Приключения находят их сами (гет)

Утро Х-го июня не предвещало беды. Автобус, набитый гомонящими пятиклассниками, направлялся в краеведческий музей за город. Вика старалась не отвлекаться на бесконечные «А когда приедем?» и «Можно мы включим музыку?», отвечая терпеливыми улыбками. Она была одним из вожатых, и эта роль ей нравилась. Рядом, через проход, сидел Дима, высокий, со спокойным взглядом. Он тоже был вожатым. Они познакомились несколько месяцев назад, и Вика уже привыкла к его невозмутимому присутствию.

Вика наблюдала за проплывающими мимо деревьями, погруженная в свои мысли. Дети сзади смеялись, кто-то рассказывал анекдот. Всё было обыденно, спокойно. Дима что-то тихо объяснял мальчику, который пытался достать конфету из застрявшего автомата в спинке сиденья.

Вдруг раздался пронзительный, затяжной сигнал клаксона, затем резкий визг шин. Автобус резко дернулся в сторону, будто кто-то невидимый с силой толкнул его. Детей побросало на сиденьях. Вика, не успев схватиться за поручень, полетела вперёд. Из приоткрытой двери багажного отсека впереди салона, где обычно хранили крупногабаритный инвентарь для экскурсий, вылетел огромный, тяжёлый ящик с туристическим снаряжением. Он с грохотом отскочил от потолка и, набирая скорость, полетел прямо на Вику, которая как раз пыталась выровняться после первого толчка. Её отбросило к окну, и ящик летел прямо на неё, обещая размозжить ей голову о стекло.

В эту самую секунду Дима, словно летящий в замедленной съемке, прыгнул. Он оттолкнул Вику с такой силой, что она врезалась в соседний ряд сидений, а сам подставил себя под удар. Глухой, ужасный удар. Ящик с грохотом вмял его в спинку сиденья, раздался хруст. Автобус продолжал неуправляемо скользить, задевая отбойник, затем, с оглушительным скрежетом, вылетел на обочину и, перевернувшись на бок, замер.

Воцарился хаос. Звон разбитого стекла, металлический скрежет, крики детей, смешанные с плачем. Всё кругом было покрыто пылью и мелкой крошкой. Вика, оглушенная, с трудом оттолкнула от себя покореженное сиденье, которое чуть её не прижало. Голова раскалывалась, но она была цела.

Первым делом она огляделась, сквозь панику пытаясь найти Диму. Он лежал скрючившись между сиденьями, часть того самого ящика придавила его тело, прижимая к искорёженному металлу автобуса. Его голова была неестественно вывернута, а изо рта сочилась струйка крови. Одна из его рук была зажата под обломками, а вторая безвольно лежала на груди, неестественно вывернутая. Он не двигался.

— Дима! — её голос был лишь хриплым шепотом, потерянным в общем гаме.

Сквозь слёзы, которые сами выступили на глазах, Вика попыталась дотянуться до него. Дети кричали, некоторые были прижаты сиденьями, другие плакали, зовя родителей. Обломки повсюду.

Вика, шатаясь, пробралась к нему, не обращая внимания на боль в теле. Она опустилась на колени рядом с Димой, её пальцы дрожали, когда она пыталась убрать волосы с его лица. Его кожа была холодной, бледной, а дыхание едва заметно. Он не пришел в себя. Она хотела что-то сказать, выразить всю ту благодарность, весь тот ужас, который охватил её, но слова не шли. Её горло сдавило.

Прибыли другие вожатые, кое-как выбравшиеся из-под обломков, их лица были в крови, но они были живы. Кто-то кричал, пытаясь успокоить детей.

Вика не отрывала взгляда от Димы, в её душе бушевала буря эмоций. Страх за него, ужас от произошедшего, и невыразимая, невысказанная боль от того, что он пострадал, спасая её. Она просто сидела там, сжимая его свободную, окровавленную руку, пока кто-то не закричал, что слышны сирены.

Сирены становились всё громче, разрывая воздух. Через несколько минут сквозь пролом в корпусе автобуса стали протискиваться люди в ярких формах: парамедики, спасатели. Хаос постепенно сменялся организованной суматохой. Вика, всё ещё сидевшая на коленях рядом с Димой, почувствовала, как её осторожно отстранили.

— Девочка, отойди, пожалуйста, — мягко, но настойчиво сказал один из спасателей, его глаза быстро оценивали ситуацию.

Вика лишь кивнула, но не отошла далеко. Она наблюдала, как несколько человек склонились над Димой. Их лица были сосредоточены, движения быстры. Один из парамедиков говорил по рации, его голос был глухим: «Множественные травмы… Черепно-мозговая, возможно перелом руки, конечность зажата… В крайне тяжёлом состоянии».

Каждое слово отзывалось в Вике тупой болью. Она видела, как спасатели пытаются освободить его зажатую руку. Искорёженный металл и тяжелый ящик не поддавались. Раздался резкий звук гидравлических ножниц, скрежет металла. Воздух наполнился запахом масла и бензина. Вика пыталась успокоить себя. Она снова почувствовала, как по щеке скатилась одинокая слеза, но быстро смахнула её. Она не хотела, чтобы кто-то видел её слабость.

Наконец, с неимоверным усилием, Диму удалось извлечь из ловушки. Его бережно положили на носилки. Вика увидела его лицо, теперь ещё бледнее, чем до этого, с отпечатками пыли и крови. Одна рука была неестественно вывернута, а на голове, там, где был удар, виднелась большая рваная рана. Его грудь едва заметно вздымалась. Он был без сознания.

Парамедики быстро зафиксировали его конечности, наложили шину на руку, подключили капельницу. Всё это происходило в считанные минуты. Вика шла рядом с носилками, словно прикованная, пока Диму не занесли в подъехавшую скорую помощь.

— Кто-нибудь из сопровождающих поедет с ним? — спросил парамедик, закрывая двери.

Вика сделала шаг вперед, но её остановила учительница.

— Нет, Вика, тебе нужно остаться с детьми. Мы поедем в другую больницу, где будут принимать остальных, кого нужно осмотреть. С ним поедет один из наших взрослых, — она указала на другого вожатого, бледного мужчину средних лет.

Вика лишь коротко кивнула. Она не могла оторвать взгляда от закрывающихся дверей. Машина скорой помощи, мигая огнями, резко развернулась и умчалась прочь, оставляя за собой лишь эхо сирен.

Оставшаяся часть дня была размытым пятном. Детей быстро эвакуировали, кого-то осматривали медики, кого-то утешали учителя. Вика помогала, отвечала на вопросы, старалась быть собранной, но внутри всё дрожало. Мысли о Диме не давали покоя. Она чувствовала себя парализованной, бесполезной. Все её действия были механическими.

Когда наконец всех детей забрали родители, а раненых увезли, Вика осталась на месте происшествия с другими учителями. Запах бензина и металла всё ещё висел в воздухе. Перевернутый автобус казался жутким монстром. Учительница подошла к Вике.

— Ты молодец, Вика, очень помогла. Теперь тебе нужно домой. Мы сообщим, как только что-то узнаем о Диме.

Вика лишь кивнула. Она чувствовала себя опустошённой. Каждая минута, проведённая там, напоминала ей о мгновении, когда Дима бросился наперерез тому ящику. Её не покидало чувство вины. Он пострадал из-за неё.

По дороге домой она шла молча, словно сквозь туман. В голове крутился образ его неподвижного, бледного лица. Она не понимала, что творится в её душе, но это было что-то новое, глубокое и очень болезненное. Это было больше, чем просто беспокойство за товарища или друга. Это было нечто, что заставляло её сердце сжиматься от страха, что она больше никогда не увидит его спокойных глаз, не услышит его низкого голоса. Она так и не смогла выразить ему свою благодарность, свою панику, своё облегчение от того, что она цела, и свою жгучую боль от того, что он пострадал.

Добравшись до дома, Вика даже не включила свет. Она просто рухнула на кровать, свернувшись калачиком. Слезы, которые она сдерживала весь день, хлынули, беззвучные, горькие. "Пожалуйста, будь жив", — единственная мысль билась в её сознании, пока тьма не поглотила её.

