Дружба, разорванная войной (джен)

 После оглушительного удара голова кружилась и болела. С трудом разомкнув слипшиеся веки, Дмитрий отвёл взгляд, стиснув зубы так, что на скулах вздулись желваки́. Руки, связанные за спиной тугой верёвкой, сжались в кулаки до побеления костяшек.

 — Вот мы и встретились, старый друг, — прошептал немец, но его шёпот эхом разнёсся по бетонным стенам. — Я полагал, судьба сведёт нас при иных обстоятельствах. — Офицер заходил взад-вперёд, а затем остановился перед привязанным к стулу Дмитрием Веселовым, пристально вглядываясь в его зелёные, словно изумруды, глаза. — Но что поделать? Уже ничего… — выдохнул он, приближаясь, с трудом сдерживая ликование. — Что же я смогу из тебя выбить?

 Тонкое, леденящее лезвие ножа коснулось горла советского солдата, вызывая мурашки. Дмитрий коротко и злобно хмыкнул, не обращая внимания на нож, скользивший по коже. Его взгляд по-прежнему был отведён, а на губах заиграла дерзкая ухмылка.

 — Не знаю, может быть, что-нибудь столь же неприятное, как твоё лицо, старина.

 — И это всё, что я слышу? Глупые оскорбления? Не думали вы о бессмысленности ваших действий? — Утробный смешок вырвался из тонких немецких губ. — Глупо даже думать о такой возможности… — снова послышалось мерзкое клокотание, напоминающее рык дикого зверя. Эрвин Роммель вплотную приблизился к лицу солдата и прошептал ему на ухо: — Тебе не сбежать, не увернуться от наших пуль, не укрыть вашу армию от наших смертоносных снарядов…

 Связанный красноармеец вздрогнул, но не смог уклониться от нависшего над ним немца. В глазах, несмотря на боль, по-прежнему плясала дерзость, тронутая ироничной усмешкой. — А жаль, — прохрипел он, едва заметно приподнимая уголок рта. — Я бы мог согласиться.

 — Согласился бы? — В голосе Эрвина проскользнуло удивление, смешанное с растерянностью.

 Дмитрий склонил голову к плечу, чувствуя сквозь кожу шершавую ткань формы. — Да, а почему нет? В обмен на свободу, — выдохнул он, и ухмылка на его молодом лице стала еще наглее. Внезапно его лицо обожгло ударом, он едва успел отвернуться. — Черт, эй! Да ты ублюдок… — Отчаянно пытаясь хоть как-то сопротивляться, он попытался укусить немца за руку.

 — Russisches Schwein! — взревел садист, с силой ударив Дмитрия по лицу. — Немедленно говори, где ваши лагеря!?

 В ответ красноармеец лишь разразился громким, вызывающим смехом, который долго не мог унять.

 — Нет, нет, — прошептал Эрвин над самым ухом Дмитрия, обжигая его своим дыханием и прожигая взглядом пронзительных голубых глаз. — Просто так ты не сдохнешь, глупый русский.

 — Ты всегда так близко дышишь? Фу, у тебя изо рта воняет мертвечиной, меня сейчас… — Он не успел договорить, как снова получил удар, на этот раз прямо по губам, отчего они болезненно дернулись. Дмитрий сплюнул кровь на пол.

 — Да на хрена мне вообще с тобой разговаривать? Ты же… — Он попытался пнуть немца, но тот опередил его, нанеся удар под колени. Спиной Дмитрий рухнул на жесткие бревна спинки стула.

 — Заткнись, немытая сволочь! Ты… Просто эгоистичная нацистская дрянь, которая думает, что все ее желания — закон. Да, я вижу и знаю, что ты можешь позволить себе все, что угодно. Интересно, как бы ты себя повел в мире, где не было бы войны? — спокойно хмыкнул солдат, закашлявшись от кома в горле. Он понял, что сболтнул лишнего, что-то такое, чего не стоило произносить вслух.

 — Смелый на словах, вижу, — прошептал офицер. Голос его звучал почти мелодично, контрастируя с хищным блеском глаз. Он поправил китель цвета вороньего крыла, на котором зловеще поблескивал Балкенкройц. — Храбрый… или, скорее, отчаянный и глупый, старый русский друг.

 — Если я могу смотреть смерти в глаза, то почему не взглянуть в твои? — Пленный ответил с напускной бравадой, в голосе смешались дерзость, сарказм и презрение. Но в следующее мгновение лицо его окаменело, словно маска. — И не смей называть меня другом.

 — Почему же? — Вопросительный шепот немца разорвал тишину, эхом отразившись от стен. — Что так изменило твоё мнение? — В голосе отчетливо звучала издевка, словно он играл с мышью перед тем, как ее съесть.

 Солдат Красной Армии по-прежнему прижимал голову к плечу, стараясь скрыть гримасу боли и ненависти за подобием ухмылки на изуродованном лице.

 — Скажи мне, что хорошего я должен о тебе помнить? Чему я у тебя учился, как тебе помогал? Все это оказалось ложью. Твоя вера в превосходство ослепила тебя, лишив возможности видеть правду. — Взгляд солдата устремился в пол, и с каждым словом в голосе звучало все больше горечи и злобы. — Что ж, может быть, мне стоит открыть тебе глаза?

 — Не утруждайтесь, Дмитрий Станиславович Веселов, — отрезал офицер с холодной насмешкой. — Слишком много усилий вы тратите на тщетные попытки освободиться. Победа на стороне Германии, и как бы вы ни старались, русским ее не заполучить.

 Немецкий офицер выхватил из кобуры свой «Вальтер». Выстрел прогремел оглушительно. Тело русского солдата дернулось от смертоносной пули. Кровь хлынула из раны, окрашивая грязную одежду багровым. Предательство бывшего друга на мгновение отразилось в глазах Дмитрия, но смерть уже накрывала его своей ледяной пеленой.

 Неизвестно, сколько времени прошло с того момента: может, несколько дней, недель, а может, месяц или даже больше, после того как Эрвин застрелил красноармейца, — мысли всё плыли потоком в его голове. Немец медленными шагами идёт по мрачному кабинету; эти отголоски тревожили сознание, вызывая чувство вины и раскаяния за совершённые действия. Он попытался отогнать их, но они не отступали, терзая душу. Звук выстрела снова и снова звучал у него в голове, когда размышлял о прошедшем. Груз вины и печали поглотил его, мешая сосредоточиться на чём-либо другом. Ещё давно Эрвин встретил этого парня, который был ещё молод и только начинал свою подготовку в военной карьере.

 В те времена маленькая деревушка процветала в СССР, вдали от всех, даже мало-мальски крупных городов. В конце концов судьба свела их в столице огромного и величественного государства, но, несмотря на казалось бы крепкую дружбу, в конечном итоге друзья оказались по разные стороны баррикад, когда война распространилась по всей Европе.

 Сердце офицера забилось быстрее, словно силой давя на рёбра изнутри, отдаваясь больной пульсацией и глухим гулом в голове. Тяжёлый ком давил на него всё сильнее и сильнее, словно становился всё больше, как клубок, медленно собираясь из тонкой нитки. По лбу скатилась капля холодного пота, мокрым прикосновением дойдя до уха, проползая по бледной коже. Дрожащая рука потянулась к столу, не сразу нащупав оружие, а после слабой хваткой взяв пистолет, Эрвин представил холодную сталь дула у виска. Палец ловко лёг на курок, обхватив оружие сильнее, в глазах на миг потемнело, резкое нажатие — и всё исчезло перед взором.