Играть в игры (гет)

Гермиона Грейнджер была, пожалуй, самой умной ученицей в Хогвартсе, и с этим не спорил никто. Но вот что говорила Лаванда, сидя в уголке и не скрывая своего недовольства:

— Она умная, да, — протянула она, словно эти слова давались ей с трудом. — Но разве это всё? Внешность… ну, она не особо хорошенькая, правда? Мальчики, конечно, не будут обращать внимания на девушку, которая больше всего времени проводит, уткнувшись в книжку.

Гермиона, слушая это, не могла не согласиться. В самом деле, если бы она была тем, кто только и делает, что сидит с книгой в руках, поглощённая страницами, а не реальным миром, то, вероятно, она осталась бы незамеченной. Мальчики не оценили бы её таким образом.

Но вот в чём было дело: Гермиона была умной — и не просто умной, а выдающейся. Её интеллект был её преимуществом, её силой. Это было нечто большее, чем простое знание формул или заклинаний. Это была уверенность в том, что знания — ключ ко всему. И хотя внешность, безусловно, имеет значение, ум и внутренний мир девушки были теми качествами, которые привлекали действительно важных людей. Мальчики могли не сразу это оценить, но ведь, кто сказал, что важно быть понятной всем? Гермиона всегда верила, что на самом деле те, кто ценит ум, придут в её жизнь, когда наступит время.

* * *

Оливер сидел за столом в библиотеке, ссутулив плечи и нахмурив брови, поглощённый своими записями. Гермиона заметила это сразу — такое происходило крайне редко. Обычно он был полон энергии и весёл, а тут… её внимание привлекла его сосредоточенность.

С любопытством она наблюдала, как он рисует на пергаменте нечто, напоминающее игру в квиддич. Судя по анимированному изображению квоффла, она не могла ошибиться: Оливер явно был занят планом игры. Это было так похоже на его привычное увлечение. Он с таким упорством рисовал, что Гермиона не могла не заметить — за всей этой страстью скрывался какой-то замысел.

Путь к сердцу Оливера, конечно, не всегда был таким простым, как может показаться на первый взгляд. Хотя, если честно, забраться к нему в штаны никогда не представляло собой особой сложности. Но Гермиона знала: в его случае все было гораздо более очевидно, чем она могла предположить. Это был квиддич, и именно это она и могла предложить ему.

Она подошла и села напротив, улыбаясь, когда он, наконец, поднял глаза и встретился с её взглядом.

— Нужна помощь? — спросила она, делая это с невинным интересом.

Оливер усмехнулся и бросил на неё взгляд, полный сомнений. Он не верил, что та девушка, которая предпочитала сидеть на трибуне с книгой в руках, а не оживленно следить за игрой, сможет ему помочь.

— Не обижайся, Гермиона, но я не уверен, что ты можешь мне чем-то помочь, — ответил он, слегка покачав головой.

Гермиона закатила глаза, но не стала настаивать. Она откинулась на спинку стула и с интересом принялась за своё домашнее задание.

Прошла пара минут в тишине, прежде чем Оливер, вздохнув, сжал пергамент и пододвинул его к ней через стол.

— Вообще-то, если не возражаешь, может, второе мнение поможет.

Гермиона слегка улыбнулась и взглянула на его записи — которые вряд ли можно было назвать «чистыми». Он явно пытался донести идею, но не успел довести её до конца. Понимая, где он ошибся, она взяла перо и аккуратно, быстро сделала несколько исправлений. Затем вернула пергамент обратно.

Оливер смотрел на её дополнения с таким выражением лица, что она едва сдержала улыбку. Он был поражён, а её поправки явно не оставили его равнодушным.

— Это гениально! — воскликнул он, громче, чем следовало бы в библиотеке. — Грейнджер, ты меня спасла!

Гермиона засмеялась, её смех был лёгким и изящным, как и она сама. Он был таким контрастом к его бурной реакции, полному восторга. Она заправила выбившуюся прядь волос за ухо и снова с интересом взглянула на него.

После десяти минут разговоров и похвал взгляд Оливера медленно переместился ниже, чем было нужно, задерживаясь на уголке её губ, когда она продолжала что-то говорить. Она не обратила на это внимания, продолжая говорить, уверенная, что слова он уже не слушает.

