Слишком странная, чтобы не влюбиться (гет)

Комната застыла в мягком, рассеянном свете. Солнце сдержанно проникает сквозь плотные шторы, оставляя тонкие полосы на полу и стенах — как осторожные мазки кисти. Воздух наполнен запахом кофе, свежевыстиранной ткани и чем-то чуть искрящимся, похожим на статическое электричество — ожидание витает в каждом углу.

Ролан застёгивает последнюю пуговицу тёмно-синей рубашки. Пальцы двигаются точно, но внутри — ощущение, что что-то не на своём месте. В зеркале — немного взлохмаченные волосы, внимательные карие глаза и улыбка, которая старается казаться спокойной, но слабо прячет волнение.

Он медленно поправляет воротник, делает шаг назад. Взгляд оценивает отражение: тёмные джинсы, аккуратная рубашка, подвернутые рукава. Образ собранный, почти строгий. Слишком собранный. Словно готовится не к свиданию, а к защите диплома перед комиссией по этикету.

Щелчок — селфи уже в чате:

— «Если я приду в этом, меня не убьют?»

Ответы приходят почти сразу:

08:35 Studios: — «Тебя убьют, но красиво».

08:36 Niso: — «Убийство — достойная цена за стиль».

Он усмехается — криво, с оттенком благодарности. Эти короткие реплики сбивают напряжение, возвращают в реальность. Помогают дышать ровнее.

На часах — пятнадцать минут до выхода.

Рубашка летит на спинку стула. Движения становятся быстрее, привычнее. Новая комбинация: тёмные джинсы, черно-белые кроссовки, серая джинсовая куртка, футболка с котами на тонущем корабле, перчатки без пальцев. В этом — его ритм. Свобода. Маленький намёк на шутку. Всё, что нужно. Тихо шепчет: — Готов.

Он замирает у двери. Взгляд скользит по выключенному экрану телефона, возвращается к зеркалу. В груди — знакомая вибрация, не совсем страх, но и не просто радость. Что-то среднее между прыжком с парашютом и моментом, когда видишь её имя на экране.

И всё-таки, несмотря на тревожные волны внутри, лицо становится чуть мягче. Потому что впереди — встреча с Кристи. А значит, будет хаос, смех, возможно — какой-нибудь нелепый комментарий про его прическу. И в этом всём — смысл. Его смысл.

Путь до её дома — как во сне наяву. Ролан идёт автоматически, шаг за шагом, будто сам воздух толкает вперёд. Мир вокруг теряет резкость: дома расплываются в сером, звуки исчезают. Осталось только эхо собственных шагов и стук сердца — глухой, нетерпеливый.

У подъезда тишина хрустит в ушах. Ветер играет с пылью и чьими-то вчерашними словами, вырывает их из небытия и снова уносит, небрежно, как листок из кармана. Мысль вспыхивает внезапно: — «А вдруг она передумает?» — Но ноги не подкашиваются. Тело не слушается страха. В нём уже живёт другое чувство — тихое, тёплое, тревожное.

Дверь открывается.

На пороге — Кристи. Взрыв цвета и эмоций. Волосы растрёпаны, как после битвы с подушками. Свитшот — будто выдернут из другого дня недели. И глаза — с таким ярким блеском, что утро отступает, прищуривается, сдается. На ней — живое, несдержанное настроение, и никакой прелюдии.

— Ахаха, глупец! — выкрикивает она, как будто начала спектакль без предупреждения. — Ты пришёл на свидание с той, кто украдёт твоё сердце… и бутерброд!

Он замирает, вытягивает лицо с трагической точностью. Пауза — густая, весомая. Как будто судьба решила подождать.

— О нет… — произносит он шёпотом обречённого. — Только не мой бутерброд… Я делал его целых четыре минуты. Он знал, чем всё закончится. Он был готов... но я — нет.

Молчание. А потом — смех.

Кристин смех не просто звучит — он лопается мыльными пузырями в воздухе. Чистый, искренний, будто рождается в тот же миг, что и слова. Он разрывает нервное напряжение пополам, превращая тревогу в тепло.

Ролан чуть выдыхает. Внутри ещё остаётся дрожь, но она уже не пугает. Она — как первый аккорд, на котором строится мелодия. В её глазах — солнце. В его — покой, вперемешку с лёгким волнением.

Они оба знают: это утро началось. По-настоящему.

В воздухе витает легкость — та самая, когда никуда не спешишь, но как будто всё возможно. Он спокойно произносит, почти лениво, с едва уловимой улыбкой на губах: — Ну что, куда направим нашу экспедицию?

Кристи не раздумывает ни секунды. Ее глаза вспыхивают, как будто кто-то за кулисами щелкнул прожектором. Энергия в ней — как фейерверк на старте.

— В парк развлечений! Срочно-срочно, пока аттракционы не превратились в тыкву! — выкрикивает она, мгновенно цепляясь за его руку и дергая вперед, как будто и правда успеть — вопрос жизни и вафель на палочке.

Он не двигается. Стоит, словно врос в землю, с выражением мягкого изумления, будто наблюдает за бегущей на него белкой с карандашом в лапах.

— Дурёха… до него двадцать минут на машине. Ты телепорт в рюкзаке припрятала? — спокойный тон, но глаза смеются, играют в унисон с её хаосом.

Кристи резко замирает, словно ей кто-то нажал на паузу. Лоб морщится, язык высовывается чуть-чуть — она явно что-то пересчитывает в воображении.

— А ну да… хех, нене, прости-прости-прости. Тогда... Самокат? Да! Самокат! Уиии! — скачет на месте, будто уже держится за руль.

