Не место среди нас (джен)

Лондон, 1958 год

Эйлин Принц остановилась посреди шумного проспекта и на минуту замешкалась, глядя по сторонам и раздумывая, в каком направлении ей двинуться дальше. В этой части города жизнь била ключом; прохожие непрерывным потоком текли по улице, где гул голосов смешивался с автомобильными гудками. Многие с любопытством оглядывались на худую черноволосую девушку, одетую слишком легко для холодного мартовского вечера. Пронизывающий ветер срывал с ее головы старомодную вытертую шляпку — из тех, какие уже давным-давно никто не носил.

С трудом сориентировавшись, Эйлин продолжила свой путь.

Справа на горизонте неясная зеленая полоска оповещала об угасании дня. Нужно было поторапливаться. Эйлин поплотнее запахнула тонкий дорожный плащ — тоже потертый, но еще достаточно крепкий. Она старалась одеваться хорошо, как подобает леди. Хотя средств на гардероб у нее почти всегда не хватало.

И никакой леди она на самом деле давно не была.

Сначала Эйлин шла по довольно людным и освещенным кварталам, но вскоре свернула в узкую улицу, грязную и жалкую. За ней последовало еще несколько кривых переулков, в одном из которых она замедлила шаги, отыскивая дом, который был целью ее путешествия. По обеим сторонам переулка дома стояли неказистые, с грязными фасадами — здесь жили отщепенцы. Эйлин непроизвольно стиснула в кармане волшебную палочку. Некоторые дома, разрушавшиеся от времени и ветхости, опирались, чтобы не рухнуть, на большие деревянные балки, припертые к стенам и врытые в землю у края мостовой. И даже эти развалины были для кого-то пристанищем: необтесанные доски, закрывавшие двери и окна, были кое-где сорваны, чтобы в отверстие мог пролезть человек. Эйлин скривилась и поспешила дальше.

Не было ни молотка, ни звонка у двери, перед которой она наконец остановилась. Расправив плечи и продолжая сжимать в правой руке волшебную палочку, суставами пальцев левой Эйлин постучала в дверь.

Ей открыл мужчина неопределенных лет, в старой, многократно перешитой мантии. У него было изможденное и очень бледное лицо, волосы и борода седые. Эйлин подумала, что он похож на захудалое привидение, которое не могло завестись в приличном доме.

— Добрый вечер, мистер Кэрроу, — вежливо сказала она, зная, что ее низкий голос при желании может звучать весьма внушительно. — Меня зовут Эйлин Принц, я от «Горбина и Берка».

— Ах, от мистера Берка! — воскликнул хозяин. — Вас-то мы и ждем. Проходите, проходите.

Эйлин протиснулась за ним в комнату.

Огня в камине не было, но рядом с ним — должно быть, по привычке — сидела девочка лет пятнадцати, в такой же латаной-перелатанной мантии, как у старшего Кэрроу. В другом углу копошились оборванные дети, мальчик и девочка примерно одного возраста. Эйлин редко доводилось видеть столь убогое жилище: вся мебель сводилась к разваливающейся древней кушетке, тряпичному ковру, потрепанным деревянным табуретам и кофейному столику. Эта комната живо напомнила Эйлин хижину хогвартского лесничего, в которой она побывала как-то раз. Там была такая же обстановка, и Эйлин, будучи ребенком, смеялась над ней.

Против воли она не смогла сдержать гримасу отвращения.

— Я так рад видеть вас, госпожа Принц, — затараторил Кэрроу. — Это просто подарок судьбы для нас!

Эйлин приосанилась. Приятно, пусть и ненадолго, почувствовать себя важной персоной. Можно даже представить, будто она — блистательная леди, состоятельная и могущественная, перед которой открыты все двери. Пусть только на пару минут, но все же.

— Мы говорили с мистером Берком о нашем ожерелье, — засуетился Кэрроу. Жестом он предложил гостье сесть на колченогий табурет у кофейного столика. — Он сказал, что даст за него не меньше двенадцати галлеонов.

Мальчик и девочка, забившиеся в угол, смотрели на Эйлин затравленно и в то же время изучающе. Словно прикидывали, сумеют ли справиться с этой чужой или нет. Девочка-подросток — надо полагать, их старшая сестра — не проявляла к ней никакого интереса.

— Семейная реликвия? — осведомилась Эйлин, стараясь не обращать внимания на окружающее ее убожество.

— Именно так, от покойной матушки. Предки по ее линии владели ею восемь поколений.

— И вы готовы расстаться с ней?

Кэрроу сморщился. Но почти сразу расплылся в деланой улыбке.

— Как видите, наши домашние обстоятельства… совсем не в цветущем состоянии. Не будь ситуация столь сложной… я бы никогда…

— Что ж, если позволите, я бы хотела взглянуть, — сказала Эйлин.

— Да-да, — всполошился Кэрроу. — Одну минуту!

Он ушел в соседнюю комнату. Эйлин поджала губы. Противно было смотреть на жалкое существование, которое влачили представители такого древнего и чистокровного рода. Она знала, что многие из этих семей давно выродились и едва сводили концы с концами, но от этого зрелище не становилось менее отвратительным. По долгу службы Эйлин часто приходилось сталкиваться с отпрысками знатных фамилий, которые скатывались в полную нищету и вынуждены были продавать невероятно ценные семейные реликвии негодяям вроде Берка, пользовавшихся безвыходностью положения хозяев и предлагавших гроши за настоящие сокровища.

Но в Кэрроу было что-то особенно отталкивающее. Может быть, то, как он заискивал перед служащей Берка, которая принесла ему немного денег.

Впрочем, не Эйлин Принц было судить кого бы то ни было за осквернение фамильной чести.

Кэрроу вернулся, держа в руках деревянный филигранный футляр. Усевшись рядом, он аккуратно раскрыл его. Эйлин увидела на бархатной подкладке старинное ожерелье с опалами.

— Оно лишило жизни девятнадцать маглов, — почти с нежностью сказал Кэрроу. Он смотрел на ожерелье как на собственное дитя, с которым прощался навеки. — Благодаря ему мои предки, служа при дворе Георга Второго, устранили всех неугодных и получили такую власть, о которой никто из прочих и мечтать не смел. Не прикасайтесь к нему!

Он мог этого не говорить: Эйлин уже почувствовала исходящее от украшения зло. Ожерелье было прекрасным — она никогда не видела такой красивой вещи. Не сводя с него глаз, она достала волшебную палочку и произнесла формулу, чтобы убедиться, что перед ней не подделка. И затем еще несколько заклинаний — чтобы понять, с чем имеет дело. Немедленно на ожерелье обнаружилось мощное проклятие. Такую темную магию она еще не встречала. У Эйлин перехватило дыхание от мысли о том, кем был тот, кто проклял эту вещь. По спине пробежали мурашки. Не от страха — от благоговения.

— Потрясающе, — тихо произнесла Эйлин, не в силах отвести взгляд. Ожерелье притягивало его, держало в плену. Она бы отдала все, чтобы изучить его получше.

— Стало быть, берете? — нервно подал голос Кэрроу.

— Беру, — эхом отозвалась Эйлин. Кэрроу, не скрывая, шумно выдохнул с облегчением.

Она передала ему деньги — те самые двенадцать галлеонов, о которых говорилось ранее. Кэрроу обрадовался жалкой подачке как ребенок. Знал ли он, что ожерелье на самом деле стоит целое состояние? Должно быть, знал. И тем не менее согласился на такую унизительную сделку. Эйлин обратилась к небу с горячей и немой молитвой — никогда не оказаться в таком положении.

На всякий случай она навела на футляр блокирующее заклятие. За годы работы с темными артефактами она усвоила, что каждый из них требует предельной осторожности.

Хозяин с поклонами проводил ее до двери.

— Всего доброго, мистер Кэрроу, — бросила напоследок Эйлин, всей душой надеясь, что больше никогда не увидит ни этот дом, ни его обитателей.

В «Горбин и Берк» она вернулась поздно. Берк, по своему обыкновению, пребывал в сумрачном настроении. Однако при виде ожерелья его глаза алчно заблестели.

— Долго препирался? — спросил он, отсчитывая несколько золотых монет — причитающееся Эйлин вознаграждение.

— Совсем нет, — ответила она, и, вспомнив подобострастного Кэрроу, поморщилась. Однако Бэрк, пребывая под впечатлением от удачного дельца, ничего не заметил.

На следующий день он выставил ожерелье Кэрроу на витрину, снабдив его скромной рукописной вывеской со словами: «По преданию, ожерелье отняло жизнь у девятнадцати маглов. Осторожно. Не трогать. Проклято».

* * *

В мечтах Эйлин Принц не было ни прекрасных юношей, которые влюбляются в нее с первого взгляда и увозят в свои фамильные замки, ни роскошного наследства, ни всего того, о чем обычно грезили девушки ее круга. Все ее помыслы были прямыми и простыми: заработать на хлеб насущный. И каждый день она благодарила судьбу за то, что у нее такая возможность была. Эйлин не любила свою работу и от души презирала людей, с которыми ей приходилось иметь дело. В доме ее отца, даже в не самые лучшие времена, никому из них не подали бы руки. Господин Эдмондус Принц справедливо причислял себя к белой кости волшебного мира и всегда придерживался очень строгих правил. В его понимании было лучше отведать черствую корку в приличном доме, чем пировать в компании сомнительных личностей, неизвестно как наживших свои барыши. И уж тем более постыдно для Эдмондуса было бы вести с ними дела.

Но его дочери рассчитывать на лучшее не приходилось.

Через две недели после выпускных экзаменов в Хогвартсе Эйлин Принц предстала перед Визенгамотом. Вместе с ней на скамье подсудимых был мистер Эдвард Дикинсон — ее преподаватель защиты от Темных искусств. Он пришел в школу в тот год, когда Эйлин перешла на седьмой курс. И с первого урока, который провел новый учитель, она поняла — это тот человек, который был ей так нужен.

К Темным искусствам Эйлин тянуло с детства. Отец не видел ни в темной магии, ни в интересе к ней ничего предосудительного — правда, если речь шла исключительно о теоретических познаниях. Из домашней библиотеки она почерпнула множество так волнующих ее знаний, но даже обширная коллекция родителей не могла в полной мере удовлетворить ее болезненное любопытство к запретной теме. С ранних лет это было сильнее Эйлин, сильнее всех запретов и предубеждений. Дома она получала ответы на некоторые вопросы, но очень скоро ей стало ясно: отец или не обладает особой ученостью, или просто не желает углубляться в эту область. Единственная надежда оставалась на Хогвартс.

