С днём рождения, генерал (гет)

Горо поставил стопку бумаг на низкий деревянный комод и выпрямился, выдыхая с облегчением. Провёл рукой по плечу — будто стряхивая усталость. Отступил на шаг и скользнул взглядом по архивной комнате.

Воздух был плотный, прогретый, ленивый — как мёд. Лето подкрадывалось неслышно: в чуть расплывшихся тенях на татами, в тёплом дыхании ветра — пахнущего бумагой, древесной пылью и чем-то смутно цветущим. Из наполовину открытого окна — бумажного, раздвижного, уже слегка выцветшего на сгибах — тянуло сухим, золотистым теплом.

В углу стоял рекламный стенд с грациозной девушкой в кимоно цвета морской волны, с кисточкой в руке и тёплой улыбкой. Горо невольно задержал взгляд: в пушистых ушках и ясных глазах явно было что-то знакомое… слишком знакомое. Он быстро отвёл глаза, будто надеясь, что образ исчезнет, если на него не смотреть. Нет, ну правда же — это просто случайность. Совпадение. Рекламный образ. Наверняка кто-то вдохновился… ну, чем-то другим.

Рядом криво притулился второй комод — на нём россыпью лежали забытые свитки, обложки новых романов, внутренние памятки редакции. На полках подле него — аккуратные тома и списанные свитки, но ближе к дверям царил полный хаос: здесь явно кто-то искал что-то очень срочно, и — как водится — не положил обратно.

Где-то в соседней комнате кто-то спорил — не громко, просто на повышенных тонах, как это часто бывает в отделе вёрстки⁽¹⁾. За стеной хлопнула шторка, кто-то уронил бумаги — с негромким, но выразительным вздохом. Всё это было удивительно привычно. Ушки Горо чуть дёрнулись — на спор, на звук, на всё сразу. Ещё один обычный день в издательстве.

Он провёл пальцем по краю комода, смахивая пыль. Сегодня было семнадцатое мая. Только семнадцатое. А казалось — середина лета.

─── ⊹⊱✿⊰⊹ ───

Горо вышел в коридор, и дверь архива задвинулась за ним с характерным деревянным шорохом — сухим, как лист между страниц.

Второй этаж издательского дома был невысоким — скорее мансардным: скошенные стены, потолок едва выше, чем рост человека, деревянные балки под самой крышей. Здесь всегда стоял особый запах — тёплого дерева, бумаги и времени. Пол скрипел в привычных местах, но никого это давно не смущало. По обе стороны — узкие двери в архивы, в комнаты редакторов, в крохотную кладовую, которую почему-то все называли «капканом». Кто-то пробежал мимо, чуть не задев его рукавом — девушка с кипой бумаг и очками, съехавшими на самый кончик носа.

Спускаясь по крутой лестнице, уже можно было разобрать голоса: кто-то сверял вслух, кто-то звал помощника, где-то хлопнула дверь, а с конца коридора донеслось сдержанное: «Осторожнее с краской!» — за этим последовал треск, от которого Горо вздрогнул.

Воздух на первом этаже был совсем другим — горячее, плотнее. Пахло свежим рисом, которым кто-то перекусывал на бегу, сушёными водорослями, чернилами и свежей бумагой, только вынутой из пачки.

По коридору прошёл юноша, уткнувшись подбородком в коробку. За ним шла старший корректор — с планшетом⁽²⁾ в одной руке и сосредоточенностью, которой хватило бы, чтобы исправить саму молнию в небе — в другой.

Работы было действительно много. В этом месяце выходил юбилейный, десятый том одного из самых читаемых лёгких романов в Инадзуме. Лимитированное издание, тиснёная обложка, дополнительные страницы от автора, разворотные иллюстрации, эксклюзивные заметки. Всё — важно. Всё — срочно. Всё — идеально.

И, разумеется, вчера.

Юбилей требовал не только качества, но и душевности. Все знали: если сделать хорошо — поклонники будут вспоминать этот выпуск как событие. Если нет — тоже запомнят. Просто с другими чувствами и на гораздо дольше. Поэтому на всех этажах царила предельная сосредоточенность. И ровно столько же — суеты.

Из-за двери отдела редакции донёсся взволнованный голос, полный неподдельного драматизма:

— У нас опять дедлайн?!

Тон был такой, будто на крышу здания уже начал садиться метеорит, и только успеть что-то сдать может его остановить.

