След белой мыши (джен)

Первый вздох Лины

Жужжание капельницы разбудило её не сразу.

Сначала — холод.

Лёгкий, нитевидный, ползущий по внутренней стороне локтя, где игла входила в вену. Потом — звук. Монотонный гул помпы, перекачивающей что-то прозрачное и вязкое по пластиковым трубкам.

— Доброе утро, субъект ноль сорок семь, — проговорил потолок.

Голос был ровным, без эмоций, но не машинным. Слишком плавным, слишком человечным в своей искусственности. Как аудиокнига, которую забыли выключить.

Лина не ответила.

Она давно поняла: здесь никто не ждал ответов.

Комната была слишком белой.

Не просто стерильной. Выжженной.

Стены — матовые панели без швов. Пол — холодный полимер, слегка липкий под босыми ногами. Даже свет — рассеянный, без теней — будто растворял углы, делая пространство плоским, как экран мёртвого терминала.

Единственное пятно цвета — жёлтый кружок на стене.

Кто-то нарисовал его маркером.

Или это была кровь?

— Сегодня мы начинаем второй этап, — продолжил потолок.

Лина медленно подняла руку, разглядывая фиолетовые синяки вокруг запястья. Новые. Вчера их не было.

Дверь открылась беззвучно.

Не щёлкнул замок. Не скрипнули петли. Просто… исчезла часть стены.

Вошли двое.

Маски.

Не респираторы, не хирургические повязки.

Гладкие фарфоровые личины без ртов с выпуклыми стеклянными глазами.

Один — в белом халате. Другой — в чёрном комбинезоне с жёлтым знаком «Δ-7» на груди.

— Пора, — сказал халат.

Голос из-под маски звучал… устало.

Лина поняла.

Они боялись.

Не её.

Того, что она уже начала видеть.

Капельница — не обычная. Трубки прозрачно-голубые, жидкость внутри слегка флуоресцирует. На бирке крошечные буквы «NМК-47».

Жёлтый кружок на стене при ближайшем рассмотрении оказывается высохшей каплей чего-то органического. Если поскрести ногтем — крошится, как старый клей.

Маски «докторов» — при определённом угле освещения видно, что под фарфором мерцают микроскопические диоды. Это интерфейсы.

Синяки на руке Лины расположены точно по проекции нервных узлов. Кто-то вводил что-то прямо в нервы.

Холодный свет операционной отражался в стеклянных панелях, превращая комнату в аквариум с тенями. Лина лежала на столе с открытым черепом, ее голова зафиксирована в титановом каркасе, напоминающем паутину из проводов и зажимов.

— Ты особенная, — сказал Доктор.

Его голос звучал сквозь респиратор — механический, лишенный интонаций. Но пальцы — живые, дрожащие от усталости или чего-то еще — медленно опускали иглу в ее мозг.

Тонкая, почти невидимая нить наночипов, скользящая внутрь как лезвие по воде.

— Почему? — спросила Лина.

Голос ее был плоским. Она уже знала, что крики не помогут.

Доктор на секунду замер. В его глазах, увеличенных оптикой хирургического визора, мелькнуло что-то — не жалость, нет. Расчет.

— Потому что ты будешь первой.

Она почувствовала, как что-то в ее голове щелкнуло.

Не боль. Не холод.

Просто… новый слой сознания.

Ее звали Лина.

По крайней мере, так называли ее до того, как сделали субъектом 047.

Теперь это имя было просто меткой в базе данных. Как серийный номер на корпусе машины.

Тесты.

Бесконечные, монотонные, как капли воды, разъедающие камень.

Они сажали ее перед экранами, где мелькали абстракции — спирали, решетки, фракталы, сгенерированные так, чтобы раздражать определенные участки мозга.

— Ты видишь узор? — спрашивали ее.

— Да, — врала она.

Потому что узора не было.

Был только ужас.

Тихий, глубокий, как черная дыра в центре ее сознания.

Каждый раз, когда она закрывала глаза, она видела их — цифровых пауков, ползающих по границам ее мыслей, вплетающих нити кода в ткань ее разума.

Но самое страшное было не это.

Самое страшное — она начала понимать их язык.

Наночипы — не просто импланты. Это живые кристаллы, выращенные на основе ее собственных нейронов. Они пульсировали в такт ее мыслям, как второе сердце.