Но в школе, к великому разочарованию Эйлин, никто не стремился просвещать малолетних колдунов о тонкостях темной магии. В то время, с легкой руки нового министра, набирали силу раздражающие ее лицемерные либеральные настроения. О темной материи старались не говорить, во всяком случае, в благопристойном обществе. Не стала исключением и сфера образования. Школьный подход в изучении данной области Эйлин находила поверхностным и формальным. Профессора ограничивались лишь разъяснением основных постулатов, обходили все по-настоящему интересные темы и не давали ровным счетом никакой пищи для ума.

Так было до тех пор, пока преподавать не пришел Эдвард Дикинсон.

Вопреки царившим порядкам, учитель не думал скрывать свое отношение к Темным искусствам. Эйлин сразу поняла: он любит их так же сильно, как она сама.

Тогда встреча с Дикинсоном виделась ей даром небес. Они могли говорить часами. Он отвечал на все ее вопросы, даже самые скользкие, для него не было запретных тем, а знания в темной магии казались просто безграничными. Эйлин впервые встретила человека, который полностью понимал ее.

На Дикинсона она смотрела с благоговением. Не любила — потому что он был намного старше, потому что он был учителем, потому что не смела, в конце концов. Чувство к нему было совсем иного рода. Он был для нее существом высшего порядка, всезнающим, мудрым — и не скупящимся этими знаниями делиться.

Когда Дикинсон предложил Эйлин совместные, очевидно рискованные эксперименты, она согласилась не раздумывая. Это было захватывающе.

Однажды, перед Пасхальными каникулами, ему понадобилось кое-что очень редкое и отсутствующее в легальном доступе. Дикинсон попросил Эйлин забрать эту вещь по указанному адресу. Эйлин с воодушевлением согласилась. От некоторых одноклассников, родители которых так же были знатоками темной магии, она знала, что в это место никогда не заглядывают добропорядочные волшебники, но это ее не испугало. Все прошло успешно, и уже в первый учебный день она с гордостью предъявила преподавателю то, о чем он ее просил.

Дикинсон был счастлив. Он бесконечно рассыпался в похвалах и на радостях даже поцеловал Эйлин в щеку. Она была на седьмом небе.

Когда после экзаменов в отцову усадьбу за ней пришли авроры, она поняла не сразу.

Ради них с Дикинсоном Визенгамот собрался в полном составе: в тот год стали как никогда сильны глупые предрассудки против темных искусств. Вердикт суда был единогласен. Прямо из зала заседания их препроводили в Азкабан: Эйлин — на год, Дикинсона — на пять лет.

Отец присутствовал на суде, но не обмолвился с Эйлин и словом. Она старалась не смотреть на него, пока шло слушание. Любые пытки были лучше отвращения, которым была протравлена каждая черточка его лица. Дикинсон тоже избегал ее взгляда. Эйлин на всю жизнь запомнила охватившее ее чувство безграничного отчаяния в тот момент, когда в сопровождении дементоров они с ее бывшим учителем покинули зал суда.

В Азкабане Эйлин похудела до истощения, но сохранила ясный рассудок — потому что знала, что она здесь ненадолго. Эдвард Дикинсон из тюрьмы не вышел: его не стало через два года. В последние дни он сильно мучился. Было это телесное или же душевное страдание, так никто и не узнал. Его похоронили за стенами тюрьмы сырым апрельским утром, и, должно быть, только один человек во всем мире проронил по нему слезу.

Визит Эйлин в родной дом после освобождения был краток. Ее мачеха, леди Вайолетт Амброзина Принц, вышла к воротам только для того, чтобы сухо сообщить две вещи: у Эдмондуса больше нет дочери, а ее помолвка с Эбенезером Ноттом расторгнута.

Эйлин знала, что так будет, и все равно это стало для нее ударом. Она не слишком рассчитывала, что жених дождется и примет ее после Азкабана. Но все же до этого дня ее дальнейшая дорога была прямой и предсказуемой: свадьба с высокомерным и заносчивым Эбенезером, единственным наследником древней чистокровной семьи, рождение детей, пожизненный статус хозяйки его фамильного поместья. К тому же, если верить молве, Нотты тяготели к темным искусствам и никто из них не смотрел бы на Эйлин косо, узнав о ее пристрастии. Отец долго подбирал кандидатуру будущего зятя. Принцы по досадному недоразумению не входили в «Священные двадцать восемь», однако благодаря состоянию, которое Эдмондус получил от родителей и успешно преумножил, его рады были видеть почти во всех домах. В среде сверстников Эйлин считалась — разумеется, до Азкабана — весьма выгодной партией. Она никогда не отличалась внешней привлекательностью, но деньги и доброе имя ее отца делали свое дело лучше самых красивых глаз и золотых кудрей.

Теперь Эйлин было не на что рассчитывать. Об Эбенезере она могла забыть; ни одно приличное семейство не позволило бы сыну связаться с бывшей заключенной. В тот день Эйлин с небольшим дорожным саквояжем навсегда покинула отчий дом.

Тебе больше не место среди нас, — вместо напутствия сказала Вайолетт Амброзина Принц.

Эдмондус не захотел даже увидеть ее на прощание.

Став парией, Эйлин могла пойти только в одно место, где ее не прогнали бы взашей, узнав о сроке в Азкабане.

Карактак Берк смотрел на нее с неприкрытой неприязнью.

— С каких пор у меня просят работы благонравные богатенькие девочки? — процедил он, едва заслышав ее имя. — Что скажет твой папочка, если узнает, что ты захаживаешь в Лютный переулок?

Эйлин, изо всех сил скрывая, как ей отвратителен этот старый спекулянт, призвала на помощь всю свою напористость, чтобы поразить Берка знаниями темной материи: благодаря Дикинсону они были весьма впечатляющи. Своей цели она добилась.

Берк задумался.

— Вообще это было бы полезно… Старый ублюдок Горбин, гори он в аду, прекрасно разбирался во всей этой чертовщине, в отличие от меня. Я подумаю. Но это не значит, что я согласен!

Спустя три дня он взял ее на работу.

С той поры Эйлин колесила по стране, скупая задешево полулегальные и нелегальные артефакты, запрещенные зелья, ингредиенты, опасных тварей — словом, все то, за счет чего жила и процветала смрадная лавочка «Горбин и Берк». Это была грязная и опасная работа. Но зато Эйлин было на что снять довольно комфортабельную комнату, обзавестись каким-никаким гардеробом, утолить голод и жажду. И к тому же ей везло: еще ни разу она не напоролась на авроров. За это Берк особенно ценил ее.

Эйлин не задумывалась о том, что ждет ее в будущем, как долго она сможет лавировать на грани закона, будет ли у нее семья. Нужна ли она будет кому-нибудь, с замаранным именем, отвергнутая родными, без гроша в кармане?

Бывшая дочь Эдмондуса Принца, так мечтавшего занять причитающееся ему место в обществе, старалась никогда не думать об этом.

Лондон, 1958

Посетитель, заявившийся тем вечером в «Горбин и Берк», очень старался быть незаметным. Почти бесшумно он вошел в лавку, обеими руками придерживая дверь, чтобы не скрипела, на цыпочках прокрался к прилавку. Эйлин, подняв глаза от приходно-расходной книжки, успела заметить только, что это очень полный пожилой господин в наглухо застегнутой черной мантии. Он сбивчиво переговорил с Берком, который слушал его с выражением снисходительного презрения, но не перебивал. Посетитель то и дело дергал воротник мантии, словно его душили. Видимо, договорившись о чем-то, он так же тихо, как проник, покинул лавку.

— У старины Гамбла, похоже, серьезные проблемы, — не без удовлетворения произнес Берк, когда дверь за посетителем закрылась.

— Прошу прощения? — рассеянно отозвалась поглощенная своим занятием Эйлин. Берк соколом следил за расчетами, мертвой хваткой вцепляясь в каждый кнат. Самую незначительную цифру приходилось перепроверять дважды.

— Это был Ульрик Гамбл, новый глава Отдела регулирования магических популяций. Ему сунули взяткой какую-то очень опасную вещицу. Он взял недолго думая, а сейчас под него начали копать. Спешит избавиться.

Берк желчно усмехнулся.

— Что бы вы, чертовы коррупционеры, делали без Берка, который всегда готов прикрыть ваши задницы?

Эйлин хотела было съязвить, что благодаря этому сам Берк еще не протянул ноги, но вовремя прикусила язык.

Веселость ее хозяина, впрочем, быстро испарилась.

— Завтра с утра зайдешь к нему, — пробурчал он, забирая у Эйлин книжку с расчетами. Вздыхая так, будто отдавал последнее, отсчитал десять монет. — Этого хватит. Он напуган до того, что вот-вот в штаны наложит. Отдаст и торговаться не будет.

Ночью Эйлин приснились похороны матери. Она скончалась от какой-то наследственной болезни, когда Эйлин исполнилось пять лет. Эйлин-старшая приходилось отцу, как это водилось у них в семье, не слишком дальней родственницей и никогда не отличалась крепким здоровьем. Эйлин мало что помнила о ней; иногда перед мысленным взором обрывками возникал образ темноволосой, нервной, крикливой женщины, не скупившейся раздавать затрещины прислуге. Еще меньше Эйлин запомнила из тех дней, когда мать умерла — вероятно, по той причине, что редко бывала дома и совсем не видела приготовлений к печальной церемонии. В памяти осталось только множество людей, столпившихся перед их усадьбой, длинный черный креп, приколотый кем-то к ее шляпке, и гроб, за которым ей пришлось идти. Она все никак не могла взять в толк, что это за штука, и шепотом спросила у отца, а он злобно прошипел, что там лежит ее мать, которую опустят в землю. Отец тогда отвесил Эйлин оплеуху, и она — что было весьма кстати — разревелась.

С того дня единственным напоминанием о матери в доме оставался ее портрет, который раньше висел в парадной гостиной, а потом по распоряжению отца был перенесен в дальнее крыло. Эйлин иногда специально заходила туда, чтобы посмотреть на картину. Художник сделал все, что мог, но даже его без сомнения талантливая рука не могла сгладить резкость и неправильность черт лица покойной, которая на портрете выглядела столь же непривлекательной, сколь и надменной. Эйлин с горечью отмечала множество сходств этого лица со своим собственным. Оставалось только благодарить небо, что у отца водились деньги, иначе ее будущее было бы весьма и весьма туманным.

Как сейчас, например.

Утром Эйлин проснулась вялой и разбитой. Мысль о предстоящем деле нисколько не добавила ей воодушевления. Она не любила связываться с власть имущими, по опыту зная, что с ними не оберешься проблем. Эти люди играли по-крупному, но и проигрывали тоже с треском, утаскивая вместе с собой на дно всех, кто имел несчастье очутиться рядом. К сожалению, влиятельные лица составляли немалую часть клиентуры Берка, что лишь добавляло Эйлин нервозности и тревоги.

