Стихийное Бедствие Volume 1: Тень Винодела (гет)

Дождь лил, как из ржавого ведра, и город под ним выглядел так, будто кто-то разлил чернила на старую акварель. Улицы, пропитанные сыростью, блестели под тусклыми фонарями, а неоновые вывески мигали, словно подмигивали усталым прохожим. В этом городе, где каждый угол пах пороком и несбывшимися мечтами, Алекс Воронов чувствовал себя как дома — или, по крайней мере, как в месте, где его цинизм не вызывал лишних вопросов.

Его кабинет на третьем этаже старого кирпичного здания был таким же потрепанным, как и он сам. Стены, когда-то кремовые, пожелтели от времени и никотина, хотя Алекс уже пару лет не курил. Вместо сигарет он теперь вертел в пальцах старую зажигалку — латунную, с выгравированным узором, который почти стерся от прикосновений. Щелк-клац, щелк-клац — звук успокаивал, помогал думать. Или не думать вовсе.

На столе перед ним громоздилась стопка папок с делами, которые он не открывал месяцами. Счета за аренду, квитанции, пара писем от клиентов, которые он так и не удосужился прочитать. В углу чашка с остывшим кофе источала горький аромат, смешиваясь с запахом сырости, что тянулась из приоткрытого окна. За стеклом, покрытым струйками дождя, город гудел своей вечной песней: клаксоны машин, шорох шин, приглушенные голоса где-то внизу. Алекс откинулся в скрипучем кресле, глядя на блики неона, что отражались в лужах на асфальте. Красный, синий, снова красный. Как пульс этого чертового города.

Ему было около тридцати семи, хотя в зеркале он иногда замечал взгляд человека постарше. Высокий, подтянутый, но с той усталостью в осанке, которую не скроешь ни дорогим пальто, ни саркастичной ухмылкой. Темные волосы, чуть длиннее, чем следовало бы, падали на лоб, и он машинально отбрасывал их назад, хотя они тут же возвращались. Глаза — серые, холодные, как осенний дождь, — видели больше, чем он говорил. А говорил он обычно мало. Люди, которые нанимают частных детективов, редко хотят слышать правду. Им нужна иллюзия, красиво упакованная в отчет с фотографиями.

Алекс потянулся к чашке, но замер, заметив, как зажигалка чуть не соскользнула с пальцев. Щелк-клац. Он поймал ее в воздухе и усмехнулся сам себе. "Стареешь, Воронов," — подумал он, хотя вслух бы этого не сказал. Вместо этого он встал, подошел к окну и приоткрыл его чуть шире. Холодный воздух ворвался в комнату, принеся с собой запах мокрого асфальта и бензина. Где-то вдалеке прогремел гром, и Алекс невольно напрягся. Не от звука — от предчувствия. Этот город всегда предупреждал о неприятностях, если уметь слушать.

Он вернулся к столу, бросив взгляд на фотографию в потрепанной рамке, стоявшую в углу. Женщина с мягкой улыбкой и глазами, которые когда-то заставляли его верить в лучшее. Теперь она была лишь напоминанием о том, что лучшее обычно заканчивается плохо. Алекс отвернулся, не желая копаться в прошлом. Прошлое — это как старое вино: либо оно становится лучше с годами, либо превращается в уксус. Его воспоминания определенно отдавали кислятиной.

Сев обратно, он открыл верхнюю папку. Дело трехмесячной давности: неверный муж, богатая жена, куча денег и ни капли доверия. Классика. Алекс тогда нашел доказательства измены за два дня, но клиентка все равно отказалась платить, утверждая, что он "разрушил ее семью". Он тогда лишь пожал плечами и сказал: "Я просто показал вам зеркало, мэм." Она швырнула в него сумочкой и ушла. Сумочка,

кстати, была дорогая.

Он листал страницы, но мысли его были где-то далеко. Может, в тех днях, когда он еще верил, что справедливость — это не просто слово в словаре. Или в тех ночах, когда он не просыпался от кошмаров, в которых лица жертв смешивались с лицами тех, кого он не смог спасти. Щелк-клац. Зажигалка снова ожила в его руках, и он поймал себя на том, что смотрит в пустоту.

Внезапно телефон на столе ожил, издав резкий, старомодный звон. Алекс поморщился. Он ненавидел этот звук, но менять аппарат не спешил — как и многое другое в своей жизни. Взяв трубку, он буркнул:

— Воронов.

На том конце линии послышался женский голос, низкий, с легкой хрипотцой, но полный сдерживаемой тревоги.

— Мистер Воронов? Меня зовут Елена Вересова. Мне нужна ваша помощь. Это... срочно.

Алекс прищурился, словно мог разглядеть ее через телефон. Голос был из тех, что заставляют насторожиться — смесь отчаяния и решимости, с ноткой чего-то, что он пока не мог определить.

— Срочность обычно стоит дороже, мисс Вересова, — сказал он, откидываясь в кресле.

— Что за беда?

Пауза. Он услышал, как она глубоко вдохнула, будто собираясь с силами.

— Мой муж... Он пропал. И я боюсь, что это не просто случайность.

Алекс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не от слов — от тона. Этот город умел прятать тайны, но еще лучше он умел их выдавать. И что-то подсказывало ему, что эта женщина принесет с собой неприятности, от которых не отделаешься парой саркастичных фраз.

— Хорошо, — сказал он, глядя на дождь за окном.

— Приходите. Я в офисе.

Он повесил трубку, не дожидаясь ответа, и снова щелкнул зажигалкой. Щелк-клац. Город снаружи продолжал петь свою угрюмую песню, а Алекс Воронов, сам того не зная, только что шагнул в игру, где ставки были куда выше, чем он мог себе представить.

Дождь за окном не унимался, барабаня по стеклу, словно требовал впустить его внутрь. Алекс Воронов сидел за столом, вертя в руках зажигалку, пока отблески неона с улицы рисовали на его лице резкие тени. Щелк-клац. Звук телефона все еще эхом отдавался в его голове, а слова Елены Вересовой — "Мой муж пропал" — повисли в воздухе, как запах беды, который он научился чуять за годы работы. Он бросил взгляд на часы: половина десятого. Поздновато для визитов, но в этом городе отчаяние не смотрит на циферблат.

Дверь кабинета распахнулась с резким скрипом, и в комнату ворвался порыв холодного воздуха, смешанный с тонким ароматом дорогих духов — цветочные ноты с чем-то терпким, как выдержанное вино. Алекс поднял глаза и замер. Перед ним стояла женщина, которая выглядела так, будто сошла с обложки журнала, но с трещиной в идеальной картинке. Елена Вересова была поразительно красива: высокая, с идеальной осанкой, длинные каштановые волосы струились по плечам, обрамляя лицо с тонкими чертами. Ее глаза — глубокие, зеленые, как виноградные листья в утренней росе — горели огнем, который говорил о смеси страха, решимости и чего-то еще, что Алекс пока не мог разгадать. На ней было черное платье, строгое, но подчеркивающее каждый изгиб фигуры, и легкое пальто, с которого стекали капли дождя, оставляя лужицы на потрепанном деревянном полу.

— Мистер Воронов? — Ее голос был таким же, как по телефону: низкий, с легкой хрипотцой, но теперь в нем чувствовалась дрожь, которую она тщетно пыталась скрыть.

Алекс откинулся в кресле, не торопясь вставать. Он привык к тому, что клиенты часто приносят с собой больше эмоций, чем фактов, и эта женщина, несмотря на свою элегантность, не выглядела исключением.

— Уже без "мистера", мисс Вересова. Просто Алекс, — сказал он, указывая на стул напротив стола.

— Садитесь. И рассказывайте, что за беда заставила вас бежать через весь город в такой ливень.

Елена замешкалась, будто не ожидала такой прямолинейности, но все же опустилась на стул, держа спину так прямо, словно перед ней был не частный детектив, а зал полный репортеров. Она сняла пальто, аккуратно повесив его на спинку стула, и Алекс невольно отметил ее движения — плавные, но с легкой нервозностью. Ее пальцы, тонкие и ухоженные, теребили золотой кулон на шее, выгравированный в форме виноградной лозы. Деталь, которая тут же зацепила его взгляд.

— Это не мисс, а миссис, — поправила она, и в ее голосе мелькнула тень вызова.

— Мой муж, Марк Вересов... Он исчез. Уже три дня, как его нет.

Алекс прищурился, щелкнув зажигалкой. Щелк-клац. Он знал это имя — Марк Вересов, винодел, чьи бутылки стоили как хороший автомобиль и чья репутация гремела в мире роскоши. Человек, о котором говорили с придыханием или с завистью, но никогда равнодушно.

— Винодел, да? — сказал Алекс, откидывая волосы со лба.

— Богатый, известный, наверняка с кучей врагов. Может, решил взять отпуск от всего этого гламура? Сбежал на острова с молодой секретаршей?

Елена вскинула голову, и пламя в ее глазах вспыхнуло ярче. Она сжала губы, но вместо того чтобы вспылить, ответила холодно:

— Если бы вы знали Марка, вы бы не шутили так. Он не из тех, кто сбегает. Его жизнь — это его винодельня, его дело. Он бы не оставил меня... нас... без слова.

Алекс поднял бровь, уловив это "нас". Интересно. Но он не стал давить — пока. Вместо этого он встал, подошел к кофейнику в углу и налил себе еще одну чашку черного, как смоль, кофе. Запах напитка заполнил комнату, на мгновение перебивая аромат ее духов.

— Хотите? — спросил он, не оборачиваясь.

— Нет, спасибо, — ответила она, и в ее голосе послышалась тень раздражения.

— Я здесь не за кофе.

— Жаль, — усмехнулся Алекс, возвращаясь к столу с чашкой в руке.

— Кофе помогает думать. Итак, миссис Вересова, с самого начала. Когда вы в последний раз видели мужа? Что он сказал? Куда шел? И, главное, почему вы думаете, что это не просто деловая поездка или... ну, скажем, личные дела?

Елена глубоко вздохнула, будто собираясь нырнуть в холодную воду. Она посмотрела в сторону, на окно, где дождь рисовал бесконечные узоры, и начала говорить.

— Последний раз я видела Марка в среду вечером, в нашем поместье, "Золотая Лоза". Он был... не в себе. Напряженный, говорил отрывисто. Сказал, что должен встретиться с кем-то важным, но не уточнил, с кем. Это было около восьми вечера. Он уехал на своей машине, и с тех пор... ничего. Его телефон отключен, никто из его партнеров не знает, где он. Я проверила его кабинет, его записи — ничего необычного, но... — Она замолчала, снова теребя кулон.

— Но? — подтолкнул Алекс, отпивая кофе. Его взгляд не отрывался от нее, отмечая каждую мелочь: как она сжимает пальцы, как ее глаза бегают, словно ищут что-то в пустоте.

— У меня плохое предчувствие, — тихо сказала она, наконец посмотрев ему в глаза.

— Марк не просто винодел. Он... одержимый. Его вина — это не просто бизнес, это его душа. Если он исчез, это не случайность. Кто-то хотел, чтобы он исчез.

Алекс молчал, обдумывая ее слова. В ее голосе было что-то, что цепляло — не просто страх, а уверенность, смешанная с отчаянием. Он видел таких клиентов раньше: тех, кто знает больше, чем говорит, но пока не готов раскрыть карты. И эта женщина, с ее идеальной внешностью и пламенем в глазах, была загадкой, которую он уже хотел разгадать.

— Хорошо, — сказал он наконец, ставя чашку на стол.

— Допустим, я берусь за ваше дело. Но мне нужны детали. Все, что вы знаете: кто мог желать ему зла, с кем он враждовал, какие у него были секреты. И да, миссис Вересова, — он наклонился чуть ближе, его серые глаза встретились с ее зелеными, — я не люблю, когда от меня что-то скрывают. Если хотите, чтобы я нашел вашего мужа, играем честно.

Елена не отвела взгляд, но ее пальцы на мгновение замерли на кулоне. Она кивнула, и в этом жесте было что-то от воина, готовящегося к битве.

— Я расскажу все, что знаю, — сказала она тихо.

— Но вы должны понять, Алекс... Этот мир, мир Марка, он не такой, как кажется. Там, где есть вино, есть и кровь.

Алекс усмехнулся, но в его улыбке не было тепла. Он снова щелкнул зажигалкой, и звук разнесся по комнате, как точка в их разговоре. Щелк-клац.

— Кровь я умею находить, — сказал он.

— Вопрос в том, готовы ли вы к тому, что я найду.

Елена не ответила, но пламя в ее глазах сказало больше, чем слова. За окном дождь продолжал лить, а в кабинете Алекса Воронова начиналась игра, где каждый ход мог стать последним.

Утро следующего дня встретило город редким солнцем, которое пробивалось сквозь рваные облака, будто нехотя даря свет мокрым улицам. Алекс Воронов, сидя за рулем своего старенького седана, бросил взгляд на Елену Вересову, занявшую пассажирское сиденье. Она смотрела в окно, и ее профиль — четкий, как на старинной гравюре — казался вырезанным из мрамора. Только пальцы, теребящие тот же золотой кулон в форме виноградной лозы, выдавали ее беспокойство. Алекс не стал нарушать тишину. После вчерашнего разговора в его кабинете, пропитанного дождем и недосказанностью, он чувствовал, что эта женщина — как бутылка редкого вина: красивая снаружи, но внутри может оказаться что угодно, от нектара до яда.

Дорога к поместью "Золотая Лоза" вилась через холмы, где виноградники раскинулись, словно зеленое море, колышущееся под легким ветром. Солнечные лучи играли на листьях, отбрасывая золотистые блики, и Алекс невольно прищурился, уловив эту красоту. Но его мысли были далеко от пейзажей. Елена рассказала достаточно, чтобы зацепиться — Марк Вересов, гений виноделия, исчез после загадочной встречи, оставив за собой лишь вопросы и тень подозрений. Но она умолчала о многом, и это молчание Алекс собирался вскрыть, как запечатанную бутылку.

— Мы почти приехали, — тихо произнесла Елена, не отрывая взгляда от дороги. Её голос звучал спокойнее, чем вчера вечером, но в нём всё ещё слышалась напряжённость.

— Хороший вид, — заметил Алекс, кивая на виноградники.

— Ваш муж знал, как выбрать место для жизни. Или для тайн.

Елена бросила на него быстрый взгляд, но промолчала. Ее зеленые глаза на мгновение сверкнули, как будто она хотела возразить, но передумала. Алекс усмехнулся про себя. Она была умна — слишком умна, чтобы поддаваться на такие простые провокации. Пока.

Поместье "Золотая Лоза" появилось за поворотом, и Алекс невольно замедлил машину, чтобы рассмотреть его. Это был не просто дом — это была крепость роскоши, выстроенная из светлого камня, с высокими окнами и черепичной крышей, утопающей в зелени. Главное здание окружали ухоженные сады, а за ними простирались виноградники, аккуратно поделенные на ряды. Но даже в этом великолепии чувствовалось что-то... заброшенное. Несколько окон были закрыты ставнями, газон у входа слегка зарос, а в воздухе витал едва уловимый запах увядания, как от цветов, забытых в вазе.

— Красиво, — сказал Алекс, паркуя машину у парадного входа.

— Но выглядит так, будто дом уже скучает по хозяину.

Елена не ответила, лишь вышла из машины, ее каблуки звонко цокнули по гравию. Она надела темные очки, скрывая глаза, но Алекс заметил, как ее губы на миг сжались. Он последовал за ней, поправляя свое поношенное пальто. Его кожаная куртка и слегка мятая рубашка резко контрастировали с ее элегантным черным платьем, но он давно перестал переживать из-за таких мелочей. Его работа — видеть то, что скрыто, а не блистать на светских приемах.

Внутри поместье оказалось еще более впечатляющим. Холл встретил их мраморным полом, высоким потолком с лепниной и огромной хрустальной люстрой, которая сверкала в лучах солнца, льющегося через окна. Но и здесь было что-то не так. Пыль осела на мебели тонким слоем, а в воздухе пахло не только цветами, но и чем-то затхлым, как от старых книг или забытых погребов. Елена повела его через холл, и Алекс отметил, как она движется — уверенно, но с легкой настороженностью, словно ожидала, что из тени вот-вот кто-то появится.

— Здесь почти никого нет, — сказала она, заметив его взгляд.

— После исчезновения Марка я отпустила большую часть персонала. Остались только садовник и экономка, но они приходят не каждый день.

— Уютно, — сухо заметил Алекс, оглядывая пустынный коридор.

— Прямо как в фильмах про привидения.

Елена остановилась и посмотрела на него, сняв очки. Ее глаза снова полыхнули тем самым пламенем, которое он заметил вчера.

— Если вы собираетесь шутить всю дорогу, мистер Воронов, я найду кого-то другого.

— Просто Алекс, — поправил он, лениво улыбнувшись.

— И я не шучу, миссис Вересова. Я наблюдаю. Ваш дом выглядит так, будто уже знает, что Марк не вернется. Или вы мне скажете, что это не так?

Она отвернулась, но не ответила. Вместо этого она повела его дальше, к кабинету Марка. Дверь из темного дуба была приоткрыта, и Елена замешкалась, прежде чем войти. Алекс прошел мимо нее, не дожидаясь приглашения, и оказался в комнате, которая была одновременно музеем и святилищем. Стены украшали картины с виноградниками, полки ломились от книг о виноделии, а массивный письменный стол из красного дерева был завален бумагами, бутылками и пробками. В углу стоял старинный глобус, а на подоконнике — фотография Марка и Елены: он, харизматичный, с сединой на висках, обнимает ее, а она смеется, глядя в камеру. Алекс отметил, что на фото она выглядела... счастливее.

— Это его кабинет, — сказала Елена, стоя у двери.

— Он проводил здесь больше времени, чем со мной.

— Похоже на человека, который жил своей работой, — сказал Алекс, подходя к столу. Он провел пальцем по краю, оставив след в тонком слое пыли.

— Или прятался за ней.

Он начал осмотр, двигаясь методично, но с той небрежностью, которая сбивала с толку.