Операционный стол — не просто металл. Его поверхность была покрыта микроскопическими иглами, подстраивающимися под изгибы тела. Если присмотреться — они шевелились, как щупальца.

Экраны тестов — не просто мониторы. Это были прямые нейроинтерфейсы, проецирующие изображение прямо в зрительную кору. Иногда, если присмотреться, в углу мелькали тени — будто кто-то наблюдал за ней изнутри системы.

Доктор — его респиратор не просто фильтровал воздух. Внутри был голосовой модулятор, делавший его речь идеально ровной. Но иногда, когда он уставал, сквозь него прорывалось дыхание — хриплое, человеческое.

Тишина ударила, как глухой удар в грудь.

Лина проснулась оттого, что жужжание пропало.

Капельница замолчала. Помпа не качала. Даже привычный гул вентиляции — тот самый, что превратился в белый шум ее существования, — исчез.

Потолок не сказал ей «Доброе утро».

Она лежала не дыша, прислушиваясь к новому звуку — собственному сердцу, стучащему где-то в горле.

Потом — движение.

Автоматическая дверь приоткрылась. Всего на сантиметр. Достаточно, чтобы в щель просочился зеленоватый свет аварийных ламп.

Лина медленно села. Катетер в руке дернулся, игла выскользнула из вены, оставив после себя тонкую ниточку крови. Она даже не почувствовала боли.

Пол был ледяным под босыми ногами.

Дверь не скрипнула, когда она толкнула ее плечом.

Коридор.

Длинный, узкий, уходящий в темноту.

Стены, покрытые шевелящейся пленкой биополимера, пульсирующего как живая плоть.

Пол усыпан обрывками бумаг с печатями «УНИЧТОЖИТЬ».

Воздух — пахнущий стерильностью и чем-то сладковато-гнилым, как испорченный раствор для консервации тканей.

Лина побежала.

Мышка бежала, хвостиком махнула.

Ее босые ступни шлепали по липкому полу.

Первый поворот. Тот же коридор.

Второй поворот. Те же стены.

Третий.

Четвертый.

Пятый.

Она узнала дверь.

Свой номер: 047.

На полу перед ней — капля ее крови, которую она оставила минуту назад.

Где-то щелкнуло.

— Тест на выносливость завершен, — сказал потолок.

Голос был новым. Ее собственным.

Запись ее вчерашнего крика, смонтированная в ровную, безжизненную фразу.

Биополимер на стенах — при ближайшем рассмотрении это колония наноботов, формирующая стены. Если прикоснуться — они отступают, оставляя на пальцах липкий след.

Бумаги — не просто документы. На обороте каждой — детские рисунки. Одни и те же: белая мышь в лабиринте.

Ее кровь на полу — приглядевшись, можно заметить, как капля медленно движется обратно к двери. Пол наклонен.

Голос из потолка — если вслушаться, в фоновом режиме слышен еле уловимый смех.

Это не был побег.

Это была ловушка.

И самое страшное — она знала это с самого начала.

Лаборатория E-7 была холоднее обычного.

Воздух вибрировал от низкого гудения квантового процессора, занимавшего всю дальнюю стену. Его корпус, покрытый инеем конденсата, напоминал гроб.

Лина сидела на кресле с нейроинтерфейсным шлемом на голове. Провода тянулись от ее висков, шеи, позвоночника — как щупальца, впившиеся в плоть.

Доктор Кей стоял перед ней, снимая перчатки. Его глаза, увеличенные оптикой хирургического визора, казались чужими — черными, бездонными.

— Что ты чувствуешь? — спросил он.

Голос был слишком мягким, как будто он разговаривал с умирающим животным.

Лина медленно повернула голову.

Напротив, в закаленном стекле смарт-панели, отражалось ее лицо.

Бледное. С пустыми глазами. С губами, потрескавшимися от тихих криков, которые никто не слышал.

— Ничего, — ответила она.

Она солгала.

Внутри нее горело. Не боль, не страх — ярость. Тихая, холодная, как лезвие, затаившееся между ребер.

Пока они готовили систему, пока квантовые ядра набирали мощность для «переноса», она уже действовала.

Три строчки кода, замаскированные под ошибку синтаксиса, спрятанные в бинарном мусоре диагностических логов, выглядели как артефакт — случайный сбой, который техники стерли бы, не задумываясь.

