По волнам судьбы (гет)

Дезире де Кераньяк в очередной раз пробежал глазами письмо. Плотная бумага заскрипела и смялась под судорожно сжатыми пальцами. Дезире сам не знал, зачем перечитывает послание, — ему хватило первого знакомства с ним. Незачем было растравлять без того пылающую рану. И все же взгляд его вновь скользнул по ровным черным строчкам, вышедшим из-под твердой руки секретаря.

«Многоуважаемый месье де Кераньяк!

Примите искренние уверения в нашем глубочайшем уважении. Мы с супругой безмерно польщены той честью, которую вы оказали нам, и благодарим вас за столь любезное предложение. Несомненно, вы вправе полагать себя лицом благородным и именитым; ваши обширные владения на Эспаньоле свидетельствуют о вашем умении искусно вести дела, подобно вашим почтенным отцу и деду, мир их праху. Однако с прискорбием вынужден сообщить вам, что этого, увы, недостаточно для того, чтобы получить руку единственной моей дочери и наследницы Кэтрин, равно как и ее приданое, которое, несомненно, является главной целью вашего сватовства. Спешу уверить вас, что дочь моя уже обручена с достойным человеком, способным составить ее счастье, их помолвка состоялась, день свадьбы назначен. Посему я вынужден отказать вам и посоветовать вести поиски невесты среди людей своего круга.

Примите мои глубочайшие уверения, и прочая, и прочая.

Сэр Чарльз Сомерсет.

168… год, Порто-Мария, Ямайка».

Издевку в этих словесных зарослях не увидел бы разве что полный дурень. Руки Дезире сжались крепче, смятый комок бумаги полетел на дорогой ковер, подпрыгивая, точно мяч для игры. Сам же молодой человек вцепился пальцами в волосы и рухнул в кресло.

Со стены на несчастную жертву неразделенной любви и обманутых надежд величаво взирал портрет мисс Кэтрин Сомерсет. Немалых трудов стоило Дезире раздобыть этот портрет: пришлось подкупить французского художника, который работал на семью Сомерсет. Это дело, как и все подобные, молодой месье де Кераньяк поручил своему компаньону, Луи дю Равалю, человеку весьма отчаянного нрава и бурной жизни. Именно его шаги слышались сейчас за дверью, пока Дезире предавался отчаянью под взором холодных, голубых, как вест-индское небо, глаз красавицы-англичанки.

— Этот надутый английский индюк отказал вам, сударь? — промолвил дю Раваль, тихо притворяя за собой резную дверь из кампешевого дерева.

Одной лишь фразы оказалось довольно, чтобы таившийся в душе Дезире гнев фонтаном вырвался наружу.

— Да, черт бы его побрал!

Дезире подскочил, словно одержимый. Ярость не давала стоять на месте, и он бешено заходил по кабинету, точно зверь в клетке.

— Не понимаю, чем я ему не угодил? — распалялся Дезире, пока расхаживал туда-сюда. — Никто не скажет ничего дурного о моей семье. Я богат, умею приумножать богатство и распоряжаться им с умом. У меня нет пристрастий ни к хмельному, ни к играм, ни к распутным женщинам. Неужели я был бы таким уж скверным мужем для его дочери? — Дезире злобно пнул смятое письмо, и оно упруго откатилось в угол. — И он еще смеет упрекать меня в погоне за ее приданым!

Пока Дезире изливал душу, дю Раваль вежливо посторонился. Взгляд его метался между письмом и портретом на стене, однако прерывать он не стал.

— Но я знаю, в чем дело, — продолжил Дезире, сделав еще несколько кругов по кабинету. — Этот чванный аристократ считает, что породниться с потомком честных тружеников, да к тому же французов, ниже его достоинства! Мои предки так же, как его собственные, прибыли сюда, в Вест-Индию, в поисках счастья и добились его. Но Сомерсеты — дворяне по рождению, тогда как я…

Дезире с горечью махнул рукой, не докончив. Чутьем он угадал истинную причину отказа. Его дед, Кристиан Кераньяк, сын лавочника-гугенота, шестьдесят лет назад отплыл из Франции в Вест-Индию на поиски лучшей доли. Отыскать ее оказалось не так-то просто: дед собственноручно коптил мясо для моряков, работал на плантациях Доминики, пытался заняться торговлей, пока не осел здесь, на Эспаньоле. И долгие годы упорного труда принесли стократные и тысячекратные плоды. Из нищего странника дед превратился в богатого плантатора; тогда-то к славному имени Кераньяк и пристала дерзко и самовольно частица «де». Умирая, дед передал своему наследнику, Ксавье, отцу Дезире, вместе со всеми нажитыми богатствами и немалую гордость, которая возрастала с каждым поколением, точно пышные побеги душистого табака под тропическим солнцем.

Удар же по этой гордости, словно индейское мачете, подрубил под корень все ростки надежды Дезире.

— Быть может, все к лучшему, сударь, — попытался утешить его дю Раваль. — Зачем вам эта англичанка? Неужели здесь, на Эспаньоле, мало сыщется богатых красавиц из добрых французских семейств?

— Может, и немало, Луи, — отозвался Дезире, — но все намного сложнее. Хотя… ты взгляни на нее! — Он горестно всплеснул руками, указывая на портрет мисс Кэтрин. — Кто из мужчин по доброй воле откажется от такой женщины? Но дело не только в красоте. Помнится, отец советовал мне жениться на англичанке из хорошей семьи и желательно с Ямайки.

— А почему непременно с Ямайки? — Дю Раваль небрежно прикурил длинную сигару об огонек свечи.

— Потому что ее губернатор раздает английским пиратам каперские патенты, и они грабят нас — вспомни, два наших последних корабля даже не смогли выйти в океан по милости этих разбойников. Зато если я породнюсь с теми, кто в чести у губернатора, он запретит своим цепным псам нападать на мои суда. А семья Сомерсет как раз из таких. — Дезире вздохнул; пестрый узор ковра под ногами показался вдруг противным, и он в сердцах пнул мягкий ворс. — Подумать только, из-за того, что его предки прибыли в Вест-Индию на сто лет раньше моих и перерезали добрую часть индейцев, я не гожусь в женихи его дочери!

— М-да… — протянул дю Раваль, пока Дезире продолжал предаваться отчаянию, упав в кресло: голова его поникла, густые черные волосы скрыли измученное лицо. — Значит, вы не намерены отказываться от этой дамы, сударь?

— Черт меня подери, если я откажусь! — вскричал Дезире, вновь подскакивая. — Но… что я могу сделать? — Глаза его опять погасли, руки сжались в кулаки.

— На мой взгляд, — по обыкновению неспешно заговорил дю Раваль, — вы изначально выбрали неверную тактику. Вы написали отцу дамы — и получили отказ. Его отказ. Кто знает, что ответила бы вам мадемуазель Катрин, если бы вы спросили ее самое.

— А кто стал бы ее спрашивать? — с горечью отозвался Дезире, взгляд его вновь упал на комок смятой бумаги, бывший недавно письмом. — Сомерсет пишет, что уже подыскал ей жениха — достойного человека, как он изволил выразиться! Ха, выходит, что я — недостойный?

— Не горячитесь напрасно, сударь, это вам не поможет.

— Твои слова тоже не слишком-то помогают. Если тебе нечего мне сказать, кроме как упрекать меня, лучше ступай. И прикажи подать вина.

— Я прикажу. — Дю Раваль не двинулся с места. — И вместе с вином подам хороший совет. Вашему несостоявшемуся тестю, очевидно, нет дела до чувств дочери. Вы говорите, что она уже обручена? О, я готов поклясться, что жених раза в два старше ее, что у него огромная лысина, толстое брюхо, а лицо изуродовано оспой…

— Замолчи…

— Нет, сперва дослушайте. Какое сравнение может выдержать подобный образ рядом с вами — с вашей великолепной шевелюрой, стройным станом, чистой кожей и чудесным здоровьем, которому так способствуют морской воздух и тропическое солнце…

— Не знал, что ты нанялся ко мне лекарем, Луи, — поморщился Дезире.

— Тысяча чертей, так я и вправду лекарь — только врачую не тело, а душу. И сейчас я как раз ставлю диагноз. Вы совершили ошибку, сударь, спросив отца, а не дочь. Теперь же вы должны исправиться, спросив ее саму.

— Но как? Отправиться на Ямайку? Сейчас у меня слишком много неотложных дел. И, кроме того, как мне пробраться к ней?

— Зачем же вам — на Ямайку? Можно и наоборот: девицу — сюда.

Дезире замер, потрясенный. Смысл слов компаньона не сразу дошел до него. Сердце глухо ударило где-то в горле, по спине сбежали струйки пота. Должно быть, он ослышался.

— Т-ты хочешь сказать, — выдавил Дезире, — увезти ее?

— Да, сударь. — Дю Раваль крепче затянулся сигарой, медленно выпустил струю ароматного дыма. — Именно это я хочу сказать. Если вы столь…

— И ты предлагаешь мне, наследнику славного семейства де Кераньяк, ввязаться в подобное? — перебил Дезире, так, что дю Раваль подавился очередной затяжкой и закашлялся. — Ведь это же не что иное, как похищение!

— Именно, сударь. — Компаньон уже оправился. — Вы прервали меня на самом важном. Так вот, если вы столь страстно желаете заполучить мадемуазель Катрин, — он отвесил насмешливый поклон портрету, — вас не должны смущать никакие меры. Если же нет, не обессудьте, смиритесь и поищите себе другую невесту.

Дезире не ответил, пальцы его стиснули подбородок, а задумчиво нахмуренные брови сошлись в одну линию. Он знал, что должен решиться, но не мог — словно колебался перед прыжком с отвесной скалы высотой в триста футов.

— Если так… — медленно заговорил он, отирая лоб рукавом. — Хорошо, Луи. Как ты себе это представляешь? Кто сможет это сделать?

— О, не беспокойтесь, сударь, исполнителей можно отыскать без труда. В порту Кап-Франсе, как и в любом другом, найдется немало людей, готовых на все ради звонких монет. Не поручишь же такое, э-э, сомнительное дело тому, кто хорошо знает вас. Нет, это должен быть человек посторонний. Я мог бы отправиться сегодня же и разузнать…

— Постой-постой, но ведь… это нужно будет сделать быстро… и без лишнего шума…

— Да, поэтому в первую очередь я поинтересуюсь кораблем — и заодно нравом его хозяина. Вы ведь не хотите, чтобы ваш наемник взял деньги и уплыл восвояси или хуже того — скверно обошелся с вашей избранницей? Вижу по вашему лицу, что нет. Значит, нам нужен надежный человек, который хоть самому черту рога свернет, но выполнит то, что ему поручили.

— Хорошо. — Дезире подавил очередной глубокий вздох, от которого колыхнулось пышное жабо на его груди. — Предположим, ты найдешь такого человека. Предположим, он, гм, исполнит поручение. И что потом?

— А потом все зависит от вас, сударь. — Дю Раваль поклонился уже без всякой издевки. — Насколько мне известно, мадемуазель Катрин — особа вполне совершеннолетняя и имеет право вступить в брак по собственной воле. Значит, вам останется одно — сделать так, чтобы она этого пожелала.

— О да, клянусь честью! — Дезире тряхнул волосами, руки его возбужденно сжались, и он вновь заходил туда-сюда по кабинету, приминая ковер. — Я докажу ей свою любовь! Я окружу ее такой роскошью, какой она не видела в родительском доме! Я буду исполнять любой ее каприз, чего бы она ни пожелала! И тогда она сама подаст мне руку и согласится сделаться моей женой. Ни одна женщина не устоит перед таким преклонением.

— Стало быть, решено, сударь? — Дю Раваль взялся за шляпу, которую бросил на столик, когда вошел. — Я могу отправляться в порт?

— Да-да, поспеши. Но, Луи… — Дезире вновь замялся. — Ты же понимаешь, что, как это ни назови, похищение останется похищением. Мне бы не хотелось пачкать свое имя подобными… инцидентами. Поэтому не болтай лишнего и будь начеку.

— Разумеется, сударь. Я постараюсь быть осторожнее, но вашему наемнику все равно придется явиться сюда, чтобы взглянуть на портрет дамы, — иначе как он потом опознает ее? Как ни крути, вы должны будете сами встретиться с тем, кого я выберу.

— Хорошо, — вздохнул Дезире.

В который раз он ощутил превосходство над собой дю Раваля, и в который раз это уязвило его в глубине души. Однако иного выхода не оставалось. И каков бы ни был этот авантюрист, в его преданности не приходилось сомневаться.

— Когда ты выберешь подходящих людей, Луи, я встречусь с ними, — прибавил Дезире. — И вот еще что: не скупись на награду, но сразу скажи им, что они получат только половину вперед. Остальное — когда мадемуазель Кэтрин окажется в моем доме.

— Верно, сударь, с такими людьми иначе нельзя. Думаю, мне посчастливится отыскать судно, способное при попутном ветре доплыть до Ямайки и обратно за неделю или чуть больше. А вы пока набирайтесь терпения и не забудьте пригласить юриста Венсана, чтобы он уладил все формальности с бумагами.

— Да, — кивнул Дезире, — Венсан скоро должен вернуться. Думаю, на будущей неделе мы с ним займемся документами. Кстати, он часто бывает на Ямайке и знаком с семьей Сомерсет. А теперь поспеши и постарайся вернуться к обеду.

— Тут уж как получится, сударь, — сверкнул озорной улыбкой дю Раваль. В его шагах, даже в скрипе двери, которую он притворил за собой, слышалась твердая уверенность в успехе.

Дезире опять вздохнул, борясь с дрожью во всем теле. Он сам не верил в то, что намеревался сделать: он, честный плантатор, приказывает похитить молодую девушку. Но потом ему вспомнилась история деда, и на губах его поневоле вспыхнула усмешка — поразительно, что делает с людьми голос крови! В самом деле, разве не поступил когда-то дед, всегда служивший Дезире примером во всем, точно так же?

Отплывая из гавани Гавр-де-Грас, Кристиан Кераньяк взял с собой не только благословение отца и увесистый сундучок с золотом. Некая Луиза Шанте, незаконная дочь дворянина и трактирщицы, к тому же католичка, не один месяц перед тем поливала его презрительными взглядами, пока он тщетно пытался завоевать ее гордое сердце подарками и нежными речами. И тогда, перед самым отплытием, Кристиан самолично похитил ее, запер в каюте, а потом, по его собственным словам, живо и доступно доказал ей, чья вера истинная. «Она повизжала для вида, а потом сама же обняла меня», — рассказывал дед юному внуку, усмехаясь, словно пребывая мысленно в далекой молодости. И во всех своих странствиях по островам Вест-Индии, во всех нуждах, удачах и неудачах он всегда держал при себе жену и постоянно растущее потомство. Хотя из всех детей, рожденных ему Луизой, выжил один только Ксавье, будущий отец Дезире, брак оказался по-настоящему счастливым. Бабушка умерла еще до рождения Дезире, но со слов отца он знал, что она никогда не жаловалась ни на какие тяготы жизни.

«У меня все будет по-другому, — твердил себе Дезире, пока ветер доносил в распахнутое окно удаляющийся цокот конских копыт. — Я не применю к ней никакого насилия. Кто знает, как ей живется в отчем доме; судя по письму мистера Сомерсета, он вряд ли способен на подлинные человеческие чувства. И тогда я подарю ей то, чего она никогда прежде не знала».

Уверенность дю Раваля поневоле заразила самого Дезире. Лицо его прояснилось, разгладились скорбные морщины, засияли глаза. Взгляд остановился на прекрасных, гордых чертах взирающей на него с полотна девушки.

— Клянусь, — произнес Дезире, опускаясь на колено перед портретом, — не пройдет и месяца, Кэтрин, как вы станете моей женой. И вы не пожалеете об этом.

* * *

— Что ты сказал, акулий потрох?

В этот вечер Жан Дани явно хватил в таверне лишку, поэтому слишком поздно понял свою ошибку. Не каждого стоит толкать и не каждому стоит говорить: «Пошел прочь, сукин сын». Но едва дорогу ему заступили дюжины полторы суровых, оборванных моряков, как хмель мгновенно выветрился из головы. И, судя по взгляду того, кто стоял впереди этих моряков, голове Жана недолго оставалось торчать на плечах.

Стоящий впереди на какой-нибудь дюйм не добирал до шести футов, зато был худощав и крепок, точно свит из стальных прутьев. Серо-зеленые, как море в непогоду, глаза виделись сейчас Жану роковыми огнями святого Эльма на верхушках мачт, а на указательном пальце левой руки плотно сидело массивное свинцовое кольцо. Один удар таким в висок — и прямым ходом в адово пекло.

Самым разумным решением для Жана было бы обратиться в бегство. Но из таверны уже выходили недавние собутыльники, да и эти — не то беглые рабы с плантаций, не то пираты — не дадут ему уйти. А парень с кольцом явно не привык спускать оскорбления. Оставалось лишь держать ответ за свои слова, как подобает мужчине, пусть даже пьяному.

— А ты что, глухой? — ответил Жан, сопровождая слова жестом. — Так иди вылей из ушей морскую воду. Или тебе туда нассали твои парни?

Он ожидал хохота, но никто не рассмеялся. Мрачная тишина сгустилась, словно вокруг исчезли все звуки. Было только слышно, как скрипнул зубами мужчина с кольцом, — ну точно пират, ей-богу!

— Зря ты это, приятель, — медленно проговорил с английским акцентом невысокий светловолосый человек, стоящий чуть позади своего командира.

— Ну все, довольно. — Пират с кольцом неспешно расстегнул пряжку пояса, на котором висели сабля и кинжал. — Разберемся, как подобает джентльменам. Подержи-ка, Джон. — Он сунул снятый пояс светловолосому помощнику.

У Жана имелся при себе только нож, и оказать ему дружескую услугу было некому. Тогда он просто бросил оружие чуть в сторону и шагнул навстречу противнику, сжимая кулаки. Воодушевленные зрители с обеих сторон окружили их, посыпались ставки и одобрительные возгласы.

— Задай ему, капитан!

— Размажь эту пьяную каракатицу!

— Ставлю полсотни реалов, лягушатнику крышка!

— У тебя ж нету столько, тупая медуза!

— Тебе почем знать, чего у меня есть?

Крики вскоре стихли, хотя бой не продлился долго. Жан едва сумел слегка задеть своего противника по плечу, когда тот крепким ударом своротил ему челюсть, а потом добавил левой под ложечку. Послышался хруст: одно ребро если не сломано, то треснуло точно. Проклятое кольцо! Жан с кряхтеньем сложился пополам, ноги подогнулись, желудок с трудом удерживал выпитое.

Но так и не смог удержать. Теперь засмеялись все, и от этого боль жгла еще сильнее. А вслед за нею пришла дикая ярость, которая мигом придала Жану сил и подбросила на ноги.

— Спасибо, Джон.

Пират с кольцом забрал у помощника пояс, надел его и продолжил путь к таверне вместе со своими людьми. Смешки и шуточки медленно удалялись, но гораздо больнее Жана задевал голос недавнего победителя. Звенит так, сучий потрох, словно ему сам морской дьявол не брат и море по колено!

Брошенный нож оказался под рукой. Жан вспрыгнул на ноги, обходя лужу собственной блевотины, и проворно кинулся вслед обидчику. Двое отлетели в сторону, рука с ножом взлетела, готовая всадить оружие точно под лопатку. А потом…

Последним, что увидел в своей жизни Жан Дани, была рукоять кинжала, торчащая из его груди, и пронзительный, колючий взгляд зеленых, как море, глаз.

* * *

— Какая ж мерзость, — проворчал Бен Барнет, пока вытирал оружие об одежду убитого француза.

— Да брось, капитан, — подхватил первый помощник Джон Вуд. — Ты отменно разделал этого грубияна — как раз то, что нужно моряку после долгого и нелегкого плаванья. Не помешали бы и деньжата в кармане, но…

— Но все мои удачи, Джон, ограничиваются вот такими потасовками, — отозвался капитан. — Ты погляди, наши уже ушли вперед. Идем, догоним да пропьем последнее, что осталось. К черту старика Нептуна с его штормами!

Пиратский бриг «Сирена» ни за что бы не пристал к берегам французских владений на Эспаньоле, если бы не жестокая воля судьбы. После удачного набега на Сент-Китс капитан направил корабль на Ямайку, чтобы закупиться ромом и заодно спустить в тавернах и борделях награбленную добычу. Пополнив запасы, «Сирена» отправилась на юго-восток и угодила в сильнейший шторм. Позже уцелевшие пираты клялись, что никогда прежде не видели такой лютой бури. Она длилась не меньше двух недель, добрая половина экипажа погибла, сломалась фок-мачта, а корпус не выдержал ярости волн. Гибели удалось избежать лишь чудом — и нечеловеческим трудом. Пробоины с грехом пополам заделали, но оказалась испорчена большая часть припасов, а главное — треснули бочки с пресной водой.

Неистовый шторм сменился полным штилем. Два дня «Сирена» простояла в море без движения, и, не налети наконец спасительный ветер, пиратам пришлось бы бросать страшный жребий. Пищи было мало, вода почти вся вышла; оставалось только пристать к ближайшему берегу. Им оказался остров Эспаньола.

В порт вошли, подняв французский флаг. На взятку портовым властям ушли последние деньги. А требовалось их много — на починку, на закупку припасов, на лекарства для раненых. Ни о чем другом капитан Барнет не мог помышлять в те дни. Неудивительно, что довольно было легчайшей искры, чтобы запалить фитиль его ярости.

Но пролитая кровь не остудила ее.

В таверне «Индейский петух» стоял привычный дым и смрад. Посетители обсуждали недавнюю драку и косились на победителя со смесью опаски и уважения. Звенели на прилавке монеты, ром с бульканьем лился в кружки, хихикали служанки, разнося заказы и посылая щедрые обещания взглядами и всем телом. Одна из девиц поставила две кружки перед Барнетом и Вудом, но не подумала уходить. Ее явно удивило то, что мужчины не приглашают ее присесть к ним за стол — или к кому-нибудь из них на колени.

— Ступай, милая, поищи кого-нибудь побогаче нас, — криво ухмыльнулся Барнет, глядя на нее.

Полуобнаженная грудь служанки колыхнулась в разочарованном вздохе. Девица ушла, покачивая бедрами и словно говоря: «Сами же потом пожалеете». Вуд поглядел ей вслед.

— Что за жизнь, Бен! Ни выпить толком, ни потешиться с бабой. Сколько времени уже прошло!

Не ответив, Барнет одним духом осушил кружку и поморщился: дрянь ром. Если это вообще ром, а не пойло из бананов, от которого валятся под стол самые стойкие, а потом страдают от жестокого похмелья. Хотя вряд ли они получили бы что-нибудь получше за свои жалкие гроши.

— Не о том думаешь, Джон, — сказал Барнет. — Бабы, выпивка… Что будем делать с посудиной? Где возьмем денег на починку?

— Ну, не работать же пойдем?

— Смеешься? Пойдешь ломаться на плантациях или станешь коптить мясо для других? Хотя… надо бы поспрашивать, вдруг здесь кому-нибудь нужны наемные убийцы? За один вечер можно было бы заработать кругленькую сумму. Или ограбить какого-нибудь богача.

— А кому продавать краденое? Мы не знаем здешних скупщиков — вдруг они потом сами же донесут на нас? Не делаться же нам, джентльменам удачи, уличными воришками.

— Шлюха она, твоя удача, играет нами, как… — Барнет осекся: пришедшее в голову сравнение с волнами и кораблем показалось ему неуместным. Злость вновь вскипела в душе, и залить ее было нечем и не на что. — Неважно. Нам нужно дело, Джон. Любое. Что угодно, хоть вытащить со дна за хвост морского дьявола…

— Да кому этот рогатый сдался, Бен? — невесело усмехнулся Вуд. — И кой черт нас угораздил пристать к этому дрянному островку, где нет ни единого знакомца? Совсем чуток не дотянули до Тортуги, а что теперь поделаешь? Не иначе, придется нам застрять здесь месяца на три да охотиться на диких свиней.

— Если не придумаем ничего получше, сгодится и это. Благо, порох у нас подмок не весь. Пошли-ка прогуляемся.

Они вместе вышли из таверны. Несколько человек из команды увязались следом, прочие остались, пропивая, за неимением денег, башмаки и пряжки с поясов, кто-то тянул из уха золотую серьгу. Небо над головой хмурилось, точно лик судьбы, с моря потянуло соленой горечью и тем характерным букетом вони, какая всегда бывает в портах.

Барнет едва покосился на место недавней схватки. Там осталось лишь пятно крови, труп уже уволокли. А среди лесов мачт и тучек убранных парусов вдали печальный взор капитана «Сирены» выхватил жалкий обломок.

Его корабль, его душа. Его единственное — не считая верной команды — счастье. Не будет корабля — не будет жизни. Куда еще податься джентльмену удачи, особенно здесь, на чужой земле, где тебя спокойно могут вздернуть без суда? Идущий рядом Вуд молчал, но капитан будто слышал его мысли — такие же горькие и тяжелые, как и его собственные.

— Господа, — раздался позади незнакомый голос, — простите, что беспокою вас, но не соблаговолите ли вы уделить мне минуту-другую?

Голос явно принадлежал французу; более сведущий человек узнал бы в нем коренного провансальца. Барнет же, обернувшись, увидел мужчину примерно своих лет, не старше тридцати пяти, подвижного, стройного. Несмотря на богатую одежду и породистые черты, тот казался скорее авантюристом, чем благородным дворянином, — ничего удивительного, капитан давно свыкся с мыслью, что везет в жизни вовсе не тем, кто этого заслуживает. И все же нечто в лице незнакомца поневоле расположило Барнета к нему. «А ты хитрая шельма, — подумал он. — Наверняка много чего повидал, прежде чем подмял под себя шлюху-удачу. Да и парочка-другая мертвецов у тебя на шее точно висит».

— Тебе чего? — шагнул было вперед один из пиратов, что шли следом, но Барнет остановил его:

— Погоди, успеется. — Он обернулся к незнакомцу. — Говорите, месье, да поскорее.

— Извольте.

Француз коротко поклонился, но без пренебрежения, которое ожидал от него Барнет. «Умеет держать себя с нашим братом», — мельком отметил он и приготовился слушать.

— Не сочтите за дерзость, но я слышал вашу беседу в «Петухе», ту самую, в которой вы обсуждали свои финансовые трудности... Прошу, не гневайтесь раньше времени, сударь, и оставьте в покое ваш кинжал. Я не намеревался оскорбить вас. В передрягу может попасть любой, даже самый достойный человек. И я готов предложить вам выход из вашей.

— Дело? — отрывисто спросил Барнет.

— Что-то вроде того. Предлагаю вам поработать на…

— На вас?

— Нет, что вы, я сам — слуга. На моего господина, который, поверьте, оказался в не менее затруднительном положении, чем вы. И нуждается в надежных людях.

— С чего же вы решили, месье, что я надежен? — Барнет положил обе руки на пояс, небрежно поигрывая рукоятью кинжала.

— Я умею разбираться в людях, сударь, поверьте. — Незнакомец улыбнулся. — Меня впечатлило то, как вы расправились с пьяницей, который оскорбил вас, — да-да, это я тоже видел. Кроме того, у человека в вашем положении нет иного выхода, если вы желаете получить хорошее вознаграждение.

— А кто поручится за надежность вашего господина? — уточнил Барнет. — Пускай Фортуна отвернулась от меня, но мозгов не лишила. Я не люблю оставаться в дураках, тем более, сударь, такие, как я, не прощают обмана.

— Позвольте заверить вас, капитан, — ведь вы капитан, не правда ли? — что мой господин — честный делец и не привык обманывать компаньонов. Он скрупулезно выполняет условия каждой своей сделки, и вы не станете исключением, кем бы вы ни были.

— Это наш шанс, Бен, — зашептал по-английски Вуд в ухо Барнету. — Даже если дело этого француза не придется нам по нраву, кто мешает сходить и спросить? Вдруг…

— Вдруг это западня — ты не думал об этом? — отозвался таким же яростным шепотом Барнет.

— Вы слишком подозрительны, капитан, — сладчайшим голосом заметил незнакомец. — Не знаю, что может быть для вас гарантией вашей безопасности, но вы вправе поставить мне любые условия, на которых согласитесь встретиться с моим хозяином.

— А как зовут вашего хозяина? — спросил Вуд.

— Он сам представится вам, господа, при встрече, если посчитает нужным. Пока же к вашим услугам я, Луи дю Раваль, если это имя о чем-нибудь говорит вам.

Имя не говорило ни о чем. Но опытный глаз Барнета давно уже оценил француза, и чутье подсказывало, что тот не лжет и не готовит ловушку. Судя по лицу и горящим глазам Вуда, он чувствовал то же самое. В самом деле, что мешает встретиться с хозяином этого Раваля и обсудить все подробности? Никто не заставляет их соглашаться сразу же. Кто знает, в чем заключается само дело, хотя оно должно быть впрямь важным, если почтенный торговец, или плантатор, или кто он там, готов прибегнуть к услугам столь сомнительных личностей, как пираты.