Но вдруг её рука неожиданно потянула его за полки, в укромный уголок библиотеки, где никто не мог их найти. Тишина, смешанная с лёгким трепетом, окружила их, пока Гермиона не позволила ему целовать её, чувствуя, как её дыхание перехватывает, а мир вокруг исчезает.

* * *

Седрик — это совсем другой случай.

Гермиона с отчётливо осознаёт, что они как будто родом из разных миров. Он — из мира симпатичных, обаятельных и популярных парней, а она — из мира тихих, книжных и почти незаметных девушек. Всё в нём кажется таким лёгким, таким открытым и доступным, в то время как она чувствует себя чуждой этому блеску и вниманию. Она понимает, что их пути редко пересекаются, и что, возможно, они вообще не должны встречаться.

Но, тем не менее, это — вызов. И Гермиона не может отказаться от этого вызова. Было бы слишком скучно, если бы всё пришло к ней само собой, на серебряном блюдечке.

В то время как её мысли о Седрике прерываются мыслью о Викторе. Она чувствует его взгляд, знает, что он следит за ней, когда думает, что она не замечает. Она слышит его в библиотеке, его шаги, его шепот. Но это не важно. Она точно знает, что Виктор уже сделал свой выбор, а её интерес в другом.

Она быстро передаёт Чо записку, едва коснувшись её рукава, и на клочке пергамента, едва читабельном, нацарапано одно слово: «Драконы». Она велит Чо передать её Седрику, убеждая, что это важно, и исчезает в толпе, оставив после себя лишь лёгкую тень.

Она совсем не удивляется, когда Седрик находит её после ужина, поджидая у выхода из столовой. Он приближается с мальчишеской улыбкой, его глаза сверкают, а шаги звучат уверенно, как всегда.

— Драконы, Грейнджер? — спрашивает он, склоняя голову, и его улыбка становится ещё шире.

Она морщит нос, делая вид, что недовольна его слишком близким присутствием, когда он почти прижал её к стене.

— Ты ещё не понял, Диггори? — её голос звучит с легким налётом насмешки. — Стыдно. Я думала, ты умнее.

Седрик смеётся — громко, свободно, как и всё в нём. Гермиона чувствует, как её внутренний мир сдвигается на одну ступень вверх. Она уже победила в этом маленьком поединке.

— Нет, я понял, и я тебе признателен за предупреждение, — отвечает он, слегка прищурив глаза. — Признаюсь, мне понадобилось время, чтобы понять, что именно ты имела в виду с этими драконами. Ты не могла бы просто объяснить мне всё?

Она фыркает, поднимая брови, как бы пытаясь показать, что ему не стоит ожидать от неё простых решений.

— Не могу же я всё упростить для тебя, верно? — её слова звучат с таким лёгким презрением, что она едва сдерживает улыбку.

Он усмехается, его взгляд полон удивления и восхищения её сопротивлением. Он, кажется, не совсем понимает, как это работает — в обычных случаях девушки теряли бы голову от его уверенности, но Гермиона не так проста.

— Так ты не надеешься, что я выиграю титул чемпиона? — спрашивает он с поддёвкой, всё так же оставаясь в её личном пространстве.

Она слегка наклоняется вперёд, чувствуя, как их дистанция сокращается, и на ее губах играет улыбка.

— Ты знаешь, кому я верна, — говорит она, теперь улыбаясь во весь рот. Его лицо слегка меняется, и она видит, как он напрягается, пытаясь понять её мотивы.

— Зачем тогда помогать мне? — спрашивает он, всё ещё не понимая, как всё устроено.

Она пожимает плечами, оставляя его с этим вопросом, когда отступает назад. Его плечи опускаются, и она чувствует лёгкую победу в этом моменте.

— Может, я и болею за Гарри, но я всё равно хочу, чтобы всё было честно, — произносит она, сдерживая улыбку, чтобы он не заметил, как её эмоции уже начинают обостряться.

Он продолжает смотреть на неё с улыбкой, но в его глазах появляется что-то неопределённое, что говорит о его растерянности.

— Ну что ж, если уж так, полагаю, я должен тебе что-то предложить в благодарность за информацию, — говорит он с намёком в голосе.

