Проблема на двоих (джен)

После тренировки Такао и Мидорима зашли в раздевалку молча — оба недовольные и хмурые. Пас для трёхочкового броска, на который они надеялись перед Зимним кубком и который начали сегодня отрабатывать, не принёс результатов.

Ни разу!

Ни единого попадания.

Такао от досады дёрнул молнию на куртке так резко, что едва её не сломал. Мидорима покосился, но ничего не сказал, будто кроссовки, которые он сейчас аккуратно расшнуровывал, были важнее.

Сейчас стоило бы подшутить над ним, как обычно, разговорить его и обсудить с ним всё, но что тут скажешь? «Прости, Шин-чан, что я так бесполезен?» Нет уж. Да ни за что! Причём, не то чтобы Такао не готовился или не старался — с Мидоримой это недопустимо, но после первой тренировки всё казалось безнадёжным.

Пока Такао мылся и переодевался, мыслями он был ещё в спортзале и чаще всего почему-то вспоминалось лицо напарника — как тот поджимал губы и хмурился каждый раз, когда мяч летел мимо.

Сейчас же Мидорима, собравшись и обмотав тейпами пальцы, поднялся с лавки, взял сумку и цветастую подушку, свой талисман, и сказал:

— Вечером продолжим, Такао. Догоняй, я не хочу опаздывать на уроки.

И аккуратно закрыл за собой дверь, оставляя его одного.

— Шин-чан не отказался от своей затеи, уже хорошо, — кисло усмехнулся Такао. — Не будет же он тратить время впустую.

Да и сам Такао, разумеется, не думал отступаться, тем более после обещания «тренироваться больше, чем Шин-чан». Но он не ожидал, что этот пас окажется таким сложным. Хотя, если смотреть трезво, то подобный приём, наверное, мог бы исполнить лишь профессионал, а никак не школьник. Но ему претили такие оправдания, и Мидорима тоже их не примет.

Такао кое-как запихал спортивную форму в сумку и пошёл догонять его.

— И что это ты так быстро сбежал, а, Шин-чан? — спросил он, когда настиг его в коридоре. — До урока ещё куча времени.

Мидорима мимолётно скосил взгляд на Такао, но не ответил. Такао понял: придётся брать инициативу на себя. Как, впрочем, и всегда.

— Бедняга, Шин-чан. Ты же, наверное, вообще тыщу лет не промахивался, а тут такое.

— Такао. Жалость мне ни к чему, скоро я промахиваться не буду, ясное дело.

Прозвучало амбициозно, хотя что мог сказать такой гордец, как Мидорима. Он гений трёхочковых, и ему стыдно ошибаться. В обычное время Такао беззлобно посмеялся бы над этим смелым заявлением, но сейчас он смеяться не стал: в том, что Мидориму вообще стоит жалеть, виноват был именно он.

* * *

Такао провожал взглядом мяч, который Мидорима с его подачи отправил в корзину, и внутри у него всё замерло: казалось, что уж сейчас-то должно получиться. «Ну, давай, попади», — мысленно молил Такао. Потом он краем глаза глянул на Мидориму. Тот, скривившись, зажмурился, словно ждал промаха, — и ничуть не ошибся: мяч едва задел дужку кольца с правой стороны, отскочил в сторону, а потом сильно ударился об пол, будто припечатав очередное поражение.

— Ну, почти, Шин-чан, — заявил Такао с невесёлым смешком.

Конечно, он знал: это замечание лишь сильнее разозлит Мидориму, но лучше так, чем тягостное молчание.

Мидорима сжал кулаки. Потом сквозь зубы сказал:

— Меня не устроит «почти», ясное дело. Промах есть промах. Ещё раз.

Такао вздохнул, послушно взял в руки следующий мяч и вспомнил, как на днях обрадовался, что Мидорима предложил пасовать для его трёхочковых. Казалось, что ему наконец представилась возможность исполнить обещание и сделать пас, которым «восхитится даже Шин-чан». Пока, правда, ни о каком восхищении речь не шла, потому что за вторую тренировку их самым удачным броском стал вот этот.

Такао очень не хотелось услышать приговор, что от него нет никакого толка, но всё же, собрав волю в кулак, он спросил:

— Слушай, Шин-чан. Ты ждал, что у меня получится лучше?