Вуд опять зашептал, призывая согласиться или хотя бы встретиться с этим хозяином. Но Барнет уже принял решение.

— Мы согласны. Проводите нас к своему хозяину, месье Раваль.

— Дю Раваль, — любезно поправил француз.

Барнет лишь отмахнулся: он никогда не ставил ни во что все эти пышные имена и титулы — только богатство, которое обычно им сопутствовало. Он взял с собой Вуда и троих матросов, а прочим велел вернуться на корабль и ждать. И заодно приготовиться к сходке.

* * *

Ожидание месье де Кераньяка делалось невыносимым, терпение подходило к концу, а странное беспокойство стискивало горло, точно тесный галстук. Дю Раваль не вернулся ни к обеду, ни ночью, ни следующим утром, разве что прислал слугу с известием, что пока никого не нашел, но продолжает поиски. Дезире позабыл о делах, о сне и еде, то предаваясь отчаянию, то бранясь вслух, то падая на колени и в мольбе воздевая руки к небесам. «Кто угодно, хоть Господь Бог, хоть дьявол, хоть все индейские духи, только помогите!»

Эти душевные терзания прервал очередной посланник с вестью, что месье дю Раваль скоро вернется. И вернется не один.

Гонец опередил долгожданных гостей всего на полчаса. Дезире с трудом успел собраться с духом и мысленно пробежать предполагаемый ход беседы, как он делал перед всеми важными разговорами. Не успел он додумать, как в коридоре послышались тяжелые шаги и незнакомые грубоватые голоса. Звуки приближались, Дезире вновь вытер руки батистовым платком, а потом раздался голос дю Раваля: «Прошу вас, господа».

Компаньон вошел последним, пропустив вперед тех, кого Дезире так долго ждал. Трое загорелых, оборванных парней застыли у двери, разглядывая такими горящими глазами убранство кабинета, что его хозяину сделалось слегка не по себе. Еще двое моряков подошли ближе и остановились шагах в трех от него. Их одежда была не лучше, чем у товарищей, но даже в таком виде они приковывали к себе взгляды.

Дезире сразу понял, кто из этих двоих главный. Он был на полголовы пониже его самого, но намного крепче телом. Нечесаные темные волосы беспорядочно падали ему на плечи, худое, загорелое лицо заросло такой же неопрятной бородой. Глаза же походили на два острых клинка шпаг, готовые пронзить врага в любой миг. Весь его облик дышал неким мрачным обаянием; знакомство с таким человеком нескоро забудешь. И он явно из тех, с кем не стоит искать ссоры.

— С кем имею честь, господа? — заговорил Дезире, не дождавшись от гостей ничего, кроме не слишком учтивых поклонов.

— Капитан Бенджамин Барнет, к вашим услугам, — произнес темноволосый человек с новым поклоном, в котором не прибавилось любезности. — Мой помощник, Джон Вуд. А имена прочих вам, думаю, ни к чему.

Англичанин. Это Дезире понял сразу, как только капитан заговорил. Французским он владел неплохо, но акцент все же выдавал его. Любопытно, какие ветра занесли его сюда? Дезире ничего не имел против англичан, хотя на миг усомнился, согласятся ли эти люди взяться за его дело, если оно касается английской леди.

— Меня зовут Дезире де Кераньяк. — Отвечать на столь же небрежный кивок гости не стали. — Полагаю, мой друг, месье дю Раваль, уже сообщил вам о моем деле.

— Он ничего не сообщал нам, — ответил капитан Барнет, — кроме того, что дело срочное и важное.

— Так и есть. — Дезире поборол волнение. — Что ж, тогда мы обсудим его лично с вами. А пока присядьте.

Двое моряков расположились в креслах у низкого столика напротив самого Дезире. Он предложил им вина: помощник чуть пригубил с гримасой явного отвращения, а Барнет одним глотком опорожнил свой бокал и прищурился с довольным видом — мол, неплохо. Сам Дезире тоже отпил немного, мысленно приказывая дельцу в себе взять верх над влюбленным.

— Я полагаю, господа, — начал он, — что вы не связаны никакими… законами чести и совести?

Моряки рассмеялись, в том числе те, что стояли у двери.

— А я полагаю, месье де Кераньяк, — в тон ему подхватил Барнет, — что вы догадываетесь, кто мы такие. А совесть джентльмена удачи запрещает ему причинять вред лишь своим товарищам, вот за это ему не будет прощения. Что касается всего прочего… — Он умолк на мгновение, вокруг глаз появились лукавые морщинки. — Стало быть, ваше дело бесчестно?

— Судите сами, господа. — Дезире выдохнул, так, что затрепетали кружева на груди. — Взгляните на портрет этой дамы. Ее имя — Кэтрин Сомерсет, и я безумно влюблен в нее. Я писал ее отцу, просил ее руки и получил весьма грубый отказ. Но я не намерен отступаться. Если мне нельзя получить руку любимой женщины законным путем, я готов пойти на незаконные. Для этого мне понадобятся ваши услуги, капитан.

— Что за услуги? — спросил Барнет. — Убить ее отца или припугнуть? Или украсть эту леди для вас? Или...

— Да, именно так. — У Дезире вырвался новый вздох, на сей раз — облегчения: хвала Создателю, пират сам сказал за него эти слова! — Она живет на Ямайке, это не так далеко от Эспаньолы, в городе Порто-Мария. Все, чего я желаю от вас, — это быстрота. Мой друг месье дю Раваль сообщил мне, что у вас быстрый корабль. Поэтому чем скорее вы обернетесь, тем лучше.

— Мы согласны, — сразу же ответил помощник, Вуд. — Только наш корабль поврежден, ему нужна починка, потом еще припасы и…

— Разумеется, господа, все расходы я беру на себя, — поспешил перебить Дезире, боясь, как бы пираты не передумали. Одно он уже понял: капитан Барнет и его люди не из тех, кто бросает дело на полдороге. — Сколько времени и средств вам нужно, чтобы починить и снарядить ваш корабль для плавания?

Барнет задумался ненадолго.

— Неделя, самое большое — десять дней. Мы уже два месяца не кренговались, и нам придется поставить новую фок-мачту. Но постараемся управиться поскорее.

— Сделайте одолжение, капитан. Как я сказал, я оплачу вам все расходы на починку и снаряжение. Этим займется месье дю Раваль. Я также заплачу вам любую сумму за само дело, столько, сколько пожелаете. Но только половину вперед. Вторую вы получите, когда мадемуазель Сомерсет окажется в моем доме.

— Сто тысяч реалов — не слишком обременительно для вас, месье де Кераньяк? — сказал Барнет с колючей ухмылкой в глазах. — Пятьдесят тысяч вперед, пятьдесят — потом.

— Согласен. — Дезире встал и коротко кивнул пиратам, те едва ответили. — В таком случае, подайте месье дю Равалю список всего, в чем вы нуждаетесь, и приступайте к починке судна как можно скорее.

Барнет шепнул что-то Вуду, и тот вышел вместе с дю Равалем — не иначе, обсудить тот самый список. Трое пиратов у двери последовали за ними, но капитан помедлил.

— Сударь, — произнес он, глаза-шпаги пронзали Дезире насквозь, — а вы уверены, что вам так нужна эта леди? — Он указал на портрет с видом скверного учителя, грубо тыкающего ученика носом в ошибку. — Вы взгляните на нее. Взгляд надменный, губы поджаты — сразу видно, капризна и упряма. Дурной нрав, скажу я вам, а я, поверьте, разбираюсь в женщинах. Конечно, это не мое дело, но можно отыскать что-нибудь получше.

— Капитан Барнет, — ответил Дезире ему в тон, — я нанимаю вас для того, чтобы увезти леди, а не учить меня жизни. Вы верно сказали: это не ваше дело. Вам должно быть довольно того, что я плачу вам, а не сообщаю коменданту крепости Кап-Франсе об английском пиратском корабле, бросившем якорь в порту.

— Я понял. — Барнет слегка склонил голову, но усмешка из его взгляда не исчезла. — Желаете, чтобы я, как у вас говорится, таскал вам каштаны из огня. Хорошо, мы договорились, я согласен и не пойду на попятный. Только и вы помните, сударь, что мы с вами связаны одной цепью. Вздумаете обмануть или выдать нас — берегитесь. Я никогда не отличался ни терпением, ни милосердием.

Барнет развернулся и вышел, нахлобучив на ходу помятую шляпу с обвисшим пером. В кабинете остался запах табака, соли и давно не стираной одежды, и еще сильнее сделался ощутимый запах страха, вновь окутавший Дезире. Последний миг колебания разверзся перед ним, как пропасть ада. А потом стало поздно.

Он чувствовал, что назад ему дороги нет. Об этом говорил колючий взгляд капитана Барнета, об этом звенело эхо разговора пиратов с дю Равалем, что доносилось из коридора. Об этом безмолвно вещал портрет Кэтрин Сомерсет, продолжая глядеть на Дезире из золоченой резной рамы.

Месье де Кераньяк, несмотря на свою молодость, имел обыкновение следить за тем, куда уходят его деньги. Рвение, с которым пираты «Сирены» взялись за починку и снаряжение своего корабля, произвело на Дезире впечатление и убедило его в том, что он обратился к нужному человеку. Трудно было поверить, что эти бродяги, еще вчера пропивавшие последнюю одежду, способны столь усердно трудиться. Дезире не мог не признать, что ему любопытно смотреть на то, как вытащенный на берег корабль чистят и кренгуют. Его захватывал удивительный дух товарищества этих людей — изгоев общества, преступников, которых он с детства привык ненавидеть и презирать. И дух этот ощущался в стуке плотницких топоров, в шершавом плеске новых парусов и скрипе жестких канатов, в грохоте бочек, поднимаемых на борт. И в твердых шагах и повелительном голосе капитана «Сирены», который трудился наравне со своими матросами.

Раздетый по пояс, с повязанным на голове платком, такой же загорелый и крепкий, как его люди, он во всем был им примером. Глядя на него, Дезире чувствовал, как растет его уверенность в успехе. Но вместе с нею росло и легкое опасение: каким бы превосходным командиром ни был капитан Барнет, он оставался пиратом и не заслуживал полного доверия. Дезире поделился своими тревогами с верным дю Равалем, и тот уверил его, что примет нужные меры. Он не сказал, какие именно, и Дезире не стал расспрашивать. Теперь его беспокоило одно: когда же «Сирена» выйдет в море?

Пираты отработали полученные деньги на совесть: корабль был готов к отплытию через шесть дней. «Пожелайте нам удачи, месье, — сказал на прощание капитан Барнет, — да помолитесь, ежели верите в Бога, чтобы ветер был попутным, а море — спокойным». Казалось, никакие другие опасности, вроде нападения врагов, его не тревожат. А его вера в успех вновь убедила Дезире в благополучном исходе.

Глядя вслед удаляющемуся кораблю из окна своей кареты, он вспоминал минувшую неделю. Тогда ему не терпелось, чтобы пираты поскорее отправились в плавание. Теперь же в душе его угнездилась новая тревога: когда же они вернутся?

* * *

Бенджамин Барнет с юных лет обладал трезвым взглядом на жизнь. Бездомный сирота, рожденный и выросший на грязных улицах ныне ослабевшей, а тогда пышно процветающей Тортуги, он не мог и мечтать о таком счастье, которое выпало ему в тот миг, когда на него упал взгляд какого-то жалостливого джентльмена удачи. Даже имя свое он получил на пиратском корабле, а вместе с ним — надежду обрести ремесло, пускай нелегкое, зато притягательное. И, возможно, не только ремесло, но и сопутствующую ему славу.

Славы, впрочем, на его долю выпало не так много. В двадцать пять лет он стал помощником капитана, а в двадцать семь занял его место после того, как сам же прикончил его по воле команды. Корабль ненадолго пережил прежнего хозяина — в одном из жарких боев против целой вражеской флотилии он оказался безнадежно поврежден. Тогда Барнет отыскал среди трофейных судов французский бриг «Сирена», небольшой и удивительно быстроходный. После того, как корабль оснастили шестью дополнительными пушками — больше не вмещалось, — он сделался для команды Барнета новым домом и верным другом — точнее сказать, подругой.

Барнет не питал насчет себя особых надежд. Он давно признал, что ему не суждено достичь славы таких великих людей, как Рок Бразилец, л’Оллонэ или Генри Морган. В сердце его, чистом, как новый парус, несмотря на совершенные преступления, не было места зависти. Зачем завидовать, если гораздо проще идти своим курсом, не оглядываясь на других. Душа его была открыта лишь для моря, корабля и команды, хотя могла бы вместить гораздо больше. И если многие из его людей пиратствовали ради наживы, то сам капитан, хотя и разделял их веселье, искал в море лишь приключений. И понимал, что рано или поздно какое-нибудь из них оборвет его жизнь.

«Но это будет нескоро», — уверял он себя, пока глядел со шканцев на бушующие волны и слышал скрип тугих парусов, натянутых попутным ветром. «Сирена», починенная и снаряженная, вновь жила — от верхушки фок-мачты до резной фигуры на носу, изображающей русалку. Сейчас эта русалка, которую француз-боцман Жерар отчего-то прозвал Амели, заново позолоченная, гордо выставила вперед обнаженную грудь, отведя в стороны руки, словно собиралась нырнуть в море. Волны плескались о борта, брызги летели в лицо тысячами крохотных иголок. Солнце впереди готовилось к вечернему купанию, а небо зазолотилось.

Барнет проследил, как сменился у руля вахтенный, слегка выверил курс. Сияние заката заставило его сощуриться, и он невольно заулыбался.

— Ты чего такой веселый, Бен? — спросил Вуд.

— Прикажи-ка прибавить парусов, — сказал в ответ Барнет, не прекращая улыбаться.

— Этак мы скоро взлетим, точно чайка, — пожал плечами помощник, но отдал команду. — И так под всеми идем. Ты словно торопишься куда.

— А чего тянуть? Чем скорее мы закончим с этим делом, тем лучше. — Барнет помолчал, улыбка его слегка померкла. — Мы ведь никогда прежде не брали женщин на борт.

— Да и ничего, — отмахнулся Вуд, но сделал знак от сглаза. — Запрем в каюте, которую этот француз приготовил для нее, и пусть там сидит. Авось пронесет. Нам-то до нее какое дело? Такая дамочка не для таких, как мы. Не за то нам отвалили такие деньжищи. — Он отер лицо от брызг. — Или ты боишься, что она принесет нам несчастье?

— Я об этом не думаю, — признался капитан. — А что она кому принесет, мне все равно. Главное, что мы получим за нее хорошие деньги.

— Кстати, ты уже думал, как мы провернем это дело, а?

— Думал, примерно. Первый день — на слежку, первая ночь — на отдых, второй день — на разведку, вторая ночь — на дело. Вот и все.

— А зачем ночью? Можно и днем.

— Можно, но, во-первых, надо знать, куда и когда она выходит, кто ее сопровождает и еще много всего. А что, если добрый батюшка держит ее под замком, да еще под надзором целой стаи нянек и служанок? С такого станется. А во-вторых, ночью будет проще это сделать — и отплыть быстро и незаметно, чтобы за нами тут же не кинулись в погоню.

— Эх, жаль, даже не успеем погулять в порту, — вздохнул Вуд. — Хотя сейчас деньги нужнее для другого. Ты думаешь подкупить кого-нибудь из слуг?

— Тоже возможно; эта братия падка на золото, почти как мы. Подумаем на месте, когда приплывем. А еще было бы неплохо закупиться ромом, раз уж мы окажемся на Ямайке. Правда, в том порту я никогда не бывал, но, думаю, Жерар без труда разберется.

Барнет умолк, с довольным видом оглядываясь вокруг. «Сирена» и впрямь летела на волнах подобно морской чайке, словно ее влекла вперед Нептунова колесница. Трещали полные ветром паруса, весело перекликались матросы. В такой час неудача казалась чем-то призрачным, как зыбкая морская пена.

И только на северном небосклоне слегка замаячили серо-красные тучи. Барнет чуть нахмурился, но ненадолго — сколь бы ни была велика опасность, им она не грозила.

— Не повезет кому-то, — заметил он. Вуд глянул в указанную сторону и поддакнул:

— Никак не уймется, черт бы его побрал. Наше счастье, что оставим этакую тучу побоку. Шторм-то будет пусть и послабее того, в который мы влетели, а все же не пустячный. — Он посмотрел на паруса над головой. — Только бы наш ветер не переменился!

— Два румба к югу, — на всякий случай приказал Барнет рулевому. По всем признакам штормовая туча должна была остаться восточнее, но капитан «Сирены» неплохо знал коварство моря, которое, по его словам, гораздо опаснее коварства женщин. Последнему он не придавал большого значения, зато с первым давно привык бороться — при помощи собственных хитростей, добытых в жестоких битвах со смертью.

«Сирена» слегка развернулась, оставляя темнеющий горизонт за кормой. Барнет невольно оглянулся, потом же взор его вновь устремился вперед, в золотистый закат. По его мнению, на свете не было ничего более прекрасного.

* * *

Неважно, что послужило причиной — молитвы месье де Кераньяка или же удача, которая наконец-то соизволила сесть на марсовую площадку «Сирены» и распростерла над пиратами свои легкие крылья. Все дни путешествия до Ямайки не переставал дуть попутный ветер, штормовая туча исчезла за кормой бесследно, а с нею ушли все сомнения. Теперь капитану Барнету и его людям можно было поверить, что они впрямь сподобились милости Фортуны.

Когда марсовый рано утром звонко объявил: «Земля!», вышедший на палубу капитан невольно вздрогнул. То была дрожь не страха, а предвкушения, как с ним всегда случалось перед жарким делом. Хотя нынешнее не обещало быть чересчур жарким. Пираты давно продумали план в нескольких вариантах, учли все возможные неожиданности. Даже если все они произойдут одновременно, провала быть не должно.

В порт заходить не стали, оставив остров Кабарита восточнее. Двое пиратов, родом с Ямайки, показали удобную бухту всего в полумиле от гавани Порто-Мария — по их словам, ею часто пользуются местные контрабандисты, и из нее удобнее добраться до города, минуя форт. Теперь оставалось только узнать, где живет сэр Чарльз Сомерсет, и выбрать лучший способ незаметно пробраться в его дом.

Нескольких пиратов во главе с боцманом Барнет отправил покупать ром и табак. Еще до полудня покупки доставили на борт вместе с любопытной вестью: оказалось, что мистер Сомерсет заправляет львиной долей торговли ромом в городе, хотя сам не участвует в столь низком для него деле. Словоохотливые лавочники рассказали щедрым покупателям все о своем хозяине, а один из мальчишек на побегушках за несколько мелких монет указал им его дом. Тот, как и большинство богатых домов, располагался в центре города, подальше от тесных, грязных кварталов. Дом окружала живая изгородь, перебраться через которую не составит труда. Только разузнать насчет охраны дома и привычек его обитателей разведчикам не удалось. Этим капитан Барнет решил заняться самолично.

Одевшись так, чтобы его приняли за какого-нибудь праздного моряка, он отправился в город один.

* * *

Мэри Бойл семенила по узким переполненным улицам, крепче прижимая к себе корзину. Свободной рукой приходилось придерживать подол платья: того и гляди, оттопчет какой-нибудь неотесанный грубиян или чернокожий раб. Мэри выросла на Ямайке и давно привыкла к виду вывезенных из далекой Африки рабов, но ей всякий раз делалось неуютно, когда она оказывалась одна среди черных лиц и сверкающих — недобро, как ей казалось — зубов. Что поделаешь, с приказом хозяйки не поспоришь. А мисс еще велела поторопиться…

— Ай!

Чей-то острый локоть больно врезался Мэри между лопаток. Толстуха в шали, явно кухарка, толкнула ее в бок. Пальцы поневоле разжались, корзина полетела на скверно вымощенную дорогу — прямиком под колеса тяжелой телеги с бочками. Сама Мэри неминуемо оказалась бы там же, не подхвати ее неожиданно чьи-то руки.

— Корзина! Моя корзина! — рванулась Мэри из держащих ее рук — весьма сильных, надо сказать.

Под колеса метнулась стройная фигура. Крепкие загорелые пальцы сомкнулись на ручке корзины и выдернули ее из-под колес в самый последний миг. Лежащий в корзине кошелек развязался, и на мостовой звякнули две выпавшие монеты. Незнакомец проворно подхватил их, заодно отвесив тумака мальчишке-мулату, уже потянувшемуся подобрать.

— Прошу вас, мисс, — сказал он, возвращая Мэри корзину.

— Благодарю вас, сэр.

Мэри сделала книксен. Взор ее устремился в землю, как полагалось девице из приличного дома, но сквозь ресницы она метнула на своего спасителя быстрый взгляд.

Щеки Мэри тотчас вспыхнули. Незнакомец оказался привлекательным — не слишком высокий и далеко не юноша, зато загорелый, как моряк. Это сразу отозвалось в душе Мэри: она была дочерью корабельного плотника и хотя редко видела отца, но запомнила его именно таким — сильным и смуглым. Поэтому среди всех мужчин ей особо нравились похожие на него.

Как этот, например. Не сказать, что красавец, как знатные джентльмены, но глаз от него так просто не отведешь. Одет добротно, хотя и скромно; видно, вправду моряк. Волосы длинные до плеч, темная борода слегка в рыжину. А глаза, как… как иглы у искусной швеи или как листья у колючего кустарника. Но смотрят ласково.

— Не стоит молодой особе разгуливать одной по таким тесным улицам, — сказал незнакомец. — Это может быть опасно. Позвольте, я вас провожу, мисс…

— Мэри, — мгновенно отозвалась она. Щеки вновь запылали, когда он уверенно взял ее под руку, но вырываться не хотелось. — Мне совсем недалеко идти, всего два квартала и свернуть во-он за тем переулком. — Мэри указала корзиной.

— И куда же вы идете, если не секрет? — Глаза незнакомца мягко сверкали, точно листья на солнце после проливного дождя.

— К модистке миссис Роуд, за кружевами для моей хозяйки.

— Должно быть, вы служите в богатом доме, мисс Мэри. — Он окинул взглядом ее платье, задержавшись на белой косынке, заправленной в вырез. Мэри ощутила, что лицо запылало сильнее, но совершенно не оскорбилась. — Знаете, такой девице, как вы, впору самой иметь служанок.

— О, что вы, сударь… — Быстрый взгляд в землю — и снова на него. «Улыбается. На такую улыбку век бы смотреть». — Я служу у мисс Кэтрин Сомерсет, дочери сэра Чарльза… Вы же знаете, кто он такой?

— Разумеется, знаю, хотя я здесь недавно. Думал наняться на какой-нибудь торговый корабль, но… — Он вновь прожег Мэри зеленым пламенем своих глаз. — Думаю, теперь я был бы не прочь задержаться здесь на некоторое время.

Незнакомец назвался Беном. Фамилии он не сказал, и Мэри не стала спрашивать. Он проводил ее до дома миссис Роуд, подождал на улице, пока она покупала кружева, а потом они вместе направились к особняку Сомерсетов.

Сердце Мэри пело. Она чувствовала, что нравится Бену, и сам он тоже показался ей очень милым. Куда любезнее, умнее, да и красивее, чем ее давний ухажер Джим, младший лакей сэра Чарльза, или тощий секретарь мистер Уильям Фэйт, который порой позволял себе всякие вольности с нею. Этих двоих, разумеется, тоже ни к чему было сбрасывать с крючка, но пока можно позабыть. Такой мужчина, как Бен, несомненно, стоит сотни подобных хлюпиков.

У ворот особняка пришлось распрощаться. Бен не оплошал — обнял Мэри на прощание и поцеловал в щеку с явной надеждой на нечто большее. Она едва вспомнила, что приличной девушке стоит хотя бы немного поиграть в неприступность, но сдаться хотелось немедленно; тем более, Мэри отнюдь не была невинной девицей. Впрочем, их могли увидеть даже сквозь изгородь — та же Бетси, противная горничная леди Сомерсет, а уж ее хлебом не корми, дай только поболтать языком. Такого насочиняет, что век потом не отмоешься. Поэтому на вопрос Бена: «Когда я увижу вас снова, мисс Мэри?» она ответила, что завтра обязательно выберется в город за очередным поручением хозяйки.

Он обещал ждать ее в одиннадцать неподалеку от ворот особняка.

* * *

— Можно считать, все готово, парни, — сказал Барнет, бросив на стол смятый обрывок бумаги. — Сегодня ночью идем.

Собравшиеся в капитанской каюте пираты — Вуд, боцман Жерар, рулевой Мортон и плотник Прайс — принялись разворачивать записку. Перед ними оказался неплохо нарисованный план дома Сомерсетов с заботливо обозначенным черным ходом. А несколько точек указывали на комнаты хозяев.

— Она сама тебе это нарисовала, капитан? — спросил Вуд.

— Вместе рисовали, — улыбнулся Барнет. — Я сказал ей, что никогда прежде не бывал в таких больших богатых домах и могу заблудиться. А ей, сами понимаете, не слишком-то хочется, чтобы ее дружок Бен заявился на ночь к какой-нибудь другой девице. Поэтому и постаралась.

Вторая встреча с Мэри прошла на славу. Сходив вместе в лавку галантерейщика за булавками и лентами, Барнет и горничная долго гуляли по городу. Мэри, как завороженная, слушала морские байки, правдивые и не очень, и явно готова была ради своего нового знакомца на что угодно. Поэтому, расставаясь с ним, она пообещала, что вечером оставит открытой дверь черного хода и смажет петли. Комнаты горничных располагались на втором этаже, хотя и не в том же крыле, где комнаты хозяек. Но Мэри очень постаралась подробно объяснить все, с нетерпением ожидая сегодняшней ночи и визита Бена.

— Как же бедняжка будет разочарована, — протянул Мортон со своей щербатой ухмылкой, обнажая пустоту от выбитого в давней драке переднего зуба. — Не жалко тебе ее?

— Разве что совсем чуть-чуть, — в тон ему ответил Барнет. — Она очень даже недурна, люблю рыжих, да и все, что надо, у нее на месте. И, похоже, она не такая уж скромница, какой хочет казаться. Было бы времени побольше — почему бы и нет?

— Ничего, мы ей предложим кого-нибудь другого — не хуже тебя, капитан, — хмыкнул боцман и подкрутил черные усы. — Останется довольна. — Он глянул на Барнета. — У нас же будет время пробежать по девкам или там пограбить чего? Домишко-то богатый.

— А что ты там возьмешь — картину со стены? Или перила от лестницы? — отозвался капитан. — Нам надо сделать все быстро и бесшумно… хотя с девицами редко бывает без шума. Будет лучше похитить ее спящей и заткнуть рот, чтоб не подняла визг. Вот ее комната, — он показал на рисунке. — Идти недалеко, слуги спят в другом крыле. Но если она все-таки закричит, вся наша надежда на быстроту. Тут некогда грабить и, тем более, некогда устраивать возню с девками. Если придется быстро удирать, то учтите: ждать я никого не буду, пропадайте или выбирайтесь, как знаете.

— Эх, жаль, — вздохнули пираты, потом плотник Прайс прибавил: — А эта шлюшка тебя не выдаст? Она же тебя видела, и ты ей даже назвался…

— Я назвал ей только имя. Мало ли на свете Бенов? А выдать она не выдаст. Ни одна женщина ни за что не выдаст мужчину, если он ей нравится, — даже если он обманул ее. Вот женщину, особенно соперницу, выдаст с радостью, а мужчину — нет. Кому же охота выставлять себя дурой?

— Ну пусть так… — проворчал Прайс и почесал одну из оспин на лице. — А сколько нас пойдет?

— Всем идти ни к чему. Джон, останешься на «Сирене» и подготовишь ее к отплытию — поднимем якорь, как только доставим леди на борт. Думаю, десятка нам хватит; Жерар, отбери парней, и пусть все вооружатся: мало ли что. И еще пару человек нужно, чтобы замести следы. Все готово?

— В лучшем виде, — отозвался боцман. — Сегодня ночью местным точно будет не до украденной леди.

— Отлично. — Барнет улыбнулся, подавляя новую дрожь предвкушения. — Тогда ждем.

* * *

Теней в пышном саду не заметил бы самый зоркий глаз: ночь выдалась безлунной. Дверь черного хода открылась без единого скрипа. Барнет и его люди один за другим скрылись в доме, благополучно миновав нерадивого сторожа, который клевал носом на своем посту. Они шли, придерживая оружие, чтобы не звякало; хотелось надеяться, что оно им сегодня не понадобится.

За темной, пустой кухней последовал узкий коридор, перетекший в огромный холл-приемную. Ковер под ногами приглушал без того осторожные шаги. Широкая лестница смутно белела в темноте. Барнет вспомнил слова Мэри и нарисованный план: налево — крыло слуг, направо — хозяйское. Устеленные таким же ковром ступени не скрипели, тишина казалась густой и мягкой, словно туман поутру. И вдруг Барнет заметил слева слабый оранжевый отсвет.

— Бен, это ты? — Тихий женский голос дрожал от страха и возбуждения.