Открыл ящик стола — счета, контракты, ничего необычного. На полке заметил дневник в кожаной обложке, но он оказался пустым, только с несколькими заметками о сортах винограда. Ничего кричащего, ничего подозрительного. Но Алекс знал: отсутствие улик — это тоже улика. Он бросил взгляд на Елену, которая стояла у окна, глядя на виноградники.

— Расскажите мне о нем, — сказал он, садясь на край стола.

— Не о виноделе, а о Марке. Какой он был? С кем ссорился? Кому мог наступить на хвост?

Елена повернулась, и ее лицо на миг стало уязвимым, но она быстро взяла себя в руки.

— Марк был... сложным. Гениальным, но сложным. Он мог очаровать зал из сотни человек, но в бизнесе был безжалостен. У него были конкуренты, конечно, но он говорил, что это часть игры. Он любил риск, любил создавать что-то уникальное. Его вина... они были как он сам: яркие, глубокие, с послевкусием, которое не забывается.

— Красиво сказано, — заметил Алекс, вертя зажигалку в пальцах. Щелк-клац.

— Но я не про поэзию. Кто хотел его убрать? Или хотя бы припугнуть?

Елена нахмурилась, словно вопрос застал ее врасплох.

— Я не знаю, — сказала она, но ее голос дрогнул.

— Может, кто-то из партнеров. Или... коллекционеры. Марк работал с редкими винами, и это не всегда было... чисто.

Алекс прищурился. Вот оно. Первая трещина в ее идеальной истории.

— Коллекционеры, значит? — переспросил он, вставая.

— Кто-нибудь конкретный? Имена, Елена. Мне нужны имена.

Она замялась, и в этот момент в коридоре послышались шаги. Дверь кабинета отворилась, и на пороге появилась пожилая женщина в строгом сером платье — экономка, судя по виду. Ее лицо было морщинистым, но глаза острыми, как у ястреба.

— Миссис Вересова, — сказала она, глядя на Елену. — Я не знала, что у вас гости. Нужно что-то приготовить?

— Нет, Анна, спасибо, — ответила Елена, слишком быстро, чтобы это звучало естественно.

— Это мистер Воронов. Он... помогает мне с делом Марка.

Экономка посмотрела на Алекса, и ее взгляд был таким, будто она взвешивала его на невидимых весах. Потом она кивнула и вышла, но Алекс успел заметить, как она бросила на Елену еще один взгляд — не то обеспокоенный, не то предостерегающий.

— Ваша экономка не любит чужаков, — заметил он, когда дверь закрылась.

— Анна просто заботится обо мне, — отрезала Елена, но ее тон был резче, чем нужно. Она снова отвернулась к окну.

— Вы хотели имена? Сильвио Росси. Коллекционер. Марк упоминал его пару раз, говорил, что он... одержимый.

Алекс записал имя в блокнот, который достал из кармана. Сильвио Росси. Первая зацепка, пусть и слабая. Он прошелся по кабинету еще раз, прислушиваясь к тишине дома. Где-то скрипнула половица, и он невольно напрягся. Этот дом хранил тайны — он чувствовал это так же ясно, как запах вина, что витал в воздухе.

— Пойдемте, — сказал он, направляясь к двери.

— Хочу взглянуть на винодельню. Если ваш муж был одержим своей работой, там может быть что-то, чего нет в этом кабинете.

Елена кивнула, но в ее глазах мелькнула тень тревоги. Она пошла за ним, и солнечный свет, лившийся через окна, осветил ее лицо, сделав его еще более прекрасным — и еще более загадочным. Алекс знал, что этот дом, как и сама Елена, скрывает больше, чем показывает. И он собирался выяснить, что именно, даже если придется разбить пару бутылок, чтобы добраться до правды.

Солнце, лившееся на виноградники "Золотой Лозы", не проникало в глубины поместья. Алекс Воронов, следуя за Еленой через лабиринт коридоров, чувствовал, как роскошь верхних этажей уступает место чему-то более древнему, почти зловещему. Их шаги гулко отдавались в пустынных залах, и воздух становился тяжелее, пропитанный запахом земли, дуба и чего-то неуловимо терпкого, как воспоминание о пролитой крови. Елена вела его к винным погребам, и хотя ее осанка оставалась безупречной, Алекс заметил, как ее пальцы снова теребят кулон — золотую виноградную лозу, словно талисман, защищающий от теней прошлого.

— Погреба старше самого дома, — сказала она, не оборачиваясь, пока они спускались по узкой каменной лестнице. Ее голос был тихим, но эхо разносило его по стенам.

— Марк говорил, что они хранят историю виноделия. И... его секреты.

— Секреты, значит, — отозвался Алекс, его серые глаза внимательно следили за ней.

— Надеюсь, они не такие же пыльные, как этот воздух.

Елена бросила на него быстрый взгляд через плечо, и в ее зеленых глазах мелькнула искра — то ли раздражения, то ли невольного восхищения его дерзостью. Алекс усмехнулся про себя. Она была загадкой, но он умел находить трещины в самых крепких фасадах.

Лестница закончилась массивной деревянной дверью, покрытой резьбой в виде виноградных гроздей. Елена достала из кармана тяжелый железный ключ, и замок скрипнул, поддавшись с неохотой, будто охранял что-то, не предназначенное для чужих глаз. Дверь отворилась, и их окутал холодный, влажный воздух, пахнущий землей, вином и временем. Алекс достал фонарик из кармана своего поношенного пальто, и луч света разрезал темноту, выхватывая ряды пыльных бутылок, уложенных в каменные ниши. Паутина свисала с потолка, словно занавеси забытого театра, а где-то в глубине погреба капала вода, отмеряя секунды в этом подземном царстве.

— Ну что ж, — сказал Алекс, шагая вперед и освещая путь.

— Если ваш муж спрятал что-то важное, это место выглядит как идеальный тайник.

Елена последовала за ним, ее каблуки стучали по каменному полу, но она двигалась осторожно, словно боялась потревожить тишину. Ее черное платье, такое элегантное наверху, здесь казалось неуместным, как цветок, заблудившийся в пещере. Алекс заметил, как она невольно прижалась ближе к нему, когда луч фонарика выхватил особенно густую паутину, и это вызвало у него смешанное чувство — то ли желание защитить, то ли подозрение, что она играет роль жертвы слишком искусно.

Погреб тянулся длинным коридором, с ответвлениями, уходящими в темноту. Бутылки, покрытые пылью, стояли рядами, их этикетки выцвели, а некоторые были такими старыми, что стекло помутнело. Алекс провел пальцем по одной из них, оставив след в пыли, и прочитал надпись: "Vintage 1923". Он присвистнул.

— Ваш муж не шутил, когда говорил о истории, — сказал он, поворачиваясь к Елене.

— Это не просто погреб. Это чертов музей.

— Марк гордился этим местом, — ответила она, но ее голос был напряженным.

— Он часто спускался сюда один. Иногда на всю ночь. Говорил, что вино разговаривает с ним.

Алекс поднял бровь, но не стал комментировать. Вместо этого он двинулся дальше, освещая стены. Камни были неровными, покрытыми мхом в некоторых местах, и он начал замечать странные детали: вырезанные в камне символы, едва заметные под слоем грязи. Они напоминали буквы или знаки, но не принадлежали ни одному алфавиту, который он знал. Он остановился, направив луч фонарика на один из них — спираль, перечеркнутая тремя линиями.

— Это что, декор? — спросил он, обернувшись к Елене.

— Или вашему мужу нравилось играть в алхимика?

Елена подошла ближе, ее глаза расширились, когда она увидела символ. Она протянула руку, но остановилась, не коснувшись камня.

— Я... не знаю, — сказала она, и в ее голосе послышалась искренняя растерянность.

— Я никогда не замечала этого раньше.

Алекс прищурился, изучая ее лицо. Она выглядела искренне удивленной, но он уже научился не доверять ее эмоциям полностью. Он провел пальцем по символу, ощутив холод камня, и заметил, что рядом с ним стена слегка отличается — чуть светлее, как будто ее чистили. Он постучал по камню, и звук был глухим, не таким, как от соседних блоков.

— Интересно, — пробормотал он, нажимая сильнее. Камень поддался с тихим скрежетом, открывая узкую щель. Елена ахнула, отступив назад, и Алекс почувствовал, как его пульс ускорился. Он вставил пальцы в щель и потянул, открывая потайную нишу, скрытую в стене.

Внутри лежала небольшая деревянная шкатулка, покрытая пылью, но с вырезанным на крышке тем же символом, что и на стене. Алекс достал ее, ощущая тяжесть в руках. Она была заперта на маленький замок, но замок выглядел старым, почти ржавым. Он повернулся к Елене, держа шкатулку так, чтобы луч фонарика осветил ее лицо.

— Вы уверены, что ничего не знаете об этом? — спросил он, его голос стал жестче.

— Потому что это не похоже на случайную находку.

Елена покачала головой, ее глаза были прикованы к шкатулке. Ее дыхание участилось, и она невольно шагнула ближе, протянув руку, но тут же отдернула ее.

— Клянусь, я никогда не видела этого, — сказала она, и в ее голосе смешались страх и любопытство.

— Марк... он никогда не говорил о чем-то таком. Но он любил тайны. Это было частью его... очарования.

— Очарование, которое, похоже, привело его к неприятностям, — сухо заметил Алекс. Он сунул шкатулку под мышку, решив разобраться с ней позже.

— Есть еще что-то, что я должен знать, прежде чем мы найдем еще один сюрприз?

Елена посмотрела ему в глаза, и на этот раз в ее взгляде не было вызова — только тень усталости и боли.

— Если бы я знала, Алекс, я бы сказала, — тихо ответила она.

— Я хочу найти его. Даже если правда... будет горькой.

Алекс кивнул, но его мысли уже мчались вперед. Эта шкатулка, эти символы — они были ключом, или, по крайней мере, частью головоломки. Но он чувствовал, что Елена знает больше, чем говорит, даже если сама не осознает этого. Погреб вокруг них казался живым, его стены шептались, и каждый шорох в темноте заставлял его руку невольно сжимать фонарик крепче.

— Пойдемте, — сказал он, направляясь к выходу.

— И держитесь ближе. Не хочу, чтобы нас тут замуровали, как в каком-нибудь готическом романе.

Елена слабо улыбнулась, но ее улыбка была натянутой. Они двинулись обратно, и свет фонарика выхватывал из темноты все новые тени, которые, казалось, двигались за их спинами. Погреба "Золотой Лозы" хранили свои тайны веками, и Алекс чувствовал, что только начал приоткрывать их завесу. Но с каждым шагом напряжение между ним и Еленой росло, как невидимая нить, связывающая их в этой игре, где правда могла оказаться опаснее любой лжи.

Утро после визита в погреба "Золотой Лозы" принесло с собой не ясность, а еще больше вопросов. Алекс Воронов, сидя за рулем своего потрепанного седана, бросал взгляды на Елену Вересову, которая молчала, глядя в окно. Шкатулка с загадочным символом, найденная в пыльных недрах поместья, лежала на заднем сиденье, завернутая в его старую куртку, словно артефакт, который мог взорваться от одного неверного движения. Елена была напряжена, ее пальцы то и дело касались кулона, а в ее зеленых глазах мелькала тень тревоги, которую она тщетно пыталась скрыть. Алекс не стал ее расспрашивать — пока. Он знал, что правда, как хорошее вино, требует времени, чтобы раскрыться.

Дорога вела их в другой мир — мир, где роскошь была не просто стилем жизни, а религией. Особняк Сильвио Росси возвышался на холме, окруженный коваными воротами и безупречными садами, где каждый куст был подстрижен с ювелирной точностью. Дом был построен в стиле итальянского палаццо: белый мрамор, высокие арочные окна, балконы с резными перилами. Но за всей этой красотой Алекс чувствовал холод, как будто дом был не домом, а мавзолеем, хранящим тайны своего хозяина.

— Вы уверены, что хотите туда идти? — спросила Елена, когда они остановились у ворот. Ее голос был тише обычного, и она впервые за утро посмотрела ему прямо в глаза.

— Сильвио... он не такой, как кажется.

— Никто не такой, как кажется, — ответил Алекс, щелкнув зажигалкой. Щелк-клац.

— Особенно люди, которые коллекционируют вино за миллионы. Пойдем, миссис Вересова. Пора познакомиться с вашим одержимым другом.

Елена сжала губы, но кивнула. Они вышли из машины, и охранник в строгом костюме, проверив их имена, открыл ворота. Длинная аллея, усыпанная гравием, вела к главному входу, где их встретил дворецкий — мужчина с лицом, словно вырезанным из дерева, и манерами, отточенными годами службы. Он проводил их внутрь, и Алекс невольно замедлил шаг, оглядывая холл. Мраморный пол сверкал, отражая свет огромной хрустальной люстры, стены украшали картины в позолоченных рамах — пейзажи Тосканы, портреты аристократов, сцены виноделия. Воздух был пропитан ароматом сандала и легкой кислинкой вина, как будто дом дышал роскошью.

Сильвио Росси ждал их в гостиной, которая больше походила на зал какого-нибудь ренессансного дворца. Он стоял у камина, держа в руке бокал с темно-рубиновым вином, и его появление было таким же тщательно выверенным, как и весь его дом. Ему было за шестьдесят, но он выглядел так, будто время решило обойти его стороной.

Седые волосы, аккуратно уложенные, сверкали в свете огня, а дорогой костюм сидел на нем, как вторая кожа. Его глаза — холодные, серо-голубые, как зимнее море — оценивающе скользнули по Алексу, а затем по Елене, и на его губах появилась улыбка, вежливая, но с хищным оттенком. На безымянном пальце поблескивал перстень с крупным рубином, а в нагрудном кармане торчал шелковый платок, алый, как кровь.

— Елена, дорогая, — сказал он, его голос был мягким, но с металлическим подтекстом.

— Какое удовольствие видеть вас, несмотря на... обстоятельства. А вы, должно быть, мистер Воронов? Частный детектив, если не ошибаюсь?

Алекс кивнул, не торопясь улыбаться. Он чувствовал, как Елена рядом напряглась, и это только усилило его настороженность.

— Просто Алекс, — сказал он, оглядывая комнату.

— Красивый дом, мистер Росси. Прямо как музей. Только, похоже, с лучшей винной картой.

Росси рассмеялся, но его смех был сухим, как выдержанное вино.

— О, вы мне льстите. Но, должен признать, вино — моя страсть. Пойдемте, я покажу вам мою коллекцию. Думаю, это будет... поучительно.

Он повел их через лабиринт коридоров, украшенных скульптурами и гобеленами, к винному погребу, скрытому за стальной дверью с кодовым замком. Когда дверь открылась, Алекс почувствовал, как воздух стал прохладнее, а запах вина — насыщеннее. Погреб был огромным, с низкими сводами и рядами бутылок, освещенных мягким светом ламп. Каждая бутылка лежала в своей нише, словно драгоценность, а на некоторых были таблички с датами, уходящими в позапрошлый век. В центре комнаты стоял стол из черного дерева, на котором красовались три бокала и открытая бутылка, чья этикетка выглядела старше, чем сам Алекс.

— Это Château Lafite 1865, — сказал Росси, наливая вино с почти религиозной осторожностью.

— Один глоток — и вы почувствуете, как время растворяется. Прошу, попробуйте.

Елена взяла бокал, но ее рука чуть дрожала. Алекс же просто посмотрел на вино, не прикасаясь.

— Я больше по кофе, — сказал он, вертя зажигалку в пальцах. Щелк-клац.

— Но спасибо. Давайте к делу, мистер Росси. Вы знали Марка Вересова. Он пропал. Что вы можете рассказать?

Росси прищурился, его улыбка стала еще тоньше. Он сделал глоток вина, смакуя его, прежде чем ответить.

— Марк был... человеком страсти. Его вина — произведения искусства. Но, как и все художники, он был не без греха. В нашем мире, мистер Воронов, вино — это не просто напиток. Это власть. И власть всегда привлекает тех, кто готов за нее заплатить... или отнять.

Алекс заметил, как Елена сжала бокал сильнее, и ее взгляд метнулся к Росси, а затем к полу. Она знала что-то, но молчала. Он решил надавить.

— Звучит как намек, — сказал он, шагнув ближе к Росси.

— Марк наступил кому-то на хвост? Вам, например? Или одному из ваших... коллег по коллекционированию?

Росси поднял бровь, но его лицо осталось непроницаемым.

— Вы прямолинейны, Алекс. Это забавно. Но я не из тех, кто решает споры грязными методами. Марк был моим другом, хоть и... скажем, слишком амбициозным. Если он пропал, возможно, стоит искать среди тех, кто жаждал его секретов. У него ведь были секреты, не так ли, Елена?

Елена вздрогнула, и вино в ее бокале чуть не выплеснулось. Она посмотрела на Росси, и в ее глазах мелькнула смесь страха и гнева.

— Я не знаю, о чем вы говорите, Сильвио, — сказала она, но ее голос был слишком резким, чтобы звучать убедительно.

Росси лишь улыбнулся, и эта улыбка была острой, как лезвие. Он повернулся к Алексу, словно Елена перестала существовать.

— Видите ли, в нашем мире все — игра. Вино, как и люди, скрывает свои истинные вкусы под слоем пыли. Если вы ищете Марка, ищите его страсти. И его ошибки.

Алекс почувствовал, как воздух в погребе стал тяжелее. Росси играл с ним, как кот с мышью, но он не собирался быть добычей. Он шагнул к столу, взял бутылку и посмотрел на этикетку, словно изучая ее.

— Хорошая метафора, — сказал он, ставя бутылку обратно.

— Но я не любитель загадок. Если вы что-то знаете, мистер Росси, лучше скажите сейчас. Потому что я найду правду, с вами или без вас.

Росси рассмеялся, на этот раз искренне, но его глаза остались холодными.

— О, я верю, что вы попытаетесь. Но будьте осторожны, Алекс. Некоторые бутылки лучше не открывать.

Визит закончился вскоре после этого, с вежливыми прощаниями, которые скрывали напряжение. Когда они с Еленой вернулись к машине, Алекс заметил, что она дрожит, несмотря на теплый день. Он открыл ей дверь, но прежде чем она села, он наклонился ближе.