Утро пришло слишком быстро, не принеся с собой ни облегчения, ни ясности. Вика проснулась с тяжелой головой и ощущением пустоты в груди. Солнечный свет, пробивающийся сквозь шторы, казался неуместным и чужим после вчерашнего кошмара. Первое, о чём она подумала, был Дима. Его бледное лицо, кровь, неестественно вывернутая рука… Образ стоял перед глазами, не давая покоя.

Она наспех умылась, проигнорировав завтрак. Руки дрожали, когда она набирала номер школы. Учительница, которая вчера была на месте происшествия, взяла трубку.

— Вика? Всё в порядке? — голос учительницы звучал устало, но заботливо.

— Да, я в порядке. Я хотела узнать… как Дима? — голос Вики дрогнул.

На другом конце провода повисла пауза.

— Он в реанимации, Вика. Состояние крайне тяжёлое. Множественные переломы, сильное сотрясение мозга, внутренние повреждения… Ему сделали операцию ночью. Сейчас он без сознания. Врачи говорят, что ближайшие сутки будут решающими.

Вика крепко зажмурилась. Крайне тяжёлое. Без сознания. Решающие сутки. Это было даже хуже, чем она представляла. Чувство вины обострилось до предела, сдавливая горло. Он мог умереть. Из-за неё.

— Могу я… могу я навестить его? — выдавила Вика.

— Вика, ты же понимаешь, в реанимацию пускают только самых близких родственников. И то, только на короткое время. Он пока никого не может принять. Нам всем нужно просто ждать и надеяться.

Вика лишь тихонько поблагодарила и положила трубку. Телефон выпал из её ослабевших пальцев. Она смотрела на него, как на нечто чужое.

Она провела остаток дня, словно в тумане. Пыталась читать, но буквы расплывались. Включала музыку, но она казалась слишком громкой, слишком навязчивой. Каждое мгновение её мысли возвращались к Диме. Почему он это сделал? Почему именно он, а не кто-то другой? Ей не давал покоя его спокойный взгляд, то, как он без колебаний бросился наперерез летящему ящику. Он не был ей ни братом, ни близким другом в привычном понимании, но чувство, которое её захлёстывало, было таким сильным, таким глубоким, что она не могла его объяснить.

К вечеру она не выдержала. Ей нужно было быть ближе к нему, хотя бы к месту, где он лежал, борясь за жизнь. Сказав родителям, что идёт гулять, Вика отправилась к больнице. Она стояла напротив главного входа, глядя на её безликие, светящиеся окна. За одним из них, возможно, прямо сейчас, Дима боролся за каждый вдох. Мысль об этом была невыносимой.

В горле снова появился ком. Она не понимала, почему ей так больно, почему её так сильно тревожит человек, которого она знала всего несколько месяцев. Это было странно, неправильно. Но она не могла с этим ничего поделать. Просто стояла там, в наступающей темноте, чувствуя себя абсолютно беспомощной.

Холодный ветер подул, заставляя её вздрогнуть. Вика крепче закуталась в куртку. Она не могла войти, не могла ничего сделать. Но и уйти тоже не могла. Она просто стояла и смотрела на больницу, словно пытаясь своей внутренней энергией, своим молчаливым присутствием, передать ему силы.

«Держись, Дима", — беззвучно шептала она, её глаза были сухими, но внутри всё кричало. — «Пожалуйста, держись».

Дни слились в одно непрерывное, тягучее ожидание. Каждое утро Вика просыпалась с той же болью в груди, что и ложилась спать. Первым делом она проверяла телефон, надеясь на сообщение от учительницы, но их не было. Тишина давила, и эта неизвестность была хуже всего.

В школу она ходила механически. Уроки проходили мимо сознания, голоса учителей казались приглушёнными, лица одноклассников — размытыми. Они что-то обсуждали, смеялись, готовились к выпускному, а Вика чувствовала себя за стеклом, отрезанной от их беззаботного мира. Несколько раз к ней подходили девочки, спрашивали про Диму, выражали сочувствие. Вика отвечала коротко, скупо, иногда просто кивала. Внутри у неё всё сжималось, но она не могла и не хотела делиться этой болью. Она чувствовала, что никто не поймёт, насколько глубоко это в ней сидит.

Родители, видя её подавленное состояние, пытались говорить с ней, но Вика лишь пожимала плечами или отвечала односложно. «Всё хорошо», «Я просто устала». Они были обеспокоены, но не могли докопаться до истинной причины её отстранённости. Она не могла объяснить им, что её не отпускает образ Димы, его неподвижное тело, запах больницы, ощущение его зажатой руки.

Один друг звонил каждый день. Его звонки, раньше приносившие радость, теперь вызывали лишь раздражение. Он говорил о своих делах, о том, как скучает, как ждет их встречи, но его слова казались поверхностными и пустыми на фоне того, что переживала Вика.

— Ты какая-то отстранённая, — сказал он однажды, и в его голосе прозвучало недовольство. — У тебя что-то случилось?

Вика запнулась. Она не могла ему рассказать. Он не был здесь, не видел этого, не почувствовал бы весь ужас и беспомощность.

— Просто устала. Много учёбы, — солгала она.

Его вздох на другом конце провода был красноречивым. — Ну ладно, не грузись так. Всё пройдёт.

«Нет, не пройдёт», — подумала Вика, глядя в окно. Это не было усталостью. Это было нечто иное.

Каждый вечер, после школы, Вика снова отправлялась к больнице. Она сидела на скамейке в небольшом сквере напротив, наблюдая за окнами реанимационного отделения. Её взгляд упорно искал какой-либо знак, какой-либо намёк. Она не ждала чуда, но отчаянно цеплялась за надежду. Иногда ей казалось, что из глубины этих стен доносится его боль, его борьба.

На четвертый день после аварии Вика получила сообщение от учительницы. Её сердце замерло, когда она увидела уведомление. Пальцы едва слушались, когда она открывала его.

«Вика, у нас хорошие новости. Дима вышел из критического состояния. Его перевели из реанимации в обычную палату. Он пришёл в себя. Врачи говорят, что он сильный, но предстоит долгая реабилитация. Можешь передать родителям».

Глаза Вики наполнились влагой. Она не заплакала, но почувствовала, как огромное напряжение отпустило её. Он жив. Он выжил. Это было всё, что ей нужно было знать. На мгновение она почувствовала себя так легко, словно камень упал с души.

Она снова пошла к больнице. На этот раз она знала, что он там, что он дышит, что он очнулся. Она стояла у входа, не решаясь войти. Учительница сказала, что посещения ещё ограничены, но это не останавливало её. Ей просто нужно было быть рядом.

Вика представила его. Какой он сейчас? Помнит ли он? Чувствует ли он её молчаливую поддержку?

Она провела у больницы еще час, потом еще один. Наконец, когда совсем стемнело, она решила уйти. Но перед тем, как повернуть за угол, она бросила последний взгляд на здание. И в этот момент она раздумывала о том, почему же он это сделал? Из-за того что он вожатый, из-за дружбы или просто он такой человек? — это казалось ей совсем неясным, очень размытым, непонятным.

Вике уже сообщили, что Диму перевели в обычную палату, но дни все еще тянулись за днями, каждый одинаково серый и мучительный. Школа, уроки, одноклассники — всё казалось нереальным, далёким. Ежедневные походы к больнице стали её тайной рутиной.

Разговоры с матерью стали формальностью. Мамина забота, попытки отвлечь её, казались Вике бесполезными. Она не рассказывала о своих чувствах, о ежедневном страхе, о безнадёжном ожидании.

Наконец, через несколько дней после сообщения о переводе Димы в обычную палату, Вика решилась навестить его. Она взяла с собой немного гостинцев.

Номер палаты был написан на двери маленькой бумажкой. Вика глубоко вдохнула и открыла дверь.

Палата была пуста. Белая, стерильная, пустая. Только лёгкий запах дезинфекции. На тумбочке лежала аккуратно сложенная рубашка, пара книг, пустой стакан. Ни записки, ни объяснений. Только пустота.

Вика медленно опустилась на стул. Корзина выпала из рук, и еда рассыпалась по полу. Шум в ушах, пустота в голове. Она не стала никому рассказывать о пустой палате. Слова казались лишними, неспособными передать тот ледяной страх, который сковал её. Бегство Димы стало очередной загадкой.