Взбодрив себя чашкой особенно крепкого кофе, Эйлин стала выбирать, что ей надеть. Поскольку ее ждала важная шишка, выглядеть подобало соответствующе. Поразмыслив, она остановила свой выбор на черном шелковом платье. Собственно, это была единственная смена ее повседневного шерстяного платья, если не считать еще одного, жемчужно-серого, но совсем легкого, летнего. Со вздохом она достала жемчужные серьги, которые незадолго до смерти подарила ей мать — единственное оставшееся у нее украшение. Критически оглядев себя в зеркале, Эйлин заключила, что, в общем-то, выглядит вполне недурно. Конечно, ее нельзя назвать миловидной, но элегантность и хорошая осанка тоже стоят немало. Надев перчатки и шляпку, она взяла черный ридикюль и отправилась по указанному Берком адресу.

Еще издали Эйлин увидела нужный ей дом — вернее, особняк, который бастионом возвышался над остальными постройками. Зубчатые стены придавали ему, на взгляд Эйлин, неуместное сходство с замком. Каменный серый фасад четко выделялся на фоне деревьев парка. Быстро преодолев подъездную дорожку, она остановилась перед неприступной на вид широкой дверью, собираясь с мыслями. Поместье казалось ей безлюдным и почему-то опасным. Как обиталище злодея-людоеда из сказки. Впечатление было ярким и усиливалось с каждой минутой.

Наконец Эйлин взялась за молоток и постучала.

Дверь ей открыла горничная.

— Следуйте за мной, мисс.

Через большой квадратный холл со множеством высоких дверей она проводила Эйлин в большой и величественный зал с обшитыми дубом стенами, огромным витражным окном и высоким потолком, украшенным лепными виноградными гроздьями. В старинном пунцовом кресле развалился человек, в котором Эйлин не сразу признала давешнего посетителя Берка.

— К вам пришли от мистера Берка, сэр, — возвестила горничная и удалилась.

Хозяин дома дернулся, будто его в мягкое место ужалила пчела.

— Вот и вы, вот и вы, — забормотал он, с трудом поднимаясь. Жестом, будто подзывал официантку, велел Эйлин подойти к нему. — Я хочу закончить с этим как можно скорее.

Стараясь не показывать, как ее покоробила бесцеремонность, Эйлин подошла ближе. Она подумала, что даже в таком критическом положении он не отказался от своей барской манеры и не вышел встречать ее сам. Впрочем, чего и следовало ожидать.

Исподволь она оглядела комнату. Там и тут лежали пестрые ковры, окно было задрапировано восточной тканью, странно сочетавшейся с пунцовыми, под стать креслу, диванами. На мраморном камине стояли сверкающие хрустальные вазы цвета темного рубина. Эйлин еще не доводилось видеть такого роскошного помещения. А между тем, это, должно быть, была всего лишь дальняя гостиная в доме министерского чиновника.

Ульрик Гамбл вразвалку подошел к древнему серванту. Он был очень толстым, его домашняя сорочка так туго обхватывала живот и бока, что казалось поразительным, почему она не расходится по швам. Возможно, сорочка держалась силой заклинания.

— Вы позволите? — Эйлин холодно кивнула на один из диванов.

Хозяин, рыщущий в поисках чего-то в серванте, повернулся и уставился на нее с недоумением. Потом махнул рукой и вернулся к своему занятию.

Подавив желание ответить ядовито, Эйлин села на краешек дивана. С каждой секундой пребывание в этом доме становилось для нее все тягостнее.

Наконец Гамбл нашел, что искал, и повернулся к Эйлин.

— Мы договорились, что вы заберете это сегодня, — беспокойно сказал он, протягивая ей квадратный футляр из темного дерева. — Сегодня же, понимаете?

— Разумеется, мистер Гамбл, — как можно более ровным тоном ответила Эйлин и открыла футляр.

В первое мгновение она просто не поверила своим глазам. Перед ней был предмет, который выглядел как посмертная маска. Каждая черта слепка исказилась страданием. Несколько минут ушло на то, чтобы удостовериться: ошибки нет. Это была маска Косби — изощренное орудие пытки. От Эдварда Дикинсона Эйлин знала, что эти маски относятся к категории самых темных артефактов. Надетая на лицо человека, маска Косби вызывала у него самые кошмарные и мучительные видения, которые терзали его, пока он не умирал. Или не сходил с ума. По словам Дикинсона, он никогда не видел маску Косби вживую, но мечтал найти и изучить со всех сторон.

И вот эта вещь предстала перед Эйлин во всей красе.

Пораженная, она долго не могла вымолвить ни слова.

— Ну что? — нервно окликнул ее Гамбл.

— Кто дал вам это?

— Неважно. Это темная вещь?

— Вы представления не имеете, насколько.

Лицо Гамбла вмиг стало белее молока.

— Я не знал… Великий Мерлин! — запричитал он. — Это диверсия против меня! Попытка дискредитации! Хвала небу, ничего не случилось!

Эйлин скривилась от дешевого спектакля, разыгранного специально для нее. Действительно ли он не знал, что хранилось в его доме? Или наоборот — долго искал и стремился заполучить эту вещь для применения по прямому назначению?

— Вы же заберете это, не так ли? — вновь зачастил свое Гамбл.

— Мистер Берк предлагает вам… — начала Эйлин, открыв ридикюль, но Гамбл не дал ей договорить.

— Да-да, согласен! — он не глядя выхватил деньги. — Поспешите!

Его вислые моржовые усы ходили ходуном. Берк нисколько не преувеличивал степень его трусости. Эйлин передернуло от брезгливости.

Достав палочку и произнеся несколько защитных формул — такой артефакт требовал двойной предосторожности — она аккуратно убрала футляр в ридикюль, отвесила Гамблу издевательский поклон и с облегчением покинула его дом.

Несмотря на тошнотворное впечатление, которое осталось у нее после визита, Эйлин испытывала легкую эйфорию. Неужели она продвинется в изучении темной магии дальше всех, даже дальше Дикинсона? Уже сегодня маска будет выставлена на продажу, но, может быть, Берк позволит ей исследовать артефакт, пока не подыщется покупатель?

Эйлин повернулась, уже готовая аппарировать — и замерла на месте. Она даже не слышала, как они приблизились. Их было двое, молодой мужчина и женщина постарше, в светло-голубых форменных мантиях. Напрягшись, Эйлин машинально нащупала в кармане волшебную палочку. Но почти сразу разжала пальцы. При всем желании ей не справиться с двумя законниками. Хотя они, конечно, не авроры. Какая-нибудь группа обеспечения магического правопорядка, не более того. Но как они здесь оказались? Неужели? ...

Эйлин собралась с силами и постаралась придать лицу выражение вежливого удивления.

— Добрый день, — первым заговорил мужчина. Голос у него был необычайно высокий. — Гиласиус Стронг, офицер группы обеспечения магического правопорядка.

— Эбигейл Медоуз, — представилась его напарница.

— Чем могу быть полезна? — спокойно осведомилась Эйлин.

— Нам нужно задать вам несколько вопросов.

— В связи с чем, позвольте?

— Вы знакомы с Ульриком Гамблом? — сразу перешел к делу Стронг.

По спине у Эйлин пробежал холодок. Только без паники, приказала она себе. Это не авроры. Всего-навсего вшивый магический патруль. У них нет ни Опознователя темных артефактов, ни права применять антиаппарирующее заклятие и Сыворотку правды. Разыграй свою партию как положено — и они останутся с носом.

— Ульриком Гамблом? — Эйлин округлила глаза. — Который новый глава Отдела регулирования магических популяций?

— Да.

— Думаю, мало кто его не знает. О нем писали в газетах, когда назначали.

— Вы знакомы с ним лично? — с нажимом повторил Стронг.

— Мы никогда не были представлены друг другу.

Напарница Стронга свела брови. Ее лицо казалось Эйлин знакомым. Где она могла ее видеть?

— Как выше имя?

— Элиза Делажевель.

— И вы утверждаете, что никогда не встречались с Ульриком Гамблом? — уточнила Эбигейл Медоуз.

— Вопрос, заданный мне, звучал иначе.

— Так же вы не знаете, что в отношении него ведется расследование в связи с подозрениями в вымогательстве и взяточничестве?

— Нет, — ответила Эйлин, на этот раз вполне искренне. Она не знала, да и не могла этого знать. Единственное, что ей было ясно — она попала в серьезный переплет. И если вскроется, что лежит у нее в ридикюле…

— И вы не посещали его сегодня? — продолжала напарница Стронга. Глаза у нее были голубые, прозрачные и чистые, как родниковая вода. На пару мгновений они задержались на ридикюле — словно видели, что там находится.

Эйлин поняла, что капкан вот-вот захлопнется. Остается одно — перейти в атаку.

— Пожалуй, я тоже задам вам вопрос — с какой стати меня подвергают допросу?

— Это не допрос, — возразил Стронг.

— Неужели?

— Мы всего лишь делаем свою работу, — сказала женщина-офицер, уже несколько мягче.

— И в чем заключается ваша работа? — с уместной долей негодования спросила Эйлин. — В оскорблении порядочных людей этими пошлыми подозрениями? Вы считаете, что я носила ему взятки? Или что?

По лицам обоих она видела, что они колеблются. Перед ними была прилично одетая женщина, по виду — дама, в элегантном платье, шляпке и даже в перчатках. Эйлин знала, что выглядит как добропорядочная жена какого-нибудь средней руки должностного лица. Нужно было давить на этих ищеек до конца.

— Подчиняйтесь требованию властей, — отчеканил Стронг. — Если вы отказываетесь говорить, мы вынуждены доставить вас в отдел. И уведомить аврорат.

— Да как вы смеете?! — отчаяние придало Эйлин сил, и она филигранно разыграла крайнюю степень возмущения. — Что вы себе позволяете? Если мой муж узнает об этом…

— Мы вынуждены сопроводить вас в отдел, — сказала Эбигейл Медоуз. — И задать вопросы там.

— Это неслыханно! — воскликнула Эйлин. — Я буду жаловаться и вы потеряете работу! И я позабочусь о том, чтобы вы двое не нашли новую.

Рука Стронга потянулась к карману мантии — вероятно, за волшебной палочкой, но Эйлин его опередила. Все произошло в считанные доли секунды. Отступив от законников, она бешено крутнулась на месте. Со всех сторон, как обычно, навалилось ощущение стягивающих пут. Но на этот раз что-то было не так. Воздуха не хватало совсем, она задыхалась, со стороны донесся крик. Над головой что-то пронеслось — возможно, выпущенное в нее заклинание, но Эйлин могло и показаться. Первой мыслью было, что законники все-таки применили антиаппарирующее заклятие. Но потом все окончательно потонуло во мраке.