— Он вас пугает, — сказал он тихо.

— Почему?

Елена посмотрела на него, и в ее глазах снова вспыхнуло пламя, но теперь оно было смешанным с болью.

— Потому что он знает больше, чем говорит, — ответила она.

— И потому что я не уверена, кому можно доверять. Даже вам.

Алекс усмехнулся, но его мысли уже мчались вперед. Сильвио Росси был не просто коллекционером — он был игроком, и его слова были как вино: красивыми, но с горьким послевкусием. Шкатулка на заднем сиденье, символы в погребе, нервозность Елены — все это складывалось в пазл, но кусочков пока не хватало. Одно было ясно: игра только начиналась, и ставки в ней были смертельно высоки.

Утро после визита к Сильвио Росси встретило Алекса Воронова серым небом и запахом свежесваренного кофе, который он пил, сидя в своем кабинете. Шкатулка из погребов "Золотой Лозы" лежала на столе, все еще запертая, как немой свидетель тайн Марка Вересова. Ее резной символ — спираль с тремя линиями — дразнил его, но вскрывать замок без подготовки он не спешил. Слова Росси о страстях и ошибках винодела эхом звучали в голове, и Алекс знал, что пора копать глубже — туда, где деньги, власть и обиды сплетаются в клубок, который может задушить любого. Елена осталась в поместье, и ее отсутствие давало ему пространство для маневра, но он чувствовал, что ее тень все еще висит над делом, как аромат ее духов — тонкий, но настойчивый.

Алекс надел свое поношенное пальто, поправил слегка взъерошенные темные волосы и вышел в город. Его седан, скрипя, нес его через улицы, где деловой квартал вырастал из асфальта стеклянными башнями и мраморными фасадами. Здесь пахло не дождем, а амбициями — и предательством. Первой остановкой была юридическая контора "Бергер и Партнеры", где, по словам Елены, хранилось завещание Марка. Алекс не любил юристов — слишком много слов, слишком мало правды, — но без их бумаг он не мог двигаться дальше.

Контора занимала верхний этаж небоскреба, и лифт, бесшумно скользивший вверх, дал Алексу минуту, чтобы собраться с мыслями. Его серые глаза, холодные, как осенний дождь, отражались в зеркале кабины, и он невольно подумал, что выглядит уставшим. Не от работы — от жизни, которая с каждым делом оставляла на нем новые царапины. Щелк-клац. Зажигалка в его пальцах ожила, успокаивая нервы, пока двери лифта не открылись.

В приемной его встретила секретарша с идеальной прической и улыбкой, которая казалась приклеенной. Она проводила его к кабинету Артура Бергера, юриста, который вел дела Вересовых. Бергер оказался мужчиной лет пятидесяти, с лысиной, прикрытой редкими прядями, и в костюме, который стоил больше, чем годовая аренда кабинета Алекса. Его глаза, маленькие и цепкие, оценили гостя с ног до головы, и улыбка, которую он выдавил, была такой же теплой, как зимний ветер.

— Мистер Воронов, верно? — сказал Бергер, указывая на кожаное кресло напротив своего стола.

— Миссис Вересова предупредила о вашем визите. Чем могу помочь?

Алекс сел, небрежно откинувшись назад, и достал блокнот из кармана.

— Завещание Марка Вересова, — сказал он, глядя прямо на юриста.

— Мне нужно знать, кому что достанется, если он... скажем, не вернется. И заодно — какие у него были долги, сделки, конфликты. Все, что может объяснить, почему он пропал.

Бергер кашлянул, поправляя галстук, и его лицо стало еще более натянутым.

— Это конфиденциальная информация, мистер Воронов. Без разрешения миссис Вересовой я не могу...

— Она дала разрешение, — перебил Алекс, бросив на стол записку от Елены, которую она написала утром.

— Читайте. И давайте без танцев, у меня мало времени.

Бергер пробежал глазами записку, и его брови слегка дрогнули. Он открыл ящик стола, достал папку с тисненой надписью "Вересов" и начал листать документы, избегая взгляда Алекса.

— Завещание довольно простое, — сказал он наконец.

— Большая часть состояния — поместье, винодельня, коллекция вин — переходит к Елене. Есть небольшие суммы для благотворительных фондов и нескольких сотрудников. Ничего необычного. Но...

— Но? — подтолкнул Алекс, щелкнув зажигалкой. Щелк-клац.

Бергер помедлил, словно взвешивая, сколько можно сказать.

— У Марка были... финансовые сложности. Его бизнес процветал, но он взял крупные кредиты на расширение винодельни. Плюс были споры с партнерами. Один из них, Виктор Лебедев, подал иск пару месяцев назад, утверждая, что Марк нарушил условия контракта. Дело замяли, но Лебедев не из тех, кто прощает.

Алекс записал имя в блокнот, чувствуя, как пазл начинает обретать форму. Виктор Лебедев. Еще одна фигура на доске.

— Кто еще? — спросил он.

— Клиенты, конкуренты, кто угодно. У человека с таким бизнесом врагов должно быть больше, чем у меня счетов за кофе.

Бергер пожал плечами, но его пальцы нервно теребили ручку.

— Были слухи о... не совсем законных сделках. Редкие вина, знаете ли, иногда продаются на черном рынке. Но я ничего не знаю наверняка. Марк был осторожен. Очень осторожен.

Алекс кивнул, но его мысли уже мчались вперед. Завещание, долги, черный рынок — Марк Вересов был не просто виноделом, он был игроком, и, похоже, ставил на кон больше, чем мог себе позволить. Он встал, поблагодарив Бергера, но не пожав ему руку. Юристы, как и вино, часто оставляли неприятное послевкусие.

Следующей остановкой был ресторан "Ле Гранд", модное место в центре города, где собирались те, кто считал себя элитой. Алекс договорился о встрече с Лебедевым, и, войдя в зал, сразу почувствовал себя чужим. Столы были накрыты белыми скатертями, хрусталь сверкал, а воздух пах дорогим парфюмом и свежими устрицами. Лебедев сидел в углу, мужчина лет сорока пяти, с квадратной челюстью и глазами, которые смотрели так, будто он уже просчитал все ваши ходы. Его костюм был безупречен, но золотые часы на запястье кричали о желании показать статус.

— Воронов? — сказал Лебедев, не вставая.

— Садитесь. Заказать вам что-нибудь? Вино, может?

— Кофе, — ответил Алекс, усаживаясь напротив.

— Черный. И давайте сразу к делу. Вы ссорились с Марком Вересовым. Почему?

Лебедев усмехнулся, отпивая из бокала что-то красное и, судя по запаху, баснословно дорогое.

— Прямо в лоб, да? Хорошо. Марк был моим партнером, но он решил, что может кинуть меня. Мы договаривались о совместной партии редкого вина — коллекция из Бордо, семьдесят пятый год. Я вложил миллионы, а он... скажем так, продал партию другому покупателю. Сказал, что это ошибка, но я не дурак.

Алекс записал детали, чувствуя, как в груди загорается искра. Мотив. Жадность, месть, обман — классика.

— И что вы сделали? — спросил он, глядя Лебедеву в глаза.

— Простили его? Или решили напомнить, кто тут главный?

Лебедев наклонился ближе, его улыбка стала жестче.

— Я не пачкаю руки, Воронов. Но если Марк пропал, я не удивлен. Он играл с огнем — с такими, как Сильвио Росси, с черным рынком, с людьми, которые не прощают долгов. Если хотите знать, кто его убрал, ищите тех, кому он должен. Или тех, кто хотел его коллекцию.

Алекс кивнул, но его мысли уже кружились вокруг новой информации. Коллекция вин, черный рынок, Росси. Все возвращалось к вину — и к Елене, которая знала больше, чем говорила. Он допил кофе, оставил чаевые и вышел из ресторана, чувствуя, как город вокруг него сжимается, как клетка. Документы, имена, обиды — Марк Вересов оставил после себя не только вино, но и длинный список врагов. И где-то среди них был тот, кто решил, что его время вышло.

Вернувшись в кабинет, Алекс разложил на столе бумаги: завещание, выписки по кредитам, заметки о Лебедеве и Росси. Шкатулка все еще молчала, но он чувствовал, что она — ключ. Он щелкнул зажигалкой, глядя на город за окном. Щелк-клац. Мир Марка Вересова был как лабиринт, и Алекс был готов пройти его до конца, даже если на каждом шагу его ждали новые ловушки.

Город к ночи стал тише, но не спокойнее — словно затаил дыхание, готовясь к очередной буре. Алекс Воронов, сидя в своем кабинете, смотрел на шкатулку из погребов "Золотой Лозы", которая так и не поддалась его попыткам открыть ее без повреждений. Бумаги, разбросанные по столу, рассказывали историю Марка Вересова: долги, обманутые партнеры, черный рынок вин. Имена — Лебедев, Росси — кружились в голове, как мухи над бокалом, но ни одно из них пока не вело к ответу. Елена, чей образ не покидал его мыслей, была одновременно ключом и замком, и это раздражало больше, чем он готов был признать. Ее слова, ее взгляд, ее нервные жесты — все это было частью пазла, который он должен был собрать.

Телефонный звонок от Елены пришел, когда солнце уже скрылось за горизонтом. Ее голос, обычно сдержанный, дрожал от едва скрываемой паники.

— Алекс, я нашла кое-что в поместье. В кабинете Марка. Это... я не знаю, что это, но вам нужно увидеть. Пожалуйста, приезжайте. Сейчас.

— Ночью? — спросил он, прищурившись, хотя она не могла видеть его лица.

— Не лучше ли подождать до утра?

— Нет, — отрезала она, и в ее тоне было что-то, что заставило его насторожиться.

— Это важно. Я... я боюсь, что кто-то следит за домом.

Алекс почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и сказал:

— Хорошо. Буду через час. Не открывайте никому и держите свет выключенным.

Он схватил пальто, сунул фонарик и нож в карман и вышел в ночь. Город встретил его прохладой и запахом мокрого асфальта, но мысли Алекса были уже в "Золотой Лозе", где Елена ждала его — и, возможно, опасность.

Когда он подъехал к поместью, луна висела в небе, как серебряная монета, заливая виноградники призрачным светом. Дом выглядел темным, почти заброшенным, и только одно окно на втором этаже слабо мерцало — Елена, должно быть, зажгла свечу. Алекс припарковал машину в стороне, чтобы не привлекать внимания, и подошел к входной двери, постучав условным сигналом, который они договорились использовать. Дверь открылась почти сразу, и Елена появилась на пороге, ее лицо было бледнее обычного, а зеленые глаза горели тревогой. На ней была простая черная блузка и брюки, но даже в таком наряде она выглядела элегантно, как будто ночь не могла отнять у нее эту природную грацию.

— Слава богу, вы здесь, — прошептала она, пропуская его внутрь. Ее рука коснулась его плеча, и это прикосновение было неожиданно теплым в холодном воздухе дома.

— Что вы нашли? — спросил Алекс, оглядывая темный холл. Его голос был тихим, но в нем чувствовалась сталь. Он достал фонарик, но пока не включал его, прислушиваясь к тишине.

Елена повела его наверх, в кабинет Марка. На столе лежала стопка бумаг, которых не было во время их прошлого визита, и небольшой кожаный блокнот, потрепанный, но с аккуратной надписью "М.В." на обложке. Елена указала на него дрожащей рукой.

— Это было спрятано за книгами, — сказала она. — Я искала что-нибудь, что могло бы дать подсказку, и... нашла. Там записи, но я не понимаю их. Какие-то коды, имена, даты. И... я слышала шаги снаружи, около часа назад.

Алекс взял блокнот, открыл его и пробежал глазами страницы. Почерк Марка был мелким, но четким: списки вин, суммы, инициалы — С.Р., В.Л. — и странные символы, похожие на тот, что был на шкатулке. Он почувствовал, как пульс ускорился. Это был след, настоящий след. Но прежде чем он успел сказать что-то, снаружи послышался хруст гравия — кто-то двигался по аллее.

— Твою мать, — пробормотал Алекс, гася фонарик. Он схватил Елену за руку и потянул к окну, осторожно выглянув. В тени виноградников мелькнула фигура — темная, быстрая, с чем-то в руке, что блеснуло в лунном свете. Нож? Пистолет?

— За мной, — шепнул он, направляясь к задней двери, ведущей к виноградникам.

— И ни звука.

Елена кивнула, ее дыхание было учащенным, но она держалась. Они выскользнули из дома, пригибаясь, и нырнули в ряды виноградных лоз, где тени были гуще, а лунный свет дробился на листьях, создавая причудливые узоры. Алекс двигался быстро, но бесшумно, его рука крепко сжимала фонарик, готовый в любой момент использовать его как оружие. Елена следовала за ним, ее шаги были почти не слышны, но он чувствовал ее близость, ее тепло, ее страх.

Они остановились за толстым стволом старой лозы, и Алекс прислушался. Шаги приближались — тяжелые, уверенные. Он выглянул из-за укрытия и увидел фигуру в черной куртке, с капюшоном, скрывающим лицо. В руке у незнакомца был пистолет с глушителем, и он двигался к дому, словно знал, куда идти.

— Оставайтесь здесь, — шепнул Алекс, но Елена схватила его за рукав.

— Не оставляйте меня, — прошептала она, и в ее глазах было столько отчаяния, что он на миг замер. Но времени на чувства не было.

— Я вернусь, — сказал он, мягко высвобождая руку.

— Не двигайтесь.

Он крался между лозами, двигаясь по дуге, чтобы зайти сзади. Лунный свет играл на листьях, создавая иллюзию движения, и Алекс использовал это, сливаясь с тенями. Его сердце билось ровно, но адреналин гудел в венах, как электрический ток. Он был близко, когда незнакомец вдруг обернулся, словно почуяв опасность. Алекс бросился вперед, не давая ему времени прицелиться, и сбил его с ног, выбивая пистолет. Они покатились по земле, лозы хрустели под их весом, и Алекс почувствовал, как кулак нападавшего врезался ему в скулу. Боль вспыхнула, но он ответил ударом локтя, попав в челюсть. Незнакомец хрипло выругался, вывернулся и бросился бежать, исчезая в темноте виноградников.

Алекс вскочил, готовый к погоне, но остановился, услышав тихий вскрик Елены. Он метнулся к ней, найдя ее там, где оставил, — она сидела на земле, прижимая руку к груди, ее глаза были широко раскрыты.

— Он ушел? — прошептала она, ее голос дрожал.

— Да, — ответил Алекс, опускаясь рядом и проверяя, цела ли она.

— Ты в порядке?

Елена кивнула, но ее дыхание было неровным. Она посмотрела на него, и в лунном свете ее лицо казалось почти призрачным, но глаза горели — не страхом, а чем-то другим, что заставило его сердце пропустить удар.

— Спасибо, — сказала она тихо, и ее рука коснулась его щеки, там, где уже набухал синяк.

— Ты мог...

— Не мог, — перебил он, его голос был хриплым от адреналина.

— Это моя работа, Елена. Но теперь это личное.

Он помог ей встать, и они вернулись в дом, заперев двери. Блокнот Марка лежал на столе, как напоминание о том, что они только что прикоснулись к чему-то опасному. Алекс смотрел на Елену, пока она заваривала чай дрожащими руками, и чувствовал, как между ними что-то меняется. Не просто доверие — что-то глубже, что пугало его не меньше, чем тень нападавшего в виноградниках.

— Кто бы это ни был, — сказал он, садясь напротив нее, — он знает, что мы близко. И это значит, что мы на верном пути.

Елена кивнула, но ее взгляд был далеким. Она поднесла чашку к губам, но не отпила, а просто смотрела на него, как будто искала ответы в его лице. Алекс щелкнул зажигалкой, и звук разнесся по комнате. Щелк-клац. Ночь в виноградниках сделала их ближе, но также напомнила, что в этой игре каждый шаг может стать последним.

Тишина в поместье "Золотая Лоза" после нападения была тяжелой, как воздух перед грозой. Алекс Воронов сидел в гостиной, его пальто висело на спинке стула, а фонарик и нож лежали на столе рядом с блокнотом Марка Вересова, чьи страницы хранили шифры и тайны. Синяк на скуле пульсировал, но он едва замечал боль — его мысли были заняты Еленой, которая стояла у камина, глядя в огонь. Пламя отражалось в ее зеленых глазах, и в этот момент она казалась не просто женщиной, а чем-то большим — как статуя, оживающая под теплом огня. Ее черная блузка была слегка помята, волосы растрепались, но это только делало ее человечнее, уязвимее. И опаснее.

После схватки в виноградниках они вернулись в дом, заперли двери и проверили окна, но ощущение угрозы не отпускало. Нападавший исчез в ночи, оставив за собой лишь вопросы и следы на земле, которые луна не смогла скрыть. Алекс настоял, чтобы они остались в поместье — уезжать сейчас было слишком рискованно, да и блокнот Марка требовал немедленного внимания. Но сейчас, в этой комнате, где треск дров в камине был единственным звуком, кроме их дыхания, дело отступило на второй план. Что-то между ними изменилось, и Алекс чувствовал это так же ясно, как жар огня на своей коже.

Елена повернулась, держа в руках два бокала с вином — темно-рубиновым, с ароматом, который говорил о годах выдержки. Она протянула один ему, и ее пальцы слегка дрожали.

— Это одно из вин Марка, — сказала она тихо.

— Он называл его "Кровь Лозы". Говорил, что в нем его душа.

Алекс взял бокал, но не стал пить, просто посмотрел на нее. Его серые глаза, обычно холодные, как осенний дождь, теперь были внимательными, почти мягкими, хотя он и пытался скрыть это за привычной маской цинизма.

— Душа, значит, — сказал он, вертя бокал в руке.

— А ты уверена, что хочешь делиться ею со мной? После всего, что случилось?

Елена слабо улыбнулась, но в ее улыбке была горечь. Она села на диван напротив, поджав ноги, и свет камина рисовал тени на ее лице, подчеркивая каждую черту — высокие скулы, изгиб губ, глаза, в которых пламя отражалось, как в зеркале.