Ролан, не теряя ровного ритма, подходит к ближайшему самокату. Цокает, словно подтверждая важность дипломатического решения.

— Почему бы и нет. Разве я могу противиться судьбе, зовущей колесить в закат?

Он бронирует самокат, поворачивается к ней и делает приглашающий жест, немного театральный — почти как рыцарь, предлагающий руку принцессе перед боем с ветряной мельницей. — Забирайся.

Кристи с разбегу прыгает за ним, обхватывая его за талию. Смеется звонко, раскатисто, как будто всё это — сцена из комедийной оперы.

— Впере-еёёёёёд, мой верный слуга! — тянет фразу с преувеличенной важностью, как будто верхом не на самокате, а на боевом драконе.

Ролан выдерживает театральную паузу. Дышит ровно, словно капитан перед отплытием. Поворачивает голову через плечо, не скрывая ухмылку:

— Есть, моя госпожа. Курс: на безумие.

Он трогается мягко, удерживая равновесие так, будто и правда весь этот шум и вихрь — часть какой-то сказочной миссии. За спиной его голос звенит — Кристи что-то напевает под нос, чередуя фрагменты песен, звукоподражания и свои же реплики. Он не прерывает. Пусть звучит. В этом беспорядке — её мелодия, и он под неё подстраивается, как аккомпанемент.

Ему нравится её хаос. Она — будто салют среди обычного неба. А он — тихий фонарь, что освещает дорогу, не мешая фейерверкам танцевать.

Самокат легко катит по асфальту, будто вписываясь в ленивый ритм воскресенья. Кристи сидит впереди, обняв руль, а Ролан за ней, удерживая равновесие одной рукой, другой обнимая её за талию — чуть небрежно, но с заботой.

Кристи неспокойна. В голове явно буря идей, в которой она живёт и которую Ролан давно уже принял как часть утренней рутины. Её голос вдруг выстреливает: — А если бы ты был арбузом… ты бы хотел, чтобы тебя съели?

Ролан моргнул. Пауза — на долю секунды — и вот уже в голосе сдержанная торжественность:

— Только если это будет праздничный стол. Со свечами. С оркестром. И чтоб меня ели с уважением… — он делает нарочито серьёзное лицо. — Никому не позволю грызть меня пластиковыми вилками.

Кристи хрюкает от смеха, мотает головой: — Енеене, серьёзный арбуз! С почестями, ага… может, тебя ещё в новостях покажут? «Съеден геройски, не разрезан, а распят».

— Главное, чтоб не под соевым соусом, — добавляет Ролан с невозмутимой важностью. — Я всё-таки фрукт, а не суши.

Она фыркает, резко оборачивается через плечо, волосы щекочут ему щеку: — Ага, а если телепортироваться, но каждый раз с рандомным голосом? Или читать мысли… только котов?

Он делает вид, что всерьёз размышляет, даже кивает: — Телепорт, конечно. Представь: входишь с пафосом в бар — а голос, как у мультяшного белки. И ты ничего не можешь с этим сделать. — Он чуть склоняет голову, шепчет театрально: — Всё ради искусства.

— Но коты! — драматично восклицает она, вскидывая руки. Самокат чуть вильнул. — Они же ВСЁ знают! Ну, почти. Ну, я так думаю!

— Коты — агенты хаоса. Как ты, только пушистее.

— ЕЕЕНЕН, я не пушистая, я —... — она закатывает глаза. — Я... ну... тепловатый облачок с голосом чайника. В отличие от тебя, мистер «Я серьёзный арбуз, возьмите меня на бал».

Он смеётся, мягко. Его смех — как утренний чай: не громкий, но тёплый, с послевкусием.

На мгновение они просто катятся. Тишина уютная, как плед.

Кристи вдруг кидает: — А если бы у нас был питомец... кактус... и холодильник... кого бы ты любил больше?

Ролан медленно выдыхает, прищуривается, будто рассматривает вопрос с научной точки зрения:

— Холодильник, наверное. В нём еда. Но... кактус никогда не закроется от меня, если я забуду положить внутрь молоко. — Он делает паузу. — Хотя... холодильник можно обнять без последствий. Кактус — не факт.

— Пф! Ты бы забыл полить кактус, вот он и уколол бы тебя за предательство.

— А холодильник простил бы и остался бы холодным... как моя самооценка после твоих вопросов.

Она поворачивается и кладёт голову ему на плечо — будто пытается спрятать улыбку. Ролан не двигается, только чуть сильнее обнимает за талию.

Утро продолжает раскручиваться вокруг них — мягкое, абсурдное, бесконечно живое. И в этом хаосе их разговоров, случайных прикосновений и солнечных бликов, кажется, есть что-то настоящее. Что-то своё.

Солнце всё ещё не успело прогреть воздух до конца, но лёгкий ветерок заставляет чувствовать себя уютно и свободно. Парк утопает в тени раскидистых деревьев, и, кажется, что здесь, среди этого спокойствия, время замедляется.

Ролан и Кристи едут на одном самокате, их движения сливаются в некий танец, в котором он — якорь, а она — вихрь. В её хаотичном смехе, в её непрерывных словах, в этих мелькающих образах и метафорах — целый мир, в котором он с лёгкостью теряется. Она всегда такая — немного непредсказуемая, немного безумная, но так забавно тянущая его за собой.

— О, мне тут, знаешь, прям сильно хочется на карусель! — Кристи спрыгивает с самоката, как будто обнаружила новое игровое поле, и взгляд её блестит.