Она вышла из палаты, чувствуя себя разбитой. Холодный страх, ощущение пустоты и собственной вины — всё это сжало её сердце в тисках. Она не понимала, почему он это сделал, но главной целью было его найти.

Кто знает, может он всё это время просто был рядом с ней. Может, он и сам ее найдет..

Несколько дней Вика провела в состоянии оцепенения. Школа, дом, улица — все слилось в одно бесформенное пятно. Страх и беспомощность давили на неё с неимоверной силой.

Вечером, не в силах больше сдерживаться, Вика вышла из дома. Она шла наугад, пока не оказалась на окраине города, у старого, заброшенного здания с разрушенной крышей. Подъём был крутым и опасным, но Вика не замечала ни усталости, ни страха. Её вела лишь тупая, навязчивая потребность куда-то уйти, скрыться от собственных мыслей.

Взобравшись на крышу, она опустилась на край, свесив ноги вниз. Городские огни казались маленькими, мерцающими звёздами. Тишина была глубокой, пронзительной. Вика закрыла глаза, пытаясь хоть ненадолго забыться.

— А ты всё-таки поднялась, — раздался тихий, хриплый голос из темноты.

Вика резко открыла глаза. Сердце замерло. В нескольких метрах от неё, спиной к краю крыши, сидел Дима. В одной руке он держал маленькую бутылку, из горлышка которой иногда делал глоток. В другой — дымящуюся сигарету, которую он медленно подносил к губам. Это был алкоголь. Вика узнала запах. И сигареты.

Он не повернулся к ней, продолжая смотреть на городские огни. Его фигура была худой, одежда — мятой. Он выглядел совершенно сломленным, измученным. Его лицо было бледным, глаза — потухшими. Даже издалека Вика видела, как сильно он изменился за эти дни.

Несколько секунд они молчали, глядя в одну точку — на мерцающие огни внизу. Тишина была густой, напряжённой. Только лёгкий ветер шелестел где-то внизу, в городе, да скрипнул камень под ногой Вики, когда она едва заметно дрогнула. Вика чувствовала, как её собственные эмоции накладываются на его состояние — пустота, страх, отчаяние.

Дима сделал глубокий вдох, выдохнул дым и, не оборачиваясь, тихо добавил:

— Я знал, что ты придёшь..

Слова Димы повисли в воздухе, гулким эхом отражаясь от зданий внизу. «Я знал, что ты придёшь». В его голосе не было ни удивления, ни укора, только глухая констатация факта. Вика застыла. Она не знала, что ответить. Все её мысли, которые крутились в голове на пути сюда, исчезли, столкнувшись с этой новой реальностью — Дима здесь, пьёт, курит, сломлен, но не пьян. И он знал, что она придет.

— Ты… почему ты здесь? — наконец выдавила из себя Вика, её голос дрожал от холода, то ли ночного, то ли от происходящего.

Дима сделал ещё одну затяжку, медленно выдохнул дым в ночное небо. Огонек сигареты ярко вспыхнул в темноте, осветив на мгновение его осунувшееся лицо. Вика заметила бледность его кожи, напряжённую линию челюсти, как будто он стискивал зубы от боли.

— А где мне ещё быть? — Он отпил из бутылки, стоявшей в руке. — В больнице? Где меня держат, как экспонат? Где все смотрят на меня, как на разбитую игрушку?

Вика сжала кулаки, чувствуя, как внутри нарастает волна тревоги. Он не сказал, что с ним произошло, не объяснил свой побег. Вместо этого он говорил о больнице, избегая самой сути.

— Но… тебя же искали, — прошептала Вика, пытаясь вернуть разговор в русло реальности. — Твоя… твои родители…

Дима спокойным голосом ответил.

— Мои родители... Им это неинтересно.

Вика замолчала, чувствуя, что попала в ловушку его мрачного настроения. Она увидела, что вокруг него лежала целая гора пустых бутылок, одинаковых, блестящих в лунном свете. Это было странно. Он пил, курил, но в его поведении не было и намёка на опьянение. Его движения были точными, взгляд — хоть и тяжёлым, но совершенно ясным.

— Ты сбежал, Дима, — сказала она твёрже. — Все волнуются.

Он просто молчал, глядя на городские огни. Затушенная сигарета полетела с крыши вниз, вслед за ней отправилась и почти пустая бутылка.

Вика подползла к нему чуть ближе, её сердце сжималось от боли за него. Она вдруг заметила тёмное пятно на его плече, расползающееся по ткани куртки. Оно становилось всё больше. Кровь.

— Дима… — Её голос сорвался. — Что это? У тебя…

Он повернулся к ней. В его глазах по-прежнему читалась невыносимая боль, но сам он оставался Димой, которого она знала, только теперь измученным и истощённым. Физическая боль, очевидно, поглощала его, но не меняла его сущности.

— Да ничего страшного, — хрипло ответил Дима, равнодушно взглянув на пятно.

Вика протянула к нему руку, словно пытаясь дотронуться до плеча, но Дима увернулся. Очень резко и уверенно.

— Дима, это не «ничего страшного»! Это кровь! — Голос Вики стал громче, в нем слышались нотки паники. Она протянула руку, пытаясь дотронуться до его плеча. На этот раз Дима не увернулся. Её пальцы коснулись влажной, липкой ткани. Даже через куртку Вика почувствовала тепло его тела и острую боль, которая, казалось, исходила от него волнами.

Он замолчал, его взгляд вновь устремился куда-то вдаль, в мерцающие огни города. Дыхание стало прерывистым, короткими, хриплыми вздохами. Вика отчетливо видела, как он пытается подавить боль, сжать её в кулак, не давая вырваться наружу. Он не был сломлен, он просто терпел, как будто это было его естественным состоянием.

— Почему ты не пошёл к врачам? Что случилось? — вопросы сыпались из Вики, но он не отвечал. Просто сидел, напряжённый, неподвижный, как скала. Тишина наполнилась его тяжёлым дыханием и быстрым стуком сердца Вики.

Она оглянулась на гору пустых бутылок, лежащих рядом. Он пил, чтобы заглушить эту боль? Но почему тогда не пьян? Его глаза были ясными, хоть и мутными от усталости или чего-то ещё. Это было слишком странно, слишком необъяснимо.

Вика почувствовала, как внутри неё поднимается волна отчаяния. Он всегда отказывался от помощи, но сейчас ситуация была иной. Он истекал кровью.

— Дима, пожалуйста, — умоляла она, — давай спустимся. Тебе нужно к врачу.

Он медленно, почти незаметно покачал головой, не отрывая взгляда от горизонта. Его молчаливое, упорное отрицание было хуже любого отказа. Оно словно говорило: «Нет смысла. Это безнадёжно».

Вика посмотрела на свои руки, потом на Диму, на его рану. Что она могла сделать здесь, на этой крыше, посреди ночи? У неё не было ни бинтов, ни лекарств, ни возможности вызвать помощь, если он сам её отвергал. Она чувствовала себя абсолютно беспомощной, наблюдая, как её друг медленно угасает на её глазах.

Внезапно Дима издал глухой стон, едва слышный, но такой, что Вика вздрогнула. Его тело слегка качнулось, и он инстинктивно прижал руку к раненому плечу. Его зубы были стиснуты, на лбу проступила испарина. Это был не жест, это был неконтролируемый спазм от невыносимой боли.

Вика поняла, что у неё нет времени. Она должна что-то предпринять, не дожидаясь его согласия. В её голове пронеслась шальная мысль, единственная, которая казалась хоть сколько-то реальной в этом безвыходном положении.

— Хорошо, — сказала Вика, её голос стал твёрдым, несмотря на дрожь в руках. — Если ты не пойдешь к врачу, то хотя бы позволь мне что-то сделать. Позволь мне посмотреть рану. Может, я смогу чем-то помочь.

Дима не отреагировал сразу. Он просто продолжал смотреть на город, его взгляд был по-прежнему стеклянным и далёким. Но когда Вика уже почти отчаялась, он едва заметно кивнул, всё ещё не отрывая взгляда от горизонта. Это был настолько мимолётный, почти незаметный жест, что Вика едва его не пропустила. Но он был. Согласие.