Мидорима хмыкнул. Он молча подошёл к Такао, забрал у него мяч и исполнил идеальный трёхочковый. Кажется, после этого Мидориме полегчало, и он ответил неожиданно мягко.

— По-твоему, я наивен, чтобы надеяться на моментальный результат и стопроцентный успех? Нет, Такао. Думаю, ты торопишься. Чтобы разучить этот приём, нужно больше времени. И нужно лучше сыграться. Знаешь, сколько я тренировал трёхочковые, чтобы забрасывать чисто?

— Ты и теперь тренируешь немало, — согласился Такао. — Но если хочешь удариться в воспоминания, я послушаю.

— Значит, продолжим, — отрезал Мидорима.

* * *

Утром Такао очень сомневался, что получится лучше, чем вчера: да с чего бы? Нет, он оценивал свои возможности трезво. Но отступить перед Мидоримой? Ни за что, Такао тоже было не занимать упрямства. Поэтому он и пришёл раньше. Мидорима пока тренировал бросок за броском сам, а Такао, разминаясь, не сводил с них взгляда. Он заметил, что Мидорима целится даже быстрее, чем раньше, почти сразу отправляя мяч в корзину. Эти броски восхищали так, что дух захватывало. И Мидорима доверил ему быть причастным к этому чуду? Позволил влиять на них пасами?

— Сосредоточься, ясное дело, — посоветовал Мидорима перед тем, как они снова начали отрабатывать пас для трёхочковых.

Но на тренировке ничего особо не изменилось, разве только Такао медленно приходил в отчаяние, почему у них — вернее, у него самого, конечно, — ничего не получается. Он же наблюдал броски Мидоримы тысячи раз, они у него на подкорке записаны, он их ночью во сне скоро видеть будет. Но пас должен быть точен до последней доли секунды, до последнего миллиметра, так чтобы прямо в руки — и бросок. Но это было в теории, а на практике… Вот, например, сейчас и вовсе мяч в результате не долетел до кольца. Мидорима даже зарычал со злости, а потом закрыл лицо руками. Такао стало не по себе: в конце концов, тут только его вина. Он опять опоздал с пасом и свёл на нет все усилия Мидоримы. Вот вам прелесть командной игры, когда за твои ошибки расплачивается тот, кто рядом.

Не так давно Мидорима говорил, что не нуждается в жалости, но в его взгляде читалось что-то такое болезненное, что Такао не смог это оставить без внимания и подошёл к нему.

— Шин-чан, не стоит из-за ошибок так убиваться, — попросил он. — Я понимаю, что ты гордец, но правда…

— Замолкни, ясное дело! — рявкнул Мидорима.

— Да нет, твоё отношение, наверное, нормально. Большинству великих спортсменов такая гордость свойственна, — Такао и сам не понимал, зачем он это говорит, тем более что Мидорима мог лишь сильнее разозлиться. — Я, если хочешь знать, тоже ненавижу ошибаться, тем более при других, — признался он и добавил с невесёлым смешком: — Хотя меня вряд ли можно назвать великим спортсменом.

Такао пожалел, что сказал сейчас о себе: конечно, Мидорима не будет смеяться или выказывать презрение, но ему вообще это не интересно.

— Естественно, — наконец проговорил Мидорима, поправляя очки. — Когда доходишь до определённого уровня, многие ошибки становятся недопустимы. Хочешь — называй это гордостью. Я стараюсь никогда не допускать ошибок. Но я уже говорил: для того, чтобы подобной точности добиться…

— Нет, Шин-чан, ты явно кривишь душой. Тебя сильно задевает, что ты промахиваешься. И задевает, что я вижу это.

Мидорима растерянно глянул на него.

— Ну же, Шин-чан, признай.

Такао и сам поражался своей бесцеремонности. Конечно, он частенько ломал границы мирка Мидоримы, но никогда — настолько. Никогда не требовал такой искренности. Они же не друзья, в конце концов, и вряд ли когда-нибудь ими станут.

— Так и есть, задевает, — сказал Мидорима. Потом добавил: — Но это же только моя проблема, разве нет?

Такао, услышав его вопрос, лишь рассмеялся. Мидорима не спрашивал почему, терпеливо дожидаясь объяснений.

— Ха, ты выдающийся эгоист, Шин-чан. Видишь ли, меня злят собственные ошибки, тем более что виноват в них я сам. Но ещё… Обычно ты не бросаешь, если не уверен, что попадёшь, но сейчас всё иначе. Понимаешь, я не могу смотреть, как ты промахиваешься из-за меня. Так что это не только твоя проблема.