Она уверенно направляется к ближайшей карусели, за которой тянется рядышком ещё несколько аттракционов. Подходит к лошадке — белоснежной, с длинной гривой, и, как только она садится, изо всех сил изображает высокомерную королеву.

— Отвези меня в страну морковных пони! — Кристи вытягивает шею, по-своему величественно расправляет плечи. Уголки её губ дрожат, готовые вырваться в очередной невообразимый смех, но она удерживает серьёзность.

Ролан, стоя рядом, не может не улыбаться, наблюдая за её игрой. Его взгляд мягкий, словно тёплая весенняя ласка. Он медленно подходит к карусели, вытирает ладони о джинсы и кладёт одну на перекладину, с улыбкой наблюдая за её стремлением быть центром вселенной.

— Погоди, — он делает театральную паузу, взгляд его становится будто серьёзнее, — у меня лошадь сдохла… Придётся подождать.

Словно по команде, его лицо смягчается, и он едва ли сдерживает смех. Кристи щурит глаза, пытаясь уловить, где здесь граница между игрой и реальностью, но её лицо быстро расплывается в улыбке, когда она хватается за его руку.

— Ну, вот, Ролан, ну серьёзно, ты вообще как так можно — вообще никак! — её голос взрывается по интонации, но в нём столько игривости, что даже её яркое недовольство становится милым и неожиданным. Она аккуратно подталкивает его, как бы пытаясь вернуть его на свою волну.

Он слегка наклоняется, снова ловя её взгляд — вот это тёплое безумие, которое она приносит, его привлекает. Но Ролан остаётся собой, лёгким и терпеливым, в ответ мягко оглядывает её с серьёзным лицом.

— Да, да, конечно, — отвечает он, поигрывая с ролью невинно пострадавшего. — Теперь я обязан тебе сделать корону из фольги. Это обязательно.

Она расхохоталась, обняв его за плечо, будто её мир в этот момент ограничивается только этой игрой, и все остальное просто исчезает. В её глазах — светлый огонь, словно в её душе горит целая вселенная, наполненная миллионами идей.

Кристи, с лёгкостью и грацией, спрыгивает с карусели-лошадки, её ноги в белых кроссовках чуть скользят по каменной плитке, но она быстро восстанавливает равновесие. Её каштановые волосы распрямляются после танцевальных взмахов, а на лице вспыхивает озорная улыбка. Она как будто сама не замечает, как её тело следит за ритмом какой-то внутренней музыки, и с полуоборота, танцуя, задаёт вопрос, как бы из ниоткуда: — А если бы ты был булочкой, какой бы начинкой ты был?

Ролан, стоящий рядом с ней, слегка прищуривается, оглядывая её с улыбкой, но неторопливо, как будто время на мгновение замедляется. Он смотрит на её яркие глаза, и в них столько искренности и легкости, что хочется ответить также. Он неспешно растягивает губы в улыбке, его длинные волосы чуть колышутся на ветру, а пальцы, скрытые в чёрных перчатках без пальцев, скрещиваются на груди.

— С корицей. Добрый, мягкий, но с огоньком. А ты? — его голос мягкий, тёплый, с лёгким оттенком самоиронии, он как всегда готов поддержать её в её фантазиях.

Кристи, не теряя темпа, сразу же парирует, её глаза искрятся весельем, а губы шевелятся, словно она не может дождаться, чтобы озвучить свою версию:

— Я — с васаби! Начав меня кушать, никто не ожидает, что будет плакать!

Она смеётся над своим собственным "поворотом", словно невероятно гордится этим образом. Она обожает разыгрывать Ролана, зная, как его тепло всегда откликается на её дикие идеи. Но вот, разговор смещается на другую волну — теперь они обсуждают, как бы выглядели в образах: он — загадочный маг, а она — его беспокойная, но верная помощница. Или вот их фурри-версии: она — ушастая лиса в костюме горничной, а он — огромный медведь-дворецкий. Ролан с улыбкой поддерживает эти идеи, наслаждаясь процессом, как и она, но тут происходит нечто неожиданное.

Он вытаскивает из своего рюкзака забавные ушки, надевает их и, по-прежнему сдержанно, но с каким-то драматичным пафосом, сообщает: — Теперь я официально твой боевой напарник. Маг-барсук, готов к бою.

Кристи в шоке, она останавливается, глаза округляются, как будто она не может понять, что происходит. Молчит несколько секунд, потом из её горла вырывается взрыв удивления: — ЧТО?

Ролан, не меняя выражения лица, продолжает играть свою роль, будто бы этот момент был заранее продуманным эпизодом из их маленькой пьесы: — Барсук. Мог бы быть енотом, но у них другой энергетический профиль.

Кристи немедленно задирает подбородок, делая вид, что сейчас её завалит этот "гениальный" аргумент. Но уже в следующую секунду она снова смеётся, едва сдерживая себя: — Ахах, ну ты, конечно, барсук! Просто с ума сойти, какой ты серьёзный!

Её смех звучит искренне, чуть хохочущим эхом, в котором всё иронично, но в то же время совершенно беззаботно и по-настоящему весело. Ролан только качает головой с некой театральной серьёзностью, наблюдая за её реакцией. В его глазах — тёплый свет, нежный, спокойный, как всегда. Он любит её сумасшедшие фантазии и её бесконечную энергию. Любит, потому что она такая — без тормозов, свободная в своих мыслях и чувствах.

Ролан нежно смотрит на неё, но его взгляд немного меняется, когда она снова вытаскивает какой-то странный аксессуар из кармана — какой-то смешной декоративный элемент, который она точно сама же и придумала. И, скорее всего, именно так, в её мире, что-то подобное могло бы стать важным артефактом для их следующей игры.