«Проклятье!»

— Вот же настырная вертихвостка, черт ее подери, — проворчал один из пиратов.

Прежде, чем ночные гости достигли верхней ступеньки, из коридора, ведущего в жилое крыло, появилась белая фигура Мэри со свечой, которую она прикрывала ладонью. Девушка застыла на месте, заметив вместо долгожданного возлюбленного десяток неизвестных мужчин, к тому же вооруженных. Барнет метнулся заткнуть ей рот, но за миг до того, как рука его сжалась на ее горле, она успела завопить на весь дом.

Крик прозвенел, словно гром или треск снастей во время шторма. В глубине коридора тревожно отозвались сонные голоса.

— Капитан, скорее, сейчас сюда все набегут! — окликнул Жерар.

Барнет выпустил бесчувственную Мэри, она рухнула на ковер, но он этого уже не слышал. Со всех ног он мчался в противоположное крыло, откуда уже доносился приглушенный гул голосов. Двое пиратов последовали за капитаном, прочие остались прикрывать. Или же не только.

С протяжным скрипом одна из дверей в коридоре начала приоткрываться. Барнет схватился за ручку и ударил выходящего из комнаты человека дверью в лицо. Послышался стон и глухой стук. «Должно быть, сам хозяин, черт бы его побрал, — мелькнуло в голове Барнета. — Ну и поделом». Сзади раздался топот и крики, замелькали огоньки свечей и фонарей. Переполох в доме рос, точно пожар. Да и шума было уже не меньше.

— Вон ее дверь! — указал Барнет. — Я за ней, а вы будьте наготове.

Оба пирата кивнули, коротко щелкнули курки пистолетов. Барнет бросился к двери. Должно быть, леди тоже проснулась: изнутри слышался тихий тревожный голос. А потом дверь приоткрылась, и из комнаты выглянула девушка в халате, наброшенном поверх ночной сорочки, со свечой в руке.

Свеча ярко освещала лицо девушки, длинные, вьющиеся темные волосы и широко распахнутые голубые глаза. В них не было страха — скорее, некий осторожный интерес или даже любопытство. Но это бесспорно была она, Кэтрин Сомерсет, леди с портрета, который Барнет видел в кабинете Кераньяка.

Девушка едва успела вскрикнуть. Барнет сдавил ей горло, как недавно бедняжке Мэри, и она вскоре обмякла, рухнув ему на руки. Оставалось только забросить ее на плечо и скорее убираться отсюда, пока не сделалось поздно. Мельком он заметил, что от выпавшей из руки девушки свечи затлел ковер на полу. Тем лучше — пожар отвлечет слуг.

Обратный путь по коридору к лестнице показался Барнету парой шагов. Девушка на плече висела неподвижно, он слегка придерживал ее за ноги, мимоходом отметив, что ноги у нее длинные и стройные. «Вот если бы…» — мельком подумал Барнет и тотчас осекся: незачем напрасно распалять себя думами о женщине, которой ты все равно не завладеешь. Да и не время сейчас.

Из очередной двери появилась вдруг рослая дама средних лет в роскошном неглиже — очевидно, леди Сомерсет. Барнет кивнул своим, и они втолкнули ее обратно, захлопнув дверь. Из комнаты послышались крики: «Кэт! Кэт!», а где-то впереди глухо бахнул пистолетный выстрел. Леди в комнате пронзительно завизжала и умолкла, словно ее тоже придушили.

— Нашли же время, — буркнул один из спутников Барнета, указывая вперед.

Прочие пираты ждали их у лестницы. Двое из них уже успели попользоваться телом Мэри, все еще лежащей без сознания. Отблеск свечей из коридора скользнул по ее белым обнаженным ногам. Еще один пират содрал со стены старинную шпагу и теперь держал ее под мышкой, точно дубинку; другой звенел деревянной шкатулкой. Неподалеку от распростертой горничной корчился в луже крови полуодетый слуга.

— Скорее!

Барнет едва ощутил ступени под ногами. Остальные бежали следом, бормоча сквозь зубы проклятья. Свет нескольких фонарей ударил в спину вместе с криками: «Воры! Грабеж! Убийство!», прежде чем пираты успели скрыться в коридоре, ведущем к черному ходу.

— Огонь! — приказал Барнет, оборачиваясь. Левой рукой он крепко стиснул колени девушки, правой же вынул из-за пояса пистолет.

Оглушительный залп громыхнул на весь дом. Сквозь него едва пробились крики боли и истошный женский визг. Спотыкаясь в тесном коридоре, пираты выскочили в кухню, а оттуда — к спасительной двери. Барнет пинком распахнул ее, его подошвы глухо шмякнули по земле, миновав невысокое крыльцо. Теперь только выбраться из сада…

— Стой! — раздался справа хрипловатый голос вместе со щелчком взводимого курка.

Пистолет у Барнета был только один, как и свободная рука; товарищи же его уже расстреляли свои заряды. Но опытный глаз успел отследить, где именно мелькнула искорка. Капитан вытянул из ножен кинжал и метнул наугад, чуть пониже огонька. Судя по стону, не промахнулся, в отличие от горе-стрелка, пуля которого едва задела волосы Барнета, по счастью, справа. «Вот же болван, — мельком подумал он, — так было бы недолго пристрелить девушку». Тем временем грузная фигура — очевидно, тот самый нерадивый сторож — осела на землю, выронив оружие.

Теперь пришлось продираться сквозь изгородь гораздо осторожнее, чем прежде. Пираты придержали гибкие ветки для капитана и его драгоценной добычи. В доме Сомерсетов, похоже, продолжался переполох — шум стоял такой, что слышался даже на улице.

Пираты нырнули в узкий переулок, которым недавно пришли, — кратчайший путь из города к бухте, где стояла «Сирена». Убегая, они заметили, как черное безлунное небо озарилось ярким заревом.

— Пожар! — взвился над городом пронзительный крик, который тотчас подхватили десятки голосов.

Горел квартал неподалеку от городского рынка — грязные, тесные деревянные хибарки, обиталище рабов, моряков-бездельников и откровенных преступников. Одновременно вспыхнули более чистые и благополучные кварталы, где жили ремесленники и лавочники. Шума, воплей и суеты хватило и в тех, и в других, но первым, по крайней мере, возместили скромные убытки. Боцман «Сирены» и его товарищи не поскупились на награду.

Когда вдали показались бухта, море и очертания корабля, девушка на плече Барнета застонала и пошевелилась. Пришлось остановиться. Звуков погони позади слышно не было, хотя это не означало, что не нужно спешить. Барнет стянул девушку с плеча и слегка приложил ребром ладони по затылку. Она вновь лишилась чувств и повисла, метя землю длинными волосами, на которые чудом не наступали бегущие позади пираты.

Две прикрытые сверху ветками шлюпки мигом оказались на воде, заплескали весла. Барнет уселся на корме в первой шлюпке, придерживая на руках пленницу, словно ребенка. Впрочем, на ребенка она отнюдь не походила: довольно высокая для женщины, да и не тощая. Шелковый халат ее распахнулся, складки влажной, полупрозрачной от брызг рубашки облепили грудь. Барнет с проклятьем отвел взгляд, но ощутил, как перехватило дыхание, и поневоле сглотнул. «Этого только не хватало! — сказал он себе мысленно. — На кой черт она тебе сдалась? Она — просто товар, как те безделушки, которые мы продаем скупщикам. И ее тоже продадим — Кераньяку, когда получим у него вторую половину награды. Так что перестань думать о глупостях и потерпи до Кап-Франсе. Та белобрысая девка в «Петухе» очень даже неплоха, да и прочие не хуже».

Рядом выросла темная громада «Сирены», послышался стук дерева о дерево. Пираты по очереди взобрались на борт, и в тот же миг прозвучал приказ Вуда: «Поднять якорь!» Заскрипели канаты, плеснули поймавшие ветер паруса. Тихо и незаметно пиратский корабль покидал бухту, направляясь на северо-восток, к французским владениям на Эспаньоле.

Барнет же, светя себе фонарем, спустился в крохотный закуток на баке, кое-как переделанный под каюту для пленницы. Каюта вышла тесной: в ней едва помещалась узкая кровать и сундук. Ничего лучшего «Сирена» не могла предложить, разве что трюм — места побольше, только ни о каких удобствах мечтать не придется.

Капитан положил девушку на кровать. Пальцы его коснулись жилки на шее: пульс ровный, спокойный, значит, ничего страшного. Тут он заметил на ее горле синяки и нахмурился: Кераньяку это может не понравиться. «Хотя ну его к черту, — подумал он, — пусть радуется тому, что ему вообще доставили эту девку. Да и путешествие займет не один день, так что синяки успеют сойти».

Корабль качнуло. Девушка пошевелилась, дернула рукой, халат сильнее сполз с правого плеча вместе с сорочкой. Барнет злобно выругался, скорее от злости на себя, чем на пленницу, хотя не мог не признать: она очень хороша. Не сказать, что совершенная красавица, но мало какой мужчина смог бы не залюбоваться ею. Пожалуй, она даже слишком хороша для этого малахольного французика. И совсем не кажется гордой или чванной, как на портрете.

«Глупости какие», — сказал себе Барнет. Какое ему дело до ее нрава? Он не намерен искать ее общества во время плавания. Пусть сидит себе в каюте, еду ей принесут, ведро вынесут, а что она тут будет делать — кричать, плакать или сходить с ума от страха, — никого на «Сирене» не касается. Лишь бы не вздумала наложить на себя руки. Но он завтра же поговорит с нею — один-единственный раз — и постарается успокоить. Пусть хотя бы знает, что никакой ужасной опасности ей не грозит.

И Барнет ушел, продолжая уверять себя, что его ни капли не волнует красота пленницы. Выросший среди пиратов, он с ранних лет усвоил принятое у них отношение к женщинам: на корабле им делать нечего, зато на берегу — добро пожаловать. Он знал, что нравится женщинам, и охотно пользовался этим при всяком удобном случае — как и в этот раз с глупышкой Мэри Бойл. Его мало что интересовало в них, кроме тела, а красоте не стоило придавать большого значения. Не сладилось с одной красоткой — отыщешь другую.

Капитан поднялся на палубу. Спать не хотелось, хотя почти все участники ночной вылазки давно похрапывали в гамаках. Горько-соленый ветер трепал волосы, над головой слышалась музыка парусов, что вплеталась в несравненный голос моря. Барнет невольно рассмеялся: и вправду глупости. Много ли стоит любая смазливая пустышка по сравнению с ним, с этим вольным, таинственным миром вод, несущим дух подлинной свободы? Вот она — истинная красота, ради которой стоит жить.

Серо-черное небо на востоке подернулось сизым. Скоро оно сделается бледным, потом золотым, потом алым, а потом море вновь родит солнце, растворяя в себе его жаркие лучи. И так пройдет новый день, затем еще один и еще, и это путешествие закончится, чтобы смениться другим — неважно, каким и куда. Ради этого живет на свете Бен Барнет, и не только он один. Ради своей «Сирены» он готов отдать что угодно. Для нее ему не жаль ни золота, ни жизни — как чужой, так и своей. А честь… бывает ли честь у пирата?

— Я-то думал — старинное оружие, красивое, крепкое, пригодится. А оно — тьфу! Клинок едва держится. На кой черт кому сдалась такая шпага? — Пират по имени Блейк озадаченно почесал затылок. — И куда мне ее теперь — за борт?

— Дурачина, зачем за борт-то? — оборвал Жерар, руководивший дележом скромной добычи. — Ты глянь, какие камни в рукояти. За один такой камешек старый Эйб Смит отвалит не меньше тысячи реалов, а может, и побольше, если будет в духе. И рукоять, никак, золоченая, не меньше полуфунта.

Следующими стали резная шкатулка и пара серебряных канделябров. Последние потянули на четыре с половиной фунта каждый, зато шкатулка разочаровала: в ней оказались коралловое ожерелье и несколько пустячных безделушек. К ним же присоединили золотые серьги и цепочку с крестиком, снятые пиратами с Мэри Бойл; никто не задался вопросом, откуда взялись такие вещи у простой горничной.

Добыча отправилась до поры до времени в общую кассу. Скромность ее не особо огорчила пиратов — их ожидала впереди вторая половина обещанных Кераньяком денег. А подсвечники и прочую мелочь можно будет потом продать на той же Тортуге — благо, она недалеко от Эспаньолы.

Барнет следил за дележом вполглаза, слегка улыбаясь. Он пребывал в прекрасном настроении: дело прошло успешно, никто из его людей не пострадал, да еще сумели прихватить пускай малую, но добычу. Попутный ветер вновь благословлял их, наполняя паруса «Сирены», небо на горизонте сверкало мирной лазурью, и никаких бурь впереди не предвиделось. Капитан содрогнулся от одной только мысли, но тут же выбросил ее из головы. Если ветер не переменится, они достигнут Эспаньолы меньше, чем через неделю.

Матросы занимались привычными делами. Порой участники ночной вылазки делились с товарищами своими впечатлениями, расписывая собственную храбрость и хитрость капитана. В этот миг с бака донеслись приглушенные женские крики и стук.

— Никак, наша леди очнулась, — бросил Барнету рулевой со знакомой усмешкой. Тотчас же к капитану подбежали несколько матросов.

— Ишь, разоралась, — сказал один из них. — Может, пойти да прикрикнуть на нее, чтоб сидела тихо? А не поймет, так треснуть…

— Не вздумай! — сверкнул глазами Барнет, и пираты невольно попятились. — Только посмейте тронуть ее хотя бы пальцем! Она же не пленница и не заложница, она — товар. А товар для продажи нельзя портить. Ладно, — он вздохнул, — пойду сам поговорю с ней и успокою. И нечего ухмыляться, — прибавил он на полпути, заметив кривые улыбочки и подмигивания. — Сдалась мне эта недотрога. Я же сказал: поговорю, и все.

Стук и крики становились громче. Барнет уже мог расслышать слова — девушка кричала: «Откройте, кто-нибудь! Выпустите меня!» Он усмехнулся было, но отметил, что удары в дверь были отнюдь не слабыми. В душе его невольно расцвело уважение, хотя он привычно остановил себя. Страх, подлинный животный ужас, порой пробуждает в любом человеческом существе, даже самом хилом, силы не меньшие, чем ярость или мужество.

Барнет коротко треснул кулаком в дверь, и стук прекратился, как и крики. Слабо скрежетнул засов, потом проскрипели петли двери. Барнет помедлил входить, словно ожидал, что девушка попытается вырваться из каюты. Но она стояла шагах в трех от него, только пальцы ее стиснули ворот халата у горла, так сильно, что побелели. Барнет невольно вспомнил, как она выглядела ночью, когда влажная рубашка облегала ее тело. Пришлось вновь оборвать себя, поскольку при этой мысли кровь его быстрее побежала по жилам, а к горлу подступил комок.

Казалось, мисс Сомерсет не подозревает о вызванных ею чувствах. Продолжая придерживать плотно запахнутый халат, она обратилась к капитану — скорее гневно, чем испуганно:

— Кто вы такой, сударь? Зачем вы похитили меня и куда вы меня везете?

Окно в каюте было совсем крошечное, под самым потолком, и пропускало мало света. Но и в этом свете Барнет смог разглядеть свою пленницу, хотя продолжал упорно именовать ее «товаром». Она в самом деле была хороша, пускай не писаная красавица, а мелкие несовершенства вроде упрямого подбородка и немного тонких губ придавали ей своеобразную прелесть, которую не сумел ухватить художник, писавший ее портрет. Барнет не представлял, как именно работают художники, но решил, что тот либо придерживается своих — весьма странных — представлений о красоте знатных дам, либо заставляет свои модели изображать надменные гримасы.

— Капитан Бенджамин Барнет, к вашим услугам, мисс, — произнес он, прерывая поток мыслей. Потом ему пришло в голову, что следует снять шляпу и поклониться, что он и сделал, насколько позволяла тесная каюта. — Прошу вас, не бойтесь, вам ничто не угрожает. Ни один человек на этом корабле не причинит вам зла.

— Так куда вы меня везете, капитан Барнет? — спросила она, пальцы ее слегка ослабили мертвую хватку. — Или вы действуете по чьему-то наущению?

— Вы угадали, мисс Сомерсет.

Барнет непринужденно уселся на сундук, а ей оставалось только присесть на край узкой кровати. Заметив, что их колени почти соприкасаются, девушка тотчас отодвинулась. Барнет же пояснил:

— Один французский джентльмен с Эспаньолы, безумно влюбленный в вас, не знал, как по-другому получить вашу руку. Я так понимаю, что он писал вашему отцу, и тот отказал ему. Тогда он нанял меня, чтобы я привез вас к нему.

— То есть… — Мисс Сомерсет медленно выдохнула. — За этим не стоит мистер Ричард Уэйн?

— Кто это — ваш жених, сударыня?

— Э-э, да. — Она быстро кивнула, а потом глаза ее вспыхнули жгучим любопытством. — Вы пират?

— Верно. Но пусть это не смущает и не пугает вас, — прибавил Барнет, хотя не заметил в ее чертах ни следа страха. — Как я уже сказал, мы везем вас на Эспаньолу, тому человеку, который нанял нас. А значит, с вами будут обращаться подобающе. Что поделать, эта каюта — лучшее, что мы можем предложить вам; возможно, вам известно, что моряки неприхотливы и не гонятся за удобствами. Наша пища, думаю, тоже покажется вам грубой, но придется потерпеть — надеюсь, не больше недели. Что касается меня и моих людей, то никто не потревожит вас здесь. А сейчас позвольте откланяться, у меня много дел.

Барнет поднялся было, но мисс Сомерсет остановила его, ухватив за полу камзола.

— Нет, постойте, капитан!

Ему пришлось вновь сесть, хотя с трудом удалось сдержать гримасу и вздох досады. А девушка тотчас продолжила:

— Прошу вас, расскажите мне о моем… то есть о том человеке с Эспаньолы, который приказал вам похитить меня.

— Хотите знать, молод ли он и хорош ли собой?

Барнет улыбнулся. Мисс Сомерсет не отвела глаза, губы ее разошлись в ответной улыбке.

— Или вас больше волнуют его богатства? Что ж, у него в избытке и того, и другого, и третьего. Его зовут месье де Кераньяк, он плантатор, моложе меня лет на десять, и, думаю, дамы сочли бы его привлекательным. Что касается его нрава и прочего, то вам придется подождать до Эспаньолы, а там вы повстречаетесь с ним сами. Надеюсь, этого вам довольно, сударыня? — Он вновь поднялся.

— Погодите, капитан. — Мисс Сомерсет бросилась вслед за ним. — Вы хотите сказать, что все время нашего плавания мне придется просидеть здесь, в этой каморке?

— Послушайте, мисс, — устало вздохнул Барнет, — я уже говорил, что не смогу предоставить вам никаких удобств. Поэтому сидите здесь смирно и набирайтесь терпения. Мое почтение.

— Подождите!

Барнет мысленно чертыхнулся, чувствуя, как его недавнее расположение к пленнице рассеивается подобно утреннему туману. «Силы небесные, это уже в третий раз! Что за настырная девчонка!» Он уже успел мельком посочувствовать Кераньяку, когда до него дошло то, о чем просит пленница.

— Вы сказали, что этот месье де Кераньяк намерен жениться на мне, — быстро продолжила девушка. — Мне кажется, ему не понравится, если вы привезете ему бледную, больную, невзрачную невесту. А именно такой я сделаюсь, если вы станете держать меня взаперти, да еще целую неделю, как вы сказали. Здесь даже окно не открывается и очень душно, как в тюрьме, и, прошу прощения, скверно пахнет. Знаете, капитан, однажды матушка посадила меня под замок в наказание, и я за три дня превратилась в тень себя самой. Вы же не желаете, чтобы…

— Чего вы от меня хотите, мисс, — чтобы я позволил вам выходить на палубу? Это невозможно. — Барнет старался говорить как можно резче, давая понять, что не примет дальнейших возражений. Но девушка не отставала:

— Почему? Или вы опасаетесь, что ваши люди…

— Моим людям на вас плевать, и довольно об этом. Считается, что женщина на корабле — не к добру, так что не стоит искушать моряков напрасно. И молитесь, чтобы Бог послал нам попутный ветер и добрую погоду. Иначе во всех бедствиях обвинят вас, и я ничего не смогу сделать, чтобы вас защитить.

— А вы, — она слегка покраснела, — тоже считаете, что женщина на корабле — не к добру?

— Неважно, что я считаю, — ответил Барнет после мгновения замешательства. — Понимаю, не мне говорить о чести, сударыня, но обычаи, принятые у джентльменов удачи, не позволяют подводить тех, кто поручил нам дело. Да к тому же заплатил задаток.

— По-видимому, капитан, — сказала она, — вы обещали месье де Кераньяку доставить меня к нему живой и здоровой. Так вот, последнего пункта вам не удастся соблюсти, если вы запрете меня на целую неделю здесь, в этом тесном сундуке. И потом можете пенять на себя и на свои хваленые обычаи.

Барнет едва не ударил ее, но вовремя сдержался, ограничившись ругательством сквозь зубы. По-видимому, мисс его не поняла — к счастью для себя. Она лишь смотрела ему в глаза, спокойно и упрямо. «Будто чувствует себя здесь хозяйкой, шельма! — подумал Барнет. — Ишь, хитрая сучка, знает, какой картой бить».

Как ни крути, девушка была права. Барнету не было дела до недовольства Кераньяка, но тот вполне мог при виде изможденной дамы своего сердца обвинить команду «Сирены» в нечестности, а главное — отказаться выплачивать остаток денег. А капитан Барнет ценил свою репутацию почти так же, как добычу. Позорно будет потерять ее в глазах этого французского мальчишки.

— Так что же вы решили, капитан? — вырвала его из потока дум мисс Сомерсет.

Она смотрела на него с некоей почти детской доверчивостью, хотя ничего ребяческого в ней не было. Смотрела, словно не сомневалась, что выйдет так, как она хочет.

— Черт с вами, сударыня, будь по-вашему, — отмахнулся Барнет. — Можете выходить, когда вам угодно, только не мешайте моим людям. И, надеюсь, вам не взбредет в голову прыгнуть за борт или выкинуть какую-нибудь подобную женскую штучку.

— Вы считаете меня дурой, капитан? — Вот теперь она казалась возмущенной. — Зачем мне это? Я не собираюсь умирать, зато я никогда прежде не путешествовала на корабле и мало что видела. Мне было бы любопытно…

— На моей «Сирене» для вас мало любопытного, — отрезал Барнет.

Несмотря на вынужденную грубость, он чувствовал, что не может больше говорить с нею таким тоном. Она вела себя совсем не так, как он ожидал бы от подобной особы: не кричала, не рыдала, не угрожала ему всеми земными и небесными карами, но и не дерзила сверх меры, всячески выказывая презрение. Ее внутреннее достоинство поневоле вызывало уважение, а воля ее была не слабее его собственной.

Барнет коротко кивнул девушке, развернулся — и застыл на месте от очередного вопроса:

— Но… что мне надеть, капитан? Не могу же я выйти на палубу в этом? — Она развела руками, указывая на свой более чем легкий наряд. Запахивать халат она уже не трудилась.

— Месье де Кераньяк позаботился об этом, сударыня. — Барнет слегка пнул сундук. — Здесь вы найдете все необходимое. Не знаю, насколько впору оно вам придется, но ничего другого нет. У нас не принято держать на борту женские тряпки.

— Благодарю вас, капитан. — Мисс Сомерсет присела в реверансе. — Простите, что задержала вас. Сейчас же, если позволите, я желаю одеться.

Барнет смерил ее испытующим взглядом. Нет, за ее словами не крылось ни тени скрытой или явной издевки. Он вновь кивнул ей и вышел, вовремя вспомнив, что нет нужды запирать дверь каюты снаружи. Когда он не без тайного удовольствия уходил, то услышал, как хлопнула о стену крышка сундука и зашуршала ткань. «Ох уж эти женщины», — хмыкнул Барнет, но уже без прежнего раздражения. Теперь пленница начинала казаться ему слегка забавной.

— Ну что? — спросил подошедший Вуд. — Вроде притихла.

— Да она и не особо кричала, — ответил Барнет, слегка поправив курс. — Ты только подумай, она попросила, чтобы ей позволили гулять по палубе! Да так хитро все провернула, чертовка: намекала, что, мол, Кераньяк рассердится, если она окажется бледной и больной, и не заплатит нам.

— Пусть бы только попробовал! — подал голос Мортон. — Не на тех напал. Кто надует джентльменов удачи, тот долго не живет.

— А если подумать, эта мисс не такая уж дура, — задумчиво протянул Вуд. — Некоторые работорговцы тоже так делают — хорошо обращаются с женщинами, чтобы потом продать подороже. Кому нужен дрянной товар? Я бы тоже посовестился продавать порченое.

— Верно. Странная она какая-то, — прибавил Барнет, глядя вдаль, туда, где море вливалось в пронзительную голубизну неба. — Совсем не похожа на знатных дам. Я их представлял по-другому.

— Слушай, Бен, а ты часом не ошибся? — понизил голос Вуд. — Может, ненароком прихватил не ту леди? Какую-нибудь служанку вместо хозяйки?

— Что ты мелешь! — не сдержался Барнет. — Хотя… разве что эта рыжая шлюшка, Мэри, обманула нас и указала не ту комнату. Но зачем ей это? Поди пойми этих женщин. — Он задумался и спустя минуту продолжил: — Нет, я не мог ошибиться. Эта женщина — знатная дама, это видно, пускай она и не слишком-то похожа на тот портрет. Хотя кой черт их разберет, этих пачкунов-художников? У нее маленькие руки и ноги, я заметил, да и лицо не деревенской девки. Значит, она точно дворянка.

— А руки-ноги здесь при чем?

— А ты вспомни, Джон, нашего молодого Кераньяка. Он строит из себя дворянчика, а руки у него — впору копать землю или дубить шкуры. Сразу видно, что он из простых, такой же, как ты или я, хотя и чистенький. Зато его пройдоха-помощник или кем он там ему приходится… Вот за тем точно стоят благородные предки, черт бы их побрал.

— Ну гляди, тебе виднее, — пожал плечами Вуд. — По мне, так что тот, что другой. А дворяне эти одним хороши — у них полно денег, и можно взять славную добычу.

На это Барнет не ответил, хотя прекрасно понимал, что знатное происхождение и богатство не всегда идут рука об руку. Он вспомнил многих своих товарищей по ремеслу, потомков некогда богатых, а теперь разорившихся английских и французских родов. Такие обычно уплывали в Вест-Индию в поисках богатства и часто, не сумев нажить его честным путем, делались пиратами. Вспомнился ему и удачливый предводитель одной пиратской флотилии, который, как говорили, был сыном английского лорда и мальчишкой убежал из дома навстречу приключениям.

«Должно быть, старею, — мысленно усмехнулся Барнет. — Раньше меня так не тянуло к размышлениям». Когда ты рано повзрослел и прожил насыщенную множеством событий жизнь, мелькающий впереди тридцать шестой порог кажется уже зрелостью. Но Бен Барнет не привык считать годы. Он не считал дневные странствия по небу солнца и ночные — звезд, не считал погибших товарищей, удачи и неудачи. Он жил сегодняшним днем и редко глядел в будущее, которое столь часто омрачалось холодной тенью смерти — в бою или в петле. Как многие моряки, он верил в судьбу и в то, что чему суждено быть, того не миновать.

А пока в сердце его пел голос моря. В него вплетались привычные звуки каждодневной работы, шутки, брань и пение матросов «Сирены». Сегодня вероломная стихия держала корабль на ладонях с нежностью матери. И пускай это продлится недолго — Барнет умел ценить то, что есть сейчас.

* * *

Прошло не меньше часа, прежде чем на палубе «Сирены» послышались неведомые прежде звуки — цокот каблучков и шелест женского платья. Мисс Сомерсет вышла на прогулку, слегка шатаясь с непривычки, пока не догадалась ухватиться за фальшборт. Остановившись, она глянула вниз, на разбегающиеся в стороны пенные волны, и лицо ее странно преобразилось: глаза расширились и засияли, губы приоткрылись, к щекам прилила кровь. Барнет, который наблюдал за нею со шканцев, невольно изумился этому. Такого выражения счастья он не видел прежде ни на одном человеческом лице.

— А ты говорил, что я ошибся, — бросил он Вуду. — Ты погляди на нее. Какая она служанка? Леди, сразу видно.

— Да, очень хороша, — согласился помощник. — Даже слишком. Сейчас все парни мигом побросают работу и уставятся на нее.

— Кто уставится, тот получит по шее от Жерара, я с ним переговорил на этот счет, — отозвался Барнет.

Больше он не прибавил ни слова, но по-прежнему следил за мисс Сомерсет, пока она медленно шла вдоль борта, не сводя глаз с моря. Казалось, ей нет дела до того, где она находится и что ждет ее впереди. Она словно застыла в настоящем мгновении, полностью погрузилась всем своим существом в необъятную красоту моря. И тем самым задела некую струну в сердце капитана «Сирены».