Спустя целую вечность почувствовав под ногами землю, Эйлин упала на колени и с трудом открыла глаза. Поначалу она не могла различить ничего вокруг. Справиться с дыханием тоже никак не получалось. Она пыталась набрать воздуха в сжавшиеся легкие, кашляла, задыхалась, потом все начиналось сначала. Кое-как поднявшись на ноги, Эйлин оперлась рукой о фасад какого-то здания и огляделась. Совсем не сразу она поняла, что находится в нескольких кварталах от Лютного переулка. Она сильно промахнулась — вероятно, от стресса из-за критической ситуации. А может, ей каким-то образом помешали ищейки.

Но главное — она ушла от них.

Немного успокоившись, Эйлин быстро провела инвентаризацию. Ридикюль с маской Косби — хвала небу! — был при ней, признаков расщепа она не обнаружила, как и парочку законников у себя на хвосте. Кажется, ей повезло.

Поправив прическу и платье, Эйлин зашагала в Лютный переулок, стараясь придать себе невозмутимый вид. Это было не так-то просто, потому что внутри у нее все еще тряслось от тяжелого аппарирования и ощущения преследования. По пути ей не встретилась ни одна живая душа. Будь Эйлин поспокойнее, она бы непременно обратила на это внимание.

Но вот, наконец, "Горбин и Берк". Завидев магазин, Эйлин облегченно перевела дух и ускорила шаг. Еще немного, и с этой безумной операцией будет покончено.

Она вошла в лавку, раздумывая о том, как рассказать Берку о случившемся. После такого залета наверняка придется на какое-то время залечь на дно. Зато она раздобыла очень редкий и стоящий баснословных денег артефакт, который быстро найдет своего покупателя на черном рынке.

Берк находился на своем обычном месте за прилавком. Эйлин подошла к нему и протянула маску.

Без единого слова Берк убрал артефакт под прилавок и поднял на девушку мутные глаза.

Спустя пять минут Эйлин Принц вышла на улицу, покинув «Горбин и Берк» навсегда.

Коукворт, 1958

В дверь тихо постучали.

Эйлин медленно перевела на дверь глаза, потом снова стала созерцать потолок. Он сильно облупился от времени и сырости, и его повсюду покрывали некрасивые темно-бурые пятна. Впрочем, комната, в которой она находилась, вся целиком представляла собой крайне неприглядное зрелище. Голые стены со слезающей дешевой краской. Свисающая с потолка одинокая лампочка, почти всегда неработающая из-за проблем с проводкой. Старая мебель, рядом с которой было страшно чихнуть.

Убогая комната. Как и все вокруг.

Состояние, в котором пребывала Эйлин, напоминало ей заключение в Азкабане. С той только разницей, что вместо дементоров ее мучили собственные мысли. У нее не было ни друга, ни куска хлеба, ни угла — кроме этой жалкой каморки. Но какая теперь разница? Все равно ее жизнь кончена.

Стук повторился, уже настойчивее. Эйлин нехотя приподняла голову.

— Да? — безжизненно отозвалась она.

— Эйлин, я что хотел сказать, — донеслось из-за двери. — Я тут ждал друзей, наготовил всего, а они не пришли. Ежели проголодались, покушайте — все стоит на печке.

— Спасибо, Тобиас, — Эйлин не хотела есть, и уже давно. — Я не голодна.

Он, наверное, какое-то время подождал у двери, потом раздался звук удаляющихся шагов. Эйлин снова уставилась в потолок.

Так проходил день за днем — с тех пор, как она покинула Лондон. В полном оцепенении Эйлин валялась на узкой худой кровати, тупо глядя в потолок. Лишь одно приводило ее в некое подобие оживления — воспоминания о прощальной беседе с Берком. Всякий раз, когда она прокручивала в голове их последний разговор, внутри все сжималось.

— За десять минут до твоего прихода меня навестила парочка ищеек, — процедил Берк. — И знаешь, что? Ориентировка, которую они мне показали, чертовски похожа на тебя.

Сердце у Эйлин упало.

— Ты знаешь правило. Никаких проклятых законников на хвосте, — жестко продолжил Берк. — Я сказал им, что в жизни тебя не видел, не знал и не знаю, и они мне поверили.

— Но…

— Никаких «но». Они разнюхивают, кто ты и где. Проваливай.

Так она и сделала, потому что ничего другого ей не оставалось.

Оставаться в Лютном переулке и вообще в Лондоне Эйлин не могла. Если за нее всерьез взялся магический правопорядок, следует убраться как можно скорее и как можно дальше. Имея за плечами срок в Азкабане, ей нечего рассчитывать на снисхождение. Эйлин только заскочила домой, быстро собрала вещи и направилась… сама не зная куда. Инстинкт подсказывал, что нужно в кратчайшие сроки найти какое-нибудь настолько отдаленное место, где никому в голову не придет ее искать. Всего лучше затеряться среди маглов и по минимуму использовать магию, чтобы затруднить работу ищейкам.

Эйлин двинулась в сторону вокзала. На полдороги ее вдруг охватила слабость; она возникла в сердце и разлилась по всему телу — Эйлин упала. В душе вспыхнула робкая надежда, что здесь она и умрет. Только одно помогло ей подняться — страх еще раз попасть в Азкабан. Он часто преследовал Эйлин во снах, заставляя просыпаться среди ночи с гулко бьющимся сердцем. Как наяву она видела глухие мрачные стены, прутья решетки, черные силуэты снующих по коридорам дементоров. Уж лучше умереть где-нибудь под забором или в чистом поле, чем снова нацепить робу и оказаться среди дементоров, которые будут день за днем по капле вытягивать из нее разум и силы!

Благодаря этим мыслям Эйлин скоро снова была на ногах: сначала на четвереньках, потом кое-как встала и, подхватив старый саквояж, побрела дальше.

На вокзале она подошла к первому попавшемуся автобусу. «Коукворт» — значилось на нем название конечной остановки. Эйлин даже никогда не слышала о таком месте. Что это? Город? Деревня? Справившись у водителя, сколько стоит билет, она отсчитала ему требуемую сумму. Когда Эйлин работала на Берка, ей часто приходилось перемещаться с помощью магловского транспорта, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Она выменяла несколько своих галлеонов на магловские деньги и довольно быстро научилась разбираться в них. Эйлин села в самом конце салона и прислонилась лбом к стеклу.

Моя жизнь кончена.

Даже если ей удастся скрыться от правосудия, что ждет ее в этом самом Коукворте, вдали от магического мира? Совсем одну, одну в целом мире? Как ее жизнь, пусть нечестивая и трудная, могла превратиться в такой кошмар? Эйлин буквально задохнулась от ощущения полной безнадежности.

— Это не ваше место! — раздался прямо над ней резкий недовольный голос.

Эйлин вздрогнула и подняла голову. Рядом стояла решительного вида крепкая девица с завитыми волосами и таким броским макияжем, что он вполне мог сойти за грим.

— Виновата?

— Это не ваше место, — повторила девица раздраженно. Эйлин всмотрелась в квитанцию, которой девица трясла перед ее носом.

Действительно, она по рассеянности села не туда.

«Все верно, — с горечью подумала Эйлин, пересаживаясь. — Это не мое место. Меня вообще не должно здесь быть!».

Тебе не место среди нас, — бросила ей на прощание Вайолетт Амброзина Принц, в тот день, когда она в последний раз видела и ее, и отца.

Автобус тронулся.

Где же мое место? Где мне его искать?

Дорога выдалась очень долгой. Автобус тащился медленно и постоянно останавливался, чтобы взять еще пассажиров. Один раз Эйлин даже задремала, но тут же проснулась, ударившись лбом о стекло при повороте.

И очень вовремя, потому что это была конечная остановка.

Пассажиров осталось мало. Вместе с ними Эйлин выбралась наружу и огляделась. Она оказалась на чем-то вроде деревенской площади, где с одной стороны находилось неказистое административное здание, с другой — какой-то памятник, изображающий магловского солдата в каске. Мало-помалу сгущались сумерки. Вокруг было пустынно и мрачно.

Эйлин побрела по разбитой дороге в сторону огней и вскоре очутилась на довольно просторной и освещенной улице. Нужно было найти себе пристанище. За те деньги, что остались у нее в кармане, она могла рассчитывать на самый захудалый вариант. Несмотря на вечерний час, народу на улице было хоть отбавляй. Эйлин подошла к одному из мужчин, в котором безошибочно угадывался местный констебль, и коротко осведомилась, где она может найти местную гостиницу. Констебль оглядел ее с нескрываемым подозрением и ответил, что гостиниц в Коукворте сроду не было. Эйлин спросила, где здесь можно остановиться. Констебль пожал плечами, но затем сообщил, что через пару улиц есть несколько домов, хозяева которых сдают комнаты. Он объяснил, как туда пройти, и Эйлин продолжила путь.

В Коукворте, судя по всему, обитал честный и работящий, но крайне бедный люд. Все, что видела по дороге Эйлин, буквально кричало об этом. Дома здесь стояли маленькие и обветшалые, попадавшиеся на встречу люди были одеты просто и безыскусно. В отдалении виднелось несколько фабричных труб. Прохожие взирали на нее с опаской. Сторожевые собаки у лачуг лаяли и бесновались, когда она проходила вдоль покосившихся заборов.

Уже совсем стемнело, когда Эйлин добралась до нужного ей адреса. В первых двух домах она получила решительный отказ. Эйлин понимала, что в своем пусть измятом и поношенном, но все еще элегантном платье и в перчатках выглядит чужеродно для этого места. Вдобавок даже маглы не могли не чувствовать исходящей от нее магической энергии, действовавшей на тех, кто был лишен волшебства, не лучшим образом.

Только в развалюхе на самой окраине ей улыбнулась удача. Хозяин, молодой человек по имени Тобиас Снейп, согласился пустить ее к себе. Жил он один, и, похоже, отчаянно нуждался в деньгах. Даже в тех грошах, которые дала ему Эйлин.

Так она поселилась в Паучьем тупике. С того дня Эйлин почти все время проводила в каморке, отданной Тобиасом в ее распоряжение, лежала, смотрела в потолок и без конца думала о том, как она могла прийти к такому — женщина из семьи Принц, пусть не самой родовитой, но преуспевающей, пользовавшейся уважением и авторитетом? Как она могла докатиться до того, что ее жизнь закончится на этой магловской помойке? Эйлин проклинала Берка и Гамбла, из-за которых была обречена на это жалкое полусуществование, проклинала отца, который отвернулся от нее, проклинала Дикинсона, когда-то сбившего ее с пути. Но потом злость проходила, уступая место бескрайней тоске. Что толку в обвинениях? Во всем виновата только она сама. Прав был отец, что открестился от нее. Она и сама бы от себя открестилась.