— Я не знаю, кому доверять, Алекс, — призналась она, и ее голос был таким тихим, что он едва расслышал.

— Но ты спас меня там, в виноградниках. Это что-то значит.

Алекс откинулся назад, щелкнув зажигалкой. Щелк-клац. Звук был привычным, успокаивающим, но сейчас он не мог заглушить его мыслей. Елена была права — он рисковал собой, чтобы защитить ее, и это было не просто работой. Что-то в ней — ее сила, смешанная с уязвимостью, ее тайны, которые она носила, как дорогой парфюм, — цепляло его глубже, чем он хотел признавать.

— Спасать людей — моя работа, — сказал он, но его тон был мягче, чем обычно.

— Но ты не просто клиентка, Елена. И это проблема.

Она посмотрела на него, и в ее взгляде было столько эмоций — страх, надежда, тоска, — что он почувствовал, как его броня начинает трещать. Она отставила бокал и наклонилась ближе, ее руки легли на колени, а кулон в форме виноградной лозы блеснул в свете огня.

— Почему проблема? — спросила она, и в ее голосе была смесь вызова и искренности.

— Потому что ты мне не доверяешь? Или потому что... боишься того, что чувствуешь?

Алекс усмехнулся, но смех вышел горьким. Он поставил бокал на стол и встал, подойдя к камину, чтобы выиграть время. Пламя трещало, отбрасывая тепло, но оно не могло растопить холод внутри него — холод, который появился много лет назад, после той женщины на фотографии в его кабинете, чья улыбка до сих пор преследовала его во снах.

— Я не из тех, кто боится, Елена, — сказал он, глядя в огонь.

— Но я знаю, как это работает. Ты — загадка, а я — тот, кто их разгадывает. Но иногда загадки опаснее ответов. И ты... ты опасна.

Она встала и подошла к нему, ее шаги были почти бесшумными на мягком ковре. Она остановилась так близко, что он почувствовал аромат ее духов — цветы, смешанные с чем-то терпким, как погреба, где они нашли шкатулку. Ее рука коснулась его плеча, и это прикосновение было как искра, готовая разжечь пожар.

— Я не хочу быть опасной, — сказала она, и ее голос дрогнул.

— Я просто хочу найти Марка. Но я устала притворяться, что мне не страшно. И что я не чувствую... этого.

Алекс повернулся к ней, и их взгляды встретились. Ее глаза были такими глубокими, что он мог утонуть в них, и впервые за долгое время он не хотел сопротивляться. Он видел в ней не только жену пропавшего винодела, но и женщину, которая несла свое горе, как тяжелый груз, и все же не ломалась. Его рука невольно поднялась, коснувшись ее щеки, и ее кожа была мягкой, теплой, живой.

— Елена, — начал он, но она не дала ему закончить. Она шагнула ближе, и ее губы нашли его — нерешительно, почти робко, но с такой страстью, что он почувствовал, как мир вокруг исчезает. Поцелуй был коротким, но он оставил его ошеломленным, как будто он только что выпил тот самый бокал "Крови Лозы". Она отстранилась, ее дыхание было неровным, а глаза — полны смеси вины и желания.

— Прости, — прошептала она, отступая назад.

— Я не должна была...

— Не извиняйся, — сказал он, его голос был хриплым, а сердце билось так, будто он снова бежал по виноградникам.

— Но это не меняет того, что я должен найти правду. И я найду ее, даже если она нам обоим не понравится.

Елена кивнула, но ее взгляд был далеким. Она вернулась к дивану, взяла бокал и сделала глоток, словно пытаясь спрятаться за ним. Алекс смотрел на нее, чувствуя, как тень недоверия все еще витает между ними. Он знал, что она скрывает что-то — не из злобы, а из страха или вины. И он знал, что этот поцелуй, такой хрупкий и настоящий, сделал его уязвимым, чего он не мог себе позволить.

— Расскажи мне о Марке, — сказал он, садясь рядом, но сохраняя дистанцию.

— Не о виноделе, а о муже. Что он значил для тебя? И почему ты так боишься того, что я могу найти?

Елена посмотрела на огонь, и ее пальцы снова нашли кулон. Она молчала так долго, что он подумал, что она не ответит, но наконец заговорила, и ее голос был полон боли.

— Марк был... всем. Он был страстным, одержимым, иногда жестоким в своей амбициозности. Но он любил меня. По-своему. Я знала, что у него есть тайны, но я не хотела их видеть. А теперь... я боюсь, что эти тайны убили его. И что они могут убить меня.

Алекс слушал, и его цинизм, его броня, на миг отступили. Он видел в ней не только клиентку, но и женщину, которая балансировала на краю пропасти. Он протянул руку и сжал ее ладонь — не как любовник, а как человек, который знал, что такое боль.

— Я не дам тебя убить, — сказал он, и в его голосе была стальная уверенность.

— Но ты должна быть честной со мной, Елена. Если есть что-то, что ты скрываешь, скажи сейчас.

Она посмотрела на него, и в ее глазах была борьба — между правдой и страхом. Но она лишь покачала головой.

— Я рассказала все, что знаю, — сказала она, но ее голос был слишком тихим, чтобы быть убедительным.

Алекс кивнул, отпуская ее руку. Он встал, взял блокнот Марка и щелкнул зажигалкой. Щелк-клац. Комната, пропитанная теплом камина и их общим молчанием, была убежищем, но лишь временным. Нападение в виноградниках, поцелуй, тайны — все это связывало их, но также напоминало, что правда, которую он ищет, может разрушить все, что между ними только начало зарождаться.

Тепло камина в гостиной "Золотой Лозы" не могло растопить холод, который поселился между Алексом Вороновым и Еленой Вересовой после их поцелуя. Момент уязвимости, такой хрупкий и опасный, оставил их обоих на краю — ближе, чем прежде, но все еще разделенных тенью недоверия. Алекс сидел за столом, листая блокнот Марка, чьи зашифрованные записи дразнили его, как недоступная головоломка. Шкатулка из погребов стояла рядом, молчаливая и неподатливая, а синяк на его скуле напоминал о ночной схватке в виноградниках. Елена, стоя у окна, смотрела на темные ряды лоз, ее силуэт был четким на фоне лунного света, но ее мысли были где-то далеко. Ее пальцы теребили кулон, и этот жест, такой привычный, теперь казался Алексу не просто нервным — он был ключом к чему-то, что она все еще скрывала.

Тишина в комнате стала невыносимой, и Алекс решил нарушить ее. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и сказал, не поднимая глаз от блокнота:

— Елена, если ты хочешь, чтобы я нашел Марка, мне нужно больше. Эти записи — коды, инициалы, ничего конкретного. Ты уверена, что ничего не упустила?

Она повернулась, и ее зеленые глаза, обычно горящие пламенем, теперь были затуманены чем-то, что он не мог точно определить — виной, страхом или решимостью. Она глубоко вздохнула, словно собираясь нырнуть в холодную воду, и сказала:

— Есть кое-что еще. Я... я не была уверена, стоит ли показывать. Но после того, что случилось сегодня... — Она замолчала, ее голос дрогнул, и она отвернулась, будто не могла выдержать его взгляда.

Алекс прищурился, чувствуя, как его цинизм возвращается, но теперь он был смешан с любопытством. Он встал, подошел к ней и мягко, но твердо сказал:

— Что бы это ни было, Елена, сейчас самое время. Кто-то пытался нас убить. Если ты что-то скрываешь, это может стоить нам жизни.

Она посмотрела на него, и в ее глазах мелькнула боль, но она кивнула. Без слов она повела его наверх, в кабинет Марка, где они уже были накануне. Комната выглядела так же: массивный стол, заваленный бумагами, полки с книгами о виноделии, фотография Марка и Елены на подоконнике. Но теперь Елена двигалась с целью. Она подошла к книжному шкафу, ее пальцы пробежались по корешкам, и она вытащила толстый том с потрепанной обложкой — "История виноделия Бордо". Книга была тяжелой, и когда она открыла ее, Алекс увидел, что страницы внутри вырезаны, образуя тайник. В нем лежал дневник — небольшой, в кожаной обложке, потемневшей от времени, с выгравированными инициалами "М.В.".

Елена протянула дневник Алексу, ее рука слегка дрожала.

— Я нашла его сегодня, когда искала бумаги, — сказала она, но ее голос был слишком осторожным, чтобы звучать искренне.

— Я не открывала его. Не могла. Но... я знаю, что там что-то важное.

Алекс взял дневник, чувствуя его тяжесть — не только физическую, но и ту, что несла его содержимое. Он посмотрел на Елену, пытаясь понять, насколько она честна. Ее "случайная" находка пахла постановкой, но он решил сыграть по ее правилам — пока. Он сел за стол Марка, включил настольную лампу, чей свет выхватил из полумрака старые страницы, и открыл дневник. Кожа скрипнула, и запах старой бумаги смешался с ароматом дуба и вина, который, казалось, пропитал весь дом.

Первые страницы были заполнены почерком Марка — мелким, но аккуратным, с резкими росчерками, как будто он писал в спешке. Записи начинались с описания вин, рецептов, заметок о сортах винограда, но вскоре они становились личными, почти лихорадочными. Алекс читал, и его брови хмурились с каждой строкой.

"18 марта. С.Р. снова звонил. Он хочет "Кровь Лозы", но я не могу отдать ее. Это не просто вино — это мой триумф. Он угрожает, но я не боюсь. Или боюсь? Не знаю."

"2 апреля. В.Л. знает. Не знаю, как, но он знает. Если он расскажет, все рухнет. Должен найти способ заткнуть его."

"10 апреля. Елена подозревает. Она не говорит, но я вижу это в ее глазах. Я не могу рассказать ей правду — это убьет ее. Или меня."

Алекс остановился, подняв глаза на Елену. Она стояла у окна, обхватив себя руками, словно защищаясь от холода, которого не было. Ее лицо было бледным, и она избегала его взгляда.

— Ты знала, что он писал о тебе? — спросил он, его голос был ровным, но в нем чувствовалась сталь.

Елена вздрогнула, но не повернулась.

— Я сказала, что не читала, — ответила она, но ее тон был слишком резким, чтобы быть убедительным.

— Я... я боялась. Марк всегда был скрытным. Этот дневник... он как его тень. Я не хотела видеть, что там.

Алекс кивнул, но его мысли мчались. Он перевернул страницу и нашел рисунок — тот же символ, что был на шкатулке: спираль, перечеркнутая тремя линиями. Рядом была короткая запись: "Они придут за мной. Если я не отдам, они возьмут силой." Далее шли зашифрованные строки — комбинации букв и цифр, которые не поддавались немедленному прочтению. Но даже без расшифровки дневник был бомбой. Он намекал на угрозы, на страх, на сделки, которые Марк скрывал даже от жены. Или она знала больше, чем говорила?

Он закрыл дневник, но не отложил его, держа в руках, как улику. Свет лампы отбрасывал тени на его лицо, подчеркивая усталость в его серых глазах и легкую небритость, которая делала его похожим на человека, живущего на грани. Он встал и подошел к Елене, остановившись в шаге от нее.

— Это не просто дневник, Елена, — сказал он тихо, но с нажимом.

— Это доказательство, что Марк был в беде. И что кто-то

— Сильвио Росси, Лебедев или кто-то еще — хотел его убрать. Ты уверена, что не знала об этом? Ни о чем?

Она повернулась к нему, и ее глаза были полны слез, но она не дала им пролиться. Ее голос был хриплым, почти надломленным.

— Я знала, что у него были проблемы, — призналась она.

— Он стал замкнутым, нервным. Но он никогда не рассказывал мне всего. Я думала... я думала, это просто бизнес. Я не хотела верить, что это может быть... опасно.

Алекс смотрел на нее, и его цинизм боролся с желанием поверить. Она была так близко, что он чувствовал тепло ее тела, аромат ее духов — цветы и терпкость погребов. Поцелуй, который случился час назад, все еще горел в его памяти, но теперь он напоминал ему, что чувства могут быть ловушкой.

— Хорошо, — сказал он наконец, отступая назад.

— Я разберусь с этим. Но если ты вспомнишь что-то еще — что угодно, Елена, — скажи мне. Потому что этот дневник... он может быть билетом к Марку. Или к его убийце.

Елена кивнула, но ее взгляд был далеким, как будто она видела не кабинет, а призрак своего мужа. Алекс вернулся к столу, сунул дневник в карман пальто и щелкнул зажигалкой. Щелк-клац. Кабинет, пропитанный запахом старых книг и вина, был полон теней, и каждая из них, казалось, шептала о тайнах, которые Марк унес с собой. Алекс знал, что дневник — это прорыв, но также и мина, которая может взорваться в любой момент. И Елена, стоящая у окна, была частью этой мины, даже если сама не осознавала этого.

Ночь в поместье "Золотая Лоза" оставила на Алексе Воронове свои метки — не только синяк на скуле, но и тень поцелуя Елены, которая жгла его сильнее, чем он хотел признавать. Дневник Марка Вересова, теперь лежащий на его столе в кабинете, был как граната с выдернутой чекой: одно неверное движение — и все могло рухнуть. Алекс вернулся в город на рассвете, оставив Елену в поместье под присмотром экономки Анны, чьи острые глаза не внушали доверия. Он знал, что должен копать глубже, и дневник был его лучшей зацепкой. Но чем больше он узнавал, тем сильнее чувствовал, что правда, которую он ищет, будет горькой — как вино, испорченное временем.

Его кабинет встретил его привычным запахом остывшего кофе и сырости, пробивавшейся через старое окно. За стеклом город просыпался под серым небом, и неоновые вывески, такие яркие ночью, теперь казались тусклыми, как его собственные мысли. Алекс сбросил пальто на спинку стула, поправил взъерошенные темные волосы и сел за стол, разложив перед собой дневник Марка, блокнот с записями и шкатулку, которая все еще не поддавалась. Его серые глаза, холодные и проницательные, скользили по страницам, а пальцы вертели старую зажигалку — щелк-клац — как метроном, отмеряющий его мысли.

Дневник был хаотичным, но в этом хаосе скрывался порядок. Марк писал о винах, о сделках, о людях, но между строк проскальзывали намеки на что-то темное. Алекс начал с последних записей, где упоминались инициалы С.Р. и В.Л. — Сильвио Росси и Виктор Лебедев, без сомнения. Но там были и другие: "К.", "Т.", имена, которые он пока не мог привязать. Одна фраза, подчеркнутая дважды, заставила его замереть: "Кровь Лозы — не просто вино. Это ключ. Если они узнают, я кончен."

Алекс откинулся в кресле, потирая виски. "Кровь Лозы" — Елена упоминала это вино, называя его душой Марка. Но что, если это было не метафорой? Он вернулся к записям, выискивая коды — комбинации букв и цифр, которые на первый взгляд казались бессмысленными. Но Алекс был не из тех, кто сдается. Он достал блокнот, начал сопоставлять даты, имена, суммы. Постепенно коды начали обретать смысл: это были номера партий вин, даты поставок, имена покупателей. Но не все они были легальными.

Одна запись, датированная месяцем назад, гласила: "К. заплатил 2 млн за партию. Подмена сработала. Никто не заметит." Алекс нахмурился, перечитывая. Подмена? Он вспомнил слова Лебедева о черном рынке, слухи о нечистых сделках. Марк, похоже, не просто продавал редкие вина — он подделывал их, выдавая дешевые партии за коллекционные. Это объясняло его долги, его врагов, его страх. Но это также поднимало вопрос: знала ли Елена?

Он открыл другую страницу, где нашел список инициалов и сумм. Рядом с "С.Р." стояла пометка: "Требует оригинал. Угрожает разоблачением." Росси, коллекционер, явно был в игре, и его одержимость вином могла быть не только эстетической. Алекс почувствовал, как его желудок сжимается. Марк играл с огнем, и огонь, похоже, настиг его.

Но самая шокирующая находка была на последней странице. Там, среди зашифрованных строк, была короткая фраза, написанная дрожащей рукой: "Е. не должна знать. Это уничтожит ее." Алекс замер, его пальцы стиснули зажигалку так, что металл впился в кожу. Елена. Марк скрывал от нее не просто бизнес, а что-то личное, что-то, что могло сломать ее. Любовная связь? Шантаж? Или что-то хуже? Он вспомнил ее взгляд, ее слезы в кабинете Марка, ее поцелуй — и впервые почувствовал, что его цинизм трещит по швам. Знала ли она? Или была жертвой, как и Марк?

Алекс встал, подошел к окну и распахнул его, впуская холодный утренний воздух. Город гудел внизу, но его мысли были далеко — в поместье, в виноградниках, в тех зеленых глазах, которые он не мог выкинуть из головы. Он достал фотографию из дневника, вложенную между страниц. На ней был Марк — харизматичный, с сединой на висках, и рядом с ним человек, чье лицо было зачеркнуто чернилами. На обороте была надпись: "Он знает. Если я не отдам, он убьет."

Алекс вернулся к столу, разложив перед собой улики: дневник, фотографию, свои заметки. Он начал рисовать схему, соединяя имена, даты, мотивы. Марк подделывал вина, обманывал партнеров, возможно, шантажировал кого-то — или его шантажировали. Росси хотел "Кровь Лозы", Лебедев жаждал мести, а кто-то третий — тот, чье лицо было зачеркнуто — мог быть ключом ко всему. Но Елена... Ее имя стояло в центре схемы, как паутина, связывающая все нити. Она была частью этого, даже если не хотела этого признавать.

Он щелкнул зажигалкой, и звук разнесся по комнате. Щелк-клац. Его лицо, освещенное тусклым светом настольной лампы, было напряженным, с жесткими линиями, которые выдавали его разочарование. Марк Вересов не был святым — он был игроком, который зашел слишком далеко. И теперь Алекс должен был решить, как далеко он сам готов зайти, чтобы найти правду. Он посмотрел на телефон, думая, не позвонить ли Елене, но передумал. Она была частью головоломки, и он не мог позволить чувствам ослепить его.