— А ну, чего уставились? Живо работать! И нечего вертеть головами, а не то я сам их вам откручу! — послышался на палубе громовой голос боцмана. Обращался он к нескольким любопытным пиратам помоложе, которые проводили пленницу взглядами и не спешили отводить их.

— Прошу вас, сударь, не сердитесь, — произнесла мисс Сомерсет таким любезным и миролюбивым тоном, что Жерар едва не разинул рот. — Ваши люди не сделают ничего дурного, если всего лишь взглянут на меня.

— Зато работать будут плохо, — буркнул Жерар, в котором приобретенная грубость боролась с природной французской галантностью.

— Посмотрят — и привыкнут, — ответила девушка. — Капитан сказал, что нам плыть не меньше недели, а время здесь, в море, тянется так медленно! Мне кажется, через какой-нибудь час они позабудут о моем существовании.

Боцман не нашелся с ответом, разве что неуклюже кивнул и вернулся к своим обязанностям. Любопытство матросов вскоре угасло, они тоже занялись каждый своим делом, словно вправду позабыли о пленнице. Она же ничем не напоминала о своем присутствии, пока стояла у борта, — лишь отрывисто шелестело на ветру ее платье. Этот шелест почти сразу же тонул в скрипе снастей и гудении натянутых парусов, а легкий аромат духов уносил вперед ветер.

— Эй, мисс, — крикнул ей Барнет, который видел и слышал все, — гуляйте, если желаете, но не вздумайте отвлекать моих людей. Станете мешать — посажу в трюм к крысам.

— А на этом корабле есть крысы? — И вновь в глазах девушки не промелькнуло ни капли ужаса — одно лишь недюжинное любопытство. — Большие?

— Вот такие.

Барнет развел руки фута на два. Голубые глаза мисс Сомерсет расширились еще больше, а потом она рассмеялась — словно жемчужинки раскатились по палубе.

— И впрямь забавная девица, — заметил Вуд, ероша свои космы. — Другая бы на ее месте завизжала и хлопнулась в обморок. А эта нет — будто ей впрямь любопытно.

— И что прикажешь делать с ее чертовым любопытством? — огрызнулся Барнет, хотя он тоже не знал, сердиться ему или же смеяться. — Если у нее язык без костей, она всех нас замучает своей болтовней.

— Зато веселее будет, капитан, — вставил Мортон и перехватил поудобнее отполированный множеством ладоней руль. — Она как что скажет или улыбнется — и у меня будто теплее на душе становится, как после хорошей выпивки.

— Чтобы я еще хоть раз связался с бабой… — пробурчал себе под нос Барнет, пока сбегал по лестнице на палубу. Вуд и Мортон переглянулись за его спиной, до слуха капитана долетели приглушенные смешки.

Мисс Сомерсет стояла у фальшборта вполоборота, опираясь на локоть. Второй рукой она рассеянно накручивала на палец прядь волос. При виде капитана она выпрямилась, хотя поза ее по-прежнему осталась непринужденной.

— Знаете, сударыня, я передумал, — заговорил Барнет сразу. — Эта прогулка станет для вас первой и последней. Все прочее время путешествия вы проведете в каюте.

Глаза девушки округлились.

— Но вы обещали мне, капитан…

— Да, обещал, потому что не знал, к чему это приведет. — Барнет ощутил, что слегка наслаждается ее замешательством. — Стоило вам появиться на палубе, и мои люди позабыли обо всем на свете.

— Я ничем не мешаю им работать, капитан, — возразила мисс Сомерсет, вновь обретая прежнюю невозмутимость. — Они смотрят на меня, потому что видят впервые. И в этом нет ничего странного. Если бы не ваша непонятная жестокость, я бы смотрела вокруг с не меньшим любопытством.

— Вы еще не знаете, что такое настоящая жестокость. — Барнет прищурился и сжал кулаки. — И довольно того, что вы мешаете мне, сударыня.

— Чем же, капитан? — Она вздернула подбородок, глаза ее сверкнули. — Что дурного я вам сделала, отчего вы так озлобились на меня? Если уж говорить по справедливости, то сердиться должна я на вас, но никак не наоборот.

— Пожалуй, мисс, — медленно произнес Барнет, чувствуя, как голос разума берет верх над порывом гнева. — Но, если кто-нибудь продырявит мне шкуру из пистолета, я не стану сердиться на пулю — скорее, на того, кто держал оружие. Я — всего лишь орудие, мисс, так что поберегите свое недовольство для месье Кераньяка.

— Кто сказал вам, что я недовольна?

Мисс Сомерсет смотрела на него в упор. Ее ясные глаза были спокойны, в них не плеснулось ни капли того презрительного снисхождения, с которым высшие обычно обращались к низшим.

— Возможно, — продолжила она, — вам нет дела до этого, но в родном доме меня мало кто любил. Жених мой не может вызывать у женщин ничего, кроме отвращения, хотя он очень богат и зовется джентльменом. А тот человек, месье де Кераньяк, вполне может оказаться добрым и любезным. Отчего же мне жаловаться на судьбу? Чему суждено случиться, то случится, что бы мы ни делали.

Барнет застыл безмолвно, обезоруженный ее словами. Она рассуждала так, как мог бы рассудить он сам! Кто знает, искренне она говорит или нет, но ее речи отозвались в его душе. Непривычный к изысканным и изощренным беседам, Барнет предпочитал вести бой на своем поле. В нынешнем же бою было бы разумнее заключить перемирие.

— Вам виднее, мисс, — сказал он наконец. — Признаюсь, я был неправ в отношении вас. Если желаете, могу принести вам извинения.

— Если это уязвит вашу гордость, то не нужно. Разве что вы пожелаете облегчить совесть…

— Вы смеетесь? — криво улыбнулся Барнет. — Какая совесть может быть у человека моего ремесла?

— И все же она есть у вас, — проговорила девушка с такой твердостью, словно знала его с ранних лет. — Это видно — и по вашим словам, и по вашим глазам. Только вы прячете ее за внешней грубостью. На самом деле вам вовсе не хочется этого.

— Эх, будь по-вашему, мисс, — произнес Барнет с деланным смешком. — Хорошо, гуляйте себе на здоровье. И скажите сразу, чего вы хотите.

— Я уже говорила вам: мне любопытно. — Она огляделась вокруг. — Я никогда прежде не плавала на корабле, тем более — на пиратском. Обещаю вам, капитан, я буду только смотреть. Если вы прикажете, я даже не стану разговаривать с вашими людьми, хотя мне показалось, что они были бы не против.

— Вот это ни к чему. Вы мне этак весь порядок испортите.

Девушка вновь огляделась, и по ее взыскательному взгляду Барнет понял, что она впрямь не нашла, к чему придраться. «Ишь смотрит, шельма, будто чего понимает», — мелькнула в голове капитана хмурая мысль. Но мгновенно растаяла при виде явного интереса в глазах пленницы.

— Правда? — сказала она. — Мне всегда казалось, что на пиратских кораблях не бывает никакого порядка и дисциплины, а все только пьют, дерутся, играют и делают что хотят. Но у вас совсем не так…

— Пьем и играем мы только на берегу — когда есть на что, — пояснил Барнет. — Во время плавания не поиграешь. Море шуток не любит и не прощает безделья. Сами представьте себе, мисс: начинается шторм или приближается враг, а все матросы пьяные. Долго они проживут?

— Думаю, не очень, — понимающе кивнула девушка. — Простите мне мои глупые вопросы, капитан. Меня может извинить разве что невежество — и любопытство.

— Если бы мы заговорили о чем-то другом, невеждой оказался бы я, — ответил Барнет. — Можете спрашивать, только не слишком долго.

— Могу я подняться вон туда, откуда вы спустились? — Она указала рукой. — Мне кажется, оттуда мне было бы лучше видно…

— Это называется шканцы, мисс, — поправил Барнет с легкой улыбкой, ощутив себя вдруг учителем какого-нибудь совсем несмышленого юнги. — Там могут находиться только офицеры и рулевой.

— А у вас много офицеров? — Мисс Сомерсет вновь огляделась, словно пытаясь понять, кто из пиратов старше по званию: безуспешно. — Военных легко отличить по мундиру, а здесь…

Она умолкла, будто смутившись, и Барнет ощутил неловкость, такую, что невольно потянулся поправить распахнутый до середины груди воротник рубашки. Собственная его одежда не слишком отличалась от скромных нарядов его людей.

— Желаете, чтобы я представил их вам за обедом? — спросил Барнет и мгновенно осекся, заметив, что она сглотнула при упоминании обеда. — Черт меня подери, мисс, я совсем позабыл, что вы сегодня еще не ели…

— Не беспокойтесь, капитан, я могу потерпеть, — улыбнулась мисс Сомерсет. — Не станете же вы из-за меня нарушать привычный вам порядок дня. Но мне приятно, что вы заметили.

Барнет ощутил вдруг, что откровенно забавляется происходящим. Сердиться же на свою пленницу он больше не мог: любой упрек разбивался вдребезги об ее искреннюю любезность.

— Как вы сами сказали недавно, — ответил он, — мне стоит позаботиться о вашем здоровье. Не дай Бог, вы тут подурнеете от скверного обращения и плохой пищи. Правда, не знаю, насколько вам придется по вкусу морская жратва.

— Обещаю, я буду снисходительна, — сказала она и даже не повела бровью, услышав привычное для капитана «Сирены» грубое слово. — Но, должно быть, я отвлекаю вас своей болтовней, капитан…

— Пока нет, — сказал Барнет, пытаясь изобразить как можно более вежливую улыбку, потом подозвал боцмана и велел ему прибавить парусов на бушприте. Мисс Сомерсет тем временем вновь отвернулась к морю, подставив ветру лицо.

Возвращаясь на свое место, Барнет поймал себя на том, что его тянет смотреть на пленницу — не как на красивую женщину, а как на малознакомого и все же приятного в общении человека. Со стороны казалось, что она всем своим существом наслаждается свободой — будто наконец-то вырвалась из сурового плена. «Похоже, несладко ей жилось в родительском доме, — подумал Барнет, а потом усмехнулся. — Этак выходит, что мы с парнями сделаем доброе дело, когда доставим ее к Кераньяку, — уж он-то вряд ли будет дурно обращаться с женщиной».

Ветер растрепал длинные волосы мисс Сомерсет, бросил ей в лицо очередную пригоршню соленых брызг. Она со смехом вытерла лицо, хотя прикрыла глаза ладонью от солнца. «Черт подери, у нее даже нет шляпы, — отметил Барнет. — На таком солнце она вмиг сгорит и превратится в негритянку. А потом лекарю, да заодно и всем прочим, придется возиться с нею».

— Эй, Том-Длинный! — окликнул он. На зов прибежал с бака юнга. — Ну-ка, сбегай и принеси мою шляпу с черными перьями. И не вздумай, прохвост, залезть в мой сундук, а не то Жераровы кулаки тебе раем покажутся.

Длинные ноги Тома не подвели, с поисками шляпы он тоже справился успешно. Барнет окинул шляпу критическим взглядом: не слишком подходит для знатной леди, но все лучше, чем обгореть до пузырей на палящем солнце.

— Возьмите, мисс. — Барнет подошел к ней, протягивая шляпу. — Пускай она не особо красивая и не подходит к вашему наряду, но с непокрытой головой вы мигом сгорите. Или разболеетесь от жары.

— Благодарю вас, капитан, — улыбнулась мисс Сомерсет.

Шляпа оказалась ей великовата, но помогли пышные волосы и несколько булавок от платья. Девушка слегка сдвинула шляпу на одно ухо и улыбнулась еще шире.

— Мне идет?

— Я не разбираюсь, мисс, но как по мне, вы чертовски хороши… Простите, привычка… Не знаю, как сказать по-другому.

Барнет мысленно пообещал себе следить за языком. Обычно он не выбирал выражений, но эта девушка словно взывала к лучшему, что в нем было, и он не мог не повиноваться этому зову. Она же как будто не смутилась.

— Говорите, как вам удобнее, капитан, вам незачем менять из-за меня свои привычки, — ответила мисс Сомерсет. — Я сыта по горло прилизанными, лицемерными фразами, в которых жизни и правды не больше, чем в трупе. Мне всегда нравилось беседовать с простыми людьми. А здесь, в море, где любая душа открыта, слова льются из глубин сердца. И не беда, что слова эти не всегда учтивы.

— Благослови вас Бог, мисс, — сказал ей Барнет, не найдя иного ответа, и поспешно отошел.

Весь день он искал забвения в привычных трудах — и не находил. Душа его порывалась лететь, словно полный ветром парус, но привычка отрицать собственные чувства держала, как тяжелый якорь. И все же капитан Барнет понимал: чем бы ни закончилось это плавание, он запомнит его на всю жизнь. Мисс Кэтрин Сомерсет, очевидно, относилась к тому редкому типу людей, которые способны пусть медленно, но верно менять всех вокруг себя. Причем менять к лучшему.

Она пробыла на палубе почти до самого вечера. Порой она перебрасывалась несколькими словами то с одним, то с другим пиратом, и Барнет видел улыбки, что расцветали после этого на хмурых физиономиях его товарищей. Привычная ругань смолкла почти сразу, никто не смел больше заводить непристойных песен. И при этом никто не смущался: слова мисс Сомерсет впрямь сбылись, и вскоре пираты перестали обращать на нее внимание, словно она неким образом сроднилась с ними и сделалась кем-то вроде старого знакомого.

Когда девушка скрылась в своей каюте, перед тем поблагодарив капитана и всех, кто оказался поблизости, почти все головы повернулись в ее сторону. Во взорах, провожающих ее, сквозило сожаление.

— Эх, будто солнце зашло, — высказался за всех Мортон. — Аж темнее стало на палубе. Славная девушка, не гляди, что знатная леди. Веселая такая, простая, как любой из нас.

— Скажешь тоже, — отмахнулся Барнет, но ощутил, что слова попали в цель. Самому ему тоже сделалось холоднее, стоило лишь стройной девичьей фигуре в зеленом, не слишком хорошо сидящем платье скрыться с его глаз.

— Ты вправду собираешься пригласить ее сегодня на общий ужин в кают-компанию? — спросил Вуд.

Барнет мысленно выругался: выходит, почти все слышали его беседу с мисс Сомерсет. Впрочем, что здесь особенного? Они не говорили ни о чем таком, о чем нельзя говорить при свидетелях.

— Да, — ответил он, — только завтра. Если она войдет туда сегодня, я сгорю со стыда. Пусть там сперва хорошенько приберутся.

— Ты, может, еще заставишь всех нас вытащить из сундуков лучшую одежду, чтоб не оскорблять взор ее милости?

— Нет, это уже ни к чему. Но выглядеть все должны прилично, пока она на борту. Увижу хоть одного с голым пузом — пристрелю на месте, а потом самого же заставлю драить палубу.

— Ишь, как ты повеселел, Бен, — улыбнулся Вуд, заслышав знакомые речи. — Давненько мы не видели тебя таким. Эта леди будто вытащила тебя из скорлупы, точно орех.

— Не болтай глупостей, Джон, — отрезал Барнет. — Если уж она очутилась среди нас, джентльменов удачи, то пусть убедится, что мы не зря зовемся так. Пусть видит, что мы не какие-то там неотесанные мужланы, но умеем держать себя достойно.

— А может, она тебя очаровала? — сверкнул новой улыбкой Вуд. — Ты сперва гавкал на нее, что твоя собака, а потом вмиг подобрел. И шляпа твоя на ней неплохо смотрится. Ей бы еще пошли рубаха со штанами да пистолет за поясом.

— Ага, я бы тоже поглядел, — вставил со смехом Мортон. — На такой ладной фигурке штаны бы отлично сели.

— Подите к черту, вы оба, — огрызнулся Барнет, а потом рассмеялся — уж больно забавной вышла бы картина. Хотя мисс Сомерсет и впрямь неплохо бы выглядела в мужском наряде на шканцах пиратского корабля. И, должно быть, неплохо могла бы управлять им, если бы научилась.

«Придет же в голову такая глупость!» — мысленно возмутился Барнет. Он уже не знал, что думать, — радоваться своей удаче или проклинать французского хлыща, который уговорил его взяться за это дело. Да, выбора у него не было. И от судьбы не уйдешь. Не уйдешь…

«И все же парни правы, — признал он. — Как только она ушла, стало темнее».

— Думаю, наша мисс будет довольна, — отчитался на следующий день Вуд после того, как проследил за работой нескольких матросов в кают-компании. — Больше уж нам никак не сделать. А чего она хочет — тут ей не королевская шхуна.

Барнет не поленился спуститься и проверить самолично. На его взгляд, все было в порядке: пол выскоблили, смахнули по углам пыль, протерли окно, отскребли кое-где присохшую грязь. Жерар вспомнил о недавно захваченных в особняке Сомерсетов подсвечниках, и они приятно оживили скромную, без малейшего намека на резьбу или украшения, каюту. Никакой иной роскоши «Сирена» не могла предложить своей нежданной гостье. Зато теперь ее было не стыдно приглашать на обед.

Не то, чтобы капитан Барнет стыдился. Он понимал, что мисс Сомерсет — человек иного круга, несмотря на ее внешнюю простоту и добродушную любезность. Она ни на кого не глядела свысока, но она была другой; само происхождение клеймило ее, словно ювелир — свои изделия. Барнет вспомнил свои недавние размышления насчет аристократов, выбирающих иной путь. «Но те уходили искать лучшей жизни, — подумал он. — А чего искать ей? У нее и так все есть. И скоро будет еще больше».

Пираты отнеслись к вчерашнему распоряжению капитана вполне серьезно. Теперь ни один не смел показываться на палубе без рубашки. А сам капитан извлек из сундука старый деревянный гребень, и ему стоило немалых трудов привести в надлежащий вид свою запущенную гриву с искрящимися в ней кристалликами морской соли.

— Прихорашиваешься, Бен? — поддел его Вуд, когда застал за этим занятием. — Видно, эта леди крепко тебя зацепила. Даже ради Большой Лиз из Порт-Ройала ты так не старался.

— Пошел к черту, — отозвался Барнет.

Поневоле он заулыбался: подобного ему не случалось переживать очень давно. Неудивительно, что команда изумляется, глядя на него. Он и сам изумлялся не меньше.

Капитан Барнет не привык бояться, хотя никогда не тешил себя иллюзией, что не способен испытывать страх. В его полной приключений жизни страх шел с ним борт о борт, и капитану нравилось бить его иными своими качествами — упрямством, настойчивостью и ответственностью за своих людей. В бесчисленных морских боях и сражениях со стихией, в плену у indios bravos⁽¹⁾ и среди мертвого штиля он преодолевал себя и делал то, что было нужно. Вот и сейчас, в ожидании вечера, когда он обещал мисс Сомерсет более короткое знакомство, он готов был преодолеть себя. Но на сей раз не знал, какое оружие избрать.

Когда мисс Сомерсет вышла сегодня на палубу и звонкое «Доброе утро, джентльмены!» взлетело до самой верхушки грот-мачты, Барнет с неохотой осознал, что ждал этого мгновения с самого рассвета. Девушка же впрямь сияла: похоже, она отлично выспалась в своей крошечной каюте и теперь готовилась наслаждаться морем и чудесной погодой, совсем как вчера. Боцман Жерар, занятый обычной раздачей тумаков, при виде мисс Сомерсет поклонился и подкрутил усы. Юнга Том-Длинный и матросы помоложе расцвели широкими улыбками, да и лица тех, что постарше, прорезали веселые морщинки. Мисс Сомерсет постаралась кивнуть каждому, чей взгляд перехватила, и отыскала для всех любезные слова.

Ветер сегодня метался туда-сюда, точно выпивка в животе у пьяницы. «Сирене» приходилось ложиться то на один, то на другой галс, матросы почти не слезали с вантов и рей. Барнет, отдавая команды, отметил, что мисс Сомерсет отошла в сторону, чтобы никому не мешать. Она же будто ощутила на себе его взгляд, пальцы ее тотчас коснулись полей шляпы — его шляпы, — а тонкие губы разошлись в легкой улыбке. Так она не улыбалась еще никому.

Барнет понял, что не может не ответить, и повторил ее жест, дотронувшись до полей собственной шляпы. Работы у него хватало, поэтому он лишь изредка обращал внимание на стоящую у фальшборта девушку. Она по-прежнему не сводила глаз с моря, чьи пенные гребни походили сегодня на россыпи жемчуга. Но стояла она так, чтобы оставаться вполоборота к Барнету, будто нарочно позволяла ему любоваться собой.

«Знает ведь, чертовка, что от нее глаз не отвести, — ворчал мысленно Барнет, проклиная себя на чем свет стоит. — Перед нею, поди, самые знатные джентльмены ползали на коленях; что для нее простой морской бродяга вроде меня? Всего только второй день, а я уже не могу думать ни о чем другом, кроме нее. Неужто не понимает? Или играет нарочно? Хотя в ней ни на волос нет всей этой паршивой бабьей дряни. А вот я хорош: только увидел миленькую девчонку — и тут же попался. Будто без нее забот мало?»

— О ней думаешь, да, капитан? — послышался рядом голос рулевого Мортона.

— О ком, черт тебя дери? — нахмурился Барнет. Он уже не знал, куда деваться от странных, непривычных мыслей, и сам не понимал, радуется отвлечению или нет.

— Да о нашей мисс, о ком же еще. — «Сирена» качнулась, повинуясь движению руля в крепких руках. — И не вздумай отнекиваться. У тебя глаза сияют, когда ты на нее смотришь, а стоит тебе отвернуться — и сразу хмурый, точно штормовая туча.

— Будто мне больше подумать не о чем, — отозвался Барнет. — Слишком уж все гладко вышло: приплыли быстро, дело провернули удачно, теперь вот возвращаемся. Тебе не кажется, что чего-то не хватает?

— Чего — голого зада шлюхи-удачи? — Мортон сделал знак от сглаза. — Тьфу на тебя, еще вправду накаркаешь. Или ты думаешь, что нам не может хоть раз по-настоящему повезти? Небо чистое, от французского фрегата мы ночью ловко ушли, а ветер пусть себе шалит, не привыкать.

Барнет не ответил. Мортон говорил верно: не стоит ждать подвоха там, где нет ни малейшего намека на него. Но жизненный опыт подсказывал, что беда приходит нежданно. А Барнет любил ясность, любил смотреть в лицо врагу, неважно, человек это, непогода или судьба. Оглядываться через плечо, не зная, откуда обрушится удар, не по нему.

«Первый и последний раз», — твердил он себе, вновь глядя на мисс Сомерсет, румяную и сияющую, в облаке распущенных темных волос. Верное чутье авантюриста подсказывало ему, что беда, если она придет, будет так или иначе связана с этой девушкой. Но пока он смотрел на нее, эти мысли уходили, сменяясь другими. И эти другие вызывали в нем нечто среднее между злостью и отчаянием.

Но мисс Сомерсет ничем не заслуживала ни злобы, ни грубости. Она заслуживала иного, и будь Барнет волен выпустить это иное из самых дальних, незапятнанных еще уголков своей души, он бы так и сделал — и сам бы подивился. Но она — пассажирка, гостья, а не пленница и не товар. Она — чужая. Во всех отношениях.

«Черт с нею, — сказал себе Барнет, устав размышлять. — Пусть перед нею пляшут молодые шаркуны вроде Кераньяка, они это отлично умеют. А я — нет. У меня к женщинам другой подход, но здесь он не уместен. Значит, буду держаться, как со случайным приятелем, — просто и без всяких любезностей».

Непривычные мысли вмиг испарились, и ничто больше не мешало обычному течению дня. Забияка-ветер продолжал свои шалости; пираты хоть и ворчали, возясь с парусами, фалами и брасами, но радовались быстрому полету «Сирены» по волнам. Когда же Барнет под вечер рассчитал пройденный путь, то не смог не присоединиться к общей радости. Плыть оставалось не больше трех дней.

Самое время было сообщить эту новость мисс Сомерсет. Барнет ожидал ее прибытия, сидя во главе стола в кают-компании, где пахло табаком и недавно отдраенным полом, и порой не без усмешки поглядывал на своих офицеров. Вуд откопал где-то шелковую ленту, которой стянул на затылке свои соломенные волосы вместо обычного куска бечевки. Мортон завязал на шее платок, как и плотник Прайс, а лекарь-голландец ван Бирт облачился в коричневый камзол и казался сошедшим с живописных улиц далекого Амстердама.

Мисс Сомерсет не заставила долго себя ждать. Том-Длинный распахнул перед нею дверь, заодно проводив девушку по-юношески восхищенным взглядом. Как ей удавалось приводить себя в порядок без малейших условий, без горничных, щеток, пуховок и прочего женского арсенала, Барнет не знал, но отдавал должное: мисс Сомерсет умела распоряжаться тем оружием, которое оказывалось под рукой.

— Добрый вечер, капитан. Джентльмены.

Она присела в реверансе — сперва перед Барнетом, потом перед прочими. Место ей оставили по правую руку от капитана, напротив Вуда. Она уселась, шумно расправив юбки, на голую дощатую скамью.

— Мы рады вас видеть, мисс Сомерсет, — сказал ей Барнет, а прочие нестройно присоединились. — Надеюсь, вы не слишком скучаете.

— Что вы, напротив! — Мисс Сомерсет просияла. — Я наслаждаюсь путешествием. Мне кажется, очутись я совсем одна на корабле в открытом море, я бы даже тогда ничуть не скучала. А в вашем обществе…

— Одна, мисс, вы бы не справились с кораблем, — заметил Прайс.

— Надо же, мне это не пришло в голову, — рассмеялась девушка. — Но вы правы, мистер… простите, не знаю вашего имени.

Барнет представил всех. Пираты раскланялись как можно учтивее, и мисс Сомерсет кивала в ответ, как могла бы отвечать на приветствие особ из высшего света. В этот момент явился с котлом Дэвид, кок-мулат, и принялся раскладывать еду по деревянным мискам. Барнет отметил, что мисс Сомерсет потянула носом и улыбнулась.

— Не судите строго беднягу Дэвида, мисс, — сказал Барнет: «бедняге Дэвиду» он сегодня пригрозил, что сам сварит его живьем в собственном котле, если тот приготовит паршиво. — Я уже говорил вам, что пища моряков не отличается изысканностью.

— Верно, капитан, говорили, — ответила девушка, продолжая улыбаться. — Но я предпочитаю доверять своему опыту. — Она подцепила деревянной ложкой кусок тушеной солонины в подливе и отправила в рот. — Очень даже недурно!

Дэвид переводил взгляд с мисс Сомерсет на капитана, его смуглое лицо посерело. Похоже, девушка заметила это и поспешила добавить:

— Я не притворяюсь, это на самом деле очень вкусно! — Она проглотила еще несколько полных ложек, при этом чуть капнув себе на платье. — Повару моего отца во многом далеко до вас, мистер Дэвид. Он порой ухитрялся так пересушить самую свежую дичь, что ее невозможно было есть. А те дни, когда у него не подгорала выпечка, у нас считались едва ли не праздниками.

— Тогда какого черта, мисс, ваш батюшка терпел этакого неумеху? — спросил Вуд, пока расправлялся с собственной порцией. — За борт такого кока, и дело с концом!

— Так в конце концов и вышло, мистер Вуд, — ответила девушка, продолжая уплетать солонину вприкуску с сухарями, словно не заметила чертыхания. — У нас вообще слуги не задерживались. Матушка более терпелива, но отец… — У нее вырвался вздох, ложка на миг опустилась. — Мне порой бывало так жаль их — слуг, разумеется, — добавила она.

— Помнится, вы говорили, что не были особо счастливы в родительском доме, мисс, — заметил Барнет.

Он поглядел на мисс Сомерсет, и вновь его поразило, как переменилось ее лицо: это было лицо узницы, вырвавшейся на свободу. И говорило оно красноречивее любых слов.

— Да, увы. — Она опять вздохнула, но с облегчением, а не с сожалением, в ее глазах отражался скупой свет сальных свечей. — Я уже говорила вам об этом. Сэр Чарльз Сомерсет — суровый и порой жестокий человек, хотя и джентльмен. Мне остается лишь надеяться, что мой будущий супруг окажется иным.

— Окажется, мисс, — кивнул Вуд. — Он вроде парнишка неплохой. Вы только берегитесь его приятеля: та еще шельма, и цену себе знает. Глядите, как бы он вас не очаровал…

— Нашел что болтать! — оборвал его Барнет. — Тебе какое дело? Мисс сама разберется. Лучше передай по кругу.

Он щедро налил себе в стакан рому из бутылки. Затем бутылка перешла к Вуду, а от него — ко всем по очереди. Мисс Сомерсет молча наблюдала, как пираты разливают напиток; перед нею самой стоял стакан простой воды.

— Уж простите, мисс, вина не держим, — сказал Барнет, перехватив ее взгляд. — А ром все же не для леди. Или вы желаете попробовать?

— Почему бы нет? Я никогда прежде не пила ром и охотно попробовала бы… если вы не возражаете, джентльмены…

Она оглядела всех, словно ожидала увидеть осуждающие лица. Но Барнет отметил, что его товарищи наблюдают за нею с явным любопытством. Сам он вполне разделял это чувство, не трудясь прятать ухмылку.

