Мир, в котором ты меня любил (гет)

Драко просыпается в полдень — как всегда. Не потому что проспал, а потому что ночь и день в этом доме давно сплелись в неразличимую серую массу, где время больше не имеет значения. Свет не пробивается сквозь шторы — он когда-то их задернул, и так и не удосужился раздвинуть обратно. Пусть гниёт в темноте, как он сам. Зеркало в ванной запотело. От чего — неясно. Он не принимал душ уже пару дней. Оно просто делает это само, будто тоже страдает. На его лице — щетина, под глазами — тени, кожа тусклая.

Он идёт на кухню. Там стоит чайник, в нём вчерашняя вода, в ней мёртвая муха. Драко не моргает. Он кидает её в раковину, заливает чайник новой водой. Зачем — неясно. Всё равно не будет пить. Он просто повторяет движения, как машина. В особняке пусто. Даже домовики разбежались — не выдержали. Отец давно мёртв. Мать — в отшельничестве. Все двери открыты, и всё равно ни одна не ведёт в жизнь. Он садится в кресло в гостиной. Та самая комната, где раньше устраивали приёмы, обсуждали политику, собирались пожиратели смерти. Теперь только пыль, книги, тишина — и мечта.

Грейнджер.

Он не думает о ней как о женщине. Не представляет её в постели, не фантазирует о коже и запахе. Нет. Она для него — образ. Символ мира, в который он не вошёл. Свет, который никогда не принадлежал ему. Он ненавидел её — но только потому, что она была тем, чем он не стал. Он вспоминал, как она говорила, как двигалась, как спорила с ним — не потому что хотел вернуть, а потому что в её глазах была жизнь, которую он проебал ещё до рождения. Он мечтает. Не о ней. А о себе — в другом мире. Где он не Драко Малфой. Где он не осколок войны. Где он мог бы быть кем-то. Кем-то достойным её взгляда. Мечта навязчива. Как заусенец под ногтем — невозможно не трогать. Он видит сны. В них он сидит в библиотеке. Она улыбается. Не его враг. Не героиня войны. Просто девочка с книгой. Он берёт её за руку. И она не отдёргивает её.

Он просыпается в тишине, среди пыли, и на губах — вкус крови. Драко поднимается и идёт в подвал. Там, среди старых ящиков, он находит книгу. Заплесневелую, чёрную, с золотым обрезом и без названия. Он знает, что это плохая идея. Он знает, что такие книги читают только те, кто не хочет возвращаться обратно.

Книга оказалась не просто древней — жадной. Она не открывалась сразу. Она хотела, чтобы он заслужил. Страницы слипались, тексты пульсировали, буквы двигались, как черви на мертвеце. Драко читал — по слогам, сквозь кровь из носа, через мигрени и тошноту. Он понял: это сон-магия. Запретная, вытравленная из истории. Времена до Министерства, до законов. Искусство — создавать миры. Привязывать к ним чувства. Жить в них, пока ты гниёшь здесь. И он решил — создать Её.

Не настоящую. Не Гермиону, с её раздражающей моралью, вечной тягой к правде, вечными упрёками, в которых она даже не осознавала своего превосходства. Нет. Он создаст ту, что была бы с ним. Ту, которая бы выбрала его. Которая бы не знала, кем он был. Просто девушка. Просто весна. Просто покой.

Ингредиенты были под стать проклятию:

Волос матери — память о привязанности.

Осколок зеркала, в котором он впервые увидел своё лицо после суда — отражение потерянного «я".

Перо феникса, сожжённое дотла — надежда, сожжённая дотла.

И его собственная магия.

Он вырезал круг. Он не чувствовал пальцев — только жар в груди. Он произнёс слова, которые резали гортань. Он провалился — буквально. Потолок ушёл вверх, пол вниз, и вдруг — тишина. Парк. Весна. Всё дышит. Он сидит на скамейке. Его руки чисты. Его одежда — не плащ Малфоя, а простая куртка. У него нет знака на руке. И главное — Она. Гермиона смеётся. Не фальшиво, не из вежливости, а по-настоящему. Она смеётся из-за его шутки. Его. Драко Малфоя, блядь, который никогда в жизни не был смешным. И этот звук — он будто впервые слышит музыку. Он не хочет уходить.