Оставшихся денег пока хватало на съем этой халупы и нехитрую снедь. Но скоро они закончатся. Эйлин понимала, что нужно что-то делать, каким-то образом раздобыть средства, чтобы жить. Но в этом-то и была проблема — жить она не хотела.

Хозяин, несколькими годами моложе ее, был вежлив и старался лишний раз не беспокоить. Несмотря на то, что он происходил из потомственной бедноты, у него имелись кое-какие понятия о приличиях. Эйлин представилась ему своим именем и выдала какую-то сказку, которой он удовлетворился и не задавал вопросов. Может быть, он поверил. Может, и нет.

Наплевать.

Днем Тобиас работал на фабрике, располагавшейся тут же, неподалеку, вечера обыкновенно проводил вне дома. По воскресеньям аккуратно посещал церковь. Эйлин не понимала этого. Догмы никогда не были привлекательны для нее. Догма, считала она — мертвая мысль, а догматик — интеллектуальный труп. Тобиас, по ее мнению, представлял собой живое воплощение этой идеи. Даже для магла он был довольно ограничен.

Однако Эйлин нравилась его скромность. Ни разу он не позволил себе фривольность или что-то неподобающее — что позволили бы себе в отношении одинокой женщины многие на его месте. Несмотря на нелюдимость Эйлин, Тобиас относился к ней по-доброму и даже старался помочь, чем мог.

— Утречко, Эйлин. Собираюсь на базар, вам там не надобно чего? — спрашивал он.

— Сегодня забегу к портнихе, Эйлин, ваше что-нибудь захватить?

— Иду на почту — письмеца не ждете, Эйлин?

Сегодня вот предложил присоединиться к нему за столом, заметив, что она не выходит из комнаты.

Само собой, Эйлин и не думала соглашаться. Поначалу она вообще избегала разговоров с Тобиасом. Потом стало ясно, что им все-таки придется обсуждать бытовые вопросы. Но одно дело — говорить с маглом, и совсем другое — делить с ним трапезу, на равных. Это было недопустимо. Да, Эйлин Принц — бывшая заключенная, подручная Берка по его темным делишкам и махинациям, ныне находящаяся в бегах, но, небо свидетель, она еще не пала так низко, чтобы снизойти до магла. Должно оставаться что-то, что удержит ее на грани самоуважения.

Тем не менее, Тобиас был единственным человеком во всем мире, кому она была не совсем безразлична. Оставлять это без элементарной благодарности попросту недостойно. Несколько дней Эйлин обдумывала эту простую мысль, пока в конце концов не утвердилась в решении отплатить ему за заботу.

Пусть он и всего-навсего магл.

С одной стороны это, конечно, нарушало все то, чему ее учили большую часть жизни. Но с другой — кто узнает о том, что она помогла обитателю заштатной магловской глубинки?

Утром, когда Тобиас отправился на фабрику, Эйлин, стряхнув на время оцепенение, впервые за долгое время достала из саквояжа волшебную палочку. Дом Тобиаса находился в плачевном состоянии. Многое он не мог привести в порядок из-за бедности, а к чему-то, вероятно, давно привык, проведя всю жизнь посреди разрухи. Эйлин не была сильна в хозяйственных заклинаниях — попросту не знала их совсем, но самонадеянно решила, что обойдется и без этого. Первый же опыт оказался удачным — несколько взмахов палочкой, и комната уже не выглядела так отталкивающе. Эйлин понимала, что в ее положении рискованно прибегать к магии, но рассудила, что от немудреного Репаро беды не случится. К концу дня после ее стараний халупа обрела более-менее человеческий вид.

Вернувшийся вечером Тобиас глядел на свое жилище во все глаза.

— Как же это вы тут сладили все, Эйлин? А ведь вы женщина!

— Не стоит благодарности.

— Это прямо чудеса, — только и сказал он.

Эйлин улыбнулась — впервые за последние несколько месяцев.

После этого преграда, которую Эйлин возвела между ними, начала потихоньку исчезать. Они стали часто говорить, почти по-дружески. Эйлин узнала, что родителей у Тобиаса тоже нет — отец его погиб во время мировой магловской войны, в тот год, когда Альбус Дамблдор победил Грин-де-Вальда. Матери не стало прошлой весной. С тех пор Тобиас жил один. Обзаводиться собственной семьей он не спешил.

— Попробуй найди здесь порядочную девушку, — объяснял Тобиас. — Только и думают все о гулянках да о том, как бы на шею кому сесть.

Эйлин почти не говорила о себе, но все-таки рассказала кое-что, доступное его понимаю. Что лишилась семьи. Что училась в закрытой школе. Что узнала там столько, что хватит на несколько жизней вперед. Тобиас слушал ее завороженно. И, похоже, сделал свои выводы.

— Ты вроде как из общества, а, Эйлин? — поинтересовался он как-то.

— С чего ты взял? — она подняла брови.

— Манеры, речь и все такое. Я сразу это заметил, да спросить не решался.

Эйлин на мгновение замерла — а потом пожала плечами.

— Можешь считать так.

Когда-то она действительно была, как он выразился, из общества. Но теперь все в прошлом. Теперь ее жизнь — Паучий тупик.

Тупик. Идеально подходящее слово.

Мало-помалу они с Тобиасом стали проводить больше времени вместе. Великий Мерлин, что сказал бы отец, узнав, что его дочь живет под одной крышей с маглом? Впрочем, дочери у Эдмондуса Принца больше не было, как и у Эйлин Принц не было отца. В Тобиасе же положительно было свое очарование. Постепенно Эйлин пришла к заключению, что причиной его недалекости было не магловское происхождение, а удручающая среда, в которой он вырос. Среди ее однокашников в Хогвартсе тоже были такие, кто, имея наичистейшую кровь в десятом поколении, не мог сложить два и два. Впервые в жизни Эйлин задумалась и подвергла сомнению постулаты, которые впитывала с молоком матери. Может быть, маглы на самом деле не так уж и отличаются от волшебников?

Вместе с Тобиасом она стала иногда выбираться в город. Тут все оказалось не так плохо, как ей показалось сначала — особенно если отойти подальше от Паучьего тупика. Было несколько красивых улиц, на которых стояли светлые, современные дома. На Эйлин все смотрели с любопытством — не слишком доброжелательным, как ей казалось. Но Тобиас ничего не замечал. Ему льстило, что все видят его в компании «женщины из общества».

Так шли недели. Эйлин стала оживать благодаря своему другу.

Ее друг.

Ее единственный друг — магл Тобиас.

Коукворт, 1959 год

— Не испечь ли нам саговый пудинг? — неожиданно предложил Тобиас.

Эйлин оторвалась от книги, за которую взялась тем утром — «Большие надежды» авторства магла по фамилии Диккенс — и подумала, что ее друг выглядит просто отлично в своем синем воскресном костюме, с аккуратно расчесанными темными волосами и гладко выбритым лицом. В таком виде его вполне можно было принять за респектабельного юношу с большими перспективами в будущем — состоятельного, уверенного, крепко стоящего на ногах.

И очень привлекательного.

Смутившись, Эйлин снова уткнулась в книгу.

— Раньше по воскресеньям он всегда был у нас на столе, — продолжал Тобиас. Было совсем не жарко, но щеки у парня отчего-то пылали, словно он долго бежал. — А знаешь, кто его пек? Я! Матушка моя, упокой Господь ее душу, даже обижалась — у нее он никогда не получался так хорошо, как у меня. Я прямо всегда как будто знал, сколько и чего положить.

— Звучит заманчиво, — сказала Эйлин, чтобы не обижать его. Кухня маглов не вызывала у нее особого энтузиазма, к тому же в доме отца она привыкла совсем к другому меню. Однако готовка, которой в усадьбе Принцев заправляли домовые эльфы, была для Эйлин темным лесом, и потому ей приходилось довольствоваться незамысловатой стряпней Тобиаса.

Эйлин улыбнулась. Тобиас с надеждой улыбнулся ей в ответ.

— Славно. Только зайду в магазин, нужно взять лягушачью икру* (жемчужное саго — примеч. автора) и еще кой-чего по мелочи.

Тобиас потоптался на месте.

— Пойдешь со мной? — спросил он после недолгой паузы.

Эйлин мысленно вздохнула. Но вслух сказала:

— Если хочешь.

Она не любила бывать в городе. Маглы смотрели на нее косо, и, куда бы она ни пошла, везде слышалось: «Эйлин Принц? Ну и имечко!», «Во что это она вырядилась?», «Странная какая-то» и все в таком духе. Поведение и манеры Эйлин резко выделяли ее в грубой толпе, населявшей Коукворт. Любопытство, которое она вызвала своим появлением, быстро сменилось отторжением. Эйлин старалась не обращать внимание на перешептывания у себя за спиной.

Наверное, вид у нее при этом делался надменный и неприступный. Ее стали открыто недолюбливать и даже не пытались это скрывать.

— Откуда ты вытащил эту фуфырю? — запросто мог спросить у Тобиаса какой-нибудь знакомый, если они выбирались куда-то вместе.

— Жиличка моя, — отвечал тот напряженно. — А ты мог бы быть и повежливее с леди, а?

— Ну даааа, — тянул знакомый, и, окинув их на прощание насмешливым взглядом, спешил отойти.

Она была здесь чужой и, судя по всему, ей предстояло оставаться таковой и впредь.

Но хуже всего было другое.

Каждый день Эйлин просыпалась с мыслью, что навеки похоронена в этой магловской глуши. Она приходила в отчаяние, представляя, как год за годом будет прозябать среди ничтожных людишек, вдали от магического мира и так дорогих ей Темных искусств. Работая на Берка, она совершала много дурных вещей, но зато у нее была возможность изучать любимую область, продвигаться в ней все дальше и дальше, делать новые открытия. Теперь этого не будет. Ей никогда больше не встретить человека незаурядного и одаренного, человека широкого ума, вроде Эдварда Дикинсона, который хоть и был преступником, но дал ей то, чего она так страстно желала. Эйлин стыдилась своего положения, стыдилась саму себя. Она покинута, запятнана, изгнана, ее единственный друг — магл, и пока она не видела никакой возможности выпутаться из этих обстоятельств.

Эйлин страдала, но страдала втихомолку, не показывая своего горя, чтобы не расстраивать Тобиаса. Пусть между ними лежит пропасть, только он был к ней добр, и она не должна перекладывать на него свои терзания.