— Вы напрасно смеетесь, капитан, — продолжила мисс Сомерсет под тихие смешки и шепотки. — Или боитесь, что я вас перепью?

— Сделайте одолжение, мисс. — Барнет откровенно наслаждался. — Только позвольте дать вам совет. — Он взял еще один стакан и наполнил его ромом до краев. — Пейте залпом, а потом задержите дыхание и запейте водой, вон ваш стакан. И позвольте пожелать вам удачи.

— Спасибо.

Мисс Сомерсет взяла стакан с ромом, щеки ее слегка покраснели. Она подняла глаза: все пираты смотрели на нее с любопытными улыбками, явно одобряя. Барнет оперся подбородком на переплетенные пальцы, глядя, как она резко выдыхает, а потом залпом пьет.

— Ура-а! — послышался нестройный, но искренний хор.

Мисс Сомерсет тем временем вытаращила глаза, пальцы ее стиснули стакан с водой. Его она тоже опорожнила залпом, а потом выдохнула. Лицо у нее сделалось почти пунцовым.

— Браво, мисс!

Боцман вежливо кивнул, хлопнув в ладоши. Прочие присоединились к похвалам, пока мисс Сомерсет напряженно улыбалась, а по ее шее, ушам и груди разливалась краска.

— Продолжим, мисс? — Барнет приготовился налить ей второй стакан.

— Нет-нет, довольно!

Она покраснела еще сильнее, но тут же рассмеялась. Безудержный смех царил в кают-компании минут пять: Мортон едва не свалился под стол, молчаливый голландец ван Бирт так согнулся от хохота, что угодил лицом в собственную тарелку, по счастью, уже пустую. Сама же виновница веселья как будто смутилась, но всеобщий поток увлекал ее, и она вновь принималась хохотать.

— Вы этак войдете во вкус, мисс, — ввернул Вуд. — То-то подивится ваш супруг!

— Нет, думаю… это был первый и последний раз, — ответила мисс Сомерсет слегка заплетающимся языком, что вызвало новые смешки и шепотки. — Если позволите, капитан, я пойду к себе. У меня немного… кружится голова…

— Конечно, мисс, — улыбнулся Барнет. — Только сперва мы еще раз выпьем за ваше здоровье.

— Ура мисс Кэтрин Сомерсет!

Бутылка — уже новая — сделала круг, пираты дружно подняли стаканы. Глаза девушки блестели, а лицо по-прежнему пылало, точно небо поутру. Ее чуть качнуло, когда она поднялась и зашагала к выходу.

— Давайте-ка я вас провожу. — Барнет подхватил ее под локоть. — Осторожнее, пригнитесь, не то ушибете лоб. Вот так, и глядите под ноги.

С этими словами он вывел девушку из кают-компании. Не успела закрыться дверь, как позади грянул веселый раскат смеха. Должно быть, она его тоже услышала, но ей теперь было все равно.

— А все же весело вышло, — произнесла мисс Сомерсет, едва не споткнувшись о крышку трюмного люка. — Правда, капитан?

Барнет поглядел на девушку. Глаза ее начинали мутнеть, речь делалась бессвязной, ноги едва держали ее. «Делай теперь с нею что хочешь — она и пальцем не шевельнет», — промелькнуло в голове.

В следующий же миг Барнет от души обругал себя за это. Теперь, когда мисс Сомерсет по-настоящему приобщилась к их компании, обидеть ее — особенно вот так, беспомощную, — было бы низким делом, вроде воровства у товарища. Поэтому Барнет ограничился тем, что проводил мисс Сомерсет до двери ее каюты.

— Теперь отдыхайте, мисс, — сказал он на прощание. — Постарайтесь поскорее уснуть и будьте готовы, что завтра вас будет мучить головная боль.

— Т-тогда зач-чем вы п-пьете эту г-гадость? — с трудом выговорила девушка, едва не падая.

— Привыкли, мисс. — Барнет улыбнулся, хотя она не увидела бы этого в темном коридоре. — И вот еще что. Я-то стерплю, а при моих людях не смейте говорить ничего подобного — гадость там и прочее. Они уже приняли вас, как родную, так что не портите, как у вас говорится, впечатление. Доброй вам ночи, мисс.

Она скрылась за дверью, пошатываясь. Барнет услышал, как зашуршала одежда и скрипнула кровать, а потом все стихло.

— И доброго завтрашнего утра, — прибавил он с усмешкой.

* * *

— Похоже, наша мисс вчера крепко набралась, — усмехался Вуд, когда девушка не появилась утром на палубе в обычный свой час.

— Пусть себе отдыхает, — отозвался Барнет, вглядываясь в горизонт.

Сегодня ветер, в отличие от вчерашнего, словно протрезвел и прекратил свои дикие шалости. Музыка парусов приободряла, а море несло «Сирену» вперед, с каждой пройденной милей приближая конец этого странного путешествия.

— Еще бы, с непривычки-то, — поддакнул Мортон. — Хотя она ж выпила не на голодное брюхо, а сперва убрала целую миску рагу из солонины. А вообще она молодец, не оплошала. Другая какая на ее месте развернулась бы кормой, а эта — нет. Еще пару раз, и привыкнет.

— Ты, видно, сам вчера перебрал, раз болтаешь такие глупости, — сказал ему Барнет. — На кой черт ей привыкать? Вот Кераньяк обрадуется, когда мы привезем ему невесту-пьянчужку!

— А это будет уже его забота, — не сдавался рулевой. — Главное, что девчонка довольна. Милая она такая, веселая. Не знаю, как кто, а я бы порвал любого, кому вздумалось бы ее обидеть.

«Я тоже», — едва не ответил Барнет, но сдержался — и заметил, что сдерживаться теперь намного легче. Вчерашний совместный обед и выпивка неким образом сблизили мисс Сомерсет со всеми пиратами «Сирены». Теперь она казалась не столько пассажиркой, сколько членом команды, как если бы подписала положенный договор. А допускать неподобающие чувства по отношению к товарищу было в понимании капитана Барнета настоящим преступлением.

Мисс Сомерсет вышла на палубу, когда миновал полдень. Она казалась бледной и измученной, но заулыбалась, заслышав приветственные крики матросов. Кто-то отсалютовал ей, кто-то приподнял шляпу, кто-то поклонился. Она ограничилась одним кивком и радостно подставила ветру лицо.

— Хватит галдеть, парни! — прикрикнул на восторженных пиратов Барнет. — Уважьте нашу гостью. А вы, мисс Сомерсет, — он махнул ей, — поднимайтесь сюда.

— Вы же говорили, капитан, — сказала она, слегка задыхаясь, когда поднялась на шканцы, — что мне нельзя здесь находиться.

— Теперь можно.

Барнет улыбнулся ей. Ее губы слегка дрогнули, а потом она рассмеялась. Сквозь болезненную бледность пробился жгучий румянец, она закрыла лицо руками, но никак не могла остановиться. Плечи ее вздрагивали от хохота, даже волосы растрепались.

— Простите меня, капитан, — с трудом выговорила мисс Сомерсет. — Мне так стыдно за мою вчерашнюю выходку. Я не должна была…

— Отчего же? Как вы там говорили про собственный опыт? Я вполне с вами согласен, лучше все испытать самому. Если желаете, — Барнет прищурился, — можем сегодня повторить.

— Ох, нет! — Восклицание вырвалось так порывисто, что мисс Сомерсет вновь рассмеялась. — Простите, капитан. Пить ром я больше не стану. У меня до сих пор болит голова. А каким ужасным было мое сегодняшнее пробуждение, вам лучше не знать…

— Могу представить — я ведь тоже когда-то впервые напился. Правда, это было давно. С тех пор привык.

— Неужели вы много пьете? — Голубые глаза девушки расширились. — По вашему виду не скажешь.

— А что еще, по-вашему, делать пирату на берегу, когда у него в кармане звенит золото? — Барнет мечтательно улыбнулся. — Вот приплывем на Эспаньолу, получим оставшиеся деньги — и тогда я буду пить целую неделю без продыху...

Он замолчал, мисс Сомерсет тоже не спешила подавать голос. Барнету вдруг сделалось неловко: слишком уж скользкую тему он затронул. Поэтому он сменил ее:

— А для вас начнется совсем другая жизнь, мисс.

— Может быть, — медленно произнесла мисс Сомерсет. — Но мне гораздо милее та жизнь, которая у вас здесь, на «Сирене»… Надеюсь, она не обидится за то, что я называю ее по имени?

— Не обидится, она уже приняла вас, — ответил Барнет. — А жизнь наша, мисс, не вполне такова, как вам сейчас кажется.

— Но ведь она вам по душе, не так ли? Иначе вы избрали бы себе иное ремесло.

— Вы нас осуждаете?

— Вовсе нет. Хотя… — Она чуть помедлила. — Если бы я плыла на другом корабле и увидела издали ваше судно, я бы сказала: «На том корабле плывут разбойники и убийцы». Но теперь, когда я узнала почти всех вас, я не смогла бы сказать так. Кем бы вы ни были, у вас есть то, чем мало кто может похвалиться. У вас есть свобода.

Тут к Барнету подошел Вуд, и ему пришлось отвлечься. Мисс Сомерсет терпеливо ждала, пока они закончат говорить. Она то принималась глядеть на след, что оставался на воде позади корабля и мгновенно исчезал, то на палубу и мачты, где суетились матросы. Она так внимательно разглядывала верхушки мачт, что с ее головы едва не свалилась шляпа.

— Не буду мешать вам, капитан, — сказала мисс Сомерсет, когда разговор ненадолго прервался. — Я благодарю вас за то, что вы исполнили мою просьбу. Сейчас же я хочу вернуться к себе — думаю, мне будет лучше прилечь.

— Ступайте, мисс, только глядите не расхворайтесь. — Барнет шутливо погрозил ей пальцем, и она мгновенно заулыбалась. — Но помните: вечером мы вас ждем. Не беспокойтесь, — прибавил он, заметив тень испуга в ее глазах, — никто не станет заставлять вас пить.

— Благодарю.

Мисс Сомерсет сделала реверанс и спустилась по лестнице. Шла она уже увереннее, чем вчера, привыкая к качающейся под ногами палубе. Почти никто не глядел ей вслед, хотя послышались учтивые пожелания: «Поправляйтесь, мисс, нам без вас скучно». Прежде, чем уйти в каюту, она оглянулась и глубоко вдохнула морской воздух. Несмотря на легкую бледность, ее лицо лучилось счастьем и жизнью.

— Поправляйтесь, мисс, — едва слышно прошептал Барнет.

Мгновение он размышлял, не послать ли к ней лекаря, но тут же отверг эту мысль. «Девчонка совершенно здорова, разве что слегка страдает от похмелья — подумаешь! Ром-то отличный, не какое-нибудь дешевое пойло, от него не разболеешься. К вечеру оправится и станет прежней».

Барнет чувствовал, что его охватывает нетерпение: он ждал вечера. И, глядя на своих помощников, понимал, что они разделяют его настрой. Каким образом мисс Сомерсет сумела в несколько дней завоевать сердца всех на «Сирене», оставалось загадкой, но она это сделала. Неужели достаточно порой простой улыбки и доброго слова, чтобы тронуть самую черствую душу? Или души их не так уж черствы, как им самим кажется? Или все дело в искренности этой знатной леди, в ее ясных глазах, в которых нет места лжи и притворству?

Впрочем, Барнет заметил, что сегодня она слегка переменилась, и не только из-за дурноты. В ее лице появился страх. Удивительно: она не боялась, когда говорила с ним в первый день, хотя ее не могла не пугать неизвестность. Чего ей бояться сейчас, когда все пираты «Сирены», от него самого до Тома-Длинного, готовы без преувеличения отдать за нее жизнь?

«Пустое, — в который раз сказал себе Барнет. — Размышления тебе не пристали. Слишком много думаешь, вот тебе и мерещится невесть что». Но окончание путешествия больше не манило его. Наоборот, хотелось, чтобы оно длилось, длилось и не кончалось.

«Как я буду жить, когда это солнце скроется навсегда?»

От этой мысли сделалось холодно, точно от штормовой волны, что окатывает с головы до ног и влечет за борт, в темное бурлящее море. И Барнет нашел себе лекарство: «Не думай об этом. Живи сегодняшним днем, как жил всегда. Радуйся, что сейчас она здесь, что ты видишь и слышишь ее. Мог ли ты неделю, две, месяц назад знать, что с тобой может случиться подобное?»

* * *

От дружного хора приветствий, которым встретили мисс Сомерсет вечером пираты в кают-компании, она едва не попятилась. В следующую же секунду она расправила плечи, на лице ее расцвела привычная улыбка. Бледность исчезла, как след корабля на воде, глаза сияли искренней радостью.

— Простите меня, джентльмены, вам со мной столько хлопот, — произнесла мисс Сомерсет, усаживаясь на свое вчерашнее место. — А я сама себя наказала. Сделала вчера глупость — и проскучала почти весь сегодняшний день в каюте.

— Все наши хлопоты оплачены, мисс, — или скоро будут оплачены, — ответил ей Барнет. — А то, что было вчера, — вовсе не глупость. Вы доказали, что достойны уважения. Теперь все мои люди считают вас чуть ли не товарищем.

— Что вы! — Мисс Сомерсет покраснела и едва не спряталась за собственной ложкой, когда прочие пираты кивками и словами подтвердили правоту капитана. — Хотя… — Она помолчала. — Меня это радует. Похвала таких людей, как вы, дорогого стоит. И неважно, что вы пираты. Мне кажется, в каждом из вас словно сидят два человека: один — разбойник, а другой — тот самый, настоящий человек, не такой уж дурной. И верх берет то первый, то второй.

— Любопытная точка зрения, — вставил лекарь.

Примолкшие было пираты тихонько рассмеялись: ван Бирт был из тех, кто примкнул к команде «Сирены» не по своей воле. Несколько лет назад Барнет забрал его насильно с торгового судна, поскольку своего лекаря у пиратов не было. Голландец сперва роптал, а потом так проникся новообретенными товарищами, что остался с ними вполне добровольно.

— Я не сказал вам сегодня главного, мисс, — поспешил сменить тему Барнет. — Нам осталось плыть не больше трех суток. Так что вам недолго ждать. Скоро ваша скука закончится.

— Мне здесь совсем не скучно, — ответила мисс Сомерсет, хотя в глазах ее будто промелькнула тень грусти — и все того же беспричинного страха. — Я постоянно говорю вам это, а вы не верите.

— И все же вы скучаете, это видно, — не отставал Барнет. — Вы привыкли к иному распорядку дня, к иным занятиям. А у нас нет ни книг, ни женских рукоделий, ни музыкальных инструментов…

— Хорошо, что подсказали, капитан, — мгновенно оживилась мисс Сомерсет. — Может быть, кому-то из вас нужно починить одежду — я бы охотно взялась; чем не рукоделие? Чтение не слишком-то мне по душе, а что до музыки… Я люблю слушать, как ваши матросы поют.

— Неужели она и слова разбирает? — шепнул Вуд Барнету.

Тот с усмешкой пожал плечами. С тех пор, как мисс Сомерсет появилась на борту «Сирены», непристойных песен никто не пел, но в прочих могло промелькнуть одно-два крепких словца.

— Нет, мистер Вуд, я разбираю не все слова, — ответила девушка. Пираты захохотали, а Вуд предпочел отхлебнуть из своего стакана. — Мне нравятся сами звуки ваших песен. Они как будто вплетаются в голос ветра и волн… Мне кажется, такие песни не будут звучать на суше — только на борту корабля и только в море.

— Отчего же, иногда мы поем их на берегу, в тавернах, — возразил Жерар и промурлыкал себе под нос начало не слишком пристойной французской песенки про моряка и рыбачку:

Была Жаннета мне мила,

К ней в сети угодил я…

— Но, думаю, в море они все-таки звучат лучше, — повторила мисс Сомерсет. Лицо ее светилось неким внутренним сиянием, словно она видела и слышала то, что недоступно другим.

— А вы сами не поете, мисс? — спросил ее Мортон. — То-то у вас глаза блестят. Такие ученые барышни, как вы, должны знать уйму всяких песенок.

— Теперь не отвертитесь, мисс, — сказал Барнет. — Вам понравилось наше пение — извольте расплатиться, как говорят, чистой монетой. Спойте нам что-нибудь. — Он весело переглянулся с прочими и поднялся, держа в руке бутылку рома. — Иначе заставим пить. Тогда вы живо запоете, как надо.

— Ой, нет! — вскрикнула мисс Сомерсет и схватила со стола свой стакан, пока его не наполнили. Щеки ее зарумянились — не то от смущения, не то от удовольствия. — Не надо мне наливать, капитан, я вам и так спою, если желаете. Правда, я не знаю, как вам понравится…

— Пустое, мисс. — Барнет подал ей руку, помогая подняться. — Вызвались — пойте. А мы обещаем, что не будем судить строго. Мы — парни простые, что мы можем понимать в изящных искусствах?

Мисс Сомерсет прикрыла глаза. Пираты дружно умолкли, не сводя с нее внимательных взглядов. Наконец, она вздохнула и запела, так, словно сама воочию видела то, о чем говорилось в балладе:

Где небо сходится с землей

И моря грозен вид,

Там замок с каменной стеной,

Как гордый страж, стоит.

Утесы мрачные кругом,

Тот замок одинок.

Не промелькнет тень за окном,

Не вспыхнет огонек.

Когда-то старый чародей

В том замке обитал,

Сокрытые от глаз людей

Богатства собирал.

Немало золота хранят

Те стены с давних пор

И моряков они манят

Взойти по склонам гор.

Но лишь корабль повернет

К таинственной земле,

Высокий море вал взметнет —

И пусто на скале.

Когда мисс Сомерсет умолкла, в кают-компании надолго воцарилась тишина. Пираты сидели, позабыв о так и не выпитых стаканах. Сама же певица переводила недоуменный взгляд с одного на другого, словно пыталась понять, понравилось им или нет.

— Ох, мисс, — промолвил наконец Вуд, — вы будто вернули меня в родной Девоншир, на много-много лет назад. Помнится, моя матушка тоже певала за работой такие вот песенки. А я страсть как любил их слушать.

— Хорошо поете, мисс, pardieu! — Жерар поцеловал кончики пальцев. — Уж я-то понимаю.

— Много ты понимаешь! — отозвался Мортон и прибавил, обращаясь к мисс Сомерсет: — Нет, верно сказано. Голосок у вас милый, мисс, и песня что надо.

— Я-то думал, знатные леди умеют только пищать под лютню, точно ошпаренные кошки, — подал голос Прайс. — А вы вон как славно поете.

— Perfecte, — заключил по-латыни ван Бирт и прибавил еще что-то по-голландски, отчего все пираты рассмеялись.

— Теперь, мисс, вы нас всех заставили спустить флаг, — подвел итог Барнет, глядя на слегка смущенную, но довольную девушку. — Но мы правда не ожидали от благородной леди такой простой песни.

— Когда я была маленькой, — пояснила мисс Сомерсет, — у меня была няня. Она часто пела эту песню и много других тоже, когда шила. Так я их выучила. Матушка бранила меня, но я все равно помнила их и пела украдкой, когда никто не слышал.

— Ох, и глупа же ваша матушка, прошу прощения, мисс! — заметил Мортон. — И в кого вы такая уродились?

— Должно быть, вы дома были словно чужой, мисс, — подхватил Барнет, отметив, что сияние глаз мисс Сомерсет на миг померкло и сменилось все той же тенью непонятного страха. — Простите уж, что мы так говорим о вашей семье, да по-другому тут и сказать нельзя. Уже не один я думаю, что мы совершили доброе дело, когда похитили вас из дома.

— О, я вам так благодарна! — воскликнула в порыве мисс Сомерсет и вновь оживилась. — И вам, и месье де Кераньяку… Но вам все же в большей мере. Его я пока не знаю. Зато со всеми вами уже успела познакомиться и… — она широко улыбнулась, — даже подружиться.

— Должно быть, мисс, мужчинам трудно было ухаживать за вами, — сказал Жерар. — Вы не хихикаете, не строите глазки, а держитесь, как… ну, как с товарищами.

— Если капитан Барнет позволит, — мисс Сомерсет разрумянилась, глядя на него, — я с радостью буду считать всех вас своими друзьями.

— А на... а зачем вам мое позволение? — Барнет поклонился ей, она ответила. — Мы уже ваши друзья, и таких преданных вы мало где отыщете, мисс. Ваше здоровье! — провозгласил он, прочие поддержали.

Звук льющегося в крепкие глотки рома сменился дружным стуком стаканов по столу. Мисс Сомерсет с улыбкой поблагодарила, после чего удалилась в свою каюту. Вслед за нею разошлись и пираты, все еще пребывая в восторге от своей гостьи и вполголоса делясь впечатлениями.

* * *

Когда на рассвете следующего дня Барнет поднялся на шканцы, вахтенный указал на юг. Там смутно виднелось темное пятно, пока бесформенное. Но оно двигалось не медленнее «Сирены».

— Похоже на корабль, капитан, — сказал матрос. — Не иначе, нам сели на хвост.

— Не обязательно, — ответил Барнет, вглядываясь вдаль. — Это может быть кто угодно: торговец или военный. — Он прищурился. — Флага пока не видно. Да и какое им до нас дело?

— Не отстают, Бен, — сказал через некоторое время подошедший Вуд. — Может, правда военный или из нашей братии?

Теперь корабль уже можно было разглядеть. Трехмачтовый фрегат шел под всеми парусами, явно намереваясь догнать «Сирену». В тот же миг на его грот-мачте заплескался по ветру красно-золотой испанский флаг.

— Можно сказать, и то, и другое, — пробормотал капитан.

---

1) indios bravos — «немирные индейцы», обитавшие в районе бухты Маракайбо и не только. В отличие от других племен, истребленных или порабощенных европейцами, оказывали им всяческое сопротивление и жестоко убивали, зачастую после истязаний. Нередко были каннибалами.

Вернуться к тексту

— Что будем делать, капитан? — спросил Вуд и понизил голос: — То есть мы-то знаем, что делать, но… как быть с нашей мисс? Что, если она пострадает?

— Вели прибавить парусов, — приказал Барнет. — Попробуем уйти. Если не удастся — примем бой.

— Их наверняка больше, чем нас, — нам ведь некогда было нанять новых людей. Если они нас захватят, можешь представить…

— Могу, — отмахнулся капитан. — Поэтому они не должны нас захватить. Пока будем убегать, приготовимся к бою. Канониров к пушкам, приготовить порох и ядра. На палубу — мушкеты, сабли, пики и прочее. И пошли кого-нибудь к мисс Сомерсет, пусть скажет ей сидеть в каюте и не выходить.

Но мисс Сомерсет уже опередила капитана. Едва она выглянула из носовой надстройки, как тут же замерла при виде всеобщей суеты. Мало кто заметил ее, лишь боцман бросил на ходу: «Лучше ступайте к себе, мисс, дело жаркое». Она изумленно завертела головой, явно растерянная.

— Мисс Сомерсет! — Барнет в два прыжка слетел вниз по лестнице и бросился к ней. Времени на любезности сейчас не оставалось.

— Что случилось, капитан? — Она казалась по-настоящему испуганной.

— Видите, вон там? — Барнет указал на приближающегося испанца. — За нами погоня, скорее всего, испанский капер. Мы постараемся уйти, но, скажу вам честно, на это мало надежды.

— Вы хотите сказать, — девушка сжала руки так, что побелели пальцы, — нам предстоит бой?

— Скорее всего, да, — ответил Барнет, словно не заметив это «нам». — И проиграть его мы не смеем — хотя бы из-за вас. Не бойтесь и верьте; можете помолиться, если хотите, лишним не будет. А теперь спускайтесь к себе, заприте дверь и не вздумайте выходить. Мы все будем защищать вас, но держите на всякий случай. — Барнет взял из кучи оружия, что лежала поблизости, пистолет и протянул его мисс Сомерсет.

— Ох, я не смогу… — Она протянула было руки, чтобы взять оружие, но они тотчас отдернулись.

— Не так уж сложно. Сначала взводите курок, вот так, потом жмете сюда. Держите крепче, двумя руками. И не забудьте прицелиться, если только вам хватит времени.

— Спасибо, капитан. — Мисс Сомерсет выпрямилась и взяла пистолет. Глаза ее сверкнули, будто само прикосновение к оружию придало ей решимости. — Живой они меня не получат.

— А вот это бросьте, — нахмурился Барнет. — Не смейте увечить себя, слышите? — Он схватил ее за плечи, она не спешила вырываться. — Поверьте, это на крайний случай. Поэтому сперва убедитесь, что он вправду настал. — Барнет отпустил ее и ободряюще улыбнулся. — Не бойтесь, мы победим.

— Тогда удачи вам, капитан, и да хранит вас Бог. — Мисс Сомерсет ушла, осторожно держа в руках пистолет.

— Том-Длинный, Ник Бинз, — окликнул Барнет. Названные пираты тут же примчались на зов. — С бака — ни ногой. Если вдруг… мало ли что, будете защищать ее до последнего, ясно? Возьмите мушкеты, порох, пули и держите оборону. Мисс Сомерсет не должна пострадать, иначе…

— Поняли, капитан!

Оба пирата кинулись устраивать себе батарею. Барнет кивнул и вернулся на свое место, поглядывая на приближающегося испанца.

Через пару склянок стало ясно, что «Сирене» не уйти. Зато пиратам достало времени, чтобы подготовиться к бою. Оружие, порох и ядра лежали наготове. Канониры заняли места у пушек по правому борту; их было человек пять-шесть, все прочие собрались на палубе, готовясь к абордажной схватке.

— Жерар, поднять красный флаг⁽¹⁾, — приказал Барнет, застегивая пояс с саблей и кинжалом. — Пусть знают, что мы не станем для них легкой добычей.

— А как насчет преимущества, Бен? — спросил Вуд. — Их же много больше нас. Приказать канонирам бить по палубе?

— Да, но и брюхо пусть тоже продырявят. Пока мы далеко, бить простыми; когда подойдем ближе — книппелями по мачтам.

— У нас их не так много…

— Значит, бить наверняка. Кто промахнется, того лично кину за борт. Или к дулу привяжу.

Над морем прокатился грохот пушечного выстрела: испанцы дали предупредительный, предлагая «Сирене» сдаться. В ответ под ругань и улюлюканье пиратов взлетел красный флаг с проделанной в нем дырой⁽²⁾ — одновременно вызов и оскорбление. Очевидно, до испанцев дошло, поскольку они резко сократили расстояние и оказались в пределах выстрела.

Порты фрегата уже были открыты, в лучах утреннего солнца поблескивали жерла тяжелых сорокафунтовых пушек. На «Сирене» имелось всего двадцать четыре орудия, не считая фальконетов на носу и корме, но меньшего калибра. Кто знает, насколько хороши испанские канониры, зато в своих Барнет не сомневался. Ему не было нужды в угрозах, чтобы поднять боевой дух товарищей.

— Приготовиться, — сказал он Вуду, который обычно командовал орудиями во время боя.

Фрегат подошел ближе, разворачиваясь бортом для залпа. Барнет прищурился.

— Огонь.

Голос помощника потонул в грохоте орудийного огня. Испанцы промедлили всего секунду и ответили не менее мощным залпом. «Сирена» содрогнулась, где-то затрещало дерево, но корпус был цел, и никто из пиратов не пострадал. Барнет же убедился, что испанцы больше полагаются на свои тяжелые пушки, чем на точность стрельбы. Тогда как сам капитан «Сирены» предпочитал последнее.

По его сигналу Мортон налег на руль, несколько матросов под градом тяжелых ядер взялись за брасы. Хлопнули продырявленные паруса, будто новый залп, и «Сирена» развернулась левым бортом к врагу. Прежде, чем те успели перезарядить свои крупнокалиберные пушки, пиратские орудия громыхнули вновь. Фрегат качнулся.

— Ура-а! — послышались с орудийной палубы довольные голоса. — Получите, испанские черти! Точнехонько между ветром и водой⁽³⁾!

Даже с тяжелой пробоиной фрегат продолжал идти вперед. Его канониры успели вновь зарядить орудия, но «Сирена» легко уходила от обстрела, получая разве что незначительные повреждения. Предвкушая абордажную схватку, Барнет слегка тревожился. Его не пьянил, как бывало обычно, пороховой дым, не стучала в ушах кровь, призывая в бой. Он думал только об одном — лишь бы мисс Сомерсет не пострадала.

Как она там? Что она сейчас делает? Лежит ничком на постели, зажав уши и вздрагивая от каждого выстрела, или стискивает влажными от страха пальцами пистолет, который он ей дал? Решится ли она спустить курок, если будет нужно?

«Сирена» завершила маневр, вновь развернувшись правым бортом к испанцу. Эту тактику Барнет освоил давно, и она много раз спасала их; корабль же, недавно починенный и кренгованный, слушался безупречно. Фрегат приблизился настолько, что уже можно было разглядеть готовящихся к абордажу испанцев вдоль борта. Нет, не военные — обычные пираты, возможно, прикрывающиеся каперским патентом. И пускай их больше — с численным преимуществом врагов капитан «Сирены» тоже умел совладать.

