Уставшее солнце (гет)

Воздух в лаборатории «Орион» всегда был пропитан озоном и тревогой. Для трёхлетней Кассиопеи Блэк мир казался коробкой из бетона и стали, где звучали чужие шаги и звенели инструменты. Её имя обрело смысл только спустя годы, а до того она не знала ничего, кроме белых стен, стеклянных перегородок и металлических столов. Служители церкви привели её сюда, когда ей было три года.

Кассиопея не помнила лиц родителей — они исчезли из её памяти быстрее, чем первые слова. Она чувствовала лишь предательство, словно оно исходило из самой глубины её души. Так было до пяти лет.

Однажды, после очередного эксперимента, она случайно произнесла имя «Сириус». Это стало толчком. Она вспомнила всё: её отец — Сириус! Он не погиб и не исчез в большом мире. Он предал её, отдал в детский дом при церкви, откуда её и привели в «Орион». Кассиопея поняла, что она — ненужное дитя, брошенное теми, кто должен был её защищать. Она — подарок для науки, девочка с магией.

Она была одной из сотен детей, которых называли «одарёнными». Для остальных же они были просто «объектами». Кассиопея узнала, что среди учёных есть маги. Это был настоящий кошмар! Её детство превратилось в симфонию боли и трансформации. Эксперименты были безжалостными. Заклинания внедрялись в сознание, невидимые нити магии вплетались в каждую клетку, зелья текли по венам, разрывая их изнутри и пробуждая чудовищную силу. Не все эксперименты были успешными, что делало учёных ещё более жестокими. Кассиопея старалась не разочаровывать их, ведь за каждую неудачу следовало наказание. Электрический стул стал для неё привычным и даже родным. Это пугало её.

Каждое прикосновение было экспериментом, каждый взгляд — наблюдением. Кассиопея быстро поняла: человеческий контакт — это прелюдия к страданию. Она научилась прятаться за стеной льда, замирать при приближении и избегать любого прикосновения, словно её кожа горела от малейшего касания. Гаптофобия стала её второй натурой, хотя диагноз так и не был поставлен.

К десяти годам Кассиопея стала настоящим произведением искусства «Ориона». Её магия была первобытной, но при этом управляемой с хладнокровием хирурга. Она не знала, что такое любовь, нежность или объятия. Её языком стал сарказм — острый, как бритва, способный ранить быстрее, чем любое заклинание, и защищать лучше любого щита. Никто из учёных не мог отрицать, что объект номер 01 был удачным экспериментом.

Несмотря на жестокие опыты, девочка оставалась физически живой и относительно здоровой. Её магия была не просто сильной, а первобытной и необузданной, но при этом ласковой к своей носительнице. Это было причиной, почему она дышала. Учёные боялись, что магия уничтожит их, если попытается защитить носительницу. Поэтому на шее Кассиопеи был блокиратор, разделяющий её и её силу.

— Ещё один удар током? Как мило с вашей стороны, доктор. Мой мозг уже начал ощущать себя рождественской гирляндой, — могла прошипеть она, когда её подключали к очередному аппарату.

Ответом ей была тишина.

Но даже у ада был свой срок. В одну из ночей «Орион» вспыхнул, словно адское пламя. Взрывы сотрясали стены, крики заглушали сирены. Кассиопея выбралась из руин, чувствуя лишь пустоту. Лаборатория, где она была заключена, горела. Никто не знал, что вызвало этот кошмар, но в ту ночь дети вырвались на свободу. Кассиопея не заметила, что с её шеи исчез блокиратор.

Её дыхание обжигало лёгкие, каждый шаг отзывался болью в истерзанных ногах. Она шла по узким грязным улицам, не видя дороги, под равнодушными звёздами. Её лабораторная одежда была испачкана тёмными пятнами, словно часть её самой.

Запах крови, острый и металлический, смешался с вонью мусорных баков и сырости. В голове стоял гул, сознание отказывалось удерживать воспоминания — вспышки света, крики, запах жжёной плоти. Всё, что оставалось, — это пустота, как будто её душа была вырезана.

Она не знала, сколько времени прошло. Возможно, прошла ночь или несколько. Её взгляд был прикован к рукам, которые сжимались и разжимались, как будто хватая что-то невидимое. Руки были в порезах, но она не чувствовала боли, только онемение.

На рассвете Кассиопея споткнулась и упала перед чьими-то ногами. Мужчина, спешивший на работу, отшатнулся.

— Боже мой, девочка! Ты вся в крови! Ты ранена?

Её глаза, старые для детского лица, были пустыми. Она медленно поднялась, её движения были резкими.

Мужчина вызвал полицию. Когда они прибыли, девочка не произнесла ни слова.