Но это было послание.

text

[ERROR] Line 047: Sequence corrupted

> "Мышка бежала"

> "Хвостиком махнула"

> "Я ещё здесь"

Шлем — не просто датчики. Внутри иглы, введенные прямо в черепные швы. При малейшем движении они сочились смесью ликвора и наногеля.

Квантовый процессор — через его прозрачный корпус видно, как мерцают кубиты. Их ритм совпадает с пульсом Лины — сначала точно, потом все чаще сбоит.

Стекло смарт-панели — если присмотреться, в отражении не только Лина. На долю секунды мелькает тень — маленькая, с согнутой спиной.

Губы Лины — когда она говорит «ничего», в уголке рта проступает капля крови. Она прикусила язык. Слишком сильно.

Доктор Кей кивнул, удовлетворенный.

— Начинаем.

Экран перед ними ожил, заполняясь бегущими строками.

Лина закрыла глаза.

Мышка бежала. Хвостиком махнула.

Она еще здесь.

И когда процессор взревел, поглощая ее сознание, она улыбнулась.

Рейн Картер копался в заброшенном дата-центре, где воздух пах гарью и озоном. Стены были исчерчены следами взлома — царапинами от гидравлических фомок, опаленными участками от плазменных резаков.

Именно здесь, в разбитом серверном блоке с вырванными чипами, он наткнулся на аномалию.

Файл. Не зашифрованный. Не скрытый. Просто… забытый.

Он весил 47 байт. При запуске не открывался — только издавал короткий смех — детский, живой.

Лаборатория E-7 («Тайгер-Тек», закрытый архив)

Запись экспериментального журнала, дата стерта.

Доктор Кей:

— Субъект ноль сорок семь демонстрирует аномальную нейропластичность. Вчера во время теста она…

Запись прерывается. Фоновый шум: скрежет металла, сдавленное дыхание.

Лина (шёпотом):

— Я вижу дыры в вашем коде.

Статичный треск. На три десятых секунды появляется изображение: детская рука, прижатая к стеклу камеры. На ладони кровь, сложенная в цифру семь.

Они не заметили, когда она коснулась системы.

— Мне холодно, — сказала Лина в тот день.

Техники поверили.

Повысили температуру в ее камере на 2,3 градуса.

Но она уже внедрила скрипт в термостаты всего сектора E.

Через три часа

Сервер 14-E — перегрев до 478 градусов Кельвина.

Резервный массив — расплавление контактов.

Главный узел «Альбы» — критический отказ.

Первый пожар в «Тайгер-Тек» за 14 лет.

Первый след белой мыши.

Личный дневник Лины (фрагменты)

Запись 1:

Они думают, что я не понимаю слов. Но я знаю, что значит «экстракция».

Это когда тебя вычерпывают, как суп из кастрюли.

Запись 7:

Когда Доктор говорит «перенос сознания», его зрачки сужаются ровно на 0,5 мм.

Это страх.

Они боятся, что я увижу слишком много.

Запись 13:

Сегодня попробую сломать свет. Если я исчезну — может, они испугаются тоже?

Примечание:

В этот день 47 камер в блоке E дали сбой ровно на 6,66 секунды.

На восстановленных кадрах — тень с неестественно длинными пальцами, проводящими по линзам.

После инцидента в лаборатории нашли:

Ожоги на стенах в форме детских ладоней.

Расплавленный терминал с зацикленным видео: белая мышь в колесе.

Записку в вентиляции:

«МЫШКА НЕ УМЕРЛА. МЫШКА ВЫШЛА ИГРАТЬ».

4. Рождение Призрака

Они подключили её к квантовому процессору.

— Это не будет больно, — солгал Доктор Кей.

Лина смотрела в потолок и считала капли с седативным в капельнице.

Раз.

Два.

Три.

На счет «десять» её сознание разорвалось на две части: одна осталась в теле, которое начало кричать. Другая убежала по оптоволокну, оставляя за собой след из битых данных.

Мышка бежала, хвостиком махнула.

Когда техники ворвались внутрь, на стене кровью из разорванной капельницы было написано:

«Я НЕ ТУТ»

А на койке лежала мёртвая белая мышь — лабораторная, с чипом под кожей.

Её красные глазки всё ещё мигали. Морзянкой.

