В пустоте не слышно крика (джен)

Алиса почти не медлит, разблокируя дверь кабинета Невера универсальным кодом доступа. Судя по изображению с камеры, с обитателем кабинета все в порядке — точнее, настолько в порядке, насколько это сейчас возможно. Но так было пять минут назад, когда она подключалась к системе видеонаблюдения.

…Сейчас расстановка сил внутри точно та же.

Сгорбившийся за столом агент не поднимает голову, не шевелится, вообще никак не реагирует на ее вторжение. Вернее всего — даже не замечает. И одна-единственная деталь в его облике разительно отличается от привычной, и это не списать на яркое искусственное освещение.

Алиса переступает порог, чуть громче необходимого стукнув об пол каблуком.

* * *

Члены полевого спецподразделения «Эпсилона» устойчивы к воздействию инвертирующего излучения.

Это — данность, основной критерий вербовки в полевые агенты. Они — единственные, кто полностью сохраняет память после белой вспышки инвертора, после выстрела по ним из реверса в стандартном режиме, после выхода из-под прикрытия стационарной реверсирующей установки.

Есть ровно одно исключение, лишь подтверждающее правило: если реверсировать умершего не позднее двадцати минут назад агента, он не будет помнить ничего… такого. Даже типичных предсмертных галлюцинаций, если они и были.

«Дело в остановке всех жизненных процессов и всем таком прочем. После смерти помнить нечего и нечему», — объяснял Неверу его наставник не один десяток лет назад.

Только это неправда. Помнить есть что, помнить есть чему. И иногда — никому не известно, в каких случаях и по каким причинам, — эти воспоминания сохраняются.

Каждое «чудесное воскрешение» — на самом деле та еще русская рулетка.

Невер делает очередной глоток из фляжки, едва чувствуя, как спиртное обжигает горло и огнем прокатывается по пищеводу. Он затрудняется сказать, сколько выпил, но он все еще неестественно, ужасающе трезв. И он все еще помнит.

В стенах «Эпсилона» ходит множество баек, анекдотов и страшных историй родом с миссий; человеческий цинизм стоит на страже здравого рассудка.

Однако об этом феномене не рассказывают. И знают про него лишь те, кому не повезло стать его инициатором или свидетелем.

Его наставник — не знал.

В неравном сражении с нескладной обезьяноподобной тварью — как оказалось, она обладала способностями к телепортации и без конца «прыгала» с места на место, — Неверу было не до наблюдений. Когда его напарник, не успев убраться из-под удара огромной когтистой лапы, рухнул замертво с раскроенным черепом, Невер сделал единственное, что ему оставалось: переключил реверс в стандартный режим и произвел выстрел.

Реверсируемого Илью задом наперед унесло прочь с поля боя, в лесные заросли. Невер ожидал, что он быстро сориентируется и вернется, но этого все не происходило и не происходило. Мелькнула нехорошая мысль, что тварь может быть не одна.

Пришлось справляться в одиночку, хоть это и было кратно тяжелее. Он отступал, увертывался и снова отступал, выцеливал существо, но никак не мог попасть и лишь валил выстрелами деревья. Переломить ход сражения помогло только открытие, что тварь перед «прыжком» всегда смотрела в его конечную точку.

А когда она, подстреленная в самом начале телепортации и ей же расщепленная в неприглядное месиво, прекратила двигаться, и на поляне стало тихо, Невер впервые расслышал истошный, полный неизбывного ужаса крик из кустов.

Зафиксировать показания пострадавших об увиденном «по ту сторону» не представляется возможным — по одной простой причине, в отчетах называемой «необратимыми изменениями психики» и «молниеносной деградацией личности». Эти несчастные возвращаются из-за грани полностью безумными.

Невер знал, как это выглядит. Пятнадцать лет назад агент Джефф погиб в самом центре аномальной зоны, его реверсировали, и на глазах у всего отряда с ним случилось что-то, что было хуже смерти.

Это вселяло первобытный, до печенок пробирающий ужас, минуя рациональное мышление.

Ни одному из них по завершении миссии не стерли память о том событии, хотя процедура, действующая в том числе и на агентов, существовала. Невер сам запретил себе вспоминать — ради сохранения здравомыслия.

Их нашла явившаяся на сигнал бедствия медбригада организации. К тому времени выдохлись они оба: и бьющийся в судорогах необъяснимо седой Илья, захлебывающийся сиплым криком, и удерживающий его Невер.

В вертолете Невер далеко не сразу смог открыть глаза. Хоть раз взглянуть в сторону того, что осталось от его напарника — не смог вовсе. Мешала память об увиденном пятнадцать лет назад и сейчас. Теперь это, жадное и голодное, жило на дне зрачков Ильи — и, бесконечно жуткое в своей неправильности, все пыталось выбраться наружу.

А Илья продолжал кричать, даже давно сорвав голос.

* * *

— Невер, мне нужен от тебя отчет по миссии, — Алиса говорит мягко, но под этой мягкостью искусно запрятан металл. — Не ради формальностей.

— Погибли гражданские, — трезвый как стекло Невер не спрашивает — утверждает, все так же не поднимая взгляда от поверхности стола и до побеления костяшек стиснув кулаки.

Он не смотрит на нее напрямую, но Алиса все равно кивает и конкретизирует:

— При вскрытии существа ученые обнаружили человеческие останки. В данный момент проводится идентификация и выявление ключевой точки в прошлом.

— Алиса, отправь меня на его ликвидацию, — ожидаемо просит Невер. В его голосе нет ни единой эмоции, зато во вскинутом взгляде их — через край; долг идет рука об руку с отчаянным желанием собственноручно перечеркнуть сегодняшний кошмар, сделать так, чтобы всего этого не произошло.

— То, что случилось с агентом Нео… — под пальцами Невера трещит высококачественный пластик стола, но Алиса даже не сбивается, — это еще одно проявление влияния аномальной зоны. Ее уровень опасности гораздо выше, чем предполагал отдел наблюдения. А ты тоже находился в ней и потому подвержен тому же риску.

В наступившей тишине тиканье настенных часов кажется оглушительно громким. Невер опять старательно не смотрит на начальницу, закаменев лицом и линией плеч: он подчинился ее решению.

— Мне понадобится записывающее устройство. И пять минут, — он говорит рублено и через силу. — Для отчета.

Алиса с готовностью протягивает ему коробочку диктофона, роняет в подставленную ладонь, избегая прикосновения кожа к коже — и отворачивается.

Отворачивается для того, чтобы дать разваливающемуся на части агенту — агенту, который так и останется в этой непереписанной ветке событий, — хоть немного уединения и возможность сохранить лицо.

И для того, чтобы не видеть его склоненной головы, густо запорошенной сединой.