Парк просыпается в середине апреля, медленно и тепло, как кошка на утреннем солнце. Воздух пахнет сладкой ватой, свежими пончиками и лёгкой весёлой пылью, что поднимается с гравийных дорожек. Где-то вдали дразнит музыка старой карусели, и время будто отстаёт на пару шагов — специально, чтобы не мешать им.

Кристи, в своём хаосе, сливается с этим утром идеально. Она кружится, влетая в солнечные пятна, как в порталы, волосы скачут за ней, как шаловливые тени. Белые кроссовки отстукивают свой ритм — не ровный, не логичный, но живой. В какой-то момент она резко останавливается, откидывает голову назад, руки театрально раскидывает, как дирижёр без оркестра:

— Я хочу смотреть на мир сверху! — восклицает с той самой пафосной интонацией, которую обычно сохраняют для тостов или фанфиков. — Прям как на гифках! Чтобы ветер, и крик чаек, и я такая: «вжух!»

Ролан замирает на секунду, будто прокручивая в голове мультик, где её «вжух» — отдельный герой. Его губы чуть изгибаются, но он делает вид, что борется с улыбкой. Серо-джинсовая куртка скрипит, когда он чуть наклоняется и протягивает руку, изображая аристократическую серьёзность: — Тогда, леди Кристи, позвольте проводить вас... на вершину мира.

Она хватает его руку без колебаний, шумно вдыхает: — О-о-о, ща будет кинцо!

И пока они идут к кассе, где кассирша скучает под солнцезащитными очками в форме сердечек, их разговор разрастается — как виноградная лоза на тепле.

— У нас дома будет комната... — начинает Кристи внезапно. — Для косплея! И ещё для рисования! И для просто обнимашек. Много-много подушек. И кот. Нет, два кота. Нет, стоп. Один кот, один дракон. Всё! Я решила!

Ролан смеётся тихо, больше плечами, чем голосом. Смотрит на неё — не просто внимательно, а будто запоминает каждую деталь. Отрывисто, но мягко отвечает:

— Я бы хотел однажды устроить тебе целый день сюрпризов. Такой квест, знаешь... с записками, фейковыми злодеями, побочным боссом в виде плюшевой акулы… И в финале — поцелуй. Или два. Или... кот.

— М-м-м, звучит как сюжет моего сна! — она щёлкает пальцами. — Но! Только если ты будешь в костюме какого-нибудь… бархатного колдуна. С серьгой. И немного драматичного шепота. Типа: «я знал, что ты пройдёшь все испытания…» — она прищуривается. — О, и фон! Падающие лепестки сакуры!

Он кивает, как будто всё это уже включено в план.

Очередь движется, билеты в руках, шаги ведут их к кабинкам колеса обозрения. Металл скрипит лениво, кабины раскачиваются в лёгком ветре. Кристи запрыгивает в свою, будто это сцена, и усаживается, как королева на троне. Руки складывает на груди, взгляд устремлён вдаль, подбородок высоко.

— Я тут как дома, — говорит строго. — У меня тут... мм... видовой завтрак по расписанию.

Но стоит кабинке начать движение вверх, дыхание ускользает вместе с лёгкой ухмылкой. Плечи напрягаются. Веки чуть дрожат. Вся поза — ещё царственная, но будто натянутая, как струна.

Ролан ничего не говорит. Просто берёт её за руку — спокойно, без театральщины. Не чтобы впечатлить, не чтобы защитить. Просто потому, что рядом. И в этом простом, почти случайном касании — уютная, настоящая поддержка. Не «вжух», а «я здесь». Не громко. Но глубоко.

Кристи не смотрит на него. Но пальцы сжимаются чуть крепче.

Тишина. Но она уже не пугает. Только раскачивается вместе с кабинкой. Высоко над парком. Высоко над гравием, музыкой и пончиками. И всё, что важно — в этой тишине.

— Ммм... спасибо, — тихо. Почти неслышно. Она не смотрит, но не убирает руки. Сжимает пальцы чуть крепче.

Он не торопится говорить. Сначала — взгляд в окно, вниз, на крошечные аттракционы, бегущих детей и солнце на крышах палаток.

— Смешно, как всё снизу кажется игрушечным, — наконец говорит. — А внутри всё равно что-то гудит.

— Ну да... как будто не знаешь, боишься ты или радуешься. Оно одновременно, ененен.

Парк просыпается лениво. Ветер лениво перелистывает страницы весны — лепестки, фантики, лёгкий запах сахарной ваты. Где-то вдали кричат дети, колесо обозрения неторопливо вращается, будто вздыхает. Десять утра, середина апреля. Солнце играет бликами на скамейках и чьих-то улыбках.

Кристи молчит уже несколько секунд — нечасто такое случается. Смотрит куда-то мимо, туда, где ничего нет, кроме деревьев и ветра.

В её лице — будто что-то дрогнуло. Глаза блестят, но не от смеха. В уголках губ затаилась неуверенность.

— Иногда кажется… я слишком странная, — говорит почти шёпотом. Не в её обычной манере, без "аххп" или "ененен". Просто. Почти серьёзно. — Не в «хи-хи», а прям слишком. Для всех. Для мира.

Слова повисают в воздухе, как мыльный пузырь — хрупкий и цветной. На миг всё замирает.

