Его причина (джен)

Сэйджуро Акаши остановился перед дверью отцовского кабинета, нерешительно коснулся золочёной ручки пальцем и сразу отдёрнул руку.

В детстве он так же ненадолго замирал, прежде чем постучать: эта дверь из тёмного дерева была словно глухой стеной. У него всё холодело внутри, когда отец вызывал его к себе. Вдруг он что-то сделал не так, и отец недоволен им? Сэйджуро не объяснил бы и сейчас, чего именно боялся, но тот был таким требовательным и строгим, что не угодить ему — страшно само по себе.

Теперь же он и вовсе не знал, как явиться отцу на глаза — после презрительных дерзостей, которые наговорил Император. После того, как перестал подчиняться любым его требованиям, считая их ничтожными. После того, как звал его Масаоми Акаши. После того, как говорил: «Мне не нужен отец, я абсолютен».

Он опустил голову и тихо вздохнул. Если отец не захочет его видеть — виноват будет сам Сэйджуро. Император не знал такого слова, но Сэйджуро сейчас было горько и стыдно вспоминать последние годы. Да так, что на секунду ему захотелось снова уступить место Императору, для которого отец был жалким. Но Сэйджуро никогда не искал лёгких путей, а намерение искупить грехи было твёрдым.

«Акаши никогда не боятся трудностей», — вспомнились бескомпромиссные слова отца. Кажется, перед тем, как Сэйджуро впервые брал барьер верхом на лошади.

Сэйджуро решительно постучал и повернул-таки дверную ручку.

Отец не отнял взгляда от бумаг, которыми был занят. Каменное выражение лица ни на миг не изменилось. Но Сэйджуро и не надеялся, что будет просто.

— Отец. — Он опустил голову, но голос почти не дрогнул. — Я прошу выслушать меня.

Он почтительно поклонился, а потом мельком глянул на отца. За два с половиной года в тёмных волосах появилась проседь, щёки впали ещё сильнее, морщины стали глубже. Неудивительно: его рабочий стол по-прежнему был заложен документами и бумагами, и, несмотря на поздний час, он всё ещё работал.

И Сэйджуро сказал совсем не то, что собирался:

— Ради чего ты столько трудишься, отец?

— Иначе — совершенно недопустимо, — ответил тот с обычной, почти резкой, твердостью.

— Ты тоже её потерял. Причину, почему всегда побеждаешь.

На углу стола Сэйджуро заметил фоторамку, которая раньше стояла на камине в гостиной. Фоторамка с тем старым семейным снимком, где он малышом держит маму за руку, а за его плечом — отец.

И Сэйджуро вспомнились мамины слова: «Папа тоже очень сильно старается: он должен оправдать доверие дедушки и бабушки, раз они передали бизнес ему. А ещё папа хочет, чтобы у меня и у тебя было всё самое лучшее». Но теперь умерли дедушка и бабушка, ушла и мама; а у отца осталась только привычка успешно вести дела.

— Значит, поэтому ты вчера проиграл, Сэйджуро? — спросил отец, испытующе глянув на него. — Потому что не было причины?

Сэйджуро едва не вздрогнул от неожиданности.

Он вспомнил о поражении, и ком снова подступил к горлу. Сэйджуро много раз видел досаду тех, кто проигрывал ему. Но только вчера он понял, как неприятен и тяжёл этот едкий осадок после упущенной победы.

А теперь его ждало неминуемое разочарование отца, хоть поражение и было лишь малой частью его прегрешений. Все тренеры и товарищи по команде когда-нибудь проигрывали. Не сейчас — так раньше, не в баскетболе — так ещё в чём-нибудь. Все, но не отец. Его отец так же твёрдо, как и он сам, с младых ногтей усвоил истину о превосходстве Акаши и продолжал изо всех сил подтверждать это превосходство.

— Да, я… я не смог победить в финале Зимнего кубка по баскетболу. Извини, отец, — он снова поклонился.

Тот сложил руки на груди.