Вика почувствовала прилив надежды и решимости. Она осторожно опустилась рядом с ним, стараясь не доставлять ему лишней боли. Её руки дрожали, но она заставила себя быть собранной.

— Мне нужно снять куртку, — прошептала она. — Или хотя бы расстегнуть.

Дима медленно потянул руку к молнии, его движения были замедленными, но твёрдыми. С тихим шорохом ткань разошлась, открывая ещё больше тёмного, влажного пятна. Запах крови стал сильнее...

Запах крови, холодный и металлический, ударил в нос, когда Дима медленно расстегнул куртку. Вика затаила дыхание. Под промокшей тканью скрывалась не просто рана, а что-то гораздо более ужасное. На его левом плече, чуть ниже ключицы, сияла глубокая рваная рана, из которой медленно, но неумолимо сочилась кровь. Одежда прилипла к коже, и Вика с трудом сдержала крик. Рана выглядела так, будто Диму не просто ранили, а рвали. Края были неровными, мясо кое-где виднелось, а вокруг образовался багровый, уже слегка запекшийся ореол.

— О, Боже… — прошептала Вика, её голос был едва слышен. Она прижалась к Диме, пытаясь рассмотреть повреждение в слабом свете фонарей и луны. Ей стало не по себе, но она заставила себя не отводить взгляд. Это было не просто "ничего страшного". Это было очень серьёзно.

Дима не двигался, его взгляд был по-прежнему устремлён вдаль, на огни города. Лишь лёгкая дрожь, пробегающая по его телу, выдавала ту адскую боль, которую он испытывал. Он продолжал молчать, как будто его вовсе не существовало, лишь изредка его дыхание становилось чуть более прерывистым.

Вика судорожно соображала. Ей нужно было остановить кровь, хотя бы на время. Она огляделась по сторонам в поисках хоть чего-то, что могло бы послужить перевязочным материалом. Вокруг лежали лишь пустые бутылки и окурки. Ничего. Абсолютно ничего.

— Мне… мне нужна аптечка, — сказала она, обращаясь скорее к самой себе, чем к Диме. — Или хотя бы чистая ткань.

Она сняла свою куртку, но та была слишком лёгкой и не могла впитать столько крови. Затем её взгляд упал на шарф, который она забыла снять. Он был чистым, плотным, из мягкой шерсти. Не идеально, но лучше, чем ничего.

— Это будет больно, — предупредила Вика, её руки уже потянулись к шарфу. — Но я должна это сделать.

Дима не ответил. Он просто закрыл глаза, глубоко вдыхая и выдыхая через стиснутые зубы. Он был готов терпеть.

Вика аккуратно, стараясь не задеть чувствительные края раны, начала прижимать шарф к плечу Димы. Как только ткань коснулась раны, Дима издал глухой, сдавленный стон, который он пытался тут же подавить. Его тело напряглось, и он слегка дёрнулся. Вика почувствовала, как тепло его крови пропитывает шарф. Она давила сильно, пытаясь хоть немного остановить кровотечение.

Минуты тянулись. Вика держала шарф, её руки онемели от напряжения. Она чувствовала, как её собственное сердце колотится в груди. Дима продолжал сидеть неподвижно, его лицо было бледным, как мел, и покрытым испариной. Он не открывал глаз, но Вика знала, что он всё ещё здесь, на грани сознания, борется с болью.

— Дима, — тихо позвала она. — Ты слышишь меня?

Он медленно кивнул, всё ещё не открывая глаз.

— Мне нужно что-то ещё. Что-то, что сможет плотнее зафиксировать это.

В его глазах не было ни паники, ни испуга, лишь глубокая, изматывающая усталость и боль. Это был тот же Дима, сильный и упорный, но измученный до предела.

Вика снова огляделась, но ничего подходящего не нашла. Она была на крыше, ночью, с истекающим кровью другом, и у неё не было абсолютно никаких ресурсов. Отчаяние снова подступило к горлу. Она держала шарф, прижатый к его ране, и чувствовала себя абсолютно бессильной. Нужно было действовать, но как?

Внезапно Вика вспомнила, что у неё в рюкзаке, который она не снимала с плеча, всегда лежит запасная футболка. Она была старой, но чистой. Это было единственное, что у неё было.

— Подожди, — прошептала она, высвобождая одну руку и пытаясь нащупать рюкзак. — У меня есть кое-что ещё.

Дима не ответил. Он просто терпел, его дыхание было неровным, но он продолжал сохранять поразительное спокойствие. Вика поймала себя на мысли, что он, кажется, привык к боли, привык к тому, чтобы скрывать её. И это пугало её больше всего.

С трудом расстегнув молнию рюкзака, Вика вытащила скомканную старую футболку. Она была хлопковой, довольно плотной. Не раздумывая, Вика разорвала её пополам. Одна часть послужила дополнительной прокладкой, которую она приложила поверх шарфа, стараясь максимально закрыть рану. Другую часть она обернула вокруг его плеча и груди, чтобы зафиксировать импровизированную повязку.

— Держи крепче, Дима, — попросила Вика, пытаясь завязать узлы одной рукой, придерживая другой рукой повязку. Её пальцы дрожали, было темно, и страх сковывал движения. Дима медленно поднял руку и прижал её к своей ране, дополнительно фиксируя повязку. Его прикосновение было неожиданно сильным, несмотря на его состояние.

Он тяжело выдохнул, и Вика увидела, как его челюсти снова стиснулись. Повязка, наскоро сделанная из шарфа и футболки, медленно, но верно окрашивалась кровью. Кровотечение не останавливалось полностью, но теперь оно было не таким обильным.

— Этого мало, — прошептала Вика, чувствуя, как слёзы закипают в глазах. — Тебе нужен врач. Немедленно. Она понимала, что оставаться здесь больше нельзя. Эта крыша, ставшая для Димы убежищем, теперь превратилась в смертельную ловушку. Каждая минута, проведённая здесь, увеличивала риск.

— Мы не можем здесь оставаться, Дима, — сказала она, её голос дрожал от смеси страха и решимости. — Я не могу помочь тебе здесь. Ты потеряешь слишком много крови. Дима медленно открыл глаза. В них по-прежнему читалась усталость, но теперь к ней примешивалось и что-то ещё — нерешительность. Он взглянул на свои окровавленные руки, потом на Вику. И впервые за всё это время в его глазах появился проблеск чего-то, похожего на осознание.

— Мне… мне нужно уйти, — прошептал он, его голос был едва слышен. Вика не сразу поняла. Уйти? Куда? От кого? — Уйти? Дима, мы должны спуститься вниз! В больницу! Он покачал головой, слабая улыбка, полная горечи, появилась на его губах. — Нет. Не в больницу. Мне просто нужно уйти. Отсюда. Совсем.

Его слова заставили Вику замереть. Он не просто сбежал, он хотел исчезнуть. И рана была частью этого побега, его последствием. Но куда он мог пойти в таком состоянии? Он был слишком слаб.

— Куда ты хочешь уйти? — спросила Вика, её голос был мягче. Она почувствовала, что если будет давить, он снова замкнется. Дима отвёл взгляд, его глаза вновь устремились в пустоту. — Куда угодно. Только не сюда. Его плечи опустились. Он был измотан до предела, и Вика понимала, что сейчас не время для вопросов. Сейчас нужно было просто выбраться с этой крыши.

Вика сделала глубокий вдох, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Ситуация была критической. Кровь продолжала пропитывать повязку, хоть и медленнее, чем раньше. Дима был на грани, но его отчаянное желание исчезнуть было сильнее боли.

— Хорошо, Дима, — сказала она, стараясь говорить спокойно, несмотря на дрожь в голосе. — Тогда мы уйдём. Но сначала нам нужно спуститься с крыши. Ты сможешь встать?

Дима медленно кивнул, его взгляд стал чуть более осмысленным. Он попытался пошевелиться, но из его горла снова вырвался сдавленный стон. Каждое движение причиняло ему невыносимую боль.

— Обопрись на меня, — предложила Вика, подползая ближе. Она осторожно подставила своё плечо, стараясь не задеть его рану. Несмотря на свою хрупкость, Вика обладала неожиданной решимостью.