Ролан не дёргается. Не начинает спорить, не даёт речей. Только мягко прижимает её к себе, ладонью на затылке, как будто это единственный ответ, который здесь уместен. Тепло обнимает, не спеша, никуда не торопясь. Дышит ровно. Просто делится своим теплом — обнимает, спокойно, надёжно, долго. Его руки мягкие и тёплые, с лёгким запахом чего-то знакомого: может быть, кофе… и чуть-чуть одеколона.

Он мягко улыбается, словно и правда не может представить мира, где её «слишком» — это недостаток.

— А мне кажется… — его голос почти не слышен, тёплый, как плед в пасмурный день, — ты слишком волшебная, чтобы быть обычной.

Кристи молчит. Утыкается носом в его плечо. Только дыхание ровное, чуть дрожащая затылочная прядь. Кажется, она в этот момент — как картинка в рамке: неподвижная, но полная чувства.

Пауза — не неловкая, а как хорошая музыка: затихающая, чтобы зазвучать заново.

Ролан медленно отстраняется, отходит на шаг — ровно настолько, чтобы видеть её лицо. Щурится, будто что-то изучает. Потом — театральная серьёзность, голос с намёком на заговор: — Ты не замечала? У тебя над головой... сердечко. Оно появляется каждый раз, когда ты смотришь на меня вот так.

Он показывает пальцем в воздух, чуть выше её головы, изображая невидимую фигуру.

Она мгновенно морщится, закатывает глаза с преувеличенным «фуууу», но это не работает. По губам ползёт скрытая, предательская улыбка. Уши краснеют, щёки розовеют. Она сдвигается ближе, будто случайно касается его ноги своей. В голосе — фырканье и победа:

— Тьфу! Ужас. Милота запрещена! Наказание — тридцать лет ролевого флирта без перерыва!

— О нет… — театрально хватается за сердце. — Только не это. Хотя… с тобой я бы выдержал даже пятьдесят.

На спуске Кристи кажется другой. Не громче, нет — просто ярче. Будто кто-то в ней щёлкнул выключателем — и яркость вернулась. Подпрыгивает, кулачки прижаты к груди, глаза горят.

— Ахахаха! — вскидывает руки, будто держа невидимый меч. — Я украду твоё сердце! И никто меня не остановит! Ни один храбрецуня!

Ролан смотрит снизу вверх, с притворным ужасом. — О нет... Только не ты, загадочная похитительница сердец!

Он хватает грудь, будто она уже вырвала из него самое важное, и откидывается на спинку кресла, театрально падая духом. — Тебя не остановить... Придётся объявить розыск. Особенно если ты похитишь его в костюме кошки-пиратки.

— Ты ещё не видел мою треуголку… — зловеще шепчет она вставая, расставив ноги, балансируя, будто капитан корабля на мачте. В глазах — огонь. В позе — вызов. Но потеряв самообладание, Кристи вздрагивает от смеха и, не удержавшись, хватает его за плечи, шепчет: — Всё моё! Нечего было быть таким мягким пирожком, понятно?!

Ролан хмыкает, прижимаясь лбом к её лбу. — Сам виноват. Влюбился в бурю с глазками.

Колесо скрипит внизу, под ними — шумный апрель, сверху — только небо и дрожащая в стекле их отражённая близость. Кабинка притормаживает у самой земли, но никто не спешит выходить. Внутри — ещё немного времени, ещё немного тишины между словами.

Кристи хмыкает, поворачивает лицо к окну и дует на стекло. На запотевшей поверхности быстро рисует пальцем рожицу с усами и крошечным плащом.

— Это я. Великий злодей Сердцеугон. Твоя любовь теперь в моём подземелье! — выкрикивает шепотом, будто сцену передразнивает.

Потом добавляет совсем тихо: — Наверное, у меня в голове тоже подземелье... Только с плюшевыми монстрами и случайными кнопками. Иногда нажимаю и не знаю, что произойдёт.

Она не шутит. Точнее, шутит — но это как платье поверх шрама. Ролан прислоняется к стеклу рядом, плечом к её плечу. Смотрит на нарисованную рожицу с усами, потом — на её отражение.

— Значит, там мягко. И немножко опасно, — говорит серьёзно, будто обсуждают реальную карту. — Подземелье с неожиданными ловушками и плюшевыми минотаврами. Звучит как лучшее место на свете. Можно экскурсии водить.

Кристи медленно поворачивает голову. В глазах — что-то слишком настоящее.— А если кто-нибудь зайдёт и испугается?

Он не смеётся.

— Значит, это был не тот герой. А настоящие — остаются. Даже если боятся. Особенно если боятся.

Кабинка замедляется окончательно, лёгкий толчок — и они внизу. За стеклом — шум, шаги, музыка, запах карамели. Пахнет новым днём.

Он медленно поворачивает голову, чуть склоняет её набок. Глаза прищурены, голос становится ниже: — Я ведь не герой. Я охотник на волшебных воровок. И давно слежу за тобой..

Кристи-Безжалостная.

Она замирает. Моргание затянутое, рот приоткрыт: — Ты чё… — пауза. — Реально страшно!

И тут же — взрыв смеха, искреннего, звонкого, с тем самым «аххп!» в конце. Она смеётся, утыкается ему в грудь, а он — просто рядом. Как всегда.

Они выходят. Кристи шагает первой, но задерживается на платформе. Не оборачиваясь, тянет руку назад — будто зовёт за собой, будто приглашает в подземелье.

Ролан берёт её ладонь — уверенно, с лёгкой усмешкой. — Поведи меня, Сердцеугон.

Она фыркнула, но пальцы не отпускает.