Гермиона чувствует, как напряжение растёт. Это был её ход, и она точно знала, что выиграла этот раунд.

Она облизывает губы, не глядя на его реакцию, и снова пожимает плечами, не оставляя ему выбора.

— Полагаю, это было бы справедливо, — отвечает она с лёгким и насмешливым выражением. — Есть какие-нибудь предложения?

Его улыбка становится шире, и теперь он уже не скрывает своего удовольствия от того, что снова вернулся на привычную территорию — флирт, поддёвки, игра слов.

— Я уверен, что смогу что-то придумать, — говорит он, и, наклонив голову, приближается к ней. Его губы касаются её губ, и Гермиона закрывает глаза, не обращая внимания на всё вокруг.

Они не разлучаются до тех пор, пока староста не застаёт их вместе, десять минут спустя, когда их тайный уголок в библиотеке становится свидетельством их небольшой, но яркой победы.

* * *

Лето, которое Гермиона проводит в Норе, — это лето, когда она с удивлением открывает для себя новое хобби. Если можно так назвать её неожиданный интерес к знакомству с мальчиками направо и налево.

Она решила, что Джордж — это именно тот парень, за которым она будет следить. Поэтому всё лето, проведённое в Норе, она разговаривает с Фредом, дразнит его, улыбается ему, прикасается. Она явно играет с ним, но не забывает, что настоящая цель — Джордж. Их игра в кошки-мышки длится уже несколько недель, и всё это больше напоминает ловкий флирт, чем что-либо ещё. Иногда, когда Фреду удаётся перехватить её взгляд, Гермиона отвечает ему взаимностью, ошарашивая его и его брата. Сначала её флирт с Фредом заставляет Джорджа нервничать, но постепенно он начинает замечать, что его эмоции выходят из-под контроля.

Каждый раз, когда она заставляет его волноваться, её улыбка становится немного шире, и внутри появляется странное чувство удовлетворения. Она видит, как он молча наблюдает за её игрой, чувствуя, как растёт его беспокойство, но он по-прежнему остаётся в стороне. С каждым днём его выражение лица становится всё более закрытым и напряжённым.

Однажды ночью, когда в доме велико тихо, Джордж, решив, что пришло время, застает её врасплох. Он выходит из тени, нахмурившись, сжимая губы в тонкую линию. И его взгляд, полный того самого беспокойства, которое она так хорошо запомнила, встречается с её.

— Знаешь, я думаю, ты совершаешь большую ошибку, Гермиона, — шепчет он, и его голос звучит серьёзно.

Гермиона приподнимает бровь, несмотря на неожиданность ситуации. Она не сразу понимает, зачем ему говорить так. Но её любопытство растёт, и она, играя, подыгрывает ему.

— О чём ты говоришь, Джордж? — спрашивает она, будто бы искренне не понимая, в чём дело.

Он фыркает, и ей, несмотря на всю напряжённость момента, хочется рассмеяться. Он не выглядит так, как обычно, небрежно и игриво. Сейчас его лицо напряжённое, и, кажется, он по-настоящему обеспокоен. Она делает паузу, чтобы его слова не прошли мимо, а его лицо заставляет её засомневаться, понимает ли он сам, что он только что сказал.

— Я вижу, ты борешься за внимание Фредди, — говорит он, как бы пытаясь скрыть внутреннее недовольство. — Но уверяю тебя, ты упускаешь совершенно идеального близнеца прямо здесь. Я, кстати, красивее из нас двоих, если ты не заметила. Можно сказать, что я лучший близнец.

По тону его слов понятно, что он шутит. Но его выражение лица выдает что-то другое — напряжение, досаду, скрытое разочарование. В глазах мелькает что-то очень личное, и Гермиона на мгновение не понимает, шутит ли он на самом деле.

Она не может сдержать смех.

Он удивлён, его взгляд становится ещё более настороженным, но затем, казалось бы, до него доходит, что она не воспринимает его серьёзно. Секунду он замедляется, будто раздумывая, понимает ли она, что на самом деле стоит за его словами.

— Лучший близнец? Серьезно? Не хочешь это доказать? — мысль мелькает в её голове, и её губы изогнуты в дерзкой усмешке.