— Книппелями! — раздался голос Вуда. — Пли!

Два скованных вместе ядра повредили бушприт испанца. Еще несколько свалили фок-мачту, которая закачалась и рухнула на палубу. Испуганные вопли сменились криками боли. Однако, испанцев уцелело достаточно, чтобы открыть огонь из мушкетов с верхней палубы фрегата.

Велико, должно быть, оказалось их изумление, когда противники и не подумали падать мертвыми или ранеными. На эту хитрость капитан Барнет поймал многих врагов — натыканные вдоль борта деревянные чурки с нахлобученными на них шапками отлично вводили стрелков в заблуждение. А между чучелами засверкали мушкетные дула.

— Огонь! — приказал Жерар.

С борта «Сирены» злобно рявкнул мушкетный залп. Фрегат был уже так близко, что пираты услышали крики раненых и красочные проклятья уцелевших. Еще один пушечный залп в упор окончательно изрешетил корпус испанца и повредил им орудийную палубу. Внутри послышался приглушенный взрыв и вопли — не иначе, одно из ядер угодило в заряженную пушку.

Абордажные крюки взлетели одновременно с обоих кораблей. Барнет успел слегка удивиться, отчего же испанцы не отвечают таким же пушечным залпом в упор. Но потом рассудил, что они вряд ли смогут уйти далеко с такими повреждениями и сами понимают это. Должно быть, желают взять «Сирену» в качестве приза.

— На абордаж! — крикнул Барнет, перекрывая ружейную пальбу, стоны, ругань и богохульства.

Прежде, чем он перескочил через фальшборта сцепленных кораблей, взор его скользнул по носовой надстройке. Там несли свой дозор Бинз и Том-Длинный, еще один заряжал фальконет.

Две человеческие волны схлестнулись, точно неистовые дети шторма. Испанцев было больше, но из оружия у них имелись только сабли, тогда как у пиратов «Сирены» — топоры и пики. Сражение быстро перекочевало на палубу фрегата, над которой стелился тяжелый вонючий дым пополам с запахом крови. Доски под ногами сделались скользкими, и то один, то другой оскальзывались и падали — чтобы тут же оказаться затоптанными либо товарищами, либо врагами.

Упругий хруст рассекаемых тел, треск костей и поврежденных досок, крики «Caramba!» и «Madre de Dios!» заволокли разум Барнета. Он шел вперед, сметая саблей живые препятствия перед собой, легко раненный пистолетной пулей в шею. Рядом его товарищи дробили испанцам черепа и с проклятьями стряхивали с пик пронзенные насквозь тела. Стоящий на шканцах фрегата пожилой испанец — очевидно, капитан — мгновенно распознал в нем предводителя и шагнул к лестнице, вынимая шпагу из ножен. «Размечтался, испанская крыса, много чести!» — мельком подумал Барнет. Он снисходил до поединков лишь тогда, когда сам считал нужным. Сейчас же, когда победа уже озаряла растерзанную палубу фрегата, улыбаясь капитану «Сирены», он не видел нужды в напрасной трате времени.

Испанский капитан не дошел и до середины лестницы: Барнет выхватил пистолет и пристрелил его. Заметив это, пираты с дружным ревом хлынули вперед. Горячая же кровь испанцев требовала мести, и они с неистовой бранью устремились в атаку, желая не столько победить, сколько подороже продать свою жизнь.

Двое испанцев кинулись на бак, где торчали две кулеврины. Их опередило ядро фальконета, пущенное с носа «Сирены»: на месте обоих орудий и злосчастных храбрецов осталась кровавая дыра. В этот самый миг Барнет очутился у грот-мачты фрегата. Его сабля свистнула, перерубая фал. Ало-золотой флаг беспомощно затрепыхался и скользнул вниз.

— Рerro Inglés!⁽⁴⁾ — раздался сзади хриплый голос. Барнет ощутил, как в плечо ему вонзилось лезвие кинжала, и с яростным воплем обернулся.

— Нijo de puta!⁽⁵⁾ — рявкнул он в ответ, одним ударом прикончив незадачливого кастильца. Единственное, что капитану «Сирены» нравилось в испанцах, так это их восхитительная брань.

Горло его горело от жажды и едкого дыма. Он отер рукавом лицо от пота, копоти и крови. Боли он не чувствовал, лишь при движении плечо слегка обожгло. Взор его в один миг охватил всю объятую битвой палубу фрегата. Битва эта подходила к концу; почти все испанцы погибли, разве что с десяток особо упрямых смельчаков засели за баррикадой из обломков рухнувшей фок-мачты. Но порох у них подходил к концу.

— А с этими что, Бен? — спросил Вуд, раненный саблей в голову.

— Да черт с ними, еще возиться, — отозвался капитан. — Бросьте гранаты, и дело с концом.

Он не без удовольствия услышал, как страшно заорали испанцы при виде смертельного угощения. Один из них попытался схватить гранату и выбросить за борт. Не успел. Гранаты взорвались, разнеся людей, обломки рангоута, часть фальшборта. Палуба накренилась — очевидно, взрывом повредило бимсы. Пираты едва успели отскочить к другому борту.

В этот самый миг Барнет, готовый уже торжествовать, услышал позади стрельбу и крики:

— Капитан, они прорвались!

Он с проклятьем оглянулся. Увиденное заставило его скрежетнуть зубами: человек пятнадцать испанцев, которые где-то прятались во время боя, перебрались на палубу «Сирены» и теперь хозяйничали там. Пятеро кинулись на корму, прочие же помчались к защитникам, что сидели на баке.

— Джон, обыщи с парнями это корыто и прибей всех, кого найдете, — отрывисто приказал Барнет на ходу, устремляясь на палубу собственного корабля. — Пятеро, за мной!

За ним последовали не пятеро, а почти десяток. Половина занялась испанцами на корме; вскоре из кубрика послышались выстрелы и предсмертные крики. Тем же, кто остался на палубе, пришлось потруднее.

Пират у фальконета не успел развернуть свое орудие, когда в грудь ему угодила пистолетная пуля. Том-Длинный и Бинз встретили испанцев мушкетным огнем. Двое упали, но прочие успели добежать до носовой надстройки, пока пираты хватали новое оружие. Потеряв еще двоих, испанцы схлестнулись с защитниками врукопашную. Бинз зарубил одного, второй вонзил ему в живот кинжал. Юнга упал, оглушенный ударом сабли по голове. Не потрудившись добить их, испанцы кинулись ко входу.

— Мисс Сомерсет!

В тот миг, когда испанцы скрылись в низенькой двери, подошвы Барнета глухо стукнули по палубе «Сирены». Никогда прежде он не бегал так быстро; казалось, он очутился на баке одним длинным прыжком. До него донеслись тяжелые удары в дверь, испуганный женский возглас и чье-то хриплое восклицание: «Dios santo! Que hermosa!»⁽⁶⁾ В следующий миг грянул выстрел.

С проклятьем Барнет кинулся вовнутрь. Он не заметил ни трупа с размозженной головой на полу, ни двоих живых, которые в ту же секунду сделались трупами, сраженные его саблей. Он видел только ее: она сидела на сундуке, белая, как туман поутру. Взгляд ее посветлевших глаз казался неживым, руки сжимали пистолет, из дула которого вился дымок.

— Это вы!

При виде него мисс Сомерсет, казалось, ожила. На ее лицо вернулись краски, глаза блеснули. Она сорвалась с места, все еще сжимая пистолет. Потом взгляд ее упал на разряженное оружие, и пальцы разжались. Пистолет глухо брякнул по полу, едва не задев ногу девушки.

— Успокойтесь, мисс, все позади, — сказал Барнет. Голос его звучал хрипло, царапая слух даже ему. Он откашлялся и продолжил: — Мы победили.

— О…

Мисс Сомерсет качнулась, и Барнету пришлось подхватить ее под мышки. Она сделала движение, словно желая прильнуть к нему. Взор капитана заволокло алым, еще не остывшая после битвы кровь вскипела ключом, в ушах зазвенело. Еще миг — и он сжал бы девушку в объятиях, впился бы в ее губы жарким поцелуем. Весь оставшийся день он спрашивал себя, почему не сделал этого.

— Осторожнее, мисс Сомерсет, — произнес он вместо этого, отстраняя ее. — Вы этак испортите себе платье. Видите, я… — Он оглядел себя: потный, провонявший битвой, рубашка потемнела от порохового дыма, повсюду пятна крови — и своей, и чужой.

— Простите… — смущенно пробормотала мисс Сомерсет, опуская глаза. — Спасибо, — прибавила она еще тише.

— А вы просто умница, — сказал ей Барнет, желая подбодрить и заодно развеять неловкость. — И храбрая, как черт. Ловко вы разнесли в щепки голову этому сукину сыну. — Он оглянулся на труп застреленного испанца.

Мисс Сомерсет тоже глянула — и отвернулась, щеки ее вновь побледнели. Барнет положил ей руку на плечо.

— Не пугайтесь, сейчас я вытащу отсюда эту падаль. — Он прислушался: снаружи приближались голоса, а пальба давно уже стихла. — Бой закончился. Я говорил вам, что мы победим.

— Слава Богу, что вы остались живы, — проговорила мисс Сомерсет, и Барнету показалось, что ее голос дрогнул от слез. Сердце его дрогнуло в ответ, но он заставил его умолкнуть.

— Не иначе, вы крепко молились за нас, — улыбнулся он, принимаясь за свое обещание. Сперва он вытащил всех убитых из крохотной каюты, потом выволок на палубу.

— Где тебя носит, Бен? — встретил его подошедший Вуд. — Мы уже почти все сладили.

Барнет огляделся: разбитый фрегат качался на волнах в добрых пяти кабельтовых от «Сирены» и начинал понемногу заглатывать воду разбитым носом, готовясь пойти ко дну. На палубе «Сирены» громоздились ящики, бухты канатов, мешки и бочки. Отдельно лежала груда всевозможной одежды и сваленные в кучу ценности, раздобытые в капитанской каюте, матросских сундуках или снятые с убитых. Рядом переминались с ноги на ногу человек шесть — грязные, оборванные, покрытые струпьями от ран, давних и не очень, со следами от кандалов на руках и ногах.

— А это еще кто? — спросил Барнет.

— Да мы их нашли в трюме у этих сукиных детей, — пояснил Вуд. — Ты же приказал прикончить всех. Ну, мы перерезали нескольких ленивых свиней в кубрике, а потом слышим — по-английски кричат, зовут на помощь. Вот они и звали. — Он указал на кучку оборванцев. — Их там было с дюжину, да половина погибла от пушечного огня.

— Мы с «Крошки Молли», которой командовал Пит Дженкинс, пока эти чертовы испанцы не потопили нашу посудину, — заговорил один из спасенных пленников. — А нас они взяли живыми, чтобы увезти на Кубу и там вздернуть. Счастье наше, что тут вы подвернулись. Мы слышали о тебе, Бен Барнет. — Он указал на кольцо капитана, едва видное под слоем грязи и крови.

— Добро, — отозвался Барнет. — И чего же вы хотите?

— Ну, раз уж мы остались и без корабля, и без капитана, возьми нас к себе в команду. Вам же нужны люди, особенно сейчас, после боя. Я, Хью Дэнс, был помощником плотника на «Крошке», а мои товарищи — отличные моряки.

— Я знавал Дженкинса, — произнес в ответ Барнет, оглядывая добровольцев. — Славный был моряк, мир его праху. Выходит, мы сегодня сделали доброе дело — отомстили за него испанским крысам. — Он переглянулся с Вудом, Жераром и еще несколькими матросами. — Договорились. Как только мы тут закончим, приходите ко мне, и заключим соглашение. А пока подберите себе одежду да загляните к лекарю — когда он закончит с ранеными.

Работы в этот день у ван Бирта хватило. Восемь человек из команды «Сирены» погибли, еще столько же, по мнению лекаря, вряд ли пережили бы наступающую ночь. Но прочие обещали поправиться и сейчас, пока ван Бирт зашивал им раны и вправлял кости, увлеченно подсчитывали свою долю при дележе добычи.

Свидетельницей этой сцены стала неожиданно появившаяся мисс Сомерсет. Все трупы врагов давно побросали за борт, своих убитых опустили на дно с ядром на ногах, и теперь ничто не мешало ей выйти на палубу. Она даже предложила лекарю свою помощь, и голландец после недолгих раздумий согласился, поручив ей перевязывать раненых.

Барнет невольно порадовался, что девушка пришла после того, как ван Бирт закончил штопать рану на его плече. По счастью, испанец ударил вскользь, и клинок лишь распорол мышцы, не задев кость. Рана болела, но двигаться не мешала: такие царапины, как называл их капитан «Сирены», заживали на нем быстро. Когда же мисс Сомерсет подошла к лекарю — он работал на палубе, при дневном свете, — Барнет уже успел одеться. Среди вещей покойного капитана-испанца он обнаружил несколько отличных рубах из тонкого полотна, одну из которых и поспешил надеть.

— Еще две сотни реалов, — подсчитывал один из пиратов, пока мисс Сомерсет помогала ван Бирту перевязывать ему простреленное колено. Девушка в недоумении обернулась к капитану.

— О чем это он?

— Считает свою долю, — пояснил Барнет с улыбкой. — Если кто-то ранен в бою, его доля добычи увеличивается.

— И ваша тоже? — Она закрепила повязку и покосилась на его руку.

— И моя, — кивнул он. — Хотя я и так получаю больше прочих. Но не злоупотребляю своим положением. Знаете, мисс, — продолжил он, помолчав, — я слышал об одном пирате, который нарочно подставлялся в бою под пули и сабли — чтобы потом больше получить при дележе. Так он сколотил неплохое состояние.

— Правда? — Мисс Сомерсет округлила глаза под тихие смешки пиратов. — И что же с ним было потом?

— Потом? — Барнет усмехнулся. — Лишился головы. За нее ему, наверное, хорошо бы заплатили, да только ни один лекарь не приставил бы ее обратно, даже деревянную.

— Вы шутите, — улыбнулась девушка, по-видимому, потрясенная рассказом.

— Разве что самую малость, — ответил он на улыбку. — Вы просто не знаете, что такое для нашего брата дележ добычи. Если хотите, можете сами поглядеть.

— Охотно, — ответила мисс Сомерсет, переходя вместе с ван Биртом к следующему раненому. — Лишь бы не дошло до драки.

Несколько пиратов одновременно подали голоса: «Обижаете, мисс!», «Чтоб какой джентльмен удачи обидел товарища!», «У нас так не делается!» Барнет же вновь усмехнулся.

— Не дойдет, мисс. Я за этим слежу.

Мисс Сомерсет и вправду нашла дележ пиратской добычи занятным зрелищем. С изумлением и любопытством она смотрела, как захваченные ценности взвешивают, оценивают примерную стоимость или просто делят на части, как, например, драгоценные ожерелья и золотые цепочки. За ранения делалась определенная прибавка; ван Бирт стоял рядом и свидетельствовал, насколько тяжело увечье. Сам же он, согласно договору, получил три с половиной сотни реалов на лекарства.

Новичкам, спасенным с испанского фрегата, добычи не полагалось. Но Барнет все же выделил по полсотни реалов каждому, отказавшись от части положенных ему денег. Сами новички немало удивились этому, как и присутствию мисс Сомерсет. Им было непривычно, что на борту пиратского корабля может находиться женщина, хотя им уже пояснили, что она — вовсе не шлюха и не подружка капитана, как они решили сперва.

— Капитан, — заявил Жерар, когда дележ закончился, а захваченные тюки с табаком и пряностями спустили в трюм, — несправедливо выходит. Мисс Сомерсет не получила свою долю — а ведь она тоже участвовала в бою. Пристрелила же она одного испанца!

— Я согласен, — ответил Барнет, пряча в длинных усах улыбку, пока остальные пираты поддержали боцмана гулом голосов, а сама девушка слегка смутилась. — Вы заслужили свою награду, мисс. Моя команда сказала свое слово, и я ничуть не возражаю.

Боцман не без торжественности вручил покрасневшей мисс Сомерсет пять крупных розоватых жемчужин — по несколько таких же, снятых с длинной нитки, сегодня получил каждый пират. Девушка взяла их, слегка присела в неглубоком поклоне. Отказываться она и не подумала, разве что спросила:

— И что же мне с ними делать?

— Пусть это будет ваше приданое, мисс, — сказал Барнет, не задумываясь. — Хотя оно у вас и так немалое…

При этих словах она вдруг отвела взгляд, ее пальцы стиснулись, сжимая жемчужины. Но вскоре замешательство прошло и сменилось привычной любезной улыбкой.

— Благодарю вас, капитан. — Она оглянулась, обвела взглядом всех собравшихся пиратов. — И вас тоже, джентльмены. Скажу без преувеличения: я обязана всем вам своей жизнью и свободой.

Барнет едва не рассмеялся. «Она обязана всем нам свободой после того, как мы похитили ее!» А потом он подумал: «Здесь-то ей больше свободы, чем было в родительском доме. Вот бы ее батюшка с матушкой узнали, что их дочь сегодня пристрелила испанского пирата! Их бы удар хватил».

— Так это что же получается, — заговорил вдруг новичок Дэнс, — ваша леди с вами столько плавает, даже стреляет. А морское крещение она не приняла?

— Какое крещение? — удивилась мисс Сомерсет, глядя, как все пираты дружно оживились.

— А ведь верно, parbleu, — подхватил Жерар. — Мы совсем позабыли. Ничего, мисс, сейчас исправим. — Он кивнул двум ближайшим матросам, и они все тотчас скрылись в трюме.

— Капитан, что это значит? — обратилась мисс Сомерсет к Барнету — и получила в ответ любезно-насмешливый взгляд.

— Здесь я ничего не могу поделать, мисс, и не пойду против команды, — ответил он. — Таков обычай. Вы ведь впервые путешествуете по морю?

— Да, но…

— Так вот, по обычаю каждый, кто впервые оказывается в здешних широтах, должен быть крещен. Не знаю, откуда это повелось, но так делается уже давно.

— И… что я должна делать? — Страх в глазах мисс Сомерсет мешался с любопытством, хотя это был иной страх, вполне ожидаемый — страх неведения.

— Сейчас узнаете. Не бойтесь, ничего ужасного с вами не сотворят. А пока… — Барнет оглядел ее с головы до ног. — Вам бы лучше надеть что-нибудь такое, что не жаль испортить.

— Хорошо, капитан, я согласна. — Мисс Сомерсет вскинула голову, лицо ее озарилось веселой улыбкой. — Тогда подождите, пока я последую вашему совету.

Когда мисс Сомерсет вернулась, облаченная в тот самый халат, в котором была во время похищения, то едва не застыла на месте. Вся команда, даже раненые, выстроились полукругом у фок-мачты. Там стоял Жерар в длинном балахоне и высокой шляпе, похожей на епископскую митру, на шее у него висело ожерелье из гвоздей и прочей плотницкой мелочи. В одной руке он держал горшок с колесной мазью, в другой — деревянный меч. Рядом стояли двое помощников с ведрами, полными воды.

По обычаю «крещаемый» должен был становиться перед боцманом на колени, но мисс Сомерсет от этого избавили. Жерар сделал ей знак подойти, затем щедро мазнул ей по лбу из своего горшка и легонько ударил мечом по шее. Мисс Сомерсет не успела даже взвизгнуть — ее тут же окатили из обоих ведер.

Под веселый хохот пиратов девушка попыталась оттереть лицо, но лишь сильнее размазала. Тогда она стерла потеки воды и мази рукавом и рассмеялась вместе со всеми. Она позаботилась принести с собой большую плотную шаль, которую отыскала в сундуке, и теперь завернулась в нее, поскольку промокший халат облепил ее тело.

— Выпейте. — Барнет протянул «новокрещенной» бутылку рома. Заметив испуганный взгляд, он поспешил успокоить ее: — Да не всю же — только один глоток, чтобы согреться. Вот так. — Он забрал у нее бутылку и глотнул сам, после чего пустил по кругу. — По-хорошему, это вы должны сейчас угощать нас выпивкой, мисс, но мы простим вас за это. Все равно вам неоткуда ее взять.

— Вам еще повезло, мисс, что Жерар окатил вас водой из ведра, — ввернул Вуд, — а не заставил прыгать в море с реи или с кормы. Порой делается и так.

— И что теперь? — выдохнула мисс Сомерсет, слегка дрожа.

— Теперь вы — настоящий моряк и путешественник, мисс. — Барнет поклонился ей. — Совсем как мы. За минувшие дни вы доказали, что можете быть настоящим товарищем, а сегодня стали нам верной соратницей. — Он обернулся к прочим пиратам. — Трижды «ура» мисс Кэтрин Сомерсет!

Пока пираты от души драли глотки, крича «ура», Барнет наблюдал за девушкой. В ее глазах мешались легкое смущение и радость, но сквозь них бледным облачком проглядывал тот самый страх. Улыбка на тонких губах казалась нарисованной. «Что это с нею такое? — недоумевал Барнет под шумное всеобщее веселье. — Ведь давно уже поняла, что ей нечего нас бояться. И все-таки она боится. Чего? И почему? Или ей не хочется к этому Кераньяку?»

Скорее всего, так оно и есть, решил Барнет. Сам он окончательно уверился после битвы, что мисс Сомерсет была бы гораздо счастливее здесь, на корабле, среди верных товарищей, а не в каком-нибудь светском салоне, где все умеют только врать и кичиться богатством. Глядя, как заливисто она смеется простым шуткам пиратов, Барнет сомневался, что она вот так же хохотала бы в ответ на томные любезности того же Кераньяка. Хотя кто их знает, этих женщин?

Не знал он и главного: как сможет он теперь сам отдать ее французу?

---

1) Красный флаг означает намерение драться до конца, не давая и не принимая пощады.

Вернуться к тексту

2) Дыра во флаге (wiff) — бравада перед битвой с целью разозлить противника, этакий непристойный вызов «давайте, идите и трахните нас».

Вернуться к тексту

3) Попадание «между ветром и водой» — попадание ниже ватерлинии.

Вернуться к тексту

4) «Английская собака!» (исп.)

Вернуться к тексту

5) «Сукин сын!» (исп.)

Вернуться к тексту

6) «Боже святый, какая красотка!» (исп.)

Вернуться к тексту

— Завтра поутру будем на месте, — заключил Барнет, глядя на небо, где совсем недавно растаяло на востоке рассветное зарево.

Все вокруг словно издевалось над ним. Море, солнце, небо и ветер сулили удачу и мирное плавание. Довольные товарищи-пираты знай себе болтали, на что потратят добытое вчера испанское золото. Только двое из тяжелораненых в бою умерли ночью, остальные, по словам ван Бирта, должны поправиться. Сам же Барнет был в этом облаке спокойствия бешеным штормом. Вновь он проклинал себя за то, что связался с Кераньяком, — и благодарил судьбу за встречу с мисс Сомерсет.

— Ты опять о ней задумался, Бен? — спросил подошедший Вуд. Хотя слова его мало походили на вопрос.

— Немного, — ответил Барнет с неохотой. — Вы тогда верно говорили: с нею будто светлее становится. А еще она принесла нам удачу: сколько дней, и ни одной бури, ветер попутный, да еще вчера мы так славно выпотрошили испанцев. Жаль будет расставаться с нею. Мне порой кажется, что я знаю ее уже много лет. Редко где найдешь такого верного товарища…

— Я не про то, — прервал помощник. — Сам знаешь, что она для тебя больше, чем какой-то там друг.

— Перестань, — отмахнулся Барнет. — За минувшие дни она стала родной всем нам, всем до единого.

— Да, но сама-то она глаз не сводит с тебя. Или ты не заметил?

— Поди к черту, Джон. — Барнет отвернулся. — И кто дернул тебя за язык заговорить об этом?

— Да я ж за тебя беспокоюсь, Бен, — сказал Вуд. — Если ты вправду влюбился в эту девчонку — по-настоящему, не как раньше с другими, — ты зачахнешь без нее. Что ты будешь делать, когда заберешь у француза деньги и отдашь ему нашу мисс?

— А что делать — забуду, вот что. Напьюсь хорошенько в первом же порту, так, чтоб неделю не просыхать, и забуду. Или подерусь с кем-нибудь. Вон, недаром наш ван Бирт все болезни лечит кровопусканием — самое верное средство.

Вуд что-то сказал, потом тихо рассмеялся вместе со стоящим у руля Мортоном. Барнет не слушал их, глядя на привычную суету на палубе и вантах. Пираты-новички с покойной «Крошки Молли» показали себя превосходными моряками: они влились в команду «Сирены», точно добавка рома в недопитый стакан, и теперь вместе распевали за работой. Барнет вспомнил пение мисс Сомерсет, ее мечтательное лицо, сияющие глаза — и едва сдержал стон отчаяния.

Она нравилась ему, как женщина, этого не отнять. А теперь начинала нравиться, как человек. Больше, чем друг, больше, чем кто-то родной, — так, словно она была частью его, тайной, заветной, самой дорогой, спрятанной глубоко-глубоко. Эти чувства словно переплетались между собой, стягивая безжалостной сетью его душу. Сеть эту нужно было разорвать, сжечь и развеять пепел по ветру. Но он чувствовал, что вместе с нею сожжет и собственное сердце.

Что-то в нем неуловимо и непоправимо изменилось. Он не мог понять, что именно, и поэтому злился еще сильнее обычного. Но злился уже не на девушку, а на себя — и на жестокую насмешницу-судьбу, которая подарила ему тень счастья и тотчас украла.

— Доброе утро, капитан!

Голос мисс Сомерсет донесся до Барнета словно издалека: он так погрузился в размышления, что не заметил, как она вышла на свою обычную прогулку. Она казалась любезной, как всегда, но к этой привычной учтивости примешивалось что-то еще.

— Доброе утро, мисс Сомерсет, — ответил он, касаясь пальцами полей шляпы. — Надеюсь, вы хорошо отдохнули? Вид у вас слегка встревоженный.

На миг она помедлила, пальцы ее так впились в перила лестницы внизу, что побелели. Из груди ее вырвался тяжелый вздох, потом она тряхнула головой, рассыпая по плечам свои длинные локоны.

— Да, капитан, я желала бы поговорить с вами… желательно наедине. — Мисс Сомерсет огляделась вокруг, словно опасаясь, что ее слова могут кого-то обидеть. — Не то, чтобы я не доверяла вашим людям. Но это важно. Если вы можете сейчас уделить мне время…

— Джон, — коротко окликнул Барнет.

Помощник тотчас кивнул. Барнет спустился со шканцев и предложил руку мисс Сомерсет. Пока он вел ее до бака, он заметил, что рука слегка дрожит.

— Я слушаю вас, мисс, — произнес Барнет, когда за ними захлопнулась дверь каюты.

Он уселся на сундук, но сама девушка осталась стоять. Заметив это, он тоже поднялся.

— Для начала… я прошу простить меня, капитан, за то, что я ввела вас и ваших людей в заблуждение. — Мисс Сомерсет глубоко вздохнула, словно готовилась идти на верную смерть. — Увы, я не та, за кого вы принимали меня все эти дни.

— Что? — Барнет едва не лишился дара речи, сверля глазами стоящую перед ним девушку. Она опустила голову. — Так вы не мисс Кэтрин Сомерсет?

— Я Сомерсет, это правда. — Она вновь посмотрела на него. — Только я не Кэтрин. Меня зовут Анна. — Молчание сделалось гнетущим, и она продолжила, быстро, словно опасаясь, что он перебьет: — Понимаю, я должна была сразу сказать вам… Но я так испугалась, что вы…

— Какая еще, к черту, Анна? — не сдержался Барнет, и девушка отпрыгнула к самой стене, ударившись спиной. — Кто вы такая? И почему сразу не сказали?

Она молча смотрела на него посветлевшими от ужаса глазами, пока, наконец, не совладала с собой.

— Я слишком перепугалась... — Голос ее дрогнул. — Из ваших слов в первый день я поняла, что вам нужна Кэтрин и что вы принимаете меня за нее. И я подумала: если я скажу этим пиратам, то есть вам, правду о том, что я не Кэтрин, вы убьете меня… — Анна покраснела. — И мне повезет, если сразу. Так что я решила притвориться… пока не поняла, что больше не могу…

— Так вы…

Барнет мысленно обругал себя за вспышку: незачем было пугать эту несчастную напрасно. В памяти всплыли сомнения Вуда: «А что, если ты ошибся?», вспомнились собственные доводы в пользу пленницы. Сейчас же ему и в голову не пришло усомниться в ее словах: она не лгала, да и не походила на искусную притворщицу. Хотя отчего же не походила — несколько дней она весьма успешно притворялась… Но разве не выдавали ее эта простота в обращении, столь несвойственная знатным леди, этот затаенный страх в глубине глаз, который так озадачивал его? Сам же он желал сейчас одного — разобраться во всей этой мутной воде. И он умолк на полуслове — пусть сама говорит.