Горо не стал заглядывать внутрь — это был уже третий конец света за месяц. Трагический крик, шуршание страниц, лёгкий запах зелёного чая и отчаяния — вся эта симфония знакома до последней ноты. Хотя метеорит, нередко, всё-таки приходилось ловить кому-то конкретному. Иногда — ему.

Отдел иллюстраторов находился в крыле, где всегда было особенно светло — широкие окна, раскрытые занавески. Здесь, как обычно, царил творческий беспорядок — не тот, что вызывает тревогу, а тот, в котором, по уверению самих художников, «всё на своих местах, просто вы этого не понимаете».

С порога уже слышалось шуршание кистей и ровный, убаюкивающий стук резца по дереву — с короткими, глухими паузами, как вдохи между ударами. В воздухе пахло терпко: мокрой бумагой, свежими красками и сухим деревом. Где-то здесь его уже ждали печатные формы — новенькие, только вырезанные, с чуть тёплой поверхностью и тонким рельефом, как у хорошо отточенного воспоминания.

Одна из художниц — в круглых очках, с заправленными за ухо прядями и отпечатками туши на щеке — подняла на него глаза и кивнула:

— Готово. Только аккуратно — они едва просохли.

На плоском деревянном лотке лежала пара досок, вырезанных с такой точностью, будто каждая линия в них была поставлена в дыхании. Горо склонился ближе — и на миг замер.

Доски были великолепны.

Тонкий резной орнамент по краю — словно затейливое кружево из золота. В центре — девушка в развевающемся кимоно, будто пойманная в танце. Она кружилась под ветвями сакуры, и каждый лепесток, будто пойманный ветром, был вырезан так живо, что казался готовым соскользнуть с поверхности. Всё в этой композиции было движением — светом, ветром, дыханием.

Он осторожно взял доски обеими руками и направился в коридор — в сторону отдела печати. Тёплое дерево приятно отдавало в пальцы, как будто в нём и правда жила весна.

Он прошёл всего несколько шагов — и почти сразу услышал знакомый, мягко-ленивый голос:

— Осторожнее с этими досками, генерал.

Горо вздрогнул — словно голос прошёлся по позвоночнику.

— Будет жаль, если на обложке юбилейного издания вместо цветущей сакуры появится, скажем… чей-нибудь хвостик.

Слова прозвучали мягко, почти ласково — но в них уже пряталась улыбка. Горо резко выпрямился, как доски в его руках — только держался куда менее уверенно. Хвост взметнулся почти по команде — так резко, будто сам отдал честь.

Яэ Мико, будто ни при чём, прошла мимо — плавно, с той самой улыбкой, явно довольная произведённым эффектом.

Горо постарался не выронить ни одного слова. Или доски. Особенно доски.

─── ⊹⊱✿⊰⊹ ───

Поручения сменяли друг друга, не давая передохнуть: редакторы ждали списки, корректоры — бумаги, дизайнеры — подтверждений. Всё горело, всё срочно. Иногда казалось, что сам дом двигался вместе с ним — в ритме шагов, в шелесте страниц, в звуке чайника, который снова и снова закипал где-то в коридоре.

Иногда Горо казалось, что Яэ не ходит по коридорам — она просто появляется. Там, где он меньше всего готов к встрече. Ни шагов, ни предупреждения — только голос, мягкий, как вуаль, и слова, которые звучали безобидно… ровно до того момента, как попадали в цель. Уклониться было невозможно: каждая её фраза била точно — как выстрел по открытой позиции. А он, как всегда, оказывался на линии огня — без шансов уклониться.

К вечеру здание стало потихоньку выдыхать. Голоса стихли, двери хлопали всё реже. Бумаги больше не сыпались с торопливых рук, в коридорах стало слышно собственные шаги — глухо, будто внутри уже говорили тишиной. Тени вытягивались по стенам, а свет за бумажными дверьми становился редким и мягким, как тихие огоньки, оставленные гореть для тех, кто не ушёл.

Осталось всего несколько человек: пара редакторов, иллюстратор, ассистентка, Горо — и, разумеется, Яэ Мико. Работа продолжалась, но ритм стал другим: тише, глубже — как дыхание, вошедшее в ровную ночь.

─── ⊹⊱✿⊰⊹ ───

Все, кто остался, были в одном кабинете.