Джордж явно колеблется. Он осознаёт, что она не отступит, что всё это больше, чем просто забавные дразнилки, и решает, что, возможно, настал момент действия. Он, не думая дважды, притягивает её к себе и прижимает губы к её губам.

Её тело напрягается от неожиданности, но, как ни странно, это ощущение её не пугает. Вместо этого оно вызывает отклик, и Гермиона, почти не заметив этого, отвечает ему тем же горячим, почти захватывающим укусом.

Позже, когда они оказываются в комнате, которую он делит с Фредом, Джордж отрывает губы от её шеи и шепчет с улыбкой:

— Никогда не думал, что доживу до этого дня… Обманут нашим собственным книжным червём… Должен сказать, я впечатлён.

Её губы снова находят его, и уже неважно, что будет дальше. Всё, что она хочет сейчас, — это раствориться в моменте, ощущая, как это всё переворачивает её привычное представление о себе и о мире.

* * *

Гарри и Рон оказались сложнее, чем Гермиона ожидала.

Если бы не тот факт, что они прекрасно знали друг друга, но, несмотря на это, почти никогда не оставались наедине.

Гарри то и дело украдкой поглядывает на Джинни, думая, что никто не заметит. Но Гермиона, как всегда, быстро замечает его взгляд. Не стоит быть пророком, чтобы понять, что с ним что-то не так. Он держит свой секрет, надеясь, что всё останется под покровом тайны, но спустя несколько недель, устав от молчания, он вытаскивает её в пустой класс и, с неожиданной решимостью, признаётся ей в своей влюблённости. Тайна, которой он тщетно пытался скрыться, вдруг становится явной.

Она лишь улыбается — как будто давно уже знала. Протягивает руку и кладёт её ему на плечо.

— Ты собираешься сказать ей?

Гарри, как всегда, медленно качает головой, с видом человека, который не совсем уверен, что с этим делать.

— Мерлин, нет. Она же сестра Рона… Это будет странно, не так ли?

Гермиона хмурится, но быстро исправляет выражение лица. Уже зная ответ, она всё равно решает задать этот вопрос.

— Да, может, поначалу это будет странно. Но ты же знаешь, Рон со временем привыкнет. Тебя что, это пугает?

Он тяжело вздыхает. Она слышит, как напряжение уходит, когда он делает глубокий вдох, пытаясь найти нужные слова.

— Я… просто не знаю. Она ведь такая… опытная, а я всего лишь… всего лишь целовался один раз, и это было… ну, не очень.

Гермиона понимает, что она — не единственная, кто оказывается «опытной» в его глазах, и по мере того, как он продолжает, начинает догадываться, что его неуверенность вовсе не из-за Джинни. Ему просто нужно больше уверенности в себе. И, возможно, кто-то рядом, чтобы помочь ему стать тем, кем он хочет быть.

Молчание затягивается, но затем Гарри, словно решив всё за себя, начинает нервно бормотать, что ему нужно как-то попрактиковаться — и если он и будет делать это с кем-то, то только с ней. Он же всё равно доверяет ей, правда?

Гермиона осознаёт, что не может позволить ему терзаться своими сомнениями, и вдруг, интуитивно, решает, что вот он момент, когда пора действовать. Она тянется к нему и целует его, едва ли не с полной решимостью. Поцелуй выходит осторожным, почти робким, но в этом есть нечто настоящее. Она приоткрывает рот, давая ему возможность. И в этот момент Гарри вдруг соглашается, будто наконец-то снимает груз с плеч.

— Можем ли мы оставить это между нами? — его голос звучит почти нервно, словно он опасается, что их маленькая тайна может когда-нибудь раскрыться.

Гермиона лишь улыбается в ответ. Отвечать не нужно — и так всё ясно.

* * *

Рону, как ни странно, труднее оставаться в одиночестве.

Гермиона постоянно находит для него время, но то одно, то другое всегда оказывается на пути. Иногда она думает, что стоит сдаться, не тратя силы на этого неуловимого друга, но внезапно, когда Гарри попадает на отработку за какую-то мелочь, ей удаётся зацепиться за шанс. Вечером, поздно, они остаются одни в гостиной, сидя напротив тускнеющего камина. Он молчит, словно не хочет начинать разговор, и она просто зевает, расслабляется и, почувствовав усталость, наклоняется, положив голову ему на плечо.