Дима посмотрел на неё, потом на протянутое плечо. В его глазах мелькнула тень невыносимой гордости, или, возможно, отчаяния. Он медленно покачал головой, едва заметно. Нет. Он не позволит себе опереться на неё. Не позволит ей видеть себя настолько слабым.

Он стиснул зубы и, тяжело опираясь на одну здоровую руку, медленно, с большими усилиями, начал подниматься. Каждый миллиметр движения отзывался в его теле адской болью. Его лицо исказила гримаса, по лбу струился холодный пот, но он продолжал. Он не издал ни звука, лишь судорожные, прерывистые вздохи вырывались из его груди. Он был измотан, но не сломлен. Вика чувствовала, как её собственное сердце разрывается, глядя на его мучения, но она знала, что не может настаивать на своей помощи.

Наконец, после долгих минут борьбы, Дима встал на ноги. Он покачивался, как тростник на ветру, его колени дрожали, но он стоял. Он не смотрел на Вику, его взгляд был прикован к краю крыши, к темноте внизу. Что-то изменилось в его глазах — появилось дикое, загнанное выражение, как у зверя, загнанного в угол.

Вика не успела ничего сказать. В одно мгновение, прежде чем она успела осознать его намерение, Дима сделал несколько неуверенных шагов к краю. Она вскрикнула, протянув руку, но было поздно.

С глухим шорохом и почти неслышным хриплым выдохом, Дима сделал резкий, отчаянный прыжок. Не вниз по лестнице, не в сторону входа, а с крыши. В темноту. В неизвестность.

Вика подскочила к краю, её сердце замерло. Она судорожно вглядывалась во мрак, пытаясь понять, куда он мог спрыгнуть. Внизу, прямо под ними, была узкая, тёмная щель между двумя зданиями, а дальше — крыша более низкого примыкающего строения, скрытая тенями. Был ли там какой-то выступ? Карниз? Или он просто бросился вниз?

Тишина. Лишь её собственное прерывистое дыхание и далёкий городской шум. Дима исчез. Он просто растворился в ночи, словно фантом.

Вика замерла у края, её тело дрожало от шока и холода. Слёзы текли по её щекам, смешиваясь с испариной. Он сбежал. И сделал это так, как умел только он — отчаянно, опасно и без оглядки на последствия.

Что теперь? Куда он мог деться в таком состоянии, с такой раной? Вика чувствовала себя абсолютно потерянной. Она была здесь одна, на холодной крыше, в окружении пустых бутылок и запаха крови. И она не знала, увидятся ли они ещё когда-то, или же нет...

Десять дней. Десять бесконечных дней прошло с той ночи на крыше. Десять дней, за которые Вика словно прожила целую жизнь, наполненную липким страхом и невыносимой тревогой. Она не знала, что случилось с Димой после его отчаянного прыжка. Никаких новостей, никаких звонков, ничего. Полиция по-прежнему искала его, но безрезультатно.

Вечером десятого дня Вика в очередной раз возвращалась домой. Ноги еле передвигались, в голове кружилась мысль о том, что ей снова предстоит провести вечер в тишине и ожидании. Привычная улица, привычный поворот, привычный вид её двухэтажного дома. Всё как всегда, но что-то было не так. Ещё издалека она заметила это. Входная дверь, обычно плотно закрытая, была приоткрыта. Едва заметная щель, но Вика сразу её увидела.

Сердце ёкнуло. Она замедлила шаг, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Дом был пуст — родители ещё не вернулись с работы. Приоткрытая дверь была плохим знаком.

Осторожно толкнув дверь, Вика зашла внутрь. Прихожая встретила её такой же тишиной, как и всегда, но теперь эта тишина казалась зловещей. Никаких следов взлома, ничего необычного. Вика напрягла слух, пытаясь уловить хоть малейший звук. Пусто. Абсолютно пусто. Но ощущение чужого присутствия, холодное и неприятное, окутывало её.

Её взгляд скользнул по полу. В центре прихожей, прямо на паркете, лежал небольшой, грязный, явно оторванный кусок ткани. Тёмно-серая, с пятнами засохшей грязи и каким-то бурым, едва заметным следом, который Вика инстинктивно приняла за кровь. Кусок ткани был грубым, будто от рабочей одежды, и совсем не похож на что-то, что могло бы принадлежать её семье.

В тот же миг, когда она разглядывала кусок ткани, сверху раздался едва слышный скрип. Будто кто-то очень осторожно передвинул ногу или оступился на втором этаже. Шум был слабым, но в идеальной тишине дома он прозвучал как гром среди ясного неба.

Вика вздрогнула. Страх, холодный и парализующий, пронзил её насквозь. Она инстинктивно выпрямилась, её взгляд метнулся к лестнице. Это не были родители. Они всегда шумно заходили, а этот звук был слишком осторожным, слишком… чужим.

Не раздумывая, повинуясь внезапному порыву, Вика бросилась к лестнице. Один, два, три пролёта — она взлетела по ступенькам, сердце бешено колотилось в груди. Наверху, на втором этаже, было темно. Все двери были закрыты.

— Кто здесь? — прошептала Вика, её голос дрожал.

Тишина. Мёртвая, давящая тишина.

Она осторожно прошла по коридору, прислушиваясь к каждому шороху. Никого. Ни одной живой души. Все двери были закрыты, и никаких звуков больше не было. Но Вика была уверена — она слышала этот скрип. Она была уверена, что здесь кто-то был.

Она остановилась посреди коридора, пытаясь осмыслить произошедшее. Приоткрытая дверь, окровавленный кусок ткани на полу и этот звук. Никого. Но ощущение, что она не одна, никуда не делось. Оно только усилилось, обернувшись липкой паутиной вокруг её сознания. Кто-то был в её доме. И этот кто-то, казалось, специально оставил за собой этот след.

Вика замерла посреди коридора, её сердце бешено колотилось в груди. Ощущение чужого присутствия душило её, а грязный кусок ткани на полу в прихожей казался зловещим предзнаменованием. Она не могла пошевелиться, прислушиваясь к мёртвой тишине дома, пытаясь убедить себя, что ей показалось, что это просто нервы.

Вдруг раздался новый шум. На этот раз это был не лёгкий скрип, а глухой, тяжёлый стук, словно что-то массивное сдвинулось с места или упало на чердаке. За ним последовал приглушённый шорох, как будто кто-то неуклюже двигался по крыше. Звук донёсся откуда-то сверху, снаружи дома, прямо над её головой, казалось, сотрясая саму крышу.

Паника захлестнула Вику с головой. Она не стала дожидаться, что произойдёт дальше. Инстинкт самосохранения взял верх. Ей нужно было выбраться отсюда, сейчас же. Она развернулась и, не разбирая дороги, бросилась вниз по лестнице, к выходу. Дверь, которую она оставила приоткрытой, распахнулась, и Вика выскочила на улицу, вдыхая ледяной ночной воздух.

Она остановилась, тяжело дыша, и подняла глаза. Туда, откуда доносились звуки. К крыше её собственного дома.

И там, на фоне тусклого света луны и далёких огней города, она увидела его. Чёрный, неясный силуэт. Он был большой, слишком большой, чтобы быть птицей, слишком неподвижный для животного. Силуэт был похож на человеческую фигуру.

У Вики перехватило дыхание. Её глаза расширились от ужаса. Она видела, как силуэт медленно, но неумолимо скатывался по покатому скату крыши. Неуклюже, словно он только что очнулся от глубокого сна или был дезориентирован. Возможно, он просто задремал там, пытаясь скрыться от всех, и звук её входа в дом или собственный неловкий поворот разбудили его, заставив потерять равновесие.

Холод пронзил её до костей, но не от ночного воздуха, а от смеси страха и непонимания. Кто это? Что там происходит? Мысли метались в голове, но все они заглушались одним, пульсирующим вопросом: кто?

Силуэт продолжал двигаться, приближаясь к краю, угрожая сорваться вниз. Вика не могла оторвать взгляда, её ноги приросли к земле. Напряжение было невыносимым. Каждая секунда казалась вечностью.

И вот, когда силуэт достиг самого края крыши, когда лунный свет на мгновение упал на его лицо, слегка осветив его черты, Вика узнала его.