Комната была небольшой, но в ней собралось всё, что нужно для ночной работы: разложенные черновики, сдвинутые друг к другу низкие столы, подушки вместо стульев, сползший на бок стопкой справочник типографских размеров. В углу кто-то уже расстелил футон⁽³⁾, хотя всерьёз ложиться никто не собирался. Окно было приоткрыто: за шёлковой занавеской колыхался ночной воздух, тихий и обволакивающий, как мягкое одеяло. Над столами горел бумажный фонарь, давая тёплый, чуть рассеянный свет. Он ложился на страницы и ладони, на плечи и рукава — и от этого в комнате становилось чуть теплее, чуть тише — будто сама ночь была не против остаться с ними.

Кто-то зевнул. Кто-то поправил очки, шурша бумагами. Кто-то потянулся к чашке. Никто не вставал. Все работали — спокойнее, чем днём, как будто сама ночь приглушила темп.

Яэ сидела у самого окна, полуобернувшись, с каким-то особенно хищным вниманием просматривая отредактированный разворот. Закладка в её пальцах неторопливо касалась бумаги, будто размышляла вместе с ней.

А за одним из столов сидел Горо. Он склонился ближе к распечатке, удерживая край рукой — почти ласково, чтобы не сдвинуть соседние листы. Смотрел сосредоточенно, вчитываясь в детали: проверяя подписи, сопоставляя, сверяя. Хвост иногда чуть подрагивал, будто подсказывал темп. Он дышал ровно, плечи были расслаблены — и казалось, что сейчас он действительно просто часть этой общей, тёплой тишины. Такой же, как свет на столе. Как пар над чашкой. Как закладка в руках Яэ.

Пар над чайником становился всё гуще. Сначала он просто лениво клубился над носиком, потом начал подрагивать — и заструился в сторону окна, будто сам искал выхода.

Горо отвлёкся от бумаги и поднял взгляд на чайник. Несколько секунд он просто смотрел, нащупывая глазами свободное место, куда его можно переставить. Он чуть подался вперёд, уже намереваясь подняться…

Как в следующий миг кто-то прошёл мимо него — быстро, легко, как тень. И уже в следующем движении — Яэ склонилась над чайником. Тонкие пальцы, уверенно, без суеты, сняли его с источника жара и поставили рядом — на подставку, прямо на общий стол, где лежали бумаги и заметки. Он чуть звякнул — коротко, как вздох.

— Вы так внимательно на него смотрели, генерал, — тихо заметила она, не поднимая взгляда, — что я начала переживать: не думаете ли вы, как его победить в честном бою?

Горо вздрогнул.

— Я… я просто хотел… — начал он, выпрямляясь, — …это… он уже, ну… закипел. Убедиться.

Он чувствовал, как уши начинают предательски гореть. А вместе с ними — что-то ещё, где-то под кожей, ближе к шее — к голосу, который никак не хотел звучать ровно.

Она не сказала ни слова — просто взяла чайник и плавно подняла его, чуть выше, чем было нужно. Чай зазвенел в чашке тонкой, ровной струйкой. Всё было чересчур аккуратно: как она наклонила запястье, как придержала крышку одним пальцем, как на миг замерла — будто позволяя пару подняться повыше. Тот коснулся её руки, и её уши едва заметно вздрогнули. Она знала — конечно знала, что он смотрит. Улыбка появилась на её губах медленно, почти рассеянно. Почти.

Она перевела взгляд на Горо — скользнула, легко, будто невзначай. Проверила. Убедилась. И молча протянула чашку.

Он принял её обеими руками — аккуратно. Слишком аккуратно. Пальцы коснулись её ладони — всего на долю секунды, но именно столько и нужно. И тут же — едва заметное движение хвоста. Совсем небольшое. Но достаточно, чтобы выдать всё остальное.

Он кивнул. Слишком быстро. Слишком резко. И, пожалуй, чуть крепче, чем нужно, обхватил чашку — будто она могла спасти хотя бы от взгляда.

Яэ налила себе чай — так же медленно, чуть выше, чем нужно, с привычной плавностью движения — и, не торопясь, пересела за соседний с Горо стол. Несколько секунд она разглядывала свои бумаги, потом взяла один из черновиков и, не поднимая взгляда, принялась что-то сверять, держа закладку в пальцах, как изящное оружие.

Горо, наконец, взял чашку как человек, а не как генерал на поле боя. Получилось не сразу, но получилось. Чай уже остыл до приятного тепла, и это немного помогало вернуться к делу. Он снова склонился к своим бумагам — привычное, успокаивающее движение.