Он сначала напрягается, но затем снова расслабляется, и ей кажется, что он тоже доволен этим моментом.

— Э-э, Миона? Если ты устала, может, тебе стоит пойти спать?

Гермиона смотрит на него с лёгким недоумением, но без недовольства.

— Нет, мне здесь удобно.

Он сглатывает, и её взгляд пересекает его. Он, кажется, вдруг осознаёт, насколько близки они сейчас друг к другу.

— Уже… уже поздно. Нам, наверное, стоит пойти спать…

Но прежде чем он успевает закончить свою фразу, она, не думая, целует его. Этот поцелуй выходит не таким, как с Гарри, не таким грубым, не таким нетерпеливым. Его губы, вроде бы, всё ещё не привыкли к этому, но, несмотря на это, он отвечает ей, поворачиваясь и крепко обнимая её за плечи.

Поцелуи неуклюжи, слегка неловкие, но в этом есть что-то новое, что-то обещающее больше, чем просто мгновение. И она, задумавшись, ловит себя на мысли о том, как поцелуи с другими Уизли были совершенно другими. Тот же момент, но совсем другая атмосфера.

— Не говори Гарри, ладно? — тихо добавляет она, не понимая, почему это так важно. — Он, наверное, разозлится.

В ответ он только молчит, зная, что они с Гермионой только что зашли гораздо дальше, чем думали.

* * *

Лаванде начало казаться, что Гермиона преследует её.

Она и раньше часто встречала её, ведь они жили в одном доме, но постепенно Гермиона начала появляться в самых неожиданных местах, будто её тень следовала за Лавандой повсюду. И не одна — всегда с кем-то.

Однажды, когда Лаванда заглянула в пустой класс, она застала Гарри и Гермиону, целующихся. Она не стала оставаться, чтобы узнать, что произойдёт дальше. Да и зачем? Всё было предсказуемо. Почти все в Хогвартсе когда-то предполагали, что эти двое, рано или поздно, окажутся в объятиях друг друга. Но почему-то это не стало для Лаванды откровением.

Следующий раз она встретила их в библиотеке. Джордж и Гермиона сидели слишком близко друг к другу, и его рука, скользнувшая по её бедрам, заставила Лаванду почти подавиться от неожиданности. Это было нечто большее, чем она могла себе представить.

А когда она увидела Рона, который уткнулся лицом в шею Гермионы и обнял её сзади, Лаванда решила, что больше не может это выносить. Её сердце сжалось, когда она поняла, что этот момент был для неё больным. Не от ревности, а от чего-то другого — чего-то, что, казалось, тесно переплеталось с её собственными чувствами.

Но, похоже, Лаванда не могла найти укромного уголка, чтобы избежать этого. Даже на поле для квиддича, где она, казалось, могла остаться в тени, ей не удавалось скрыться. Гермиона, всегда утверждавшая, что ненавидит летать, сидела на метле рядом с Оливером, в нескольких футах от земли. Она не только не беспокоилась о возможных падениях, но и целовала его, словно в этом не было ничего необычного.

Лаванда чувствовала, как её завораживает это зрелище, но в то же время ей хотелось метнуть что-то в их сторону, сбив их с ног, чтобы разрушить это мирное существование. Что они себе думают? Почему Гермиона так легко отдаётся этим моментам, когда всё вокруг становится только сложнее?

Но самый большой удар был ещё впереди. Лаванда отправилась к озеру, надеясь найти хотя бы немного уединения, попытаться забыть, наконец, о Гермионе, но увидела её в тот момент, когда она устроилась на коленях у Седрика Диггори. Это было как удар молнией: всё, что Лаванда могла ощутить в тот момент, — это ревность. Зависть, которая заполнила её грудь, была настолько сильной, что она почувствовала, как она буквально жжёт её изнутри. Что такого особенного было в Гермионе? Почему все, кто её окружал, не могли устоять перед ней?

Гермиона подумала, поймёт ли теперь Лаванда, как выгодно быть умной девочкой.