Алекс вернулся к дневнику, подчеркивая строки, которые казались важными. Он знал, что эта правда — подделки, шантаж, угрозы — меняет все. Марк не просто пропал; он, вероятно, был мертв, и кто-то хотел, чтобы его тайны умерли вместе с ним. Но Алекс Воронов не умел останавливаться. Он чувствовал запах крови, как хищник, и знал, что эта игра только начинается. Он лишь надеялся, что Елена, чей поцелуй все еще горел на его губах, не окажется на той стороне доски, где стоят враги.

Утро в кабинете Алекса Воронова было пропитано запахом кофе и горькой правдой, которую он вырвал из дневника Марка Вересова. Подделка вин, шантаж, угрозы — мир винодела оказался таким же мутным, как осадок в старой бутылке. Имя Виктора Лебедева, конкурента Марка, всплывшее в записях, горело в его мыслях, как красный флаг. Лебедев знал о темных делах Вересова, и его жажда мести, о которой он говорил в ресторане, теперь казалась не просто словами. Алекс чувствовал, что этот человек — либо ключ к разгадке, либо очередной тупик, и он не собирался терять время. Елена осталась в поместье, ее образ — смесь уязвимости и тайны — преследовал его, но он отмахнулся от мыслей о ней. Поцелуй в гостиной был ошибкой, и он не мог позволить чувствам затуманить разум.

Алекс надел свое поношенное пальто, поправил слегка взъерошенные темные волосы и вышел в город. Его седан, скрипя, пробирался через утренний трафик к винодельне Лебедева — "Серебряная Лоза", расположенной на окраине, где холмы уступали место промышленным зданиям. В отличие от роскошного поместья Вересовых, это место выглядело как крепость: современные стеклянные корпуса, стальные ворота, камеры наблюдения на каждом углу. Здесь не было романтики виноградников — только холодная эффективность бизнеса. Воздух пах металлом и химикатами, а не землей и вином, и это сразу насторожило Алекса. Лебедев играл в другую игру, и она пахла деньгами, а не страстью.

В приемной его встретил охранник, чей взгляд был таким же стальным, как ворота. После короткого звонка Алекса проводили в офис на верхнем этаже, где стеклянные стены открывали вид на производственные цеха внизу. Виктор Лебедев стоял у окна, держа в руке бокал с вином — белым, почти прозрачным, в отличие от рубиновых оттенков, которые предпочитал Марк. Ему было около сорока пяти, с квадратной челюстью и короткими темными волосами, тронутыми сединой. Его костюм был безупречен, но глаза — холодные, как лед, — выдавали человека, который не прощает ошибок. На столе перед ним лежали папки с документами, а рядом — бутылка с этикеткой "Серебряная Лоза, Совиньон Блан, 2023". Современность и расчет — вот что было его визитной карточкой.

— Воронов, — сказал Лебедев, не оборачиваясь. Его голос был низким, с легкой хрипотцой, как будто он привык отдавать приказы.

— Вы настойчивы. Я думал, наш разговор в ресторане был исчерпывающим.

Алекс сел в кожаное кресло напротив стола, не спрашивая разрешения. Он достал зажигалку и щелкнул ею — щелк-клац — просто чтобы вывести Лебедева из равновесия.

— Вы сказали достаточно, чтобы меня заинтересовать, — ответил он, его серые глаза внимательно следили за реакцией конкурента.

— Марк обманул вас с партией вина. Вы угрожали ему судом. Но я думаю, вы не остановились на юристах. Так что скажите мне, Лебедев, насколько далеко вы зашли, чтобы наказать его?

Лебедев медленно повернулся, его губы изогнулись в тонкой улыбке, но глаза остались холодными. Он поставил бокал на стол и сел, скрестив руки.

— Вы прямолинейны, — сказал он.

— Это почти забавно. Но вы ошибаетесь, если думаете, что я бегаю по виноградникам с ножом. Марк был проблемой, да. Он украл у меня сделку на пять миллионов, но я не из тех, кто марает руки. У меня есть другие способы.

Алекс прищурился, чувствуя, как воздух в комнате становится тяжелее. Он достал блокнот, но не стал открывать его, просто держал в руке, как оружие.

— Например? — спросил он.

— Потому что я знаю, что Марк подделывал вина. И вы знали об этом. Это ведь вы были тем, кто "знал", о ком он писал в своем дневнике, верно?

Лебедев замер, и его улыбка на миг исчезла, но он быстро взял себя в руки. Он взял бокал, сделал глоток и сказал, глядя куда-то мимо Алекса:

— Вы нашли дневник. Интересно. Да, я знал, что Марк играет нечестно. Он подменил партию Бордо, которую я купил для клиента. Я потерял лицо, а в нашем бизнесе это хуже, чем потерять деньги. Но я не убивал его, если вы это хотите услышать. Хотя... — Он сделал паузу, и его взгляд стал острым, как лезвие.

— Я знаю, кто мог.

Алекс наклонился ближе, его цинизм уступил место охотничьему азарту.

— Имена, Лебедев. Не тратьте мое время.

Лебедев усмехнулся, но в его смехе не было тепла. Он открыл ящик стола, достал тонкую папку и бросил ее на стол.

— Взгляните, — сказал он.

— Это переписка Марка с неким Константином Тереховым. Он был его... скажем, посредником на черном рынке. Марк продавал подделки через него, но Терехов хотел больше — контроль над всей операцией. Они ссорились, и Терехов не из тех, кто отступает.

Алекс открыл папку, пробежал глазами письма. В них были намеки на сделки, угрозы, упоминания "Крови Лозы" как чего-то, что Терехов требовал. Константин Терехов — новое имя, новая фигура. Он записал его в блокнот, чувствуя, как пазл становится сложнее.

— Почему вы даете мне это? — спросил он, глядя на Лебедева.

— Хотите отвести подозрения от себя?

Лебедев пожал плечами, но его глаза были цепкими, как у ястреба.

— Потому что я не хочу, чтобы меня втянули в это дерьмо. Марк мертв, я уверен. И если вы найдете Терехова, то, возможно, узнаете, кто его прикончил. Но будьте осторожны, Воронов. Терехов — не просто делец. Он опасен.

Алекс кивнул, закрывая папку. Он встал, но прежде чем уйти, бросил взгляд на бутылку вина на столе.

— Ваш Совиньон, — сказал он.

— Не подделка, надеюсь?

Лебедев рассмеялся, но смех был холодным, как его вино.

— У меня свои стандарты, — ответил он.

— В отличие от Марка.

Алекс вышел из офиса, чувствуя, как напряжение спадает, но только на миг. В машине он открыл папку снова, перечитывая письма. Терехов был новым игроком, и его имя добавляло еще один слой к темному бизнесу Марка. Но что-то подсказывало Алексу, что Лебедев не был так чист, как хотел казаться. Его готовность поделиться информацией пахла расчетом, и Алекс знал, что должен проверить каждое слово.

Он завел двигатель, бросив взгляд на город, который расстилался перед ним — стеклянные башни, серое небо, мир, где деньги и власть диктовали правила. Марк Вересов нарушил эти правила, и теперь кто-то — Терехов, Росси, Лебедев или даже

Елена — хотел, чтобы его тайны остались похороненными. Алекс щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и поехал обратно в свой кабинет, чувствуя, как правда становится все ближе, но и все опаснее. Он лишь надеялся, что сможет добраться до нее, прежде чем она доберется до него.

Городской рассвет был серым, как пепел, и Алекс Воронов чувствовал, как эта серость просачивается в его кости. Дневник Марка Вересова, расшифрованный лишь наполовину, лежал в кармане его пальто, но одна запись, найденная вчера, не давала ему покоя: "Если я исчезну, ищите в старом погребе у Черного Холма. Там правда." Эта строчка, написанная дрожащей рукой, была как маяк в тумане, и Алекс знал, что должен проверить ее, даже если это приведет к ответам, которые он не хотел слышать. Имя Константина Терехова, всплывшее от Лебедева, добавило новый слой подозрений, но сейчас интуиция подсказывала, что ключ к разгадке лежит в заброшенном погребе, о котором упоминал Марк. Елена осталась в поместье, и Алекс не стал ей звонить — ее реакция на дневник, ее недосказанность все еще грызли его, как ржавчина.

Он припарковал свой потрепанный седан у подножия Черного Холма, в получасе езды от города, где виноградники уступали место зарослям и заброшенным строениям. Погреб, о котором писал Марк, был частью старой винодельни, закрытой еще в восьмидесятых. Теперь это место выглядело как декорация к фильму ужасов: покосившиеся ворота, заросшие плющом, ржавые цепи на двери, запах земли и гниения, пропитавший воздух. Луна, еще видимая в утреннем небе, отбрасывала бледный свет, делая пейзаж еще более зловещим.

Алекс достал фонарик и нож, проверил, на месте ли зажигалка — щелк-клац — и подошел к двери погреба. Замок был старым, но кто-то недавно его вскрывал: царапины на металле блестели свежими. Он взломал его с помощью лома, найденного неподалеку, и дверь со скрипом поддалась, выпуская волну холодного, сырого воздуха. Запах был тяжелым — земля, плесень и что-то еще, металлическое, что заставило его пульс ускориться. Он включил фонарик, и луч света выхватил из темноты каменные стены, покрытые мхом, и ряды старых бочек, треснувших от времени.

Спустившись по шаткой лестнице, Алекс двигался осторожно, прислушиваясь к каждому шороху. Погреб был лабиринтом, с узкими проходами и низкими сводами, где паутина цеплялась за волосы. Он прошел несколько метров, когда луч фонарика упал на большую дубовую бочку в углу, стоявшую отдельно от других. Ее крышка была приоткрыта, и из щели тянулся тонкий, но отчетливый запах — не вина, а смерти. Алекс почувствовал, как горло сжимается, но заставил себя подойти. Он откинул крышку, и луч света осветил то, что он боялся найти: тело мужчины, скорченное внутри, с кожей, посеревшей от времени, и глазами, застывшими в пустом ужасе. Это был Марк Вересов.

— Черт, — пробормотал Алекс, отступая на шаг. Его желудок скрутило, но он заставил себя смотреть. Марк был одет в тот же костюм, что на фотографии в дневнике, но теперь он был пропитан темным, почти черным вином, которое смешалось с кровью. На шее виднелась глубокая рана, а рядом, в бочке, лежал нож с гравировкой — виноградная лоза, похожая на кулон Елены. Это была не случайность.

Алекс достал телефон и набрал номер детектива Картера, старого знакомого из полиции, с которым он иногда делился информацией. Он не доверял копам полностью, но знал, что без них не обойтись — место преступления требовало криминалистов.

— Картер, это Воронов, — сказал он, когда тот ответил.

— У меня тело. Черный Холм, старый погреб. Это Марк Вересов. Присылай своих, но тихо. Не хочу, чтобы пресса разнюхала раньше времени.

— Твою мать, Алекс, — проворчал Картер.

— Ты опять влез в дерьмо. Будем через двадцать минут.

Алекс повесил трубку и начал осматривать место, стараясь не трогать ничего лишнего. Бочка была старой, но внутри нее вино пахло свежо, как будто его залили недавно, чтобы скрыть следы. На полу он заметил следы ботинок — не его, слишком большие, с глубоким протектором. Кто-то был здесь до него, и этот кто-то не хотел, чтобы тело нашли. Он сфотографировал все на телефон: бочку, нож, следы, тело. Каждая деталь была уликой, и он знал, что они приведут либо к Терехову, либо к кому-то ближе — возможно, к Елене.

Полиция прибыла быстрее, чем он ожидал. Картер, мужчина лет пятидесяти с усталым лицом и сигаретой в зубах, вошел в погреб первым, за ним — криминалисты в белых комбинезонах. Фонари осветили помещение, и тени заплясали по стенам, как призраки. Картер посмотрел на тело, сплюнул и повернулся к Алексу.

— Ты везучий сукин сын, Воронов, — сказал он, затягиваясь.

— Как ты нашел его?

— Дневник, — коротко ответил Алекс, не вдаваясь в детали.

— Кто-то хотел, чтобы он остался здесь навсегда. Проверьте нож. И вино в бочке — оно свежее.

Картер кивнул, и криминалисты принялись за работу: фотографировали, собирали образцы, измеряли следы. Алекс стоял в стороне, наблюдая, как тело Марка вынимают из бочки и укладывают в черный мешок. Каждый звук — щелчок камеры, шорох перчаток — был как удар молотка, превращающий дело из исчезновения в убийство. Он чувствовал, как ставки растут, и его мысли вернулись к Елене. Нужно было сообщить ей, но как? И что она скажет, увидев нож с гравировкой, так похожей на ее кулон?

Он вышел из погреба, чтобы глотнуть воздуха. Небо над Черным Холмом было тяжелым, готовым разразиться дождем, и Алекс почувствовал, как холод пробирается под кожу. Он достал телефон и набрал номер Елены. Она ответила после второго гудка, ее голос был напряженным, как натянутая струна.

— Алекс? Что-то случилось? — спросила она, и он услышал, как она затаила дыхание.

— Елена, — сказал он, стараясь говорить ровно, хотя внутри все кипело.

— Я нашел Марка. Он мертв. Убит.

На том конце линии повисла тишина, а затем он услышал сдавленный всхлип. Ее голос, когда она заговорила, был надломленным:

— Где... где он?

— В заброшенном погребе, — ответил он.

— Полиция здесь. Елена, мне нужно, чтобы ты приехала. И... есть нож с гравировкой, похожей на твой кулон. Ты знаешь что-нибудь об этом?

Она ахнула, и он услышал, как что-то упало — должно быть, чашка или телефон. Ее голос стал почти шепотом:

— Нет... я не знаю. Клянусь, Алекс, я не знаю. Я еду.

Она повесила трубку, и Алекс остался стоять под серым небом, чувствуя, как мир вокруг сжимается. Нож, тело, вино — все это было частью игры, которую Марк проиграл. Но кто был за этим? Терехов, чье имя всплыло последним? Лебедев, с его холодной местью? Росси, с его загадками? Или Елена, чьи слезы могли быть правдой — или самой искусной ложью? Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и посмотрел на погреб, где криминалисты продолжали свою мрачную работу. Правда была близко, но она была как вино в той бочке — темная, горькая и пропитанная кровью.

Город утопал в холодном дожде, и его серые улицы отражали настроение Алекса Воронова. Обнаружение тела Марка Вересова в бочке на Черном Холме превратило дело из исчезновения в убийство, и каждая улика — нож с гравировкой, свежее вино, следы ботинок — была как осколок стекла, режущий все глубже. Дневник Марка, его темные сделки, имена — Росси, Лебедев, Терехов — кружились в голове Алекса, но тень Елены Вересовой, ее слезы и поцелуй, не давали ему покоя. Он знал, что должен быть беспристрастным, но ее образ — зеленые глаза, дрожащие пальцы, кулон в форме виноградной лозы — цеплял его, как крючок. И все же нож, найденный рядом с телом, слишком напоминал ее кулон, и это совпадение пахло ложью.

Алекс вернулся в свой кабинет, где запах кофе смешивался с сыростью, пробивавшейся через старое окно. На столе лежали фотографии с места преступления, копии дневника и его собственные заметки, испещренные вопросами. Он должен был сузить круг подозреваемых, и для этого ему нужно было проверить алиби — Елены, Сильвио Росси, Виктора Лебедева и, возможно, кого-то из персонала поместья. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и начал с самого сложного: с Елены.

* * *

Елена приехала в полицейский участок через час после звонка Алекса. Ее лицо было бледным, глаза покраснели от слез, но она держалась с той же элегантностью, что и в первый день в его кабинете. На ней было темно-синее пальто, а волосы, обычно струящиеся по плечам, были собраны в небрежный пучок. Она выглядела как женщина, балансирующая на краю пропасти, и это делало ее еще опаснее в глазах Алекса. Они сидели в комнате для допросов — серой, с голыми стенами и резким светом лампы, который подчеркивал каждую тень на ее лице.

— Расскажи мне о той ночи, когда Марк исчез, — начал Алекс, его голос был ровным, но в нем чувствовалась сталь. Он сидел напротив, держа блокнот, но смотрел ей в глаза.

— Где ты была? С кем? И, Елена, не лги мне. Не сейчас.

Она сжала руки на коленях, ее пальцы теребили тот самый кулон, и этот жест заставил Алекса напрячься. Ее взгляд метнулся к столу, потом обратно к нему.

— Я уже говорила, — сказала она, ее голос был тихим, но дрожал.

— Я была дома, в поместье. Марк уехал около восьми вечера, сказал, что у него встреча. Я не спрашивала, с кем — он не любил, когда я лезу в его дела. Я легла спать около полуночи. Никого не видела, ничего не слышала.

Алекс прищурился, записывая ее слова, но его мысли были где-то глубже. Ее алиби было слишком чистым, слишком удобным. Ни свидетелей, ни подтверждений.

— А нож? — спросил он, доставая фотографию с места преступления и кладя ее на стол.

— Гравировка — виноградная лоза. Как твой кулон. Объясни.

Елена посмотрела на фото, и ее дыхание сбилось. Она коснулась кулона, словно защищая его, и ее глаза наполнились слезами.

— Я не знаю, — прошептала она.

— Этот кулон — подарок Марка. Он сделал его для меня. Но я никогда не видела этого ножа. Клянусь, Алекс.

Он смотрел на нее, и его сердце сжималось, но разум твердил: она может лгать. Он наклонился ближе, его серые глаза впились в ее зеленые.

— Елена, если ты что-то скрываешь, скажи сейчас. Потому что, если я узнаю это от кого-то другого, будет хуже. Для нас обоих.

Она покачала головой, слезы наконец пролились, но она не отвела взгляд.

— Я не лгу, — сказала она, и ее голос был полон боли.

— Я любила Марка. Я не знаю, кто это сделал, но это не я.

Алекс кивнул, но внутри него боролись долг и чувства. Он отпустил ее, но ее алиби было шатким, и нож был слишком явной уликой, чтобы игнорировать.

* * *

Следующим был Сильвио Росси, чья роскошная вилла встретила Алекса блеском хрусталя и запахом сандала. Росси сидел в своем кабинете, держа бокал с вином, как король, наблюдающий за пешками. Его седые волосы сверкали в свете люстры, а глаза — холодные, серо-голубые — изучали Алекса с легкой насмешкой. На нем был темный костюм, а рубиновый перстень на пальце поймал свет, как капля крови.