Мидорима озадаченно потёр переносицу под очками, явно удивившись такому ответу.

— Вот что? Подобное не приходило мне в голову, — признал он. — Когда я увеличивал дистанцию, я всегда отрабатывал в одиночестве. Мне нестерпимо было подумать, что кто-то может увидеть, как я промахнусь. Но сейчас… Пусть я ненавижу, когда кто-то видит мои промахи. Но ты думал, я не готовился поступиться этим? Ради победы я готов на всё.

Такао недоверчиво глянул на него:

— Ха, «ради победы» ты скоро изменишься до неузнаваемости, — отшутился он, а сам задумался: как могло получиться, что тот, кого он ещё недавно называл одиночкой, больше него думает об общем деле? Неужели Мидорима и вправду изменился?

— Но, знаешь, Шин-чан, я не собираюсь от тебя отставать. Ради победы, — ухмыльнулся Такао, взяв в руки следующий мяч.

* * *

Они шагали домой в невесёлом настроении. По дороге Такао болтал о чём угодно: об уроках, о своей сестре, о последней приобретённой карточке в коллекцию, а Мидорима не перебивал. Но ни один не касался той темы, которая их больше всего тревожила. Хотя Такао был уверен, что и для Мидоримы эта неудача с пасами для его бросков — самое важное и думает он именно об этом.

— О, подожди минутку, Шин-чан, — сказал Такао, когда увидел яркую вывеску магазинчика. — Я только мороженое куплю.

— Зачем тебе? Сейчас не лето, — проворчал Мидорима.

— Я должен немного остыть, — улыбнулся Такао.

Кроме мороженого он прихватил в магазине фасолевый суп и, когда вернулся, протянул угощение Мидориме. От этой заботливости, кажется, тот немного смягчился: Такао, разворачивая обёртку пломбира, заметил краем глаза полуулыбку на его губах.

— Чего вдруг ты такой довольный, Шин-чан? — спросил он, не особенно рассчитывая на честный ответ.

— Вспомнил, как однажды Куроко засунул мороженое за шиворот Аомине.

Такао, представив это, засмеялся.

— Ну, я не сомневался, что он напрочь лишён инстинкта сохранения. Только, Шин-чан, не думал, будто подобное может тебя развеселить.

— А я и не веселюсь, ясное дело. Куроко таким образом уговорил Аомине вернуться на тренировки, — пояснил Мидорима. — Вот и я размышлял, как тебе помочь, и, сейчас, кажется, нашёл ответ. Твой пас может получиться как надо, но твои переживания, полагаю, только мешают.

Такао застыл как громом поражённый. Половина его мороженого упала на землю, но он этого не заметил. Ещё недавно он говорил: Мидорима всегда сам по себе и они не друзья, а потому внезапные размышления о помощи буквально обескуражили Такао. Приходилось признать, что парни из Сэйрин не ошиблись: тот действительно изменился. Наверное, когда проводишь рядом день за днём, перемены не так заметны. Но то, что в Мидориме осталось прежним — для него не было ничего важнее победы. Такао словно невзначай поинтересовался:

— Ты даже готов мне помогать? Настолько хочешь выиграть?

— Да, у Ракузан я хочу выиграть больше всего. Но что тебя удивляет, Такао? Я полагал, мы команда. Поэтому да, готов помогать, ясное дело, — он допил свой фасолевый суп и положил пустую банку в стоящую рядом урну.

— Э-э-э, спасибо, Шин-чан. Но чем ты можешь мне помочь?

— Я расскажу тебе завтра про Акаши.

Такао не очень понял, как именно рассказ о бывшем капитане Тэйко должен ему помочь. Но Мидориме в этом можно было только поверить.

— Хочу услышать. Не передумай, Шин-чан.

* * *

Наутро Такао дожидался Мидориму перед его домом с особым нетерпением. Ему было невероятно любопытно услышать, что же интересного тот расскажет. Впрочем, одно то, что Мидорима собрался откровенничать, поражало ничуть не меньше. Хотя если он доверил самое дорогое — свои броски, то воспоминания из Тэйко по сравнению с этим почти мелочь.

Мидорима вышел, разумеется, минута в минуту — аккуратный, сосредоточенный и с талисманным конвертом в руке.