Однако несмотря на благодарность, которую Эйлин испытывала к нему, она не могла не думать о своей жизни. Она сбежала сюда, скрываясь от правосудия, но сколько еще ей предстоит оставаться здесь, убивая время разговорами с Тобиасом и чтением магловской литературы, за неимением лучшего? Что, если теперь это и есть ее жизнь?

В лавку Эйлин вышла с тяжелым сердцем. Но у порога сказала себе, что Тобиас всегда так старается ее порадовать — а значит, и она должна сделать для него что-нибудь приятное. Раз ему нравится выходить с ней в город, она пойдет.

Утром прошел короткий дождь, и на улицах было свежо и приятно. Как обычно, Эйлин все старались обходить стороной. Тобиас как ни в чем не бывало улыбался соседям и приветствовал знакомых. Он словно не замечал ледяного отчуждения, которое со всех сторон лилось на его спутницу. Может быть, просто не хотел замечать? Коукворт больше нравился Эйлин поздним вечером, когда улицы пустели, и она, проходя мимо, могла не опасаться услышать ядовитое шушуканье.

— Ну привет, дружище!

У лавки стояли приятели Тобиаса — одного, как помнила Эйлин, звали Дэвид, а второго — Сэм. Вместе с Тобиасом они работали на фабрике и часто все трое кутили в пивной ночь напролет. Оба парня были в вытертых грубых куртках. Дэвид смолил сигарету.

Тобиас подошел к ним, пожал руки.

— Привет, парни. Как дела-делишки?

— Уж и не чаяли тебя увидеть, — сказал Сэм. Он оглядел Эйлин с головы до ног и ухмыльнулся. Она вскинула голову. — Сегодня думали собраться у Эдди вечерком. Он обещал захватить девочек.

— Здорово, — Тобиас неловко покрутил головой. — Но я, наверное, в другой раз.

— Ты что, старик? — пришел через ухмыляться Дэвиду. — Обижаешь. Мы и забыли, когда гуляли как прежде.

— Без обид, Дэйв. Но не сегодня.

— Твоя принцесса не пускает?

Эйлин невольно покраснела. Тобиас действительно все реже встречался с приятелями, предпочитая проводить вечера вместе с ней. Она не настаивала на этом. Правду говоря, Эйлин с куда большей охотой провела бы эти часы наедине с собой, но ей было неловко так демонстративно отстраняться от Тобиаса. Поэтому волей-неволей она поддерживала его болтовню о всяких пустяках или помогала ему на кухне. Иногда это отвлекало от грустных размышлений о собственной судьбе.

— Ты о чем? — нахмурился Тобиас.

— Все с ней время коротаешь? Мы теперь тебе в компанию не годимся?

— Сказал же — не сегодня…

— Ну, мужик, ты даешь. У бабьей юбки веселее, чем в старое доброе время? — подначил Дэвид.

Скулы у Тобиаса напряглись.

— Да брось, — осадил приятеля Сэм. — Тут ты хватил лишку.

— Будь там юбка стоящая, я бы еще понял. А так…

— А в зубы не хочешь? — с угрозой спросил у него Тобиас.

Дэвид и Сэм переглянулись — с теми же дурацкими ехидными ухмылочками.

— Брось, — примирительно повторил Сэм, но не переставая ухмыляться. — Не кипятись.

— Да, ты же не хочешь оскорбить ее высочество видом плебейского мордобоя? — уколол Дэвид.

— Вы ведете себя недопустимо, — не выдержала Эйлин.

— Ах, прошу простить покорно. Для вашего высочества это слишком низко — снизойти до простых смертных?

Сигарета в зубах Дэвида вдруг вспыхнула и вмиг сгорела дотла. Он дернулся и замер с растерянным выражением.

— Что за черт? — пробормотал он, озадаченно потирая обожжённые губы.

— Мы пойдем, — буркнул Тобиас и поспешно потащил Эйлин в лавку. — Счастливо.

Эйлин медленно выдохнула и подняла глаза на безоблачное голубое небо. Она очень старалась держать себя в руках, но безмозглый магл все-таки вывел ее из равновесия.

Она бросила быстрый взгляд на Тобиаса.

— И впрямь чертовщина какая-то, — сказал он вполголоса. — Как сигарета могла сгореть за секунду?

У Эйлин по загривку пробежали мурашки.

— Должно быть, это дрянные дешевые сигаретки из бакалейной лавки, — сказала она, стараясь придать голосу нужную уверенность.

— Да, наверное, — задумчиво отозвался Тобиас. Потом посмотрел на Эйлин, и лицо у него несколько смягчилось. — Не обращай внимания на придурков. Сами не понимают, что мелют языками. Лишь бы позубоскалить.

— Я никому здесь не нравлюсь, — вздохнула Эйлин.

— Не придумывай, — отрезал Тобиас.

Домой они вернулись в молчании. Эйлин погрузилась в свои обычные печальные мысли. Тобиас оживился только тогда, когда они зашли на кухню.

— Ну что, начнем, — заметно повеселев, он накинул фартук.

Эйлин сняла шляпку и перчатки, достала из бумажного пакета покупки.

— Только я бы не отказался от чашечки чая, немного взбодриться.

— Сейчас поставлю чайник.

Некоторое время она провозилась с огнем, досадуя, что не может использовать волшебную палочку. Когда Тобиаса не было рядом, Эйлин всегда потихоньку прибегала к магии в домашних делах. Поэтому сейчас он с удивлением смотрел, как она неловко пытается зажечь спичку.

— Что это с тобой, Эйлин?

— Не обращай внимания, — раздражённо бросила она. Все-таки жизнь маглов была донельзя неудобной. Взять хотя бы эту дурацкую печку, требующую угля и определенной сноровки для того, чтобы в ней затеплился огонь.

В конце концов Эйлин удалось приготовить чай. Тобиас взял у нее из рук чайник, долил себе в чашку кипятка и усмехнулся.

— Что? — Эйлин решила, что он смеется над ее неуклюжестью.

— Да вот на ум пришло, — он покачал головой. — Есть такая примета: если мужчина с женщиной вместе наливают чай, у них будет ребенок.

Эйлин вспыхнула. Они посмотрели друг на друга и одновременно отвели глаза.

«Какая дикость!», — подумала Эйлин. Нет, все-таки ей никогда не привыкнуть к вульгарным магловским нравам.

На кухне стало тихо. Тобиас, явно сожалея о своей дерзости, мялся с чайником в руках, не зная, как разрядить обстановку.

К счастью, в эту минуту в дверь кто-то постучал.

— Кого там черт принес? — недовольно сказал Тобиас, ставя чайник на стол.

— Откройте, пожалуйста, — услышала Эйлин прохладный женский голос. — Меня зовут Эбигейл Медоуз, я из отдела правопорядка.

Зрачки у Эйлин дрогнули. Она застыла, как громом пораженная, не в силах ни шевельнуться, ни вымолвить хоть слово. Перед глазами все поплыло, но лишь на секунду — а затем вдруг окружающие предметы обрели на удивление четкие очертания. Должно быть, так подробно видит мир приговоренный к смертной казни.

Все кончено. Они нашли меня.

Эйлин вскинула ладони к вискам, будто пыталась успокоить застучавшую в них кровь.

— Это ко мне, — невыразительно и сухо сказала она.

Вероятно, они отыскали ее по следам магии, которую она применяла. Это не составило им труда: нет сомнений, что в Коукворте она была единственной ведьмой. Впрочем, какая разница? Рано или поздно это должно было случиться.

Тобиас резко повернулся к ней.

— К тебе? — брови его взлетели вверх. — Кто это?

— Неважно, — Эйлин поднялась из-за стола. Что бы ни ждало ее дальше, нужно встретить это с достоинством.

— Погоди, — Тобиас подошел ближе и внимательно посмотрел ей в лицо. — Ты побелела как смерть. Кто она? Что ей нужно?

— Откройте, пожалуйста, мистер Снейп, — настойчиво позвала из-за двери Эбигейл Медоуз.

— Минуточку, я не одет, — откликнулся Тобиас. И вновь вопросительно заглянул в глаза Эйлин.

— Она пришла за мной, — ответила она тем же ничего не выражающим голосом.

— Что значит «за тобой»? — в его темных глазах отразилось беспокойство.

— Тобиас, я… — Эйлин запнулась и поняла, что не может больше выговорить ни слова.

— У тебя проблемы?

Она сжала зубы.

— Иди в комнату, — сказал Тобиас. Голос у него неожиданно стал властным. — Я сам буду говорить.

— Не нужно, — Эйлин коснулась его плеча.

— Иди, — Тобиас легонько подтолкнул ее. Потом снял фартук и бросил его на стул. — Я тебя не выдам.

Эйлин подчинилась, плохо осознавая, что делает. В комнате, которую они называли гостиной, она села на старую тахту, очень прямо, как прилежная девочка перед фортепьяно, и сцепила руки в замок.

Его расколят в два счета. Потому что нет ничего легче, чем обвести вокруг пальца такого славного, но очень простого парня, как Тобиас Снейп.

Для этого даже не нужно быть офицером магического правопорядка.

Эйлин судорожно вздохнула.

— День добрый, — донесся до нее абсолютно спокойный, даже беспечный голос Тобиаса.

— Здравствуйте, мистер Снейп.

— Он самый. А вы кто будете?

— Эбигейл Медоуз, отдел правопорядка, — повторила она ровным тоном.

— Из полиции, что ли?

— Верно.

Тобиас немного помолчал — видимо, переваривая услышанное. Или она показала ему подложное магловское удостоверение, чтобы развеять сомнения.

— Немногие женщины согласятся на такую работенку. И чего вам нужно?

— Вы не встречались с женщиной по имени Эйлин Принц?

Сердце у Эйлин замерло — а потом пустилось галопом.

Вот и все. Все кончено.

— Чего? — протянул Тобиас, вполне естественно. Пока он держался очень хорошо. Эйлин даже не ожидала от него такого. — Странное имя! Нет, не слыхал о такой.

— И вы не видели женщину… — Эбигейл описала внешность Эйлин. У той по спине пробежал холодок.

— Нет, — уверенно ответил Тобиас. — Никого похожего не видал.

Вновь возникла пауза. Эйлин перевела дыхание. В конце концов, у нее нет и не может быть санкций на применение Сыворотки правды. И использовать магию против магла она имеет право лишь в самом крайнем случае. С другой стороны, не крайний ли случай розыск преступницы? Эйлин вдруг ощутила сильный страх от мысли, что Тобиаса ударят заклинанием. Кровь забилась в висках еще сильнее.

Если ищейка пустит в ход палочку — Эйлин без раздумий защитит его. Она поняла, что ни при каких обстоятельствах не может допустить, чтобы Тобиас пострадал. Пусть это и будет стоить ей всего.