Но мир дрожит. Неустойчив. Как будто здание, которое он построил, пока ещё без фундамента. Он просыпается в подвале — в крови, с судорогами, с магией, бьющейся по венам, как яд. Он падает на холодный пол. Плачет. Не от боли. От жажды. Он видел её. Он видел, какая она могла бы быть. Если бы была его. И теперь он будет возвращаться. Он будет платить. Он будет гореть. Он будет сходить с ума. Потому что впервые за долгое время он нашёл что-то, ради чего можно сдохнуть с улыбкой на губах.

Он вошёл в сон полностью только на четвёртый раз. До этого — обрывки, фрагменты. Он видел Гермиону, чувствовал запах дождя, слышал её голос, но всё было зыбко, будто смотреть через запотевшее стекло. Но в этот раз — всё срослось. Он проснулся на мягкой постели, в маленькой квартире, где пахло кофе и книгами. Не было фамильных гобеленов, тяжёлых канделябров, не было ни одного чертового портрета. Он подошёл к зеркалу — и там был просто он. Без клейма. Без прошлого. Без имени, которое прокляло его ещё до рождения. Просто Драко.

В этой реальности он — магглорожденный. Или полукровка. Он не знает, и не спрашивает. Здесь это не важно. Здесь важна только она — Гермиона, его девушка. Не спасительница, не гениальная ученица, не пьянящее воспоминание о невозможном. Просто она. Она целует его в висок, пока он бормочет во сне. Она варит кофе, шлёпает его по плечу за лень, смеётся, когда он забывает купить молоко. У них есть любимое кафе. Есть общие друзья, у которых нет лиц. И это не важно. В этом мире он нормальный. Он говорит спокойно. Он не смотрит на людей снизу вверх, как бы не желая убить за их жалость. Здесь он никого не боится. Он улыбается. Иногда даже по-настоящему. Он впервые называет Гермиону по имени — не со злобой, не в споре, а с любовью. И она отвечает ему тем же. И он начинает исчезать из реальности.

Сначала это были часы. Потом — дни. Он забывает есть. Его тело в особняке худеет, вены синеют, ногти ломаются. Он не замечает. Только запас магии тает, как свеча. Заклинание жрёт его медленно, но стабильно. Он не читает газеты. Он не слышит, как снаружи скребутся совы. Мир, в котором он когда-то жил, становится серым пятном на краю зрения. Здесь же — в его сне — яркое утро. Смех. Её волосы на подушке. Её дыхание, прерывистое после поцелуев.

Он уговаривает себя, что это ненадолго. Что он вернётся. Чуть позже. После ещё одной чашки кофе. После ещё одного прикосновения. Но правда в том, что он не хочет возвращаться. Зачем? Там он — проклятие. Здесь — он любимый. Он выбирает. И каждый раз, когда возвращается в реальность — делает это всё тяжелее.

Он больше не просыпается. Не по-настоящему. Тело где-то там — в пыли, в тишине, в особняке, который стонет от сквозняка. В реальности его кожа серо-жёлтая, как у старика. Ребра выпирают. Волосы свалялись. Он уже дышит не как человек, а как механизм, сломанный, но не выключенный. Но Драко этого не чувствует. Он в мире, где утро пахнет булочками. Где Гермиона называет его «глупышом» и кладёт ноги ему на колени, когда читает. Где он может быть молчаливым, усталым, потерянным — и это не вызывает ни насмешек, ни жалости, только тёплую руку на его затылке.

— Ты в порядке?

— Я дома. Я с тобой. Я в порядке.