Небо над парком беззастенчиво синее — как детский рисунок без облаков. Солнце, весело щурясь, прячется в листве тополей, подрагивающей от лёгкого ветра. Запах сладкой ваты и жареного миндаля тянется шлейфом от ближайшего киоска, щекочет ноздри и делает утро особенно живым. В воздухе звенит музыка из динамиков — что-то беззаботно-цирковое, с пряным налётом ностальгии. Ролан и Кристи идут под руку по аллее, выложенной каменной плиткой.

— Энн-нене-е… — протянула Кристи, резко разворачиваясь к нему боком, как будто выстрелила сама собой. — Есть идея! М-м-м... Готов? Ща будет великое. Ща будет — игра! Побеждаем! Побеждаемся! Берём штурмом вот тот атракцион… — указала куда-то в сторону, где плюшевые медведи зависли в пластиковом аквариуме, будто рыбы, мечтающие о спасении.

Ролан чуть приподнимает бровь, вглядываясь в автомат с мягкими игрушками, словно изучает противника в дуэли.

— Призовой заложник, да? — спрашивает он, изображая задумчивую серьёзность. — Хорошо. Предлагаю миссию: "Операция Спасение Мистера Плюша". Ты — командир, я — мужественный, но эмоционально ранимый солдат. Условия просты: никто не уходит без медведя.

Кристи довольно фыркает и обвивает его руку крепче. — Слышишь, Ролан, ты вообще понимаешь, насколько ты сейчас был… крут? Как будто бац! И ты супер-солдат, но из мультика про чай с плюшками.

Он усмехается, слегка наклоняя голову к её волосам, вдыхая тонкий аромат шампуня и весны.

— Только если ты — командир с кошачьими ушками. Без них я отказываюсь воевать, — бросает он нарочито серьёзным тоном.

Она резко останавливается и вскидывает пальцы, будто надевает на голову невидимые ушки.

— Мяу. В строй, боец! С этого момента я — кошкагерой Кристикэт! И я хочу… — на секунду замирает, прищуривается. — Хочу спасать мир. Ну, или хотя бы забрать вот того голубого динозавра. Он зовёт меня. Слышишь? "Крис-ти… Крис-ти…"

— Динозавр говорит с тобой? — шепчет Ролан заговорщицки, склоняясь ближе. — Это точно звоночек. Мне уже звать помощь или ещё подержим это в секрете?

— Ещё чуть-чуть, — хихикает она, в её голосе звенит радость, та самая тёплая, солнечная, как карамель на язычке. — Ну эта… я в детстве хотела быть кошкой… Хотя нет! Нет! Супергероем, но с ушками! Такие… острые, ня-ня!

Он улыбается мягко, не спеша. Глаза тёплые, как утренний чай.

— А я хотел быть дворником, — произносит так, будто признаётся в чём-то интимном. — Серьёзно. Они же... короли снега. Эти плащи… метлы… Снег им подчиняется, как дракон дрессировщику.

Кристи взвизгивает от восторга и начинает подпрыгивать на месте, не выпуская его руку. — Ты! Ты просто маг! Снежный король, Ролан Первый Метлоносный! Да у тебя почти уже суперсила!

Он хмыкает и, словно невзначай, подаётся ближе, глядя на неё сбоку, с полуулыбкой: — Тогда, быть может, однажды ты нарисуешь нас? Меня — в мантии, тебя — с ушками и плащом. Где-нибудь на фоне взрыва мороженого автомата. Чтобы было эпично.

— Обязательно нарисую! — серьёзно отвечает она, утыкаясь в его плечо. — Только ты не сбегай, ладно? Даже если динозавр окажется проклятым артефактом.

— Договорились. Но только если ты будешь гладить меня по голове каждый раз, когда я спасаю игрушки.

— Ммм… сделка века! Принято!

Они продолжают идти — медленно, вразвалочку, будто весь день теперь создан только для них двоих. Парк живёт своей суетой: визг детей, шорох воздуха от проезжающей карусели, звонкий смех из киоска с лотереей. Но всё это — на заднем плане. Главное — тёплая ладонь в руке, и ощущение, будто детство никуда не делось. Оно просто теперь идёт рядом. С косичками. В толстовке. С ушками.

И с безумной идеей на следующем повороте.

Кристи вдруг замирает, чуть ли не врезаясь в Ролана. — Смотри. Вот он! Дартс. Дротики. НАДУВНЫЕ ШАРИКИ. Это знак! Я чувствую — мой путь героя продолжается.

— Возвращение Кошкагероя? — Ролан с интересом щурится на прилавок. — В этот раз миссия сложнее. Противник непредсказуем, резинов и крайне надут.

Она берёт дротик с выражением крайней серьёзности, как будто в руке у неё ключ от судьбы человечества.

— За честь ушастых. За динозавров. За карамельную справедливость!

Бросок. Промах. Шарик качается, как будто издевается.

Кристи медленно поворачивается к нему, широко распахивая глаза. — Я… я промазала. Знаешь почему? Потому что ты дышишь. Слишком… вдохновляюще. Прекрати это немедленно. Мне нужна концентрация, а не бабочки в животе!

Ролан поднимает руки, сдаётся.

— Обещаю задерживать дыхание до конца боя. Или до посинения. Что наступит первым.

Она бросает второй дротик. Тоже мимо. Шарики неуязвимы, как будто у них щиты из веселья и злого рока.

— Я… неудачница… — тянет Кристи, но с таким преувеличенным драматизмом, что он не может сдержать смешок.

— Ты — героиня с трагической аркой. Все великие кошкигерои терпят поражение перед величайшей победой, — утешает он с наигранной серьёзностью.