— Мистер Снейп, — произнесла Эбигейл мягко. — Эйлин Принц находится в розыске. И у нас есть информация, что она обосновалась в Коукворте.

— А я здесь при чем? — довольно резко поинтересовался он.

— По нашим сведениям, вы могли видеть ее.

— И кто вам такое наговорил?

— У нас свои источники информации.

— Ну так передайте им, что свою работу они выполняют чертовски плохо.

Эйлин просто не верила своим ушам — Тобиас лгал в лицо ищейке так легко и естественно, что казалось невозможным не поверить ему. И когда Эбигейл заговорила снова, было слышно, что уверенности у нее поубавилось.

— То есть вы утверждаете, что никогда не встречали ее?

— Сказал же — не видел. Город у нас маленький, такую я бы точно приметил.

Повисло молчание. Оно тянулось бесконечно. От напряжения Эйлин казалось, что она слышит звук, с которым натягивался до предела каждый ее нерв.

— Вы позволите осмотреть дом? — внезапно спросила Эбигейл.

— С чего бы это? — вскинулся Тобиас.

— Ведется розыск.

— И что? Я вам все сказал.

— Мистер Снейп… — в голосе офицера впервые прорезались гневные нотки. — Поймите: она может быть опасна.

— Послушайте, леди, — непреклонно произнес Тобиас. — Я ответил на все ваши вопросы. Больше ничем помочь не могу. Впускать вас в дом я не намерен. Это частная собственность. На этом попрощаемся.

И с этими словами он захлопнул дверь!

Эйлин зажмурилась. Она принялась считать про себя. Когда дошла до тридцати, из ее груди вырвался вздох. Сорок. Пятьдесят. Сто.

Дверь не слетела с петель. Крыша не обрушилась. Дом как стоял, так и продолжил стоять. Кругом было тихо.

Двести.

Двести двадцать…

Она не могла применить силу к маглу. Это спасло их обоих.

Заскрипели половицы.

В гостиную вошел Тобиас. Он был бледен. На светлой рубахе под мышками темнели пятна пота.

— Она ушла, — сообщил он. — Думаю, поверила.

— Тобиас…

— Да не нужно ничего говорить, — он раздраженно махнул рукой. — Если бы ты считала нужным, рассказала бы мне обо всем раньше.

Тобиас опустился на тахту, избегая смотреть на Эйлин.

— Не такой уж я дурак, каким тебе кажусь, — сказал он глухо. — Я так и понял, что ты сбежала. Иначе как такая, как ты, очутилась бы в этой дыре? Ты же будто с Луны сюда свалилась. Черт, да ты спичками пользоваться не умеешь.

Эйлин молчала, пытаясь подобрать слова.

— Тебя разыскивают, — произнес Тобиас в пространство.

— Да.

— Кто бы мог подумать.

— Я не хотела пугать тебя.

— Премного благодарен. Стало быть, ты залегла здесь на дно? А скоро ко мне нагрянет толпа легавых?

— Тобиас, они ничего тебе не сделают, я не допущу, — Эйлин стиснула руки так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Ты прав. Меня ищут. Будет лучше, если я уйду.

— И куда ты пойдешь? — спросил он, по-прежнему не глядя на нее.

— Не знаю. Но лучше это сделать сегодня.

Сейчас же. Пока она не привела подкрепление.

Тобиас выпрямился.

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

Но у меня нет выбора. Чем быстрее я исчезну, тем больше шансов спастись.

— Тобиас, — Эйлин постаралась вложить в его имя столько теплоты и мягкости, на сколько вообще была способна. — Я очень благодарна тебе за все. Ты был так добр ко мне. Но мне действительно нужно уйти. Пока я остаюсь здесь, ты в опасности.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — упрямо повторил он. — Мне наплевать даже, что ты там натворила. Просто… останься со мной.

Сейчас не время для сантиментов. Беги отсюда немедленно. Или ты хочешь обратно в Азкабан?

Она воззрилась на него.

— Зачем я тебе?

Тобиас набрал в грудь побольше воздуху.

— Мне кажется… я люблю тебя.

У Эйлин едва не отвисла челюсть. Он действительно это сказал?

— Что?

— Я никогда не встречал такой, как ты, и точно никогда больше не встречу. С первой встречи это понял. Ты необыкновенная. Меня как будто что-то связывает с тобой. Я никогда ещё такого не чувствовал. И…

— Ты с ума сошел, — севшим голосом прервала его Эйлин.

— Возможно. Но больше я не могу это скрывать. Я… — Тобиас побагровел. — Эйлин, я предлагаю тебе выйти за меня.

Мне, наверное, это снится. Иначе быть не может!

Только проснуться никак не выходит.

— Мне нечего предложить тебе, — он говорил медленно, с трудом выталкивая каждое слово. — Но я не могу с тобой расстаться. Если ты не согласна на мое предложение — просто будем жить, как жили. Обещаю, не буду ничем тебя смущать. Буду тебе просто другом. Соседом. Я спрячу тебя ото всех. Только не уходи.

Голова у Эйлин шла кругом.

Может, это действительно выход? Остаться еще на время здесь, пока все не утихнет? Может, бежать сейчас как раз опасно?

— Мне нужно все обдумать, — после паузы проговорила она, поднимаясь.

— Твоя родня будет против?

— Это слишком неожиданно.

Она направилась к выходу.

— Не уходи! — воскликнул Тобиас с такой тоской, что у Эйлин против воли сжалось сердце.

— Я только выйду в сад, проветрить голову, — ответила она и даже сумела слабо улыбнуться ему.

Тобиас кивнул, сел обратно на тахту и уставился перед собой.

Эйлин вышла на задний двор. Слово «сад» было слишком сильным для густых зарослей чертополоха и прочих сорняков, захвативших почти все пространство. Она опустилась на низенькую бетонную изгородь и отвлеченно подумала, что и тут нужно будет навести порядок.

Итак, она получила предложение руки и сердца.

От кого? От магла?

Эйлин хотелось и плакать, и смеяться. Очевидно, сказывалось потрясение после визита магического правопорядка. Тобиас Снейп предложил ей выйти за него замуж. Если подумать, что может быть общего у нее с Тобиасом? Вероятно, только то, что оба они принадлежат к роду человеческому. Эйлин хихикнула. Смешок показался ей не совсем здоровым, но сейчас она не могла справиться с собой. Хихиканье перешло в смех. Она смеялась, громко и нервно, пока воздух в легких не закончился, а из глаз не потекли слезы. Когда-то давно в мужья ей предназначался чистокровный юноша, сын богатых и преуспевающих родителей. В ее распоряжении оказалось бы его родовое поместье, где она растила бы их детей — в традициях, принятых в их круге.

А что теперь? У дочери Эдмондуса Принца теперь лачужка в магловском захолустье и Тобиас Снейп в качестве жениха. Не насмешка судьбы ли это?

Эйлин закрыла лицо ладонями. В груди закололо, и она могла издавать только короткие, отрывистые смешки — на большее сил уже не хватало.

Она сама не знала, сколько времени провела, сидя на ограде и всхлипывая, пока ее внимание не привлек какой-то шорох за спиной.

Оглянувшись через плечо, Эйлин вытерла глаза и увидела, что позади стоит Эбигейл Медоуз.

Коукворт, 1959 год

Эйлин медленно поднялась, не отводя взгляда от высокой фигуры в темно-синей, с крупными пуговицами форме военного покроя. Она не пожалела времени и раздобыла униформу магловского полицейского, которая до мелочей была такой же, как у констебля в Коукворте — и любого другого блюстителя закона в любом другом уголке страны. Вкупе со служебным удостоверением это должно было действовать на маглов безотказно.

Один рукав у офицера натянулся. Эйлин не сомневалась, что там находится волшебная палочка.

— Добрый день, мисс Принц, — вежливо произнесла Эбигейл.

— Добрый день, — в тон ей ответила Эйлин, хотя внутри у нее все перевернулось. — Я готова. Мне нужно только собрать вещи. Вы подождете несколько минут?

Эбигейл молча смотрела на нее с каким-то трудноопределимым выражением. Эйлин решила, что не станет сопротивляться. С нее довольно. Если ей суждено, она отправится в Азкабан и умрет там — в этом почему-то не было сомнений. На этот раз ей светит куда больший срок, и едва ли она вынесет длительное заключение.

— Я сопровождала вас в Азкабан, — сказала Эбигейл. — Тогда, после суда.

Так вот почему ее лицо сразу показалось мне знакомым, подумала Эйлин. Ей удалось справиться с волной паники, накатившей при виде ищейки. Теперь она была почти спокойна.

— Я считала, что это слишком тяжелое наказание за ту ошибку, которую вы совершили, — продолжала офицер. — Так я считаю и теперь.

— Неужели?

— Но потом вы сделали еще несколько ошибок. И уже гораздо серьезнее.

Она не делала никаких попыток сократить дистанцию. Эйлин молча ждала продолжения.

— Я много думала о вас в тот день, — голос Эбигейл звучал бесстрастно. — Девочка из достопочтенной семьи, умная и с большими планами, попала в руки прожженного негодяя. Он использовал ее в своих целях. Старая история. Визенгамот мог обойтись с вами мягче.

— Не мог, — вяло возразила Эйлин. — В тот год им нужен был показательный суд.

— И вот она попадает в Азкабан, — продолжила Эбигейл. — Отбывает срок и выходит на свободу. А что дальше? Дальше она идет прямиком к Карактаку Берку, на котором клейма негде ставить. Нанимается к нему в помощники и начинает заниматься сбытом нелегальных темных артефактов. Вполне успешно, пока случайно не попадается рядовому патрулю.

— Мне не слишком приятно вспоминать свое прошлое, — прервала ее Эйлин. Казалось диким вести такой разговор с ищейкой, которая вскоре швырнет ее за решетку. Она что, решила поиздеваться? Как это низко! — Лучше доставьте меня в аврорат и положим всему конец. Я не буду пытаться бежать. Со мной нет даже волшебной палочки. Только прошу об одном — не трогайте Тобиаса Снейпа. Он ничего не знал. И не знает по сей день, — добавила она, немного покривив душой.

При воспоминании о Тобиасе Эйлин вдруг ощутила, что ей очень горько расставаться с ним. Удивительно, как сильно она привязалась к нему — сама того не понимая.

— А что будет, если я не задержу вас? — внезапно спросила Эбигейл.

— Как я должна это понимать?

— Что будет, если я не задержу вас и не уведомлю аврорат? — с расстановкой повторила Эбигейл. — Если уйду сегодня отсюда одна, а вы останетесь здесь? И начнете жизнь с чистого листа?