Одна из девушек шепнула что-то соседу, и тот в ответ просто кивнул. Ассистентка уже, кажется, читала четвёртый раз одну и ту же страницу — взглядом, в котором уже жила капитуляция. Один из редакторов безнадёжно листал назад — как будто в попытке вернуть контекст. Легко шелестели страницы, и всё это складывалось в ритм, знакомый и уютный, как дыхание перед сном.

Горо дочитал документы, сделал пару сдержанных пометок сбоку — и, слегка потянувшись, отложил их в сторону. Поднёс чашку к губам, сделал глоток… и только собрался выдохнуть, как перед ним лёг новый лист. Аккуратно выровненный, развернутый нужной стороной — как будто он сам вызвался это прочесть.

— Вы ведь не откажете мне в маленьком одолжении? Просто скажите, не слишком ли это сбивается с остального текста. — Яэ произнесла это тихо, не отрывая взгляда от своей страницы — но лист всё же пододвинула, точно и без паузы.

Он кивнул и взял лист. Читал медленно, про себя — с той сосредоточенной осторожностью, какую сохраняют на незнакомой местности. Текст был… живой. Лёгкий. Может быть, даже слишком. Где-то между абзацами он заметил, как уши у него едва дрогнули, а щёки стали теплее обычного — что-то в интонации цепляло тонко, но неотступно.

А потом — эта строчка:

«Он посмотрел на неё и понял: всё, что он считал боем, было признанием.»

Лист чуть качнулся в его руках. Ушки подались назад — едва заметным, но говорящим движением. Щёки вспыхнули — уже заметнее.

И именно в этот момент закладка выскользнула из пальцев Яэ и мягко упала на стол. Ничего особенного. Просто совпадение. Разумеется.

Звук заставил его поднять взгляд — и встретиться с её глазами. Она смотрела прямо, с выражением вежливого извинения. Почти.

— Что скажете, генерал? — её голос был мягким. — Очень тонко, правда? Иногда отдельные строки могут сказать больше, чем весь текст.

Горо вздрогнул. Уши взметнулись вверх, хвост дёрнулся — как всегда, независимо от воли. Он попытался ответить, но голос предательски подвёл первым:

— Я… то есть… текст… он, правда, довольно… — он запнулся, — …неплох.

Пара редакторов за соседним столом с трудом сдержали хихиканье. Одна из них прикрыла рот, будто зевала, но глаза блестели.

Он взял чашку и отпил, стараясь выглядеть спокойно. Это, по крайней мере, было чем-то, с чем он точно знал, как обращаться.

Горо сделал ещё один глоток. Чай был уже не горячий, но всё ещё тёплый — ровно настолько, чтобы не спешить. Он пил медленно, будто вытягивая из чашки лишние секунды тишины. Было уже далеко за полночь. На мгновение показалось, что в комнате стало ещё тише. Даже страницы почти не шелестели.

И в этой тишине — как будто само собой — одна из редакторов мирно заснула, уронив голову на стопку черновиков. Щекой она аккуратно приложилась к драматическому признанию под звёздным небом — словно вся эта сцена предназначалась именно ей.

Яэ поднялась с той самой неспешной грацией, будто знала, что всё произойдёт именно так. Она подошла, взяла тот самый футон, расстеленный у стены — легко, в одно движение — и, не спеша, накрыла редактора, аккуратно подоткнув край у плеча. Почти как плед. Почти как дома.

— Мы её потеряли, — сдержанно сообщил второй редактор с другого конца стола, вполголоса.

— Пала в бою, — добавила иллюстратор, кивая с серьёзным видом. — Но с честью.

Яэ тихо хихикнула, чуть вскинув брови — и, не глядя на Горо, сказала вполголоса:

— Вы же не дадите нам потерять всех тут по одному, генерал?

Горо слегка выпрямился.

— Я… буду следить за обстановкой, — сказал он с запоздалым кивком. — Пока потери минимальны.

Он сделал ещё глоток чая, чуть быстрее, чем нужно — и с видом, что это было стратегическое решение. Но уши всё равно дрогнули — едва, но достаточно, чтобы выдать остальное.

Яэ уже вернулась к своему месту, не сказав больше ни слова. Но на губах всё ещё жила та самая улыбка — чуть спокойнее, чем прежде. И чуть теплее.

─── ⊹⊱✿⊰⊹ ───

Горо поставил чашку на стол и невольно взглянул на часы. Стрелки остановились на 2:17.

«Как же поздно… »

Он выдохнул — не устало, скорее просто глубоко.

«Успеем ли до утра?» — мелькнуло где-то на краю мысли. Но он тут же отогнал её и вернулся к бумагам. Привычное движение: выровнять страницы, взять перо, пролистать вниз. Всё было по плану. Всё было как обычно.