— Ты должен был предвидеть, что твой противник сделает передачу. Но ты слишком увлёкся и поторопился, и это стоило тебе медали. Ты проиграл и сам наказал себя, Сэйджуро.

Привычной жёсткости в голосе не было, но даже не это поразило Сэйджуро. Его удивило другое: как хорошо отец знает детали матча.

— Да, я был там, — подтвердил он. — Хотя собирался увидеть другой исход игры.

У Сэйджуро перехватило дыхание. Когда-то он даже помыслить не мог о том, чтобы отец увидел его поражение — достаточно пугало и то, чтобы он о нём узнал. Но сейчас Сэйджуро было приятно, что отец пришёл на матч. Как правило, тот просто требовал достижений, но редко находил время посмотреть на них.

— Ты сильно разочарован, отец?

— Ты забываешься, Сэйджуро, — одёрнул его тот. — Говоря это, я думал только о тебе.

Голова пошла кругом. Он никогда не слышал ничего подобного. Отец никогда не заявлял, что думал о нём. И из-за чего? Из-за поражения! Все представления Сэйджуро рушились как карточные домики и рассыпались как песочные замки, а ведь ещё вчера, будучи Императором, он думал, что знает всё.

У него была заготовлена речь, точнее несколько вариантов, на случай, если что-то пойдёт не так. Но все сценарии извинений вылетели из головы, потому что когда он их составлял, то не знал, что этот разговор окажется таким важным и сложным.

— Но вчера я понял, что проигравших не всегда отвергают, — Сэйджуро с жадностью вглядывался в отца.

Раньше тот неустанно повторял: «Акаши должен быть лучшим во всём», и иногда: «Любая ошибка — и ты никому не нужен». Мир бизнеса, в котором жил отец, был таков. Там приходилось сражаться каждую минуту, там нельзя было промахнуться — даже незначительно. Сэйджуро, как наследник, давно это выучил, но… Но на позорной церемонии награждения, когда серебряная медаль камнем висела на шее, его спасла искренняя поддержка друзей. Они не отказались от него — ни из-за проигрыша, ни даже из-за прежнего императорского высокомерия.

— Мои друзья меня не отвергли, и я надеюсь, что ты… ты тоже, отец…

Тот тихо хмыкнул. Губы сурово сжались, глаза чуть прищурились.

Неужели Сэйджуро обманулся? Неужели совершенно напрасно поверил, что отец его примет? Тяжёлое молчание медленно разрушало эту веру. Ставшее внезапно громким тиканье настенных часов отсчитывало каждую секунду тишины, а Сэйджуро ждал ответа. Отец обязательно ответит, потому что последнее слово должно остаться за ним.

И всё же он медлил. Отец подавлял даже бездействием и молчанием. Сэйджуро ещё раз глянул на него — всегда прямые плечи чуть опущены, тёмные глаза смотрят куда-то в сторону.

— Ни я, ни ты не сможем забыть прошлое, — наконец вымолвил тот.

— Разумеется, — согласился Сэйджуро и ещё раз глянул на него.

Глянул и увидел не требовательного тирана, как в детстве, не ничтожную помеху, как в последние два с половиной года. Он увидел отца. Сэйджуро как никогда ощутил это.

«А ещё папа хочет, чтобы у меня и у тебя было всё самое лучшее». И в самом деле было — вещи, учителя, победы… И забота.

Наверное, надо вырасти, чтобы понять, что за родительской требовательностью, как и за лаской, тоже стоит любовь. Отец никогда не выражал эту любовь иначе, просто не умел. Что же, никто не абсолютен. Никто не может быть хорош во всём, даже Масаоми Акаши. Но за один разговор о поражении Сэйджуро приблизился к отцу сильнее, чем за тысячу докладов о многочисленных победах, и его намерение победить в себе императора стало ещё твёрже.

— Я никогда больше так сильно не изменюсь, — сказал Сэйджуро. — И сделаю всё возможное, чтобы подобное не повторилось. Я хочу снова стать причиной. Потому и пришёл.

Сэйджуро подошёл к нему и протянул ладонь.

— Ты всегда ею был. — Отец крепко сжал его руку в своих.