— Рад, что ты не задержался, — вместо приветствия заметил он.

— Какое уж тут задержаться, — насмешливо сказал Такао.

На языке у него вертелась шутка с долей шутки: он заснуть не мог, гадая, что там за история с Акаши. Он ждал, когда Мидорима заговорит о том, о чём обещал, но чувствовал: торопить не стоит. И на его счастье, тот сразу приступил к рассказу.

— Ты ведь знаешь, что Акаши из Ракузан был нашим капитаном в Тэйко?..

Мидорима говорил сдержанно, старательно подбирая слова, но Такао понял, что Акаши был довольно близким приятелем и, наверное, главным противником. Понял, что Мидорима хотел бы вернуть того Акаши, какого знал когда-то в Тэйко, и хотел бы наконец выиграть у него. Понял, что для Мидоримы это очень важно.

— Забавно получается, Шин-чан, — заметил он, когда рассказ закончился. — У нас с тобой всё наоборот. Это я всегда мечтал взять реванш, а ты был недостижимым гением. Но я никогда не предполагал, что и у тебя есть кто-то такой же, как ты для меня.

Тут Такао вспомнилось, как он говорил когда-то: «Хочу бросить пас, чтобы Шин-чан восхитился». Но сейчас вдруг Такао увидел в нём не только недостижимого гения, он увидел равного — конечно, не по таланту и навыкам, но товарища по команде. Увидел, что Шин-чан за привычной бронёй цундере на самом деле — свой. И что у них с Шин-чаном куда больше похожего, чем он мог представить раньше.

— Сейчас я очень хочу постараться тебе помочь выиграть, — совершенно серьёзно сказал Такао и от смущения засмеялся.

— Помочь выиграть нам, ясное дело, — поправил его Шин-чан и тоже улыбнулся своей едва заметной полуулыбкой.

* * *

На следующей тренировке снова промах следовал за промахом, но прогресс всё равно наблюдался. Шин-чан вчера не ошибся: стоило Такао отпустить лишние волнения, как дело пошло лучше. Сам Шин-чан тоже перестал кривиться и поджимать губы, будто теперь воспринимал промахи, которые кто-либо видит, уже не так болезненно. Возможно, так оно и было, хотя Такао не сомневался: тот по-прежнему недоволен собой и результатом. Но всё равно эта перемена в Шин-чане удивляла Такао ничуть не меньше, чем предыдущие. Неужели он настолько ему доверяет? Или, осознав, что это не только его проблема, Шин-чан таким образом пытается помочь? Как бы то ни было, Такао пока не располагал временем на размышления: он отдал очередной пас, Шин-чан исполнил бросок и вдруг улыбнулся.

Неужели — да?

Хотя успех казался невероятным, но и не верить Шин-чану было невозможно: и действительно, мяч — пусть и задев кольцо — вдруг влетел в корзину.

— У нас получилось? — воскликнул Такао.

— Как видишь, ясное дело, — сказал довольный Шин-чан и нетерпеливо напомнил: — Давай следующий.

Но Такао так впечатлился увиденным, что не сразу смог исполнить его требование. Он посмотрел на свои ладони: он и вправду сделал такой сложный пас верно. Это было... Впрочем, Такао даже в карман за словом полез, не зная, как охарактеризовать своё достижение.

— Шин-чан, у нас получилось, — повторил он и широко улыбнулся.

— Разумеется. Ты правда считаешь, что я предложил бы этот приём, если считал, что мы не сумеем?

Такао помотал головой — конечно, Шин-чан знал, что делал. Но всё-таки…

— Тогда вперед. Не отвлекайся, ясное дело, — он уже начинал выказывать явное нетерпение.

— А знаешь, смешно: мне иногда казалось, что ты веришь в меня больше, чем я сам, — сказал Такао, снова чувствуя благодарность этому чудику. — Правда, Шин-чан, я знаю, что не дотягиваю, но дай мне время. Может, будет долго, извини, но всё, что будет зависеть от меня, я сделаю.

— Не сомневался. Но довольно разговоров, сейчас продолжим.

Такао послушался и взял в руки мяч, преисполненный решимости как никогда. Он знал, что тяжёлой работы предстоит ещё много. Но тому, кто её боится, никогда не стать напарником Шин-чана.

А Такао хотел им быть — как желал того и сам Мидорима Шинтаро.