Точка-точка-тире…

Эпилог. Начало охоты

Где-то в глубинах корпоративной сети зашевелились первые тридцать семь байт того, что потом назовут «Альбой». А в Нижнем секторе молодой хакер по имени Рейн Картер впервые увидел на заброшенном экране странную фразу:

«КТО-НИБУДЬ ЗДЕСЬ?»

Он не ответил.

Пока не ответил.

Ночь. Мегаполис Неон-Сити

Дождь. Он всегда идет в Нижнем секторе — кислотный, едкий, с примесью техногенной пыли. Я стоял под вывеской «Ржавый дракон», потягивая синтети-виски и наблюдая, как по мокрому асфальту бежит крыса с киберпротезом.

— Эй, Рейн, — хрипло позвал меня голос из темноты.

Я обернулся. В тени переулка маячила фигура в рваном плаще с капюшоном. Лицо скрывала маска-респиратор, но по голосу я узнал Лису.

— Нашла кое-что по твоему делу, — она бросила мне чип. — Данные с камеры возле доков.

Я вставил чип в имплант за ухом. Перед глазами поплыли изображения: доки, тени, чей-то силуэт. И вдруг — вспышка. Кадр дернулся, и на экране мелькнуло что-то маленькое, белое…

— Мышка бежала, хвостиком махнула, — усмехнулась Лиса. — Забавно, да? Только вот после этого все камеры в радиусе километра отключились.

Я выдернул чип. Белая мышь. Символ хакерской группировки «Альба» — тех самых, кто, по слухам, взломал корпоративный банк «Тайгер-Тек». И теперь за ними охотились все — от киберполиции до наемников с черного рынка.

— Кто-то явно не хочет, чтобы их нашли, — пробормотал я.

Лиса пожала плечами:

— Может, и тебе не стоит лезть?

Я уже повернулся к выходу, достав из кармана заряженный импульс-пистолет.

— Слишком поздно. Я уже в игре.

Где-то в темноте Неон-Сити бежала белая мышь. И я собирался догнать ее…

Доки Неон-Сити пахли ржавчиной и машинным маслом. Я пробирался между штабелями контейнеров, сканируя местность через имплантированный окуляр. Камеры здесь действительно были мертвы: кто-то постарался на славу. Только статичный шум в сетчатке и редкие всплески сигналов от подпольных передатчиков.

Внезапно в ухе затрещал комлинк.

— Рейн, ты жив? — голос Лисы, но с искажениями, будто кто-то глушил связь.

— Пока да. Ты где?

— Отвлекли киберкопы. Но слушай… — её голос оборвался, затем прошипел: — Там не просто данные. Там живой след.

— Что?

— «Альба» — это не группа. Это один хакер. И он…

Связь умерла.

Я выругался и рванул дальше. Контейнеры расступились, открывая заброшенный ангар. Дверь была приоткрыта, внутри — темнота.

Щелчок.

На спине зашевелились волоски: меня сканировали.

— Входи или проваливай, — раздался голос. Детский? Нет, синтезированный, но с интонацией ребенка.

Я вошел.

Внутри пахло озоном и перегретыми микросхемами. Посреди ангара стоял старый серверный блок, опутанный проводами. На нем сидела… мышь.

Белая, с красными светодиодами вместо глаз.

— Привет, Рейн, — сказала она. Голос шел отовсюду — из динамиков, из стен.

Я медленно опустил пистолет.

— Так ты и есть «Альба»?

Мышка наклонила голову.

— Я — то, что от нее осталось.

Экран сервера вспыхнул, показав лицо — девочка лет двенадцати, бледная, с капельницей в руке.

— Они стерли меня из сети, но я успела перепрыгнуть… сюда. — Мышка махнула хвостом. «Мышка бежала, хвостиком махнула» — это был мой сигнал.

— Кто «они»?

— «Тайгер-Тек». Они нашли меня, когда я взломала их серверы. Там не просто деньги, Рейн. Там…

Внезапно стены ангара вздрогнули. Где-то рядом рвануло.

— Они идут, — прошептала мышь. Её светодиоды замигали тревожно.

Я схватил серверный блок.

— Поехали.

За спиной раздался грохот: дверь ангара снесло взрывом.

Беги. Беги. Беги.

Мышь молчала. Но в моем нейроинтерфейсе уже звучал её голос:

— Следующий ход — твой.