Грязное, но явно здоровое лицо. Прищуренные от сна и ночного света глаза. В них читалась лишь глубокая усталость, но не боль или отчаяние, как тогда. Он был потрёпан, его одежда была грязной, кровавой и местами порванной, но он выглядел сильным, крепким. Никаких следов недавней, страшной раны. Никакой крови, никаких повязок.

Спустя долгие мучения — её собственные, пережитые за эти десять дней неизвестности — сквозь пелену ужаса и отчаяния, Вика наконец поняла.

Это был Дима. Он спал на её крыше, истощённый и грязный, но, казалось, полностью здоровый. И теперь он медленно сползал с её крыши, словно пробудившийся зверь.

Вика замерла, её взгляд был прикован к крыше. Сердце билось где-то в горле, заглушая все звуки ночи. Силуэт, сползающий по покатому скату, становился всё чётче в свете убывающей луны. Её мозг отказывался верить. Дима. Он был здесь, на её крыше.

Он продолжал медленно скользить, словно большой, неуклюжий мешок, который вот-вот сорвется вниз. И когда он приблизился к краю, когда лунный свет пал прямо на него, Вика увидела детали, которые повергли её в новый шок.

Его одежда. Она была полностью пропитана кровью. Тёмные, засохшие пятна покрывали его куртку, брюки, казалось, даже волосы. Это была не свежая, а уже бурая, запекшаяся кровь, словно он провёл дни в кровавой бойне. Зрелище было ужасающим.

Но… его лицо. Оно было бледным, грязным, с опухшими веками, словно он только что очнулся от глубокого, тяжёлого сна. Никаких повязок, никаких следов той страшной раны на плече. Он выглядел измождённым, потрёпанным, но… здоровым. По крайней мере, не умирающим. Вика могла разглядеть лишь многочисленные синяки на его скулах и руках, порезы и ссадины, но ни одной раны, которая могла бы объяснить столько крови.

Это была загадка. Почему столько крови на его одежде, если он, казалось, здоров? Чья это кровь? И как он вообще оказался здесь, на её крыше, спустя столько дней?

Дима, наконец, достиг самого края. Его тело резко дёрнулось, когда он потерял опору. Он сорвался, но не вниз, а на широкий карниз, выступающий под скатом крыши. С глухим стуком он приземлился на него, тяжело дыша. Он поднял голову, его взгляд, наконец, сфокусировался на ней.

— Вика? — Его голос был хриплым, едва слышным, но в нём не было и тени прежней надломленности. Он выглядел уставшим, двигался с некоторой неуклюжестью, и было видно, как он с трудом справляется с измождением.

Вика застыла, не в силах произнести ни слова, её глаза были широко распахнуты от шока. Она смотрела на его окровавленную одежду, на его живое, хоть и измождённое, лицо, и не могла связать одно с другим. Миллион вопросов роился в её голове, но ни один не мог быть задан.

Вдруг раздался оглушительный, резкий, раздирающий звук, будто что-то металлическое лопнуло с чудовищной силой. За ним последовал свист, стремительно приближающийся к земле. Секунда. Не больше.

Дима, ещё не до конца очнувшийся, мгновенно отреагировал. Его движения были молниеносными, нечеловечески быстрыми, несмотря на усталость. Он рванул с карниза, не заботясь о высоте или приземлении. Это был не прыжок, а скорее падение, управляемое падение, прямо к Вике. Он приземлился на неё, мощно прикрывая своим телом, впечатав её в землю.

В тот же миг, раздался ещё более громкий, оглушительный БА-БАХ! Земля под ними содрогнулась. Ударная волна сбила с ног, в воздухе повис едкий запах пороха и гари. Это была граната. Она разорвалась прямо рядом с ними, в паре метров от того места, где они сейчас лежали.

Вика почувствовала жгучую боль, но осознала, что основную силу взрыва принял на себя Дима. Подняв голову, она увидела его. Его футболка, и так уже запачканная кровью, теперь была разорвана в клочья, обнажая плоть. По его спине, плечам и бокам струилась свежая, яркая кровь, смешиваясь с уже засохшими пятнами. Это были осколочные раны, многочисленные и, казалось бы, глубокие. Он принял на себя всю мощь взрыва, защитив её.

— Дима! — выдохнула Вика, пытаясь подняться.

Он не отвечал, лишь тяжело дышал, его лицо исказилось от боли. Он прижимал её к земле, его тело напряглось, но в глазах читалась нестерпимая мука.

Она быстро оттащила его за дом, в тень, подальше от улицы. Руки её дрожали, но она действовала на автомате. Вырвала кусок подола своей футболки, попыталась приложить к самым кровоточащим ранам. Она ожидала увидеть глубокие, пульсирующие дыры, но то, что она обнаружила, повергло её в оцепенение.

Кровь текла сильно, но раны, казалось,… затягивались. Прямо у неё на глазах. Они были глубокими и зияющими секунду назад, но по мере того, как она прижимала ткань, края стягивались. Когда она убрала руку, чтобы оценить ситуацию, на его теле остались лишь красные, свежие шрамы, как от давно заживших, но серьёзных порезов. Кровь перестала идти. Это было необъяснимое, мгновенное заживление, которое, как выяснится позже, было уникальным случаем, вызванным специфическим воздействием взрывной волны и состава гранаты, и никогда больше не повторится.

Дима лежал, его дыхание выровнялось. Он посмотрел на неё, потом на свои раны, которые теперь были просто шрамами. В его глазах мелькнул абсолютный шок и непонимание. Он попытался пошевелиться, и на его лице снова отразилась боль, хоть и не такая острая, как могла бы быть от открытых ран. Это была боль от сотрясения, от ушибов, от внутренних повреждений, которые шрамы не скрывали.

— Кто это был? — прошептала Вика, чувствуя, как мир вокруг неё перевернулся. Её дом, её спокойная жизнь, Дима — всё теперь было пропитано кровью, взрывами и необъяснимыми явлениями. А его раны… это было невозможно.

— Я… я не знаю, — выдохнул Дима, его голос был глухим от боли и потрясения. — Я не знаю, как это… как я… Он с трудом поднял руку и провёл по свежим шрамам, его глаза расширились от неверия. — Но… они вернулись.

Едкий запах пороха и жжёной земли висел в воздухе. Мелкие осколки и пыль медленно оседали на мокрую траву. Дом Вики, казалось, выдохнул с облегчением после чудовищного взрыва, но тишина, наступившая после, была ещё более пугающей. Она держала Диму в своих объятиях, прижимаясь к нему всем телом, пока сознание отказывалось верить в то, что только что произошло.

Она отстранилась, глядя на его грудь, на его спину. Там, где секунды назад были рваные раны и потоки крови, теперь остались лишь бурые, чуть припухшие шрамы, словно старые отметины от давних сражений. Ни капли крови больше не сочилась. Его кожа, грязная и потрёпанная, под этими шрамами была абсолютно целой.

Дима тяжело дышал, его лицо было искажено гримасой боли. Он приложил руку к своей груди, затем к шрамам, его глаза расширились от шока и непонимания. Он попытался пошевелиться, но каждое движение отзывалось тупой болью в мышцах и костях, словно его тело было одним большим синяком. Это была не та острая боль от открытых ран, но глубокая, изнуряющая ломота от удара и сотрясения, от которой он едва мог стоять на ногах.

— Кто это был? — повторила Вика, её голос дрожал от ужаса. — Что это было? Дима, что с тобой?! Твои раны… они…

Дима медленно повернул голову к ней, его глаза наконец сфокусировались на её лице. В них читалась не только усталость и боль, но и глубочайшее замешательство.

— Я… я не знаю, Вика, — его голос был хриплым, полным недоумения. Он снова провёл пальцами по зажившим шрамам, будто пытаясь убедиться, что это не сон. — Как они… это… я не понимаю. Я почувствовал, как меня рвёт на куски, Вика! Но… — он не мог закончить предложение, его взгляд был потерян. — Это было… впервые. Я никогда не видел такого. И… думаю, такого больше не будет. Это… это была та граната. Что-то в ней.

Вика тоже была ошеломлена. Слова Димы лишь подкрепили её собственное смятение. Если даже он не понимал, что произошло с его телом, то как ей это объяснить? Это было уникальное, мгновенное исцеление, вызванное, по всей видимости, специфическим воздействием взрывной волны и состава гранаты, и оно никогда больше не повторится.