— Я — родственница сэра Чарльза Сомерсета по отцу, бедная бесприданница, и жила у них из милости, — продолжила Анна. — Никто, кроме Кэт, не был добр ко мне. Так уж получилось, что мы очень похожи с нею, как сестры-близнецы. Нас часто путали и в детстве, и потом, когда мы выросли. Неудивительно, что вы тоже обознались…

— А я-то думал, болван, отчего вы так не похожи на тот портрет, — медленно проговорил Барнет. — И не похожи на знатную леди.

— Я могла бы изобразить леди, но решила, что здесь это неуместно, — ответила Анна, робко улыбаясь, точно боялась дать волю чувствам. — Да мне и не хотелось. А портрет… Вы имеете в виду тот, что написал француз месье Лебран? Да, он и впрямь вышел скверным, Кэт тоже не понравилось. Он написал их два, не знаю, зачем. Сэр Чарльз потом долго думал, куда же подевался второй. А выходит, этот Лебран передал его месье де Кераньяку…

— Черт с ними, с художником и с Кераньяком, — прервал Барнет. — На кой ляд вы тогда ночью выглянули из комнаты?

— Очень просто: мы с Кэт проснулись от шума. Нам стало страшно, Кэт попросила меня посмотреть, я выглянула… и тут вы меня схватили…

— Умница ваша Кэт, нечего сказать, — процедил Барнет. — Что ж она сама не пошла?

— Не судите ее строго, капитан, она тоже несчастная. Видели бы вы, за кого ее собираются отдавать замуж!

— Постойте. — Барнет вспомнил кое-что. — Когда я пришел к вам в первый день, вы спросили, не замешан ли в вашем похищении этот, как бишь его? Уэйн, жених. Почему?

— Дело в том, — Анна вновь покраснела, плечи ее содрогнулись, лицо исказила гримаса отвращения, — что этот Уэйн — самый настоящий негодяй, хотя зовется джентльменом. Так уж вышло, что… что я ему нравилась больше, чем Кэт. И он был бы не прочь получить и ее приданое, и меня. Вот я и подумала: вдруг…

— Я прощаю вас только потому, что вы плохо меня знаете, — произнес Барнет. — Я тоже негодяй, но с такими связываться бы не стал. А теперь довольно об этом. Чего вы собирались добиться — так же продолжать выдавать себя за мисс Кэтрин? И что же вы стали бы делать потом, у Кераньяка?

— О. — Анна опустила глаза. — Я подумала: вдруг этот француз окажется хорошим человеком… Я уже говорила вам об этом, и тогда я не лгала. У меня никогда ничего не было — и нет до сих пор, кроме тех жемчужин, что вы мне дали. Меня почти никто не любил, на удачное замужество я вряд ли могла бы рассчитывать… Отчего же мне было не надеяться? А что касается прочего, то об этом я еще не думала. Должно быть, Кераньяку нужно приданое Кэт… хотя вы говорили, что он влюблен в нее. Если бы я была добра с ним, он мог бы потом простить мне обман.

— Кто знает... — протянул Барнет.

Отчего-то ему сделалось неприятно от этих слов Анны. Неужели ей дороже богатства Кераньяка? Хотя кто осудит бедную сироту за желание жить в роскоши?

— Что ж, — продолжил он, — теперь я понял вас, мисс Анна. Вы желали обмануть всех и устроить себе жизнь — не такое уж дурное намерение. Не понимаю одного: зачем вы решили рассказать мне все это? Да еще именно сейчас, когда нам осталось плыть меньше суток до Эспаньолы.

— Потому что… — Она сглотнула, руки ее сжались так, что хрустнули пальцы. — Потому что я больше не могу лгать вам всем. Если бы вы знали, как я ненавидела себя за то, что изображала перед вами Кэтрин! Как жгли мне губы слова «отец» и «матушка» — а ведь сэр Чарльз и леди Сомерсет меня терпеть не могли. Они держали меня в своем доме только ради Кэт, а после ее замужества вышвырнули бы на улицу, они сами говорили мне это — и прямо, и намеками. Зато вы… пираты, преступники, обошлись со мной, как с человеком. Здесь, на «Сирене», я ощутила себя своей, родной, будто вдруг вернулась в свой настоящий дом, которого у меня никогда не было. Простите мне мою горячность, капитан, но я должна выговориться, я устала держать это в себе. Мне было бы тяжело и больно расставаться с вашими людьми и с вами. Может, месье де Кераньяк и хороший человек, но я его пока не знаю. А вас — вас, Бен Барнет, — она вновь покраснела, дыхание сделалось прерывистым, и она шепотом закончила: — я знаю. Только не знаю, что теперь делать…

— Да ничего...

Барнет шагнул к ней и крепко обнял. Анна прижалась лицом к его плечу, слегка вздрагивая. И он проговорил в ее темные волосы, пахнущие колесной мазью после вчерашнего крещения:

— Все к черту — и Кераньяка, и вашу Кэт, и Сомерсетов, и вообще все. Я сейчас же велю развернуться, мы пойдем куда угодно, лишь бы подальше от всех этих грязных делишек. Будем плавать вместе, ты рождена для того, чтобы быть пиратом, Анна. Ты ведь останешься со мной, правда?

Анна подняла голову: тот понятный теперь страх бесследно исчез, лицо ее сияло подлинным счастьем — ни одна женщина прежде не смотрела на него так. Не иначе, она крепко влюбилась в него. Можно ли было предать доверие этой девушки, которая вот так просто отдавала себя ему?

— Да, Бен, останусь, — сказала она. — Я не могла даже помыслить, что ты…

Барнет не дал ей договорить. Все преграды между ними рухнули, теперь ничто не мешало ему сделать то, о чем он давно мечтал. Нежные губы Анны пахли солью и тем неповторимым ароматом, который отличает каждую женщину. Она не умела целоваться, но страсть — лучший учитель, и ее ответный пыл едва не замутил разум Барнета. Он с трудом успел остановить себя в тот миг, когда руки его лежали на плечах Анны, готовясь потянуть платье вниз.

— Это чтобы ты не сомневалась, — хрипло прошептал он.

Анна смотрела на него слегка помутневшими глазами, но в глубине их снова плеснулся страх: будучи порядочной девушкой, она страшилась неведомых ей прежде сторон любви. И это было бы гнусно и недостойно — набрасываться на нее с животной страстью, с какой он порой кидался, изголодавшись после долгих месяцев в море, на портовых девок. «Что ж, придется обуздать себя», — подумал Барнет и прибавил вслух:

— С прочим пока обождем. А сейчас иди за мной, я соберу команду.

— Постой, Бен, — сказала вдруг Анна, — ты правда не собираешься возвращаться к Кераньяку? — Барнет кивнул. — А как же вторая половина награды за меня… то есть за Кэтрин?

Барнет застыл на месте. За всеми сомнениями, тревогами, думами и радостями новообретенной любви он напрочь позабыл об этих деньгах. С губ едва не сорвалось: «К черту награду!», когда привычка не упускать добычу остановила его.

— Чтобы получить вторую половину, придется отдать тебя Кераньяку, — медленно проговорил Барнет, словно размышляя вслух. — Хотя зачем ты ему нужна — ведь он посылал нас за Кэтрин. Пускай ты гораздо лучше нее, у тебя нет ее приданого. И вряд ли он поверит во всю эту историю. — Он помолчал, вновь стиснул Анну в объятиях. — И неужели ты думаешь, что я смогу расстаться с тобой? Да, я люблю деньги, но ты мне дороже.

— Если хорошенько поразмыслить, можно получить и то, и другое, — заметила Анна с лукавой искоркой в глазах. — Придется подумать.

— Черт меня дери! — Барнет вновь поцеловал ее, крепко и яростно. — Ты правда настоящая леди удачи. Ты мыслишь так, как мог бы думать я сам или любой из нас. Давай сделаем так: расскажем все ребятам, а потом пусть они решают на сходке.

— Но разве ты не можешь приказать им? — удивилась Анна. — Разве ты не капитан?

— Знаешь, это на военных кораблях все пляшут под капитанскую дудку, — ответил Барнет. — У нас не так. Капитан командует в бою, но все важные вопросы — вроде нынешнего — решаются на общей сходке. Это и есть то, что ты называла свободой. Так что идем.

Он взял Анну за руку, и они вместе поднялись на палубу.

* * *

Не без тени тревоги Барнет ожидал ответа своих людей после того, как рассказал им историю Анны Сомерсет, — слишком невероятно она звучала. Он был уверен в них, но по себе знал, каково это — оказываться в дураках. Что победит: всеобщее расположение к девушке или злость оттого, что она ловко провела их всех? С немалым облегчением он увидел, как лица его товарищей прорезают веселые улыбки. Спустя мгновение палуба «Сирены» сотряслась от оглушительного хохота.

— Ай да мисс! — выдавил Вуд, когда смог говорить. — Всех нас водила за нос! А я ж тебе сразу сказал, капитан, что ты прихватил не ту леди. Как в воду глядел!

— Ну да и к черту все! — поддержал Жерар. — На кой она сдалась этому Кераньяку? Не сладилось дело, значит, так тому и быть. С нами ей будет лучше.

— Так-то оно так, — взял слово Барнет, когда все отсмеялись и примолкли. — Я бы хоть сейчас велел развернуться и взять курс куда угодно, лишь бы подальше от Эспаньолы. А мисс Анна, — он поглядел на нее, она улыбнулась в ответ, — останется при мне, это ясное дело. Но ведь нас ждут еще пятьдесят тысяч реалов — вторая половина обещанной награды. Если мы уплывем, нам их не видать.

Кто-то протянул: «А ведь верно», прочие заспорили. Пятьдесят тысяч — не мелочь, от которой легко отказаться, но вчерашняя добыча принесла им гораздо больше. Да и зачем Кераньяку нужна не та девушка? Разве он поверит в случайную ошибку — нет, наверняка увидит какой-нибудь коварный умысел и вообще откажется платить. Или, чего доброго, сообщит о них властям в Кап-Франсе, и тогда не миновать беды. И как жаль будет расставаться с мисс, которую все между собой прозвали «наше солнце».

— Была бы моя воля, — повторил Барнет, когда жаркие споры слегка утихли, — я бы послал все к черту и уплыл бы прочь. Но денег жаль. А мы не получим их, если не отдадим Кераньяку его невесту. Кроме того, Анна не сможет долго притворяться…

— Может быть, мне и не придется, — вмешалась Анна. — Я думаю, можно отыскать способ и получить деньги, и вернуть меня.

— А почему нет? — подхватил Вуд, они с Барнетом понимающе переглянулись. — Мы получаем деньги, а потом мисс Анна…

— А потом она сбегает от Кераньяка, — закончил Барнет. — Правда, это будет нелегко, у него в имении крепкая охрана. Но мы сделаем все быстро и тихо: ты выйдешь ночью к черному ходу, я убью часового, и мы вместе вернемся на «Сирену».

Пираты дружно поддержали предложение капитана, но Анна вдруг нахмурилась и покачала головой.

— А без убийства никак нельзя? — сказала она. — Я понимаю, вы привыкли, но мне это не по душе. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-то погиб, даже простой часовой.

— Иначе не выйдет, — ответил Барнет. — А тебе тоже придется привыкнуть. Против обмана ты ничуть не возражала, да и вообще, ты сама предложила.

— Счастье на крови не построишь, Бен, — заявила Анна, сверкнув глазами. — Это не кончится добром. Тогда уж лучше отступиться и сменить курс, как ты хотел вначале.

Но теперь никто из пиратов не желал отступаться — пятьдесят тысяч награды манили их, как маяк хмурой ночью. Барнет видел, что Анну не переубедить, да и не слишком желал спорить с нею при всех. Он не понимал, отчего она заупрямилась, хотя, сам будучи суеверным, решил, что она видит в убийстве слуги некое дурное предзнаменование для них обоих. Кто знает — вдруг она права? Не хотелось бы накликать беду, теперь, когда счастье почти в руках. Значит, надо найти другой способ.

— Ну, если мисс так желает обойтись без крови, — сказал Вуд, опережая Барнета, — можно и по-другому. Подкупим кого-нибудь из слуг, и тот встанет на страже у нужной двери и выпустит мисс.

— На крайний случай сойдет, — кивнул Барнет. — Так будет даже лучше — шума мы точно не поднимем.

— А я знаю подходящего парня, капитан, — добавил Жерар. — Мы познакомились с ним в Кап-Франсе, пока чинились. Его зовут Элуа Мабер, человек он неплохой, но душу дьяволу продаст за добрую выпивку. Если посулить ему щедрую награду, он что угодно сделает.

— Значит, как только отдадим Анну и заберем деньги, сразу снимаемся с якоря. Пусть шпионы Кераньяка, если они у него есть, видят, что мы покинули порт. Неподалеку от его усадьбы, милях в двух, есть хорошая бухта, мы встанем там и будем ждать. Жерар, ты договоришься с этим Мабером: он должен ночью стоять на часах и выпустить Анну из дома. Это нужно сделать в первую же ночь, незачем ей там задерживаться.

— Ты ревнуешь, Бен? — улыбнулась Анна. — Или боишься, что Кераньяк понравится мне?

— Нет, — ответил он. — Я боюсь, что кто-нибудь может опознать тебя. И вдруг тебя увлечет его богатство?

— Я жила без богатства и дальше проживу, — заявила Анна. — А если я останусь с вами, то вряд ли буду бедствовать. И ты не станешь больше тратить деньги на выпивку и женщин.

— Только на одну женщину — на тебя. — Барнет заключил ее в объятия. — Зачем мне теперь другие? Ради тебя я ничего не пожалею. А пить мы будем вместе.

Анна ужаснулась: «Ни за что!», пираты дружно рассмеялись. Ни на одном лице Барнет не заметил следов зависти или недовольства: наоборот, его люди как будто сочли естественным и разумным то, что их капитан отыскал себе такую подругу.

— Мне хватило одного раза, — слегка смущенно прибавила Анна. — Я бы лучше поучилась владеть оружием. Не так уж это страшно.

— Обещаю, — кивнул Барнет, — как только закончим с Кераньяком, я сразу же начну тебя учить. А пока договорились: мы приплываем на Эспаньолу, забираем наши пятьдесят тысяч, а Кераньяк получает мисс Кэтрин Сомерсет.

На этом сходка закончилась. Пираты разошлись по своим делам, а Барнет и его офицеры собрались в кают-компании вместе с Анной, чтобы обсудить подробности плана.

Казалось, Анна слегка сомневается, сможет ли второй раз сыграть свою роль. «Мне бы не хотелось никого обманывать, — сказала она честно, — но что еще остается? И, кроме того, если месье де Кераньяк решил добыть себе жену насилием, он заслуживает того, чтобы его обманули».

Во многом план зависел от надежности Мабера. Но Жерар уверил товарищей, что тот не подведет, если плата будет достойной. «Черт с ним, две тысячи я ему поставлю», — решил Барнет, рассудив, что вряд ли Кераньяк может платить своим охранникам больше. На эти деньги можно было преспокойно кутить добрую неделю, хотя капитану «Сирены» случалось спускать и более крупные суммы за одну ночь.

Суеверный, как все моряки, Барнет мысленно загадал: «Если ветер сегодня ни разу не переменится, значит, нас ждет удача». И ветер будто послушался — все так же проворно нес «Сирену» по волнам, и ни разу полные паруса не обвисли бессильно на реях. Это окончательно уверило Барнета в успехе. Иначе быть не могло.

Анна, как и в минувшие дни, стояла на палубе, подставив лицо ветру и солнцу, и сияла подлинным счастьем. Порой по ее лбу пробегала хмурая тень, словно девушка боролась с голосом совести. «Привыкнет», — сказал себе Барнет, пока глядел на нее со шканцев. Благо, ей достало ума не подниматься к нему, иначе он не смог бы думать ни о чем другом, кроме как держать ее в объятиях и не отпускать ни на миг.

Время от времени до него долетали обрывки веселых споров о том, кем же сделается мисс Анна на «Сирене»: лейтенантом или вторым помощником. «Нет, придется Джону подвинуться, — смеялись пираты, — а мисс Анна станет первым помощником капитана». — «Нет, такая сможет и самого капитана подвинуть, с нее станется. Только подучиться малость». Барнет лишь усмехался на эти речи. За ними не крылось ничего, кроме обычного зубоскальства: даже он сам, выросший на борту корабля, не осмелился бы сказать, что все знает о море и его повадках.

Сама же Анна вела себя точно так же, как и прежде: никому не мешала, охотно отвечала, если с нею заговаривали, смеялась пиратским шуткам и тихонько подпевала их пению. Барнет так и не понял, что же в ней победило, но со стороны казалось, что она примирилась с неизбежным. Это было ему знакомо — не раз и не два он принимал в команду тех, кто соглашался сделаться пиратом под страхом смерти; порой такие долго привыкали к нравам и обычаям джентльменов удачи. Можно сказать, Анна тоже из таких: иного выхода у нее не оставалось. Разоблачение было бы для нее равносильно гибели.

Барнет чувствовал, что привязался к ней всей душой, но не мог облечь свои чувства в слова, которых она, должно быть, ждала от него. Ему хорошо был знаком иной язык, более понятный и доступный, однако здесь он казался неуместным. «Сказать кому — на смех поднимут, — ворчал Барнет про себя. — Чтобы я так оробел перед женщиной, словно зеленый юнец? Но пусть ее, она же все-таки из порядочных, не шлюха какая-нибудь, а леди. Решено: не трону ее, пока сама не захочет».

Анну, как оказалось, тревожили схожие мысли. Вечером, после совместного обеда в кают-компании, где вновь обсудили во всех подробностях задуманный план, Барнет вызвался проводить ее. Не обращая внимания на веселый смех и сальные шуточки за спиной, он вел Анну на бак под темным покровом неба и чувствовал, как дрожит ее рука. «Неужели правда боится, что я применю силу? — думал он. — Черт, ну и вид у меня — будто веду скромницу-невесту к брачной постели. Сам бы посмеялся, да не до смеха».

У самого входа в каюту Барнет взял Анну за плечи и привлек к себе. Она слегка уперлась руками ему в грудь, и от этого прикосновения взор его подернулся алым. Где он отыскал в тот миг силы, чтобы совладать с собой, он сам не знал.

— Бен… — тихо начала Анна, словно угадала, что сейчас переполняет его душу и тело. И он поспешил успокоить ее.

— Слушай, Анна, давай уж сразу начистоту, — сказал Барнет, глядя ей в глаза. Она не отводила взгляда. — Я не мастак красиво говорить, так что скажу как есть. Хватит уже дрожать, как медуза на волнах. Не бойся. Или ты думаешь, что если я пират, то мне нет дела до желания женщины? Поверь, я тебя пальцем не трону… — он поневоле сглотнул, — если ты не захочешь.

— Я не знаю, Бен, — так же тихо ответила Анна. — Но я верю тебе. Я еще не могу сказать, что люблю тебя, — слишком мало времени прошло. Но скажу, что смогу тебя полюбить, когда узнаю лучше. А что касается… — Она покраснела и смутилась, не в силах подобрать нужные слова. — Я чувствую, что еще не время. Если мы возьмем все сразу — вдруг мы лишимся чего-то большего?

— Понимаю, — произнес Барнет, хотя мало что понял. — Знаешь, ты права. Просто я привык не заглядывать в завтра и брать то, что есть сейчас, потому что завтра может сделаться поздно. Но знаю, что, если хватать все подряд и слишком много, так можно спугнуть удачу. А она такая — сперва щедро сыплет, а потом сама же отбирает. Решено: сначала дело, а когда закончим…

— Хорошо, — кивнула Анна с явным облегчением. — Обещаю тебе: как только мы покинем Эспаньолу, я сделаю все, что ты пожелаешь, Бен.

— Нет, не так, — прервал он, вновь обнимая ее, крепко, но без страсти. На это объятие Анна с радостью ответила. — Мы сделаем все, что пожелаем. — Барнет поцеловал ее в макушку, руки его неохотно разжались. — Доброй ночи, Анна. И завтра будь готова.

— Я подготовлюсь утром — подходящий наряд я уже выбрала. Не волнуйся, я не подведу. — В прощальной улыбке Анны отразилось облегчение и сожаление. Тихо скрипнула дверь.

Барнет вышел на палубу, подставив ночному ветру пылающее лицо. Среди темной равнины моря он вдруг заметил еще более черную тень, туманный массив, медленно обретающий форму и очертания. Барнет улыбнулся.

Это был мыс Николас — западная оконечность острова Эспаньола.

* * *

— Наверняка у Кераньяка там есть свои люди, — высказался Вуд, глядя на бурлящее людское море на берегу: в портах нет различия между ночью и днем. — Ехать не так уж далеко. Сперва им добраться до него, потом пока он соберется да доскачет сюда…

— Воображаю, что с ним сейчас делается, — усмехнулся в ответ Барнет. — Поди, все эти дни места себе не находил, все ждал, когда же ему привезут его милую невесту. — Он пару раз затянулся из трубки, выпустил густую струю дыма. — И воображаю, что бы с ним было, если бы он знал правду.

— Вот у него завтра рожа-то вытянется! — хохотнул Мортон, но Вуд прикрикнул:

— Не каркай, а то сглазишь! Вот сделаем дело, тогда и будем радоваться.

— Верно. — Барнет все же не смог сдержать улыбки, товарищи поневоле ответили. — Анна уже готова. Теперь дело за нами.

— Месье де Кераньяк! Месье де Кераньяк! Англичанин в порту! «Сирена» в порту!

Крик слуги прозвучал для Дезире, словно труба архангела. Случись в этот миг настоящий конец света, он не встревожился, не испугался бы так, не вспорхнуло бы, точно птица, его измученное ожиданием сердце. И тело невольно поддалось порыву. Дезире вскочил на ноги, привычные утренние заботы, в которых он искал забвения, сделались вдруг незначительными пустяками.

— Ты уверен, Мишель? Ты сам их видел? Мадемуазель Сомерсет с ними?

Пальцы Дезире вцепились в плечи слуги. Тот явно опешил, глаза на раскрасневшемся от быстрого бега лице едва не выкатились из орбит. Дезире собрался с духом, заставил себя разжать руки.

— Так что?

— Я видел только корабль, месье, самого капитана я не видел, а мадемуазель — тем более. Но зачем им было бы возвращаться, если не с удачей? Вот и месье дю Раваль говорит…

— Вернулись?

Вездесущий дю Раваль вбежал в кабинет. Все минувшие дни он самолично дежурил в порту, ожидая «Сирену», и лишь вчера вечером возвратился, утомленный. Сейчас же его лицо цвело счастьем — почти как у самого Дезире.

— Едем, Луи, немедленно. — Дезире повернулся к лакею Мишелю: — Вели конюху седлать лошадей, верхом мы доберемся быстрее. А ты, Луи, прикажи погрузить в коляску оставшиеся пятьдесят тысяч. Пусть приставят охрану и едут за нами вслед, и поскорее. Не желаю терять ни минуты. — Мишель отправился выполнять приказ, а Дезире добавил вполголоса: — Чем скорее мы покончим с неприятной стороной этого дела, тем лучше. Не хотелось бы, чтобы меня видели рядом с такими сомнительными личностями вроде этого капитана Барнета и его шайки.

— Разумеется, сударь, — коротко кивнул дю Раваль.

Дверь за ним захлопнулась, дробно простучали по коридору его каблуки. Остаток награды для пиратов давно был приготовлен и ждал своего часа. Как и сам Дезире.

Не помня себя, он кликнул другого лакея и велел подать шляпу и трость. Во дворе нетерпеливо били копытами оседланные кони, слышалась бойкая перекличка слуг. Солнце сияло так, как никогда прежде на памяти Дезире. «Сегодня… — подумал он. — Сегодня я наконец-то увижу ее! А потом, когда она станет моей женой, вся эта грязная история позабудется, и я заживу по-прежнему. Только вдвое счастливее».

— Сообщите мадам Лорье и горничным: пусть готовятся к прибытию хозяйки. А к обеду пусть подадут все лучшее; если дичи мало, пошлите охотников. И отправьте посыльного к месье Венсану: я жду его как можно скорее.

Дезире было радостно самому отдавать распоряжения дворецкому и лакеям: обычно этим занимался дю Раваль. Но бурлящее в душе торжество рвалось наружу, как кипяток из котла, и требовало действий. Дезире ощущал себя сейчас не степенным плантатором двадцати шести лет от роду, а несмышленым юнцом, который впервые влюбился и теперь не знает, как быть. Волнение и облегчение, страсть и надежда, тревога и сомнение мешались в его душе, готовые разорвать его, точно картечный залп. С немалым трудом он успокоил себя — хотя бы внешне. «Сперва дождись встречи, а потом тревожься», — родилась в голове спасительная мысль.

— Эх, сударь, не изводите себя пустыми тревогами раньше времени. — Дю Раваль привычно угадал его думы. — Лучше поберегите себя для мадемуазель Катрин.

Лошади давно были готовы, и помощник вдел ногу в стремя. Дезире последовал его примеру.

— Как-то она меня встретит? — пробормотал он, пуская коня в галоп. Копыта звенели, далеко впереди колыхалось море.

— Все в ваших руках, сударь, я уже много раз вам это говорил. — Дю Раваль подхлестнул своего коня и поравнялся с Дезире. На его румяном лице сияла беспечная улыбка.

До порта Кап-Франсе они доехали молча, пока коляска с деньгами тряслась позади. Путь показался Дезире не длиннее, чем до табачных плантаций, которые он, следуя заветам отца и деда, объезжал сам едва ли не каждый день.

* * *

Дезире заметил их издалека, несмотря на суету и толкотню. В самом порту, рядом с двумя слугами, стоял белобрысый помощник капитана Барнета, Вуд, и несколько его товарищей. При виде их с дю Равалем Вуд стянул шляпу и небрежно поклонился.

— Рады вас видеть, сударь, — сказал он.

Дезире кивнул в ответ, надеясь, что по его лицу не прочесть мысли: «Я тоже рад вас видеть — в последний раз». Но, казалось, Вуду не было дела до его неприязни. Он указал в сторону кораблей:

— Капитан уже плывет, везет вашу мисс. Так что минут пять — и вашему ожиданию конец.

Дезире вгляделся из-под ладони, слегка прищурившись. Дю Раваль тут же услужливо протянул ему подзорную трубу. Среди портовой суеты, криков, ругани, полуголых носильщиков-рабов и целого муравейника снующих туда-сюда шлюпок Дезире увидел плывущих к берегу пиратов. А среди них…

Нет, девушку он заметил уже потом. Выпрямившись во весь рост, в шлюпке стоял капитан Барнет и смотрел, казалось, прямо на него. Дезире поневоле опустил трубу. Только мелькнувшее среди пиратских рубах женское платье слегка развеяло воскресшие в душе опасения. Он заставил себя не думать о Барнете и его подельниках и принялся дожидаться, слегка постукивая ногой по деревянной мостовой.

Шлюпка мягко ткнулась носом в берег, плеснула пена. Барнет спрыгнул первым и подал руку мисс Сомерсет. Когда рука девушки легла на ладонь пирата, Дезире поневоле скрипнул зубами: да как он смеет прикасаться к ней, неотесанный бродяга! «Впрочем, — напомнил он себе, — ему наверняка пришлось и не так прикоснуться, когда он похищал ее». Дезире медленно выдохнул, раздув ноздри, — совсем как дед когда-то. Глупо ревновать ее к этому проходимцу. Хотя не лишним будет удостовериться, что пираты не допускали по отношению к мисс Сомерсет ничего непотребного.

— Приветствую, месье, — послышался чуть хрипловатый голос, который, как Дезире надеялся, он тоже слышит в последний раз.

Дезире невольно вздрогнул: он не заметил, погруженный в свои думы, что пираты уже приблизились. Колючий взгляд капитана Барнета пронзал насквозь, в усах пряталась недобрая усмешка, словно застывшая на его худом лице. Дезире вновь пробрала дрожь, но он тут же позабыл об этом при виде высокой, стройной девичьей фигуры в длинном плаще поверх платья.

— Позвольте представить вам мисс Кэтрин Сомерсет, — продолжал Барнет, словно не заметил той красочной палитры чувств, которая переполняла Дезире, или сделал вид, что не заметил. — Мы выполнили свою часть договора. Теперь выполните и вы свою.

— С радостью, — отозвался Дезире. — Скоро мои люди привезут в порт оставшиеся деньги. После чего, полагаю, мы с вами распрощаемся навсегда, капитан Барнет.

— Ваше желание вполне взаимно, — ответил пират, не тая презрения. Усмешка исчезла с губ, но не из глаз.

У Дезире перехватило дыхание от возмущения. Он не мог относиться к своим наемникам-пиратам по-иному, но обнаружить, что они презирают его не меньше, чем он их, оказалось неприятно и досадно. Он вновь овладел собой: эти ничтожества не стоят ни малейшей искры его гнева. Все его внимание устремилось к той, ради кого он и затеял всю эту сомнительную игру.

— Мисс Сомерсет.