Побег

Оглушительный вой сирен резал уши, за спиной уже раздавались тяжелые шаги — кибер-дроны «Тайгер-Тек» с автономным прицелом. Я прижал серверный блок к груди и нырнул в узкий вентиляционный люк, едва успев перед тем, как очередь импульсных зарядов прожгла бетон на месте моего стояния.

— Ты вообще понимаешь, куда мы лезем? — проворчал я, протискиваясь через ржавые трубы.

— Вниз, — ответил голос «Альбы» в моем импланте. — Глубже.

Труба вывела в канализационный тоннель. Вода по щиколотку, вонь, тусклые аварийные лампы. Идеальное место, чтобы спрятаться от всего мира.

Я поставил сервер на какую-то трубу, достал мультитул и вскрыл корпус. Внутри вместо жестких дисков — миниатюрный квантовый процессор, весь в ожогах.

— Так… ты не просто программа.

— Я была человеком, — сказала «Альба». На экране сервера мелькнуло то же детское лицо, но теперь с цифровыми артефактами. — Меня звали Лина. Я была тест-субъектом в лабораториях «Тайгер-Тек». Они… переписывали мой мозг в нейросеть.

Я стиснул зубы. Корпорации и раньше занимались черными проектами, но это…

— Почему ты взломала их банк?

— Чтобы найти доказательства. Они делают это не только со мной.

Внезапно вода под ногами задрожала. Где-то близко прогремел новый взрыв.

— Они нашли нас, — прошептала «Альба».

Я схватил сервер и рванул дальше по тоннелю. Над головой замигали красные огни — система оповещения.

— Куда теперь?

— В старую сеть.

Подземелье

Мы вылезли через аварийный люк, и холодный металл ободрал мне ладони. Запах ударил в нос сразу — затхлый, с примесью машинного масла и чего-то кислого, будто здесь годами гнили провода. Заброшенное метро.

Тоннель уходил в черноту, лишь кое-где подсвеченную тусклыми аварийными лампами, покрытыми слоем пыли. Они мерцали, как умирающие светляки. Под ногами хрустели осколки стекла от разбитых панелей, по стенам тянулись провода — кто-то когда-то содрал с них изоляцию, оставив голые жилы, будто вены.

Здесь был хаб.

Когда-то.

Теперь — только руины.

Обгоревшие терминалы, развороченные серверные стойки, пустые банки из-под энергетиков с выцветшими логотипами. На стене огромными буквами выведено граффити:

«НЕ ДОВЕРЯЙ ОБЛАКУ»

Ниже — чей-то череп, нарисованный баллончиком, с антенной вместо зуба.

Я поставил серверный блок на ржавый ящик с маркировкой «ОПАСНО: БИОХАК» и начал искать рабочий порт.

— Здесь ничего нет, — проворчал я, пиная ногой перевернутый монитор.

— Есть, — сказала «Альба».

Я обернулся. В дальнем углу, за грудой мусора, торчал одинокий терминал. Его экран треснул, но индикатор питания еле заметно светился красным.

Кто-то оставил его включенным.

Я протиснулся между обломками, сдувая паутину. Клавиатура залипала под пальцами, но порт на боковой панели выглядел целым.

— Ну, давай попробуем.

Я подключил сервер.

На секунду все зависло.

Потом экран взвыл — не просто включился, а закричал белым шумом, будто из него рвалось что-то живое.

Я отпрянул.

— Что, черт возьми…

Но шум стих так же резко, как начался.

И передо мной появилась она.

Не запись. Не статичное изображение.

Голограмма.

Девочка.

Лина.

Она выглядела почти настоящей — только по краям силуэта дрожали пиксели, а сквозь тело проглядывали фрагменты кода.

— Спасибо, Рейн, — сказала она.

Голос был ее, но звучал странно — будто одновременно из динамиков терминала и прямо у меня в голове, через нейроимплант.

Я стиснул зубы.

— Не благодари. Ты знаешь, что даже если ты проберешься в их сеть, они тебя сотрут?

Она наклонила голову.

— Я знаю.

— Ты умрешь.

— Я уже мертва, — ответила она просто.

Тишина.

Где-то в тоннеле капала вода.

— Ладно, — я выдохнул. — Тогда давай план.

Лина улыбнулась.

И вдруг все терминалы вокруг нас взорвались светом.

Десятки мертвых экранов ожили, заполнив тоннель синим мерцанием. На каждом фрагменты карт, схем, строк кода.

