наблюдавшая за его действиями, нервно вздохнула и потянулась, чтобы скинуть со своего тела нагловатую конечность. Но Том вдруг задумчиво прошептал:

— Это так странно… — Он вычертил на её ноге незнакомую руну, слегка задевая пальцем ткань. — Рядом с тобой я чувствую себя совершенно иначе. Почему? Что в тебе особенного?

Его туманные размышления звучали подобно признанию, и Громова вмиг покраснела, ощущая, как щёки жгуче горят от смущения.

— Хотел бы я знать, почему не могу от тебя отвязаться, — продолжал Реддл, водя ногтем по её плотным колготкам. От каждого прикосновения Миру буквально било током, но теперь она боялась лишний раз шелохнуться, чтобы не разорвать накрывшую их двоих вуаль почти наэлектризованного притяжения. — Знаешь, мне не следовало бы иметь какие-либо слабости. Но из-за тебя, — он посмотрел ей в глаза томным взглядом, — я не могу ни на чём полноценно сосредоточиться. Что ты со мной сделала, Громова? Это очередной твой заговор так на меня действует? Треклятая славянская магия…

Том бредил, и Мирослава нисколько не сомневалась, что сейчас он, как и предполагалось зельем, говорил полную чушь, не контролируя себя и свои мысли. Но как же сладка была эта несуразица!

— Пожалуйста, просто засыпай, — умоляюще попросила Мира, погладив его по взлохмаченной макушке. Реддл тут же крепко вцепился в её запястье.

— Скажи мне, Громова, — чёрные омуты его зрачков зажглись безумием, — ты ведь не предашь меня, верно? Не отвернёшься, если что-то пойдёт не так?

— О чём ты говоришь? — Мирослава испуганно отшатнулась, когда Том приподнялся на подушках. Но его хватка была слишком сильна, чтобы вырваться.

— Если я сделаю что-то по-настоящему плохое, ты не уйдёшь? Ты же сможешь принять меня любым, верно?

В его словах, пропитанных отчаянием и чем-то ещё, подавляющим, однако, её разум и волю, становилось всё больше опасных намёков. Мира и раньше мимолётно чувствовала, как Реддл, которого она знала все эти годы, неуловимо меняется, шаг за шагом погружаясь во что-то, что корёжило и извращало его душу. Ей казалось, что он ищет внутри себя какую-то по-настоящему особенную, но отнюдь не положительную вещь, и эта тенденция искренне пугала Громову, видевшую в школьном друге нарастающие перемены. Том становился нервным, раздражительным, часто огрызался и мог сказать что-то настолько жестокое и противоречивое, отчего буквально холодели внутренности. Но могла ли она, так беззаветно доверявшая ему даже в самых мелочах, усомниться в правильности принятого Реддлом решения?

— Ты же знаешь, — как можно мягче улыбнулась Мира, глядя в его чёрные глаза. — Я верю тебе. И если ты скажешь, что так было нужно, то всё в порядке.

Сказала бы она подобное, если бы не слова Долохова о том, что Том забудет их разговор после пробуждения? Смогла бы быть настолько же честной в своих чувствах, если бы не развязавшее его язык зелье?

— Тогда ладно, — успокоился Реддл и снова расслабленно завалился на подушки.

Запястье, всё еще находившееся в хватке его сильных пальцев, ощутимо горело из-за исходящего от них жара. Немного подумав, Том взглянул на Громову со смесью каких-то размытых эмоций. Мира вздрогнула.

— Спасибо. — Он легко улыбнулся и закрыл глаза. — Мне нужен хоть один человек, которому я смогу доверять. В этом сумасшедшем мире слишком многое меняется за считанные секунды. Не хотелось бы однажды получить нож в спину.

Ранимый, доверчивый, чувствительный — видела ли она Тома таким хоть раз за последние годы? Реддл умело носил маски, меняя их по ситуации и адаптируясь к изменяющимся реалиям окружающего мира. Он выживал всеми возможными способами и решительно двигался вперёд, чтобы вырваться из тяготившего его прошлого в лучшую жизнь. И никогда — никогда! — не стремился показать изнаночную сторону беспокоящих его чувств. В это странное утро Громова как никогда была благодарна Антонину за очередную оплошность. Если бы не его эксперимент с зельем, она никогда бы не услышала от Тома столь бесхитростных и значимых слов. И никогда бы не узнала, какие мысли теребят его душу.

— Я позабочусь о том, чтобы никто и пальцем тебя не тронул, — хмыкнула Мира с ноткой превосходства. Реддл насмешливо прищурился.

— Ты-то? — Он снова стал походить на привычного себя, скривившись в гримасе лёгкой издёвки. — Какая нелепость. Мне это не нужно. Я просто убью того, кто посмеет перейти мне дорогу.

Том произнёс это так легко и непринуждённо, что до Мирославы не сразу дошёл смысл сказанного. Но когда осознание нахлынуло на неё прохладной волной, Громова нахмурилась.

— Ты ведь несерьёзно, верно?

— Кто знает, — усмехнулся Реддл, отпуская её руку. — Я ведь ещё ни разу не убивал.

Это потом, лишь спустя полгода Том почувствует, каким бывает вкус чьей-то смерти. Но Громова об этом, конечно, пока не подозревает.

— Засыпай давай. — Она откинулась на спинку стула и прикрыла веки. — Если проспишься до вечера, мы ещё успеем сходить на занятия в дуэльном клубе. Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь сместил тебя с пьедестала чемпиона?

Реддл поворчал, но всё же прислушался и, зашуршав одеялом, приготовился ко сну. А затем — снова взял её за руку, переплетая пальцы.

— Так ты точно никуда не убежишь, — полусонно пробормотал он, едва шевеля губами. Мирослава улыбнулась.

— Я никуда и не собиралась.

Спустя пару часов их, так и уснувших рука в руке, найдёт вернувшийся в спальню Антонин, рыскавший в поисках способа восстановить платье Яксли. И непременно гаденько похихикает, застав друзей в весьма смущающем положении. Том же никогда не узнает, как Громова и Долохов шёпотом переругивались за сокрытие этого секрета: Мира — красная как рак, а Антон — заходясь в приступе беззвучного хохота. Воскресное декабрьское утро, начинавшееся с визгов Элизабет, плавно перетекло в полный нервного ожидания день, заставляя Мирославу дикой кошкой ходить из угла в угол по факультетской гостиной в надежде, что у Реддла не останется и секунды памяти о произошедшем.

И когда источник её тревожности, наконец, проснётся, всё вернётся на свои круги своя. А тайна, которую Том навсегда сохранит в своём сердце, так и останется никогда не раскрытой. Всё уже давно изменилось. Осталось только это принять.