Он уже не помнит, как звучал его настоящий голос. Настоящее имя. Кто-то называл его «Малфой»? Зачем? Что это вообще значит? Там, в реальности, авроры приходили один раз. Постучали. Никто не открыл. Они ушли. Министерство прислало сову — она умерла на подоконнике, так и не дождавшись ответа. Никто не вспомнил. Никто не пришёл. И это было самым сладким освобождением. Потому что пока тебя помнят, от тебя чего-то ждут. А он больше не хочет быть чьим-то ожиданием. Здесь, во сне, он — просто любимый человек Гермионы Грейнджер.

Он больше не видит зеркала. Он больше не ищет правду. Правда пахла плесенью, затхлыми залами и криками из прошлого. А здесь — ваниль. И плед. И поцелуи. И шепот:

— Я всегда буду с тобой, Драко. Ты нужен мне.

Он не чувствует боли. Он не чувствует реальности. Он чувствует себя живым. Он не знает, что за окном этого сна нет ни одной звезды. Потому что он перестал смотреть в окна. Он нашёл небо в её глазах. И кто теперь скажет, что он умер? Если всё, чего он когда-либо хотел, — сбылось.

Она появилась просто так. Без грома. Без парада. Даже без чёртова стука. Он проснулся — или погрузился в более глубокий сон, он уже не разбирал, — и она сидела на краю кровати. Не его Гермиона. Не та, что называла его «глупышом», та, что запоминала, как он пьёт чай. Эта — смотрела на него с усталой яростью.

— Что ты сделал, Драко?

Голос был чужим. Грубее. Без тепла. Без той ласковой фальши, к которой он привык. Он сидел, смотрел на неё и ничего не понимал. А потом — испугался. Потому что его Гермиона… та, которую он придумал, вышла из кухни. С чашкой кофе.

— Любимый, ты рано встал…

Две. Две Гермионы.

Одна — идеальная. Другая — правильная.

Он встал. Пошатнулся. Мир треснул по шву. Пол затрещал. Обои мигнули. Цветы на подоконнике вдруг стали красными. Одинаковыми. Слишком одинаковыми.

— Ты не должен был этого делать, — сказала настоящая. — Ты умираешь, Драко. Ты гниешь в своём доме. Всё это — не по-настоящему.

А он смотрел на неё и не понимал, почему она такая злая. Почему она не улыбается. Почему не целует. Почему не смотрит на него, как на любимого человека. Почему она — не его.

— Я не злая, — сказала она, словно прочитав его мысли. — Я просто… я существую. А твоя кукла — нет.

Кукла.

Он обернулся к своей Гермионе. Та всё ещё держала чашку. Улыбалась. Нежно. Молча. Без претензий. И он понял, почему он выбрал именно её.

— А она бы никогда меня не критиковала.

— Она бы не возражала, если бы ты её задушил. Она сделана из твоих желаний. А я — нет.

И тут он почувствовал ненависть. К этой… живой. К той, что говорила правду. Что пришла и напомнила, что всё, что у него было, — ложь. Он впервые в жизни выгнал Гермиону Грейнджер.

— Уходи.

Она не плакала. Она просто посмотрела. Как на больного. Как на мертвеца, который ещё не понял, что давно не дышит.

Он бежал. Бежал от неё. Сквозь комнаты, которые мигали, как умирающий светильник. Пол становился мягким, как сырое тесто. Обои отслаивались, обнажая пустоту за стенами. Всё рушилось — а он не замечал. Он бежал к ней. К своей. К вымышленной. К единственной, кто его любила. Она сидела у окна. Такая же, как всегда. Платье в мелкий цветочек. Книга на коленях. Улыбка.

— Драко, ты выглядишь уставшим.

— Они хотят разлучить нас, — прошептал он. — Она… она пришла. Настоящая. Но мне не нужна настоящая. Я выбрал тебя.

Она кивнула. Нежно. Как всегда. А потом повторила то же самое слово в точности.

— Ты выглядишь усталым.

Он замер.

— Я только что… это уже было.

— Ты выглядишь усталым.