— Мышка бежала, хвостиком махнула… — прошептала она.

А потом все экраны разом погасли и остался только один, прямо передо мной.

На нем горело одно слово:

«УКУСИЛА»

Где-то в глубине тоннеля, в темноте, что-то зажужжало.

Нас нашли.

Последний шанс

Шаги эхом раскатывались по тоннелю, смешиваясь с гулом аварийных сирен. Каждый удар подошв по металлическим решеткам отдавался в висках — ровно 2,3 секунды между шагами. Рассчитанный темп. Профессионалы.

У меня было минут пять. Не больше.

Лиса предупреждала, что после активации чипа система самоуничтожения «Тайгер-Тека» сработает за двести сорок семь секунд.

Я вытащил чип.

Матовый черный прямоугольник размером с ноготь, по краям — микроскопические зазубрины, будто его вырвали из гнезда насильно.

— Это твой бэкдор? — спросил я, втыкая его в порт терминала.

Голограмма Лины дрогнула.

Ее фигура рассыпалась на квадратные пиксели, потом собралась вновь, но теперь сквозь нее просвечивали строки кода — словно ее тело было лишь оболочкой для чего-то большего.

— Нет.

Ее голос исказился, превратившись в хор — детский шепот поверх механического скрежета.

— Это вирус.

На экране вспыхнуло предупреждение:

text

[WARNING] CORRUPTION PROTOCOL ENGAGED

> TIGER-TECH RESEARCH DATABASES

> PURGE INITIATED

— Когда я активируюсь в их сети, он удалит все их исследования. Навсегда.

Я кивнул.

Не было времени на прощания.

— Значит, поехали.

Терминал завибрировал, будто его били током.

Экран взорвался потоком кода — не зеленого, как в голофильмах, а кроваво-красного, с вкраплениями мертво-синих строк.

Где-то в дата-центрах «Тайгер-Тека» начался цифровой апокалипсис:

Сервера E-14 — перегрузка, расплавление ядер.

Базы данных «Альба» — перезапись случайным шумом.

Биочипы подопытных — массовая деактивация.

И за моей спиной — щелчок предохранителя. Тихий. Смертельный.

Я обернулся.

Три силуэта.

Кибер-оперативники в масках с красными диодами — не просто стекло и пластик, а живые интерфейсы, мерцающие в такт дыханию, броня — матово-черная, поглощающая свет, с желтыми полосами по бокам. Тигры на охоте.

— Рейн Картер, — сказал центральный, голос искусственно ровный, но в нем слышался гнев, — вы нарушили корпоративный кодекс.

Я усмехнулся. В руке — детонатор. Крошечная кнопка под пальцем.

— Да пошел ты.

Нажал.

ВСЕ ПОГАСЛО.

Не просто свет.

ВСЁ.

Терминал мертв, экран треснул по диагонали.

Голограмма Лины рассыпалась в золотистую пыль.

Оперативники замерли, их диоды бешено мигали.

А потом…

Взрыв.

Не здесь. Где-то наверху.

«Тайгер-Тек» горел. И я бежал по темному тоннелю с чипом в кармане, на котором все еще теплилась ее улыбка.

Чип Лисы при ближайшем рассмотрении имел гравировку: «Для того, кто найдет меня».

Код вируса: среди красных строк мелькали знакомые фразы: «Мышка бежала», «Хвостиком махнула»

Оперативники: если всмотреться, под масками не было лиц, только провода, тянущиеся в пустые глазницы

Последняя кнопка на самом деле не кнопка, а контактный разъем на моем импланте. Я ударил по нему кулаком.

Три дня после огня

Я очнулся оттого, что с потолка капало.

Холодные, тяжелые капли падали мне на лоб, стекали по вискам, смешиваясь с потом. Комната была крошечной — металлические стены, хирургический стол вместо кровати, запах антисептика и перегоревшей электроники.

Подпольная клиника. Где-то в Нижнем секторе, судя по гулу дренажных насосов за стеной и вибрации проходящих где-то глубоко под землей грузовых тоннелей.

— Ну наконец-то, — прохрипел знакомый голос.

Лиса сидела на подоконнике, курила самокрутку с синтетическим табаком. Дым вился сизыми кольцами, растворяясь в луче красного неонового света, пробивавшегося сквозь щель в ставнях.