Он взял ее за руку, поднес к губам тонкие пальцы. Девушка не отняла руки, ничем не выказала недовольства — она вообще держалась на удивление спокойно, будто на светской прогулке. Дезире задумался о причине, но поспешил продолжить:

— Меня зовут Дезире де Кераньяк, и я приношу вам самые искренние извинения за то вынужденное насилие, которое было совершено над вами по моему приказу. Но у меня есть одно оправдание, способное пересилить сотню других в глазах женщины. Я люблю вас и мечтаю услышать из ваших уст, мадемуазель, что вы согласны стать моей женой.

— Вам не за что просить прощения, месье де Кераньяк, — ответила мисс Сомерсет мягким, звучным сопрано — Дезире тотчас подумал, что она должна великолепно петь. — Капитан Барнет объяснил мне ваше положение, и я готова понять вас. Более того, я должна вас благодарить, ведь вы избавили меня от брака с человеком, который мне отвратителен. Поэтому мне будет не слишком трудно и неприятно принять ваше предложение.

— Значит, вы согласны, мадемуазель?

Дезире едва не подскочил на месте и вдруг уловил на себе тяжелый взгляд Барнета. Тот стоял, скрестив руки на груди, и взирал на эту сцену с насмешливым интересом. Взгляд напомнил Дезире еще кое о чем, и он прибавил, обращаясь к мисс Сомерсет:

— Я надеюсь, эти пираты обращались с вами подобающим образом во время путешествия, мадемуазель? Если у вас есть причины жаловаться, только скажите, и…

— Мне не на что жаловаться, сударь, — прервала мисс Сомерсет. — Капитан Барнет и его люди вели себя со мной так, как подобает джентльменам, и мне не в чем их упрекнуть. Хотя условия были довольно суровы, несмотря на вашу заботу, они сделали для меня все, что могли. И честно заслужили свою награду.

— Да-да, конечно. — Похвала девушки в адрес Барнета и его пиратов пришлась не слишком по душе Дезире. — А теперь идемте, экипаж, должно быть, уже подъезжает; на нем мы отправимся в мое поместье. Надеюсь, вам оно понравится, мадемуазель.

— Благодарю вас, сударь, я убеждена, что понравится, — произнесла она с легкой улыбкой.

Прежде чем опереться на руку Дезире, мисс Сомерсет обернулась к Барнету и его людям, безмолвно стоящим на берегу. Она присела перед ними в реверансе, склонив голову, и тихо произнесла: «Благодарю вас, джентльмены. Желаю вам удачи». Капитан что-то буркнул в ответ, но Дезире не стал вслушиваться. У него не было причин сомневаться в словах мисс Сомерсет, и все же он не понимал, как может она быть любезной с похитившими ее преступниками.

К ним подошел дю Раваль. Дезире представил его мисс Сомерсет, и он тут же сообщил, что экипаж прибыл. Навстречу им уже шли четверо слуг, двое несли ларец с деньгами. Дезире презрительно поморщился, услышав позади полные алчности возгласы пиратов. Сам он не чувствовал по отношению к ним ни малейшей благодарности — не более, чем к шляпе, которая защищает его от солнца, или к трости, на которую он опирается для солидности. В голове витала одна мысль: «А теперь убирайтесь отсюда, и поскорее».

— Я благодарю вас, месье де Кераньяк, от имени всей моей команды, — раздался позади голос капитана Барнета, и Дезире поневоле пришлось обернуться. — Если не возражаете, мы задержимся здесь ненадолго. Нужно пополнить запасы пресной воды и… — Колючая, недобрая ухмылка всколыхнула в душе Дезире непонятную тревогу. — Ну, вы понимаете.

— Вполне, — отрезал Дезире. — А вы, капитан, полагаю, тоже понимаете, что вам и вашим людям стоит молчать о том деле, которым вы были заняты на протяжении последних трех недель.

— Разумеется, сударь, мы же не глупцы и не спешим на тот свет. Можете не бояться за свою драгоценную репутацию. Если она и пострадает, то не по нашей вине. Честь имею.

Барнет небрежно щипнул поля шляпы, двое пиратов плюхнули ларец с деньгами на дно шлюпки, и она тотчас отчалила, направляясь к «Сирене».

— Луи, — вполголоса обратился Дезире к помощнику, — оставь в порту нескольких людей, и пусть приглядят за Барнетом и «Сиреной». Я желаю знать, когда они отплывут. И, думаю, будет не лишним поставить сегодня вокруг поместья двойную стражу.

— Вы боитесь нападения, сударь? — вмешалась мисс Сомерсет. — О, напрасно. Я слышала разговор пиратов — они собираются плыть куда-то… да, на Тортугу, если я верно запомнила. Они говорили, что это недалеко от Эспаньолы. — Она глядела прямо в глаза Дезире, и он ощутил, что ему будет нелегко возразить этой девушке или отказать в чем-нибудь. — Поверьте, им нет дела до вас, их интересует лишь одно — где потратить полученные деньги. И, насколько я успела узнать их, они предпочитают знакомые порты.

— Вы наблюдательны, мадемуазель, — с восхищением отметил дю Раваль. — Как вижу, вы станете моему другу и хозяину не только женой, но и верной помощницей.

— Разве не таков долг женщины по отношению к ее избраннику? — только и произнесла в ответ мисс Сомерсет и вновь устремила свое внимание на Дезире.

Тот не нашелся с ответом, невольно изумляясь: ему прежде не доводилось видеть или слышать, чтобы женщина — кроме его покойной бабушки Луизы — так спокойно и стойко следовала всем поворотам извилистой тропы судьбы. Или же она успела смириться со своей участью во время плавания? Как бы то ни было, это делает честь ее уму и душевным достоинствам.

Подсаживая мисс Сомерсет в коляску, Дезире убедился, что дю Раваль, как всегда, не подвел. В порту остались трое надежных людей: Линье, Мабер и Дено. Все они были хитры и осмотрительны, отлично владели оружием и искусством кулачного боя. Не сомневаясь, что шпионы вскоре доложат об отплытии «Сирены», Дезире приказал кучеру отправляться.

По дороге он не сводил глаз со своей невесты. Она же не скрывала любопытства, глядя по сторонам с милым ребяческим восхищением. Дезире мысленно усмехнулся: должно быть, мисс Сомерсет мало что видела в жизни, кроме родной Порто-Марии, а прекрасная Эспаньола всегда найдет, чем удивить любознательного гостя. Но вскоре мысли Дезире сменились иными — вернее, мысли исчезли вообще. Он мог только смотреть на нее и любоваться.

Она походила на тот портрет, что висел теперь в его спальне, — и одновременно нет. Она была намного прекраснее и живее. Синее платье, которое он сам покупал для нее три недели назад под руководством мадам Лорье, оттеняло голубизну ее чудесных глаз. Породистые черты лица удивительно сочетались с затаенной грустью во взоре, но Дезире счел это обычными девичьими страхами перед замужеством. Сердце его тотчас преисполнилось нежности. Он поклялся мысленно, что сделает все, чтобы развеять эти страхи и убедить мисс Сомерсет в том, что ей не найти более преданного и любящего человека, чем он.

Когда они прибыли в поместье, их встретили лакеи и горничные во главе с мадам Лорье. Дезире препоручил мисс Сомерсет заботам женщин, а сам удалился к себе, чтобы освежиться с дороги и переодеться. Он приказал подавать обед через два часа, решив, что мисс Сомерсет хватит времени на туалет и прочие хлопоты. Незадолго до того, как два часа истекли, прибыл посыльный и доложил, что адвокат Венсан покончил со всеми своими делами и явится завтра поутру, чтобы составить брачный контракт и уладить прочие юридические формальности.

* * *

— Кого я вижу! Клянусь преисподней, это же Элуа Мабер!

— Жерар? Откуда ты взялся?

Доверенный лакей месье де Кераньяка осторожно огляделся, не видят ли его товарищи, с кем он беседует. Знакомство с боцманом «Сирены», его соотечественником и просто неплохим парнем, хотя и пиратом, оказалось самым приятным событием за последние три недели.

— Э-э, приятель, лучше ты мне скажи, откуда взялся. Я же видел, как твой месье уехал в коляске с мадемуазель и прочими. Так что ты здесь делаешь?

Мабер помедлил с ответом, а потом понял, что судьба послала ему Жерара не напрасно. Сейчас он вытянет из него все про «Сирену», ее капитана и их планы. Желательно под добрый звон стаканов в «Петухе».

— Хозяин велел… — начал он, но Жерар перебил:

— Проследить, когда мы отчалим? Полно-полно, дружище, признайся, что я угадал. И скажу тебе сразу: нам таить нечего. Деньги мы уже поделили, а капитан сказал, что тратить их мы будем не здесь, а на Тортуге. Так что скоро попрощаемся. Вон, гляди: наши уже везут на борт последние бочки с водой. Сейчас закончат погрузку, и мы снимемся с якоря. И, коли так, предлагаю выпить на прощание.

— Раз ты при деньгах, то ты и платишь, — справедливо рассудил Мабер и взял Жерара под руку. Тот кивнул с довольной улыбкой.

— А то как же? За золото твоего месье — все лучшее!

«Индейский петух» встретил их привычным смрадным букетом запахов и веселым плеском выпивки. Белобрысая служанка Иветт с впечатляющими и мало прикрытыми формами звонко шлепнула какого-то пьянчугу по наглым пальцам, зазывно улыбаясь, и подошла к столу, за которым расположились Мабер с приятелем. Прежде чем отправить девицу за ромом, Жерар притянул ее к себе и одарил крепким поцелуем. Она неохотно высвободилась, но, уходя за напитком, спросила:

— А где же ваш капитан?

— Зачах от тоски по тебе, красавица, — замогильным голосом протянул Жерар и тут же расхохотался. — Но не грусти, на Тортуге он быстро найдет себе утешение.

Служанка фыркнула, но с заказом не помедлила. Ловя взглядом каждую каплю, Мабер следил, как Жерар разливает ром по стаканам, и схватил свой так, словно не пил целый год.

— За добрую встречу и удачное плавание! — провозгласил Жерар.

Мабер лишь согласно хмыкнул в ответ, уже делая из своего стакана первый глоток. Неудивительно, что дно показалось в следующий же миг.

— И еще по одному — за удачу! — прибавил Жерар, вновь наполняя стаканы.

Мабер по-прежнему не сводил глаз с темной душистой струи, звонко льющейся из бутылки. Вскоре он перестал считать выпитые стаканы, а на столе выстроился грозный бастион из новых бутылок, которые едва успевала приносить им Иветт. Размякший от сладостного тепла в желудке и тумана в голове Мабер не особо следил за тем, сколько пьет его собутыльник и пьет ли вообще. Сквозь пелену пьяного дурмана с трудом пробивалась мысль о хозяйском приказе. «Проследить, когда «Сирена» отчалит, и тотчас сообщить об этом». Но ведь пираты не уплывут без Жерара. А он — вот он, здесь, напротив. Так что еще есть время.

Мабер потянулся за новой бутылкой, но пальцы его ударились о крепкое предплечье боцмана «Сирены».

— Погоди-ка, дружище, — сказал Жерар. — Думаю, ты пропил еще не все мозги в своем котле, чтобы совсем ничего не соображать. Хочешь еще выпить? — Мабер кивнул. — Тогда слушай меня. Есть одно дело, совсем пустяковое.

— Какое дело? — Мабер ощутил, как хмель поневоле слетает с него. Несмотря на свою слабость, он знал, что хозяин никому не станет платить за скверную работу. — Если вы что дурное задумали…

— Дурное! Да на кой черт! — фыркнул Жерар, и у Мабера отлегло от сердца. — Больно нужен нам твой месье, мы недавно и побольше взяли. А дело простое: ты должен сегодня ночью сторожить черный вход со стороны садовой калитки; у твоего хозяина ведь каждую дверь охраняют. Оттуда выйдет мадемуазель, ты ее выпустишь, она быстренько перетолкует с нашим капитаном и вернется.

— А о чем ей с ним толковать? — удивился Мабер. — Раньше нельзя было, что ли? Или у него с ней это… шашни?

— Ну, ты придумал! — Жерар аж подавился ромом. — На кой черт она ему сдалась, он себе и получше найдет, и гораздо дешевле. Кончай-ка с вопросами, Элуа. И учти главное: за такой пустяк ты получишь все эти чудесные бутылки. — Он указал на гордую стеклянную крепость на столе жестом короля, дарующего верноподданному новое владение.

Мабер мигом позабыл все вопросы. Его рука дернулась сжать изящное горлышко новой бутылки, но Жерар опять остановил его.

— Не спеши. Сперва поклянись, что сделаешь все, как я сказал.

— Клянусь, Жерар, чем угодно! Все, что хочешь, только…

— Значит, по рукам. — Жерар протянул руку, Мабер вцепился в нее, словно умирающий от голода в кусок хлеба. — Ну-ну, будет, — поморщился боцман, и Мабер разжал пальцы. — Ты все понял?

— Понял, чего ж не понять. Я ночью стою на страже у черного входа, выпускаю мадемуазель, потом впускаю обратно. Так?

— Так. И если мадемуазель слегка задержится, ты не станешь поднимать тревогу. А чтобы ты поменьше думал и гадал, вот тебе еще — две тысячи реалов. — На стол тяжело плюхнулся кожаный кошелек, который едва не лопался от монет. — Надеюсь, это ты тоже понял?

— Да черт с вами — я же сказал, что согласен! — выпалил Мабер, не в силах оторвать глаз от кошелька. — Я ничего не знаю и знать не хочу. Ты мне платишь — я делаю то, что ты велишь.

— Вот и славно. — Жерар придвинул к нему кошелек и бутылки. — Благодари нашего капитана и выпей как следует за его здоровье. А мне пора на борт. Можешь доложить своему месье, что мы отплыли.

Когда Жерар поднялся и ушел, Мабер схватил бутылку и глотнул рома прямо из горла. В ушах у него звенело, по спине бежал ручейками пот, и славный напиток не мог утолить необъяснимой жажды.

Не в первый раз Мабер вступал в сговор с разными людьми, предлагавшими ему хорошие деньги, но прежде это шло лишь на пользу хозяину. Как, например, плантатор и судовладелец месье Лекромб, который желал предложить хозяину выгодное дело, а тот отчего-то не желал с ним встречаться. Тогда Маберу поставили круглую сумму за то, чтобы он подстроил якобы случайную встречу с месье де Кераньяком. Мабер так и сделал, встреча состоялась, и теперь Лекромб и хозяин ведут дела вместе. Но нынешняя история казалась Маберу странной и непонятной.

Хотя так ли нужно что-то понимать, если тебе платят — и платят намного щедрее, чем сам месье де Кераньяк? А вздумай он отказаться или обмануть, за жизнь его никто не даст и пустячного камешка с берега. Правда, если эти пираты впрямь задумали недоброе, он запросто сможет оказаться под подозрением, как часовой. И обличат его прежде всего полученные от Жерара деньги.

Счастливая мысль пришла Маберу в голову после еще нескольких глотков рома. Кошелек тихо звякнул, улетев в глубины кармана. Сам же Мабер поднялся и подозвал служанку Иветт.

— Бутылки не убирай — я скоро вернусь, понятно? — Он хотел поцеловать ее в губы, но промахнулся, и поцелуй пришелся в шею.

— Слушаюсь, сударь.

Девица высвободилась из его рук, и он тотчас позабыл о ней, стоило ему выйти на улицу. Вскоре он заметил своих товарищей, которые тут же поспешили к нему, проталкиваясь сквозь толпу.

— Ты где пропадал? — спросил Дено.

— Следил, — ответил Мабер с таинственным выражением, подняв палец. — Боцман с «Сирены» угостил меня выпивкой и заодно выболтал все.

— Ну? Что? Какие у них планы? — насели на Мабера оба товарища.

— Планы… — Он поманил обоих, призывая нагнуться, и расхохотался. — Да нет у них никаких планов. Скоро они отчалят и уплывут к морскому дьяволу на рога. Вон, глядите, уже закрепили шлюпки. Сейчас поднимут якорь — и поминай, как звали.

Дено и Линье посмотрели туда, куда указывал Мабер. «Сирена» готовилась отплывать: пираты суетились на палубе, кто-то полез на реи поднимать паруса. У Линье оказалась при себе подзорная труба, и он разглядел, как якорный канат медленно пополз вверх.

— Значит, — уточнил он, — можем вернуться к месье и доложить?

— Вы возвращайтесь, — сказал Мабер, — а я задержусь ненадолго — прослежу, куда они поплывут, потом вернусь. А ты, Жак… послушай, ты же не будешь возражать, если я сегодня ночью стану сторожить черный вход со стороны садовой калитки? А то у меня голова гудит после угощения этого пирата.

Дено вовсе не был против: ночью куда лучше нести дозор в уютной сторожке, чем на открытом воздухе, где тебя так и норовят сожрать заживо москиты. Приятели с усмешками переглянулись — видно, боцманское угощение вышло на славу, судя по крепкому запаху, что исходил от Мабера, — и отправились к портовой коновязи, где оставили лошадей.

* * *

Анна сидела за туалетным столиком изящной работы, пока две горничные-мулатки, Роз и Жанна, расчесывали ее наконец-то вымытые после долгого путешествия волосы. Порой она чуть поворачивала голову, чтобы девушкам было сподручнее, а сама тем временем разглядывала комнату, которую предоставила ей любезность месье де Кераньяка. Нельзя было не признать: она ожидала меньшего. И эта поистине французская, непривычная ей пышность казалась слегка странной в имении пускай удачливого, но самого заурядного вест-индского плантатора. Должно быть, он вправду не пожалел ничего для своей невесты.

«Бедная Кэт, — мелькнуло в голове Анны, пока горничные колдовали со шпильками, булавками, горячими щипцами для завивки и нитями жемчуга, — а ведь все это могло бы стать твоим. И, пожалуй, здесь ты была бы много счастливее, чем дома или с этим мерзавцем Уэйном». Мысль мгновенно растворилась в потоке других, когда Анна принялась рассматривать картины на стенах, кое-где убранных шелковыми драпировками.

Пастушеские идиллии на лоне природы, чарующе прекрасные и величественные греческие богини, античные герои, великолепные в своей мужественности… «Леди Сомерсет упала бы в обморок, увидев такие полотна, — подумала не без усмешки Анна. — А может, и не упала бы, а рассматривала бы тайком, любуясь и завидуя». С неохотой пришлось отвести взгляд от очередной картины и взглянуть в зеркало на полностью законченную работу Жанны и Роз.

Анна с трудом узнала себя: казалось, так чудесно она никогда прежде не выглядела. Поводов наряжаться у нее прежде не было — на все те нечастые приемы, которые давали Сомерсеты в Порто-Марии, ее не допускали. Сейчас же она казалась самой себе картиной в богатой раме, без которой ее красота не исчезает, но словно тускнеет и теряется.

Платье бледно-розовой тафты таинственно прошелестело, когда Анна поднялась перед зеркалом во весь рост. Бриллианты и жемчуга переливались в живом дневном свете, что щедро лился из высоких окон. Минуту-другую она любовалась своим отражением и безупречно сидящим — стараниями мадам Лорье — платьем. Старшая горничная давно уже удалилась, напомнив хозяйке о том, что вечером прибудет портниха, чтобы снять мерку для новых нарядов. Это слегка омрачило настроение Анны — дома ей часто приходилось, поскольку фигуры у них с Кэтрин были одинаковые, терпеть муки примерок вместо нее.

— Мадемуазель так красива! — послышался за спиной восхищенный и вполне искренний шепот Жанны.

— Если бы не вы и не мадам, — обернулась к обеим горничным Анна, — ничего бы не было. Вы помните, в каком виде я вошла в эту комнату? — Девушки смущенно потупились, пытаясь скрыть робкие улыбки. — Верно, лучше не вспоминать. Поэтому спасибо вам за все. Жаль только, что мне нечем вознаградить вас… — Анна задумалась на мгновение, а потом протянула обеим горничным по жемчужине из своего «приданого».

Смугло-румяные лица Жанны и Роз мгновенно посерели, девушки едва не шарахнулись прочь от протянутых к ним рук с жемчужинами. Казалось, ласковый голос молодой хозяйки не сразу дошел до их слуха, привыкшего к одним лишь упрекам.

— Берите, не бойтесь, — продолжала Анна. — Только — тсс! Пусть это будет наша маленькая тайна.

Горничные с благодарностью закивали и удалились, перед тем несколько раз спросив, уверена ли мадемуазель, что они ей больше не понадобятся. Анна с улыбкой заверила их, что желает пока побыть одна и собраться с мыслями перед более коротким знакомством с женихом. Но следовать своим словам она не спешила. Когда за Роз и Жанной закрылась дверь, Анна принялась все так же рассеянно разглядывать комнату, бродила туда-сюда, небрежно пробежалась пальцами по струнам лютни. И лишь сыграв несколько строк, поняла, что подбирает на слух одну из песен, которую слышала от пиратов «Сирены».

Сердце ее разрывалось надвое.

Выросшая в богатом доме Сомерсетов, она никогда не имела ничего своего. Порой ей казалось, что у последних слуг и рабов больше прав, чем у нее. А взгляды, которые изредка бросал на нее сэр Чарльз, говорили о самой настоящей черной ненависти. Почему он терпел ее в своем доме, всегда было загадкой; хотя таково могло быть желание Кэтрин, искренне, по-сестрински любившей Анну, а сэр Чарльз и леди Сомерсет обожали дочь. «Да уж, обожали, — тут же оборвала себя Анна. — Грош цена их родительской любви, если они готовы отдать ее за это чудовище, Уэйна».

Превратность — или, скорее, насмешка — судьбы готовилась обернуться роковой ошибкой. Пожалуй, думала Анна, было бы вправду лучше, окажись сейчас на ее месте Кэт. Потому что Кэт заслуживала такой жизни — и заслуживала любви месье де Кераньяка, и вполне могла бы сама полюбить его. Чего Анна, несмотря на всю эту изысканную роскошь, никогда не смогла бы сделать. Ибо, как ни глупо это звучит, сердце ее уже не принадлежало ей.

Она сама не понимала, чем Бен Барнет так привлек ее. Пират, грубиян, невежда, несдержанный на язык пьяница — но лишь на первый взгляд, ведь таким его сделала та среда, в которой он вырос. Доведись ему воспитываться иначе, он стал бы совсем другим. И все же остался бы тем, кто он есть на самом деле, — искренним, честным, отважным и даже по-своему благородным человеком, прятавшим за стеной грубости не такой уж скверный от природы нрав. Он не желал выпускать свой нрав на волю, но тот рвался наружу, как ветер в крохотную щель, и все сильнее тянул ее к нему. И Анна чувствовала, что его самого влечет к ней не меньше.

Она знала, что нравится ему, как женщина, и страшилась этого, ибо считала некоторые стороны любви, благодаря воспитанию леди Сомерсет, гнусными и чуть ли не греховными. Но Бен и здесь повел себя достойно, как истинный джентльмен. Он не воспользовался ни своей силой, ни ее слабостью, хотя неоднократно имел такую возможность. Разве не говорит один такой поступок громче сотен тысяч произнесенных слов?

Но не в этом было дело. Анна не сомневалась ни в своих чувствах, ни в Бене, и все же в душе ее зудел москитом противный голосок алчности: «Неужели ты вправду так желаешь стать леди удачи, бродягой, пиратской подругой? Милости Фортуны не вечны. И как бы ни был удачлив твой избранник, разве сможет он окружить тебя той роскошью, которую ты видишь вокруг? Дезире де Кераньяк уже боготворит тебя, готов исполнять любые твои прихоти. Разве ты этого не заслужила — ты, а не Кэт?»

Анна вскочила с кресла, оброненная лютня жалобно тренькнула. Руки сами потянулись закрыть уши, словно желая заглушить этот мерзкий голос. «Нет, никогда и ни за что! Я выбрала, я решила и не изменю своему решению. Зачем мне менять одну клетку на другую, пускай даже изящную и красивую? Я желаю быть свободной, как Бен. И мне никто не нужен, кроме него. А что до богатства… — Анна огляделась вокруг, ноги сами принесли ее к туалетному столику, уставленному шкатулками и ларцами. — Кто помешает мне прихватить с собой кое-что?»

Размышления прервала Роз, доложившая, что обед подан.

* * *

Стол месье де Кераньяка был великолепен; в голову Анне закралась мысль, что на таких обедах недолго и разориться. Аппетит ее мигом разыгрался, точно шторм на море, при виде блюд со свежезажаренной дичью — рябчиками, чирками, фламинго, чьи языки считались изысканным деликатесом, рыбой, овощами и фруктами, многие из которых Анна видела впервые. Но ее мало интересовало то, как они называются. Гораздо любопытнее было отведать их на вкус.

Два безупречных лакея, достойные королевского двора, прислуживали за обедом, разливали вино, словно угадывая заранее любое желание Анны. Месье де Кераньяк лишь поприветствовал ее и умолк — очевидно, чтобы она могла вдоволь насытиться. Когда же они перешли к десерту, Анна поняла, что нужно что-то сказать.

— Я благодарю вас, месье, — тихо произнесла она, — за вашу любезность и за тот прием, который вы оказали мне.

— Значит, мадемуазель, вам понравились подарки и ваша комната? — спросил он, слегка покраснев, и Анна ответила милой улыбкой. — Смею ли я мечтать о большем счастье? Ведь вся жизнь моя отныне — служение вам, дорогая.

— Вы очень любезны, сударь.

Анна опустила глаза — отнюдь не из скромности: этот полный восхищения и любви взгляд терзал ее совесть, как раскаленные клещи. Столь честный, простой, добрый человек, как месье де Кераньяк, ничем не заслуживал обмана — но его не заслуживал и Бен. «Господи Боже, за что? Почему я должна делать этот страшный выбор?»

— Чем вы желаете заняться сегодня вечером, мадемуазель? — продолжал Кераньяк, не подозревая о буре в душе Анны. — Мой сад к вашим услугам. Или же мы можем прогуляться по моим владениям, которые скоро сделаются вашими.

— Благодарю вас, месье, сегодня я предпочла бы отдохнуть — путешествие утомило меня. Но завтра, — как ни жгли горло эти слова, Анна произнесла их все с той же улыбкой, — я охотно разделю с вами прогулку. Приятно будет пройтись по земле, которая не качается.

— Конечно, как пожелаете, — мгновенно отозвался Кераньяк. — Завтра с утра нас ждут юридические формальности, и после этого я полностью в вашем распоряжении. Мадам Лорье говорила вам о портнихе? Прекрасно. Прошу вас, не скупитесь, я предоставлю вам любую сумму на расходы. И, — он вновь покраснел до самых глаз — на сей раз от счастья, — пора позаботиться о вашем свадебном наряде.

— Вы правы, сударь.

Едва обед закончился, Анна удалилась, перед тем выслушав немало любезностей от Кераньяка. Говорить он умел, спору нет, — он был начитан и явно получил прекрасное для Вест-Индии образование, несмотря на свое невысокое происхождение. Вырваться из тенет красивых словес Анне удалось, лишь напомнив Кераньяку о своей усталости. Он немедленно распрощался с нею, перед тем нежно поцеловал ей руку и явно желал получить иной поцелуй с намеком на большую близость. Но никаких вольностей он не допустил, и, когда Анна поднималась по лестнице к себе в комнату, она ощущала спиной его взгляд — он сожалел о том, что она уходит.

«Нет, — вновь оборвала она себя. — Ты решилась — значит, отступать нельзя. Кераньяка жаль, но он скоро тебя позабудет. Кроме того, каково ему было бы узнать правду? Несомненно, он бы оскорбился до глубины души. Его уважение тотчас обернулось бы негодованием, а любовь — презрением. И он никогда, ни за что не поверил бы, что это всего лишь нелепая случайность, а не хитрый сговор».

После двухчасового визита говорливой портнихи Анна вновь отослала горничных, заявив, что собирается лечь спать пораньше. Резные часы на стене торжественно отбивали каждую четверть часа, в раскрытое окно вплывали нежные и пряные запахи тропического вечера, и ветерок легонько шевелил занавески на окнах.

Анна ждала. Из окон не было видно моря, но сердце ее рвалось туда, к берегу, на качающуюся палубу «Сирены», где сейчас точно так же стоит Бен, смотрит в сторону имения Кераньяка и ждет своего часа.

* * *

— Ничего не понимаю, Жак, — возмущался дю Раваль. — Ты сказал, что Мабер выпросил у тебя пост у черного входа рядом с садовой калиткой. Так где же он?

Дено лишь развел руками. Сумерки уже сгустились до темно-синего, а Мабер так и не вернулся в поместье. Вряд ли с ним могло что-то случиться — не такой он человек, чтобы дать себя в обиду. Затем Дено вспомнил, как Мабер похвалялся сегодня своей хитростью и как от него разило хмельным, и поспешил рассказать об этом дю Равалю. Тот в ответ не сдержал брани.

— Когда этот пьянчуга явится, уговорю хозяина вышвырнуть его на улицу, — заявил дю Раваль, отведя душу. — Довольно мы его терпели. А пока, Жак, становись на его пост.

Дено тотчас отправился, куда велели, продолжая мысленно бранить непутевого товарища.