Он сделал шаг назад. Платье на ней задрожало — не от ветра, а от сбоя. Кожа под глазами треснула, обнажив чёрную пустоту. Ресницы моргнули слишком быстро, словно ошибка в изображении.

— Ты выглядишь усталым.

Он закрыл уши.

— Нет. Нет, ты здесь. Ты живая. Ты любишь меня. Только ты. Не она. ТЫ!

Дверь хлопнула. Настоящая Гермиона ворвалась, как буря. Волосы растрёпаны. Глаза полны ужаса. Не от происходящего, а от него.

— Ты должен проснуться. Драко, ты умираешь. Этот мир рушится. И твоя кукла…

Он бросился на неё, как загнанный зверь.

— Заткнись! Ты всё портишь! Ты никогда меня не любила! Она любит! Она… она не требует! Она не презирает!

Гермиона — настоящая — не увернулась. Она просто стояла, пока он кричал.

— Ты просто не хочешь признавать, что мечта разбилась, — сказала она тихо. — Потому что идеальная я никогда бы не сказала тебе «нет».

Он посмотрел на свою «идеальную». Она всё ещё сидела у окна. И всё ещё шептала:

— Ты выглядишь усталым.

Безжизненно. Сбивчиво. Как заклинание, из которого забрали душу.

— Она любит меня, — прошептал он в отчаянии. — А ты… ты нет.

— Нет, — ответила Гермиона. — Я тебя не люблю. Но я хочу тебя спасти.

И вот тогда всё затрещало окончательно. Мир рухнул. Он закрыл глаза. И выбрал — не просыпаться. Комната больше не держалась. Стены сползали вниз, как расплавленный воск. Пол превратился в зеркало, в котором не было отражений. В небе над головой не было облаков, только разрывы кода — там, где фантазия больше не знала, что лепить.

Теперь он сидел. На кровати. Рядом с ней. С той, что называла его любимым, даже когда мир рушился.

— Я знаю, — прошептал он. — Что ты ненастоящая.

Она кивнула.

— Я знаю, что там, — он кивнул вверх, в сторону, в никуда, — осталась реальность. Где меня никто не ждёт. Где моё имя — шёпот из прошлого, и все, кто меня знал, устали.

Гермиона — его Гермиона — дотронулась до его щеки. Кожа на её пальцах была неуверенной. Как у свечи, которая боится догореть. Но он не отшатнулся.

— Ты ненастоящая.

— Я — то, чего ты хотел.

— Именно поэтому ты важна.

Он закрыл глаза. Мир дрожал. Где-то очень далеко — в холодной комнате поместья — его тело перестало дышать. Магия, питавшая сон, порвалась, как струна, натянутая слишком сильно. Сердце остановилось. А сознание… Сознание остаться отказалось.

Он лег рядом с ней. Положил голову ей на колени.

— Ты — единственное, что делает мою жизнь значимой.

— Я знаю, Драко.

— Не буди меня. Никогда.

Гермиона — настоящая — сидела у его постели. Целитель убирал палочку. Кривая линия пульса выжгла в воздухе глухую тишину.

— Он умер безболезненно, — сказал целитель.

— Он умер, — ответила она, глядя на его бледное лицо. — Этого достаточно.

А во сне она всё ещё сидела. И всё ещё держала его голову на коленях. И всё ещё улыбалась. Вечность. Без претензий. Без правды. Без выхода.

Похоронная церемония была тихой. Она стояла одна. В сером пальто, в чёрных перчатках. Земля была мокрой, и сапоги проваливались в неё, как в глину. Надгробие без эпитафии.

Только имя: Драко Люциус Малфой.

Даты — никакого смысла.

— Ты был жив только в своих снах, — тихо сказала она. — А когда мы пришли за тобой, было уже поздно.

Дом был таким же пыльным, каким она его запомнила. Комнаты застыли во времени. Только в его спальне царил беспорядок. Исчезающая магия, выжженные руны, исписанные обрывки пергамента. И одна стена, полностью исписанная её именем.