Он не заметил, как рядом кто-то негромко прошептал что-то на ухо другому. Не заметил, как Яэ поднялась, прошла вдоль столов, бесшумно долила чай из чайника в полупустые чашки — не говоря ни слова.

Не заметил, как один из сотрудников тихонько прикрыл рот рукой, будто от зевка — и всё-таки не сдержал лёгкой улыбки.

Он читал. И не слышал, как в комнате наступила особая тишина — та, что бывает только перед чем-то важным, неожиданным… или особенно тёплым.

И только когда Яэ мягко поставила перед ним поднос — он заметил.

Поднос был небольшой, круглый, с потёртой кромкой. А на нём — разноцветные праздничные моти. Круглые, слегка приплюснутые шарики, каждый с ушками, хвостиком и крошечной нарисованной мордочкой. Горо узнал себя сразу — и не потому, что мордочка была особенно точной. Просто… кто ещё это мог быть?

Рядом лежала прямоугольная карточка — плотная, чуть шершавая, с загнутым уголком. На матовой поверхности раскинулись наброски — кое-где аккуратные, кое-где откровенно кривые. В одном углу — тортик со свечами, в другом — пёс с хвостиком, похожим на вихрь. Здесь — две лапки, рядом — цветок, нарисованный будто левой рукой. И ещё один рисунок: фигура, отчаянно напоминающая Горо, но с длинными волосами и… в кимоно?

Он моргнул — и на миг задержал взгляд. Потом перевёл его на текст.

На карточке были слова. По строчке от каждого. Какая-то аккуратная. Какая-то с кривым почерком. Одна — крупная и уверенная. Другая — с наклоном, будто писали на весу. Где-то буквы чуть расплылись, как от чернил, не успевших высохнуть. Где-то — сбились вбок, уползая к самому краю. Но всё это вместе выглядело… по-настоящему. Тепло.

— С днём рождения, генерал, — мягко сказала Яэ.

Без подвоха. Без намёка. Просто голос — спокойный, искренний. Как будто только для него.

Горо поднял взгляд. Медленно.

Все смотрели на него — с теплом, с улыбкой. Не как на генерала. Не как на растерянного собеседника. А просто — потому что он здесь. И они были ему рады. По-настоящему.

Уголки глаз чуть защипало, но он быстро моргнул. Впервые за вечер он почувствовал, как по-настоящему тихо стало. Внутри.

Он открыл рот, но слов не было. Только уши дрогнули.

И хвост, осторожно, будто сам по себе, слегка качнулся за спиной.

Щёки снова вспыхнули, но на этот раз он не отвёл взгляда. Только выдохнул — чуть глубже, чем нужно, — и улыбнулся.

Тихо. Тепло. Как будто внутри что-то распустилось — само, без команды.

— Спасибо.

Он взял одно моти — аккуратно, двумя пальцами, как будто боялся смазать мордочку, — и пододвинул поднос ближе к центру стола.

— Угощайтесь.

Голос прозвучал спокойно, но что-то в нём всё же дрогнуло.

Пару секунд никто не шелохнулся. А потом — почти одновременно — руки потянулись к подносу.

Редактор с другого конца стола вытянул руку и выбрал зелёное моти — с нахмуренной мордочкой, точь-в-точь как у него, когда он смотрит на дедлайны.

Иллюстратор, не раздумывая, взяла голубое — с ушками вразлёт — и, едва взглянув, хихикнула в ладонь.

Ассистентка на миг замерла, но всё же выбрала розовый моти с мордочкой, удивительно похожей на Яэ — вслух, конечно, никто ничего не сказал.

Сама Яэ протянула пальцы к оранжевому — тому самому, где ушки стояли по стойке «смирно». Почти как у Горо.

А пушистое белое — с особенно круглым носиком — тихо поставила рядом со стопкой черновиков, к спящей редакторке.

Она чуть шевельнулась, не просыпаясь, и, кажется, даже улыбнулась во сне.

И в комнате стало ещё чуть теплее.

1) ❧ вёрстка — превращение текста и иллюстраций в готовую страницу перед печатью: аккуратную, читабельную и красивую.

Вернуться к тексту

2) ❧ планшет — деревянная дощечка с прижимом для бумаги.

Вернуться к тексту

3) ❧ футон — тонкий матрас, который расстилают прямо на полу для сна и убирают днём.

Вернуться к тексту