— А кровь? На твоей одежде… это не твоя кровь, ведь так? — она едва смогла выдавить эти слова.

Дима помолчал, его взгляд стал мрачным, возвращаясь к прежней сосредоточенности.

— Нет, не моя, — он тяжело вздохнул, его тело продолжало дрожать от боли и шока. — Это… их кровь. Я не хотел. Но они… они не оставили мне выбора.

"Их" кровь. Тех, кто охотится. Вика поняла, что Дима не хочет или не может сейчас говорить об этом. Но перед ней был другой Дима. Не тот сломленный, раненый мальчик, прыгнувший с крыши. Этот Дима был опасен. И, возможно, даже смертелен.

— Мы не можем здесь оставаться, — вдруг сказал Дима, его голос был глухим от боли, но твёрдым. Он попытался подняться на ноги, опираясь на Вику, и каждое его движение было болезненным. — Они знают, где ты живёшь. Они видели меня.

Вика тоже встала, её тело всё ещё дрожало. Мысль о том, что эти "они" могут вернуться, заставила её сердце сжаться от ужаса.

— Куда мы пойдём? — спросила она, осматриваясь по сторонам. Ночная улица была пустынна.

Дима оглядел её дом, его взгляд остановился на приоткрытой двери.

— В дом, — сказал он. — Там безопаснее. На время. Нужно понять, что делать дальше.

Вика не могла спорить. В доме, по крайней мере, были стены. И пусть там всё ещё витало ощущение чужого присутствия, оно казалось меньшим злом, чем открытая улица под прицелом невидимых врагов.

Они быстро вошли в дом. Вика захлопнула дверь и заперла её на все засовы. Прихожая встретила их темнотой и той самой, зловещей тишиной. Грязный кусок ткани, лежащий на полу, теперь казался лишь малой частью необъяснимого хаоса, который ворвался в её жизнь.

Дима прошёл мимо неё, его движения были осторожными, каждое усилие отзывалось гримасой на лице. Он направился к окнам, прислушиваясь к звукам снаружи. Его поведение было поведением человека, привыкшего к опасности, но при этом явно страдающего.

— Ты должна мне всё рассказать, — Вика наконец нашла в себе силы. — Всё. С самого начала. Что произошло? Как ты… выжил? И кто эти люди?

Дима повернулся к ней, его лицо было освещено тусклым светом, проникающим через неплотно зашторенное окно. В его глазах отражалась вся тяжесть последних десяти дней.

— Я сам до конца не понимаю, Вика, — тихо признался он, прижимая ладонь к боку, где, видимо, ощущалась сильная боль. — Я помню только, что прыгнул. А потом… темнота. А когда очнулся, я уже был… не совсем собой. И они… они уже шли по следу.

Дом окутала вязкая тишина, лишь их тяжёлое дыхание нарушало её. Запертые двери и окна давали призрачное ощущение безопасности, но Вика знала, что снаружи скрывалась опасность, способная в любой момент разбить это хрупкое спокойствие. Свет уличного фонаря проникал сквозь щели в шторах, отбрасывая причудливые тени на стены и на Диму, который, прислонившись к стене, медленно опускался на пол.

Он всё ещё был в шоке, его лицо было бледным от усталости и боли. Он прижимал руку к боку, его тело периодически вздрагивало. Футболка, разорванная взрывом, теперь свободно висела на нём, открывая бурые, свежие шрамы на плечах и спине — те самые, что образовались прямо на её глазах. Несмотря на то, что кровь остановилась, внутренние ушибы, сотрясение и та постоянная, всеобъемлющая боль, которая преследовала его последние дни, давали о себе знать.

Вика присела рядом с ним, обхватив колени руками. Её собственные нервы были на пределе, но сейчас все её мысли были о Диме.

— Дима, — начала она, её голос был как обычно высоковат, но с небольшой дрожью. — Ты должен рассказать мне всё. Что это было? Кто эти люди? Почему ты… вот такой?

Он глубоко вдохнул, словно собираясь с силами, и поморщился от боли. Его взгляд был далёким, словно он перебирал обрывки воспоминаний, которые сам едва мог понять.

— Я… я прыгнул, Вика, — начал он хрипло, его голос иногда прерывался от боли. — Помню удар. Тьма. Очень долгая. Я не знаю, сколько времени прошло. Кажется, я был в… в каком-то месте. Не знаю, где. Холод. Сырость. И… голоса. Много голосов. Они что-то говорили, но я не понимал.

Он закрыл глаза, морщась от внутреннего напряжения и физической боли.

— А потом… очнулся. Я был в каком-то лесу. Грязный, голодный. И одежда… она уже была такой. В крови. Чужой. Я не знал, откуда она взялась. Я чувствовал… невыносимую боль. Каждая мышца, каждая кость, каждый нерв в моём теле горел. С тех пор так и болит. Постоянно.

Вика слушала, затаив дыхание. Его слова были пугающими и бессвязными.

— И эти люди? — спросила она, стараясь говорить ровнее, но голос всё равно подвёл.

Дима открыл глаза, и в них вспыхнула какая-то дикая, животная осторожность, направленная не на него самого, а на окружающий мир.

— Они появились потом, — ответил он решительно, хоть и очень хриплым голосом, который иногда прерывался. — Сначала я чувствовал, что они близко. Слышал их. Они искали меня. Я не знаю, как, но я… знал, куда бежать. Прятался. Ел что попало, лишь бы выжить. Каждый день — борьба. А потом… я столкнулся с ними. Лицом к лицу.

Он замолчал, его взгляд стал сосредоточенным, обдумывающим произошедшее.

— Это было… необходимо, Вика, — его голос стал чуть громче, но теперь в нём слышались нотки холодной решимости. — Они не… не просто люди. Они… не останавливаются. Они как одержимые. И когда я… когда я вынужден был… защищаться… — он замолчал, проведя рукой по волосам, которые были слипшимися от крови и грязи. — Вот тогда и появилась эта кровь на одежде. Она не моя. Она… их. И это опасно. Очень опасно для тебя.

Вика похолодела. "Защищаться". Если Дима, истощённый и измождённый, в одиночку смог отбиться от целой группы людей, то кем они были? И кем стал он?

— И ты не знаешь, почему они тебя преследуют? — спросила она, голос её снова дрогнул.

Дима покачал головой.

— Я… я знаю, что причина есть, — сказал он, его голос был глухим от усилия, — но… не могу вспомнить. Словно её заблокировали. Я просто знал, что должен держаться подальше от них, чтобы обезопасить себя и особенно тебя. Возвращение к тебе было единственным, что имело смысл.

Он посмотрел на неё, и в его глазах, несмотря на боль и усталость, мелькнула та самая безусловная привязанность, которую он испытывал к ней. В этом взгляде, в самом факте его возвращения к её дому, в том, как он произнёс её имя — во всём этом Вика видела отголоски прежнего Димы, хоть и затуманенные тьмой и болью.

— Я не знаю, что со мной, Вика, — признался он, его голос был почти шёпотом. — Это заживление… я понятия не имею, как это произошло. Я чувствовал, как меня разрывает, когда она взорвалась. Это было… невероятно. Но оно прошло. И больше такого не будет. Это была граната. Какая-то странная реакция. Но боль… боль осталась. Как будто каждый нерв горит. Мне нужно… нужно поспать.

Он поднял на неё взгляд, полный измождения и какого-то мольбы.

— Можно… можно я прилягу на тебя? Так будет… спокойнее.

Вика молча кивнула, потрясенная его просьбой, но не в силах отказать. Дима медленно сполз по стене, пока его голова не оказалась на её коленях. Он примостился, глядя на её красивое, аккуратное, напуганное лицо. Боль все еще искажала его черты, но, устроившись таким образом, он, казалось, нашёл хоть какое-то облегчение. Его дыхание стало глубже, и, не отводя от неё взгляда, Дима уснул.

Она осталась сидеть рядом, прислушиваясь к его дыханию и к тишине снаружи, пытаясь осознать весь ужас и невероятность того, что ворвалось в её жизнь.

Её Дима вернулся. Но он был совершенно другим. И теперь ей предстояло понять, кто он такой. И как защитить их обоих от тех, кто, судя по всему, не собирался останавливаться.