— Мистер Воронов, — сказал Росси, его голос был мягким, но с острым подтекстом.

— Вы нашли Марка, я слышал. Печально. Но зачем беспокоить меня? Алекс не сел, предпочитая стоять, чтобы сохранить контроль. Он достал зажигалку и щелкнул — щелк-клац — просто чтобы нарушить ритм Росси.

— Где вы были в ночь, когда Марк исчез? — спросил он.

— И не надо сказок про коллекции вин. Мне нужно алиби, и оно должно быть железным.

Росси улыбнулся, но его улыбка была как лезвие.

— Я был в Милане, на аукционе вин, — сказал он, доставая из ящика стола билет и распечатку.

— Улетел утром того дня, вернулся через два. Десятки свидетелей, включая организаторов. Хотите их имена?

Алекс взял документы, пробежал глазами. Алиби выглядело убедительным, но что-то в тоне Росси — слишком спокойном, слишком уверенном — настораживало. Он решил надавить.

— Марк писал о вас в дневнике, — сказал он, глядя прямо в глаза коллекционеру.

— Вы угрожали ему из-за "Крови Лозы". Что это за вино, и почему вы так его хотели?

Росси сделал глоток вина, смакуя его, прежде чем ответить.

— "Кровь Лозы" — это миф, мистер Воронов. Легенда, которую Марк создал, чтобы поднять цену. Я хотел его, да, но только как коллекционер. Угрозы? Это бизнес. Мы все играем жестко.

Алекс записал его слова, но чувствовал, что Росси что-то недоговаривает. Его алиби могло быть правдой, но это не снимало его с крючка.

* * *

Виктор Лебедев встретил Алекса в своем офисе в "Серебряной Лозе", где стеклянные стены и холодный свет создавали ощущение стерильности. Лебедев выглядел раздраженным, его квадратная челюсть напряглась, а глаза сузились, когда Алекс вошел. На столе стояла бутылка белого вина, но он не предложил ее гостю.

— Опять вы, — буркнул Лебедев, не вставая.

— Я сказал все, что знал. Что теперь?

Алекс сел, положив блокнот на стол, и щелкнул зажигалкой — щелк-клац.

— Где вы были, когда Марк исчез? — спросил он.

— И не надо про деловые встречи. Мне нужны детали.

Лебедев фыркнул, но ответил:

— Я был в офисе до десяти вечера, потом дома. Моя секретарша и жена подтвердят. Хотите их телефоны?

— Хочу, — сказал Алекс, записывая.

— И еще хочу знать, почему вы так быстро сдали мне Терехова. Отводите от себя подозрения?

Лебедев наклонился ближе, его голос стал ниже.

— Я сдал Терехова, потому что он псих. Марк боялся его, и не зря. Проверьте его, Воронов. А меня оставьте в покое.

Алекс кивнул, но его интуиция подсказывала, что Лебедев слишком охотно указывает на других. Алиби могло быть правдой, но его мотив — месть за обман — никуда не делся.

* * *

Последним Алекс допросил Анну, экономку поместья. Ее встретил в "Золотой Лозе", в кухне, где она чистила серебряные ложки с такой тщательностью, будто это был ритуал. Ее морщинистое лицо было непроницаемым, но глаза — острые, как у ястреба — следили за каждым его движением.

— Где вы были в ту ночь, Анна? — спросил Алекс, стоя у двери, чтобы не дать ей уйти.

— Спала в своей комнате, — ответила она, не поднимая глаз.

— Ничего не слышала, ничего не видела. Миссис Вересова была дома, я знаю. Она не выходила.

Алекс прищурился. Ее слова звучали как заученная речь, и это настораживало. Он решил надавить.

— А нож с гравировкой? — спросил он, показывая фото.

— Вы видели такой в доме?

Анна замерла, ее руки остановились, но она быстро взяла себя в руки.

— Нет, — сказала она. — Никогда.

Ее ответ был слишком быстрым, и Алекс отметил это. Анна что-то знала, но говорить не собиралась.

* * *

Вернувшись в кабинет, Алекс разложил заметки на столе. Алиби Елены было шатким, без свидетелей. Росси имел билеты и свидетелей, но его интерес к "Крови Лозы" был подозрительным. Лебедев казался чистым, но его готовность указать на Терехова пахла манипуляцией. Анна лгала, защищая Елену — или себя. И где-то в этом месиве был Константин Терехов, чье имя всплывало все чаще.

Алекс смотрел на фотографию ножа, и его мысли вернулись к Елене. Ее слезы, ее слова — все могло быть правдой, но могло быть и игрой. Он чувствовал, как его долг — найти убийцу — борется с желанием защитить ее. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и посмотрел на город за окном, где дождь рисовал узоры на стекле. Ложь была повсюду, и он знал, что должен разрезать ее, как нож разрезал горло Марка. Но каждый шаг приближал его к правде, которая могла уничтожить не только дело, но и его самого.

Дождь барабанил по крыше поместья "Золотая Лоза", словно пытался пробиться внутрь, где Алекс Воронов и Елена Вересова стояли на грани чего-то необратимого. Допросы — Елены, Росси, Лебедева, Анны — оставили Алекса с горстью лжи и полунамеков, но ни одним конкретным ответом. Нож с гравировкой, так похожий на кулон Елены, и ее шаткое алиби кружились в его голове, как осадок в бокале. Но сильнее всего его терзала она сама — ее зеленые глаза, полные боли и тайны, ее голос, дрожащий от слез, ее поцелуй, который он все еще чувствовал, как ожог. Он знал, что должен держаться на расстоянии, что чувства — это ловушка в его работе, но каждый взгляд

Елены подтачивал его броню, как вода точит камень.

После допросов Алекс настоял, чтобы Елена не оставалась одна в поместье. Нападение в виноградниках и тело Марка в бочке сделали ее мишенью — или, как шептал его циничный разум, соучастницей, которую кто-то хочет убрать. Они уехали в город, в небольшой отель на окраине, который Алекс выбрал за его неприметность. Номер был скромным, но уютным: деревянная мебель, приглушенный свет лампы, окно, за которым дождь рисовал бесконечные узоры. Елена сидела на краю кровати, ее пальто было брошено на стул, а черное платье, простое, но подчеркивающее каждый изгиб, делало ее похожей на тень, которую он не мог отогнать. Ее волосы, обычно аккуратно уложенные, теперь падали на плечи, и она выглядела уязвимой — или хотела казаться такой.

Алекс стоял у окна, глядя на город, но его мысли были с ней. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — пытаясь заглушить внутренний голос, который твердил, что он заходит слишком далеко. Дневник Марка, нож, алиби — все указывало на то, что Елена могла знать больше, чем говорит. Но ее слезы, ее дрожащие руки, ее слова о любви к Марку... Они были такими настоящими. Или такими хорошо сыгранными.

— Ты не обязан оставаться, — сказала Елена, нарушая тишину. Ее голос был тихим, но в нем чувствовалась усталость, смешанная с чем-то еще — надеждой, может быть.

— Я знаю, что ты мне не доверяешь.

Алекс повернулся, и его серые глаза встретились с ее зелеными. Свет лампы отбрасывал тени на ее лицо, подчеркивая высокие скулы и легкую дрожь губ. Он шагнул ближе, не отводя взгляда.

— Дело не в доверии, Елена, — сказал он, его голос был хриплым, как будто слова застревали в горле.

— Дело в том, что я не могу выкинуть тебя из головы. И это чертовски мешает мне думать.

Она встала, и ее движение было плавным, но полным напряжения, как у кошки, готовой к прыжку. Она подошла к нему, остановившись так близко, что он почувствовал аромат ее духов — цветы, смешанные с терпкостью погребов, тот же запах, что преследовал его с их первой встречи. Ее пальцы коснулись его руки, и это прикосновение было как искра в темноте.

— Тогда перестань думать, — прошептала она, и в ее глазах было столько эмоций — страх, желание, отчаяние, — что он почувствовал, как его защита рушится.

Он знал, что это ошибка, что каждый шаг в ее сторону — это шаг в пропасть. Но ее близость, ее тепло, ее взгляд, который словно просил спасти ее, были сильнее его цинизма. Он наклонился и поцеловал ее, сначала осторожно, как будто проверяя, не обожжется ли, но затем глубже, с той страстью, которую он так долго подавлял. Ее губы были мягкими, но требовательными, и она ответила с такой же силой, ее руки скользнули по его груди, цепляясь за рубашку, как будто она боялась, что он исчезнет.

Они отстранились, задыхаясь, и Елена прижалась лбом к его груди, ее дыхание было неровным. Алекс обнял ее, чувствуя, как ее тело дрожит — от страсти, от страха или от чего-то еще, он не знал. Он хотел верить, что это правда, что она — жертва, а не игрок, но тень ножа с гравировкой стояла между ними, как призрак.

— Это неправильно, — сказал он, его голос был низким, почти надломленным.

— Ты — часть дела, Елена. Я не должен...

— Я знаю, — перебила она, поднимая голову. Ее глаза блестели, но она не плакала. — Но я не могу притворяться, что ничего не чувствую. Ты единственный, кто пытается спасти меня, Алекс. Даже если ты мне не веришь.

Он посмотрел на нее, и его сердце сжалось. Он хотел верить ей, хотел утонуть в ее глазах и забыть о дневнике, об алиби, о крови в бочке. Но его разум, холодный и острый, как лезвие, напоминал: она может быть лгуньей. Может быть убийцей. Он мягко отстранился, но не отпустил ее рук.

— Расскажи мне правду, — сказал он, его голос был мягким, но с нажимом.

— О Марке. О ноже. О том, что ты скрываешь. Если ты хочешь, чтобы это... — он замялся, не находя слов, — чтобы это было настоящим, я должен знать все.

Елена опустила взгляд, ее пальцы сжали его ладони, но она молчала. Долгое молчание было ответом, и Алекс почувствовал, как его цинизм возвращается, как броня, которую он не мог сбросить.

— Я не знаю, кто убил Марка, — наконец сказала она, и ее голос был едва слышен.

— Но я знала, что он был в беде. Он... он говорил о людях, которые хотели его уничтожить. Я думала, это просто бизнес. Я не хотела верить, что это может закончиться так.

Алекс смотрел на нее, и его мысли метались. Ее слова звучали искренне, но они были слишком обтекаемыми, слишком похожими на то, что она говорила раньше. Он отпустил ее руки и шагнул назад, чувствуя, как пропасть между ними становится шире.

— Хорошо, — сказал он, его голос стал холоднее.

— Но если ты вспомнишь что-то еще, Елена, скажи мне. Потому что следующий раз, когда я найду улику, она может указать на тебя.

Она кивнула, но ее взгляд был далеким, как будто она уже готовилась к худшему. Алекс повернулся к окну, глядя на дождь, который не прекращался. Их страсть, такая внезапная и всепоглощающая, была как вино, которое Марк называл "Кровью Лозы" — пьянящая, но с горьким послевкусием. Он знал, что эта ночь изменила все: расследование стало личным, и Елена, будь она жертвой или манипулятором, теперь была в центре его мира. Но он также знал, что правда, которую он ищет, может уничтожить их обоих.

Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и посмотрел на свое отражение в окне. Его лицо, с жесткими линиями и усталыми глазами, было лицом человека, который знал, что идет по тонкому льду. И лед этот трещал под их с Еленой шагами, готовый провалиться в любой момент.

Дождь, стучавший по окнам отеля, где Алекс Воронов и Елена Вересова поддались запретной страсти, сменился тишиной, но эта тишина была тяжелой, как предчувствие бури. Их ночь, полная поцелуев и недосказанных слов, оставила Алекса с чувством, что он стоит на краю пропасти: Елена была либо его спасением, либо его падением. Ее уклончивые ответы, ее слезы, ее тепло — все это спутывало его мысли, но он не мог позволить чувствам заглушить интуицию. Тело Марка Вересова, найденное в бочке, нож с гравировкой, дневник с шифрами, имена — Росси, Лебедев, Терехов — все указывало на то, что правда где-то рядом, скрытая за завесой лжи. И Алекс был намерен сорвать эту завесу, даже если она разорвет его самого.

Он вернулся в свой кабинет на рассвете, оставив Елену в отеле под присмотром детектива Картера, которому доверял ровно настолько, чтобы не дать ей исчезнуть. Его стол был завален уликами: фотографии с Черного Холма, копии дневника Марка, записи допросов, папка от Лебедева с перепиской Терехова. Шкатулка из погребов "Золотой Лозы" стояла в углу, все еще запертая, как насмешка над его усилиями. Запах остывшего кофе и сырости пропитал воздух, а за окном город просыпался под серым небом, равнодушный к его битве с правдой. Алекс сбросил пальто, потер виски, пытаясь прогнать усталость, и щелкнул зажигалкой — щелк-клац — чтобы сосредоточиться.

Его взгляд упал на дневник Марка, открытый на странице с фразой: "Кровь Лозы — не просто вино. Это ключ." Эта строчка преследовала его с тех пор, как он расшифровал первые коды, указывающие на подделку вин и черный рынок. Но теперь, после допросов, после слов Росси о "Крови Лозы" как о мифе, созданном Марком, Алекс начал подозревать, что это не просто маркетинговый трюк. Он взял дневник и начал перечитывать, его серые глаза, холодные и острые, выхватывали каждую деталь. На одной из последних страниц он заметил едва видимую пометку, зачеркнутую, но все еще читаемую: "С.Р. знает о бутылке 1811. Если он получит ее, я потеряю все."

Алекс замер, его пульс ускорился. 1811 год. Это был не просто год — это был легендарный винтаж, "Год Кометы", когда Château d'Yquem создал вино, которое считалось одним из самых редких и дорогих в мире. Если Марк владел такой бутылкой, это объясняло одержимость Сильвио Росси, его угрозы, его интерес к "Крови Лозы". Но почему Марк боялся, что Росси получит ее? И где эта бутылка сейчас?

Он вернулся к фотографиям с места преступления, разложив их на столе. Тело Марка в бочке, нож с гравировкой, следы ботинок. Но одна деталь, которую он раньше пропустил, привлекла его внимание: на внутренней стороне бочки, едва заметная в свете фонарей криминалистов, была вырезана та же спираль с тремя линиями, что на шкатулке и в дневнике. Алекс достал лупу, вглядываясь в снимок. Спираль была не просто символом — она была частью кода. Он вспомнил шифрованные записи Марка, где числа и буквы складывались в номера партий вин. Что, если спираль указывала на конкретную бутылку?

Он схватил шкатулку, решив наконец вскрыть ее. Замок был старым, но крепким, и Алекс использовал нож, чтобы аккуратно поддеть его. Металл скрипнул, и крышка открылась, выпуская запах старого дерева и бумаги. Внутри лежал лист пергамента, сложенный вдвое, и маленький ключ с гравировкой — той же виноградной лозой. Алекс развернул пергамент, и его дыхание сбилось. Это была карта — грубо нарисованная, но четкая, указывающая на заброшенный погреб на Черном Холме. В углу была надпись: "1811. Кровь Лозы. Спрятано там, где никто не ищет."

Алекс откинулся в кресле, чувствуя, как кусочки пазла наконец складываются. "Кровь Лозы" не была просто вином, которое Марк создал, — это была бутылка 1811 года, возможно, последняя в мире, стоимостью в миллионы. Марк прятал ее, зная, что Росси или кто-то другой — Терехов, Лебедев — убьет за нее. Убийство Марка было не просто местью за подделки; это была охота за коллекцией, за этой одной бутылкой, которая могла изменить правила игры на черном рынке вин. Нож с гравировкой, так похожий на кулон Елены, мог быть отвлекающим маневром, чтобы направить подозрения на нее. Но кто знал о бутылке? И где она сейчас?

Он вернулся к дневнику, перечитывая записи о Росси. Сильвио утверждал, что был в Милане в ночь исчезновения Марка, но его алиби, хоть и подтвержденное билетами, не покрывало точное время убийства. Более того, его одержимость вином, его слова о "мифе" — все это могло быть игрой, чтобы отвести подозрения. Алекс вспомнил взгляд Росси, холодный и хищный, и понял, что он — главный игрок в этой партии. Но чтобы поймать его, нужна была приманка. И этой приманкой могла стать бутылка 1811 года.

Алекс достал телефон и набрал номер детектива Картера.

— Картер, это Воронов, — сказал он, когда тот ответил.

— Мне нужна твоя помощь. Я знаю, за чем охотился убийца Марка. Это бутылка вина, Château d'Yquem 1811. Она спрятана в погребе на Черном Холме. Организуй поиск, но тихо. И еще — следи за Сильвио Росси. Если он клюнет, мы его возьмем.

— Ты уверен, Алекс? — проворчал Картер. — Это звучит как чертов фильм про сокровища.

— Уверен, — ответил Алекс, его голос был твердым.

— Делай, что говорю, и мы закончим это.

Он повесил трубку и посмотрел на пергамент, лежащий перед ним. Его глаза, усталые, но горящие решимостью, отражали свет лампы, а лицо, с жесткими линиями и легкой небритостью, было лицом человека, который наконец увидел путь. Он знал, что бутылка — это ключ, но также и ловушка. Если Росси или Терехов все еще охотятся за ней, они придут. И Алекс будет ждать.

Елена всплыла в его мыслях, и его сердце сжалось. Ее алиби было шатким, ее связь с ножом — подозрительной, но он не хотел верить, что она виновна. Он вспомнил ее губы, ее тепло, ее слова: "Ты единственный, кто пытается спасти меня." Он надеялся, что она не лгала, но знал, что правда, как и вино, может быть горькой. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и встал, готовый вернуться на Черный Холм. Момент "эврики" настал, и теперь он должен был поймать убийцу, прежде чем тот поймает его.