— Как тебя зовут? Где твои родители? — спросил офицер.

Она лишь покачала головой и отвернулась.

— Похоже на шок, — сказал второй офицер. «Вся в крови, но это не её раны».

После нескольких попыток получить информацию, её отправили в приют. «Она не может назвать себя, ничего не помнит. Пока не найдём родственников или не вернётся память».

Так Кассиопея оказалась в «Пристанище забвения». Название звучало иронично, как будто мир хотел, чтобы она забыла себя, а она сама стремилась забыть то, что её сломило.

В приюте всё было иначе, но не лучше. Дверь захлопнулась за Кассиопеей, отрезая её от внешнего мира. Шум обрушился на неё — детский крик, смех, плач, топот ног, брань воспитателей. Воздух тяжёлый, пропитанный запахом дешёвого мыла, нестиранной одежды и еды с застарелым жиром. Стены облезлые, потрёпанные, покрытые старой краской, не скрывающей вековой грязи.

Воспитательница, полная и усталая женщина с тусклыми глазами, подошла к ней: «Ну вот, ещё одна».

— Здравствуй, девочка. Как тебя зовут? Кассиопея? Хорошо. Пойдём, покажу твою койку. Здесь двадцать семь мест, не забудь номер. Кормят три раза, купают раз в неделю.

Кассиопея кивнула, но не произнесла ни слова. Она прошла за женщиной, её взгляд скользнул по рядам двухъярусных кроватей. Дети всех возрастов — от малышей до подростков — сидели и лежали на них. Их глаза были либо слишком любопытными, либо потухшими.

— Эй, смотри, новенькая! — прошептал мальчик другому. — У неё глаза такие... пустые. Как у мертвеца.

— И она не разговаривает, — добавила девочка, отодвигаясь подальше.

С первого дня Кассиопею сторонились. Её глаза действительно казались слишком старыми для её возраста, в них читались невидимые ужасы. Она двигалась резко, словно всегда была начеку, готова защищаться или отшатнуться. Когда кто-то пытался поиграть, она смотрела на них долгим, равнодушным взглядом, и дети теряли интерес.

— Хочешь поиграть в прятки? — однажды подошла маленькая рыжеволосая девочка, протягивая ладошку.

Кассиопея моргнула, её взгляд скользнул по ручке, затем по лицу девочки. Она не ответила. Рыжеволосая отдёрнула руку, как от ожога, и попятилась.

«Игры? Зачем тратить на них энергию?» — подумала Кассиопея.

Взрослые, чувствуя её отстранённость, предпочитали не трогать её. Они тоже чувствовали в ней что-то необычное, какой-то холод.

— Кассиопея, почему ты сидишь одна? — однажды спросила воспитательница, присаживаясь рядом. — Не хочешь поиграть с другими? Им было бы интересно.

— Нет, — коротко ответила Кассиопея, не поднимая глаз.

Воспитательница вздохнула:

— Ну, как знаешь. Только не создавай проблем.

«Я сама проблема», — подумала Кассиопея, глядя на игру света и тени на стенах.

Она предпочитала одиночество. Находила тёмный угол — чаще всего под лестницей или за шкафом — и сидела там часами. Наблюдала за миром с циничной усмешкой, смотрела на детей, которые смеялись, надеялись, мечтали. Она не понимала их.

— Надежда? — прошептала она, глядя на облезлые стены. — Здесь это слово звучит как плохая шутка.

Она слышала, как дети говорили о своих мечтах: о приёмных семьях, о счастье, о том, что их заберут. Кассиопея усмехалась про себя. Её никто не заберёт. Её не должно быть.

Она не могла забыть прошлое, оно слишком сильно повлияло на неё. Страх прикосновений не исчез, по ночам ей снились кошмары. Единственным плюсом было отсутствие опытов, но её сознание уже дало трещину. Магия внутри была её единственным спутником. Она чувствовала её как пульсирующий огонь под кожей, как постоянный зуд, напоминание о том, что она жива, свободна! Но только физически. Сознанием она всё ещё была там, в лаборатории, подопытная 01.

Кассиопея встретила свой одиннадцатый день рождения в одиночестве. Она сидела на грязном подоконнике, слушая, как дождь барабанит по стеклу, и размышляла, сколько еще лет ей придется провести в этом приюте. Вдруг в дверь громко и нетерпеливо постучали. Миссис Смит пошла открывать. На пороге стоял старик с длинной бородой в фиолетовой мантии. Его внешность казалась сказочной, но Кассиопея сразу почувствовала в нем силу и древнюю магию.

— Добрый день, миссис Смит, — сказал он. — Я профессор Альбус Дамблдор и пришел за Кассиопеей Блэк.