Оператор киоска улыбается и протягивает им утешительный приз — пакетик ярких леденцов. — За старание и стиль, — говорит она, подмигивая.

Они отходят, шаря в пакете.

— Что тебе? Клубничку или загадочный зелёный? — спрашивает Кристи, наклоняя голову.

— Выбирай ты. Я доверяю вкусу супергероев, — отвечает Ролан, разворачивая один леденец. Он уже собрался положить его в рот, но Кристи внезапно останавливает его взглядом — пристальным, как у актрисы на репетиции драмы.

— Подожди, — говорит она почти шёпотом. — Есть ритуал.

Он послушно замирает. Кристи берёт другой леденец, подаёт ему — но не в руку. Аккуратно, двумя пальцами, касается его подбородка, и, театрально медленно, вкладывает чупа-чупс в его рот. Затем поднимает бровь, голос её полон притворной обиды: — А я уж думала, ты никогда не соблаговолишь мне… пососать.

Полсекунды — и он едва не поперхнулся. Затем глубоко вдыхает и отвечает: — Звучит как начало легенды. Надеюсь, будет продолжение.

— Будет, — кивает она, подцепляя его руку. — С привидениями, лошадками и, возможно, финальной битвой в лабиринте из попкорна.

— Я с тобой. Хоть в лабиринт, хоть в батутный ад, — говорит он. — Но требую одно: обнимашки при каждом опасном повороте.

— Условия приняты, солдат. Кошкагерой не бросает своих, — шепчет она, прижимаясь к нему.

Ролан неспешно оборачивает леденец в фольгу, прячет в карман. Его шаги спокойны, мягкие, как будто сам утренний ветер прислушивается.

— Ну что, леди Хаос, — голос мягкий, с ленивой улыбкой, — готовы к великой Гонке Судеб?

Кристи, пожёвывая леденец, кривит губы.

— Судьбы не гоняются! Они вечно такие… ененен… плывущие. Но! Я — готова! Мой болид уже пищит от нетерпения!

— Это ты пищишь, — уточняет он, поглядывая на неё снизу вверх с театральной серьёзностью. — Но ладно. Это тоже устрашает.

Пахнет металлом и пыльцой, когда они входят в зал игровых автоматов. Свет мигает, как в старом клипе — красное, синее, зелёное. Мир немного качается, отражаясь в глазах, залипая на экранах.

Гоночные кресла словно ждут. Ролан берёт место слева — устраивается спокойно, будто в кресле дирижабля. Кристи — справа. Она уже ёрзает, двигает руками, будто подготавливает самолёт к взлёту.

— Вжжжж-Вжжж! — имитирует звук двигателя, щурится. — Готовься быть перееханным, сэр Котик!

— Я уже чувствую, как моё достоинство разлетается на поворотах, — сдержанно вздыхает он, пристёгиваясь. — Но я умру красиво.

Заводятся моторы. Счёт пошёл.

Три… два… один…

Гонки начинаются с резкого рывка. Пальцы сжимают руль, экраны мигают трассой — пустыня, мосты, тоннели. Кристи визжит от азарта, всё тело подаётся вперёд, будто она сама — часть болида.

— Оп-оп-оп! — вскрикивает, проходя вираж. — НЕ СДАВАЙСЯ, БУЛКА С КОРИЦЕЙ!

— Я не сдаюсь. Я просто тактически проигрываю, — отвечает Ролан, наклоняясь в поворот. На лице — выражение спокойной обречённости. Только глаза сверкают.

Финиш близко. Один поворот. Ещё один.

И… Кристи рвётся вперёд. Победа.

Она вскакивает с кресла, бросает руки вверх, будто Олимп покорён:

— ХА! Я — быстра, как молния в чайнике!

— Так… — Ролан поднимается, отряхивает колени. — Ты выиграла. Честь требует… слов.

Он делает шаг назад, кладёт руку на грудь, опускает голову, как рыцарь перед королевой. — Кристи — богиня скорости и макарошек. Сияющая в рассвете. Грозная в поворотах. Неумолимая на шпильках.

Пауза. Он поднимает взгляд. — А я… просто доставщик кетчупа.

Кристи прыскает от смеха, валится ему на плечо. — ХАХАХ, о да, это канон!

Он приобнимает её за плечи, тепло и естественно. — Тебя надо в храм ставить, с рулём вместо нимба.

— И с карбонадом в руках!

Гулкая музыка доносится с каруселей, дети визжат от восторга, а ветер поёт свой бесконечный саундтрек, путаясь в волосах.

Ролан выходит из игрового зала, прищурившись от света. Глаза — тёплый оттенок кофе — задерживаются на Кристи, и на губах проступает та самая его мягкая, будто сдерживаемая улыбка. Он поправляет рукава джинсовки, бросает взгляд на разноцветные ларьки — но не успевает ничего сказать.

— МОТИ!!! — вопль разрывает утреннюю тишину, как фейерверк в библиотеке.

Кристи срывается с места, как будто её кто-то зарядил батарейками веселья. Бежит между киосками, перепрыгивая тени, будто они смертельно опасны, и озирается, будто моти — это дикие зверьки, которые могут сбежать в кусты.

— Снежные комки счастья! Где вы, мои сладенькие енененен... — тараторит она на бегу, заглядывая в каждую витрину, а в голосе — почти священный трепет. Как у паломника, впервые увидевшего святыню. — Ахп! Нашла!