Город утопал в предрассветной дымке, и Алекс Воронов чувствовал, как время сжимается, как песок в часах. Обнаружение карты в шкатулке и записи в дневнике Марка Вересова открыли ему глаза: "Кровь Лозы", легендарная бутылка Château d'Yquem 1811 года, была не просто вином, а мотивом убийства. Она стоила миллионы и манила таких, как Сильвио Росси, Константин Терехов или даже Виктор Лебедев, как магнит. Но чтобы поймать убийцу, Алекс должен был сыграть на их жадности, и эта игра требовала приманки — самой ценной части коллекции Марка. Елена, чьи зеленые глаза и недосказанные слова все еще держали его в плену, была частью плана, и это пугало его больше, чем он хотел признать. Ее шаткое алиби и связь с ножом висели над ним, как дамоклов меч, но он не мог отступить — ни от дела, ни от нее.

Алекс вернулся в поместье "Золотая Лоза", где воздух был пропитан запахом земли и старого дуба. Винный погреб, где они с Еленой впервые нашли шкатулку, стал центром его плана. Он созвонился с детективом Картером, и полиция согласилась помочь, хотя Картер ворчал, что это "чертово винное приключение" звучит как авантюра. Елена ждала его в гостиной, ее черное платье сменилось простой белой рубашкой и джинсами, но она все равно выглядела как женщина, которую невозможно не заметить. Ее волосы были собраны в небрежный хвост, а кулон в форме виноградной лозы поблескивал на шее, напоминая о ноже, найденном в бочке. Она выглядела усталой, но решительной, и это делало ее одновременно уязвимой и опасной.

— Ты уверен, что это сработает? — спросила она, ее голос был тихим, но в нем чувствовалась сталь. Она стояла у камина, глядя на пламя, и ее пальцы теребили кулон, как всегда, когда она нервничала.

Алекс, стоя у стола с разложенными картой и фотографиями, щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и посмотрел на нее. Его серые глаза, холодные, но горящие решимостью, изучали ее лицо, пытаясь понять, где правда, а где ложь.

— Это сработает, если мы сделаем все правильно, — сказал он.

— Мы пустим слух, что бутылка 1811 года найдена и будет продана на закрытом аукционе. Убийца — или тот, кто за ним стоит — не сможет устоять. Но, Елена, мне нужно, чтобы ты была честна. Если ты знаешь что-то о "Крови Лозы", скажи сейчас.

Она повернулась к нему, и ее взгляд был полон боли, но она не отвела глаз.

— Я не знаю, где бутылка, — сказала она, и ее голос дрогнул.

— Марк никогда не говорил мне о ней. Но я знаю, что он боялся. Он говорил, что его коллекция — это его жизнь, и что кто-то хочет отнять ее. Я думала, он преувеличивает...

Алекс кивнул, но его цинизм шептал, что она может играть. Он шагнул ближе, его рука невольно коснулась ее плеча, и это прикосновение было как искра, напомнившая о их ночи в отеле. Он отогнал эти мысли и сказал:

— Хорошо. Тогда ты будешь частью плана. Мы скажем, что ты нашла бутылку в погребе. Это выманит их. Но, Елена, если что-то пойдет не так, ты должна слушаться меня. Без вопросов.

Она кивнула, и в ее глазах мелькнула тень страха, но она быстро скрыла ее. Алекс повернулся к столу, где лежали планы погреба и список оборудования, которое запросил Картер: скрытые камеры, микрофоны, снайперская позиция на случай, если все пойдет к черту. Он знал, что это опасно, но другого пути не было.

К полудню полиция прибыла в поместье, превратив винный погреб в оперативный штаб. Криминалисты установили камеры в темных углах, где паутина и пыль маскировали их линзы. Картер, с неизменной сигаретой в зубах, руководил операцией, ворча на каждом шагу.

— Если твой план провалится, Воронов, я лично засуну тебя в одну из этих бочек, — сказал он, проверяя рацию. Его усталое лицо было покрыто морщинами, но глаза горели азартом.

— Не провалится, — ответил Алекс, осматривая ряды бутылок в погребе. Они были покрыты пылью, но каждая стоила целое состояние. Он выбрал одну — старую, с выцветшей этикеткой — и поставил ее на видное место, как приманку. Это не была настоящая бутылка 1811 года, но выглядела достаточно убедительно, чтобы обмануть жадный взгляд коллекционера.

Елена стояла рядом, наблюдая, как техники настраивают оборудование. Ее присутствие нервировало Алекса — не только из-за опасности, но и из-за того, как она смотрела на него, словно искала прощения или спасения. Он подошел к ней, понизив голос, чтобы Картер не услышал.

— Ты готова? — спросил он, его рука невольно коснулась ее запястья.

— Как только слух пойдет, они придут. И это будет не просто разговор.

Она посмотрела на него, и ее губы дрогнули в слабой улыбке.

— Я готова, — сказала она.

— Но, Алекс... если это конец, я хочу, чтобы ты знал: я не лгала тебе. Не о своих чувствах.

Он почувствовал, как его сердце сжимается, но заставил себя кивнуть. Ее слова были как вино — пьянящие, но с привкусом сомнения. Он отвернулся, чтобы не дать ей увидеть, как сильно она его задевает.

Чтобы слух о бутылке распространился, Алекс использовал свои связи в подпольном мире винного бизнеса. Он позвонил старому знакомому, журналисту по имени Макс, который писал о винах и знал, как пустить сплетню. Сидя в кафе напротив полицейского участка, Алекс передал ему историю: Елена Вересова якобы нашла легендарную бутылку Château d'Yquem 1811 года в погребе мужа и планирует продать ее на закрытом аукционе. Макс, с его вечно растрепанными волосами и глазами, горящими от сенсации, проглотил наживку.

— Это взорвет рынок, — сказал он, допивая эспрессо.

— Я знаю людей, которые убьют за такую бутылку. Дай мне день, и об этом будут говорить все.

— Только не называй мое имя, — сказал Алекс, бросив на стол купюру.

— И держись подальше от погреба.

Макс ухмыльнулся, но кивнул. Алекс знал, что слух дойдет до Росси, Терехова и Лебедева быстрее, чем пожар по сухой траве. Он вернулся в поместье, где Картер заканчивал последние приготовления. Погреб теперь был ловушкой: камеры следили за каждым углом, полицейские в штатском ждали в тени, а фальшивая бутылка стояла на постаменте, как трофей.

К вечеру поместье окутала тишина, нарушаемая только шорохом ветра в виноградниках. Алекс и Елена сидели в гостиной, ожидая сигнала от Картера. Свет камина отбрасывал тени на их лица, и напряжение между ними было почти осязаемым. Елена держала бокал воды — она отказалась от вина, словно боялась его яда, — и ее пальцы дрожали.

— Что, если никто не придет? — спросила она, ее голос был едва слышен.

— Что, если мы ошибаемся?

Алекс посмотрел на нее, его лицо было жестким, но глаза смягчились.

— Кто-то придет, — сказал он.

— Жадность сильнее страха. А если нет... мы найдем другой способ.

Она кивнула, но ее взгляд был далеким. Алекс чувствовал, как его сердце рвется между долгом и желанием защитить ее. Он знал, что эта ночь решит все: либо они поймают убийцу, либо станут следующими жертвами. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и встал, проверяя пистолет, который Картер выдал ему на случай, если ловушка выйдет из-под контроля.

— Оставайся здесь, — сказал он Елене.

— Если что-то начнется, не выходи, пока я не вернусь.

Она схватила его руку, ее пальцы были холодными, но крепкими.

— Будь осторожен, — прошептала она, и в ее глазах была смесь страха и чего-то глубже, что он не хотел называть.

Он кивнул, выскользнул из ее хватки и направился в погреб, где Картер и его люди ждали в темноте. Редкие бутылки, пыльные и бесценные, окружали их, как свидетели, а фальшивая "Кровь Лозы" стояла в центре, маня своей ложной ценностью. Алекс чувствовал, как адреналин гудит в венах, и знал, что убийца уже близко. Он лишь надеялся, что сможет увидеть его лицо, прежде чем тьма поглотит их всех.

Ночь окутала поместье "Золотая Лоза" черным покрывалом, и только луна, пробиваясь сквозь рваные облака, бросала призрачный свет на виноградники. В винном погребе, где Алекс Воронов и полиция устроили засаду, воздух был густым от пыли и напряжения. Фальшивая бутылка Château d'Yquem 1811 года, названная Марком "Кровью Лозы", стояла на постаменте, как приманка, окруженная тенями и скрытыми камерами. Алекс, притаившийся за рядом старых бочек, чувствовал, как адреналин гудит в венах, заглушая усталость. Его серые глаза, холодные и острые, следили за каждым движением в темноте, а рука сжимала пистолет, выданный Картером. Елена осталась в гостиной наверху, под охраной одного из полицейских, но ее образ — зеленые глаза, дрожащие губы, кулон в форме виноградной лозы — не покидал его. Он знал, что эта ночь решит все: либо они поймают убийцу Марка, либо станут его следующими жертвами.

Детектив Картер, скрытый в противоположном углу погреба, подал знак по рации: тишина. Его команда — четверо полицейских в штатском — заняла позиции у входа и в проходах, их фонари были выключены, чтобы не выдать засаду. Погреб, с его низкими сводами и рядами пыльных бутылок, был как лабиринт, где каждый шорох звучал как угроза. Алекс щелкнул зажигалкой — щелк-клац — но тут же остановился, боясь нарушить тишину. Слух о найденной бутылке, пущенный через журналиста Макса, должен был сработать. Жадность, как он знал, сильнее страха, и кто-то — Сильвио Росси, Константин Терехов, Виктор Лебедев или даже кто-то неожиданный — не сможет устоять.

* * *

Прошло около часа, когда Алекс услышал легкий скрип двери наверху. Его тело напряглось, как пружина, а взгляд метнулся к входу в погреб. Картер поднял руку, сигнализируя команде оставаться на местах. Шаги — медленные, осторожные — спускались по каменной лестнице, и луч фонарика, тонкий, как лезвие, разрезал темноту. Фигура в черной куртке и капюшоне появилась в проходе, двигаясь к постаменту с бутылкой. Лицо было скрыто, но движения были уверенными, как у человека, знающего, что ищет. Алекс прищурился, пытаясь разглядеть детали: высокий, крепкий, с ножом в руке, чей клинок блеснул в свете фонаря. Это не был Росси — слишком молод, слишком подвижный. Терехов? Или кто-то новый?

Фигура остановилась у бутылки, ее рука потянулась к стеклу, но в этот момент Картер включил прожектор, заливая погреб ярким светом. Полицейские выскочили из укрытий, крича:

— Полиция! Руки вверх! Брось нож!

Но фигура среагировала мгновенно. Вместо того чтобы сдаться, она швырнула бутылку в сторону полицейских, и стекло разлетелось с оглушительным звоном, разбрызгивая красное вино, как кровь. Воспользовавшись хаосом, незнакомец метнулся в боковой проход, и Алекс бросился за ним, не дожидаясь приказа. Его ботинки скользили по каменному полу, а сердце колотилось, как барабан. Он слышал, как Картер выкрикивает команды, но погоня уже захватила его.

* * *

Погреб превратился в арену: узкие проходы, заваленные старыми бочками, петляли, как лабиринт. Луч фонарика Алекса метался по стенам, выхватывая тени и паутину. Незнакомец был быстр, но Алекс был быстрее, его инстинкты, отточенные годами работы, вели его вперед. Он перепрыгнул через упавшую бочку, чувствуя, как адреналин заглушает боль в старых травмах. Впереди мелькнула фигура, и он услышал хруст стекла — еще одна бутылка разбилась, пытаясь замедлить его.

— Стой, черт возьми! — крикнул Алекс, но его голос утонул в эхе погреба.

Незнакомец повернул за угол, и Алекс, догнав его, прыгнул, сбивая его с ног. Они покатились по полу, разбивая еще несколько бутылок, и запах вина смешался с пылью. Алекс схватил руку с ножом, выворачивая ее, пока клинок не упал с глухим звоном. Незнакомец хрипло выругался, и его голос — низкий, с легким акцентом — был смутно знакомым. Алекс сорвал капюшон, и свет фонаря осветил лицо Константина Терехова — того самого посредника с черного рынка, о котором говорил Лебедев. Его темные волосы были слипшимися от пота, а глаза, полные ярости, сверкали, как у загнанного зверя.

— Ты, — прорычал Алекс, прижимая его к полу.

— Ты убил Марка?

Терехов сплюнул, его губы изогнулись в усмешке.

— Марк сам себя убил, — сказал он, его голос был хриплым.

— Он думал, что может кинуть меня. Но я не один, Воронов. Ты не знаешь, с кем связался.

Алекс ударил его, не сдерживаясь, и Терехов застонал, но его слова эхом звучали в голове: "Я не один." Картер и двое полицейских подбежали, надевая на Терехова наручники, но Алекс уже чувствовал, что это не конец. Терехов был пешкой, а за ним стоял кто-то крупнее. Росси? Или... Елена?

Пока полиция уводила Терехова, Алекс вернулся к Картеру, который осматривал разбитую бутылку. Детектив вытер пот со лба и покачал головой.

— Хорошая работа, Воронов, — сказал он.

— Но это не вся история. Если он говорит правду, у нас еще есть игрок.

Алекс кивнул, его мысли метались. Он должен был проверить Елену, убедиться, что она в безопасности — или что она не сбежала. Он поднялся в гостиную, где оставил ее, но нашел только пустую комнату. Полицейский, охранявший ее, лежал на полу, без сознания, с кровоподтеком на виске. Сердце Алекса замерло. Он бросился к окну, заметив мелькнувшую тень в виноградниках.

— Елена! — крикнул он, выбегая наружу. Ночь была холодной, и луна освещала ряды лоз, как призрачный лабиринт. Он заметил ее силуэт — она бежала, ее белая рубашка мелькала между кустами. Но за ней двигалась еще одна фигура — высокая, в темном пальто. Росси.

Алекс бросился в погоню, его легкие горели, а пистолет был наготове. Он догнал их у старой беседки, где Елена остановилась, задыхаясь, а Росси стоял перед ней, держа в руке револьвер. Его седые волосы блестели в лунном свете, а лицо, обычно холодное и вежливое, теперь было маской ярости.

— Ты не должна была вмешиваться, Елена, — сказал он, его голос был как лед.

— Бутылка моя. Марк обещал мне ее, но он солгал. Как и ты.

— Я не знаю, где она! — крикнула Елена, ее голос дрожал, но в нем была решимость. — Марк никогда не говорил мне!

Алекс вышел из тени, направив пистолет на Росси.

— Брось оружие, Сильвио, — сказал он, его голос был твердым, несмотря на бешено колотящееся сердце.

— Игра окончена. Терехов в наручниках. Ты следующий.

Росси повернулся, его глаза сузились, но он не опустил револьвер.

— Ты не понимаешь, Воронов, — сказал он.

— Эта бутылка — не просто вино. Это власть. Марк думал, что может держать ее, но он был слаб. А ты... ты просто пешка.

Алекс шагнул ближе, не отводя взгляда.

— Тогда почему ты убил его? — спросил он.

— Из-за бутылки? Или потому, что он знал твои секреты?

Росси рассмеялся, но смех был горьким.

— Марк был мне нужен, — сказал он.

— Но он стал жадным. Терехов был моим инструментом, но он провалился. А теперь ты, Елена, все испортила.

Елена ахнула, и Алекс заметил, как ее рука скользнула к карману. Он не успел крикнуть, когда она вытащила маленький нож — тот самый, с гравировкой виноградной лозы — и бросилась на Росси. Но Росси был быстрее: он выстрелил, и пуля оцарапала ее плечо. Елена вскрикнула, падая, а Алекс, не думая, бросился на Росси, сбивая его с ног. Они покатились по земле, виноградные лозы хрустели под их весом, и револьвер выпал из руки коллекционера. Алекс ударил его в челюсть, и Росси затих, его глаза закатились.

Полиция подоспела через минуту, надевая на Росси наручники. Алекс подбежал к Елене, которая сидела на земле, прижимая руку к раненому плечу. Ее лицо было бледным, но она была жива.

— Ты в порядке? — спросил он, опускаясь рядом. Его голос дрожал, и он ненавидел себя за это.

Она кивнула, но ее глаза были полны слез.

— Я не хотела, чтобы так вышло, — прошептала она.

— Я знала, что Росси опасен, но я не думала...

Алекс сжал ее руку, но его мысли были в смятении. Нож в ее руке, ее бегство — это не было случайностью. Она знала больше, чем говорила, и теперь он должен был выяснить, насколько глубоко она втянута. Но в этот момент, глядя на ее кровь, смешавшуюся с землей виноградников, он чувствовал только одно: он не мог потерять ее.

Картер подошел, вытирая пот со лба.

— Мы взяли его, — сказал он.

— И Терехова. Но, Воронов, твоя подружка... она не так проста, как кажется.

Алекс кивнул, не отводя взгляда от Елены. Ловушка сработала, убийца был пойман, но правда, как и вино, оставила горькое послевкусие. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и посмотрел на виноградники, где тени все еще скрывали свои секреты.

Лунный свет заливал виноградники "Золотой Лозы", превращая их в серебряное море, но для Алекса Воронова эта ночь была пропитана не красотой, а кровью и правдой. Ловушка в винном погребе сработала: Константин Терехов был схвачен, а Сильвио Росси, чья холодная маска коллекционера скрывала сердце убийцы, теперь сидел в наручниках, прислонившись к стволу старой лозы. Его седые волосы растрепались, дорогой костюм был измазан землей, а глаза, обычно ледяные, теперь горели смесью ярости и поражения. Елена Вересова, с раненым плечом, перевязанным наспех полицейским медиком, стояла в стороне, ее бледное лицо было освещено луной, а зеленые глаза, полные слез, смотрели на Росси с болью и неверием. Алекс, чья рубашка была порвана в схватке, чувствовал, как адреналин уходит, оставляя за собой усталость и горькое осознание: дело завершено, но цена оказалась выше, чем он ожидал.