Гермиона села. Долго просто смотрела на бумаги. На увядшие цветы. На формулы, которые пожирали его разум. И потом — расплакалась. Но не из-за любви. Он не был её. Никогда не был. Он был мечтателем. Одержимым. Замкнутым. Сломанным.

Он бы выжил, если бы… если бы просто сказал хоть что-нибудь. Открыл дверь. Позвал. Попробовал. Если бы просто попросил её остаться.

— Я бы осталась, — прошептала она. — Если бы ты спросил, я бы осталась.

Она сложила его рукописи. Они ничего не стоили. Никто не поймёт, что он создал. Никто не узнает, где он теперь. Но она будет помнить. Уже в дверях она обернулась. Комната казалась тише, чем раньше. Спокойнее. Почти умиротворённой. И тогда она сказала:

— А ведь я могла бы тебя полюбить.

Примечания:

АЛЬТЕРНАТИВНАЯ КОНЦОВКА

Когда Гермиона ворвалась в сон, всё уже трещало по швам. Призрачная версия её самой с кружкой кофе в руках разваливалась на глазах. Иллюзорная улыбка таяла, как сахар под дождём. А Драко смотрел на неё, закрыв уши. Как ребёнок, у которого забирают единственную игрушку.

— Не трогай её, — прошептал он. — Не трогай мою Гермиону.

— Я настоящая, — сказала она. — А та… её не существует.

Он поднял взгляд. В глазах — истерика.

— Но она любит меня!

— А я — нет. Проснись! Пока ты не убил себя. Пока не сбежал в этот чёртов комикс, который сам нарисовал.

Мир дрожал. Лопался. Гермиона чувствовала, как магия разрывает её на части, как сознание мечтателя сопротивляется выходу.

— Ты умрёшь, Драко. Ты не просыпаешься уже неделю. Твоё тело лежит в постели. У тебя пролежни, судороги, органы начали отказывать. Ты хочешь умереть ради сна?

— Да.

Она подошла ближе. Протянула руку. Он не взял её.

— Тогда я уйду, — сказала она. — И ты останешься здесь. Один. Потому что она — твоя мечта, а я — человек. И я больше не буду тебя спасать.

Она развернулась и пошла. За её спиной — тишина.

Один шаг.

Второй.

Третий.

— Гермиона, — прошептал он.

Она остановилась. Медленно повернулась. А он стоял посреди разрушающегося мира.

— Я не знаю, как жить.

— Научишься, — ответила она. — Только в этот раз — я помогу.

Он сделал шаг к ней. И всё пропало.

Он очнулся с криком. Мокрый. Грязный. С дрожащими руками. Вокруг — целители. Она — рядом.

— Ты проснулся, — сказала Гермиона. — Поздравляю, ты снова среди людей.

— Я… потерял её.

— Нет. Ты просто понял, что она — это не я. И теперь тебе придётся по-настоящему со мной поговорить.

Он ничего не ответил. Только смотрел. А она встала.

— Идиот, — сказала она на прощание. — Может, я бы и полюбила тебя. Если бы ты когда-нибудь осмелился жить, а не мечтать. — Она направилась к двери и уже почти открыла её, но вдруг остановилась и, не оборачиваясь, тихо добавила. — Я развелась с Рональдом.

Затем она открыла дверь.

Он окликнул её:

— Я люблю тебя.

Она замерла, развернулась и улыбнулась. В её глазах промелькнуло что-то странное, что Драко не мог назвать ничем, кроме как теплом.

— Тогда, как только поправишься, сводишь меня в кафе. А пока я буду тебе помогать.

Драко замер. Он почувствовал, как от этой фразы его сердце пропустило пару ударов. Он закивал, весь красный от смущения и растерянности, с выражением лица, как у последнего идиота. Но в этом выражении было что-то настоящее. Живое.

Она вышла из комнаты, а он остался, чувствуя, как что-то начинает меняться.