Ролан не торопится. Его шаги размеренные, будто он идёт по сцене, где за кулисами — хаос, а он — единственный актёр, который знает, где у этой пьесы финал. Он подходит к прилавку, где Кристи уже уговаривает продавца выдать ей "самый шарик из всех шариков", пока свободной рукой рисует в воздухе иллюстрации к своим требованиям.

— Вам заворачивать сумасшествие или сразу будем есть, госпожа? — с нарочито серьёзным выражением спрашивает он, слегка наклоняясь к ней, будто склоняется перед капризной королевой.

— Есть! Срочно! И немедленно! — торжественно объявляет Кристи и ловко перехватывает моти, словно орудие сладкого возмездия.

Когда она откусывает кусочек, глаза зажмуриваются, руки опускаются — и наступает момент блаженной тишины. Почти. Потому что через секунду она радостно выдыхает:

— Это... это как если бы зефир пошёл учиться в кулинарный колледж и сдал всё на отлично... ах, как вкуснооо!

Ролан с мягкой усмешкой смотрит на неё. В этом взгляде — чуть больше, чем просто нежность. Там — лёгкое изумление. Будто каждый её порыв всё ещё умудряется его удивлять.

— Не уверен, что зефир справился бы с сессией, — говорит он, пряча улыбку. — Но если ты веришь — я за него горой.

Они выходят из парка. За спиной остаются хлопки шариков, радужный смех детей, и запах жареного миндаля. Впереди — набережная. Камни мостовой ещё хранят утреннее солнце. Ветер треплет волосы, подхватывая каштановые пряди Кристи и разбрасывая их, как ленточки. Она ест моти, ухмыляется и рассказывает очередную импровизированную историю о том, как один её рисунок случайно сбежал из тетрадки и теперь работает аниматором в этом парке.

Ролан слушает. Не перебивает. Лишь время от времени кивает, подбрасывая в разговор свои сдержанные реплики — шутки, паузы, почти невидимые реакции. Но в них — якорь. Уверенность, что он рядом. Что можно болтать сколько угодно, терять нить, возвращаться — и всё будет в порядке.

Он смотрит на неё и думает, что даже среди всей этой апрельской кутерьмы, её хаос — самая ясная вещь в мире.

Полдень мягко стелется по набережной, отражаясь в воде рассыпчатым золотом. Легкий ветер играет с кончиками волос и доносит запахи весны — сладковатые, чуть морские, с оттенком чужих парфюмов, растворённых в просторе. Лавочка под старым деревом греется на солнце, словно ждёт их.

Ролан и Кристи подходят, неспешно, будто весь день впереди. Он чуть приотстаёт, наблюдая, как она подпрыгивает на плитке и едва не спотыкается — но, конечно, не падает, ведь хаос держится грациозно. Усаживаются. Тихо. Пространство вокруг словно замирает, не мешая их моменту.

Он смотрит вперёд, не на неё — специально. Театральная пауза. Слегка сжимает губы, делает лицо «почти серьёзное», и, не поворачивая головы, говорит: — Знаешь… Я вчера репетировал.

Кристи мгновенно вскидывается, как будто её кто-то щёлкнул невидимой пружиной. — Репетировал чё? — нахмуренно, подозрительно, но с блеском в глазах.

— Ну… Как держать твою руку. Чтоб не вспугнуть. Не вспотеть драматично. И, главное, не обрушить всю атмосферу торжественным фейлом.

Он наконец поворачивается к ней, улыбается. Рука тянется к её ладони — мягко, с уважением, но без колебаний. Пальцы находят её пальцы. Он не смотрит вниз — смотрит на неё. — Кажется, получилось.

Кристи моргает. Молчит. А потом вдруг бросается в его сторону — резко, искренне, по-детски. Объятие хрустит воздухом. Она прижимается щекой к его плечу, голос звучит чуть глуше: — Спасибо. Ты самый тёплый день в году.

Он не отвечает сразу. Только обнимает в ответ — одной рукой, но крепко. Лицо его спокойное, но губы слегка дрожат от сдержанной улыбки.

— А ты — мой фейерверк. Громкий. Странный. И совершенно чудесный.

Тишина между ними приятная, как шерстяной плед. Она вздыхает, потом чуть отстраняется, сияет глазами: — Представляешь, ты волк. Такой весь мрачный, типа ррр, а я — рыцарь с ушками, вся в серебре, но с ободком… с сердечками.

— По крайней мере, звучит как начало фэнтези-аниме, — фыркает он. — С очень сомнительным рейтингом.

— Енене, оно платоническое! Ну почти. Там есть сцена, где ты теряешь память, а я дерусь с целой армией лягушек, чтобы вернуть тебе пуговицу от плаща.

Он делает вид, что впечатлён. Кивает с почтением. — Тогда я обязан вложить свой вклад в эту эпопею.

Он достаёт из внутреннего кармана небольшой свёрток — завёрнутая в мягкую ткань брошь. Металлическое перо, аккуратное, с лёгким синим отливом.

— Это начало нашего образа. Маг и хаотичная фея. Или волк и ушастый рыцарь. Разберёмся по ходу сюжета.

Она берёт брошь, прижимает к груди, как будто это медаль. Щёки у неё розовеют, глаза блестят. — Оно настоящее?

— Более, чем я в понедельник утром. А это, знаешь ли, редкость.

Они смеются. Не громко — тихо, как будто боятся спугнуть тепло. Она снова тянется к нему, и он обнимает — уже обеими руками, не торопясь. Всё вокруг отступает: деревья, прохожие, шум воды.

И тогда, почти неуловимо, её губы находят его. Короткий, мягкий поцелуй, как обещание не теряться. Ни в костюмах, ни в фантазиях, ни в реальности.