Вика сидела неподвижно, её ноги онемели под весом Димы. Каждая клеточка её тела кричала от усталости, но страх и шок не давали ей ни расслабиться, ни уснуть. Она смотрела на его лицо, такое бледное в тусклом свете уличного фонаря. Морщины боли всё ещё были на его лбу, даже во сне, но сейчас он выглядел… почти мирно. На его волосах запеклась кровь, одежда была разорвана, а под тонкой тканью ощущалась твёрдость его мышц, не такая, как раньше.

"Невероятно," — пульсировало в её висках. Заживление ран прямо на глазах. Постоянная боль. Люди, которые "не останавливаются". И главное — его слова: "Это опасно. Очень опасно для тебя." Её Дима, всегда такой обычный, стал эпицентром чего-то чудовищного и непонятного. И он был привязан к ней, вернулся к ней, несмотря ни на что. Эта мысль, хоть и жуткая, вызывала странное, пронзительное чувство.

Часы на стене тикали монотонно, отсчитывая минуты в наступившей мёртвой тишине. Сквозь шторы проникал всё более заметный серый свет — предвестник рассвета. Птицы ещё не пели, город спал, но для них двоих эта ночь казалась бесконечной. Вика ощущала, как нарастает напряжение в воздухе, словно вот-вот что-то должно произойти.

Дима тихо застонал, и Вика вздрогнула. Его тело на её коленях слегка напряглось. Он медленно открыл глаза, и на секунду в них отразилась та же измождённость и боль, что и до сна. Затем его взгляд сфокусировался на ней, и в нём мелькнула прежняя, хоть и слегка потускневшая, искра. Он с трудом приподнял голову, его хриплый голос был едва слышен:

— Вика...

Она почувствовала, как по её щекам катятся слёзы, но быстро смахнула их.

— Ты как? Больно? — спросила она, её голос всё ещё дрожал, но она старалась придать ему как можно больше твёрдости.

Он медленно покачал головой.

— Всегда больно, — его голос был сух, но с привычной решимостью. — Но… немного лучше. Поспал. Мы не можем здесь оставаться.

Вика вздрогнула.

— Ты что-то почувствовал?

— Нет. Просто… нельзя. Они найдут. Их не остановить, Вика. Они как одержимые. И я… я не могу допустить, чтобы они причинили тебе вред.

Его взгляд был твёрд, как сталь, несмотря на слабость и боль. В нём не было и тени страха за себя, только холодная оценка ситуации и забота о ней. Это был Дима. Тот самый Дима, который всегда знал, что делать.

— Но… почему они тебя преследуют? Что ты такого сделал? — Вика отчаянно цеплялась за крупицы объяснения.

Дима прикрыл глаза, словно пытаясь сосредоточиться, но лишь поморщился.

— Я… я знаю, что есть причина, — он снова повторил это, но теперь с большей уверенностью, — но… она словно заблокирована. Я чувствую её, но не могу вспомнить. Словно какой-то барьер. Но это неважно. Важно, что они не остановятся. И это опасно для тебя.

Его рука, грубая и испачканная, легла на её ладонь, сжимая её. Вика увидела, как в его глазах появилось что-то похожее на панику, но не за себя.

— Мы должны уйти. Прямо сейчас. Пока они не пришли. У них… у них есть способы.

Дрожь пробрала Вику. Слова Димы о "способах" звучали зловеще. Она поняла, что у неё нет выбора. Её дом, её убежище, теперь стал ловушкой.

— Куда? — спросила она, пытаясь мыслить ясно. — У нас ничего нет.

Дима попытался встать. Его тело сопротивлялось, но он медленно поднялся, опираясь о стену. Он прихрамывал, но двигался с удивительной, почти неестественной решимостью.

— Неважно. Главное — подальше отсюда. Бери только самое необходимое. Деньги, документы, телефон. Немного одежды. Быстро.

Его взгляд скользнул по окнам, по запертой двери. Он был настороже, словно зверь, чувствующий приближение хищника. Вика поднялась, её ноги затекли, но она не обращала на это внимания. В её голове вихрем проносились образы — Дима, его кровь, его слова, его раны, которые исчезли на её глазах. И внезапно нарастающее ощущение чужого присутствия за стенами дома.

"Они идут," — эта мысль пронзила её, и она, повинуясь инстинкту, бросилась собирать вещи.

Вика лихорадочно бросилась к шкафу, выхватывая первую попавшуюся одежду: джинсы, пару футболок, тёплую кофту. Затем схватила сумку, сунула в неё кошелёк, паспорт, телефон и зарядку. Руки дрожали, предметы выскальзывали из пальцев. Каждая секунда казалась слишком долгой, каждый шорох за окном — предвестником беды. Она понимала, что их время иссякает.

Дима, хоть и опирался на стену, внимательно следил за каждым её движением, его глаза метались по комнате, словно сканируя пространство. Он подошёл к окну, осторожно приподнял краешек шторы и замер. Его тело напряглось, каждый мускул натянулся, словно струна. Он не видел ничего конкретного, но ощущение, что за ними наблюдают, было невыносимым. Он не чувствовал страха, только инстинктивное понимание надвигающейся опасности и холодную решимость защитить.

— Они здесь, — хрипло выдохнул он, и его голос, полный привычной уверенности, теперь был таким глухим, что Вика едва его услышала. — Чувствую. Снаружи.

Слова Димы ударили, как электрический разряд. Вика замерла, прижимая сумку к груди. Сердце колотилось как сумасшедшее. Она подошла к нему, пытаясь заглянуть сквозь щель в шторах. Улица была пуста, освещённая только тусклым светом фонарей и начинающимся рассветом. Ни машин, ни людей. Только тишина, которая теперь казалась не успокаивающей, а наоборот, зловещей.

— Что мы будем делать? — прошептала она, её голос был едва слышен.

Дима резко обернулся, его взгляд был сосредоточенным.

— Через заднюю дверь. Там меньше света. И в кусты. Постараемся оторваться в темноте.

Он двинулся к кухне, хромая, но быстро. Вика последовала за ним, чувствуя, как адреналин заставляет её двигаться быстрее. В кухне Дима подошёл к задней двери, ведущей во двор. Он осторожно приоткрыл её. Из щели повеяло ночной прохладой и запахом мокрой травы.

— Сейчас, — сказал он, его голос был суровым и бескомпромиссным. — Бежим. И ни слова.

Он первым вышел наружу, сливаясь с тенями. Вика, сглотнув, последовала за ним. Задний двор был тёмным, заросшим кустами и старыми деревьями. Они скользнули между ними, обходя дом с тыльной стороны, стараясь держаться подальше от редких просветов уличного света.

Каждый шаг Димы был мучительным, но он держался, стиснув зубы. Вика видела, как он сжимает кулаки, как его лицо искажено болью, но он продолжал двигаться, не сбавляя темпа. Она же старалась не отставать, спотыкаясь о неровности земли, ветки хлестали её по лицу, но она не обращала на это внимания.

Внезапно с улицы раздался глухой удар, словно что-то тяжёлое упало на землю. За ним последовал скрежет, а затем звук разбитого стекла. Это было их окно. Или дверь. Они нашли их.

Дима резко остановился, толкнув Вику в густые кусты. Он прижался к земле, прислушиваясь. Звуки из дома усилились: шаги, голоса, приглушённые, но отчётливые. Они были внутри.

Вика лежала, затаив дыхание, её сердце стучало так громко, что, казалось, его могли услышать даже преследователи. Она чувствовала холодную землю под собой и запах сырой листвы. Рядом Дима дышал тяжело, но ровно. Он был здесь, рядом с ней, и это было единственным утешением в нарастающем хаосе.

— Тихо, — прошептал он, едва касаясь её руки. — Не шевелись.

Они ждали, пока звуки внутри дома не начали стихать, а затем снова раздались, но уже ближе, во дворе. Кто-то обходил дом, ища их. Дима медленно, миллиметр за миллиметром, отползал дальше в тень, увлекая за собой Вику. Они двигались бесшумно, как тени, растворяясь в предрассветном мраке, прочь от некогда безопасного дома, который теперь стал центром новой, неизвестной угрозы.