Пасха в Елизарове (джен)

Перед Пасхой в доме всегда суета. Красят яйца. Яиц приготовить надо много на поварне их стоит целые корзинки. В день когда красят яйца, Федя крутится на поварне с утра, ему никак нельзя пропустить это. Два этих: как опускают их, бережно, длинною деревянной ложкой, в горшок, набитый мокрой луковой шелухой, и как потом достают их, всей той же ложкой — но теперь уже темные, темно-красные, влажно блестящие, местами с прилипшей луковой шелухой. Нельзя пропустить, как достают из печи куличи, и как выкладывают их цветными цукатами.

На дворе, Федька выглядывает с утра — зеленая дымка. Сегодня появилась впервые, еще вчера не было, Федька всю весну каждый день нетерпеливо высматривает: когда появится дымка? Мать-и-мачеха — на пригорках уже сочно желтеет и зеленеет вовсю. И в лесу, из леса Устинка уже приносила — подснежники. Голубенькие, на удивительно тоненьких ножках, и даже в каплях росы, перевязанные шерстяной ниткой. А лиственной дымки еще вчера не было, почки на ветках набухали, набухали, и все никак. А вот сегодня, с утра — зеленая дымка! И если залезть на забор — далеко-далеко, весь Божий мир — в нежно-весенней дымке!

Устинья и Касьян — это соседи, соседские дети. Их отец год назад выменял себе поместье неподалеку, как раз через рощу. Совсем маленькая деревенька, два крестьянских двора и третий пустой, там господское семейство и поселилось, пока не построят себе подобающую усадьбу, да, видимо, не построят. Касьян — Феде примерно сверстник, старше на год, а вот Устинья — почти уже взрослая. Касьян здорово бегает, с ним хорошо играть в салки. Федя тоже бегает огого.

Если не врезаться в конюха. Конюх с досады бранится, не глядя, что господские дети:

— Носитесь, как оглашенные! Хоть бы подумали: Господь сейчас умирает, а они носятся.

Дядя Михей уходит с ворохом сбруи. Кто там ни умирает, а коней запрягать и распрягать надо, если надо куда-нибудь ехать.

Федя остается стоять, потрясенный.

— Как так… умирает? Он же бессмертный! Ведь даже так и говорят: Святы Боже, святы Крепкий, святы Бессмертный…

Семилетнему Феде страшно. Внезапно нахлынувшим ужасом: а если правда? Правда Господь умирает, и так и умрет, как прошлой осенью помер кузнец Фролка, которого в церкви отпели и закопали в землю? Умрет — и не будет?

— Федь, ты чего? — Касьян потормошил приятеля. — Сегодня же Страстная Пятница, сегодня Господа нашего Иисуса Христа распяли на кресте. — Касьян точно повторяет услышанные от взрослых слова, а может, прочитанные в книге. — Не прямо сегодня, а тогда в древности!

Конечно. Федька мысленно называет себя пустою башкой. Он же знает, что в Пятницу так говорят — а вдруг как вынули из головы, так перепугался, что все мысли, которые знал, как будто вытащили из головы, как крашеные яйца из лука.

Когда идут на вечернюю службу, еще светло, и рядом с храмом — две высоких-превысоких толстых березы, и над ними, на них — нежно-зеленая дымка.

В время службы — шептаться не положено, но Касьян вдруг, повернувшись к приятелю, шепчет:

— Вот прикинь: тут боишься, что батя вицей выдерет — и то боишься. А Иисус Христос точно знал, что Его смертью казнить хотят, мог бы спрятаться, из Иерусалима сбежать куда-нибудь подальше — а Он нет, не побоялся!

Когда выходят из церкви с плащаницей на крестный ход — вдруг такой холодный пронизывающий ветер! Даже взрослые пригибаются от такого ветра и стягивают на груди вороники кафтанов. Как хорошо вернуться скорей в теплый храм, люди даже немножко толпятся, спеша пройти под плащаницею как можно скорее. И отец большой рукой придерживает Федю, ограждая его.

По дорогу домой Федя решается спросить:

— Тятя, а когда человека распинают на кресте — это очень больно?

— Да, — честно и серьезно отвечает Алексей Данилович. — Больнее, наверное, ничего на свете нет.

Дома, раздевшись для сна, в длинной рубашке, Федя читает перед божницею «Отче наш» и «Святы Боже». Дома холодно, печи в жилах топить уже перестали. Федя неожиданно для себя шепчет Христу, который на образе такой же, как Федя, даже, наверное, еще младше:

— Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы никого-никого больше на крестах не распинали!

Суббота перед Пасхой — день суеты. Некогда и поиграть, впрочем, Федя твердо решил не играть. А наступающая ночь — одна из двух ночей в году, когда детям можно не спать. Пасха и Рождество.

Пахнет ладаном, Федя нарочно вдыхает этот запах и внюхивается в него. Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе… Федя не может стоять на месте, вертится и доверчивается до того, что отец его одергивает. Но когда же, когда? Он не может дождаться. Когда же Господь воскреснет? А как же это, когда это бывает? Как провозглашают — это, конечно, он знает . А вот как Он воскресает? Как об этом узнают? Как батюшка узнает, что вот — сейчас точно воскрес?

Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ… вот, Федя помнит, сейчас уже скоро! Золотые свечи мерцают по всем храму, и свеча у Феди в руках загнулась на бок. От свечи пахнет медом. Ну когда же, когда?

Христос воскресе!

У Федьки слипаются глаза. Теперь уже слипаются. Христос точно воскрес. Точно-точно.

До дома его понесут, наверное, на руках. Отец понесет, и уложит под одеяло, безо всякого умывания, только раздев, Федя и не проснется. Завтра Пасха, завтра будут есть куличи, Федька обязательно отнесет по куличику Касьяну с Устинкой. Завтра будут катать яйца. Федька уж в этот-то раз много выиграет, он с прошлой Пасхи вырос и руки у него теперь стали сильные, куда сильнее, чем раньше! Не зря отец его учит теперь рубить саблей, от сабли руки знаете какие делаются сильные! Завтра будут красные яйца и вкусная пасха с изюмом, зеленая дымка на белых березах, сочно-желтая мать-и-мачеха… Федя это точно знает во сне. Завтра всё будет.