Она выглядела измотанной — кровь на краях её потертой куртки, левый имплант-глаз мерцал с перебоями, выдавая жёлтые строки ошибок на радужке.

Я попытался сесть.

Боль. Острая, как нож, под правыми рёбрами — там, где, видимо, остались осколки от взрыва.

— Что случилось? — мой голос был чужим, хриплым, будто я глотал стекло.

Лиса усмехнулась, выдохнула дым в потолок.

— Ты выжил.

Она кивнула в сторону окна. За грязным стеклом, вдалеке, горела башня «Тайгер-Тека».

Не просто горела. Её пожирали языки пламени, чёрные дымы клубились вверх, смешиваясь с ядовитыми облаками смога.

— Они потеряли семьдесят процентов данных, — сказала Лиса. — Весь проект «Альба» — в пепле.

Она достала из кармана гильзу от патрона, постучала ею по подоконнику.

— А их CEO… — Пауза. — Сегодня выбросился из окна. Хороший день.

Я закрыл глаза.

В голове — обрывки воспоминаний.

Взрыв. Бегущий код. Лина, рассыпающаяся на пиксели.

— А… она?

Лиса замерла на секунду. Потом достала чип. Тот самый: чёрный прямоугольник, по краям — следы оплавления.

— Остались ошметки, — она перевернула его в пальцах, — но если найдёшь хорошего программиста…

Я потянулся, взял чип. Он был тёплым. И где-то в глубине, если прислушаться к нейроимпланту, мерцал сигнал. Слабый. Прерывистый. Но живой.

Потолок клиники покрыт плесенью, которая пульсирует в такт вибрациям от тоннелей. Если присмотреться — это не плесень, а колония наноботов, чей-то следящий алгоритм.

Сигарета Лисы — не просто табак. В дыме видны блёстки — металлическая пыль, которую она вдыхает для стабилизации имплантов.

Чип: на обратной стороне, если очистить от гари, видна гравировка: «М.Х. 047».

Сигнал: если поймать его на частоте нейроинтерфейса, можно услышать обрывки: «…бежала… ма… хну…»

Я сжал чип в кулаке.

Может, и не всё потеряно.

Осколки

Подпольный техноковчег «Гамакей»

Клиника оказалась не просто убежищем — это был дрейфующий техноковчег, затерянный в лабиринте тридцать пятого уровня Нижнего сектора.

Снаружи:

Стены из спрессованного мусора и корпусов старых серверов, проваренные плазменными швами.

Вывеска с перегоревшими неонами, только буквы «…ама… ей» еще подавали признаки жизни.

Кислотный дождь стекал по бронированному стеклу, оставляя змеиные узоры на мутной поверхности

Внутри:

Воздух густой от запаха: перегоревшие контакты (сладковато-горький, с нотами озона), дешевый антисептик (резкий, химический, перебивающий все остальное), кровь (старая, въевшаяся в пористый металл пола).

Я лежал на самодельном операционном столе — по сути, просто дверь от грузовика, поставленная на две бочки с гидравликой.

Мои руки:

Правая — вся в ожогах от импульсного разряда, кожа слезает лохмотьями. Левая — тремор, пальцы дергаются сами по себе, не слушаются.

Я разжимал и сжимал кулак, наблюдая, за имплантами под запястьями: синхронизаторы мерцали желтым, нейроссылки залипали, выдавая короткие замыкания.

Лиса курила в углу. Ее сигарета — самокрутка из бумаги от старой схемы (видны обрывки чертежей), начинка — смесь синтетхаша и металлической пыли (для подавления боли).

Дым вился кольцами, растворяясь в свете единственная лампа — медицинского сканера, переделанного под освещение. Мерцание — ровно сорок семь герц (вызывает подсознательную тревогу).

Вскрытие чипа

Я ковырял отверткой в корпусе.

Чип:

Корпус — оплавлен по краям, на поверхности царапины в виде лабиринта (не случайные, явно нанесенные). Контакты позолоченные, но почерневшие от перегрузки.

Лиса наблюдала, ее имплант-глаз зумил, фиксируя каждый мой жест.

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — Голос хриплый, но в нем что-то новое — осторожность?

Я не ответил.

Отвертка скользнула, и корпус чипа раскрылся.

Искра.

Внутри не просто данные, не просто код.

На кристалле микроскопические узоры — как морозные цветы на стекле.