Полицейские под руководством детектива Картера окружили место, их фонари выхватывали из темноты следы борьбы — разбитые бутылки, примятые лозы, кровь на земле. Терехов, все еще огрызающийся, был уведен в машину, но Росси оставался здесь, и Алекс знал, что должен вырвать у него ответы. Нож с гравировкой, "Кровь Лозы", смерть Марка — все нити сходились к этому человеку, но мотив все еще был неясен. Жадность? Месть? Или что-то глубже? И Елена — ее бегство, ее нож — была ли она пешкой или игроком? Алекс щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и шагнул к Росси, его серые глаза, холодные и проницательные, впились в лицо убийцы.

* * *

Росси поднял голову, его губы изогнулись в слабой улыбке, но она была лишена прежней уверенности. Кровь стекала из уголка его рта, где удар Алекса оставил след, но он не выглядел сломленным — скорее, как человек, который проиграл партию, но все еще держит козырь.

— Ты думаешь, что победил, Воронов? — сказал он, его голос был низким, с легкой хрипотцой.

— Ты поймал меня, но ты не знаешь всего. Никто не знает.

Алекс присел на корточки, чтобы быть на уровне его глаз. Его лицо, с жесткими линиями и легкой небритостью, было усталым, но решительным.

— Тогда расскажи, — сказал он, его голос был твердым, как сталь.

— Почему Марк? Почему бутылка? И что ты хотел от Елены?

Росси посмотрел на Елену, стоящую в нескольких метрах, и его улыбка стала горькой. Она вздрогнула под его взглядом, но не отвела глаз, ее рука прижимала перевязанное плечо. Картер, стоявший рядом, положил руку на пистолет, готовый вмешаться, но Алекс поднял руку, останавливая его. Это был его момент.

— Марк был гением, — начал Росси, его голос стал тише, почти мечтательным.

— Он создавал вино, которое заставляло людей чувствовать богов. Но он был жадным. "Кровь Лозы", Château d'Yquem 1811 года, была его короной. Он обещал мне ее, Воронов. Обещал за мою помощь в его... делишках на черном рынке. Я финансировал его подделки, его сделки. Но он обманул меня.

Алекс нахмурился, записывая слова в памяти. Подделки, черный рынок — это подтверждало дневник Марка, но теперь пазл обретал форму.

— Обманул? — переспросил он.

— Ты убил его из-за бутылки?

Росси рассмеялся, но смех перешел в кашель. Он сплюнул кровь и продолжил:

— Не только. Марк знал слишком много. Обо мне, о моих клиентах. Он угрожал сдать меня, если я не отстану от бутылки. Я не мог этого допустить. Терехов был моим инструментом — он следил за Марком, шантажировал его. Но Марк оказался упрямым.

Он спрятал бутылку, а потом... я потерял терпение.

Алекс почувствовал, как его желудок сжимается. Он вспомнил тело Марка в бочке, нож с гравировкой, вино, смешанное с кровью. Это была не просто месть — это была демонстрация власти.

— А нож? — спросил он, его голос стал жестче.

— Гравировка, как у кулона Елены. Ты подставил ее?

Росси посмотрел на Елену, и его глаза сузились.

— Она была угрозой, — сказал он.

— Она знала больше, чем притворялась. Марк говорил ей о бутылке, я уверен. Я оставил нож, чтобы направить вас на нее. Но ты, Воронов, оказался слишком упрямым.

Елена ахнула, ее рука сжала кулон, и слезы потекли по ее щекам. Она шагнула вперед, ее голос дрожал от гнева и боли:

— Ты лжешь! Марк никогда не говорил мне о бутылке! Я не знала, Сильвио! Почему ты сделал это с ним?

Росси усмехнулся, но в его взгляде мелькнула тень сомнения.

— Ты всегда была хорошей актрисой, Елена, — сказал он.

— Но я видел, как ты смотрела на него. Ты знала, что он тонет, и не спасла его. Может, ты и не держала нож, но ты виновна не меньше меня.

Елена покачнулась, и Алекс инстинктивно поддержал ее, его рука легла на ее талию. Ее тепло, ее дрожь вернули его к их ночи в отеле, но он отогнал эти мысли. Он повернулся к Росси, его голос стал ледяным:

— Ты убил Марка. Ты подставил Елену. И ты думал, что получишь бутылку. Где она, Сильвио? Или ты так и не нашел ее?

Росси посмотрел на него, и его улыбка исчезла. Он медленно покачал головой.

— Ты думаешь, я знаю? — сказал он.

— Марк спрятал ее так, что даже я не смог найти. Это его последнее проклятие. И теперь оно твое, Воронов.

* * *

Алекс встал, его лицо было напряженным, но внутри он чувствовал странное облегчение. Росси был пойман, его мотив — жадность, смешанная с страхом разоблачения — объяснял все. Терехов, его пешка, помогал в шантаже и, возможно, в убийстве, но Росси был мозгом. Нож, подброшенный, чтобы подставить Елену, был его попыткой замести следы. Но Елена... Ее слова, ее слезы, ее бегство в виноградниках — она знала больше, чем говорила, но была ли она виновна?

Он посмотрел на нее, и ее глаза, полные боли, встретились с его. Она шагнула ближе, ее голос был хриплым:

— Алекс, я клянусь, я не знала о бутылке. Но... я знала, что Марк был в беде. Он говорил, что кто-то хочет его уничтожить. Я боялась спрашивать. Я боялась правды.

Алекс кивнул, но его цинизм не исчез полностью. Он сжал ее руку, но его голос был жестким:

— Ты должна была сказать мне, Елена. С самого начала. Мы могли бы спасти его.

Она опустила голову, и ее слезы капали на землю, смешиваясь с пылью виноградников. Картер подошел, хлопнув Алекса по плечу.

— Пора заканчивать, — сказал он.

— Мы увозим Росси и Терехова. А ты... разберись со своей подружкой. Она не чиста, Воронов.

Алекс не ответил. Он смотрел, как полицейские уводят Росси, чья фигура казалась теперь жалкой под лунным светом. Елена стояла рядом, ее дыхание было неровным, а кровь на плече просачивалась через повязку. Он знал, что должен допросить ее снова, но в этот момент он видел в ней не подозреваемую, а женщину, чья жизнь была разрушена так же, как и жизнь Марка.

* * *

Они вернулись в поместье, где камин все еще тлел, отбрасывая слабое тепло. Елена сидела на диване, медик перевязывал ее плечо, а Алекс стоял у окна, глядя на виноградники. Дело было закрыто, но бутылка 1811 года так и не была найдена — возможно, она осталась в тайнике, который Марк унес с собой в могилу. Правда, которую Алекс искал, оказалась горькой: Марк был жертвой своей жадности, Росси — ее исполнителем, а Елена — невольной соучастницей, чье молчание стоило слишком дорого.

— Что теперь? — спросила Елена, ее голос был слабым, но в нем чувствовалась надежда.

— Ты уйдешь?

Алекс повернулся, его лицо было усталым, но глаза все еще горели. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и сказал:

— Я закончил здесь. Но ты... тебе придется жить с этим, Елена. И я не уверен, что смогу быть рядом, зная, что ты скрывала.

Она кивнула, и ее слезы снова потекли, но она не возражала. Алекс вышел на крыльцо, где дождь, наконец, начался, смывая кровь и пыль с виноградников. Он знал, что правда, как вино, может быть прекрасной, но ее вкус часто оставляет шрамы. И эти шрамы, как и Елена, останутся с ним навсегда.

Рассвет над поместьем "Золотая Лоза" был мягким, как акварель, с розовыми и золотыми мазками, растворяющими ночные тени виноградников. Дождь, смывший кровь и пыль после схватки, оставил воздух свежим, пахнущим землей и пробуждающейся жизнью. Но для Алекса Воронова этот рассвет был не просто сменой дня — он был границей, за которой его жизнь, его сердце и его долг должны были найти равновесие. Сильвио Росси и Константин Терехов были под арестом, тайна "Крови Лозы" раскрыта, а тело Марка Вересова, наконец, обрело покой. Но Елена — ее зеленые глаза, ее недосказанные слова, ее тепло — оставалась загадкой, которую Алекс не мог ни разгадать, ни отпустить.

Поместье было тихим, полицейские машины уехали, оставив за собой лишь следы шин на гравии. Елена стояла на балконе второго этажа, глядя на виноградники, которые теперь принадлежали только ей — и ее боли. Ее плечо, перевязанное после ранения, слегка сковывало движения, но она держалась с той же грацией, что и в первый день их встречи. На ней была простая белая блузка, заправленная в темные брюки, а волосы, распущенные, струились по спине, ловя утренний свет. Кулон в форме виноградной лозы, символ ее связи с Марком — и с убийством — все еще висел на ее шее, но теперь он казался скорее бременем, чем украшением.

Алекс вышел на балкон, держа два бокала с вином — тем самым, что Елена называла "Кровью Лозы", но не легендарным 1811 года, а одним из последних творений Марка. Его пальто осталось в гостиной, рубашка была помята, а легкая небритость и усталые глаза выдавали человека, который не спал больше суток. Но в его взгляде была мягкость, которой он не позволял себе раньше. На перилах балкона лежал небольшой букет алых роз, который он купил по дороге, не зная, зачем — может, чтобы смягчить горечь, может, чтобы сказать то, что не могли выразить слова.

— Ты не обязан оставаться, — сказала Елена, не поворачиваясь. Ее голос был тихим, но в нем чувствовалась усталость, смешанная с чем-то хрупким, как стекло.

— Ты сделал, что обещал. Марк... он теперь свободен.

Алекс поставил бокалы на каменный парапет и подошел к ней, остановившись в шаге. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — но не зажег ее, просто держал в руке, как талисман.

— Я не ухожу, потому что обязан, — сказал он, его голос был хриплым, но искренним.

— Я здесь, потому что не могу иначе, Елена. И это чертовски пугает меня.

Она повернулась, и ее глаза, блестящие от непролитых слез, встретились с его. Лунный свет давно сменился утренним, но ее лицо все еще казалось призрачным, как будто она была частью виноградников — красивая, но недостижимая. Она коснулась кулона, ее пальцы дрожали, и Алекс заметил, как она борется с собой, чтобы не разрыдаться.

— Ты думаешь, я виновна, — сказала она, и это был не вопрос, а утверждение.

— Я видела это в твоих глазах, когда ты нашел нож. Когда Росси сказал, что я знала. И я не виню тебя, Алекс. Я молчала слишком долго.

Он шагнул ближе, его рука невольно коснулась ее запястья, и это прикосновение было как мост между ними — шаткий, но реальный. Он покачал головой, его цинизм, так долго державший его в броне, начал трещать.

— Я не знаю, что ты скрывала, — сказал он.

— Но я знаю, что ты не убийца. Ты любила Марка, даже если он разбил тебе сердце. И ты... ты заставила меня чувствовать то, чего я не хотел. Это хуже любого дела.

Елена слабо улыбнулась, но улыбка была горькой. Она взяла бокал с вином, поднесла его к губам, но не отпила, просто смотрела на рубиновую жидкость, как на воспоминание.

— Я не была честной, — призналась она, ее голос был едва слышен.

— Не о бутылке, не о Росси. Но о Марке. Я знала, что он тонет в своих тайнах, и я не остановила его. Я думала, что любовь — это достаточно, чтобы спасти его. Но я ошиблась. И теперь... я не знаю, как жить с этим.

Алекс смотрел на нее, и его сердце сжималось. Он видел в ней не только вдову, не только клиентку, но женщину, чья сила была в ее уязвимости. Он поставил свой бокал и взял букет роз, протянув его ей. Его пальцы слегка дрожали — не от страха, а от того, что он впервые за годы позволил себе быть открытым.

— Эти розы... — начал он, но замялся, подбирая слова.

— Они не исправят прошлого. Но, может, они напомнят тебе, что ты все еще жива, Елена. И что ты заслуживаешь будущего. Даже если я не буду в нем.

Она взяла букет, ее пальцы коснулись лепестков, и слезы, которые она так долго сдерживала, наконец потекли. Она посмотрела на него, и в ее глазах была смесь боли, благодарности и чего-то, что он боялся назвать надеждой.

— А ты? — спросила она, ее голос дрожал.

— Что ты будешь делать, Алекс? Вернешься в свой кабинет, к своим делам, к своей зажигалке?

Он усмехнулся, но смех был мягким, почти теплым. Он щелкнул зажигалкой — щелк-

клац — и посмотрел на виноградники, где первые лучи солнца золотили лозы.

— Я не знаю, — сказал он честно.

— Я привык жить в тени, разгадывать чужие тайны. Но ты... ты заставила меня захотеть света. И я не уверен, готов ли я к этому.

Елена шагнула ближе, и ее рука коснулась его щеки, там, где синяк от схватки с Тереховым уже начал бледнеть. Ее прикосновение было легким, но оно прожгло его, как огонь. Она наклонилась и поцеловала его — не с той страстью, что была в отеле, а с нежностью, которая говорила о прощении и прощании. Он ответил, но не удерживал ее, когда она отстранилась.

— Спасибо, — прошептала она.

— За то, что нашел правду. И за то, что не дал мне утонуть.

Алекс кивнул, его горло сжалось, но он не позволил себе говорить. Он знал, что их пути расходятся — не из-за вины или лжи, а потому, что они оба были слишком ранены, чтобы строить что-то новое. Она взяла букет и бокал и ушла в дом, оставив его на балконе с вином и рассветом.

Он поднял бокал, вдохнул аромат — терпкий, с нотами ягод и дуба — и сделал глоток. Вино было как их история: сложное, горькое, но с послевкусием, которое обещало что-то большее. Он посмотрел на виноградники, где "Золотая Лоза" продолжала жить, несмотря на все, и почувствовал, как тяжесть последних недель спадает. Елена останется здесь, с ее виной и ее силой. А он вернется в город, к своему кабинету, к новым делам. Но теперь он знал, что часть его — та, что открылась под ее взглядом — никогда не будет прежней.

Алекс щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и улыбнулся, впервые за долгое время чувствуя не только горечь, но и надежду. Рассвет над виноградниками был новым началом, и он был готов встретить его, с розами или без.

Город за окном кабинета Алекса Воронова дышал вечерним светом, его неоновые вывески мигали, как звезды, упавшие на землю. Дождь, который сопровождал его последние недели, уступил место ясному небу, и закатное солнце окрашивало стеклянные башни в оттенки золота и крови. Дело Марка Вересова было закрыто: Сильвио Росси и Константин Терехов ждали суда, легендарная бутылка "Крови Лозы" так и не была найдена, а Елена Вересова осталась в поместье "Золотая Лоза", чтобы нести бремя вдовства и вины. Их прощание на балконе, под ароматом роз и вина, оставило в душе Алекса пустоту, которую он не мог заполнить — ни цинизмом, ни работой, ни даже ее поцелуем. Но эта пустота была не только болью; она была обещанием, что он все еще способен чувствовать.

Кабинет встретил его привычным запахом остывшего кофе и сырости, пробивавшейся через старое окно. Его стол, заваленный папками и фотографиями, теперь был почти пуст — лишь блокнот с последними заметками по делу и одинокий бокал вина, того самого, что он взял из поместья. Вино было темно-рубиновым, с ароматом ягод и дуба, и Алекс знал, что это последнее, что связывает его с "Золотой Лозой". Его пальто висело на спинке стула, рубашка была расстегнута на верхнюю пуговицу, а легкая небритость и усталые серые глаза выдавали человека, который прошел через бурю и вышел живым — но не невредимым.

Он сидел в своем старом кресле, вертя в руке зажигалку — щелк-клац — и глядя на город, который продолжал жить, не заботясь о его победах или потерях. Дело Вересова было одним из самых сложных в его карьере: подделки, шантаж, убийство, любовь, которая оказалась одновременно спасением и ловушкой. Елена изменила его, пробудила в нем то, что он давно похоронил после той женщины на фотографии, чья улыбка все еще лежала в ящике стола. Но он не был готов к новой жизни — не сейчас, когда вкус правды все еще был горьким, как осадок в бокале.

На столе лежал конверт, доставленный утром. Простой, белый, с аккуратным почерком, который он узнал сразу. Елена. Он не открывал его, боясь, что ее слова — прощание или надежда — разрушат хрупкое равновесие, которое он пытался сохранить. Вместо этого он взял бокал, вдохнул аромат вина и сделал глоток. Оно было глубоким, сложным, с нотами, которые напоминали о виноградниках, о ее взгляде, о ночи, когда они поддались друг другу. Он закрыл глаза, позволяя вину рассказать свою историю, и почувствовал, как напряжение последних недель растворяется, как дым.

— Ты сделал, что мог, — сказал он сам себе, его голос был тихим, почти заглушенным гулом города за окном.

— Но этого никогда не бывает достаточно, правда?

Он встал и подошел к окну, прижав ладонь к холодному стеклу. Город раскинулся перед ним — лабиринт улиц, огней, секретов. Он мог вернуться к своей жизни: к новым делам, к клиентам, к одиночеству, которое было его спутником так долго. Или он мог сделать шаг вперед, открыть конверт, ответить Елене, попытаться построить что-то, несмотря на шрамы. Но он знал, что не готов — ни к любви, ни к прощению, ни к тому, чтобы оставить прошлое позади.

Его взгляд упал на фотографию в рамке, ту самую, что он прятал в ящике. Женщина с улыбкой, которая когда-то была его миром. Он не смотрел на нее годами, но теперь, после Елены, он чувствовал, что может. Он открыл ящик, достал фото и поставил ее на стол, рядом с бокалом. Ее улыбка была как эхо, как вино, которое он пил, — горькое, но живое.

Конверт все еще лежал нетронутым. Алекс взял его, повертел в руках, но вместо того, чтобы открыть, сунул в карман пальто. Он не знал, прочтет ли он его завтра, через неделю или никогда. Но он знал, что Елена, как и это дело, останется с ним — не как бремя, а как напоминание, что даже в тени есть свет.

Он допил вино, поставил бокал на стол и надел пальто. Город ждал его, с его тайнами и историями, которые он еще не разгадал. Он щелкнул зажигалкой — щелк-клац — и вышел в ночь, оставив кабинет за спиной. Закат сменился звездами, и Алекс Воронов, одинокий, но не сломленный, шагнул в будущее, где эхо в бокале все еще звучало, обещая, что жизнь, как хорошее вино, раскрывает свои лучшие ноты со временем.