— Блэк? Но она же сирота, у нее нет семьи, — удивилась миссис Смит.

— О, поверьте, у нее есть семья, — ответил Дамблдор. Его голубые глаза, казалось, видели ее насквозь. — Пришло время ей вернуться.

Через несколько минут Кассиопея сидела напротив Дамблдора в кабинете миссис Смит. На столе лежало письмо на пергаменте с изумрудными чернилами и конверт с гербом, на котором были изображены четыре зверя.

— Кассиопея, — мягко начал Дамблдор, — ты ведьма. Тебе пора учиться в Хогвартсе.

Кассиопея приподняла бровь.

— Ведьма? Я думала, это просто последствия неудачной генной инженерии. Сколько стоит обучение? Или это благотворительность для особо одаренных?

Ее голос был низким и хриплым, пропитанным сарказмом.

Дамблдор проигнорировал ее слова. Он рассказал ей о мире волшебников, магии и Хогвартсе. Но Кассиопея видела в его словах лишь новую форму контроля.

— Вы предлагаете мне обменять одну клетку на другую? Только эта клетка с позолоченными прутьями, — сказала она с сарказмом.

Дамблдор пропустил ее слова мимо ушей.

Покупка школьных принадлежностей в Косом переулке стала для Кассиопеи пыткой. Толпы магов, их смех, запахи незнакомых зелий — все это давило на нее. Она шла за Дамблдором, но с отвращением отдергивала руку, когда он пытался ее удержать.

В лавке мистера Олливандера, получая палочку из терновника с сердцевиной из волоса фестрала, Кассиопея почувствовала всплеск силы. Палочка не светилась и не искрилась, словно признавая родство с тьмой внутри нее. Мистер Олливандер посмотрел на нее с восхищением и страхом.

— Терновник... палочка сильного правителя. А фестрал... это для тех, кто познал смерть, — сказал он. — Ты еще удивишь мир, Кассиопея Блэк.

— Я уже это сделала, — пробормотала Кассиопея, только для себя. — Просто мир об этом еще не знает.

Путешествие на Хогвартс-Экспрессе оказалось предсказуемым. Кассиопея заняла купе у окна, наблюдая за мелькающими пейзажами. На ее лице не отражалось ни одной эмоции. Дети пытались заглянуть внутрь, но холодный взгляд и нежелание общаться отпугивали их.

— Она какая-то странная, — шептали они.

— Как будто и не человек вовсе, — дополняли другие.

Кассиопея усмехнулась про себя, думая о детской проницательности.

Когда они прибыли в Хогвартс, замок не впечатлил ее. "Очередной замок. Помню ту лабораторию. Архитектура похожа", — подумала она. Большой зал с парящими свечами и толпой студентов казался ей скоплением незнакомцев и потенциальных угроз. Она чувствовала их любопытство и наивность.

Наступило время Распределения. Профессор Макгонагалл вызывала имена. Когда прозвучало: "Блэк, Кассиопея!", в зале воцарилась тишина. Имя Блэк, особенно в эпоху Темного Лорда, звучало зловеще.

Кассиопея спокойно подошла к табурету. Когда старая Шляпа опустилась на ее голову, она почувствовала странное вторжение.

— Ооо... — прошептала Шляпа, в ее голосе звучал откровенный ужас. — Какая сила... такая боль... Искалеченная душа. Ты знаешь, что такое выживание, дитя. Ты умеешь прятаться, притворяться. Твоя жажда свободы от прошлого настолько сильна, что поглощает все остальное. Ненависть к прикосновениям... к доверию... Никакой надежды. Только холодный расчет.

Шляпа замолчала на долгое мгновение, ее внутренние голоса спорили.

"Гриффиндор? Нет, честь тебе чужда. Пуффендуй? Сострадание тебе незнакомо. Когтевран? Знания ты ценишь, но используешь их как оружие, а не для просвещения. В тебе есть тьма, потенциал и воля к власти любой ценой. Ты никогда не сломаешься, даже если будешь истекать кровью."

Кассиопея стояла неподвижно, глядя на Дамблдора, который смотрел на нее с сожалением. Она усмехнулась про себя. "Надеюсь, ты не разочарован, старик".

Наконец, Шляпа приняла решение и громко объявила:

"СЛИЗЕРИН!"

Стол Слизерина встретил ее аплодисментами, хотя и сдержанными. Кассиопея, сохраняя безразличие, направилась к ним. Это было логично и предсказуемо. Здесь, среди тех, кто ценил амбиции, хитрость и выживание, она будет не просто заметной, а вызывающей. Ее путь в Хогвартсе только начинался, и она была готова к новым испытаниям. Кассиопея Блэк — сломленная, опасная и безразличная к чужому мнению — начинала свой путь.