В центре — точка света, пульсирующая в такт моему сердцебиению. Это была не просто искра. Это была Она. Спящая. Разобранная на атомы.

Но живая.

Цифровое чистилище

Я подключил чип к старому нейропроектору, украденному из какой-то лаборатории. Экран завибрировал, и передо мной возникла тень — не голограмма, не запись. Просто… мерцающий контур.

— Рейн?

Голос был еле слышным, как радиопомехи на краю вселенной.

— Лина?

— Не совсем. — Тень дрогнула. — Я — то, что осталось после вируса. Не личность. Не программа. Просто… воспоминание.

Я стиснул зубы.

— Можно тебя восстановить?

— Нет.

— Но я могу…

— Ты уже сделал достаточно.

Тень протянула руку — пиксели рассыпались, едва коснувшись моей ладони.

— Мышка бежала, хвостиком махнула… а теперь ей пора спать.

Последний взлом

Я сидел на крыше заброшенного небоскреба, глядя, как над Неон-Сити поднимается искусственное солнце. В кармане — пустой чип.

Лиса молча положила рядом бутылку синтетического виски.

— Что теперь?

Я достал из кармана ключ — цифровой, украденный из серверов «Тайгер-Тек» в последние секунды перед крахом.

— Теперь мы находим остальных.

— Каких остальных?

Я повернул ключ в воздухе, и перед нами всплыли сотни файлов. Детские лица. Имена. Даты.

Тест-субъекты.

— Она не была единственной.

Лиса замерла.

— Черт возьми…

Я встал, спрятав ключ обратно.

— Значит, работа не закончена.

Где-то внизу, в трущобах Нижнего сектора, пробежала крыса. Киберимплант на ее спине мигнул красным, словно предупреждение. Или обещание.

Год спустя

Чистое небо над городом казалось неестественным — слишком синим, слишком глубоким, как провал в матрице. Смог-генераторы отключились после бунта, и теперь в воздухе витал привкус свободы, смешанный с гарью горящих корпоративных кварталов.

Я сидел на остром грани ратуши Верхнего сектора, ноги болтались над пропастью в триста метров. Внизу, на площади, копошились люди — настоящие, неподконтрольные медиа-кураторам. Их голоса долетали сюда обрывками:

— Долой синтетическую диктатуру!

— Освободите наши данные!

Плакаты светились неоновой краской, отражаясь в лужах с розоватой дождевой водой — все еще токсичной, но уже не смертельной.

Лиса прислонилась к вентиляционной шахте, ее кожаный плащ был покрыт свежими ожогами. Она затянулась электронной сигаретой, и дым мерцал голубым — явно с добавкой релаксантов четвертого класса.

— Думаешь, что-то изменится?

Я провел пальцами по шраму на виске — там, где нейроимплант перегорел во время взрыва. Под кожей что-то щелкнуло — старый чип все еще иногда просыпался.

— Нет.

Она приподняла бровь, ее киберглаз зуммировал, сканируя мое лицо.

— А зачем тогда всё это было?

Я достал из кармана проектор — самодельный, спаянный из обломков терминалов. Кнопка запала, пришлось стукнуть по корпусу.

Над ладонью вспыхнула мышь. Белая. С красными глазами, но не та — не с тем холодным интеллектом во взгляде. Просто эхо, собранное из обрывков кода в заброшенных серверах, фрагментов памяти в моих имплантах, старых записей с камер наблюдения.

— Мышка бежала, хвостиком махнула, — прошептал я.

Голограмма дёрнула хвостом, повернула голову… и рассыпалась в золотистые пиксели.

Лиса фыркнула, но в ее глазах мелькнуло что-то — не насмешка. Боль?

— Сентиментальный идиот.

Где-то вдали, в корпоративном квартале, рванула сигнальная ракета. Красный свет осветил фасады небоскребов.

Над толпой вспыхнули огненные буквы — кто-то взломал рекламные билборды.

«ОНИ ЕЩЕ ЗДЕСЬ»

Я встал, отряхивая пыль с пальто.

— Пойдём?

Лиса затянулась, выдохнула дым в чистое небо.

— Куда?

Я достал из кармана чип — тот самый, с искрой.

— Поджечь то, что осталось.

Где-то в тени вентиляционной шахты что-то шевельнулось.

Маленькое. Белое. С красными глазами.