Эйлин вскинула голову.

— Не понимаю. Вы смеетесь надо мной? — спросила она уже агрессивно. Да, ее положение ужасно, она — беглая спекулянтка с перспективой суда и тюрьмы, но все-таки у нее осталась гордость. — Вам мало того, что вы упрячете меня в Азкабан, хотите еще унизить?

— Если я сделаю это, то, конечно, по службе у меня начнутся неприятности, — ответила за нее офицер, игнорируя выпад. — Я получу выговор и на время потеряю в жалованье. Потом все наладится. А что будет с вами?

Эйлин смотрела на нее во все глаза, пораженная такой прямотой и откровенностью. В голове было пусто. Офицер магического правопорядка предлагает ей свободу?

— Я вам не верю, — сказала она наконец. — И не могу верить.

— Наверное, вы оставите в прошлом все, чем занимались до этого, — снова заговорила Эбигейл. — Будете вести в этом городе тихую и неприметную жизнь, забудете на несколько лет — а может, и на больший срок — о магическом мире. И тем более о темных искусствах.

Эйлин молчала. Сердце колотилось как безумное.

— На таком условии я готова уйти и доложить, что не обнаружила вас в Коукворте.

— Зачем вы это делаете? — тихо спросила Эйлин, начиная верить в серьезность ее слов.

— Я уже сказала: вы заплатили слишком большую цену за допущенную в юности ошибку.

Сейчас я обязана доставить вас в аврорат. Они передадут все материалы по вам — за то время, что вы работали у Берка — в Визенгамот. Не пропустят ни одного эпизода, можете не сомневаться. Затем состоится суд и вы, разумеется, получите приговор. После второго срока возьметесь за старое. И доставите нам новые хлопоты, потому что вы отнюдь не невинная маргаритка.

Она права. Эдвард Дикинсон был преступником. Но и я была ему под стать. Я сделала то, что сделала, не ради него. Только ради себя. Вот в чем дело.

— Сейчас у вас есть шанс забыть прошлое и начать все заново. Вы воспользуетесь им, Эйлин?

Впервые в голосе Эбигейл Медоуз проявилась нотка чего-то человеческого. Ее тон и обращение по имени окончательно уверили Эйлин в искренности предложения.

— Да.

— Рада слышать. Но хочу предупредить. Если вы ступите на старую дорожку, я сразу узнаю об этом. И тогда ни о каким снисхождении и речи не пойдет. Вы получите сполна.

Офицер кивнула ей на прощание и повернулась, чтобы уйти.

— Спасибо, — не сдержавшись, сказала ей вслед Эйлин.

— Желаю удачи в новой жизни.

Она отошла и аппарировала. Эйлин долго смотрела на то место, где еще секунду назад была Эбигейл Медоуз.

Вы оставите в прошлом все, чем занимались до этого. Будете вести в этом городе тихую и неприметную жизнь, забудете на несколько лет — а может, и на больший срок — о магическом мире.

Вот так решилась ее судьба. Еще час назад перед Эйлин расстилалось безбрежное, хотя и мрачное море, с буйными штормовыми волнами, но сверкающим солнечным диском на горизонте. Теперь же она видела перед собой узкий полутемный туннель с полной неизвестностью на выходе. Эйлин думала о том, сумеет ли пройти по нему и найти, после всего, свое место?

Наконец она вернулась в дом.

Тобиас, все еще сидя на тахте, с надеждой вскинул на нее глаза.

— Я согласна, Тобиас. И давай наконец испечем этот твой необыкновенный пудинг.

* * *

Начались сопутствующие жениховству хлопоты. Тобиас брал отгулы на фабрике и водил Эйлин по лавкам. Вид у него был счастливый.

— Нам нужно столько всего успеть до венчания, — радостно тараторил он. — Все будет в лучшем виде!

Эйлин старалась не думать о том, что ждет их дальше. В конце концов, она лишь женщина, и ей нужна опора. Тем более в мире маглов, где ей предстоит провести еще много времени. Тобиас вполне подходит для этого. Так ли теперь важно, что он магл?

В конце концов, после встречи с Эбигейл Медоуз пропасть между ними в виде происхождения, положения и прочего практически перестала существовать. Эйлин смирилась и решила стойко принять уготованное.

Оставалась одна проблема — признаться жениху в том, кто она такая.

Скажи ему, скажи ему, скажи ему, — упрямо твердило в мозгу, пока они ходили по магазинам.

Потом. Непременно, но потом.

Вечера они проводили как обычно. Эйлин держалась с Тобиасом любезно и сдержанно, считая, что иная манера поведения была бы неуместной. Она не желала ни идиллических сцен, ни пылких объяснений. Зато они много говорили и куда более откровенно, чем раньше.

— Я могу слушать тебя часами, — выдал однажды Тобиас. — Сколько ты всего знаешь!

Хотя они по-прежнему жили в одном доме, он не совершал никаких двусмысленных поползновений, честно дожидаясь свадьбы. Эйлин то и дело ловила на себе его нетерпеливые взгляды, но при этом он продолжал вести себя ласково и скромно, не переступая известную черту.

Эйлин оценила это в полной мере.

Однако на этом светлые моменты помолвки для нее закончились.

Везде и всюду, пока шли приготовления, на них смотрели с изумлением. Невеста Тобиаса Снейпа, которого многие в Коукворте помнили еще ребенком, вызвала громкие пересуды.

— Невеста! — восклицал мясник, хорошо знавший его отца. — Мой мальчик, ты… хорошо подумал?

— Что это ты так торопишься? — любопытствовал кассир в магазине тканей. — Завалил ее неудачно? Обрюхатил?

— Твердо намерен? — спрашивали в бакалейной лавке.

Промолчал лишь ювелир, у которого они заказали кольца. Но по его взгляду легко было понять все, что он думал.

— Ты мог бы сделать куда более выгодную партию, — с печальной улыбкой сказала Эйлин, когда они вышли на улицу.

— Ничего подобного, дорогая, — Тобиас приобнял ее за плечи.

Он решительно не обращал внимания на сплетни и перешептывания, а на нее смотрел с восхищением. Эйлин краснела всякий раз, заметив густое, как мед, обожание, струившееся из его глаз. Он словно не видел ни резких, неправильных черт ее лица, ни худобы, ни вытертых платьев.

Он смотрел на нее так, словно она была красавицей.

— Ты лучше всех, Эйлин, — без конца повторял Тобиас.

Со стороны могло показаться, что чья-то недобрая рука подлила ему изрядную порцию Амортенции в утренний чай.

Однажды вечером к ним зашел Дэвид. При виде Эйлин он с явным усилием улыбнулся и пробормотал поздравление — но ни то, ни другое у него не вышло.

— Что ж, старик, через месяц окончательно тебя потеряем? — с картинным сожалением поинтересовался Дэвид. Они втроем расположились на кухне, гость поставил на стол маленькую бутылочку виски.

— Чего так мрачно? — Тобиас разлил по стаканам янтарную жидкость.

— Так всегда бывает. А твоя женушка, чего доброго, еще проклянет меня.

Он улыбнулся, давая понять, что это шутка. Но в его улыбке Эйлин отчетливо различила колкость.

— Не беспокойтесь, я буду держать себя в руках, — ответила она, улыбнувшись в ответ насколько могла любезно.

— За то и выпьем.

Они подняли стаканы. Эйлин только пригубила виски, показавшийся ей отвратительным на вкус. Ничего общего с Огденским огненным виски, которое она иногда смаковала после особенно сложных заданий Берка. Вспомнив о частице мира, куда она пока не могла вернуться, Эйлин привычно загрустила. Жених и его гость, поглощенные выпивкой и разговором о каких-то знакомых, чей брак оказался на редкость неудачным, ничего не замечали.

Эйлин побыла с ними столько, сколько требовали приличия, потом оставила парней одних. Вскоре хлопнула дверь: они ушли.

В доме было тихо. Эйлин убрала стаканы и пустую бутылку, села за стол. Четыре недели — и она станет женой Тобиаса Снейпа. На следующий день после того, как он сделал ей предложение, у Эйлин появилась мысль написать об этом отцу. Она не могла отрицать, что это была слабая, детская надежда на примирение. На миг она представила, как отец забывает все, что было между ними, и распахивает для нее объятия. Эйлин даже нашла почтовую бумагу, склонилась над ней — и поняла, что не может вывести ни строчки. Что она сообщит отцу? Что выходит замуж за магла? Славного, добросердечного, симпатичного юношу, который даже не подозревает, кого собрался вести под венец? С которым она будет жить в магловской глуши, спрятав подальше волшебную палочку?

Получив такое письмо, отец в бешенстве порвет его и плюнет в ее фотографию — если, конечно, в усадьбе Принцев еще осталось какое-то напоминание о бывшей дочери Эдмондуса.

Стыдилась ли она своего будущего мужа? Эйлин прислушалась к себе и поняла, что нет. Она по-прежнему стыдилась только саму себя — стыдилась отчаянно и необоримо. Нет, отец не должен узнать об этом. Такой позор он вряд ли сумеет перенести.

Эйлин пронизало странное ощущение: оно поразило и оглушило ее. Оно было подобно страху.

За такими размышлениями она провела ночь почти без сна. Тобиас явился под утро — пьяный в стельку. Эйлин встала в дверях и молча наблюдала, как он пытается стащить с себя куртку.

— Больше не повторится, дорогая, — еле ворочая языком, выговорил он. — Обещаю. Нет, клянусь тебе!

Она помогла ему раздеться и лечь в постель. Когда Тобиас стянул с себя рубаху, Эйлин заметила, как на спине у него перекатываются мускулы. Она подумала, что впервые видит его почти обнаженным. И ей это нравится. Смутившись, Эйлин поспешно отвела глаза и вышла из комнаты.

— Больше не повторится, — первым делом повторил Тобиас после того, как продрал глаза к обеду и попросил воды. — Не рассчитал маленько. Встретили ребят и решили погудеть… В последний раз.

Эйлин налила ему еще воды. Когда она наклонилась, чтобы забрать у него стакан, Тобиас положил ладонь ей на шею и поцеловал. От него еще разило спиртным и он был небрит, но Эйлин не отстранилась. Чувствовать его губы на своих оказалось на удивление приятно, приятнее, чем выпить ледяной тыквенный сок в июльскую жару.

— Прости, Эйлин, — сказал Тобиас, опустив голову.

Она провела рукой по его темным волосам.

— Я не сержусь.

После этой попойки их жизнь действительно потекла в прежнем русле. Дни быстро сменялись один на другой, приближая свадьбу. Эйлин ждала ее почти спокойно. В конце концов, она слишком привыкла жить на краю беды, чтобы бояться.